Леонид ГЛУЩЕНКОНА ВОДЕ И НА СУШЕ
Хабаровск, лето 2017‑го. На неделе отвёз супругу с дачи в город с корзинками всяко-разного овоща. А поскольку на переработку жене требовалось три дня, я отправился в «самоволку» на рыбалку с ночевой на берегу реки.
Поехали с приятелем под вечер, под небольшим моросящим дождём, но голубые «окна» на небе обещали его скорое окончание. Пробрались через болотину, выехали на берег, расположились. Поставили палатку, распустили снасти, и вскоре мелкий дождик действительно прекратился. Начался сильнейший ливень! Настолько сильный, что пока достал нужный пакет, вытащил из него и надел плащ, промок до ниточки. Ливень клокотал с полчаса, и только когда он закончился, сообразили, что можно было и в палатке его переждать. Или в машине... Но это было потом, когда уже изрядно вымокли. Недаром говорят, что русский мужик задним умом силён. За вечер поймал одну щуку — понятно, что такая погода и рыбе не по нраву. На ночь поставили снасти на сома.
Ребята, какая была ночь! О дожде остались одни воспоминания. Небо чистое. И звёзды! Вот уж действительно небо в алмазах: Чумацкий Шлях — через всё небо, обе Медведицы в своих искрящихся берлогах, мощный Сириус светил как прожектор... Было на что посмотреть. Такую красоту в городе не увидеть. И, конечно, величественный рассвет. Да разве об этом можно рассказать! С вечера развели костёрчик, поставили стол, а на скатерть-самобранку — свои запасы. А какой чай у костра! И потекли разговоры... О том, о сём, а в основном, о былом... М‑да, бывали и мы рысаками! Член рыбацкого сословия
Вот тогда‑то братишка и дал мне первые уроки рыбной ловли. Вырезал из пробки человечка — поплавок, червячка насадил на крючок, бросил в воду и наказал: «Не дай человечку утонуть, если рыба потащит, тяни его к себе!» Тот азарт — «не дать человечку утонуть» — не отпускает и по сей день... Вот уже и постарше я стал, с родителями и братьями младшими в Магадан перебрался, а здесь пристрастился к зимней рыбалке на наважку и корюшку. В пятидесятые годы ледобуров не было, мужики (а рыбаков в те времена в городе — раз‑два и обчёлся) с осени пробивали пешнями здоровенную майну, а чтобы не очень замерзала, накрывали её деревянным щитом, оббитым рогожей. Мы же, пацаны, рыбачили по трещинам, а в рабочие дни, когда мужиков на льду не было, гуртом отодвигали щит (ох, и тяжеленный!) и ловили в майне. В воскресенье мужики обязательно собирались на месте лова, опускали удочки и вели свои долгие разговоры. Нам же, пацанве, говорили: «Мы сейчас выпивать будем, потом материться начнём. Вам это слушать незачем, так что дуйте отсюда!». И шли мы рыбачить по трещинам. И надо сказать, это в какой‑то степени и нас воспитывало. Вот я сегодня размышляю: кто были те мужики? Высокообразованная интеллигенция? Да нет же! Обычные работяги, большинство — бывшие зэки. А, ведь, не матерились — ни при детях, ни при женщинах... Где же теперь те нравы?
...Гораздо позже пришла и моя очередь передавать свой опыт «по семейной линии». Когда в Магадан после учёбы вернулся младший братишка Саня, мы с Костей Крамаревским, о котором речь будет чуть ниже, взялись за обучение парня рыбацкому делу. Интенсивно так взялись. Возили его на море и на реку, зимой и летом. «И зёрна упали на благодатную почву...» Получился «всесезонный» рыбак, что любому сто очков вперёд даст. Дай бог, братишка, и впредь тебе удачи, «ни хвостика тебе, ни чешуйки»! Друзья‑товарищи Вспоминаются истории, вспоминаются и друзья. Хорошие друзья, как говорится, на всю жизнь. Вова Купцов... Вова Полевой... Костя Крамаревский... Толя по кличке «Мешочек хлорочки»... Славные были ребята! Сейчас, пожалуй, из всех только я в живых остался. Вот и поминаю.
Всегда вспоминаю с улыбкой, как он к нам в гости «заглядывал». При том каждый раз предупредительно заверял, что заглянул на минутку. Слово за слово, незаметно как‑то Костя овладевал всеобщим вниманием. И вот уже полночь, час ночи, завтра на работу... Жена моя начинает потихоньку намекать на позднее время: мол, может, тебе, Костя, на диванчике постелить? Костя отказывается, поднимается с места, но речь свою не прерывает, и, продолжая красочный рассказ, неспешно перемещается к двери. Вот он надел один рукав шубейки (рассказ всё никак не находит конца), через какое‑то время надет второй рукав, и история наконец‑то завершается. Супруга нетерпеливо распахивает двери — ну, выходи же! А Костя, уже стоя в дверях, «на посошок» выдаёт ещё одну историю — минут на сорок... Ната воспринимала каждый костин приход как стихийное бедствие. Но было у него, завзятого рыбака и охотника, прекрасное качество, которое редко встречается в этой среде, — он никогда не стремился за добычей, Нет, и ловил, и стрелял, но не ставил добычу основной целью похода. Вот поговорить, пофотографировать, покайфовать у костра — это другое дело, это его. ...А Толя‑«Мешочек хлорочки»... Свою кличку получил за рыбалку, когда поклялся переловить самого удачливого в посёлке рыбака. На одном из перекатов опустил он в воду мешок хлорной извести, а сам на нижнем перекате встал с сачком и, понятное дело, через час уже имел мешок рыбы. Ох, ребята, поделился я этим, но заклинаю вас никогда подобного не делать! В общем‑то, и Толя больше к этому «фокусу» не прибегал. ...Какое‑то время в нашей компании был Юра Стародубцев. Солидный, серьёзный мужчина, но уж больно острый на язык балагур. В отличие, между прочим, от своей жены, совершенно не понимавшей шуток. И вот подсказали Юре, что пойманную рыбу лучше всего перевозить в детской ванночке (братишка Саня и по сей день свои уловы в ванночке перевозит). Рыбы в ней помещается мешок, и никаких проливов в багажник автомобиля!
