Зима отступала на всех фронтах, оставляя после себя туман и лужицы талой воды. Синоптики предсказывали две недели переменной облачности и низкого давления, возможные осадки и западный ветер 5-10 миль в час. Весьма комфортно как для марта и если привыкнуть.
— Что ж так жарко, а?! Почему так жарко?! Вам не жарко, нет?!
— Мне нет, — ответил Брэнсон, со скрытой поднятым воротником светло-бежевого плаща снисходительной улыбкой наблюдавший за утирающим лицо Стэном. — Но я ж не бегаю кругами. Думаю, если вы перестанете бегать...
— Не перестану! — с убежденностью наркозависимого заявил Блейзер. — Вам легко! Вам хорошо! У вас в том самолете никого нет!
— Не начинайте, — поморщился Тревор, которому на это нечем было возразить. Желание тоже отсутствовало. Хотелось подольше пожить без дискуссий и споров. А главное — без похорон, коих в последнее время было очень уж много, и где каждый раз надо было лично пытаться кого-то утешить. Потерявшую мужа и племянника Марджори Джексон, потерявшую жениха Констанцию Леннокс, потерявших мужей Веронику Блант, Иду О"Брайен, Монику Локвуд, Салли Хендерсон, Фэйт Харпер, Дженнифер Тиббс... или Дженнифер Харпер и Фэйт Тиббс... или Харпер вообще холостяк, а Фэйт — его сестра... Надо же, а ведь когда-то он своей памятью на людей гордился... В общем, ему необходимо было что-то светлое и оптимистичное. Поэтому, узнав о дате воссоединения Стэна Блейзера с находившейся всё это время под охраной семьей, Тревор вызвался присутствовать при этом. Никто не возражал. Заместителю директора Секретной службы Соединенных Штатов и лауреату Президентской медали Свободы особо не возразишь...
— Не стоит, Стэн. Вы невиновны. Ваш отказ ничего бы не изменил. Они бы взяли следующего в списке, а вас убили. И было бы всё то же самое...
— Не факт! Следующий вполне мог отказаться! И следующий! И так до конца списка! И ничего бы не было!
— Глупости. Из трехсот человек кто-то бы обязательно согласился. Так что вы всё сделали правильно. Вы же не могли знать. И потом, это ваша работа...
— Была. Уже нет.
Брэнсон вздернул брови.
— Они что, не взяли вас, лауреата Главной премии "Нэшнл Хэдлайнер", назад?
— Почему это? Взяли! Директором новостей, вместо Джефферсона!
— Это плохо?
— Плохо?! — Блейзер гоготнул. — Это фантастика! Я и мечтать об этом не мог!
— Почему же уволились?
— Не уволился! Но... — Стэн глубоко вдохнул, будто перед прыжком с трамплина. — Но уволюсь!
— Что ж, вам виднее. Чем планируете заниматься?
Настроившийся на ожесточенный спор Блейзер не сразу понял вопрос.
— Как это чем? Ну, то есть, я найду! Я знаю! Книгу писать буду!
— О нас?
— О нас!
— Интересно.
— Да ну вас!..
— Нет, правда, интересно! Название уже придумали?
Гнев Блейзера сменился гордостью.
— Придумал! Даже несколько! Только еще не выбрал! Оказывается, это так сложно! Столько всего надо учесть! Смысловую нагрузку, образность, броскость, а главное — оригинальность и уникальность! Без них никуда! А то книгу напишешь, издашь, гонорар получишь — тут-то истцы и подкрадутся! Плати, скажут, за использование названия книги моего прадедушки пятисотлетней давности, и большой привет!
— Да уж, истцы — они такие, — кивнул Брэнсон, непроизвольно поведя плечами. Хотя в итоге его оправдали, казавшаяся бесконечной череда слушаний, допросов и прений стоила ему стольких нервных клеток и седых волос, что он зарекся впредь без крайней на то нужды употреблять слово "суд" и его производные.
— Вот-вот! Вы — человек бывалый, понимаете! Послушайте, а вы мне не поможете? Ну, с выбором названия?
— Не думаю. Я, как бы, не совсем писатель...
— Так это ж хорошо! Скажете, как потребитель! Что лучше: "Охота за "Черным столом"" или "Десять дней, которые потрясли мир"? Или что-нибудь попроще, скажем, "Специальный репортаж"? Как вам: ""Специальный репортаж" Стэна Блейзера — двадцать недель на первой строчке в списке бестселлеров по версии газеты "Нью-Йорк Таймс"!" Звучит?
— Звучит. О зверьках тоже напишете? Тогда точно будет бомба.
Блейзер поник и отвернулся.
— Напишете? — сухо переспросил Тревор. Ему пришлось рассказать Блейзеру обо всех известных ему случаях вмешательства в дело Счастливчика и его друзей, чтобы заставить Стэна согласиться лгать насчет Догерти и всего остального, но делать это достоянием широкой публики в планы агента не входило...
— Нет, — тихо сказал Стэн. — Да, это была бы бомба, но они мне больше не нужны. Одной с меня хватит.
— Поэтому уходите с телевидения?
— И поэтому тоже.
— А еще почему?
— А то вы не догадываетесь!
— Догадываюсь.
— Зачем тогда спрашиваете?
— Хочу услышать это от вас.
— О"кей! Слушайте! Я не хочу!
— Чего не хотите?
