Светлое, прохладное утро. Хрусткая кайма первого предзимнего заморозка на мелких лужицах и кровлях домов. Степной ветер с горьковатым привкусом дыма - кажется, его можно набрать в ладони и пить, так он чист и легок.
Призрачно-золотистая тень Многогранника перечеркивает площадь перед Собором, стекает с облетевших ветвей и завитков чугунной решетки.
- Ваше святейшество, госпожа Лилич, да мать вашу Богородицу, в конце концов! Это касается нас всех, всего Города. Вы обязаны меня выслушать!..
- Ничего я вам не должна, Данковский. Это вы мне должны по гроб жизни - тем, что разгуливаете на свободе, а не украшаете своей особой карцер в Управе. И перестаньте богохульствовать. Это вам не к лицу.
Слабые надежды бакалавра добиться хотя бы толики внимания с неслышным звоном разбивались о черный с алой каймой шелк сутаны Инквизитора. Ликторы посланницы Церкви часа полтора продержали явившегося на рассвете Данковского у запертых дверей Собора, явно в ожидании того, что окоченевший бакалавр поймет намек и уберется сам. Наконец Лилич решила проявить каплю милосердия, двери приоткрыли и Данковскому позволили войти, не пустив далее переднего притвора. Инквизитор стояла там во всем блеске парадного одеяния, готовясь выйти на площадь перед Собором - и умудряясь при этом читать некий документ, торопливо подсунутый ей клерком.
Даниэль предпринял новую попытку:
- Госпожа Лилич, вы служительница Господа - вроде как милосердного и склонного прощать заблудшие души. Вы же именем Его сеете смерть налево и направо. Что вы скажете в оправдание своих приговоров, когда вернетесь в Столицу?
- Есть заблудшие и оступившиеся, достойные прощения и помощи, а есть сознательно предавшиеся тьме, намеренно творящие зло и оттого подлежащие беспощадному искоренению, - отрезала Инквизитор. - Комендант Сабуров и промышленник Ольгимский относятся к последним. Решение вынесено и не оспаривается. Их смерть послужит достаточным устрашением для тех, кто рискнет пойти по их стопам.
- Но послушайте, вы же не знаете подлинных обстоятельств дела! - настаивал на своем бакалавр. - Вы даже не стали толком разбираться, а схватили тех, кто показался вам виновным более всего!
- А вы, выходит, знаете? - хмыкнула Лилич. Остро глянула на стоявшего рядом с ней клерка, тот понятливо показал на пальцах - время еще есть. - Ну хорошо, мэтр. Удивите меня, если сможете. Только побыстрее.
Данковский перевел дух и заговорил.
Над правомерностью своего поступка он размышлял почти всю ночь напролет. Бакалавр не вернулся в Омуты - ему не хотелось вновь видеться с Евой. Да и мысль о том, чтобы на ночь глядя пересекать Город от Сухого Моста до Собора показалась ему не самой верной. Он постучался в вагончик Миши, стоявший на заброшенной линии путей железной дороги. Маленькая мастерица кукол сперва долго и недоверчиво расспрашивала его из-за закрытой двери, но согласилась пустить на ночлег. Полка в бывшем плацкартном вагоне оказалась на удивление жесткой, а два-три часа сна под пристальными немигающими взглядами пуговичных глаз головастых кукол - зыбкими и тревожными.
Мэтр был уверен в том, что поступает верно. Инквизитор должна узнать правду. Да, Аглаю Лилич трудно назвать ангелом милосердия, скорее уж, она больше смахивает на карающего архангела - но ее возмездие будет неотвратимым.
- Хм, - раздумчиво протянула она, выслушав и ни разу не перебив бакалавра. - Весьма занимательно. Ваши разыскания иногда оказываются полезны. Только что это меняет?
- Все, - удивился вопросу бакалавр. - Признание Влада снимает бОльшую часть вины с его отца и Сабурова, в корне меняя историю гибели Термитника. Поместите ваших обвиняемых под арест, доставьте в Столицу - пусть их судят там, согласно закону.
Инквизитор помолчала. Солнечный луч пробился сквозь запыленное стекло витража, запачкав черноту ее одеяния россыпью белых и розовых брызг.
- По мне, вывод из вашего рассказа один - по окончании церемонии воздаяния я немедля отправлю ликторов в "Одинокую звезду", по душу Ольгимского-младшего, - наконец произнесла она. - Он виновен не менее прочих и должен поплатиться за свои прегрешения. И только. Вы не хуже меня осознаете, что происходит вокруг, мэтр. У меня нет ни времени, ни возможностей отдавать виновных на милость столичного суда. Светского суда присяжных, подчеркиваю, который Ольгимский с легкостью купит и продаст, избежав кары. Нет, он совершил свое преступление здесь - здесь он и расплатится за него. Он давно на это напрашивался. Благодарю за оказанную помощь, мэтр, - Надзиратели в черных плащах распахнули перед ней двери, Инквизитор прошествовала мимо ошарашенного Данковского, задев его краем одеяний.
Обладай бакалавр способностью проницать чужие мысли, он бы поразился царившему в душе и разуме Инквизитора смятению и крайней неуместности ее помыслов. Лилич размышляла о его скромной персоне - но совершенно не в том духе, в каком подобало бы служительнице Церкви, давшей обет непорочности.
Аглая ненавидела себя за подобные мысли - и никак не могла от них отделаться. Она злилась - на себя, за неспособность справиться с собственными чувствами, на Данковского. На кой ляд ему приспичило объявиться в Соборе именно сегодня и изводить ее своей дотошностью? Она должна добиться результата - результата, который она сможет швырнуть в лицо Совету Иерархов.
Ее отправили сюда, надеясь, что она потерпит неудачу и будет с позором отлучена от лица Церкви - а то и казнена.
Она досаждала Церкви - своей прямотой, своими откровенными высказываниями и развязанным ею скандалом, приведшим к расколу среди столичного клира. Лилич осмелилась вслух обсуждать то, что в среде служителей господних принято облекать вежливым молчанием. Заговорила о том, что Церковь более не служит оплотом веры, став средством сделать карьеру и пополнить кошелек. Что обряды лишены внутреннего смысла, храмы пусты, а верующие с каждым днем все больше и больше впадают в скептицизм и атеизм, отпадая от благодетельного лона Церкви. Что церковники заняты интригами и подковерной борьбой в стремлении занять более доходное местечко, напрочь позабыв о вверенных им душах.
Лилич не скрывала своего презрения к соратникам и своего разочарования в их моральном облике. Она устроила несколько публичных выступлений и лекций, писала разоблачительные статьи в светские и церковные газеты, спорила до хрипоты, способствовала громкому падению нескольких высокопоставленных служителей Церкви - и вызвала сильнейшее неудовольствие Совета Иерархов.
Инквизитор надеялась на свою решительность и поддержку единомышленников, но прочиталась. Когда стало ясно, что Совет в ярости и вот-вот полетят головы, мятежница осталась в одиночестве. Ее осудили и выслали сюда. Издевательски предложив доказать крепость собственной веры - ведь известно, что насланную Господом кару может преодолеть только истинно верующий. Провинившуюся Лилич швырнули в даль и глушь, в провинциальное вязкое болото, зная, что никто там не окажет ей помощи и не пойдет навстречу. Требуя доставить в Столицу головы тех, кто допустил вспышку эпидемии - и навсегда выполоть тянущиеся к солнцу ростки дурной травы, Степного Уклада. Избавить мир от заразы, от невнятного шепота ворожбы - того, что два десятилетия назад очаровал ее сестру, сгубив ее душу. Нина могла бы многого достичь, могла стать прекрасным цветком на древе Церкви - но предпочла здешнюю глушь, замужество и сомнительную репутацию чародейки.
Аглая с первого взгляда возненавидела Город, очаровавший и похитивший ее старшую сестру. Город, навсегда разлучивший сестер Лилич. Она положит конец здешним еретическим воззрениям. Сотрет Уклад в порошок. И всех, кто имел глупость поддерживать его.
И она не станет думать о Даниэле Данковском. Ни за что не станет. Она есть воплощенный дух, а плоть... Что с нее взять? Женская плоть слаба и глупа.
Карающий бич Инквизиции вступила на ступеньки Собора. Оглядела жидковатое сборище горожан и цепь ликторов, виселицу и приговоренных. Те выглядели именно так, как ей хотелось - униженными, раздавленными, потерявшими всякую волю к сопротивлению. Именно так подобает выглядеть поверженному врагу. Она расправится с этими двумя и займется младшим Ольгимской. И его сестрой тоже. Юная девушка с большим состоянием нуждается в опеке и твердой наставляющей руке, удерживающей ее на верном пути. Ах, если бы ей еще удалось изловить вожака Поджигателей и прячущиеся в зараженных кварталах остатки шаек... Если бы ей удалось прижать этот Город к ногтю и вынудить покориться. Тогда она бы позволила себе проявить милосердие и понимание. Она бы спасла их - даже вопреки их желаниям.
Клерк надтреснуто прочел приговор, щедро пересыпанный громкими словами навроде "преступная некомпетентность", "халатность", "коварный сговор" и "преступление против человечности". Приговоренным традиционно даровалось право последнего слова, но ни тот, ни другой не пожелали им воспользоваться. Лилич внятно разъяснила старому коменданту и дельцу вред длинных языков - и они быстро уловили ход ее рассуждений. Пафосная комедия с произнесением речей с помоста сейчас будет крайне неуместна.