— Юра, это что? Юра делает строгое лицо и трагическим голосом произносит: — Ира, я наконец должен признаться... (Пауза.) У нас будет... (Пауза.) ребёнок! Ира меняется в лице: — Как?! А почему я не в курсе?! Юра, словно исподволь, оглядывается на традиционно сидящих у подъезда на скамейке кумушек: — Не здесь... Идём, дома всё расскажу! Бабоньки, понятно, слышали весь диалог, и то‑то пересудов было потом! Про Володю Купцова
Уж как получилось, что, рыбача на плёсе, один мужичок-рыбачок задержался у своих лунок, пока вертолёт не заревел за ближайшим изгибом берега, — неизвестно. Бежать? Поздно! И что делать? А надо сказать, что по берегам да и в течении реки полно завалов и заломов — коряги торчат то здесь, то там. И вот мужичок раскинул руки, встал на одну ногу и, отведя в сторону другую, решил изобразить ...корягу. И надо признать, что получилось у него весьма похоже. Однако пилоты человечка‑то разглядели и долго хохотали в кабине над его потугами, но инспекторам всё ж ничего не сказали, а «раскололись» уже потом, вернувшись на базу. Понятно, вычислить автора и исполнителя «коряги» в небольшом посёлке особого труда не составило — история стала достоянием всей местной публики. Ну и раз уж помянул Вову Купцова...
Было это в уже далёком июне 1978 года. Решили мы сплавиться по глухой, не посещаемой нормальными людьми реке Вилиге — от ныне заброшенного малюсенького посёлка Меренга (там раньше располагалось отделение совхоза «Омсукчанский») до необитаемого уже в то время побережья, где когда‑то был посёлок с несколько странным, но, по‑своему, симпатичным названием — Пёстрая Дресва, и происходила рейдовая разгрузка кораблей, доставлявших грузы в Омсукчанский район. Обратным ходом суда загружались оловянным концентратом и галимыйским углём. Но «це колись було»... А после строительства дороги от Центральной трассы до Омсукчана народ с Пёстрой разъехался весь; постепенно и название его исчезло с географических карт. И помнят об этих местах только старики-колымчане, да такие вот ненормальные, вроде нас с Вовой. В общем, решили и стали готовиться. Резиновые лодки привели в порядок, из полиэтиленовой плёнки склеили мешки-вставки в рюкзаки, справили снасти, ружья на всякий случай не забыли и первой же машиной выехали в Вилигу, откуда дальнейший путь предстоял только по реке. Назад же, по предварительной договоренности, нас должны были забрать сенокосчики, что косили сено в пойме реки.
Когда наши лодки понесли своих кормчих вниз по реке, начался дождь. И шёл этот дождь три дня и три ночи. У нас — вода сверху, вода снизу... Но плывём, не унываем. У Вовы лодка побольше, её и течением несёт чуть быстрее, оттого он всё время впереди. И вот выплываем мы из‑за очередного поворота, а чуть не посередине реки медведь сидит, рыбу ловит. И плывёт Вовка прямо к нему в лапы! Мне стрелять никак нельзя — могу Вовку зацепить, а он от ужаса ситуации про своё ружьё и думать забыл. И заорал Вовка благим матом невесть что. От того вопля медведь пулей из воды выскочил и в лес. Не успели мы перевести дыхание, а за следующим поворотом опять медведь! Вовка снова в крик, но теперь уж вполне осознанно. Так представьте, и этого медведя с реки словно ветром сдуло! Распугав таким образом всех местных мишек, плывём себе дальше, а дождь всё идёт... Уж как старательно клеили мы перед сплавом мешки-вставыши, а добились лишь того, что внутрь их вода таки проникала (вода, как известно, дырочку всегда найдёт), а вот назад — ни в какую! В результате все наши припасы — сухари, заварка, сигареты, крупа и тому подобное — превращаются... Запасы превращаются... В какое‑то невообразимое месиво. Хорошо, хоть спички, залитые парафином, на груди храним. Но всему когда-нибудь приходит конец (увы!); закончился и дождь (ах!). Погода — залюбуешься! Разложили мы под солнцем на камушках все наши припасы, одёжку просушиваем, а сами в плавках и со спиннингами в руках разбрелись по берегу. Раз‑другой забросил — есть кетинка! Смотрю, и Вова тащит такую же. Сделали икорку, сварили ушицу и расселись по брёвнышкам на косе. Сидим, не торопясь беседу ведём, бутерброды под чаёк пережёвываем. Ветерок комаров отгоняет. Лепота! Жизнь снова приобретает райские очертания. И вдруг — вертолёт. Елки зелёные! Наверняка инспекция — река‑то нерестовая и кета как раз на нерест идёт. Ну, мы, не двигаясь с места, чашку с икрой газеткой со слегка подсушенными сухарями накрыли. Вертолёт садится, и из него целый десант вываливается — с пистолетами, с автоматом... Страх да и только! Они бегом к лодкам на берегу — пусто. К нам — одёжка кругом разложена, портки парят, провиант подсушивается... Ни сетей, ни рыбы! Очень они удивились, что столько дней мы на реке — и не браконьеры. Попили с нами чайку, а к размокшим сухарям на газетке даже не притронулись. Подосадовали, что придётся авиаторам за «пустую» посадку платить, выделили нам на бедность булку хлеба да с этим и улетели. Мы же подсушились, переночевали на косе да и поплыли дальше. Через два дня были уже на Пёстрой. А ещё через сутки нас забрала машина сенокосчиков и по бывшей дороге, а дорога‑то эта и в лучшее времена была... Просто ужас, какой она была! О том одни только названия перевалов говорят: «Эх, пронеси» или «Прощай, молодость». И лишь последний перед посёлком назывался романтически — «Танго». В общем, по дороге сердечко не раз ёкало — то ли от романтики, то ли от страха... А вот ещё одна история, связанная с Володей Купцовым. Из Сучков (так в народе посёлок Омсукчан называют) собрались мы компанией на весеннюю рыбалку. Как обычно, довезла нас машина, куда смогла доехать... А дальше, до места рыбалки — на лыжах; километров с десяток, пожалуй, надо было отмахать. И вот бредём мы по раскисшему снегу, и сил уже нет никаких, но упёрлись мужички, с матюками, а прутся. В какой‑то момент наш Вова падает, с трудом ловит ртом воздух и на выдохе произносит: «Мужики, бросьте меня здесь... Идите дальше сами...» — и после драматической паузы заканчивает фразу: «...если вам совесть позволит...» Мужички, конечно, Вову малость попинали, однако, взвалили его на себя и потащили дальше. А фраза вовкина ещё долго по посёлку гуляла. «Урал» и море
Досрочно закончили мы монтаж компрессорной и электростанции на месте будущего Дукатского карьера, и за этот — назовём вещи своими именами — трудовой подвиг механики, в том числе и я, были поощрены начальством разрешением выехать на рыбалку на «Урале‑375» на оба выходных дня. Август месяц, и сомнений не было никаких — едем в низовья Вилиги. На мальму. А мальмишка там размером в хорошую кетину — 5‑7 килограммов — обычный экземпляр, а бывает и до двенадцати. Поехали. Доехали до двадцатого километра, начали блеснить. Поймали штук пять мальмы, да кундж несколько. Да разве это рыба! И как старший выступил я — с предложением спуститься до Пёстрой Дресвы, а там налево по берегу — до безымянной речки. Бывал я там как‑то, рыбалка в тех местах королевская! Предложение поддержали единодушно. Пробрались через прижимы, выехали на берег, а тут как раз и отлив подоспел. И покатили мы по мокрому утрамбованному песочку как по первоклассному асфальту. Десять-пятнадцать километров пролетели незаметно, ну, а как добрались, — отвели душу... Ребята, вам такая рыбалка не снилась даже в самом счастливом сне! Рыбины такие, что леска «ноль-восемь» порою