— Ничего не хочу! Решительно не хочу иметь к этому отношения! Лицемеры! Лжецы! Интриганы! Я по их вине столько пережил, что гори они все синим пламенем!
— Если всё так плохо, что ж вы раньше не уходили? Или прежде вы этого не замечали?
— А вот не замечал! Спросите, почему? Так я отвечу: потому что не был знаменитостью! Когда ты — серая посредственность, то никому не виден и не нужен! А как становишься звездой, да еще премию выигрываешь, все прям-таки звереют!
— Ну кто бы мог подумать, а на вид такие приятные люди... — не удержался от сарказма Брэнсон.
— Именно! — поддакнул не распознавший насмешку над собой Блейзер. — Веришь им, веришь, а потом... Не хочу! Не буду! Надоело!
— Считаете, нужно что-то менять?
— "Что-то"?! Там надо всё менять! Так дальше жить нельзя!
— А легче менять что-то, будучи кем: звездой или посредственностью?
Стэн заподозрил подвох.
— А это к чему?
— Мнением вашим интересуюсь.
— Ну, раз моим мнением, тогда... тогда... — Блейзер чувствовал, что знает, какого ответа ждет от него Тревор, и очень хотел дать другой, но не смог, так это было бы ложью и глупостью, коим он объявил войну. — Тогда звездой!
— Поэтому вам следует остаться.
— Я почему-то знал, что вы так скажете!
— Потому что умны и знаете, что я прав.
— А еще я опытен и понимаю, что один человек никогда ничего не изменит!
— Когда Джеки Стюарт начинал кампанию за повышение безопасности гонок Формулы-1, все говорили так же. А ныне это чуть ли не самый безопасный вид спорта. Делайте выводы.
— Ха! Он же, небось, чемпионом каким-нибудь был!
— Был, да. И это ему очень помогло. А вы сейчас гораздо более известны и авторитетны, чем он был в свое время, так что вам куда проще.
— Сомневаюсь.
— А вы не сомневайтесь, вы попробуйте.
— Легко вам говорить...
— Я говорю, что знаю. Помните, я сам в отставку собирался, а вы меня отговаривали?
— Помню, но то было давно...
— Но ведь было же? Было! А я вот, на службе, и уходить не намерен!
— Так вас же повысили!
— Вас вроде тоже.
— Сравнили...
— Разницы нет.
— Да что ж вы!.. — Стэн оглянулся на доставивших его сюда агентов, стоявших у припаркованных вдоль рулежной дорожки машин, но пришел к выводу, что против Брэнсона они ему не помощь. — Что ж вы никак не уйметесь! Я всё решил! Назад дороги нет! Смените тему!
— Как скажете, — покорно кивнул Тревор. — Вы слушали речь Логана?
— Издеваетесь?! Я — ее главный пропагандист! "Беседу под вечер" не видели?!
— Не кипятитесь, тот вопрос был риторическим. И "Беседу под вечер" я видел и аплодировал каждому вашему слову. Но слов недостаточно. Нужна ежедневная кропотливая работа в том месте, где вы можете принести наибольшую пользу. Я, к примеру, неплохой агент Секретной службы. А вы, Стэн, прирожденный журналист. Отсюда вывод...
— К черту вывод! Я не вернусь в этот гадюшник!
— Пока вы там, это не гадюшник. Во всяком случае, не безнадежный. Работайте, проповедуйте новые принципы, служите живым примером — и вы увидите, как всё начнет меняться к лучшему. Ну, или не увидите, но тогда вы хотя бы будете знать, что пытались. Но лично я думаю, что у вас всё получится. К вам потянутся, прислушаются. У вас обязательно найдутся подражатели и последователи, ведь все поголовно не могут быть сволочами просто по статистике и теории вероятности. В любой крупной организации всегда есть вменяемые и ответственные люди. Другое дело, что очень часто они задвинуты на вторые роли и не пикают, боясь быть съеденными агрессивным большинством. Поэтому им нужен лидер. Образец. Ориентир. Стэн Блейзер.
Директор новостей молчал, потом потянул носом.
— Я... тронут...
— Я старался. Так что решаете?
— Не... я не знаю...
— А если я вас попрошу, как друга?
— А вы... попросите?
— Считайте, что уже прошу.
— Тогда... — Стэн сглотнул подступивший к горлу комок. — Тогда я останусь.
— Спасибо.
— Вам спасибо! Знаете, Тревор, я не говорил, ну, то есть, я как-то раньше об этом не думал, но вообще-то я... я счастлив иметь друга вроде вас!
— Взаимно, Стэн, — ответил Брэнсон, хотя слово "друг" вызывало у него такие же эмоции, что и "суд". Впрочем, нет. Хуже. Ведь Джон Блант значил для него гораздо больше...
— Это разбой! — сказал Джилленхолл, когда Тревор неделю назад в процессе переезда на новое место работы в главный офис Секретной службы зашел к нему с подписанным директором представлением о переводе туда же полностью восстановленных в должностях и правах Марка Роузуотера, Уильяма Торнтона, Грегори Чанга и Юджина Флауэрса. Сам Джилленхолл тоже уже оправился от ранения, хотя правую руку всё еще держал в бандаже. Впрочем, у Тревора на этот счет была своя теория... — Мало того, что сам ушел, так еще и самых лучших людей забираешь! И когда? Когда мы понесли тяжелейшие потери в истории! Теперь я понимаю, за что тебя "Черной дырой" кличут!
