Грязный нищий сидел прямо в луже посреди Крещатика и наблюдал за прохожими. В полдень люди двигались энергично. Он чувствовал как их штаны и юбки сотрясают воздух у его лица. Он пытался заглянуть в их глаза, но они были слишком высоко. Отчетливо он мог видеть только нижние части их тела. Он даже научился различать структуры тканей, из которых была пошита их "нижняя" одежда. Это, казалось, было бессмысленным знанием, ведь он не разбирался в названиях тканей, хоть в прошлом и мечтал стать модельером. До тех пор, пока его сознание не поглотила тьма. Из прошлого он помнил лишь то, что тогда у него были чистые ногти (собственное имя давно стерлось из памяти). Сейчас же он тер их об асфальт, пытаясь утихомирить душевный зуд. Этот зуд был не единственным, что тревожило его измученное нутро, но он был особенным. Про себя он называл его "красноматерчатым". Достаточно было пройти мимо него женщине в красном шелковом платье или юбке, как у него внутри начиналось странное шевеление, в физическом и ментальном смыслах. К горлу подкатывал ком и начинало страшно тошнить; сознание нищего заполняли вспышки темного света, какие-то ужасные лица (по большей части интерпретации его собственного обличия) доводили его до запредельной степени внезапного умопомрачения. В эти мгновения он врезался ногтями в асфальт и задирал голову так, что иногда бился до крови затылком о фасад могучего здания за его спиной.
Раз в неделю к нему подходил вычурно одетый высокий мужчина с короткими обесцвеченными волосами, и бросал крупную купюру. Сто или двести гривен. Обычно это происходило в пятницу или субботу. Сморщив нос от вони, исходившей от нищего, он скручивал деньги в трубочку, чтобы они могли уместиться в пластиковый стаканчик, и быстро уходил. Этот мужчина когда-то был любовником нищего. В конце девяностых они вместе приехали из провинциального городка покорять столицу. Звали его тогда Петром, но позже он переименовался в Пьера. Гомосексуалист так и шел, сморщив свой широкий неаристократичный нос, до самой Бессарабки. Там он проворно нырнул в полуподвальное помещение гей-клуба, где дышалось ему уже, наконец, легко и приятно.
Войдя в клуб, он встретил своих давних приятелей - Толика и Марту. Марта тоже был мужчиной. И сейчас ничто не выдавало в нем представителя нетрадиционной ориентации. Марта, несмотря на молодой возраст (ему было от силы двадцать пять) уже занимал доходное место мэрии, и зашел в клуб сразу после работы. Он был одет в строгий деловой костюм и коротко подстрижен. Его лицо было типичным для киевского бюрократа - одутловатое, самодовольное и наглое. Единственное, что бросалось в глаза - кричащий фиолетовый галстук и замысловатое кольцо с оранжевым камнем на мизинце правой руки. В отличие от Марты Толик был одет по-простому - обтягивающие голубые джинсы и майка "Роллинг Стоунз" с огромным высунутым языком на груди. Толику было под пятьдесят, он называл себя "старой гвардией" и носил длинные волосы. Толик числился председателем клуба мотоциклистов "Ночные короли", но чем он зарабатывает на жизнь, никто не знал.
Толик и Марта сидели у барной стойки, пили мексиканское пиво и флиртовали с барменом.
Увидев Пьера, Марта заерзал на стуле и воскликнул:
- Пьер, дорогой!
Пьер приподнял обе руки и по-птичьи зашелестел ладонями, как будто собирался взлететь.
- Марта, Толик! Так и знал, что вы здесь, - Пьер подошел по очереди к каждому из приятелей и поцеловал в щеку. После чего устроился за барной стойкой возле Марты.
- Еще одну "Корону", - бросил бармену Марта и подмигнул Пьеру, - позволишь поухаживать за великим модельером?
- Марта, ты мне льстишь, - жеманно ответил Пьер.
Марта замотал головой в знак несогласия.
- Пьер, это не лесть. Я тебе как человек государственный могу сказать - ты делаешь большое дело для нашей страны. Теперь Украина это не только Чернобыль, Шевченко и Кличко. Теперь это еще и Пьер Паркан. И для меня большое счастье быть твоим другом.
- Спасибо, Марта, спасибо за эти слова. Жизнь такая странная штука. Еще вчера я был заурядным киевским пидаром, а сегодня люди узнают меня на улицах, и сам президент вручает мне орден.
В разговор вступил Толик:
- А вот скажи, Пьер, мы тут с Мартой спорили, кто сейчас самый лучший модельер в мире. Марта говорит Дольче, а я говорю Габана.
Все дружно рассмеялись. Но внезапно лицо Пьера потемнело, и он сказал:
- Самый лучший модельер в мире сидит сейчас в луже на Крещатике и просит милостыню. Его зовут Сергей, или как мы называли его в своей компании - Серж. Я расскажу вам о нем.
Толик и Марта ближе подвинулись к Пьеру и тот начал свой рассказ.
- Вместе с Сержем мы приехали в Киев десять лет назад из захолустного райцентра, название которого я даже не хочу сейчас вспоминать. В тот год мы окончили техникум легкой промышленности. Мы любили друг друга и мечтали покорить столицу.
