Аннотация: Путь Россия - Австрия - Италия с волной еврейской эмиграции 1989 года.
1. Не скажи "гоп", пока не переехал Чоп. Эту поговорку принёс муж Ольги Розенталь Миша Рыбаков, когда пришёл проважать нас и оказался прав.
- В шестом вагоне евреи едут на постоянку - сказал пограничник таможеннику по рации, когда мы подъехали к станции Чоп.
- Ссаживай, - бодро отозвался таможенник.
Поезд остановился. Мы начали быстро выбрасывать чемоданы на перрон. Там уже стояли провожающие нас родители. Всё сгрузить не успели. Поезд вдруг тронулся и привёз нас в тупик. С детьми на руках и оставшимися чемоданами передвигаться по ночным путям было сложно. Наконец, я нашёл частника и он за 50 рублей в две ездки довёз нас до вокзала.
Очередь около таможни всего в три семьи, но начальник смены принимать нас отказался. Он принял только одну семью и закрыл таможню.
- А как же наш поезд - спрасила его Маша.
- У нас тут люди по трое суток сидят - с гордостью ответил таможенник.
Мои попытки убедить его по системе Карнеги остались безуспешны. Видимо, здесь другая система.
Наши места на поезд перепродают, и мы остаёмся среди сшитых на заказ баулов, чемоданов и таких же, как мы отъезжающих евреев. Народ спит вповалку на вещах и в креслах. Таможенного досмотра, действительно, ждут по трое суток, но это те, кто едет через Братиславу. Так как мы едем через Будапешт, то нам обещают, что проскочим за сутки.
Таможенники требуют погрузить вещи на тележки. Тележек конечно же нет, но Ким Миронович (Машин папа) договаривается с кем-то из персонала и за сто рублей за штуку мы получаем несколько тележек.
Я чувствую себя плохо. Гриша (Машин дядя) подозревает, что у меня воспаление лёгких, но я думаю, обычный грипп. Я засыпаю на тюках, которые мы положили рядом с входом в таможню. Просыпаюсь от крика; рядом со мной большая очередь. Все толкаются и жмут друг на друга: это местные, им разрешили ездить в Венгрию без виз. Кричит зажатая очередью девочка лет двенадцати. Её затирают, она плачет от тесноты, давки и страха. Я вскакиваю на тюки и начинаю истошно орать на очередь, чтоб не давили ребёнка. Пользуясь возвышением я пихаю ближайших ко мне людей ногами и руками. Народ слегка расступаеся. Подбегает мой брат Илья, и мы вместе вытаскиваем девочку из давки.
После часов двадцати вокзальной жизни, мы наконец допущены к таможне. Таможенник ведёт себя дружелюбно: расспрашивает о наших профессиях и умoляет не врать. Мы и не врём. Неожиданно он пропускает нас без проверки багажа.Мы за границей! Первый раз в жизни.
После загрузки в поезд к вагону вдруг подходит попращаться, неизвестно как перешедший границу Ким Миронович. Мы прощаемся, поезд вскоре трогается, и машущий рукой Ким Миронович исчезает в тумане.
2. Это уже Америка? - спрашивает меня мой младший сын Ося, когда я даю ему банан. - Нет, Осенька, это Австрия, город Вена. Венский вокзал поразил нас своей чистотой, праздничностью и изобилием продуктов в продовольственном ларьке, где я купил детям бананы. Я захожу в вокзальное отделение полиции и на ломанном английском пытаюсь обяснить, что нам нужна еврейская организация ХИАС. Полицейский английского не понимает, но кому-то звонит и соединяет меня с англоговорящим оператором. Оператор всё понимает. Он диктует полицейскому адрес, тот находит по адресу телефон, и вот я уже говорю по-русски с представителем ХИАСА. Примерно через час за нами приезжает мужчина на микроавтобусе и привозит нас на окраину Вены в эммигрантское общежитие.
Ночь. Общежитие обнесено забором с колючей проволокой. На заборе белой краской написано что-то по немецки. За забором ходит женщина в платке и несколько маленьких детей. Всё это вызывает неприятное впечатление, будто нас привезли в гетто.