не выдерживала. Увлеклись, конечно. Надо бы заканчивать да в обратный путь собираться. Вода уже на прилив тронулась... Эх, молодо-зелено! Мы ж на «Урале»! Азарт сильнее разума, успеем. А того не учли, что песочек‑то подсох, а по сухому песку скорость совсем не та. Но вот уже и самые азартные манатки в кузов побросали. Поехали назад, выехали на берег, а там... Водичка уже по нашему следу плещет, надо бы погонять, да скорость не та... Только до прижима добрались, а там волны о скалы бьются. Приехали, западня! Пока не поздно, развернули «Урал» поперёк и что было силы загнали машину на откос градусов под шестьдесят. Беда, как известно, в одиночку не ходит. Прилив оказался высоким, — и вот вода уже колёса омывает, вот уже в кузов волна заплёскивает, вот уже по кузову ходит... И день к концу идёт... Манатки в воде, рыба наша по кузову плавает, а какая уже и в море — прямо в мешках. Рыбаки на крыше кабины — мокрые и на ветру. И сидеть нам на той кабине часов так десять, пока можно будет прижим обогнуть. И хорошо если не заштормит, а то купаться нам всем, вместе с автомобилем. А волна накатывает, бьёт, — и машина вздрагивает, и рыбаки. Не скажу, что небо с овчинку показалось, но энтузиазма в нас резко поубавилось. Сидим, дрожим и каждый про себя гадает — доберётся ли он до дома. Сгрудились на крыше, каким‑то брезентом обернулись... Да, ребята, это была не лучшая ночь в моей жизни. К тому же, так как я за старшего, с меня и за остальных спрос, ежели чего... Вот уже и светать начало, и вода из кузова потихоньку уходить стала, настроение повысилось, но волна нет‑нет да и шваркнет по кузову — мол, не кажи гоп! Долго ли, коротко, но открылась наша дорога, рванули в сторону Пёстрой, а ветер мокрую одёжку насквозь протыкает! Увольнительная наша заканчивалась, а впереди ещё более сотни кэмэ и два прижима. Но за опоздание уж как‑нибудь отвечу. На душе полегчало. А к обеду уже в Сучкáх были. ...Рыба, спрашиваешь? А что рыба, ей хоть бы что! Нам же по по два‑три «хвоста» «на нос» досталось, но главное — сами живы остались. И наука: не надейся на авось, тогда сухим останешься! Давно это было, но в памяти держится, будто вчера произошло... Щука
Вытащил щуку. Крючок она заглотила аж до самой... ну, вот до этой самой... Достать можно только пассатижами, если пасть зевником раскрыть, а зевник где‑то затерялся, — поутру ещё темновато, в траве не видно. Что ж, раскрыл ей пасть, взялся за нижнюю челюсть, чтобы до крючка добраться, а щука как крутанётся, из руки вырвалась. И на подушечке большого пальца тотчас кожа клочьями повисла, кровь пошла — пришлось палец перевязывать.
Вот такой зверь. Ей палец в рот не клади!
Не зная броду, не суй куда попало!
Хариуса ловят на «мушку» — нечто вроде мормышки, напоминающей лохматую гусеничку, что валятся в воду со свисающих над речкой кустов. Уж очень хариус любит этих гусеничек! Изготавливается «мушка» довольно просто: на цевьё крючка наматывается нитка с наклеенным на неё волосом. Однако есть нюанс: даже намокнув, волос должен торчать щетинкой и ни в коем случае не обвисать по цевью. Таким свойством обладает исключительно барсучья или, на худой конец, медвежья шерсть. Барсуки на Колыме отродясь не водились и потому из дальнейшего рассмотрения выпадают. Но и медведь не всегда в нужный момент под рукой оказывается, а оказавшись, не факт, что бывает готов безвозмездно поделиться своей шерстью. Вот и приходится рыбакам прибегать к подручным (хе‑хе!) материалам. Уточним. К счастью, указанным необходимым свойством обладает ещё одна шерсть — та, что украшает лобок самого человечного из млекопитающих — Homo sapiens. И этот самый «Homo», будучи некоторым образом «sapiens», поставленный в условия отсутствия в наличии барсуков и медведей, постоянно использует при изготовлении «мушек» как раз таковую шёрстку. (К слову, если кого интересуют семантические подробности, то из‑за применяемого материала данную «мушку» называют «мудянкой» — ещё раз: миль пардон!) Так вот, если учесть, что во время лова «мушки» зачастую обрываются или обгрызаются хищным хариусом до самой нитяной основы, запас оных необходимо не только обеспечить изначально, но и регулярно пополнять в течение всего хариусного сезона. Оттого к окончанию сезона соответствующая часть тела рыбака напоминает изрядно побитую молью старую шубу... Ну, значит, приехали мы на речку и разбрелись по лесистому берегу — кто вверх по течению, кто вниз. Наловились — кто больше, кто меньше, но подошло время ужин готовить, поесть и спать укладываться — подъём на рыбалке ранний. Собрались у костра, но одного не досчитываемся. Да ладно, чего переживать — человек он опытный, в тайге не первый раз да и куда он от реки уйдёт! В общем, не заблудится. Однако, вот уже и поужинали, а его всё нет... Забеспокоились: вдруг что‑то всё ж произошло: ногу, к примеру, подвернул или, не приведи господи, на медведя наткнулся — места‑то вполне медвежьи... Организовали поиск, ходим вдоль реки, кричим... Нет человека! И ночь в тайге — летняя, светлая, но ночь. В конце концов совершенно случайно неподалёку от реки обнаружили бедолагу — живого и, на первый взгляд, невредимого, — в весьма странной позе притулившегося у какого‑то пенька... А произошло вот что. Забрался он ото всех подальше, прекрасное местечко выбрал — клёв был великолепный! Но постепенно в процессе лова оборванными оказались все «мушки», и решил наш герой изготовить «мудянку» прямо здесь, на месте. Одна проблема: нож по забывчивости был оставлен им в рюкзаке; зато с собою имелся обыкновенный туристический топорик — инструмент, в тайге тоже не лишний. Решение пришло одновременно с обнаружением отстутствия ножа... Нашёл рыбак в сторонке от реки подходящий пенёк, приспустил штаны пониже колен, покуда сапоги болотные позволяют, и, примостившись у пенька, попытался топориком отрезать клочок волос. Увы, отрезать не получилось — туповат топорик оказался. Что ж, если не резать, нужно рубить. Пристраивался он, пристраивался, и, приткнувшись окончательно (позу его в тот момент представляете?), рубанул осторожненько, чтобы чего лишнего, случаем, не отчекрыжить. Туповатое лезвие топора расщепило древесину и вошло в пенёк вместе с клоком волос, не повредив при том последний ни на одну волосинку. Крякнул мужичок с досады и выдернул топор из пенька... А пенёк токо ехидно скрипнул и зажал почище любых тисков оставшийся в расщелине клок волос. И второй раз — без стопроцентной вероятности членовредительства (вот когда понимаешь истиный смысл слов!) — рубить уже негде... Так и стоял он до самого нашего появления — на полусогнутых; от пенька оторваться невозможно, оголённые места комары жрут! И начал он тогда по одному волоску от живого тела отрывать. А клок тот — будь здоров, скоко в щепоти поместилось! Подвывает тихонько, повизгивает, слёзы из глаз брызжут... А куда денешься? — и спасаться надо, и на помощь звать, вроде бы как, неудобно — в этакой «позитуре» находясь. Вот и молчал, даже когда звали... Выручили мы мужика, острый нож подали (не помогать же ему с «интимной стрижкой-брижкой» справиться, чес‑слово!). А он, высвободившись из объятий пенька, уже и идти не может, едва доволокли мужика до машины. Тут, вроде, и смеяться грешно, и удержу, как на него глянем, нет никакого! На следующий день он и рыбачить не пошёл... И мыло вам в дорогу!