Дело просто должно быть исполнено.
Ликтор выбил из-под ног осужденных грубо сколоченные табуреты. По жидковатой толпе, собравшейся перед Собором, пробежал общий вздох. Тело коменданта, издалека казавшееся неестественно длинным, качнулось в петле, унизительно и беспомощно суча ногами. Впрочем, продлилось это недолго. Дернувшись еще пару раз, Александр Сабуров завис в торжественно-мертвенной неподвижности, слегка раскачиваясь взад-вперед.
Веревка, затянувшаяся на толстой шее Влада Ольгимского, угрожающе затрещала. Пара оборвавшихся волокон закрутилась тугими спиралями, но драматически-позорного падения развенчанного мясного короля не случилось. Тяжелый Влад оплывшим грузным мешком завис между небом и землей, почти касаясь помоста кончиками вытянувшихся в последнем усилии ног. На ногах у него были разношенные полуботинки, испачканные в грязи и сухой траве.
Две вертикали, органично дополнившие росчерк плоских колонн Собора, устоев виселицы и чугунных опор фонарей. Нити, сшившие небо и землю добротными пеньковыми веревками.
Ее преосвященство Лилич стояла на верхней ступеньке широченной лестницы, безразлично созерцая казнь. Солнце играло в переплетениях священного символа ее высокого сана. Ветер украдкой вытянул из узла гладко зачесанных назад волос Аглаи Лилич тонкую светлую прядь, нерешительно затеребил ее. Карающая Длань вновь была спокойна и уверена в себе. Она поступила правильно - как велели ее долг и совесть.
Девушка-подросток, затесавшаяся среди пришедших посмотреть на казнь обывателей, разжала стиснутые кулачки. Пепел летит по ветру, души повешенных удрученно скулят над Степью, не находя приюта и покоя. Убедившись, что приговоренные - мертвы, девушка поглубже натянула вязаную шапочку и, ссутулившись, шмыгнула прочь.
Инквизитор чуть прищурилась ей вслед, пытаясь высмотреть среди безликих горожан долговязую фигуру в потрепанной охотничьей куртке болотного цвета. Гаруспика не было. Опять мотается по своим загадочным делам, рискуя шкурой. Именно тогда, когда ей позарез требуется переговорить с местным уроженцем и получить толковый совет. Ей необходимо убедиться в том, что Артемий жив и с ним все в порядке. Присутствие Бураха придавало ей стойкости - хотя, рассуждая здраво, она должна стереть угрюмого менху с лица земли. Он ведь фактически служитель еретической секты. Воплощение всего, что враждебно Церкви. Он - враг.
Но общество Бураха успокаивало ее, а вид мэтра Данковского - злил и заставлял мыслить о неподобающих вещах.
- Братья и сестры, - Лилич не было никакой необходимости повышать голос. Притихшая площадь и так отлично слышала ее. Инквизитор знала, что сможет одними только повелительными интонациями удерживать испуганных горожан около Собора столько, сколько ей потребуется. Однако сегодня она не намеревалась произносить длинных речей. Лишь слегка постращать и вернуться в здание, в свой закуток, где она сможет немного согреться. Ветер из Степи забирается под шелк ритуальной хламиды, кончики пальцев мерзко покалывает холодом и она ощущает себя фанатичной пророчицей. Но это необходимо. Необходимо для их же блага, для того, чтобы напомнить им: расстояние - не преграда, око Церкви видит все и повсюду: - Дети отца нашего Всемогущего, заблудшие и потерянные. Вы изнемогаете под беременем обрушившийся на вас кары, но, подобно восходу солнца, неизмерима и неизменна милость Господня. Принесите к алтарям покаяние в грехах ваших, очиститесь и отриньте от себя безнадежное неверие. Вместе мы очистим этот город от проклятой заразы, и Господь в милости своей не оставит нас...
- Ложь! - надрывный, тонкий голос хлестнул по толпе, острым ножом разрезая напряженную тишину. - Ложь на губах твоих, святоша и убийца, ложь, ложь!..
Аглая без особого удивления оглядела собравшихся - отметив, как в толпе спешно возникает круг пустоты. Эдакое подобие расходящегося кольца от брошенного в грязный пруд камня, взбаламутившего застоявшуюся воду. Горожане опасливо пятились, оставляя в центре стремительно разрастающегося свободного пространства нахалку, осмелившуюся прервать речь Инквизитора. Юную девицу с копной иссиня-черных волос, в порыжелом кожушке и длинной темной юбке. Она не осталась в полном одиночестве, к ней шагнул пожилой, все еще импозантный мужчина в темном полупальто, с достоинством несущий непокрытую седую голову и сжимавший в руке тяжелую трость. В движениях мужчины и девицы, в манере держаться, даже стоять, надменно вскинув голову, крылось нечто пугающе-сходное. Сдвоенное отражение в кривых зеркалах. Дядюшка и племянница.
Втайне Инквизитор ждала эксцессов - и те не замедлили случиться.
Ликторы и Наблюдатели, не дожидаясь указания, двинулись к парочке. Карающий Бич жестом остановила блюстителей, отметив, что девчонка уже не кажется такой самоуверенной, и поманила мужчину и девушку к себе. Мгновение они колебались, но все же подошли - мужчина при этом крепко придерживал молоденькую спутницу за локоть. Проходя мимо блюстителя Церкви, девушка брезгливо подобрала подол широкой юбки, словно опасаясь испачкаться.
- Судья, - голос Лилич прозвучал спокойно и приязненно. - Как удачно, что вы пришли, Ваша честь. Мне как раз необходимо перемолвиться с вами словечком.
Девицу Инквизитор умудрялась успешно игнорировать. Словно той совсем не было, словно она не сверкала на Бич Церкви разъяренными черными глазищами.
"Шипи, шипи, змея. Пусть ненавидят, лишь бы боялись. Две головы из трех уже отрублены, и вам недолго осталось. А ваши замшелые тайны и ваше высокомерие я вобью вам в глотку - вместе с зубами", - внутри себя Аглая торжествующе улыбнулась. Наконец-то ей удалось сдернуть с благообразного лика городского судьи Каина навеки приросшую маску снисходительного превосходства. Три семьи правили Городом, осталась лишь одна, и та скоро будет повержена.
- Прошу простить мою племянницу, ваше высокопреосвященство, - здравомыслия Георгия Каина достало для того, чтобы понять - сейчас не лучшее время для споров со служительницей Церкви. Лилич достаточно отдать приказ, и Мария Каина отправится в подвалы под Собором. Или разделит судьбу ставших жертвой гнева Карающего Бича. - Вы же знаете юных барышень, они не всегда могут справиться со своими чувствами...
- Я в ее возрасте превосходно справлялась, причем без всякой посторонней помощи, - поделилась опытом Инквизитор. - Горестно видеть в столь многообещающей особе отсутствие надлежащего воспитания и дисциплины. Да, о чем бишь я... - первоначально Лилич не намеревалась вести с судьей Каиным прилюдный разговор, но внезапно передумала. Пусть услышит каждый, пусть услышат все, благо заинтересованная толпа вновь начала скапливаться у ступенек соборной лестницы. - Знаете, судья, в ходе проводимого расследования вскрылись крайне интересные вещи... касающиеся, как это ни странно, вашей земельной собственности.
- Какой земельной собственности? - нахмурился выбитый из колеи Георгий Каин.
- Торчащей в Степи за Городом и проходящей по кадастровым документам как "Здание широкого представительно-торгового профиля, оно же Многогранник", - Карающая Длань позволила себе улыбку. Нет, не улыбку, тень, абрис, намек на таковую. Члены братства пресвятой Инквизиции не улыбаются. Даже будучи на приеме у Первосвященника и получая из его рук благодарственную хартию. - Знаете, я была очень удивлена, обнаружив, что здание до сих пор является не муниципальной собственностью, но частным владением. Это намного облегчает мою задачу. Ибо, согласно параграфам 6 и 7 Постановления о чрезвычайном положении в условиях массовых заболеваний, представитель властей имеет неоспоримое право на конфискацию и уничтожение частной собственности, могущей служить источником заражения. Владельцам собственности позже будет вручена соответствующая компенсация.
В толпе сдавленно ахнули. Забормотали, зашоркали ногами, передавая услышанное их уст в ухо.
- Вы не сделаете этого, - низким, вибрирующим от едва сдерживаемой ярости голосом произнесла, почти пропела Мария. Ее почтенный дядюшка молчал, глядя на Инквизитора чуть выцветшими с возрастом темно-карими глазами под тяжелыми веками. Молчал, то ли в растерянности, то ли готовясь к новой атаке, и не препятствуя сорвавшейся с незримой цепочки племяннице бушевать: - Вы не посмеете! Многогранник наш, ты пальцем его не тронешь!
- Посмею, милая, еще как посмею, - доброжелательно кивнула Каиной-младшей Инквизитор. - А ты и твой почтенный дядюшка всецело поддержите меня - как и положено честным гражданам, радеющим о спасении родного города и никак не желающим прослыть саботажниками, выступающими против Церкви. Или ты настолько эгоистична, что для тебя не имеет значения, что станется с твоими родными? У тебя ведь есть отец, Мария... и младший брат, если я верно помню. В спокойные времена вам было вОльно заниматься строительством по своему усмотрению, но сейчас, увы, времена не те. Ваша башня торчит на водоносном пласте, связанном с крайне несовершенной очистной системой боен. Итог закономерен - Многогранник просто источает заразу. Он должен быть уничтожен в ближайшее же время.
