Аннотация: На конкурс "ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ-2017"
22 января 1996 года, понедельник
Самолёт оторвался от взлётной полосы и начал набирать высоту. В иллюминаторах - ночная мгла.
Я сижу в крайнем ряду и глотаю набежавшие слёзы. Это моя очередная командировка в Москву.
Всегда тяжело уезжать из дома. Сегодня - особенно.
Борис в больнице. Я даже не смогла навестить его перед отъездом. Ваня третий день температурит.
Мама как-то сказала мне, что я постоянно мотаюсь по командировкам, а сына бросаю на неё, не задумываясь о том, что она уже давно не молодая. Вдруг, мол, с ней что-нибудь случится, а Ванечка ещё совсем маленький, не сможет ни дверь открыть, ни на помощь позвать. Теперь постоянно в командировках я думаю об этом.
Хорошо хоть, что Борис не полетел со мной в этот раз. Когда мы вместе улетаем в командировку, я думаю о том, что самолёт может разбиться, и тогда мой сын потеряет сразу обоих родителей.
Когда меня не будет, будет дождь.
И, стоя на конечной остановке,
ты мысленно опять ко мне придешь,
испачкав свои новые кроссовки.
"Пророчество". Борис написал это стихотворение ещё до рождения сына, летом 1991 года.
Когда меня не будет во плоти,
я стану подавать тебе сигналы
поломкой в электрической сети
и крапчатою мглой телеканала,
и светом августовским, и золой
печального костра на огороде.
Строки наплывают, звучат в моей голове, заполняют всё пространство, перекрывая гул двигателей самолёта.
Когда меня не будет - Боже мой! -
ничто не переменится в природе.
Я никак не могла собраться в эту командировку. Не могла даже выйти из дома в агентство "Тандем".
Вызвала Ване участкового педиатра и дождалась его прихода. Затем мы смотрели его любимый диафильм "Красная Шапочка".
Начала переставлять шкафы, перекладывать книги и документы. Поняла, что меня что-то держит. Позвонила Тане и попросила её купить билет в Москву.
И когда Ваня уснул, а Таня ушла за билетом, раздался телефонный звонок.
Из больницы.
Борис.
Это потом, 20 лет спустя, позвонить из больницы будет плёвое дело. А в 1996 году сотовой связи нет, стационарный телефон - большая редкость (его установили по просьбе редактора городской газеты "Магнитогорский рабочий" Георгия Тихонова), а то, что пациенту разрешили позвонить с поста дежурной медсестры - вообще невероятно.
И то, что я дома, а не ушла за билетом, - наверное, судьба.
- Света, я очень тебя люблю. Я очень люблю тебя и Ваньку. Скоро увидимся.
За шесть с половиной лет совместной жизни я услышала эти слова в первый раз. И в последний.
3 февраля 1996 года
Ибо я не надеюсь вернуться назад
к серым утренним лужам,
повторяю вам снова: что сад - это сад,
это яблони, груши.
Ибо я не надеюсь вернуться в ваш край,
под февраль озверелый -
покарай меня, пуля-петля, покарай
моё грешное тело!
Ибо я не надеюсь вернуться сюда,
в самолётное небо,
где, взрываясь, летят в облака поезда -
возвращаю вам хлебы.
С полуужасом дантовым свыкшийся ад
мне покажется раем.
Ибо я не надеюсь вернуться назад,
ибо я умираю.
Из газеты "Магнитогорский рабочий" (субботний выпуск 3 февраля 1996 года): "На 50-м году жизни оборвалась жизнь известного магнитогорского поэта Бориса Емельяновича Попова..."
Проведя неделю в Москве в ежедневной выматывающей гонке от издательства к издательству и далее - по книготорговым фирмам и ярмаркам, я успела всё - даже поменять билет и прилететь домой на сутки раньше.
Мама встретила меня неприятной новостью - Борис пропал. Ушёл из больницы проводить меня в командировку и не вернулся. Приходили искать его из больницы. Кто-то звонил нам домой и молчал в трубку - наверное, он...