Очутившись в Киеве, мы сняли однокомнатную квартиру на Левом берегу у энергичного еврея Розенфельда. Розенфельд был безобидным, но довольно надоедливым стариком. Всю жизнь он проработал в каком-то НИИ, и в квартире, которую мы сняли, хранилось множество книг по физике и высшей математике. Старик частенько захаживал к нам за той или иной книгой. Но на самом деле он просто проверял все ли в порядке с его квартирой. Он сказал соседям, что мы его племянники, потому что боялся налоговой инспекции. Вряд ли соседи поверили Розенфельду, увидев наши колхозные рожи и услышав наш суржик. Мы устроились работать в ателье в доме быта недалеко от метро Дарница. Надо же было с чего-то начинать! Серж творчески относился к работе, он был непревзойденным портным. Портным от Бога. Я тоже старался не отставать. Наша клиентура становилась все шире и шире, мы стали эдакими районными звездами. Через короткое время мы уволились из ателье и начали принимать заказы на дом. Деньги потекли рекой. Талант Сержа проявлялся все сильнее. У нас шили себе наряды даже несколько депутатских жен. Мы решили накопить денег и открыть свой модный дом. Мечта вот-вот должна была стать реальностью. Мы были счастливы тогда, но не знали об этом. Розенфельд тоже обслуживался у нас. Естественно, бесплатно. Он даже повысил нам арендную плату, ведь теперь в его квартире находилось частное предприятие. Мы называли это "платой за страх". Частота его визитов заметно возросла. Однажды поздней весной Розенфельд пришел к нам с миловидной еврейской девушкой, которая, в отличие от нас, была его настоящей племянницей, дочерью его младшего брата. Ее звали Анжелика. Она училась в одиннадцатом классе, и ей нужно было справить платье для выпускного вечера. Серж обожал работать для торжественных событий и с энтузиазмом взялся за дело. Как ни странно, Розенфельд пообещал нам расплатиться за платье согласно прайсу. После этого Анжелика приходила к нам несколько раз на примерку уже сама. В одну из таких примерок я заметил, что между Сержем и Анжеликой существует какая-то связь. В те дни я ясно ощутил, что Серж отдаляется от меня, хоть мы по-прежнему и делили с ним одну постель. Он стал пропадать по вечерам. Говорил, что у него примерки у клиентов. Я знал, что он врет. Но сделать ничего не мог. Позже я узнал, что у него был роман с Анжеликой. Он пошил ей платье из красного шелка. Такого великолепного платья не видела ни одна наша богемная тусовка, и не скоро увидит, я думаю. Это было лебединой песней Сержа, он вложил в него всю свою душу и талант. Анжелика выглядела в нем ослепительно. Она даже расплакалась, когда впервые увидела себя в нем в зеркале. Мои отношения с Сержем постепенно сходили на нет. Между нами произошел серьезный разговор, и он сказал, что любит Анжелику и собирается на ней жениться. Пусть даже это навсегда закроет перед ним двери высокой моды. Так он решил. И я его отпустил. Он ушел навсегда. Я съехал с квартиры Розенфельда, так как жить там стало для меня невыносимо. Слишком многое вспоминалось, от слишком многого хотелось расплакаться. Я не виделся с Сержем лет пять или шесть. За это время у меня появился могущественный покровитель, я открыл собственное ателье, несколько бутиков в Киеве и Днепропетровске. Дела шли в гору. И вот однажды, прогуливаясь с приятелем в парке Шевченко, я встретил Розенфельда. Он шел в университет по своим делам. Я его не узнал. Розенфельд сам меня окликнул. Он как-то слишком сильно сдал, и еще больше постарел и осунулся со времени нашего последнего свидания. Старик рассказал мне о судьбе Сержа и Анжелики. Эта история повергла меня в ужас. Серж и Анжелика действительно поженились тем же летом. У Сержа все еще оставались серьезные профессиональные амбиции. Он даже взял фамилию жены. Серж Розенфельд - это звучит! Так он считал. Но в нашем деле перейти на сторону натуралов равносильно потере квалификации. Дела у него не шли. Серж крепко запил. Начались бесконечные семейные скандалы. Серж частенько поколачивал жену. К тому же он снова пристрастился к анальному сексу, что вызывало неодобрение со стороны Анжелики и ее матери, с которой у нее были очень доверительные отношения. Все шло не так. Серж был на пределе. Однажды во время очередной ссоры с Анжеликой, в приступе безумия Серж достал из гардероба то самое красное шелковое платье и разорвал его на кусочки. А после это выбросился из окна второго этажа. Скорая помощь отвезла его в реанимацию. После этого он прошел курс принудительного лечения в психиатрической больнице. За это время Анжелика оформила развод. Серж вышел из психушки и оказался на улице. Сейчас он просит милостыню на углу Прорезной и Крещатика. Я только что видел его. Он превратился в бомжа, выглядит как старик, и даже не помнит своего имени. Говорят, что его бросает в дрожь при виде красных шелковых платьев. Странная штука жизнь.
Пьер закончил свой рассказ.
- На бабах погорел, - подытожил Толик, мотнув волосами.
Приятели одновременно отпили из бутылочек. Бармен завел песню "Monkey business".