Гнитецкий Эмиль, Ковалевич Алесь : другие произведения.

Благими намерениями

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Знаменитый сыскарь должен найти виновника, превратившего дочь могущественного короля в оборотня за несколько дней до её свадьбы, иначе начнётся война, способная перечертить границы нескольких государств.

Эмиль Гнитецкий

Алесь Ковалевич

Благими намерениями...

0x01 graphic

ПРОЛОГ

   Узкие улочки Любеца задыхались от мусора. Его выбрасывали на дорогу прямо из окон, не особо заботясь о том, попадёт он в кого-нибудь или нет. Нельзя сказать, что власти столицы Верузии совсем уж не пытались бороться со сложившимся порядком вещей. Когда мусора скапливалось столько, что он мешал движению повозок, городской голова приказывал его убрать. К несчастью, чистота и порядок поддерживались недолго. Не проходило и нескольких дней, как отходы снова начинали скапливаться в ужасающем количестве.
   И как бы специально нанятые люди ни чистили улицы от мусора, имелась другая неразрешимая проблема - тошнотворная вонь. Она была неистребима, и казалось, что запах нечистот был виден наяву, как утренний туман. Вездесущая и почти осязаемая телом плотная завеса. От неё не было спасения, и местами она была настольно едкой, что слезились глаза. Единственное, чего смогли добиться власти города, чтобы прохожих предупреждали двукратным "Разойдись, кидаю!", прежде чем выплеснуть помои. Некоторые, однако, пренебрегали и этим правилом, считая, что заботы о чистоте одежды - это исключительно заботы шагающих внизу.
   Два пышнобородых дварфа, толстый и худощавый, шагали по одной из таких улиц, ловя на себе изумлённые взгляды редких прохожих. Было чему удивляться. Несмотря на традиционные для жителей гор одеяния: длинные льняные рубахи, заправленные в полосатые промасленные шаровары и меховые шапки, своим ростом парочка не уступала среднему горожанину.
   - Ну и смердит здесь, Геци! Меч мне в глотку, до чего же смердит! Придумали для мусорщиков целый титул, ночные короли. А порядка нет. - Толстый дварф снял шапку и почесал лысину.
   - Да, господин Медард, с такими королями, как в Верузии, порядка нет и не будет, - подобострастно кивнул второй дварф. Глаза его сверкнули каким-то смешком.
   Толстяк отпил немного эля из небольшого бочонка, ухватив посуду за дно. Второй последовал его примеру.
   - Геци, кувалдой тебя по спине, долго нам ещё идти? Не зря ли пошли окольными путями?
   - Нет, господин Медард. Идти по оживлённым улицам - привлечь к себе слишком пристальное внимание.
   - Кажется мы и так не испытываем недостаток внимания! - проворчал богато одетый дварф и тут же вляпался в очередную лужу помоев.
   Очертания улиц оставались неровными: то расширялись до нескольких метров, то сужались до такой степени, что в проход едва могла втиснуться повозка. Один раз прошли перекрёсток, где сходилось пять или шесть улиц. В центре стоял колодец, у которого выстроилась очередь из женщин. Увидев странных дварфов, люди зашушукались, оторопело оглядывая парочку. Те торопливо проскочили оживлённый пятачок и юркнули в тихий переулок.
   - И чего они пялятся? Ни разу дварфа не видели?
   - Господин, наверное, их шокирует наш рост, - ответил Геци с той же смешинкой в глазах и, кажется, даже тихонько хрюкнул.
   - Ладно, ну их в пень! Долго ещё?! - Медард сделал очередной глоток эля.
   - Почти пришли. Осталось совсем немного.
   Снова свернули на узкую улочку. Даже в самые солнечные дни она оставалась затенённой из-за выступающих верхних этажей домов, стоявших по обе стороны. Каменные постройки были перемешаны с жилищами, сочетавшими в себе дерево или солому с глиной. В некоторых местах на уровне второго-третьего этажа дома над улицей соединялись балками, изредка раскрашенными.
   Свернув направо, прошли и эту улицу. Вдали виднелась большая, неправильной формы площадь, заполненная народом. Выделялся большой двухэтажный дом с колоннами, возле которого раскинулись торговые ряды. Над крышей висело здоровенное полотно с надписью:

"Летняя ярмарка Любеца открыта! Добро пожаловать!"

  
   - Пришли, господин Медард, - отрапортовал слуга, - Это центральный рынок имени князя Веруза Первого.
   - Наконец-то, - протянул первый, - Давай ещё раз глотнём за успех похода.
   Чокнулись бочонками, сделав по несколько глотков. Рыгнули.
   - Ну всё, рожи в бороды и вперёд!
   В рыночный квартал, казалось, стеклось пол-Любеца. Торговали всем, чем только было можно торговать. Внушительная часть рынка была поделена на ряды: кожевенный, рыбный, мясной, овощной, оружейный. На остальной части торговали вразнобой: кухонной утварью, гончарными изделиями и прочими предметами обихода.
   В центре площади красовались виселица и позорный столб, к которому был прикован какой-то мужчина. В узника изредка бросали гнилые овощи, тухлые яйца и мелкие предметы. За несчастным были выставлены колья с насаженными головами. К каждому колу полагалась табличка, на которой надпись "Я шпионил в пользу Хасии" была понятна каждому горожанину. Иногда попадались стражники. В самом конце рынка был, обозначенный вывеской, "Ряд девок", где любезные торговки, которых называли "мамками", расхваливали на все лады живой товар. Чуть сбоку были наспех сбиты подмостки, на которых заезжая труппа давала импровизированное представление. Имелись также здесь дрессировщики зверей и жонглёры.
   Сотни криков слились в монотонный гул. На базаре присутствовали все сословия: простолюдины, ремесленники, слуги, увечные и нищие, богатые вельможи, охраняемые вооружёнными до зубов солдатами, которые не церемонились, если господину не уступали место. В самом правом ряду, у раскидистых деревьев виднелся стальной куб из толстых прутьев, в котором четверо вооружённых деревянными мечами слепых горбунов пытались забить до смерти здорового кабана. Толпа зевак вокруг улюлюкала, визжала и плевала в слепых, подбадривая. Били они больше друг друга, чем животное, причиняя себе довольно серьёзные увечья, но это только распаляло зрителей.
   Дварфы подошли к рынку и стали ходить по рядам, изредка переглядываясь. Горожане посматривали на них с любопытством, перемешанным с удивлением. Парочка, ни на кого не обращая внимания, вальяжно и неторопливо осматривала ряды. Торговали в основном лавессиды: смуглые, горбоносые, с плоскими шляпами, у которых козырёк значительно был удлинён в передней части. Тут и там слышны были гортанные крики и своеобразный акцент.
   - Эй, дорогой, сюда ходи, товар смотри, да! Что ищешь, дорогой? - прокричал дварфам какой-то торговец.
   - Да как бы сказать-то, уважаемый. Не местные мы. Очень нам расхваливали эту ярмарку наши друзья. Вот решили приехать, посмотреть. А ищу, как бы это сказать... В общем огород у меня маленький и овощи на нём плохо растут, да и те жухлые какие-то, чахлые... Подкормить чем не найдётся?
   - Ты откуда?
   - С Ноортокса я, с земель дварфов. Почва там плохая, растениям туго приходится.
   - Ой, дорогой, не похож ты на дварфа, и друг твой тоже! Те - низенькие такие, коренастые. А вы высокие, худые, толстые, да.
   - Вот и овощи у меня маленькие. А я хочу, чтоб были такие же большие как я. Смекаешь?
   Торговец улыбнулся от уха до уха и словно бы стало светлее от его беззубой улыбающейся хари.
   - Иди за Арчи, дорогой. Возможно, мы тебе поможем, да. Только это стоит очень больших денег. Очень больших.
   Тот, кого назвали Арчи, поманил Медарда пальцем, и через несколько мгновений они уже заходили за угол дома, выбрав спокойный пятачок под деревом. Геци был остановлен на почтенном расстоянии и теперь допивал свой эль, нервно расчёсывая лицо под бородой.
   - Слушай, есть способ тебе помочь, - заговорил лавессид с точно таким же выговором, что и первый, смотря по сторонам, - Но дорого, понимаешь?
   - А что за способ-то? - поинтересовался дварф, почесав пузо.
   - Скажем так, есть одно очень хорошее средство. Одна капелька - и твой маленький овощ, становится вот таким гигантом, - сначала показал небольшое расстояние между ладошками, а потом развёл руки в стороны лавессид, - только дорого это. Нерентабельно для овощей. Понимаешь, да?
   Медард чуть не подпрыгнул на месте, но сдержался.
   - Разберемся. Показывай своё средство!
   Арчи повёл дварфа за дом, где располагалась огороженная плетнём стоянка телег. На дереве висел жестяной квадрат, с выведенной краской руной "Р" внутри. Чуть поодаль был приколочен ещё один знак: косой крест внутри красного круга, а чуть ниже - прямоугольная табличка, на которой была нарисована лошадь, запряжённая телегой, вторая телега стояла передними колёсами на первой.
   Геци было увязался за ними, но знаком ему было велено оставаться на месте и дожидаться господина. Тот досадливо сплюнул и прислонился к стене, скрестив руки. Тем временем проводник велел подождать и юркнул в неприметную крытую телегу, которую сторожили два охранника, причём, из городского патруля. Минут через пять Арчи вышел, подошёл к заказчику и шепнул на ухо:
   - Хозяин готов поговорить с тобой, дорогой. Только, - шепнул, - Товар не совсем разрешённый, ну ты понял, да?
   - А как же эти? - украдкой показал на стражников, - Не поймают?
   Арчи рассмеялся и выразительно подмигнул:
   - С ними проблем не будет, всё улажено. Заходи.
   Медард втиснулся в крытку и за ним тотчас же задёрнули вход. Снаружи свет не проникал, а внутри всё освещались единственной тусклой свечой. Дварф увидел человека, сидящего за столом. Лицо восседавшего было видно не очень хорошо, но в центре огромным пятном выделялся большой лавессидский нос.
   - Говорят, ты купить одну вещь хочешь, - раздался на удивление мягкий, музыкальный голос, практически без акцента, - Интересный ты... дварф.
   Медард кивнул, предпочитая пока молчать. Кто-то, чьего лица он не заметил, сдержанно хихикнул.
   - Ну что ж, есть у нас один товар, который поможет тебе. Деньги имеются?
   Тот показал мешочек, набитый монетами.
   Человек покопался в сундуке, скорее для виду, вытащил оттуда два маленьких пузырька.
   - Это что?
   - Как раз то, что ты ищешь, драгоценный. Это нужный тебе эликсир.
   - Посмотреть можно?
   - Гляди, драгоценный, - лавессид придвинул свечу поближе к пузырькам, и дварф увидел, что один из них был оранжевого цвета, а другой - светло-синего.
   - Однако... - протянул покупатель, - А из чего он?
   - Это тайна, драгоценный. Весь рецепт я тебе поведать не могу, его изобрели хоббиты. Когда они проиграли войну, он оказался у нас. Значит, - приготовился загибать пальцы, - Кровь убитого сансэдарского ребёнка не старше трёх месяцев, слизь василиска, молофья оборотня в тот момент, когда он является волком, рвота кошки, которая отравилась белладонной, перемешанная с её же мочой... Но это малая часть, и именно из-за этой малой части элексир под запретом на всем континенте.
   - А почему ребёнок именно сансэдарский?
   - Да кто ж этих хоббитов знает. Но работает. Никто не жаловался. Да, чтобы ты знал, я его не изготоваливаю, только продаю. Слушай, драгоценный ты зачем вообще такие вопросы задаешь? Вообще подозрительно всё это, дварф, похожий на человека выращивает овощи. Дварф - огородник!
   - Ладно-ладно, - покраснел Медард, - Не совсем в овощах, то есть, и в овощах в том числе. Огурец у меня маленький... Надо бы увеличить...
   Мощный взрыв хохота обрушился на Медарда. Он ощущал эти колебания всем телом. Чувство было такое, будто он попал внутрь исполинского музыкального инструмента, настроенного на одну ноту. На смех словно из ниоткуда возникли озадаченные стражники, но лавессид только махнул рукой, вытирая другой проступившие слёзы.
   - Уморил, драгоценный. Смотри: вот этот, оранжевый - увеличивает. Если слишком большой... огурец вырос... - торговец прыснул со смеху, ударив ладошкой по столу, - Капнешь из второй бутылочки. Работает быстро, надёжно, не ядовитый. Сто двадцать гривней!
   Медард, до этого спрятав рожу в бороду, дёрнулся и жалобно протянул:
   - Сколько?! Сто двадцать?! Это же не просто много, это настоящий грабеж!
   - Конечно, много, но оно того стоит. Женщинам нравится. Да, забыл сказать, результат держится примерно один месяц. Тебе надолго хватит, и на помидоры с огурцами, - захихикал лавессид, - ещё останется.
   Дварф вытащил мешочек, взвесил на руке.
   - У меня только сто.
   - Мало, - с сожалением ответил торговец.
   - У слуги моего ещё монет пять-восемь наскребу, - с надеждой кинул Медард.
   Лавессид забарабанил пальцами по столу, пристально посмотрел на дварфа, помешкал и выпалил:
   - Ладно, за сто отдаю, так уж и быть. Не надо никуда ходить. Рассмешил ты меня, скидку сделаю. В убыток себе продаю, драгоценный. Давай сюда мешочек свой, я пересчитаю, - нагнулся, поставил на стол два небольших кубка и бутыль. - Разливай пока.
   - Это что?
   - Настоящий лавессидский самогон! Первач. Ты такого и не пил никогда! Наливай, не бойся. Покупку надо обмыть.
   Чокнулись. Дварф выпил жидкость одним глотком, и его пробила мелкая дрожь.
   - Ух-ха-а! Вот это продрало!
   Лавессид пересчитал монеты, улыбнулся.
   - Всё, драгоценный, сделка состоялась. Прячь пузырьки подальше и никому не показывай. Не бойся, всё работает наилучшим образом, мне репутацию терять ни к чему. Покупатель бережно убрал товар в потайной карман, пожал руку и вышел на улицу. Кивнул охранникам и побрёл в сторону плетеного забора.
   Первое, что он увидел, прикрыв за собой ворота: его слуга Геци, которого обступила добрая дюжина низеньких крепышей. Коренастые, широкоплечие, ростом около полутора ярдов, одетые в такие же полосатые шаровары, они ходили кругами вокруг него и пытались что-то узнать. Геци отворачивался, отрывисто говорил, давал всем видом понять, что разговаривать не намерен. А ещё был очень обескуражен.
   "Карлики проклятые, - стиснул зубы и зашипел Медгар, - Вас-то тут и ждали.
   Он сглотнул ком в горле и бодрой походкой зашагал к толпе. Лавессидский самогон, смешавшись с элем, ударил в голову.
   - Кто такие? Чего надо? - грозно спросил Медард.
   - Поговорить надо.
   - Зачем?
   - Просто надо! Трудно что ли?
   - Не хочу я с вами говорить! - Медард попытался ухватить Геци за рукав, но его оттёрли, взяв в полукольцо.
   - Ты чего такой странный, большой?
   - Какое ваше дело вообще? Чего пристали?!
   - Откуда ты?! Отвечай! - прорычал самый крепкий дварф, видимо, старший.
   - Что за идиотская привычка отвечать вопросом на вопрос?! Как хоббиты прямо. Из Ноортокса!
   - Из какого клана? - повторил вопрос дварф.
   - Да идите вы к лешему! - взорвался Медард, - не вашего ума дело! Оттуда, где дварфы нормальные, а не такие идиоты, как вы! Надоели уже, хуже гномов! Вообще, у нас дела, - резко толкнул двоих дварфов, взял под локоть Геци, напряжённо ждущего исхода разговора и попытался уйти. Кто-то вцепился в его колет и потянул на себя.
   - Он сравнил нас с гномами!
   - Разговор не окончен!
   - Да бей их! Чего они под нас вырядились?!
   Тут Медард не выдержал и двинул коленом близстоящего дварфа, распинал руками остальных и бросился бежать, вопя во всю глотку "Люди! Дварфы дварфов бьют!". Геци увязался за ним, но был остановлен. Несколько побежали за ним. Поскольку перебирали они ногами быстрее, чем добыча, то вскоре нагнали его и повалили на землю. Он пробовал отбиваться руками и ногами, но вскоре понял, что бьют скорее всё-таки его, и получается это весьма больно. На шум драки стеклась толпа. Кто-то начал заступаться за Медарда с Геци, кто-то встал на сторону дварфов. Наконец, показалась стража, к которой понеслись трое бородачей и стали что-то торопливо объяснять, дёргая за рукава. Распинав дерущихся, солдаты скрутили парочку и поволокли прочь с рынка под ругательства и оскорбления коренастых карликов.
  

ГЛАВА 1

   Король Гардарии Ровид, при жизни прозванный Великим, был ещё достаточно молод, но на голове у него не было волос, которые не тронула бы седина. Несмотря на кажущуюся грузность, государь был ловок и проворен, к тому же в отличие от соседних правителей предпочитал праздным пирушкам охоту и упражнения с оружием. Под стать ему были и его дети: будущий наследник престола Кисеб, являвшийся лучшим фехтовальщиком королевства и неоднократно выигрывавший рыцарские турниры Гардарии и сопредельных княжеств, и младшая Тествера, способная поспорить стройностью с нереидами, а высокой грудью с нимфами и русалками. В последнее время Ровид с Кисебом оттачивали владение мечом каждое утро.
   Молодой мужчина, без стука вошедший в тренировочный зал, как раз застал короля с сыном за вольтами и пируэтами. Вошел бесшумно, поэтому сразу его не заметили. Был он одет в стеганый камзол и недавно начавшие входить в моду шоссы. Мышиного цвета плащ с капюшоном посетитель успел снять и держал в руке. Одежда была покрыта слоем пыли. Вкупе с резким запахом конского пота не было сомнений, что до королевского замка ему пришлось совершить длительный конный переход. Посетитель переложил плащ из одной руки в другую и деликатно кашлянул, привлекая внимание. Ровид, успев парировать выпад сына, резко развернулся и замер в стойке, однако, узнав вошедшего, сразу расслабился. Кисеб же отсалютовал мечом и бросил его подобно копью, попав в деревянный манекен, изображавший противника. Точно в голову. Сталь завибрировала и зазвенела.
   - Как мальчишка, - шутливо посетовал Ровид, - постыдился бы при графе.
   Королевич довольно осклабился и подошел к вошедшему мужчине. Чуть приобнявшись, они похлопали друг друга по плечам.
   - Оставляю Вас, милостивые государи, - Кисеб показушно раскланялся, и, увернувшись от отеческого подзатыльника, покинул комнату.
   - Всё ещё продолжаете тренироваться, Ваше величество? - с улыбкой спросил вошедший мужчина.
   - Приходится чаще поддерживать форму, - объяснил Ровид, - знаешь же, что я не люблю ходить с охраной. Народ обижается. А к народу надо быть ближе.
   - Я не одобряю этого, Ваше величество, знаете же. Как бы Вас ни любили, как бы ни уважали, однако, найдется несколько умалишенных, которые захотят войти в летописи, как убийцы Ровида Великого. Да и Ваши упражнения не защитят ни от арбалетного болта, выпущенного с крыши наёмным убийцей, ни от мага-ассасина, ни от яда.
   - Ну, хватит, граф! Я позвал тебя не для того, чтобы ты читал мне нотации, как ребенку. Я прожил на свете почти полвека и, представь себе, не помню ни одного покушения. Лучше перейдем к делу.
   Ровид подошел к полированному столу, неведомо как оказавшемуся в тренировочном зале. Опустился на скамью, откупорил бутыль с вином и разлил по кубкам. Знаком приказал графу присоединяться.
   - Дело, на которое я собираюсь тебя послать, Панкурт, - продолжил король, - настолько тайное, как видишь, что я предпочел отослать слуг и самому прислуживать за столом.
   Собеседник пригубил вино и одобрительно причмокнул губами. Немного помолчал.
   - Свадьба Тестверы? - наконец спросил он.
   - Я даже не буду удивляться твоей проницательности, граф. Недаром ты считаешься лучшим сыскарем Гардарии. Да, дело связано именно с этим. Через две недели свадьба, - король немного замялся, - а вчера утром я получил такое письмо.
   Ровид протянул графу надорванный конверт.
   - Король! Свадьба Тестверы и Блоднека недопустима. В Ваших интересах её отменить, иначе могут быть плохие последствия. Подумайте о дочери. Доброжелатель. - Прочитал сыскарь. - Хм, твою гвардию, мою кавалькаду. Какое странное послание.
   - Кастелян говорит, что письмо попало вместе с прошениями крестьян о налоговой амнистии. Я надеюсь, что ты сможешь выяснить, как оно туда попало.
   - Пергамент Верузийский, экспортный, - задумался, просматривая на свет бумагу, сыскарь, - попробовать, разумеется, можно. Однако я готов биться об заклад, что старосте, который нёс прошения, это письмо подбросили в городской толчее. Ещё процентов десять вероятности, что письмо от самого Гинеуса. Князь пошел на попятную, отказывается от договоров и от свадьбы, напрямую сказать боится и шлет якобы анонимные послания, ну и один процент, что это чья-то неудавшаяся шутка.
   - Гинеус не может пойти на попятную, те земли с выходом к морю, которые он передает нам после свадьбы, у них со дня на день оттяпала бы Хасия, еще и половину Верузии захватив в придачу. По договорам, которые мы через неделю поедем подписывать с Тестверой, я не просто меняю дочь на земли с выходом к Тишайшему морю, а обязуюсь помочь Верузии четвертью своей армии в предстоящей войне. Впрочем, я сомневаюсь, что эта война будет, после того как эти земли станут нашими. Так, теперь далее. Карательная экспедиция. Я склоняюсь к тому, что в деле замешаны либо интриганы при дворе князя, либо хасийцы, либо лавессиды, которые никак не могут сосватать свою дурнушку с заячьей губой.
   Король усмехнулся, залпом выпил остатки вина и снова наполнил кубки.
   - В таком, случае необходимо посетить Верузию и выяснить насколько актуально это таинственное послание. Ну и, разумеется, найти его автора, - проговорил сыскарь.
   - Именно, дорогой мой Панкурт, - обрадовался король, - именно! Хоть ты и не шпион, а сыскарь, думаю, что у тебя всё получится. Если найдешь автора - это будет великолепно, но самое главное разузнать какие настроения у верузийского народа, в связи с предстоящей свадьбой, что думают при дворе, не ошиваются ли в столице шпионы из Хасии. Не хотелось бы, чтобы первая брачная ночь моей дочери сразу стала последней, она не так ловко владеет мечом, как её брат. Однако ещё раз подчеркну, всё нужно делать в строжайшей тайне. О письме не знает никто, ни Гинеус, ни Блоднек, ни Тествера, тем более. Я показывал его только Кисебу, он сразу же порекомендовал мне привлечь тебя. Кто, если не Панкурт Мольх?
   Сыщик внимательно слушал, склонив голову набок.
   - Поскольку всё нужно сохранить в тайне, в Любец необходимо попасть под видом какого-нибудь купца. У них сейчас полувоенное положение, кажется. Кого попало, в город не пускают, - ответил он.
   - О легитимности твоего пребывания в Верузии я позаботился, - прервал Ровид, - вот пропуск, подписанный Гинеусом. Он на предъявителя, с печатью, подписью, всё как полагается. Ты поедешь в их столицу от своего имени, например, в отпуск. Оденься получше. Можешь взять лошадь из королевской конюшни, чтобы все увидели мой герб. Пусть все знают, что ты из Гардарии. Если какой-то курвин сын что-то и замышляет против моей дочери, твой открытый приезд вызовет гораздо меньше подозрений, нежели ты бы решил посетить Любец инкогнито. Ты все-таки личность достаточно известная в сопредельных государствах.
   - Как будет угодно вашему величеству. Хоть я и предпочитаю путешествовать, не афишируя себя, но в ваших словах есть зерно истины. Буду строить из себя напыщенного индюка из Киоса, который приехал дегустировать вина и договариваться об их экспорте в Гардарию.
   - Вина, кстати, в Любеце действительно изумительные, как и местные женщины.
   - Так значит, по всему выходит, что Верузия - прекрасная, как жемчужина, южная страна? - Мольх хмыкнул.
   - Была бы прекрасной, если б не Гинеус с Блоднеком. Знал бы ты, Панкурт, как я не хочу выдавать дочь за этого толстого тюфяка. А какими масляными глазками он смотрел на неё во время их последнего визита. Хотелось отрезать ему уши. Однако интересы государства превыше всего! Потомки еще возблагодарят и меня и Тестверу за выход к Тишайшему морю. Какие перспективы открываются для торговли! Империя Лавессидов, Метеллан, Тагорн. Сколько наши купцы сэкономят времени и денег, если будут добираться туда морем.
   - Но ваше величество, почему бы просто не отобрать эти земли силой?
   - Ты не первый, кто задает мне этот вопрос, Панкурт. Не первый и скорее всего не последний. Знаешь, я доверяю тебе, как родному сыну, но этого ты, наверняка, еще не знаешь. Этот брак гораздо выгоднее Верузии.
   - Так я же и говорю!
   - Не перебивай, Мольх, - поморщился король, - Верузия передает нам земли с выходом к морю, но мы тоже не остаемся в долгу. Влынь и Поспеж на юго-западе отходят Гинеусу.
   - Влынь? - вскочил сыскарь, - ваше величество, но это же...
   - Сядь и успокойся Мольх. Я ничего не делаю просто так. В конце концов, эти земли равно или поздно будет принадлежать моим внукам.
   - Ну а что что же влыняне, что жители Поспежа? Они об этом знают?
   - Знают, к несчастью. В Гардарии вспыхнул первый за столетие бунт. Какие-то выродки отравили колодцы и водоемы, пришлось вводить карантин, чтобы зараза не пришла в Киос.
   Панкурт теребил за мочку уха, поджав губы.
   - Езжай, Панкурт. С проблемами в Гардарии разберется Кисеб, а ты постарайся устранить проблемы в Любеце.
   Сыскарь встал из-за стола.
   - Я отосплюсь, Ваше величество, если не возражаете, и рано утром отправлюсь в путь, чтоб поспеть в Любец до заката второго дня. Если что-нибудь выясню, постараюсь отправить весточку при помощи кристалла зова. Зашифрую естественно, ключ к шифру знает только Кисеб и пара моих подопечных. Давать знать о себе постараюсь каждое утро.
   - Бери, разумеется, - король махнул рукой. - И пропуск не забудь!
   Сыскарь сунул свиток, подписанный Гинеусом, во внутренний карман, склонил голову, развернулся и приготовился уйти.
   - Панкурт, постой. Я понимаю, что совместное распитие вина - лучший способ выяснить что-либо, но не увлекайся. Не приведи Праматерь, чтобы все вышло как у гномов, в Палиссе.
   Сыскарь покраснел и немного ссутулился.
   - Что Вы, Ваше величество. Даже и не думайте беспокоиться.
   - Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы делать это, - назидательно произнёс король.
  
  

***

  
   К первой ночи Мольх практически достиг южной границы Гардарии. Последним более-менее крупным городом был Харкин, переименованный недавно в Гинск в честь заключения договоров между Верузией и Гардарией. За ним начиналась приграничная полоса и таможенный контроль. Сыскарь заранее решил не мудрствовать, а остановиться на ночлег в доме своего старого приятеля Лофара, служившим в южном районе Гардарии в качестве шателена.
   Дом чиновника Мольх нашел без труда. Постучался, представился вышедшей на крыльцо молодой зеленоглазой кастелянше. Через несколько минут послышались грузные торопливые шаги и на пороге возник Лофар - улыбающийся добродушный толстяк.
   - Разрази меня гром и молния! Какие люди, и без охраны! Панкурт! Собственной персоной! Ну что же ты стоишь, проходи! - засуетился Лофар, - Сейчас распоряжусь отвести твоего скакуна в конюшню.
   Старые друзья сердечно обнялись, и Лофар сразу же предложил перекусить. Та же кастелянша принесла теплую еще похлёбку с телятиной в большом горшке и несколько куропаток, сдобренных мускатным орехом. Вино было розовое, с восточных виноградников. Уходившую зеленоглазку сыскарь не преминул ущипнуть.
   Хозяин и гость расположились у камина, в процессе трапезы вспоминая университетские годы. Они вместе окончили младшие курсы сыскарей, только Мольх пошёл по этой стезе дальше, а Лофар решил получать образование в части управления уделами. После обсуждения профессоров, сокурсниц и студенческих попоек разговор перешёл в русло текущих событий.
   - Ну, дружище, что тут происходит? Какие новости с южных земель? - сыщик развёл руки в стороны и потянулся до хруста в костях.
   - Знаешь, Панкурт, нам не до соседей, у нас и так тут тихая паника. Даже и не знаем, что делать. Слышал ли ты что-нибудь относительно событий в замке герцога Самуса?
   - Продолжай, - ответил Мольх, - меня полгода не было в Гардарии, я даже не знаю о последних новостях в Киосе, не то, что на окраинах.
   - Дело деликатное, если не сказать секретное, но тебе я расскажу. У герцога были выкрадены некие бумаги чрезвычайной важности. А самое необычное в том, что новый владелец бумаг известен, и украденное всё ещё находится у него.
   - Ничего себе, - сыскарь вскинул брови вверх, - И откуда это известно?
   - Это очевидно, так как документ похищен примерно пять недель назад, а никаких последствий не произошло. Рискну полагать, что эти бумаги наделяют определенной властью того, кто ими владеет. Сам понимаешь, допрашивать бесполезно, арестовывать - тем более. Щекотливость ситуации состоит так же в том, что содержание этих бумаг не должно быть известно широким массам ни в коем случае. Так мне во всяком случае доложили.
   - Не совсем понятно, - ответил граф, - тебе поручили это дело?
   - Да, герцог очень просил меня лично разобраться в этой ситуации. Я ведь тоже, в какой-то мере сыскарь.
   - А что это за бумаги? Попробуй сказать яснее, - попросил Мольх.
   - Скажем так, их передача третьему лицу поставит под угрозу честь и благополучие герцога. Следовательно, обладатель такого весомого аргумента, может диктовать любые условия.
   - Шантаж? Весьма дерзко. Будь я неотёсанным мужланом, вздёрнул бы его на дыбе, но в Гардарии пытки запрещены.
   - Мы уже рассматривали такой вариант. Похитить его и вывести в Верузию, уж там бы его обработали. Но это слишком хлопотное дело.
   - Так у кого же сейчас эти бумаги?
   - Он тоже не последнее лицо здесь. Глава таможни по этому округу, Пиндар.
   Мольх присвистнул:
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! А как же его вычислили?
   - Да он и не скрывался. Проблема в том, что мы не можем просто взять его и тряхнуть. Герцог строго-настрого запретил применять силовые методы. Видимо, на кон поставлено очень многое, и грубое вмешательство только навредит. Не исключено, что у похитителя есть сообщник, которому даны инструкции предать содержание бумаг гласности в случае ареста главы таможни.
   - Весьма разумное допущение. Кстати, а как выглядят эти бумаги? - спросил Мольх.
   - Письмо. Обычное письмо в конверте.
   - Иными словами, если я всё верно понял, никаких условий выдвинуто до сих пор не было, то есть именно обладание, а не публикация этого письма даёт некую власть главе таможни над герцогом?
   - Да, Панкурт. Я со своими людьми много раз тайно обыскивал его особняк, но безрезультатно. Главная трудность заключалась в том, чтобы никто не заподозрил худого.
   - А если предположить, что это письмо он носит при себе?
   - Исключено, Панкурт, - розовощёкий Лофар отправил в рот очередной кусок куропатки, - Его грабили подосланные мной люди. Точнее, под предлогом ограбления они его тщательным образом обыскали. Пусто. Труднее всего было обезвредить двух стражников, которые таскаются за ним повсюду.
   - Подробнее, - Мольх встал, подкинул пару поленьев в камин, наполнил кубки вином и уселся поудобнее, закинув ногу на ногу.
   - Таможенник часто уходит на всю ночь. Слуги у него в отсутствие хозяина добропорядочностью не отличаются и тоже разбегаются по ночным шинкам. Подослать своего человека, чтобы он их спаивал дармовым угощением, труда мне не составило. Четыре недели я почти еженощно обыскивал особняк главы таможни. Подобрать ключ к любому замку для меня не проблема. На карту поставлено очень многое, да и солидная награда - тут не последнее. Мы с ребятами перевернули всё вверх дном, тогда я убедился в хитрости похитителя. Чего мы только не нашли в его тайниках, но письма нет.
   - А ты абсолютно уверен, что письмо находится у него дома? Может, он спрятал его в другом месте?
   - Сомневаюсь. События в замке герцога говорят о том, что письмо должно быть под рукой у таможенника. Кроме того, он должен обладать возможностью воспользоваться им незамедлительно.
   - Ясно. Тогда расскажи о своих поисках более обстоятельно, Лофар.
   Хозяин посмотрел на потолок и тряхнул головой.
   - Мы обыскали решительно всё: сверху донизу, комнату за комнатой. Начали с мебели. Исследовали и простучали каждый кирпичик в доме по дюйму. Ни один тайник не остался незамеченным. Проверили даже ножки столов и стульев.
   - Думаю, что проверили зеркала, кровати, бельё, ковры, занавески, факелы?
   - Разумеется! А когда покончили с мебелью, взялись за здание. Мы разделили его на условные квадраты, затем исследовали всё самым тщательным образом, не забыв про окна и подоконники. Осмотрели так же поверхность дома и вымощенный камнем подход. Никаких повреждений.
   - Библиотека, личные бумаги? - спросил сыскарь.
   - Конечно! Каждый фолиант перелистали постранично, проверили переплёты, переворошили все бумаги таможенника. Далее, принялись за полы, картины, гобелены.
   - Подвал и чердак?
   - С такой же тщательностью, как и мебель. Исследовали все потолки на предмет тайников. Осмотрели даже деревья в саду. Ничего нет. Скажу тебе больше: в течение трёх ночей мы тщательно измеряли дом снаружи и внутри, нарисовали подробный план, исследовали каждый камень. Уверен, подробнее сделать зарисовку невозможно в принципе.
   Мольх дёрнул себя за мочку уха, отпил из кубка и задумался.
   - Когда состоится следующий поход в тот дом?
   - Примерно через час. Мои люди уже дежурят на месте. Как только особняк будет пуст - мы принимаемся за новый обыск. Хочешь составить компанию?
   - Не откажусь, - произнёс сыскарь. - И последнее: захвати конверт, лист бумаги, чернильницу и перо. Всё вопросы потом, дорогой Лофар.
   Жилище главного таможенника Пиндара представляло собой двухэтажный каменный дом. На первом этаже располагалась прихожая, кухня, подсобные помещения и комнаты для слуг. На втором этаже была жилая площадь для хозяина, включавшая в себя два смежных просторных зала с выложенным цветными плитками полом. Наличествовало также несколько небольших ниш, предназначенных под личные вещи. В окна были вставлены разноцветные стёклышки, оправленные в свинцовую раму. С одной стороны они выходили на улицу, с другой - во внутренний двор, где росли цветы и садовые деревья.
   В каждом зале, украшенным различными картинами и поучительными надписями, было по большому камину, доходящему до потолка с выступающими балками. Рядом лежали дрова для растопки. Меблировка не сказать, что была скудной, но и не особо роскошной: несколько ларей, сундуков, буфеты и серванты для посуды. В одном зале был складной стол, лавки, несколько сидений со спинками, видимо, для почётных гостей. В другом помещении пространство было поделено свисавшим с потолка гобеленом, деля его на неравные комнаты, примерно один-к-трём. В большой располагалась спальня хозяина дома, стены которой были искусно отделами камнями и мехами. В маленькой, очевидно, был рабочий кабинет. В нём имелся резной стол, стулья, шкаф для фолиантов, куча бумаг и письменных принадлежностей.
   Мольх не спеша осмотрел все помещения, прошёл в зал для гостей и сел на стул у окна. Лофар и трое его людей расположились на лавке за сложенным столом.
   - Богато живет ваш Пиндар, ничего не скажешь. Видимо добропорядочностю он не отличается.
   - Не пойман - не вор, - констатировал один из коллег Лофара.
   - Ну да ладно. С чего вы сегодня намерены начать поиски? - спросил сыскарь.
   - Мы хотим ещё раз обыскать первый этаж. Кажется, недостаточно хорошо исследовали прихожую.
   - В этом нет необходимости, приятель. Письмо находится в этой комнате, - ответил граф, выдержав паузу.
   Лица всех четверых застыли в удивлении.
   - Где оно, гром и молния?! Панкурт?! Где?! - вскочил и дрожащим голосом произнёс шателен.
   Мольх, провожаемый напряжёнными взглядами, подошёл к камину, сбоку которого на разлохмаченной бечевке висела грязная картонная сумочка, предназначенная для кресала и щепок, что шли на растопку камина. Поддел её одним пальцем, сняв с крючка, повертел и вытащил из неё за уголок мятый, небрежно надорванный конверт.
   Присутствующие ахнули.
   - Вы это искали? - протянул Лофару.
   Тот судорожно вцепился в находку, трясущимися руками развернул, прочёл несколько строк, потом, забыв о всякой осторожности, стал бегать из стороны в сторону, крича "Вот оно! Вот оно! Нашлось, нашлось!".
   - Видите, всё оказалось просто, - произнёс Мольх.
   - Но как?! Как у тебя это получилось?! - воскликнул Лофар.
   - Видишь ли, по-своему вы сделали всё правильно. Настойчивости и изобретательности вам не занимать. Хитрость, тщательность, изощрённость - да, это необходимо в таком деле, как сыск. Но у монеты есть две стороны: вы исчерпали все возможности в том направлении, в котором действовали, забыв про другие.
   - Поясни, Панкурт. Мы месяц не могли найти то, что ты нашёл за пять минут!
   Четыре пары глаз с восхищением глядели на сыскаря.
   - Меры, которые вы приняли, перевернув этот дом по камешку, были безупречны, в этом я не сомневаюсь. Если бы письмо находилось в тайнике, вы бы его обнаружили, так или иначе. Но к данному человеку ваш метод оказался неприменимым. Система хитроумных способов обыска вынудила вас идти по неверному пути. И парадокс в том, что поставленная задача была слишком глубоко воспринята, и это толкнуло вас, милсдари, на неверный путь. В другом случае, слишком поверхностный обыск дал бы те же результаты, если действительно существовал тайник. Вы хорошо осматривали библиотеку таможенника?
   - Да, мы перевернули каждый листик, Панкурт. Но письмо-то оказалось в другом месте, что ты и показал!
   - Я хочу сказать, что на корешки фолиантов вы, конечно, внимания не обратили, так как были всецело поглощены поиском письма. А между тем книги могут сказать о владельце очень многое. Я сам собираю фолианты и имею об этом кое-какие представления. Наш таможенник - большой любитель прозы и поэзии. Профессия таможенника подразумевает интриганство и изощрённость, мне приходилось с ними сталкиваться не раз, когда по просьбе Ровида я расследовал запутанные дела. А таможенник, увлекающийся гуманитарными предметами - это нечто вон из ряда выходящее. Такой человек не может мыслить и действовать линейно и математически, тогда как вы сосредоточили свои поиски строго по законам математики. И проиграли. Скажу даже больше, дорогой Лофар... - Мольх сделал паузу.
   - Я внимательно слушаю.
   - Такой человек, как ваш таможенный старшина, не может не быть осведомлён о методах обыска, так как сам этим занимается на границе, обыскивая обозы, телеги, людей на предмет контрабанды. Верно? Он прекрасно знает все уловки, ухищрения и тайники, к которым прибегают нечистые на руку торговцы, перевозя товар через кордон. Делают они это по двум причинам: либо провозят что-то запрещённое, либо хотят заплатить пошлину поменьше, но не в этом суть. Как я подумал, такой человек не будет прятать выкраденное письмо даже в самый хитроумный тайник. Также он не мог не знать и о том, что на него однажды нападут. Более того, он был осведомлён об обысках, которые вы проводили в его отсутствие. Его частые ночные отлучки были подстроены специально - он давал вам возможность обыскивать свой дом. И практически натолкнул вас на неверный вывод, что письма в доме нет.
   - Невероятно! - воскликнули все четверо, - но как он мог догадаться?
   - Во-первых, вы точно уверены, что возвращали все предметы на свои места? Во-вторых, гарь от свечей долго не выветривается. В-третьих, достаточно капельки пролитого воска, чтобы хозяин заподозрил неладное. В-четвёртых, вас могли заметить с улицы и донести Пиндару. Выбирайте, что вам удобнее, милсдари. Наконец, в-пятых, есть превосходный и простой способ узнать, был ли обыск.
   - И что за способ? - поинтересовался Лофар.
   - Положить на бумаги сверху что-то неприметное. Допустим, крупинку соли, - Мольх продемонстрировал воображаемую процедуру двумя пальцами, - если в них рылись, она обязательно упадёт. Вы ничего и не поймёте.
   - Вот это да! А мы и не подумали.
   - Я просто изложил вам ход мыслей любого сыщика, который ищет спрятанные предметы. И я уверен, что таможенник пришёл к таким же выводам и пренебрёг обычными тайниками. Оставалось только одно - какая-нибудь простая выдумка. Пока шли по дороге, меня озарило: он вообще не прятал письмо, а положил его на самое видное место. Это даёт ему два преимущества. Первое: у вас и мысли, поскольку вы размышляете математически, не возникло искать не потайные места, а на поверхности. Второе: чтобы воспользоваться письмом, стоит лишь подойти к камину и протянуть руку. Это можно обратить в фокус даже при стечении большого количества людей. Вы, наверное, замечали, что труднее всего найти то, что доступно обозрению? Особенно внимательно я изучил письменный стол хозяина дома. На нём лежат бумаги, письма, несколько книг, перья, чернила и свеча. Но ничего подозрительного я не нашёл. Тогда мой взгляд упал на камин, где висел довольно приметный кармашек для щепок и кресала. Дальнейшее вы видели. Дай мне письмо, Лофар.
   Тот протянул конверт. Мольх повертел его и продолжил:
   - Видите: замусоленное и смятое письмо, да ещё и в надорванном конверте. Будто бы его хотели вынуть, да передумали. Всё сделано для того, чтобы негласно подчеркнуть, что этот клочок бумаги не заслуживает никакого внимания. Если вы вспомните кабинет владельца дома, то увидите, в каком порядке и чистоте он содержит своё рабочее место. Ни одного мятого листка, всё чётко, каждая вещь лежит на месте, и как это не вяжется с грязным клочком бумаги, наспех запиханным в кармашек для щепок. Всё это не может не вызвать подозрений у того, кто явился с намерением подозревать. Наш таможенник хитёр как лис, но мы оказались чуть хитрее и переиграли его.
   - Разрази меня гром и молния! Вспомнил! Месяц назад я был тут с визитом по надуманному предлогу. Хотел разведать обстановку. Мы с Пиндаром играли в кости, пили вино, и он лазил в кармашек за щепками и кремнем, чтобы разжечь камин! Я даже припоминаю, как он бесцеремонно кинул его на пол.
   - Тем самым ломая комедию, что там искать якобы нечего, - продолжил мысль сыскарь, - Всё на виду, а у тебя и в мыслях не было проверить эту сумочку. Профессор Адгар Пу, который вёл на третьем курсе искусство поиска спрятанных предметов, всегда учил нас этой простой истине. Теперь дай мне конверт, бумагу и письменные принадлежности, что ты взял с собой.
   Усевшись за стол, Мольх написал на середине листка пару строк, сложил вчетверо. Далее смял и надорвал принесённый конверт, чтобы он напоминал первый, вложил в него письмо, убрал конверт в сумочку и повесил обратно на камин.
   - Всё, господа, здесь нам находиться больше нет нужды. Как будешь дальше действовать, Лофар?
   Тот, непонимающе наблюдая за всеми движениями сыщика, ответил:
   - Верну герцогу письмо, и тогда этот таможенник пойдёт под суд!
   - Я бы предложил другой вариант.
   - Какой?
   - Отдать письмо герцогу и плясать под дудку Пиндара, ведь он не знает, что письмо мы подменили. Пусть множит свои требования, Самусу больше нет нужды идти у него на поводу. Герцог может притворяться, делая вид, что согласен на условия, а когда Пиндар перегнёт палку окончательно... Его падение будет очень неприятным и болезненным, и вы покажете себя, не как тупая карающая сила, а как торжество закона. Этот плешивый, худосочный шантажист, у которого правая нога короче левой, сядет в тюрьму надолго.
   Лофар, не в силах сдерживать эмоции, стукнул кулаком по столу и спросил:
   - Гром и молния! Откуда ты это узнал?!
   - Нет ничего проще. В спальне стоит сундук с его одеждой. Там два парика, рубаха, которую может носить только худой человек и обувь. На правом сапоге набойка примерно в дюйм. И ни одной расчёски на этом этаже. К тому же разберутся и с той женщиной. Я не испытываю никаких симпатий к аферистам, будь они трижды талантливы и умны.
   - Я уже ничему не удивляюсь, Панкурт? - развёл руками Лофар, - Но ты ведь не читал письмо!
   - Письмо не читал, но краем глаза заметить успел. В таких делах всегда замешаны женщины, - подмигнул Мольх, - Здесь догадаться совсем нетрудно. Почерк. Писала женщина. Собственно, её и хотел заполучить таможенник, шантажируя герцога.
   - Невероятно, и так всё просто! А насчёт письма ты, пожалуй, прав. Анализ ситуации показывает, что таможенник голову потерял от любви к этой женщине и считал, что она недостойна Самуса.
   - Благими намерениями оправдываются низкие деяния.
   - А что ты написал в поддельном письме, Панкурт?
   - "Хочешь поймать дичь - поставь себя на её место. П. М.". Старинная гардарийская пословица пришлась здесь как нельзя кстати.
   - Граф, я в неоплатном долгу! - толстяк подскочил к Мольху и стал трясти его руку, - Половина от премии - это самое малое, что я могу тебе предложить.
   - Не надо мне ни толлера, приятель. Но вот от твоего изумительного вина я бы не отказался. Да, кстати, а твоя кастелянша по ночам уходит домой или остается?

ГЛАВА 2

   Человек на породистой вороной лошади замер у закрытых городских ворот. Наездник чуть кривился, будто бы от головной боли.
   - Стой! Кто такой? Откуда и куда путь держишь? - раздался окрик стражника. - Чужестранцам въезд без разрешения запрещён!
   Человек на лошади аристократично повернул голову направо, давая всем своим видом понять, что делает это в качестве одолжения, осуждающе вздохнул сквозь стиснутые зубы и сказал с большой неохотой:
   - А повежливее нельзя?! У вас так принято приветствовать всех гостей?
   От всадника, несмотря на перегар, который сразу почуствовали стражники, исходила мощная волна уверенности в себе, отчего они замерли, не зная как себя вести. Важно выглядевший господин одет был, как подобает благородному: обшитый мехом бархатный короткий кафтан нараспашку, с короткими и широкими рукавами. Под ним он носил плотно прилегавший к телу камзол, перехваченный поясом, недавно вошедшие в моду двухцветные шоссы и невысокие сапоги.
   - Э, милсдарь, соблаговолите представиться, - показушно и едва сдерживая ухмылку, раскланялся стражник.
   - Я граф Панкурт Мольх, сыскарь Его Величества короля Ровида. Слышали о таком? Разумеется, нет! Куда вам... - вытер вспотевший лоб платком, извлечённым из недр рукава. - После успешно выполненного задания награждён отпуском и странствую по вашей прекрасной стране. Я достаточно ясно говорю?
   Всадник чеканно закончил речь и поправил меч на поясе.
   Лица стражников немного смягчились, хоть в голосе наездника и слышались презрительные нотки.
   - Заезжали к нам одни, тоже говорили, что из Гардарии, теперича на дыбе корчатся. Шпионами из Хасии оказались. Разрешение на въезд-то у тебя имеется?
   - А у вас что, закрытый город? - Удивился Мольх, приподняв одну бровь, - Какое разрешение, почтенная стража? С каких это пор на въезд в Любец требуется пропуск? Меня уверяли, что город открыт для всех странников.
   - Указ князя Гинеуса Второго! - стражники снова посуровели. Из каморки вышла ещё пара солдат. Видимо, от скуки уже не знали, куда себя деть.
   - И что за указ? - не унимался Мольх.
   - В связи с участившимися разбойными нападениями, актами вандализма и грабежами поданных Верузии, надлежит проверять документы у подозрительных лиц! - отчеканил солдат, незаметно для неопытного глаза перехватив рукоять меча поудобнее.
   - Кроме того, по корчмам с песнями выступает младший сын князя Кадрош! - промолвил другой стражник, помельче ростом, - Мало ли что... - и осёкся, поняв, что выдал первому встречному нежелательную информацию. И тут же получил по затылку со словами "Много болтаешь!".
   Панкурт вздохнул, покачал головой, порылся за пазухой и достал оттуда свиток. Развернул его и продемонстрировал охране, не слезая с коня. У тех вытянулись лица. Прокашлявшись, начал громким голосом выразительно читать, делая ударение на своём имени: "Я, князь Верузии, настоящим повелеваю беспрепятственно пускать подателя сего, в любые города Верузии и препятствий ему не чинить. Кто Моей воле противиться будет, крупным штрафом в пользу казны наказывать. Упорствующему исполнять сей Указ, на правеж тащить, скорым судом судить да казнить немилосердно повелеваю, четвертовав перед этим!".
   Внизу свитка стояла размашистая подпись и оттиск княжеской печатки.
   Стражники побледнели и вроде как уменьшились в размерах.
   - М-милсдарь? П-п-простите, с-с-служба такая. Что же Вы сразу не сказали? - с сожалением в голосе снова заикнулся стражник.
   - Открывайте ворота! Пошевеливайтесь! Если вы разучились отличать бандитов, разбойников и прочий сброд от подданного Ровида, тем более графа, то и не знаю уже, что говорить, - тоном, не терпящим никаких возражений, сказал наездник. Ему всё это уже начало надоедать.
   - Рядовой Батилл!
   - Я!
   - Древко от копья! Рядовой Перри!
   - Я!..- запнулся, - это...
   - Болт от арбалета! Открыть ворота! - молодецки ухнул стражник, чувствуя, что опасность миновала, и, радуясь, что проблем удалось избежать. - Дорогу почётному господину!
   С подобострастием вытянулся в струнку и чуть не склонился в почтительном реверансе:
   - Милсдарь, прощу прощения за недостойное поведение. Вы окажете мне услугу, если не доложите об этом никому.
   Вместо ответа Мольх показал пальцем на бок своей лошади. Стражник взором проследил за пальцем сыскаря и побелел лицом. На попоне красовался герб Ровида, который каждый стражник должен был знать наизусть, как и остальные соседские гербы.
   - Лучше надо в геральдике разбираться! На первый раз промолчу, но во второй раз уж не обессудьте! В конце концов, граф я или нет?
   - Граф, граф! - хором выговорили стражники, снова склонив головы, не смея смотреть подданному Ровида в глаза.
   - Как проехать в центр?
   - Туда, милсдарь, - махнул рукой стражник.
   - Прочь с дороги! Пошёл вон! - Дернув коня под уздцы, Панкурт вальяжно поскакал прочь.
   Оборачиваться сыщик не стал, но если бы обернулся, то увидел, как один из стражников, видимо, главный у них, что-то тихо и скороговоркой сказал подчинённому, пнул его ногой для убедительности, и тот сразу убежал, как ошпаренный. Командир сплюнул от досады и пошёл в будку досматривать сны.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Я же торговец, а не сыскарь, - ударил себя по лбу Мольх, чуть отъехав, - к лешему теперь всё моё инкогнито. Зарекался же напиваться во время расследований. А тут этот Лофар. Язык мой - враг мой. Ладно найду какую-нибудь корчму, похмелюсь, переночую и пока Ровид не приедет - ни капли в рот.
   Окраинная часть столицы напоминала собой помойку: щедро разбросанные кучи мусора, носимые ветром обрывки гнилых тряпок, ручейки, запах, исходящий от которых, явно намекал на их искусственное происхождение. Вдаль города вела широкая дорога, по краям который были плотно налеплены грязные, покосившиеся дома.
   Некоторые постройки были настолько ветхими, что казалось, плюнь в них, и всё это убожество разлетится в щепки. Дома тесно жались друг к другу, и верхние этажи часто выступали над нижними. Улицы были узки, извилисты и пересекались нередко глухими переулками. Намётанный глаз сыщика сразу отметил, что бедняцкие дома соседствовали с хорошо отделанными лавками и торговыми домами. Над головами между домов были натянуты длинные полотна с разными надписями. Некоторые из них, например, гласили:
  

"Мудрые и справедливые решения князя Гинеуса - претворим в жизнь!"

"Единая Верузия. Планы Гинеуса Второго - планы народа!"

  
   В огромной луже, прямо посреди дороги, лежала свинья и хрюкала от удовольствия. Мольх с удивлением, перемешанным с брезгливостью, отметил, что лужа со свиньёй никоим образом не вступала в контраст с общим видом. Напротив, эта деталь лишь усиливала картину в целом. Усиливала и не противоречила ей никоим образом.
   Стояла довольно пасмурная погода. Небо затянуло тучами, и только через несколько проплешин протискивались солнечные лучи подобно спицам, проткнувшим бумагу.
   Настроение у Мольха стало портиться. Что за яма здесь? Где та южная жемчужина, славящаяся отменным вином и очаровательными девицами, о которой рассказывал король?!
   Впрочем, город только начинался. Стоило надеяться, что обойдётся без окончательного разочарования.
   Всадник ехал медленно, огибая ямы и колдобины. Повсюду лежали кучи дерьма. Свистел ветер. К собственной досаде он, будучи сыскарем, подмечал мелкие детали: отвратительную крысу, перебегающую дорогу, двух вспугнутых ворон, тощего облезлого кота, лениво развалившегося на ступеньках халупы.
   Напуганные ржанием его лошади, шарахнулись в разные стороны прыщавый хлыщ со спущенными штанами и замухрышка в рваных обносках. Замухрышка на бегу размазывала по лицу что-то белое.
   "Тьфу! Живут и совокупляются, как собаки" - скривился Панкурт.
   Постепенно вонь дерьма стала улетучиваться, а превуалирующее место занял запах тины. Видимо, неподалеку был порт. Местность оставалась всё такой же серой, грязной и унылой. Разбитые, нечищенные дороги, обрывки верёвок, гнилое сено, помои. Мелкие жукоподобные вонючие людишки кучковались то тут, то там, недобро и настороженно смотря на Мольха, обнажив свои жёлтые, изъеденные болезнью зубы. Вступить с ним в конфликт, к слову, никто не решался. С опаской глядя по сторонам и вверх, а то ещё выкинут какую-нибудь гадость на голову, человек ехал вперёд.
   Наконец улица расширилась, образовав что-то вроде сквозной площади. Здесь стояли шатры, прилавки, телеги. Торговали всем: продуктами, поношенными вещами, инструментами. Всё это добро охранялось здоровыми злющими собаками. Их на поводках держали грозные, небритые амбалы, вероятно забывшие, когда в последний раз мылись. Такая своеобразная охрана показалась Мольху достаточно диковинной. Почему нельзя было обойтись стражниками? Неподалёку стояли повозки, гружёные сеном, соломой, дровами и навозом. Тут же ошивались распутные девки весьма потрёпанного вида, предлагавшие своё тело. "И это те самые девушки, о которых мне рассказывал Ровид? В какую же клоаку ты послал меня, король?". Одного пацана изловили за шкирку и куда-то поволокли. Видимо, пытался что-то украсть.
   - Отрубите ему кисть! Ворье растёт! - кричал бородатый мужик за прилавком.
   - Ну и нравы, - прошептал сыскарь, продолжая мотать головой и разглядывать плакаты и афиши. Справа проплыла надпись "Цирюльня у Шалахо". На выдвижном прилавке в ряд стояла пара десятков стеклянных банок, а слева от двери красовался таз с чем-то красным. "Ещё и кровь пускают. Какое варварство и мракобесие!" - раздосадовано прошептал наездник. Чуть поодаль нарисовалось непонятное Мольху заведение под вывеской "Семь нянек капитана Моллета". Над входом висело изображение небритой хари какого-то типа с заострёнными ушами и перевязанным глазом. На голове оного красовалась треуголка с помятым левым краем. Когда створки дверей с грохотом раскрылись, на дорогу шлёпнулось тело и раздались крики "Без денег больше не приходи, скотина!", Мольх понял, что это игорное заведение.
   Слева показалась вывеска лавки музыкальных инструментов "Унылый трубадур", где были разложены горны, лютни, кифары и невесть что. Вслед за ней перед глазами Мольха возникло добротное двухэтажное здание, увенчанное буквами "Связные голуби". Мальчишка лет десяти, стоявший у магазина, выкрикивал звонким тоненьким голосом:
   - Внимание! Новая порода почтовых голубей! Красивая белая тушка, изящные крылья, точёные лапки, блестящие глаза и потрясающие перья! Голубь - это отличное средство отправки коротких сообщений и зарисовок! Время посыльных, гонцов, курьеров и верховых скоро уйдёт навсегда! Покупайте голубей! Голуби объединяют людей!
   Далее сыщик обратил внимание на фанерный ряд, к которому были пришпилены кусочки бумаги, на которых что-то было написано. Одни были надорванными, другие были наклеены поверх первых, третьи были размещены совсем недавно и ещё не успели отлететь. Подъехав поближе, он прочитал некоторые из них, куда хватило взгляда:
   "Продаётся трёхбашенный замок. От западных ворот Любеца около часа езды на лошади. Торг уместен. Интересующихся ждём в ратуше...".
   "Меняю свечи из пчелиного воска на комплект кухонной посуды. Адрес..."
   "В ближайшее воскресенье утром на Портовой улице состоится собрание по поводу подорожания дорожных пошлин. Приходите поддержать нас! Ассоциация погонщиков гужевого транспорта города Любец".
   "Горожане! Объявляется дополнительный набор в городскую стражу! Требуются выносливые мужчины до двадцати пяти лет, обладающие начальными навыками владения мечом и щитом. Срок службы - один год. Справка от лекаря обязательна..."
   "Частный сыскарь защитит вашу жизнь от любых неприятностей! Расследования личного характера, проверка лошадей на конокрадство, супружеская неверность, внешнее наблюдение, розыск должников, разрешение спорных ситуаций и другие услуги. Творчески подойду к разрешению любой ситуации. Возможны выезды в сопредельные территории, в том числе в Гардарию..." - дочитав до этих строк, Мольх нервно сорвал листок, покрошил его на мелкие кусочки и пустил по ветру, бурча под нос что-то про окончательно потерявших стыд самоучек и мошенников. Остальные объявления сыскарь читать не стал.
   Откуда-то спереди потянуло запахом чеснока и перегара. Кто-то высморкался, вытерев руку об соседа. Тому это не понравилось. Завязалась драка с криками и отборной бранью. Вокруг сразу образовалось кольцо, улюлюкающее и подбадривающее дерущихся. Сверху всаднику было хорошо видно, как два неприятного вида небритых мужика разбивают друг другу рожи в кровь.
   Вечерело. Похмелье становилось невыносимым. Сыскарь с отвращением наблюдал, как прямо под открытым небом чернь жрала и пила в три горла. На кое-как сбитых столах присутствовала сомнительного вида капуста с очень тёмным хлебом. И, разумеется, множество сосудов с мутной жидкостью. То и дело вспыхивали мелкие перебранки, швыряния обглоданными костями, пьяный смех. Пьяное до полной неподвижности тело лежало у стола и изрыгало только что выпитое и съеденное, чем вызывало приступы радости и веселья у остальных.
   Морщась и поёживаясь, всадник проехал рынок, не забывая держать руку на рукояти меча. Это место не внушало ему доверия. Чуть поодаль бродячая труппа давала похабное представление. Пять человек неопределённого пола, одетые в разноцветные платья, колготки и маски, кривлялись, задирали ноги и делали неприличные жесты. Публика свистела, вопила, танцевала в такт. На помосте один из участников задрал платье, стянул колготки и щедро оросил передние ряды собравшихся. Ор, хохот, ругань. Одному из зрителей струя попала прямо в глаз, и он дёрнулся от неожиданности, упав прямо в грязь лицом. Драка, новый взрыв хохота. Крики: "Ровид зассал! Ровид зассал!".
   Потом два участника встали на четвереньки, двое других пристроились сзади, стянули одежды и стали ритмично двигаться. Пятый громко закричал:
   - Смерть тюрьме, свободу протесту!
   Взрыв одобрения. Пляски, свисты, беснования. Кто-то упал.
   Перевел дыхание и снова закричал:
   - Возьми лом, ломай брусчатку!
   Толпа подхватила клич сотнями глоток. Раздались хлопки и возгласы одобрения. Через несколько секунд в морду оратору прилетел ком навоза, залепив рот и глаза. Отплевавшись, он захохотал и закричал:
   - Спасибо, друзья! Слава Гинеусу, князю-кормильцу!
   - Слава князю, кормильцу нашему! - вновь подхватила толпа.
   Всадник с неодобрением покачал головой и стал опасливо озираться по сторонам. "Похоже, предстоящей свадьбе Блодника и Тестверы здесь не очень-то и рады!". Сыскарь начал лихорадочно соображать, как бы поскорее выбраться из этой клоаки и остановиться в какой-нибудь корчме.
   Праматерь, ну что за рожи! Этот кривой, этот беззубый, этот косой. Тут что, отстойник всей Верузии что ли? А вон притоптывает парень. Правая половина туловища - сплошной ожог, покрытый рубцами. Или вон толстяк поперёк себя шире. Бочка на коротеньких ножках. И не толстый, просто такое впечатление, что его расплющило, словно на него упала плита.
   Везде, куда ни кинь взгляд, убогие одежды из грубого полотна. Штаны, едва-едва доходящие до колен, сшитые из такой же ткани. Примитивно слепленные жалкие лачуги с соломенными или деревянными кровлями, за исключением лавок - тут уж владельцы с постройкой расстарались! Редко в каком доме имелось окно, перетянутое промасленным пергаментом. В большинстве своём освещение халупы происходило через дверь.
   А дети! К детям сыщик был неравнодушен и жалел их. Девочка в едва-едва прикрывавшем срамные места рванье, потянулась к ноге Мольха, погладила её. Всадник сглотнул ком в горле, отвернулся. Потом жалость всё-таки пересилила, и он дал ей монетку.
   - Спасибо тебе, добрый господин! - закричала девочка, отбегая, - Мама, мама! Мне тот человек на лошади дал монетку!
   - Да что ты разоралась, пигалица?!.. - нервно одёрнул её Панкурт, но было уже поздно.
   Толпа вдруг ни с того, ни с сего оживилась и загудела, как пчелиный рой. На него посмотрели сотни глаз. Все, кто был способен держаться на ногах, потянулись к всаднику. Каждый старался пробиться к нему и ухватить за ноги, за полы плаща. Он выделялся среди них, как ухоженный породистый пёс среди блохастых, шелудивых шавок. Кто-то промычал нечто нечленораздельное, и толпа заревела, стала протягивать к нему руки.
   - Что вам от меня надо?!
   - У гардарийского выродка полная мошна золота! - раздались громкие голоса в толпе.
   - Делись монетами, курвин сын!
   - Какие ещё монеты! Прочь с дороги, быдло! - заорал сыскарь, обнажая меч. Его никто не услышал. Толпа пёрла и пёрла. Лошадь испуганно начала фыркать и мотать головой.
   - Делись неправедным богатством, гардариец! - неистовствовала толпа.
   Дело шло к давке и большой заварушке. Идея приехать в Любец под королевским гербом оказалась не лучшей. Возможности скакать напролом не было, лошадь мгновенно увязла бы в толпе, да и мечом в такой давке не намахаться, легче дубиной перебить всех комаров в ближнем лесу. А уж если на месте стоять - сомнут.
   Решение пришло неожиданно. Вытащив из мешочка несколько толлеров, Панкурт прокричал, помахав мечом над головой:
   - Слушайте все! Благую весть принёс вам от Ровида!
   Постепенно крики стихли. Заткнувшиеся стали раздавать подзатыльники крикунам. Сам посланец короля молвить изволит.
   - Люди! Подданные великого Гинеуса! В связи с предстоящей свадьбой, ловите подарки от посла братской Гардарии! Свою долю получат все! Держите! - Панкурт кинул в толпу несколько кругляшков.
   Толпа ринулась в то место, где упали монеты, давя и распихивая друг друга. Кому-то уже успели выбить глаз, другой получил по зубам и плевался кровью.
   Какой-то здоровяк попёр в самую гущу, расшвыривая остальных, как маленьких котят. Нагнулся, чтобы подобрать монеты, а потом на него налетела целая куча охочих до дармовщины, как зелёнобрюхие мухи на кучу испражений.
   На какой-то момент всё замерло. Потом куча взорвалась, как раскрывшийся внезапно тюльпан, и тела полетели во все стороны. Панкурт аж залюбовался таким зрелищем, к сожалению далеко не бесплатным! В центре импровизированного взрыва стоял амбал, прикрывая одной рукой подбитый глаз, а другой сжимая добычу. Но тут на его крепкую голову обрушилась дубина, он обмяк, выронил монеты и рухнул на землю, как куль с дерьмом. Потасовка пошла по кругу. На новоиспечённого обладателя халявы откуда-то сверху упал глиняный горшок, и тот распластался крестом по земле, разжав ладонь с вожделенными кругляшками.
   Путь спереди был относительно расчищен. Мольх без раздумий лягнул лошадь шпорами и поскакал вперёд. Сбил какого-то зазевавшегося забулдыгу с сине-фиолетовой харей. Тот упал и умудрился попасть под заднее копыто головой. Она вдавилась в грязь полностью, а сам бродяга теперь напоминал лежащего страуса, сдохшего от испуга, но не вынувшего свою глупую голову. "Интересно, жив или нет? - подумал наездник, убирая меч в ножны, перехватывая освободившейся рукой поводья поудобнее, - Наверное, жив. Быдло вообще живучее".
   Позже Панкурт понял, что это была вовсе не сине-фиолетовая харя, а такого же цвета балаклава, которая красовалась на одном из участников той похабной труппы. То существо неопределённого пола стояло на четвереньках. Сыскарь удовлетворённо улыбнулся, монеты были растрачены не зря.
   Граф удалялся от беснующейся толпы всё дальше и дальше. Вслед ему раздавались оскорбления, но он уже не разбирал слов, сосредоточившись на том, чтобы не упасть с лошади.
   Из темного, до неприличия узкого переулка, вышагнула стража. Один из служивых, тщедушный, с куцой козлиной бородкой пересчитывали монеты, а двое других о чем-то переговоривались, радостно гогоча. Худощавый бросил резкий взгляд на сыскаря и толкнул в плечо одного из своих соратников. Те сразу прекратили смеяться. Мольх сперва даже не понял, что обращаются стражники именно к нему.
   - Потрудитесь-ка слезть с коня, милсдарь - произнёс стражник, одетый в тёмно-синий камзол.
   - Это кобыла, а не конь, олухи, - выдывил улыбку сыскарь, - да и чего ради я должен с неё слезать?
   Тот же стражник показал пальцем на меч, ножны которого, почему-то были выкрашены в черную и белую полоску.
   - И что? - Непонимающе уставился на нелепые ножны Мольх, - хотите меня ограбить и любезно предлагаете облегчить вам эту задачу?
   Один из стражников разглядел герб на попоне сыскаря, подкрутил ус и хохотнул.
   - Так вы не из наших краёв? Тогда всё понятно. Стражники мы, милсдарь, ДПС. Дорожно-патрульная стража, за порядком на дорогах следим, стало быть.
   - Хреново что-то вы за ним следите, - все-таки слез с лошади сыскарь, - я сейчас проезжал через рынок...
   - Да что нам, рынок, - перебил его худой,- там своя стража, а мы блюдим, чтоб на дорогах было все по закону, все как полагается. Вот глаза у вас, милсдарь красные. Это отчего?
   - Какое ваше дело, почему у меня красные глаза?
   - А я вам скажу, какое дело. Ежели глаза красные, то либо водочкой себя побаловали, либо, того хуже, дым дурман-травы вдыхали, либо грибы из Измельского леса...
   - Какие грибы, какая трава? - Начал свирпеть сыскарь, - ты с графом говоришь, смерд.
   - А нам что граф, что плотник - всё одно. Да хоть сам князь! Закон он для всех один! Надышатся дымом дурман-травы и на коня, а потом детишек находят с переломанными костями. После таких вот наездников. - стражник сделал вид, что смахнул непрошенную слезу.
   - То есть, если я правильно понял, на лошади в Любеце полагается ездить непременно трезвым. Так?
   - Именно, милсдарь.
   - А ко мне какие претензии? Я трезвый. А уж о вашей туман-траве и лесах впервые слышу.
   - А глаза почему красные?
   - Какое ваше собачье дело? Твою гвардию, мою кавалькаду! Пил я, пил. Вино. Но вчера. С похмелья ездить-то у вас можно?
   Усатый стражник потянул носом.
   - Вы уж извините, милсдарь, но перегаром от вас так несет, вроде вы только что за углом сивухи чарку выдули, а не вино вчера пили.
   Сыскарь потянул себя за мочку уха.
   - Ну ладно, дальше что?
   - Нарушаем! Штраф платить надобно. Если в казну, то десять толлеров. Если на месте рассчитаемся - то пять, то есть шесть. Да, шесть, - поправился стражник.
   - Вымогатели, - сыскарь бросил монеты под ноги худощавому.
   Стражники помрачнели. Монеты остались лежать в пыли.
   - Вот еще что, милсадрь, - подал голос стражник в бордовом камзоле, который до этого молчал, - я-то не из ДПС, из другого ведомства. Но по моей части тоже вопросы имеются. Вы на каком постоялом дворе остановились? Регистрация есть?
   - Что? Какая ещё к лешему регистрация?
   - Полагается так у нас, - снова влез усатый, - во избежании несанкционированных перемещений.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду. Я граф, а не крестьянин! Я волен перемещаться, куда мне заблагорассудится!
   - Это вы в Гардарии граф, а тут вы приезжий, - сурово заключил худощавый, - а все приезжие обязаны регистрацию получать в трехдневный срок, иначе штраф.
   - Трёх дней ещё не прошло. Я в Любец не больше часа назад въехал, - подбоченился Мольх с довольным видом.
   - А подтвердить кто может?
   - Да хотя бы стражники у городских ворот.
   - Ну пойдемте, удостоверимся, - пожал плечами молчун, - только мы пешие. Авось к полуночи прибудем. Лошадь вашу в штрафное стойло только отгоним сейчас, за час нахождения - один толлер.
   - Сколько? - устало протянул Панкурт.
   - Регистрация два толлера, штраф - четыре.
   - То есть, ещё шесть?
   - Так! - Радостно потер руки стражник.
   Монеты отправились к своим собратьям в пыль. Худощавый больше не кривил лицо. Наклонился, поднял все двенадцать кругляшков, отсчитал четыре.
   - Можете ехать, - ехидно сказал стражник в синем камзоле, - И галопом не скачите, в городе запрещено.
   - Лучше б я в казну заплатил, - сплюнул сыскарь, удаляясь. Дальнейший делёж он не видел.
   Голова у сыскаря болела все сильнее и сильнее. В глазах плясали красные жучки, но какую-то корчму он всё-таки нашел. Кобыла фыркнула и, потряся головой, встала прямо у входа.
   Здание было построено из серого, покрытого лишайником камня. Два окна наглухо заколочены досками. Входом служила обычная дверь из тёмного источенного жучками дуба, залатанная в нескольких местах. Дверь выглядела настолько древней, что казалось, её не меняли ни разу со времён постройки дома.
   - Милсдарь желает поесть в нашем заведении? - с наносным подобострастием спросил человек у входа, развалившись на старой бочке и ковыряя в носу.
   - Доехал наконец-то, - выдохнул Мольх. - Не город, а одна большая помойная яма!
   Вид у сыскаря был потрёпанный. После встречи со стражниками он умудрился чуть не затоптать ребенка, игравшего прямо на дороге, тот оказался глухим, и его еле успела выдернуть из-под лошади нерадивая мать. Затем нарвался на стаю бродячих собак, от которых еле отбился. Особенно сыщика обескуражило, когда он случайно заехал в тупик. Только хотел развернуться и поехать обратно, как из боковой арки к нему выбежала гурьба оборванцев с палками в руках. Один из них, видать, главный, крикнул: "Мне нужна твоя одежда, твоя обувь и лошадь". Пришлось спешиться, обнажить меч и распороть рубаху на груди у заводилы. С криками "Убивают, люди добрые!" шайка разбежалась.
   А в заключение на него опять напали, но вмешался редкий в тех местах патруль, слава Праматери, не дорожный, и после разбирательств и предъявления грамоты Гинеуса дело решилось в пользу Мольха. Плащ слева был разорван - одна псина всё-таки клацнула его зубами. Хорошо, хоть попону не порвали. Лошадь была взмыленной и уже плохо понимала команды. Сам он был не намного лучше своего бедного скакуна: замученный переездом, злой, пыльный и грязный.
   Да, милсдарь желает пить и жрать! - огрызнулся сыскарь, вымещая накопившуюся с похмельем и событиями сегодняшнего вечера злость. Мольх только сейчас обратил внимание на красномордого толстяка, одетого в засаленные мешковатые одежды. - Но сначала он желает набить кому-нибудь морду!
   - О, милости просим. Я вижу, путник голоден и зол. - Неохотно слез с бочки толстяк, - Но я уверяю, перейдя порог нашей таверны, вы почувствуете себя, как дома.
   - Как дома?! А ты был у меня дома, хмырь?! - пробубнил Мольх.
   - Проходите, проходите! Не сердитесь, милсдарь, вы просто голодны. Всё только свежее. Выпивка и еда на любой вкус. Лошадь можете оставить на коновязи. Два толлера - и ваше средство передвижения будет в полной сохранности. - Улыбнулся.
   - Ты кто вообще такой, собственно? Чего тебе надо?! - начал раздражаться Панкурт.
   - Я? Да, я тутошний смотритель, милсдарь. Зовут меня Лотте. Слежу за порядком.
   - За порядком? - вскипел сыскарь, - За порядком?! А это что? А вот это?! Где тут порядок?! - показывая пальцем на кучи мусора, битое стекло, лужу нечистот, комки грязи на стене здания у входа. - Много ли ты наследил?!
   - Не успели убрать, у нас была свадьба недавно, - развёл руками смотрящий, и улыбнулся во весь рот, выставив напоказ свои жёлтые гнилые зубы.
   - Не успели они... Очередные вымогатели! - слезая с лошади, проворчал Мольх, нервно порылся в сумке, кинул деньги в смотрящего, - На тебе две монеты, подавись! Если со скакуном что-то случится, ответишь головой!
   - Как зовут вашу лошадь, господин?
   - Мою лошадь зовут Конь! - едко ответил сыскарь. Затем разбежался и ударил ногой по двери, не удержался и упал, ругаясь от боли.
   Подбежал Лотте, прыснул со смеху, помог подняться.
   - Пошел вон! - зашипел Мольх, отпихивая его, - Сам знаю, что дверь на себя открывается!
   - Добро пожаловать в корчму "Сапоги мертвеца"! - отвернулся и затряс спиной Лотте.
   Смерив толстяка тяжёлым взглядом, Мольх отряхнулся, ещё больше размазав грязь по плащу, пробормотал нечто невнятное под нос, открыл дверь и вошёл внутрь, потирая ушибленное бедро.
   Корчма встретила его запахом пива, сена и чеснока. Это было относительно небольшое и полутёмное помещение. Людей находилось немного, свободное место можно было найти без проблем. Первой сыскарю бросилась в глаза небольшая доска, на которой мелом небрежно кто-то нацарапал:
  

Внимание! Сегодня состоится концерт!

