И музыка у вас цифровая, и сами вы какие-то унисекс, и чайник у вас электрический...
И похожи вы на инкубаторских цыплят... (Ю.М. Кандиранда) {эпиграф}
Что-то тревожно. Тревожно не по какому-то конкретному поводу, а просто так.
Ушла любимая девушка, любимая ли? Уехал последний трамвай, а нужен ли он был?
Лучший друг отослал на все буквы, которые существуют, а друг ли?
Птица клюет что-то. Наверное, это мои мозги, а может быть и не мои.
Да, и ехать-то мне, в принципе, некуда. Выгнали из квартиры за неуплату. Вот и стою где-то на окраине, какого-то неизвестного города.
И как-то тревожно мне. А есть ли у меня душа? Вроде была где-то. А может это и не душа вовсе, а так, что-то.
Окраина. Край. Кладбищенская ограда. Могильные холмики. Серые дорожные столбы и трамвайные пути, уходящие к какому-то центру города, может его и нет.
Птица клюет что-то, наверное, это мои руки, а может и не мои.
Откуда эта птица? Может быть, это порождение моего больного воображения?
И хочется закричать, закричать громко, чтобы эта картинка исчезла, разрушилась, как мозаичное построение.
И я сделал шаг, всего лишь один шаг, ведущий меня к пустоте, к еще неведанному мной миру смысловых противоречий, туда где нет визжащих и смеющихся дико людей, где есть только безжизненная голая пустыня и треск ветра в телефонной трубке, где ты на том конце провода ждешь, когда я засею пустыню саженцами и она зацветет.
И птица не выклевывает мне глаза... И ты не закрываешься от меня руками... Это ведь крылья... И они со мной...
Где деревья и кладбищенская ограда, и ты смотришь на меня из своего окна, которое ты придумала в своем осеннем сне... Тревожно.
Тревожно мне и холодно. Холодно, здесь, под этими мутными северными небесами.
И лучше бы я построил дом в пустыне, чем вот так тревожно стоять и слышать шум ветра в телефонной трубке, вчера, а сегодня меня почти уже нет здесь; и птица улетела к обезумевшему мной югу.
Мне тревожно смотреть на тебя в пустыне, одну.
Я закрываю свои несуществующие глаза и вижу лишь кладбищенские холмики...