Аннотация: То, собственно, что и должно быть опубликовано под таким названием. - Вообще, быть может, неплохое пособие для всех тех, кто задумывается о том, как и с чего начать писать свои мемуары...
[нач.03/07/2012]
О Мемуарах и об особенностях мемуаров вообще.
...Ныне, когда самим ходом времени собственных переживаний во мне и опытов я оказываюсь отнесён вдруг к тем нравственным пределам, где дитя, живущее внутри меня, успело уже порядком повзрослеть, посерьёзнеть и поизноситься, а дитя таки, остающееся совершенствоваться и веселиться где-то снаружи, заставляет меня вдруг, ни с того ни с сего, впадать в подозрительнейшего рода сожаление о всё более крепнущей, некоей особенного свойства творческой и личностной меланхолии, - всё более скапливающейся во мне, как ещё одно тщетное усилие супротив повседневного примирения с общей банальностью вещей взаимо-лукавых и классически, традиционно-злых; - ныне, по достижению этого "эхо-голосящего возраста" в себе, я (кажется так, что будто б впервые) обнажённой душой своей встречаю идущую мне навстречу собственную Память; - и, вот, когда мне и ей суждено уж будто бы вместе теперь проделать весь обратный путь, я, к собственному недоумению, замечаю, что у неё, у моей памяти, теперь определённо иное лицо, чем то было прежде, и я...нет, не пугаюсь, но изумляюсь.., и, не задавая ей в манерах должного быть с моей стороны вопроса, я сам ожидаю уже вопрос от неё, и...Оное протягивает мне руку, как тот Тёмный Рыцарь бедному Гулливеру*(1), выброшенному на странный берег, и...Оное также вдруг говорит: - "Ты безумен." (Рыцарь протягивает руку и говорит: - "Ты безумен: безумен потому что ты здесь!" - вы также, ведь, помните и тот замечательный фильм и фрагмент этакий о Свифте*(2)?) - Оное ж таки мне говорит: "Ах, ты безумен..., прости, но потому, что...ты предпочитаешь идти (ещё) дальше и, вот, тогда уже берёт меня за руку, и...мы...
...Все мы, кто ищет по себе памяти, мы есть наше преображённое прошлое в завтрашнем дне, - все, кто ищет по себе живого представления и восприятия.
- Ах, и ведь, не правда ли! - так воскликнете и Вы, Голоса изумленных Сентиментов во мне и Печалей, и...
- О, нет, ну, конечно же, и не только поэтому я берусь теперь за свои мемуары, вы весьма, весьма прозорливы; - так, должно быть, отвечаю им Я: им - тем, уже в будущем...
Однако, вот, мемуары...Если честно, мне давно уже, этак, хотелось пуститься, ко всей иронии будет сказано, во "все тяжкие своего свободного ума", - но, уж конечно, дабы Исходящему ада Орфею*(3) подобно, чрез всё то, суметь вынести на свет своих собственных, пред судьбой сделанных признаний именно избранную составляющую тех из моих смыслов, заповедной эссенции коих да будет называться...да, жизнелюбием. Что, однако, сие есть такое? - Некоторая невозможность не остаться в роду выживающих? Некоторая, в своём роде, парадоксальная неизбежность стать чуть придирчивее в отношении так называемого, первополагающего счастья? - Я не знаю, что оно есть, жизнелюбие признанной человеческой формулы; - я, может статься, пытаюсь эту формулу самопроизводить... (Самопроизволить?) Ну, да это уже какая-то философическая сложность. - Я же пока только пытаюсь предопределить здесь начальное движение всего, во мне воплощаемого: слова, настроения, мысли и образа, ...с тем, и движение места: - да, ибо, ведь, существует - и настолько, насколько Память есть сдвигающий пространство волшебник - обязательно должно существовать движение также и места. Говорят же, к примеру, на Западе: - here comes Russia; - а не то, когда и по-русски можно нередко услышать нечто, как: - вот, ведь, как Европа пошла! - и, в том, слуху и глазу чуть более одарённому, разве не будет, этак, пусть и подспудно, но представляться вдруг и некий, дальний тогда, ностальгический вид, и его колор, и какая-то несвойственная привычной условности ситуация? - а, с тем, в новом свете преображённые, и людской, и природный характер; чужие, но столь очаровательные запахи; месту действительному сторонне отнесённое качество дня и погоды, да ещё в чертах неожиданных увиденной, доселе привычной там архитектуры и всея-атмосферы вокруг житейского шума? - На этих страницах, конечно же, я бы весьма желал, чтобы всё таковое движение смогло бы предстать непременно в наиболее полной своей сути и гармонии. Так, однако, в мыслях безусловно поэтических, я схожу в "первые бездны, не иначе, как повествовательных фабул"...
