Он был очень солидный человек, пожилой, на 17 лет меня старше, потерявший жену и влюбившийся в меня с первого взгляда восемь месяцев спустя. Я познакомилась с ним через Анну Михайловну Гусман. Профессор Аспелунд приходил в себя после смерти жены в гостинице Интурист. А ко мне в это время приехала погостить Берберова с мужем (родители того самого Берберова со львами) на два-три дня проездом. Я их пригласила в ресторан в Интуристе, и туда же пришла Анна Михайловна. Во время ужина она рассказала, что в этом здании живёт её профессор, у которого она консультируется. Вдруг в 40 с лишним лет она решила, что будет петь. Голос у неё был хороший, но заниматься она начала только последние два года и даже пробовалась к нам в театр. В общем, она решила нас познакомить. Тут я его впервые и увидела, но слышала о нём до того массу хвалебных отзывов от Бюль-Бюля. На одном из всесоюзных вокальных совещаний в Москве я пропустила именно его доклад, потому что стояла несусветная жара. А Бюль-Бюль вернулся с этого доклада и сообщил, что Аспелунд выступал лучше всех. Он - новатор!
Он должен был жениться на Нине Дорлиак, а напоролся на меня. Жизнь распорядилась так, чтобы она, потеряв его, встретила Святослава Рихтера и стала его спутницей. Шёл 1939-й год.
1941. Аспелунд уговорил меня поехать в Баку, так как война была в самом разгаре, и он считал, что надо вернуться к сыну и в свой театр. Он думал, что его заберут на войну. Всю профессуру взяли в ополчение, но потом отпустили. Но это уже было позже. И вот он написал письмо Бюль-Бюлю: "Уговорите Гюляру, чтобы она вернулась в театр". Пришёл ответ: "Театр всегда ждёт Гюляру". И я со слезами на глазах рассталась с Аспелундом. У меня тогда был полный дом беженцев - Берберовы с детьми, родственники. Провожал меня Берберов, ведь на вокзале творился кошмар. Моё место занимал раненый. А я, сидя, ехала до Кисловодска, повидать сына с мамой и оттуда уже - в Баку. Приехала в Баку, нас вызывает ЦК: "Ваш театр едет в Иран полным составом. Пять постановок. Обслуживать советскую армию".
Я ушла от Дмитрия Львовича в 1942-м. Я уже устроилась в гастрольное отделение, была экстерном московской консерватории. Бюль-Бюль ждал меня два года. Мама моя увещевала всё это время: "Женитесь!" . Он отвечал, что Гюляру ему никто не заменит. Когда убили его домработницу, ему стало страшно, и он уговорил маму бросить работу и переселиться жить к нему с нашим сыном. Думаю, что он их утянул к себе, чтобы вернуть меня. Да и мама моя стояла на коленях, молила вернуться и думала, что переехав с моим сыном к Бюль-Бюлю, вынудит меня опомниться. Ему же это было выгодно и экономически: не надо платить алименты. Спустя два года, не дождавшись меня, Бюль-Бюль, решился на очередной брак. Благодаря мне жена его стала счастливой женщиной, а он - несчастным мужчиной. Ведь если бы я вернулась к нему, а не вышла бы замуж за Аспелунда , мы бы так и жили вместе. Аспелунд тогда сьездил в Баку на всесоюзное вокальное совещание. Вернувшись из командировки, он сказал: "У Бюль-Бюля, кажется, появилось желание жениться". Аспелунд очень хотел этого, так как боялся, что я уйду и вернусь к Бюль-Бюлю. Я постоянно ездила из Москвы в Баку навестить сына. А потом Бюль-Бюль засадил мою маму в тюрьму и всё пошло кувырком.
Аспелунд был эвакуирован со всей консерваторией в Ташкент. Там он жил и работал в студии с народной артисткой СССР Хальвой Насировой. Он слал мне письма. Я ему пока ничего не говорила и ни словом не дала знать о том, что случилось с мамой. Он так и умер, не зная, почему я я ушла. А как я могла оставить маму, я же её вытаскивала из тюрьмы три с половиной месяца. Вот его прощальное письмо в ответ на мой отказ вернуться.
6/5/1942
Ночью дежурил, перечитывал вероятно в сотый раз твоё письмо и написанное мной вчера. Сегодня прочитал ещё раз. Да, всё так, всё так и было. Ты из моей жизни ушла. В голове и сердце колотится один вопрос: верно ли это, нужно ли? Я усилиями рассудка (сердце не слушается) заставляю себя думать, что если ты, более молодая, решила так, значит, так лучше. Ты не девочка, у тебя в жизни было много невзгод и значит достаточный жизненный опыт. И раз ты так решила после долгих колебаний, значит так правильно... В письме ты написала, вернее приписала: я с теми, кто в трудную минуту был со мной. С кем ты? Ты хорошая и должна быть с хорошими людьми. И с хорошим человеком. Очевидно они тебя поддерживали и помогали бороться с несправедливостью. Ты вышла победительницей - очень хорошо, что мне остаётся сказать? Ничего.