«Москвичок», хоть и покряхтывает на каждой кочке (а их по Омсукчанской трассе — как звёзд на небе, то есть больше, чем у дурака махорки), но тянет. Особенно, если дорога под горку ведёт. Вот и катимся мы этак резвенько с перевала «Широкий», а впереди канавка дорогу пересекает — в другой раз «Москвич» её и не заметил бы, пропустил равнодушно под колёсами. Но с нашей загрузкой... На канавке «Москвич» подпрыгнул высокенько и приземлился низенько — «летел, как ангел, сел, как чёрт». И слышим мы, что на этот раз машинёшка чем‑то крепенько шваркнулась о так называемое «покрытие». Остановились, осмотрелись и... «ужас из железа выжал стон» — о какой‑то камень ударились бензобаком (а он у «Москвича» внизу, за задним мостом, и ничем снизу не прикрыт, как, впрочем, и у многих нынешних «японок»). В баке, естественно, дыра, бензин льётся, как из крана, до ближайшей заправки — как «до Киева рачки», а там, от Купки до основной трассы, — 109 километров, и ещё семьдесят — от поворота до Мякита, ну а до города и вовсе... — грустные такие подсчёты пронеслись в голове. Ну, и что же? Погрустили-погрустили да взялись за дело. Законопатили, по возможности, дыру тряпкой, а поверху «зашпатлевали» размоченным в луже мылом, долили в бак бензин из канистры и двинули дальше. В результате доехали не только до заправки, но и благополучно вернулись в город, где я с той же «заплаткой» поездил ещё несколько дней, пока до сварки добрался. Я это к чему рассказываю. Во‑первых, нет таких ситуаций, из которых не найти выход. По‑украински это звучит так (уж, простите моё великорусское произношение): «Нема таких фортеций, яки не визьмут большевики!» Во‑вторых, дорогие автомобилисты! Возите с собой в машине кусочек мыла. Если не потребуется для устранения какой‑то неисправности, то уж руки всегда помоете! Что нам стоит дом построить!
Выезды, особенно летние, бывали и на несколько дней. Ночёвки — в палатке. Но уж больно неудобное это сооружение — палатка. Палки-колышки, узлы-верёвки... А на льду каково? Это нынче появились каркасные палатки, а в те времена — брезентуха на растяжках и фунт прованского масла. Закралась мысль сделать что‑то такое-этакое, неизвестное, но: чтобы без всяких палочно-верёвочных заморочек, чтобы достаточно легко и быстро устанавливалось одним человеком, и при том, чтобы обеспечивало «комфорт» не хуже палаточного. Перебрал множество возможных вариантов, пока в мозгу достаточно чётко не вырисовалась одна-единственная конструкция. Описывать в деталях её не буду — сэкономлю место и время. Но, в общем, понять конструкцию можно из снимков, что размещены под заголовком. Собиралась и устанавливалась «яранга» одним человеком минут за пять, а с помощником и того быстрее. Перевозилась пакетом даже на «крышном» багажнике верного «Москвича». Короче, не рыбак, а, натурально, кочевой чукча. Одно различие: наша «яранга» — «рус фанер». Подходил домик и для ночёвок. Надувные матрацы, коих на «жилой площади» можно было разложить три, позволяли лежать не только на речной или морской гальке, но и на льду — прямо поверх пробуренных для рыбалки лунок (и это ещё один плюс «дома», поскольку под матрацем лунка не так обмерзает). А ежели сверху ещё и спальник кинуть, то спать можно, как у Христа за пазухой. Раздеться с вечера, одеться с утра — никаких проблем! — в центре, под шатром, не склонив головы стоишь (если, конечно, не шибко ростом удался). Это вам не палатка, где, надевая штаны, корчишься в три погибели. ...На день спальники и матрацы убирались, над «растеплёнными» лунками замирали рыбаки с удильниками. Нет клёва? Не беда, на рыбалку, в конце концов, не за рыбой ездят. В домике появлялись раскладные стол и стулья, и неторопливо текли беседы «за жисть»... Ничего не скажешь — универсальный домик получился, за что честь и хвала окружающих его создателю! Три человека в домике размещались вольготно; чуть потеснившись, легко было и для четвёртого место найти. Вот вам и полноценный преферансный коллектив! На лов лососёвых приезжали мы к лицензионному участку, как правило, с вечера — кто не успел, тот опоздал. А путёвки на «точки» инспектор начинал выдавать только в 6 утра. Чем время занять? Собираем «дом», заносим в него стол, стульчики, ужинаем, чем жёны послали, а потом до утра «пулечку» расписываем. И так у нас уютно, что прочие «бездомные» рыбаки только ходят вокруг да вздыхают завистливо!
