Барсуков проснулся в пять часов утра от звука собственных кишечных газов. Одновременно проснулись его жена и одиннадцатилетний сын. Барсуков с женой спали на раскладном диване, сын Вадик - на детской кровати, которая стояла напротив. Все они спали в одной комнате, хоть и жили в двухкомнатной квартире. Во второй, большой комнате, Барсуков организовал себе личный кабинет. Там он писал обличительные статьи о зверствах бендеровцев и фантастические романы о светлом коммунистическом будущем. Барсуков ненавидел все украинское, но больше всего - свой украинский паспорт и то, как там было написано его имя. "Михайло".
За окном выла вьюга. Барсуков громко выругался, чтобы наверняка знать, что больше в его квартире никто не спит. Поднял с кровати свое грузное тело, поправил семейные трусы в синий горошек, обул дерматиновые тапочки и пошел в туалет. Пока он справлял малую нужду, его жена и сын тревожно перешептывались, не вставая со своих постелей. Как только Барсуков вышел из туалета, они замолчали и лишь испуганно вглядывались друг в друга сквозь темноту раннего зимнего утра.
Барсуков зашел на кухню, достал из холодильника две бутылки "Балтики 3". Поставил посреди крошечной кухни табурет, сел на него. Консервным ножом откупорил одну бутылку. Выпил залпом больше половины. Громко отрыгнул. Почесал свой огромный живот. Покрутил усы. Посмотрел на фотографии писателя Лукьяненко и телеведущей Екатерины Андреевой, висящие на стенах. Сделал еще несколько глотков пива. Достал из кухонного ящика старый армейский ремень и пилотку с пятиконечной звездой. Натянул пилотку на голову. Взял в левую руку ремень.
- Солдат Барсуков Вадим, с дневником ко мне! Бы-ы-ыстро! - громко прокричал Барсуков.
Несколько минут ничего не происходило. Потом из спальни послышался просительный голос жены Барсукова. "Иди, иди, Вадик,- громким шепотом говорила она сыну,- иди, а то хуже будет, ты же знаешь, всем хуже будет, и тебе и мне. Свитерок натяни-то".
Все это время Барсуков хмурился и смотрел в пол. Наконец не выдержал и закричал:
- Мне еще долго ждать?!
Барсуков изо всей силы ударил ремнем по полу.
В этот же момент на кухне появился его сын. Он был одет в спортивные штаны и свитер. В руках он держал дневник. На его лицо была надета маска ужаса. Вадик протянул дневник отцу, и, задыхаясь от волнения, скороговоркой выпалил:
- Товарищ генерал, по вашему приказанию прибыл.
- Вольно, солдат, вольно... - с ухмылкой ответил ему Барсуков и принялся листать дневник. - А ты почему, солдат, свитер опять натянул? Думаешь, тебя это спасет? Нет, солдат, ошибаешься, не спасет. Не спасет тебя твой свитер, и ты это прекрасно знаешь.
Барсуков пристально посмотрел в глаза сыну. Тот не выдержал взгляда, покраснел и задергался.
- Снимай, свитер, солдат, - сказал ему Барсуков, - и спортивки снимай, чего уж там. И рожу-то свою хохляцкую от меня не прячь. Не прячь рожу-то. И не дергайся мне тут.
Вадик молча разделся. Теперь он стоял перед отцом в одних трусах. Колени Вадика были разбиты и покрыты черствой кровью, тело - синяками. Его как будто знобило, но не от холода. Хрупкое детское тело трясло от мысли о неминуемом страшном. О том, что наступит, когда отец увидит оценки за прошлый день.
Метель за окном выла все сильнее. Вадик смотрел мимо отца в окно. В нем отражалось его худое мученическое лицо с большими зелеными глазами. Барсуков в это время молча изучал дневник. Вдруг его лицо побагровело, глаза выпучились. Затрясся в руке ремень.
- Это что же, блядь, такое получается? - заорал он и швырнул дневник на пол. - Вадик, блядь, как так получается?!
Вадик пожал плечами и замотал головой. Барсуков заерзал на стуле. После чего сделал вид, что успокоился. Говорил негромко и размеренно:
- Вадик, ты понимаешь, я же тебе добра желаю. А ты снова за старое. Ёптель, я ж твой батя. Понимаешь? Ба-тя.
- Ба-тя, - проговорил вслед за ним по слогам Вадик.
Барсуков сморщил в отвращении лицо и замотал головой, будто бы кто-то поднес ему под нос тарелку с гнилым мясом.
- Нет, друг, так дело не пойдет. - сказал Барсуков. - Ты ж понимаешь, я за тебя отвечаю. Ты мой сын. Сын! А вместе мы все, ты да я, вместе мы, друг, Барсуковы. Старинный казачий род. И ты об этом прекрасно знаешь.
Барсуков сдвинул пилотку на лоб и продолжил:
- Наши деды, прадеды, станицы строили, все за Россию-матушку голову сложили, а ты их позоришь. Думаешь, им приятно было бы твой дневник увидеть?