- Ваши... ваши сведения не соответствуют действительности, - надо отдать ему должное, старый Судья вынес удар, почти не дрогнув. Мария побледнела и шагнула вперед, непроизвольно стиснув острые кулачки, не замечая того, что к ней предусмотрительно подступают блюстители Церкви.
- Какая разница? - черный с багровой каймой рукав одеяния Инквизитора взлетел и опал. - В развалинах кишат беспризорники и беглые мясники из Термитника, ходячие источники болезни. Чем меньше останется в Городе потенциальных источников заражения, тем лучше для всех нас, не так ли, Судья? Ты не согласна, Мария?
Аглая Лилич не могла выносить одного вида кривой, никчемной постройки - да еще возведенной по соседству с Собором. Башня, многозначительная оболочка для Ничего, кладезь несуществующих тайн, языческий храм Каиных во имя Пустоты. Многогранник должен рухнуть, полыхая дымным, чадящим, очищающим от скверны пламенем. Никто не сможет помешать ей в этом намерении.
Стоя на ступеньках Собора, Инквизитор ощущала бьющееся внутри жгучее и немного злорадствующее чувство, выжидая - осмелится Георгий возразить или смолчит, смирившись? Мгновение Лилич надеялась, что схватка грядет, что Судья бросится в эту расставленную для него ловушку... но старейшина семейства Каиных только скрежетнул:
- Полагаю, нелепо даже заикнуться о возможности договориться?
- О чем вы, Судья? Это необходимо для спасения Города, а для подобной высокой цели все средства хороши, - чуть повела головой Инквизитор. - На вашем месте я бы давным-давно уничтожила эту нелепицу. Вы не удосужились сделать этого, теперь мне приходится выполнять за вас грязную работу. Впрочем, Церковь никогда не гнушается замарать руки ради того, чтобы ее дети были счастливы. Рада, что вы проявили благоразумие и понимание, Судья. Я вас больше не задерживаю.
Карающий Бич неспешно, с достоинством повернулась к Каинам спиной, собираясь подняться к вратам Собора. На миг задумавшись о том, был Данковский свидетелем этой цены - или решил поберечь остатки истрепанных нервов и давно ушел.
Аглаю удержали. Тонкие пальцы, когтями гарпии впившиеся в черный шелк одеяния. Лилич, не думая, брезгливо оттолкнула их, как смахнула бы свалившегося на одежду паука. Однако пальцы оказались на удивление цепкими. И фирменный взгляд Инквизитора - льдистый, убийственный - не оказал привычного воздействия - ибо наткнулся на такой же, исполненный холодного презрения:
- Наша башня чиста и пребудет такой. А ты умрешь в одиночестве и грязи, тщетно взывая о помощи.
- Мария, - дядюшка безуспешно попытался оттащить племянницу в сторону. - Мария!
- Всего-навсего лет пятьдесят тому назад за подобные выходки отправляли прямиком в каземат, на покаяние в течение месяца с хлебом и водой, - Лилич наконец удалось избавиться от удерживающих ее пальцев. Казалось, их горячечный жар проникает даже сквозь плотный шелк. - Но мы живем в цивилизованном мире. Я бы посоветовала вашей племяннице холодный душ, запертую снаружи комнату и визит врача. Ваша подопечная, господин Каин, явно не в себе. Только поэтому я прощаю ее. Уберите ее с глаз моих, - распорядилась Инквизитор. - Сами и быстро. Иначе мне придется поместить ее за решетку. Ради ее же собственной безопасности и общественного спокойствия. Ну?
Хвала Всевышнему, у Каина достало ума сгрести полоумную дочурку своего малохольного братца в охапку и утащить прочь. Карающий Бич не стала тратить время на то, чтобы проводить двух раздавленных неудачников мелодраматичным взглядом. У нее хватает иных дел и иных забот. Предстоятеля Церкви не устрашат вопли полоумной девчонки.
Хотя на пару кратких, заполошных ударов сердца Аглае стало жутковато. Мятущейся от скуки в провинциальном захолустье девчонке нужны либо услуги психиатра, либо срочно замуж. Одно из двух, и другого не дано. Выискалась пророчица, тоже мне.
Аглая Лилич не прислушивалась к перешептываниям взволнованной толпы. Наблюдатели оповестят ее обо всем, что она пожелает узнать.
Глава 11. Каины: Обломки павшей цитадели.
Мать внушала ей, как следует поступать в подобных случаях, но наставления напрочь вылетели у Марии из головы.
"Спрячься, - терпеливо повторяла Нина. - Если ты дома, беги в комнату. Если на улице - отойти в тихое место и затаись внутри себя. Онемей, ослепни. Ты должна научиться запоминать все, что тебе удастся разглядеть. Все, до последней мелочи. Вот что по-настоящему важно, а отнюдь не то, насколько глупо ты будешь выглядеть в глазах окружающих. Потом ты всесторонне обдумаешь то, что увидела, осознаешь и прочувствуешь, пропустишь через себя. И только после этого можешь говорить. Хотя разумнее будет промолчать. Знанием так легко причинить вред, а его последствия очень трудно исправить. Учись владеть собой, Мари. Ведь однажды твоя Сила предложит сыграть с тобой в игру, и ты проиграешь. Сила принадлежит тебе, а не ты - Силе".
Маленькая Мария преданно смотрела на мать. Нина Каина была истинной Видящей, ткачихой грез и видений, одной из Хозяек города, уверенно ступавшей по земле и не ведавшей страха. Правившей Каменным Двором и Городом твердой, решительной рукой. Мария помнила чувство, охватывавшее ее в присутствии матери - как будто она стояла рядом с ослепительным костром, сыплющим искрами, согревающим и обжигающим одновременно. Нина была лучшим другом своих детей, советчиком, товарищем по играм, хранительницей секретов. Но в трещину между ее мудростью и пониманием украдкой выглядывало безумие - веселое, древнее, не ведающее моральных оков.
Нина рано ушла за Грань. Слишком рано, оставив двенадцатилетнюю дочурку с пробуждающимися задатками Видящей и семилетнего сына на попечение мужа и его старшего брата. Прекрасный, незыблемый мир Марии разбился вдребезги - и то, что ей с трудом удалось воссоздать из осколков, не шло ни в какое сравнение с ее прежней жизнью. С временами, когда они были семьей Каменного Двора - цельной, сомкнутой, готовой поддержать друг друга. Нина, Виктор, Мария, Каспар - и дядюшка Георгий, старший брат маминого мужа.
Марии не хватало матери, ее поддержки, ее советов и ее отваги. Всякий день на протяжении минувших шести лет она вела нескончаемый бой с собственным Даром - сознавая, что платит за победы ценой неумолимо портящегося характера. Она знала, что становится злой, желчной и вспыльчивой - но Мария не знала другого способа держать людей подальше от себя. Для их же пользы.
Ей приходилось до всего додумываться самой. Отец после смерти Нины почти не замечал детей, а дядюшка, пусть и заботился о племянниках, был всего лишь мужчиной. Дядя Георгий понятия не имел, как видит мир Хозяйка. Не понимал, что это такое - когда на тебя внезапно накатывает тяжелая горячечная волна, когда небо наливается жутким оранжевым пламенем, а люди превращаются в стеклянные фигуры, наполненные цветным дымом. Когда ты смотришь и видишь, сходя с ума от того, что не понимаешь смысла увиденного. Кричишь, пугая людей в попытках избавиться от преследующего тебя кошмара. Кричишь, выплескивая свой ужас, свой испуг и свое знание о том, что случится.
Нина умела сдерживаться. Ее дочь - нет. Мария понимала, что пребывает в подвешенном состоянии, между небом и землей, между детством и зрелостью. Уже не ребенок, но еще не взрослая женщина. Утратившая способность понимать и принимать те вещи, о которых с легкостью рассуждает Вероника Ольгимская.
Видения стонали у нее в голове. Рой назойливо гудящих, черных светляков, витающих вокруг Инквизитора, ползающих по ее мантии. Зеленоватый мерцающий яд, растворенный в крови Карающего Бича. Беззвучный, отчаявшийся зов в пустынной тишине: "Где ты где ты пожалуйста где ты помоги мне...", не находящий ответа. Мария увидела все это, ухватив Аглаю Лилич за руку, взбешенная одной мыслью о том, что по прихоти столичной святоши будет погублен Многогранник.
Дядя Георгий не читал ей нотаций и не порицал за неуместную, опасную выходку. Дядюшка знал, кто растет в его семье. Он любил Марию - на свой лад, сдержанно и неуловимо, но любил. У него не было своих детей, и он заботился о племянниках, о ней и ее сумасбродном братце, и сейчас вел ее домой - молчаливую и тихую, как всегда после приступа. Не просто вел, аккуратно поддерживая, а настойчиво тащил за локоть, так что порой Мария спотыкалась на выбоинах между булыжниками.
