Пожелтевший, ломкий, протершийся на сгибах листок бумаги, на котором каллиграфическим почерком написаны два известных произведения Тургенева - "Как хороши, как свежи были розы" и "Русский язык". Они найдены в архиве Петра Робертовича Шарая (родился в 1900 году, умер в 1976-м). Обнаружила их его дальняя родственница, моя знакомая из Краснодара (где и жил Шарай) Лариса Кащенко, прислала мне - с копией почерка Тургенева. Вот это неожиданность! Не надо быть графологом, чтобы понять: одна рука. Видимо, великий писатель сам когда-то переписал эти две миниатюры, возможно, особенно ему дорогие. Но как автограф попал в руки жителя Краснодара? И почему столько времени о нем никто не знал? Только при более внимательном рассмотрении замечаешь очень мелкие типографские буквы - "См. т. 1Х, "Стихотворения в прозе". Увы. Это всего лишь хорошая копия с отпечатка, помещенного в дореволюционном собрании сочинений писателя. Никакой ценности не представляет. Я стал расспрашивать, кто такой Шарай. Оказалось, бывший юнкер из корпуса генерала Якова Слащова, защищавшего Крым, а потом вместе со своим командиром он отправился в изгнание. Мы помним, как это было - по впечатляющим кадрам фильма "Бег" и, конечно, первоисточнику, пьесе Михаила Булгакова, где Слащов назван Хлудовым. В том, что у листка почтенный возраст, сомнений не было. Раритет. Как он оказался в архиве Шарая? Почему он столько времени хранил его? Нет ли здесь какой-то связи с трагическим финалом белого движения? И, в конце концов, что мы знаем о Слащове? Я обратился к истории защиты Крыма.
...Лобовые столкновения редки, ибо каждое стало бы смертельным для белых - численность красных вдесятеро больше всего слащовского корпуса. Тем не менее, белые почти два года отстаивали Крым - последний редут Российской империи, негласным правителем которого и был Слащов. Его оперативные решения были столь дерзки и успешны, что изучались в Красной армии по свежим следам - когда еще шла Гражданская война. И хотя главнокомандующим Русской армии в Крыму считался Врангель, первым героем крымской эпопеи был Слащов. К его фамилии - по традиции - прибавили слово 'Крымский', и это был последний такой случай в русской армии. Какое-то время его кандидатура рассматривалась даже в качестве командующего всем белым движением.
Перевес красных был несомненным, но основная беда шла все же не из вне, не от противника, она гнездилась в недрах самой Добровольческой армии. Были потеряны ориентиры, утрачен смысл сопротивления, оправдание жертвенности. Зачем они в Крыму? За что воюют? Кроме красивого и бессмысленного призыва "За святую Русь!" у солдат и офицеров не было ни целей, ни лозунгов, ни надежды. Процветало мародерство, грабежи, дезертирство, пьянство. Тогда же заговорили об эмиграции. Вскоре появилось послание крымского главнокомандующего - барона Врангеля, предостерегавшего соратников от этого шага. "Эмиграция - это отсроченная гибель, - писал он. - За рубежом русских никто не ждет, разве что голод, надеяться не на кого. Если не боитесь Красной Армии - сдавайтесь ей, переходите на ее сторону".
Для военного времени необычное предложение, не имеющее прецедента, но нельзя не отметить его высокого и благородного духа: люди важнее идеи. Призыв не был услышан. Там, за морем, Бог даст, выживут, здесь надежды нет никакой. Качающуюся, словно зазывающую к себе смерть добровольцы видели под каждым фонарем, каждым деревом на бульварах. Весь Крым был усеян виселицами. Когда не вешали, отвозили на берег моря, и ликвидировали там. Не хватало патронов - топили. То был триумф пламенной Землячки, которую прозвали 'кровавой'. Сама она любила другое прозвище, ею же придуманное: Демон. Очевидцы, спустя много лет, рассказывали о поднимавшихся вдруг со дна мертвецах, которые так и стояли там, на дне - это были те, кого расстреливали на берегу. Могли ли ждать пощады оставшиеся в живых?
В этих условиях Слащов все же пытается удержать южный - и последний - редут белых, сохранить Крым для будущей России, в которую верил. Врангель - его смертельный враг. Конечно, поднять высокий дух русского офицерства, вернуть бойцам утраченное воинское достоинство - это даже ему было не под силу. Он пошел по другому, проторенному пути - пути всех диктаторов: дисциплина! Естественный ход событий он хотел остановить искусственными - и устрашающими - преградами. За малейшую провинность - виселица. Слащов гордился, что издал более сотни приказов о повешении, и что все его казни были гласными. Но и эта цифра не точна - еще сотни людей были расстреляны без суда и следствия, только по доносам. В сравнении с красным террором его казни были, конечно, каплей в море, но подобного отношения к своей армии русская история еще не знала. Слащов и после Гражданской войны был уверен в своей правоте, никогда не каялся. "Чтобы не мешали работать", - так, вспоминая годы в Крыму, легко и просто объяснял генерал свою жестокость. Смерть - чтобы не мешали работать. Вот и весь сказ.