Только чуем — вокруг домика топчется кто‑то. Потом осторожный стук в дверь — мужик какой‑то заглядывает, вежливо просит разрешения войти: интересуюсь, мол, конструкцией вашей... Что ж, заходи, гостям всегда рады, можем и рюмашку налить. Так он, чёрт кривоногий, заходя, на порожек наступил. А порожек‑то из той же фанеры состоит, не можно брусок на это место присандалить — домик складываться не будет! Ну и дриснул порожек под ботами гостя... И тот, неожиданно потеряв опору, не вошёл, а буквально ввалился в хату. Да прямо на стол! А в полёте ещё умудрился, словно утопающий — за соломинку, за чудо китайской осветительной техники ухватиться. Фонарь, разумеется, — об стол, хрупкий асбестовый колпачок, что, в общем‑то, сияние и обеспечивал, — в дребезги (хорошо, хоть пожара не наделал)... В кромешной темноте какая‑то возня, мат столбом стоит, кого‑то со стульчика на лёд спихнули... В общем, не гость, а сто рублей убытка. В советских деньгах ещё. Мы — народ, хоть и дружелюбный, но турнули дядю неласково, да ещё пообещали на следующий раз люлей полную котомку отсыпать...
Ну а «дом» в конце концов подремонтировали, и служил он нам и далее годков не мало.
Охота-охота...
Весной и осенью через нашу дачную деревню гусиные косяки тянут, кричат, перекрикиваются и ёкает сердечко! Эх, гуси‑гуси... А было дело! Поехали как‑то по осени мы с братишкой Саней на озеро Глухое на гусиный перелёт. Озеро громадное, там с одного берега едва другой виден. Не лучшее место. Мы вдоль берега прошли и вышли на маленькое озерцо, примерно метров сто на полста. Саня с лодкой на одном берегу остался, а я подался на другую сторону. Отсидели вечернюю зорьку, уже изрядно смеркаться стало, — нет, тишина, гусей не видно и не слышно. Подходит время возвращаться. Добрался до Сани, и на дорожку решили присесть, перекурить. Сидим, покуриваем, лялякаем о том-о сём. Вдруг слышим: «Га‑га, га‑га». Головами завертели, а косяк на полсотни штук уже на нас заходит! Ну и ударили мы по ним в четыре ствола. Гуси, как переспелые груши с дерева, в озеро посыпались. А темень — глаз коли! На фоне неба ещё чуть видно, а вниз глаза опустишь — темнота полная. И всё же выглядели мы одного гуся в лунной дорожке. Лодку — в воду, я — на вёсла, а Саня — наводящим на берегу. Ветерок гуся от меня под берег гонит, мне бы его из виду не потерять, да как тут не потерять, когда я к нему спиной сижу, на вёсла налегаю. Вот Саня мне и командует с берега, когда левым веслом, когда правым поднажать. В общем, догнал я его. Один гусь есть. Утром, чуть свет, пошли мы остальных собирать. Ага! Как же! Дождались они нас... Убитых ветром куда‑то под берег, под кочку загнало, а подранки по тундре разбежались, попрятались. Поди, найди их! Полдня мы по тундре топтались, пока ещё один гусь чуть не из под ног взлетел. Зря он это сделал! Выстрел — вот и второй есть. Так, с двумя гусями домой и вернулись. Саня, помнится, его на Новый год приберёг, ну а мы своего сразу почикали — повезёт с выездом, так и ещё будут.
А вот по части «повезёт» — об этом только вернувшись с охоты говорить можно. Однажды по весне сговорились мы компанией на гуся на Янскую тундру на вертолёте слетать. В те годы это был не вопрос: на охоту или на рыбалку на вертолётке-самолётке — запросто и по доступной цене. Когда заказывал профсоюз, то по червонцу «с носа» брали, а в нашем случае — по четвертной, и, выполняя какой‑то плановый рейс, забрасывали авиаторы такие компании куда попросишь. Вот и нас высадили на Янской тундре, пообещав забрать через неделю. Ребята! Мы, конечно, знали о тамошнем шикарном перелёте, но чтоб такие тучи гуся-гуменника шли, — мы и во сне не могли предположить! В первый день мы и лагерь путём не устроили, разбежались в разные стороны стрелять. Вечером, настрелявшись, собрались у костра и решили установить квоту — пять штук в сутки «на нос», иначе нас вертолёт не поднимет. В общем, это даже не охота — заготовка гусей была. Через шесть дней, в последний вечер на охоту не пошли. Устроили маленький праздник со стрельбой по бутылкам, тарелкам, шапкам... Всё самого меткого выбирали, да чьё ружьё лучше окажется. Успокоились, когда все патроны расстреляли. Сегодня должен быть вертолёт. Весь груз собрали, палатку уложили, ждём. Чуть вертолёт слышим — дымовой костёр жжём. А они всё далеко и мимо... И на следующий день то же самое, и на следующий, и ещё, и ещё... В ожидании вертолёта доели мы все съестные припасы. Вот и соль в котомках закончилась. Пришлось в последние дни варить гусей без соли, отчего команда поголовно начала маяться животами. Через пять дней прилетает вертолёт. Пилоты, как ни в чём не бывало, объясняют, что, мол, «вылетали месячную саннорму и нас отправили отдыхать, а на карте диспетчера и в журнале о вас записи не было, а мы диспетчеру говорили...» Ну что с них возьмёшь! Так мы и прибыли домой — не через неделю с гусями, а почти через две и без добычи, зато с расстроенными желудками — в прямом смысле несолоно хлебавши. А там ещё и перед женой отчёт (где гуси? где две недели шлялся?), и перед начальством... Вот и скажите, удачная это была охота или нет? О «подсадках»
Охотились как‑то мы на тундре в районе посёлка Армань. Даже не на тундре, а прямо на косе. С одной стороны море, с другой — вдоль моря — неширокое, но вытянутое озерцо. Вот на этом озерце мы и выставили подсадок. Подсадки под одним берегом, а мы, в скрадках, на другом. Всё чин по чину, постреливаем изредка... Вот едет по косе «ГАЗ‑66», вроде всё внимание на дорогу должно быть, ан нет! Заметил водила наших подсадок, метров пятьдесят мимо проскакивает, резко тормозит и чуть не на пузе крадётся к нашим «уткам». Мы уж и из скрадков вылезли, наблюдаем. Так он нас и не замечает! Крадётся! Мы и ахнуть не успели, как он из «МЦ‑21» пять выстрелов по подсадкам выпустил! Одна так и затонула, столько свинца он в неё всадил! Мы — орать в голос! Смутился мужик и, насвистывая, вроде как он и не причём, пошёл в машину...
Ох, скоко ж раз этим подсадкам доставалось! Мы с Сантой — был у меня ирландский сеттер — поехали на охоту. Расположился я на озере, подсадок поставил, а чтоб лишний раз в воду не лезть, всех их одной шворкой связал. Подсадки стоят, скрадком занимаюсь. Потом обернулся, а Санта уже свою собачью работу выполнила — всех подсадок на берег вытащила и ждёт поощрения! Когда охота пуще досмотра
Как‑то в конце августа отправляют меня в командировку под Сеймчан — проверить работу сенокосчиков. В такое место лететь, так, ясное дело, с ружьём надо — может удастся на зорьке-другой посидеть. В аэропорту сдаю рюкзачок, а в нём патронташ полнёхонький. Нет, говорят, патроны везти нельзя. Забрали у меня весь патронташ — мол, на обратном пути отдадим. А что ружьё без патронов? Хуже палки! Прилетел, жалуюсь мужикам, что патроны изъяли. Один и спрашивает: «А какой калибр?» — «Двенадцатый». — «Жаль. У меня шестнадцатый, а то бы отдал вам скоко надо...» Вот тут‑то он погорячился... Нашёл я на берегу озерца несколько гильз стреляных двенадцатого калибра, обрезал им донца, и в эту трубочку аккурат патрон шестнадцатого входит! Стреляет — почти никакой разницы, вот только гильзу выбивать через ствол приходилось — экстрактору цепляться не за что было... Может, кому совет сгодится? Ну вы, блин, даёте!
