В журнале 'Семь искусств' некоторое время назад были опубликованы воспоминания Геннадия Рождественского "Еврейская сага (из далекого прошлого)" - о распаде в 1974 году оркестра Всесоюзного радио и телевидения (БСО), и роли, которую сыграл в этом его тогдашний (и нынешний) руководитель Владимир Федосеев. Публикация, (а также вступление и послесловие) Артура Штильмана. Этот материал был перепечатан рядом изданий, последний раз (насколько мне известно) в газете 'Еврейское слово'. Там я и прочитал его. Меня он очень заинтересовал. Дело в том, что в 90-е годы я, в то время журналист "Курантов", беседовал на эту тему (в частности - на эту) с Николаем Петровым, великим пианистом, беседа была опубликована 15 января 1993 года и называлась так: "России не нужны таланты?". Название корреспондировалось с историей БСО, ибо речь шла о катастрофическом положении в культуре - наследии прошлых лет, которое (наследие) с готовностью приняла и новая Россия. Именно в то время начался массовый исход из страны музыкантов, художников, писателей. Чуть ниже я приведу кусочек из этой беседы, а сейчас хочу сказать, что особенно поразило меня в публикации: та причина, по которой она появились. Оказывается, это был ответ Владимиру Федосееву, обвинившим Рождественского в клевете! В предисловии к воспоминаниям Артур Штильман приводит буквальные слова Федосеева - они опубликованы в православном обозрении "Радонеж". Не могу не повторить их. "...Рождественский в своем интервью сообщил, что якобы его вызвал руководитель Госкомитета радио и телевиденья Лапин и потребовал уволить всех музыкантов еврейской национальности. Тот отказался и потому ушел. Но его слова и интервью - абсолютная ложь". Аргументы такие: зачем Лапину был нужен такой разоблачавший его разговор с дирижером? Зачем ему надо было подставляться? Ведь он был умным человеком. Все можно было сделать тихо. На радио было два оркестра, и если состав того, которым руководил Рождественский, его не устраивал, он мог бы запросто закрыть его. То есть Рождественский не просто лжет, а лжет абсолютно. Не было ничего этого. А потому - якобы вызвал, якобы сказал, якобы ушел. За исключением, впрочем, последнего: здесь факты. Геннадий Николаевич ушел из оркестра на самом деле. На смену ему как раз и пришел Федосеев, и уже при нем случилось то, на чем настаивал Лапин. По Федосееву - якобы настаивал. "Меня назначили, - с обидой говорит он дальше, - на роль "антисемитского городового". Вы можете представить, чего это мне стоило пережить и работать первые десять лет в России и за рубежом из-за этой фальшивой легенды". Представить нетрудно. Но почему десять? Может, потому, что постепенно история забылась, а тут так некстати Рождественский вспомнил о ней? Пора поставить его на место, что Федосеев и сделал. В ответ и появилась "Еврейская сага".
А теперь - слова Николая Петрова. На мой вопрос: "Вам не давали выступать за рубежом. Да и в Москве выступали не часто. Что случилось?", Николай Арнольдович ответил:
-В 1978 году, даже не поставив меня предварительно в известность, мне предложили срочно поехать в Копенгаген и выступить там с дирижером, с которым я никогда не играл, даже не был с ним знаком. Но знал, что с ним была связана чудовищная антисемитская кампания в среде музыкантов. Началась она с того, что Лапин вызвал Геннадия Рождественского и потребовал убрать из Большого симфонического оркестра радио и телевиденья всех евреев. Геннадий Николаевич отказался это сделать, подал заявление об уходе. Тогда на это согласился дирижер, который сменил его. Ушло 28 лучших музыкантов, четверть оркестра. С ним, с этим дирижером, я и должен был играть. Но я не счел для себя это возможным. Тогда со мной расплатились жестоко. У меня отняли пять лет творческой жизни.
-Вы можете назвать фамилию?
-Пожалуйста. Владимир Федосеев.
Ни Петров, ни я, журналист, не могли предвидеть, что скажет Рождественский почти два десятилетия спустя, но слова Геннадия Николаевича чуть ли не текстуально совпадают с тем, что опубликовали когда-то "Куранты". Тоже клевета? Тоже фальшивая легенда? Между тем, еще в 70-е годы эта история ходила по Москве, о ней знали, и не только в музыкальных кругах. Но ведь это разговоры, на них не сошлешься! Легенда она и есть легенда. Письменных свидетельств не осталось. Но здесь заметим: могли ли они быть вообще? Могут ли быть протокольными поведение, поступки? Они регулируются общей атмосферой и собственной совестью. И потому часто остаются безнаказанными.
Вкратце расскажу, что было после публикации. В редакцию "Курантов" пришло письмо от музыкантов БСО. Смысл его: вы опубликовали клеветнический материал! Ничего подобного не было. Коллектив оркестра возмущен этим фактом. Вы оболгали замечательного дирижера. Требуем немедленного извинения и опровержения. В противном случае подаем в суд.
Не помню, сколько человек подписали его. Зрительно письмо выглядело так: одна страница на машинке, другая испещрена подписями.
Благословенное было время! Мы, журналисты, упивались дарами гласности. Не существовало никаких должностных авторитетов, званий и репутаций. Если человек совершал подлый поступок - об этом так и говорили: он подлец. Критерии - правда или нет - были понятны и едины для всех средств массовой информации: газет, телевиденья, радио. Мы знали, что хотели. Так хорошо было говорить правду! С какой радостью мы стряхивали с себя ложь прежних лет, которую раньше сами и несли! Наша профессия наполнилась другим смыслом, появилась другие профессиональные приоритеты, в цене стал именно профессионализм. Первый его признак: распознать, почувствовать, искренне ли говорит собеседник, точно ли передает факты, можно ли ему верить. По сути, пишущий журналист проходил единственную цензуру - цензуру своей совести, даже главный редактор не мог его поправить или остановить. В словах Николая Петрова я не чувствовал фальши, я верил ему, редакция верила мне. В том не было опьянения свободой, разоблачительного восторга, того, что позже назовут "либеральной диктатурой". Пожалуйста, возражайте! Вам будет предоставлена трибуна. Взаимоотношения сторон были прозрачны, смею думать, что и самые ярые наши оппоненты понимали нас, смутно догадываясь, какие ценности мы отстаиваем, ради чего работаем. Так что в определенной мере мы говорили на одном языке.
Я позвонил Николаю Арнольдовичу:
-Пришло письмо от музыкантов оркестра. Все, что вы сказали - клевета. Если мы пригласим авторов в редакцию - придете?
Петров оживился.
-О, интересно. С большой охотой.
После этого мы отправили письмо в оркестр: внимательно прочитали ваш ответ, готовы выслушать в подробностях все ваши возражения, для чего приглашаем вас в редакцию. Рады будем видеть и самого Владимира Ивановича Федосеева. Мы ждем также пианиста Николая Петрова.