...Чувственно-опытный достаток мемуаристики..., (что верно должно означать способность сформировать безусловный образ жизнепродолжения)...Критик и Руссо, и Шатобриана, и Пруста, Андре Моруа*(4) как-то раз заметил такое, что, мол, мемуарист, - всегда или почти-что всегда, - неизбывный позёр и лицедей, ибо он есть тот, кто заведомо часто рассчитывает на флирт с "внешним зеркалом", в отражениях себя, светских и частных. Безусловно, сие есть искренняя творчески-исподняя правда. К сему, со своей стороны, я бы даже прибавил и такое, что не иначе, как абсолютно уже всякий из сочинителей мемуаров, - и будь он даже сам "преподобный пестун" сего откровенного жанра, Жан-Жак "простодушный"*(5), - именно есть "актёрствующий репризант себя", и, подсознательно следующий всем правдам "человеко-опытного" Шейкспира, он, посему, никто и никогда другой. В этом "театре всем миром"*(6), коль мне, этак, в глубоком психологическом размышлении, кажется, нельзя не принять сей смысл на себя, я не могу не догадываться о единственно-оправданном, в сим случае, методе справления с неизбежной надуманностью собственной персоны, а именно: в стремлении к наиболее близкому воплощению этой недопостигнутой (так, и самим автором сего), экспериментирующей во мне души в роли именованно-представленного персонажа здесь - вашего не-вашего, но ещё живого...Максимилиана Гюбриса. - Да-да, господин Станиславский*(7), прежние от вас установки оказываются ещё существенны, этак, и для сцены театра "магической исповеди и перспективы" Германа Гессе*(8), - сие вдруг сколь верно. То, однако, правда, что в характере рода мемуаров вообще, нам должно бы радоваться, как минимум, одной из тех предопределённых судьбою условностей, что, в случае подобного естествопознавательного эксперимента, выводят нашего толка соображения на уровень, так сказать, заведомо большей (авторской) позволительности, нежели то можно когда бы то ни было ожидать от мемуаристических сочинений, к примеру, д-ра Йозефа Гёбельса*(9), коих характер (аж и со 2го их тома) выражает собой вопиющую художественную и стилистическую, увы, неспособность сжиться с собой внутренне, дабы "пренебрегнуть ожиданием закланно-жертвенного зала и быть свободным от социально-убийственной рампы". В обратном сему сравнении, в двух определяющих ракурсах, а именно - в удовлетворении амбиции собственной правдивости и в оправдании неизбежной потребности в свое-мечтательности - я отдаю предпочтение, в первом случае, конечно же, мемуаристическому методу реалистичнейшего Руссо, а во-втором - бесспорно, все-заслуживающему сие методу поэтичнейшего Марселя Пруста. Сие, однако, требует уже более подчёркнутого моего внимания в отношении к некоторым драматическим мелочам...
