Дед иногда в лес уходил на пару дней. Ну, как иногда - в месяц раз, а то и два. Летом брал косу да грабли, а зимой лопату снеговую. Не на промысел уходил и не на добычу, а по другому делу.
Были у деда в месте укромном идолы вкруг, да очаг посередке. Он травку покосит (зимой снег уберет) порядок, значит, наведет, очажок растопит, да и пойдет по кругу от идола к идолу и с каждым ласково поговорит. А идолы разные: кто доброту источает, кто строго смотрит, кто лукаво, а у кого морда глумливая и злобная. Но Дед разницы не делал. Каждому у него дело дельное и слово доброе. Переночует он с ними у очага, а утром каждому поклонится и в обратный путь.
Дед веры был праотеческой, зело крепкой.
А у Бабы - дело другое - образа в углу, лампада теплится. Когда она молится да поклоны бьет, то и Дед при ней иной раз: распятого Бога жалко, а бабке приятно. Отчего не помолиться?
Дед уж старенький был. Пылит лаптями по дороге из лесу домой с лукошком трехведерным боровичков, да с посошком пудовым, да при ножичке булатном. А навстречу ему басурманский Хан с войском. У басурманина харя как сковородка медная, шапка собачья, кольчуга золоченая, сабля кривая и войско немалое.
- Скажи мне кудесник, - говорит Хан, - а твой князь, заплатит мне дань или воевать будет?
Дед поставил лукошко, на посох оперся, бороду в кулак собрал и молвил:
- Князь он не мой. Он сам по себе, а я сам по себе. Он в палатах каменных, а я от земли и на земле. Заплатит, думаю я. Добрым молодцам землю пахать, девок обхаживать. Мужикам да бабам хозяйство вести, деток растить. Поинтереснее войны дела есть. А от князя не убудет. Заплатит. Но если конечно обнаглеешь, то будет тебе война.
- Э! Какой дэрзкий! Как твоего бога имя?
- Бог.
- А как ты молишься?
- А очень просто. Выхожу утром на крыльцо и говорю: дай мне! И он мне даёт.
- А что ты у него просишь?
- А ничего не прошу. Ему лучше знать, что мне надо. То и даёт.
Схватился Хан за саблю, хотел было крикнуть: "Тогда молись!" Но что-то передумал. Не дурак, видать, хоть и басурманин.
- Ладно, скажи лучше, какой мне дорогой лучше до князя доехать?
- А что не сказать, в том измены нет.
- Что же нет?
- А то и нет, что чем быстрей ты пропа... Попадешь к нашему светлому князю, тем быстрее восвояси уберешься.
- Ну, толкуй чо как...
- Дорога дальше растрояится... Расстраивается... То есть растраивается. Там еще камень стоит на перепутье, грамотка на камне не по-басурмански, а по-нашему, да и то загадками. Понять и не пытайся. Уж я тебе на словах растолкую. Направо поедешь - там у березы у покляпой Соловей Разбойник со своими подсвистками да прихехешками. Банда у него поменьше, чем твое войско, но они где не удольством, там колдовством, да лихим посвистом много бед учинить могут.
- Туда только в крайнем случае, - кивнул басурманин.
- Прямо поедешь, - продолжал дозволенные речи Дед, - там застава богатырская. Воистину богатырская и воистину застава. А главный там Илейка из Мурома. Богатырь наиглавнейший. Силы в нем немеряно, а дури несчитано. Потому как если зелена вина выпьет - управы на него нет. Другие ему подстать. Они вас если не перебьют, то перепьют.
- Туда ни в коем случае, - подвел итог басурманин, - у меня войско непьющее, да пусть так и будет.
- Ну, тогда поезжай налево. Там чудище поганое Калинов мост стережет. Змей Героинович о семи хоботах. Кальян с ним покурите, по-басурмански погутарите... Глядишь он вас через мост и пропустит.
- Так и быть! Идем налево. Хоть на чудище посмотрим. - обрадовался басурманский Хан.
- Я бы в проводники напросился, - лукаво посмотрел Дед, - провел бы вас напрямки, без дороги. Но куда мне на старости лет поперед конной орды семенить.
- Сами справимся! - крикнул Хан, гикнул по-басурмански, и войско его запылило мимо Деда.
Больше того Хана с войском никто не видел.
Да и то, ханом больше, ханом меньше. Без него лучше.