За славу русского оружия
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Опубликовано в журнале "РОССИЙСКИЙ КОЛОКОЛ"
http://ros-kolokol.ru/poeziya/za-slavu-russkogo-oruzhya.html
* * *
Душа зачахла - узник плоти.
От гнета раны не уйти.
Гниют раздробленные кости,
и он решил: "Конец пути".
~~~~
Но дух спортзала шлёт нагрузки.
Сквозь отчужденье и вражду
энергии живые сгустки
взрыхляют звёздную межу.
~~~~
За это ТАМ не ждёт награда,
но он подходит вновь и вновь
к железным челюстям снаряда
жевать дымящуюся кровь.
ТЫ МЕНЯ ПРОСТИ, СОЛДАТИК
Словно не было убытка
и не срезало ботву,
возвратился я с отсидки
в раздобревшую Москву.
Да, пора, брат, оттянуться,
оттянуться я мастак,
и мне ангелом на блюдце
преподносится кабак.
Захожу как завсегдатай.
Прямо с места и в карьер,
словно жизнью не помятый
и галантный кавалер.
Для начала, для затравки
закажу я двести грамм.
У меня в кармане справка,
у меня на сердце шрам.
Между столиков колготки
колготятся, вносят торт,
но не лезет водка в глотку,
в глотку водка не идёт.
Вспомнил, как на пересылке
в тупике стоял вагон.
В щель, как будто на картинке,
виден был мне весь перрон.
Репродуктор выл от счастья,
плыл дешёвенький мотив.
Для посадки N-ской части
подан был локомотив.
Я заметил только малость.
Много резких горьких фраз.
Видно, часть формировалась
для отправки на Кавказ.
Вдруг средь этой серой массы
луч, пронзающий века, -
взгляд стремительный и ясный
небольшого паренька.
Он стоял как изваянье
на заржавленных путях.
И тревогу, и отчаянье
я читал в его глазах.
Это длилось лишь мгновенье,
и его состав умчал.
Всё - к чертям мои сомненья -
наливай, братан, в бокал.
А вокруг царит развратик,
так на то и ресторан.
Ты меня прости, солдатик,
что сижу я сыт и пьян.
Ты ж лежишь под рёв сирены,
перебарывая страх,
с окровавленною пеной
от осколков на губах.
У войны свои резоны,
есть резоны у войны.
Где свобода регионов,
там и целостность страны.
Отсечённую ботвою
закушу хмельную грусть
и со здешнею братвою
расцелуюсь, расплююсь.
Ну, а с женским населеньем
я всегда был очень мил.
Для их
у-до-вле-творенья
не жалел последних сил.
Тут потасканные швабры,
прошмандовки юных лет.
Я возьму их всех за жабры
в ресторане на десерт.
Тут царят лишь вор и жулик,
неплохую мзду гребя,
и поймать в разборках пулю
просто,
как и у тебя.
А ты знаешь, что в ненастье
ноют шрамы под ребром.
Здесь всегда найдётся мастер
расписать меня пером.
Не узнает мать старушка,
как в дымине кабака
пропаду я за понюшку,
за понюшку табака.
Если так случится, парень,
и погибнешь ты в бою,
то не ради этих тварей,
а за Родину свою.
Тех, кто гибнет в бранной сече,
имена, как ни крути,
будут выбиты навечно
в безднах Млечного Пути.
* * *
Какая утончённость вкусов,
какой набор точёных фраз,
какое знание искусства,
и это всё не напоказ,
~~~~
и это всё, конечно, нужно,
и это не каприз тщеты,
но муза корчится от груза
тщеславной нужной суеты.
~~~~
Ей легче дышится на воле,
среди природы, детских снов,
и тут уже никто не волен
формировать её покров.
~~~~
Но я всё чаще её вижу
в тот самый яркий в жизни миг,
когда, вдавив окопа жижу,
привстанет воин-фронтовик.
~~~~
Привстанет,
форменку разгладит
шершавой кожицей фаланг,
потушит взгляд в небесной глади
и телом остановит танк.
* * *
Насилуют свободу "наци",
и восстает народ всех наций.
Спешит в Испанию отряд.
Не по чьему-либо приказу,
о том не пожалев ни разу,
ты добровольно стал солдат.
И твой товарищ с эспаньолкой
на языке приветствий звонком
при встрече отчеканит фразу,
подняв кулак: "Салют, камрад".
~~~~
Когда фашистская секира
обрушилась на страны мира,
твой взгляд был яростен и чист,
немецкий парень ТЕХ тридцатых -
в те дни ваш фюрер бесноватый
был многословен и речист -
ты отклонил свою присягу
и честь отдал другому флагу.
Под гул всемирного набата
шел в звании: "антифашист".
~~~~
А где твоя судьба, "афганец?"
В своей стране не иностранец,
но ты не бог и не атлант...
Пусть говорят, что всё в порядке, -
ты вспоминаешь ночь в палатке,
разрывы брошенных гранат,
и твой товарищ в пламе адском,
потом на костылях и в штатском...
...когда под левую лопатку
ножом бьёт слово: "ОККУПАНТ".
РЕКВИЕМ
Я упал, как когда-то
солдат в сорок пятом в Берлине,
за три дня до Победы,
до нашего вывода войск,
и глаза отразились
в чистом небе, пронзительно-синем,
и заплакало солнце,
роняя расплавленный воск.
Ты, мой сверстник, конечно,
никогда обо мне и не слышал.
Был воскресный денёк,
ты с друзьями пошёл на футбол,
а потом вы уселись
под какой-нибудь тёплою крышей
и отметили встречу,
не компотик поставив на стол.
Ты слегка захмелел
и уже подмигнул вон кому-то,
и пустился с ней в танец
под тяжёлый скрежещущий рок,
и задергался лихо,
и не знаешь, что в эту минуту
я задёргался тоже
и уткнулся в тяжёлый песок.
Я тебя не виню,
видно, рок мой воистину тяжек.
Я не стану тем, кем
мне хотелось бы стать иногда.
Моя жизнь после школы
двухгодичным отмерена стажем,
я покончил с ней счеты,
я отсюда ушёл навсегда.
Я ушёл навсегда,
но, по правде, я в это не верю.
Неужели затем
мы родимся на грешной земле,
чтобы стойко сражаться,
оплакивать наши потери
и развеяться в пепле,
раствориться в остывшей золе?
Ты, мой дерзкий двойник,
ты мне снился на огненном фоне.
Ты, наверное, главный
моей жизни короткой исток.
Ты сражался в Берлине,
Я сражался в другом регионе,
и мы оба погибли,
исполнив свой воинский долг.
Мы летим над Землей.
Мы вдыхаем ваш запах, созвездия.
Нам улыбкой планеты
освещают стремительный путь.
Мы как прежде в борьбе,
но нам чужды крупицы возмездия,
мы - частицы энергии,
мы - гармонии Космоса суть.
Мы - субстанты Отечества,
человеческой веры и гордости.
Мы глядим к вам на землю.
Вы к нам тянетесь тоже в ответ,
а потом человеческое
растворится в бездоннейшем Космосе,
и польётся мелодия -
ослепительный радостный свет.
Но порою тоска
подступает приливами боли -
как я мало миров
вам оставил на этой Земле.
И кричу я со звезд,
и ищу я свое биополе,
и бросаюсь я в хаос,
прорастая в спрессованной мгле.
В небе всполохи молний,
тучи носятся огненной пеной.
Вы простите меня,
я разрушить хочу свой предел.
Почему-то для духа