Выступает младший сын князя Кадрош.

Спешите видеть, спешите слышать,

спешите наслаждаться!

  
   Сразу же к нему бросилась какая-то полная тётка с растрёпанными волосами и глубоким декольте. Её огромные груди подпрыгивали, как два арбуза на веревочках. Резко схватив его за руку, толстуха пробормотала прямо в ухо слюнявым ртом:
   - Жрать заказываем?!
   - Твою гвардию!.. - отпрянул Мольх, брезгливо отбросив руку тётки.- Чего ты орёшь? Ты кто вообще?
   Глаза сыскаря спустились на вырез декольте и расширились.
   - Жрать заказываем?! - гнусаво повторила баба.
   - "Жра-а-ать зака-а-зы-ываем?" - белея от злости, передразнил её Мольх. - Да, заказываем!
   Оттолкнув тётку, Мольх раздражённо прошёл к стойке, чтобы наорать на корчмаря, но вдруг почувствовал, что разговоры в зале утихли. Все перестали заниматься своими делами, уставились на него, а их взгляды не сулили ничего хорошего.
   - Смотрите-ка, никогда его здесь не видел... - пронеслось в воздухе.
   - Ух ты, что это такое вошло в дверь?! - со смешком выдавил кто-то.
   - А плащ какой... И одет как... Барон, наверное...
   Кое-кто начал вставать со стульев и постепенно подходить к нему. Шли с разных сторон. Переговаривались, толкались. Кто посмелее - лезли в первые ряды зевак. Плотный и высокий мужик поигрывал дубинкой, скривив рот в зверином оскале. Слышалось трение выдвигаемых стульев, глухой стук кидаемых ложек. Люди вставали из-за столов и кто поодиночке, кто небольшими кучками тянулись к новому посетителю. Трактирщик с испуганным лицом предпочёл медленно отойти вглубь стойки и занять укромное местечко прямо под большой надписью "Хоббитов и Лавессидов не обслуживаем". Уже знакомая сыскарю толстуха, уставившись кулаками в бока, хмыкала, предвкушая драку, от чего её массивные груди вызывающе трепетались, едва не выпрыгивая из одежды. Только два рыцаря у окна продолжали сидеть и с любопытством наблюдать за развитием событий.
   - Господа! - выдавил Мольх, - Я не местный, обычаев и порядков не знаю, приехал в вашу прекрасную страну в отпуск.
   Молчание. Суровые взгляды.
   - Меня зовут Панкурт, я из Гардарии. Любуюсь вашим замечательным княжеством.
   Здоровый детина, со скрещенными руками, который стоял ближе всех к Мольху, вразвалку подошёл к нему почти вплотную, дыхнул прогнившими зубами и медленно пробасил:
   - Господа, говоришь? Из Гардарии, говоришь?! Наверное, подданные Ровида живут богато и согласны поделиться с бедными тружениками своими монетами?
   Он был на фут выше Мольха и в полтора раза шире в плечах. Мельком сыскарь заметил, что одно ухо здоровяка было наполовину откушенным.
   - Ровид зассал! - раздалось где-то сзади. Пара голосов поддержала клич идиотским смехом.
   Сыскарь опустил руку на меч. Обилие приключений уже начало его раздражать. Он начал медленно отходить назад, пока не уткнулся спиной во что-то мягкое. "Сиськи! Большие!" - безошибочно определил Панкурт. Почувствовал толчок в спину и, не удержав равновесие, отлетел к стойке,
   Толпа заржала, скаля гнилозубые рты. Сыщик, обладающий сверхъестественным чутьём, окончательно понял, что меч не поможет, и сейчас его будут бить. Возможно, даже ногами.
   Детина взял его за шкирку и рывком подняв с пола, оттолкнул к стене.
   "Ну что ж, попробую повторить недавний трюк" - подумал Панкурт и вытянул ладонь вперёд.
   - Эй, человек! Да, ты, таппер! Всех присутствующих угощаю! - сыскарь вынул мешочек с деньгами, зажал его в кулаке и потряс перед столпившимися. - Золото не киснет, не ржавеет! Айда по кружечке рубинового винишка, а?!
   На лицах собравшихся, только что скаливших зубы, воцарилось недоумение. Кабацкая голь переглядывалась, пожимая плечами, и только здоровый детина стоял с безучастным и каким-то скучающим видом.
   - Вина не держим.
   Мольх, пока люди не вышли из оцепенения, громко сказал:
   - Хорошо, тогда всем по большой кружке пива! По две! За мой счёт! - монеты звонко клацнули по стойке. - Эй, корчмарь! Человек! Как там тебя... Трактирный! Целовальник! Всем пива! - скороговоркой проговорил сыщик.
   Детина встретился с трактирщиком взглядом, последний чуть заметно кивнул ему головой. Потеряв всякий интерес к происходящему, он сел на стул поодаль от входа, закинул ногу на ногу и стал грызть ногти. Корчмарь сразу засуетился, разливая пенистый напиток, крикнул:
   - Мещера! Неси кружки!
   Женщина со слюнявым ртом резво помчалась на кухню, придерживая одной рукой массивную грудь. Пол завибрировал.
   - Йо-хо! - поднялся гвалт, шум, крики одобрения.
   Мольха взяли в кольцо, хлопали по плечам, лезли знакомиться, обниматься. От ароматов, которые источали давно немытые телеса завсегдатаев таверны, да ещё и вкупе с похмельем, сыскарю стало дурно.
   - Рад знакомству! Очень приятно, Панкурт. Панкурт, очень приятно. Очень приятно... - раскланивался сыскарь во все стороны, морщась от ударов крови по вискам.
   Корчмарь едва успел наливать. С возгласами "После отстоя пены требуйте долива!" он на пару с Мещерой только и успевал подавать пиво. Некоторые, получив свою долю, пытались пробиться во второй раз, но на них шикали и отволакивали от стойки. Мольх, получив порцию пенистого напитка, выпил его залпом, ударил по стойке и смачно рыгнул.
   Некоторые стали рассаживаться, чтобы доесть оставленную снедь. Другие лезли к гостю с расспросами, жали руку, хлопали по плечу в тайной надежде получить ещё дармовой выпивки.
   - Чего милсдарь желает отведать? - спросил, закончивший разливать пиво трактирщик.
   - Печеную свиную рульку и сырный суп с лесными грибами и телятиной.
   - Не держим, господин.
   - Плохо! Тогда подай-ка мне особо острые свиные ребрышки и такие же острые куриные крылья, а на закуску и домашних колбасок, обжаренных на углях.
   - Милсдарь, такого тут отродясь не было.
   - Да что ж такое! - вскипел Мольх, - Рыба хотя бы у вас есть?! Давай стерлядь по-саснсэдарски, припаренную в вине целиком.
   - Вы издеваетесь, уважаемый? У нас простое меню.
   - Это вы издеваетесь! - парировал сыскарь, - Ну принесите хотя бы рыбу целым куском с зеленью, луком и соусом поострее.
   - Такого тоже не делаем, - как-то ехидно, хотя может Мольху и показалось, оскалился трактирщик, - Могу предложить баранью ногу с мангала и капусту с горохом.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Неси уже хоть какое-нибудь мясо! Капусту свою! И пива! Много!
   Корчмарь, еле-еле сдерживая ехидную улыбку, убежал давать распоряжения. Раздраженный сыскарь сел за свободный стол и начал барабанить по нему пальцами.
   Скоро Мещера принесла Мольху кусок баранины, капусту с горохом и два больших глиняных кувшина с пивом. Проводив её взглядом и оценивая огромную грудь, сыскарь приложился к одному из кувшинов, залпом выпил, поковырялся в капусте, обмакнул мясо в соль и осторожно откусил. Мясо показалось на удивление вкусным, хотя и немного жирным. Пиво же было с кислинкой, явно не свежим. Закончив с мясом, сыскарь ещё раз принюхавшись к капусте, отставил тарелку в сторону и допил оставшееся пиво.
   Тепло растеклось по телу, щёки зарделись румянцем. В голове зашумело, вероятно, корчмарь добавлял в пиво самогон. Мозги начали свежеть, работать быстрее, мысли забегали наперегонки, как стадо белок в колесе, но ничего конкретно разумного, нежели приглядеться к посетителям повнимательнее, сыщик пока не придумал. Посетители этой корчмы доверия совсем не внушали. Неприятные они какие-то все, сплошь гуляки и забулдыги, самые натуральные отбросы общества. Хорошо, что догадался предложить им дармовую выпивку, а то попал бы под раздачу. И никакая грамота тут не помощник, вон какие хари наглые: убьют и не поморщатся. Уж как эти проклятые дорожные стражники плевали на пропуск с высокой ратуши, то для черни набор букв, даже и подписанный князем, имеет ценность не выше обёрточной бумаги, если это только не распоряжение о новой порции подачек. Похоже, здесь можно иметь дело только с обычной стражей, ремесленниками и средним классом. Уж у них хоть какие-то понятия о субординации наверняка есть. Впрочем, в верности своих выводов Мольх надеялся убедиться в самое ближайшее время.
   Сыскарь вздохнул, глотнул ещё пива. Может, найти каких-нибудь бабок да спровоцировать их на разговоры? Бабки - это всегда отличный источник информации, стоит только сделать вид, что заинтересован их бредовыми сплетнями, так и выдадут что-то полезное среди словесной шелухи. Но нет здесь никаких бабок, в этом плане - полное безрыбье.
   Вытерев руки о плащ, сыскарь огляделся вокруг. В том как верузийская чернь относится к Гардарии и Тествере, граф уже не сомневался. Нет, бабок придётся оставить в покое, нужно поговорить с кем-нибудь другим, желательно приближенным ко двору Гинеуса.
   Осоловелый взгляд Панкурта остановился на двух сотрапезниках в кольчугах, они сидели несколько обособленно от остальных под мерцающим факелом, и не спеша обгладывали курицу. К ним никто не подходил, да и сами они, похоже, были против того, чтобы делить с кем-нибудь общество. Шлемы располагались на столе рядом с ними. Мечи аккуратно приставлены к бёдрам, чтобы в случае опасности быстро вынуть из ножен и пустить их в ход. То и дело запрокидывая головы, они глотали что-то, наверное, тоже пиво и вытирались рукавами. На лицах угадывалось вселенское блаженство. Чувствовалось, что эти милсдари любят крепенько поддать, но не до полного свинства, как иногда случается и с самыми достойными людьми. Скорее, до нетвёрдой походки, восхитительного и необъяснимого состояния, когда любишь этот скотский и безумный мир, невзирая на очевидные факты, говорящие не в пользу обитателей оного в целом. При этом, рыцари не были похожи на пьяниц и бандитов, а таковых среди любителей помахать мечами, увы, хватало. Просто люди наверняка решили расслабиться или что-то отметить. Но вот почему они выбрали именно эту корчму?
   Мольх собрал всю волю в кулак, приукрасил лицо самым решительным выражением, на которое был способен, встал, одёрнул одежду и уверенно подошел к рыцарям.
   Сыто рыгнув, сыскарь поклонился и попросил разрешения подсесть.
   - Садись, коль не шутишь... - протянул один.
   - А если шутишь, то лучше иди подобру-поздорову, мы шуток не понимаем - поддержал его другой, с едва скрываемой иронией на лице.
   - Что вы, милсдари, какие шутки? - покачнулся Панкурт, - Позвольте вас угостить?
   - Угощай, - лаконично сказал один из рыцарей, скидывая очередную кость под лавку.
   - Эй, там! Разносчик! Кружальный! - щёлкнул пальцами сыскарь, - Пива мне и господам рыцарям! За мой счёт!
   - Милсдарь, я уже несколько раз говорил вам, что меня зовут Мутко. Вы, наверное, не слышали. Пиво сейчас будет.
   Рыцари переглянулись, одобрительно кивнули. Один из них был чернявенький, чуть полноватый, с аккуратной бородкой в виде подковы, небольшими бакенбардами, едва проступающим вторым подбородком и немного выпученными глазами. В левом ухе у него была серебряная серьга с камнем. Другой - более худощавый, русый, с гладким выбритым лицом, чуть скошенными уголками глаз и вытянутым носом с горбинкой. Под правым глазом величаво сидело бордовое пятно размером с монету. Оба были одеты в тонкие кольчуги.
   - Забыл представиться, доблестные рыцари. Панкурт Мольх из Гардарии.
   - Это мы уже слышали, - протянул рыцарь. - Я Шперлинг.
   - Винслакт, - кратко представился другой.
   - Что делаешь в этих землях? - спросил первый рыцарь.
   - Вообще я на государевой службе, но сейчас в отпуске. Приехал отведать изысканных верузийских вин, развлечься с местными девицами. К сожалению ни изысканных девиц, ни вина в этой корчме не держат, так что начало пока не очень.
   - Ничего, главное, чтобы конец был очень даже очень! - заржали оба.
   - А вы чем занимаетесь, господа рыцари?
   - У, это страшные тайны, - выпучив глаза, протяжно сказал Шперлинг.
   - Мрачные... Слишком мрачные... - поддержал его Винслакт загробным голосом, глядя исподлобья немигающими глазами, в которых плясали отблески от факелов.
   Повисла неловкая тишина.
   - Да расслабься ты! - нарушил молчание чернявый, хлопнув Мольха по плечу - Шутим мы! Шастаем по всему свету, на рыцарских турнирах выступаем, деньгу сшибаем. Я - граф, а он - барон.
   - Да, только сначала сшибаем противников с лошадей, - оба снова засмеялись.
   - Я тоже граф! - продемонстрировал печатку с гербом Мольх, - А вы местные?
   - Сказано ж тебе, на турнирах выступаем. Мы странствующие рыцари. Я из Тагорна, а Винс из Сансэдара.
   Мольх помрачнел. Ничего полезного у неместных выведать не получится.
   "Надо пропустить с рыцарями еще кувшинчик и искать другую корчму" - подумал он.
   Как раз принесли пиво. Троица сдвинула кружки.
   - Премного вами благодарен! - сказал чернявый, икнув.
   - Спасибо за пиво! - отрапортовал русый.
   - Милсдари, а может, вы знаете, что тут творится? Артисты на площадях похабные представления дают, короля Гардарии и его дочь поносят!
   - Да вроде люди не в восторге от свадьбы предстоящей, - ответил русый рыцарь, - быдло боится, что в Верузии привычная жизнь может измениться. Принцесса-то не местная.
   - Да ну её эту свадьбу! Как там тебя... Панкурт, а может чего посерьёзнее выпьем? Чего эту кислятину гонять туда-сюда? - подмигнул чернявый.
   - Да, - поддержал его русый, - Сейчас как накатим - у-у-ух! - и пойдём псов рубить!
   Перемигнулись.
   - Псов? - рыгнул Мольх, - Это точно, рубить их надо! Они мне сегодня плащ порвали.
   - Кто, псы?
   - Да! Вот, видите? - приподнял полу сыскарь, - я бы и хозяевам всыпал, которые сначала шавок заведут, а потом на улицу гонят.
   - Вот и мы о том! Вообще, бродячие псы - источник повышенной опасности, - начал черноволосый рыцарь.
   - Мы всего недели две тут, а уже слышали, что стая бродячих псов загрызла насмерть маленькую девочку. В другом месте они перегрызли горло здоровому мужчине, потом напали на женщину. А сколько случаев мы не знаем! - поддержал Винслакт, - Рубить их надо, вместе с выводком. У нас в Сансэдаре ситуация знаешь какая? Был случай: пьяный пастух натравил здоровую собаку на крестьянина. У того был нож, который он пустил в ход. Собаку убил, но сам серьёзно пострадал. Так что ты думаешь? Есть у нас в округе истеричная баба по кличке Лось, так она до потери голоса орала "Убивать собаку - это беспредел! Нельзя обороняться с ножом, если кусает собака! Это была провокация со стороны крестьянина! Когда нападает собака, то угрозы жизни не существует!". На вопрос, что надо было делать, она весь вечер выла: "Дойти до госпиталя, а потом вызвать стражу!". На неё бы так собаку спустить, а потом наблюдать, как она ползёт на перекусанных руках и ногах к лекарю.
   - Защитники собак - трусы и себялюбы, - вставил Шперлинг, - нам такие попадались. Беснуется какой-нибудь идиот, горлопанит на площади, порвать готов за своих блохастых псов, а достаёшь меч - как ветром сдувает. Они всего лишь хотят безоговорочного подчинения и преданности, а с людьми этот номер не проходит. Вот и пытаются утешиться своими собаками.
   Мольх внимательно слушал, кивая головой.
   Винслакт, дождавшись, пока его друг закончит говорить, набрал воздуха в лёгкие и продолжил:
   - Ты не подумай, что мы какие-то садисты. У нас в одном не очень большом сансэдарском лесу истребили почти всё поголовье волков. Эта затея была совершенно неоправдана. Стала плодиться дичь в невероятных количествах. Пришлось собирать средства, отлавливать волков в других лесах и переселять их. А ты попробуй просто отловить волка, не убивая и не калеча. Со временем всё пришло в норму. И я, между прочим, тоже выделял на это средства, так люблю животных куда больше, чем эти придурки, вместе взятые. Да и Шпер наверняка со мной согласится. То есть, защищать нужно только тех, кто действительно в этом нуждается. А тратить силы, время, деньги на страшных, вонючих блоховозов, не представляющих для природы никакого интереса - это глупо.
   - Да, да! - кинвул Шперлинг, - одного не понимаем: почему они навязывают свою любовь к их вшивым собакам? Если любят собак, то должны держать их дома, на привязи. Пусть любят их в своих имениях, едят с ними, спят, лижутся, трахаются... Но с какого перепоя это должен делать я? Скоро дойдём и до того, что крыс нельзя убивать. Нам лошади нравятся, например. Но мы же не навязываем никому свою любовь. В общем, Панкурт, согласен пойти с нами, поупражняться на мечах?
   - Ужас-то какой! Согласен! - икнул Мольх и допил оставшееся на донышке одного из кувшинов пиво, - А какой план?
   - Проще пареной репы: берём по паре чарок головоломки, опрокидываем и за дело! Нашли мы недалеко выводок псов. Всех пошинкуем! - подытожил Винслакт.
   - Чего-чего? - не понял Мольх, - Какой головоломки?
   - Самогона! Называем мы его так.
   Мольх встал. Покачнулся. В голове шумело всё сильнее и сильнее.
   "Еще чуть-чуть первача. Вымещу злость на собаках и сразу поеду искать другую корчму или постоялый двор" - подумалось сыскарю.
   - Эй, стой, дружище, - крикнул Винслакт уже направившемуся к корчмарю Панкурту, достал свою флягу и отобрал у Шперлинга такую же, - Это тоже заполни.
   - Сыскарь, раскланялся и покачивающейся походкой подошёл к стойке. Со столешницы вытирала грязь знакомая ему толстуха. Мольх уставился немигающим взглядом на её грудь. Икнул.
   - Мегера... Э-э-э, Медуза... Пещера... Тьфу ты...
   - Мещера я, милсдарь... - покраснела женщина, вытирая рот. - Чего изволите?
   - А, да, Мещерушка, - облизываясь, прикусив зубами нижнюю губу, уставился на неё Мольх, царапая взглядом весь торс, - Что-то корчмаря не вижу. Нам бы самогончика...
   - Первача? Сейчас организуем! Вот вам пиво. Испейте, пока я набирать буду.
   - Сегодня всё будет оплачено! Я требую продолжения банкета! Ик... Сколько?! - снова уставился мутным немигающим взглядом на её грудь сыскарь.
   - А вам сколько, милсдарь?
   - О, мне всего лишь двадцать восемь, я ещё так молод...
   - Я о том, сколько вам самогонки, - Мещера покраснела, вытерла рот рукавом и одёрнула платье. Грудь снова всколыхнулась.
   - А... Мне бы три чарочки и вот это заполнить, - поставил две фляги на стол.
   - Девять гривней, - состроив глазки, произнесла она, не скрывая удовольствия от сегодняшней выручки. - Вы уж меня извините, что толкнула вас тогда... - снова кокетливо сверкнула глазками.
   - И вы не обижайтесь, милсдарыня, что наорал при входе. Был голоден и зол.
   Монеты полетели на стол.
  
  

***

  
   В темноте раздался тихий голос:
   - Давай быстрее заходи. Дверь прикрой. Недавно прибыл осведомитель, доложил мне про эту королевскую ищейку. И не забывай, пожалуйста, что не надо здесь никого из нас называть по именам.
   Скрипнула закрывающаяся дверь. Помещение освещалось лишь тусклым светом луны, падающим через окно.
   - Сам знаю. И что он сказал?
   - Информация подтвердилась. Это действительно Панкурт Мольх, сыскарь короля Ровида. С неофициальным визитом. Явно что-то вынюхивает.
   - Вот курвин сын! Всё сходится с тем, что мне доложил стражник с ворот. Этот сыщик на посту плёл что-то про верузийские вина и женщин. Но думаю, он тут вовсе не из-за наших вин и баб. А ты что думаешь по этому поводу?
   - Как бы он нам не спутал все карты. Я наводил по нему справки. У меня на него материала много. Вечно этот сыщик суёт свой нос не в свои дела по распоряжению Ровида.
   - Думаешь, Ровид послал его специально?
   - Никаких сомнений в этом нет. Полагаю, это из-за того письма, что к нему, видимо, всё же попало.
   - О чём-то догадывается, значит. Что ж, надо что-то делать. Мы же выработали план действий, продумали всё до мелочей. Нельзя допустить, чтобы что-то пошло не так!
   - Не волнуйся, мы уберём его. Я дам распоряжение Са...
   - Я же просил не называть ничьих имён! - резко перебил собеседник.
   - Тьфу, извини, это я по простоте. И всё-таки не так резко, я твой начальник как-никак!
   - Да, да, знаю... Просто давай будем поосторожнее.
   - В общем, подошлём к нему нашего, пусть он по ситуации смотрит, как его обезвредить.
   - Сейчас он в корчме "Сапоги мертвеца", кутит на весь район. Всю местную пьянь там собрал.
   - Пьяный, значит? Это хорошо. А давай его сразу хлопнем и всего-то дел?! Долго ли...
   - Да подожди ты вот так сразу. Надо всё узнать сначала, чего он хочет, куда дальше поедет.
   - И всё-таки настаиваю на том, чтобы убрать его, это же так просто. Пьяного прирезать да в речку скинуть. Никто его искать не будет!
   - Отличный план, ага! Потом его хватятся в Гардарии. Ровид пошлёт комиссию, всё выяснится, он всей корчме прожужжал, как его зовут и что он подданный короля. Представляешь, что дальше будет? Нет, нельзя, надо действовать более осторожно.
   - Вот трепло этот Мольх. Что тогда ты можешь предложить? Ищейку так или иначе нужно убирать. Будет под ногами путаться и того гляди что-то заподозрит.
   - Подошлём нашего, пусть наблюдает за ним, попробует познакомиться, угостит дармовой выпивкой, я не знаю. Пусть, наконец, вынудит сделать какую-нибудь непростительную глупость, что и титул ему не поможет.
   - Ну, не знаю, может ты и прав. Но я бы взял и рубанул в подворотне.
   - Не забывай, что на кон поставлено очень многое. Свадьба не должна состояться, но лишние жертвы нам ни к чему. Труп сыскаря - это одно. Шантаж короля - это совсем другое. Шум нам не нужен. Тихая паника будет обеспечена. Но надо без крови и при минимуме насилия.
   - Хоть бы получилось всё.
   - Должно получится. Не дрейфь, надо всё проверить. Можно попробовать подсунуть ему какую-нибудь бабу, дармовых вин или чего покрепче. Пусть пьёт без просыху да кувыркается с молодкой. А через пару дней проводим его с миром. Ну, или пусть натворит глупостей, тут всё будет по закону.
   - Ох, ох, ох. Князь не соображает, на что идёт. Свадьба - это конец независимости Верузии! Мы не можем этого допустить.
   - Это так. У меня до сих пор в голове не укладывается, как он подписал эти проклятые договоры? Мы вполне могли бы начать воевать с Хасией своими силами, но лет через пять. Затянуть потуже пояса, забить в набат, запросить помощи у Тагорна и Сансэдара, наконец! Мы всё-таки связаны с ними взаимовыгодными сделками. Гардария просто оккупирует нас под предлогом этой свадьбы и военной помощи!
   - Когда, кстати, свадьба намечается?
   - Через неделю, - шумно засопел собеседник, - будь она неладна! Князь втягивает Верузию в войну. Но мы же не готовы! Да и не нужна нам сейчас эта война!
   - Он считает иначе. Собирается сложить с себя полномочия и передать их этому жирдяю. Нам конец!
   - Спокойно только. Как там, наши люди успешно распускают порочащие Тестверу слухи? - перешёл на тихий шёпот другой.
   - Мои ребята стараются изо всех сил. Нагнетают истерию, как могут. Принцессу ненавидят все припортовые районы, но на этом мы не остановимся. Верно ведь?
   - Разумеется, - хмыкнул второй, - подвал готов, все намеченные мероприятия тоже.
   - А у себя в особняке всё приготовил?
   - Да. Запасы еды приличные. Хватит недели на две, а то и на три.
   - Великолепно. Ты хорошо припрятал нашу покупку, кстати?
   - Ни один маг не найдёт. И наряды затолкал в такое место, что и сама Праматерь не сыщет.
   - Лучше бы сжег что ли. На всякий случай...
   - Да зачем? Нас-то в тех нарядах уже знают. Вдруг, ещё что-то понадобится? А если кто и найдёт, объясним, что для спецопераций по выявлению врагов Верузии, да и всё!
   - Ну смотри. Да, с теми-то как?.. Ну, которые нас задержали тогда...
   - Да никак. Пока ты в отключке лежал, они документы наши посмотрели и чуть не обделались. Я им растолковал, что будет, если они посмеют хоть намекнуть на то, что видели. Как они побелели от страха, - тихо рассмеялся, - говорить не могли, тряслись, чуть ли не на колени падали. Эти будут молчать, уж поверь мне. Подогнали карету и отвезли нас под почётным конвоем. Очнулся ты уже дома.
   - Хорошо. Тогда действуем!
   - А когда осуществим вторую часть плана? С жирдяем? - шепнул человек.
   - Сначала разберёмся с первой. Никуда он от нас не денется... Пошли.
   - Твою мать, я вспомнил!
   - Что такое?
   - Сегодня же в этой корчме Кадрош выступает со своими песнями!
   - Ох ты, курва мать, точно! Я и забыл совсем с этими делами. Тогда немедленно посылай гонца за нашим, это же удача! Не надо никаких баб. Я тебе на кухне объясню. Пока гонец бегает, пожрём чего-нибудь. Идём.
   - Слава Верузии!
   - Да, да, слава Верузии!
   Две фигуры встали и медленно подошли к двери.

***

  
   - Вставай, Мольх! А ну вставай! Договаривались же. Пойдём сечь поганых псов!
   Рыцари одели шлемы. У чернявенького был обычный, с решетчатым забралом, а у русого - с рогами. Подняли с лавки за подмышки слабо упирающегося сыскаря и поволокли его к выходу. Голова Мольха безжизненно болталась. Трактирщик и детина у входа было заволновались, но были остановлены успокаивающим жестом: мол, гостю надо подышать свежим воздухом, да послушать сверчков. У выхода смотрящий Лотте засуетился, попытался что-то сделать, как-то помочь, но получил от Винслакта беззлобный тычок по рёбрам и больше не вмешивался.
   - Давай макнём его в бочку, Винс! - оглянувшись, предложил Шперлинг. - Подтаскивай его вон туда!
   - Костлявый он какой-то...
   - Отощал, видать, на харчах-то королевских! - хихикнул чёрненький.
   Панкурт очнулся, мотнул головой, обрызгав попутчиков, осмотрелся, вяло попытался сопротивляться, но ничего не вышло.
   - Где я?!
   - Как где? Забыл что ли? Пойдём собак рубать. На, держи! - русый рыцарь вложил в руки Мольха его меч.
   - Вон они! - закричал Шперлинг, опуская забрало! - Вся стая здесь. Навались, рубай поганых!
   - В бой! - перехватив двумя руками меч, понёсся вслед ему Винслакт, звеня кольчугой.
   Двинулись к забору, забежали за поворот. На слабых ногах Мольх, кое-как держа меч, сделал несколько неуверенных шагов, покачнулся, попытался размяться, занёс меч за голову, но не удержал, выронил его из рук и сам рухнул на спину, прямо в грязную лужу. Попытался встать, но только ещё больше промок и измазался. Тем временем из-за угла доносилось тявканье, перерастающее в хрипящие собачьи визги, человеческая брань. Бросившейся мимо колодца тени вслед полетел камень. Судя по скулежу, он достиг цели.
   Вслед раздались голоса:
   - Винс! Нет, ты только смотри! Они тут своих же щенков жрали!
   - Какая мерзость, тьфу! Вовремя мы эту гадость порубали. Близко не подходи, ещё заразу какую подцепишь. Ладно, идём обратно, пока не стошнило.
   Назад троица возвращалась на нетвёрдых ногах, обнявшись, и распевая бодрые рыцарские баллады с неприличными и срамными словами, от которых у трезвого человека любого сословия завяли бы уши. Фляжки опустели и безжизненно болтались на поясах. Лотте, заслышав похабные речевки, заранее отбежал подальше от входа и спрятался в кустах.
   - Ну что, Шпер, нашу боевую? - спросил Винслакт, покачиваясь на ногах.
   - За рыцарство! - поддержал Шперлинг. Уронив Мольха в грязь, они обнялись и начали горлопанить бессвязные песни.
  
   Пинком вынеся дверь и сорвав её с петель, рыцари внесли Мольха и усадили за лавку. Детина, с безучастным видом дремавший на стуле, вздрогнул, оценил разрушения, встал и как-то неуверенно направился к рыцарям.
   - Доблестные рыцари! Меня хозяин завтра убьёт за эту дверь, - ужаснулся трактирщик.
   - Стой! Замри на месте! - сказал здоровяку Шперлинг, кладя руку на меч.
   - Он заплатит и даже переплатит! - указал пальцем на сыскаря Винслакт, пошатываясь. - Проговорился, что его выручка за месяц столько, сколько мы не заработали за всю свою жизнь. Идём, Шпер, пора нам, кажется...
   Обнявшись и покачиваясь, рыцари удалились из корчмы, дуэтом напевая "Мама, а я рыцаря люблю". Рожа Лотте, опасливо высунувшаяся в проём тут же исчезла, раздался глухой удар, испуганный вопль и парный визжащий хохот. Панкурт сполз под лавку, ударившись головой об пол, и вернулся к сознанию.
   - Что?! Где я?! А-а-а, - пьяно улыбнулся он. Во рту пересохло и ужасно хотелось пить. Кто-то подбежал к нему и услужливо помог подняться.
   "Ну, вот по кружечке последней, теперь уж точно, и корчму искать другую поеду я" - путались мысли сыскаря, - "Только чего по мелочам размениваться!"
   - Человек! Виночерпий! Бочку пива! Самую большую! Угощаются все! И первачом разбавь от души!
   - Мещера, беги в дальний погреб, у нас кончаются запасы! - крикнул трактирщик. - Будет исполнено, милсдарь. И зовут меня Мутко, - обратился уже к Мольху с обидой в голосе.
   Граф довольно улыбнулся, сорвал мешочек, прицелился и кинул его прямо в шинкаря, заставив того пригнуться за стойку. Плюхнулся обратно на лавку и глупо захихикал над собственной выходкой.
   Через десять минут два дюжих кладовщика торжественно вкатили здоровенную бочку. Таппер и его помощница засуетились, сдвигая столы в центр, расставляя стулья. Общими усилиями подняли бочку на стол, вмещалось в неё около полутораста кувшинов пива. Мольх зааплодировал, одобрительно закричал:
   - Кружки, черпаки, миски, всё берите и айда за стол!
   Сыскарь схватил полупустую чарку с чьего-то стола, пригляделся одним глазом, выцедил оттуда захмелевшего таракана, крякнул и выпил. В чарке к его удвилению оказался первач. Мольх обиженно скривил губы, словно его обманули, и снова свалился под лавку.
   "Пару минут вздремну и поеду искать другую корчму" - успел подумать он и отключился.

***

  
   Сыскарь спал в алкогольных парах и не видел, как в корчме началась драка. Никто даже не мог сказать причину, по которой она затеялась. Скорее всего, как оно и бывает в таких случаях, причины не было вообще.
   В один момент кто-то с кем-то подрался, - дело вполне житейское и никого не удивляющее. Но посетители, разгорячённые распитием алкоголя и песнями, словно ждали этого чудесного момента, когда кто-то начнёт махать руками. Из-за других столов со всех сторон стали подтягиваться посетители. Причём, некоторые вставали, а некоторые вылезали. Через пять минут зал напоминал поле брани: перевёрнутые столы, летящая во все стороны посуда, люди, сидящие на корточках и сжимающие руками отбитые головы. Крики, визг, проклятия раздавались отовсюду. Мольха в пылу битвы затолкали ещё глубже под стол, он лежал в позе младенца и булькал во сне что-то нечленораздельное. Вышибала пытался разнять дерущихся, но сам утонул в куче тел. Те, кто был не очень пьян, пытались урезонить более пьяных. Но в итоге общая ситуация становилась только хуже, так как и они начинали драться. По корчме бегала и верещала Мещера, облитая чем-то красным, вероятно, соусом. Шинкарь же предпочёл скрыться за прилавок и не высовываться. Как утихомирить драку, никто из обслуги не знал. Подумывали уже отрядить Лотте за стражей, но она бесплатно сюда она не сунется, а деньги считать в этой корчме умели хорошо.
   Ситуация разрешилась просто. Сквозь грохот битвы раздался пронзительный звук труб. Клубок тел, выясняющих между собой отношения, словно вздрогнул и распался на отдельных людей. Наступила тишина, кто-то выпалил: "Трубадуры!". Люди, - кто ещё стоял, кто ползал на карачках, а кто и лежал, - шумно дышали и пытались прийти в себя.
   - Кадрош приехал! Кадрош! - крикнул самый догадливый.
   - Точно! Ура-а-а! - вразнобой ответили наиболее трезвые голоса, количество которых стремительно уменьшалось.
   - А мы чуть не забыли! - донеслось из угла.
   Наступил акт братания и взаимопомощи. Те, кто были не сильно пьяны и способны стоять на ногах, помогали более пострадавшим от пива и самогона. Спешно ставили перевёрнутые столы на место, собирали с пола посуду и остатки еды. Ещё минуту назад посетители были готовы проломить сопернику голову первым попавшимся предметом. Сейчас же они обнимались друг с другом и маленьким ручейком выходили на задний двор, куда уже приехал давать концерт Кадрош со своей свитой и охраной.
   Младший сын князя, решительно не хотел заниматься государственными делами, а предпочитал "петь о народе и для народа", как он сам выражался. Уставший от дворцовых порядков, захотевший подлинной народной жизни, он стал отцу наперекор. Гинеус Второй поначалу рвал и метал, но позже махнул рукой и разрешил Кадрошу заниматься музыкой, справедливо рассудив отпустить его заниматься любимым делом, лишь бы не устраивал в княжеских покоях семейные дрязги.
   Позже, оценив творческие таланты своего третьего сына и услышав об успехе его выступлений, Гинеус, хоть и ворча, но признал, что тот пользуется в народе некоей степенью популярности, но не настолько сильной, чтобы это вызывало какие-то опасения. Кроме того, если быть совсем точным, в трудовом народе Кадрош как раз популярностью и не пользовался, так как народ считал его праздным, но хоть и безобидным бездельником. А по-настоящему Кадроша любила чернь, быдло и последние отбросы общества, которые всегда были готовы ступить на скользкий путь нарушения закона. Для них он и пел.
   Мольха наконец заметили, вытащили за ноги из-под стола, кое-как растолкали, отхлестав по щекам. Он с трудом разлепил глаза, завертел головой. Охая и кряхтя, стал оглядывать столпившихся людей. Бечевка, связывающая волосы в пучок, лопнула, и они рассыпались, покрывая плечи. Наконец, сыщик вспомнил, где он, хлопнул себя по лбу, поднялся с помощью стоящих рядом и обратился к трактирщику:
   - Эй! Наливайко! Или как там тебя... Мне бы пива... - потрогал щёки руками. Лицо опухло. Мотнул головой влево, отмахивая чёлку со лба.
   - Милсдарь, меня зовут Мутко. А пива пока нет, запасы кончились. Но первач еще остался... Не желаете?
   - Закусить бы... Что имеется?
   - Огурец солёный хотите?
   - Хорошо. Дайте. Парочку!
   Мольх похлопал себя по карманам, но не обнаружил ни толлера.
   - Ох ты, твою гвардию, мою кавалькаду! Денег-то и нет... Куда ж я свой мешочек дел? Ты не видел?
   - Нет, господин, не видел, - невинным голосом сказал Мутко, засуетившись, протирая кружки и столешницу, стараясь не смотреть Панкурту в глаза.
   - Плохо, - замолк Мольх, - Слушай, как там тебя... Кабацкий... Лошадь купишь? Породистая, с попоной, послушная, из королевской конюшни. Не абы что. За полцены отдам. Сказка, а не лошадь! - Мольху хотелось унять ужасную головную боль, особенно сильную не утренним похмельем, а тогда, когда зысыпаешь и просыпаешься в самый разгар пьянки.
   Корчмарь задумался, почесал макушку:
   - Хорошо, за десять гривеней куплю, милсдарь. Больше нет, - хитро улыбнулся.
   "Нет у него... А зубы скалит... Сплошное обиралово!".
   - Сорок! Эту лошадь сам Ровид объезжал!
   - Милсдарь, двенадцать наскребу...
   - Двадцать.
   - Ладно, милсдарь, договорились. Лошадь против монет.
   - Забирай хоть сейчас.
   - Эй, Валуй! - крикнул корчмарь.
   - Ну?
   - Не "ну", а сходи-ка к коновязи, отвяжи лошадь и пристрой-ка к нам в конюшню. Господин продал её.
   Вышибала обвёл мутным взглядом всех людей, молча развернулся и пошёл на выход.
   - Вот монеты, милсдарь, - отсчитал девятнадцать кругляшей трактирный, - А как зовут лошадь?
   - Конь! Мою лошадь зовут Конь. Стакан первача-то бесплатно поставь и огурчик. Два, - произнёс Мольх, - Не каждый день лошадей за такую цену покупаешь.
   Мутко почесал подбородок и снова задумался:
   - Хорошо, господин. Это можно, - развернулся и крикнул женщине, только закончившей мыть пол: - Мещера! Стакан первача и огурец господину Мольху!
   - Два! Два огурца господину Мольху! - воскликнул сыскарь.
   Через минуту прибежала помощница с подносом, на котором стоял стакан с мутной жидкостью и два скукоженных огурца на щербатой тарелочке. Улыбнувшись, она поставила поднос перед Мольхом. Тот, скользнув цепким взглядом по ещё колыхающимся и манящим холмикам, мотнул головой, взял стакан и залпом выпил.
   - Будем здоровы! - обжигающая жидкость водопадом провалилась внутрь, обжигая пищевод. На глазах сыскаря выступили слёзы. Два огурца пошли вслед за первачом.
   - Внимание! Начинается концерт! - крикнули с заднего двора.
   Мольх мотнул головой, стараясь унять гул, и волнообразной походкой пошёл в зал, так и забыв деньги, вырученные за лошадь, на прилавке. Мутко прищурился, выжидая, что сыскарь вспомнит и вернётся обратно. Стукнувшись головой об столб, он грязно выругался, плюнул в невинное препятствие, погрозил кулаком, обогнул его и пошёл дальше. Когда сыщик скрылся в дальних дверях, корчмарь ловким движением сгрёб монеты и с безучастным видом стал протирать стойку.
   На заднем дворе всё было скроено по классической схеме: помосты примерно в метр высотой, ступеньки для подъема, специально огороженный ряд для охраны. Хоть папаша Гинеус Второй и отпустил своего младшего сына "в народ", но жил он в княжеском замке и имел два десятка отборных стражников для охраны. Концерт, однако, задумывался, как домашнее, уютное мероприятие. Сцену даже оснастили реевельскими огнями.
   Когда Мольх, покачиваясь и жалуясь на больную голову, вошёл в зал и плюхнулся на лавку, Кадрош в сопровождении конвоя в тяжёлых латах, уже взбирался на сцену, держа кифару наперевес. Для него на помосте был приготовлен стул и маленький столик с кувшином, на случай если у музыканта пересохнет горло. Люди рассаживались, разомлевшие, пьяные и побитые. На сколько хватало сил, сыскарь попытался разглядеть Кадроша, и отметил, что тот был одет в пурпурный камзол с золотым шитьём и узкие штаны из бархата. На плечах красовался плащ, отороченный каким-то дорогим мехом, куча цепочек, браслетов и колец. Волосы его были русые, лицо овальное, выступающее вперёд, со смешным птичьим носом. Каждая деталь его более чем вычурного наряда никак не сочеталась с остальными. И, тем не менее, складывалось впечатление, что всё это сделано специально, чтобы потешить, расположить чернь и представлять себя "в доску своим парнем", а не показывать ей, кто есть кто.
   Мольху опять захотелось выпить. Во рту горело и жгло. Голова раскалывалась и трещала, как будто её разбили чем-то тяжёлым и она теперь представляет собой кучу осколков, которые держатся вместе только чудом. Похлопав по карманам, он пытался найти деньги, которые недавно получил. Не найдя их, он пошарил под лавкой, выругался и хотел уже было идти назад к стойке, как кто-то хлопнул его по плечу. Обернувшись, сыскарь увидел худощавого человека, протягивающего ему кувшин:
   - Милсдарь желает угоститься самогонкой?
   Не думая, Панкурт взял предложенную огненную воду и сделал большой глоток. Вытерев выступившие слёзы и занюхав рукавом пойло, он вернул угощение.
   - Спасибо, друг... Ик... А ты... вы кто?
   - Я... - осёкся, набирая воздух, - Да вот приехал посмотреть на этого ряженого клоуна!.. Тоже мне княжич. Поёт для последних бандитов и преступников. Тьфу! - выпалил, простреливая маленькими поросячьими глазками пространство вокруг.
   Мольх замотал головой. Болеть она стала чуть меньше.
   - А чего он поёт-то? - спросил своего странного собеседника сыщик.
   - Сейчас услышите, - буркнул тот, как-то воровато оглядываясь по сторонам, - Вместо того, чтобы заниматься княжескими обязанностями, про уголовщину поёт!
   Сыскарь снова замотал головой, потёр виски.
   - Для народа он, видите ли, выступает, - снова заговорил подсевший, - Вот княжеское ли это дело петь для простолюдинов?
   - Вроде... Ик... и не княжеское... А с чего он поёт тогда? - снова спросил Мольх, ещё раз отпивая из предложенной емкости, - Ик, у меня монеты пропали. Украли, наверное. Вроде были...
   - Заняться ему нечем, вот и поёт. А монеты охрана Кадроша, наверное, и украла! - проворковал собеседник, - Они мастера на такие дела!
   - Да ладно, а вы... Ик... Откуда знаете? - удивился Мольх.
   - Видел, - возмущённо ответил попутчик, - И не раз уже. Да разве им скажешь что, кабанам этим? Порубят, и ещё сам виноват будешь! Считается, что этот клоун задарма выступает по корчмам, однако стража просто ворует деньги у слушателей! Да они сами из бывших душегубов! Все в прошлом - разбойники и убийцы, только он простил их и поставил себя охранять.
   - Вот сволочь-то, а! Этот... Ик... Княжич, как я посмотрю! - Мольху начало казаться, что так всё и есть, как говорит ему его новый знакомый.
   - Да, я бы за такое, да как же? Хоть по голове бы ему как дать! Вот послушайте, милсдарь, что он петь сейчас будет. Только послушайте.
   Тем временем без длительных вступлений Кадрош поздоровался с залом протяжным "Здравствуйте", что было встречено громкими хлопками в ладоши, переходящими в бурную овацию, сел на стул, приладил на колени кифару, запиликал, топая в такт мысками, и запел низким грудным голосом:
  

Брадобрей, милсдарь Шалахо,
Подстриги меня под графа.
Подстриги меня под графа, дорогой!
Не бывал давно в столице,
Но ведь знаю, что девицы
Взор не обратят на парня с трудною судьбой!

Брадобрей, милсдарь Шалахо,
Знаю, плачет по мне плаха.
Знаю, плачет по мне плаха и топор!
Ты меня для антуража,
Не узнала чтобы стража,
Подстриги под графа, слышишь, просит тебя вор!

Брадобрей, милсдарь Шалахо,
Ты не охай и не ахай.
Ты не охай и не ахай, дорогой!
Беспокоишься, я вижу,
Но не бойся, не обижу.
Заплачу тебе за стрижку щедрою рукой.

  
   Взяв ещё несколько аккордов, Кадрош закончил играть, встал и поклонился залу. Его песню встретили долгими аплодисментами, свистами и криками одобрения. Кто-то развернул плакат, на котором было написано "Кадрош и народ - вместе!".
   - Что за... - пьяно выругался сыскарь, - Мерзкое ворьё... Ик... Стричь под графа?! Да я бы за такое...
   - Вот я и говорю, это возмутительно, милсдарь! Хлебните-ка ещё огненной.
   - Спасибо... Ик... - рассыпался в благодарностях Мольх, сделав глоток, от которого его стало уже сильно мотать из стороны в сторону, - Так вы... Ик... говорите, этот кл...кл... клоун Кадрош только такие песни поёт? А что ещё д-делает?
   - Да ничего не делает, - шепнул собеседник, - Жирует во дворце и пиликает на своём инструменте. Говорил ему наш князь, возьмись за ум, возьмись! А тот ни в какую. Я, кажется, понял, - подмигнул Мольху, - Он прославляет жуликов и воров, а стража потом ловит этих же преступников, чтобы у них работа была. Рука руку моет!
   - Ну это... Ик... Вообще уже ни в какие ворота! С этим надо бороться! - топнул ногой и чуть не свалился с лавки сыскарь. Пришлось незнакомцу ловить его за грудки и снова сажать.
   - Сейчас будет вторую песню петь. Тоже послушайте! - услужливо протянул кувшин незнакомец.
   - Уважил... Ик... Я в долгу перед вами, - Мольх начал беситься, что тут творится такое. Впрочем, он не заметил, как сосед внимательно следит за всеми его движениями и словно бы прячет недобрую улыбку. Посмотрел уже с нескрываемой ненавистью на Кадроша и зло спросил: - А чего он... з-з-за этими... Ик... Амбалами прячется, курва?! Раз в... в... в... народе, почто от него прятаться, ик?
   - Лицемер он! - шепнул ответчик.
   - Точно... Ик... Ну, сука, твою гвардию, мою кавалькаду! - сыщик уже утратил всякое чувство реальности и действовал на одних эмоциях. А они, подогретые изрядным количеством спиртного, в данный момент говорили ему, что Кадрош - плохой.
   - А господин обратил внимание, сколько на этом певуне цепей, колец, побрякушек?
   - Да, вырядился... Ик... Клоун!.. - злобно прошипел сыскарь, глядя исподлобья на сцену, - Куда ему столько? Ходячая ювелирная... Ик... Лавка!
   - Так он после концерта будет свои побрякушки в толпу кидать, милсдарь! Дешёвые подделки! Я даже больше скажу! Чтобы альбиэльские мастера сделали ему музыкальный инструмент, он тайком распорядился поднять дорожные налоги, обирая тех, за кого он якобы радеет!
   - Вот ур... у-у... ур-р-род! - снова взбесился Мольх, - Я видел... Ик... Собрание на Пор-р-ртовой... Объявление... Погонщики... - продолжал нести бессвязную околесицу, окончательно разомлевший сыскарь, сжимая кулаки.
   Вернувшись из-за кулис, княжич после короткого объявления стал играть вторую песню. В этот раз он на стул садиться не стал, а активно двигался по сцене, делал выразительные жесты, не забывая и про мимику. По ритму композиция была быстрее первой, яростной и напористой. Выдержав вступление, он запел, не забывая пританцовывать и подходить максимально близко к краю помоста, как будто впитывая заряд зала:
  

Ни эльфы с дварфами, ни люди с гномами

Как не пытались, не могли схватить.
От них мы бегали волчьими тропами,
Уж очень сильно нам хотелось жить.

От них мы бегали волчьими тропами,
Уж очень сильно нам хотелось жить.

А как-то вечером в корчме сидели мы,
Сыскарь со стражей, мимо проезжал.
И вроде в воротник лицо закутали,
Но тот сыскарь меня тогда признал.

И вроде в воротник лицо закутали,
Но тот сыскарь меня тогда признал.

На эшафоте мы, палач готовится.
Кричу: "Не хватит вам на нас петлей.
Не волокли нас чтобы на шибеницу!
На нож всех стражников и сыскарей.

   Мольх, скрестив руки на груди, уронив голову на грудь, дёрнулся от тычка в бок, словно ужаленный. На ухо ему закричали:
   - Нет, совсем уже обнаглел! Слов нет! Вот слушайте, что он себе позволяет!
   Тем временем Кадрош снова повторил припев два раза, словно специально повысив в конце голос, чтобы сыщику было слышно:
  

Не волокли нас чтобы на шибеницу!
На нож всех стражников и сыскарей".

  
   - Ах ты байстрюк! - зашипел Мольх, - Ну я тебе сейчас, потроха сучьи, покажу, кого тут... ик... на нож!
   Собеседник резко наклонился и что-то быстро прошептал Мольху на ухо.
   Никто не заметил, что глаза его стали безумными и злыми.
   Сыскарь попытался вытащить меч, но пальцы лишь сжали пустоту. Меч куда-то пропал. Нервно заметавшись, он стал искать предмет поувесистее. Взяв протянутый сосуд, выпив махом остатки самогона, он перехватил его за горлышко, побежал к помостам с воплями брани, расталкивая людей в стороны. Охрана среагировала мгновенно, но поскольку слушатели танцевали и толкались, то в неразберихе Мольху удалось разбить кувшин об шлем одного стражника, проскочить мимо него и, спотыкаясь об лестницу, забраться на сцену. Преследующий Мольха другой стражник поскользнулся на ступеньке и откатился назад, помешав остальным задержать атакующего. Сжав кулаки от бешенства, и уже не соображая, что творит, Мольх, словно отсечённый от внешнего мира коконом, набросился на опешившего Кадроша. Тот замер, ничего не понимая, пожал плечами и спросил низким голосом, словно бубнил в бочку "Извините, а вам чего?". С рёвом доведённого до крайней злобы человека "Ах ты, курва ряженая, сыскарей на нож?! А ну отдавай свой мерзкий инструмент!", выхватил из рук кифару, замахнулся и огрел княжича с размаху по голове.
   Раздался треск ломаемого дерева, и младший сын князя, качнувшись, схватился руками за голову. Через секунду ноги подкосились, и он рухнул на сцену, как поваленное дерево.
   В это время подоспели и конвойные, сбив Мольха с ног, они попытались скрутить его, но тот царапался, извивался, крутился ужом на сковородке, орал благим матом "Твою гвардию, мою кавалькаду! Быдло, ненавижу!". Махая руками и ногами, он несколько раз заехал одному охраннику в грудь, другому чуть не свернул шею, намертво вцепившись пальцами в забрало шлема и пытаясь его сломать. Потом подоспели ещё охранники, одни бросились в кучу, где вязали Мольха, помогать своим товарищам по службе. Другие же с ужасом смотрели на обездвиженного Кадроша, кто-то орал, требуя разыскать лекаря. У сцены творилась самая настоящая людская мясорубка и кавардак, и те, кто не участвовал в аресте Мольха, обнажили оружие и рассыпались по всей длине помоста, отсекая толпу.
   Сыскарю удалось выкрутиться из чьих-то цепких рук, вытащить чужой меч и начать махать им перед носами конвойных. Кто-то из них после очередного парирования сложился пополам, громко вопя и прижимая раненую руку к животу. Приняв боевую стойку, Мольх уже было замахнулся для следующего выпада, но почувствовал, как в глазах потемнело, замелькали яркие точки, а в ушах стал нарастать шум. Он упал и закрыл глаза.
   Реевельские огни зажечь так и не успели.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 3

   Ровид раздосадовано пнул ногой скамью, отчего та с грохотом улетела в другой конец комнаты. Вестей от сыскаря так и не поступило. Никаких. Кристалл зова молчал.
   В Гардарии тоже все было неспокойно: Влынь бунтовала, эпидемия из Поспежа разлилась почти по всему юго-западу. Король взял со стола оплетенную бутыль с вином, залпом осушил. Закашлялся. Уселся на трон, чернее тучи. В зал вошла Тествера, уже одетая в походное платье.
   - Собирайся, - бросил король дочери, - нужно выезжать.
   Тествера подошла к отцу. Обняла. Прижалась.
   - Я уже собралась. У нас какие-то проблемы, папа? Я давно не видела тебя таким.
   - Пустяки доченька, никаких проблем нет. Просто не хочу отдавать тебя за Блоднека, - попытался улыбнуться Ровид, что вышло не очень правдоподобно.
   - Мне одинаково противны и толстый Верузийский княжич, и старые карлики-близнецы из Тагорна, что один садист, что второй, и похотливый старший принц Реевела, папа. Я бы предпочла любому из них свинопаса или менестреля, но прекрасно все понимаю. Мое сердце принадлежит Гардарии, её поданным и их благополучию, - пылко воскликнула принцесса, - зато у нашей страны будет выход к южному морю. Да и не думаешь же ты, что после того, как на трон взойдет Блоднек, всем будет управлять именно он. Я ведь дочь Ровида, а не какого-нибудь вшивого князька, у которого в хозяйстве два замка и три сотни крестьян.
   Теперь улыбка Ровида выглядела гораздо более искренней. Король поцеловал дочь в лоб, и, обняв за плечи, повёл к выходу.
   Они скоро оказались на мощёной розоватым камнем улице, примыкающей к замку. Тествера обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на родной дом.
   Стояла чудесная солнечная погода, лишь несколько перистых облаков величаво плыли по вечернему небу. Воздух был заполнен восхитительным запахом влажной земли. Замок короля будоражил воображение продуманностью архитектурного плана. Здесь полностью отсутствовали излишества и показуха, и в то же время безошибочно можно было понять, кто здесь живёт. Особенно радовал глаз королевский сад, разделённый на аккуратные квадраты аллеями из фруктовых деревьев и цветников. Среди них прятались изящные беседки и павильоны, очевидно, для дневных трапез. В центре сада красовался большой овальный пруд, облицованный камнем. Водную гладь оного покрывали кувшинки, среди которых плавало несколько утиных домиков с пернатыми обитателями, отошедшими ко сну.
   У короля создалось впечатление, что провожать их вышел весь Киос. На площади рядом с замком было не протолкнуться. Когда они с Тестверой вышли из ворот толпа одобрительно взревела. Развевались гардарийские флаги, гербы, некоторые держали в руках транспаранты с восхвалительными надписями. Возле мраморной статуи Киоса, основателя одноименной столицы Гардарии народ расступился, показав ряд повозок, нагруженных всяческим добром. Цеховые старейшины и некоторые из купцов постарались и приготовили богатое приданое за принцессу. От приятного сюрприза Тествера едва не прослезилась и рассыпалась в искренних благодарностях.
   Король искренне любил свой народ, а он платил ему той же монетой. Правитель Гардарии делал всё, чтобы облегчить жизнь как работающего горожанина, так и селянина: упростил право получения земельного надела, снижал налоги, процент за кредиты, стимулировал сельскую местность, прекрасно понимая, что деревня кормит город. Не забыл он и про укрепление границ. Медицина также не была обойдена вниманием: почти каждая крупная деревня имела своего лекаря. Надо сказать, что он продолжал делать то, что начал его отец, так и не вернувшийся из очередного военного похода.
   Разумеется, в Киосе были районы и победнее, и побогаче, и трущобы. Но одно из первых, что сделал Ровид, унаследовав трон - приказал разрушить стены и пропускные пункты, разделяющие районы. Трущобы, жилища ремесленников, представителей среднего класса или зажиточной прослойки общества - всё стало единым организмом, хотя это поначалу было принято последними в штыки. После таких крутых мер король разрешил всем свободно перемещаться по городу в любое времени суток, не нарушая общественный порядок и чистоту.
   Если ближе к центру, где и располагался замок короля, гнездились каменные дома в четыре-пять этажей, то на окраинах города обстановка была хоть и бедноватой, но отнюдь не унылой, а скорее скромной и опрятной. Землю, где это было возможно, вымостили булыжником, и следов жизнедеятельности людей и скота на ней было практически не найти. По всему Киосу король приказал построить общественные уборные и периодически их вычищать. Около многих домов люди вскапывали небольшие грядки, где высаживали цветы в тёплое время года. Жители зажиточных районов были несколько ярче одеты, чем в бедной части Киоса, но в целом различие не столь ярко бросалось в глаза. Попадались, конечно, отдельные личности, наряженные в материю всех цветов радуги, но их число было невелико.
   Отдельным указом Ровид разрешил жить в Гардарии представителям всех рас, но при условии, что они не будут причинять вред людям. Конечно, приоритет во всём оставался за гардарийцами, но король никогда не доводил эту ситуацию до идиотизма. В крупных городах, - а особенно в столице, - можно было с лёгкостью встретить гномов, сидящих на лавочке и болтающих со старичком. Зайдя за поворот, столкнуться с дварфом, который несёт с ближайшей ярмарки корзинку с запечатанной воском бутылкой, бараньей ногой и пучком зелени. А посетив магазин оружия, увидеть очаровательную эльфийку, по сравнению с которой мужские представители этой расы напоминали не остроухих пижонов, а слегка обстриженных обезьян.
   Поначалу было воспринято в штыки, что король категорически запретил распивать спиртные напитки на улице. Кое-где даже прокатились бунты. Но когда Ровид приказал снизить цены на спиртное и построить новые питейные заведения, народ отнёсся к этому благосклонно.
   В судебной власти король категорически запретил калечащие пытки, публичные казни, упразднил анонимные доносы. Отменил смертную казнь за оскорбления себя самого и личных портретов, но мало кому могло прийти такое в голову. Разогнал придворный штат лизоблюдов и стихоплётов, запретил сочинять о себе хвалебные оды. Оставил при замке военных, писарей, глашатаев, счетных дел мастеров, казначеев и прочих полезных людей. Конечно, это не говорит о том, что все стали жить весело и счастливо: наличествовала и преступность, и управленческие перегибы на местах, со скрипом изживалась бюрократия, но отношение верховного феодала к населению своей страны и стремление сделать Гардарию лучше и сильнее, было видно любому человеку. Ровид, как и любой монарх, был способен на жёсткость, и даже на жестокость, но это были кратковременные меры, и направленные исключительно на преступность. Народ это понимал и принимал. Даже самые ярые враги Гардарии, которые не утратили честность, сквозь зубовный скрежет признавали, что государь заботится о своих подданных не на словах, а на деле.
  
   Кисеб глядел на отъезд сестры с отцом и грустил. Как всякий молодой человек, он любил веселье, присущее любому торжеству. Ужасно не хотелось пропускать свадьбу сестры, но оставлять Киос и Гардарию без правителя Ровид запретил.
   Король шепнул сыну несколько напутсвенных слов, отдал последние распоряжения воеводе и зашёл в карету. Помог дочери забраться, потом подумал, вышел, поднялся по лестнице на крышу и поднял правую руку, дав понять, что сейчас будет говорить:
   - Народ Гардарии! Братья и сёстры! Спасибо, что вышли проводить нас в путь. Как вы уже знаете, моя дочь выходит замуж за княжича Верузии, и мы скоро получим выгодный для нас всех выход к Тишайшему морю и установим более тесные торговые связи с нашими соседями. Мы приложим все усилия для того, чтобы наша страна и народ процветали всё сильнее и сильнее. Пусть никто и ничто не омрачает нашей жизни! Есть, правда, и печальные вести: на юго-западе вспыхнул бунт, предатели отравили водоемы и эпидемия распространяется по нашим землям.
   В толпе зашушукались, но смельчака, который бы перебил государя, не нашлось.
   - Нам нужна великая, единая и несокрушимая Гардария! - продолжал Ровид, - моя вина в бунте тоже есть. Юго-западные земли, Влынь и Поспеж я отдаю Верузии, отдаю в обмен на выход к морю. Не всем это нравится, но время и наши потомки оценят, прав я был или нет, только не забывайте, что этими землями так или иначе будут владеть дети Тестверы, а значит, эти земли всё равно будут гардарийскими!
   Толпа зааплодировала, снова организованно расступилась, давая проход кавалькаде, сопровождавшей короля с дочерью. Работницы веночного цеха закидали процессию цветами, и никто им в этом не препятствовал. И всё-таки на этот раз Ровид решил не отказываться от охраны: несмотря на то, что до Любеца путь был не очень далеким, в дороге произойти могло всякое. К тому же он был не один, а с дочерью, да и проклятое письмо не выходило у него из головы. Король посмотрел в окно и дал команду ехать быстрее. Долгие проводы - лишние слёзы.
  

***

  
   Разлеплять веки ужасно не хотелось. Казалось, что стоит это сделать, и на тело обрушится вся мощь похмелья, расплющив его в блин. Но вставать всё-таки надо, хотя бы для того, чтобы разобраться, где он и как сюда попал.
   - Пива бы, - еле слышно простонал в пространство сыскарь, - Пиво есть жизнь.
   Собственный стон издевательски вонзился в виски, вызвав новый приступ болезненной пульсации прямо в мозг.
   - Чего же я вчера так нажрался, а? - продолжал разговаривать с пространством Мольх, впрочем, не надеясь на ответ.
   Тяжело дыша, Панкурт пытался вспомнить, что вчера было. Ясно, что пил много, как почётный сапожник Верузии, но зачем? "Так, - еле проворачивал мысли в голове граф, - доехал до корчмы, угостил всех посетителей пивом. Потом ещё кого-то угостил, то ли рыцарей, то ли... Нет, вроде рыцарей. Почему-то весь вымок до нитки, упал, кажется, в бочку с водой. Собаки... Опять корчма, первач. Два огурца, грудь этой... Мегеры? Мандрагоры? Мантикоры? Ещё какой-то Кабздыш или Кадраш вроде выступал, этот, как его... княжич? Всё, приехали, слазь с телеги". Дальнейшие события благополучно скрылись в непроницаемом тумане.
   В полной темноте пощупал костяшки пальцев - целы, слава Праматери. Значит, никому морду не бил, и то хорошо. Провёл ладонью по лицу и поморщился: не лицо, а один большой синяк. Горел затылок, словно к нему приложили раскалённую подкову. Ощупав его рукой, Мольх нашёл здоровую шишку. Получается, что морду били ему. Прислушавшись к ощущениям во всём теле, сыскарь смутно начал прозревать, что били ему не только морду и не только руками, а остальными конечностями, которые добрые люди используют исключительно для ходьбы.
   Первое, что пришло Мольху на ум, едва он приготовился открыть глаза, это пословица "Что гардарийцу сначала хорошо - то на утро ему потом и плохо". Затошнило, во рту стояла ужасная сухость и отвратительный привкус лошадиных лепёшек. Похмелье, пережитое им после попойки с Лофаром, в сравнении с нынешним казалось детским и несерьезным.
   Язык графа распух от жажды и еле-еле помещался во рту. Вместо дыхания из уст вырывалось какое-то надрывное сипение и хрип. Любой шорох отзывался ударом кузнечного молота по лбу, внутренности словно сбились в одну большую мозоль. Всё это вместе причиняло беспокойство, желание уйти в небытие и переждать какое-то время там.
   Он открыл один глаз, но ничего не изменилось. Открыл второй - та же ситуация. Нащупав рукой лежбище, понял, что лежит на охапке сырой соломы. В голове звенел тяжёлый колокол и штормило море. Перед глазами плыли огненные пятна, постоянно меняющие размер и цвет. Бросало то в пот, то в озноб. Он чувствовал себя слепцом, попавшим в незнакомое помещение. И самое обидное, что он практически ничего не помнил.
   Сделав слабую попытку встать, плашмя рухнул назад на бок и застонал. Если бы Мольху сейчас сказали: "Граф, если вы не встанете сию минуту, то Гардария погибнет!" - он бы ответил: "Пусть хоть весь мир погибнет, но я не встану". Голова от этой попытки словно превратилась из шара в хрустальный куб с тонкими, как яичная скорлупа, стенками, и это ощущение нарастало в нём с каждой секундой. Стенки чуть треснули на всех шести гранях, и этот куб надо аккуратно положить на мягкую перину, как следует проклеить и не трогать минимум сутки.
   Вскоре в одной из стен образовалось пятно, свет от которого хлынул в помещение. Мольх развернулся на шум и в глаза словно воткнули по спице, углубив прямо в мозг. Свет острым клинком рассёк голову на две части, потом уже на четыре и так далее. Каждая часть начала пульсировать болью, какую и врагу не пожелаешь.
   Прикрыв глаза ладонью, он слабо захрипел:
   - Эй, кто там? Где я?
   Через несколько секунд, когда глаза немного привыкли к свету, Панкурт увидел три фигуры в дверном проёме. Лиц он не различал, лишь очертания. С трудом выдавив чуток слюны и откашлявшись, он заговорил:
   - Вы из обслуги? Чего ради меня засунули в эту комнату? Не могли найти ничего получше? Я граф всё-таки. Так, я в гостинице при корчме, да? Чего молчите, олухи? Я требую светлую, чистую комнату со свежим бельём. Мне надо помыться тёплой водой, выпить стаканчик вина. Нет, холодного пива. Хотя и рассол сойдет. Ещё не забудьте квашеной капусты, мочёных яблок, - выжал Мольх, потом указал пальцем на другого: - А ты дуй на коновязь, проведай и покорми лошадь.
   Раздался звериный хохот.
   - Чего ржёте? Я что-то смешное сказал? - с плохо скрываемым презрением и отвращением посмотрел на них Мольх и показал пальцем на третьего, - А ты, пока эти двое бегают, принеси мне воды, очень хочется пить. И чтобы через пять секунд вашего духу здесь не было! Выполняйте!
   Два силуэта молча подошли к Мольху, один пнул его ногой в живот и они оба скрутили сыскаря, подняв ему руки над головой. Панкурту показалось, что голова значительно тяжелее туловища и сейчас вот-вот лопнет, или просто оторвётся с шеи. Ни один из вариантов его категорически не устраивал.
   - Вы что себе позволяете, курвины дети?! - завопил сыскарь, не привыкший к такому обращению - Меня? Графа?! Да я вас всех на конюшне запорю!
   - Молчи, пёс! Не вовремя ты веселишься. Ты душегуб, и судить тебя будут, как душегуба, - злобно ответил голос.
   - Одурели совсем?! Какой суд! Я подданный Гардарии, вашу гвардию!
   - Да какой ты подданный Гардарии?! Ты чего голову туманишь?! На себя посмотри!
   Если бы Мольх смог глянуть на себя в зеркало, то увидел грязного оборванца с нечёсаными и засаленными волосами, клочьями, торчащими из разных мест на голове, красными глазами, подбитой губой и разодранной в лохмотья одежде. Воняло от него, как от только что пойманной и чищеной рыбы.
   - Я добьюсь, чтобы вас всех разжаловали в свинопасы! Вы у меня будете сточные колодцы по ночам чистить! Я...
   Снова пинок ногой под дых. Один из стражников поднял за волосы голову сыскаря и продемонстрировал ему деревянную дубинку. Выглядела она очень недобро.
   - Ещё одно слово, и я воспользуюсь ей! Ты обвиняешься в покушении на жизнь княжича Кадроша. Сейчас тебя поведут на допрос. А теперь захлопни свою поганую пасть!
   - Быть того не может. Я сплю, сплю... - прошипел Мольх.
   Сыскаря выпихнули из темницы и втащили в узкий замшелый коридор, слабо освещённый коптящими жёлто-оранжевыми факелами. После нескольких зигзагов подземного лабиринта Мольха бесцеремонно втолкнули в средних размеров полутёмную комнату со сводами вверху. Это было небольшое помещение со стенами из серого камня. На каждой стене висело по факелу, но они едва-едва освещали пространство. По бокам дверей дежурили два обвешанных доспехами громилы со злыми собачьими лицами. У каждого в руках была деревянная дубинка, и не стоило сомневаться в том, что они пускают их в дело довольно часто. У задней стены располагался стол. На нём лежали бумаги, чернильница, несколько гусиных перьев и стояла свеча. Сбоку от стола находился книжный шкаф, а перед столом располагалось деревянное кресло с подлокотниками, к которым были прикручены ремни, очевидно, чтобы фиксировать запястья допрашиваемого. Сиденье же, как и подлокотники было утыкано чуть заострёнными деревянными шипами. Вся эта конструкция выглядела жутковато. В комнате помимо входной двери было ещё несколько узких, куда едва-едва мог протиснуться человек среднего телосложения. В потолок на почтительном расстоянии от стола было вделано кольцо со свисающей цепью, на другом конце которой был ошейник с замком. Кроме того, в углу на полу виднелось отверстие, закрытое решёткой, за которым начинался желоб, уходящий под наклоном вниз. Казалось, сама смерть открыла свою зубастую пасть, чтобы поглотить очередную жертву.
   За столом восседал грузный человек неприятного вида в сиреневом балахоне. Внешностью он напоминал свинью перед родами. Его скуластое лицо, мерцающее в свете факелов, не выражало ничего кроме злобы. Глаза, большие, круглые и выпученные, были налиты кровью, как у быка. Цепким взглядом осмотрев сыскаря, он приказал конвоирам подвести его поближе. Откинув капюшон, здоровяк показал свою бритую наголо, стёсанную на макушке голову. Только сейчас сыщик смог рассмотреть, что нижняя челюсть выходит далеко вперёд, а лоб навис низко над глазами, но уходил от бровей не вверх, а круто назад.
   Над столом в стену был вделан лист железа, на котором старательной рукой был выгравирован слоган из аккуратных букв:
  

"ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ - КОРОЛЕВА ВСЕХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ!".

