Пришли мы однажды в город Шилово за плавкраном. Может и не Шилово, а какой-то другой населенный пункт, не хочу обижать аборигенов, но, я запомнил так. Сюда тоже не порожняком тащились - "калошу" на "рогах" толкачом вели. Со щебнем "калошу" - это баржа безэкипажная насыпная так у нас называется. Ну, да и шут с ней.
Пришли, стали к пристани. Плавкран стоит поодаль у берега. Работу закончил, да подождать придется - крановщики ожидая нас в город подались и не вернулись еще.
По такому случаю мы с Махно отправились тоже в город. До ближайшего магазина за хлебушком. Капитан немедля прилег в каюте. Капитан любил и умел спать.
Так получилось, что жрать на катере совсем ничего не было. Капитан принес из дома на вахту банку рыбы домашнего консервирования - копченый судак в масле. Но эту банку сожрал Махно в одно рыло. Капитан не предупредил его, что брать нельзя. Вот он и сожрал. У нас с некоторых пор завелась традиция предупреждать Махно, что вот это и вот это брать нельзя. Он честно не трогал. А если по каким-то причинам предупредить не получилось, или не успели, то продукт гарантированно отправлялся в немерянную утробу Махно.
Так и вышло, что из еды на судне:
1. соль в солонке,
2. полпачки комбижира,
3. треть кило перловки пыльной,
4. несьедобные (недозрелые, терпкие) очищенные грецкие орехи, в количестве полторы пригоршни, в незапямятные времена от щедрот принесенные не кем-нибудь, а именно Махно, чем он очень гордился,
5. чучело щуки на стене в каюте...
Время, как назло было - последние дни до зарплаты. А в такие дни команду охватывает финансово-половой кризис. Это когда суешь руку в карман, а там... ничего, кроме детородго органа, голодного и злого. Потому этот кризис и называется так.
Махно я взял собой не для компании. Поскольку капитан заснул, то моториста оставлять на корабле было опасно. Он любую порученную работу делал так, чтобы второй раз это делать ему уже не приказывали от греха. Но работы на судне много и накосячить он успевал по нескольку раз за вахту. Однако, от скуки он мог сам себя работой на общее благо озадачить, как было с помпой или двигателем. Эта его активность огла обернуться самыми неприятными последствиями. Поэтому я и взял с собой Махно - чтобы был на глазах и подальше от борта.
Подошли мы к ближайшему сельпо. Избенка с вывеской "Продукты" над резным крылечком. Вкруг крылечка лопухи тенистые.
И вдруг вижу я в лопухах иднеется... ящик водки. Да не просто ящик водки, а еще пара бутылок сверху плашмя пристроены. "Смотри, Махно, - говорю, - водка ничья!" Это я так пошутил. Черт меня за язык дернул! Но просто потрясение было уж очень велико. Тут, понимешь в кармане 50 копеек на три буханки черного и "Памир", а у людей настолько денег куры не клюют, что они по лопухам на виду водку ящиками расставляют. Ну как тут не вспылить?
И ведь ни души вокруг.
"Да я да беру? - Говорит Махно отважно жадный до всего, что плохо лежит. - Да понес?"
А водка лежала плохо, надо признать.
Более того!
Отвратительно и гнусно лежала водка!
Не ровен час приберет кто.
"Да к-как? - бьет копытом Махно, - б-берем?"
Я что ему должен был сказать? Я обтекаемо выразился в том смысле, что я иду хлеба куплю, а ты тут, дескать, как сумеешь, так и развлекайся. И я, действительно, извольте видеть, пошел и купил хлеба.
Выхожу я с тремя буханками на крылечко и вижу то, что и ожидал увидеть: ни Махно, ни водки в лопухах.
Когда недели через три мы снова пришли в этот населенный пункт, мне шкипер с пристани рассказывал, что Махно нес на катер водку впереди себя торжественно и независимо, разве что не выкрикивал: "А вот кто водку потерял? Чья тут водка в кустах валялася?" И принес.
Прибегаю с хлебом на катерок, а капитан уже к отходу налаживается, пора кран забирать и в дорогу.
Едва я ступил на палубу, мы отчалили, занес я хлеб в камбуз и на мостик, доложиться.
Мхно мне говорит подпольным голосом: "Я водку в рундук поклал, а да ящик, я да за борт да выкинул!"
Это он молодец, значит, следы замел... Ага.
Когда подошли к крану, четверо из его команды еще на берегу топтались. Но крановщик, пустил машину, вытянул в торону берега стрелу, спустил им ковш пятитонник, мужики его облепили, да так и были перенесены на палубу. На каждом плавсредстве есть свои забавные ухищрения и приемчики непривычные непосвященным.
Взяли кран под борт, идем, и тут же прибегает к нам несколько запаренный шкипер крана.
"Мужики, - интересуется, - а куда вы ящик водки доставляете, к какому текому столу он у вас определен, если конечно не секрет?" Н что капитан авторитетно ему отвечает, как капитану и положено, за всю команду, что водка приписана теперь столу нашему, рейдового теплохода РТ 386, больше никаких других на нее планов нет. "Ильич, - вытаращился ихний шкипер на нашего капитана, настолько потрясенный, что задал самый неепый из нелепых вопросов, - вы что с ящиком водки делать собираетесь?" А Капитан, утверждая судно на курсе энергичными перекатами штурвала, так же ему авторитетно и объясняет: "Пить будем!"