Хозяев общежития нет, жильцы показывают нам большую свободную комнату с железными кроватями. Мы занимаем эту комнату и спим в Вене.
3. "Городок в табакерке" - так я назвал для себя Вену. В расписании троллейбусов здесь может быть, например, указано 11.27 и это значит, что троллейбус придёт в 11.27 а не 11.28 или 11.29. И так во всём.
Город чистый и упорядоченный, как игрушечный. Люди спокойные, внешне, в основном, бесцветные, но с чувством собственного достоинства. Идут по улице так, будто бы в их жизни всё уже давно и точно решено.
По улицам мы передвигаемся медленно - невольно прилипаем к витринам и разглядываем их сверкающее изобилие. В магазинах и кафе почти никого нет.
Илья даже предположил, что государство здесь доплачивает частникам, чтобы они демонстрировали преимущества капитализма. Кроме того, он вчера съел ананас, а после луковицу и сказал, что продукты здесь имеют натуральный вкус.
Всюду приятные запахи: в метро, в магазинах, просто на улицах и, конечно, рядом с кафе. Огромное число красивых и разных машин, а запаха бензина нет.
Когда мы первый раз прошлись по Вене, Маша расплакалась: ей стало обидно за жизнь в Союзе.
4. Кусочек родины это наше здешнее общежитие. Комнаты у семей разные, но кухня на всех одна, и на ней кипят коммунальные страсти по Зощенко. Рыжий Гарик с Одессы вообще не хотел было пускать на кухню людей из нашей части дома, но вовремя одумался. Здесь же идёт обсуждение насущных эмигрантских вопросов. Вчера женщина из Вильнюса рассуждала по поводу статуса беженца.
В её понимании этот статус получают только люди, которые могут показать свою материальную состоятельность.
- Конечно, - говорила она возмущённо, - оденутся на интервью, как одяшки, кто же им даст статус беженца. Вот я надену свою шубу, бриллианты, так мне, конечно, дадут.
Хозяева дома - австрийцы, семейная пара. Он хорошо говорит по-русски, она - плохо. Люди необязательные и жадные. Например, сделать ещё одну копию ключа от комнаты для них неразрешимая проблема. Сегодня он подъехал к дому в своей шикарной машине и, видимо, собирался на приём, поскольку был одет в дорогой фрачный костюм. Увидев что мусорный бак почти переполнился, он запрыгнул в бак и стал ногами в лакированных ботинках утрамбовывать его содержимое.
5. В субботу и в воскресенье магазины в Вене не работают и в будни после шести вечера тоже.
- А в Америке магазины в воскресенье работают? - спрашивает меня мой старший сын Аркаша.
- Думаю, работают, - отвечаю я.
- Значит в Америке деньги главнее, - говорит Аркаша.
Наверное, он прав. Создаётся впечатление, что для Австрийцев всего важней их привычки и традиции.
Воскресенье. Я гуляю с детьми в парке. Мы беседуем с Хасаном, учёным из Ирака с которым только что познакомились. Хасан бежал из Ирака после того, как иракский верховный правитель, Саддам Хуссейн поговорил с ним и выразил свою нелюбовь к Альберту Эйнштейну. Хасан обожает Эйнштейна и назвал сына Альбертом в его честь. Он уже семь лет живёт в Австрии и разрабатывает новый подход к квантовой механике на основе Марковских процессов. Около двух часов мы на ломанном английском обсуждали этот подход, но я так его и не понял, а тут ещё описался мой младший сын Ося, и мне пришлось нести его домой.
6. История Хасана оказалась драматичной. Он позвонил мне через пару дней и пригласил в гости. Я взял Машу, детей,бутылку водки и мы пошли к Хасану. Тут то он и рассказал свою историю.
Я представлял себе, что Ирак довольно богатая и цивилизованная страна.