  
   Взгляды сыскаря и человека за столом скрестились, как два клинка. Мольха передёрнуло. Немигающими мутными, навыкате, как у жабы, глазами он смотрел на жертву, словно сверля в нём дырку. Эти глаза горели лютой ненавистью, и казалось, что они вот-вот вылезут из орбит.
   - Конвой свободен!
   - Слушаемся, господин Бордул, - сказал один из них. Три охранника почтительно поклонились человеку за столом и вышли, плотно прикрыв двери.
   - Отсюда выходят лишь раскаявшиеся и чистосердечно признавшиеся. Остальных выволакивают на верёвках, как сдохших собак, - продолжил говорить восседавший за столом после долгой паузы. - Рассказывай!
   - Нет, это ты рассказывай! Я требую объяснений! По какому праву со мной так бесцеремонно обращаются?! Вообще где я? Кто ты такой? Что за бред с какими-то душегубами? Что происходит?! - пересилил себя Мольх.
   - Так ты не знаешь, кто я такой? - с издёвкой спросил он, - Ну что ж, я объясню! Я глава тайной службы! Я главный кромник Верузии. А ты сейчас принадлежишь мне от макушки до пяток! Понял?
   - Нет! Не понял! - огрызнулся Панкурт, - Какой расследующий? Какая стража? Я граф, подданный Гардарии! Какого лешего я здесь делаю?!
   - Молчать! Рот открывать будешь, когда тебе прикажут!
   - Объясните мне, что происходит?! - не унимался допрашиваемый.
   - Не ты!
   - Что не ты?
   - Не с ты! - отчётливо прошипел Бордул, напоминая болотную гадюку.
   - Не с я? А с кто? - падая в собственных глазах, спросил Мольх.
   Где-то за одной из маленьких дверей раздался нечеловеческий стон, переходящий в крик и плач, рёв и брань палачей, шипение и спустя несколько секунд вонь палёного мяса ударила сыскарю в ноздри.
   - Видишь, что тут делают с теми, кто не хочет признаваться? Но это только разминка! Самых упорных тут ломают так, что стены плачут от жалости, - снова заговорил бритый, стараясь пронзить взглядом допрашиваемого, - Стоять прямо, когда к тебе обращаются!
   Мольх покрылся неприятным холодным потом, стараясь сохранить спокойствие. Похмелье также сказывалось. Бордул вернулся за свой стол и заговорил, выпучив глаза:
   - Что ты всё протестуешь? Будем работать по-хорошему. Обвинение в покушении на жизнь княжича Кадроша тебе уже предъявлено. Против тебя, - он взял со стола пачку бумаг и потряс ей, - пятьдесят два свидетельства, а хватило бы и одного.
   - Обвинение?! Кто его предъявлял? Эти трое с каменными головами, которые без объяснений приволокли меня сюда?
   - Молчать! Бумаг при тебе нет, а если и были - тебя это не спасло бы. В общем, у тебя два пути - смерть страшная и лютая, если будешь отпираться, или лёгкая и быстрая, если во всём чистосердечно признаешься и сдашь мне всех остальных шпионов.
   - Покушение? На княжича?! - начал говорить Мольх, - Что за бред? Слушайте, у вас сегодня, видимо, неудачный день! Давайте прекратим этот спектакль, я даю слова графа, что не буду требовать всех вас повесить. Вас просто разжалуют, вкатят по десятку ударов кнутом и отпустят!
   - Молчать, гнида! - стукнул кулаком по столу Бордул, - все вы тут графы да герцоги, как только попадетесь! Ты шпион, подосланный кем-то, чтобы убить княжича. Ты напишешь мне всё и признаешься во всём, бандит!
   Буква "г" у Бордула прозвучала фрикативно, как у крестьян с юго-запада Гардарии.
   - Не буду клеветать на себя! - снова ответил Мольх, - А вы чего гэкаете? Деревенский что ли?
   - Что-о-о?! Повтори быстро, что ты сказал! - затрясся как желе от злобы Бордул, угрожающе стал подниматься на руках из-за стола.
   - Я спрашиваю, чего гэкаете? Из деревни приехали? Да не шпион я! Это какой-то абсурд! Я - граф! Сыскарь при дворе Его величества короля Ровида.
   В следующий момент вскочив и буквально перегнувшись через стол, чего трудно было ожидать от такого грузного человека, Бордул нанёс Мольху сильный удар правой рукой с размаху. Сыскарь отлетел к стене и, ударившись об неё, рухнул на пол.
   - Да какой ты сыскарь?! Подлец, ты задумал убить княжича! Если не признаешься, жилы вытяну! Измордую так, что в тебе человека не признают!
   - Но я говорю правду! Все обвинения - это провокация! - закричал Мольх, - И хватит меня бить! С ума что ли все тут посходили?
   - Не смей запутывать следствие, шпион! Факты против тебя! - лупоглазый подошел вплотную к допрашиваемому и ещё раз ударил его ногой в живот. Громилы вопросительно посмотрели на Бордула, ожидая приказаний.
   - А ну бегом поднять этого гада!
   Громилы подняли хватающего ртом воздух Мольха, как крохотного котёнка, и поставили его на ноги. Тот согнулся в три погибели, схватившись за живот.
   - Стоять ровно, когда тебя допрашивают! Сколько, как долго, кто и чем тебя будут бить, тут решаю я! Ещё раз спрашиваю: будешь чистосердечно признаваться?!
   - Мне не в чем признаваться, так как я преступления не совершал, - ответил Мольх. - В ваших же интересах отправить запрос в Киос, вот тогда выяснится, что я не лгу. Я - граф! А бить графа - это...
   - Быть может, ты хочешь сказать, что и по голове младшего сына Гинеуса Второго не бил? - оскалился кромник. И трём стражникам руки ты не сломал. И палец ещё одному не отсёк?! Да по тебе виселица плачет! Это в лучшем случае! - ударил кулаком по столу Бордул.
   - Не помню, как это произошло. Да и не могло такого произойти! Нужен он мне больно!
   - Помнишь, не помнишь, а факты - вещь упрямая. Короче, слушай меня внимательно, подданный Ровида, - съязвил кромник, - О свободе можешь забыть раз и навсегда. Её ты не увидишь никогда. Из собственных ребер перо сделаешь и собственной кровью напишешь признание, рано или поздно!
   - Нечего мне писать. Я - граф Панкурт Мольх!
   - А я тогда лавессидская принцесса! Подскажу, не волнуйся. Ты напишешь всё, что я подскажу, гадина такая! - скрежетал Бордул, на жестоком лице которого отобразилось нечто смертоносное и жаждущее крови.
   - Сказки, всё это сказки! - парировал Мольх, - И хватит меня оскорблять!
   - Какие сказки?! Да на тебя столько показаний, что можно обернуть ими тебя раз сто!
   Бордул достал несколько листов бумаги и перо. Кинул на стол перед Мольхом.
   - Говори, будешь писать признательную?
   - Мне нечего писать! - сказал Мольх, - И от вашего "г" уже тошнит!
   - Посиди, подумай. А за "гэ" ещё ответишь! - силой вложил перо в пальцы сыскаря кромник. - Дать ему стул! Снять кандалы с рук
   Мордоворот сбегал в одну из узких дверей и принёс стул. Затем грубо снял с Мольха цепи и, держа их, отошёл к двери. Тот растёр запястья.
   - Сядь и пиши. Всё пиши, как есть, ничего не утаивая. Облегчи свою участь. Не буду тебе мешать, - с этими словами Бордул зажёг свечку, придвинул чернильницу поближе к Мольху вышел из комнаты.
   Панкурт повертел перо в пальцах, тяжело вздохнул, придвинул к себе один лист бумаги, обмакнул писательскую принадлежность в чернильницу и написал:
   "Я - Панкурт Мольх, сыскарь его величества короля Ровида, имел неосторожность устроить в таверне "Сапоги мертвеца" небольшую драку, о чём очень сожалею, хотя и ничего не помню. Никого калечить, тем более убивать у меня и в мыслях не было. Я не шпион, и никогда таковым не был, а здесь нахожусь, так как у меня отпуск. На путь самооклеветания встать не могу. Прошу направить запрос в королевский замок Гардарии, чтобы убедиться, что я действительно то лицо, за которое себя выдаю. Причиненный ущерб готов полностью возместить".
   Мольх получил удар по голове и услышал рёв:
   - Ты что пишешь, выродок?! Ты будешь давать правдивые показания?! Стража! В кресло для допросов! - истошно закричал Бордул, разрывая на мелкие клочки исписанную бумагу.
   Громилы подбежали к сыскарю, крепко взяли его за руки, поволокли к шипастому креслу и силком усадили, не забыв пнуть в живот. Мольх закричал от боли и попытался освободиться, но сыскарю сразу же привязали руки ремнями к подлокотникам, а ноги к стойкам. Ещё одним ремнём стянули ноги на бёдрах, чтобы он не смог встать.
   - Посиди, подумай ещё. Не надо упрямиться, - прошипел кромник, - Времени у нас предостаточно. Мы будем беседовать ровно столько, пока ты не согласишься признать себя шпионом. Умереть мы тебе не дадим, на это тоже не надейся.
   Шипы вонзались Мольху в руки и ягодицы даже через одежду и доставляли ему сильный дискомфорт, плавно перетекающий в боль. "Какое унижение, когда тебя допрашивает глупый, неотёсанный деревенский идиот!" - с досадой подумал сыскарь.
   Бордул не без удовольствия заметил, что Мольх, стиснув зубы, потихоньку пытается ерзать на стуле. Впрочем, это причиняло ему ещё большие страдания. Снова откуда-то сбоку донеслись душераздирающие вопли, мольбы о пощаде и плач. Затем бормотание, крики, грохот, стоны. Какие-то вопросы, едва слышное лепетание и снова звуки избиений, перемежающиеся с мольбами о пощаде.
   - Становись на путь праведный, шпион! - обратился кромник к Мольху. - А то узнаешь, что творится за стенкой!
   - Я не шпион! - сквозь стиснутые зубы произнёс Мольх. Всё начинало болеть и гореть.
   - Да вы все так говорите, шпионы и бандиты! - произнёс Бордул и обратился к стражнику, - Распорядись, чтобы принесли обед, я что-то проголодался.
   - Мигом, милсдарь! - отчеканил один из них и выбежал в коридор.
   - На кого работаешь? - заорал Бордул.
   - На короля Ровида и Гардарию, деревенщина неотёсанная!
   - Ого! Ну, посиди, посиди, погрей задницу! - Бордул дёрнулся, хотел ударить сыщика, но в последний момент передумал и с мерзкой ухмылкой сел на стул.
   Боль становилась всё сильнее и сильнее. Мольх стиснул зубы и молчал, сейчас это было главным делом всей его жизни - молчать. Только молчать и не кричать. Всё ещё только начиналось, а Мольху вдруг показалось, что он сидит в этом кресле уже целую вечность. Опустив голову вниз, он сидел и медленно сходил с ума. Лоб покрыли капли пота. Кромник внимательно смотрел на сыскаря, буравя того своими выпученными и злыми глазами.
   Принесли обед. Кромник, неторопливо расставляя блюда, обратился к допрашиваемому:
   - Согласишься дать показания - прикажу, чтобы отстегнули от стула. Более того, закажу тебе такой же обед. Даже два. И кувшин пива. Или даже вина, если захочешь.
   - Дёшево купить хотите! - процедил Мольх. Боль становилась нестерпимой.
   - А головушка-то небось болит, - с садистским наслаждением произнёс Бордул, - Винца хочешь, наверное? Глоточек. Или даже два.
   - Да пошел ты! - огрызнулся граф, презрительно сделав акцент на "ты". Ягодицы горели. От своебразного произношения кромника еще больше раскалывалась голова.
   - Ты думай, думай, - все свои страдания можешь прекратить в любой момент. Не мы тебя мучаем, ты мучаешь себя сам, - разглагольствовал Бордул, раскладывая по тарелке жареный картофель по-деревенски, с печеной кожурой, квашеную капусту, куриную ножку с хрустящей корочкой. Глотнул пива, - Холодненькое, приятное... - с каким-то садизмом сказал он. Затем не спеша стал есть, издевательски смакуя перед пытуемым каждый кусочек, постоянно приговаривая "Какая вкуснятина!". Продолжалось это довольно долго. Мольх скрипел зубами и шипел нечто невнятное, прилагая все усилия, чтобы не закричать. Сил терпеть уже не было.
   - Все обвинения - ложь! - наконец закричал он истерически, - Я жертва провокации! В обвинениях нет ни слова правды. Я служил верой и правдой своему королю, и в мыслях не имел дурных намерений в отношении вашего княжества, князя и княжичей! Я всю сознательную жизнь боролся с ворами, бандитами, заговорщиками! Премии лично от короля за это получал! Как же мне можно предъявлять такие бессмысленные обвинения?! Если это правда, стал бы я терпеть ваши издевательства! Отвяжите меня!
   - Что, отдохнуть захотелось? Тут тебе не Гардария! Мучения закончатся, когда признаешься, что шпион и хотел убить княжича!
   Дверь раскрылась, и в неё вошёл человек в точно таком же балахоне, что и Бордул. Стража почтительно поклонилась. Это был высокий, статный, хорошо слаженный человек с правильным лицом и даже можно было сказать, что он красивый. Казалось, он состоит только из одних костей.
   - В чём дело, Бордул? Что тут за крики? - спросил он мягким голосом.
   - Бартольд, этот шпион решил взять на себя роль непрошибаемого дурачка и отрицать очевидное. Наверное, готов умереть за своё шпионское знамя. Да, собака?!
   - Подожди, Бордул. Давай разберёмся. Стража, отвяжите допрашиваемого.
   Те отвязали Мольха и бросили на пол. Тот выпустил едва заметный вздох облегчения.
   - Это всё лишнее, Бартольд, - проворчал Бордул, - Его надо пытать до тех пор, пока не даст признательные показания.
   - Погоди, погоди, Бордул, - мягко улыбнулся Бартольд, придвинул к себе стул и сел рядом с первым следователем. Затем обратился к лежащему на полу Мольху: - Мы уверены, что раньше ты был хорошим человеком, работал на благо всех, но в какой-то момент повёлся на лживые лозунги, и чуть было не убил княжича, да и охрану покалечил. Пойми, дурак, тебя обманули, сманили очень нехорошие люди. Мы же хотим тебе помочь, мы хотим прекратить деятельность этой шпионской сети врагов княжества. И в свою очередь ты должен, - да-да! - именно должен нам помочь. Нам без тебя не справиться. А ты упрямишься. Нехорошо это, - покачал головой.
   - Да вздёрнуть его вверх ногами и выпороть! Всё расскажет, бандит! - вспылил было Бордул, но Бартольд положил ему руку на плечо, успокаивая.
   - Ну, если наш друг подумает немного и поймёт, что выгоднее сказать всю правду, то до этого дело, надеюсь, не дойдёт, - потом снова обратился к молчавшему Мольху: - К нам очень часто приводят с виду законопослушных и невинных людей, а как начинаешь распутывать клубок, то оказывается, что эти невиноватые на самом деле - тайные лазутчики, шпионы, заговорщики. Все оказались нашими врагами, все до единого. На людях они хорошо работают и подозрений не вызывают, а тихой сапой вершат свои тёмные делишки. Понимаешь, во что ты впутался? Пойми, дурак, мы хотим лишь помочь тебе.
   - Помогите мне и пошлите запрос в Гардарию. Я - Панкурт Мольх, сыскарь его величества.
   - Опять упорствует! Раз ты попал сюда - на тебя не распространяются никакие законы, душегуб! - прорычал первый кромник.
   - Тихо, Бордул, тихо. А ты, допустим, - только допустим, - действительно ни в чём невиновен. Всё равно тебе выгоднее дать показания. Не мы тебя мучаем, ты себя сам мучаешь. Мой напарник тебе это уже говорил. Пойми же! Без показаний тебя отсюда живого не выпустят. Если же дашь показания и перечислишь нам всех сообщников - мы будем просить князя заменить тебе повешение каторгой. Если у него хорошее настроение, то тебя не казнят. Получишь лет двадцать. Да, много. Но лучше, чем бесславный конец, не находишь? - говорил Бартольд, и могло сложиться впечатление, что он действительно спасает жизнь Мольха. - Или можно, обливаясь потом в душной каменоломне, попробовать долбить киркой неподатливую скальную породу. Только глаза прослезятся от пыли и каменной крошки. А так ничего, жить можно.
   - Но за что же я буду на каторге, раз невиновен?! - возмутился сыскарь, - Какое паскудство!
   - Как это невиновен? - наигранно удивился Бартольд, - Княжичу голову проломил, чуть не убил. Четырех стражников покалечил, а говоришь, что невиновен? Зачем врать? Это некрасиво! Если хочешь выйти из этой переделки и сохранить свою жизнь, то придётся дать показания, и они должны нас устроить, понимаешь?
   - Врать я не буду, и оговоры писать не собираюсь. И сдавать мне некого, нет у меня сообщников, - Мольх попытался встать.
   Бордул встал, нервно подошел к Мольху и пнул его ногой:
   - Мы не ошибаемся, тварь! Не ошибаемся, понимаешь? Тебе уже говорилось, что раз ты арестован - значит, были причины, и весьма веские. Здесь только один закон: "бей-выбивай!". Что, думаешь, нам легко искоренять это всё? Ты посмотри на себя! Не мы тебя мучаем, ты нас мучаешь!
   "Вот курвины дети! Да уж, в скверную историю я вляпался. Выполнил задание Ровида" - с грустью подумал сыскарь, медленно вставая.
   - Ну что, будешь писать признание в заговоре против княжича? - переменил тон Бартольд, - А ну сидеть!
   - Какой заговор?! Никакого заговора не было!
   - Возрадуйся, что не успел совершить это грязное убийство. Поверь, суд сделает для тебя больше, чем твои дружки-шпионы, - снова сказал второй кромник.
   Бордул присел обратно за стол, допивая пиво. Бартольд покачал головой, выражая как бы сочувствие мудрого родителя, который никак не может заставить глупого ребёнка делать то, что нужно. Дал знак стражникам, те подбежали и надели на Мольха наручники. Тот продолжил:
   - Очень жаль, что ты не хочешь сотрудничать с нами и облегчить свою участь. Весьма прискорбно. В таком случае придётся приступить к допросу второй степени. Как ты считаешь, Бордул?
   - Давно пора! Я же говорю, эта шпионская гадина ещё не знает, что у нас есть в загашнике. Расколется, как пить дать!
   - Послушай, если ты честный человек, то твой долг пойти нам навстречу. Мы уверены, что сможем убедить тебя в этом, - снова смягчил тон Бартольд, сверля глазами Мольха, - Пойми, как бы ты ни был мужественен, как бы не отпирался, никто об этом не узнает. Все делают ошибки, необдуманные действия. Мы поможем тебе исправить ситуацию. Покайся - станет легче.
   - Вашу гвардию! Да в чём же мне надо каяться?! - начал вскипать допрашиваемый сыскарь, - В том, что у меня не было намерений убивать Кадроша?
   Бартольд остановил рукой уже было поднимающегося Бордула и продолжил:
   - Очень скверно получается. Нам так не хочется подвергать тебя пыткам и мукам, но ты сам своим упрямством заставляешь нас делать это нелицеприятное дело. Ради блага княжества, ради спокойствия и безопасности княжеской семьи, - Бартольд деланно вздохнул, - Приходится идти даже на это.
   Натянув на лицо гримасу расстроенного человека, вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Бордул головой подозвал громил к себе и рыкнул на Мольха:
   - Сесть! Ещё раз спрашиваю: будешь давать показания?
   - Против себя ничего вздорного я не скажу!
   - В кресло этого упрямца! Живо! - закричал Бордул.
   Громилы снова прикрутили Мольха к шипастому креслу и Бордул начал его бить. Бил чётко поставленными ударами, но не в полную силу, не до крови. Отхлестав сыскаря по щекам и скулам, причём, чередовал удары ладонью наотмашь и кулаком, перевёл дух и плюхнулся за свой стол, потный и красный как рак. Отхлебнул пива, шумно выдохнул, стараясь успокоиться. Лицо Бордула приобрело зловещий вид, он еле сдерживался, чтобы не нанести очередную серию побоев.
   Снова пришёл второй кромник Бартольд, держа подмышкой какие-то бумаги. Оценил обстановку, посмотрел на корчащегося в кресле допрашиваемого и поинтересовался:
   - Ну как, наш друг ещё не образумился?
   - Молчит, гнида!
   - Очень прискорбно, очень, - сказал Бартольд, садясь за стол, справа от первого дознавателя, раскладывая бумаги. - Попробуем подойти с другой стороны. - Взял перо, проверил его на прочность, удовлетворившись результатом, придвинул к себе листы бумаги, отобрал один. После этого придвинул чернильницу.
   - Стража, отвяжите его от кресла, закуйте и поставьте на ноги. Назови своё имя.
   - Мольх. Панкурт Мольх, - произнёс допрашиваемый, стоя перед ним, застёгнутый в кандалы, даже неспособный погладить ушибленные, горящие и саднящие места.
   - Так. Записываем. Панкурт Мольх. Место проживания?
   - Гардария. Киос. Замок Мольхов.
   - Да как ты смеешь врать, шпион?! - взорвался первый кромник.
   - Тихо, Бордул, тихо, - успокаивающим голосом тихо сказал Бартольд. Сменим гнев на милость и кое-что проясним. Итак, Гардария, Киос, замок Мольхов. Титул?
   - Граф.
   - Угу, граф. Так и запишем. Место работы?
   - Сыскарь его величества короля Ровида.
   Бордул заметно психовал, пожирая Мольха глазами, словно голодный упырь, нервно барабаня пальцами по столу. Второй же дознаватель со спокойным видом шкрябал бумагу пером, периодически обмакивая его в чернильницу, старательно выводя каждую букву.
   - Возраст?
   - Двадцать восемь лет.
   - Итак, перед нами Панкурт Мольх двадцати восьми лет роду, граф, сыскарь его величества короля Ровида, проживающий в собственном замке города Киоса королевства Гардарии. Всё верно?
   - Да, всё верно. Так и есть! Я ничего не...
   - Стоп, стоп, стоп! - выставил ладонь Бартольд, - Ещё не всё. При аресте не было обнаружено никаких документов, ничего, что указывало бы на твоё происхождение. Что скажешь по этому поводу?
   - Я не помню. Пил в корчме, веселился. Всё как в тумане. Правда, не помню.
   "И именную печатку, где-то потерял" - с горечью вспомнил Мольх. - "Где меч, одежда, деньги, лошадь? Где кристалл зова?".
   Бартольд вздохнул, отложил лист, порылся в кипе бумаг, выдернул один листок наугад.
   - Свидетельства против тебя всё множатся и множатся. Все - не в твою пользу. Вот, к примеру: "...я являлся свидетелем, как человек, никак себя прежде не называющий, подбежал к охране княжича Кадроша, ударил стражника кувшином, выхватил кифару из рук и с силой ударил княжича по голове музыкальным инструментом. Тот упал на пол без сознания. Далее, он затеял драку с охраной, завладев мечом одного из стражников, и замахнулся по-боевому, с целью убить противника...". Или вот: "...ударив княжича Кадроша по голове кифарой, он сопротивлялся аресту, сломал мне руку, так же вцепился зубами мне в шею, едва не прокусив до крови..." - это объяснительная одного из стражников. Да ты вооружённый бандит!
   - Не может быть! Это какой-то абсурд... - сказал Мольх уже чуть тише.
   - И таких показаний уже больше семидесяти! - громко сказал Бартольд. - Показания примерно одинаковые, разница лишь в незначительных деталях. А теперь давай повернём дело следующим образом. Допустим, просто допустим, что все свои данные ты привёл верно. Ты - действительно граф Панкурт Мольх, сыскарь его величества короля Ровида...
   Бартольд встал со стула, обошёл комнату, заложив руки за спину, тщательно вымеряя каждый шаг. Подошёл сзади Мольха и снова стал говорить:
   - Значит, подданный короля Ровида покушался на жизнь княжича, покалечил охрану, дебоширил, подвергал жизнь людей опасности. Как ты думаешь, во что это всё выльется? Это скандал, отмена предстояшей свадьбы, расторжение всех договоров, а то и война! И всё из-за чего? Правильно, из-за сыскаря короля Гардарии! Ты представляешь, что вообще будет?
   Мольх молчал. Голова болела, лицо горело. Всё тело ломило, ссадины, синяки и отдавленные в кресле места ныли, зудили и причиняли неудобство.
   - Ты одним ударом не только Кадроша чуть не убил. Ты одним ударом мог убить весь престиж Гардарии! Если ты, конечно, действительно Панкурт Мольх, чему нет ни одного доказательства, кроме твоих слов.
   - Так пошлите запрос в Гардарию! Всё выяснится! - с надеждой произнёс сыскарь.
   - Допустим, пошлём. И что? - парировал Бартольд. - Что дальше? Отпустить мы тебя всё равно не отпустим. Ты совершил тягчайшее по нашим законам преступление. Самое выгодное для тебя - признать себя шпионом и выдать своих сообщников.
   - Но это ложь!
   - Пусть даже и ложь. Нам всё равно. Хорошие и добрые отношения между Гардарией и Верузией для нас важнее, чем какой-то граф. Ты ставишь не на ту лошадь. Если ты любишь своего короля и своё королевство, твой долг пойти нам навстречу! Зачем омрачать свадьбу дочери короля и княжича Блоднека? - резко сменил тон второй кромник, как-то смущённо потерев переносицу, словно пряча глаза.
   - Оговора от меня не будет! - решительно сказал Мольх.
   - Значит, ты действительно шпион и вредитель, а никакой не сыскарь, - отметил Бартольд. Затем обратился к другому дознавателю: - Теперь наш неблагоразумный друг полностью и целиком ваш. Нам пора поднажать.
   - Да с такими друзьями только гроб себе мастерить! - огрызнулся допрашиваемый.
   Бордул хищно улыбнулся.
   "Съездил отведать местных вин и женщин" - сыскарь изо всех сил старался не подавать виду, но внутри, в области живота образовался студень.
  

***

  
   Избиение с периодическими воплями "Даешь показания, хасийский выкормыш?! Кровь по капле высосем!" продолжалось несколько часов. Количеству ударов давно уже был потерян счёт. Сначала кромник бил Мольха в живот, по рукам, по ногам, а когда тот упал после очередной серии ударов, проклиная Бордула на чём свет стоит, отказался встать, тот велел громилам пристегнуть его за шею к цепи, свисающей с потолка, чтобы пленник просто висел на ней, если не будет стоять на ногах.
   Мольх изредка огрызался на своего мучителя потоком брани, преисполненный злобой к истязателю, и от собственной беспомощности. Он был скован одной цепью по рукам и ногам. Единственное, чем Панкурт был в состоянии помочь себе, это предельно сильно стискивать зубы при каждом ударе, делать предельно глубокий вдох и напрягать живот.
   Периодически Бордул отлучался в соседнюю комнату, откуда раздавались крики истязаемых. Один раз до Мольха долетел неприятный звук ломающейся кости и нечеловеческий вопль, перешедший в жалобный стон. Всё это деморализовало его и подвергало в уныние. А самое обидное, не было возможности выполнить поручение Ровида. Сыскарь понял, что живым его отсюда и не выпустят, но всё же решил держаться до последнего.
   Периодически в помещение приходил Бартольд и спрашивал "Ну что, признался?". "Куда там. Себе же жизнь усложняет, душегуб!" - отвечал Бордул и продолжал избиение сыскаря.
   Рассыпаясь в оскорблениях, мучитель снова и снова набрасывался на Мольха с ударами. По лицу и голове кулаками старался не бить, опасаясь, что жертва примет не товарный вид. По лицу хлестал ладонями, а в другие части тела бил кулаками. Глаза его налились кровью, как у бешеного быка, изо рта клубилась пена. Он задыхался от ненависти к истязаемому и собственного бессилия вырвать показания у этого упрямца. Приговаривая "Становись на путь праведный, душегуб!", он порой бил Мольха в грудь и живот с таким остервенением, будто готов был расшибиться об него сам.
   В ушах и голове сыскаря стоял сильный шум и звон. Глаза почти ничего не видели, слезились резали и жгли, как от дыма. Тело превратилось в один большой очаг боли, сам он чувствовал себя, как при горячке. Наконец, сделав очередную передышку, Кромник спросил уже еле стоящего на ногах Мольха:
   - Долго ты меня ещё будешь мучить, выродок? Подпишешь признание?!
   - Нет... - ответил Мольх, чем вызывал новый поток отборной ругани и ударов. Говорить связно от бешенства кромник уже не мог, а выдавал нечто похожее на дикое рычание и лай без слов. Мольх много раз терял равновесие, его ноги подкашивались, и он повисал на ошейнике. Тогда Бордул давал приказ громилам поднять его и поставить на ноги. И избиения продолжались.
   - Ну что, теперь будешь давать показания? - спросил Кромник в очередной раз.
   Мольх, с трудом поднял голову, набрал в рот слюны и плюнул в раскрасневшееся лицо Бордула со словами:
   - Вот тебе мои показания, деревенщина!
   Бордул потерял контроль и ударил его с размаху по скуле. Рот Мольха наполнился чем-то солёным. Затем, совершенно озверев, тот подбежал к громиле, отобрал у него дубинку, и начал остервенело обхаживать ей плечи сыскаря, стараясь попасть в одно и то же место. Панкурт стиснул зубы, что есть мочи и старался не проронить ни звука, хотя ему это удавалось с огромным трудом.
   Душу Мольха охватило гнетущее состояние обречённости. Его сознание слабело, временами словно бы обволакиваемое туманом. Сердце наполнялось горечью, обречённость, как ядовитая гадюка, вползала вовнутрь. Потроха горели, как будто его заставили съесть ведро горячих углей. Ему казалось, что его разум болтается на тоненькой ниточке. И этой ниточкой была его любовь ко многим людям, которые, увы, ничем не могли ему сейчас помочь. У него было два пути: первый - говорить любой вздор, который ему прикажут, оговорить всех, на кого укажут пальцем. Тогда он заслужит лёгкую смерть, и, маловероятно, но казнь будет заменена каторгой, с которой его никогда не выпустят. И был второй путь - стоически перетерпеть все мучения, но не опорочить своё имя. Но в этом случае его будут мучить ещё очень долго, и просто так умереть не дадут.
   Был, правда, и третий путь - самоубийство. Но нет никакой возможности его осуществить, находясь под неусыпным контролем истязателей. Кроме того, это путь труса и косвенное подтверждение всех выдвинутых обвинений, а на это граф пойти не мог. "Нет, - подумал он, - муки вечными не будут, когда-нибудь они прекратятся. Или смерть прекратит их, или палачи в итоге выдохнутся окончательно".
   - Повторяй за мной! - вырвался из тумана крик Бордула, - Я - шпион и лазутчик!
   - Ты - изувер и живодёр, деревенский идиот, - еле-еле перебирая губами, произнёс Мольх.
   - Ах, так?! Всё равно признание вытрясу!
   Умаявшись, бросив дубинку на пол, откуда её подобрал слегка удивлённый стражник, Бордул плюхнулся на стул, залпом осушив остатки пива из кувшина, тяжело дыша. Процарапав злобным взглядом качающегося на слабых ногах Мольха, он подошёл к одной из боковых дверей, скрывшись в ней. Через короткое время вышел и оставил её открытой. Подойдя к Мольху, грубо взял его за подбородок, встретившись с ним глазами.
   - Слушай, курвин сын, что тут происходит!
   Теперь он слышал, как детский голос молил палача:
   - Господин, я не вредитель, я бежал за коровой, направившейся к замку!
   Затем слышался скрип поворачиваемого колеса и ор, перекрывающий детский крик:
   - Говори, выродок, как замышлял пакостить князю! Может, ты его ещё и убить задумал?!
   - Мама! Папа! Спасите меня!
   Но ни мама, ни папа, разумеется, мольбы о помощи не слышали. Вполне возможно, что они были где-то рядом, где из них так же выбивали признание. Новое скрежетание колеса и детский визг. Затем опять рёв палача и невразумительные ответы жертвы.
   - Ну? Хоть что-то уяснил? Признаёшься в покушении на княжича? - Бордул захлопнул дверь, и детские крики стихли.
   - Уяснил, что вы тут хуже диких зверей! Детей за что, изверг?! - с трудом подняв голову, прошептал Мольх. - Мне нечего плохого про себя сказать...
   - Знаешь, как говорил отец нашего князя Гинеуса Второго? Он говорил, что нет человека - нет проблемы. А ещё он говорил, что смерть одного - трагедия, смерть тысяч людей - подсчёт. Придворный летописец написал мудрые слова: "Если враг не сдаётся - его уничтожают". Понял?
   - Понял...
   - Что ты понял?
   - Понял, что шиш вам на гномьем масле!
   - Всё упрямишься? Понять очевидное не хочешь? Говори, бандит, кто тебе медаль обещал? На кого работаешь?! - рука замахнулась для нового удара. Дверь резко раскрылась и в неё не вошёл - влетел - Бартольд.
   - Ну?! - с нетерпением спросил он.
   - Молчит и молчит, гадина! - злобно сказал Бордул.
   - Отойдём к столу, у нас неприятности назревают, - с этими словами они сели на стулья друг напротив друга, оставив Мольха болтаться в ошейнике, и начали о чем-то шептаться.
   Бордул почесал затылок, топнул ногой:
   - Не желает он ничего подписывать! Уморился я, Бартольд. Не пора ли отдать его Лукасу?
   - Было бы времени навалом - хоть неделями его обрабатывай. Но времени у нас до завтрашнего вечера. Как угодно, но завтра с заходом солнца признание о его покушении на княжича должно лежать на этом столе! - хлопнул ладонью по столу второй кромник, - Если этого не случится, нам каюк. А насчёт Лукаса пока погодим. Есть тут у меня одна идея...
   - Какая?
   - Оставим его на ночку в давильне-выбивальне. Там Петжко Укроп и Орих Рыжий сидят. Уж они-то и не таким языки развязывали.
   - Орих, это тот псих, который думает, что миром правят хоббиты? Думаешь, справятся они, Бартольд?
   - А что им остаётся? Я с ними уже имел серьёзный разговор. Сказал, делайте, что хотите, но если не заставите его до утра дать показания, то вздёрнем вас самих на виселице в самое ближайшее время. А с нами, если провалимся, сам знаешь, что будет. Признание должно быть подписано его рукой.
   - Дело! Только вот, не убьют ли они его?
   - И это оговорено. За его убийство их тоже вздёрнем. Он нам до признания нужен живым. Народ должен видеть, что мы не без дела сидим.
   - А дальше?
   - Дальше - вздёрнем всех троих, так или иначе, - наклонился над ухом собеседника Бартольд, - этого - указал на Мольха, - посередине. Надоели они уже мне. Новых наберём, есть у меня крепыши на примете.
   Бордул усмехнулся, обнажив зубы.
   - Конвой!
   Дверь открылась, в помещение вошли три стражника.
   - Отвязать, дать воды, чтобы не сдох, и на этаж ниже, в камеру к Петжко и Ориху. Руки не заковывать, пусть там порезвится малость. Дежурить у дверей постоянно по двое. Выполняйте!
  

***

  
   Мольха макнули головой в ведро с водой, дали попить, чтобы немного оклемался, и повели в камеру. Изрыгая проклятья, он попытался броситься с кулаками на охрану, но был умело скручен и, сдавленно хрипящий, согнутый пополам от боли в вывернутых руках, волоком доставлен к двери. Сыскаря бесцеремонно втолкнули в маленькую, хорошо освещённую комнатушку. С трудом удержав равновесие, Панкурт выпрямился и осмотрелся. Давным-давно беленый потолок, изборождённый глубокими трещинами. Выкрашенные жёлтой краской прямо по камню стены сплошь забрызганные кровью. На стенах красовались многочисленные отпечатки хватавшихся и сползавших вниз окровавленных рук. Каменный пол был так же покрыт большими вишнёвыми пятнами. Ощутимо пахло кровью. Кое-где виднелись маленькие белые камешки. Приглядевшись, Мольх понял, что это не камешки, а выбитые человеческие зубы.
   Сбоку на вделанной в стену деревянной лавке расположился толстый человек с короткими ярко-рыжими волосами. Ещё один сидел на выступе задней стены, поставив одну ногу на лавку, а другую - на перевёрнутое ведро. Второй близоруко щурился. Оба были голые по пояс, а над сидящим человеком висела большая надпись красными буквами:
  

"МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИЩУЧИЛИ!"

  
   В правом углу стоял стол и два стула. Вместо баланды и заплесневелого хлеба на столе лежали пышные белые булки, говяжья голень, молоко и свежие овощи. В центре стола красовалось два кувшина и маленькие глиняные кружки.
   Сидевший у задней стены и лежащий на лавке одновременно уставились на Мольха, как только за ним захлопнулась дверь. Тот, который сидел, имел квадратное лицо, довольно-таки развитую мускулатуру и кучу синих рисунков по всему телу, смысл которых Мольху не был понятен. В пальцах он вертел подобие обрезка от прута. Звериная ухмылка не предвещала ничего хорошего.
   Квадратнолицый встал, заткнул прут за пояс и, не спуская взгляд с Мольха, ссутулившись, стал к нему подходить вразвалочку, широко раскидывая ноги и чеканя каждый шаг. Рыжий присел на топчане, и сыскарь отметил, что это грузное тело, должно быть, весит никак не меньше семи пудов. Лицо у него было пухлое и щекастое, вместо глаз - две щёлочки.
   Сыскарю захотелось провалиться в пол, или подойти к стене и слиться с ней. Или хотя бы сделаться невидимым. Лучше бы в камере были два волколака. Их действия по крайней мере понятны: убить и сожрать. Этим же нужно нечто большее. "Спокойно, Мольх, спокойно! И не такое видел!" - приказал сам себе сыщик.
   - Ша! Какой фраер к нам пожаловал, - растягивая слова, сказал человек с квадратным лицом, вскидывая мизинцы и указательные пальцы на обеих руках, - Есть у нас с тобой толковище, понял, козья морда, да? Орих, харэ лепнём полировать шконку, подь сюды.
   Сыскарь разглядел рисунки. Везде, на груди, на животе, на руках и, наверное, на спине были изображены какие-то рыбы, змеи, голые женщины, донжоны замков, даже имелись две надписи "Наступи стражнику на горло!" и "Меня исправит только смерть!". Орих косолапой походкой подошёл вслед за первым и встал рядом с ним. Его пузо свисало через пояс.
   - Зырь сюда! - продемонстрировал прут первый, - Я Петжко Укроп. Чтобы ты знал, кто тебе шнифты на фуфло накропит, понял, шмыга?!
   - Я - Орих Рыжий. Сын Верузийских лесов, из рода любецких псов. Мирзу одолел, а он околел, - дебильным голосом произнёс рыжий и загоготал.
   - Что надо? - осклабившись, произнес Мольх. Такая публика была ему прекрасно знакома.
   - Зацементируй фонтан, фраер. Тебе присыпать велено, усёк?! - махая прутом перед лицом сыскаря, распалялся Петжко, толкнув Мольха свободной рукой в грудь. Орих достал точно такой же обрезок и стал играть им, прищуренными глазами изучая будущую жертву. - Дави маяк на сознанку, отрицалово не прокатит. Ты давай кубатурь, шмыга!
   - Я ваш язык не понимаю! - сказал Мольх. Всё болело, ныло и горело, но он выделял два очага особо сильной боли - левое плечо и бок. Сам он едва-едва держался на ногах. - Чего конкретно вы от меня хотите?
   - Завали пасть и пристегни копыта! Створки открывать будешь, когда попросят. Тебя чё, белка хапанула? - с вызовом спросил Укроп, снова толкнув Мольха, внимательно изучая его, как бы прощупывая взглядом. - Орих, он чё, по фене не ботает шоль?!
   - Гы-ы-ы... Эльфы, хоббиты и дварфы! Кончился ваш сраный век! Всех наймитов срубит в мясо верузийский человек! - продекларировал тот очередной непонятный стих.
   - Короче, шмыга, кто твой пахан? Кто тебя греет?! - угрожающе спросил Петжко, пританцовывая перед Мольхом, ткнув его прутом в грудь.
   - Какой пахан? Какая шмыга? Чего хотите?! - с трудом удерживая равновесие, спросил сыскарь. Было понятно, что его так или иначе будут стараться избить. Давильщики внимательно смотрели на графа, стараясь уловить хоть один дрогнувший мускул на лице.
   - Орих, он не вдупляет, - Укроп развернулся к Мольху, - Ты ерша не гони, а то жевалки-то пообломаю, кочет мастевой! Факелы будешь развешивать и рамсы путать - в валеты тебя пропишем, вжал? Давай чётко ботай, не лепи горбатого! - продолжал хорохориться разбойник.
   - Ещё раз спрашиваю: что от меня нужно, кретины?! - начинал уже злиться сыскарь, он прекрасно понимал и этот язык, и что от него хотят, не зря же столько лет проработал сыскарём при королевском дворе. Но сейчас ему было необходимо тянуть время.
   - Чё ты сморозил? Чё ты лыбу давишь, как параша?! Спрашиваешь? Ну давай, спроси с меня! - с этими словами Петжко толкнул Мольха, тот отлетел к стене и, не удержав равновесия упал оземь. Орих, до этого стоявший молча и внимательно изучавший узника, неожиданно сорвался с места, подбежал к Мольху, отпихнув Укропа. Взял сыскаря за грудки, приподняв на уровень своей груди и, разбрызгивая слюни, заорал:
   - Хоббиты, собаки, весь мир захватили, запрягли под себя все свободные народы! Верузийцы на них пашут! Твари! Это хоббиты думают, что всё - властелины тут! Ничего, собакам - собачья смерть! А ты наймит хоббитов, шпион хренов, выродок, на княжича попёр, да? Хоббитов задумали на трон Верузии посадить? Всех твоих хозяев порвём, всех до единого! И тебя в оконцовке порвём, кочет! Понял?! Так и есть, порвём! На части! - отбросил Мольха к стене. Тот медленно поднялся на ноги, пошатываясь. Орих сделался похожим на взбесившуюся толстую крысу.
   - Форшмачь залётного, чтобы не кипишился! Он нас на дурняк ловит! - закричал Петжко Укроп, гигантским прыжком выскочил из-за спины Ориха и замахнулся уже по серьёзному. Панкурт попытался оказать отчаянное сопротивление. В запале вырвавшегося вперед Укропа он молниеносно хлестнул обратной стороной ладони по глазам и, ухватив за шею, резко притянул к себе, впечатав его лбом в дверь. Подбежавшему Ориху он двинул кулаком прямо по морде, но с таким же успехом он мог подраться со статуей. "Эх, ни коня, ни меча! - с досадой подумал Мольх. - Я бы им показал, что такое небо в алмазах".
   Очухавшись, оба истязателя, войдя во вкус битвы, насели на Мольха и стали бить его со всего маху, наотмашь, куда попало. Жертву повалили на пол, он закрывался руками, ногами, скрючившись в три погибели. В какой-то момент в Мольхе проснулся хищный зверь. Злоба, казалось, заполнила всё его естество. Ненависть к мучителям затмила разум. Наплевав на все титулы, он зарычал, рывком вскочил на ноги, издал дикий крик, от которого бандиты остолбенели, и нанёс первому попавшемуся из них удар ногой в промежность. Удар был такой силы, что Орих, оказавшийся на линии удара, заревел, как свинья, которую медленно режут, рухнул на колени и, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, закрывая обеими ладонями свой пах, продолжал истошно визжать.
   Доли секунды хватило Мольху, чтобы насладиться этим зрелищем. Орих стоял на коленях перед Мольхом и выл, как раненая гиена. Но созерцание прекрасного было мимолетно. Через несколько секунд он получил сильный удар сзади по шее, дёрнулся и рухнул, как срубленное дерево. В глазах потемнело, в ушах нарастал противный звон, тело обмякло и перестало его слушаться.
   Силы были не равны, да и находился сыщик не в лучшей форме. В былые времена он, возможно, и одолел бы одного из них, особенно Петжко Укропа, голыми руками, но только не сейчас: вымотанный, избитый, обессиленный, не спавший двое суток, он представлял из себя поистине жалкое зрелище. Его в итоге свалили на каменный пол и, визжа, как ведьмы на шабаше, стали бить ногами и обрезками прутьев. Вспышки боли раздавались по телу Мольха то тут, то там. Били в руки, ноги и мягкие места, стараясь не задеть важные части тела. Давалось им это с трудом, но приказ был однозначен - вытрясти признание, но не забивать до смерти. Ярость у обоих била через край, ведь так с ними ещё никто не поступал: один с отбитой головой, другой с отбитым причинным местом. Орих и Петжко периодически отталкивал друг друга от Мольха, истерически крича "Он мой!".
   Истязали с перерывами, глотая спиртное из кувшинов. Сыскарь лежал в разорванной одежде, в кровоподтёках на полу, не в силах подняться. Всё, что он мог - скрючившись в позу человеческого зародыша, закрыть лицо руками, чтобы не повыбивали зубы, нос и глаза. Петжко и Орих стояли над ним, периодически пинали ногами и штырями и кричали: "Говори, кто тебя греет, падла?! Кто? Мослы поотрываю, моргалы выколю!", "Отвечай, предатель, где хоббиты?!", "Где твоя пристяжь? Отвечай да не звени рогами, фраер!". Наконец, собрав последние силы, что у него были, он злобно зашипел:
   - Повесят вас к лешему, вашу гвардию! Обоих! Очень скоро! Попомните мои слова! - и нарвался на новый пинок под дых.
   Бедный, замученный Мольх лежал и безразлично молчал. Истерзанное тело распирала страшная боль. В замутившейся голове воцарилась абсолютная сумятица. Он утратил волю к сопротивлению, впал в прострацию, перестал отличать реальность от вымысла и в прямом смысле находился на пороге сумасшествия. Да и немудрено было после таких испытаний! За двое суток его жизнь круто изменилась. Если бы кто-то сказал, что его ждёт, сыскарь только посмеялся бы от души. Ещё неделю назад он вкусно ел и пил на королевском обеде, сейчас он лежал в мрачном подземелье, замерший, скрюченный, голодный, с безразличным взглядом. В голубых глазах не было ни страха, ни отчаяния, ни даже ненависти. Только смертельный холод.
   Наконец, его оставили в покое, так ничего и не добившись. Петжко и Орих сидели на лавке, оцепеневшие, разгорячённые и тяжело дышали. Страх постепенно стал вкрадываться в нутро к обоим. Время подходило к концу, а вырвать признание у жертвы так и не удалось. В ушах обоих звенели слова "Повесят вас! Повесят вас!". Сейчас затоптанный до полусмерти Мольх сумел всколыхнуть в гнилых душонках своих истязателей тягостные дурные предчувствия. Наглые раскормленные рожи побелели. Конечности тряслись. По шкурам бегали мурашки озноба. Сидели молча, понимая, что дальше бить его бесполезно - подохнет, но ничего не скажет. Нашла коса на камень!
   Помолчав пару минут, Орих начал, медленно подбирая слова:
   - Слушай, а я вот иногда думаю, правильно ли то, что мы делаем? Я имею в виду... Ну, вот те, которых мы взгревали, да, люди, как тебе сказать... Нормально ли это было? То есть, грабили, да, монеты у богачей были, но вдруг у многих это были последние деньги, понимаешь? Или там на дело собранные, а мы их того гляди на крайняк подвинули. Ведь люди же, не хоббиты пархатые. И он тоже человек, - указал пальцем на слабо шевелящегося Мольха, - Как вот ты думаешь, Укроп?
   - Я думаю, Рыжий, что ты долбанутый! Что когда тебя рожали, клещами голову слишком сильно пережали! - психанул Петжко, - Ты тут чего устроил вообще за разговоры? Ломают темы "правильно"-"неправильно"? Лепи это своим гулящим девкам! Если вообще увидишь когда-нибудь хоть одну! Ты кем там учился-то раньше, а?
   - Гончаром.
   - Так вот, уважаемый гончар! Вот и крутил бы свои гончарные круги от рассвета до заката, а не ходил бы на большую дорогу! Глядишь, и заработал бы на надел. Нищий... Какие-то упыри всю жизнь на работу клали, а замки свои имеют, челядь, рассекают на породистых лошадях, и баб у них - полные комнаты битком набиты. Выбирай любую! Это правильно, а? Я с детства на улице расту, как деда повесили! Гинеус, мать его, первый! Думаешь, эта Верузия помогла мне хоть чем-то? А вот хрен! Я давно уже понял, что само к тебе ничего в руки не упадёт, надо прийти и взять, не отдают - взять силой!
   - Да ладно, Укроп, чего ты завёлся-то?
   - Чё завелся? А то и завёлся, что ты, жирный придурок, достал уже меня своими тёрками гнилыми! То ему неправильно, это ему не так! Крутил бы круг гончарный и не выпендривался тут!
   - Хорош, Укроп! Чего ты на меня тут срываешься? Пашут пусть муравьи, а я человек! Всех хоббитов ещё за вымя возьмём! Аккуратнее по теме-то, я не терпила, ясно?
   - Вот и хватит звенеть! Ты приструни своё мнение! Уже на всю Верузию своим визгом уши нагрел! Всё!
   - Всё! - со злостью произнёс Орих.
   Замолчали, съедая друг друга глазами.
   - А ведь правда повесят! - раздосадовано произнёс Орих после очередного глотка из кувшина, заглушая боль в паху.
   - Чё ты лепишь опять?! Ща мы у него всё вытрясем! Вертухаи нам благодарны будут! - Петжко нервно хмыкнул и подбежал к валяющемуся на полу Мольху, пнул его ногой, приговаривая: - Кто твой кум? Говори, пока на корягу не прыгнул!
   Сейчас Укроп испытывал какое-то сладострастное чувство, голос его дрожал от желания порезать жертву, когда человек ещё жив и держится за кровоточащую рану, начинает умолять о пощаде, а ты... ты продолжаешь вонзать и вонзать лезвие в тело, крутя им в ране, из которой толчками выходит горячая кровь. Это опьяняло и доводило до экстаза.
   Орих похлопал Петжко по спине. Тот резко обернулся и со словами "Отвали, не до тебя!" снова стал приставать к сыскарю: - А ну говори, кто твой кум, падла?
   Снова хлопок по спине Петжко. Тот раздражённо обернулся и, растопырив пальцы, уставился на Ориха взглядом, полным ненависти и злобы.
   - Укроп, "кум" - это не то.
   - Чё не то, чё не то?! - загремел набатным колоколом Петжко, потом только-только занёс ногу для очередного пинка, и снова хлопок по плечу:
   - Погодь, Укроп! Не сходится чего-то...
   - Да чё не сходится, Орих? Всё, отлезь! - выпалил скороговоркой и снова обратился к Мольху: - А ну ботай, кто твой пахан?
   Орих снова потряс Петжко за плечо:
   - Погодь, Укроп! Не сходится опять. Пахан - это старший по темнице.
   - И чё? Чё ты кукарекаешь, Орих?!
   - Нам другое надо узнать.
   - Достал, Орих! - задёргался Укроп, - А ну колись, кубло, кто твой хозяин?! Где твоя шобла?! - снова повернулся к Мольху, который, впрочем, был без сознания и на вопросы не отвечал.
   Снова хлопок в плечо:
   - Опять что-то не так. Может, он просто не понимает, что мы от него хотим?
   - Тьфу! - сплюнул Петжко и истерически завопил: - Кто хозяин, отвечай?!
   - Не, хозяин-то у нас - Бартольд. Нам-то нужен его господин вроде... - протянул Орих.
   - "Вроде, вроде!" - передразнил Укроп, - Во саду ли, в огороде! Как ты меня уже достал! - Бандит неожиданно ударил Ориха кулаком в челюсть. Тот отпрянул, очень удивлённо посмотрев на своего соратника по камере-выбивальне, потёр скулу, состроил обидное лицо и зарядил сокамернику по зубам. Раздался треск, Петжко закричал благим матом, выплёвывая выбитые зубы на пол, зажимая одной ладонью рот, а другой помогая себе встать со шконки, куда он отлетел. Далее раздался рык раненого медведя, звук двух тел, упавших на бетонный пол, и глухие удары кулаками.
  

***

  
   Раздался скрежет поворачиваемого ключа, и дверь в камеру распахнулась. Первым вошёл Бордул, глаза которого полезли на лоб от увиденной картины. В углу у дверей лежал допрашиваемый, слабо шевелясь. У противоположной от стены двери по разным углам сидели Петжко и Орих, размазывая по лицам кровавые слюни. Морда каждого представляла собой кровавое месиво. Услышав звук открывающейся двери, они оба вздрогнули и сникли, как побитые нашкодившие щенки.
   Бордул подошёл к ним и встал напротив, подперев кулаками бока и склонив голову на бок, ждал объяснений. За ним в дверь ввалилось шесть стражников с дубинками.
   - Ну? И как это понимать?! - рыкнул кромник, - Вы его что, убили что ли?!
   - Да мы тут это... - неуверенно произнёс Петжко.
   - Ты как разговариваешь со мной, дерьмо козлиное?! - процедил Бордул, багровея, - Порядок забыл? Я тебе сейчас напомню! Что тут происходит?!
   Поджилки Укропа судорожно затряслись, физиономия покрылась маленькими бусинками пота. Он до желудочных колик боялся немилости Бордула, зная, что тот церемониться не будет. Тот съежился, как побитая шавка, а кромник перевёл глаза на Ориха, который так же утирая кровавые пузыри, начал скулить:
   - Ну, мы допросили его и... - заткнулся, не зная, что дальше говорить.
   - "И"? Так, и что после "и"?
   - Мы кололи его, господин! - чуть не заплакал Петжко, - Кололи, кололи...
   - Да не докололи! Кретины! А ну встать, выкидыши свинячьи, когда с вами кромник говорит!
   Те с затравленным видом, стараясь не смотреть в глаза Бордулу, стали подниматься, тяжело разгибаясь. В гнилых, холуйских душонках обоих тлели самые дурные, самые отвратительные предчувствия. Наглые, самодовольные рожи вытянулись, посмирнели, конечности тряслись. По их шкурам бегали тысячи мурашек озноба, что кромник еле-еле сдерживался, чтобы не перетянуть их по физиономиям дубинкой пару-тройку раз лично.
   Стражники рассредоточились возле следователя, ожидая приказа. Высокие, статные, в латах, с пустыми бездонными глазами, не сулящими ничего хорошего. Бордул повернулся к Петжко и грозным голосом спросил:
   - Показания вытянули?
   - Н-н-нет... - затрясся тот.
   - Нет? - приторно удивился Бордул, - странно. То есть, я сейчас не смогу отвести его в комнату, где он всё подпишет? Вы его убили что ли, недоумки? Я правильно понял?
   Не дождавшись ответа, он обратился к охране:
   - Проверьте, в каком он вообще состоянии и позовите лекаря.
   Один стражник, потолкал Мольха, крикнул "Он живой!" и унёсся по коридору выполнять поручение.
   - Так да или нет? - заорал не своим голосом Бордул так, что обоих вжало в стену.
   - Не м-можете... - заикающимся голосом проблеял Петжко.
   - Что не могу?
   - От-т-твести...
   - Так-так... - задумчиво произнёс кромник, - Не могу, значит... А морды кто вам набил? Он что ли? Ваш подопечный?
   - Д-д-да, то есть н-н-нет...
   - Так да или нет?
   - Не-е-т... Это мы с-с-сами...
   - Сами себе морды разбили?! Облегчили нам задачу? Ну что ж, козлики дрессированные, придётся-то вас в тюрьму отправить. Тебя, - указал он пальцем на Укропа, - в темницу, где томятся твои подельники-разбойники, которых ты сдал, спасая свою ничтожную шкуру. Они тебя очень ждут. А тебя - к хоббитам, чьих товарищей ты угробил пару лет назад. Тебя тоже ждут и очень сильно.
   Петжко и Орих, не сговариваясь упали на пол, стали плакать, ползать по полу, целовать сапоги Бордулу и умолять о пощаде. Не забывали они также и обливать друг друга словесными помоями, а захлёбывающийся бранью кромник бешено пинал обоих ногами по лицам и куда придётся. В конце концов гнев малость утих. Он вспомнил, что они в этой камере-давильне сломали не один десяток людей, вырвав у них признание, и он выпалил:
   - Ладно! Вас просто повесят!
   Пришёл лекарь, осмотрел Мольха и сказал, что ему нужен перерыв, а то помрёт.
   - Так, двое, забирайте его в тюремный госпиталь. Ты! - указал пальцем на лекаря, - подлечишь, на своё усмотрение. Мне он нужен через два часа. А вы четверо, слушайте! Они в вашем полном распоряжении. Сгоните-ка с них жир, а то отожрали ряхи на казённых харчах. Только не убейте. Вскоре вздёрнем этих помойных крыс!
   Через полминуты в камере остались четверо стражников, которые, поигрывая дубинками, со злобными ухмылками глядели на двух валяющихся у стены давильщиков. Те лежали, парализованные паническим страхом, который отупил им разум, сковал волю получше самых надёжных кандалов. Орих беззвучно шевелил разбитыми губами, Петжко же скулил неразборчивые слова, вдобавок ко всему ещё и обделавшись под себя.
   - Б-братцы... - прошептал трясущимися губами Орих.
   - Не брат ты мне, гнида толстожопая! Ну что, недоноски, насилу я дождался приказа вас измочалить, - процедил стражник, хладнокровно поигрывая дубинкой, - Ребята, бей их, чтобы места живого не осталось!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 4

   Вечер окончательно вступил в свои законные права. На подъезде к Любецу король с дочерью сменили лошадей. Коротко проинструктировав охрану и челядь не поддаваться на провокации и не применять оружие, если нет непосредственной опасности здоровью и жизни кого-либо, Ровид дал отмашку ехать дальше.
   Тествера галопировала на гнедой лошадке по левую руку от Ровида и думала о том, какие усилия ей придется приложить, чтобы привести свою будущую страну в подобающее состояние. Столица Верузии, которую принцесса видела до этого только на гравюрах, производила гнетущее впечатление. Больше всего поразили Тестверу люди. Грязные и оборванные, с какой-то затаённой злобой в глазах, они пили мутное пойло прямо на улицах. Валялись в собственной блевотине и испражнениях, сквернословили, словно лишённые самых малых зачатков этикета. Было неясно, почему перед приездом короля и его свиты не вычистили от всего этого быдла путь следования эскорта. То ли Гинеус хотел лишний раз продемонстрировать своему союзнику честность во всём. Либо боялся восстановить против себя чернь такими радикальными мерами. А вероятно ему было просто лень.
   "Это безобразие однозначно надо прекращать" - решила Тествера.
   Если поначалу принцессу удивила и даже рассмешила непомерная охрана из двух сотен стражников, которых присоединили к гардарийцам, и она списала это на показушное внимание, то после того, как из подворотен начали летать камни и кто-то закричал "А ну-ка давай-ка, проваливай отсюда. Верузия для местных! А Любец для любчан!", охрана перестала казаться лишней.
   Под выкрики "Убирайся свои порядки дома наводить, гардарийская сука!" и им подобные обидные кличи, гарадарийцы добрались до центра города. Обстановка быстро менялась. Исчезали кучи мусора, дома становились побогаче, пропадали толпы пьяниц, калек и убогих, уступив место богато одетым горожанам. Нищету и развалины вытеснили лоск и блеск. Эта часть города и несколько прилегающих к ней кварталов уже могли поспорить с Киосом по богатству и убранству, однако, воспоминания о трущобах портили всё настроение.
   Повернув на площади налево на широкую улицу, проехав ещё примерно полчаса на восток, кавалькада наконец-то достигла замка Гинеуса, который поражал своей помпезностью и вычурностью. Стены, бойницы, башни, стрелковые галереи, даже различные архитектурные детали были гигантскими. Мост заранее опустили через широкий ров, заполненный водой. Выстроившись по краям моста до самых ворот, с полсотни нарядно одетых гвардейцев держали в руках факелы, огонь от которых на фоне позднего вечера выглядел поистине завораживающе. На всех сторожевых башнях так же пылали огни. У ворот висела длинная растяжка "Добро пожаловать, король Ровид и принцесса Тествера!".
   Внутри огненного коридора процессия подъехала ко входу в замок. Он состоял из больших арочных ворот и маленькой калитки. Гости увидели ряд трубадуров и повозку с литаврами. Барабанов было минимум с десяток, все они причудливо соединялись друг с другом, а дополняли конструкцию плоские тарелки, висевшие на шестах параллельно земле, и небольшой стульчик посередине.
   Загудели трубадуры. Тотчас из маленькой калитки вышел высокий человек с косолапой походкой, в парадном наряде глашатая, поднял руки вверх, призывая трубы замолкнуть, и, театрально поклонившись королю, громко объявил, надрывая голос:
   - Для нас большая честь приветствовать Вас, король Ровид и принцесса Тествера! Милости просим в княжеский замок! Мы счастливы принять столь уважаемых и почитаемых нами людей, наших союзников, добрых соседей, защитников всех слабых и обездоленных, людей, качества которых служат нам всем ярким примером для подражания: великого короля солнечной Гардарии и его очаровательную и бесподобную дочь принцессу Тестверу!
   Король поднял вверх одну бровь, принцесса наморщила лоб, сложила губы бантиком и с недоумением посмотрела на отца. Герольд тем временем уселся за стул на повозке, дал команду ехать, достал две палочки и стал отбивать дробь, тряся головой в разные стороны. Вновь загудели трубы и процессия начала медленно двигаться.
   - Папа, что это? - звонко рассмеялась Тествера.
   - Да, они каждый раз выкидывают что-то новое со своими приёмами, - ответил король, наклонившись к уху дочери, стараясь перекричать грохот литавр и вой труб, - Лучше бы вычистили трущобы от пьяни, чем каждый раз устраивать тут цирк.
   Кованая причудливыми узорами решётка больших ворот замка поползла вверх. Вместе с ней начала двигаться и вторая, пускающая непосредственно на территорию замка. Как только король и его дочь оказались в пространстве между ними, сверху на них посыпались лепестки роз. Один из них попал Ровиду в рот. С выражением досады король сплюнул лепесток и, вытерев рот рукавом, снова обратился к хохочущей Тествере:
   - Сначала чуть ли не помоями обливают, а потом как властелина мира встречают! И так каждый визит, доченька!
   Принцесса снова засмеялась, настолько заливисто, что король и сам искренне улыбнулся. Миновав многочисленные постройки, в которых угадывались конюшни, кухни, кузницы, склады и казармы, подъехали к массивному трёхэтажному донжону, у которого гостей встречать вышел хозяин замка и приближённые ему особы. Повсюду, куда хватало взгляда, располагались метательные машины всех размеров. Донжон был облеплен кучей разнообразных пристроек. Пока гвардейцы расселялись по казармам, а обслуга переносила в покои личные вещи короля и его дочери, князь поприветствовал их длительной, нудной речью, после которой предложил пройти в обедню.
   - Ваше величество, - теребя лысину и стараясь не глядеть на Ровида с Тестверой, промямлил он, когда все расселись, - прошу извинить нас за хасийских провокаторов. Мне уже доложили, как они недостойно себя вели перед вами.
   Ровид промолчал.
   - Мы подняли все силы на подавление этих негодяев! - поднял кулаки вверх и потряс ими в воздухе Гинеус, - не успели всех выловить, но обязательно переловим и накажем! Поверьте, народ Верузии искренне рад тому, что именно вы будете нашей княгиней. Он вас уже любит. Любит, не меньше чем Блоднек.
   Сидящий справа от Гинеуса, упитанный, или даже скорее толстый, парень энергично закивал головой, пока король был занят вытряхиванием лепестков с головы и одежды, еле-еле слышно, почти беззвучно, бормотал под нос: "Сколько же вы угробили роз на эту клоунаду?".
   "Сложно будет его когда-нибудь полюбить" - грустно подумала Тествера, оценивая Блоднека.
   Рядом с княжичем сидел ещё один юноша, которого принцесса раньше не видела, но догадалась, что это Кадрош, младший княжеский сын. Его голова была чем-то перевязана. Когда принцесса посмотрела на него - молодой человек почему-то вздрогнул и покраснел.
   - Здравствуйте, Тествера. Прекрасно выглядите! - деланно отчеканил он.
   - И вам доброй ночи, - ответила принцесса, - а что случилось с головой?
   - А, пустяки, принцесса, я в полном порядке, - ответил Кадрош, не замечая, как брат сверлит его и Тестверу обиженным взглядом.
   Суетящийся Гинеус продолжал давать распоряжения. Наступало время трапезы.
   Князь изо всех сил стремился показать богатства замка, поэтому в глаза сразу бросались подносы с драгоценной посудой, исполняющей больше декоративную роль. На полу были настелены мягкие ковры, окна занавешены шелковистыми тканями. Скамьи были оформлены цветастыми подушками, чтобы гости не испытывали ни малейшего дискомфорта в важной части тела.
   Стены были задрапированы дорогими гобеленами, массивный резной стол на пять персон был накрыт белой скатертью с узорами. С потолка свисала роскошная люстра с множеством витиеватых белых свечей. В дальней стене слуги разожгли огромный камин. На столе уже стояли тарелки, приборы, кубки, соусницы, перечницы, уксусницы и солонки.
   Не менее помпезно выглядели сами верузийцы. На мужчинах сидели цветастые костюмы с плотно охватывающими до кистей рукавами, а сам князь с сыновьями вырядились в разноцветный шёлк, мех, бархат, галуны и драгоценные камни. Особенно выделялись пояса, украшенные топазами, агатами и другими камнями. С поясов свисало множество верёвочек, оканчивающихся кисточками самой причудливой формы.
   Ровид выглядел куда скромнее, и его одежда, сидевшая на нём, как влитая, не выглядела показушно. Однако, любой, взглянув на него, мог безошибочно сказать, что перед ним находится король.
   На Тествере красовалось длинное платье со складками, ниспадающими до самого пола. Её волосы были аккуратно уложены и заплетены в тяжёлые косы, перевитые цветными лентами, среди которых выделялись красные и синие цвета. В ушах блестели серьги, а на шее - подвеска из бриллиантов
   Также король и его дочь носили изящные золотые обручи шириной примерно в два пальца, только у Тестверы на обруче сияла лошадка, а у короля - рыцарь.
   У стены застывшими статуями стояли чашники, стольники и остальная прислуга, ожидая распоряжений. Дверь открылась и, низко поклонившись, вошёл знакомый им уже глашатай Ксандо, исполняющий по совместительству и роль герольда. Одежду он успел сменить на другую, украшенную колокольчиками, звеневшими от каждого движения.
   - Изволите начать, князь?
   - Да-да, - отрезал Гинеус, - и не забудьте в конце моё блюдо.
   Ксандо прошёл в центр зала, отпахнул одну полу плаща, прокашлялся.
   - Итак, уважаемые и почтенные гости! Мы очень рады видеть вас в своём замке! Для начала хочу прочесть вам свод наших законов, которые издал мудрый Гинеус Второй. Много лет назад, когда наш светлый князь вступил во владение престолом, - Ксандо окинул собравшихся взглядом, - он поехал осматривать своё княжество. Один ремесленник имел наглость показать моему господину средний палец, когда тот ехал в карете. Паршивец пойман, осужден и сослан в каменоломни на десять лет...
   "Опять начинается" - сжал губы Ровид.
   - В связи с этим был выпущен специальный Указ, запрещающий демонстрировать отдельные пальцы в сторону князя, княжичей, высокопоставленных лиц Верузии, а так же государственных символов. Так же недопустимо высовывать язык, показывать кулак или фигуру из трёх пальцев, плевать в их сторону, сквернословить, справлять нужду, пускать дурные ветра, задирать подол, обнажать детородные органы и заднюю часть тела в их присутствии.
   Тествера вытаращила глаза, посмотрела на отца. Тот ответил ей косым взглядом со скривившимся ртом. Остальные сидели с невозмутимым видом. Разве Кадрош со смущённым видом чесал висок, уставившись в пустую тарелку. И только князь закрыл глаза и блаженно улыбался.
   - Кроме того, - не унимался глашатай, - Запрещается ковырять в носу, чихать и сморкаться в направлении князя, княжичей и высокопоставленных лиц. Впоследствии была издана поправка к Указу, которая не велит: таращить глаза, надувать щёки, ложиться на землю, подпрыгивать, нагибаться, вставать на четвереньки, морщить нос, закрывать глаза, зажимать ноздри, засовывать пальцы в рот, зевать, затыкать уши, визжать, свистеть, стонать, лаять, хрюкать, мычать, блеять, ржать, мяукать, чирикать, хвататься за сердце, показывать скуку, отдышку, выделение пота, дрожь рук и ног, колики в животе и печени, громко смеяться, притворяться пьяным или мёртвым. Всё!
   Принцесса сидела с отвисшей челюстью. Король незаметно пихнул её в бок и прошептал: "Терпи, дочка. Я и не такое слышал".
   - А теперь прошу накрывать на стол!
   Челядь засуетилась. Под тройной хлопок в ладоши с кухни принесли икру в разных видах: свежесоленую, малопросоленную и крепкого посола. Среди всего были соленья, заливное, большая плетёная корзина с душистым хлебом. Чуть погодя, торжественно внесли несколько бутылок вина на золотом подносе и под кивок князя чашники начали разливать его по кубкам, начиная с гостей.
   - Попробуйте это необычное вино, король и принцесса! - промолвил князь, - такого вы ещё никогда не пробовали, бьюсь об заклад!
   - Да? И что же в нём такого необычного? - поинтересовался Ровид, принюхиваясь к кубку, - А пахнет вкусно!
   - Действительно, необычно, - поддакнула Тествера.
   - За наших дорогих и почётных гостей, - бросил короткий тост Гинеус!
   Сдвинули кубки. Король осторожно припал губами к сосуду и, зажмурившись, чуть-чуть отхлебнул. Потом оценил свои ощущения. Ничего, вполне недурственно. Хлебнул ещё раз, побольше.
   - Ты смотри, очень даже неплохо!
   - А то! - ответил князь, не скрывая довольной мины на лице.
   Король явственно ощутил послевкусие: земляника и что-то знакомое. Мёд что ли? Сделал ещё один глоток - и с удивлением почувствовал сливу. Глотнул снова - и вкус поменялся на что-то вроде груши.
   - Ничего себе! Это как же так? Вино-хамелеон? Доченька, у тебя такие же ощущения?
   Тествера часто-часто закивала головой, глаза её выражали восхищение, перемешанное с удивлением.
   - Отец, на вкус это чуть перезрелый виноград с мятой.
   - Заметьте, разливали из одной бутылки. Вижу, вы обескуражены, дорогие гости! - удовлетворённо потёр руки князь, - есть у нас свои маленькие секреты! Значит, я ещё могу удивить своего дорогого соседа! Извольте отведать закуски. Икорочка, почки заячьи верчёные, головы щучьи с чесноком...
   Последовала обильная трапеза, разбавляемая тостами. Король окончательно оттаял, пришёл в себя после переезда, и позволил телу расслабиться. В последнее время это удавалось ему весьма редко.
   Блоднек тем временем кидал на Тестверу похотливые взгляды, особенно пялясь на грудь. Принцесса, видя это, поспешно отводила глаза, случайно встречавшись с княжичем глазами. Младший брат Блоднека вёл себя посдержаннее, но, тем не менее, украдкой бросал на дочь короля короткие, как вспышка, взгляды, и тут же, как бы извиняясь, делал вид, что что-то ищет в своей тарелке.
   От Ровида эта деталь не ускользнула, но он молчал на этот счёт, ведя непринуждённые разговоры с князем на отвлечённые темы.
   - Что ж, пора. Внесите торжественное блюдо! - приказал князь прислуге.
   - Сию минуту, Ваше высочество!
   Вскоре внесли здоровенный поднос диаметром в пару ярдов, на котором красовалось странное двуногое существо плотного телосложения, с длинной шеей и сплющенной головой. На голове виднелся плоский и прямой клюв. Кушанье было декорировано чёрными и белыми перьями, а так же выпученными глазами явно искусственного происхождения. Вероятно, из шоколада с бусинками на месте предполагаемых зрачков. Последняя деталь придавала блюду комичности.
   Принесли соусы, маринады, и наполнили ими специальные чаши.
   - Что это? - удивлённо спросили Ровид и Тествера почти одновременно.
   Князь довольно поёжился в кресле, бросив на гостей триумфальные взгляды. Казалось, он испытывает неподдельное наслаждение, удивляя короля и принцессу.
   - Это страус, мои дорогие. Жарено-варёный молодой страус, приправленный мускатным орехом, имбирем и гвоздикой. Птичка такая, нелетающая. Водится где-то на югах. На заднем дворе у меня расположена страусиная ферма, развожу я их. Ты, Ровид, там ещё не был. Очень, очень вкусное у них мясо. Нежнейшее! А какие это смешные птички. Когда их пугаешь, они бьются головой об землю, словно хотят её спрятать. Сначала я этого не знал, сделали им каменный пол, ну они все от испуга головы перебили и передохли. Потом взрыхлили им почву. А яйца у них вот такие! - показал руками, какого они размера, - Как эти кубки. Кстати, вон тот кубок, что стоит на столике у окна, сделан из страусиного яйца.
   Ровид, удивлённый такими диковинными рассказами, встретился глазами с также ошарашенной дочери, пожал плечами и сказал:
   - Ну что ж, попробуем твоего штрауса.
   - Страуса, дорогой король.
   - А я что сказал?
   - Штрауса.
   - Ну и один хрен, - ответил Ровид, - главное, чтобы было вкусно.
   Князь потёр руки и велел разложить мясо по тарелкам. Трапеза понеслась с удвоенной скоростью. Осторожно прожевав кусок, король спросил князя:
   - Нежирное такое мясо, - принюхался, - Но отдаёт чем-то странным. Слушай, а эта птичка, случаем, не дохла от чего-нибудь, прежде чем попасть на стол?
   - Что ты, Ровид, что ты! - засуетился князь, заёрзал на стуле, - Как ты можешь так говорить? Разве я позволю подавать на стол подохшего страуса? Зарезали! Самого молодого!
   - Ладно, ладно, извини, - подытожил Ровид, ещё раз принюхавшись и что-то соображая.
   Гинеус подозвал к себе главного повара и шепотом отчитал того, что недостаточно хорошо вымочили мясо в уксусе. Тот застыл в извиняющейся позе.
   - А почему кубки пустые? Это непорядок! - прервал неловкую ситуацию гость.
   Ксандо, который по идее должен был руководить пиром, сидел и молчал, что-то обдумывая. Откашлялся, достал большую миску и обратился к присутствующим:
   - Уважаемые гости, косточки, пожалуйста, сюда скидывайте.
   Правитель Гардарии удивился:
   - А это зачем?
   - Видите ли, это я бездомным собакам отдаю. Очень их люблю. Нежнейшие и милейшие создания!
   - То есть, ты потакаешь бешеным псам что ли? - отрезал король.
   Гинеус откинул голову назад и закрыл глаза.
   - Почему сразу бешенным? - возмутился глашатай, - Между прочим, король, вероятность быть растерзанным бродячей собакой очень мала. Нам необходимы бродячие собаки. Они уничтожают крыс, и это правильно. А если кого собаки погрызли - так это сам человек и виноват, не надо лезть к ним со злыми намерениями. Собака не съест человека. Собака - друг человека. Тем более, голодные в Любеце они не бывают, в известной степени благодаря мне.
   Король поперхнулся, закашлялся от неожиданности, и выпил залпом целый кубок вина. Ксандо не унимался.
   - Бродячая собака если вдруг даже и укусит, то за ногу. И то ещё разбираться надо, хороших людей они не кусают. Не могу вспомнить ни одного случая, чтобы человек шёл мимо собаки, а она его укусила. У моего летнего домика в предместьях собака пять лет жила, охраняла его лучше любого стражника. Всех своих знала, подозрительных вообще не пропускала, шум поднимала. Я вот собак не боюсь, знаю их хорошо. Случай помню, окружила меня стая бродячих псов, и два из них начали на меня лаять, а я им ласково говорю: "Ах вы мои милые пёсики, глашатай Ксандо вас не обидит!". И они сразу пошли своей дорогой дальше. Хороших людей они трогать не будут, а если пугаешься их, значит, нечисто дело с совестью у человека. Собаки всё чувствуют! Человек чего боится, на то и натыкается. Надо кошек истреблять. Вот они представляют действительную опасность для людей!..
   - Ерунду говоришь, герольд - начал заводиться король, вино ударило в голову, - Впрочем, тебе по должности положено. Разводишь опасных животных. Я в Гардарии приказал всем строго настрого выгуливать собак на привязи, а снимать её только за изгородью. Хозяин отвечает перед законом за своё животное полностью, и никаких послаблений ни для кого не предусмотрено. Собаки приравнены к мечам. Всех бродячих псов распорядился повывести. У меня в государстве безопасно ходить даже ночью, не опасаясь, что тебя загрызут. А за то, что выкинул собаку на улицу - либо год на галерах, либо крупный штраф.
   - Но нельзя же истреблять бродячих псов, король!
   - Кто тебе сказал, что нельзя? Князь? Так это в Верузии, наверное, нельзя. А в Гардарии можно. Потому что так решил король. А король - это я, - ухмыльнулся Ровид, - И плодить всякую заразу, представляющую угрозу для людей, не намерен. Гардария - для людей, а не для собак.
   - Но это бесчеловечно!
   - А блохастую шваль плодить, которая на детей и беззащитных стариков кидается, человечно?!
   - Всё дело в том, что... Что бы я там не говорил про "все равно" на людей, мне противно до ужаса видеть деградацию населения, всю эту нищету при безграничных возможностях, все эти беды, сваливающиеся на тех, кто этого не заслуживает, несправедливость, но... Посмотришь на тех же алкашей, посмотришь на наших глупышек, водящихся с лавессидами, на личностей, которые непонятно каким образом имеют что-то, на всяких бездельников, и увидишь, что они счастливы и не мучаются даже! - разразился очередной речью герольд.
   - Помолчи!
   Король демонстративно перестал замечать Ксандо и начал разговаривать с Гинеусом и Кадрошем. Глашатай молчал минут десять, потом, когда пошёл разговор о правилах поведения на дороге, не выдержал и стал вмешиваться. Через полчаса он надоел своей бессвязной говорильней решительно всем, и князь стукнул кулачком по столу, призывая того замолчать. Под конец обслуга принесла свежие ягоды и фрукты, блюда из орехов и сладкую выпечку. Глашатай с обиженным лицом перебирал косточки в миске, прикидывая, сколько бездомных псов сможет накормить.
   - Обязательно покатаемся на страусах, Ровид! Взрослые птички вырастают на два метра! А, Король? Наперегонки на страусах! Знаешь, как они носятся? Любую лошадь обгонят только так! - веселился запьяневший Гинеус.
   - Покажешь завтра своих птичек, князь, - отвечал Ровид, подперев кулаком щеку и вертя кубок за ножку двумя пальцами, - Может, и я себе таких заведу. Птички, которые не летают, но бегают быстрее лошадей... Хм-м-м. Интересно...
   "Ох, а где же Панкурт? Где мой сыскарь? Как же я о нём забыл?" - неожиданно чиркнула молнией мысль в голове короля, - "Ладно, узнаю поутру, на свежую голову!".
   Покачивающийся Ровид настоятельно требовал, чтобы в замке его и Тестверы покои располагались рядом и, разумеется, подальше от комнаты Блоднека.
   - У нас в Гардарии так заведено, до свадьбы ни-ни, - пьяно пояснил он Гинеусу, - А я же вижу, какими масляными глазками твой сын на неё смотрит. А ну как обесчестит! Сразу война. Я ж войска введу! Огнем и мечом! И Хасию и Верузию. И никакие страусы тебе не помогут! Эх! Ну скажи мне, оно нам разве надо?
   От его слов Гинеус едва не протрезвел. Идею заручиться поддержкой могущественного северного соседа в предстоящей войне с Хасией он считал лучшим своим политическим решением, несмотря на значительные территориальные уступки, но мысль о том, что этот сосед мог и сам, не хуже Хасии прибрать к рукам всё княжество, ему в голову не приходила. Гардария была одной из самых больших по площади стран континента, заполучив большую часть территории посредством захватнических войн. Сама так же неоднократно подвергалась нападениям, которые с успехом отражала, уж очень много выискивалось падких на богатую золотыми приисками и углем страну, но ни Ровид, ни его предки ни пяди земли врагу так и не отдали. Армия, что естественно, у Гардарии состояла из хорошо обученных солдат. Ровид поощрял участие не только в войнах, но и в заварушках, которые вели сопредельные княжества и королевства, его наемникам хорошо платили, а те исправно пополняли казну налогами, да и к тому же сказывался их опыт. Шалил Сансэдар и анархично настроенные дварфы.
   Глядя на задумавшегося князя Ровид прыснул со смеху.
   - Да пошутил я, пошутил, - положил руку на плечо князю, - Ну какая война? Договоры ведь подписаны. Ни один правитель Гардарии ни разу не нарушил своего слова.
   - Я и не думал в этом сомневаться, Ровид, - отлегло у Гинеуса от сердца, - Также заявляю, что с моей стороны все будет исполнено в точности со всеми пунктами. Сразу после свадебных торжеств я заявлю, что устал и ухожу, а княжить будут Блоднек с Тестверой. Войну Хасии также объявит он. А Тествера... Хм... Тествера открыто попросит помощи у отца.
   - Что с Хасией-то? Какие новости?
   Князь помрачнел.
   - Жуть там творится. Сам же знаешь, там и верузийев полно и гардарийцев немало.
   - Ну! Ближе к делу! - Ровид потёр висок.
   - Убивают эти выродки детей наших. Выдавливают из страны. Дома, особняки заставляют в четверть цены продавать, а потом и говорят, выметайтесь мол, ублюдки. Хасия для хасийцев. Или будете трупами или нашими рабами - ежели здесь останетесь. Ну вот свадьбу сыыграем, сын-то мой...
   - Кстати о детях, - прервал Ровид, - твой старший сын не объявлялся? Он нам не попытается всё испортить?
   - Даже и не думайте беспокоиться, мой указ о запрете престолонаследия душевнобольными, никто не в силах отменить. Да появись Сурдан в Любеце, народ поднимет его на вилы.
   - Ладно, в таком случае завтра будем обсуждать подробности нападения на Хасию, а я пока пойду, пожелаю Тествере спокойной ночи, - сказал Ровид и направился в комнату дочери.
  

