Я больше не пойду на работу. Пусть дрожат от неугомонных вибраций оба телефона, пусть переполняется недоуменными письмами почтовый ящик - я не вернусь туда, даже если лишусь всяческих средств к существованию.
Эти строки я пишу в качестве предостережения, хоть и не осмеливаюсь назвать настоящие имена и адреса. Льщу себя надеждой, что, узнав о случившемся со мной, мудрый читатель проявит осмотрительность. Нет, скажу резче: бегите оттуда, бегите прочь, не медля ни секунды, если вам дороги жизнь и рассудок!
Сперва - запомните хорошенько - сперва ничто не предвещает опасности.
Вы, предположим, преподаватель из числа тех, кто зарабатывает на хлеб на неких вечерних курсах: неважно, монгольского ли языка, макраме или математики. Разве имеет значение, какими тривиальными глупостями вы занимаете вечера вместо того, чтобы претворять в жизнь истинные желания своего сердца?
Итак, первый час проходит, как у вас заведено, в безудержно-наивном благодушии. С щебечущей группой вы удаляетесь на чайный перерыв, идете по длинному, узкому, тусклому коридору, в конце которого брезжит мертвенный свет кухни. Еще минута, и в старом чайнике среди желтоватых известковых наростов вспухают и лопаются первые водяные пузыри. Шипит зловонный растворимый кофе, брызгает охристой пеной на липкую клеенку. Рвется из кипятка, словно трехдневный утопленник, чайный пакет, стреноженный тонкой нитью. Оседают на дно стакана мутным маревом белесые сахарные песчинки.
Кр-р-р-рок! Кр-р-рок! Хрип воды в кране заставляет присутствующих встрепенуться. Они моргают, трясут головами, прогоняя морок, открывают рты, заговаривают одновременно.
Весело рассказывают про домашних животных, поездку в горы, удачные фотографии и нелюбовь мужчин к шопингу.
Ваше ухо выхватывает лишь фрагменты, а разум тасует их, словно засаленную колоду, придает против вашей же воли зловещий смысл:
... кусаются... бежать некуда... в следующий раз... шаманские... больно?
Вы поспешно вступаете в разговор, и собственный голос кажется вам чужим и сиплым.
- Мне снился мост. Мост без перил, прогнивший, перекошенный. На нем стояла маленькая девочка, зажав руками уши. А над ней зависли два огромных рта, один обрамлен грубой щетиной, другой - тонкогуб и аскетичен. Из обоих ртов вырывались какофонические звуки, и девочка безудержно рыдала. На этом сон закончился, - говорите вы и растерянно оглядываетесь: ваши собеседники успели уйти.
Остается лишь один - возможно, тонкопалый, как музыкант или скульптор, возможно, смуглый, как метис. Наливает себе кипятка, яростно размешивает последнюю упрямую сахаринку.
Вы киваете ему, встаете и выходите в коридор. В классе вас уже терпеливо ждут, не упрекают за эксцентричность, не просят умерить макабрическую фантазию - как жаль.
Вы садитесь, не закрывая двери, и слышите быструю поступь из коридора. Это запоздавший ученик. Шум шагов внезапно глохнет. Вы приподнимаете голову и ждете. Группа затаила дыхание. В тишине возникает звук - новый звук.
Это тайное скольжение сладкой слизи, это коварное бульканье недельного бульона, это последние капли ледяного коктейля в чужой соломке. Это не человеческие шаги!
Вы не видите, что в двери, вы видите лишь тех, кто напротив. Облегчение, читавшееся было в их лицах, застывает на полпути.
Обнажаются в оскале зубы, дрожат и морщатся бледные щеки, волнами корежатся изумленные лбы.
Вы медленно поворачиваетесь.
- Я прибыл в вашу группу по обмену, - говорит он и плюхается, да, плюхается на свободное место.
У вас вырывается облегченный вздох.
***
Вы обучаете новичка, который назвался "обменщиком", всему: как не засасывать желеобразными боками учебники, проходя мимо парт соседей; как удерживать в отростке, заменяющем руку, зеленый фломастер. Вы привыкаете к его запаху - единственному, что можно считать безоговорочно приятным в этой колышущейся буроватой туше, - тонкому и пряному аромату лимона или мелиссы, будто в кабинете дорогого стоматолога. Вы ничуть не вспоминаете о том несчастном, что задержался на кухне, размешивая сахар. Если все это так, вы дорого заплатите за беспечность.
В своем благодушии вы окажетесь глухи и слепы, вы не сможете предотвратить абсолютный ужас, что однажды встретит вас посреди мирного класса. Вы застынете в дверях, не в силах оторвать зачарованный взгляд от тошнотворно-сладкого зрелища: полупрозрачная туша нежно склоняется над телом лучшего в группе, самого веселого, самого смышленого. Лицо несчастного побагровеет, глаза расширятся от смертного ужаса, отвратительные отростки заполнят его рот, уши и ноздри - если вы не успеете вовремя. Опередите обменщика, молю вас! Ведь иначе он затянет тело ни в чем не повинного человека в буроватую жижу, запечатает в безвоздушном пространстве, навсегда выкорчует из ткани нашего мира.