И вот неожиданное обращение к известным строчкам Тургенева. Не знающий жалости правитель понадеялся, что сентиментальная ностальгическая проза классика сделает то, чего не достигли жестокие наказания? Вернет людям утраченные идеалы, возродит любовь к родной земле - все эти качества нужны были и на чужбине, ибо вопрос об эмиграции уже не обсуждался, был решен. Но ведь когда-нибудь кончится и то сумасшествие, которое объяло Россию, долго оно не продержится. Тогда и пригодятся здравые, благородные люди, и в том будет и его вклад. Копии стихотворений писателя раздавались юнкерам. И все же - не бред ли это? Не безумные ли фантазии наркомана? Именно таким в своих воспоминаниях его представит Врангель. Слащов и в самом деле пристрастился к морфию - им он приглушал невыносимые боли от ранений в голову и живот, тяжелые последствия его беспримерной личной храбрости, о которой ходили легенды. Именно это его качество - несмотря на всю жестокость - сделало его кумиром подчиненных.
Нет, то был не бред. Известно, что генерал любил и знал литературу, да и время было такое, когда та играла значительную роль в жизни интеллигенции. А именно ее представители и шли в юнкера. То, что это была идея самого Слащова - раздать отплывающим солдатам и офицерам листки с миниатюрами Тургенева - сомнений не было. Никто другой в военное время не был бы допущен к гектографу. Только он мог отдать приказ размножить факсимильную копию классика.
Врангель оказался прав - бесславное русское воинство, проигравшее свою страну, соседям - Турции - нужно не было. Неожиданное спасение пришло с той стороны, откуда меньше всего можно было его ждать: из Советской России. Та объявила амнистию. В Россию вернулось более двухсот тысяч человек. То была не милость, не благородство новой власти, просто обессиленной Гражданской войной стране нужны были молодые руки. В числе первых вернулся и сам Слащов. Менее полугода понадобилось ему, чтобы понять: без России жить не может. Разведение индюшек (безуспешное) было для него медленным и позорным умиранием. Но и России он был необходим. Условие его возвращения было в высшей степени почетным: он должен был возглавить военные курсы в Москве - на то время главную военную академию страны. Какие кульбиты судьбы! Слащов стал учить красных командиров науке побеждать! Цинизм, роковая любовь к профессии, безумие (каким он представлен в пьесе Булгакова)? Или трезвое понимание реальности - судьба России предопределена, и другой работы у него не будет? Но отдав себя в полное распоряжение недавнего противника, Слащов и в этих условиях сохранял смелость и независимость. Однажды разбирая ошибки Красной Армии, обвинил в этом Буденого, указав на безграмотность его тактических решений. А тот как раз присутствовал на лекции. Разъяренный военачальник выстрелил в Слащова - и промахнулся. "Как стреляли, так и воевали", - хладнокровно заметил генерал, и перешел к следующей теме. Через шесть лет пуля все-таки настигла его. Он был убит в той же школе, где вел занятия - стрелявший отомстил за смерть повешенного в Крыму брата.
Среди возвращенцев значился и юнкер Шарай. Судьба благоволила ему. Приехав в Краснодар, где жили его родственники, он устроился учеником на одном из заводов. Человек инициативный, талантливый, он уже через несколько лет стал мастером, потом начальником участка, наконец, главным конструктором, известным и уважаемым в городе человеком. О прошлом никогда не вспоминал, ни одна анкета не хранила опасные факты его биографии. Однако бывший юнкер через всю жизнь пронес любовь и память о своем командире, а также подарок, полученный из его рук - 'тургеневский' листок. Вместе с серебряной монетой, на которой был выбит профиль Николая II, аттестатом об окончании юнкерской школы, полоской крымской газеты, где восхвалялись подвиги Слащова. Сам же генерал вручил ему листок? Это единственное объяснение - зачем он столько лет хранил типографский оттиск, не имевший по сути никакой ценности. И ведь рисковал! Каждый из случайных предметов его небольшого архива, возможно, не представлял опасности, но собранные вместе, да еще при неблагоприятном стечении обстоятельств, они могли стоить их владельцу жизни.
Расплата все же наступила, но позже - в годы начавшееся Второй мировой войны. Каким-то образом стало известно, что он родом из русских немцев - возможно, подвело отчество. Шарая с женой (детей у них не было) выслали в казахстанский Кокчетав. Точно неизвестно, как он там жил, чем занимался. Знали только, что жена Шарая ходила по дворам и паяла кастрюли. В Краснодар Петр Робертович вернулся только после смерти Сталина.
Лариса Кащенко обратилась ко мне с вопросом: представляет ли ценность найденный ею автограф (как выяснилось - ложный)? Первая реакция: ну, конечно, надо только решить - кому он интересен? Но тут же подумал: скорей всего - никому. Какие доказательства, что к этому листку был причастен командующий Крымским корпусом? И что вообще в него вкладывался тот смысл, о котором здесь рассказано? Пусть пока хранит в своем семейном архиве, может, придет такое время, когда предположения, догадки, даже легенды обретут собственное значение, свою ценность, станут такими же важными свидетельствами времени, преломленным отражением реальных событий в умах их участников, частью истории как доказанные факты. А пока - пусть полежит.
nbsp;