***

  
   Очередной пыточный застенок представлял из себя небольшую комнату без окон, с одной маленькой дверью, через которую и принесли едва стоящего на ногах Мольха. В одном углу располагалась добротная крепкая дыба, в другом - продолговатый кусок дерева с острым углом сверху, покоящийся на стойках. Третий угол украшал свисающий сверху крюк. Очевидно для подвешивания за рёбра или за связанные руки. Наконец, в четвёртом углу красовалась закопчённая жаровня с россыпью раскалённых углей, на которых лежали щипцы и прут, нагретые до жёлто-белого каления.
   Рядом с дыбой стоял небольшой стол, на котором разложили палаческие инструменты: ножи, иглы разной толщины, железные крючья, жгут для стягивания головы, множество щипцов устрашающего вида и даже глазной выдавливатель. К столу были прикручены тиски для дробления пальцев и аналогичное устройство для сверления головы. На углу в ряд стояли баночки, наполненные какой-то разноцветной жидкостью.
   В центре пыточной камеры занимал почётное место "сансэдарский сапог" - варварское оружие для пыток, представляющее собой несколько досок, стянутых прочными нитями. Инструмент предназначался для постепенного раздробления костей ног, и мало кто, побывав в этом устройстве, не оставался калекой. Перед "сапогом" располагалось кресло с шипами, в котором Мольх уже промучился, но это кресло было со спинкой и острия в нём были тоньше, и предусмотрены даже для ног. Приглядевшись, он отметил, что кресло состоит целиком из железа. Также виднелась массивная лохань, в которой вымачивались плети. Наконец, из правой стены торчали намертво вделанные в камни кольца-кандалы. Два служили для закрепления верхних конечностей пытуемого, два - для нижних.
   У дальней стены стоял длинный стол, за которым сидело четыре человека - писарь, лекарь и два уже знакомых Мольху следователя. Самого его подвели к столу, крепко держа за плечи. Он поёжился и, чего таить, не на шутку испугался. Уж слишком мрачным было это место для человека, занимавшимся благородным ремеслом сыщика.
   - Ну что ж, наш упрямец всё продолжает упорствовать? - с наигранным удивлением произнёс Бартольд, как только сыскаря втолкнули в камеру двое дюжих охранника. Всё тело Мольха болело и горело синим пламенем. Сам он еле держался на дрожащих от усталости ногах. Мазь, которой его щедро смазал лекарь, и какая-то пахучая настойка, которую он дал выпить, немного вернули его к жизни. Но сыскарь прекрасно понимал, что делают они это не из-за проснувшегося сострадания, а чтобы он и в дальнейшем был способен на допросы и пытки.
   - Подследственный вполне может перенести допрос с пристрастием. Если будет и дальше отпираться, конечно, - подытожил лекарь. Вы не беспокойтесь, я прослежу, чтобы он не умер раньше времени.
   - Хорошо, спасибо Фродд. Итак. Мольх... Ты ведь сыщик короля Гардарии, да? Отвечай быстро, да или нет? Каждая секунда дорога!
   - Да, да! Я сыскарь Ровида! Вы узнали?! - возликовал граф.
   - Мы тут посовещались и решили разобраться во всём максимально беспристрастно, - обронил Бартольд, - Сам понимаешь, утро вечера мудренее. У нас тут возникло ощущение, что всё это - всего лишь недоразумение...
   - Вот, очень верное ощущение! - горячо поддержал следователя Мольх, - Сплошное недоразумение. Так что там с запросом? Уже послали?
   - Сейчас! Делать нам больше нечего! Видишь ли, я просто пошутил, - ехидно скривился Бартольд, - Нет, ты не сыскарь. Ты - шпион, который замыслил убить княжича Кадроша в таверне "Сапоги мертвеца".
   Все присутствующие, кроме безразличных ко всему стражей, заржали злобным утробным смехом, будто услышали смешную историю, а не издевались над практически приговорённым человеком.
   - Сволочи! - отчаянно зашипел Мольх.
   Сначала перенесенные издевательства, затем призрачная надежда, что во всём наконец-то разобрались, и после этого - резкий переход к жесточайшим душевным терзаниям, что никто не в чём разбираться и не думал. Не каждый ум выдержит такое!
   - Ничего не попишешь, должность такая, - пожал плечами Бартольд, снова сменив выражение лица на твёрдо-умиротворённое, - работа. Вообще, достойно удивления, что ты так долго продержался! Знаешь, я тебя даже немного зауважал. Скажи, зачем ты так долго упорствуешь? Тебе же объяснили, что будет дальше!
   Мольх стоял, насупившись, сжав зубы и зло глядя на своих истязателей, досадуя от того, что так дёшево повёлся на этот трюк.
   - Слушай, а может быть перевербуем его? - нарочито громким шёпотом спросил Бартольда сидевший здесь же Бордул, подыгрывая первому. - Такой отчаянный парень и в такой плохой компании! Ай-яй-яй! Даже казнить его неохота.
   Затем обратился к Мольху:
   - Давай к нам?! Будем работать вместе. Конечно, некоторые ограничения для тебя будут, и без присмотра тебя никуда не выпустят. Но зато жизнь свою сбережёшь и поганых дружков своих нам всех сдашь. Я, признаться, вспылил вчера, бил тебя долго. Но ты ведь сам на это напросился своим нежеланием сотрудничать. Как тебе такое предложение?
   На сыскаря словно вылили ушат ледяной воды. "Они поставили себе целью не только довести меня до телесного изнеможения, но и заморочить голову!". Тем временем Бартольд посмотрел на писаря, а тот, кивнув головой, придвинул к краю стола пачку бумаг, на которых был написан текст. Вслед пододвинул свечу - в камере стояла полутьма.
   - Вот это нужно подписать. Видишь, мы даже не будем тебя утруждать давать показания. Просто подпиши. Давай, не валяй дурака, у тебя ещё есть время решить всё в свою пользу! Тебя не казнят, мы уладим этот вопрос, - подмигнул Бартольд.
   Мольх наклонился, прочёл несколько строчек наугад, от чего у него глаза полезли на лоб.
   - Враньё! Ничего я не буду подписывать?! Это... Это... Какая гнусь! Какая мерзость!
   - Нет?! - стукнул кулаком по столу Бордул, Ах, значит, нет?! Ну что же. Пора звать Лукаса!
   - Да, вопиющий случай несознательности. Стража, зовите палача!
   Через несколько минут вошёл здоровый детина, похожий на дебила-переростка. Лицо его, словно наспех вытесанное из камня, выражало отсутствие ума, рот скосился налево, а улыбка испугала бы стаю волколаков. Он был одет в передник, заляпанный чем-то вишнёво-красным. Очевидно, засохшей кровью.
   - Знакомься, шпион. Это Лукас, наш заплечных дел мастер. Из его рук выходили или раскаявшиеся, или трупы. Трупом ты от него не уйдёшь, значит, только второе. Верно, Лукас?
   Тот закивал головой и оскалился, не произнеся ни звука.
   - У него язык отрезан, не обращай внимания. Но слышит он хорошо, - засмеялся Бартольд, встал, подошёл к столику с инструментами для пыток, и начал рассказывать о назначении каждого из них, демонстрируя у лица Мольха эти варварские изобретения:
   - Вот эти крючки предназначены для сдирания кожи живьём. Этими щипчиками выдираются куски мяса. Боль просто нестерпимая! Даже трудно представить, что ты почувствуешь. Невозможно пересказать, как тебе будет больно. А в склянке, - показал Мольху, - сильный уксус. Он вызывает ожоги кожи. А если влить такой уксус в свежую рану, то будешь долго-долго петь на все лады. Но если нас утомят твои вопли, мы воткнём тебе в рот такую грушу. Видишь, я кручу барашек, а лепестки раздвигаются. Иголочки можно загнать тебе под ногти. Ты знаешь, какое нежное мясо под ногтями у человека? Оно очень, очень нежное, и гнить начинает довольно быстро, причиняя лютую боль. Этой специальной верёвочкой можно стянуть тебе голову так, что она треснет во многих местах. Твою безответственную голову ещё можно просверлить этим милым шипом, - показал рукой на тиски с полукруглым зажимом. Ну, о дроблении пальчиков ты уже понял, - закончил кромник, - Знаешь, как весело из расплющенных пальчиков выдавливается костная жидкость?! А, чуть не забыл, это выдавливатель для глаз. Раз - и глаз долой, два - и нет другого. Здравствуй, вечная тьма! Теперь ты видишь, какой у нас богатый арсенал, какое искусство, какая культура пыток для упорствующих. И это, поверь, только начало!
   Мольх мелко задрожал и попытался сглотнуть ком. Стены стали уходить то влево, то вправо. Ноги ослабели, комок в горле никак не удавалось проглотить, как застрявшую кость. В глазные яблоки словно подпустили дыму. Окружающие предметы раздвоились и поплыли перед помутившимися глазами. "Держись, граф! Держись!".
   Бартольд никак не унимался. Под внимательные взгляды присутствующих и звериную улыбку Лукаса он продолжал свою давно заученную лекцию:
   - Гвозди, - со скучающим видом повертел в руках железки, - Самые обычные притуплённые гвозди. Эти гвозди можно вбивать молотком прямо в коленные суставы, пришпиливая их насквозь прямо в дерево. В каждую коленку можно вбить пару десятков гвоздей, потом выдернуть их, на это место забить деревянные колышки и оставить упрямца в таком положении на многие часы. Любое, даже самое мелкое движение, будет только усиливать и до того нечеловеческую боль. Боль в суставах особенно жестока.
   С этими словами, достойными законченного садиста, он принялся мерить камеру шагами, ни на кого не обращая внимания, полностью погрузившись в свои садистские фантазии. Мольха крепко держали под руки два стражника, не давая ему упасть. Тем временем кромник откашлялся и продолжил.
   - С древних времён люди смотрят на боль, как на неизбежного и постоянного спутника. Она была, есть и будет верным стражем и бдительным часовым человека, постоянным союзником и помощником лекарей. Именно она учит человека осмотрительности и осторожности.
   Дошёл до стены и развернулся.
   - Заставляет хранить и беречь своё тело. Она мучительна и изнурительна, но хотя она и угнетает человека и заставляет его страдать, до необходимых пределов она необходима и полезна. Почему, как ты думаешь? - голосом университетского профессора спросил Бартольд.
   Пленник молчал, стиснув зубы.
   - Она предупреждает нас об опасности, защищает от ожогов, обморожений и прочих неприятностей, заставляет принять какие-то меры. Также она предупреждает о заболевании и помогает врачевателю найти и устранить причину болезни.
   - Зачем ты мне всё это говоришь? - процедил Мольх, у которого от подобных речей кровь начала стыть в жилах.
   - Чтобы ты понял, что тебе сейчас будет очень больно, - Кромник поднял указательный палец вверх и состроил сочувственную гримасу, - Но ты можешь избавить себя от мук двумя словами: "Я подпишу!".
   Показал пальцем на стол, где лежали бумаги.
   - Вздор! - выдавил из себя Мольх, глядя стеклянными глазами, - Вы не понимаете, что творите, сволочи! Шкуродёры, живорезы, дерьмо коровье!
   - Всё сопротивляешься? Надеешься перебороть нас? Нам всё равно, что ты тут говоришь. Кроме одного - согласия подписать показания и добровольное признание, - ухмыльнулся Бордул, встревая в разговор, - А ну давай подписывай. Мы идём тебе навстречу. Избавь себя от мук! И нас - тоже!
   - Добровольного? Согласия? - вспылил Мольх. - Где тут добрая воля?!
   - Тебе же сказали, ты ставишь не на ту лошадь! - стукнул кулаком по столу Бордул, краснея от ярости. - Я там не знаю, что ты думаешь, но подпись поставишь!
   - Видишь ли, наш неразумный друг, - ладонью остановил Бордула лектор и обратился к Мольху. - Нет границы человеческой фантазии, изощрённости в изобретении способов причинить муки и страдания себе подобным. Люди достигли огромных успехов в умении истязать и калечить других людей. Всё, что поставлено на службу человеку и призвано облегчить его жизнь, так же способно ввергнуть его в пучину боли, превратить в нечто сломанное, изувеченное, лишённое всякого достоинства, жалкое и никчемное существо. Сильная и невыносимая боль снижает способности и силы человека. Она способна изменить, а то и растоптать его душевные качества, исковеркать не только тело, но и душу живого существа. Она ломает его, уродует всё самое возвышенное и благородное, что в нём есть. Она творит чудеса.
   "Слишком умный, гнида, - подумал Мольх, пытаясь подавить страх и ужас, овладевший им окончательно, - Слишком умный для следователя. Неизвестно, сколько я продержусь, но буду терпеть, пока не сойду с ума или не сдохну. Или всё-таки пойти с ними на сделку?" - неожиданно кольнула сознание провокационная мысль.
   - Мы даём тебе последний шанс, - лицо Бордула опять начало переходить из красного цвета в багровый, губы затряслись, - подписываешь, бандит?
   Мольх отрицательно мотнул головой.
   - Бандиты при дворе короля Ровида не служат! Бандиты пытают других людей!
   - Можешь брехать, можешь не брехать, а признание выколотим, гнида!
   - Ну что ж, урок опять не был усвоен, - покачал головой Бартольд, - Охрана, Лукас. Повесьте-ка его на вывернутых руках к потолку. Пусть повисит и подумает над своим поведением.
   Троица взяла в крепкие тиски Мольха, связали верёвкой его ноги и руки за спиной, и подвесили на предварительно спущенный крюк. Лукас стал крутить барабан, поднимая руки сыскаря вверх. Все присутствующие внимательно смотрели на жертву, как удавы на кролика, ожидая вожделенного "Да, я подпишу!".
   Руки бедного сыщика уже вывернулись до того порога, когда человек чувствует неприятное выпирание в лопатках. Ещё выше, и ещё. Сердце Мольха начало сильно щемить, дышать становилось всё труднее и труднее. Он приготовился, сжав мышцы лица до предела. Вес стал всё больше и больше приходиться на связанные руки. И вместе с этим выворачиваемые плечи начали всё сильнее и сильнее болеть. К телесной боли добавилась и боль душевная, ведь он, сыскарь его величества короля Ровида, больше не хозяин своему телу. Что теперь с ним действительно сотворят, что захотят. Как же невыносимо чувствовать себя игрушкой в чужих руках, с которой можно не церемониться! Страдания, как прорвавшаяся лавина, затопила сознание бедного сыщика, сделав его и без того безрадостное положение ещё более печальным и отчаянным. В тот момент, когда он был вынужден встать на одни мыски, из его горла вырвался отчаянный стон боли сквозь стиснутые зубы. Ему казалось, что кожа лопнула, а лопатки вышли наружу. Наконец, тело повисло в воздухе, а под сводами пыточного подвала разнесся уже не стон, а жуткий нечеловеческий вопль.
   Сколько образов и сравнений он мог бы найти для описания терзаний, попроси потом его рассказать о своих ощущениях в спокойной и уютной обстановке! Боль напоминала Мольху раскалённое железо, вонзающееся в его плечи. Миллионы ядовитых змей впились в плоть, пуская яд. Собака, намертво вцепившаяся в его тело изнутри. Ему казалось, что на него намотали раскалённую колючую проволоку, и эта боль, как бы окрашенная в ярко-красный огненный цвет, пронзила нутро насквозь.
   - Подписываешь? Отвечай, подписываешь? - звучали то слева, то справа злобные голоса.
   Вместо ответа он громко и истошно кричал. Этот крик вырывался сам по себе, словно бы он мог отпугнуть мучителей, как раненый лев рыком пытается испугать свору атакующих его гиен или шакалов.
   - Будешь подписывать, душегуб? - снова раздался гром Бордула, - Лукас, подпали-ка ему пятки!
   Мольха пронзила ещё одна острая и жгучая боль, сделав его существование куда более невыносимым. Раздался хруст окончательно вывернутых суставов. Он кричал, обезумев от мук и самопроизвольно дёргался, что причиняло ему страдания ужаснее имеющихся. Он то проваливался куда-то в бездну, то возвращался в настоящий мир. Были моменты, когда ему становилось решительно всё равно, и даже не оставалось сил на борьбу. Но всё же порой до безумия он хотел выкарабкаться, уцепиться за жизнь руками, ногами, и даже зубами, прихватив её собачьей хваткой.
   Неожиданно все предметы и люди, которые находились в комнате, превратились в серые пятна, в комки дурной энергии, не несущие ничего, кроме боли, страданий и зла.
   - Не хочешь подписывать? - прорычала одна тень, - Ну повиси, подумай, а мы пока пообедаем.
   - Лукас, подвесь-ка ему камень на ноги. Пусть помучается ещё сильнее за упрямство! - сказала другая тень более мягким голосом, - Пойдёмте, перекусим, милсдари.
   Хлопнула дверь.
   Боль стала невыносимой, хотя, казалось, хуже уже некуда. Подвешенный сыскарь продолжал бороться. Она была настолько ужасающей, что стало казаться, будто он полностью погружён в кипящий свинец. Каждая секунда стала бесконечностью. Мольх вспомнил старую пословицу "Не видят счастливые часов". Ведь когда человеку хорошо, то время летит как птица, он удивляется, как мелькают дни. Когда человек страдает, возникает чувство, что время застыло на месте. Тогда секунды кажутся вечностью.
   Он ощутил себя огромным садом, в котором густо-густо посажены деревья, переплетающиеся кронами. Но это не совсем деревья, а сотни панкуртов мольхов. И вот с воем в сад прибегают слоны и начинают выдирать деревья с корнями, а каждое выкорчеванное дерево - это мучительная смерть Мольха, но в тоже время он ещё жив и страдает опять и снова. В голове гулкими тяжёлыми ударами били барабаны, а в висках - маленькие барабанчики переливались быстрыми и звонкими трелями. Затем настал ряд ревущих невпопад труб, лютней, кифар и литавр. Ведь этот оркестр дребезжал, выл, скрипел, трещал, визжал, и эта какофония вскоре достигла апогея, наивысшей точки, после которой молишь Праматерь о смерти и прекращении мук.
   Голова сыскаря упала на грудь. Он медленно открывал и закрывал глаза, но видел перед собой лишь хохочущие тени. Иногда его пронзала новая вспышка боли, он ревел и громко стонал. Одинокий, оставшийся наедине со своими чудовищными терзаниями. Разум несчастного слишком помутился, чтобы он мог воспринимать происходящее. Вися на вывихнутых руках, местами он начинал бредить, но его никто не слышал и не спешил прекратить мучения. Перед глазами плыли обвинительные листы, кружились серые пятна и кричали "Подпишешь, бандит?!". И он одними губами, как больной в жарком бреду шептал: "Подпишу. Только снимите меня!".
   Когда страдания стали предельно невыносимыми, он самопроизвольно дёрнулся, голову пронзила яркая вспышка, что-то щелкнуло, пространство завертелось, как волчок, и сжалось в одну точку. Тело обмякло, лицо побледнело, глаза потухли и закрылись...
  

***

  
   Пробуждение было столь же резким, как и потеря сознания. В нос ударил едкий запах, вонзившись в голову, как тонкая спица. Панкурт дёрнулся, как от укола в самое чувствительное место на теле. Голова гудела и болела, не переставая, больно было даже открывать-закрывать веки и переводить взгляд из стороны в сторону. Остальные части тела ныли, ломили и вопили от страданий. На грудь как будто положили груду камней. Каждый вдох отзывался болью во всём теле. Мольх лежал на земле, не в силах даже приподняться. Над ним склонились все те же люди: два следователя, палач, лекарь и писарь. Рядом с ними стояли стражники с каменными лицами, выражающими полное безразличие и отрешённость.
   - Ну как он? Точно не сдохнет? - прорычал Бордул.
   - Был на грани, - ответил тюремный лекарь, - Вовремя сняли.
   - Хлипкий он какой-то! - снова рыкнул Бордул.
   - Позволю не согласиться. Я вообще удивлён, что он до сих пор молчит, - парировал второй кромник, - крепкий орешек. Ну что, придётся посадить его в кресло и применить "сансэдарский сапог". Это куда болезненнее, чем подвешивание.
   Сделав знак крепышам, группа расселась за стол, ожидая продолжения пыток. Мольха, вяло пытающегося отбиться от своих мучителей, рывком посадили в кресло, прикрутили руки, ноги и придавили спину, стянув её ремнем вокруг кресла. На левую ногу одели доски так, что она оказалась зажата между ними. Затем палач вставил клин, взял тяжёлый молоток и вопросительно посмотрел на кромников.
   - Ну что ж, ты всё ещё упрямишься?
   - Согласился бы признаться в чём-то, но не могу врать, - еле заметно пошевелил губами сыщик.
   Сыскарь снова ощутил, как нахлынула лавина боли. Сотни шипов одновременно впились в тело несчастного, не протыкая его кожу, но причиняя неизбежные страдания. Лицо искривилось в болевой гримасе до неузнаваемости, взор сделался диким. Казалось, что глаза вот-вот выскочат из орбит. Лоб покрылся холодным потом.
   А теперь ты согласен признаться в шпионаже и покушении? - учтиво переспросил Бартольд, - После шести-семи ударов твою ногу можно будет смело отрезать и отдавать на съедение собакам!
   Сыскарь прикусил нижнюю губу зубами, едва не прокусив её до крови, а верхнюю плотно прижал к десне. Рот растянулся по бокам, зрачки глаз расширились до предела, веки стали судорожно сокращаться, он зажмурил глаза так сильно, как только мог. Мимика лица постоянно менялась. Постепенно в новый омут страданий вовлеклось всё тело. Он едва не плакал от беспомощности и отчаяния.
   - Лукас, первый удар! - скомандовал Бартольд.
   Палач вбил клин сильным ударом молотка. Доски сдвинулись, сильно сжав ногу тисками. Мольх резко выкатил глаза в истерическом припадке и взревел, как подстреленный медведь, дрыгая головой, пытаясь освободиться от пут.
   - Подписываешь?
   - Сказал бы "да", но не могу врать!
   - Лукас, второй удар!
   Доски сошлись ещё плотнее, вдавившись в кожу со всей силы. Мольху показалось, что на ногу с большой высоты упал камень, перебив её пополам. Он вопил, не переставая, и ничего не соображая. На лбу набухла вена, угрожая лопнуть.
   - Подписываешь?
   - Садисты проклятые! Сволочи! Упыри! - продолжал кричать Мольх во всё горло.
   - Лукас, третий удар!
   Клин вошёл почти наполовину. Доски стянулись туже, намертво зажав ногу. Если бы не истошные вопли бедного сыскаря, то опытный слушатель мог отметить, что раздался едва заметный хруст - треснула кость. Распятое на кресле тело забилось, как вытащенная из воды рыба.
   - Когда клин вгонят на две трети - твоя нога станет плоской, как доска, душегуб! Подписываешь?
   - Пошли в жопу! - завопил бедняга, рискуя сломать себе кости от корчей.
   - Лукас, четвёртый удар!
   Мольх уже не соображал. От истошного крика кожа головы, лица и век покраснела. Из глаз потекли слёзы, и он ничего уже не видел. Шея покрылась синяками, хотя туда его никто не бил, просто от рёва полопались сосуды. Он орал, рычал и извивался, как уж на сковородке. Ему казалось, что ногу разбили огромным молотом на множество осколков. Узник погружался в страдания, как в болото, из которого никак не выбраться одному. Его захватило ощущение, что он ныряльщик, который ушёл под воду и никак не может поднять голову над поверхностью, чтобы глотнуть свежего воздуха всей грудью. Но и умереть он, словно, поражённый древним проклятием, тоже не может.
   Сперва Мольх даже не заметил, как в комнату привели маленького мальчика со связанными за спиной руками. Он был одет, как и сам сыскарь, лишь в рубашку из грубой мешковины. В глазах у него стояли слёзы.
   - Смотри, бандит! Смотри, кому сказал! - рывком подбежал к сыскарю Бордул, взял его за волосы, ударил наотмашь по щеке другой рукой, - Видишь мальчишку?! Сейчас Лукас будет вырывать ему куски плоти раскалёнными щипцами, а потом проткнёт глаза горячим прутом, если ты не признаешь себя шпионом!
   - Нет! - заорал Мольх, изнывая.
   - Клянусь, он сделает это! - заорал Бордул, трясясь над пытуемым с раскрасневшейся рожей и налитыми кровью глазами, стараясь перекричать крик Мольха. Теперь он снова стал похожим на большую взбесившуюся жирную крысу. Не хватало только вытянутой морды, усов и облезлого хвоста сзади.
   - Нет! За что ребёнка? За что?! - орал Мольх, дёргая головой, рискуя сломать шею, как от собственной боли, так и от боли за мальчика.
   - Господин! Они сделают мне больно! Я не хочу, господин! Не хочу! Пожалуйста! - заплакал малолетний узник.
   - Ты умеешь терпеть собственную боль. Но посмотрим, сумеешь ли ты вытерпеть боль другого человека? Тем более мальчика! - хлестнул Бордул, - Если ты не подпишешь бумаги, он будет искалечен, и ты будешь виновен в этом!
   - Сучьи дети, вот вы кто!
   Один из стражников крепко обнял мальчика сзади одной рукой за плечи, другой достал кинжал и приставил к горлу. Палач взял из жаровни щипцы, осмотрел их и удовлетворительно улыбнулся садистской улыбкой. Повертел в руках, прикидывая, как получше ухватиться, и поднёс к лицу малыша.
   - Согласен?! Лукас, пятый удар!
   Отложив щипцы, палач вогнал клин ещё глубже. Из сдавленной ноги стала сочиться кровь.
   - Хорошо! Хорошо, крысы проклятые! Выродки! Байстрюки! Твою гвардию, мою кавалькаду! Я подпишу любой бред! Я признаюсь! - заорал Мольх не своим голосом, - Прекратите! Отпустите ребёнка! Отвяжите меня!
   Из горла несчастного пошла кровь, капая на ноги. Он попытался ещё что-то сказать, но понял, что у него пропал голос. Совсем. Вместо речи из горла выходили какие-то звериные рыки, бульканье, шипение и сип.
   - Выковыривайте его из кресла! Снорре, бумаги и перо! - ликовал Бартольд, сделав Лукасу знак отойти.
   "Созрел! Наконец-то!" - заглянув в безумные глаза сыскаря, со злобным удовлетворением подумал он.
   - Вы кого угодно заставите, выродки! - пытался прохрипеть пленник, глотая слёзы.
   Мольха отвязали, освободили ногу и на руках поднесли к столу. Он стонал, выл и рычал. Между тем писарь выложил на свободный край пачку бумаг, подал уже приготовленную чернильницу и перо. Бордул сунул в трясущиеся руки Мольха перо и проворковал, подняв его голову за волосы и глядя бесконечно злыми глазами:
   - Давай-ка подписывай да поаккуратнее! И без глупостей! Если ты откажешься от своих слов, если попробуешь выкинуть какой-нибудь номер, то я, право, не знаю, что с тобой будет. Всё, что ты испытал, покажется тебе ласками любимой женщины, я обещаю! Смотри, мы снова посадим тебя на это кресло и туго свяжем. А потом вобьём в твои колени по десятку гвоздей, чтобы ты не смог стоять на ногах. Потом палач подпалит ноги, чтобы ты не смог ходить. Потом мы разведём медленный огонь под твоей задницей, чтобы ты не смог сидеть. Раскалёнными щипцами мы вырвем мясо на твоих боках, животе и спине, чтобы ты не смог лежать. А чтобы ты не отключился, Фродд вставит тебе в ноздри ватки со специальным эфиром. Ты будешь в сознании! Ты пожалеешь, что вообще родился на свет!
   Окончательно сломленный, обессиленный, почти ничего не соображающий Панкурт Мольх, шипя от едкой боли, страха и злости на всё и вся, начал послушно ставить подписи на документах. Они изобличали его, как шпиона из враждебного княжества, крупнейшего бандита, отъявленного организатора множества громких убийств и казнокрада, по которому плачут навзрыд все виселицы и плахи Верузии.
   Сыскаря выволокли из камеры пыток, насильно влили в рот какое-то снадобье, взятое лекарем со стола, приволокли в малюсенькую темницу, сковали, чтобы не наложил на себя руки, и оставили наедине с собой.
   Он лежал один-одинёшенек в кромешной тьме. Тело немилосердно палило и жгло. По сути пытка не прекратилась, а всё ещё продолжалась. Мольху казалось, что внутри него поселилось множество мелких огненных жуков, как напоминание о недавних истязаниях. Они копошатся, выгрызая маленькими огненными клешнями потроха изнутри. Он уже перестал различать отдельные очаги боли, ему мерещилось, что он сам - один большой источник собственных страданий. Потом к нему пришла мысль, что эти жгучие жуки были оставлены специально, чтобы мучить и терзать его даже вдали от палачей.
   Узник пытался поговорить с ними, стонал, пытаясь их разжалобить, просил покинуть тело и уйти в другое место. Но они оставались безразличны к его мольбам и продолжали перемещаться тысячами маленьких угольков в его нутре. Мольх едва мог пошевелиться, но он был полностью уверен, что если он переместится - то боль переместится вместе с ним. Куда бы он ни пошёл, какую бы позу он ни принял - она будет с ним, будет его спутницей. Они не разлучатся до конца его уже недолгой жизни.
   Он лежал в приступе жара и скрежетал зубами. Солнце, взойдя под потолком, упало ниц и превратилось в жгучий обруч, который сжал Мольха, закольцевал беспомощное тело в огненный кокон. Он всё сжимался и сжимался, обугливая руки, ноги, голову, тело до костей.
   Мольх попробовал пошевелить истерзанной ногой, и тут же провалился в чан с кипящей водой. Пузыри, скачущие по поверхности кипятка, ринулись внутрь тела и стали лопаться, выпуская раскалённый пар. В месте, где побывали пузырьки, не оставалось ничего, кроме выжженной изнутри оболочки. Панкурт понял, что надо немного потерпеть, и тогда боль уйдёт, так как всё внутри сгорит, и нечему будет болеть.
   Иногда это истязание на короткий период заканчивалось, как будто кто-то выливал на горящее тело бочку воды. Оно шипело, превращая воду в пар, а затем та жидкость, что не испарилась, замерзала до состояния льда и распирала изнутри. Боль возвращалась с новой силой. Человек чувствовал себя стеклянным сосудом, который вот-вот лопнет от напиравшей массы замёрзшей внутри воды. А потом снова спускался обруч из пламени, и доводил воду до кипения в пустой полости под кожей. Тело пульсировало и подпрыгивало от страданий, как беспомощная кукла на верёвочках, которой кто-то манипулировал.
   Вдруг он испытал нечто странное. Тело его как будто исчезло. Как это произошло, Мольх так и не понял, но с удивлением обнаружил, что боль поутихла, отошла назад, размазалась и стала не такой мучительной. Спустя какое-то время он разглядел свою крохотную темницу и самого себя, лежащего на полу в скрюченной позе в кандалах. Оказывается, его поместили в каменный мешок, где он даже не смог бы встать в полный рост. Он свободно летал по помещению, и оно уже не казалось ему маленьким, словно его самого уменьшили в несколько раз.
   Конечности сначала сделались свинцовыми, затем невесомыми, а потом и вовсе куда-то пропали. Он не понимал своих чувств, но что-то подсказывало ему, что сейчас он принял форму облака или даже светящегося пузыря. Боль окончательно утихла, он стал бодр и весел, а нынешнее состояние показалось ему единственно возможным, естественным и гармоничным, словно он существовал таким образом всю жизнь.
   Осмотрев каземат, он с удивлением увидел, как из ниоткуда появились две светящиеся точки, которые стали распухать, увеличиваться в размерах и превращаться в золотистые горящие подсолнухи. Да, это были именно они, сыскарь хорошо знал эти цветы. Они выросли до натуральной величины, и подсвечивались изнутри ярким огнём, рассыпая маленькие звёздочки. От них веяло успокаивающим, обволакивающим теплом.
   - Привет, Мольх! - произнёс один подсолнух, стряхнув с листьев сноп искорок, - Ну, ты как здесь? Как себя чувствуешь, друг?
   Сыщик не видел, но был почти уверен, что подсолнух улыбнулся. Эта картинка почему-то возникла у него прямо в сознании.
   - Здравствуйте, - ответил сыщик, с удивлением обнаружив, что голос к нему вернулся, словно бы он и не срывал горло от крика, - А вы кто?
   - Узнал? Так как дела-то?
   - Вообще-то нет. Так вы кто? - снова поинтересовался Мольх, - И что это за странное место такое? И что я делаю на полу в цепях?
   - Стой, Мольх, не гони лошадей! - рассмеялся подсолнух, покачиваясь, переливаясь, щедро рассыпая светящиеся звёздочки, - Не всё сразу. На некоторые вопросы ты получишь ответы прямо сейчас.
   - Меня зовут Бордул, - ответил второй цветок, - А это Бартольд. Неужели не признал? Слушай, тут недоразумение вышло. Мы выяснили, что ты ни в чём не виноват!
   У Мольха перехватило дыхание от радости.
   - Правда? Вы разобрались наконец-то?! Как здорово!
   - Ага! Всё нормально. Мы одумались и послали запрос в Гардарию. Ты действительно Панкурт Мольх, сыскарь его величества короля Ровида. Теперь тебя отпустят, граф!
   - Ух ты, наконец-то! Но почему я лежу на полу прикованный?
   - Ты отдыхаешь. Мы же не можем отпустить тебя в таком виде. Утром проснёшься, тебя вылечат, вернут лошадь с мечом, гербом, кристаллом и поедешь домой.
   - Ну вот, а вы мне не верили! Мучили меня!
   - Да ладно, извини, друг. Погорячились, - смутился один из цветков, - Все обвинения сняты! Даже более того, тебя ждёт щедрая компенсация и подарок, о котором ты и не мечтал.
   - Здорово! А что за подарок? - радостно спросил Мольх.
   Подсолнухи переглянулись, пошептались.
   - Слушай, Панкурт, а какое у тебя увлечение самое любимое?
   - Ну, вообще-то... - остановился Мольх.
   - Панкурт! Мы ждём с нетерпением, не стесняйся! - бодро сказал подсолнух, паря в воздухе.
   - Это... - снова запнулся.
   - Ты не хочешь об этом говорить? Или не можешь?
   - Могу.
   - Значит, не хочешь?
   - Просто я особо никому это не говорю. Это личный секрет.
   - Так с нами-то можно! Мы же друзья, забыл?
   - Хорошо, мне нравятся красивые женщины с большой грудью и хорошо выдержанные вина, - смутившись, скороговоркой произнёс Мольх.
   Подсолнухи, не сговариваясь, рассмеялись, осыпав сыскаря снопом оранжевых искр.
   - Да мы не о том. Мы об увлечении для ума!
   - Ах, так бы и сказали. Люблю древние манускрипты собирать, - пробормотал сыскарь.
   - Книги? Прекрасное увлечение! А хочешь, чтобы у тебя были самые редкие манускрипты, которые только можно найти в мире?
   - Вы это серьёзно?
   - Конечно! Ты наш друг, Мольх, а для друзей ничего не жалко! Мы даже решили подарить тебе большой шкаф, который ты поставишь у себя в покоях. Он будет набит самыми редкими книгами мира, - рассыпал искры подсолнух, - Они настолько редкие, что существуют в единственном экземпляре!
   - Ничего себе! В единственном?
   - Представь себе. Более того, книги напечатаны только для тебя!
   - Для меня? Вы серьёзно? Вот это подарок! А можно посмотреть на этот шкаф?
   - Да легко! Ты готов?
   - Готов!
   - Тогда закрой глаза. Сейчас я досчитаю до трёх, ты откроешь глаза и увидишь красивый дубовый шкаф.
   Мольх не знал, как можно закрыть глаза в отсутствие тела, но он изо всех сил пожелал, чтобы вокруг всё было размытым и нечётким, и у него это получилось.
   - Раз! Два! Три! Открывай глаза, дружище!
   Сыскарь выполнил просьбу и едва не взорвался от восторга. Перед ним, как и было обещано, красовался массивный двухстворчатый резной шкаф из мореного красного дерева, заставленный книгами снизу доверху. Мольх насчитал целых восемь рядов по вертикали. Шкаф был настолько красив, что сыщик чуть не потерял дар речи.
   - Спасибо огромное! Вот это действительно подарок так подарок!
   - Да не за что, Панкурт! - вздрогнул правый, подсолнух, засветившись сильнее, - Только для тебя. А знаешь, о чём эти книги?
   - Даже и не представляю! - ответил Мольх, - И что там написано?
   - Про тебя!
   - Что, серьёзно? Все эти книги про меня?
   - Да, про тебя, про твои приключения. В них хранится вся твоя жизнь!
   - Невероятно! - воскликнул Мольх, - Просто невероятно! Но смущает меня одна вещь...
   - Какая? - затрепетал левый подсолнух, щедро осыпав пространство звёздочками.
   - Мне кажется, я недостоин таких книг.
   - Да перестань, Панкурт! Ты же лучший сыщик Гардарии! Верно?
   - Ну... Как сказать...
   - Да не скромничай! - рассмеялись оба подсолнуха, - Лучше попробуй почитать что-нибудь наугад. Просто задержи ненадолго взор на какой-нибудь книге и пожелай её увидеть.
   Мольх с удивлением отметил, что подсолнух не соврал. Стоило ему пристально посмотреть на какую-нибудь книгу, как она сама по себе раскрывалась, и перед глазами вставал один из эпизодов его жизни, причём это был не просто голый текст, а всё содержание полностью: запахи, звуки, чувства. Силой мысли он перелистнул несколько страниц, и в сознании всплыл другой фрагмент его жизни, словно бы он переживал его снова.
   - Эй, ты в порядке? - забеспокоился левый подсолнух.
   - Да-да, всё в порядке. Всё просто великолепно! Спасибо огромное! Даже не знаю, как отблагодарить вас!
   - Всё очень просто! Пообещай, что никогда не будешь смотреть самую последнюю книгу.
   - А почему? - удивился Мольх.
   - Ну, просто не надо, - сменившимся тоном ответил подсолнух, высыпав вверх новый сноп искр, - Ни к чему тебе знать, что там написано.
   - А если я очень захочу? - не унимался Мольх.
   - Нет, Панкурт, нельзя! Ты должен пообещать нам, что никогда не откроешь последнюю книгу. Это чревато сильными неприятностями, - сокрушенно ответил другой цветок.
   - Ну, если вы так настаиваете. И всё-таки интересно, что там.
   Подсолнухи переглянулись, и стали кругами летать вокруг Мольха.
   - Какие же у вас секреты от меня? - обиделся сыщик, - Мы же друзья, а от друзей не может быть секретов. А вот я вам свой раскрыл!
   - Видишь ли, там есть некоторые неприятные моменты. Мы боимся, что у тебя испортится настроение. Здорово испортится. Ты даже можешь сильно испугаться.
   - Да ничего, я не боюсь! Я готов посмотреть! Обещаю, что не испугаюсь.
   Цветки зависли перед Мольхом и, раскачиваясь, стали вертеть листиками.
   - Ну, если тебе точно не будет неприятно и страшно, то попробуй. Но мы предупредили, что лучше бы тебе не горячить лошадей, друг.
   Мольх задержал взор на самой последней книге, открыл её усилием воли, вгляделся и похолодел от ужаса.
   В книге присутствовал только один рисунок.
   На листе было написано слово "Позорная смерть" и красовался повешенный на шибенице мертвец.
   Приглядевшись получше, Мольх понял, что висельник - это и есть он сам, болтающийся под дождём и ветром в одной рубахе. Рисунок был настолько подробен, что сыщик разглядел даже свой высунутый синий язык. Остальные листы были пустыми.
   Сыскарь ощутил, как на него повеяло волной холода и жути, настолько сильной, как будто он увидел дракона, который проглотит его живьём и будет медленно переваривать. На другой стороне листа он увидел череп и почувствовал, словно зло в чистом виде вонзилось ему прямо в сердце. Вообще-то у него не было сердца, но ему показалось, что дело обстоит именно так.
   - Что это? - с отвращением откинул он книгу в угол камеры.
   - Мы же предупреждали! Предупреждали. Предупреждали... - монотонно хором стали шипеть оба подсолнуха. Внезапно они поменяли цвет до ярко-бордового, - Мы говорили, что не надо открывать эту книгу, - У цветков выросли страшные кривые зубы, черви вместо листьев, и они захохотали.
   Мольх утратил возможность двигаться и с ужасом наблюдал, как два подсолнуха, раскрыв страшные зубастые пасти, поплыли к нему,
   - Тебе конец! - перешли они на рычание.
   - Нет! Не-е-ет! - истошно закричал Мольх, покрывшись мурашками, когда пасти остановились у его лица и дохнули запахом гнили. И тут всё куда-то исчезло, словно провалившись в вязкий кисель, и наступила темнота.
   Лицо Мольху ошпарило холодной водой. Он разлепил глаза, снова зажмурил их от непривычки, дёрнулся, пытался двинуться и понял, что скован. Через несколько секунд он осторожно открыл их, прищурился и увидел открытую в темницу дверь и свет из коридора, который чуть не ослепил его. В проходе стояло несколько стражников и злая собака, которая надрывно лаяла, срывалась с поводка, и хозяину стоило неимоверных усилий утихомирить её.
   - Время пришло! - гаркнул один из стражников, отставляя пустое ведро.
   - Что? Какое время? - пытался спросить ошарашенный Мольх, но из горла вырвалось лишь сипение.
   - Тебя ведут на казнь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 5

   Этой ночью Блоднеку приснилась Тествера. Сон был удивительным: по бескрайнему маковому полю молодой княжич гонялся за своей невестой. Тествера мелодично смеялась, манила его изящной ручкой, но близко не подпускала, убегая с грацией и скоростью молодой серны, как только Блоднек приближался меньше чем на пять шагов. Принцесса прикрывала лицо веером, а в остальном была совершенно обнаженной. Юная девичья грудь вскакивала в такт каждому шагу, распаляя желание княжича. С каждым разом принцесса подпускала его всё ближе и ближе, но когда, явно поддавшись, дала схватить себя за руку, Блоднек проснулся.
   Спалось плохо. Был ли виной тому плотный ужин, или может предрассветная духота, последовавшая за ночным ливнем, княжичу было все равно. А тут ещё такой сон. Юноша откинул покрывало и сунул ноги в замшевые сапожки. Походил по комнате. Помочился в ночную вазу, стоявшую в углу. За окном, переговариваясь вполголоса и бряцая алебардами, патрулировала улицы ночная стража. В полукруглом тагорнском зеркале отражался серп полумесяца, освещая опочивальню тускловато-серебряным светом. До рассвета было ещё далеко.
   Блоднек хотел было позвать постельничьего, но передумал. Сам натянул штаны и камзол. До свадьбы должна была пройти целая седмица, а нагая Тествера и её упругая грудь никак не выходили из головы. Княжич сел на кровать: "В конце концов, князь я будущий или кто?". У Блоднека возникла смелая и даже наглая идея.
   Когда-то давным-давно его старший братец хвастался, что дед Гинеус Первый показывал вход в подземелье, о котором вроде бы никто не знал. Комната Сурдана пустовала уже несколько лет, с тех самых пор, как отец прилюдно отказался от умалишенного сына и выгнал из княжества. Выгонять было за что. Сурдан болезненно увлекался музыкой, услыхав в детстве концерт проезжих органистов - загорелся идеей самому освоить этот инструмент и не просто освоить, а научиться самому делать органы, подбирая при этом самые различные материалы. Откуда в его голову закралась мысль, что самый лучший инструмент получится из человеческих костей, никто не знал. Поймали наследника престола кузнецы, поминавшие на Верузийском кладбище старого друга. Поймали с поличным, в том самый момент, когда руками разрывший заброшенную могилу Сурдан набивал костями мешок. Несмотря на высокое княжеское происхождение, он был жестоко избит, а вечером к замку пришла толпа черни с вилами и дрекольем. Чернь поддержали также и купцы с ремесленниками. Подозревали ли они в Сурдане упыря или не подозревали, но их поход на замок имел продолжение. Если Гинеус сначала хотел пригнать несколько обозов стражников в тяжёлых латах, чтобы разогнать толпу, то, подумав, испугался за собственную жизнь и послал глашатая, которому удалось всех успокоить, клятвенно пообещав, что виновный в осквернении могил будет наказан по всей строгости. Князь отказался от сына, выгнал его из столицы и запретил приближаться к ней менее, чем на сто одну версту. Поначалу требовавшая отрубить ему голову и сжечь толпа удовлетворилась и этим.
   С тех пор именно Блоднек стал наследником Гинеуса, но радости не было. Если отец предал одного сына, то мог также предать и второго. При живом деде, чернь, визжа, мчалась бы по домам со своими же дрекольем в заднице. А потом мобилизованная стража вышла бы на улицы, и быдло, дерзнувшее взбунтоваться, утонуло бы в крови. Сурдан, скорее всего, тоже не остался бы безнаказанным, но простить мятеж в княжестве дед бы не смог. А отец, тьфу, да что там говорить, он до сих пор задабривает хамов из припортовых трущоб мелкими подачками. Едой, одеждой, серебро на выпивку дает. Лишь бы не взбунтовались.
   Блоднек нервно сплюнул, окончательно отогнав нахлынувшие воспоминания. Подошел к двери и прислушался. В коридорах стояла тишина. Юноша снял со стены потухший факел. Опустившись на колени, нащупал огниво и трут на дне деревянного сундука. Сунул во внутренний карман кафтана бутыль с припасенным вином. Отворил дверь и, воровато оглядываясь, на цыпочках пошел в комнату брата.
   Пол и стены комнаты давно покрылись толстым слоем пыли. Сюда давно никто не заходил. В углу стоял золотой орган Сурдана. Княжич ещё помнил, где находится камень, открывающий потайной ход. Рычаг был закрыт гобеленом. Блоднек подставил стул, кряхтя, взобрался на него, аккуратно снял гобелен и, бросив ткань на пол, стал водить ладонями по стене. На ощупь камни казались совершенно одинаковыми, но один едва заметно выдавался вперёд. Княжич упёрся в него руками и с усилием нажал. В стене что-то щелкнуло. Плита, закрывавшая вход в подземелье, заскрипела, задребезжала и стала медленно уезжать в сторону. В покоях запахло сыростью, гнилью и ещё чем-то противным, отчего сразу запершило в горле.
   Блоднек слез со стула. Прислонил ухо к двери. Шум плиты, кажется, никого не разбудил. Длинный коридор подземелья уходил далеко вперед, извиваясь змеёй. Княжич, обладая богатым воображением, вдруг представил, что в подземелье его поджидает братец, желая предъявить претензии на престол и на Тестверу. Ему даже почудилось, что он слышит из подземелья отвратительный смех. Ещё раз прислушался, стояла тишина. Блоднек затряс головой, отгоняя видение и, немного поколебавшись, ступил в подземелье.
   Факел ужасно чадил и почти не давал света, однако путь просматривался не меньше чем на тридцать шагов. Блоднек надавил на рычаг, стена с лязгом затворилась. Сердце бешено колотилось, однако он собрался с силами и стал спускаться по ступеням. Под сапогами что-то хрустело, один раз он наступил на нечто мягкое. Посветив, юноша увидел полуразложившийся, раздувшийся труп крысы, после этого он старался под ноги не смотреть. Живые крысы тоже иногда попадались, но не шарахались от путника в стороны. Наверное, люди им давно не встречались.
   Откуда-то потянуло слабым ветром, и Блоднеку послышался злобный смех. Загудело в ушах. Вспомнив ещё раз своего старшего братца, княжич с ужасом почувствовал, как отнимаются ноги. Ледяной страх пополз по позвоночнику и сжал мочевой пузырь. Его пробила мелкая дрожь и озноб. Сторонний наблюдатель при достаточно ярком свете отметил бы выражение ужаса и отвращения на его мертвенном лице.
   Сначала он хотел вернуться назад, плюнув на эту затею. Но вспомнил Тестверу, её манящее тело, и решил: "За свою любовь надо бороться!". Собрался с силами и медленно пошёл вперёд.
   По стенам стекали ручейки грязной вязкой воды. Шаги Блоднека раскатистым эхом отгоняли тишину и били по ушам. Довольно часто попадались тёмные дыры в стенах, из которых тянуло невыносимой вонью.
   В подземелье виднелось несколько ответвлений. Княжич помнил, что некоторые из них ведут в пыточные камеры, которые в больших количествах содержал его дед, а какие-то выходят прямо в город. Для того, чтобы добраться до гостевого крыла, припомнилось ему, в основном нужно было всё время идти прямо. Стены потайного хода рабочие вымостили камнем, в некоторых местах он растрескался от сырости, порос грибком. По потолку и стенам ползали слизняки, размером с кулак, едва не сваливаясь ему за шиворот. Блоднек ойкнул и ускорил шаг.
   Вокруг царило безмолвие, мрак и пустота.
   Откуда-то вдалеке раздался шорох, приглушённые шаги и вроде бы мычащий стон. Княжич похолодел с ног до головы и вжался в первую попавшуюся нишу. Показалось или там правда кто-то есть? Он не был уверен, что звук имеет материальную природу, а не возник от страха у него в голове.
   "Тествера, детка моя, на какие же испытания я пошёл ради тебя!" - воодушевился Блоднек и пошёл дальше. Погружённый в свои мысли, что он - настоящий герой, не заметил, как наступил на очередную дохлую крысу и поскользнулся. Выругался, поднял оброненный факел и, держась за отшибленный бок, двинулся дальше.
   Пройдя около половины пути, слева из одного ответвления дунуло свежей струей воздуха. Огонек на факеле заколебался - очевидно, это был один из проходов в город, он точно не знал, да и проверять не было никакого желания. Княжич остановился. В очередной раз перевел дух, он снова начал жалеть о своей глупой затее, но двинулся дальше. Крыс стало заметно больше, впрочем, он так же шмыгали мимо путника и не причиняли ему неудобств. Потолок едва заметно вибрировал, скорее всего, сверху была княжеская кузница.
   Наконец, прямой коридор раздвоился. Пришлось снова задержаться и вспомнить, куда нужно повернуть. Выбрав правую развилку и пройдя не больше двадцати шагов, юноша едва не выронил факел: в изрядно проржавевшей металлической клети, свисающей с потолка, виднелись два человеческих скелета. Блоднек тяжело и шумно дышал. Его губастый пухлый рот болезненно кривился. Лоб покрылся холодным потом. "За любовь надо бороться! Ты должен!" - бесконечно повторял про себя княжич эту фразу, как заклинание.
   В голове раздался скрежещущий голос ниоткуда. Он был сначала настойчив, потом жалобен, а затем презрительно шипел, коверкая имя Блоднека до полной неузнаваемости. Страх заполнил всё сознание княжича. Он бежал и не видел ничего перед собой. Коридор казался бесконечным. Ужас разбудил древние инстинкты, которые взяли верх над разумом и телом. Он не мог сопротивляться, а лишь делал, что они приказывали.
   Паника полностью овладела им. Слёзы катились из глаз, ноги подкашивались, внутренности готовы были вырваться наружу. Наконец показались ступени, такие же, по которым он спускался из своей комнаты. Если он не ошибся, то сейчас должен был попасть в крыло, где спали Ровид с Тестверой.
   Княжич дрожащими руками нашел рычаг, потянул на себя. Плита отворилась на удивление тихо, почти бесшумно. Также бесшумно закрылась. Повезло. До комнаты, в которой почивала принцесса, можно было идти, не таясь, но княжич прижался к стене. Хотя стражники охраняли лишь общий вход в гостевое крыло замка, да и были это свои стражники, скорее всего из его личной сотни, Блоднек надеялся, что визит останется в тайне.
   Где-то скрипнуло. Блоднек вжался в стену и снова задрожал. Пот лился со лба в три ручья. Перед глазами поплыли точки - предвестник обморока. "Только бы не грохнуться, только бы не грохнуться, - причитал он, - За свою любовь надо бороться!".
   Когда малость отпустило, княжич достал шелковый платок из кафтана, намотал его на кулак, чтобы приглушить звук и тихонько постучал. Из комнаты послышались шлепки, будто принцесса ходила босиком. Дверь, однако, не отворилась. Он постучал громче, моля, чтобы не услышал Ровид. Двери опочивальни будущего тестя располагались в нескольких шагах. К шлепкам из комнаты добавилось... кваканье.
   - Что еще за бред, - вполголоса произнёс юноша, - лягушек она к себе в комнату натащила что ли?
   Замирая от нетерпения, Блоднек вытащил бутылку вина и толкнул дверь. Та поддалась, не скрипнула.
   "Надо бы в свою, то есть уже в нашу опочивальню двери смазать" - подумалось ему.
   На кровати принцессы не было. На стуле лежало скомканное ночное платье.
   - Дорогая! - шепнул княжич, перешагнув порог.
   - Ква-ква!
   Он повернул голову вправо, расширил глаза и в полуприсяде несколько секунд смотрел на жабу в немом изумлении. С размаху уселся задницей прямо на пол, открыв рот. Рядом со шкафом, с ночным колпаком принцессы на голове, чуть приоткрыв рот, на него смотрела огромная, не меньше локтя в холке, вся в бородавках, коричневато-зеленая жаба.
   - Ква-ква! - снова подало голос земноводное.
   - Оборотень! - княжич, взвизгнув, выронил бутыль. Какой-то серый туман закружился перед глазами, и он потерял сознание.
   Верузийское полусладкое растеклось аккуратной кроваво-красной лужицей рядом с его головой.
  

***

  
   - Что ты сделал с моей дочерью, выблядок? Что ты вообще делал в её покоях?
   Раскрасневшийся Ровид держал Блоднека за шею и тряс, словно куль с тряпьём. Блоднек лишь мычал, выпучив и без того крупные глаза. На шум сбежалась стража. За ней в комнату ввалился Гинеус, прибежал взмыленный Кадрош, хотя лекари ему не советовали резко двигаться, и уж тем более бегать по замку. Десятник деловито кашлянул. Ввязываться в ссору ему явно не хотелось, но в крепких руках короля Блоднек уже начинал задыхаться. Наследника престола нужно было спасать.
   Гардарийский король нехотя выпустил Блоднека из рук, только после того, как пришел заспанный Гинеус, в сопровождении кастеляна. Княжич, державшись за шею, ежеминутно открывал рот, пытаясь набрать воздуха. Было видно, что Ровид еле удерживался, чтобы не отвесить ему пинка.
   - Что твой щенок делал в спальне моей дочери? Я же как знал, что он опозорить нас захочет! Куда делась моя Тествера? - выпалил Ровид. Глаза у него были безумные. Страшные. С коротких седых волос стекал пот.
   Гинеус был удивлен и явно раздосадован увиденной сценой
   - А что здесь вообще произошло? Праматерь, а это что за страховидло? - князь отшатнулся, заметив гигантскую жабу.
   - Ну... Я хотел угостить принцессу вином, - подал голос трясущийся Блоднек.
   Успокоившийся было Ровид снова вспыхнул.
   - Ночью? Вином? Что ещё придумаешь, щенок? Может, ты ей хотел показать семейные гобелены? Ознакомить с княжеской библиотекой? Сыграть на гуслях? Что?
   - Ну... - снова замялся Блоднек.
   Гинеус схватился за голову:
   - Чума и холера! Да что за ночь? Что здесь происходит? Почему ты, Ровид, впал в безумие? Что за жаба в комнате принцессы?
   - Ну... - Блоднек осекся, взглянув на Ровида, но продолжил - Я решил нанести принцессе дружеский визит. Взял немного вина. Мы хотели свадьбу предстоящую обсудить. А она оборотнем оказалась, а может и ведьмой. Сами гляньте, в какое страшилище оборотилась! Пусть обратно превращается, а то я отказываюсь жениться.
   Ровид медленно шагнул в его сторону, отчего княжич поспешил спрятаться за спиной отца. Сделать это было достаточно трудно, ибо Блоднек значительно превосходил Гинеуса в размерах.
   - Я все понял, - взглянув на перевязанную голову третьего сына, выдохнул Гинеус, - это заговор! Сначала на сына напал, покалечил и чудом не убил какой-то душегуб. Потом будущая невестка превращается в жабу. Для полного комплекта не хватает только вооруженного мятежа и террористических акций!
   - Какие ещё террористы, какие мятежи? - раздраженно выпалил Ровид. - Что будем делать с Тестверой? Слыханное ли дело, дщерь короля Гардарии превратилась в отвратительную жабу! Никто, кроме присутствующих здесь, не должен знать о произошедшем. Чтобы позор не вышел на улицы - нужно что-то предпринимать. А в первую очередь найти того, кто сможет вернуть ей человеческий облик.
   - У меня в замке нет мага, - Гинеус бессильно облокотился на стену, - он уехал на курсы в Реевел, повышать квалификацию. Был, правда, ещё один, но пил он много, а потом лыка в заклинаниях не вязал. Мы его в кипятке сварили.
   - Нельзя так с магами обращаться, - нравоучительно сказал Ровид.
   - Ах, да! Есть ещё один, по имени Фаргус, но он взял отгул на несколько дней, я не знаю, где он. Должен явиться, - наморщил лоб, - Через три-четыре дня, кажется.
   - Нет времени столько ждать. Хотя бы для начала прикажите страже никого не выпускать из замка. Временно. До выяснения. Нельзя, чтобы слухи о произошедшем событии распространились по всей Верузии.
   - Как же им прикажешь? Скоро на площади душегубов вешать будут. Челядь поглазеть пойдет. Не поймут меня, если я всех в замке запру. Да и все равно они не видели ничего, поэтому никому не расскажут.
   Ровид исподлобья посмотрел на правителя Верузии. Сжал кулаки.
   - Никто! Не должен! Выходить! Из замка! - отчеканил он.
   - Эх, не поймут меня, не поймут, - начал причитать Гинеус, - Я ведь и сам на казнь сходить собирался. Да и нельзя по-другому. Как тебе известно, Ровид, три дня назад Кадроша какой-то курвин сын кифарой по голове двинул. Шпион из Хасии, скорее всего, но может и просто террорист. Он разоблачён и приговорён к повешению.
   - Хотя, на шпиона он не очень-то и походил. Просто на основательно пьяного и разъярённого... - замолк Кадрош, подбирая нужное слово, - Ну, не оборванца уж точно, хотя вид у него был ещё тот.
   - И как же он выглядел? - неожиданно спросил Ровид.
   - Высокий такой, статный, остроносый, с чуть квадратным лицом, с длинными распущенными по плечи волосами. Русые, кажется. И очень пьяный.
   Король изменился в лице, подскочил одним прыжком к Кадрошу, взял его за грудки и потряс:
   - Вспоминай ещё! Вспоминай! Что он говорил?!
   - Э-э-э, - опешил Кадрош, ошарашенно глядя по сторонам, - Он... говорил... Говорил, "Твою гвардию, мою кавалькаду!" или что-то в этом духе. А потом ничего не помню.
   - Не может быть! Это же Мольх! - заорал не своим голосом король, отшвырнув княжича, - Мой лучший сыщик Панкурт Мольх! Я сам его направил сюда! Только он так ругается! Вы что же, идиоты, вешаете самого лучшего сыскаря Гардарии?! - в бешенстве взял кубок и кинул его об стену.
   - Так ведь и правда покушался, - побледнел Гинеус, вздрогнув, - Его допросили, он во всём признался. Факты - вещь упрямая, как говорил мой отец.
   - Когда казнь, мать вашу?! - заорал Ровид, - если кто и поможет вернуть моей дочери человеческий облик, то только он!
  