Мы не успели. Нашего друга было уже не спасти. Звать на помощь со стороны, сообщать о гнусных обстоятельствах его гибели? Никто не посмел: мы боялись обвинения в сумасшествии. Связанные худшей из круговых порук, мы стиснули безудержно стучащие челюсти, и через некоторое время мне удалось продолжить урок.
То и дело мы косились на темный неподвижный силуэт, что еще просматривался внутри зыбкого отвратительного тела обменщика. Слепцы! Мы объяснили чужаку все, что могли, о своей культуре, но не потрудились узнать о его собственной...
- За что? - наконец не выдержала одна ученица, чьи веснушки на обескровленном ужасом лице стали из золотых серыми. - Почему?
- Я сделал что-то не так? - Гость взволнованно заколыхался и побагровел. Мы уже знали, что это признак смущения. - Разве у вас нет такого обычая - оказывать высшее почтение тем, кто выказал наибольшие познания? Быть поглощенным - великий дар избранному. Семь вечеров я наблюдал за вами и остановил свой выбор на этом юноше. Я чувствую, как его знания и опыт растворяются во мне...
Он блаженно прикрыл зрительные отверстия и прислушался. Однако в следующий миг вскочил с хлюпаньем и плеском, опрокидывая длинную парту.
- О нет! Не-е-е-е-ет! Я совершил тягчайшее преступление! О, почему же мы не обсудили это раньше... О, горе, горе!
Мы видели, что он абсолютно искренен. В иное время кто-нибудь из нас наверняка нашел бы в себе силы похлопать обменщика по дрожащему боку, погладить по скользкому затылку - но не сейчас. Не теперь, когда внутри него колыхалось и подрагивало медленно перевариваемое тело.
- Портал! Надо срочно закрыть портал! - встрепенулся он. - Скорей, скорей вернуть того, другого, пока он не погиб. Простите, о, простите! Мы оказались не готовы к культурному обмену!
Обменщик заскользил к выходу. Через минуту в коридоре наступила тишина.
Мы сидели молча, оцепенев, боясь выглянуть из класса.
И вот вскоре раздались медленные шаги. Стук. Стук. Скрип. Дверь растворилась. Мы как один повернулись на звук и увидели... нашего смуглого юношу-скульптора, того самого, что неделю назад поменялся местами с чудовищным бурым убийцей!
Мы вскочили и зааплодировали, не щадя ладоней: он выжил, он цел и невредим!
Скульптор развел руками и слегка поклонился, не опуская головы. Глаза его светились небывалой силой и уверенностью.
- Приветствую!
Он спокойно сел на свое прежнее место.
***
О жертве обмена мы рассказали ему не сразу. На чаепития мы ходить перестали, а перерыв проводили на лоджии, где слушали, как стонут трамваи, жалуются автомобили и воют бездомные псы. На лоджии нам казалось, что городская жизнь осталась прежней, что прорыва в иной мир вовсе не было. Вот тогда-то мы осмелели и поведали путешественнику о роковых культурных различиях. Перебивали друг друга, махали руками. Захлебывались слезами. Да, да, мы рыдали, женщины и мужчины, мы без стыда проливали горячие слезы над собственным преступным недосмотром.
Он слушал нас внимательно, нисколько не удивляясь. Кивал глубокомысленно, вздыхал уместно, качал головой с осуждением. Ко лбу его прилипла шальная прядь волос, и он смахнул ее небрежным движением языка. Нет, нет, мне это показалось.
- А ты как? У тебя не было... культурного шока? - отважилась спросить веснушчатая девочка.
- Отнюдь. - Он повернулся к ней, широко улыбнулся. - Меня не заставляли есть учеников!
Все засмеялись, захохотали, словно бы наконец лопнул болезненный нарыв. Мир наконец приобрел подобие нормальности.
Проходя с лоджии в класс, ученики хлопали скульптора по плечу или кивали. Он, сверкая глазами, кивал в ответ, будто китайский болванчик, будто кукла с бесконечным заводом. Мы все улыбались.
Я выходила последней.
Внезапно он схватил меня за руку.
Нечеловеческим усилием мне удалось вырваться из его тисков, и я прыгнула с лоджии, не страшась двухэтажной высоты. Нельзя было ни на миг оставаться с ним рядом.
Читатель, мудрый читатель, осторожный читатель, послушайте! В его глазах появился ГОЛОД ПОЗНАНИЯ!
Поэтому я больше не пойду на работу. И вам не советую.