- Нет, - тихо ответил Вадик.
- Молодец! Значит, понимаешь ситуацию. Ситуацию прекрасно понимаешь, а ничего не делаешь с ситуацией! Поди ж ты!
Барсуков без замаха ударил Вадика ремнем по лицу. От удара, а скорее от страха, Вадик отлетел, ударился головой об мойку. Упал на пол, заплакал. Всхлипывая и пуская пузыри изо рта, он повторял: "Виноват, ваше благородие, виноват, ваше благородие".
Побагровевший Барсуков встал с табуретки. Навис, размахнувшись для следующего удара, над валяющимся на полу ревущим Вадиком.
- Виноват?! - закричал Барсуков. - Ты виноват?! Да тебя убить мало! Выродок!
Барсуков принялся полосовать Вадика ремнем. Тот крутился по полу, пытаясь увернуться от ударов. После каждого удара Барсуков издавал вопль, как теннисист после подачи. Вадик тоже кричал. В кухонной вытяжке пронзительно выл ветер. За окном - вьюга. Сонные соседи Барсукова стучали отвертками по батареям. От всего этого у Барсукова началась эрекция.
В кухню вбежала жена Барсукова в белой ночной сорочке. Она была похожа на мужа как сестра-близнец. Только без усов и с длинными черными волосами. Повисла на замахнувшейся руке мужа. Барсуков не сопротивлялся.
- Миша, не надо! Прошу тебя, не надо. Хватит. Лучше меня! Меня побей, Миша. Оставь ребенка, - запричитала она. Выступающий из трусов член мужа уперся ей в щеку.
- Пошел вон, - крикнул Барсуков сыну и несильно ударил его ногой под ребра.
Вадик на четвереньках проскользнул между ног отца и животом матери, и вылетел из кухни.
- Спасибо за науку, батя, - послышалось из коридора.
- Попробуй только еще раз по хохляцкому двенадцать баллов принести! - бросил ему вслед Барсуков, пока жена опускала его трусы до щиколоток.
Барсуков, не выпуская из рук ремня, поднял жену под мышки, развернул, и положил животом на кухонный стол. Задрал ночную рубашку, вставил член во влагалище Барсуковой.
- О-о-х, - охнула Барсукова.
- Мразь, - прохрипел Барсуков.
- Мо-о-й генерал, - застонала Барсукова.
- Гнида, - ответил Барсуков, затягивая ей ремень на шее.
- Атаман! - ахнула Барсукова.
- С-сука, - Барсуков потянул ремень на себя.
- Генерал-майор, - с трудом пролепетала Барсукова.
- Тварь, - отрезал Барсуков.
- Ы-ы-ы, - ыкнула Барсукова.
- Жлобиха, - Барсуков немного ослабил ремень.
- Гусар, - простонала Барсукова.
- Пизда с ушами, - рявкнул Барсуков.
- Гардемарин, - выдохнула Барсукова.
- Блядь, - гаркнул Барсуков.
- Казак, - шепнула Барсукова.
- Шлюха, - с Барсукова слетела пилотка.
- Путин, - твердо сказала Барсукова.
- А-а-а-а-а, - протяжно завыл Барсуков и кончил.
Вытащил член из влагалища Барсуковой. Натянул трусы, по пути обтерев ими член.
- Иди спать, - тихо сказал он жене.
С ремнем на шее, Барсукова, пошатываясь, вышла из кухни.
Метель за окном успокоилась. Барсуков сел на табуретку. Вытер ладонью пот со лба. Поднял стоящую на полу неоткрытую бутылку "Балтики". Открыл. Из горлышка бутылки показался синий луч. Он бил прямо в лицо Барсукова, в его подбородок. От луча исходило приятное тепло, как от "синей лампы", которая когда-то была у его мамы.
- Ёбана, - только и смог прошептать про себя удивленный Барсуков.
Барсуков немного наклонил бутылку в сторону. Теперь луч бил в лампочку над кухонным потолком. Лампочка зажглась.
- Ёбана, - снова повторил Барсуков.
Внезапно лучи такого же диаметра начали исходить из портретов Лукьяненко и Андреевой. Из Лукьяненко - красный луч, из Андреевой - белый. Они шли из их лбов, из того места, где по мнению эзотериков находится "третий глаз". Все три луча - красный, белый и синий - сошлись в центре лампочки. Через несколько секунд над потолком возникла голограмма в виде развевающегося на ветру российского триколора. По размеру она была не больше экрана телевизора, который стоял в кабинете Барсукова.
- Ёбана, - Барсуков вжался в табуретку.
Голографический флаг сменился на трехмерную голову премьер-министра Путина. Голова добрыми глазами смотрела на Барсукова сверху вниз и улыбалась. Так продолжалось несколько минут, после чего голограмма и лучи исчезли.
Барсуков опустил глаза на пол. Под его ногами растекалась лужа желтой мочи.