Вообще, откуда-то приходящий ко мне смысл: - не то, как редкой птице подобно, усевшейся на мою ветвь, предстающий, - не то, как малым ветром принесённое, будь он прозрачно видение; - он говорит мне такое, что "сколь бы ни клялись, сколь бы ни гордились и не жаловались в своих признаниях тени, всё же есть только малое число избранных произведений, способных считаться успешным шедевром мемуаристических сочинений". - Да, это именно так, и, во всех известных мне "мемуарах своего времени", я различаю, прежде всего...Это так, что они, мемуары, сочиняются, ведь, в разных изначальных претензиях к свету и к миру, не правда ли? - и, вот, тогда первейшим мотивом в них можно уже находить либо страстное, как у фашиствующего Л.Ф.Селина*(10), желанье мизанотропического реванша, либо неизгладимое чувство сокрытой душевной жалобы, как то, к примеру, у трогательного О.Уайльда*(11), или даже у безупречного, стойкого Шатобриана*(12), либо попросту несдерживаемое более тяготение к жизненасущной и, надо заметить, жизнеспасительной славе, как то, допустим, у преступнейшего Ж.Жене*(13). Либо это ещё, как...(Мы даже не говорим здесь об иных каких представителях сего жанра. )... Кстати, вот, мне приходит в голову вдруг одна мысль, безумная, прямо таки сказать, наипорочная мысль - мысль о том, что...Ещё, ведь, никто в литературной истории прежде никогда не пробовал рискнуть изобразить свою персону в образе лжеца..., лжеца, сумевшего изолгать мир. Никогда, ведь, и никто из каких-либо известных миру экспериментаторов в области морали и норм не решился преподнести искушённому человечеству сие опытное знание: сего рода откровенное исследование произведённой в себе лжи. Не правда ли, средь всякого рода и типа людей, кто извечно и повсеместно лжёт, сколь бы много обогатилась кладовая человеческого знания о внутреннем нравственном естестве несовершенного мужа, когда б появились среди нас такие признания. Был бы закоренелым лжецом Жан Жак, так, несомненно, посмел бы и сумел тогда сей написать обо всём этаком. Увы, настолько, однако, насколько сей опыт был ещё неприсущ такого уровня исследовательскому таланту, ко всем обратным сравнениям, мы, с сожалением, можем думать лишь о том, что тот, всецело подходящий на исповедческую роль "комбинатор вселенской лжи", - к примеру, такой, как Фуше*(14), - увы, никогда и ни за что не преисполнится желанием раскрыть сокровенные нюансы и слабости своего коварного искусства. И, потому, нет ещё в истории естествоиспытующей мысли ни одного дельного, так сказать, примера оных открытий, - и, потому, феномен "дьявольской лжи" ещё столь мало, в действительности, нами изучен. ("Ложь? Кто когда-либо слыхал об этаком редчайшем грехе..?!" - помните, как у Ли Ханта(*15)) И... Но, нет, я, конечно же, не к тому сие вдруг, этак, композицирую здесь, чтобы сделаться в сиих мемуарах непременным лжецом - чтобы в излагаемой истории своей жизни идти заведомо против вменённой ей правды. О, нет же, что вы! - конечно же, нет; - экая, скажите, шутка!
Однако, и в меру сего, в последнем сделанного, провокационного соображения, я только лишь вновь отношусь вниманием к мысли о том, что сии мемуары не могут не содержать в себе элемент описания не только уже действительных событий в моей жизни (при всех, с тем, результатах и выводах), но также и всех надуманных моих сюрреалистических псевдо-бытийств, как то, допустим, моя жизнь внутри созданных художественных образов или по ту сторону моих мытарстующих, и во многом ещё несбывшихся на сегодня, грёз и фантазий. Страницы же, посвящённые истории вокруг сюжетов моих ранее-уничтоженных или ещё-несозданных произведений, в том, должны будут занимать, по-праву, достойно-отведённое им место в этом труде.