Наши ружьишки о двух стволах — чё там смазывать?! — стволы от ложа отнял и все дела. А у Вали Конивца — тогдашняя редкость на Колыме — «МЦ21‑12», «пятизарядочка». Мы, бывало, по одному выстрелу делали, а он за раз по пять высаживал. Но когда чистить надо, то в «пятизарядке» все подвижные детали смазать следует. Нам он, ясное дело, к своему ружью и притронуться не позволял. Вот и на этот раз — отошёл в сторонку, тряпочку на пеньке разложил... Начал разбирать, точнее, производить полную разборку ружья: затвор вытащил, ещё какие‑то железки отсоединил, принялся ствол изучать да вовнутрь заглядывать. Но при этом ещё куда‑то нажал-надавил (возможно, и на курок) — тут со ствола боевая пружина и выскочила. Причём пружинка та такая, что её втроём сжимать надо! А она — в физиономию, мало‑мало не в глаз... Обернувшись на звук, подобный хрусту переломленного ствола лиственницы, мы только и успели заметить мелькнувшие в воздухе валентиновы боты. Наповал! Но ничего, отлежался-очухался. Однако сказать, что у него после этого фингал проявился, — не сказать ничего, лицо Валентина украсил настоящий железнодорожный фонарь, ночью можно было иголки собирать! И ведь закрыло тем фонарём именно правый глаз, а потому всю последующую охоту пршлось стрелять ему с левой руки. Мы уже по нескольку раз выстрелим-перезарядим, а он и одного выстрела сделать не успевает... А куда денешься?! — перелёт полным ходом валит, и пока машина за нами придёт, охотиться ещё почти неделю. На охоте‑то не до красоты, и с «фонарём» ходить можно, но после охоты нужно на работу выходить, за кульман становиться, а одним левым и начальства не разглядеть... Так начальству ещё и объяснять надо, как и при каких обстоятельствах непьющий (в принципе!) мужик такой «красотой» обзавёлся. Вот и мучался Валентин с месяц, а фингал цвёл всеми цветами видимого спектра. М‑да... Цена меткого выстрела
Ранняя осень. Поехали на первую в сезоне «подлёдку». Выбрали местечко, разместились на маленьком ледяном припае. Рыбачим. У одного из нас ружьё — места‑то дикие, мало ли что... Вдруг на противоположном берегу из плотной «расчёски» ивняка выглядывает оленья голова. Мы и ахнуть не успели — выстрел! У оленя подламываются передние ноги, олень падает и... с оленя валится ороч, скрытый до этого ивняком! Ёлки зелёные! Олень‑то ездовой! Ороч в нескольких километрах от этого места пас своё стадо и, видите ли, решил полюбопытствовать — кто там на реке балаганит... Полюбопытствовал, однако.... К счастью, выстрел ороча не задел. Но вся водка, весь запасённый харч — всё!!! — на угощение ороча да на откуп за убитого оленя пошло. А вот так, думай, прежде чем стрелять! И ещё о «случайном» выстреле — в подтверждение вышесказанного. Это уже по рассказу участника события — Вовы Купцова. Едут они в кузове «Урала» на рыбалку — куда‑то в район Лунного, в верховья, кажется, реки Бохапчи. Как всегда, у одного — ружьё — опять же, на всякий случай. «Дорога», ясное дело, только для «Урала». Вдруг видят, что попутным курсом вдоль дороги бежит сохатый. Выстрел, и сохатый — наповал! Килограммов триста-четыреста мяса, куда уж тут на рыбалку ехать! Развернулись и порулили домой. Выехали на дорогу Омсукчан - Дукат — глядь, свой самосвал идёт. Быстренько решили: чтобы незаметно для любопытствующих было, перегрузить сохатого в самосвал, а самим, насвистывая, вернуться в посёлок как ни в чём не бывало, после чего сохатого незаметно кому-нибудь в сарай свалить, там разделать и мясо поделить. Но пока перегружали, мимо дукатовский автобус прошёл, а в автобусе участковый с Дуката ехал. Ну и конечно, приехал тот в поселковую милицию и рассказал, мол, на дороге чё‑то тяжёлое в самосвал перегружали, вы тут поинтересуйтесь... Когда самосвал въезжал в посёлок, им и поинтересовались... Добычу, разумеется, отнесли к незаконно добытой, браконьерской. Всей «бригадой» потом штраф оплачивали, так и не отведав сохатинки! Штраф, между прочим, был не мал‑не велик — тысячи полторы. В тех ещё деньгах... Ну а мясо то в поселковом магазине распродали... Охота рыбаков, или Рыбалка охотников Что это я всё: Сугой, да Сугой... Вроде в наших краях и других речек нет! Есть! Е‑е‑есть! Вот, к примеру, река Купка. И рыбалка там шикарная, и охота — что на зверя, что на перелётную птицу. И кстати, у Володи Купцова в тех местах километрах в десяти-двенадцати от дороги приличное зимовьё имелось. По осени Вовка охотился здесь на пушного зверя. А на весеннюю охоту он зимовьё уступил нам с Натальей, женой моей. Местечко это по трассе от Магадана не очень далеко, чуть более трёхсот километров, и до Омсукчана мы долетели на нашем «Москвиче» за считаные часы. По дороге неожиданно догнали оленя, который беспечно трусил потихоньку по центру трассы. Притормозили и едем за ним не спеша, рассматриваем животинку в деталях, наблюдаем как прыгает его беленький хвостик. Оленю деваться некуда — вдоль дороги громадный снежный бруствер. И катим мы так, в компании, наверное, километров с десяток. По капоту время от времени постукивают камешки, что из под копыт олешки вылетают. Но при первой же возможности олень спрыгнул с дороги и исчез в зарослях. Мы остановились, вышли из машины, помахали ему вслед, после чего поворотились к нашему «Москвичу». Маманя рóдная! В фаре — дырка! Камушек — видимо, из‑под копыта, — и по фаре... Мораль: а не пользуйся безысходностью другого — себе дороже обойдётся!