Хасан рассказал, что богатых там действительно много, но режим фашистский. Огромное число людей убивают и мучают по любому подозрению в нелояльности к режиму. Хассан не знает ни одной семьи, где бы кто-нибудь не пострадал. Саддам Хуссейн - бандит: oн имеет службу типа гестапо, где людей пытают с восточной изобретательностью. Идеология пан-арабская, евреев изгнали из страны. Хуссейн всегда ходит в окружении двойников, поэтому убить его трудно.
Хасан ногами перешёл линию Ирако-Иранского фронта в Иран.
- В Иране тоже плохо, - говорит Хасан - там пан-исламская идеология. На работе или где угодно, все то и дело бросаются на колени и долго молятся - и попробуй не молись. Но выехать из Ирана проще и Хасан улетел в Вену.
В Ираке у него убили двух братьев, а об остальных родственниках он знает только то, что их, то и дело сажали в тюрьму. Как-то ему удалось поговорить по телефону с отцом, но голос у отца был такой изменённый, что он не мог разобрать на самом ли деле это отец: видимо ему выбили зубы. Друзей Хасана убили.
Люди Саддама пытаются достать Хасана и в Вене. Они хотят заставить его вернуться в Ирак и работать там в проекте создания атомной бомбы. Два месяца назад они звонили ему и грозили, что если он не вернётся, они убьют его сына. Хасан обратился в полицию. Он боится ходить в кафе и общаться с местными арабами.
Несмотря на все неприятности, Хасан шутит, вкусно готовит курицу с рисом, увлекается математикой и получает от жизни удовольствие. Мы пьём с ним водку, и он заводит какую-то народную иракскую песню. Ему сказали, что у неё русская мелодия. И правда! "Едут да по полю геро-о-о-и, это красной армии бойцы," - подпеваю я и точно попадаю в мотив.
7. В поездe Вена - Рим было жарко, хотя нас предупреждали, что будет холодно. Видно, раньше в этих вагонах не топили, зато сейчас топят с избытком. Ося поспал часик, потом проснулся от жары. Мне пришлось встать и гулять с ним по ночному вагону. Илья тоже не спал и смотрел в окно. Поезд остановился.
- Всё - сказал Илья, - мы уже переехали границу.
- Откуда ты знаешь? - спросил я.
- Смотри, полицейский пританцовывает.
Полицейский на перроне бил ногой об ногу и ритмично покачивался. Илья был прав: представить себе пританцовывающего австрийского полицейского невозможно, и мы, действительно, уже переехали в Италию.
8. Афиттаре апартаменто в переводе означет сниму квартиру. Выучить эти слова было просто, а сделать это оказалось нелегко. Всю нашу эмигрантскую группу поселили в большой вилле на окраине Рима и сказали, что в течении недели каждая семья должна снять себе жильё. Деньги на это выдал ХИАС. Те, кто проходили по этому пути до нас, обычно снимали в Ладисполи, но сейчас там всё было занято. Каждый день мы с Ильёй с утра уезжали в пригороды, стучались в дома и спрашивали. Первые два дня прошли в безуспешных поисках.
Прошёл слух, что тех, кто не сумеет снять квартиру, в Америку не возьмут: мол не нужны там такие неприспособленные. На третий день нам повезло. В городке Анцио Колониа я зашёл в кафе и обратился с своим заученным "афиттаре аппартаменто" к бармену. Тот позвал женщину средних лет, она вызвонила молодого мужчину с красивым именем Витто Сорино и он сдал нам квартиру в своём летнем доме у Теренского моря.
- Теперь нас точно примут в Америку, - сказал я Илье.
9. Италия совсем не похожа на "городок в табакерке": здесь может произойти всё, что угодно. Неожиданности здесь случаются чаще, чем ожиданности.
Итальянцы смотрят на любые правила, как на необязательные рекомендации и нарушают их постоянно. Перейти дорогу очень нелегко, так как многие машины продолжают двигаться и на красный свет. Светофоры часто не работают вообще. Приходиться идти на энергичном жесте и отваге. Расписание автобусов тоже не стоит воспринимать буквально; электрички вдруг останавливаются. Симпатичные итальянки в униформах весело сообщают, что это забастовка и.. добирайся, как знаешь. Банки не открываются во время, а только, когда служащие допьют кофе.