Идти было недалеко - Каменный Двор располагался напротив Собора, за широким бульваром облетевших каштанов. С площади перед храмом были видны причудливые жестяные флюгера на крыше семейного особняка. Вечно стоящая нараспашку чугунная калитка, обвитая засохшим плющом, просторный двор, увядшие клумб, аллегорические статуи - Знание, Тайна, Природа, Материнство.
- Нам нужно поговорить, - тяжко обронил Георгий, когда они поднимались по выщербленным ступенькам. - Устроить семейный совет прямо сейчас, ибо время пришло. Ты сможешь?
- Я все смогу, - Мария решительно вскинула голову.
- Хорошо, - они вошли в обширный и пыльный холл Горнов, обильно отделанный темными деревянными панелями. Георгий Каин, обращаясь к галерее второго этажа, резко и требовательно выкрикнул: "Виктор! Каспар! Спуститесь в гостиную!" - и распахнул перед Марией натужно скрипнувшую дверь давно не открывавшейся гостиной.
Братец, о чудо из чудес, оказался дома. Ступеньки застонали и захрустели, выбрасывая фонтанчики пыли, когда Хан сбежал вниз, топоча тяжелыми башмаками, и исподлобья уставившись на сестру и дядю.
Обликом и сложением брат и сестра Каины пошли в покойную Нину - худощавые, темноволосые, черноглазые и скуластые. Иногда Мария всерьез подумывала о том, как бы ночью удушить младшенького братца подушкой. Из едкой зависти - в отличие от нее, Каспар мог пропадать целыми днями, бедокурить с Песиглавцами, влипать в истории, просто жить. За то, что Каину-младшему хватает нахальства плевать на требования старшего поколения семьи и преподавателей гимназии. За то, что он - взрослеющий юноша, не обремененный грузом видений.
После смерти матери Каспар наотрез отказался от собственного имени, взяв себе прозвище "Хан" и вынудив родных и знакомцев обращаться к нему именно так. Хан Каин, копирующий манеры Ястребка, вожака подростковой шайки, героя фильма "Третий выстрел", сыгранного нынешней звездой кинематографа Реми Шенье. Мария специально съездила в Бод-Бадер и купила билет в синематограф, удостоверившись в подозрениях. Черная кожаная куртка с заплатами на локтях и со множеством звякающих цепочек, остриженные ежиком волосы... и затаившийся в ременной петле под полой "Кентавр".
Ворвавшись в гостиную, Хан демонстративно бухнул свое ненаглядное оружие на стол, вызвав у дядюшки очередной скорбный вздох.
- Тридцать тысяч крон на аукционе, - еле слышно пробормотал Георгий, возводя глаза к скрещению тяжелых балок под потолком. - Редчайший образец, сейчас таких больше не выпускают. Ореховое резное ложе, отделка серебром... Каспар, я понимаю, времена теперь неспокойные. Коли тебе позарез требовалось оружие, отчего ты не позаимствовал что-нибудь попроще?
- Я Хан, - упрямо напомнил подросток. - И оно мне понравилась. Незачем ему пылиться на стене. Другие - просто красивые безделушки, а оно - настоящее. Оно живет.
- Воистину ханский поступок - обрубить стволы коллекционному охотничьему ружью, - Георгий с печалью взглянул на искалеченный бриллиант своего оружейного собрания - изящную охотничью вертикалку фирмы "Кентавр", чьи стволы Хан безжалостно спилил. Вертикалка превратилась в подобие кавалерийского карабина времен Второй Смуты - тяжелого, короткого и смертельно опасного на близком расстоянии. Мария была уверена, что дядюшка до сих пор не простил Каспару надругательства над драгоценным "Кентавром". - Ты еще руку себе не вывихнул, стреляя из него? Надеюсь, оно хотя бы добавило тебе авторитета среди сверстников?
- Хан у нас без всякого ружья - авторитет, - невесело съехидничала Мария. - Уверена, он при всяком удобном и неудобном случае хвастается своей железкой перед Ники Ольгимской.
- Это не железка! - обозлился Хан. Георгий Каин удрученно взглянул на племянника:
- Каспар... Хан, где твой отец? Он не слышал, что его звали?
- Торчит в библиотеке, где ему еще быть. Сбегать? - предложил подросток. - Что стряслось? У вас обоих такой вид, будто вы только что кого-то схоронили.
- Инквизитор вздернула старшего Ольгимского и Сабурова, - машинально отозвалась Мария.
- Чё-ё-ё?! - наследник семейства Каин отпустил краткое, но емкое ругательство, за что немедля схлопотал от дядюшки по затылку. Подросток зло заворчал себе под нос. Георгий, не обращая на него внимания, привычно занял свое место за большим дубовым столом, жестом предложив племянникам садиться.
В дверях, шаркая разношенными домашними туфлями, возник Виктор Каин. Младшему из братьев Каиных исполнилось немногим более сорока, однако выглядел он ровесником Георгия, бывшего старше на добрых полтора десятка лет. Тихий, равнодушный, вылинявший, утративший интерес к жизни - он вроде и присутствовал, и вместе с тем его не было. Иногда Марии казалось, что отец смотрит на нее с братом, как на досадливых гостей, самовольно поселившихся в Горнах, напрочь позабыв, кто они такие.
Прежде Виктор служил старшим счетоводом в отделе сбыта на фабрике Ольгимских - и весьма успешно. После смерти жены он уволился, уйдя в добровольное заточение на втором этаже Горнов, в обширной библиотеке особняка. Банковский фамильный счет позволял ему заказывать новые книги в столице и в Бод-Бадере - Виктор скупал их едва ли не ящиками, стремительно пролистывая и небрежно сваливая между высоких стеллажей. Когда Мария научилась не только читать, но и понимать прочитанное, она сунулась в скупленные отцом книги, без удивления отметив, что все они посвящались одному и тому же вопросу. Монографии, брошюры и романы, написанные учеными и мистиками, шарлатанами и священниками. Книги о попытках общения живых с миром мертвых.
Виктор тосковал по утраченной жене, опалившей его жизнь и угасшей. Тосковал тихо и безнадежно, теша себя несбыточными надеждами, марая навощенный паркет библиотеки тщательно срисованными из присланных книг пентаграммами.
У него не получалось. Мария знала, что ничего не получился, но не могла подобрать подходящих слов, чтобы объяснить это отцу - окончательно разбив все его мечты.
Оживился он единственный раз - года два тому, когда в Городе объявился столичный архитектор Стаматин. К Виктору ненадолго вернулась былая энергия и воля. Он убедил старшего брата выделить средства на постройку Многогранника, часы напролет мог корпеть вместе с архитектором над чертежами, составлял мудреные диаграммы и схемы. Но спустя полгода после того, как Многогранник взметнулся к небу, Петр Стаматин сделался завсегдатаем "Одинокой звезды", а Виктор Каин вернулся к прежнему апатичному времяпровождению. Теперь все стало еще хуже - он больше не выписывал книг и ничего не читал. Часами сидел у выходящего в сторону Горхона и Многогранника окна и беззвучно шевелил губами. У Марии при взгляде на эту незамысловатую картину нестерпимо разболелась голова, и она ушла. Больше подглядывать за отцом Каина-младшая не пыталась.
Но выстроенный Многогранник ее очаровал. Настолько, что Мария не представляла Города без этой склоненной над рекой башни. Порой ей чудилось, что она видит Башню в совсем ином обличье, чувствует сходящиеся к ней нити - те самые, из которых Хозяйки ткут покров из чудес и реальности.
Мария куснула губу и решительно опустилась в кресло Нины. Семейный совет - так семейный совет. Хватит с нее недомолвок, недоговоренностей и "это не твоего ума дело. Подрасти сперва". Она выросла. Она больше не ребенок.
Георгий обвел собравшихся домочадцев сумрачным взглядом. Мария дорого бы дала за то, чтобы понять, о чем он думает. Сосредоточившись, она могла уловить нечто вроде ауры чужих размышлений - дрожащий, переливающийся ореол, вуаль акварельной прозрачности, исчезающая от неосторожного взмаха ресниц. Дядю окружали темно-зеленые, лиловые и черные полутени - таким для нее представало сильное душевное смятение.
- Виктор, Мария, Каспар, - дядюшка обратился к каждому из них, как требовали традиции Каменного Двора. То, что семью Каменного Двора теперь составляли четыре человека, для Судьи не имело значения. - Обстоятельства настоятельно требуют общего сбора семьи. Нет смысла лишний раз говорить о том, что сейчас переживает Город. Нас стирают с лица земли. Инквизитор собирается разрушить Многогранник, считая его источником распространения заразы. Она это сделает, я больше не сомневаюсь в этом. Ее прислали с этой миссией, и она выполнит свой долг - уничтожит все, к чему прикоснется.
Георгий Каин говорил спокойно, без надрыва и пафоса, и Марии вдруг подумалось: если она переживет Песчанку и когда-нибудь выйдет замуж, она была бы совсем не прочь, чтобы ее супруг нравом и обликом смахивал на дядюшку. Почему мама предпочла не старшего из братьев, а младшего, куда более слабого духом и разумом?
"Год, когда Нина ушла от нас, стал водоразделом. Хребтом между тем, что было, и тем, что стало. Отец бросил работу. Дядя подал в отставку с поста мирового судьи, но быть Судьей он все равно не перестал. Горожане продолжали идти к нему - за советом и решением. Их семейные драмы и имущественные споры столь лет решались в приемной Горнов, быстро и тихо, без крикливых споров и взаимных обид. Дядюшка судил не по букве Закона, а следуя его духу. Он был справедливым, ему верили. А теперь... что же нам делать теперь?"