— Не я такой, политика такая, — пожал плечами Брэнсон. Это прозвище уже всплывало в ходе обсуждения с его нынешним непосредственным начальником претензий со стороны их нью-йоркского периферийного отделения и полицейских управлений Нью-Джерси и Нью-Йорка касательно перехода под начальство Тревора специального агента Растина Парра, патрульного офицера Нила Робертсона и детектива Дерека Малдуна соответственно. — На Северо-западной H-стрит тоже потери и перестановки, так что в одиночку я им там не шибко-то и нужен. Придется тебе как-то обойтись теми, кого подберет мой преемник. Ты еще не решил, кто им будет?
— Хочу предложить Карла. Он опытный и способный, хотя с тобой, конечно, не сравнится!
— Грамотный выбор. Что насчет Джона?
Начальник президентской охраны со вздохом снял бандаж и забросил в нижний ящик стола. Тревор мысленно взял с полки пончик: он с самого начала заподозрил, что Джилленхолл надел это, когда секретарша сообщила о его приходе, дабы произвести впечатление больного, слабого и не могущего никак расстаться ни с одним из тех, кого его бывший подчиненный упоминал в ходе прошлой беседы. Он же не знал, что всё уже решено и одобрено на самом верху...
— Всё подтвердилось.
— Вообще всё? — упавшим голосом спросил Тревор.
— Вообще. Суди сам, — Джилленхолл стал загибать пальцы. — Он со Среднего Запада — это раз. Его отца зовут Дэвид — это два. В тот день он вместе с нами находился в Нью-Йорке, готовил Саммит, жили мы, как ты помнишь, в разных номерах, а в конце коридора был выход к пожарной лестнице на задний двор, так что он вполне мог незаметно уйти и вернуться, тем более, что от гостиницы до того перекрестка было рукой подать — это три. Он бывал в доме Джексонов и знал о фотографии Сэмми в футболке ЦРУ — это четыре. В день, то есть, ночь покушения на Блейзера с компьютера одной из наших сотрудниц в ее отсутствие кем-то неизвестным был совершен выход в Интернет и сбор информации о судне "Наина", на тот момент захваченном пиратами; Джон в это время был в здании — это пять...
— Кто угодно мог это сделать! — воскликнул Тревор, обрадованный шансом возразить хоть что-то.
— Ты прав, конечно. Но залезать в чужой компьютер ночью, чтоб почитать об украинском — украинском, это важно! — судне, везущем оружие, — это еще важнее, поскольку отдает "Кольчугагейтом"! — могло понадобиться только кому-то, связанному с "Черным столом". А учитывая всё перечисленное...
— Это всё косвенные улики!
— Сам знаешь, что других в этом и других делах нет и быть не может.
— Знаю, да, но... — Тревор провел ладонью сверху вниз по лицу. — Черт, он был моим лучшим другом!
— Да, никто другой не стал бы в присутствии президента так красноречиво настаивать, чтобы дело передали именно тебе...
— Вот! Вот именно!..
— ...Равно как и просить тебя оставить это дело якобы из-за того, что мне на твой счет позвонили из Белого дома.
Брэнсон вновь поник.
— И это верно, да...
— И после этого ты продолжаешь сомневаться? Обычно ты быстрей приходил к нужным выводам!
Тревор встал и подошел к окну с видом на Монумент Вашингтона. Он давно пришел ко всем нужным выводам, но до сих пор не мог с ними смириться. Джон был последним, на кого он мог подумать; даже Джилленхолл в его списке подозреваемых стоял выше. Вот только вряд ли это повод для сомнений. Учитывая могущество и мастерство врагов, больше похоже на отягчающее обстоятельство...
— Если он будет однозначно признан "Дэвидом", как это скажется на его близких?
— Ну, если принять версию, что Джон хотел всё отменить...
— Хорошая версия, но это версия Берга и Дэвенпорта, а ссылаться на них моветон. Опять же, доказательств никаких, одни предположения, а сплетни и пересуды — последнее, что нужно сейчас его жене и детям.
— Разделяю твое мнение, — кивнул Джилленхолл. — Есть другой вариант. Как ты понимаешь, в материалах дела всплывают такие имена и фамилии, что их обнародование повлекло бы за собой распад Федерации. Поэтому принято решение их засекретить. Ненадолго, лет на пятьдесят, чтоб страсти улеглись и всё можно было воспринимать взвешенно. Так вот, если включить туда его дело, то о его причастности... ну да, ну да, прости, гипотетической причастности узнают лишь спустя полвека...
— Годится!
— Не спеши. Есть одно "но": его дело должно быть закрыто. Пока же, увы, есть вопросы...
— Много?
— Порядочно. Но действительно важный — один: кто послал письмо из Центра Рида? Ну, если оно было. Если помнишь, Дэвенпорт...
— Я помню, — резко сказал Тревор. — Сперва его предположения казались мне идиотизмом, но чем больше я о них думаю...
— Одну секунду! — Джилленхолл нехорошо сощурился. — Вы же вместе читали письмо и смотрели тот видеофайл. Ты сам постоянно на этом настаивал. Или меня блазнит?