Зато Италия вся открыта небу, и люди тоже открытые и красивые. Здесь горничные, убираясь, поют оперные арии, а природа напоминает Кавказ, но краски мягче и вместо гор - холмы.
Рим потрясает широтой улиц, великолепием площадей, небрежностью и ощущением полёта. Девочки очень приветливые. Обращаешься к ним по-английски, а они отвечают по-итальянски. Тараторят что-то быстро-быстро и улыбаются. Конечно, ничего не понятно, но на душе светло. А уж "чао" произносят так, как будто говорят: "жду".
Лёва рассказывал мне о каком-то историке, отвергающем древнюю историю. В Риме в эту теорию поверить сложно. История здесь не кажется древней.
Колизей и римский водопровод сразу показались ужасно знакомыми. Сначала я подумал, что это гeнетическая память, но потом вспомнил, что видел их в учебнике по истории за четвёртый класс.
10. Ватикан находится в центре Рима, там живёт Римский Папа. По воскресеньям он обращается к народу с балкона. Когда мы проходили мимо официального въезда в Ватикан, я подошёл к охране и сказал, что мне надо бы поговорить с Папой. Как ни странно, они не послали меня далеко-далеко, а сказали, что это возможно, но я должен записаться в очередь и придётся долго ждать дня приёма. Я решил, что долго ждать общения с Папой я не смогу и не записался.
Вообще, Ватикан к общению не располагает, он располагает к безусловному поклонению. Собор Святого Петра так давит своей громадностью и великолепием, что входящий чувствует себя прахом у ног Его.
Только "Пиета" Микельанджело возвращает к страданиям в человеческий рост. Молодая женщина, мать Христа, сидит справа от входа в храм и держит на расставленных коленях тощее тело надорвавшегося сына.
11. Знакомые лица встречаются мне в Италии повсюду. Среди итальянцев есть типы удивительно похожие на знакомых евреев. Я долго смотрю на них, подхожу вплотную и убеждаюсь, что это всё-таки итальянцы.
Зато на эмигрантских сходках я встретил семью сослуживцев Кима Мироновича, пианиста из театра Шерлинга, и неожиданно познакомился с московской подружкой моего близкого друга. А раньше то, я думал, что мир тесен только в нагорной части города Горького.
12. Порнофильм показывали в большом кинотеатре в центре Рима. Билет стоил 3,5 мили, то есть около 2,5 долларов. Когда я вошёл в зал, фильм уже шёл. Были свободные места, но пожилые мужчины почему-то стояли. Они смотрели очень сосредоточенно, и некоторые даже сжимали кулаки.
Мужик на экране поставил двух симпатичных синьор на четыре точки, причём одну расположил между ног другой. Всё было без обмана и с неподдельным энтузиазмом. Девчонки заходились по-настоящему. Синьор иногда хлопал их по попкам, оставляя заметные розовые следы. Потом были два мальчика с одной девочкой, потом две девочки друг с другом, потом он приходит в магазин, а она продавщица, и другие сценки из повседневной жизни.
Во многих сценах появлялся комментатор во фраке с бабочкой и с микрофоном.
Он что-то умно объяснял, подходя к парам, а иногда даже рисовал на грифельной доске какие-то цифры. Но в конце фильма он, видимо, не выдержал, снял бабочку, фрак и всё остальное и минут десять показывал, как надо!
13. А в снах я всё ещё не могу выехать из Союза. Ни одного сна про заграницу. Позавчера мне снился мой друг Гришка - он был необычно тих и растерян. Вчера снился Колька, с которым мы вместе учились в начальных классах и иногда дрались. Во сне, когда я сказал ему, что уезжаю из Союза, он расплакался, и я тоже расчувствовался и едва сдержался от слёз. В действительности же, я иногда встречал его на Суетинке, и мы едва здоровались. Когда я проснулся, мне было нисколько не жалко, что я его больше не увижу.
Я сижу в Италии на кухне ночью, и вода из крана капает в тишину точно также, как в
Горьком. Тоски пока нет, только тревога за тех, кто остался.