Вовремя ли это решение изменить наши отношения? Пожалуй, да. Если эти отношения не смогли выдержать испытание, значит, они могли измениться. Тем более, что ребёночек наш умер. В Москве в наших отношениях в последнее время стали возникать резкие шероховатости. Ты стала резка, невыдержана. Я не собираюсь сводить счёты и выяснять, кто был и насколько виноват. Очевидно, виноват был я, так как ты много моложе меня, в другом, не совсем своём ещё городе, в моей семье...
Сейчас я не считаю случайностью подобный финал наших отношений. Судя по последней весне, он мог прийти и пришёл, когда судьба поставила перед нами чересчур трудные задачи. Вот и всё. Может, опять, потому что я более устоявшийся человек, чем ты, может быть у меня более выдержанный характер, но у меня никогда не возникало мысли, чтобы по моей инициативе без каких-либо особых сугубо интимных обстоятельств (измена, обман) наши отношения могли измениться и привести по моему желанию к разлуке. Это для меня абсолютно исключалось. И если у меня в минуты осложнений возникали-таки опасения, то для меня было ясно, что это может быть только по твоему решению. Я тебе, помнишь, так и говорил, так оно и вышло, моя дорогая, мой единственный на свете родной человечек. Во мне осталась любовь к В.М., но она умерла. Во мне осталась и будет жить любовь, вызванная тобой, вызванная с такой яркостью, какой я никогда не знал. Любовь осталась и будет существовать, а ты где-то, может быть далеко, может быть близко, и будешь жить с кем-то и как-то. Что я буду чувствовать и как вести себя я ещё не знаю. Знаю одно, что я бесконечно дорожу своей любовью к тебе. Раз ей суждено было оборваться - хорошо, что она оборвалась так. Каждый из нас сохранит в себе хорошие чувства друг к другу. Хорошо, что это произошло сейчас, так как громадность военных событий как-то смягчает личные переживания и делает их более переносимыми. Я очень рад, что уехал из Ташкента. Здесь, в дороге среди других людей, ничто не связывает с тобой кроме моих мыслей. В Москву приеду уже переболев душой, через 2-3 дня уеду на фронт, опять вернусь в Москву на 5 дней, а потом в Ташкент до лета. А про дальше сказать трудно. Ясно одно, что моей темноглазой со мной не будет и это делает мои мысли о будущем как-то безразличными. Все равно.
В письме ты пишешь "ты это переживёшь легко. У тебя счастливый характер, так как любишь свою работу и меня скоро забудешь". Это так - фраза! Стараешься подсластить пилюлю и ты этому не веришь и в глубине души не хочешь этому верить. Если бы мы были на это способны мы бы были мелкими дешёвыми натурами. Покопайся в своём сердце и ты увидишь, что твоё решение больше подсказано разумом, чем сердцем и чувством. Я возможно ошибаюсь и ты кого-то сильно полюбила, но это никак не вяжется с тоном твоего письма. Ты пишешь "я перед тобой ни в чём не виновата". Хочу верить, что если бы новая любовь перечеркнула всё прежнее, такой фразы ты, правдивая, не написала бы. Я говорю это твёрдо, потому что двум женщинам, полюбившим меня, я сказал без колебаний, что я тебя люблю и что их чувства и внимание меня тяготят, и сказал, что с моей стороны могут быть только тёплые, дружеские отношения, а чувство уже отдано. Вот поэтому мне не хочется верить, что ты могла полюбить другого так скоро и оторваться внутренне от меня (прочти моё прежнее письмо, присланное с посылкой). Возникла возможность приблизиться к другому, но ты не могла так скоро полюбить.
Ну довольно психологии. Иди, моя родная девочка, по выбранному пути, но иди вернее. Позволь мне на прощание дать тебе несколько советов, продиктованных знанием нашей среды (я её особенно хорошо узнал при эвакуации). И знанием тебя, моя милая девочка. Держись людей, которые хорошо относятся к тебе, говорят тебе о твоих плюсах и минусах, кто тебе говорит доброжелательно о твоих недостатках обьективно, кто тебе не друг, хотя и приятен. Сумей ценить в людях прежде всего их внутренние достоинства, культуру, порядочность, цельность. Блеск внешний высокого положения - вещь весьма относительная. Больше, упорней работай над собой. Не утешайся недостатками других, а старайся достичь их преимуществ перед тобой. Никогда не успокаивайся на достигнутом, иди дальше и дальше, помни, что настоящее искусство награда за огромный, самозабвенный труд. Пусть тебя не смущают скороспелые, случайные выдвижения некоторых (в мире искусства это часто бывает). Работай долго и упорней. У тебя есть все данные, чтобы быть не только "1-ой в деревне". Не поддавайся засасывающему влиянию самовлюблённых людей, ордена которых в ряде случаев - дань национальной политике, а не показатель общесоюзного значения их мастерства. Как огня бойся провинциализма - этого злейшего бича подлинного мастерства. Здесь в Ташкенте я многое увидел. Увидел то, о чём в Москве мог смутно догадываться. И в свете того, что я увидел, я понял правоту и неправоту в твоём пении. Я был прав, когда старался толкать тебя не на сомнение в своих возможностях, а на горячее стремление преодолеть недочёты в твоей музыкальной подготовке и в певческом мастерстве. Я лелеял мечту помочь тебе подняться до уровня певицы настоящего союзного масштаба, но тебе мешала скороспелость твоей карьеры, недобросовестность опеки Б.