Начались поиски.
Родственники, друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей.
Больницы.
Двоюродная сестра Ирина принесла весть от ясновидящей - Борис жив, здоров и находится у какой-то женщины.
Тихонов Георгий, друг Бориса и редактор "Магнитогорского рабочего", решительно запретил мне ездить в морг, поручив эту скорбную миссию сотруднику редакции Константину Вуевичу. Ежедневно Георгий сообщал мне: Вуевич осмотрел два (три, четыре) неопознанных трупа. Бориса среди них нет.
И была надежда.
Ванечка, чувствуя тревогу, просил меня "пойти в притон искать папку". Притоном мы между собой, шутя, называли квартиру прозаика Юрия Щекалёва. Находилась она в одном доме с книжной лавкой редакции, где я работала директором.
Я подала заявление об исчезновении человека в отдел милиции Орджоникидзевского района. Мне обещали приехать к нам домой произвести обыск на случай проверки моей причастности к преступлению.
31 января я сама поехала в морг первой городской больницы.
Служащий морга сообщил мне, что похожий на моё описание мужчина был. Его тело находилось в морге 10 дней и было захоронено вчера.
За государственный счёт, как неопознанный труп. Могила под номером 137.
20 лет прошло, а я до сих пор считаю, что Константин Вуевич, ежедневно отчитываясь редактору газеты о проделанной работе, покрывал преступление - ведь Борис был зверски избит и брошен умирать на морозе. Его тело нашли утром 21 января на территории кранового завода.
Спи, моя ненаглядная, спи,
не ворочайся в бедном бреду.
Чтоб не видела ты,
я в степи,
в зауральской степи упаду.
Разрешение на перезахоронение я получила только после того, как подписала протокол опознания трупа и бумаги, что у меня нет никаких претензий к следствию - и только после того, как я сполна оплатила все расходы государства на захоронение (по прейскуранту похоронного бюро).
И вот тут встал вопрос - а куда с кладбища?
Борис - известный поэт, ведущий журналист главной городской газеты. Где, как не в редакции, организовать прощание с погибшим? Вот и Владимира Карелина (он работал с Борисом в одном кабинете) хоронили из актового зала редакции, куда приходили все желающие проститься с ним.
Главный редактор отказал мне. Георгий Михайлович вообще повёл себя странно и трусовато: он предложил мне не привозить гроб с телом Бориса ни в редакцию, ни домой.
Просто выкопать Бориса из одной могилы, переложить в другой гроб - и сразу закопать в другую могилу.
До последнего момента, пока гроб не подняли из могилы, не открыли его, я надеялась на чудо, я молила Бога, чтобы там оказался не Борис.
И когда ничего не останется, кроме
этих страшных минут,
что хоть блеском, хоть треском,
хоть воем, хоть кровью
но придут, но придут!
Отпусти меня в вечер холодный,
дождливый,
в августовскую хмарь -
и случайно в карман урони мне красивый
личный травник-букварь.
Я не сидела ночью у гроба. Не было сил. За меня это сделала моя подруга детства - блаженная Валька Филиппова.
Думаю, Борис меня за это простил.
Из газеты "Магнитогорский рабочий" (субботний выпуск 3 февраля 1996 года): "Гражданская панихида и прощание с Б.Е.Поповым состоится сегодня, 3 февраля, с 13.00 до 13.45 по адресу: пр. К.Маркса 176/1-31. Вынос тела в 14.00".
Умирать от переохлаждения - не страшно, сказал мне следователь Поляков. Это только сначала холодно, а потом уже становится тепло.
Сегодня, спустя 20 лет, я понимаю, что если бы я не поехала в морг, мы могли бы вообще не найти Бориса. Писали бы в передачу "Жди меня", задавали вопросы экспертам в "Битве экстрасенсов" - без особенных результатов. Думали бы, что он потерял память. Или бросил всё и уехал к другой женщине, молодой и красивой, чтобы начать жизнь заново.
На могильном памятнике Борису Попову выбита строка из его стихотворения "Пророчество":