Брэнсон закрыл глаза и два раза качнулся на пятках. Это был порог. Момент истины. Точка невозвращения. Несмотря на перечисленные Джилленхоллом и выявленные им самим совпадения, несмотря даже на смягчающее обстоятельство в виде гипотетического желания сдать всю банду, Тревор не верил в виновность старого друга. Не хотел, чисто физически не мог в нее верить. Поэтому и настоял, чтобы Стэн не упоминал Джона в своей речи. Ему нужны были не совпадения, а весомые улики. Если бы Сэлинджер смог передать ему материалы дела, он в тот же вечер проиграл бы Блейзеру запись их с Джоном бесед с Брайтменом и представителями ЦРУ и спросил, узнает ли он голос "Дэвида". Но теперь делать это было слишком поздно — со временем человеческая память притупляется, да и вообще голос мог быть изначально изменен... В общем, будь его, Тревора Брэнсона, воля, он бы оставил всё, как есть, в надежде рано или поздно получить неопровержимые доказательства вины либо невиновности друга. Но дело было не только и не столько в Бланте, сколько в бурундуке по имени Счастливчик, мыши-"ликвидаторе", спасшем Блейзера ньюфаундленде, остановившей "Мэродэр" летучей мыши, опекавшей его мухе и их, должно быть, многочисленных друзьях, чья добровольная помощь позволила ему выжить и спасти свою страну.
Тревор очень хотел рассказать о них миру, но он осознавал, что мир это логичное, однако не совсем рациональное в привычном понимании объяснение всех загадок не поймет и не простит, и либо упечет Брэнсона в психлечебницу, либо объявит мелким животным войну на истребление, либо всё вместе. В психлечебницу Тревор не хотел, платить своим спасителям злом за добро также не собирался. Оставалось одно: скрывать правду, списывая деятельность маленьких помощников на случайность или действия других людей. Пока этому всё благоприятствовало. Догадавшийся о присутствии грызунов в доме Блейзера Джим Моррисон погиб, ловушки в доме приписали Солу, а спасение Тревора от ареста — вовремя осыпавшейся штукатурке, благо, ее объем на потолке действительно уменьшился после попадания туда пули Санчеса, а агенты ФБР с тех пор неоднократно мылись и чистили одежду. Кражу материалов из "Хорайзон" возложили на Уэбера, пронос записи в здание Генассамблеи ООН — Догерти. В общем, прикрыто было всё. Кроме одного. Письма в Капитолий из Армейского медицинского центра имени Уолтера Рида...
— В день убийства Джона ему писем из Центра Рида не приходило? — спросил Тревор, поддавшись наитию.
— Нет, — ответил Джилленхолл. — Мы проверили. Конечно, его могли стереть...
— Вряд ли, — Брэнсон глубоко вздохнул и отвернулся от окна. — Я хочу изменить показания. Пришло время рассказать правду...
За тот и два последующих дня Брэнсон в общей сложности пять раз — дважды Джилленхоллу и трижды членам Президентской следственной комиссии — сказал одно и то же: якобы пришедшее из Центра имени Рида директору по связям с общественностью Капитолия письмо с вложением он видел лишь в виде двух отдельных файлов, текстового и видео, на ноутбуке своего напарника и друга Джона Бланта. По его, Джона Бланта, словам, письмо на компьютере директора по связям с общественностью он ненароком уничтожил и теперь боится, что его привлекут к ответственности за порчу улик. Поэтому он, Джон Блант, попросил его, Тревора Брэнсона, по старой дружбе помочь ему и подтвердить, что оригинальное письмо идентичного содержания действительно существовало. Имеющийся в деле электронный вариант письма был создан Джоном позже, по его словам: путем отправки аналогичного письма с адреса его жены на его личный ящик и замены служебных метаданных полученного сообщения на подходящие случайно удаленному письму. Всё это время у него, Тревора Брэнсона, не было причин сомневаться в правдивости слов Джона Бланта и непредумышленности совершенных им ошибок, однако в связи с вновь открывшимися обстоятельствами он, Тревор Брэнсон, счел невозможным более скрывать правду и рассчитывает, что достопочтимые члены Комиссии поймут его и примут во внимание его добровольную явку с повинной и прошлые заслуги перед государством...
Они и поняли, и приняли.
Дело Бланта закрыли и как минимум на 50 лет отправили в архив. Отныне он официально числился не только основным кандидатом на роль "Дэвида", но и главным подозреваемым в делах о похищенной из Капитолия кассете, отправленном из Армейского медицинского центра имени Уолтера Рида письме и убийстве главы ОСО НТС ЦРУ Реджинальда Макмиллана.
Для канувших в безвестность бурундука по имени Счастливчик и "ликвидатора абсолютной надежности" места в официальной версии отныне и навсегда не было.
"Прости меня, Джонни..."
— ЛЕТЯТ, ТРЕВОР! ЛЕТЯТ!
Вернувшийся в реальность Брэнсон проследил за пальцем Блейзера и увидел заходящий на посадку серебристый "Галфстрим". Последний разворот перед глиссадой самолет выполнил так низко, что при хорошем зрении можно было сосчитать иллюминаторы и двери. Его шасси только коснулись полосы, а Блейзер уже шел к нему, причем двигался тем быстрее, чем самолет — медленнее. Соблюдай директор новостей закономерность неукоснительно, не ровен час, взлетел бы, но он вовремя остановился, пережидая, когда выключатся двигатели и опустится трап. Сначала из дверей в полном соответствии с инструкцией показался Дальстром, а вот на трап первым ступил невесть как просочившийся мимо него в куртке и с ранцем за спиной Стэн Блейзер-младший.