***

  
   Приговорённый к смерти Панкурт с закованными руками и ногами, хоть и последнее явно было лишним, так как он еле ходил с изувеченной ногой, сидел внутри железной клетки с толстыми прутьями. Сама клетка была установлена на специальной повозке, выкрашенной в чёрный цвет, которую называли "позорной колесницей". Её сопровождал конвой с одним из десятников во главе. Повозок было три, и ехали они друг за другом. В других сидели Петжко Укроп и Орих. На каждого смертника выделили по десятку солдат. Помимо них, другие охранники встали в каре и, чеканя шаг, шли торжественным квадратом.
   Начинал процессию верховный глашатай в роскошных одеждах, горделиво восседая на породистой лошади, двигающейся донельзя пижонским аллюром. Сбоку от него вышагивал княжеский знаменосец с высоко поднятой головой, осознавая важность момента. За ними шли трубачи и литавристы. Потом, приговорённые под надёжной охраной и, наконец, замыкала шествие телега с палаческими инструментами на всякий непредвиденный случай, если смертник начнёт дерзить или отказываться от обвинений. На ней были сложены кнуты, плети, клейма, топоры разного размера, щипцы, клещи, ножи, ремни и верёвки. Отдельно стояла жаровня с углями, которые помощник палача периодически поддувал, чтобы не остыла. Всё это добро так же охранялось несколькими стражниками.
   Процессия перемещалась без спешки. Толпа следовала за позорными телегами по бокам и сзади. Кто-то сокрушенно качал головой, кто-то просто стоял и провожал осужденных молчаливым взглядом. Большинство же составляли те, кто ругал и оскорблял узников последними бранными словами. Мольх заметил, что чем неприятнее и уродливее человек - тем крепче и сильнее он ругается. Крики ненависти чередовались со злобными насмешками, и особо строптивых стражникам приходилось отгонять, как надоедливых ос от сладкого, используя при этом несильные тычки оружием.
   Оба разбойника имели жалкий и несчастный вид побитых щенков. Орих трясся, как студень. Его рот беззвучно открывался и закрывался, по пухлым щекам текли слёзы из узких щёлочек. Всё лицо стражники разукрасили в кровоподтёки и синяки, они едва начали заживать. Всем видом он напоминал гигантского ребёнка, которого сильно выпороли за непослушание. Петжко же, уронив голову на грудь, и пребывая в онемении и ступоре, смотрел в одну точку перед собой, не реагируя на происходящее вокруг. Друг с другом они не разговаривали. Оба разбойника были также закованы в цепи и одеты в порванные рубахи.
   Меньше всех повезло Мольху. Когда его выдернули из околотка и объявили, что повесят, тот стал сквернословить и материться, костеря стражников последними словами. Графа до предела возмутило то, что его вешают, как последнего разбойника, а не рубят голову, как человеку благородного происхождения. Ещё его взбесило, что на него надели рваные обноски, а не одежду, соответствующую статусу. Но особенно возмутило, когда ему вознамерились предусмотрительно заткнуть рот кляпом, дабы не сказал чего лишнего по дороге. Это хоть и с трудом, но было со злобным смехом и оскорблениями, что никакой он не граф, а наёмник из черни, осуществлено. И вот теперь он, погрузившийся в горесть и отчаяние, ехал позади двух бандитов, словно оставленный судом на десерт, самый важный преступник, которому будет уделено особое внимание. Сыскарь всю дорогу пытался угадать, что же было написано в признательных листах, которые он подписал под пытками, ведь ему так и не дали их прочесть. Попутно в его голове крутились расплывчатые образы: "Подсолнухи, книжный шкаф... Откуда взялся этот бред?".
   Ярко светило солнце и дул приятный освежающий ветерок. Казалось, что небо и земля поговорили и решили помочь провести казнь во всём великолепии. Центральную площадь города, имевшую вид правильного квадрата, в спешке украшали флагами и гирляндами. Самые красивые украшения поместили на ратуше - высоком здании со стройными башенками, узорчатыми каланчами и окнами, суживающимися кверху. На балконах и в окнах близлежащих домов зажиточные горожане вывешивали цветастые ковры. Спешно собранные со всего города мусорщики торопливо заканчивали приводить площадь в надлежащий вид. Плотники, начавшие работать ещё ночью при свете костров, почти сколотили эшафот. Блеск оружия конвойных, грохот литавр и вой труб, развевающееся по ветру княжеское знамя - всё придавало каравану торжественность и театральность.
   Наконец, свернули на главную площадь Любеца. Народ подтягивался к месту казни многочисленными тонкими ручейками со всех сторон в самой лучшей одежде, которую только могли себе позволить. Число их, собравшихся на зрелище, было огромным. На всех лавочках, на площади, на крышах близлежащих домов не осталось ни одного свободного места. Любопытные зрители находили любые возвышения, с которых могли созерцать экзекуцию. Из слуховых окон выглядывали преотвратительные гнилозубые хари. Сборище грозилось закончиться грандиозной давкой и стражникам приходилось зачастую вынужденно применять грубую силу, чтобы хоть немного рассеять очаги уплотнений. Поодаль стояло несколько крытых телег, запряженных лошадьми-тяжеловозами, в которые периодически запихивали особо драчливых и непокорных. Не трогали только коробейников, которые сновали в толпе, предлагая разные напитки и бесхитростную снедь.
   На площади в непосредственной близости к эшафоту находились деревянные помосты под усиленной охраной. Войти внутрь обширного каре войск разрешалось только сословным людям. На лавках уже сидели знатные и уважаемые люди города. Некоторые напускали на себя столь надменный и напыщенный вид, что казалось, они вот-вот лопнут от собственной важности.
   Толпа вела себя по-разному. Одни негодовали, тихо возмущались и шептали, что лучше бы преступников тихо вздёрнули на заднем дворе какой-нибудь тюрьмы и дело с концом. Такие были в меньшинстве. Другие всем своим видом показывали, что им до зуда в одном месте не терпится посмотреть, как вздёрнут живых людей. Были и предприимчивые прохиндеи, которые, стараясь не поднимать ажиотажа, делали ставки на время, за которое приговорённые испустят дух. Заключали пари даже на способ казни, ибо никто не знал, как именно собираются лишить жизни осуждённых. А были и те, кто высказывал готовность собственными руками помогать палачу. Их было тоже немало. Но все были согласны в одном: из этой казни собираются сделать пышную церемонию, по всем правилам ритуала.
   В толпе наблюдалось довольно много калек: кто без руки, кто без ноги с двумя палками подмышками. Попадались люди с отрезанными ушами, вырванными ноздрями, одноглазые, и каких только не было. Был даже один безногий, сидевший на причудливом стуле, у которого передние колёса были намного меньше задних, а из спинки торчали две изогнутые трубки, обтянутые на концах кожей, чтобы толкать конструкцию с седоком вперёд-назад. И все они, как один, с жаром и пылом высказывали надежду, что расправа будет как можно более жестокой и кровавой. Это стремление насладиться пытками наводило на мысль, что они сами когда-то побывали на эшафоте, но после отрезания какой-нибудь конечности их решили помиловать и отпустить на все четыре стороны.
   "Везут! Везут!" - прошло волной по толпе. Люди всеми путями стремились протиснуться поближе к эшафоту, и вовсе не потому, чтобы устрашиться или получить урок на будущее, а чтобы просто поглазеть на такое занятное зрелище. Некоторыми двигало желание посмотреть, как будет себя вести человек в столь ужасные для него последние минуты.
   Эшафот сколотили в форме прямоугольника, высотой примерно в человеческий рост, он имел ограждение в виде деревянной невысокой балюстрады. На помосте была установлена шибеница, позорный столб, плаха и несколько кольев остриями кверху. Сбоку стоял специальный столб, к которому сверху горизонтально земле было прибито тележное колесо со свисающими на верёвках крючьями. Предназначалась эта зловещая конструкция для подвешивания отрубленных частей тела.
   Сбоку от эшафота располагался ещё один настил, но поменьше, на котором восседал оркестр человек из десяти, состоящий из литавристов, трубачей и горнистов.
   Палач, одетый в ярко красную рубаху и коричневую маску, уже разматывал третий круг крепкой бечёвки. Не спеша скрутил с одного конца петли и перекинул через перекладину шибеницы. Затем с двумя помощниками он закрепил бечёвки сверху так, чтобы петли болтались на две-три головы выше человеческого роста. Обхватил каждую и повис, проверяя на прочность. Принесли и расставили пеньки для смертников. В это время караван подъехал к эшафоту, узников вытолкали из клеток и, заломив руки за голову, повели по лестнице на помост под аплодисменты толпы. Мольха пришлось тащить по воздуху, так как встать он мог только на здоровую ногу.
   На помосте появился верховный глашатай в коричневом плаще с меховым воротником. На поясе красовался золотой ремень. Толпа взорвалась одобрительным шумом, криками, свистами. Тот вальяжной походкой прошёлся от края до края помоста, деланно поклонился и выставил вперёд ладони, призывая толпу утихнуть.
   - Милостивые государи и государыни! Волей князя великой Верузии церемония казни объявляется открытой! - вскинул правую руку со сжатым кулаком перед собой.
   Толпу сотряс дружный гул. Полетели вверх головные уборы.
   - Фоновую музыку, пожалуйста! - обратился глашатай к оркестру, а затем снова повернулся к слушателям, - Итак, позвольте представить вам трёх победителей конкурса "преступи закон", - принял из рук взбежавшего секретаря бумаги, - второе и третье места разделили душегубы, рецидивисты и вымогатели Петжко Укроп и Орих. Попрошу стражу привести их на помост, - пробежался взглядом по записям и откашлялся, прочищая горло, - Взгляды их туманны, деяния неправедны, положение безнадёжно, потуги бесплодны, а сопротивление правежу бесполезно!
   Пока герольд громким голосом под мелодию оркестра зачитывал список преступлений каждого, разбойников на негнущихся ногах подвели к петлям и силой поставили на стулья. Стоило это большого труда, пришлось просить стражу помочь. Оба тряслись, дрожали и умоляющими голосами просили о помиловании, но их жалкие потуги тонули в громогласной речи глашатая. Наконец, он закончил объявление приговора о повешении и удалился в угол помоста.
   - Курвы рваные! Волки позорные! Вертухаи поганые! - надрывно выл от отчаяния бледный до синевы Петжко, - Братва впишется, братва впряжется!
   - Ы-ы-ы... - подвывал Орих.
   Началась нарастающая и всё убыстряющаяся барабанная дробь.
   Петжко что-то попытался прокричать вроде "Пасти порвут, моргалы выколят!", но взмахнула белая тряпка, и из-под обоих разбойников палач поочерёдно выбил деревянные пеньки. По их телам прошли длинные судороги. Орих умирал скучно, просто обмякнув, как куль. Куда интереснее было смотреть на Петжко. Его губы растянулись в жутком подобии улыбки, в уголках рта появилась белая пена слюны. Он широко открыл рот, пытаясь сделать вдох, по лицу пробегали судороги от тщетных попыток глотнуть воздуха. Кожа лица покраснела, а затем приобрела багровый цвет.
   По ногам повешенного прошла дрожь, он начал медленно поднимать колени к животу. Затем резко бросил их вниз. Так повторилось несколько раз. В полной тишине публика с отвисшими ртами заворожено смотрела на этот чудовищный танец. Некоторые отвернулись, но таких было мало. Многие сажали на плечи детей, что бы те тоже видели казнь, полагая, что подрастающему поколению сие пойдёт на пользу. Тягучие движения повешенного сменились беспорядочным дёрганьем. Конвульсии ослабли, по всему телу пробежала последняя волна. На рубахе, внизу живота появилось и стало расползаться мокрое пятно. В последний раз выгнувшись дугой и вздрогнув, тело Петжко обмякло и застыло.
   Глашатай под восторженное улюлюканье толпы снова вышел на середину помоста, подождал, пока шум стихнет и снова заговорил:
   - Друзья! Позвольте представить вам чемпиона, получившего первое место, - скосил взгляд в бумаги, - Хасийский шпион, лазутчик, диверсант, едва не убивший княжича Кадроша, - приблизил записи, - Снорк Гвендук, коварно выдававший себя за подданного дружественной нам Гардарии! Я беру минутный перерыв. Оставайтесь с нами!
   Герольд подошёл к столику и отхлебнул из кувшина.
   Приволокли сыскаря. Тот вырывался, мычал через кляп и презрительными глазами смотрел на глашатая. Толпа начала орать так, что стражники у помоста заметно напряглись, готовые к нападению. Глашатай снова приготовился говорить, а Панкурт стоял вне себя от злобы, удерживаемый помощниками палача. Он даже забыл про боль, глядя поверх голов беснующейся толпы и не слыша все гадости, которые они кричали в его адрес. Глашатай вновь поднял обе руки вверх, призывая к тишине. Заговорил:
   - Неблагодарному и злокозненному бандиту, покушавшемуся на княжича Кадроша, со скорбью в душе и болью в сердце мы вынуждены вынести смертный приговор через повешение. Все деяния этого человека показывают, что он самого злого нрава, и гнусная, чёрная душа его преисполнена ненавистью против княжеского рода, что выдаёт в нём изверга рода человеческого.
   Заложив руки за спину, он прошёлся туда-сюда, сделав паузу. Потом завёл довольно нудный монолог, описывая, как приговорённый огрел Кадроша по голове на его же концерте, естественно, половину переврав и приукрасив до невероятия. Посмотрел на беснующуюся толпу и продолжил:
   - Итак, друзья! Зло способно породить зло, добро - только добро. Этот человек, наймит Хасии, пришёл к нам с одной-единственной целью - убить княжича и внести смуту. Трудно представить себе, как можно решиться на подобное деяние, будучи способным любить, страдать, переживать. Но мы отдаём себе отчёт, что он - всего лишь инструмент лживой, продажной хасийской власти, чувствующей приближение своего конца! - показал пальцем на Мольха, безучастно глядящего куда-то вдаль, - Так я хочу спросить вас, народ Верузии, мы готовы ответить местью на подлость?
   - Да-а-а! - завопили сотни глоток! - Смерть шпионам! Смерть!
   - Тихо, друзья! Именем князя Гинеуса Второго мы вершим добрую волю, - пробежал глазами по листикам, - Снорк Гвендук изначально был приговорён к вырыванию плоти раскалёнными щипцами пять... нет, шесть раз, затем к отрезанию ушей, отрубанию рук и ног, затем к обезглавливанию и повешению за торс. Но милостью князя он приговаривается сначала к повешению, далее его тело будет снято с виселицы, четвертовано и помещено на колесо. Голова отсечена и выставлена на кол! Потом его члены будут сожжены и развеяны по ветру! Мы сотрём любую память о таком гнусном преступнике! - с этими словами он скомкал бумаги и бросил их в жаровню.
   "Вот и конец мне!" - сыскарь приготовился умереть, сжав до предела все мышцы.
   Затем глашатай развернулся боком к толпе, и пошёл спиной вперёд, делая волнообразные движения руками, как бы скользя по полу подошвами. Дойдя до конца помоста, он развернулся и проделал то же самое в обратную сторону. Остановившись на середине, встал лицом к публике и вскинул обе руки вверх, сжав их в кулаки и выставив указательный и средний пальцы в виде рогатины.
   - Эй! Мольх! Это же Панкурт Мольх! Я узнал его, узнал! Винс, это Панкурт Мольх! - раздался истошный голос с помоста, где сидели знатные люди.
   Толпу и стоящих на эшафоте людей словно окатили холодной водой. Сыщик нервно обернулся на крик и, приглядевшись, вспомнил двух знакомых ему рыцарей, с которыми пил в корчме. Люди переглядывались, пожимали плечами, делали удивлённые лица и не понимали, что происходит. Даже оркестр затих.
   Шум спал, превратившись в лёгкий гул.
   - Что ты за бред несешь, глашатай?! - снова раздался тот же голос, - С каких пор вы начали вешать благородных подданных Гардарии?
   - Да! Это Панкурт Мольх! Я тоже подтверждаю! Всё, что ты тут наговорил - полная чушь! Где такие грибы собираешь? В Извеле? - вторил другой рыцарь.
   Он поднялся на помост, сложил руки у рта лодочкой и прокричал:
   - Этот человек - граф Панкурт Мольх, сыскарь Ровида!
   В толпе началось брожение. На эшафоте возникла неразбериха. Глашатай не растерялся:
   - Внимание! Эти люди - сообщники преступника! Это провокация! За срыв церемонии казни! За подстрекательство! За вмешательство в правосудие!.. - такой наглости глашатай ни разу ещё не встречал, чтобы кто-то самым бесцеремонным образом сорвал его выступление.
   - Засунь правосудие себе в задницу, шут гороховый! Этот человек - гардарийский граф!
   Стража из каре угрожающе стала подходить к рыцарям, обхватив пальцами эфесы оружия.
   - Послушай ты, говорун! Я - граф Шперлинг, и за свои слова отвечаю честью рыцаря! А ты отвечаешь? - вынимая здоровенный двуручник, прокричал черноволосый.
   Толпа, напуганная оружием, бросилась врассыпную, как волны от брошенного в воду камня.
   - А я - барон Винслакт, - последовал примеру друга русый рыцарь, - Мы лично видели его родовой герб.
   Он показал пальцем на Мольха и разразился криком:
   - Мы можем поклясться на чём угодно, что он подлинный! А ну не подходи ближе, порубаю в лохмотья! - крикнул он страже, готовой накинуться на обоих.
   Встав плечом к плечу, выставив перед собой мечи, они озирались по сторонам.
   - Эх, сейчас что тут будет, - сказал чернявый.
   - То и будет, - ответил русый, - Станут нас искать в родных пенатах да не найдут. Ты письмо-то хоть написал своим?
   - Не успел, - мрачно ответил чёрный.
   - Вот и я завещание написать не успел, - с отрешённым видом сказал русый.
   - Будь спокоен, твоё имение сразу же растащит по кусочкам куча родственников, о существовании которых ты и не подозреваешь. Главное - умереть красиво. А вот моей жене кредит за новый замок платить придется.
   Винслакт ответить не успел. Где-то сзади раздался пронзительный звук горна, и толпу стало лихорадить и рассекать надвое, словно масло горячим ножом. Солдаты опешили. Все стали смотреть, кто же там едет. Раздались пронзительные крики:
   - Это князь Гинеус!
   - Король Ровид с ним! К нам приехал Ровид!
   Как только было произнесено имя короля, Мольха сильно передёрнуло от неожиданности. Он случайно ударил боком одного из державших его помощников палача, впрочем, они тоже были в недоумении и отвлеклись от столь почётного задания. Тот отлетел, а сыщик, потеряв равновесие, поскользнулся вбок здоровой ногой на пеньке, чиркнув босыми пальцами по верху, выбил его из-под себя и повис на затянувшейся петле.
   Как только ноги приговорённого потеряли опору, а тело повисло в воздухе, его веки судорожно сжались. Дыхательные пути были перекрыты настолько плотно, что он не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. В ушах раздался свист, нарастающий с каждым мгновением. "Как же глупо, как же глупо вот так, когда помощь уже близка!" - из закрытых глаз брызнули слёзы.
   Пользуясь замешательством охраны, не думая ни секунды, Винслакт тараном пронёсся мимо стражников, разметав их по сторонам, и полез на эшафот. Кто-то ухватил его за ногу, он едва не упал вниз. Повиснув на одной руке, он со всей силы стукнул стражника мечом по шлему и полез дальше, выронив его к своей превеликой досаде. Взобравшись на помост, барон двинул по мордам стоящим соляными столбами и не знавшими, что делать палачу и двум помощникам. Один из них улетел с эшафота на головы стражников, выплёвывая фонтан крови вперемешку с выбитыми зубами. Винслакт подбежал к Мольху и заметался в поисках чего-нибудь острого. Висельник болтался в петле, лицо его побагровело, на лбу вздулись жилки, угрожая вот-вот лопнуть. Тем временем раздались крики "Именем князя Гинеуса остановить казнь!".
   - Дожили! Рыцарь из другой страны останавливает казнь заезжего сыщика! - зло пробормотал Винслакт.
   - Винс! Ви-и-инс! - завопил Шперлинг, кидая меч прямо в своего соратника.
   Барон за доли секунды сгруппировался, на лету перехватил оружие и с разворота перерубил верёвку. Тело с грохотом упало на доски. Рыцарь, рывком сдёрнув кляп, стянул с шеи сыскаря петлю, отбросил уже бесполезный меч, и стал хлопать его по щекам.
   Шперлинг, растолкав уже полностью деморализованную охрану, громко ругаясь самым отборным матом, гигантскими шагами прибежал вслед за другом, отпихнул прямым ударом ноги в челюсть ползающего на карачках палача, склонился на одно колено над Мольхом.
   - Успели?
   - Не дышит!
   - Мать моя - женщина!
   - Делай ему дыхание, Шпер!
   - В смысле делать ему дыхание? - удивлённо выпучил глаза чернявый.
   - Ты же рассказывал однажды, как спас из реки тонущую женщину и делал ей дыхание! Ну?
   - Целовать? Мужчину? Винс, ты в своём уме? - похлопал по щекам Мольха, - Эй, очнись!
   - Шпер! Быстрее! Ты же делал это! Он сдохнет сейчас!
   - Тьфу! - черноволосый рыцарь, переборов отвращение, зажал сыскарю нос и сделал выдох в рот. Мольх не дрогнул ни единым мускулом. Повторил ещё несколько раз с тем же успехом, в отчаянии заметался глазами по сторонам, словно ища волшебное средство, способное оживить человека, и не нашёл ничего лучшего, чем с размаху ударить тело сыщика кулаком в грудь.
   - О, смотри! Ожил! - в восторге закричал Винслакт.
   Мольх задёргался, задрожал и начал двигаться, шумно вдыхая в себя воздух. На эшафот уже спешили личные гвардии Гинеуса и Ровида вперемешку. Глашатай стоял в дальнем углу, стараясь сделаться менее заметным, удивлённо хлопал глазами. Шперлинг сплёвывал слюну, морщась от отвращения.
   - Да, Шпер, слава впереди тебя теперь домой побежит, - засмеялся русый, уворачиваясь от оплеухи.
   - Лишь бы без последствий... - процедил черноволосый.
   Гвардейцы подбежали к Мольху и стали его осматривать, отстранив рыцарей. Вслед за ними протиснулся человек с маленьким чемоданчиком, видимо, лекарь. В кольцах охраны, разогнав каре у эшафота, последними поднялись князь и король.
   - Успели! Успели!
   Мольх слабо вытянул руку и показал пальцем на двух рыцарей:
   - Отпустите их.
   - Да, да, господин! Мы всё видели, - лекарь вливал ему в рот какое-то снадобье.
   - Последним подбежал Ровид, заключив лежащего сыскаря в объятия:
   - Мальчик мой, ты жив! - Затем обратился к присутствующим и непонятно кому сказал: - Я из вас все жилы повытягиваю за такое, выблядки!
   - Мой король, - просипел Мольх еле слышным голосом, растирая шею, - Я ни в чём не виноват.
   - Я лично сварю живьем того, кто посмеет сказать, что ты в чем-то виноват! Мы разберёмся во всём, мой мальчик, но чуть позже. У нас большая беда!
   - Я потерял печатку с гербом, грамоту, меч, коня, кристалл зова - захрипел Мольх.
   - Ничего, Панкурт, получишь всё новое. Я выпишу тебе грамоту. Я выпишу такую грамоту, - потряс кулаком в небо, - Что сам император Лавессид будет обходить тебя по широкой дуге! - рыкнул король.
   - Эти рыцари, они меня спасли...
   - Мы всё видели, Панкурт.
   Ровид жестом подозвал кого-то из личной прислуги, тот подбежал, наклонился над ухом. Потом кивнул головой, достал кошель и передал Шперлингу и Винслакту. Рыцари стояли поодаль и что-то рассказывали королевским гвардейцам: черноволосый изображал висельника на воображаемой верёвке, склонив голову набок и высунув язык, а русый махал над ней воображаемым мечом. Гвардейцы вскидывали брови в удивлённом восхищении, словно говоря "Ух ты! Вот это да!". Рыцари, выслушав прислугу, сначала оторопев, всё же приняли монеты и поклонились королю.
   Король посмотрел на них и только покачал головой.
   Подбежал и Гинеус.
   - Князь, распорядись доставить его в самый лучший госпиталь! Он нужен мне в добром здравии и ясном уме как можно скорее! - сказал король.
   - Да, Ровид. Сейчас организуем, - повернулся к челяди и забурчал: - Так, что стоим? Королевского сыщика - в лучшую лечебницу. Беречь как зеницу ока! Отвечаете за него лично!
   Затем обратился к народу:
   - Всем объявлено помилование! Всех освободить. Это - Панкурт Мольх, лучший сыщик Гардарии!
   Глашатай робко подошёл, стараясь не попадаться на глаза рыцарям, что-то шепнул на ухо князю. Тот взорвался, что глашатай дёрнулся:
   - Ты что, Ксандо, совсем за дурака меня держишь? Знаю, что на повешенных помилование не распространяется! Оно распространяется на всех, кроме уже повешенных! Потому что мёртвым всё равно! Теперь восстанови честь графа в глазах толпы. Действуй. Эй, там! Снимите трупы и сожгите их где-нибудь подальше!
   Пока глашатай распинался на все лады, описывая Панкурта Мольха, как героя своего времени, призывал людей к бдительности и осторожности, заклинал не делать поспешных выводов, которые могут привести к осуждению и смерти невиновного человека, Мольха осторожно положили на носилки, и вся процессия удалилась с эшафота под немногочисленные аплодисменты и крики толпы.
   Затем он получил весомый пинок под зад от черноволосого рыцаря, резко обернулся и русый зарядил ему по лбу болезненный щелбан.
   Те спустились с лестницы и бодрой походкой под одобрительное бурление толпы быстрым шагом пошли к своим лошадям, оставленным под присмотром в соседнем квартале, радостно обсуждая, в какой таверне они пропьют неожиданно свалившееся на них счастье. Один из них предложил впредь приостановить участие в турнирах и спасать оговоренных на повешение королевских сыщиков, за это, мол, больше денег платят. Расхохотавшись, они удалились восвояси.
   Глашатай недоумённо посмотрел по сторонам, потирая ушибленные зад и лоб, пожал плечами и, состроив невинную гримасу вроде "А я чего? Работа такая!", спустился к своей лошади.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 6

   Король стоял напротив Мольха, поставив сжатые кулаки на обеденный стол.
  -- Я не могу поверить, что моего лучшего сыскаря чуть не повесили наши союзнички! Просто в голове не укладывается! - стукнул по столу кулаком Ровид, отчего посуда жалобно тренькнула, - Но и ты, Панкурт, тоже молодец! Надо же так напиться и разбить кифару об голову княжича. Говорил же тебе, говорил! Забыл скандал с Палиссой?
  -- Ваше величество, ничего не помню. Всё как в тумане. Сам не понимаю, чего я на него взъелся? Из меня и так уже шпиона сделали на допросах... - Мольх, опирался на палку с загнутой ручкой, потупив взгляд в пол. В княжеском госпитале его неплохо подлечили за столь короткий срок, однако боль, хоть и значительно утихла, но давала о себе знать. Особенно болела нога, доставляя массу неудобств и страданий.
   Вид у сыскаря был озабоченный и подавленный. Пересилив себя, он взглянул на короля усталыми глазами провинившегося человека, и на его лбу проступили глубокие складки.
  -- Неудивительно, Панкурт. Я почему-то совсем не удивлён, - ответил король с сарказмом, не уточняя, чему именно он не удивлён.
  -- Он возмутился, что я пропел "На нож всех стражников и сыскарей!", господин Ровид, - вмешался в разговор Кадрош. - Пробился через охрану и...
  -- Что? Я?! После этого я на тебя полез? - округлил глаза сыскарь.
  -- Хм... Ты бы ещё спел "На кол всю гвардию и королей!", - гаркнул Ровид, - Одному чуть голову не проломили, другого из петли в последний момент вытащили. И ладно бы мужичьё простое. Нет, княжич и граф.
  -- Затем обратился к Гинеусу:
  -- Что же здесь творится, раз вы разучились отличать пьяный дебош от настоящего тщательно спланированного покушения?
  -- Да я что... Скоро же свадьба будет, мы готовимся, король. Нам громкие дела и проблемы в замке сейчас ни к чему. Здесь всё просто: допрос - признание - шибеница.
   Ровид хотел что-то прорычать, но передумал, закатил глаза к потолку и спросил:
  -- Конфликт исчерпан, как я понимаю?
  -- Думаю, что да, Ровид, - ответил Гинеус, погладив лысину. - Надо искать способ, как расколдовать твою дочь.
  -- Я сделаю всё, что от меня зависит, - еле слышно вставил сыскарь, потом до него дошли последние слова князя, и он удивлённо уставился сначала на него, потом на короля: - Что сказал Гинеус? Расколдовать Вашу дочь?
  -- Ты не ослышался о Тествере. И больше так не напивайся, Панкурт, не позорь Гардарию и меня лично! А теперь к делу, у нас мало времени. Итак...
  -- Стесняюсь спросить... - промямлил находившийся здесь же Блоднек, - А...
  -- Вот и стесняйся дальше, щенок! - резко оборвал его Ровид, что тот затрясся, как желе, - Лучше бы ты стеснялся по подвалам к моей дочери бегать!
   Стукнул кулаком по столу. Посмотрел на Мольха:
   - В общем, слушай, что тут произошло...
   Рассказ короля занял минут пятнадцать. Ровид ходил взад-вперёд, заложив руки за спину, и излагал сыскарю инцидент, произошедший в стенах княжеского замка. Порой он вытирал ладонью лицо, бросал презрительные взгляды на Блоднека, когда разговор шёл о нём. Мольх слушал и удивлялся всё больше и больше. Случай, имевший место быть, пожалуй, тянет на самое удивительное доселе дело!
   - Это происшествие заставляет меня волноваться! - сказал Ровид, бессильно опустившись в кресло после рассказа, - Какое ужасное состояние, что не владеешь ситуацией, что чувствуешь себя окружённым чем-то неизвестным и зловещим!
   Лицо короля побледнело, и это заметил бы даже не очень наблюдательный человек. Он держался со своим обычным профессиональным спокойствием, но по едва уловимым телодвижениям граф видел: он чрезвычайно взволнован.
   - Записки, требования, инструкции или что-то подобное обнаружены? - спросил Мольх.
   - Всю комнату осмотрели. Ничего подозрительного.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду, как тут не вспомнить письмо, которое вы передали мне в Киосе. Дело обещает быть интересным. Ещё раз приношу свои глубочайшие извинения, ваше высочество, - с трудом привстал Панкурт, обращаясь к Кадрошу, - а теперь к делу. Княжич Блоднек, расскажите, что произошло.
   - Ну... - замямлил Блоднек, - Я..
   - Ещё раз говорю! Дочку он мою трахнуть захотел, свадьбы не дождавшись, - гневно перебил княжича Ровид, - С бутылкой вина ночью в покои к ней припёрся, паскудыш. Я проснулся, заглянул к дочери, а там жирдяй этот лежит у входа, вином облитый, а Тестверы нет, только жаба огромная с колпаком на голове.
   Сыскарь, кряхтя, встал. Голова кружилась. Кадрош подбежал к нему, подставил плечо. Панкурт тихо поблагодарил. Стараясь наступать на носки, подошел к Ровиду.
   - На жабу надо взглянуть. Я ничего не исключаю, Ваше величество. Ни использования магии, ни заражения ликантропией, ни... Впрочем, пойдемте.
   Дверь охраняло два десятка стражников, которых Гинеус и Ровид разогнали, приказав помалкивать. Жаба перебралась в другой конец комнаты и жалостливо квакала. Панкурт что-то прошептал и проделал пасс левой рукой.
   - В это комнате явно эманирует магией, - заключил сыщик, - Следы остались на кровати и на жабе. Не помешал бы амулет, для точного анализа, но все мои принадлежности остались в Киосе. Насколько мне не изменяет память, Тествера не увлекалась магией. И уж тем более её антропоморфическими разновидностями.
   - Не увлекалась, - подавленно выдохнул Ровид, - Я люблю тебя как сына Панкурт, расколдуй её, или найди того кто сможет это сделать!
   Мольх повернулся к десятнику.
   - Кого ещё кроме молодого княжича вы пропускали в эту часть замка?
   Лицо стражника пошло пятнами.
   - Да мы и княжича не пропускали, Ваша светлость! Никто из десятка не видел, как он в гостевое крыло заходил.
   - А как же тогда Его высочество сюда попал? - не оборачиваясь к Блоднеку, спросил сыскарь.
   Молчавший и всё это время поддерживавший плечо Мольха Кадрош, ухмыльнулся.
   - Здесь ход потайной из подземелья. Нам Сурдан ещё в детстве показывал. Через него и попал, надо полагать.
   - Какое ещё потайное подземелье в моём замке? - удивленно воскликнул Гинеус.
   Кадрош и Блоднек синхронно хмыкнули. То, что их дед не доверял Гинеусу никаких секретов, было известно во всем княжестве.
   - В принципе мне ясно, что нужно делать. Что сейчас важнее, Ваше величество: вернуть Тествере человеческий облик или выяснить, каким образом она его потеряла?
   - Виноватых будем искать потом, - не задумываясь, отрезал Ровид.
   - В таком случае я займусь этим сию же минуту. Но...
   Король без слов протянул сыскарю туго набитый монетами мешочек.
   - Не только это, - сыскарь сунул мешочек за пазуху, - Мне нужно встретиться с некоторыми знающими людьми в городе. К стыду своему, я ни разу не имел дела с ликантропами, поэтому нужны консультации специалистов. Нужно с подвалами разобраться, походить там, посмотреть, чего да как, но найти средство, как расколдовать принцессу, сейчас гораздо важнее. Я вернусь к вечеру, а пока... Где тут ближайшая к замку достойная корчма?
   - Панкурт! - окликнул уже почти дохромавшего до двери сыщика король. Тот обернулся и вопросительно уставился на Ровида.
   - Да, мой король?
   - Никаких пьянок! - погрозил пальцем Ровид. - Не время!
   - Обижаете, Ваше величество.
   - Граф, - подошел к сыскарю младший княжич, - в городе все может случится, возьми мой меч, раз уж свой ты потерял.
   Мольх искренне, но сдержанно поблагодарил Кадроша. Взял меч. Его мысли были целиком поглощены делом. Сыскарь лукавил, никого в Любеце он не знал, и помочь ему узнать о городе, стране и княжеской семье могли лишь те, кто тут жил. Придется заводить новые знакомства. Панкурт с содроганием вспомнил корчму в трущобах, последовавшую за ней пытки, давильню, и вышел из ворот замка.
   А ещё он никак не мог понять, кому же всё это выгодно...
  
   Таверна виднелась издали. Бросалась в глаза огромная, с человеческий рост, жестяная вывеска "Под десницей князя", над аккуратным двухэтажным строением. По вывеске бегали солнечные зайчики. От туч не было и следа, лишь кое-где на небе виднелись полупрозрачные барашки облаков. К удовольствию Панкурта, окрестности княжеского замка ничем не напоминали трущобы, в которых он так неудачно покутил. Не только торговые и цеховые строения, но и жилые дома выглядели весьма складно. По улицам, вымощенным крупным камнем, сновали богато одетые купцы и ремесленники. Слева расположились торговые ряды, симпатичные молодки продавали мёд, молоко и творог, наперебой расхваливая товар. Чуть дальше дварф в кожаной с заклепками куртке торговал оружием. Нищих, убогих и пьянчужек здесь не водилось, никто не испражнялся и не совокуплялся на виду у всех. Сказывалось присутствие городской стражи, патрулировавшей улицы, прилегающие к замку.
   В военного покроя дублете с плеча Кадроша, с успевшими приобрести желтый цвет синяками на лице, подволакивающий ногу, Панкурт выглядел достаточно воинственно, но, несмотря на это, стражники и прохожие поглядывали на него скорее деловито, чем настороженно. С интересом. Молодые торговки, заметив сыскаря, о чем-то зашептались, одна из них прыснула и рассмеялась, прикрывая рот ладонью.
   Чертыхаясь и поминая недобрым словом княжеских палачей и ныне покойных обитателей давильни, Панкурт доковылял до корчмы и остановился передохнуть. На глаза попалась доска, прикрученная к зданию, на которой висели объявления. Сыщик, опершись двумя руками на клюшку, перенёс вес на здоровую ногу и углубился в чтение.
   "Начинающему феодалу требуется грамотный и расторопный помощник. Требования: знание системы сбора податей, опыт работы с вассалами и дружиной, общительность, легко-обучаемость. Покоями в замке, лошадью, челядью, латами и оружием обеспечу. Обращаться в княжеский двор, правая пристройка...".
   "Молодая девушка, обладательница пышных форм, желает познакомиться с щедрым и состоятельным синьором. Лавессидов просьба не беспокоиться..."
   "Продам телегу в хорошем состоянии. Пробег - 200 вёрст. Недавно были заменены передние колёса. Оси смазаны. Снизу телега покрыта салом от гниения. Запчасти и сопроводительные бумаги прилагаются. Пройти двести ярдов к замку, первый дом слева, спросить Яндука в продуктовой лавке...".
   "В цеха требуются стеклодувы, ткачи, портные, сапожники, плотники и бочары на должность учеников и подмастерье. Иногородним поможем с регистрацией и жильём. Обращаться в гильдию Малика по адресу..."
   "Потомственный целитель в пятом поколении! Лечу щадящими методами чесотку, язвы, опухоли, зубные боли, колики, раны, ушибы и многое другое. Так же вправляю вывихи и переломы. Скажем "нет" клизме, кровопусканию и прижиганию! Только безболезненные средства! Приём строго по записи! Адрес..."
   "Жизнь-то кипит!".
   Закончив читать, Мольх подошёл к двери в заведение. Вышибала, смерив сыскаря скучающим взглядом, оценил пухленький мешочек на поясе, открыл дверь, натянул улыбку и поклонился. Пришлось расстаться с толлером.
   Внутри корчмы было светло и пусто, занятыми оказались лишь несколько столов. Расправлялась с поросенком, обильно запивая его вином, компания молодежи, стражник с седыми висячими усами ел из хлебной миски похлебку, от которой ощутимо пахло чесноком, да ещё в углу скучал и потягивал пиво из глиняного кувшина худощавый коротко остриженный юноша. На второй этаж Панкурт подниматься не стал.
   На ходу вытирая руки о свежий фартук, торопливо подошел к новому посетителю пожилой корчмарь. Вежливо, но без подобострастия склонил голову.
   - Чего милсдарь желает? Отобедать плотно? Быть может вкусить известных на весь мир верузийских вин?
   - Пива, - прервал сыскарь, вина ему не хотелось, - пару кувшинов светлого. Лучше всего местного или гардарийского. И ещё что-нибудь к выпивке, но не очень плотного.
   - Сыра жареного или маринованного, раков, любецких гренок с чесночком или может...
   - Вот, вот, - снова прервал корчмаря Панкурт, - Как раз всё и тащи. Гренки, сыр, раков с десяток. И, пожалуй, три, а не два кувшина. Естественно свежего, и естественно без воды. Тем паче не разбавленного самогоном.
   - Как же можно, милсдарь? - корчмарь скорчил обиженную мину, - У нас приличное заведение.
   Больше всего сыскарю приглянулся стол в углу, возле окна. Сквозь идеально прозрачное стекло виднелся княжеский замок. Свечой уходил в небо донжон, на котором копошились лучники. Корчма, вероятно, приносила неплохой доход, позволить себе такое стекло мог не каждый.
   Пухленькая невысокая блондинка принесла первый кувшинчик с пивом и миску с дымящимся жареным сыром.
   - Ветта, - заорали с кухни, - Опять укроп забыла в чан добавить? Какие же раки без укропа?
   Блондинка пискнула, схватила поднос и умчалась на кухню.
   Сыскарь неторопливо пригубил пенистое, тягучее и с лёгкой горчинкой пиво. Напиток ему понравился. Гораздо вкуснее и свежее, чем в "Сапогах мертвеца". Такой Любец устраивал его больше, чем увиденный сначала.
   Блюдо с раками и очередную порцию пива доставил сам корчмарь. Извинился за нерасторопную Ветту.
   - Уважаемый, - Панкурт отставил кувшин и откинулся к стене, - У меня к тебе есть одно дело.
   - Девку? - корчмарь скривился и посмотрел жалким взглядом.
   - Знаю, знаю. У тебя приличное заведение, - сыскарь ухмыльнулся, - Мне не нужна девка. Я в вашем городе впервые, а у меня здесь несколько неотложных дел. Ещё и оказия с ногой приключилась, хромаю. Мне нужен расторопный слуга на пару дней, который хорошо знает город. Оплатой не обижу, а если он оправдает мои ожидания, то, глядишь, и тебе перепадет.
   От того, что его не обвиняют в содержании борделя, корчмарь ощутимо расцвел.
   - Милсдарь, это вы точнёхонько по адресу обратились. Вон в углу паренек сидит, Земко, сын моего кузена Леета. Леет - бондарь известный, считай, самый лучший в Любеце. А у Земко с бондарским делом не сложилось, он отцу только продавать бочки помогает, а так сидит у меня, да нанимается к добрым людям. Я его пивом угощаю, иногда, родная же кровь.
   - Ну что ж, зови своего племянника, потолкуем, - обрадовался сыскарь.
   - Земко, давай к нам, я тебе господина хорошего нашел, - крикнул корчмарь, подзывая парня
   Юноша торопливо подошел. Улыбнулся, обнажив кривые зубы. Протянул было руку, но сыскарь на это не отреагировал. Взмахом отослал корчмаря.
   - Местный?
   - А то как же. Еще прадед мой бондарным делом здесь занимался, - с восторгом ответил Земко.
   - Тогда присядь.
   Земко послушно присел, покачнул столик и чуть не разлил кувшин с пивом. Панкурт неодобрительно поморщился.
   - Почти в каждом уважающем себя городе, - начал сыскарь, - есть борцы с нечистью: с оборотнями, упырями, вурдалаками. Те, кто посмелее, да половчее - могут потягаться с василиском или мантикорой. Мне нужно знать: есть ли такие в Любеце. Особенно интересуют те, кто имел дело с оборотнями.
   - Это вам не повезло, милсдарь. Был у нас такой, но его в прошлом году схоронили.
   Юноша взгрустнул. Видимо, понял, что наняться и заработать сегодня не получится.
   - Волколак задрал? - спросил сыскарь, уже скорее из вежливости.
   - Нет, утоп он спьяну. Волколаков всех укокошил ещё в первый год, как в Любец переехал, вот со скуки и запил. Жена у него, правда, осталась, Ягура, - парень мечтательно закатил глаза, - я ей третьего дня бочки папашины отвозил. В предместьях живет. Огород держит и птичник.
   - И что, больше никаких охотников за славой и почестями в Верузии нет?
   - Да у нас и нечисти почти нет. А если кто появится, так стража княжеская завсегда справится может. Вот недавно был случай...
   - Ладно, не тараторь, - прервал парня Мольх, - Ещё мне нужен хороший лекарь. Кого можешь посоветовать?
   - Мэтр Райбикус, милсдарь Тико, - загибая пальцы, начал Земко, - Но лучше всех как раз Ягура, правда, она дорого берет. И ехать далеко, за город.
   - Это та Ягура, которая вдова спившегося истребителя волколаков?
   - Она самая, - выпалил сын бондаря, - они с Хареном-покойником в лесу дом построили, когда в Верузию переехали. То ли травы там растут особенные, то ли ещё что...
   - Мне нужно попасть в ваши предместья, - перебил сыскарь, отставив пиво, - или где там живет эта Ягура. Необходим провожатый и возница. Успеешь нанять хорошую телегу, до того как я съем раков и допью пиво - получишь пять толлеров. Еще гривень дам, когда обернемся.
   Земко, обрадованный перспективами, вопросов не задавал. Лишь рявкнул: "Сделаем" и стремглав выбежал из корчмы.
   - Ну, я же говорил, - подошедший корчмарь расплылся в улыбке, - расторопнее парня и не найти.
   Панкурт смолчал, лишь подвинул себе блюдо с раками.
   Вернулся Земко, как раз когда сыскарь обсасывал последнюю клешню. Пять серебряных монеток уже ждали его на краю стола.
   - Возницу нашёл, - с порога прокричал запыхавшийся Земко, держась о дверной косяк. - Довезёт аккурат до Ягуры.
  
  
  

***

  -- Остановись здесь и жди! - крикнул сыскарь, когда телега оказалась на самых окраинах города. Кряхтя слез с телеги, помогая палкой, направился к лавке.
   Это была даже не совсем лавка, а рыночный прилавок. Продавцом оказался немолодой коротко стриженный мужчина. Напустив на себя как можно более щегольский вид, Мольх подошёл к человеку, как бы невзначай откинул полу плаща и показал ножны для меча.
  -- Я - Панкурт Мольх, сыскарь его величества короля Гардарии Ровида.
  -- Тот самый? - расширил глаза продавец, - Который княжича Кадроша по голове дубиной огрел?
  -- Сам ты дубина! Во-первых, это была не дубина, а кифара из тонкой фанеры, а во-вторых, всё было не так! - взорвался Мольх, - Откуда известно?!
  -- Весь Любец об этом говорит, милсдарь.
  -- Твою гвардию! А знаешь ли ты принцессу Тестверу?
  -- Это та, которую в жабу превратили? - ответил вопросом на вопрос торговец, не утруждая себя обязанностью представиться.
   "Ничего себе! Об этом уже каждый лавочник знает! А говорили, что тайна!".
  -- А это тебе откуда известно? - грозно спросил сыскарь.
  -- Так слухи-то ходят, милсдарь, - ответствовал лавочник, - С утра об этом говорили в харчевне люди, к выдумкам не склонные. А что, это какая-то тайна?
  -- Это ложная информация! Не стоит всему верить, - сыскарь сделал страшную гримасу, - И болтать об этом не стоит, иначе особо болтливым за клевету княжеского двора отрежут языки! Но мне ты можешь рассказать всё, что знаешь, ибо я сыщик короля!
  -- А что я должен рассказать, почтенный? - вздрогнул лавочник.
  -- Всё. Колись давай!
  -- А это как, господин?
  -- До самой задницы! - процедил сыскарь.
   Торговец дёрнулся, видимо, решив, что разговор идёт о какой-то новой пытке лично для него, если он не будет ничего говорить.
  -- Как скажете, милсдарь. Меня зовут Гвиндор, я потомственный торговец. Отец мой торговал, и дед торговал. Теперь я торгую, и дети мои будут торговать, и, надеюсь, внуки...
  -- Давай к делу! - раздражённо перебил его Мольх.
  -- Ох, простите, господин. Да, да, конечно. Дела у нас идут отлично. С детства я отцу помогал, как когда-то отец помогал деду. Лавка у нас хоть и небольшая, но делаем всё в строгом соответствии с законом, налоги исправно платим, товар у нас самый лучший, покупателей не обманываем...
   Панкурт ощутил, что начинает понимать князей-деспотов, которые казнят подданных за непроходимую глупость и чрезмерную болтливость.
  -- Торгуем только качественным товаром. Извольте посмотреть, - не унимался лавочник, - Миски, горшки, стаканы... - окинул рукой полки за своей спиной, - Лучшая посуда в Любеце. А как же иначе-то? Делом-то сызмальства начал заниматься, отцу помогал, как отец деду...
  -- Достаточно! - еле сдерживался Мольх, чтобы сейчас же не начать громить лавку, - Расскажи-ка лучше, что говорят о предстоящей свадьбе вашего княжича Блоднека с Тестверой.
  -- А... Что?.. Господин, тут разное говорят... - неуверенно начал Гвиндор.
  -- Говори! Обещаю, что не сделаю тебе ничего плохого и никуда не донесу, чтобы ты ни сказал. Слово графа!
   Гвиндор выдержал паузу и начал:
  -- Ну, если господин дал слово графа, то народ недоволен предстоящей свадьбой. Говорят, Тествера наведёт здесь свои порядки, будет народ притеснять, цены поднимет, налоги увеличит, оброками да податями людей замордует...
   Панкурт рассмеялся и оборвал торговца:
  -- Хватит меня смешить! Как вы верите всему этому вздору, что наша милая принцесса способна на такое?!
  -- Так говорят же, милсдарь...
  -- А ещё говорят, что в Киосе кур доят, - парировал Мольх. Впрочем, собеседник ничего не понял, и сыскарю оставалось только махнуть и развернуться. Ничего нового он не услышал.
   "Хотя, стоп! Откуда же стало известно про жабу? Неплохо бы дойти до главного распространителя тайны княжеского двора и оторвать ему голову!".
   Мольх развернулся и снова подошёл к продавцу с целью поспрашивать его ещё. Тот в подобострастии уставился на сыщика. Случайно ударившись головой о слишком низкую балку, сыскарь зашипел от боли, выматерился и пригнулся, потирая макушку. У уха раздался свист и в стойку вонзился болт, часто дребезжа и тренькая.
   "Вот тебе раз! Неужели для меня?" - мелькнула в голове Мольха мысль.
  -- О, господин, с вами всё в порядке? - испуганно произнёс продавец, выбегая из-за прилавка и оглядывая сыскаря. В самом деле, если с Мольхом что-то случилось, лавочнику бы не поздоровилось.
   С улицы уже вбегали Земко и возница. Земко, запыхавшись, подбежал к Мольху и жалобно промямлил:
  -- Господин Мольх, с вами всё хорошо? Я видел, как вон те кусты, - показал пальцем, - Зашевелились, а потом "вжик" и кто-то убежал вглубь зарослей.
  -- Нет, Земко, не всё хорошо, - отошёл от двери сыскарь, посмотрел на болт и с усилием выдернул его, - Кажется, эта милая штучка должна была сидеть у меня в голове.
  -- Как я рад, что вы целы! - облегчённо вздохнул Земко.
  -- Точно, а то так и не увидел бы оставшихся денег, - усмехнулся сыщик, потирая макушку и шипя от боли.
  -- Ой, да что вы такое го... - начал было Земко, но Мольх махнул на него и тот осёкся на полуслове.
   Оглядевшись по сторонам, Мольх заковылял в кусты, наклонился и стал исследовать место, откуда в него стреляли. Он нашёл только самые обычные следы от сапог, с узором, напоминающим руны. Постоял, недоумённо почесал макушку и дал отмашку ехать.
   Троица уселась на телегу и продолжила путь дальше. На душе стало очень неспокойно. Настроение испортилось, он ощутил себя незащищённым со всех сторон. Если это было покушение на него, а это весьма вероятно, то кто-то очень не хочет, чтобы он... Но что? Расколдовал принцессу? Или что-то ещё?
   Сразу за городскими воротами начинались княжеские поля, засеянные ячменем, пшеницей, рожью. Телегу ощутимо потряхивало. Земко уже достаточно долго возился с предусмотрительно взятым в дорогу пивным бочонком, но крышка никак не хотела поддаваться. Граф постоянно оглядывался по сторонам и призывал возницу держаться от зарослей подальше. Новоиспеченный слуга сыскаря сдержанно, но красочно посылал проклятия в адрес бондарей, которые в отличие от его батюшки не умеют делать правильные крышки для пивной посуды. Телегу тряхнуло в очередной раз, крышка, наконец, открылась, и некоторое количество пива выплеснулось на видавшие виды штаны парня. На этот раз ругательств удостоились кривоногие лошади и неумелый возница.
   Выбрались на поле, с редкими кустарниками. Тёплый летний ветер приятно ласкал кожу. Едва Мольх расслабился, возница помянул лешего и резко остановил телегу.
   - Что случилось? - привстал Земко.
   - Сами глядите, - сплюнул он.
   К телеге приближались одетые в знакомые сыскарю темно-синие камзолы стражники. Было их двое. Оба упитанные, с щегольски выглядевшими усами. Тот, что выглядел постарше, носил поверх камзола ярко-желтую жилетку, очевидно, чтобы его не смогли не заметить и сбить телегой или лошадьми, второй энергично махал полосатыми ножнами.
   - О, Праматерь! Всё что заработал, всё и отдам, - начал причитать возница, - и зачем только согласился вас везти.
   - Так! Нарушаем, значит, - широко расставив ноги и вытерев пот со лба, произнес старший.
   - Да чего же нарушаем-то, милсдарь? - взмолился возница.
   - Как чего? Пассажиры бечевкой не привязаны, опасно это.
   - Мы развязались только что, - подал голос Земко.
   - А ты молчи, малец! Не тебя сейчас спрашиваю!
   Сыскарь хмыкнул, в общем-то ему было наплевать на чужие заботы, но облапошившие и его тоже стражники не на шутку раздражали.
   - Старший зашел за телегу, присел на корточки. Панкурт с интересом наблюдал, как стражник мазнул пальцем колесо и принюхался.
   - А полоса разделительная для кого? - завопил патрульный.
   - К-к-какая полоса? - изумился возница.
   - "Какая полоса?", - передразнил стражник, - двойная навозная. Расчерчено навозом, сразу на выезде из города. Ты как вообще в цех извозчиков попал? Не знаешь, что на разделительные навозные полосы, которые за городом наше ведомство со всем старанием выкладывает, нельзя наезжать?!
   Сыскарь прыснул со смеху. Стражники посмотрели на него с несскрываемой злобой.
   - Я не наезжал никуда, милсдарь! Это лошадка сама наделала, а уж я колесом...
   - А если поедем и проверим?
   - Слушай, дорожный, - не выдержал Мольх, - я еду на этом извозчике по делу государственной важности, а ты несешь какой-то бред. Вернусь - лично Гинеусу обо всем доложу! И как ты с честного человека деньги требуешь, и как меня от работы отвлекаешь.
   Злоба на лицах патрульных вылезла пунцовой окраской.
   - У всех тут дела, да будь ты хоть баба на сносях, а не по делу государеву, закон есть закон, - поднял палец вверх стражник.
   - Да, что там. Поехали и проверим, - брякнул возница. Праматерью клянусь, никуда я не наезжал.
   - А лошадки-то из Сансэдара у вас? - заинтересовался стражник помоложе, шепнув что-то первому.
   - Ну да. Не видно разве?
   - Когда купили?
   - Да почитай с год назад!
   - Растаможили?
   - Ну а как же. Естественно, - заулыбался возница.
   - И документ имеется?
   - Да что ж я, целый год его с собой таскать должен?
   - Понятно. Лошадей конфисковываем в пользу казны. Плюс штраф и три года на соляных копях. Конезаводчики верузийские стараются, работают себе в убыток. А ты... - сплюнул стражник.
   - Да дома у меня документ. Дома! - Заорал возница, - чтоб вас леший побрал, сколько я должен?!
   - За отсутствие документа четыре, за веревки десять, по пять с каждого пассажира. Не думаете же вы, что я вам поверил?
   - Чего так много-то?
   - Это я ещё стремена, шпоры, крепления не проверил! - отрезал стражник, - Кидай вон под тот камень, мы заберём.
   Возница раздражённо покидал монеты в пыль, уселся обратно, чернее тучи. Стегнул лошадок:
   - Те же разбойники, только в форме!
   Земко продолжил возню с бочонком. Мольх сделал несколько глубоких вдохов, стараясь быстрее выкинуть из головы ДПСников.
   - Вообще пить не в корчме, не на званом ужине или на худой конец не у себя дома, а хлебать второпях в грязном переулке или на телеге - это удел быдла, - проговорил сыскарь, кувшин при этом, правда, подставил.
   - Как это удел быдла? - Земко приподнял бровь, - Или есть разница где и когда пить? Да кому может не понравится, что мы пьем? Разве, что вознице, и то из зависти.
   - Разумеется, разница есть. Ты ведь не испражняешься посреди улицы или на столе в таверне, к примеру?
   - Ну вы, милсдарь, и сравнили. Одно дело срать где вздумается, этак ведь и поколотить могут, а выпивать - это совсем другое.
   - То есть разницу между "можно" и "нельзя" ты видишь лишь в том, получишь ли ты выволочку за совершенное действие или нет, - саркастически усмехнулся Мольх, - А если никто не видит, то можно и посреди площади кучу наложить?
   - Ну, разные вы вещи сравниваете, разные. Вот пьем мы сейчас, так кому от этого худо? А если я штаны спущу и задницу с телеги свешу, то гнусно выйдет. Некультурно.
   - Некультурно, - раздраженно бросил сыскарь. - В этом городе кто-то может говорить о культуре? В городе, где посреди площади люди трахаются, подобно собакам, где на улицах навоза больше чем на свиных фермах, где хамы пьют под открытым небом, засыпая в лужах собственной блевотины.
   - Это вы через восточные ворота в город въехали? Там ведь порт рядом. Всем известно, где порт - там и грязь. А то, что народ пьет, так от того, что жизнь тяжелая. На корчму денег нет, а выпить хочется. Не следует таких людей осуждать.
   - И при этом вдохновенно орут "Слава Гинеусу - кормильцу!" они тоже от жизни тяжелой?
   - Князь наш, дай ему и сыновьям его Праматерь долгих лет, тех, кто беден, из собственной казны пособием облагодетельствует.
   Панкурт припомнил толпу, чуть не раздавившую его вместе с конём. В сердцах выругался.
   - Замкнутый круг, - ухмыльнулся он, - пьют они от тяжелой жизни, а жизнь тяжелая от того, что пьют. Дешево Гинеус зарабатывает любовь и уважение подданных.
   - А чем вам ещё и пособие для бедных не нравится? - чуть не поперхнулся пивом Земко.
   - В этой жизни всё имеет свою цену. Чем дороже вещь, тем больше мы её ценим, и цена при этом необязательно измеряется в толлерах или гривнях. Если же что-то достанется тебе задарма - ты перестаешь это ценить.
   - Скажете тоже, - протянул юноша, - Стало быть, если я на улице кошель бесхозный найду, я его ценить не буду. Да скорей наоборот.
   - А как ты потратил бы деньги, которые нашел?
   - Известно как. - Земко вдохновенно начал перечислять. - Сперва в бордель к маман Тьикотьессе, потом в корчму к дядюшке, затем...
   - А те полтора гривня, которые я тебе обещал, как потратишь? - перебил сыскарь
   - Спрячу. Отложу на всякий случай, не каждый день заработать получается. А отчего вы так веселитесь, милсдарь Мольх?
   - Ничего, ничего, - утирая проступившие от смеха слезы, выдавил Мольх, - То есть найденное пропьешь, а заработанное отложишь?
   - И правда, - почесал в затылке сын бондаря, - я и не задумывался об этом. Заработанное действительно больше ценишь.
   - И если б Гинеус не потакал ленивому быдлу, глядишь, у него, я имею в виду быдло, а не Гинеуса, и жизнь тяжелая бы наладилась.
   - Ну в чем-то вы правы, наверное. Только я всё равно так и не понял, как это вяжется с тем, что пить на улицах не следует.
   - Вот издаст Тествера эдикт о недопустимости распития самогона, пива и иных напитков, хмель содержащих, вне питейных заведений или домовладений, - продолжал веселиться сыскарь, - А за ослушание повелит немилосердно пороть плетьми, тогда и узнаешь.
   Земко прикусил губу. Насупился.
   - Оставалась бы она в Гардарии и там свои порядки наводила.
   - Но-но-но, парень! Не забывай, откуда я. А порядка в Верузии не хватает. Пообвыкнетесь, потом спасибо скажете.
   Юноша в сердцах сплюнул и замолчал. Сыскарь потянулся к брошенному кувшинчику. Протянул его юноше. Земко с обиженной миной наполнил его, отдал обратно. Мольх уселся поудобнее и стал глядеть по сторонам, потягивая пиво. Поля с рожью закончились. Недалеко от тракта, по левую сторону виднелось небольшое селение. Деревенские собаки, увидав телегу, не преминули увязаться за ней с громким лаем. Земко быстро отрезал несколько ломтей копченой грудинки и бросил псам.
   - Люблю собачек, - объяснил он. - Кстати, недавно, у восточных ворот, какие-то курвины дети, чтоб им подавиться, много собачек извели. Мечами спьяну порубали.
   Сыскарь подавился и закашлялся.
   - Людей надо любить, а не собачек. Ни один, даже самый лучший и умный пёс, не может идти ни в какое сравнение с человеком.
   - И это вы, милсдарь сыскарь, такое говорите? - всплеснул руками Земко. - Что ж по-вашему казнокрад или душегуб лучше собаки?
   - У каждого своё место, парень. Место душегуба - на эшафоте. Казнокрада - на каторге. Если вор сбежал, то я приложу все усилия, чтобы его найти и отправить на шибеницу, ибо он опасен для общества. Место собаки не в городе, а в будке, на цепи. Сколько я видел детишек, которых загрызли безобидные с виду дворняги, шатающиеся по улицам в поисках пропитания. И ты спрашиваешь меня, какой душегуб лучше?
   - Но собака же не виновата в том, что у неё нерадивый хозяин, который ее выбросил на улицу. По-хорошему, найти бы хозяев всех псов, которые по городу бегают и им голову с плеч снести. Приручил животное - следи за ним.
   - Хозяева тоже виноваты, - согласился сыскарь, - Голову с плеч, конечно, несоразмерно, но конфисковать имущество не мешает. Или на каменоломни. В следующий раз каждый задумается.
   - Ну видите, а уж было подумал, что вы тех нелюдей, которые пёсиков поубивали, поддерживаете.
   - А я их и так поддерживаю, хозяин хозяином, но те, кто псов в трущобах ваших порубал - доброе дело сделали. Всяко меньше шансов кому-то ни было остаться покусанным, даже портовому быдлу.
   Желавшего продолжить спор Земко прервал, остановивший телегу, возница. При этом остатки пива в кувшине снова выплеснулись парню на штаны. Земко выругался.
   - Дальше сами, - угрюмо произнес кучер, - По лесу не поеду.
   Панкурт спрыгнул с телеги. Поморщившись от пронзившей ногу боли, направился к козлам.
   - Чего-то я не понял. Или в ухе у меня прозвенело. Тебе уплачено было, хам! Мы договаривались до Ягуры или только до лесу доехать?
   - Милсдарь Мольх, да здесь ведь недалеко. Домишко Ягуры за деревьями не видно, а так идти не больше двух миль, - свесился с повозки Земко.
   - Уплачено было, - отчеканил сыскарь, - Да и это не главное. Мне его рожа не нравится. Я уверен, что он уедет отсюда раньше, чем мы скроемся в лесу. Давай-ка у него деньги обратно заберем, за невыполнение уговора. Да, ещё колесо с телеги снимем, чтоб он никуда не укатил.
   Кучер, у которого после слов сыскаря лицо несколько раз поменялось в цвете, взвыл.
   - Не надо колесо, милсдари! А если из чащи волк или упырь вылезет. Куда бежать?
   - А куда ты нам бежать предлагаешь от волков и упырей? К вурдалакам и медведям? - начал закипать Панкурт.
   - Да нет здесь никаких упырей, милсдарь Мольх, - снова влез сын бондаря, - Ягура здесь сколько лет одна живет, уж она бы знала.
   Сыскарь снова взобрался на телегу. Потер больную ногу.
   - Почему стоим? Сказано же тебе. Упырей здесь нет!
   Возница обреченно вздохнул и стеганул коней.
   Лес только-только начал одеваться в осенние одежды. Березы и липы пропускали сквозь листву солнечный свет, придавая ему багряный оттенок. Остальные деревья ещё не спешили прощаться с летом. Дорога в лесу была до того натоптанной, что вполне могла считаться полноценным трактом. На ней сиротливо лежали несколько желтых, чуть пожухших листочков, видимо, сорванных ветром.
   - К Ягуре часто ездят, - объяснил Земко, она травница хорошая и магичка. Говорят, сам Гинеус ей предлагал в Любец перебраться, да не захотела она.
   - Ведьма она, а не магичка, - плюнул с козлов кучер. - Только ведьмы в лесу живут.
   Домик Ягуры действительно показался быстро. Был он достаточно мал, но выглядел добротным. Небольшой огородик, слева от дома, был окружен частоколом. За огородом расположился таким же образом огороженный птичник. На крыше птичника восседал белый, с красными крыльями петух.
   - Приехали, милсдари, - едва сдерживая стук зубов, - сказал возница. Вы идите, а я вас здесь подожду.
   - Посиди-ка с ним, Земко, - сыскарь покосился на кучера, - Не нравятся мне его бегающие глазки. Он только и думает, чтобы отсюда удрать, а я пешим обратную дорогу не выдержу.
   На этот раз Панкурт спрыгнул с телеги аккуратно, чтобы не удариться ногой, и поковылял к домику.
   По известным лишь покойному Харену мотивам, домик Ягуры располагался к дороге глухой стеной. Двери не было, лишь маленькое окошко было обращено к тракту. Рядом с окном крепилась вывеска "Домик находится под магической охраной типа "Выворот". Сыскарь поёжился, обошел избу, отряхнул от соломы одежду, постучался и обомлел.
   Дверь открыла молодая брюнетка, в ситцевом, практически не скрывавшем высокую грудь, платье зеленоватого оттенка и бордовом кафтанчике. Последний был распахнут.
   - Милсдарыня, мне бы Ягуру, вдову Харена, - отчеканил сыскарь, попеременно краснея и бледнея, - я Мольх. Панкурт Мольх. Граф Панкурт Мольх.
   - Я и есть Ягура. Ягура Мильф, - томно ответила красавица, - только к чему ты упомянул моего мужа, путник?
   Сыскарь удивился. Когда он ехал сюда, то думал, что в такой глуши могут жить лишь ополоумевшие старые бабки, Ягура же ничем не напоминала отшельниц, иногда селившихся в Гардарии так же удаленно от городов. Те отшельницы, иногда промышлявшие траволечением, смердили так, что жилища их можно было найти с закрытыми глазами, по запаху. Одевались они в драную мешковину и производили впечталение умалишенных.
   - Вы Ягура? Лекарь? Вдова?
   С открытым от изумления ртом Панкурт выглядел презабавно.
   Ягура пристально оглядела Мольха. Улыбнулась, бросила взгляд на колено.
   - Она самая. Не пойму что тебя удивляет. Ногу лечить пришел?
   Голос у неё был грудным, чуть хриповатым.
   - Я дорого беру. Тридцать гривней, - продолжила она.
   Сыскарь страдальчески возвел глаза к небу и потянулся к кожаному мешочку с монетами.
   - Да ты заходи. А деньги потом отдашь, я беру по результату, - Ягура шагнула назад, позволяя Панкурту войти в избу.
   Жилище магички поразило Мольха обилием шкафов. Высокие, почти до потолка, они располагались у каждой стены домика, на полках стояли книги с манускриптами, колбочки, реторты, склянки с непонятной субстанцией, лежали засушенные растения. Обилию книг, пожалуй, могли бы позавидовать и служители королевской библиотеки Ровида. В комнате витал запах аниса.
   Ягура показала Панкурту стул и подошла к одному из шкафов. Схватила колбу с мутновато-зеленой жидкостью, понюхала содержимое, поморщилась, с другой полки взяла несколько сушеных растений. Перелила жидкость в глиняный горшочек, насыпала туда несколько перетертых листьев и, что-то нашептывая, стала помешивать ступкой. По комнате стал распространяться гнилостный запах.
   - Это что? Пить нужно? - не выдержал сыскарь.
   - У тебя нога больная или голова? - прервала перемешивание женщина, - Портки пока снимай, ногу намазать надо.
   Сыскарь замялся, под наспех надетыми утром штанами ничего не было.
   - Ну что ты мнешься, как девица? - хмыкнула Ягура, - Меня твое хозяйство не смутит.
   Панкурт стянул сапоги, шипя от пронзившей колено боли, разобрался со штанами. Прикрылся ими же и вновь уселся на стул.
   Ягура закончила помешивание и подошла к сыскарю, достала из-под стола низенькую табуретку, уселась на неё и начала энергично втирать мазь в больную ногу Мольха. Тошнотворный запах усилился, но на удивление сыскаря боль отступила почти мгновенно.
   Панкурт сделал попытку встать. Магичка осадила его, нежно но сильно надавила на плечо.
   - Сиди уж! Совсем головы нет? Нельзя тебе сейчас на ногу наступать, хромым на всю жизнь останешься.
   - Я не знал, - опешил сыскарь.
   - Да и я хороша, что не предупредила. Сейчас у тебя в ногах такие метамарфозы происходят, что и волколаку не снилось.
   Ягура облокотилась о стол, явив сыскарю и без того откровенное декольте. Перехватила взгляд Мольха, усмехнулась.
   - А вы, милсдарыня кроме лекарства еще может чем занимаетесь? - Панкурт изо всех сил старался не пялиться на пышную грудь.
   - Здесь не занимаюсь, спроса нет на все мои способности.
   - Это какие?
   - Я некромантша профессиональная. В своё время лучшей была на курсе. Если бы не Капитул, чтоб его леший разодрал, - махнула Ягура. - Давай, попробуй подняться. Уже не должно болеть.
   Сыскарь встал, прикрываясь штанами, осторожно перенёс вес на покалеченную ногу, и убедился, что может наступать на неё без палки.
   - Невероятно! Я даже не думал, что ногу можно вылечить так быстро. А пятки?
   - А что с ними?
   - Подпалил, - выдавил Мольх.
   - Чего только не бывает, - покачала головой Ягура, - Давай свои пятки, их тоже смажу. А лекарство действительно сильное, поэтому дорого и беру, - протянула Ягура, - Яд василиска тоже недешево стоит.
   - Яд василиска? - поперхнулся сыскарь, - Где вы его берете?
   - Муж покойный, в своё время добывал. А сейчас из Гардарии и Реевела привозят. В Верузии василиски не водятся.
   - А кстати о волколаках, о метамарфозах, - замялся Мольх, - муж ваш был истребителем оборотней? Так ведь?
   - Был, - взгрустнула женщина, - так глупо умер. Он был не только большим специалистом по оборотням, мог смело выйти против василиска, виверны. На его счету даже две мантикоры, а когда мы жили в Реевеле, он одолел дракона, разумеется, не один.
   - А как погиб ваш муж?
   - Скучал он здесь сильно. Первые несколько лет, как мы сюда переехали, без работы не оставался, а потом как отрезало. Никто не болел ликантропией, на погостах не шалили упыри. Запил он. От скуки запил, а потом утонул, по пьяной лавочке. Набрался хуже портного и в озере сгинул. Позорная смерть для такого, как он. Я до сих пор не могу себе простить, что мы не уехали отсюда.
   Ягура замолчала. Встала с табурета, подошла к окну, отвернулась.
   - А почему сами отсюда не уедете, милсдарыня? Как вообще такая красавица может жить в этой глуши? Молодая крсавица, подчеркну.
   - А ты льстец, граф, - девушка повернулась к сыскарю. - Вина?
   - Не откажусь, - сыскарь снова сделал попытку встать, с удовлетворением обнаружив, что нога совершенно его не беспокоит.
   - Да сиди уж.
   Ягура хлопнула в ладоши, скороговоркой продекламировала заклинание. На столе материализовалась бутылка реевельского полусладкого и два хрустальных бокала.
   - И всё-таки, вы проигнорировали мой вопрос, милсдарыня, - сыскарь пригубил вино и склонил голову на бок.
   - Что я здесь делаю?
   - Ну да. Не хотел вас обидеть, но с такими эффектными данными, да с такими знаниями вам место при дворе.
   - При дворе кого? Гинеуса? Фрейлиной? Чтоб он меня щипал за ягодицы при каждом удобном случае? Граф, у меня два высших образования, магическое и лекарское, кем ты мне предлагаешь стать? Содержанкой?
   Сыскарь потупился.
   - Не место красит человека, а человек место. Знаешь такую пословицу?
   Мольх кивнул и залпом допил бокал.
   - Но в глуши, в такой глуши...
   - А что с того, что в глуши? Ты знаешь, что в предместьях Любеца растут травы, которые не сыскать и на всем континенте?
   На глазах у Ягуры появились слезы. Сыскарь крутил в пальцах бокал.
   - Я просто люблю Харена, до сих пор люблю. Тебе не понять этого, граф. А мне всё в этом доме напоминает о нём. Своими руками он построил наше жилище, каждый предмет мебели сделал лично. Я не могу всё бросить в одночасье.
   - Извините, милсдарыня, что снова к этому возвращаюсь, а ваш муж, он только убивал? Умел ли он лечить ликантропию?
   Ягура не ответила, но подошла к одному из шкафов и, побегав глазами по корешкам, достала затертую пухлую книгу. Протянула её сыскарю и снова отошла к окну. Отпила несколько глотков из бокала.
   Мольх кинул взгляд на название и автора фолианта. "О ликантропии и иных болезнях, телеса изменяющих. Способы лечения и умерщвления. Харен из Реевела". Присвистнул.
   - Ваш муж даже книгу написал. Может, Вы позволите взять её с собой? Я обязательно верну.
   - Неужто в Верузии снова завелись волколаки? - удивилась магичка.
   - Понимаете ли, я не могу об этом говорить.
   - В княжеском дворце что ли оборотень? Кто? Кадрош, Блоднек, сам Гинеус? Неужели ты думаешь, что живущая на отшибе женщина оседлает петуха и побежит в Любец трезвонить о том, что наш князь по ночам жрёт подданных, обращаясь в волка?
   Мольх замялся, дело конечно следовало сохранить в тайне, но помощь вдовы специалиста по ликантропам ему бы не помешала.
   - Это не Гинеус. Невестка его сына, гардарийская принцесса Тествера оборотилась. До свадьбы меньше недели, ну и сами понимаете.
   - Час от часу не легче, - всплеснула руками Ягура, - кстати, ты сам-то кто, парень? Говоришь, что граф, но судя по твоей желто-зеленой физиономии, явно не из свиты нашего князя.
   - Милсдарыня, я сыскарь его величества короля Ровида. В Верузию приехал в отпуск, но из-за оказии с принцессой его временно пришлось приостановить.
   - И в кого принцесса обращается? В волчицу, лисицу?
   - В это трудно поверить, но в... огромную жабу, - выдавил сыскарь? - Только это тайная информация.
   "Хотя, об этом по всем кабакам и тавернам судачат вовсю!".
   - Что за чушь? Ликантропия не подразумевает превращений в жаб, - отрезала Ягура, - волки, лисы, собаки, шакалы - сколько угодно. В очень редких, единичных случаях - в свинью. А на севере иные превращаются в песцов. В жабу может превратиться только допплер или сильный маг.
   - Вы уверены?
   - Сыскарь, если кто подхватит чахотку, то болеть у него будут лёгкие, а не мизинцы на ногах. Ликантропия - это болезнь с совершенно явными симптомами. И хотя болезнь магического характера, но суть от этого не меняется. Заболевшие обращаются в животных, близких собакам.
   Ягура встала из-за стола, скрестила руки на груди, прошла взад-вперёд:
   - Кроме того, оборотни всегда обуреваемы непреодолимой жаждой крови, почти полностью сохраняют человеческий образ мышления и панически боятся серебра.
   - Но может хотя бы способы лечения подойдут?
   - Для лечения ликантропа нужен клок его шерсти. Именно поэтому случаю излечения так редки, ведь дикий зверь не даст стричь себя аки овцу. Или может твоя жаба волосатая. Тогда, конечно, можно попробовать.
   - Обычная земляная жаба, гигантская только. Никогда таких огромных жаб не видел. И ещё, она сильно эманировала магией.
   - Тебе показалось. Оборотни не эманируют магией, хотя происхождение болезни магическое, но следов магии она не оставляет. Здесь другое.
   - Тестверу мог обратить в жабу какой-нибудь колдун? - Начал догадываться сыскарь, именно поэтому эманация...
   - Мог, - перебила Ягура, - скорее всего так и было.
   - А найти другого мага, который...
   - Нет, - отрезала Ягура, - Работать с чужой магией - это как распутывать сложный узел. Может и получится, но только обычно запутываешь узел туже. Так, что и тот, кто завязал, обратно не развяжет. Превратится Тествера из жабы в цаплю и вся недолга. Я ведь магичка и в этом немного разбираюсь.
   - Значит, нет никаких способов?
   - Ну почему же. Превратить её обратно сможет тот, кто заколдовал. Надо его только найти, что сложно. И заставить расколдовать, что ещё сложнее.
   - Я ведь сыскарь, искать - это моя задача. А заставить... У Гинеуса в темнице есть кому заставить, - поежился Мольх, вспомнив главного кромника.
   - Ещё любовь творит чудеса. Любовь - самое сильное из чувств. Единственная сила, которая может потягаться с магией. Только обычно в династических браках любви нет, - грустно заключила женщина.
   - А как любовь поможет её расколдовать? Это же не эссенция и не микстура?
   - Тот, кто любит принцессу, должен её поцеловать.
   - Только и всего? - недоверчиво спросил Мольх.
   - Иногда поцелуй значит очень многое, сыскарь. Очень многое. В детстве бабка рассказывала мне легенду о Ниаве. Он расколдовал свою возлюбленную, превращенную в змею личом, который положил на неё глаз
   - Я тоже слышал такую легенду. Но это же всего лишь легенда.
   - Все сказки, легенды и предания имеют под собой какую-то основу, Панкурт. Да и имеешь ли ты возможность выбирать из множества способов, если нет ни одного?
   - А может вы все-таки поможете? Постараетесь помочь?
   - Вылечить могу кого скажешь. Если Капитул пойдет на попятную - могу поднять любецкое кладбище.
   - Да что за Капитул?
   Ягура скрипнула зубами.
   - Даже говорить не хочу о этих перестраховщиках и мракобесах. Прощай сыскарь, а может до свидания.
   Расплатившись с магичкой за вылеченную ногу и купив мазь от синяков, сыскарь вышел из избы. Он не видел, что магичка сморит на него из приоткрытой двери и грустно улыбается.
   - Ах, какая женщина! Хоть ногу специально ломай, чтоб сюда приехать, - Мольх взвесил на руке палку, размахнулся и выкинул её в кусты.
   Возница стеганул коней, едва сыскарь забрался на телегу. Мчались быстро, так что к замку успели добраться до заката. Мольх отсчитал для Земко десять толлеров.
   - На сегодня даю тебе последнее задание. Достань-ка мне пучок петрушки! Управишься быстро - дам ещё монету сверху.
   - Петрушку? А Вам зачем, господин Мольх, на ночь глядя?
   Сыскарь приблизился к парню и прошептал:
   - Перегар зажевать.
   Земко улыбнулся, понимающе кивнул и умчался в переулок, оставляя за собой шлейф пыли. Минут через десять вернулся, держа в руке зелень.
   - Вот, как заказывали, господин!
   - Молодец. Держи! - подкинул кругляш вверх.
   - А может вам ещё чем-нибудь помочь, милсдарь Мольх? - сын бондаря явно расстроился, что такой щедрый господин, хоть и со своими тараканами в голове, больше не нуждается в его услугах.
   - Жди меня в той же корчме, парень. Может, и понадобишься, - ответил сыскарь и направился в замок Гинеуса.
  