Одиночество в эти годы во мне делается, как осмотрительный заповедный зверёк. Ни много, ни мало, разумная душа его постиженна может быть так, чтобы находиться оной в тени наиболее сокрушительных истин всея меж-человеческой переменчивости и непостоянства; и, вот, потому я, всё чаще ныне устремляющийся в свой дачный загородный дом от мегаполитанического*(16) шума, переживая, в том, все каверзы своего, ныне не самого радужного положения и, в меру постигнутых мною многочисленных народных и обыденно-светских несовершенств, своим "вольным умом" обречённый на окружное непонимание в этаком меланхолическом компромиссе с действительностью, я, - нетрадиционный наследник своей исторически-министерской фамилии, тот, кто в своё время оказывался как в сквотах, так и в клубах искусств, кто постигал истины демократического путча на баррикадных московских улицах, а потом оказывался в соседях у г-жи Маргарет Тетчер, кто познал в своей судьбе и институции, и академии, и биржи, и моду, и наркотики, и страстные деньги, а с тем, и веру, и религиозное отречение, и любовь и порок, и, быть может, единственный чрез всё то, что равно и прежде, человеко-созидательный во мне, живой принцип и смысл (искусства); - я, смотрящий теперь на то, как взрослеет мой подрастающий сын, ныне пытаюсь заново открывать в себе те вопросы, кои невольно представляются быть в свете двояких, разделённых истин об опыте в целом, когда узнавая на деле нечто одно, по-какой-то причине, впоследствии, мы называем это в жизни чем-то обратным. И так для всех и для каждого в наследниках и в воспоследователях, а нередко уже - и друг для друга, меж нами самими. И это - неразрывный и неизменный цикл в сменах друзей и поколений, и это, как "всё слепое зерна" в нас, и это - то, что рано или поздно, для каждого обращается той самой схизматической*(17) дилеммой, за гранью которой начинается как раз-таки та сакральная, "вторая половина жизни", о коей молвил некогда раз "божественно-комедийный" Данте*(18). Не правда ли, одного она загоняет вдруг в лес, постигнуть круги истин Ада и Рая в преображении смыслов самооценки, зато другого влечёт только лишь, чтобы оправдывать свою, слишком уж компромиссную (и слишком подленькую тогда) внутренне-лукавую сущность. - И да, пусть нам думать всё же здесь так, чтобы быть, по-возможности, избавленными от второго, нежели как...Впрочем, и в лесу, конечно же, не хотелось бы, этак, на всю оставшуюся жизнь заблудиться...
К окончанию ж сего соображенного Вступления и к началу всего Повествования об узнанной мною жизни, мне думается, что достоинство и значение мемуаристического сочинительства в целом, по вкладу в "культуру не одних только этих лет", состоит не столько в том, что выражает в себе некую, как говорится, определённую особенность характерно-преподанных исторических и личностных черт, - что, в сколько-нибудь развитом уме, уже само собой разумеется, - но скорее в том, что прежде есть путь превозможения бремени тех, извечно кажущихся правильными оценок и клише, что только как дань недолгого времени в котором живём, в действительности, всегда слишком болотно- и плёво-традиционны, а потому, в эпоху эмоционально-нравственных Смен, до изумления подчас, всегда укоризненны и человекоотвратны. - О, да, мы произносим столь часто исторически-прелестные и властные слова, весьма-весьма часто, в объяснении того или иного из побуждений, относя сие к тому или иному из наших серьёзных понятий, но тогда, ведь, как понятие есть, суть, не иное, как слуга сезонных капризов рассудка, с тем, ко времени уж иному, мы вновь, этак, отказываемся...а в большей степени, по просту оказываемся...не способны...понимать значения тех некогда общепринятых слов, и, вот, тогда-то, следом грядёт вновь прозрение...Психологические ж барьеры исповедей обычно остаются оттого нисколько не прейдены, оттого (от всего того, ещё не сброшенного бремени) - да, и здесь, этак, соображение: - оттого, мне почему-то кажется, что так заведомо ещё страдает нет-нет да проглядывающая в искренних мемуарах, подспудно-ожиданная личность также и Читателя.
Ах, истинный Мемуаристический Читатель, - тот, достойный истинного Мемуаристического Автора по силе не меньшей собственной самоотверженности; - я ж, ведь, должен буду впоследствии писать и о вас, и о том, кого я столь отчаянно и столь подчас обречённо надумывал себе в своих собственных стихах и драмах, и кого я, к разу, столь неумеренно мучил пресловутой паскалевой игрой в "чёрное-белое"*(20), этак, задолго ещё до всяких там представлений о мерах, задолго до всякого стиля - я обещаю вам, что постараюсь вас мучить как можно меньше; и вы, тот, в ком естественно также жив для меня ещё и некто, кого впервые я открыл в себе, не обладая тогда прежде ни сутью, ни участливостью манеры речи, вы, - я знаю, вы также ожидаете, пусть и с должной по вам быть известно-прохладной умолчностью, но всё же ожидаете меня, и, вы - точно Proof-Reader на Страшном Суде признательной/исповедческой литературы, - да, вы ожидаете меня, самоубийственно идущего к вам навстречу во разрешение от всех психологически неудобосостроенных ещё, неоправданно-укоризненных в нас обоюдо-претензий.