Я едва вошел в нее, а она уже начала разреживаться в мерцающую дымку по краям.
- Не варпься, - недовольно сказал я.
Нет, я все понимаю. Это даже приятно - видеть, как ей приятно. Но если так пойдет и дальше, к своему оргазму она совсем разуплотнится, и даже несмотря на то, что вся она будет сконцентрирована вокруг влагалища, она не будет обхватывать и засасывать меня так устойчиво и неумолимо, как я люблю.
Вместо ответа она полностью распустила свое лицо в облако розового тумана, как бы показывая, где ее приоритеты. Эх.
Вылавливать ее грудь, то состоящую из пылинок глиттера, через которые проваливались пальцы, то уплотняющуюся ровно настолько, чтобы я мог ненадолго ее сжать, было утомительно. Я бросил это занятие и сосредоточился на себе. Ее руки, сжимающие мои колени, пробегающие по моим соскам, обхватывающие мое лицо. Спальня, с просвечивающими во Вселенную стенами. Ее свечение, переходящее из розового в оранжевый и обратно. Я желал взорвать ее как сверхновую звезду, чтобы самому потонуть в атомной вспышке ослепительно белого.
Она распласталась на кровати, как будто могла впитаться в матрац, последние импульсы все еще бежали по ней разрядами. Я пошел на кухню выпить воды. Граненый стакан в моей руке заглитчил и превратился в бургер, в медный стаканчик московского мула, и наконец исчез совсем. Освобожденная от формы вода резко выпала пластом прямо мне на ноги.
Я вскрикнул от холода.
- Прости, - крикнула она из спальни; голос отдаленный и расслабленный.
Я потянулся, стоя в луже холодной воды. Солнечное утро и полная вписанность в контекст. Отсутствие экзистенциальной гравитации.