Все агенты инстинктивно напряглись, но ни ружейных, ни гранатометных выстрелов не последовало, и радостная встреча отца с сыном состоялась. Постепенно к ним присоединились остальные Блейзеры: сначала дочки Элис и Патриция, а уж за ними их мать Джессика. Радости, криков и слез было хоть отбавляй, впрочем, как и неверия, что всё позади, и усталости, ведь и родные Стэна, и сам он сменили за всё это время почти по десятку убежищ. Тревору стало совестно, что из-за него им всем предстоял еще переезд в Мэйплвуд, в приобретенный и обставленный на средства WBC дом. Но его плотный график не позволял ему отлучиться так далеко на север, и он устроил так, чтобы "Галфстрим" доставил семью Блейзера из Невады не на базу ВВС США МакГайр в 50 милях к югу от Мэйплвуда, как планировалось изначально, а на аэродром в Колледж-Парке, штат Мэриленд, где когда-то давно его, прилетевшего из Нью-Йорка на вертолете, встречал Джон...
Впрочем, это-то как раз было вынужденным совпадением, поскольку обеспечить безопасность здесь было легче, чем в аэропортах имени Даллеса и Рейгана, а на Объединенную базу Военно-морской авиации США Эндрюс гражданские самолеты допускали очень уж неохотно. Смысл был в другом. Присутствие Брэнсона при воссоединении семьи, главу которой он неоднократно спас от верной смерти, было его заочным ответом на реплику, брошенную в ходе суда над ним Эваном Бергом: "Вы только посмотрите на него! Вокруг все погибали, а он — живехонек! И не стыдно?!" Теперь агент мог с полным правом сказать ему: "Нет! Мне не стыдно! Оно того стоило! Уже ради одних вот таких вот моментов стоит хотя бы время от времени ставить на карту всё, что имеешь, так как они — поистине бесценны!.."
— Заместитель директора Брэнсон, сэр! — поприветствовал его Дальстром. — Очень рад вас видеть! Поздравляю с повышением! Едете с нами?
— Спасибо, Карл. Нет, не еду, так что ты по-прежнему главный. Они тебе много хлопот доставили?
— Бывало и хуже.
— И то хорошо. Работай. Да, кстати, нет желания перейти в главный офис?
Дальстром улыбнулся.
— Я знал, что вы спросите. Спасибо за предложение, но нет. В президентской охране мне нравится больше.
— Именно этого ответа я и ждал. Но спросить был обязан. Как закончишь всё, зайди к Джилленхоллу, у него есть к тебе одно предложение. Успехов!
Пожав благодарному Карлу руку и бросив еще один взгляд на сплетшихся в клубок счастья Блейзеров, Тревор развернулся и пошел к своей машине. Верный "Мэродэр" у него отобрали, дав взамен помпезный черный Кадиллак DTS с личным шофером, специальным агентом Барни Джонсом, всё это время читавшим разворот "Вашингтон Пост". Кого-нибудь другого Тревор попросил бы для приличия перевернуть хотя б одну страницу, но его водитель имел право держать газету хоть вниз заглавием, так как даже после пластической операции рваный шрам на его правой щеке выглядел очень неаппетитно. Что ж, обычное дело. С такой приметой ни под прикрытием не поработать, ни свидетелей толком не опросить, так что остается лишь такая вот непубличная, но очень ответственная должность, на которой ранение — большое преимущество, ведь за одного битого двух и больше небитых дают.
— В офис, сэр? — спросил водитель, когда пассажир занял место позади него. Брэнсон действительно планировал из Колледж-Парка ехать именно туда, но постепенно им завладевала другая идея. Воспоминания, конечно, хороший стимул к действию, но их не изменить, как ни пытайся, вот почему мы им одновременно и хозяева, и слуги. Гораздо продуктивней творить будущее, которое еще не определено, а значит, вполне может стать таким, каким нам хочется. Или не стать, но тут, опять же, многое зависит от терпения и прилежания. Глядя на Блейзеров, Тревор заключил, что вытерпел достаточно, и либо он сегодня попросит у Марджори Джексон, урожденной Уолш, руку и сердце, либо так никогда в жизни и не обретет семейного счастья. Разумеется, Мардж могла отвергнуть его предложение, причем из лучших побуждений, чтобы не давать никому поводов вновь поднять тему убийства ее мужа Тревором из ревности. Брэнсону же пересуды были побоку. Пусть говорят. Главное, что его Мардж понимает...
— Что-то не так, сэр? — деликатно напомнил о своем присутствии водитель.
— Нет, Барни, всё хорошо. Поезжай в Клермонт, по адресу...
— Двадцать третья Южная стрит, 4803?
— Верно, — Тревор удивленно поднял бровь. — Откуда ты знаешь?
— Работа такая, сэр! — заводя мотор, улыбнулся Барни Джонс, прежде известный как Брэд Джонсон.
* * *
— Они чудесны, правда?
— Они самые чудесные на свете! — Чип обнял жену еще крепче и наклонил голову чуть набок, чтоб еще под таким углом взглянуть на лежащих в двухместной кроватке совсем крошечных детишек.