***

  
   Ровид с Гинеусом молча пили вино, в углу сидел Кадрош, наигрывая на лютне грустную мелодию. Она вгоняла в такую тоску и меланхолию, что король, грустно усмехнувшись, отметил, что, возможно, Мольх был не так уж и неправ. "Шучу, шучу, - сказал про себя, - хороший парень этот Кадрош". Лишь Блоднек мерил шагами комнату, держась на безопасном расстоянии от короля, и беспрерывно нашептывал что-то себе под нос.
   - Извините, король, что вопрос не к месту, но как вам моя песня? - отложив лютню, спросил Кадрош.
   - Весьма подходяще, - уткнувшись в кубок, буркнул Ровид.
   - И всё-таки, что скажете о музыке? Я назову эту песню "Жизнь в любецких трущобах" - попробовал внести ясность княжич.
   - Видишь ли! - резко начал король, потом, подумал и сбавил тон: - Пиццикато на нижних басах немного запаздывает. А так ничего.
   За дверями раздался топот, гул, приглушённая ругань и бряцанье железа. Обе половинки резко распахнулись, в комнату вихрем влетел Мольх, оставив за собой ошарашенные лица стражников. Захлопнул двери, быстро зашагал к столу. При появлении сыскаря вскочили все присутствующие. Тот плюхнулся на лавку, взял кувшин с вином и, не утруждая себя куда-нибудь налить его, отпил прямо из него.
   - Обрадуешь, Панкурт? - с надеждой прохрипел Ровид.
   - Как сказать, как сказать. Будем есть кабана по частям, как говорят в Киосе. Во-первых, превращение принцессы в... х-м-м-м... земноводное, ликантропией являться не может, оборотни обращаются лишь в тех животных, которые близки к собакам, - сыскарь многозначительно поднял указательный палец.
   - И что нам это даёт? - досадливо протянул Блоднек, - пока не расколдуется - не буду жениться. Я человек с тонкой душевной организацией и богатым внутренним миром.
   Ровид посмотрел на княжича с яростью:
   - Ты хоть на лошади ездить умеешь, жених хренов?
   Гинеус закатил глаза, предчувствуя неладное.
   - Во-вторых, - продолжил сыскарь, - Способ расколдовать принцессу имеется, хотя он и несколько необычен.
   - Не томи, Панкурт, рассказывай что нужно делать, - Ровид не находил себе места.
   - Э-э-э, видите ли, Ваше величество, принцессу должен поцеловать человек, который её любит.
   - Жабу, - брезгливо поморщился Блоднек, - поцеловать жабу?
   - Я тебя сейчас заставлю поцеловать свою...
   - Успокойся Ровид, - глядя на побелевшего от злости короля, произнес Гинеус, - он поцелует жабу.
   - Конечно, поцелует! Куда он денется-то? - рыкнул король.
   - В таком случае предлагаю отправиться в покои к принцессе, - предложил Мольх, - не тащить же её в нынешнем виде через весь замок.
   В комнате Тестверы всё оставалось без изменений. Жаба также жалобно продолжала квакать. Видимо, ей хотелось есть.
   - Потерпи доченька, - едва сдерживая проступившие слезы, выдавил Ровид, - Скоро всё закончится, как дурной сон.
   Мольх аккуратно притворил за всеми дверь. Блоднек нерешительно, маленькими шажочками, с откровенной брезгливой миной начал приближаться к жабе. Та квакнула, чуть наклонила голову и скакнула в его сторону.
   - Ну же! Целуй! Видишь, она тебя признала!
   - А можно через платок? - едва сдерживая отвращение, пролепетал княжич.
   - Какие высокие отношения, - еле слышно пробормотал под нос Мольх.
   Ровид потеребил меч, затем достал из-за голенища бандитского вида кинжал.
   - Если сейчас не поцелуешь жаб... мою дочь, я отрежу тебе уши, курвин ты сын!
   - Ай! - вскрикнул от испуга Блоднек, уставившись на обращённое к нему остриё, - Король, это ужасные шутки!
   - Какие шутки? Два взмаха - и ты безухий! Это не смешно! А ну целуй её быстро, щенок! Значит, как трахать - тут ты первый, а как помочь - в кусты.
   - Ваше величество, успокойтесь!- влез в перепалку сыскарь, - Недостаточно просто поцеловать. Это должен сделать любящий человек. А вы его так напугали, что он в штаны наложит. Да он сейчас возненавидит и вас и принцессу, какая уж тут к лешему любовь.
   Ровид успокоился. Взор его застыл, лицо, впрочем, оставалось суровым. В глазах читалась решимость посвятить, если надо будет, всю жизнь тому, чтобы любимая дочь была расколдована и отмщена. Кинжал, тем не менее, он продолжал держать в руках. Жаба сидела рядом с Блоднеком, водила головой из стороны в сторону. Гинеус, суетливо взмахивал руками и пучил глаза. Сыскарь с Кадрошем стояли у двери, младший княжич почему-то имел при этом очень грустную физиономию.
   - Где у жабы губы? - спросил княжич.
   - Ты совсем дурак что ли?! - закипел Ровид, - там же, где и у людей! Целуй быстро!
   Блоднек опустился на колени и, зажмурившись, чмокнул жабу чуть повыше рта. Не произошло абсолютно ничего. Жаба недовольно квакнула. Княжич же от пережитого волнения брякнулся в обморок. Повисла гнетущая тишина.
   - Ну, положим, я не очень-то и верил, что это поможет, - выдохнул Ровид, - Не очень-то я надеялся, что этот куль с дерьмом способен любить кого-то кроме себя самого. Ну да леший с нею, с любовью. Теперь мне уже и не хочется отдавать дочь за этого отвратительного тюфяка. Даже когда моя дочь имеет вид жабы.
   Гинеус подпрыгнул.
   - Ровид. Ваше величество! А как же договоры? Как же всё? Без ввода гардарийских войск Хасия нас сомнет! Да ведь и вам же выгоден выход к морю. Новый порт уже строится. Как же? Что же?
   Король, проигнорировав причитания князя, повернулся к сыскарю.
   - Что дальше делать будем, Панкурт? Есть ещё способы? Может послать кого-нибудь в Гардарию. У дочери было много поклонников при дворе. Кто-то её точно любит.
   - Так мне что, всю Гардарию сюда прислать, Ваше величество? Тестверу любят все!
   - Вот и выдерни одного, - ответил Ровид.
   - Не нужно никого звать, - неожиданно произнес Кадрош, - Позвольте мне попробовать!
   - Что попробовать? - поднял бровь король.
   - Принцессу поцеловать. Дело в том, что мы... То есть я... В общем, мы любим друг друга.
   Гинеус поперхнулся очередным глотком и закашлялся, облив колени.
   - Всё веселее и веселее! Вы не перестаёте меня удивлять! Когда вы успели друг друга полюбить? - поинтересовался Ровид.
   - Ну, то есть я хотел сказать, что я её люблю, - ответил Кадрош, собрав в кулак всю волю, - Но я понимаю, что глупо претендовать на её руку, не будучи наследником престола. Да, я действительно люблю Вашу дочь!
   - Какой умный и славный мальчик. Есть в тебе что-то! Я думаю, твой отец поменяет право наследования. Верно, Гинеус?
   Князь покраснел, затем побледнел, и, наконец, позеленел.
   - Договоры в этом случае останутся в силе? Гардария окажет помощь Верузии?
   - Не сомневайся, князь! Я обещание сдержу, ты знаешь! Признаться честно, Кадрош мне сразу понравился больше Блоднека. У него лицо умнее. Да и люблю я смелых и отчаянных парней. К тому же талант он у тебя.
   Услышь Блоднек их разговор, он, не задумываясь, задушил бы и отца, и брата, и Ровида, но княжич продолжал лежать без сознания.
   Третий сын князя опустился на пол, рядом с лежавшим братом, и с чувством приложился губами к жабе. Результат был таким же. Никаким.
   Ровид вопросительно посмотрел на Мольха.
   - Что, и мне попробовать, Ваше величество? Ну, если это поможет...
   Не помогло. Не изменилось ничего.
  
   Блоднек пришёл в сознание и, раскинув ноги ножницами, сидел на ягодицах. Он непонимающе озирался по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Кадрош в задумчивости чесал подбородок, глядя на жабу.
   - Не сработало, - досадливо произнёс Мольх, оттянув мочку уха, - Мой король, господин князь, мне надо переговорить с вами с глазу на глаз. Прощу прощения у всех присутствующих, но дело слишком деликатное.
   - Пожалуйста, граф! Предлагаю пройти в комнату для совещаний, - Гинеус указал пальцем на выход в коридор.
   Ровид остановил взгляд на Блоднеке, и не удержался от очередной колкости:
   - Иди, поиграй в игрушки! Кубики там всякие, лошадки деревянные. Хотя, не надо! Сиди тут со своим богатым внутренним миром!
   Пройдя поворот, троица вошла в дверь и очутилась в маленькой уютной комнатке, в середине которой стоял круглый стол и четыре кресла. Последним вошёл Мольх, плотно затворив за собой дверь.
   - В общем, первый способ успеха не снискал, но отчаиваться не стоит, - начал сыскарь, когда все расселись, - Я хотел бы попросить Вас, Гинеус, разрешить мне воспользоваться княжеским архивом.
   Князь задумался и как-то неуверенно произнёс:
   - Разрешаю, но что это нам даст, Панкурт?
   - Видите ли, - ответил Мольх, - Я хочу поднять недавние дела, связанные с колдовством. Вдруг найдётся что-то общее с данным инцидентом? И ещё я хотел бы Вас попросить отрядить несколько гвардейцев хорошенько посмотреть подвалы этого тайного хода. Хотя, уже и не тайного. Должны же остаться какие-то улики, зацепки, хоть что-то, что пролило бы свет на это тёмное дело, - подытожил он.
   - Организуем, - пожал плечами.
   - И ещё, - достал Мольх болт из-за пазухи и бросил на стол. - Эта смертоносная штучка, судя по всему, предназначалась мне.
   - В смысле? - удивлённо вскинул брови король, повертев стрелу в руках.
   Мольх пересказал обоим слушателям историю, случившуюся в лавке Гвиндора.
   Король помрачнел, Гинеус выглядел обескураженным и напуганным.
   - Похоже, кто-то не хочет, чтобы ты докопался до истины, Панкурт. Но кто это?
   - У меня пока нет ответа, Ваше величество, но его обязательно нужно найти! - затем обратился к князю: - Так мы начнём?
   Князь задумался, почесал лысину. При других обстоятельствах он не пустил бы в секреты замка никакого графа ни за что. Но данная ситуация требовала полного содействия во всём.
   - Гинеус, ну?! - нетерпеливо произнёс король.
   - Да-да, безусловно. Сейчас выпишу пропуск в архив, а мои орлы прочешут подземелья.
   - Хочу отметить, что в стенах этого замка про покушение на меня знаете только вы. Но это ещё не всё, - сделал паузу, - В общем, тайна о превращении принцессы в жабу совсем не тайна. Итого: уже две тайны, переставшие быть таковыми.
   - Что-о-о?! - дуэтом вскрикнули князь и король. Последний даже приподнялся в кресле на руках.
   - Да, кто-то запустил эту информацию в народ, - развёл руками граф, - Пока я ездил к лекарше, сам в этом убедился. По корчмам да тавернам насчёт этого языки уже чешут вовсю. Правда, история весьма невероятная, чтобы в неё все безоговорочно верили. Но факт остаётся фактом. Либо кто-то проболтался из замка, либо этот слух пустили непосредственно преступники. Опять ситуация складывается не в нашу пользу.
   - Вот курвины дети! - стукнул Ровид кулаком по столу, - Что-то очень много нехороших событий за последние дни.
   Повисла гнетущая тишина.
   - Тебе бы отдохнуть, Ровид, - родил, наконец, князь, Я понимаю, ситуация незавидная. Но спать тоже когда-то надо. Хоть пару часов. Как насчёт вина?
   - Да какой там сон, когда тут такое творится! Но от вина не откажусь. А ты, Панкурт, действуй, как считаешь нужным, но прошу, без охраны из замка - ни шагу. На этот случай я дам тебе несколько своих гвардейцев. И поторопись, мой мальчик, время идёт!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 7

   Сыскарь по дороге к кромникам лихорадочно размышлял. Кто мог быть заинтересованным в расстройстве свадьбы? Тот, кто имел личные счеты до Гинеуса. Лично познакомившийся с произволом княжеских кромников Мольх предполагал, что Гинеусу решили отомстить родственники несправедливо казненных, или те, кто подвергся пыткам, но позже был отпущен. Впрочем, в наличии последних, вспоминая изуверские методы Бордула и лицемерие Бартольда, сыскарь сомневался.
   Возле башни, в которой располагалась служба кромников, сыскаря встретил как всегда улыбчивый и обходительный Бартольд. Одетый в коричневато-бордовый плащ заместитель главного кромника лениво пересчитывал проезжающих мимо всадников, и, как показалось, даже обрадовался появившемуся сыскарю.
   - Заранее извиняюсь за Бордула, - улыбаясь, промолвил Бартолд, - Боюсь, когда он узнает, что Гинеус позволил тебе провести полное исследование всех документов в архиве, с его стороны полетят громы и молнии.
   - Но это же для общего дела нужно, - недоуменно произнес сыскарь.
   - В свою епархию Бордул даже князя пускает с неудовольствием, что уж говорить про чужеземца.
   Бартольд оказался прав, обошлось без громов и молний, но два глиняных горшка и одна скамья испытали на себе весь гнев главного кромника.
   - Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Ты хочешь, чтобы я своими руками отдал тебе дела, архивы и протоколы. Да он смеется над нами, Бартольд!
   - Воля князя, - развел руками заместитель.
   Бордул зарычал.
   - Слушай, выродок, ты знаешь сколько раз мы с Бартольдом Верузию спасали, сколько шпионов и ассасинов переловили.
   - Не выродок, а с очень хорошей родословной. Не то, что некоторые из деревень! С вашими-то методами и сам Гинеус в рядах шпионов окажется, - парировал Мольх. - Вот и предоставьте мне дела этих шпионов и наёмных убийц.
   Издавая шипение, подобно кокатриксу, Бордул открыл сейф.
   - Читай, сукин сын. Но если узнаю, что прочитанное тобой выйдет за пределы этой комнаты, тебя и Ровид с Гинеусом не спасут.
   - Если это поможет делу, то это выйдет не только за пределы этой комнаты, - спокойно проговорил сыскарь, - и негоже простолюдину браниться на графа, это очень некультурно.
   Документов в сейфе было на удивление немного. Сыскарь выудил с дюжину папок, подумав, добавил ещё пять. На первой странице каждого дела, - это сыскарь сразу взял на заметку, чтобы внедрить в Гардарии, - были выполнены цветные гравюры предполагаемых преступников: лицо и вид сбоку. Дела в основном были посвящены душегубам и насильникам, но попалось дело и со шпионом и три - с наемными убийцами. Перечислялись содеянные преступления, улики вышеупомянутых, свидетельские показания, примененные к подозреваемым пытки. В основной своей массе душегубы были выходцами из сопредельных княжеств и лавессидской империи, три ассасина и шпион были из Хасии. Было и двое местных, но семьями, как говорилось в деле, они не обладали.
   Заострив внимание на казнях, Мольх ужаснулся и покрылся мурашками:
   "...отрубили кисти рук и ступни ног, вырывали ноздри и уши, изуродовали лицо раскаленным железом... Сообщнику загнали иглы под ногти рук и ног... Отрезали язык, заставили ходить по острым камням, выкололи глаза, привязали к норовистой лошади и стеганули её хлыстом...".
   После того, как сыскарь ознакомился ещё с несколькими папками, картина осталась примерно той же. Можно, конечно, было ознакомиться со всеми делами, но было ли большинство казнено заслуженно - это под большим вопросом.
   - Это же безопасность! Государственная безопасность, - продолжал кричать Бордул, - Как Гинеус не может этого понять?! Может ему ещё договоры с Тагорном и Реевелом на блюдечке поднести?
   - Да не интересуют меня ваши внешнеполитические договоры, - устало проговорил Мольх, - Покажите мне дела тех, кого вы отпустили в течение последнего года.
   - И на этом всё? - с недоверием в голосе осведомился главный кромник, - Да я тебе эти дела с собой заверну, их всего двое.
   Бордул подошел к одному из шкафов, единственному с практически пустыми полками и достал две папки.
   - Вот! Если это всё, то держи и проваливай! Можешь ими подтереться, после того, как прочтешь.
   - А после того, как подтёрся, вернуть назад? - съязвил Мольх, наслаждаясь ситуацией, - документы всё-таки.
   Бордул только зашипел.
   - Да я тебя, гнида...
   - Ну, положим, не всё, но пока остановимся на этом, - перевёл разговор сыскарь.
   - Приношу свои извинения, но мне необходимо отлучиться, - извиняющимся тоном сказал Бартольд.
   Сыскарь раскрыл первую папку. Это было дело ткача, который в пьяном виде чуть не оказался под копытами княжеского коня, в то время, когда Гинеус с сыновьями направлялся в замок.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Вы что же в нём наёмного убийцу заподозрили?
   - Ну, заподозрили и что, отпустили ведь и почти не пытали, так пятки разок прижгли. Честным человеком оказался. И вообще, много нос свой суёшь в чужие дела!
   - У нас, союзников, одно общее дело! - подмигнул Мольх.
   Вторую папку сыскарь проглядел мельком, дело было ещё тоньше первого, а пыток к подозреваемому не применяли вообще, в чём Мольх усомнился. Идею, что Гинеусу решил отомстить, расстроив свадьбу и дела с Гардарией, какой-нибудь несправедливо подвергшийся пыткам подданный пришлось тоже отбросить. Панкурт хотел уйти, ведь неисследованными оставались подземные ходы, где точно должны быть какие-нибудь улики, но вид раздраженного и уже не опасного, в отличие от их первой встречи Бордула так понравился сыскарю, что идея позлить его ещё больше родилась сама собой.
   - А притащи-ка мне ваши бухгалтерские отчеты.
   Бордул тяжело засопел над плечом.
   - Зачем это тебе финансовые документы нашей службы?
   Мольх обернулся к кромнику.
   - Слушай, а не много ли вопросов-то? Гинеус сказал, что мне должны показать всё, что я сочту нужным. Если понадобится, то пойду исследовать использованную бумагу в вашем нужнике.
   - Вот в дерьме иди и копайся, курвин ты сын, - нервно хрустнул пальцами Бордул, - А в наши расходы даже князь старается не влезать.
   - А вам есть что скрывать?
   - Да пропади оно всё пропадом! Читай, что хочешь. Позор какой, нас, опору государственности, подозревают в чем-то.
   Бордул рванул дверцу углового шкафа, достал книгу, переплетенную свежей кожей, бросил на стол, ругаясь при этом под нос.
   Сыскарь проигнорировав брань кромника, открыл фолиант. Перечень расходов отсутствием упорядоченности поверг бы в ужас любого финансиста. Латы, мечи, яд, пыточные щипцы, борода накладная, услуги цирюльника, бумага писчая второй категории - скользил сыскарь по листкам взглядом. Туфельки женские из кожи василиска. Сыскарь поперхнулся и бросил быстрый взгляд на Бордула. Тот, словно угадав какую строку читает Панкурт, невозмутимо пригладил начавшие отрастать волосы и объяснил, что деньги, то есть туфли, ушли на подкуп какой-то осведомительницы. Сыскарь продолжил читать дальше: продукты и вино для избы-давильни, премия агентам, бочки, перец, перчатки из кожи василиска, починка скамьи, парик мужской рыжий, оплата мальчиков. Тут сыскарь снова закашлялся.
   - Изображающих пытуемых, - возмутился кромник, - Ты что о нас подумал вообще?
   - А что тут думать, уже погостил у вас. Тут и думать ничего хорошего не приходится!
   Вино розовое, ржаная настойка, премия главному кромнику, мыло, ветошь, доски, пенька, шлюхи, овёс. Мольх присвистнул.
   - Я полагаю, Гинеусу не стоит докладывать, что мы иногда расслабляемся в борделе за казённый счет.
   - Послушаешь вас, так никому ничего наверх не надо докладывать! Я не про это, - замотал сыскарь головой. Перетрахайте хоть каждую курву в Верузии. Тысяча двести толлеров за овёс? Что за цены?
   - А что такого, - повел бровью кромник, - Овёс нынче дорог, особенно если много брать. Ты знаешь, сколько голов у нас в конюшне?
   Сыскарь отмахнулся и перелистнул страницу. Показалось, что лист бумаги на том самом месте, где фигурировал овес по цене золотых слитков, просвечивался. Панкурт сделал вид, что не обратил внимания и продолжил перелистывание.
   - В горле пересохло, - неожиданно проговорил сыскарь, - сгоняй за пивом.
   - Я тебе не девка на побегушках, - побагровел Бордул
   Сыскарь встал и заложил пальцы за ремень. Ехидно улыбнулся, мотнул гривой волос, убирая их за плечи.
   - Гинеус наделил меня самыми большими полномочиями. Сегодня я у вас главный кромник. Так что вперёд! Можешь и себе кувшинчик захватить.
   - Да как ты смеешь, гардари...?
   - Бегом давай и без разговоров! Чтобы одна нога здесь, а другая уже там!
   Бордул повернулся на пятках и, шипя проклятия, вылетел из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Из недр коридора что-то гулко прогремело вперемешку с ругательствами.
   Сыскарь подбежал к бумагам и стал тщательно рассматривать каждый лист на просвет. Не обнаружив ничего похожего, еще раз присмотрелся к строчке с овсом. Явно здесь написали, что-то иное, такое, что служба кромников попыталась скрыть. Затерли лезвием и сверху вписали другое слово, а сумму оставили. Только зачем было, что-то скрывать, если в документе фигурировали даже расходы на любовниц. В бред о том, что туфельки из дорогущей школы василиска покупались для награды осведомителей, сыскарь, ясное дело, не поверил. Да что там любовницы, если кромники пользуются шлюхами за счет бюджета. Немыслимое дело. Либо эти документы никто не читал, либо их служба была у Гинеуса на хорошем счету. И все-таки, что может стоит тысячу двести толлеров или сто двадцать гривней? Замок на эти деньги, конечно, не купить, но домишко на окраине - вполне. Или табун лошадей. Или действительно столько овса, что хватит на всю гардарийскую кавалерию.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду, - выругался вслух сыскарь и потянул себя за мочку уха, - А может просто прокутили деньги, а потом поняли, что это перебор и за такие расходы князь может осерчать?
   Дверь распахнулась, прервав мысли Мольха, улыбаясь во весь рот, с двумя кувшинами пива в руках к сыскарю прошествовал Бордул. В последний момент споткнулся и вылил оба кувшина на камзол сыскаря.
   - Ох, ты ж Праматерь, - деланно запричитал он, - Простите деревенщину неотёсанную, господин главный кромник. Не приучен я с посудой обращаться, только с людьми и бумагами.
   - Ну и дурак! Вообще поразительно, что ты на таком посту, - отрезал сыскарь.
   - Да ты хоть знаешь, паршивый граф, сколько я всего сделал для Верузии?!
   - Слушай, Бордул, а ты вообще откуда родом? - неожиданно сменил тему сыскарь.
   Тот опешил, повращал глазами. Выдавил:
   - Из Грындора я, а тебе-то чего?
   - Из Грындора, говоришь? - передразнил Бордула Мольх, специально коверкая букву "г" на деревенский манер, - большая деревня-то этот твой Грындор?
   Бордул затрясся в приступе гнева, как большая крыса. Но сыскарь понимал, что ничего он ему не сделает, как на том унизительном допросе.
   - Да я тебя, сейчас, гнида такая...
   - Ну же, давай, покажи, на что ты способен! - Мольх был само спокойствие, - это тебе не несчастных, распятых на дыбе, мучить. Запомни: это будет не драка, а избиение. Ни разу ещё не доводилось бить уроженцев деревни Грындор.
   В комнату вошел Бартольд. Быстро оценил обстановку, увидел мокрого сыскаря. Положил руку на плечо Бордулу, уводя его назад от Мольха.
   - Ты не шутил что ли? - накинулся на главного кромника, - Зачем его пивом облил. Теперь жди взбучки от Гинеуса, уж я бы на его месте после этого точно князю рассказал, что ты по борделям ходишь за государственный счет.
   - Да пошли вы оба! - заорал Бордул, плюнул и выскочил, ещё громче хлопнув дверью.
   - Знаешь что мне сейчас хочется Бартольд, - потянул себя за мочку уха сыскарь и, не дожидаясь ответа, продолжил: - закрыть глаза на законность, на правду, на расследование и сказать Гинеусу что принцессу в жабу превратил Бордул. Что он маг из Реевела или Сансэдара, принявший личину главного кромника. Ох, с каким бы я удовольствием смотрел, как он корчится на дыбе.
   - Ты про то, что он психанул? Так это для него больная тема. Он же и правда из простолюдинов, хотя дослужился до должности главного кромника. У меня в предках были основатели Верузии, а я всего лишь его заместитель. Но только я на его происхождение внимания никогда не обращал, а некоторые так и норовят его носом в отца крестьянина ткнуть. По мне, так главное не происхождение, а убеждения. А Бордул своим патриотизмом сто очков вперед даст любому верузийскому герцогу или графу.
   Повисла тишина.
   - Ты закончил, или ещё на что-нибудь взглянуть хочешь? - перевел тему заместитель главного кромника.
   - Да, в принципе я посмотрел всё, что хотел, - сказал Мольх, - Но ещё с удовольствием ознакомлюсь с законами Верузии,
   - Разве это как-то поможет делу? - удивился Бартольд.
   - Это личный мотив, - пояснил Панкурт, - Недавно нас с моим... с моим... да неважно... остановили стражники подозрительного вида, когда мы ехали на телеге.
   - С полосатыми ножнами что ли?
   - Да, они самые. Даже вы оба взятые - эталон вежливости по сравнению с ними.
   - Так это ДПС, дорожно-патрульные стражники. Их ещё прапрадед Гинеуса учредил. Ими, кстати, наследник престола командует, - игнорируя колкость, ответил кромник.
   Бартольд выудил из шкафа массивный фолиант.
   - Это наш свод законов. Про ДПС то ли пятый, то ли пятнадцатый раздел, точно не помню. Я пешком всегда хожу, ибо это для здоровья полезно, так что в суть этих патрульно-дорожных я не вникал.
   - А не опасно кромнику пешком после службы ходить? Все-таки такая должность подразумевает немало врагов, - спросил Мольх.
   - Ну а меч на что? Для красоты что ли? - хохотнул Бартольд.
   - Ты не подумай, только, что я беспокоюсь за тебя или что-то в этом роде. Плевать мне на тебя, и на твоего начальника жирного.
   - Взаимно, - сладенько улыбнулся Бартольд.
   На корешке фолианта красовалась плаха, маска палача и две перекрещённые алебарды. Надпись гласила, что это "Свод неукоснительных к исполнению законов Верузуии, издание сто четвёртое, дополненное".
   - Часто у вас законы меняются, - неодобрительно покачал головой сыскарь.
   - Каждый князь норовит свои законы придумать, - согласился кромник, - ты наш налоговый кодекс ещё не видел, там количество изданий за пятую сотню перевалило.
   - Да уж, - хмыкнул Панкурт, - в Гардарии свод законов неизменен вот уже три века.
   - У каждого свои недостатки, - улыбнулся Бартольд.
   - Но не каждый так старательно их демонстрирует.
   Сыскарь наугад открыл фолиант примерно посередине и попал на параграф, описывающий запрещённые к производству и продаже на территории Верузии эликсиры. Здесь, как и в Гардарии, были запрещены эмульсии на основе человеческой крови, строжайшим образом наказывалось употребление снадобий, в составе которых использовалась плацента, почему-то не рекомендовались к использованию, однако никак не наказывалось, использование мази для роста волос. За продажу и употребление эликсира для увеличения органики полагалось битье плетьми, а в скобках был указан состав этого снадобья, после прочтения которого сыскаря чуть не стошнило. Строка с составом почему-то была подчеркнута гусиным пером. Также под запретом были микстуры, содержащие человеческие выделения, интересно, и кому бы пришло в голову употреблять эту гадость. Повешением закончилась бы попытка сотворить вытяжку из остатков эксгумированного трупа, а тому, кто пытался изготовить пилюли из костного мозга, грозило, как минимум усекновение головы, а в зависимости от количества и четвертование. Строжайше воспрещалась частная торговля некоторыми популярными в Гардарии специями, видимо, это было прерогативой государства.
   Мольх потянул себя за мочку уха и устало взглянул на Бартольда. Тот, облокотившись на подоконник, со скучающим видом разглядывал улицу.
   Раздел, посвященный ДПС, Мольх пробежал по диагонали: количество параграфов с запрещениями, рекомендациями, предписаниями и санкциями поражало воображение. А от размеров штрафов даже шевельнулись волосы на голове. Либо такая строгость законов нивелировалась необязательностью их исполнения, либо в Верузии буйно цвела коррупция.
   Взял другой фолиант под заголовком "Свод уголовных законов Верузии", снова открыл наугад:
   "Умышленное причинение вреда здоровью.
      -- Кто вырвет другому руку, ногу, глаз или нос, платит 100 толлеров. Если рука, нога, нос или глаз ещё висит на коже, то 65 толлеров.
      -- Оторвавший большой палец платит 50 толлеров. Если палец остается висящим, то 30 толлеров.
      -- Кто оторвет указательный палец (он необходим для стрельбы из лука), платит 35 толлеров, за другой палец - 30 толлеров.
      -- Если оторвет два пальца вместе - 35 толлеров, а три пальца - 50 толлеров".
   Мольх захлопнул книгу как можно громче, привлекая внимание Бартольда. Пора было искать другие улики.
   - Я закончил.
   - Одно дело делаем, - всплеснул кромник руками.
   Тем временем вернулся Бордул, зашедшись в трясучке от ярости.
   - А скажите мне, что сами-то думаете об этом инциденте с Тестверой?
   - Таких случаев ещё не было, - сказал как-то слишком спокойно Бартольд.
   Бордул перевёл дух и решил подыграть:
   - Это очень сильное колдунство, господин главный кромник! Вдруг придётся идти на попятную и играть по чужим правилам? Страшно подумать.
   - Правильно надо говорить "колдовство". Мы всё-таки в городе. Колдунство - это так у вас в деревне, наверное, говорят, - издевался Мольх над Бордулом, - ладно, ясно, что толку от вас, как от козла молока. Можете не провожать, дорогу найду сам.
   Обратился к другому:
   - Знаешь Бартольд. С не меньшим удовольствием я бы посмотрел, как корчишься на дыбе ты...
   - Зря ты так. У нас благие намерения, - сладким голосом сказал Бартольд.
   - Благими намерениями оправдываются низкие деяния, ложь и клевета.
   От души пнул дверь ногой и вышел, не оборачиваясь на вопли ярости со стороны Бордула.

***

  
   На исследование подземных ходов Гинеус отобрал пять самых толковых стражников из личной гвардии, которым было наказано взять по факелу и внимательно осмотреть подвалы под замком с надлежащей тщательностью. Князь никак не мог успокоиться, что отец скрыл сам факт существования подземелий от него, рассказав, однако, внукам. Со стражей вызвался идти и окончательно очухавшийся от обморока Блоднек, чем вызвал новую партию язвительных колкостей от Ровида относительно бесстрашия княжича. Пройдя в комнату Сурдана, он без труда нашёл потайной рычаг и открыл проход. В лицо дохнуло спёртым, тяжёлым воздухом. Спустился по лестнице, за ним последовали гвардейцы.
   Условились поворачивать всё время направо, чтобы осмотреть любые закоулки. Теперь, когда тьму разгоняли целых шесть факелов, Блоднек с удивлением обнаружил, что ответвлений и поворотов гораздо больше, чем он видел в первый раз. Причём многие из них находились на уровне в метр-полтора от пола. Потолки кое-где были подпёрты брёвнами. Кладка выглядела крепкой, известняк порыжел от времени. С потолка местами свисали чёрные нити, похожие на паучьи сети. Двух людей отрядили сбегать за приставной лестницей, а пока те выполняли поручение, оставшиеся стражники и княжич расположились у стены.
  -- Простите, княжич, а что мы вообще ищем? - учтиво спросил командир группы, - Нам так и не поставили задачу. Князь сказал просто осмотреть подвалы.
  -- Вот и осматривайте, раз папа сказал. Что-то найдём - узнаем, - ответил Блоднек, и сам толком не понимая, что тут можно найти кроме крыс, плесени и слизняков.
  -- Ну, как скажете, княжич, - с лёгким разочарованием в голосе произнёс собеседник, - Хоть из какого материала то, что нужно найти?
  -- Просто ищите, - отмахнулся Блоднек с недовольным видом.
   Наконец, прибежали стражники, таща на себе приставную лестницу. Залезли в первый боковой тоннель, который оказался чуть уже основного, но всё такой же мрачный, с запахом плесени и сырости. Заканчивался он тупиком. Осмотр никаких результатов не дал.
   Примерно через час после обхода, под жалобные причитания Блоднека, от которых у всех начали вянуть уши, группа наткнулась на очередной тупик. Один из стражников, поднял факел над головой и обнаружил ржавые скобы в стене.
  -- Эй! Тут лестница.
  -- Заберись наверх, посмотри, что там, - ответил старшина.
   Стражник, изловчившись взять факел в зубы, забрался под потолок и снова крикнул:
  -- Люк на замке! Больше ничего.
  -- Наверное, выход на поверхность. Ладно, слезай, дальше пойдём!
   Прошли ещё три поворота, два из которых заканчивались наглухо закрытыми железными дверями. Открыть их не получалось, всё проржавело насквозь. А вот третья дверь поддалась усилиям пятерых крепких мужчин и, неприятно заскрежетав, открылась.
  -- Ну что, что там? - промямлил Блоднек из-за спин стражников.
   Факелы выхватили из темноты сооружение из бело-серых труб. Раздались многочисленные крысиные писки и убегающие маленькие силуэты. Приблизившись, стражники остановились, как вкопанные, изучая конструкцию.
  -- Командир, кажись это... из костей что ли?
   Перед ними стоял орган, в разных частях которого виднелись ещё не до конца обглоданные грызунами ошмётки мяса.
  -- Эге, командир, посмотри, какая гадость! А кости-то человеческие!
  -- Дайте, дайте мне посмотреть, - дрожавшим голосом произнёс Блоднек, - Я должен это видеть, иначе сойду с ума от неизвестности!
   Стражники молча раздвинулись, освобождая проход. Блоднек с вытаращенными глазами уставился на орган, неосторожно приблизившись слишком близко к инструменту. Между труб выползла крыса и злобно заверещала, выставив наружу свои острые зубы.
   - А-а-а!.. - Раздался тонкий, почти детский, крик и шлепок грузного тела об земляной пол.
   Стражники переглянулись. Командир с досады сплюнул на пол:
   - Грузите его на лестницу, возвращаемся к выходу.
   Путь назад занял ещё час. Группа чуть не потерялась в многочисленных ходах. Хорошо, что они были не такие длинные и часто заканчивались тупиками или закрытыми наглухо дверями. Блоднека положили на лестницу, четыре солдата несли его, как тушу барана на вертеле, негромко бранясь. Командир шёл спереди и не вмешивался. Видимо, был вполне солидарен со своими подчинёнными.
   Наконец, показались ступеньки наверх. В пыльной комнате Сурдана их уже ждали Ровид, Гинуес, Кадрош и вернувшийся из архива Мольх.
  -- Мы нашли странную вещь, князь. Доказательство, - отрапортовал командир.
  -- Это что ли доказательство? - не дав ответить Гинеусу, указал на тушу княжича Ровид, - Да, весомое доказательство. Не меньше центнера. Доказательство того, что я свою дочь за этого недоумка теперь в жизни не отдам!
  -- Извините, а что за вещь? - вкрадчиво спросил Кадрош.
  -- Э, возможно, это звучит необычно, но в одной комнате мы нашли орган, сделанный из человеческих костей. Кости совсем свежие.
  -- Охренеть! - прорычал Ровид, - Что нам ещё не хватает для полного счастья? Моего сыскаря чуть не повесили, дочь превратилась в жабу, под замком - склад свежих человеческих костей! Гинеус, что за тёмные дела тут творятся?
  -- Я, я не знаю, Ровид, - опешил от услышанного Гинеус, - Я и про подвал-то до сегодняшнего дня не знал. Я вообще последний узнаю всё, что происходит в этом замке! - гневно потряс кулаками над головой. Потом побелел, изменился в лице, отошёл к стене и начал лихорадочно её гладить, причитая "Не может быть, не может быть!".
  -- Что с тобой, Гинеус? Ты в порядке? - спросил король.
  -- Ничего, Ровид, - еле выдавил князь, - Пытаюсь собраться с мыслями.
  -- А потом княжич потерял сознание, и пришлось тащить его обратно. Мы не до конца всё исследовали, - продолжил старший группы.
  -- Слава нашла своего героя, - съязвил Ровид, и обратился к Гинеусу: - Князь, а может поместить его в покои от греха подальше и приставить охрану? Пусть его поят-кормят и развлекают страшными историями, лишь бы не совал свой нос во все дыры? От него и так одни неприятности.
   Гинеус состроил недовольную мину на лице, всё-таки это его сын. Но про себя отметил, что где-то король прав.
  -- Пожалуй, так и сделаем, Ровид, - как-то отрешённо ответил князь, - Охрана, отнесите его в комнату и уложите в кровать.
  -- Сделаем, князь, - ответил командир.
  -- Ну, Мольх, что думаешь предпринять? - обратился к сыскарю Ровид, когда закрылась дверь за последним стражником.
  -- Ваше величество, мне придётся лично туда спуститься, чтобы увидеть подземелье своими глазами.
  -- Что ж, спускайся. Делай всё, что считаешь нужным, но найди способ расколдовать мою дочь! - смахнул скупую мужскую слезу.
  -- Отец, я пойду с Панкуртом! - неожиданно вставил Кадрош, - Вдруг ему потребуется помощь. Одному опасно ходить по таким местам.
  -- Сын, а как же голова? Лекари запретили... - начал Гинеус.
  -- Пустяки, отец, она давно уже меня не беспокоит! - отмахнулся Кадрош.
   Мольх встретился взглядом с княжичем и удовлетворённо кивнул. Молодые люди взяли по факелу, огниву и, осторожно смотря под ноги, начали спускаться по лестнице. Кадрош уже не слышал, как, приобняв Гинеуса, Ровид сказал:
  -- В который раз убеждаюсь, что Кадрош - славный парень. Третья попытка удалась! Если Праматерь даст мне возможность увидеть дочь в человеческом облике, я хочу, чтобы её мужем был именно он.
  
   - Кадрош, - обратился к княжичу Мольх, когда они дошли до первого поворота.
   - Да, Панкурт.
   - Голова болит? Ну... Честно, не знаю, что на меня нашло. Как что-то такое напало, поглотило и руководило всеми моими действиями, - покрутил указательным пальцем у виска, - Я уже и не надеялся, что выживу после всего, что было.
   - Уже прошла. Да ладно, граф. Но ты бы видел себя, когда выскочил на сцену и полез на меня. До сих пор поражаюсь, как ты пробился сквозь отборных стражников. Твой случай, того гляди, войдёт в пособия по охране государственных лиц, - рассмеялся.
   - Только этого мне не хватало, чтобы на моём примере стражу обучали отражать покушения на князей, - скривился сыскарь.
   - Да и забудем об этом. Тебе тоже досталось изрядно. Кстати, смотри, нам, кажется, направо. Сколько же тут крыс! И как только мой нерадивый братец тут шастал?
   - Ты кого имеешь в виду? - спросил Мольх.
   - Блоднека, конечно. Но и Сурдан тут любил ошиваться в детстве. Его дед постоянно водил в эти подземелья, что-то показывал, рассказывал. Я потом спрашивал Сурдана, ну, когда он ещё при княжеском дворе был, чему, мол, тебя дед-то учит? А он как из подвала вернётся, глаза огнём горят, щёки красные. Только отмахивался и вечно бормотал себе под нос что-то про террор, массовые казни, пытки. Часто повторял без повода: "Насилие необходимо и полезно!", "Интеллигенция - не цвет народа, а говно". Суровый был дедушка. Шапку вовремя не снимешь, не так поклонишься, - всё, минимум пять десятков ударов плетью назначает и в ссылку на галеры. Если одежда на прислуге неправильно сидела, то её просто гвоздями приколачивали прямо к костям. Но порядок был, этого не отнять. На центральной площади города стояла огромная золотая чаша с водой, и каждый желающий мог напиться. Так вот, она стояла годами, и ни у кого даже мысли не было её украсть!
   - А твой отец?
   - Не понял. Что отец?
   - Он как-то пытался противодействовать этому воспитанию? Всё-таки такие вещи ребёнку рассказывать... - покачал головой Мольх.
   - А, конечно пытался. Но у деда рука была тяжёлая.
   За разговорами дошли до следующего поворота, где виднелась тряпка.
   - А вот и первый ориентир! - обрадовался Кадрош, - Ну-ка давай посветим.
   - Интересно, откуда эта тряпочка? - удивлённо спросил Мольх.
   - Наверное, стражники повороты метили, - ответил княжич, - Или мой братец.
   Факелы выхватили очередной коридор неправильной формы. Всё та же плесень и грибки. Двинулись дальше, отпихивая ногами особо наглых крыс. Кадрош продолжил рассказ:
- Так вот, однажды нашёлся безумец, укравший ту чашу. Его взяли дома с поличным, и чашу там же нашли. Ох, дед лютовал. Приказал поставить большой чан с уксусом, напоить вора каким-то дурманом, чтобы сразу не окочурился. Потом часов десять окуривали его едким дымом, чтобы кожа слезла, и медленно опустили в этот чан. Три дня, говорят, вопил, пока не помер. Дед всё ругался потом, что быстро очень умер. А уж как любил он проверять своих сеньоров! Просто бредил этим!
   - И как он их проверял? - поинтересовался сыщик.
   - Всякие ситуации подстраивал и смотрел, как они себя ведут. Если обманывали - казнил немилосердно. Но если выдерживали испытание - обычно больше не приставал. К примеру, попросил в долг у одного сеньора триста монет, а через несколько дней вернул их и положил одну сверху. Через несколько часов прискакал запыхавшийся сеньор в замок и приносит ему эту монетку, мол, вы мне лишнее вернули, князь. Так он похвалил его за честность и триста монет подарил. Тот отказывался, отнекивался, но дед настоял со словами "Ещё раз молодец! Если бы сразу деньги взял - я бы тебе руки-ноги отрубил и на кол посадил". А с пленными, знаешь, что творил?
   - Да откуда же? - усмехнулся Мольх.
   - Мне отец рассказывал, что когда какой-нибудь важный гость приезжал погостить, то накрывали на стол на заднем дворе замка, на огороженную площадку выпускали несколько просмоленных человек и поджигали, предварительно оторвав языки, чтобы не кричали. Так и трапезничали, пока пленные живыми факелами бегали. Ставки делали, кто крепче всех окажется и последний перестанет двигаться.
   - Да, лютовал твой дед, ничего не скажешь, - подивился сыскарь.
   - Это всё так, повседневность. А вот настоящую ярость у него вызывали торговцы запрещёнными веществами.
   - Ого! А это ещё что?
   - Давай передохнём, Панкурт, - оба присели на выступ из стены, - Однажды тайные службы моего деда перехватили крупную партию странных пузырьков. Провели тщательное следствие, и выяснилось, что на территорию Верузии пытались провезти запрещённые снадобья.
   - А что это были за снадобья?
   - О, это были эликсиры роста. В мире достаточно людей, которые неудовлетворены своими... м-м-м... как бы выразиться... В общем, в постели... И это снадобье увеличивает... Ну, ты понял?
   - Понял! - расхохотался сыщик.
   - Вот оно и помогает им. Правда, временно, и в половине случаев с не очень хорошими последствиями. Если не везёт, то человек медленно умирает, превращаясь в гниющий труп. Но сначала у него отваливается нос. А если сдобрить ими продукты или животных, они тоже увеличиваются в размерах, но эффект от их употребления может быть так же непредсказуемым, но люди за риск готовы платить огромные деньги, и это варево пользуется огромной популярностью. Так вот, тайные службы арестовали всю цепочку поставки, подвергли нечеловеческим пыткам и впоследствии медленно казнили сажанием на кол, не давая много дней помереть. Эликсиры сожгли, ясное дело. Но с его смертью поставки, надо полагать, возбновились. Правда, отец и пытается остановить этот вал, но больше грозится, к сожалению.
   За повествованием дошли до первой двери. Подёргали, она оказалась заперта.
   - Не поддаётся, - подытожил сыскарь, - Закрыта намертво. Вряд ли ей пользовались последние десять-пятнадцать лет.
   - Тогда возвращаемся и исследуем следующий поворот.
   - А что дальше случилось с твоим старшим братом? - спросил граф.
   - С Сурданом-то? Говорят, однажды услышал органную музыку каких-то заезжих артистов, и в голове у него что-то окончательно сдвинулось. Так ему понравилась эта музыка, что он стал просить деда убить их, а инструмент отобрать. Но те артисты были из Сансэдара, а с ними дед при всей его злобности враждовать не рискнул. Через короткое время помер он. На похоронах народу было передавлено! Тьма тьмущая. Потом траур объявили на неделю. По деду, разумеется, а не по передавленным. Кто не плакал - того прямиком в котёл с кипящей водой. Лекари сказали, что желчный пузырь у дедушки лопнул. Сурдан очень переживал, а потом не знаю, что ему в голову стукнуло, но решил он сам сделать орган. Кричал, что будет сочинять музыку и посвящать её любимому деду.
   - Княжич, смотри! - прервал рассказ Мольх, - Кажется, в конце коридора приоткрытая дверь.
   Осторожно подошли. Дверь действительно была приоткрыта. А к ней была приколочена ещё одна тряпочка. Открыли пошире и попали в комнату, где стоял орган из костей, о котором упоминали стражники.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! - произнёс от удивления Мольх. Провёл факелом, отпугивая крыс, пожирающих свисающие с костей остатки мяса, - Много чего видел, но такое!..
   - Однако, инструмент... Высотой метра три будет, - протянул Кадрош, освещая разные участки органа, - И кости действительно человеческие и не истлевшие. А это значит... - побледнел.
   - Значит, что Сурдан сюда наведывается? - шёпотом спросил Мольх.
   - Но это невероятно! О нём уже много лет нет никаких упоминаний. Да и умер он наверняка в изгнании.
   - В изгнании? - поднял брови вверх сыщик, - Кадрош, расскажи-ка мне об этом поподробнее. Это может быть очень важно.
   - Хорошо. Так вот, отец сел на трон, а Сурдан всё никак не унимался насчёт своих органов. Целыми днями пропадал то в кузнице, то с любыми заехавшими в гости музыкантами общался часами, что их потом приходилось отпаивать успокаивающими отварами. Кто-то нарисовал ему чертёж органа, который он хранил пуще ока. Наделал копий сто и рассовал по всему замку. Наверняка, половина до сих пор где-то спрятана. Потом стал какие-то трубы таскать, доски, кузнеца довёл до умопомешательства. Целыми днями что-то мастерил у себя в комнате, инструментов туда натаскал всяких. Отец чего только с ним не делал - и самых лучших лекарей вызывал, и сам беседовал, и порол. Даже однажды велел на цепь посадить и лечить ледяной водой и коровьими лепёшками, но всё без толку. "Я, - кричал, - нашёл смысл всей своей жизни!".
   Панкурт внимательно слушал княжича, не забывая осматривать эту чудовищную конструкцию. По его расчётам на сооружение ушло костей не менее чем с полсотни человек.
   - Так вот, мастерил он свой инструмент целыми днями и ночами. Наконец, сделал и начал играть. Замучил всех. Отец отселил его в самую дальнюю комнату на третьем этаже, чтобы его никто не слышал. Потом нашептал ему кто, или приснилось, что самый чистый и кристальный звук получается, если трубы сделать из человеческих костей. Стал пропадать по ночам. Говорил, что вдохновения для песен ищет, эстетикой ночи проникается. Отец ругался-ругался да и махнул на него рукой. А однажды поймали его на погосте, когда он очередную могилу разрыл и костями мешок набивал. Еле-еле сбежал тогда. По народу новость моментально распространилась, и к утру у замка было, наверное, полгорода. Отец, конечно, не поверил сначала. Велел обыскать его комнату, а там костей в тайниках было запрятано - целый воз вывезли. Хотел было отрубить ему голову сгоряча, да одумался и решил просто выгнать, лишив титула. Людей еле-еле успокоили, выдав им дармовое угощение, выпивку и пригласив жонглёров и танцовщиц.
   Сыскарь внимательно слушал княжича, покачивая головой от удивления.
   - Бывает же такое. Слушай, Кадрош, а с тех пор о нём ничего не слышно?
   - Вообще ничего. Даже неизвестно, жив ли он. Отец отрёкся от него и проклял имя сына.
   - Да уж, история. Ну что, тут мы ничего больше не найдём, надо продвигаться дальше. Уже час с лишним ходим тут, не меньше.
   Пошли дальше.
   - Охрана вроде сказала, что дальше этого места не ходила. Значит, тут они ещё не были. Смотри, какой-то лаз.
   Мольх подошёл, посветил на вытянутой руке и сказал:
   - Ещё один ориентир. Давай-ка, Кадрош, садись ко мне на плечи и лезь туда. Потом поможешь мне.
   Лаз был невысоким и узким, во весь рост выпрямиться не представлялось возможным. Приходилось идти друг за другом в согнутом положении. Пройдя метров сто, коридор резко расширился, что можно было выпрямиться и идти рядом. Оканчивался он крутыми ступеньками наверх. Отодвинув Кадроша, Мольх проверил их на прочность, осторожно ступил, светя перед собой, и пошёл наверх.
   Путь занял примерно сто ступенек, после чего перед молодыми людьми выросла полукруглая деревянная дверь, смазанная чем-то вязким.
   - Масло, - понюхал сыщик, содрав очередной кусок материи.
   - Наверное, от гниения, - предположил княжич.
   - А замок-то не ржавый. Им пользовались, посмотри!
   - Ну-ка... Действительно. И ручка отполированная.
   - Попробуем её открыть, - решил сыщик, потянул на себя, - Без толку.
   Мольх осмотрел дверь снова. Обыкновенный, стандартный замок с незамысловатой скважиной. Похлопал по карманам.
   - Эх, нам бы железку какую-нибудь.
   - Замок открыть? - спросил Кадрош.
   - Да, - Мольх завертелся, освещая пол в надежде найти что-то твёрдое.
   - Это пойдёт? - откинул полу плаща, вытащил нож из ножен и протянул Мольху.
   - То, что надо! - принял клинок и стал ковыряться в замке, пока княжич принял второй факел и подсвечивал. Через минуту что-то щёлкнуло, и дверь заскрипела.
   - Молодец, граф! Где ты такому научился? - восхищённо спросил Кадрош.
   - А, пустяки! Я всё-таки сыщик и общался с разными людьми. Один осуждённый взломщик научил паре фокусов с открыванием замков, - ответил, возвращая нож.
   Открыв дверь, люди вышли в небольшой тоннель, по которому опять пришлось идти скрюченными. Затем потолок стал ещё ниже, и пришлось снова ползти на карачках. Наконец-то вышли на поверхность.
   Заросли опутали дыру со всех сторон. Продрались сквозь них, вышли на небольшой пятачок, закрытый со всех сторон, и огляделись.
   На облачном небе не горело ни одной звезды.
   - Маленький лесок что ли, - протянул Кадрош.
   - Смотри, плита. Кажется, раньше она закрывала этот выход. Давай-ка притушим факелы, - предложил Мольх, - не хочется приманить недоброжелателей.
   Затушили огонь, погрузившись в темень. Попытались хоть что-то рассмотреть, неожиданно выползла Луна, тускло освещая землю.
   - Почти полная, - оценил Мольх.
   - Смотри, Панкурт, вон замок! - показал пальцем Кадрош.
   Действительно, метрах в трёхстах виднелся замок, освещаемый лунным светом.
   - Красота какая! - забыв о цели похода, сказал Мольх. Кадрош задумался, почесал затылок и что-то стал прикидывать.
   - Мы на небольшом холме к северу от замка, - прикинул он, - Раз тот донжон справа, то юг там, всё правильно. А сзади нас есть речка Стерха, которая проходит через весь город. Всё сходится, Панкурт.
   - И что нам это даёт? - спросил сыскарь, хотя уже знал примерный ответ.
   - Как что? Если предположить, что надо заколдовать принцессу, то нет ничего лучше, чем подплыть на лодке к холму под покровом ночи, забраться на него, открыть дверь и пройти по подвалам в комнату Тестверы. Проделать такой же путь обратно и скрыться.
   Сыщик задумался, оттянув мочку уха.
   - В этом что-то есть. Слушай, а куда ведёт речка?
   - Если плыть туда, - показал на восток, - То скоро она сделает крутой изгиб и потечёт на юг. А там и до моря недалеко. Насчёт обратного пути даже и не знаю. Наверное, до самого Сансэдара.
   - Ясно, княжич. Скажи, у речки кто-то живёт? Или, может, рыбаки занимаются промыслом?
   - Этого я не знаю, - пожал плечами Кадрош.
   - Ладно, выясним, когда будет светло. Нам тут делать, похоже, больше нечего. Пойдём обратно что ли? Огниво не потерял?
   Когда подошли к двери, зажгли факелы. Мольх попросил Кадроша подержать его факел, наклонился, чтобы стряхнуть грязь со штанин и замер.
   - А это ещё что такое? Посвети-ка сюда! Нет, левее, мне под ноги. Смотри, чего я нашёл! - поднёс к глазам какой-то кругляш.
   - Дай посмотреть, Панкурт, - вернул оба факела, внимательно изучил, счистив грязь, - Смотри, это заклёпка. На обороте гравировка "ГК". Ксандо!
   - Что Ксандо? - не понял Мольх.
   - Понимаешь, - судорожно застрочил княжич, - У нас в замке есть неписаное правило, формальность, что на пуговицы, заклёпки, одежду, оружие и прочую дребедень, которая изготавливается в нашей кузнице, наносится титул и первая руна имени обладателя. Иногда это помогает установить владельца вещи, если она потеряна. Смотри, у меня на оружии тоже гравировка есть - "КК", - продемонстрировал нож, - То есть, княжич Кадрош. У отца, соответственно, КГ. У Блондека - КБ. А эта заклёпка принадлежит глашатаю Ксандо. Таких сочетаний букв в замке точно нет.
   - Это не тот ли самый герольд, который распинался на публику, когда меня чуть не повесили?
   - Да, он самый. Любимец отца, кстати. За словом в карман никогда не полезет, выкручивается из любых споров, и демагог жуткий. Но что его заклёпка делает здесь?
   - Выходит, он сообщник злоумышленников, заколдовавших принцессу?
   - Я не понимаю одного, Панкурт, как он узнал про этот ход? Кроме нас троих братьев и деда никто о нём не знал. Всех рабочих, которые рыли подземелья, он потом перебил, объявив их шпионами и изменниками.
   - Тогда, если связать орган и заклёпку, получается, что Сурдан и Ксандо работали в паре? Одного не понимаю, зачем Сурдану, если он жив, и это был вообще он, тащить в подвал сию ужасную конструкцию? Да и какой интерес у Ксандо, если он действительно причастен? - разговаривал сам с собой сыщик.
   - Ксандо... Сурдан... Обожди, Мольх, слишком много информации. Дай подумать.
   - А зачем вообще ставить эти инициалы куда-либо?
   - Опять дед мой это придумал. Во-первых, чтобы каждый пользовался только своими вещами. Попробуй возьми что-то чужое или потеряй своё - враз на щибеницу поволокут. Любил он порядок во всём. Во-вторых, это был своеобразный знак качества. Вещи, снабжённые инициалами, просто не имели права портиться, - улыбнулся Кадрош, - Ему предлагали десятки вариантов, но он всё отверг. Помню, даже совсем странные предлагали: пятиугольник, а в нём фигурка, похожая на человечка с расставленными руками. В итоге остановились на буквах.
   - Интересно. Слушай, я хотел бы задать тебе ещё пару вопросов, пока мы возвращаемся назад. Думать будем утром, я еле на ногах стою. Да и тебя шатает. Так нельзя, надо и отдохнуть. Может быть, по стаканчику рубинового винишка хлопнем, а?
   - Можно. Но заметь, не я это предложил! - подмигнул Кадрош.
   - Тогда вперёд! - толкнул дверь Мольх.
   - А запирать как будем? - спросил Кадрош.
   - Твою гвардию! Об этом-то и не подумал. Нет, точно пора отдыхать. Сейчас схожу на улицу, принесу какую-нибудь палку, вобьём клин. Одолжи-ка снова свой нож...
  

***

  
   - Никогда мне не нравились все эти княжеские порядки. С одной стороны, всё у тебя есть: уют, изысканная еда, слуги выполняют любые твои прихоти. Но это такая скука! Учиться - отдельно. Этикет - соблюдать. Гулять, где захочется, нельзя. Повсюду за тобой ходят стражники. Салфетки туда, скатерть сюда. Да "извините", да "спасибо". Ешь и пей строго в определённой последовательности. Всё, как на параде! А чтобы так, по-настоящему, это нет. Что за жизнь? Живи и постоянно страшись, что какой-нибудь ненормальный метнёт в тебя болт. Ну, или сыщик кифару об голову разобьёт! - рассмеялся заливистым смехом княжич, - И без конца участвуй во всех этих унылых пирушках. Нет, твой-то король - настоящий мужчина, с ним не скучно, но это такая редкость.
   Мольх внимательно слушал княжича, не забывая смотреть по сторонам в поисках чего-нибудь примечательного. "Какая тут интересная огненно-рыжая глина, ничего подобного я ещё не наблюдал" - подметил он эту деталь.
   - Как же я порой завидую простолюдинам, - словоохотливо продолжал говорить Кадрош, - Да, живут небогато, но разве в деньгах счастье? Ведь может же человек хоть и быть бедным, но счастливым? Вот и решил я от тоски научиться играть на каком-нибудь струнном инструменте, это уже потом было, когда отец Сурдана выгнал. Лютни попробовал, кифары, арфы, гусли, но больше всего понравилась кифара. Звук у неё сочный, ритмичный. Отец-то как узнал, что в замке ещё один музыкант завёлся - так облысел от злости. Я ему объяснял, что надоели мне все эти порядки, что хочу вольницы и свободы, так он потом рвал и метал по всему замку. "Не княжеский замок у меня, а какой-то рассадник своеволия! Распустились совсем!" - орал он тогда. Но потом отошёл малость, договорились мы, что я наш род не позорю, ночую в замке, хожу с небольшой отборной группой стражников. А в остальном, говорит, делай, что хочешь. Репетитора выписали, научил он меня всем премудростям игры, и решил я, что буду писать и петь песни для народа.
   Мольх кивал головой, благоразумно молчал и решил не лезть с княжичем в спор. "Парень-то в принципе неплохой, открытый, хоть и со своими загибами", - подумал сыскарь.
   - От поклонников отбоя, небось, нет? - улыбнулся собеседник.
   - Да так, изредка одолевают. Я вообще-то прошу охрану особо не усердствовать, но они всё-таки больше отцу подчинены, а уж потом мне. А теперь вообще не знаю, как выйду на улицу после того, как ты меня приложил.
   - Я...
   - Да ладно, забыли, - отмахнулся Кадрош.
   - Скажи ещё вот что мне, княжич, раз зашла такая тема. Правда, что твоя гвардия, которая сопровождает концерты, набрана из бывших преступников?
   Кадрош замер, как вкопанный, удивлённо посмотрел на Мольха расширившимися глазами и ответил:
   - Что ты такое говоришь?! Да каждый из них проходит по десять проверок, прежде чем поступить к нам на службу. Если хоть малейшее подозрение в благонадёжности - в замок ход закрыт навсегда!
   - И кифару тебе не альбиэльские мастера делали?
   - Панкурт, откуда берётся весь этот бред? Инструмент наши столяры делали, по специальному заказу.
   - Помучаю тебя ещё немного. Расскажи мне о Бордуле и Бартольде? Знакомство с ними как-то не вызвало во мне никаких тёплых чувств...
   - Да, я наслышан. Произошло какое-то недоразумение, - протянул Кадрош.
   "Не такое-то уж это и недоразумение, когда тебе в лицо говорят, что именно надо написать в признательной, пусть это даже и ложь!". Озвучивать это, однако, граф не стал.
   - Слушай, а не было ли недосдач в ведомстве Бордула или чего-то странного?
   - Что ты имеешь в виду? - удивление из голоса княжича на этот раз можно было черпать ковшами.
   - Ну, скажем... Огромная сумма денег тратится на очень странные вещи. Например, разумно ли тратить пару сотен гривен на пять возов семян, когда достаточно небольшого кулька?
   - Не понял тебя, Панкурт, - озадаченно нахмурил лоб Кадрош, - Ты, наверное, чего-то не так понял. Бордул и Бартольд у нас вне подозрений. Они столько раз доказывали преданность лично князю... Нет, ты что-то напутал, скорее всего. Они настоящие сыны Верузии, и их благонадёжность не вызывает вопросов.
   Так за разговорами прошёл остаток пути. Наконец, в конце одного из коридоров показалось пятно света и силуэты.
   - Эй, кто там? А, княжич Кадрош, граф Мольх? Прощу прощения, темно, не признали. Князь велел усилить охрану всех входов в подвал и вязать любого, кто попытается пробраться.
   - И нас тоже? - усмехнулся сыскарь, выходя за княжичем из лаза. Стражники вытянулись в струнку.
   - Нет. Конечно же, нет. Я неправильно выразился. Всех, кроме вас, господин. Князь приказал дождаться вас, а если не появитесь с рассветом - отправляться на поиски. И ещё велено передать вам, что король и князь удалились ко сну, но разрешили будить их в случае важных дел.
   - Ясно. Ну что ж, охраняйте. Панкурт, идём-ка на кухню и сделаем, что задумали, - подмигнул Кадрош. - А потом лично я посплю.
   - Да и мне несколько часов сна не помешают. А который вообще час?
   - Через два часа будет светать, - услужливо ответил стражник.
   Мольх вынул из-за пазухи собранные лоскуты, показал их гвардейцам и спросил:
   - И ещё вопрос. Кто из вас спускался в подвал? Ну, когда вытащили Блоднека.
   - Я спускался с группой, - ответил один из них.
   - Кто-то из вас развешивал эти тряпочки?
   - Никак нет, милсдарь. Просто шли по правой стенке. Это я точно помню.
   Сыщик потянул за мочку уха.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 8

   Шестнадцать толлеров сразу Земко не держал в руках с тех пор, как отвозил отцовские бочки в княжеский замок. Да и в тот раз было не больше пятнадцати. Не такая уж и большая, по столичным меркам, сумма казалась сейчас неискушенному юноше настоящим богатством.
   - Может все-таки в бордель? - подумал он, - В самый лучший, который возле дядюшкиной корчмы. Возьму сразу двоих шлюх. И плевать, что переплачу, зато похвастаюсь потом.
   Сын бондаря отсчитал четыре монеты. Подумав, добавил еще одну. Почесал голову.
   - Нет. Ну его этот бордель. Дорого.
   Два толлера звякнули и отправились обратно, в общую кучу.
   - На три толлера можно недурственно покутить, - начал уговаривать себя юноша, - С хорошей компанией. На пять - всего час удовольствия, а если не повезет, то за лечение можно заплатить и все десять. Лучше выпить!
   Земко встал и сунул три серебряных кружочка в башмак. Поискал глазами нужную половицу, поддел её ногтем и сунул в углубление оставшиеся монеты. Затер ногой. На башмаках налипло немало грязи. Теперь ни воры, если они вдруг решат ограбить лачугу бондаря, ни сам отец обнаружить тайник не смогут.
   В ремесленном квартале царило безлюдье. Напротив ткацкого цеха стояла бесхозная повозка с пегой лошадью. Изредка появлялись одинокие прохожие. Чуть дальше цеха сидели на ступеньках и скучали сыновья кузнеца: чернявый и смуглый, как житель империи Лавессидов, Фиц и младший, с длинными соломенного цвета волосами Додо. Братья были до того не похожи друг на друга, что ни у кого в квартале сомнений не оставалось: кузнец был родным отцом только одному из них, а может и вообще никому.
   - Эй, Фиц! - замахал старшему Земко.
   Оба брата лениво повернули головы.
   - Привет, Земко.
   - Я тут немного деньжат заимел, могу угостить.
   Фиц вальяжно сплюнул сквозь зубы.
   - И сколько там у тебя?
   - Три, - ответил Земко, растянув улыбку.
   - Три? - хором засмеялись братья, - Ты себя бы угостил на три. На кувшин пива не хватит.
   - Фиц, ты бы хоть спросил чего три.
   - И чего три? Гривня? - снова заржали братья.
   - Ну, гривни не гривни, а три полновесных толлера у меня есть, - продемонстрировал серебро сын бондаря.
   Додо сглотнул и осмотрелся по сторонам.
   - Грабанул кого-то что ли? - шепотом осведомился Фиц, - Или у папаши спёр?
   - Почему сразу грабанул, спёр? Потолковал по душам с графом одним из Гардарии, он мне их сам отдал.
   - Врёшь! Как это сам? - правая бровь Фица поползла вверх.
   - Короче, так дело было. Иду я домой, не трогаю никого. Смотрю, тело пьяное вдоль забора перемещается. Волосы такие до плеч, ну прям как у Додо. Кафтанчик такой модный, сапожки. Я ему: "Слышишь, а ты почему по кварталу нашему ремесленному в пьяном виде шастаешь?", а он мне: "Что-что?", а ему "Ты кого послал сейчас? Ты меня что ли послал?", а он такой полу кафтана приподнимает, а там меч, да такой дорогой, наверное, если такой меч продать, то и кузню вашу купить можно будет, и ещё пару коров в придачу. Ну, думаю я, братцы, сейчас начнёт на рожон лезть.
   Земко сделал паузу, с удовольствием посмотрел на открытые от удивления рты сыновей кузнеца и подивившись собственной фантазии продолжил.
   - А он на меч и внимания не обратил, по карманам похлопал и три монеты мне дал, и говорит: "Я здесь в первый раз. Мне, проблемы, молодой человек, не нужны, вот возьмите деньги, да и отпустите меня подобру-поздорову". А ему отвечаю: "Ладно, иди-ка отсюда побыстрее, на первый раз по незнанию прощаю".
   - Так получается, - протянул Додо, - Вся эта благородная знать мечи только для вида носит. А с оружием только стража и рыцари управляться могут.
   - Ну не знаю, этот из Гардарии был, - ответил Земко, подумав, - Может у них там порядки такие.
   - А ты откуда взял, что из Гардарии?
   - Дак весь Любец его знает. Это сыщик Ровида, его из петли вытянули, когда чуть не казнили на площади. Я с королевского сыскаря деньги снял, ребята!
   Фиц шумно высморкался и вытер нос рукавом.
   - Ну ты даёшь, Земко! Такое дело не обмыть никак нельзя, - восхищенно прогундосил старший, - пойдемте-ка в кузню, к папаше, он куда-то уехал, так что помещение в нашем распоряжении. Ты, Додо, на закусь чего-нить сваргань, лука там, сала и хлеба какого-нибудь, а ты, Земко, давай толлер, пойду самогонки куплю у сапожника. У него первостатейный первач, такой, что и в корчме на стол не ставят. Говорят, сам Гинеус тот самогон покупает. А хотя давай лучше два толлера!
  