- Даже если мы выживем, наш мир никогда уже не станет прежним, - словно отвечая мыслям племянницы, продолжал Георгий. - Мы... мы потерялись. Дело не в Чуме, эпидемия просто подвела итоги и расставила все по своим местам. Мы гибнем не от болезни, а потому, что наше время, время Трех Семей, подходит к концу. Я больше не могу ничего решать за вас, не могу защитить вас, не могу навязывать вам свое мнение, - он помолчал, дернул плечом. - Больше всего мне бы хотелось, чтобы вы, дети, уцелели и смогли уйти отсюда. Но вы не тронетесь с места, сколько бы я не уговаривал, да, Хан?
- Я никуда не уйду, - отмахнулся подросток и деловито осведомился: - Дядя, а что, если попробовать шлепнуть Инквизитора? Без приказа ее псы не рискнут приблизиться к Многограннику.
- Зато они без всяких угрызений совести схватят и прикончат убийцу, - отозвался Георгий. - Тогда тебе уже не будет никакого дела до того, устоит Многогранник или нет, а мне... мне бы не хотелось видеть, как тебя вздернут около Собора. Стоит ли пустая каменная башня твоей жизни, мальчик?
- Это не просто башня, дядя, - упрямо наклонил голову Каин-младший. - Мы все это знаем.
- Позволь открыть тебе одну тайну, мой друг - теперь я сильно сомневаюсь в этом, - невесело улыбнулся Георгий. - Когда-то я тоже надеялся, но время шло... Ничего из того, на что мы рассчитывали, начиная строительство, не сбылось. Я утратил веру в чудеса. Теперь это просто башня, владение нашей семьи, от которого нет ни пользы, ни вреда. Пусть Инквизитор сожжет ее и развеет прах по ветру, но не тронет нас. Моя совесть будет чиста - дети Нины останутся в живых. Это куда важнее каменной постройки.
- Нет, - подал голос Виктор, неожиданно для всех заговорив быстро, горячо и на удивление убедительно. - Недостойно нас склоняться перед столичной выскочкой с крестом на шее, рассчитывая, что нам удастся тихо отсидеться в углу. Зачем детям такая жизнь - купленная ценой отступничества? Если мы и уйдем, то уйдем по собственной воле, так, как подобает правителям Каменного Двора.
- Поджечь Горны синим пламенем? - Мария не узнала собственного голоса, хриплого и резкого. - Вместе... вместе с собой?
Виктор повернулся к дочери. Обычно тусклые, невыразительные глаза младшего из братьев Каиных теперь наполнились пугающим, багровым отсветом.
- Да! - почти с радостью воскликнул он. - Вот именно! К чему нам эта жизнь, в которой мы покорно плывем по течению? Наши имена, наши мечты и замыслы смешаны с грязью, мы стали никем и ничем. Мгновение боли, которое забудется - зато там, на той стороне, нас ожидает Нина. Лучше самому подвести черту под прожитой жизнью, чем всякий день просыпаться, не зная, коснулась тебя Чума или решила обождать еще денек. Недостойно Каиных в мучениях подыхать под забором, забыв даже собственное имя. Вы согласны со мной, дети? Пойдете со мной?
- Хрена с два! - не задумываясь, выпалил Хан.
Мария сделала неуверенную попытку отодвинуться от стола вместе с тяжеленным креслом, но ей не удалось сдвинуть его с места даже на дюйм. Никогда прежде она не видела отца таким, привычно-тихий, незаметный Виктор пугал ее. Его слова и объявший его ореол - темно-алый с проблесками холодной синевы.
- Каспар, не дерзи отцу, - Виктор нахмурился. - Собственно, я мог не спрашивать вашего мнения. Видишь, твоя сестра согласна со мной.
- Я не Каспар, я Хан, и я буду говорить то, что хочу, - подросток вскочил, аж обеими руками вцепившись в мягко сияющее полировкой ореховое ложе "Кентавра", - и ты не сможешь мне запретить. Ты отказался от нас. И Марии ты тоже не заморочишь голову, да, сестренка? Скажи ему, не молчи же!
- Да, - Мария сглотнула, ощутив, как по горлу прокатился холодный, колючий шарик. - Мама мертва, отец. Она умерла и похоронена. Может, ее душа и присматривает за нами, но встретиться с ней мы никогда не сможем. Я хочу жить.
- Вы не смеете так поступать... - растерянно пробормотал Виктор, в поисках поддержки развернувшись к старшему брату. - Георгий, они всего лишь маленькие дети, они не должны...
- Они давным-давно уже не дети, - отрицательно покачал головой Судья. - Жаль, что ты этого не заметил. Моя вина в том, что я предоставил событиям идти своим чередом и не вытащил тебя за шкирку из твоего убежища, ткнув носом в реальность. Ты отгородился своими мечтаниями, предпочтя служение памяти Нины заботе о ее детях. Дети выросли - как чертополох в запущенном саду. Не вини их, но и не требуй от них слепого повиновения. У них своя дорога через Степь, у тебя - своя.
- Спасибо, дядюшка, - почти серьезно произнес Каспар. - Прости, если я делал что не так. Я не со зла.
- Я знаю... Нет, Виктор, ты уже сказал все, то хотел и мог, - оборвал возмущенно открывшего рот младшего брата Георгий, повернулся к племяннику: - К сожалению, я не могу назвать тебя добрым мальчиком, Кас... Хан - но, может, оно и к лучшему. Ники Ольгимская разбирается в людях куда лучше меня - будь ты злым, она не позволила бы тебе стать ее другом. Мне жаль, что я не смог сберечь единство семьи - но я надеюсь, что вы уцелеете. И окажетесь достаточно разумными, чтобы не наделать непоправимых глупостей. Пусть дух вашей матери сохранит и убережет вас.
- А как же ты? - растерянно спросила Мария. - Что станется с тобой?
- Понятия не имею, - Судья ободряюще улыбнулся девушке. - Но я точно знаю, что сделаю прямо сейчас - поднимусь наверх, откупорю бутылочку и подожду, что пожелает ниспослать мне мир.
- Они не должны уходить... - бормотал Виктор, бессмысленно возя ладонями по запыленной столешнице и оставляя размазанные следы. Он недоуменно и потерянно и смотрел на своих детей. - Останови их, почему они уходят?..
Лицо пассажира за пыльными стеклами промелькнувшего поезда, подумалось Марии. Лицо незнакомца со смазанными чертами, рассеянно взирающего на мелькающий мимо пейзаж. И это - наш отец? Что бы сказала Нина, увидев своего супруга теперь?
- Пойдешь со мной? - Хан потеребил сестру за плечо, и она машинально поднялась. Обернулась к отцу, произнеся со всей доступной ей твердостью:
- Мне стыдно за тебя, отец.
На миг она поверила, что отец услышит ее, вновь станет тем жизнерадостным, полным сил человеком, воспоминания о котором пылились в дальнем уголке ее памяти. Но Виктор Каин отмолчался.
Брат и сестра прошли к дверям особняка - такого пустого, гулко откликающегося на сдоенный перестук их шагов. Пустые дома, как их теперь много в Городе.
Мария повернула дверную ручку - прохладную, гладкую, вытершуюся от множества прикосновений до тускло-золотистого цвета. Раньше слуги под присмотром Нины всякую неделю начищали всю серебряную утварь в доме, все ручки, перила и статуэтки, и вещи сияли - каждая своим внутренним светом. Горны сияли, сама жизнь была сплошным сиянием, только они не осознавали этого, считая, что так и должно быть.
Порыв ветра из Степи бросил в лица вышедших на крыльцо Каменного Двора младших Каинов пригоршню песка и опавших листьев. Мария зябко поежилась, заставила себя вскинуть голову. Хан сунул обрез винтовки в кожаную петлю кобуры, которую он собственными руками соорудил из обрезков шкур.
- Папаша настолько спятил, что и впрямь готов укокошить сам себя, - высказался он. - Надеюсь, дядюшка отговорит его. А не отговорит, тоже невелика потеря.
- Тебе ничуть его не жаль? - поразилась Мария.
- С какой стати? - фыркнул дорогой братец. - Да, он наш отец. И что с того? Где он был, когда мы нуждались в нем? Праально, безвылазно торчал в библиотеке, с головой зарывшись во всякую некромантскую гадость. Ага-ага, я тоже сунул нос в то, что ему присылали из столицы. Лучше бы он почаще приходил к Многограннику. Или хотя бы навещал могилу мамы. Ты там бываешь?
- Бываю, - призналась Мария. - Пожалуй, я и сейчас схожу туда. Подумаю, как мне быть.
Они пересекали двор, особняк громоздился за ними, торжественный и строгий, похожий на вылущенную скорлупу. Мария как наяву слышала пронзительный, жалобный звон - обрывались нити, связывавшие поколения семьи Каин.
- Ты куда, к Веронике или на Склады?