В положенный срок Гайка, как и предсказывала Фоксглав, произвела на свет двойняшек: мальчика и девочку, бурундучка и мышку, Криспа и Цифру. Цифра была точной копией мамы, исключая лишь унаследованные от отца темные глаза, а вот голубоглазый Крисп формой и цветом носа пошел в Дейла, что, в общем, никого из посвященных в сделавшие возможным их появление на свет генетические коллизии не удивило, хотя Рокки и позволил себе пару шуток на сей счет. Его самого в Штабе не было — отправился вместе с Вжиком на Аляску, где у него были знакомые стада северных оленей, помогать Дейлу и Фоксглав организовывать автономную добровольческую ячейку, функционально аналогичную доказавшей свою профпригодность СОВоГ. Тамми и Спарки, поехавшие на смотрины к жившему отдельно от семьи отцу белочки, тоже отсутствовали, так что Чип и Гайка впервые за очень долгое время оказались предоставлены самим себе. Ну и детям, конечно.
— Я всегда знал, что ты будешь прекрасной мамой, — тихо, чтобы ненароком не разбудить подрастающее поколение, прошептал Чип на ушко любимой. Та нервно хихикнула.
— Спасибо... — логичней было бы ответить: "А я знала, что ты будешь отличным папой!", но Гайка не могла сказать это, не обсудив прежде с Чипом одну важную вещь. Теперь, когда они были одни, для этого было самое подходящее время... — Знаешь, Чип, тут вот какое дело, ты только отнесись спокойно, в общем, я кое в чем должна тебе признаться...
— Знаю. Поэтому говорю сразу: чтобы ни случилось, я буду любить их и воспитывать, как своих собственных.
Даже после того удара током Гайка не чувствовала себя настолько огорошенной.
— Ты... Господи, ты... Так ты... — так и не сподобившись на законченную фразу, она вырвалась из объятий Чипа и убежала из их комнаты. Бурундук проверил, насколько плотно закрыт балкон и укутаны дети, мысленно досчитал до двадцати и отправился на поиски. Стук входной двери он услышал бы, скрип ворот в ангар тоже, поэтому ограничился Штабом. Не обнаружив Гайки в мастерской, Чип пошел на кухню, где и нашел жену за обеденным столом. Она сидела абсолютно неподвижно, спрятав лицо за ладонями упирающихся локтями в столешницу рук и не издавая ни единого звука. Чип молча сел напротив нее и, положив согнутые руки на стол, опустил голову и стал внимательно изучать свои пальцы в томительном ожидании, когда же она заговорит. Он не хотел ни торопить ее, ни загонять в тупик сказанной невпопад репликой. Цена ошибки была слишком высокой. Пускай начнет она. Ей нужно выговориться, не ему...
— Прости меня, Чип, — наконец заговорила Гайка, не отнимая рук от лица. — Я хочу, чтобы ты понял меня. И простил. Впрочем, я пойму, если ты не простишь меня, поскольку понимаю, что такое очень сложно простить. И еще труднее понять. Но ты хотя бы пойми. Если не прости, то хотя бы пойми... Господи, что я такое говорю...
Гайка вновь умолкла. Первая попытка сформулировать внятное вступление не удалась. Она хотела, как лучше. Хотела объяснить всё. Но только всё запутала. Наверное, лучше вообще без вступления. Да, надо попробовать. Должно быть легче...
И она начала...
Одинокий луч света скользил по темному асфальту, загодя предупреждая пассажиров Спасателемобиля о лежащих на пути преградах. Вставленный в специальный вырез точно посередине основания роликовой доски мощный фонарь был накрыт покатым кожухом, поглощавшим тепло и не дававшим раскалиться расположенным прямо над ним сиденьям. Он лишь самую малость выдавался над полом, нисколько не препятствуя общению, но долгое время Гайке и Дейлу было не до разговоров. Они сидели ровно, глядя прямо перед собой и думая каждый о своем. То есть, на самом деле, об одном и том же...
— Не надо было мне приезжать, — первым нарушил молчание Дейл.
— Нет, почему же, ты был как раз вовремя.
— Да ладно, у вас всё явно начало налаживаться.
Мышка горько вздохнула.
— И его поведение лишний раз доказало, что это была только видимость.
— О чем ты говоришь? — бурундук аж на сиденье подпрыгнул. — Какая еще видимость? Он же души в тебе не чает!
— Это точно, — Гайка поджала губу. — Когда он в меня целился, я это особенно ощутила!
— Ты сказала: "целился"? — переспросил Дейл, как раз отвлекшийся на объезд канализационного стока, решетку с которого кто-то подло украл.
— Из электроружья! Подумать только, он им обзавелся на тот случай, если мой чип вдруг включится!
— Предусмотрительно... — имел неосторожность заметить бурундук. Гайка возмутилась.
— ЧТО?! И ты туда же?!
— Прости! Просто ты... ну, то есть, ПЛАН, доставил всем нам столько хлопот, что не сосчитать!
— Но это же не повод запрещать мне работать с электроприборами!
— Само собой! — активно поддержал подругу Дейл. — Но и ты не сердись на него! Он просто переживал за тебя! Не хотел, чтобы с тобой что-то случилось!
Изобретательница фыркнула.
— Что со мной может случиться в моей собственной мастерской?
— А я там знаю! Отправляясь в ту дурацкую лабораторию Нимнула, мы тоже не предполагали ничего особенного, а что в итоге?