Ну, а из Омсукчана до зимовья только на «Урале» и можно добраться. Казалось бы: весна, середина мая, а в тайге снегу — что называется, «мама, не горюй!». Даже, извините, «до ветру» — и то, только на лыжах. Какая уж тут утиная охота! Пришлось нам переквалифицироваться в рыбаков. Снасти и бур мы в зимовье нашли, две пары лыж — там же. Погода отличная, а что ещё надо двум отпускникам! А уж рыбалка здесь отменная! На лыжах добрались до реки. Пробурили по бурке, сквозь них дно видно, как в телевизоре, и рыба ходит... Хариусы здоровенные, красавицы остроноски... Не успели удочки опустить — есть, рыбины на льду хвостами бьют. Ах, остроноска (сиг‑валёк, по‑вашему)! Горящая жаром серебряно-золотистая рыбина, переливающая по бокам всеми цветами радуги — от нежно‑голубого до ярко красного. Достанешь её на лёд — словно солнышко в пасмурный день брызнуло. По красоте с остроноской может сравниться только свежевыловленная корюшка, да и той далеко. Однако, сияет рыбка-остроноска пока лишь жива, а потом из всех цветов остаётся только тускнеющее на глазах серебро. Чтобы поймать остроноску, требуется определённая сноровка. Рыба подходит к крючку и стоит почти неподвижно в нескольких сантиметрах от приманки, выжидает чего‑то. Ротик у остроноски маленький — как таким можно насадку-шитика слизнуть?! Но чуть только шевельнёшь снастью, — и в какое‑то мгновение мормышка-«орочанка» пуста от наживки, а рыба спокойно уходит в сторону. Саму поклёвку, как и у хариуса, увидеть, пожалуй, не получится, уж больно проворна рыбка. Действовать приходится, скорее, интуитивно — предугадать тот момент, когда рыба наживку берёт, и тотчас подсечь. Так и сражаются рыбак и рыба — кто кого перехитрит, упредит. Забавно наблюдать за хариусами, «харитончиками». Мелочь мормышкой словно в футбол играет — точно, как ребятня во дворе. «Кивок» на удильнике то и дело подрагивает, а реальной поклёвки нет. Пока какой-нибудь нахалёнок все ж не польстится на шитика... Иное дело — ленок! Тот вылетает откуда‑то из глубин бурой торпедой, хватает мёртвой хваткой наживку вместе с мормышкой и продолжает свой неудержимый полёт. И тут будь внимателен рыбак: на всё‑про всё — доли секунды. Чуть зазевался — ленок и снасть оборвёт, а то и удильник под лёд утащит, вырвав его из рук незадачливого рыбачка.
...И вот мы рыбачим: и день, и два, и всю неделю... А солнышко — весеннее, и с каждым днём снег всё мягче и мягче... Подходит контрольное время, когда за нами «Урал» должен приехать. Машины нет. Да оно и понятно — по такому снегу с метровой толщины сугробам только на вездеходе добираться, да и то не факт, что пробьёшься. Решаем: весь груз — на себя; сами — на лыжи — и к трассе. Благо, хватило ума выйти ночью, ещё затемно, пока наст держит. Но как ни поспешали, последнюю треть пути брели, глубоко утопая в снегу. Приходилось не только ноги из сугробов вытаскивать, но и лыжи, а на них по пуду снега налипало. В общем, до машины, которая ожидала нас в контрольной точке при съезде с трассы, добрались на последнем издыхании. Наталья без чувств приставила ружьё к колесу и, сбросив рюкзак, залезла в кабину. Было видно, что никакими силами её оттуда уже не вытащить. Ладно, гружусь следом. В путь! В течение какого‑то времени прихожу в себя, пересчитываю в уме погруженные манатки. «Ната, а где твоё ружьё?» В ответ только хлопанье глазами: «А там... Наверное...» Приходится возвращаться. И действительно, ружьё «там». Только, разворачиваясь, автомобиль «втоптал» его в снег. Хорошо, что снег глубокий, ружьё целеньким осталось... Ну, а дальше — всё, как обычно: добрались до «Москвича» и через триста километров были уже дома. Не буди лиха...
Как‑то воскресным днём выбрались мы с Саней вместе с жёнами в лес. Отдохнуть от городской суеты, у костерка посидеть, чайку хлебнуть — провести время, так сказать, в глубоком отдыхе. Ружьишко я с собой взял, чем дал повод окружающим надо мной хихикать. Саня — так и вовсе незатейливо этак поинтересовался, а умею ли я стрелять? Ну что ж, задел ретивое! — Отойди подальше, да подбрось шапчонку. Он бросил, я выстрелил... Помните шапку почтальона Печкина после выстрела Шарика? Санина шапка не хуже получилась.
...Костерок наш потрескивал, сомы где‑то лениво шевелили плавниками и на крючок не шли, а разговоры всё продолжались и продолжались... Незаметно темы перетекли поближе к производственным. Я ведь, как Ираклий Андронников, рассказывать готов часами: и про «летающую» сваю, и про то как «Катерпиллары» по колымской трассе перегонял, и как наш самолётик при посадке вверх колёсами оказался, и как увиденный глухарь чуть было мне жизни не стоил, и как пурговали в сломанном вездеходе, и как делали заводной ковш под ПлЭС «Северное сияние‑4», как построили причал на Мысе Шмидта, а он в следующую зиму на лёд «самостоятельно» вылез... Да много ещё всяких «как» приключалось за четверть века моей походной жизни. За сваей свая
А с «летающей» сваей приключилось следующее. Устраивали свайное поле под будущий Госбанк. Сваи — камуфлетные. То есть бурят скважину, заливают туда с «кубик» жидкого бетона, закладывают взрывчаточку, опускают обыкновенную сваю и заряд подрывают. Свая, конечно, подпрыгивает, но это даже на руку — взрывчатка, уплотняя грунт, создаёт полость, которая заполняется бетоном, а cвая в тот бетон углубляется. В результате получается свая с набалдашником на конце, отчего после затвердевания бетона воспринимает бóльшую нагрузку. При закладке взрывчатки взрывник, каким‑то образом «словил ворону» и в одну из скважин заложил двойной заряд. Рванул... Свая и полетела... Как из миномёта... Упала на тротуар и перекрыла часть улицы Пушкина. Свая‑то — 12 метров. Пустяк, конечно, и, к счастью, обошлось благополучно, но шуму было много. Ещё бы! — центр города, однако.