Раньше Мария не упускала случая зло посмеяться над трогательной привязанностью братца к Ники Ольгимской. Мол, образцовый союз, готовый брачный контракт между наследниками двух влиятельнейших семейств Города. Сейчас же ей стало досадно: Хану всегда есть, куда пойти. Ему будут там рады, а вот куда денется она, демонстративно презиравшая всех жителей Города скопом? Кто даст ей совет, кто поддержит ее в беде? Ей больше не хотелось возвращаться в Каменный Двор, ей хотелось выговориться. Посоветоваться с кем-нибудь. Хотя бы с фотографией Нины на цоколе надгробного памятника.
Мария решила, что не станет оглядываться. Она будет твердой, будет храброй, достойной наследницей своей матери. Пусть отец сходит с ума, пусть дядя полагается на судьбу, пусть брат со своей подружкой Капеллой строят планы. Мария Каина пойдет своим путем.
Глава 12. Лилич и Бурах: Чертежи и планы.
Кода гаруспик добрался до бульвара перед Собором, все уже завершилось. Осталась только кучка замешкавшихся зевак, неприкаянно бродивших по скверу, и черная стая Надзирателей. Виселица с двумя болтающимися телами. В своем стремлении к справедливому воздаянию провинившимся Инквизитор не ведала компромиссов.
Впрочем, нет. Один-единственный компромисс на ее счету имелся. Он сам, Артемий Бурах. Карающему Бичу надлежало казнить его в первую очередь, не тратя время на поиск улик и составление обвинения. Просто так, для острастки Уклада.
Но Инквизитор не тронула менху. Мало того, своей властью остановила начинающуюся охоту на предполагаемого Потрошителя, разрешив ему посещать ее в любое время дня и ночи.
Охранявшие двери Собора ликторы при всяком его появлении злобно ворчали сквозь зубы, но все же распахивали для него тяжелые створки с литым изображением Страстей Господних. Бурах еле удерживался от искушения подразнить их - так, мимоходом, чтобы служилось веселей.
Внутри Собора всегда висел светло-сизый сумрак. Независимо от того, был снаружи разгар солнечного дня или глухая полночь. Вечные серые сумерки, оттененные пурпурными, золотистыми и лазоревыми пятнами витражей. Робкое мерцание немногочисленных ламп, бесстрастные лики застывших на высоких постаментах безглазых статуй безымянных подвижников, святых дев и ангелов. Черные одеяния, перечеркнутые алыми полосами и тонкой золотой цепью.
Карающий бич Церкви, Инквизитор Лилич. Горожане, упоминая Инквизитора, предпочитали говорить о нем в мужском роде, называя его по заглазному прозвищу или фамилии, и стараясь лишний раз не упоминать имя.
Аглая.
Аглая Лилич.
Аглая Лилич, Инквизитор.
Прозрачно-серые глаза, стылая вода северных фьордов. Льняные волосы, стянутые на затылке тугим узлом. Узкие губы, шорох и переливы черного шелка. Ум, разящий без пощады и изворотливый, как древесная гадюка. Холодная, спокойная, невозмутимая. Разумно-жестокая, готовая ответить за свои слова и деяния. Незадолго до отъезда в Город Бурах читал исполненные многозначительности газетные заметки, касавшиеся скандала и раскола в среде высших церковников - скандала, вспыхнувшего стараниями Аглаи Лилич. Своими нападками и разоблачениями она вызвала крайнее неудовольствие высших иерархов Церкви. Ее отправили сюда, дав единственный шанс оправдаться. Наделив обширными полномочиями и набросив на шею призрачную веревку.
Бурах всегда представлял Инквизитора фигурой на шахматной доске. Королевой, летящей наискосок по черно-белым клеткам навстречу врагу. Черной королевой с сияющим мечом, разящей без сомнения и страха. Воплощением справедливости, которое невозможно подкупить, улестить, переубедить. Пусть рухнет мир, но восторжествует закон.
Им прямо-таки было предначертано стать непримиримыми противниками. Ну, еще бы - посланница Церкви и менху, служитель религии, официально внесенной в список еретических и запрещенных законом сект. Высокопоставленным столичным шишкам, наверное, даже не приходило в голову, что Матерь Бодхо и ее дети до сих пор не сошли с великого колеса жизни. Они все еще здесь. Бродят в Степи, всякое летнее и зимнее равноденствие раскрывая для Великой Матери линии достойнейшего из быков, рассказывают у костров свои сказки - длинные и запутанные, как степные тропы и ручьи.
Они должны были стать врагами.
Но не стали.
Не вышло.
Артемий отдавал себе отчет в том, что Инквизитор дружелюбна с ним только до тех пор, пока находит его полезным. В день, когда его полезность исчерпается, она недрогнувшей рукой подпишет распоряжение о его казни. Наблюдать за ней - все равно, что наблюдать за работой жутковатого механического жнеца, каждым взмахом срезающего новые и новые колосья.
Она то ли вежливо приказала, то ли настойчиво попросила держать ее в курсе отчаянных попыток найти эффективное средство против Песчанки. И гаруспик наведывался в Собор почти всякий день, даже если новостей не было вообще. Ради возможности увидеть ее, хотя бы четверть часа в день. Убедиться, что Язва не дотянулась до нее и ее убеждения не претерпели изменения. Посидеть в боковом приделе, где Инквизитор устроила подобие кабинета и штабного центра - и где спала на армейской раскладушке, за занавеской из поеденного молью бархата. Клерки заваривали для нее травяной чай на фырчащей керосиновой плитке, она пила его из огромной кружки темной глазури, с нарисованным на боку ухмыляющимся котом. Допив, прижимала тяжелой кружкой стопки докладов Наблюдателей.
Сегодня над массивным канцелярским столом Инквизитора, позаимствованным в Управе, пронесся ураган. Распоряжения, приказы, памятные заметки Лилич - все было безжалостной рукой сметено на пол. Двое клерков, сидя на корточках, поспешно сортировали бумаги по матерчатым папкам. На зеленом сукне были разложены несколько здоровенных листов плотной темно-синей чертежной бумаги, переложенных прозрачно-голубой шуршащей калькой. Края листов упрямо закручивались, и Инквизитор, сквернословя сквозь зубы, придавливала их томиками проповедей святых отцов и литыми серебряными подсвечниками. Испещрявшие синюю и голубую бумагу белые и черные линии складывались в изображение внутренностей большого и чрезвычайно запутанного здания. Бурах видел их вверх ногами, озадачившись вопросом, с чего вдруг Карающий Бич заинтересовалась архитектурой. Меж чертежами была всунута крупномасштабная геодезическая карта Города.
- Явился, чтоб тебя!.. - рявкнула она, увидев менху. Раздраженно махнула рукой, шуганув возившихся с бумагами клерков, и брезгливо сморщила носик: - Бурах, я все понимаю, ремесло обязывает, но...
- От меня смердит, - понимающе закончил фразу Артемий. - Ну извини. Вчера выдался тяжелый день, а все прачечные, как назло, оказались закрыты.
- Убийца с чувством юмора, как мило, - Лилич глянула по сторонам, убедившись, что подчиненные убрались из зоны подслушивания, и вполголоса потребовала: - Куртку сними и брось где-нибудь подальше. Даже мертвяки в Термитнике так не воняют, как ты, а к мученичеству и подвижничеству я еще духовно не готова. Стрельба в районе Складов вчерашним вечером - твоих рук дело?
- Не моих, - наотрез отказался Бурах.
- А чьих? - потребовала ответа Инквизитор. Сверля его взглядом, яснее всяких слов говорившим: "Не лги. Я вижу тебя насквозь и все равно узнаю правду!"
- Добровольной Дружины, - гаруспик прежде не пробовал себя в роли доносчика. Эффект получился смешанный, одновременно приятный и раздражающий. - Они развязали небольшую войну с... с людьми Грифа.
- Которые днем ловко обчистили их арсенал, надо полагать? - не отставала Карающий Бич. - Ну да ладно, пес с ними. Завтра я отправлю Дружину и ликторов на зачистку Складов, а тех, кто уцелеет - разгоню по домам. Все равно от них никакого проку, окромя вреда. Есть хочешь?
- Всегда, - Артемий огляделся, ища, куда бы присесть и где бы повесить пахнущую запекшейся кровью и прелой травой куртку.
- Вот, - Лилич подвинула в его сторону щербатую тарелку с обрезками чесночной колбасы не первой свежести и несколькими ломтями скверно выпеченного хлеба. - Мэтр Данковский счел своим долгом упрекнуть меня в немилосердии и излишней жестокости. А я так скажу, - она ткнула кулаками в столешницу. - У меня нет и никогда не было привычки рубить сплеча. Я просмотрела отданные комендантом распоряжения и переговорила с уцелевшими работниками фабрики Ольгимских. Если бы не преступная медлительность Сабурова, эпидемию можно было бы пресечь еще в начале осени. Я даже не упоминаю о том, что комендант оказался не в силах изловить Поджигателей. О том, что на взятки Ольгимского с компанией можно было выстроить не один, а несколько комплексов очистительных сооружений, не сливая кровавую мерзость из Термитника прямиком в реку. Кстати, о реках! Дожуй колбасу, иди сюда и взгляни, - она вытащила карту, положила ее поверх чертежей и постучала по ней согнутым пальцем. - Что ты видишь?
- Геодезический план Города и разрез почв по линии север-юг и восток-запад, - несколько невнятно отозвался менху.