— И что же в итоге?
Дейл притормозил, чтобы успеть рассмотреть указатели.
— Ты просто не видела его, — сказал он, выбрав направление. Гайка хотела фыркнуть снова, но замогильно мрачный тон друга заставил ее посерьезнеть.
— И... и как... как это было?
— Очень больно и грустно. Он всё время говорил о тебе, вспоминал, даже во сне повторял твое имя...
— Откуда знаешь?
— Так, лежал на верхней полке.
— Ну да, как я могла забыть...
Дейл выключил фонарь, чтобы их не увидел патруль. Он держался боковых улиц, где в неурочное время пешеходы не ходили, а из автомобилей проезжали только полицейские "Чарджеры", чьи подернутые паром из канализации сдвоенные фары вызывали неуютные ассоциации с кошачьими глазами.
— Мы первое время после твоих похорон, то есть, вечера памяти тебя, вообще не работали, — заговорил он вновь, продолжив путь. — Не могли, просто не могли. Никто из нас, а он — тем более. Потом понемногу начали, но было видно, что он не успокоился. Просто загнал занозу поглубже. А когда ты оказалась жива, он поклялся, что больше тебя не потеряет и прибьет всякого, кто на тебя покусится. И прибил ведь, что характерно...
— Что?! — Гайка выпучила глаза и вскинула уши. — Он кого-то прибил?! И кого?!
— Одну крысу-убийцу. На той сцене еще. Она бежала за тобой, а он ее свитером за голову — ууоооооооппс!!! — потом за рукава на себя — ррррррххх! — потом кулаками — бах! шмяк!! скибидыдыщь!!! На ней живого места не было! Мы ее когда в коробку запихнули, она даже не пикнула! Концентрированная жесть! Рокки и то такого б не добился!
— Вот оно что, — теперь мышка сложила всю картину. — Всё это началось еще тогда...
— Что началось? — не уследил за ходом ее мысли Дейл.
— Его ожесточение.
— Да брось! — со смехом отмахнулся бурундук, чуть не въехав при этом в стоявший чуть дальше, чем нужно, от края тротуара мусорный пакет. — Какое там ожесточение! Он всегда был любитель дать волю кулакам! Я бы ради тебя тоже кого хочешь отдубасил!
— Спасибо.
— Э-э-э... Пожалуйста!
— Что-то не так? — покосилась на него Гайка.
— Нет-нет, всё хорошо! — желая это доказать, Дейл улыбнулся, подмигнул, подвигал нижней челюстью, побарабанил по рулю и насвистел вступительный аккорд главной темы сериала о Герое-Барсуке. Озадаченная Гайка хранила молчание до пересечения Саффолк-стрит с Дилэнси-стрит, и лишь когда Спасателемобиль взял курс на Уильямсбургский мост, спросила:
— Ты меня что, ревнуешь?
Теперь уже Дейл был вынужден взять паузу, чтобы собраться с мыслями и вписать Спасателемобиль в узкий промежуток между внутренним бетонным отбойником попутной автомобильной эстакады моста и ограждением проходившей по его центру велосипедно-пешеходной галереи, приведший их к служебному проходу, тянувшемуся вдоль проложенной по всё тому же мосту линии метрополитена. Здесь можно было не бояться пропустить поворот, попасть под колесо или быть замеченными людьми, и бурундук, зафиксировав руль специальной скобой, повернулся к спутнице.
— Что ты спросила, я не расслышал?
— Ты меня что, ревнуешь? — повторила мышка. Дейл рассчитывал, что она воспользуется любезно предоставленным им поводом отказаться от этой темы, но этого не случилось, и теперь уже он вынужден был искать выход.
— Нет, я... Как бы... Разве это так... Ну... С чего ты взяла?
— Сама не понимаю. Впечатление такое. И это притом, что я знаю, как ты любишь Фоксглав...
Сорвавшееся с губ Дейла слово было крепче, чем вольфрамовый лом, но, к счастью, достаточно тихим, чтобы его заглушил вовремя прогрохотавший над ними поезд метро.
— Что-что, прости?
— Сама прости! Послушай, давай как-нибудь в другой раз, а?
— Нет, Дейл! — твердо сказала мышка. — Ты мой друг, и я хочу знать! Что случилось?
— Ты не хочешь знать, — бурундук для верности сделал пасс правой рукой. Помогло лишь частично.
— Пусть так! Не хочу! Но я должна знать! Рассказывай!
Дейл с надеждой посмотрел вперед, но до конца моста было еще слишком далеко, до воды — высоко, а в служебном проходе, представлявшем собой желоб глубже человеческого роста и лишь немногим шире корпуса Спасателемобиля, не было, где прятаться и куда бежать. Пришлось покориться.
— Только не говори никому, хорошо?
— Раз ты просишь, конечно!
— Хорошо. В общем... — Дейл помолчал, вслушиваясь в ритмичный стук колес доски о промежутки между сегментами устилавшей пол желоба стальной решетки. — Короче говоря, я не люблю ее. И не любил. Никогда в жизни.
— Вот тебе раз! — теперь Гайку от этой темы и за хвост было не оттащить. Нет, она вовсе не была любительницей копаться в чужой личной жизни, но услышанное настолько противоречило известной ей объективной реальности, что вполне могло быть приравнено к фундаментальной научно-технической проблеме. — Как это может быть? Вы же живете душа в душу!