Шкип оказался непонятливый и преспрашивает: "Ящик на троих?"
А Махно, гордо ыпятив грудь уточняет: "Не ящик. Да ящик, да еще да две да б-бутылки!"
И тогда шкипер выложил свой единственный козырь: "У нас закусь есть мировая!"
Мы с капитаном преглянулись. Время за полдень, идти нам с этим краном жаркой ночью до самого утра. Жрать на судне окромя трех буханок хлеба по прежнему нечего.
"И что за закусь?" - небрежно, будто сомнения меня мучают, интересуюсь.
"Грузди, - говорит шкипер, - прямого посола, ведро!"
Я сглотнул обильно набежавшую слюну и скомандовал: "Несите закусь!"
Соленый груздь - это же князь закуски - холодный, хрусткий, а ессли с горячей курочкой или перепелкой...
Но не будем об этом, слишком тема волнующая, воспаляющая воображение.
Я рассудил, что ящик водки, да еще две бутылки в рассчете на восемь человек (нас трое, да команда на кране - пятеро) это вполне уже скромное застолье.
Не скажу, что я не чувствовал подвоха, но что реально может быть не так с груздями? Оказалось может! Груздей было много и плесени поверх тоже. Промыл я их хорошенько, но даже в таком виде они в дело не могли идти. Они оказались круто соленые - как яд, что кроме соли ничего не чувствовалось. А груздь не тот гриб, который можно разварить. Получится скверная сопливая размазня. Однако я подумал сразу о перловке. Она соль заберет. Лучше рис, конечно... Но все это уныло как-то... И так уныло, и сяк.
Весь в кулинарных печалях вышел я на мостик, встал у леера перед рубкой и поднял очи, вознося безадресную мольбу в белое небо.
Жара стояла такая, что по реке плыли тухлые полувареные ракушки. Духота. От воды не свежестью, а болотным удушьем пахнет.
Ну куда эти пересоленые грибы под водку? Нет... Не желаю...
И кто-то там наверху внял моим мольбам!
На крутояре над рекой увидел я большую стаю горлинок.
Понесся на кран. "Чертоган есть? - Спрашиваю, - собирайте! А крупы какие?"
"Зачем крупы?" Зачем чертоган они ни спрашивают! "Птиц кормить!" "А на это дело у нас мешок комбикорма есть хорошего, кукурузного!" Откуда у них комбикорм спрашивать не надо. Крановшики они такие - что грузят, то и комуниздят. У них на кране и доски необрезной запас и картошка есть и много чего.
Бегу обратно на катер и объясняю диспозицию капитану. Ильича уговаривать не надо, сработал право на борт и вытолкнул кран на пологий пляж на треть пантона.
А мы с мужиками забрались на крутояр, соорудили ловушку для птиц из чертогана. А чертоган у них оказался знатный - 3х3 метра. Посыпали комбикорма щедро и в кустах с леской присели.
И пошла потеха!
Горлинки садятся комбикорму поклевать, леску - дерг, палка - брык, сетка накрывает птичек, подбегаем, головы посвернули, собрали в ведро и снова ставим ловушку.
Махно сидит на палубе и щиплет тушки. Весь в пуху, пухом отплевывается, вся палуба в пуху...
- Мудила, - говорю ему ласково, - их бы из чайничка ошпарить надо. И пух лететь не будет, и щипать легче.
- Да я да и так да хорошо справляюся, - отвечает.
Горлинок мы наловили без малого тридцать штук. Махно их ощипал, я выпотрошил и набил теми самыми груздями. Потом запанировал в орешках (смолол на рулевом редукторе в мешочке несъедобные махновские грецкие) с мукой. Перец черный нашелся у крановщиков (мешок, что характерно), а прочие специи насобирал я край леса. Ну и зажарил я лесных голубей на огромной жаровне под крышкой на полпачке комбижира. Знатная была жаровня - чугунная, толстостенная на две комфорки разом становилась, и крышка к ней была хорошая со сторожем. До сих пор по ней скучаю.
Капитан доложил в порт корото и по делу. Стоим, говорит, редуктор ремонтируем. Помощь не нужна. К утру управимся. По исполнении доложим.
И приступили, не торопясь, с чувством и с толком.
А утром я понял чем отличается капитан от простого матроса, моториста или даже шкипера крана, ибо капитан две бутылки заначил на опохмел родному экипажу.
Вот так иногда колоссальная несущая способность Махно приносила пользу.
Я потом стороной пытался выяснить, чью же водку мы пригрели. Ну интересно же. Ящик водки по тем временам, да и по любым, это не поллитра. Переполох же должен быть. Но вроде как никто ее в Шилово и не искал. Может так хорошо потеряли, что и не вспомнили? Тайна сия мраком покрыта.
Так и хочется придумать к этим ночным посиделкам какие-нибудь зрелищные приключения, но ничем ночь эта не была ни расцвечена, ни омрачена. Просто хорошо посидели, попили поели.