- Составленный геодезистами столичного Землемерного института в те годы, когда Ольгимские начали строительство Термитника, - подтвердила Инквизитор. Помотала головой, сильным движением указательных пальцев помассировала веки, потемневшие от постоянного недосыпания. Ткнула в карту пальцем с коротко остриженным ногтем: - Вот бойни, вот река, вот два притока - Глотка и Жилка. Река течет с востока на запад, множественные трубы от скотобоен сливают отходы вот сюда, а здесь у нас... здесь нас тянется водоносный пласт, подпитывающий Горхон и позволивший наладить в Городе постоянное водоснабжение. Пока все ясно?
- Более чем, - кивнул гаруспик, поневоле заинтересовавшись. Он родился в этом Городе, но ему никогда не приходило в голову узнать, откуда берется вода в Горхоне - хотя он не раз слышал об источниках на дне реки. И вот человек, проведший в Городе всего несколько дней, посвящает его в столь удивительные подробности.
- Прекрасно. Смотрим дальше. Вот искусственный насыпной остров и стоящий на нем Многогранник, - она зашелестела чертежами, уложила поверх карты синий лист с перекрестьями белых тонких линий. - Весьма оригинальный в своем архитектурном решении - видишь, я умею восхищаться чужим талантом! - но промыслом своего создателя, гениального до сумасшествия Стаматина, воткнутый в наиболее уязвимое место водоносного пласта. Он торчит там, аки пробка в бездонной бутылке - наполняющейся водой пополам с заразными фабричными отходами и той дрянью, что скапливалась там веками. Ты знал, что на месте нынешнего русла Горхона располагались древние скотомогильники? Они и посейчас там, глубоко под землей. Следишь за моей мыслью, еретик нераскаявшийся?
- Откуда ты все это разузнала? - искренне удивился Артемий.
- У Церкви много возможностей, - туманно отозвалась Карающий Бич и хмыкнула: - Ладно, не позволю тебе умереть от любопытства. Геодезическими картами меня снабдил один из твоих знакомцев. Старейшина Оюн с боен. Чертежи Многогранника принес один из моих друзей, чье имя я предпочла бы не открывать. Мы замечательно потолковали с Оюном - для предстоятеля секты скотопоклонников он весьма разумен и рассудителен. Он дал мне неплохой совет, и в ближайшее время я намерена кое-что предпринять. А именно - взорвать Многогранник. Нынешним же вечером. В Управе уцелело несколько ящиков динамита - марки НВ-72 или 75, не помню точно - и взрыватели к нему. Динамит просроченный, но, думаю, сработает. Надо только подломить штырь-основание, на котором держится эта махина. Остальное рухнет само собой. Потом мы извлечем остатки фундамента Многогранника из земли и откроем путь воде. Да, Город ожидает небольшое наводнение - но усилившееся течение унесет с собой зараженные массы и промоет почву. Долой один из основных факторов постоянного распространения заражения.
Бурах подавился твердой, как камень, колбасой. Аглая бесцеремонно стукнула его твердым кулачком по спине, взяла с тарелки оставшийся ломоть хлеба, отломила кусочек и отправила в рот.
- Так что скажешь? - она вопросительно вскинула бровь.
- Хм, - Артемий подтянул карту и чертежи Многогранника к себе. - Возмущение горожан, само собой, ты в расчет не принимаешь. Собираешься разрушить местную достопримечательность - во имя чего? Сомнительного плана по очистке водопроводных вод?
- Во имя спасения уцелевших горожан, - отрезала Инквизитор. - Пожертвовать одним-единственным зданием ради спасения людей - невеликая цена. Я пытаюсь вас спасти, как ты не понимаешь? - впервые на памяти Бураха в голосе Лилич прозвучало неподдельное отчаяние.
- Я все понимаю, - мягко заверил он ее - и это было ошибкой. Карающий Бич немедля разъярилась:
- Я делаю хоть что-то, а чем заняты ты и твой приятель Рубин?! Где панацея, которую вы уже который день сулитесь изготовить? Обещания, обещания, одни обещания! - она наклонилась вперед, угрожающе прищурившись: - Бурах, имей в виду: если я не смогу утереть нос Санитарному Корпусу, я захвачу с собой всех, кого смогу. Тебя в том числе.
- Спасибо, хоть предупредила. Доброта твоя просто не ведает границ, - Бурах ни мгновения не сомневался в том, что Инквизитор выполнит обещанное. - О старых скотомогильниках я что-то слышал. И о комплексах пещер и естественных каверн под Термитником - в их существование мне верится с трудом, слишком легкая тут почва. При большом количестве пустот она бы просто обрушилась. Не забывай, пусть я здесь родился, но я все-таки чужак. Я многого не знаю. У меня есть отцовские записи, есть все, что я узнал в Столице - но этого не хватает, чтобы создать сыворотку. Иногда мне кажется, что нам недостает... - он помолчал, не в силах предугадать, как Инквизитор воспримет его слова, - недостает капельки чуда и веры. Не твоей столичной веры, принесенной извне и навязанной нам, но нашей собственной. Веры Уклада.
Лилич закатила глаза, невероятным усилием воли удержавшись от искушения начать многочасовой диспут о религиозных заблуждениях Бураха - и о том, какие муки ожидают менху в посмертии.
- Ты сказала, тебе нужен мой совет, - медленно проговорил гаруспик. - Вот он. Повремени с уничтожением Многогранника. Пожалуйста. Хотя бы до завтрашнего дня. Я наведаюсь в Термитник, поговорю со Старейшиной и Оспиной. Попрошу о помощи и о знании. Может, мы с Рубиным что-то упускаем. Что-то, лежащее на поверхности. Он и я - мы в бОльшей степени ученые, нежели последователи Уклада. Мы можем не знать чего-то важного, чего-то, о чем известно только посвященным в жизнь и ритуалы Уклада.
- Так пойди и узнай! - тоном раздраженной королевы приказала Лилич. - Да не забывай извещать меня. Хочешь, я приставлю к тебе вестового? У меня тут уйма клерков, которые все равно ничем толком не заняты. Болтаются под ногами и смотрят собачьими глазами.
- Обойдусь, - отказался от предложенной чести Бурах.
В притвор сунулся один из упомянутых клерков - бледный, взволнованный и перепуганный.
- Ваше святейшество... - неуверенно заикнулся он, косясь на собеседника Карающего Бича.
- Ну?
- Ликторы, отправленные вами за Ольгимским-младшим...
- Отлично. Пусть ждет, сейчас я им займусь, - кивнула Инквизитор.
- При попытке войти в таверну ликторы наткнулись на организованное сопротивление. Там оказались присные Грифа со Складов, они начали отстреливаться. Ваше святейшество, около таверны Новака и в квартале Дубильщиков вспыхнула настоящая перестрелка...
- Зачем тебе занадобился еще и Ольгимский-младший? - спросил Бурах.
- Для коллекции, - огрызнулась Лилич. - Наткнешься на мэтра Данковского, можешь расспросить его о подвигах Влада в скотобойнях. Извини, долг зовет, - она начисто утратила интерес к Бураху, схватив с табурета плащ и торопливо влезая в рукава. - Только этого мне не хватало... Не стой столбом, иди! В Термитник, в Степь, куда угодно, только добудь мне ответы. Или сыворотку. Или хоть что-нибудь. Ступай же! - она начинала по-настоящему злиться, и воздух вокруг нее потрескивал, как в грозу. Бормоча под нос проклятия Грифу и своим бестолковым подчиненным, Инквизитор черной молнией вылетела из придела.
За стенами Собора маленькими смерчами шелестели опавшие листья - в точности разлетевшиеся со стола Инквизитора деловые бумаги. Качались тела на виселице, качалось чучело Песчанки на фонарном столбе.
"Почему, отчего? Почему именно она, а не уроженка Степи или Столицы? Кто в небесах заставил меня сделать этот выбор и теперь смеется, глядя на землю с медленно тянущихся к югу облаков? Что я для нее, что она для меня? Враг, которому можно открыть душу - а потом прикончить, чтобы секреты остались секретами?"
Бурах спустился по ступенькам Собора, всей спиной ощущая неприязненно-жгучие взгляды Наблюдателей. Зашагал в сторону ближайшего моста через Глотку, к Термитнику, намереваясь всерьез потолковать с Оюном и Оспиной - высокий, с упрямо наклоненной вперед головой, обманчиво нескладный и выглядящий в своей поношенной куртке настоящим оборванцем. Пальцы левой руки непроизвольно поглаживали фетровый кошель с Инструментами. Разрушить Многогранник, это же надо было до такого додуматься. Но если Аглая не ошибается и не введена в заблуждение...
И все-таки, как ей удалось разжиться стаматинскими чертежами?
Глава 13. Мария Каина: Погоня за смертью.
Фотография на эмалевом овале за семь прошедших зим и лет ничуть не пожелтела и не облупилась. Запечатленная вполоборота темноглазая и темноволосая, ослепительно прекрасная женщина взирала на Марию с насмешливым вызовом, затаив улыбку в уголках нежно изогнутых губ. Мария провела ладонью по шероховатому черному мрамору с глубоко вырезанными и залитыми серебром буквами: "Нина Каина. Любила и любима". Перевернутый факел, изображение сломанной розы - и несколько засохших букетов у подножия обелиска, скукожившиеся яблочные дольки, деревянные чашечки с солью и настоем твирина. Подношения, призванные умилостивить дух усопшей и призвать на живущих ее милость.