— Жили. Даже дружили. Я летал с ней на планере, помогал с ритуалами. Мне было интересно с ней, даже весело, но не более того. А ей было всё мало. Вот она и решила: "что поймала, то твое". И приворожила меня.
Гайка икнула.
— Господи! С чего ты это взял?!
— Ну, я думаю, что она так решила. Может, она планировала это изначально. Или восприняла песню Барбары Стрейзанд по радио как руководство к действию...
— Нет-нет! Я о приворожении!
— Тю, так это ж очевидно! Стал бы иначе я вести себя, как идиот!.. Ой, черт! Забыл совсем!..
Дейл схватился за руль и до предела нажал на педаль ускорения. Вентилятор взвыл, Спасателемобиль рванул вперед и с разгона преодолел установленную под близким к предельному углом балку, соединявшую дно желоба со служебной галереей, шедшей вдоль постепенно поднявшегося из-под моста на уровень второго человеческого этажа железнодорожного полотна. После голых стен коридора вид ночного города особенно радовал глаз, но грызунам в данный момент было не до него.
— Разве ты вел себя, как идиот? — недоуменно спросила Гайка, когда Спасателемобиль перестал подскакивать. — Лично я никаких отклонений от твоей нормы не заметила...
— Да перестань! Это всё было одним большим отклонением! Чтобы я в здравом уме сказал Чипу: "Времена ревности миновали, я теперь с Фокси..." Ужас! Как вспомню, вздрагиваю! Как сейчас вот! Бр-р-р-р!..
— Всему можно найти рациональное объяснение...
— Можно! Я уже нашел! Она меня приворожила! Так сказала Кассандра!
Слову и авторитету бабочки-гадалки Гайке противопоставить было нечего, но сомнения ее не покидали.
— Что, она прямо вот так и сказала? Дословно? Может, ты что-то неверно истолковал? А то когда она в трансе...
— Она не была в трансе!
— Хорошо, хорошо! — примирительно согласилась изобретательница. — Пожалуйста, расскажи, как всё было.
— Это было где-то с месяц назад. Мы с Фоксглав... — бурундук прервался, так как они достигли первой после моста станции метро, и надо было возвращать скобу в исходное положение и потеть, вписывая Спасателемобиль в две последовательные пары 90-градусных поворотов. Когда они остались позади, Дейл продолжил точно с того же места: — ...отправились поразвлечься на ярмарку, я хотел показать ей комнату с зеркалами и добыть главный приз на силомере. Я не знал, была Кассандра там или в другом городе, но на всякий случай договорился с Фоксглав, что мы к ней не пойдем. Мало ли что, сама понимаешь... Но как только мы пришли, она, ну, то есть, Фоксглав, стала вести себя, как Рокки в сыроварне! А потом как полетит! Я еле успел ее за ногу ухватить, когда вдруг — хопа! — мы уже в шатре Кассандры! Потом мне Фоксглав объяснила, что почувствовала магию и ничего не смогла с собой поделать. Но я-то этого не знал! Я думал: "Всё, она её сожрет сейчас!" Кассандра так, наверное, тоже думала: забилась, заметалась, за лампу спряталась и смотрит, и каждый глаз — размером с эту лампу! Веришь?
— Верю-верю! Ты не отвлекайся! Дальше что?
— Что дальше? А, ну, дальше она, ну, Кассандра, увидела меня и поняла, что всё в порядке. Ну, или не так страшно. Но всё равно смотрела на нас как-то странно. Я тогда думал, это нормально. Ну, она же бабочка всё-таки, инстинкты там разные... Ну, она нам чуток попредсказывала будущее, правда, без огонька и по мелочи, а потом сказала, что хочет мне погадать, а поскольку это дело личное, Фоксглав придется подождать за дверью. Ну, или как там это дело у шатров называется, да. Ну и вот, значит, когда мы остались вдвоем, она и говорит: "Милок, она тебя приворожила!" Я такой: "Чего?!" А она мне: "Того! Я вижу твою ауру, у тебя в биополе дыра с завихрением и воронка над головой, ты вообще весь попутан... запутан..." Дальше не помню! Короче, она мне дала адрес богомола знакомого, который по этому делу большой специалист, ну вот он это всё и того. Заткнул, убрал, порезал, завязал узлом и всё такое прочее. И вот.
Гайка хотела сказать: "Не верю!", но удержалась и спросила:
— А Фоксглав что?
— Фоксглав-то что... — угрюмо процедил Дейл.
— Нет, ну... Она что, ничего не узнала? Она ж как бы медиум...
— А тот богомол — супер-медиум! Он как-то так сделал, что для нее я привороженный, а для себя — нет. Сказал, так безопаснее. Ну, то есть я его спросил сначала, а потом он мне сказал. Ну, я специально так сделал. Попросил его. Хотел попробовать, что будет. Лучше б не пробовал...
— Что-то еще случилось? — Гайка зачем-то перешла на шепот, и Дейл ответил на тот вопрос, который услышал.
— Глупость получилась. Она меня любит и думает, что я ее тоже люблю. А я ее не люблю, но делаю вид, что люблю, иначе она обо всем догадается и вновь меня приворожит, на сей раз сильней и надежней, чтоб уже никакой богомол не помог. Так и живем.