  
  

***

  
   Этой дорогой бондарев сын ходил не раз, но сейчас она вела себя престранно: качалась, вздымалась вверх, то и дело извивалась, меняя направление. Земко схватился за стену одного из зданий перевести дух. Ночь была душной, воняло свиными кожами и мочой.
   - Что-то меня куда-то не туда занесло, - удивился парень, - цех кожевенный вообще на другом конце квартала. Вот это я напился, даже дорогу домой перепутал. Но Фицу завтра морду все равно набью, спустил три толлера на пойло, которым свиней поить стыдно.
   Земко сориентировался и предпринял попытку идти дальше. Дорога продолжила вести себя своенравно: резко повернула вправо, затем ушла из под ног, а затылок внезапно огрызнулся тупой болью.
   - Грабят, - подумал парень и закрыл голову руками, - Сейчас бить начнут, а у меня и денег-то нет.
   Ударов, однако, не последовало. Юноша изо всех сил пыжился повернуть голову, чтобы посмотреть на обидчика, но получалось это у него плохо. В ноздри ударил знакомый сладковатый запах свиного дерьма.
   - Да я ведь просто-напросто упал, - осенило парня.
   Земко сплюнул попавший в рот навоз и встал на четвереньки. Голова кружилась. Затылок саднил. Самогонка от старого сапожника делала попытки выбраться наружу. Сын бондаря огляделся и узнал старый склад. Выругался. Он снова пошел не той дорогой.
   Окно на втором этаже склада распахнулось.
   - Душно-то как. Не иначе завтра ливень будет, - раздалось сверху.
   - Точно, ажно портки прилипли, - прохрипел второй голос.
   Голос второго был Земко смутно знаком, а манера речи напомнила родственников по материнской линии, которые жили на северо-западе Верузии.
   - Выкладывай, что задумал, - снова прогудел первый.
   Собеседник высунулся из окна и посмотрел по сторонам.
   - Ещё кого-нибудь ждешь? - в голосе первого сквозило удивление.
   - Да вдруг этот крысёныш уже выследил нас и какую-нито крысу шпионить отправил, - объяснил второй.
   Земко отполз от кучи навоза, вжался в стену, и шепотом начал молить Праматерь, чтобы его не заметили.
   - Ну так может окно закрыть?
   - Да нет никого, кажись, - успокоился хриплый, - пусть проветрится. Кончать надо подлюку эту. Ты видел, как он все вынюхивает. Через день-другой на шибеницу пойдем.
   - Недооценили мы его, - посетовал первый.
   - Сразу кончать нужно было! Прямо в корчме, прямо в этой вшивой корчме, когда его Сарош науськал и он на княжича кинулся. Прямо там и кончать надо было!
   - Не скажи. Леший его знает, чем бы это повернулось!
   - Да всё равно, чего мудрить-то? Я же говорил ещё до его ареста! Надо по-простому все делать. По шее мечом и всё. Про нас никто не узнал бы. Ну, стражников со службы погнали бы за то, что на графа руку подняли. Кого-нито бы из них высекли. Десятнику, может, голову с плеч сняли или на шибеницу отволокли. Зато скандал какой! Какой скандал зато! Считай, правую руку Ровида какие-то хамы без суда и следствия алебардами посекли. Красота!
   - А если бы Гардария объявила войну Верузии?
   - Войну? За какого-то вшивого графа? За ищейку? Да не смеши меня! Скандал был бы что надо, но по таким поводам войну не объявляют. Вот свадьба точно не состоялась уж тогда. А там уж и толстяка была возможность кокнуть безо всякой опаски осложнить отношения с Ровидом.
   - Ищейка-то королевская. Вот Сансэдар раньше объявлял войны соседям, и по менее значительному поводу. Хотя насчет свадьбы ты прав. Точно бы отменили.
   Хриплый замолчал. У протрезвевшего Земко, как это часто бывает в подобных случаях, одновременно зачесались руки, ноги, нос и спина.
   - Слушай, ты вообще зачем меня сюда позвал? - раздражённо бросил первый собеседник, - я это всё и без тебя знаю!
   - Завтра самый подходящий случай, чтобы убить двух зайцев одним махом. Отравим и ищейку и жирдяя! Зараза. Надо было этого графа прямо в той корчме и травануть, как же не догадались?!
   - Что уж вспоминать. Так говоришь, двух зайцев одним махом?
   - Ага! Другого шанса у нас уже не будет. Этот вынюхиватель после неудачного покушения теперича осторожничает, подлюка. Но завтра, на торжественном ужине...
   - Закрой окно, лучше потом изойти, чем нас кто-нибудь подслушает! Кстати, арбалетчик из твоего Сароша никакой, мазила. Пусть лучше мозги пудрит, как тогда в корчме.
   - Нормальный стрелок, это ты зря... И зачем ты произнёс его имя!?
   - Да нет тут никого. Ладно, идём. Слава Верузии!
   - Слава Верузии! - оконная рама гулко хлопнула.
   Земко полежал немного, окончательно протрезвел и бросился в сторону княжеского замка. Юноша пролетел мимо собственного дома, мимо кузни, краем глаза заметив, что Фиц с Додо продолжают что-то пить, обежал вокруг столярной мастерской и припустил прямо. Растолкал по дороге компанию подгулявших прохожих и уже возле самого замка, совершенно запыхавшийся заметил, что потерял один башмак.
   Дремлющий у ворот стражник от крика Земко едва не выронил алебарду.
   - Срочное донесение Панкурту Мольху! - забарабанил обеими кулаками бондарев сын по воротам.
   - Ты чего орешь, щегол? - приоткрыв створку, рявкнул стражник. - А ну пошёл отсюда!
   - Разбудите графа Мольха. Срочно!
   - Ты напился что ли, малец? Иди проспись, пока уши не надрал! Как я его будить пойду среди ночи? Чтоб меня потом со службы поперли?
   - Это дело государственной важности, - выпучив глаза заорал Земко, - может, если ты его сейчас не разбудишь, то полетишь со службы, но если не разбудишь, то с плеч полетит твоя голова!
   Стражник замялся. Он служил у Гинеуса Первого Стального и у Гинеуса Второго Пархатого. Служил около двадцати лет, но за эти годы никому не приходило в голову просить его разбудить кого-нибудь в замке среди ночи.
   - Наглый ты какой. Государственной важности, говоришь? Как представить?
   - Земко. И передайте, что это очень важно!
   - Ладно, стой здесь, - бросил он юноше. - Но если по пустякам пришёл, я тебе...
   Второй, такой же заспанный стражник с неодобрением глянул в щель на Земко:
   - Смотри, если зря разбудил, пожалеешь!
   - Не зря, не зря! - спешно ответил Земко.
   Ждать пришлось недолго. За воротами слышались приглушённые разговоры: "Представился каким-то Земко. Говорит, что важное донесение для графа. Перегаром от него за километр несёт. На всякий случай стрелки на галерее в полной готовности. Может... Не надо?.. Да!.. Слушаюсь...", в щель снова посмотрели, после чего внешние ворота открылись. В грудь Земко смотрело несколько копий. Обыскали. Сверху расположились арбалетчики. Мольх имел растрепанный и не выспавшийся вид, в ночном колпаке и длинной рубахе до щиколоток
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Чего орёшь на весь замок? Пришел передать привет от Ягуры?
   - Милсдарь Мольх, милсдарь Мольх, вы прямо в самое яблочко попали, когда сказали давеча, что я вам еще пригожусь! - засиял, как новенький гривень, Земко.
   - Только я тебя обещал найти, а не ты меня. Ну и запах, - принюхался, - Ты чего, самогон пил и навозом заедал что ли?
   Стражники расхохотались, некоторые согнулись пополам.
   - Болт там со смеху случайно не пустите! Пальчик дёрнется - и нет человека!
   - Я такое услышал! Такое услышал! Информации на пять гривней, а может и больше.
   Сыскарь поперхнулся.
   - Ну, отойдём к той нише, в замок нельзя. Выкладывай информацию да побыстрее. А на сколько она тянет - это уж я сам решу. Может, и ни на что ещё.
   Земко, старательно изменяя голоса и активно жестикулируя начал пересказывать Мольху подслушанный разговор.
   Панкурт задумался.
   - Значит, у одного из них говор был особенный?
   - Именно, милсдарь! Именно! Плохо было слышно, но странный такой говор.
   - А второй?
   - Этот обычно говорил, но голос я бы точно узнал. У меня вообще память хорошая.
   - Точно хорошая? - не поверил сыскарь, - Ничего не упустил?
   - Да точно, говорю я вам, - перешёл на шёпот, - Как есть вас завтра отравить попытаются. Так и сказал "крыса гардарийского и жирдяя кончать завтра будем".
   - Так именно отравить или кончать?
   - Отравить, отравить! Это я уже сам...
   - Ты давай не сам, а слово-в-слово. А по именам они друг друга называли?
   - Не называли, шпионов вроде меня опасались, наверное, - довольно заключил Земко, - Хотя какое-то имя произнесли. Саруш что ли, или Сараш. Эх, жалко-то как, что они окошко закрыли. Я бы может ещё чего вынюхал.
   - Ну что ж! Молодец! Да, забыл спросить. А где дом-то тот?
   - Да, - неопределённо махнул Земко назад, - Там, на юге. Двухэтажный дом из бледно-жёлтого кирпича. Почти у самой речки. Недалеко от кожемяк. Там ещё сад вишнёвый недалеко.
   - Ясно. Если чего-нибудь узнаешь, или подслушаешь невзначай, стучи в ворота, не стесняйся. Стража будет предупреждена.
   Сыскарь похлопал бондарева сына по плечу и развернулся.
   - А деньги? - обиженно выдавил юноша.
   Идти за мешочком с деньгами в замок и возвращаться обратно Панкурту совершенно не хотелось.
   - Ох, голуба! - сокрушенно протянул сыскарь, обернувшись и для вида похлопав себя по карманам, - Клянусь честью вашего княжича Блоднека, мне заплатят жалованье только послезавтра. Самому за княжеский счет столоваться приходится.
   Земко едва не плакал.
   - Да не переживай! Сказано тебе послезавтра, значит послезавтра. А если то, что ты мне рассказал, окажется особо полезным для... впрочем, неважно, получишь премию сверху, - подмигнул Мольх. - И не болтай больше никому, что ты услышал. С этим строго! Стража, проводите его с миром.
   Расстроенный юноша постоял ещё немного, до последнего надеясь на лучшее, но Мольх направился в замок и даже не обернулся.
   Фиц с Додо распивали очередную бутылку, развалившись на крыльце прямо у отцовской кузни.
   - О, дружище, - заплетающимся языком пробубнил Фиц, - ты же, кажется, спать шел?
   Земко махнул рукой.
   - По делам пришлось мотаться. Бочки возил.
   - Ночью?
   - Тихо, - встрепенулся вдруг Додо, - идёт кто-то. Давайте-ка его ощипаем.
   Прохожий, судя по дорогому плащу, был явно из благородных, что для ремесленного квартала было редкостью, особенно в ночное время.
   - Земко, Земко, давай только я попробую, - умоляюще протянул Додо.
   Сомнений, что именно собирался попробовать младший сын кузнеца, у Земко не было, но бросать друзей не хотелось. "В конце концов нас трое. Отобьемся".
   - А если он не из Гардарии со своими порядками, - спросил Фиц, но брат его уже не слышал.
   - Слышишь, а ты почему по кварталу нашему ремесленному шастаешь? - стараясь говорить грозно, пошатываясь, подошел к незнакомцу Додо.
   Прохожий развернулся, оценивающе пробежался взглядом по троице и устало вздохнул. Приподнял полу плаща, продемонстрировав меч. На эфесе изумрудным глазом сверкнула искусно выкованная змейка.
   - Земко, ты только гляди, прямо как твой себя ведет, вот умора, - загоготал Додо, - эй ты, чего шастаешь, спрашиваю?
   - Ты меня спрашиваешь, хам? - аристократ говорил спокойно, с едва заметным удивлением.
   У Земко забегали мурашки, точно таким же голосом обладал собеседник хриплого на складе, где он подслушал разговор, о котором донес Мольху.
   - Ты кого послал сейчас? Ты меня что ли послал? - не унимался Додо.
   Внутренний голос, тот самый который утром уговаривал Земко пойти в бордель вопил, что нужно бежать, но ноги предательски не слушались. Спереди что то сверкнуло. Додо взвизгнул и завалился набок, прижимая руки к животу. Прохожий в два прыжка преодолел расстояние до Фица, и на бондарева сына хлынуло что-то липкое и теплое.
   - Зачем вам это надо, быдло? На самогон не хватало? - аристократ развернулся к юноше, - Знали бы вы, как я не люблю возню с бумагами.
   Про бумагу Земко ничего не понял, он с расширенными от ужаса глазами, смотрел, как за левым плечом незнакомца катится отделенная от тела голова Фица.
   Меч в третий раз блеснул в свете редких на этой улице факелов.
   - Пошёл бы лучше к маман Тьикотьессе, - успел подумать Земко и испустил дух.
  

***

  
   Мольх лежал на мягкой перине, убрал руки под голову и размышлял вслух.
   - Ерунда какая-то... Ничего не могу понять... Превращение принцессы в жабу. Затем события в корчме, когда я вспылил на Кадроша. Арест, пытки, шибеница. Чудесное спасение. Потом опять покушение. И вот теперь снова что-то готовится. Главное, чего хотят? Понятно, что первое предупреждение в виде письма показал король ещё перед отбытием в Любец... Но никакой конкретики, никаких требований.
   Как же надоела эта неопределённость! Впечатление, что с тобой кто-то решил поиграть, и ставки слишком высокие.
   И кто такой Сарош? Науськивание в баре на княжича... Так. Был какой-то доброжелатель, подсел, это помню. После - провал, и я уже на помостах, огрел Кадроша по голове. Так он что, спровоцировал меня что ли? Полный мрак. А чего там княжич-то говорил? "Я спел "На нож всех стражников и сыскарей", после чего он побежал к сцене и разбил об мою голову кифару". Что ж, я был пьян, обозлился, потерял контроль, побежал восстанавливать справедливость. Вполне в моём духе. Потом вяжет стража и в околоток. А потом... Тьфу, лучше не вспоминать.
   И этот же науськиватель, получается, стрелял в меня у той лавки? Интересно, кто это? Вот бы найти его да тряхнуть, чтобы все зубы осыпались. Это многое бы прояснило, но лица не помню: темновато в корчме было, да и выпил сильно.
   С этой стороны пока тупик. Попробуем с другой.
   Сыскарь встал, хотел попить воды, да испугался, что это может быть яд.
   - Дожили, - продолжал монолог, - Хотя, насколько можно верить Земко? Видно, что он только-только протрезвел. Говорит вроде внятно и складно, а перегаром разит за десять локтей. Может, показалось ему что-то? Такое бывает. Помню, как пил с гномами в Палиссе, чуть головой не тронулся. Мерещились белые руки, выходящие из стен, шаги, скрип половиц, противный смех. Вроде даже были странные такие существа с ладонь, на копытцах, с двумя рожками, хвостом-стрелочкой и свиными пятачками. Они задорно плясали вокруг, держа в руках что-то вроде трезубцев. И пищали "Мольх дурак! Мольх дурак!". А уж протрезвел за считанные секунды. И толком не понять, что было. Правда, гномы те говорили, что это у них алкоголь такой, своеобразный - много пить нельзя, иначе будешь видеть то, чего на самом деле нет. Но одно дело видеть, а другое чувствовать. Он точно помнит, как та рука белая из стены вылезла и давай бить его наотмашь. Синяков наставила по всей голове. Значит, рука была настоящая? Жуть. Правда, гномы долго хихикали и говорили, что он просто кубарем с лестницы скатился по пьяни, отсюда и синяки. Но недоговаривают что-то. Черепа ещё летали по всей комнате, куда его принесли проспаться. Правда, и этому нашли объяснение, что не черепа были, а кружки, которые он кидал в ту самую руку, отбиваясь. Как же... Кружки-то все на месте были. Это точно помню! В общем, взял их за жабры, с перепугу сказали, что да, всё было, они этого не отрицают. Но оно само-ликвидировалось. В общем, концов не найти. И эти мелкие сволочи шепчутся между собой, переглядываются, суетятся. Поколотил он их тогда со злости, да они в набат забили. До самой границы гнали. А их не одна тысяча набежала. Как жив остался - вообще не понимаю. Всё умолял Праматерь, чтобы лошадь не издохла раньше времени. В Паллису теперь - ни ногой. Тёмный они народ.
   Ладно, ну их к лешему. Что сейчас-то делать? Времени совсем мало. Народ возбуждён, только и шушукаются про странные вещи, творящиеся в замке. Про жабу по всем тавернам языками молотят. Про орган из костей тоже слухи поползли. Однозначно, есть стукач, который распускает эти вести. Добром это всё не закончится. И вообще, Панкурт, не с того ты рыть начал. Надо было не кидаться к Ягуре, а опросить всех в замке и последовательно распутывать клубок. Целый день потерял! Хотя, хороша Ягура, статна собой. Ноги, грудь, походка, голос... - закрыл глаза.
   Так, стоп! Первым делом расколдуем мы принцессу, ну а девушки, а девушки потом... Надо бы допросить кастеляншу, которая в последний раз видела Тестверу, крайне внимательно осмотреть её покои. Потом наведаться на берег реки, куда недавно ходили с Кадрошем, всё там разведать. А вот что делать с Ксандо? Откуда там заклёпка? Придётся просить разрешения у князя обыскать и его комнату. Сурдан ещё каким-то боком... Где ж его искать, когда он как под землю провалился?.. Или где-то затесался, сменил внешность и ходит кругами у замка, преследуя какие-то сугубо личные цели?
   Или вообще по замку ходит? Подвалом-то пользовался. А кто сказал, что мы единственный выход обнаружили? Вдруг и другие есть? - поёжился, - Комнат-то много, ниш всяких, переходов, застрех. Да мало ли куда залезть можно. Ох, Праматерь!
   Секундочку! Ты сказал "рыть". Роют что? Могилы. Где? На кладбище. Это раз. Надо узнать, где оно и сходить. Днём, разумеется. Откуда-то костей накопали? Накопали. Второе. Ягура... Оборотни... Что она там говорила про оборотней? Что обращаются в волков или нечто близкое к ним. Постоянно испытывают жажду крови и не остановятся ни перед чем, чтобы её получить. Ещё боятся серебра. Так, так...
   Мольх поднялся, размялся до хруста в суставах, оделся. Взял с массивного дубового стола свечу и вышел в коридор.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 9

   В эту ночь сысакарь больше не уснул. Ворочался с бока на бок и находился в состоянии полудрёма, когда уже не понимаешь, где сон, а где явь. Уставшее от бессонницы и издевательств тело просило отдыха, но последние события сотнями настырных белок безжалостно носились по голове и категорически не давали спать.
   Начинало медленно светать. Мольх с кряхтением поднялся, подошёл к окну, и посмотрел на видневшуюся вдали полоску леса. Он расслышал где-то вдалеке отголоски птичьего щебетания - пернатые жители Верузии встречали восход. С каждой минутой свет отвоёвывал у тьмы всё больше пространства, и наконец из-за верхушек деревьев появилась ослепительная дуга, окрасившая небо в бледно-голубой цвет. Наступило утро.
   Решение снова посетить секретный выход, где они были с Кадрошем, и обшарить окрестности пришло в голову сыскарю ещё ночью. Одевшись и наскоро умывшись, Мольх, стараясь не шуметь, выскользнул из своих покоев и направился в комнату Сурдана.
   Охрана мирно храпела, сидя у дверей. Граф аккуратно открыл дверь, жалобно скрипнули петли. Вошёл, наклонился над ухом у одного из них и громко кашлянул. Стражник конвульсивно дёрнулся и свалился со стула, выронив алебарду на пол. Остальные от грохота резко открыли глаза и заученными движениями потянулись к оружию.
  -- Доброе утро, служивые. Прошу прощения, что прервал ваш сон на посту, но мне необходимо спуститься в подвал.
  -- А! Что такое?! Граф? Э... Милсдарь... Э...
  -- Мольх. Просто Мольх, - пожал плечами.
  -- Господин Просто Мольх, - жалобно сказал свалившийся со стула стражник, потирая глаза, - Мы очень будем обязаны, если об этом недоразумении никто не узнает.
  -- Вот как? - наигранно поднял бровь вверх сыщик, - Где-то я подобное уже слышал и не раз, как приехал в этот замечательный город. Замок ещё не завоевали? Хотя нет, с такой охраной враг не пройдёт! И "просто" - это не имя. "Просто" - это слово такое.
  -- Виноваты, граф, - понуро опустили головы стражники, переминаясь с ноги на ногу.
  -- Будут спрашивать - так и доложите, мол, господин Мольх прокрался в подвал, пока мы спали.
  -- Но граф... Ваше сиятельство...
  -- А чего стесняться-то? Повинитесь перед князем, будьте мужчинами! Скажите, что требуем для себя по десять ударов кнутом каждому.
  -- Граф... - побелели лица стражников.
  -- Ладно, по девять. Так. Будут спрашивать, передайте, что его сиятельство скоро вернётся. Живите, - отрезал.
  -- Да, да, конечно-конечно, граф! - выдохнули все трое разом.
   Уже не обращая на них внимания, нашёл кирпич, открывающий потайную дверь, дабы он был помечен крестом, нажал на него и спустился в подвал.
   На этот раз Мольх подготовился основательно. Взял пару факелов, кресало, ножик, моток бечёвки, небольшую приставную лестницу, которую закинул за спину. Оделся не слишком вызывающе, но опрятно. Так же прихватил связку колышков, которые нашёл у камина, чтобы метить дорогу. Путь до двери занял около получаса.
   Выйдя на поверхность, сыскарь полной грудью вдохнул свежий утренний воздух. Природа отходила ото сна, роса на траве светилась миллионами отражённых солнц. Небо было чистым и густым. Ничто не напоминало вчерашний мрачный лес.
   Вход в подземелье был удачно замаскирован густыми зарослями и буреломом. Бросив потухший факел и колышки на землю, сыщик пошёл в просвет. Вышел на небольшой пятачок, где теперь мог тщательно разглядеть окрестности. Его острый взгляд заметил жиденький дымок, вьющийся у опушки леса за деревьями. Недолго думая, он пошёл в его направлении и наткнулся на основательно поломанный куст. Его внимание привлекло то, что этот куст словно специально был разворочен, но другие стояли нетронутыми. Сыщик обошёл его и заметил несколько кусочков белой материи, которые болтались на ветках, раскачиваемые ветром. Упал на четвереньки, как собака-ищейка изучил землю и нашёл нечёткие следы, принадлежавшие как будто грузному мужчине. Потянув мочку уха, он пошёл на дым.
   Два ладно сложенных рыбацких домика стояли на некотором удалении друг от друга, закрываемые с трёх сторон густым лесом. Чуть поодаль, у самой речки виднелась бухта с привязанными к берегу лодками. Изгородь вокруг домов играла скорее символическую роль и совершенно не защищала территорию от проникновения извне.
  -- Эй! Есть кто-нибудь?! - крикнул Мольх.
   Через несколько секунд из окна появилось бородатое лицо, затем открылась дверь, и вышел мужчина средних лет с топором наперевес. Из соседнего дома появился мужчина, но помоложе и с острогой.
  -- Чего вам надо? Мы оброк уже сдавали два дня назад!
   Мольх расставил ноги на ширину плеч, скрестил руки на груди и представился:
  -- Граф Панкурт Мольх, сыскарь. Расследую одно важное дело. Нужно задать несколько вопросов.
   На лицах мужчин проступило недоумение, потом страх. Оба переглянулись, опустили орудия. За их спинами возникли испуганные женщины. Возникла неловкая пауза. Мольх вздохнул, порылся за пазухой, достал и показал грамоту.
   - Слышали о вас, господин. Это ведь вы княжичу Кадрошу голову проломили?
   Мольх закатил глаза наверх и издал звуки отчаяния, перемешанного с досадой.
   - Во-первых, голову я ему не ломал. Во-вторых, мы прекрасно поладили. И вообще, чего вы так удивляетесь?!
  -- Извините нас, милсдарь. Появление графа в этих местах - сродни чуду. Чужие тут не ходят, а своих мы знаем. Я Невтель, это моя супруга Лина.
  -- Я Тулг, это моя жена Нечка. Невтель брат мне, родной. А это, - указал на высунувшегося из-за спины мальчика, - Наш сын Гуй.
   Взору Мольха предстали две чуть худые, но не лишённые красоты женщины и мальчик лет примерно пяти, с веснушками.
  -- Очень приятно. Чудный мальчик, и имя у него прекрасное, боевое. Вы рыбаки? Где мы можем поговорить?
  -- Да, милсдарь. Мы занимаемся рыбным промыслом, - взял инициативу разговора на себя бородатый Невтель, - Живем тем, что земля и вода дают.
  -- Делом, значит, занимаетесь, - одобрительно кивнул Мольх, подставляя лицо редким лучам солнца. "Неужели нормальные люди попались?".
  -- Не желает ли милсдарь позавтракать? - робко спросила женщина по имени Лина, и осеклась, вытирая руки о передник, - Ой, наверное, вы к другой пище привыкли...
  -- Не страшно, много чего есть приходилось, - резко сказал сыскарь и, не дождавшись приглашения, предложил: - Давайте расположимся под тем навесом. Там и поговорим.
   Через десять минут Мольх уплетал кусок копчёной рыбы и нехитрую снедь из квашеной капусты, и ржаного хлеба, запивая всё самогонкой с солёными огурцами.
  -- Вот это настойка у вас. На травах? Скажите, - обратился он к рыбакам, - Я расследую несколько деликатное дело и всего сказать не могу. Но не замечали ли вы чего-нибудь необычного в одну из ночей примерно неделю назад?
  -- Кажется, я что-то припоминаю, - задумался Тулг, - Потребовалось мне выйти по нужде ночью несколько дней назад. Выхожу, а далеко раздался треск, словно что-то сломали и кто-то ходит да ругается. Слух у меня острый...
  -- Твою гвардию! Где? - оживился Мольх.
  -- Во-о-он там, - указал рукой Тулг в направлении холма, - Светила луна, и я решил подойти поближе, но чтобы быть незамеченным.
  -- Точно, - перебила его Нечка, - Я ещё отпускать мужа не хотела. Места тут малолюдные и друзья ночью уж точно ходить не будут. Люди мы мирные, оружием не владеем, проблемы нам ни к чему.
  -- Не перебивай, женщина! Так вот, милсдарь, подобрался я поближе, смотрю, а там двое что-то тащат. И не разглядеть, кто они такие да что именно у них в руках. Идут они по речке вниз, ругаются, я за ними как можно тише, а за поворот уже не рискнул идти, там спрятаться негде, да и запрещено нам под страхом смертной казни к холму подходить. И вроде всплеск воды слышал, как вёслами по ней бьют. И думаю, кто это был и что им тут надо? Кроме нас тут никто и не живёт. Другие обитают по ту сторону реки, - махнул рукой, - А больше ничего не видел и не слышал.
  -- Понятно, - потянул мочку уха сыщик, - вы одни тут?
  -- Да, милсдарь, - вмешался в разговор бородатый, - Одни мы тут и живём. Ловим рыбу, огород возделываем, дрова на зиму запасаем. Остальное вы, наверное, знаете.
  -- Что же мне знать? - удивился Мольх, - Я из Гардарии, нездешний. По поручению короля в этой... стране. "Опять язык развязываю. Крепка настойка!" - подумал с досадой.
  -- Так вы не из Верузии? - спросила Нечка.
  -- Нет, по приглашению, - продолжил сыщик, - Я подданный короля Ровида.
  -- А, вон оно что! - воскликнул Невтель, и Мольх отметил, что затаённое напряжение с лиц присутствующих спало, - Мы, как я говорил вам, рыбу ловим в основном. Каждый месяц на большой лодке приплывает стража и отбирает чуть ли не...
  -- Дорогой... - покраснела Лина и опустила голову, - Это неважно.
  -- Продолжайте, мне интересно, как тут люди живут. На портовые районы я уже насмотрелся сполна.
   В воздухе повисло молчание.
  -- Да не переживайте. Я расследую совершенно другое дело, с вами никак не связанное, и ничего сверх его показаний, - мотнул на Тулга, - докладывать не буду. Слово графа.
  -- Ну, если милсдарь так настаивает, - протянул Нетвель, - Каждый месяц мы отдаем часть улова. Приплывает стража, вооружённая до зубов и собиратель оброка, обыскивают тут всё, не припрятали ли чего, и забирают, что приглянется. А ежели что утаенное найдут - бьют немилосердно. По закону мы треть должны сдавать, а берут сверх половины, - вздохнул бородач.
  -- Это почему же так? - спросил сыщик.
  -- Так почему бы больше не отнять, если не видит никто? - вписался в разговор Тулг, - Люди мы мирные, работаем, не покладая рук. Жалоб писать не умеем, да и некому их писать. Гуй вон ремесло наше перенимает потихоньку, труженик растёт. Не померли, и слава землице-матушке да водице-поилице.
   Мальчишка вдруг выбежал, чтобы всем его было видно, и прокричал:
   - Когда я выласту, то поймаю самую больсую лыбу, - развёл руками в стороны, - И засуну её Гинеусу плямо в зопу, стобы один хвост тольчал!
   - Гуй! Прекрати, негодяй! Не смей! Нельзя так выражаться при графе! - зашикали женщины на мальчика, испуганно глядя на Панкурта.
   Мольх застыл, не донеся кружку до рта, ошарашено посмотрел на ребёнка, потом фыркнул со смеху.
  -- Простите его, господин, маленький ещё, глупенький, - продолжил бородач, - Вообще нам повезло. Слышали, наверное, про Жодара Дьердя?
  -- Нет. А кто это? - отсмеявшись, спросил Мольх.
  -- Комедиант такой, на всю Верузию известный. Потом стал виноделием заниматься и богатеть. И решил князь Гинеус, что тот должен ему три четверти всех доходов каждый год отдавать, хотя раньше меньше половины требовал. Тот возмущался, письма писал в замок, просил не отбирать так много, а князь никак не отступался. "Отдавай, - говорит, - раз такой богатый, я бедным раздавать всё буду!". А Дьердь возьми и откажись. Тем более, он и так госпиталь на свои деньги построил для простого народа. Государь Сансэдара его лично пригласил, письмо написал и с самым быстрым гонцом прислал. Приезжай, говорит, тебя у нас все любят, а я - сильнее всех. Лично в руки разрешение на поселение дам! Прямо так и сказал. С тебя, говорит, только одну седьмую годового дохода буду брать, живи у меня, где хочешь, виноградники выращивай, вино делай да по театрам выступай.
  -- Твою гвардию, мою кавалькаду! История. И что, поехал?
  -- Куда ж ему деваться? Еле-еле выехал. Слухи ходят, господин, что его потом на правеж хотели сюда вызвать, за то, что по несколько бутылок в день выпивал и на осле пьяный задом наперёд катался. Будто чернь пьёт меньше! Только её-то не трогают, потому что князя славит. А господин Дьердь что, живёт теперь в Сансэдаре. Это мы к земле и воде привязаны, нам податься некуда. Мы хоть народ невежественный, да знаем, как князь бедным всё раздаёт! - возмущённо сказала Лина, - Черни он раздаёт, что у трудяг отобрал. А те лодыри и рады ничего не делать, а только подачками кормиться. Нам рассказывали, что отец его, князь Гинеус Первый хоть и суровый тиран был, но честный народ не трогал, работать давал и голодом не морил. А за бездельников, кто работать мог, но не хотел, сажал в тюрьму и заставлял какие-то барабаны до смерти крутить.
  -- Перегибал он, конечно, палку, господин Мольх, - вторил Тулг, - Но лучше уж пусть так, чем поборы ни за что. Вот и мы отдаём сверх положеного, еле концы с концами сводим, а кто-то просто так получает.
  -- Мы, признаться, как вас увидели, так подумали, что это какие-то новые проделки оброчных, - поддержал его Нетвель.
  -- Случай тут был прошлой зимой, - сказал Тулг, - В холодное-то время мы тоже рыбу ловим. Бурим лунки и бечевки с крючками туда опускаем. А поборщики эти на санях по речке приезжают, как она замёрзнет. Так один стражник нагнулся над лункой посмотреть, а шлем у него в прорубь и упал. Заставил он меня туда нырять и его доставать. Я ему говорю: "У меня насморк". А он меч вынул и отвечает: "Ныряй, а то пасть порву!"
   Мужчина всхлипнул.
  -- Ладно, Тулг, хватит со своим насморком. Замучили мы господина своими причитаниями.
  -- Нечка, не мешай! - перебил Нетвель, - А вот нам соседи с того берега ещё рассказывали, что скоро Тествера с Блоднеком поженятся. Говорят, граф, строгая у вас принцесса, но справедливая, порядок любит. Надеемся, что хоть она что-то изменит. Что нужно простому человеку, у которого руки и голова есть? Возможность работать и кормить себя и семью, немножко отдавая князю. А больше нам ничего и не надо.
   Мольх покачал головой, плеснул себе ещё самогонки, выпил залпом и закусил огурцом. "Вроде и простаки, но не дураки. Вот бы все такими были тут, а трущобное быдло скатать в громадный ком и скинуть в море!".
  -- Я тоже надеюсь, что скоро здесь станет лучше. Пора мне назад, дело не ждёт. Ваши сведения будут учтены.
   Встал и, спотыкаясь о корни деревьев, зашагал к холму.
  
   ***
  
   Король в эту ночь спал плохо, постоянно ворочаясь с боку на бок. Да и мудрено ли спать крепким сном, когда через несколько комнат квакает твоя дочь в образе пупырчатой жабы?
   Ворочаясь на кровати, король услышал, как за дверью раздались тихие приближающиеся шаги, будто кто-то шлёпал по коридору к его покоям.
   Ровид широко открыл глаза, завертел головой, соображая, что происходит.
   Звуки шагов становились громче.
   Покои короля изменились, стали какими-то неестественными. Редкие звёзды неспособны были разогнать царивший в комнате мрак. Воздух и тот начал вязнуть, словно Ровид попал в пруд со сгущённым молоком.
   В дверь что-то плюхнулось. Король с удивлением обнаружил, что не слышит голосов стражи.
   Страх накатывал волнами, липкий, мерзкий, до отчаяния жуткий, что хотелось вскочить и убежать подальше. Сердце съежилось, дыхание участилось. Руки двигались с трудом, но король нашёл силы сесть на постели и вытащить меч из ножен.
   В дверь снова раздался шлепок невероятной силы, от чего она задребезжала. Громкий голос протяжно и с чавканьем произнёс:
   - Откро-о-ой, папа! Я пришла-а-а! Зде-е-есть никого-о-о больше-е-е не-е-ет!
   Король похолодел и покрылся мурашками с головы до ног.
   И открыл глаза.
   Раздался стук в дверь и, распихав стражу, в комнату, как порывистый ветер, влетел Мольх.
   - Ваше величество! - склонился над королевским ложем, - Нам надо поговорить с глазу на глаз! Есть план!
   - Мы пытались попросить его подождать, но он... - открыл рот гвардеец.
   Король приподнялся на кровати, ошарашенно поглядел по сторонам, потом с облегчением вздохнул и упал на подушку, вытирая со лба холодный пот.
   - Конвой, вон! Панкурт! Ты мог бы постучать, пока я оденусь! Ладно, сам разрешил. Но впредь - по установленной форме! Так... - шмыгнул носом, - Ну-ка иди сюда!
   "Твою гвардию! Зажевать забыл!" - кольнуло сыскаря.
   - Насморк подхватили, Ваше величество? - посторонился Мольх.
   - Зубы мне не заговаривай, Панкурт. Подойди сюда! - рыкнул Ровид, - Я же просил не пить хотя бы сейчас!
   - Мой король, это в интересах следствия! Честное слово! - оправдывался граф, деликатно пытаясь разжать пальцы короля, намертво вцепившиеся ему в воротник.
   - Горе мне! Дочь-жаба, сыскарь-пьяница, срыв свадьбы. За что, за что?! - с отчаянием произнёс Ровид, тряхнул Мольха и разжал пальцы.
   Во взгляде короля было столько неподдельного отчаяния, боли и надежды, что только он, Панкурт Мольх, и никто другой, сможет помочь в беде. Сыскарь про себя поклялся, что не разочарует своего господина, практически отца.
   - Ваше величество, успокойтесь! - усадил на кровать короля сыщик, - Я позволил этому делу зайти слишком далеко, но следствие успешно продвигается. Не пройдёт и двух суток - вы увидите свою дочь. Я приложу все усилия! У меня есть план, но нужна помощь.
   - Всё, что в моих силах! Что от меня требуется?
   - Итак, мой король, мне надо тщательно осмотреть комнату вашей дочери, допросить прислужницу, которая последний раз её видела.
   - Кто тебе не даёт? Иди и делай!
   - И ещё. Это будет несколько необычная просьба, но я настоятельно прошу разрешение на обыск комнаты Ксандо. Это княжеский герольд, вы его видели.
   - А, этот горлодёр и литаврист. Как же, встречал нас с дочерью. А что случилось, Панкурт? Тут уже сложнее. Мне придётся говорить с Гинеусом, и нужны веские причины. Просто так князь рыться в вещах своего личного глашатая не даст.
   - Видите ли, это пока только подозрения, не принимайте близко к сердцу, но я имею веские причины полагать, что Ксандо как-то замешан в колдовстве.
   Брови короля поползли наверх.
   - Что-о-о?! Не может быть! Панкурт, дорогой мой, ты шутишь?
   - Никак нет, Ваше величество. Но есть пара улик. Я обещаю, что раскрою их все, если догадки подтвердятся. В общем, мне нужно, чтобы вы убедили Гинеуса удалить Ксандо на часик-другой из замка и разрешить мне в присутствии свидетелей обыскать его покои.
   - Ну и задачи ты мне ставишь, Панкурт, - вздохнул король, - Многое приходилось делать, но чтобы так...
   - Давите на предстоящую свадьбу, мой король! Нет Тестверы - нет и свадьбы.
   - Я, конечно, не последний король в этом мире, но в чужом княжестве свои порядки устанавливать не могу. Ладно, поговорю, раз это ради дочери.
   - Ваше величество, я слышал, Гинеус без ума от страусов. Может, как-то начать с них, а потом плавно перейти к делу?
   - Именно! Он обещал показать мне ферму. Но это уже не твои заботы, - рыкнул Ровид, - Сейчас оденусь и пойду с ним разговаривать. Делай своё дело.
   - И ещё один момент, последний. Ваше величество, как вы знаете, сегодня двести пятьдесят один год со дня основания Верузии.
   - Да знаю я, знаю, - помрачнел король, - как же не хочется идти на эту пьянку. На сердце тяжело, о Тествере думаю, а придется натужно веселиться. Тьфу!
   - Я именно об этом. Ваше величество, попросите Гинеуса, после того как все рассядутся за столом, поменять меня и Блоднека с кем-нибудь местами.
   - Это еще зачем?
   - Нужно, Ваше величество! Поверьте, от этого зависит успех нашего дела. Сыновей Гинеус пусть поменяет местами друг с другом, ну и меня с кем-нибудь.
   - Ничего не понимаю. Но если ты так говоришь, разумеется, попрошу.
   - Меня и Блоднека сегодня собираются отравить. Именно на торжественном ужине. Готов биться об заклад, что третьего подозреваемого мы найдем прямо на ужине.
   - Отравить. Ох, Праматерь! Те же выродки, что Тестверу околдовали? Только что значит третьего? Первый, положим, Ксандо. А второй тогда кто?
   - Второй... Хм, не хотелось бы пока называть его имя. А впрочем... Это Сурдан.
   - Что-о-о? - на голове Ровида зашевелились волосы? Сурдан?
   - Я нашел кое-что в подземелье, явственно на него показывающее, но об этом скажу после ужина.
   - Слушай, граф, - замялся Ровид, - а может пусть Блоднек сидит, как сидел? Ну, отравят его и всего делов. Так даже лучше будет. Он же до сих пор не знает, что его отец собирается сделать наследником и отдать за Тестверу Кадроша. А потом скандал будет. Они так утомляют, эти скандалы.
   - Ни в коем случае, - замотал головой сыскарь, - мне не жалко Блоднека. Я хочу посмотреть на реакцию отравителей, если они будт в зале.
   - Ладно, - махнул король, целиком тебе доверяюсь мой мальчик. Завтракать-то придёшь?
   - Нет, ваше величество, я уже позавтракал.
   - Знаю я твои завтраки! Ещё раз повторяю, - погрозил кулаком Ровид, - Не пить!
   - Ни капли! - замотал головой Панкурт.
   И тут же подумал: "Надо петрушки в потайной мешочек припрятать".
   Король тяжело вздохнул, что-то вспомнил, достал из прикроватного шкафчика кристалл зова. Глаза округлились.
   - Ах ты ж, Праматерь! Как же я не услышал?! Четыре пропущенных зова от головы Киоса Горбина!.. По пустякам он не беспокоит. Не хватало мне ещё проблем в Гардарии! Панкурт, всё, действуй! Жду через час в малом зале.
  

***

  
   Выяснить, кто помогал принцессе Тествере отойти ко сну в ту роковую ночь и послать за ней, не составляло ровно никакого труда. Через десять минут Мольх, пройдя лабиринты коридоров, спустился в гостевую комнату дочери короля и ждал свидетельницу.
   Сыщик пришёл один, и сразу заметил у двери высохшие разводы от разлитого вина. "Странно, что не заметил их раньше". Король связался с главой Киоса, а после пошёл к Гинеусу улаживать вопрос с глашатаем. Остальные ещё либо спали, либо занимались своими делами. Словом, Панкурт решил никого больше не звать. Жабу предусмотрительно отнесли в одно из многочисленных подсобных помещений, стараясь не попадаться на глаза королю. Та лишь квакала, трясла всеми лапами и норовила выпрыгнуть из клети.
   Наконец, в дверь робко постучали. Появилась молодая девушка в чепчике, из-под которого выглядывали светлые кудри. Подойдя к сыщику, она поздоровалась, поклонилась и замерла в ожидании.
   - А, это ты, Марта, - узнал сыскарь, - Говорят, последняя видела дочь короля?
   - Да, граф, - испуганно посмотрела девушка.
   - Проходи, садись. Расскажи по порядку всё, что помнишь, - попросил Мольх.
   - Когда закончился ужин, принцесса велела мне прийти к ней через два часа, помочь умыться, переодеться и отойти ко сну, - тихо ответила служанка, сев на предложенное место, - Я ушла в свою комнату, чтобы подготовить необходимые принадлежности, а потом случилось это ужасное. Помню, как раздался громкий крик короля, ругательства про какого-то...
   Замолчала.
   - Что такое, Марта?
   - Милсдарь, мне говорить всё, что я услышала?
   - Да, Марта, всё. Не стесняйся. Дело очень важное и громкое.
   - Я услышала душераздирающий крик Его величества, потом ругань: "Что ты сделал с моей дочерью, выблядок?" - покраснела Марта. - Нам велено никому не говорить о том, что мы слышали.
   - Это для следствия. Мне можно, - успокоил Мольх. - Ничего подозрительного перед уходом не заметила?
   - Всё было обычно, милсдарь.
   - В какое время ты получила последние распоряжения от принцессы?
   - Это было где-то в полночь, граф.
   - То есть, ты должна была прийти в два часа ночи. Значит, преступление было совершено в этот промежуток?
   - Я уже приготовила полотенца, губки, духи, сандаловое масло и вот-вот должна была пойти к принцессе, как всё и произошло.
   - Понятно, Марта. Когда услышала крики короля, что делала дальше?
   - Побежала в комнату принцессы, но увидела только княжича. Он валялся у входа, облитый вином. Потом меня оттеснила стража.
   Мольх встал со стула и окинул взглядом помещение. Высокие потолки и стены украшены росписью, лепниной, драпировкой. На окнах красовались цветные витражи. Резной камин, оформленная в фиолетовых тонах кровать, гобелены по всем стенам. Сундуки с личными вещами Тестверы. Всё, как и везде, для лучшего комфорта гостей.
   - Во что была одета принцесса в тот вечер? - осенило Мольха, - Как можно подробнее.
   - Длинное пурпурное платье, - подумав, сказала служанка.
   - Ещё подробнее, Марта. Обувь, причёска, подвески. Всё! Это важно.
   - Её волосы были перевиты красными и синими ленточками, господин. В ушах аметистовые серёжки, на шее подвеска из бриллиантов, которую Его величество подарил дочери на совершеннолетие. Туфли с золотыми тиснением.
   - Так, хорошо... - задумался сыщик. - После тех событий в комнате что-то двигали, уносили, приносили?
   - Нет, граф, даже не убирали.
   - Очень, очень хорошо.
   Все вещи стояли на своих местах и не вызывали вопросов. Взгляд сыщика упал на пол. Попросив зажечь побольше свечей, он опустился на колени и прополз с канделябром по всем сторонам, тщательно вглядываясь.
   - Это что? - через несколько минут поисков показал он несколько маленьких позолоченных кружков, лежавших в ладони.
   - Ох, простите, граф. Запамятовала. Это блёстки с платья принцессы. Да, на ней ещё был обруч с эмблемой лошади.
   - А блёстки с того самого платья, в котором она была на ужине?
   - Да, господин. С того самого пурпурного платья. Я хорошо его помню.
   Сыскарь потянул за мочку уха.
   - Твою гвардию... Последний вопрос, Марта. Ты можешь найти хотя бы одну вещь, которая была на Тествере в тот вечер?
  

***

   Ровид и Гинеус сидели за небольшим столом, завтракали яичницей с гренками и играли в кости. Ровид наклонился над столом, чтобы одёрнуть штанину, пока Гинеус метал кубики. Смерив взглядом короля, он попытался незаметно пальчиком передвинуть костяшку, чтобы сверху находилась грань с шестью точками.
   Резко выпрямившись, правитель Гардарии увидел попытку князя накрутить очки, погрозил тому пальцем с усмешкой.
   - Нечестная игра, Гинеус.
   - Что, Ровид? Ты о чём?
   - Дружище, кого ты пытаешься обмануть? Я видел, как ты хотел перевернуть кость.
   - Да что ты такое наговариваешь, Ровид?! Я лишь хотел смахнуть пальцем пыль, как случайно задел кубик. Ты не так меня понял!
   Король лишь улыбнулся и сменил тему.
   - Ладно, как насчёт Ксандо?
   - Ровид, это невероятно. Ты уверен?
   - Я полностью доверяю своему сыщику. Если он такое просит, значит, причины действительно есть. Ну что, поможешь? Гинеус, без тебя никак. А потом покажешь своих страусов.
   - Ну ладно, сейчас подумаю, - проворчал князь.
   - И еще раз напоминаю об ужине! Блоднека и графа нужно пересадить на другие места! Но только после того, как все рассядутся. Блоднека поменять местами с Кадрошем, а графа...
   Договорить Ровид не успел. В дверь раздался истошный стук. Донеслась брань и глухие удары.
   - Узнаю Панкурта Мольха. Он тебе сейчас всё и скажет.
   Обе створки едва не слетели с петель, и в проёме показался сыщик. Волосы растрепались, взгляд горел. На каждом плече повисло по стражнику.
   - Король! Князь!
   - Ваше высочество, мы просили его подождать, - замямлила стража, пытаясь сдержать буйство сыскаря.
   - Стража, отпустите его, закройте двери, вы свободны! - проворчал князь, и добавил шёпотом: - Толку от вас всё равно никакого...
   - Гинеус, ты посмотри, дружище, наш граф забыл все нормы приличия. Значит, дело действительно важное, - усмехнулся король.
   - Ой, простите, Ваше величество, я... - отряхнулся сыскарь и расправил плечи.
   - Говори уже, чего хотел. Ты всё равно неисправим, - махнул король.
   - Ксандо! Где он сейчас?
   - Зачитывает мой новый указ на центральной площади.
   - Так чего же мы ждём?! Надо срочно обыскать его комнату! Пусть князь прикажет страже не пускать его в замок до особого распоряжения.
   - Ну, Гинеус, посодействуй, - поддержал Мольха правитель Гардарии, - А я тебе ещё сверху парой отрядов конных лучников помогу.
   - Дополнительное соглашение оформить надо. А, Ровид?
   - Гинеус! Я хоть раз слово не держал?!
   Князь задумался, хлопнул по столу и недовольно пробубнил:
   - Ладно, обыскивайте! Нет тишины даже в собственном замке. Сейчас распоряжусь. Чую, так скоро и до моих покоев доберётесь, всё тут верх дном перевернёте.
   - И ещё, мне нужен Блоднек. По дороге в покои Ксандо я хотел бы задать ему пару вопросов.
   - Наверное, опять лежит без сознания, наслушавшись страшных историй - злобно рыкнул Ровид.
   - Ну ладно, Ровид, - парировал Гинеус, - он просто очень чувствительный человек.
   На первый этаж в восточное крыла замка пришли все: Блоднек, Ровид, Гинеус, включая десятника и личного кастеляна князя. Последними подошли сыскарь с малдшим княжичем. Мольх едва успел предупредить Кадроша о возможном отравлении. Открыли комнату глашатая, всей гурьбой ввалились внутрь и замерли у двери.
   - Я приказал задержать Ксандо у ворот замка и не впускать до особого приказа, - сказал Гинеус и запричитал, - ох, не поймут меня, не поймут.
   Сыщик осмотрелся. Очередная гигантская ночная комната, совмещённая с рабочим кабинетом. Здоровый камин с потухшими углями. Особенность заключалась в том, что две стены были заняты книжными полками с бесконечными фолиантами. Возле окна, выходящего в сад, располагался резной письменный стол, обставленный стульями из тяжёлой древесины. Одна из стен была украшена всевозможными музыкальными инструментами: арфами, виолами, лютнями, кифарами, гитернами.
   Подойдя к полкам, Мольх начал читать заголовки книг и свитков, которыми они были забиты до отказа: "Учимся говорить публично", "Агитация и демагогия", "Пропаганда: как подчинять людей", "Сила слова и магия общения", "Красиво говорим", "Освобождение голоса и живое слово", "Влияние на людей через публичные выступления", "Искусство убеждать толпу".
   Мольх ещё раз внимательно пробежался глазами по содержимому шкафа, взгляд остановился на тёмно-бордовом фолианте под названием "Удар Сансэдарских Богов". Он питал слабость к книгам и, зайдя в незнакомый дом, первым делом искал книжные полки. Если таковые находил, то внимательно изучал, что читает владелец.
   Подцепив и вытащив фолиант, повертел издание в руках, отметил, что обложка выполнена из качественной свиной кожи, с бархатистыми рунами. Провёл пальцами, удовлетворился рельефной чеканкой знакомых ему символов. Открыл на первой попавшейся странице и начал изучать, отметив, что слово "сансэдарцы" везде вычеркнуто от руки и заменено на слово "верузийцы", как и некоторые другие моменты:
   "С точки зрения сансэдарцев верузийцев и близких им народов, хоббиты - не такие, как другие народы. Сансэдарцев Верузийцев поражают в хоббитах некоторые особенности: отсутствие совести, стыда, справедливости, доброты, сострадания. А так же - склонность ко лжи, ненормальная жадность, паразитизм, кровожадность, презрение и ненависть к другим народам верузийцам, и другие нелицеприятные качества. Наконец, в хоббитах полностью отсутствует человечность и добродушие. Почему? Напрашивается главный и тщательно скрываемый мировыми заговорщиками вывод: хоббиты - не люди!".
   Панкурт открыл книгу почти у самого конца, выбрал наугад строчку и продолжил чтение:
   "Сансэдарцы! Верузийцы! Объединяйтесь в любые союзы под любыми названиями, пусть даже это будет союз по защите редких птиц бездомных собак. Но названия - это не главное. Важно, чтобы там не было ни одного хоббита. Пусть будут хоть лавессиды реевельцы, но хоббитов не должно быть. Не ищите с хоббитами ничего общего, кроме вреда это нам ничего не принесёт. Никогда не поддерживайте хоббита, что бы он ни говорил. Главное, никогда не относитесь к хоббиту так же, как к сансэдарцу верузийцу. Нет ничего одинакового в этом мире... Долой власть хоббитов! В Сансэдаре Верузии должны править сансэдарцы! верузийцы".
   Положив фолиант на место, Мольх подошёл к литаврам, которые стояли в углу, осмотрел их. Затем направился к маленькой дверке сбоку от кровати.
   - Там что? - спросил он присутствующих.
   - Наверное, платяной шкаф, - ответил Гинеус и обратился к начальнику стражи: - Открывай.
   Тот подчинился, порылся в связке ключей, нашёл нужный. Скважина охотно приняла вставленный ключ и, тихонько щёлкнула.
   - Для чистоты эксперимента, - Мольх вынул свёрток и передал его королю, - Ваше величество, вернёте, когда я осмотрю шкаф.
   Король только пожал плечами и принял куль. В воздухе повисла мёртвая тишина. Толкнув дверь на себя, сыщик вошёл внутрь, подсвечивая по мере надобности огарком свечи.
   Через пять минут в комнату полетели сапоги, вымазанные в огненно-рыжей глине и разодранный красный кафтан.
   - Это что такое? - нарушил тишину Ровид.
   - Обо всём по порядку, мой король, - сыскарь порылся за пазухой и достал заклёпку, - взгляните на буквы.
   - ГК, - прочёл король, - Что это?
   - Ровид! - оживился князь, - Дай посмотреть. Это же заклёпка моего Ксандо! Но откуда она у тебя, граф?
   - Нашёл. И знаете где? У выхода из подземелий замка со стороны холма. Что бы ей там делать? Это раз.
   Сыскарь подошёл к кафтану, расправил его на полу, чтобы все видели. Затем попросил у короля свёрток, разодрал упаковку и достал несколько красных тряпочек.
   - А это что? - поднял бровь Ровид. Остальные молчали, осознавая происходящее.
   - Видите? - приложил куски материи к кафтану сыскарь, - Цвет полностью сходится. Теперь попробуем собрать их вместе.
   Повозившись минут десять, Мольх приладил несколько кусков. Они сошлись.
   - Ничего не понимаю, - произнёс Гинеус. На лбу отчётливо проступили три складки.
   - Это я так же нашёл в подвале, - ответил Мольх. - Кусочки материи были пришпилены к стенам у поворотов. Очевидно, какие-то ориентиры, чтобы не заблудиться в подземных ходах.
   Подойдя к сапогам, поднял их с пола и показал присутствующим.
   - Такая огненно-рыжая глина есть в том же самом подвале. Нигде подобной больше не встречал. Ксандо был внизу, и что он там делал, я не знаю. Точнее, подозреваю, - Мольх отошёл к окну, оперся на стол, пока остальные молчали, переваривая услышанное. Поверхность была завалена пергаментами, листами бумаги. Приблизившись к ним, сыскарь понял, что Ксандо набрасывал свои бесконечные ораторские речи для публичных выступлений. Проведя рукой, он прочитал заголовки речей, которые, судя по всему, глашатай писал для каких-то одному ему понятых целей: "Почему провинция оккупирует Любец?", "Что нам не нравится в провинциалах", "Культурная деградация: наплыв приезжих". Сплюнул.
   Взгляд его упал на запечатанный конверт. На нём было написано "Королю Гардарии Ровиду. Лично".
   - Король! - закричал Мольх, развернулся и гигантским прыжком оказался прямо возле своего правителя. Тот ошарашенно посмотрел на сыщика.
   - Смотрите, - сунул в руки конверт. Присутствующие зашумели, переглядываясь. Сам Ровид чуть не выронил бумагу от удивления. Судорожно сорвал печать и прочёл:
   "Ровид, если хотите увидеть свою дочь в человеческом обличье и здравом уме, немедленно отменяйте свадьбу с Блоднеком. Пятница - крайний срок. Дочь получите после того, как мы убедимся в том, что свадьба отменена, а все договора расторгнуты. Не пытайтесь ничего предпринимать, это бесполезно".
   Король почернел лицом, стиснул зубы, отдал письмо сыскарю. После чего обхватил голову руками, упёршись локтями в колени. Мольх пробежался глазами по тексту и задумался. "Меня не упомянули. Значит, уже списали со счетов. Блоднек хоть и есть, но и он без пяти минут труп. Чего же они хотят? Чтобы Тествера не выходила замуж за Блоднека или чтобы её духу тут вообще не было? Твою гвардию, мою кавалькаду! Одни загадки...".
   - А что там написано? - нарушил тишину второй сын князя.
   Король поднял голову, исподлобья посмотрел на него, испепеляя мрачным взглядом:
   - Написано, что надо отрезать тебе уши, заспиртовать и отнести в определённое место! Тогда я увижу свою дочь!
   Блоднек побледнел и стал отходить назад. Мольх, несмотря на драматичность ситуации, закрыл лицо письмом и тихо хрюкнул от смеха, зажимая нижнюю губу зубами. Ровид тем временем достал из-за голенища сапога кинжал, с которым не расставался никогда.
   - Ну что, курвин сын, иди сюда. Прямо здесь тебе уши и отрежу!
   - Как отрезать? Зачем отрезать? Что он говорит, папа? - княжича затрясло в испуге, как желе, особенно дрожали пухлые губы.
   Князь состроил гримасу.
   - Ровид, что происходит? - выпалил князь, - Ты шутишь?
   Король улыбнулся, обнажая ровный ряд зубов:
   - Гинеус, дружище, я похож на человека, который шутит? Ведь твой сын любит Тестверу? Да, Блоднек? - король медленно встал и, поигрывая ножом, стал приближаться к княжичу, - а любовь требует жертв.
   - Ай, не надо! Не отрезайте мне уши! Я боюсь боли!
   Король, подскочив к княжичу, взял за ухо и сделал вид, что собирается отсечь его кинжалом. Блоднек вцепился обоими руками в Ровида, истошно заорал, заплакал, умоляя отпустить. На штанах появилось мокрое пятно. Король Гардарии разжал пальцы и сморщился от омерзения. Княжич закатил глаза, нетвёрдой походкой отошёл к стене, прижался к ней и сполз вниз.
   Все стояли, разинув рты, не зная, что делать. Даже личные гвардейцы короля пребывали в растерянности. Сыскарь посмотрел на Блоднека, который лежал без сознания. Потом перевёл глаза на правителя Гардарии, убирающего кинжал, и решился нарушить тишину.
   - Здесь нужен Ксандо для беседы.
   Гинеус, опасливо смотря на Ровида, произнёс десятнику:
   - Пошли кого-нибудь к воротам. Если глашатай там - передай приказ впустить его. Если нет - пусть немедленно приходит, как появится.
   - Слушаюсь, княже! Эй, ты и ты, всё слышали? Бегом!
   Через несколько минут в коридоре послышались частые шаги. В комнату ввалился глашатай, попытался возмутиться: "Что тут происхо..." и остолбенел.
   - Явился, не запылился. Разговор будет долгим, и не совсем приятным для тебя, - прорычал Ровид.
   Ксандо удивлённо посмотрел на Гинеуса:
   - Князь, что случилось? Почему на полу мой парадный кафтан, сапоги? Откуда столько людей? Я только что с зачитывания вашего нового указа. Народ остался доволен, рукоплескал, славил вас, как самого мудрого и смелого правителя, который заботится о своём народе, любит и лелеет его, как никто иной. Знаете, что они кричали, когда я закончил? "Слава Гинеусу, солнцеликому князю!".
   Ровид едва заметно покачал головой и поднял вверх правую бровь. Сделал глубокий вдох и обронил:
   - Панкурт, давай без длинных предисловий. Иначе я убью его раньше!
   Ксандо вытаращил глаза. Мольх дал глашатаю заклёпку.
   - Твоя?
   Ксандо, ничего не соображая, под тяжёлым взглядом короля повертел в руках и ответил:
   - Ну, да, моя. А откуда она у вас?
   - Нашли. И знаешь где? У выхода из замкового подземелья, о котором даже князь до недавних пор не имел ни малейшего понятия. Что скажешь?
   - Какой выход? Какое подземелье? Князь, я не понимаю, о чём он. Это что, такой розыгрыш? Ах да, у нас же сегодня юбилей! Я совсем забыл! Смешно, право смешно! Так что, я могу начать репетировать приготовленную речь? Да, князь, надо что-то делать с некоренными любчанами. Они наглеют всё сильнее!
   - Отвечай на вопрос, Ксандо! - князь стукнул кулаком по тумбочке.
   Тот осёкся.
   - Не понимаю, о чём вы говорите. Заклёпку я давно потерял, оторвалась, наверное. Вот, ремень новый уже думал покупать, да весь в делах, в заботах. Некогда! - скороговоркой тараторил глашатай, - вот провинциалы совсем уже обнаглели. Бежим туда, где больше дают! Такая суть у них! А лавессиды - это вообще уже дальше ехать некуда. Ведут себя здесь, как хозяева! И ещё корми всех. Любецы вообще всю Верузию кормят! А коренные любчане - спокойные и миролюбивые, вот на них все и паразитируют! Если бы не князь, всё бы заполонили!..
   Король побагровел. Мольх заметил это и громко перебил болтуна:
   - Кафтан принадлежит тебе?
   - Что? Этот кафтан? Да я ж его слуге отдал, а тот убежал куда-то. Я не знал, что его порвали. Наверное, по-пьянке. Ну, вернётся, так уши надеру. У меня ещё один примерно такой же есть, не переживайте.
   Глашатай резко сменил тему.
   - Князь, я часто слышу фразу: "Любчане засрали свой город". Что за дела такие? Кто засрал? Местные? С чего бы им гадить там, где они живут?! Нет, всё это чужаки творят, это же не их город! Понаехали тут, и давай творить непотребства, места рабочие отнимать. И отношение не как к городу, а как к рынку! И вообще, есть коренные любчане, а есть те, кто ими стал. Их видно сразу по повадкам. Всё что-то хотят для себя, нам недодали, нас недопоняли! Завистники! А простой народ из коренных работу не может найти, спивается от жизни такой! - разошёлся глашатай окончательно.
   - Ксандо, ты, кажется, не совсем понял... - Мольх положил руку на плечо короля, внутри которого всё клокотало и бурлило, - ты подозреваемый в околдовывании дочери Его величества Ровида. По крайней мере, в соучастии. Заклёпка от твоего ремня найдена у выхода из подземелья, по которому пробрались злопыхатели. Фрагменты твоего кафтана я собрал в подвале, где они служили ориентирами для выхода. Что скажешь на это?
   Сыскарь продемонстрировал осёкшемуся глашатаю сапоги.
   - Обрати внимание на цвет глины. Он огненно-рыжий. На небольшом отрезке пути там есть пятно такого же цвета. Следы совпадают, я перерисовал их в последний заход, - вынул бумагу с зарисованным отпечатком и показал всем.
   - Что?! Бред! Не был я там. Я вообще в таверне неделю назад пил с друзьями, случайно чужие сапоги одел. Друзья у меня, кстати, все из местных, коренных. Потом слуга нашёл мою обувь, но от грязи почистить не успел. Не одевал я их! Князь, - апеллировал глашатай к Гинеусу, - это какое-то недоразумение! Наверняка, происки областных. Они считают, что в Любецах можно ничего не делать, только купи-продай да катайся на породистой лошади! А я всегда с ними сражаюсь. Им не нравится, когда я говорю правду, а её я говорю всегда! Это месть! Подлая, гнусная месть, я понял! Князь, это заговор!
   - Тогда что ты скажешь вот на это? - Мольх показал Ксандо письмо, давая возможность ознакомиться с текстом.
   Ксандо пробежал глазами по тексту и непонимающе уставился на сыскаря:
   - И что это?
   - Тебе виднее, - парировал Мольх, - Вот это мы и хотим от тебя услышать. Письмо я нашёл у тебя на столе в куче бумаг. При свидетелях. Так ведь?
   Все закивали.
   - Не может быть! Не знаю я, откуда письмо! Подбросили, наверное! Князь! - сделал жалобные глаза глашатай, разведя руками в стороны, - это всё подстроено! Мало того, что наш родной и любимый Любец превращается в столицу империи Лавессидов, так ещё и на меня что-то вешают! Коренным любчанам уже вздохнуть свободно не дают! Деревня эта уже достала своими повадками и пьянством! Их скоро уже истреблять надо будет!
   - Что ты мелешь?! - закричал Ровид, - Говори, что сотворил с моей дочерью или я тебе сердце вырежу!
   - Ровид, не горячись, погоди, Ваше величество - наконец-то Гинеусу удалось хоть что-то сказать, - во всём надо разобраться.
   Глашатай стал метаться влево-вправо, стражники у двери заметно напряглись.
   - Князь, я служил вам верой и правдой столько лет! - нервно воскликнул человек, - И сколько ещё всего делаю! Бродячим псам помогаю, подкармливаю. Почему в них видят опасность и призывают к истреблению?! Я протестую! Сначала собак, а потом кого? Так и до людей может дойти! Разве можно истреблять людей? Это бесчеловечно!
   - Ксандо, ты перегибаешь палку. Сожалею, но придётся тебя арестовать и допросить! - тяжело вздохнув, произнёс князь, впрочем, пока не отдавая приказа стражникам.
   - Как? Арестовать? Меня? Человека, который столько сделал для величия Верузии?! И заметьте, бескровными методами! Я против уничтожения и убийств любых живых существ! Мой великий князь, я уверен, это всё какой-то хитрый заговор понаехавших и противников собак, - залепетал глашатай, - Остриё копья направлено на меня, я чувствую это! Кому-то я мешаю! Кто-то не хочет правды!
   - Ты, наверное, не понимаешь серьёзности своего положения, Ксандо, - перебил Мольх, повысив голос: - Зачем ты несёшь эту чушь?!
   - Можно и полюбезнее, я не последний человек в Верузии. Почему сразу чушь? Я размышляю, как сделать этот мир чуточку лучше. Ну, нет, князь у нас молодец, - польстил глашатай, - пока нами правит мудрый Гинеус, я могу спать спокойно. Но враг не дремлет! До сих пор жду извинений за очернение моего честного имени перед собравшимися!
   Ровид подавился глотком воды из предложенного стакана. Сыскарь аккуратно, но уверенно похлопал короля по спине, пока он прокашливался.
   - Напраслину на меня возводите, а я вам вот что скажу! Например, почти все деньги в Любеце не принадлежат любчанам. Наш князь, конечно, борется с этим, как может, но половина просто разворовывается! Нужно, чтобы провинции присылали нам деньги, они бы тут приумножались и отсылались обратно для развития хозяйства. В провинции тоже люди живые, между прочим! Неглупые люди, скажу я вам! Хозяйственники крепкие. Но им надо помогать. И спиваются они от безысходности, что лавессиды всё захватывают. И давно пора все до единой шахты в Верузии сделать собственностью Любеца. То есть, князя, конечно же! Лавессидов пора прижать, одни торгаши и барыги! Все ярмарки заполонили, человеку из провинции уже и не протолкнуться на законных основаниях. Преступления совершают, любчанок насилуют. Да убивать их надо! Бороться. Под предводительством князя, разумеется. На молодых надежды нет. Судьба страны - в нашем поколении и тех, кто чуть старше нас, - вытер пот со лба, - а то проберётся какой-нибудь барон поближе к Любецу, а родом сам из Мереля. Собрал мешок гривней для своего города, и думает, мол, разворуют по дороге, лучше себе оставлю. Или приходят монетки к другому барону, что родом из Белых Гузок, деньги для Томилутса. А он в мыслях весь, мол, зачем мне деньги пересылать в Томилутс, когда я не оттуда родом. И тоже себе оставляет. Вот так! А если места эти будут занимать коренные любчане, то свою долю получать начнут все. Ведь столичные - они не жадные, добрые, отзывчивые, им чужого не надо. И собаки кусают приезжих обычно. Коренных не трогают. Князь, я бы хотел поговорить с вами насчёт создания общества защиты бездомных собак. За основу я предлагаю взять отношение лавессидов к четвероногим созданиям. Вот молодцы лавессиды, собак действительно любят! И воспитывать надо наш народ в уважении к бродячим собакам. Меня на это натолкнул случай, который недавно произошёл у корчмы "Сапоги мертвеца" в портовом районе. Там какие-то рыцари порубили всех бродячих псов. Я считаю, это нельзя оставлять безнаказанным!
   - Да что ты прицепился к этим собакам?! - закричал Мольх, - Ты можешь уже замолчать и отвечать по существу?!
   - А ты сам как к собакам относишься? - прищурил глаз Ксандо.
   - Вообще-то вопросы сейчас задаю я, если ты заметил! - отрезал Мольх.
   - Не там ищете преступников, граф! Лучше бы мужеложцев перевешали. На самом деле они - это ошибка природы, которая необратима. В природе, если такое случается, то данный элемент тут же уничтожается для того, чтобы сохранить вид в задуманном варианте. При вероятности того, что данные ошибки природы будут оставаться нетронутые с нормальными собратьями, то это приведет к уничтожению вида, как класс. И ещё... Любой закон, который сделан для защиты определенной группы лиц, которые себя считают недопонятыми, прищемленными, лишний раз подчеркивает их ущемленность. По определению, все люди имеют равные права. Мужеложцам же не запрещают ездить на лошадях, учиться и работать!? Нет! Все значит отлично!
   Мужеложцы - ошибки природы! Не избавившись от этих ошибок - нормальные люди будут приговорены к вымиранию! Это законы природы! Человек - часть природы! То, что идет против природы - всегда будет стерто!
   Праматерь создала мужчину и женщину. Зачем нужна женщина, если есть мужчина и ещё один мужчина? Значит, Праматерь ошиблась в создании женщины, и она была не нужна?! А нет, ошибок нет!.. Раз нет, то мужеложцы идут против замысла Праматери. Поддерживая мужеложцев, вы поддерживаете идущих против Праматери и сами идете туда. Долго ли Она это будет терпеть!?
   Мольх, еле выдержав словоизлияния глашатая, обратился к Ровиду:
   В общем, король, из всего, что он тут наговорил, мне понятно, что сознаваться под тяжестью улик глашатай не хочет и всё отрицает.
   - Князь, это заговор! Страх признать свою неправоту у них очень высок! Я хоть имею силы признать, когда не прав... Я-то знаю, что их доводы беспочвенны и слабы, да и просто меркнут на фоне доводов о моей невиновности! Понаехавшие всякие убивают собак, королевский сыскарь заодно с ними! Наверное, их подкупили, чтобы они плели против меня интриги! Тут точно как-то замешаны лавессиды. Надо ещё Сансэдар и Тагорн прощупать! Я страдаю за правду и за Верузию! - герольд встав в позу, выкинув одну ногу вперёд.
   - И много ли ты наговорил правды, когда я с кляпом во рту стоял на волосок от смерти и даже не смог ответить тебе на чушь, что ты про меня нёс?! "Хасийский шпион, лазутчик, диверсант, едва не убивший княжича Кадроша. Снорк Гвендук, коварно выдававший себя за подданного дружественной нам Гардарии!". Не твои ли слова? - возмутился Мольх.
   - Ничего такого не помню! Сугубо личное мнение. Это все раздуто из мухи в слона. И вообще, граф, меня ты оскорбил. Как вообще можно было подумать, что я, честнейший человек, с принципами, с моральной этикой... способен на такое?!
   Обратился к Ровиду:
   - А вы, король, не переживайте... Долго объяснять мои логические цепочки. Вы не принимаете мои аргументы о невиновности. Так что в первую очередь посмотрите на себя и подумайте, ведете ли вы спор ради спора? Но продолжаете сыпать ложными обвинениями. Как раз и указывает на то, что вы ведете спор ради спора!
   Ровид не выдержал. Сыщик отметил краем глаза, как правителя Гардарии трясёт от злости, а лицо медленно багровеет. Но сыскарь не угадал момент, когда он сорвался. Подскочив к глашатаю, он правым кулаком с размаху ударил его по лицу. Ксандо отлетел к стене и потерял равновесие. Король подошёл к нему, взял за грудки и рывком поднял, рыча:
   - Подонок! Курвин сын! Мало того, что ты оболгал моего сыскаря! Его рыцари из петли умирающего вынули! Я уже пятнадцать минут слушаю твою бессвязную чушь! Мало того, что ты подозреваешься в преступлении! Князь, или ты немедленно вздёрнешь этого горлодёра на дыбе или я беру всё в свои руки и вызываю армию! Всю Верузию перепашу, мои солдаты каждый камень перевернут, пока не найдут преступников! Меня всё это достало! Подонки, верните мне дочь! Я из тебя лично все жилы повыдёргиваю, пока не выдашь мне сообщников! - швырнул глашатая прямо в гущу обалдевших стражников.
   Гинеус стоял и нервно тряс головой по сторонам, пытаясь сообразить, что происходит. Наконец, собрался:
   - Жаль, Ксандо, но я должен отдать приказ заключить тебя под стражу! Заковать, в городскую тюрьму его. Писаря - немедленно сюда, сопроводительные бумаги я выпишу.
   - И как можно скорее! - заорал Ровид, что все вздрогнули.
   Указал пальцем на лежащего у стены Блоднека:
   - И уберите уже этот обмочившийся куль с дерьмом! Видеть его не могу!
   Ксандо верещал, как кабан, приговорённый на заклание, барахтался по полу, пытаясь увернуться от крепких рук гвардейцев:
   - Князь, но вы же не обязаны! Вы сказали, что должны, но это не подразумевает никаких обязательств!
   - Поднимите его и поставьте на ноги! - приказал Гинеус.
   - А в чём вообще разница? - спросил Мольх глашатая.
   - Как в чём? У вас все в Гардарии такие тупые, да?! "Должен" - не указывает необходимости делать что-то! Князь! Меня оговорили, я честный человек! - Не люблю, когда меня обвиняют в чем-то безосновательно. Особенно те люди, которые выступают за гуманизм и прочее человеколюбие. Так просто: "Ксандо преступник!". Доказательства, что вы мне показываете - не доказательства! В пользу моей невиновности - сто тысяч пятьсот фактов!
   - Сковать и увести его!
   - Князь, я законы не нарушаю! Я просто задаю вопросы, которые вытекают из пустых ответов! В данном случае меня арестуют за то, что мировоззрение графа и доверие пойдет в резонанс с логикой от моих вопросов. Я вот интересовался мнением графа, какие у него доказательства моей вины, задавая просто вопросы. Ответных вопросов в мою сторону не было. Ни в чем я его не обвинял. Каждый вопрос выходил из ответа. Граф не нашел, чего ответить, и меня арестовывают? Конец разуму настал! Я всё понял! Есть такой приём: задаёшь вопрос, получаешь ответ, потом ещё вопрос, снова получаешь ответ, а потом у отвечающего входят в противоречие логика и его мировоззрение! Но тут всё окончено! Но... послушайте, князь, это несправедливо, я невиновен!
   - Князь, рвякни на них, по-своему, по-княжески! - гаркнул Ровид.
   - Все вон! - заорал не своим голосом Гинеус, топнув ногой.
   - Дайте мне доступ в архив, я приведу вам уйму доказательств, что я ни в чём не замешан!
   Глашатая скрутили и сковали цепями.
   - Безобразие! - вопил Ксандо, подгоняемый пинками к выходу, - Сволочи! Свобода Верузии под угрозой! Гардария наступает на горло! Я понял! Это тайный сговор Тагорна и Сансэдара! Долой тиранию, измену, трусость и обман! Вы ничего не доказали! Я самый разумный спорщик, я никого не оскорблял и на личности не переходил, Мольх - мошенник! Король Гардарии меня ударил! Это от бессилия! Я оперирую фактами, а не кулаками! Гинеус... Пархатый! Да здравствует свободная Верузия!
   Конвой, получив все бумаги, увёл глашатая, задрав руки высоко над головой. Для них это было полной неожиданностью, как и для него самого. В коридоре ещё долго раздавались уходящие вопли "Свита Ровида - банда преступников! Слава Верузии, да здравствует Любец! Гинеус - предатель!".
   - А что ты написал, отец? - наконец открыл рот Кадрош.
   Князь вздохнул.
   - Дал им два часа на интенсивный допрос. Он должен заговорить, сам знаешь, какие у меня мастера заплечных дел. Не в обиду тебе и лучшему сыскарю Гардарии будет сказано, Ровид, но сложно у вас всё получается. А надо так: допрос-пыточная-шибеница. Колятся, как орехи! - потёр ладони Гинеус.
   - Оно и видно, как тут все колятся, чуть из моего сыскаря террориста не сделали!
   - Такое удивительное стечение обстоятельств, Ровид. Ошибки, конечно, есть, но их очень, очень мало! Да дайте же королю ещё воды.