Ну, вот, забивают очередную сваю. Всё, отказ сваи. Зовут прораба и при нём делают контрольную забивку. Ударяют раз, другой, третий — свая стоит как вкопанная. Очередной удар и... глядь, а сваи‑то и нет! Улетела в скважину! Стали разбираться, опустили грузик на верёвке — не достаёт до сваи! В конце концов разобрались. Автовокзал строили уже на освоенной площади, растительный слой был снят и грунт растеплили стоявшими здесь ранее домишками. А в грунте, на глубине 8‑10 метров, была ледяная линза. Она растаяла, и образовалась пустота. Вот почти до этой пустоты сваю забили и упёрлись в коренной грунт, а при контрольном доколачивании коренник не выдержал, и свая улетела в пустоту. Потом отступили немного от образовавшейся дырки, что, возможно, до центра Земли вела, и забили этих свай целый «куст». Так, на всякий случай — автовокзал‑то строить надо. И стоит же здание, по сегодняшний день стоит! На Чукотке На Мысе Шмидта (это посёлок так называется, а событие происходило в бухточке за мысом Вебер — это, примерно в четырёх километрах от посёлка; примерно столько же до национального села Рыркайпий) находилась входная база нашего объединения «Северовостозолото», то есть сюда приходили корабли с грузом, и производилась их рейдовая разгрузка в самоходные баржи типа «Северянка». Затем подошедшие к берегу баржи бульдозерами вытаскивали на берег, разгружали, грузы складировали и уж потом перегружали в автотранспорт. Как видите, технология несложная, но уж больно затратная. И вот местные умельцы предложили соорудить пирс, чтобы баржи, причалив к нему, разгружались кранами прямо в машины. Вроде как, разумно... На это дело подрядили наше Шмидтовское СУ и — вперёд! Причал начинается от берега и уходит в бухту. Строить начали зимой, ближе к весне, к тёплому времени. Бурстанки встали прямо на лёд и легко бурили и устанавливали сваи — трубы диаметром 273 мм. К приходу первого каравана соорудили метров триста причала. Ура ударникам труда! Летом провели просто блестящую разгрузку кораблей. Но лето на Чукотке — время недолгое. Подошла зима. Море замёрзло. На пирсе уже и живой души не встретишь. И вот при одном из посещений пирса начальство вдруг заметило, что настил как‑то горбатится. Установили наблюдение. И — что за чёрт! — пирс растёт, лезет вверх из океана! Чем дальше, тем больше! Чесали-чесали затылки и поняли: это лёд примерзает к трубам и по приливу вытаскивает их на высоту прибывших вод. В отлив лёд, конечно, опускается, но, так как скважина осыпается, свая назад не лезет. Таким образом дважды за сутки сваи и «подрастают». К следующей навигации пирс практически полностью вылез из грунта. Ну а нам поставлена была задача повыдёргивать оставшиеся сваи, чтобы они не мешали движению барж.
И раз уж речь пошла о Шмидтовском СУ, расскажу ещё одну историю. Заготавливали наши работники песчанно-гравийную смесь (ПГС) на Косе Двух Пилотов. Притащили туда большой экскаватор с ковшом 4,6 кубометра. Отработали лето хорошо, потому решили и в следующем году продолжить. А чего экскаватор назад в посёлок тащить? И места много занимает, и от пацанов охранять надо, а на Косу те вряд ли доберутся. Так и оставили в карьере. Пришла зима, одна за другой пошли пурги, позаметало, позанесло. В конце мая я прилетаю на Шмидт проверить готовность техники к летним работам. Проверил одно, другое, поехали экскаватор осматривать. Приехали... А экскаватора‑то и нет! Мужики «репы» чешут... Говорят: «Это вояки украли!» Ну, да, воинских частей на Шмидте полно, в том числе и стройбат, который стройкой занимался не меньше нашего СУ. Ну, бывало, подворовывали друг у друга по мелочи, что плохо лежит, но экскаватор стырить, такую громадину... Ох, вряд ли! Ходим по снегу, ногами заструги сшибаем... Вдруг возглас: «А это что?!» Водитель вездехода чуть дальше отошёл (ну, мало ли, зачем!). Ногой по застругу пнул, а там верхний блочок экскаватора, тот, что на самом верху стрелы стоит. Это его (экскаватор) за зиму так снегом занесло — и бугорка не осталось, ровнёхонько всё, стоим как в гладком поле, ни экскаватора, ни карьера не видно! Так, ладно — экскаватор, в тех местах и одноэтажные дома с крышей вместе заносит. К слову, строили мы там же подземное нефтехранилище. От посёлка далеко, дорог нет, в пургу или после оной не скоро до объекта доберёшься. Вот и поставили мы прямо на месте несколько больших армейских палаток. Пургой их сравняло с тундрой. Так и приходилось вход чуть не ежедневно бульдозером очищать.
А вот ещё одна история, происшедшая в тех краях. Строили мы там (в километре, примерно, от Рыркайпия) заводной ковш для плавучей электростанции «Северное сияние‑4». Сделать предстояло этакое озеро, в котором должны были разместится ПлЭС и заводной, из океана, канал. Земляные работы выполнялись механизировано, вот и поручили мне кураторство этих работ как главному механику Управления строительства «Магаданцветметстрой». Поставили мы в чистом поле, точнее, в тундре, на берегу Ледовитого океана электростанцию, компрессорную, притащили два бурстанка СДВВ, тяжёлые бульдозеры «ДЭТ‑250» и приступили к работам: бурим, взрываем «на рыхление» и выгребаем грунт бульдозерами — ничего хитрого. И когда дело уже шло к завершению, я по каким‑то прочим делам уехал в посёлок Полярный. А вернувшись был поставлен перед следующим свершившимся фактом. Бурильщики, которые двумя станками шли навстречу друг другу с противоположных концов ковша, две последние «захватки» (так называются условные линии, по которым с определённым шагом бурятся скважины для зарядов) по недогляду прораба выполнили практически вплотную друг к другу, что ни коим образом не соответствовало паспорту производимых работ. И теперь, если взорвать только одну «захватку», то другую, которая без взрывчатки ещё, попросту засыпет. А если зарядить обе и взрывать их одну за другой, то провода к электрозапалам второй линии наверняка пообрывает. И тогда после взрыва первой при взрыве второй появятся «отказы», а это самая страшная беда — вручную нужно «отказ» выкапывать. В общем, хрен редьки не слаще. Зачесали мы затылки: как быть — либо похерить одну линию скважин и бурить всё наново (ничего себе!), либо взрывать обе «захватки» одновременно? Эх, была не была, а рванём‑ка мы их разом! Страшновато, конечно, — посёлок рядом... И всё же взяли грех на себя, рванули... С нашей стороны в поселковых домах ни одного стекла не осталось — ударной волной все повышибало. Не позднее чем через пятнадцать минут нас посетил председатель поссовета. И хотя он — чукча, но поняли мы друг друга быстро — через час все строители, кто только мог стеклорез в руках держать, уже работали в посёлке.
А вам — всего доброго и только хороших приключений! Чтоб ваши дороги минули болота!
Магадан — Хабаровск, 2015‑2017 гг.
Благодарность. Спасибо братишке Сане за помощь в подготовке материала и предоставленный ресурс.
|
>