Б. и другое. Ты одарённая натура, у тебя целый комплекс счастливых данных: голос, музыкальность, прекрасная внешность, сценическое обаяние и яркое чувство прекрасного. У тебя есть всё, чтобы быть настоящей, большой певицей, но тебя избаловал преждевременный успех. Ты вкусила славу, не заслужив её по-настоящему. Тебя испортил Б.Б., который своё бескультурье прикрыл талантом и внешним лоском. Работать без конца, чтобы потом пожинать сладкие плоды. Б.Б. талантлив и хитёр, внешне лощён, а внутренне не культурен и не благороден (я ему ещё припомню когда-нибудь отношение к тебе во время войны). Он, как начинающий педагог, ловко использовал своё положение и художественно-политическую ситуацию - создал тебе успех, но не научил тебя обьективно относиться к успеху и своим задачам, достатками и недостаткам. Я старался направить, но очевидно я делал это грубо и неумело. Все мои старания ничего, кроме твоего раздражения, не порождали. Мне безумно хочется, чтобы спутник твоей дальнейшей жизни был тоньше меня, но не менее культурен, чтобы он видел твои достоинства, но умел бы постоянно стимулировать в тебе борьбу с недочётами в музыкальной культуре и вокальном исполнении. Чтобы он всегда подбадривал тебя, отмечая достижения, радовался им, никогда не порождал
самоуспокоение и самовлюблённость.
Моя родная, пройдёт 4-5 лет и если ты не вырастешь за это время, то из многообещающей молодой певицы начнёшь переходить в разряд заслуженных, может быть даже народных. Это будет не то. Ты будешь болезненно ощущать свою недостаточность и внешние лавры тебя не утешат. Возьми Н. - что она такое? Сановник в искусстве на покое. Разве у неё есть внутреннее творческое удовлетворение? Нет! Сколько бы она ни говорила о своей исторической миссии - она уходит со сцены непризнанной артисткой. И это её язвит, не даёт ей покоя. Не хочу тебе этого. Работай, милая, больше, упорней. Выращивай своё дарование. Если годы в Москве и даже ссоры со мной помогут тебе как-то в художественной жизни где-бы ты ни выбрала теперь жить - они прошли не зря. Они будут вести тебя к настоящему, заслуженному успеху. Помни одно: что бы ни было - я твой верный, глубоко любящий человек. Ты предлагаешь мне дружбу. Спасибо, дружи со мной, а я буду тебя любить. Вот и всё. Ты усомнилась в моей любви и верила любви Б.Б. Вот теперь ты можешь сравнить наши любви. Ты и от меня тоже ушла, но никогда ничего, кроме хорошего, ты от меня не увидишь и, может быть, со временем найдешь мне настоящую цену. Я не слеп и хорошо вижу твои недостатки, но люблю тебя за цельность натуры, душевную широту, за обаяние, за беспредельную женственность и, несмотря на тягость разлуки, благодарю судьбу, пославшую тебя мне.
Будь счастлива. Ты для меня светлая, яркая любовь, последняя любовь и я её никогда не забуду. Во имя этой любви обратись ко мне, когда понадобится, за советом, за услугой. Для меня будет счастьем сделать хоть что-нибудь для тебя. Прости за длинное письмо. Хотел выговорить всё, что накопилось в душе. Не знаю на каких основаниях может продолжаться наша переписка. Это зависит теперь от тебя. Пока писать тебе дружеские письма не могу. В общем решай ты. Сообщать о себе могу, но писать дружеские письма пока не в силах, если не хочешь получать любовные - не стесняйся, напиши. Я пойму, что они тебе неподуше или ты по своей порядочности не хочешь их получать, тем самым как-бы обманывая того, другого. На днях пошлю тебе телеграмму.
Сердце болит и ноет: нет больше Гюли, осталась Гюляра Искендерова. А где же Гюля? То я благославлял судьбу за то, что она послала тебя мне, а сейчас готов её проклинать за то, что поманила меня твоей любовью и отняла. И вот я один, совсем, один на целом, огромном свете. Прощай, моя Гюля, прощай милая детка, прощай моя ласковая пташка. Никогда больше я не узнаю сладости твоих прикосновений, вкуса твоих губ, воздушной ласки твоих красивых рук. Глаза твои не будут для меня гореть страстью, с любовью не взглянут на меня. Эх, Гюля, прощай.
Когда буду в Москве, пошлю что-нибудь из твоих вещей. Может быть я буду отправлять библиотеку и смогу кое-что прибавить туда. Может быть тебе выслать развод? (Написал это слово, сердце ёкнуло и я заплакал. Моя Гюля. Горько мне и одиноко сейчас).
Пишу тебе всякие рассудительные вещи. Не поняла меня моя Гюля.
В 1947-ом Дмитрия Львовича не стало. Он похоронен на Новодевичьем.