Нину похоронили на Малой Излучине - там, где Глотка сливается с медленными желтоватыми водами неглубокого Горхона. С чугунной скамьи, где сидела Мария, открывался вид на Степь за рекой: плавные изгибы холмов, тусклое небо, пробегающие волны колеблемой ветром сухой и ломкой травы.
Когда Мария поворачивала голову влево, за облетающими кустами шиповника она видела скругленную крышу другого склепа, сложенного из блоков песчаника цвета умбры и сизого шифера, украшенного бронзовым литьем.
Две женщины, нашедшие последний приют не на городском кладбище, а здесь, у слияния двух рек, по соседству друг с другом. Две извечные подруги и соперницы, две Хозяйки, две Видящие, Нина Каина и Виктория Ольгимская, Ночь и День, Пламя и Воздух. Яростная, почти неукротимая сила в железных тисках воли и безмятежное, мягкое спокойствие всепонимающей мудрости. Как сейчас понимала Мария, эти две женщины походили на мудреный китайский символ вечного противоборства и слияния сил Тьмы и Света - где каждая из сил несла в себе зародыш своей противоположности и органично превращалась в свою тезу. Виктория несла покой и умиротворение, смирявшие вечное стремление Нины преодолеть законы природы, пересечь запретную черту и взглянуть, что скрывается там, за бархатным занавесом Обыденности. Нина изменяла судьбы людей по своей прихоти, карала и миловала, разрушала, чтобы на развалинах создать нечто новое. Виктория врачевала тела и души, одаряла и заступалась.
Вместе они ткали полотно жизни.
Они умерли в один и тот же год. Нина - на зимнее равноденствие, Виктория - спустя месяц. Город осиротел, оставшись без своих Видящих, без своих Хозяек, если не считать Катерину Сабурову, замкнувшуюся с той поры в стенах Стержня. Говорили, что ни та, ни другая никогда ничем не болели, что Нина сгорела в своем беспощадном внутреннем огне, а Виктория истаяла, как свеча - добровольно решив последовать за Каиной и удерживать вечно мятежный и своевольный дух подруги от стремления вмешиваться в жизнь живых.
Старшее поколение Хозяек ушло. Младшее еще не выросло и не достигло возможности познать самое себя, соприкоснуться с Силой, заточенной внутри их разумов и тел.
Мария, подрастающая Хозяйка, съежилась на холодной скамье, плотно стиснув колени и зажав между ними складки тяжелой твидовой юбки.
"Что мне делать, мама? Все чудеса мира доступны мне - но отгорожены стеной из хрустального льда, я не могу ее разбить. Не могу даже оставить на ней малейшей трещины. Не могу вмешаться, не могу спасти, не могу уничтожить. Я могущественна, но невежественна и потому бессильна. У меня много врагов и почти нет друзей. Я никого не люблю... хотя мне нравится мэтр Даниэль. Впрочем, какая разница, ему нет до меня дела. Я всегда была сама по себе. Я знаю, что отец заблуждается, пытаясь обманом проникнуть в мир мертвых. А мне так нужен твой совет... - она прикусила ноготь на мизинце, размышляя. - Обратиться к Ласке? Хранительница кладбища вроде бы обладает умением слышать голоса с той стороны. Я пойду и навещу ее. Хотя она может и не захотеть помочь мне. Нину многие любили - но многие боялись. Недаром ее заглазно именовали Черной Ниной".
Она решительно поднялась. Поправила разлетевшиеся букеты, улыбнулась фотографии.
"Может, это и есть твой совет? Хорошо, я последую ему".
Чтобы добраться до кладбища, требовалось пересечь Город с запада на восток. Если повезет, на это уйдет около часа.
Мария спустилась вниз по течению Глотки до ближайшего моста, перешла на другую сторону, поравнявшись с городским Театром, превращенным в госпиталь. Обогнула Театр... и запнулась, озадаченно нахмурившись.
На мостовой перед ней горели следы. Расплывчатые черные следы босых ног, обведенные невысокой каймой ядовито-зеленого пламени. Язычки огня извивались, точно дразня ее.
Каина-младшая присела на корточки, коснувшись непонятного явления пальцами. Ничего, кроме жгучего покалывания, какое бывает, когда с мороза входишь в натопленное помещение. Стало быть, в реальности настоящего следов нет. Они там, где она может их увидеть.
Но тогда неизбежно возникает второй вопрос - кто мог оставить эти следы?
"Шабнак, Степная ведьма, - не колеблясь, решила Мария. - Демон прошел здесь. Невидимый, неслышимый, укрывшийся под маской чьего-то лица. Но следы ему не скрыть - а я их увидела. Интересно, отчего я увидела их именно сегодня - и не замечала прежде? Сегодня что-то изменилось, я стала на день старше - и чуть способнее?"
Она постояла на пустынной улице, переводя взгляд с окон Театра на убегающую вдаль цепочку следов.
"Я пойду по ним, - Мария аж притопнула ногой. - Они кажутся... недавними. Я пройду этим путем и узнаю, кто принес смерть в наш Город. Пойду за Шабнак и убью ее... если смогу. Но я буду точно знать, что у меня был шанс, и я его не упустила. Что сделала все, что могла".
Следы истаивали у нее на глазах, точно кусочки льда на раскаленной плите.
Мария обеими руками поддернула подол юбки и побежала, следуя за тлеющими на камнях мостовой черными расплывчатыми пятнами.
Она благополучно добежала до моста к Жильникам и приостановилась. Мария не страшилась людей, она просто не могла представить, чтобы кто-то решился напасть на наследницу семейства Каиных - но там, за мостом, изломанной линией чернели выгоревшие кварталы и закопченные корпуса опустевших заводов. Над ними тяжко разлеглось медленно бурлящее пепельное облако, в глубинах которого глаз молодой Видящей различал смутные очертания мечущихся туда-сюда силуэтов - людей и животных. Души умерших в Факельную Ночь, беспокойные и опасные. Духи умерщвленных на скотобойнях животных, бесприютные, растерянные, заблудившихся в поисках небесных пастбищ.
"Я могу, - шепотом произнесла она. - Я преследую демона, я ничего не боюсь".
Она перевела дух и припустила вдоль каменной стены завода, длинной, кажущейся бесконечной. Серый крошащийся камень, высохшая и обгоревшая трава под башмаками. Тысячи людей всякое утро проходили тут, торопясь успеть к проходным фабрики Ольгимской, прислушиваясь к тягучей перекличке гудков, и всякий вечер расходились по домам. Их тени мимоходом задевали плечами идущую сквозь них Каину-младшую, наступали на ноги, толкали локтями в спину. Тысячи коров, телят, овец и свиней погибли, превращаясь в выделанные кожи, мили колбасных связок и куски требухи. Кровь и кости, дым и вонь. Уклад. Слово, включающее в себя все это - и еще немного сверх того.
Мария не рискнула приближаться к курящимся, присыпанным едкой известкой Ямам, где хоронили трупы жертв Песчанки, боязливо обогнув их по краю квартала Сырых Застроек. Мортусы возились с мертвецами, стаскивая трупы с повозок и спихивая в длинные, неглубокие рвы. Падая, тела издавали неприятный скрипящий звук. Мария сглотнула, стараясь глядеть только себе под ноги.
На нее упала тень Термитника - густая, черно-красная, непроглядная. Идти сквозь нее было - как по вязкому болоту, когда всякий шаг дается с огромным трудом, а ноги по щиколотку утопают в мягко-липком торфе и гнилой воде. Следы горели, манили за собой, мерцали призрачными огоньками. Младшая Каина миновала огромные, в три человеческих роста, Врата Скорби - главные ворота скотобоен, красные от ржавчины и облупившейся масляной краски, перебралась через шпалы и рельсы заводской узкоколейки. Ворота стояли чуть приоткрытыми, в щель между толстыми створками виднелось несколько обшарпанных вагонов для перевозки скота. Сильно, томительно пахло корицей, запахом смерти, ароматом Чумы. Следы уводили в степь, и, когда Мария отошла подальше и оглянулась, Термитник напомнил ей тушу огромного быка, распростертого на земле. Возможно, дохлого и выпотрошенного, над которым с карканьем вьется воронье.
Она отвернулась и торопливо пошла дальше, высматривая черные следы в зеленом ореоле. Они попадались все реже и реже, на большом расстоянии друг от друга, и с каждым шагом становились все малозаметнее. В конце концов, они просто исчезли, растворились среди кустиков дымной твири и ковыля.
Мария выругалась. Вслух, как не подобает приличной барышне, не слишком умело, но от души. Она ушла довольно далеко от города, забредя в неглубокий распадок, эдакое углубление на плоскости Степи, поросшее хрусткой сорной травой. К ее юбке обильно прилепились сизые шарики чертополоха и цепкие семена полыни, а ботики перепачкались в грязи. Она ровным счетом ничего не достигла и не узнала, ее душу переполняли досада и злость. Зачем, зачем она рванулась сюда в одиночку, ничего толком не зная и не понимая? Что бы стала делать, если бы из желтого чумного облака к ней и в самом деле протянула руки Шабнак-Адыр?
"Ступай домой", - посоветовал внутренний голос.
"И правда, там мое место..."
- Мария.
Младшая Каина развернулась на каблуке, точно готовая атаковать змея. Под каблуком образовалась ямка просевшей мягкой земли.