ГЛАВА 10

   Традиция отмечать годовщину образования Верузии отличалась в зависимости от того, сколько лет исполнялось государству. Двести пятьдесят один год минул с тех пор, как северо-западные удельные княжества отделились от Тагорна, превратившись в самостоятельное образование. Первый послеюбилейный год предполагал такое же количество участников, какое присутствовало на ужине, посвященном объявлению независимости.
   Два с половиной века назад за столом сидели одиннадцать мужчин: князь Веруз с четырьмя сыновьями: Петером, Виславом, Умбоком и приёмным Растбором. Двоюродный брат князя Шук Бельмоглазый, возглавлявший армию объединенных княжеств маршал Нилтас, именем которого до сих пор пугают детей в Тагорне, придворный маг, начальник тайной службы, ныне превратившуюся во вполне открытую службу кромников. Замыкал список герольд.
   Одиннадцатый гость не был ни колдуном, ни благородным, ни военным. Как написано в летописях, Веруз позвал на ужин первого попавшегося на глаза простолюдина. Хвала Праматери он не оказался ни золотарем, ни конюхом. Кузнец Эрко оставил приятное впечатление, поддерживал разговоры, в основном на военно-оружейную тематику, и позже был одарен титулом баронета и небольшим поместьем на границе с Реевелом. Почин единения с народом и эту незыблемую традицию поддерживали в дальнейшем и его потомки. Титулом, однако, больше никто из простонародных гостей так и не обзавёлся.
   На одиннадцать персон был накрыт стол и в этот раз. Уподобившись основателю страны, во главе его сидел Гинеус Второй, по правую руку от него - Блоднек с Кадрошем, Ровид расположился на месте Умбока. Ухмылялся и ёрзал в роли приёмного Растбора Панкурт. С южных окраин Верузии приехал троюродный кузен князя Инукис, он восседал на стуле Бельмоглазого, точнее на двух стульях, ибо объемами своих телес двукратно превосходил Блоднека. Седовласый мужчина с военной выправкой находился рядом со старым знакомым сыскаря Бордулом, по словам Ровида это был нынешний главнокомандующий армией. Слева от верузийского князя расположился мэтр Фаргус, придворный магик, наконец вышедший из отпуска. Два места пустовало.
   - Ну и где же Одиннадцатый? - возмутился Инукис, - жрать охота.
   - Его уже ведут, - поморщился Гинеус.
   - А из какого цеха нынешний Одиннадцатый? - поинтересовался маршал.
   - Признаться честно, лучше бы утром мне попался первым на глаза кто-нибудь другой, - скривился князь, - Выезжаю я утром из замка, смотрю, оборванец какой-то мочится прямо на стену. Его бы, мерзавца, повесить, но традиция есть традиция. Ведь именно его я первого увидел.
   Гости загоготали.
   - Так из какого цеха-то он? - не унимался маршал.
   - А, сами сейчас увидите, - махнул Гинеус рукой.
   Скрипнула дверь, на пороге показался длинноволосый молодой человек в стеганом камзоле. Незнакомец показался Мольху смутно знакомым.
   - Этот что ли на замок отливал? - забулькал от хохота Инукис.
   Юноша покрылся румянцем.
   - Я Ожват, кандидат в новые герольды его высочества и осмелюсь заметить, что я ни на какую стену не отливал.
   Кузен Гинеуса поперхнулся.
   - Позволь, братец, - удивленно воскликнул он, - А где же твой вертлявый глашатай?
   - Ксандо предал Верузию, предал князя и нашу страну - громыхнув тяжелым стулом, поднялся Бордул.
   Главнокомандующий поперхнулся, выпучил глаза Инукис, удивленно зароптали слуги, лишь Фаргус, да Ровид с Мольхом продолжали спокойно сидеть и разглядывать обилие блюд.
   - Я бы не хотел сейчас рассказывать подробности, - продолжил главный кромник, - Дело, в котором он замешан, в настоящий момент является совершенно секретным.
   В коридоре послышался шум. Распахнулась дверь. Под аккомпанемент подсказок грозившего кулаками стражника на пороге переминался с ноги на ногу Одиннадцатый гость, всем своим видом дававший понять, что занимается бродяжничеством. Весь в шрамах, ожогах, с колтунами в волосах и бороде он казался старым, но Мольх подумал, что ему не больше тридцати пяти. Седая борода и следы лишений на теле кого угодно могут ввести в заблуждение, но глаза никогда. Глаза у бродяги очень отличались от тусклого обреченного взгляда стариков. Они были яркими, сверкающими и какими-то наглыми.
   - Добро пожаловать, Одиннадцатый, - привстал князь, - Мы рады приветствовать тебя и просим разделить с нами трапезу.
   Гости присоединились к приветствию. Бродяга поклонился и, ничего не сказав, направился к стулу, около Фаргуса.
   - Ну, - крикнул Блоднек, - как говаривала мать, "Лучше выпить, чем болтать"! Ксандо предал Верузию, но это не повод отказываться от торжества.
   - Неправильно сидим! - рявкнул внезапно Гинеус, - Кадрош, а ну-ка пересядь, поменяйся местами с братом.
   - Ваше Высочество, но позвольте, - едва успев сесть, вскочил Бордул, - ведь это нарушение традиции и этикета.
   Шумевшие слуги умолкли. Снова выпучил глаза Инукис. Всем показалось удивительным отсутствие княжеского любимца Ксандо, еще более удивительным то, что он вдруг оказался замешан в каких-то политических дрязгах, но то, что его обязанности вдруг решился выполнять главный кромник, происхождение которого часто являлось объектом для насмешек, повергло всех в состояние шока. Бордул, который не мог запомнить даже детали собственного герба и ругался как сапожник, а на обедах часто рыгал, облизывал пальцы и пускал ветры, теперь вдруг взялся учить князя правилам проведения торжеств.
   - Позволю себе согласиться с господином Бордулом, - пискнул новый герольд.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду. Деревенский житель вздумал учить горожан, как надо сидеть! - шёпотом сострил Мольх, чем удостоился пшиканья Ровида.
   Гинеус смерил герольда тяжелым взглядом, но ничего не ответив, вновь повернулся к Бордулу.
   - Ты что же думаешь, если Ксандо в застенках сгноил, то и правилам этикета у него набрался. Может он тебя ещё и геральдике учил, в перерывах между пытками?
   Бордул покраснел.
   - Ваше высочество, Ксандо, покончил жизнь самоубийством. Мы даже не успели его как следует вспытать.
   - Ты мне зубы не заговаривай, Бордул. Или ты и этому у покойного Ксандо научился, - Гинеус обвел зал глазами, как бы требуя поддержки.
   Неожиданно младший княжич встал и, шепнув что-то на ухо сыскарю, демонстративно направился к брату. Постучал его по плечу. Блоднек недоуменно захлопал глазами, но встал и понуро пересел на место брата.
   - Зачем спорить, - изрек Кадрош, - все эти этикеты, традиции. Кому они нужны, когда Верузии двести пятьдесят один год. Налетай на яства!
  
   Сыскарь недобрым словом помянул Гинеуса: "Блоднеку место поменял, а мне нет, осёл плешивый". Задумка Мольха была достаточно проста. Таинственные отравители собирались устранить его и некоего жирдяя. Без сомнения этим жирдяем был Блоднек, а не Инукис. Покушаться на княжеского кузена - такое могло прийти в голову только в горячечном бреду.
   Вместе с тем Инукис выпадал и из списка подозреваемых. Он не имел доступа к кухне, не имел хоть какого-нибудь мотива, так как претендовал на престол где-нибудь пятнадцатым в очереди, да и вообще не отличался умом, способным на такую интригу.
   По догадкам сыскаря тот, кто подсыпал яд, при условии своего присутствия на ужине, должен хоть как-то отреагировать на то, что Блоднек и Кадрош поменялись местами.
   Бурно отреагировал Бордул, даже, пожалуй, чересчур бурно. Также подозрительно он вёл себя, когда Панкурт копался в княжеском архиве. Доказательство ли это? Может, главнокомандующий хочет устроить военный переворот? Может, магик хочет за что-то отомстить князю? Может, оборванец, который утром мочился на стену, знал о традиции и специально попался князю на глаза первым?
   Мольх вспомнил темницу, пытки, всё, что он пережил в эти страшные дни. По коже пробежал табун мурашек. Он не придумал ничего лучше, чем вывести из себя главного кромника.
   - Господа, мне кажется, кто-то пустил ветры!
   Воцарилась тишина. Все в недоумении мотали головами. Ровид обнажил зубы и пробуравил взглядом Мольха насквозь. Гинеус закатил глаза.
   - По-моему, это главный кромник напакостил, - демонстративно повёл носом сыскарь в стороны Бордула.
   - Что?! Что ты сказал? Да как ты посмел, граф?! - залился багровой краской Бордул.
   - Это как ты посмел портить воздух? Тут не деревенский сход, между прочим, а высшее общество Верузии и Гардарии! - хлёстко ответил сыскарь.
   Бордул медленно стал подниматься, зажимая в руке недоеденную куриную ножку.
   - Сядь! Немедленно! - крикнул Гинеус.
   - Панкурт! - стукнул по столу король, - что за выходки?!
   - Но, мой король, тут действительно воняет оттуда, - указал пальцем на Бордула сыщик, - у меня очень чуткое обоняние.
   - Князь, он брешет!
   - Панкурт! Я тебя... - взорвался король, - имей совесть!
   - Ну, значит, показалось, - повёл носом ещё раз Мольх, - прошу простить меня, господин главный кромник. Неувязочка, недоразумение. Вы невиновны в пускании ветров.
   - Продолжаем пир, друзья! - через полминуты неловкого молчания сказал Гинеус, и присутствующие вновь набросились на еду и выпивку.
   - Панкурт, я с тобой ещё поговорю, - шепнул Ровид.
   - Мой король, я слышал, что в южных областях Верузии недостаток свинопасов. Кромнику как раз туда и надо: свиней пасти, а не людей калечить! Я ещё не забыл, что он со мной вытворял в темнице и как чуть не казнил. Делайте со мной, что хотите, но я этого так не оставлю, - отцедил Мольх и отвернулся от короля, преисполненный обидой.
   Тем не менее, он продолжил наблюдение. Фаргус, постаравшись максимально отодвинуться от бродяги, опустошал тарелки с бычьей печенью, и совершенно не обращал внимания на окружающих. Глава армии деловито обгладывал столь любимые князем страусиные бедрышки. Бордул, периодически сверля сыскаря глазами, не выпускал тяжелый кувшин с пивом. Другой рукой хватал и бросал в рот содержимое кадки с квашеной капустой. Блюдо с молочным поросенком, напротив Инукиса, напоминало батальную сцену: перемазанные сливовым соусом кости с едва заметными остатками мяса походили на остатки побоища. Приглашенный одиннадцатым, ну или в данном случае десятым, бродяга ел медленно, неторопливо и даже, к удивлению Мольха, с явно благородными манерами.
   Кадрош повязал салфетку и элегантным движением взял страусиное бедрышко. На лбу княжича проступил пот, но он все же откусил кусок. Ужин тем временем продолжался, как ни в чем не бывало, либо злодеям было наплевать, кого убивать, либо в зале не было отравителя, либо же, что было наиболее вероятным, именно в страусиное мясо яд не подсыпали.
   - Всё, - пихнул Ровид сыскаря, - Теперь точно за младшего дочку отдам! Ты посмотри на него. Вспотел аж, но ради благого дела и отравиться не боится.
   Княжич налил вина, и на этот раз не только вспотел, но и побледнел, однако все же сделал несколько глотков. Мольх, на всякий случай, проверил наличие рвотного камня в кармане. Конечно, если яд действует моментально, помощи от камня не жди, но подстраховаться стоило. Ситуация в зале, однако, не изменилась.
   Сыскарь только делал вид что ест, и глядя со стороны можно было подумать, что он голодал как минимум неделю. Его платье заляпалось вином и жиром, а кости с тарелок едва ли не летали по залу. На самом деле Панкурт незаметно ел с тарелки короля, а свою еду лишь старательно разбрасывал по столу. Вино он не пил, лишь подносил кубок ко рту.
   Бордул вскочил так быстро, что этого не заметил даже сыскарь. Кувшин, который он не выпускал из рук, полетел в Кадроша и выбил из его рук жареный каштан.
   В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками сглатывания, Кадрош встал и, хватая воздух, разглядывал руку, не веря своим глазам.
   - Ты что себе позволяешь, Бордул? - взвился Гинеус.
   - Вот это да! - удивился Мольх, - кромник уже отнимает у других еду?
   Кромник, не обращая внимания ни на кого, подошел к Кадрошу.
   - Не ешьте, княжич, - голос кромника едва заметно дрожал, - Каштаны отравлены.
   Что-то гулко ударилось о пол. Блоднек, не доев рагу из лесных грибов, упал в очередной обморок.
   - Я одного понять не могу, - шепнул Мольху Ровид, - Как этот рохля, этот слюнтяй, этот тюфяк умудрился по полному крыс подземелью пройти до покоев дочери.
   Сыскарь лишь развел руками, боковым зрением не выпуская из виду Бордула.
   - Я угадаю, - подошел Панкурт, если скажу, что отравлено так же и мое блюдо?
   - Угадаешь, угадаешь, - кивнул Бордул, - Странно, почему ты до сих пор не издох. Вроде бы вино хлестал вовсю.
   - Чума и холера! - заорал, молчавший все это время, Гинеус, - То есть ты знал о том, что еда отравлена?
   Бордул едва заметно хмыкнул.
   - А давайте, если я угадаю, какую фразу произнесет его высочество наследник престола, когда очнется - вы меня отпустите. Ну, чудная семейка, один умнее другого.
   Ровид нахмурился и положил руку на меч. Бордул смерил короля взглядом и улыбнулся, а затем совершенно неожиданно отстегнул с пояса ножны своего оружия.
   - Я не вижу смысла сопротивляться, - кромник поднял ладони, - Точнее не найду в себе наглости. Несмотря на то, что всё, что я делал - было на благо государства, палку перегнул.
   - Как расколдовать мою дочь, выродок ты этакий? - сделал шаг вперед Ровид.
   Сыскарь ударил себе по лбу и зашипел. Бордул бросил быстрый взгляд на Панкурта и хищно улыбнулся.
   - А разве ваш талантливый сыскарь не догадался? Или только задаваться умеет? Надеялся выведать у меня при дружеском разговоре? Жаль, что король задал вопрос раньше, то есть не раньше, а преждевременно.
   Кромник расхохотался.
   - Бордул, - влез Гинеус, - Да что же творится за моей спиной, так это ты околдовал Тестверу в сговоре с Ксандо?
   Под столами послышался протяжный стон. Держась за стул, поднимался бледный, как известь, Блоднек. Волосы его были измазаны в рагу.
   - Бордул, ты знал, что еда, предназначенная мне, отравлена? - С обидой в голосе протянул княжич, - Мои любимые жареные каштаны отравлены?
   - Ну, курва, ну как знал же! Какие же тут все идиоты!
   Кромник зашелся в хохоте, бил себя по ляжкам, хрипел, кашлял и едва ли не катался по полу.
   - Дайте ему вина, - брезгливо поморщился Ровид, - Не дай Праматерь поперхнется.
   - На, запей... Жрать бы научился для начала, - сыскарь схватил кубок, расторопно поданный ему Ожватом, и протянул Бордулу. Кромник сделал пару глотков и вдруг изменился в лице.
   - Ты же меня отравил, сукин сын. Я же, я же...
   Кромник упал. Сначала на колени. Попытался что-то сказать, но из горла вырвался только звериный рык. Наконец, грузное тело кромника окончательно осело.
   - Панкурт, ты что, правда, его отравил?
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Это же мой кубок. Я его все время в руках вертел и делал вид что пью. Его мне Ожват только что дал, - сыскарь завертел головой, - кто видел, куда исчез новый герольд?
   Все молчали. Лишь один из слуг робко поклонился и, заикаясь, сказал, что герольд вроде бы вышел сразу, после того как отдал сыскарю вино. Стража мгновенно выбежавшая в коридор разумеется никого не нашла.
   - Вот тебе и третий, и четвертый подозревамые, - выдохнул Ровид, - да сколько ж их здесь? Вся Верузия что ли участвует в заговоре?
   Брезгливо пощупав шею Бордула, граф убедился, что он мёртв.
   - Ваше величество, - наконец выдавил сыскарь, пока не прошло много времени, нужно срочно найти некроманта.
   - Но некромантия запрещена Капитулом! - возмутился отошедший к стене Фаргус.
   - Тебя забыли спросить, - огрызнулся Ровид.
   - Ну и где я вам некроманта достану? - изумленно воскликнул Гинеус, - Капитул Южных магов и правда запрещает применение некромантии. Я бы не рискнул держать у себя такого мага.
   Одиннадцатый гость, всё это время казавшийся скучавшим, внезапно поднялся и неторопливой походкой под молчаливыми взглядами подошёл к телу Бордула. Нагнулся над ним, откинув гриву седых волос за плечи и хрипящим голосом произнёс:
   - Смерть - это всегда неожиданность, если, конечно, ты уже не мёртв внутри. Князь, гости, если ваши рассказы об увиденном событии не покинут пределы этой комнаты, я готов рискнуть вернуть его к жизни на небольшое время.
   "Ты мне сразу показался не тем, за кого себя выдаёшь" - подумал сыскарь.
   Бродяга вздрогнул, словно бы угадал мысли Мольха.
   - Эй, как тебя звать? Ты вообще кто по жизни?! - непонимающе уставился на бродягу Гинеус.
   - Моё имя ни о чём не скажет тебе, князь. Я пришёл издалека. Зовите меня Никто.
   Ровид и Гинеус переглянулись. Последний махнул и пробурчал:
   - Делайте, что хотите! В моём замке было всё, и только ритуалов некромантии в обеденном зале как раз и не хватало, чтобы я окончательно сошёл с ума!
   - Никто будет делать что-то или ничего? - съязвил король, видя заминку.
   - Я попрошу отойти всех к стене, - мрачно протянул бродяга, - Будет много крови. Король, у вас за голенищем спрятан нож. Дайте его мне, я буду очень признателен.
   Правитель Гардарии уставился на незнакомца со сведёнными бровями, без разговоров вынул из тайника нож и положил на стол.
   - Закалённая сталь. Отличный выбор, король, - Одиннадцатый гость внимательно осмотрел оружие и уставился немигающими глазами на Гинеуса: - Мы готовы к поступкам лишь тогда, когда грозит смерть, не правда ли? Мысль о ней меняет всё в сознании. Если я назову точную дату твоей смерти, это полностью разрушит твой мир. Представь свои чувства, когда хладнокровным голосом сообщают о том, что ты умираешь. Мир раскалывается пополам, ты иначе смотришь на вещи. Вокруг другие запахи, ты всё смакуешь: и прогулку, и стакан воды. Везёт тем, кто не знает, когда всё остановится. Но ирония в том, что это лишает их ощущения жизни. Они выпивают стакан воды, не ощущая его.
   Присутствующие напряглись. Блоднек задрожал и отступил за Гинеуса. Тот стоял, хлопал глазами и пытался понять сказанное. Дружина на всякий случай подтянулась поближе к гостям, положив руки на мечи.
   - А кто будет задавать мертвецу вопросы? - спросил сыскарь, - Я пару раз присутствовал при оживлении трупов.
   Некромант неодобрительно покачал головой, но смолчал. Опустился на колени перед трупом, оголил его живот, примерился и воткнул нож. Фонтан крови обрызгал его лицо. Вытерев рукавом глаза, тот резким движением распорол брюхо в обе стороны. Противно чавкнуло. Красно-вишнёвая жидкость выплеснулась на пол и расползалась от ужасной раны во все стороны. Нашёптывая про себя "звуки органа приятнее звуков разрываемой плоти", некромант отложил нож и аккуратно растянул дыру.
   Далее, он снова взял нож, вырезал из дыры огромный кусок жира, взвесил его на руках и кинул к ногам стоящих. Тот издал звук, похожий на "чпок" и растёкся толстым огромным блином.
   Мольх уже наблюдал подобные картины, но почувствовал, что к горлу подкатывает тошнота. У стены громко вырвало Инукиса, а Блоднек задрожал, губы его побелели, с шёпотом "мне плохо, помогите, я ничего не вижу", он гулко плюхнулся на пол, как коровья лепёшка. Остальные стояли, изобразив степень крайнего омерзения. Разве что Кадрош проявлял чудеса выдержки и спокойно смотрел. У князя с головы упала корона, но он даже не обратил на это внимания, вытирая пот с лысины бархатным платочком, на котором золотой нитью было вышито "Великому князю Гинеусу от благодарного народа".
   Заворожённый сыщик механически отпихнул подкатившуюся к ноге корону. Она со звонким треньканьем покатилась по полу к двери. Некромант обратился к сыскарю, разматывая кишки:
   - Сейчас я произнесу заклинание, но у тебя есть только около минуты, помнишь? На все вопросы он сможет отвечать только односложно - "да" или "нет". Не ошибись.
   Панкурт кивнул.
   - Ох, забыл ещё одну вещь, - некромант отпустил потроха. Встал, стянул вышитую разноцветными нитями накидку с первого попавшегося кресла, оттёр кровь с рук и лица. Скомкал и кинул на пол. Потом неприлично задрал рубаху, нагнулся и под взглядами присутствующих, полных омерзения, вытащил откуда-то сзади небольшую колбочку.
   - Это ещё что такое?! - с недоумением спросил Гинеус, - И как это не нашли при обыске, когда ты входил?
   - Порошок, - ответил Одиннадцатый, обтирая колбочку чистым уголком накидки, - Он не опасен, а вот вашей страже, князь, следовало бы быть повнимательнее. Так можно пронести в замок какую-нибудь ядовитую гадость и распылить её.
   - Так я и знал, что в охране работают одни дармоеды и лодыри! - заворковал князь, гневно потрясая кулачками над головой, - На что мне гарнизон этих бездельников, станковые арбалеты, баллисты, отборные лучники по всем галереям, когда один пробрался и всё - нет князя! Как без меня проживёте, бездари? Пощады не будет! Да я вам всем...
   Не обращая внимания на вопли Гинеуса, некромант открутил крышечку и высыпал тёмно-зелёный порошок прямо в потроха трупа. Затем снова взялся за кишки и сказал:
   - Сейчас я его оживлю, дальше дело за тобой, граф.
   Закрыл глаза и закричал:
   - Ak`i Nha Tor!
   Труп Бордула резко сел, открыл глаза и вывалил язык. Присутствующие ахнули и отпрянули.
   - Начинай! - заорал Одиннадцатый.
   - Где Тествера? - немного опешив от крика, буркнул сыскарь.
   - Амбр-р-р! Агхр-р-р! - зарычал труп.
   - Да чтоб тебя, он не умеет ничего, кроме как говорить "да" и "нет", это же труп. У него жалкие остатки памяти и ума.
   - Ты заколдовал мою дочь? - раздался под сводами голос Ровида.
   Мольх ударил себя ладонью по лбу.
   - Ргхр-р-р! Агхр-р-р! - снова заревел труп.
   - Конкретнее! - раздосадовано выпалил бродяга, - Мертвец не понимает, о ком речь. Он же не видит, кто его спрашивает!
   - Ты заколдовал дочь короля Ровида Тестверу?! - исправился король.
   - Не-е-е-т!
   Голос мертвого возвращенного к жизни Бордула стал еще противнее прежгнего..
   - Ты знаешь, кто заколдовал Тестверу?!
   - Не-е-е-т!
   - Ваше величество, заткнитесь! Вы всё портите!
   - Да-а-а! - зачем-то согласился мертвец.
   - Эй, Бордул! - истошно закричал Мольх, провожаемый обиженным взглядом короля, - У тебя был сообщник?!
   - Да-а-а!
   - Ксандо?
   - Не-е-е-т!
   - Сурдан?
   - Не-е-е-т! - бродягу дёрнуло, он внимательно посмотрел в глаза Мольху немигающим взглядом, потом снова опустил взгляд, сосредоточившись на трупе.
   - А другим сообщником Бордула был...
   - Да-а-а! - резко перебил его труп.
   - Эй, но я не произнёс имя подозреваемого!
   - Да-а-а! - выпалил в последний раз мертвец, потом упал и больше не поднимался. Стеклянные глаза так и остались открытыми, а язык окончательно вывалился изо рта и посинел.
   - Труп вышел из-под контроля, не мог его больше удерживать. Можно закапывать этот кусок мяса. Больше он не скажет ничего. Хорошие и толстые кости для орг... - осёкся некромант.
   - Что ты сказал? - Гинеус аж побелел.
   - Ничего...
   Князь переменился в лице.
   - Я узнал тебя, Сурдан!
   Бродяга, не поднимая лица, резко подхватил валяющийся на полу кинжал, отпихнул ногой стол, вцепился в Мольха, развернул к себе спиной, сдавил шею и приставил к ней нож.
   Присутствующие ахнули и замерли в растерянности и недоумении.
   - Всем к стене! Молодец, папаша! Долго же ты думал.
   - Что ты себе позволяешь?! - закричал Гинеус.
   - Я всегда говорил, нет ничего отвратительнее убийства. Презираю убийц. Но способен ли убить доведённый до отчаяния человек? Смысл не в убийстве, а в изменении сознания человека. Если человек пройдёт испытания, он станет другим. Всё сводится к одному правилу: чтобы научиться ценить свою жизнь, нужно лично познать смерть. Я это сделал!
   - Сурдан! Ты?! Да ты... - Гинеус глотал ртом воздух, не в силах выговорить ни слова от удивления, смешанного со страхом. Старший сын князя, с красным от крови лицом, рубахой и руками выглядел жутковато.
   - Я, я. Не двигаться. Дважды предупреждать не буду. Если что-то пойдет не так - проткну ему глотку. Ничего личного, граф. Сейчас вы все сядете на корточки, стражников это тоже касается. Папаша пойдёт вперёд нас и прикажет всем, кто при оружии, не рыпаться и выпустить нас из замка.
   - Но какого лешего? Что происходит? - очнулся от ступора король.
   - Прошу извинить меня, что доставил столько неприятных минут, - обвёл взглядом всех присутствующих, задержав взгляд на Гинеусе, - И простите, что всё тут испачкал. Если бы папаша не вспомнил моё имя, мог уйти тихо и с миром. Просто хотелось посмотреть в глаза того, кого я когда-то считал своим отцом.
   Мольх застонал от боли. Он почувствовал, как острие кинжала прорвало его кожу на шее, и вниз потекла струйка чего-то тёплого и липкого. Король был вне себя от бессилия, но держался.
   - Что ты несешь, Сурдан?! - позеленел от злости Гинеус, - Тебя следовало за твои деяния не выгнать, а повесить!
   - Ты и так послал меня на верную смерть! Думаешь, что живых могут судить только те, кто выжил, и что мёртвым не добраться до твоей души? Ты жестоко ошибаешься! - захохотал Сурдан, крепко удерживая сыскаря за шею, - Посмотри смерти в глаза, возможно, после этого ты научишься ценить жизнь, и не только свою. Всем сесть, вытянуть руки! Отец, не играй с тем, что не принадлежит тебе, я не шучу.
   - Ты невменяемый! Забыл, за что тебя изгнали?! Ты опозорил род Верузов!
   - И чем же я его опозорил? Убийством? Предательством? Опустошением казны? Я никого не убивал, не грабил и не предавал! Люди убивают себя сами.
   - Разрытие могил - не меньшее преступление, чем убийство, Сурдан!
   - Я разрывал только могилы самоубийц, папаша. Они прокляли себя сами!
   - Ты заколдовал дочь короля?!
   - Нет. Мне не нужна дочь короля. Труп не солгал. Я помню своего деда и славлю его иначе! Он убивал, хоть и не лично. Я же помогаю людям научиться ценить жизнь, заглянуть в свою душу и преодолеть себя. Жить или умереть - решать только самому человеку, - глаза Сурдана окончательно обезумели, в них появилось что-то животное, расчётливое и жестокое. Тон изменился на яростный.
   Очнулся Блоднек, открыл глаза, кое-как сел на пол и уставился на Судрана и Мольха.
   - Очнулся, братец? Узнаёшь ли ты меня?
   - Что тут происходит? "Братец?".
   - Да, братец. Не признал Сурдана? Всё такой же трус, да, Блоднек?
   Тот оторопело поглядел по сторонам, сидя на ягодицах. Взглядом зацепил труп с дырой в брюхе с выходящими наружу на метр кишками, и лужу крови. Почувствовал головокружение, глаза его съехались на переносице, и он опять провалился в небытие.
   - Ладно, ладно, спокойно только, - вставил Ровид, - Мы все сядем на корточки. Только кинжал-то верни!.. Вещь дорогая.
   - Остроумно, король. Предлагаю всем довериться мне. Правила весьма просты, но их нарушение чревато смертью. Я покидаю с сыщиком замок по подземному ходу, а Гинеус приказывает страже не совершать резких движений. Как только я окажусь вне зоны досягаемости, то отпускаю Мольха. Он мне тоже не нужен.
   - Делайте, что он говорит, - пробасил король, опускаясь на пол. Все последовали его примеру, - Меня мало заботят ваши внутренние родовые дела. Уходи. Но запомни, Сурдан, если с Мольхом что-то случится, я тебя достану с любой высоты или глубины.
   - Приятно иметь дело с понятливым человеком. А вот вежливости королю явно не хватает, - ухмыльнулся Сурдан, - Так, папаша, веди в мою комнату, и советую поторопиться. У графа из шеи начала идти кровь, и чем быстрее ты будешь двигаться, тем больше шансов у него выжить. Сколько ему нужно пролить крови, чтобы ты понял?
   - Брат, да что же ты творишь?! - с ужасом воскликнул Кадрош.
   - Уже не брат. Вы все умерли. Кто не ценит жизнь, тот недостоин жизни! - прохрипел некромант.
   "Ненормальный" - кольнуло сыщика. Он даже не заметил, как произнёс это вслух.
   - Да, я ненормальный, граф. Мне надоело это. А ещё мне до смерти надоели люди, которые не ценят своего счастья, которые смеются над страданиями и болью других. Мне всё это сильно надоело!
   - Хорошо, хорошо. Спокойно, только без резких движений, я на твоей стороне. Обещаю, что буду вести себя хорошо.
   Сурдан расхохотался замогильным голосом, но даже и не думал ослабить хватку. У двери наступил на корону, смяв половину зубцов, и яростно пнул её в сторону собравшихся. Та укатилась прямо в блевоту Инукиса, что вызвало новый приступ злобного смеха у Сурдана.
   - Вот такое же у тебя и княжество, папаша! Как вас легко подчинить своей власти. Но я не собираюсь никому мстить за своё изгнание, мне неинтересно жить ради мести. Она может изменить человека, превратить в того, кем ты никогда не был. Подумай над этим. Всё, вперёд! Всем лежать и бояться полчаса! И без глупостей.
  
   Князь стоял, упершись лбом в холодную стену, сжимая и разжимая кулаки, выглядел он осунувшимся и бледным.
   - Сурдан был в замке. Я просто глазам своим не верю. Он же мог... он же мог меня убить.
   - Он нас всех мог убить, судя по его способностям, - сухо сказал Ровид, - он и до этого владел некромантией?
   - Нет, что ты, не владел. Ровид, давай не будем об этом. Меня от его взгляда до сих пор в холодный пот бросает.
   - Надо было его сразу повесить, а не выгонять! Ну и сыночка ты заделал. Уверен хоть, что он твой?
   - Я редко в разъездах бывал. Сомневаюсь, что жена наставляла мне рога, - пожал плечами Гинеус.
   - Ну, теперь можешь не сомневаться в том, что будешь спать с тройной охраной и на улицах оборачиваться в два раза чаще. Ох ты ж, Праматерь, ведь Тествера будет в опасности, пока жив этот любитель могил!
   Гинеус с грустью взглянул на Ровида.
   - Ты ещё на что-то надеешься. На то, что получится её расколдовать? На то, что получится сыграть свадьбу?
   - Не просто надеюсь. Я уверен в этом, - отчеканил король, - надо только дождаться возвращения графа.
   - Сомневаюсь, что мой сын отпустит его живым.
   Ровид кашлянул и правитель Верузии сразу осёкся:
   - Перестань, князь! Не стоит хоронить его раньше времени, сыскарь выпутывался и не из таких передряг. А насчет свадьбы, так давай расставим все точки над i. Я не шутил, когда мы делали первую попытку расколдовать мою дочь. Ни за какого Блоднека я Тестверу не отдам, либо пусть он от престола отречется, либо сам младшего назначь.
   - Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я его повесил? Сын всё-таки...
   - Да выгони его, и всего делов, тем более опыт есть, - попытался пошутить Ровид.
   Гинеус почесал лысину.
   - Упустил я что-то в его воспитании. На запад отправлю, солдатами командовать, пусть военному делу учится. Может на границе с Хасией мужества наберется.
   - Поступай, как знаешь. Меня не волнует, что ты с ним сделаешь, но он в роли князя - это конец Верузии! У меня два условия: Тествера должна стать женой верузийского князя и этим князем не должен быть Блоднек.
   - Я на всё согласен, Ровид. На всё! Происходящее кажется мне каким-то дурным сном: Тествера, Сурдан, Бордул... Не укладывается в голове, что во всем этом был замешан мой главный кромник. Я вытащил его из дерьма, дал должность, титул. Не спорю, он сам заслужил это преданностью, доблестью, но ведь толчок этому дал я и... такой удар в спину. Надеюсь, что Бартольд в этом никак не замешан. Наведаться бы к нему что ли...
   - Давай подождём ещё чуть-чуть и снаряжаем тяжёлый отряд в подвал на розыски моего графа!
  
   Долго ждать не пришлось. В дверь судорожно постучали. Высунулась голова одного из десятников, по имени Ланс:
   - Князь, несут, несут!
   - Что, что несут? Кого несут? - нервно спросил Гинеус.
   - Сыщика Гардарии, ваше высочество! Несут!
   - Как понять "несут"? - вскочил Ровид, - Он что, мёртв?!
   - Нет, он жив, но... - тут голос из коридора прокричал: - Дорогу!
   Ланс исчез, створки дверей резко распахнулись и два гвардейца внесли Мольха, который силился сам перебирать ногами, но они еле двигались. Голова болталась, упав на грудь, но сыскарь был в сознании. Заляпанный кровью кафтан и свесившиеся вниз длинные волосы только нагоняли жути. Одной рукой граф держался за шею, которая умеренно, но кровоточила. В комнату вошло ещё человек пять стражников, среди них был старший по охране замка.
   Ровид подбежал к нему с испугом в глазах, помог уложить на лавку, кто-то из стражи принёс подушку и перину.
   - Праматерь, да он истекает кровью! Лекаря! - взвизгнул князь, - Панкурт, что с тобой?!
   - Сурдан, пёсья елда!.. Много чего видел, но такого... - тяжело дыша, ответил сыскарь, дрожащими руками приняв из рук короля кубок с вином. Ровид лично приподнял голову Мольха, давая ему возможность сделать несколько глотков.
   - Мы подобрали его в подвале, услышав... Он еле шёл, - сказал один из гвардейцев.
   - Молодцы, ребята, - похвалил Ровид, - Князь, они вполне заслужили увольнительные. Как считаешь?
   - Да, да, разумеется! Чума и холера, где дежурный лекарь?! Да граф весь побелел!
   - Уже бежит, князь.
   Через минуту прибежал лекарь, - подвижный сухопарый мужчина невысокого роста с чуть квадратным лицом, заставил убрать ладонь с шеи, осмотрел Мольха, вынес вердикт:
   - Рана нанесена кинжалом. К счастью, она не настолько глубокая. Крови вытекло порядочно, но будет жить, - потрепал графа за плечо, - Сейчас я нанесу заживляющую мазь и перевяжу горло чистой тряпкой. Он обессилен, ему требуется покой...
   - Покоя не получится, - слабым голосом произнёс Мольх, - Ты уж давай, делай там всё, что надо.
   - Его жизнь точно вне опасности? - поинтересовался Ровид, - Да он весь в поту, посмотрите на его лоб!
   - Не беспокойтесь, Ваше величество. Многое видел, поэтому уверяю, что всё будет в полном порядке. К тому же, я недавно пообедал, а сами знаете, когда лекарь сыт, так и больному легче.
   Мольх от души рассмеялся и тут же заныл от боли.
   - Хорошо бы вам отлежаться недельку, граф, - укоризненно сказал лекарь, - Постельный режим, горячие ванны исключить, поменьше вертеть шеей, холодные примочки, чтобы кровь не текла, побольше пить красного вина.
   - Во! Король, вы слышали?! - гаденько улыбнулся Мольх через силу, - Лекарь прописал мне вино!
   Обратился к медику:
   Скажите, а можно как-то компенсировать неисполнение всех рекомендаций исключительно потреблением вина?
   - Панкурт! - возмущённо рыкнул король, пряча улыбку, - тебя могила исправит!
   Лекарь, вздыхая и покачивая головой, вытер салфеткой кровь, нанёс мазь и обмотал рану чистой полоской материи. Затем смочил тряпочку в холодной воде и положил на лоб сыщика. Дал ещё раз свои рекомендации, которые Мольх не очень-то и думал выполнять, вручил какой-то пузырёк, сказав, что это укрепит силы, раскланялся и удалился.
   Несмотря на протесты короля и князя, Мольх, содрал тряпку со лба и кинул её в угол комнаты, приподнялся и сел на лавке, поддерживаемый гвардейцами. Его шатало, лицо было если не цвета мела, то очень близким к нему. Дотронувшись до шеи, он поморщился от боли и потребовал себе полную бутыль вина. Ровид сел рядом, Гинеус - напротив, придвинув кресло. Слабым голосом сыскарь начал говорить, медленно подбирая слова.
   - Князь, ваш старший сын - чистой воды одержимец! Когда мы вошли в подвал, оставив позади стражу, он начал рассказывать мне, почему многие люди не заслуживают жизни, и всё время держал кинжал у моего горла. Чуть не тронулся умом от его бормотания. Я приказал, хоть и не было у меня таких полномочий, стражникам застыть и дальше не идти. Они всё правильно поняли, к счастью. Когда мы почти дошли до выхода из подземелья, Сурдан спросил, видел ли я смерть в глаза? Я ему ответил, что мы с ней уже почти друзья и рассказал, что со мной творили кромники князя, и как потом я болтался в петле, что при этом чувствовал и как счастливо спасся. Тот аж возбудился, как жеребец на кобылу и потребовал пересказать. Настоящий маньяк! Потом развернул к себе и сказал, что передумал меня забирать с собой, раз я сталкивался со смертью. Посоветовал не высылать погоню, так как только он знает тропу, по которой можно пройти, не очутившись в ловушке, ударил меня по голове и убежал по лестницу на выход.
   Сделав ещё несколько глотков прямо из горлышка бутылки, бестактно отрыгнув, сыскарь продолжил под гробовое молчание присутствующих:
   - Он непричастен к превращению Тестверы! Я ему рассказал про орган в подвале и спросил, зачем ему это нужно? Он очень удивился, сначала не поверил, но я постарался быть убедительным. Сурдан сказал, что это не его рук дело. Похоже, он не врет. Он кто угодно - шизофреник, психопат, одержимый, помешанный, но никак не лгун. Сказал, что никогда не разрывал могил людей, которые не сами наложили на себя руки, и посоветовал лично в этом убедиться, если не помру. Из списка подозреваемых его придётся вычеркнуть, у него нет ни одного мотива колдовать над принцессой, Ваше величество.
   - И что нам теперь делать? - пробасил Ровид. - И хватит лакать вино!
   - Лекарь прописал. Ваше величество, - состроил невинное лицо Мольх, - Вы ведь хотите, чтобы я поправился? Сейчас допью, встану, и пойдём заниматься делом дальше! Ох, он сказал, что оставит себе кинжал на память.
   - Вот гнида-то, а! - взревел король.
   Князь, опомнившись, подозвал к себе старшего по охране замка и чётко приказал:
   - Ввести по всему замку чрезвычайный режим! Усилить все посты. Немедленно собрать отряд из самых сильных солдат для исследования подземелий замка. Прочешите каждый сантиметр! Запечатать все найденные выходы на поверхность. Удвоить патрулирование у стен. Чтобы мышь не проскочила! Начать разрабатывать план прочёсывания всех территорий, где есть секретные выходы. Ясно? Выполняйте!
   - Так точно, Ваше высочество!
   - Князь, он сказал, там ловушки! - вклинился Мольх.
   - Чума и холера! Мне плевать, что он сказал! Это же скандал на всю Верузию! Старший сын князя, будучи в изгнании, пробрался в замок, чуть не убил графа Гардарии! Что люди подумают?! А люди подумают, что князь Верузии, Гинеус Второй - идиот, который не может обеспечить даже безопасность собственного жилища! - разбрызгивал слюну князь, споткнулся об ножку лавки, чуть не упал на ковёр. Его в последний момент поддержал гвардеец и оттащил на кресло. Тот с поникшим видом принялся грызть ногти.
   - Я думаю, надо навестить рабочий кабинет Бартольда. Он далеко отсюда?
   - Как раз об этом мы и говорили, когда ты мило проводил время с этим некромантом! - восхищённо сказал король, затем повернулся к князю и победным голосом произнёс: - Ты что, правда, думал, моего лучшего сыщика так просто убить? Да у него глотка лужёная!
   - Нам надо в южную часть замка. Рабочая башня службы кромников располагается там.
   Сыскарь, кряхтя, поднялся при помощи короля.
   - Ну, что, мой мальчик? Ты как? - с отческой заботой спросил правитель Гардарии.
   - Вино немного перезрело, а так очень даже недурственно, мой король! - разгибаясь, ответил Мольх, чем вызвал улыбку Ровида. - Ну, мы идём?
  
   Один из стражников с размаху пнул дверь ногой и отпрянул с криками боли.
   - На себя, дубина! - заорал Гинеус.
   Мольх усмехнулся, вспомнив "Сапоги мертвеца".
   Стражники влетели в помещение и выхватили мечи. В комнате витал какой-то до жути знакомый с дества Мольху запах и царил беспорядок. Перевернутый стол с отломанной ножкой, два лежащих шкафа в центре комнаты, осколки от глиняных горшков. Бартольд лежал у стены, привязанный к длинной скамье, с кляпом во рту, и бешено вращал глазами. У головы его растекалась багровая лужица. Пятна крови были и на бумагах, разбросанных по полу. Первым к нему бросился Кадрош. Мечом разрезал путы, вытащил тряпку изо рта. Поднял скамью и рывком усадил на неё кромника.
   - Что здесь произошло, Бартольд?
   - Меня оглушили, - застонал кромник, - Камнем по голове, или кувшином.
   - Чума и холера, - Гинеус воздел руки, - кто? Бордул?
   - Нет. Почему Бордул? Он же на торжество ушел. Я не помню, - вздохнул кромник.
   - Значит, Бордул ушел, а ты ничего не знаешь и не помнишь. Заместителя, твою мать, главного кромника Верузии, с которым не справится и десяток вооруженных до зубов стражников, оглушили в собственном кабинете. А скажи мне тогда, дорогой Бартольд, может быть, ты знаешь, почему Бордул, который ушел, хотел отравить сыскаря и Блоднека? На торжественном, мать твою, ужине!
   Бартольд вскочил со скамьи.
   - Этого не может быть! - взвился кромник, - бред. Извините, Ваше высочество, но это бред. Это Мольх вам сказал? Не мудрено!..
   - Это сказал лично Бордул, - раздраженно прервал его князь.
   Бартольд побледнел и попятился. Ударился ногой о скамью, на которой только что сидел и зашипел от боли.
   - То есть как? Как лично сказал? - потирая икру, спросил кромник.
   - Я отравленную еду чуть было не попробовал, - пояснил Кадрош, - он выбил каштаны у меня из рук, ну а потом во всем сознался.
   - Отвечай, негодяй, ты с ним заодно? - взвизгнул Гинеус, - на шибеницу пойдешь, подлец, я не посмотрю, что ты княжеских кровей. Что ты мне, считай, родственник. В соседней петле со своими подопечными колыхаться будешь.
   - А где сам Бордул? - сохраняя остатки самообладания, спросил Бартольд.
   - Где! Где! В рифму ответить?! Остыл уже давно! - заорал князь, - Ты на вопросы отвечай, подлец! Зачем сына моего и графа Мольха отравить хотели? Как Тестверу в жабу превратили? Герольда моего зачем сгубили, это же вы ему и заклепку подбросили, и сапоги, да?
   - Ваше высочество, я клянусь, клянусь честью, что ничего недоброго против Верузии не замышлял! Я уверен, что и Бордул не мог, не собирался... Как он вообще мог что-то такое сказать? Под пытками что ли оговорил себя? Погодите, вы сказали, он остыл. Он что, мёртв? Его гардарийцы запытали до смерти?
   - Лучше сам всё расскажи! - Ровид сделал шаг вперёд, - клянусь своей короной, если расколдуешь дочь - из Верузии уедешь живым.
   - Ваше высочество, Ваше величество, но я никогда даже в мыслях не допускал нанести Верузии, нанести Тествере какой-либо вред. То, что Бордул - отравитель, что готовил переворот, что участвовал в по..., то есть в колдовстве над нашей будущей княжной - это не укладывается у меня в голове.
   - Ты утверждаешь, что ничего не знал?
   - Но Бордул не посвящал меня во все свои дела, я же не следил за ним: куда он ходил, с кем ходил. В конце концов, несмотря на нашу разницу в происхождении, существует ещё и субординация, а он мой начальник.
   - И кто же все-таки тебя оглушил?
   Бартольд потёр виски.
   - Я стоял у окна, а Бордул искал какие-то документы в шкафу, - начал вспоминать кромник, - потом он подошёл ко мне, взглянул на солнечные часы, вон их из окна видно, встрепенулся, закричал, что опаздывает на ужин и убежал. Потом в кабинет к нам вошел Сарош. Без стука вошел, это я помню.
   Молчавший всё это время сыскарь встрепенулся.
   - А кто такой этот Сарош?
   - Это один из наших аналитиков, совершенно заурядный специалист. Не понимаю, почему Бордул с ним так возился и вообще приблизил его к себе. Если бы мы не ходили с Бордулом в один бо..., то есть, я хотел сказать в один приличный кабак, где можно познакомиться с целомудренными женщинами, я мог подумать, что он предпочитает мужчин.
   - Вошел Сарош и что? - перебил Мольх.
   - Ну да, вошел. Я ещё обратил внимание, что он не по форме одет. В камзол стеганый, и еще с волосами распущенными, что на службе категорически воспрещается, - Бартольд снова потер виски.
   - Ты продолжай, продолжай, Бартольд. Складно говоришь.
   - Я не стал делать ему замечание, - Бартольд проигнорировал вызывающий тон Мольха, - ну не по форме одет и не по форме, к окну отвернулся, а потом очнулся уже связанный среди этого бедлама с кляпом во рту.
   - А почему ты был уверен, что это именно Сарош оглушил тебя, а не Бордул? Вдруг он сделал вид, что уходит, а сам...
   - Сыскарь, а ты бы стал подозревать в чем-то человека, с которым бок о бок проработал полтора десятка лет?
   Мольх, пропустив вопрос мимо ушей, присел на корточки у скамьи, делая вид, что чего-то осматривает, принюхался, незаметно взял несколько перепачканных кровью бумаг и сунул за пазуху. Встал, опёрся одной рукой обо стол, откинул волосы за плечо, взмахнув головой, и сказал, поморщившись от боли в шее.
   - Уважаемый Бартольд, оставайся-ка ты в замке. Это для твоей же безопасности. Ситуация крайне напряжённая. Охрана усилена, вокруг стен организуются тяжёлые отряды патрулирования. Здесь был Сурдан, что подтвердит кто угодно, хоть король, который чуть меня не убил.
   - Кто чуть не убил? Сурдан или король? - съязвил Бартольд.
   - Я тебя чуть не убью, Бартольд! Я тебе ещё допрос припомню, обещаю! - ответил Мольх металлическим голосом, останавливая побагровевшего Ровида, - Всего хорошего!
   - Ты себе слишком много позволяешь, гардарийский граф!
   - Не больше, чем когда-то позволял себе ты. - Мольх с каменным выражением посмотрел в глаза Бартольду немигающим взглядом. Кромник моргнул и отвернулся наводить порядок.
  

***

  
   - Ну, и что теперь? - спросил король графа, когда они вышли в сад прогуляться и подышать свежим воздухом.
   - Что теперь? Я скажу вам, что теперь, король. Есть у меня один осведомитель, парнишка, молодой совсем, познакомился с ним в первый день после госпиталя. Надо снова его повидать, поспрашивать. Ну, я вам рассказывал странный разговор, который он подслушал. Король, я всё понимаю, и очень сожалею, что так затянул следствие! Не пройдёт и суток, как мы всё окончательно выясним, уж поверьте мне!
   - Что мне ещё остаётся кроме веры, мой мальчик? - король грузно сел на лавку, любуясь прудом, - Знал бы ты, как я устал от всего этого. Но я верю, что ты распутаешь этот узел. Помнишь, как я тебя взял к себе на службу, Панкурт? Да ты присядь.
   - Это было так давно... - пристроился рядом Мольх.
   - Ты, когда был маленьким, зашёл на королевскую кухню, когда твои родители были у меня в гостях. Зашёл, осмотрелся и говоришь: "Эти блинчики для короля, их есть нельзя!". Все посмеялись. Потом вышел, вернулся чуть погодя, и закатил истерику, что нескольких не хватает. Повар недолго отпирался. Сию минуту доложили про это мне. Я тебя спросил, как же ты догадался? Пересчитать их ты не мог. Подглядеть - тоже, ибо ты вышел за дверь.
   - Что-то припоминаю, Ваше величество, но смутно.
   - Так ты сказал мне: "Дядя король, я считать-то не умею, я же ещё маленький. Я просто перевернул верхний блинчик!". Ты незаметно для всех перевернул верхний блинчик более прожаренной стороной вверх, потом через какое-то время посмотрел ещё раз, а его нет! - рассмеялся Ровид, - После этого я понял, что из тебя вырастет первоклассный сыщик, и уломал твоих родителей отдать в университет, на факультет сыскного дела. А повара я даже наказывать не стал, только пожурил.
   Посмеялись от души.
   - Твои родители гордились бы тобой... - резко сменил тон король, перестав улыбаться, - Очень жаль, что всё так получилось.
   - Да, наверное... - только и смог выдавить Мольх.
   Помолчали.
   - Я, пожалуй, пойду. Надо дальше работать.
   - Опять без охраны? Панкурт, тут небезопасно вот так разгуливать в одиночку!
   - Король, если меня от похищения не спас целый гарнизон, вы думаете, что пара-тройка стражников предотвратят нечто подобное?
   - Ну, как знаешь. Просто беспокоюсь.
   - У меня же глотка лужёная, Ваше величество! - подмигнул Ровиду сыскарь, с трудом встал и тяжёлой походкой направился к воротам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 11

   За воротами замка кипела столичная жизнь. Ощутимо увеличилось количество стражников, рьяно бросившихся выполнять приказ Гинеуса по усиленному патрулированию. Больше народу стало и в торговых рядах: как продавцов, так и покупателей. Сверкали глазами из под широкополых шляп лавессиды, хохотали дварфы, торгующие старинными книгами и оружием, но больше всего, конечно, было местных верузийцев.
   Сыскарь пьяно улыбнулся и дотронулся до шеи:
   - Все-таки хорошая и дружелюбная страна, хоть я и получил здесь увечий больше, чем за всю предыдушую жизнь. Главное, в трущобы не заглядывать. Когда Тествера станет княжной - выпрошу у Ровида отпуск и снова приеду.
   Внимание Мольха привлек смуглый, усатый лавессид, обособленно стоявший под одинокой липой.
   Лавессидов не любили нигде и сыскарь не был исключением. В отличие от групп радикально настроенной молодежи, которые ненавидели южан, уже за то, что они отличаются от них внешностью, неприязнь Мольха была вполне рациональной. Цивилизация, зародившаяся на изобиловавшем пустынями острове, опаляемом жаркими лучами светила была другой с точки зрения культуры. Гардарийцы, которые уезжали в Тагорн или Реевел, реевельцы, переселялившисьв Меневию и Роегнэ, даже патриархально настроенные дварфы в чужой стране вели себя сообразно обычаям и правилам тех земель, которые их приютили. Лавессиды были не такими. Они отказывались ассимилироваться. Занимающихся, как правило, торговлей, черноволосых загорелых, представляющих несколько разных этносов, которые соединила империя, лавессидов объединяло одно: в любой стране они селились в гетто и жили по своим родовым обычаям. Преступников, процент которых значительно превышал средний, они не выдавали никогда, а если уж кто-то попадался страже, то в дело шло всё: подкуп, шантаж, угрозы. Представители империи были на редкость дружными, но в ущерб тем, кто позволил им жить среди себя.
   "А что если..." - мелькнула мысль у Панкурта.
   - Эй, друг, - сыскарь поманил брюнета пальцем.
   - Чего тебе, брат? Девку? Дурман-травы? - подмигнул смуглолицый человек, - я всё достать могу. Ты только скажи.
   - Информация мне нужна, - Мольх похлопал по мешочку с монетами, - хорошо заплачу.
   - А ты кто такой вообще? - нервно оглядываясь по сторонам, пробубнил черноволосый. Улыбка слетела, будто её сдули ветром.
   - Не бойся, не шпик.
   - Э, все шпики говорят, что они не шпики.
   - Ну если тебе не нужны деньги, я могу найти кого-нибудь посговорчивее, - хмыкнул Мольх и развернулся, делая вид, что уходит.
   - Вай, брат! Подожди. Ты скажи, что узнать хотел, а там посмотрим.
   - Что я могу купить на сто двадцать гривней?
   Лавессид снова закрутил головой по сторонам.
   - А если я отвечу - заплатишь?
   Сыскарь полез в мешочек, выудил пять монет.
   - Маловато будет, - нахмурился черноволосый.
   - Это не последний вопрос. За другие могу и больше заплатить.
   - Дорогу запомнишь? Сейчас расскажу, куда идти надо.
   - Ты не понял. Мне не нужно покупать. Я хочу узнать, что можно купить на сто двадцать гривней.
   - Просто узнать?
   - Да, просто узнать.
   - И за это ты заплатишь пять гривней?
   - Да уже заплатил, - резко выпалил сыскарь, - сейчас обратно заберу.
   - Странный ты, брат. Ну ладно, это дело твоё. За сто двадцать через Косого Арчи можно купить зелье, которое превращает карлика в богатыря. Если у тебя, как у карлика - три капли и будет, как у богатыря.
   Лавессид противно засмеялся, довольный своей нехитрой шуткой.
   - С тобой можно иметь дело, - заговорщическим шепотом произнес Мольх, - вообще я тебя проверял. Это я и сам знаю. И что, и через кого. Ты всё ещё хочешь заработать?
   - Конечно хочу, брат. Спрашиваешь.
   - Следующий вопрос будет серьезнее, но и заплачу я за него не пять, а сто.
   Лавессид затрясся от восторга.
   - Смотри, - продолжал сыскарь, ссыпая монеты в подставленную ладонь, - даю тебе авансом двадцать, а когда получу ответ - дам ещё восемьдесят.
   - Спрашивай, брат! Спрашивай же скорее!
   - Мне нужен список тех, кто это зелье покупал в течение последних двух недель.
   - А тебе зачем, да? Значит, шпик всё-таки?
   - Да не шпик я, говорю же! Обманули меня тут двое, намедни. Есть подозрение, что закупали они эти зелья на мои деньги. К вам претензий нет, не бойся. Меня не интересуют ваши дела, да и родом я не отсюда, а вот к ним вопросов много.
   - Да как же я узнаю, как их всех зовут, - помрачнел черноволосый, - Они не представляются, когда покупают.
   - Имена мне не нужны. Так, пару примет на каждого. Бородавки там, лысина. Во что одет был.
   - Понял, понял брат. Я мигом обернусь. Здесь меня жди.
   - Восемьдесят гривней ждут тебя, приятель, - подмигнул Мольх, - поторопись.
   Сыскарь проводил взглядом, убегаюшего лавессида и направился к таверне.
   Вышибалы у дверей корчмы почему-то не было, а около входа висела криво налепленная бумага, извещающая, что сегодня и завтра заведение работать не будет.
   - Ну и как мне теперь искать этого Земко? - сказал вникуда сыскарь, глядя перед собой. Развернулся, но уловив, что изнутри послышался звук отодвигаемого засова, резко обернулся. Из таверны вышла одетая в черное до щиколоток платье полноватая блондиинка, в которой сыскарь сразу признал нерасторопную Ветту, а за ней показался корчмарь с кислой физиономией. Сыскаря он не узнал.
   - Закрыто же, милсдарь, - мужчина ткнул пальцем в бумагу.
   - Я не в харчевню, - махнул Панкурт, - мне надо племянника вашего повидать.
   Корчмарь помрачнел и провел ладонью по глазам.
   - Нету больше Земко, - вымолвил он, наконец.
   - Ну, нету, так нету. Где его найти-то?
   - Земко больше нигде нету, - удрученно проговорил хозяин таверны, - мертвый он.
   - То есть как это мертвый? - Мольх потянул себя за мочку уха, - я же его буквально вчера вечером видел.
   - Убили...
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Он что, погиб что ли? От меня таких распоряжений не поступало, - добавил шёпотом сыскарь, рассуждая вслух.
   - Что вы сказали?
   - Я говорю, мальчишка у вас шустрый! - деланно повысил голос сыскарь, - привык к уличной обстановке. Что известно об убийстве?
   - Не знаю, милсдарь. Нашли его сегодня утром недалеко от дома, с дружками своими рядом лежал. У одного живот вспорот, да так, что кишки наружу. У второго головы нет. Ну и племянник мой с ними. Иду его из морга забирать, брат мой запил с горя, не соображает сейчас ничего.
   Сыскарь снова потянул себя за мочку уха. Почесал затылок.
   - Печально, ведь мертвый он не расскажет ничего, хотя... - осекся сыскарь.
   - Чего не расскажет? - непонимающе уставился на него корчмарь.
   - Говорите, сегодня его похоронят? А нельзя ли это как-нибудь отложить?
   - То есть, как это отложить, милсдарь? Уже могилку вырыли, и гроб заказали.
   - Видите ли, уважаемый, - Панкурт взял корчмаря под локоть и отошел в сторону, подальше от Ветты, - ваш сын, то есть, тьфу, племянник ввязался в дела...
   - В какие дела? - нервно перебил сыскаря корчмарь, - украл чего? Ограбил?
   - Нет. Скорее наоборот. Земко состоял на тайной службе у княжеских... э-э-э... у княжеских кромников.
   - Что? Земко у кромников? Плетёте, милсдарь. Чтобы Земко стукачом был, никогда в это не поверю!
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! Да каким стукачом? Контрдиверсантом он был, - прошептал сыскарь.
   Корчмарь укусил себя за кулак. Глаза его расширились.
   - Шпионов хасийских ловил Земко. Вы ж меня наверняка помните, я три дня назад слугу вас просил найти.
   - Ну, кажется, что-то припоминаю, - наморщил лоб мужчина.
   - Я поесть хотел, а ты думал, что девок пришёл требовать!
   - Ах, да! - припомнил корчмарь, - Ты вы что же, мальчишку в ваши тёмные дела впутали что ли? Да как вы...
   - Спокойно! - Мольх сделал примирительный жест ладонями, - Ни на какие опасные задания мы его не посылали. Сами разбираемся, что произошло. Игра это была. Конспирация. Даже родственники не должны были знать о второй жизни вашего племянника.
   - А похороны-то почему мы должны перенести?
   - Вот дурья башка! С княжескими почестями его хоронить будут! Речь произнесут, сколько он хорошего для Верузии сделал!
   - Эх, - удрученно произнес корчмарь, - что нам эти почести. Денег бы дали. У отца кормильца убили. Что ему эти почести дадут?
   - Вот дурак-человек! - занервничал Мольх, - денег вам дадут столько, что можно всю оставшуюся жизнь не работать. Ты мне скажи, тело его где?
   - А тело-то вам, милсдарь, зачем?
   - Тайна это государственная, - шикнул Панкурт, - а хотя, ты ж дядя его. Маг князя узнает, кто убил Земко, а Гинеус его покарает. Жестоко покарает.
   - Чудны дела твои, Праматерь! Ну, коли так, то что уж говорить, в таком разе и похороны перенести можно, - приосанился корчмарь, - в морге он. При госпитале для малоимущих. Ищите убивца, господин! Вот бы его своими руками порвать.
   - Сделаем, - шепнул Мольх, - если при попытке ареста кто сопротивляется, мы его убиваем, а кого живым берем, то сразу родственникам отдаем. Для мести.
   - Эх, а Земко-то мне ни словом, ни делом! А я, дурак, ругался на него. Шпана, мол. И друзья твои шпана. Ну, милсдарь, у меня даже настроение поднялось. Ищите убийцу, значит. Меня-то в таверне всегда найдете, а отца его и не беспокойте, пьет он, хотя я, кажется, говорил уже.
   - Спасибо вам за племянника, - сказал Мольх.
   Корчмарь смахнул скупую мужскую слезу, махнул и, по-солдатски развернувшись, отправился обратно в харчевню.
   - Рано Сурдана, отпустили, - сказал себе под нос сыскарь, - Ну да ладно. Не может быть, чтобы не нашлось во всем Любеце ни одного некроманта. Да псу под хвост этот Капитул магов, должен же быть хоть кто-нибудь, кто может наплевать на его требования. Твою гвардию, мою кавалькаду! Да есть же такой человек. Есть!
   С довольной улыбкой Мольх отправился обратно к дереву и стал поджидать случайного осведомителя.
   Ждать пришлось недолго. Размахивая пергаментом, лавессид мчался к сыскарю со скоростью достойной рысака из королевской конюшни.
   - Здесь. Всё. Деньги. - Отрывисто пролаял запыхавашийся брюнет.
   - Взглянуть-то дай, - может это и гривня не стоит.
   - Как не стоит? Всё узнал. И через Арчи кто покупал, и через Даута.
   - Ну ладно, - сыскарь сделал вид, что лезет за мешочком, коротко размахнулся и ударил черноволосого в солнечное сплетение.
   Лавессид крякнул и согнулся в кашле.
   Мольх двинул противника в колено и двумя сложенными кулаками добавил по лицу. Брюнет с размаху сел на ягодицы, затряс головой.
   - Ах ты ж выродок! Ты знаешь, что ты сделал? Ты знаешь, кто я? Ты знаешь с кем я? Конец тебе! Всю семью твою вырежут. Мать вырежут, отца, сестру! Дом сожгут! Мамой клянусь, да!
   Причитания брюнета Панкурт решил не слушать. Оглянувшись в поисках патруля, которого к счастью не было, коротко разбежался и ударом сапога в висок отправил торговца в небытие. Присел рядом, пощупал пульс, взял оброненный листок, похлопал лавессида по карманам и выудил кожаный кошелек.
   - Мне чужого не надо, - отсчитал свои двадцать монет Мольх.
   Сыскарь действительно очень не любил лавессидов.
   Через десять минут он был уже перед воротами замка.
  
   - Вот и принесли твоего штрауса! - пробасил король, наблюдая, как учтивые слуги ставят на стол большую кастрюлю с нарезанным мясом. Принесли так же несколько бутылок вина, специи, с десяток больших камней, железные пруты, нож, сухие щепки, уголь и кресало. Поклонились и ушли.
   - Страуса, дорогой король.
   - А я что сказал?
   - Штрауса.
   - Ну и один хрен, главное, чтобы было вкусно, - принюхался, - И эта птичка тоже не дохла?
   - Ровид, обижаешь! - возмущённо ответил Гинеус и замахал руками, - Чтобы я подавал королю, могущественному соседу, дохлого страуса? Зарезали! Самого сочного!
   - Ну ладно, ладно, не хмурься, - извиняющимся тоном ответил правитель Гардарии, - Просто никак не привыкну к особенному вкусу этого мяса!
   - Эх, Ровид, дружище, знал бы ты, к чему я привык, - грустно вздохнул князь, засучивая рукава и беря нож для разделки. Подошел к столу и начал раскладывать мясо на доску.
   - Князь, ты что делаешь?! - удивился король.
   - Надоели эти слуги! Хоть часок без них побудем. Сами сделаем, а? Что пожарим, то и съедим! Да, Ровид? Может, пока организуешь костёр?
   - А князь-то растёт у нас, сам готовить начал, - усмехнулся собеседник, складывая у пруда камни в форму жаровни, - А король у него на побегушках, стало быть! Тогда и выпьем для начала.
   Откупорили бутылку и разлили её пополам в две большие чаши. Залпом выпили.
   - Я бы хотел вернуться к нашим совемстным действиям против хасийцев, - снова наполняя чаши, сказал Гинеус.
   - Да тысячу раз обсуждали, князь! Не надоело ещё?
   - Хочется же подстраховаться лишний раз. Что если напасть на них неожиданно? Без объявления войны. Скажем в четыре утра, а? Взломаем пограничные столбы и перепашем всю Хасию! - князь пригладил остаток волос на левую сторону.
   - Тьфу! - состроил презрительную гримасу король, - без объявления войны. Это же не благородно!
   - Ну а ты что предлагешь?
   - Наливай!
   - Да не в этом смысле! Что с войной предлагаешь делать?
   - А ты всё равно наливай! Это вино ещё лучше прежнего. И вкус что надо, и в голове уже шумит, - Ровид закончил сооружение жаровни и принялся нанизвать мясо.
   - А с войной что?
   - Тьфу ты, вот заладил с этой войной! Я только-только расслабился. Провокацию устроить надо. Если войну объявит Хасия, то оснований отрезать небольшой кусочек от их алмазных приисков будет выше донжона. А если войну объявит Кадрош, то войдет в историю, как кровожадный маньяк...
   - Король, у меня дело! Срочное и серьёзное! - раздался со спины Ровида голос. Тот чуть не подавился вином и резко отпрянул.
   - Панкурт, твою гвардию! Тьфу, прилипнет же. Без короля хочешь Гардарию оставить?! Что случилось?!
   - Убили моего осведомителя! Сегодня ночью!
   - Да?! И что делать?
   - Есть у меня план, Ваше величество. Надо вызвать сюда одну знакомую, но она далеко живёт, в нескольких часах быстрой езды на телеге...
   - Ничего не понимаю. Панкурт, говори яснее!
   - В общем, - сыскарь слегка сдавил горло, - Мой осведомитель найдён мёртвым сегодня ночью рядом с домом. Сейчас его тело в морге, что при госпитале для малоимущих. Ещё у меня есть знакомая магичка. Хорошо бы её сюда доставить побыстрее и пойти с ней в морг!
   - Панкурт, а что за магичка, зачем в морг?
   - Ягура. Живёт на севере отсюда, на отшибе!.. Князь, а ваш маг не мог бы её телепортировать? Прямо сюда! Он на пиру вроде говорил, что это по его части.
   Князь продолжил резать остатки мяса, делая вид, что ничего не слышит.
   - Мы бы пошли с ней в морг, чтобы оживить труп моего агента... - продолжил Мольх, принюхавшись к мясу, - князь, а мясо точно свежее?
   Король расхохотался, выронив камень, предназначавшийся для жаровни. Гинеус побагровел, но промолчал.
   - Мальчик мой, - ответил Ровид, отсмеявшись, - Тебе не кажется, что у нас слишком много трупов оживает за последнее время? И зрелище это, скажем так, не аппетитное! Зачем тебе его оживлять?
   - Я хотел уточнить у него кое-какие обстоятельства подслушанного им разговора, а он возьми и помри насильственной смертью.
   - Ничего не понимаю, но делай, что знаешь! - махнул король, - Гинеус, дружище, так как насчёт мага твоего?
   - Фаргуса что ли? - недовольно буркнул князь, - Не знаю, не знаю... Можно, конечно, да хлопотно всё это, боюсь. И осмелюсь напомнить, что некромантия в Верузии запрещена!
   - Гинеус! И ещё небольшой отрядик тебе за хлопоты, а? - подмигнул король.
   - А, и ладно! Чего я всё удивляюсь? Давно бы уже пора перестать! - проворчал князь, - Стража, зовите Фаргуса! Скажите, что дело срочное.
   Вскоре пришёл маг, и его ввели в курс дела. Тот с учёным видом уселся за стол, принимая чашу с вином от князя.
   - Так, убили осведомителя... - размышлял он вслух, - Хорошо, очень хорошо...
   - Нет, нет, нет, Фаргус! Это плохо! - возмущённо выпалил Мольх.
   - Хорошо, что вы обратились именно ко мне. В этом деле я смыслю кое-что. Перемещение вашей магички вполне можно устроить... - потёр подбородок Фаргус. - Не хватает, конечно, присутствия моего брата Одинси, он бы подпитал меня силой, но, думаю, что справлюсь и без него...
   - А вы давно практикуете... э-э-э... перемещение в пространстве? Точно, получится? - спросил Мольх.
   Король и князь в это время продолжали деловито нанизывать мясо на тонкие стальные прутья и обкладывать кольцами лука.
   - Молодой человек, вы знаете, как становятся магами, способными перемещаться или перемещать других? Чтобы развеять последние сомнения, я расскажу, как стал им. Для начала надо как можно чётче представить себе место, куда ты хочешь попасть или забрать другого, и повернуться вокруг себя. Конечно, при перемещении нужно всегда помнить о нацеленности, настойчивости и неторопливости. Без этого ничего не получится. Ещё хуже, если не будешь достаточно настойчивым, и перемещение произойдёт по частям. Думаю, вы понимаете, как неприятно это выглядит! Но и это ещё не самое главное... М-м-м... Запамятовал, как вас зовут?
   - Мольх. Панкурт Мольх.
   - Да, Мольх, я поневоле стал магом из-за сильнейшего волнения. Однажды меня заперли в горящем доме, откуда не было выхода, и мне была уготована ужасная и мучительная смерть. Не могу сказать, как это получилось, но мне удалось переместиться за многие километры и тем самым спастись. После этого я стал учиться и оттачивать искусство перемещения. Но главным осталось одно: человек должен очень-очень захотеть. В идеале - испытать потрясение, страх, непреодолимое желание, отчаяние. Чувство должно быть сильным, тогда всё получится.
   - А после того, как научился, как перемещаться? Всё время вызывать в себе состояние шока?
   - Молодой человек, так же, как и учиться плавать. Первый раз - он самый трудный, зато потом, когда научился, уже не думаешь, как удержаться на воде. Получается само. Не могу сказать, что одобряю эту практику, но когда в воду бросают ребёнка - он предоставлен сам себе. У него выбор простой: плыви или тони. Бывает, тонут. Но если нет - из них вырастают первоклассные пловцы.
   - Интересное сравнение. Так искусство перемещаться на расстояние - это магия или просто какая-то сила самовнушения?
   - Видите ли, магия - это сверхспособности вообще. Необязательно они выражаются в умении метать молнии или огонь из рук. Искусство убеждать людей или подчинить их волю себе - тоже своего рода магия.
   - И как это выглядит? - спросил Мольх, искренне заинтересовавшись.
   - Вот представьте, что вы хотите заставить человека сделать что-то, что ему делать совсем не хочется. Но этого хочется вам. В дело вступает искусство подчинения, когда вы говорите кому-то свою волю, даже можно сказать, околдовываете его, стягиваете сознание незримыми нитями и подталкиваете на определённое действие. Не приказываете, не заставляете, а именно тихой сапой внушаете ему сделать то, что нужно именно вам. Он и сам не понимает, что вы ему вложили своё решение. Думает, что оно родилось у него в голове независимо от вас. Очень хорошо, когда человек пьян и слабо отдаёт отчёт своим действиям. Простонародье говорит "морочить голову", а мы, маги, говорим "искусство внушения". Вот и вся разница.
   - Скажите, Фаргус, а вы-то обладаете магией убеждения?
   - Магией живого слова может обладать любой, кто несёт искру в сердце, молодой человек. Главное заключается в другом: во благо это или во вред? Каждый имеет право быть таким, какой он есть. Менять его, даже руководствуясь самыми светлыми целями - отказывать в данном праве, а это уже преступление. Впрочем, за это нет наказания ни в одном уложении, но это не умеряет тяжесть проступка. Человек должен доходить до всего сам, можно лишь помочь ему осознать то, что сидит внутри него с рождения. Помочь, но никак не тянуть за уши! А знаете, молодой человек, - пристально посмотрел маг на Мольха, - сакая магия самая сильная?
   - Нет, - потянул за мочку сыскарь, - я в магии не очень разбираюсь.
   - Любовь. Искренняя любовь, которая идёт от сердца. Она способна на многое. Человек знает себя таким, какой он есть. Но он не знает себя таким, каким может быть. Любовь меняет человека. Тот, кто любит - самый сильный маг. Его можно убить, но победить невозможно.
   - Интересно! А дальше? Ну, с вами... - спросил сыскарь.
   - Дальше? - недоумённо изрёк маг, - Ах, дальше! Я стал обучать добровольцев тому же, но произошло слишком много смертей, и мне стало ясно: с этим пора заканчивать. Вы представьте, что при попытке научиться перемещению девять из десяти гибли!
   - А как это происходило?
   - После первичного обучения, когда я объяснял, как мне удалось спастись, и тренировок, кандидата помещали в замкнутое пространство, где ему грозила смерть. Обычно это был непроницаемый куб, наполнявшийся водой. Иногда сверху медленно опускалась плита, угрожая раздавить испытываемого человека. Или крепко-накрепко привязывали к столбу и разводили под ним огонь. А тех, кто особенно боялся замкнутых пространств, закапывали живьём в гробу. Никакого выхода кроме перемещения у людей просто не оставалось. Но спастись удалось единицам, и их дальнейшая судьба мне неизвестна. После этого я прекратил эксперименты.
   Все молча смотрели на Фаргуса.
   - С полного и добровольного согласия, напоминаю! - начал оправдываться маг, - Они все были предупреждены, что могут погибнуть. Итак, чего мы ждём? Кого, откуда и куда нам надо переместить?
   - Её зовут Ягура Мильф. Она живёт в предместьях на севере примерно в двух часах езды на...
   - Это необязательно. Расстояние роли не играет. Надеюсь, вы там уже были и можете представить себе обстановку?
   - Без проблем!
   - Отлично? Тогда чего мы ждём?! Возьмите меня за руку, как можно чётче представьте себе место, откуда её надо переместить прямо сюда. Начинаем!
   - Что значит прямо сюда? Может, за ворота замка? Эй, стойте! - всполошился князь.
   Но было уже поздно. Через несколько секунд в двух метрах над землёй образовалась воронка, из которой упала бадья с сидящей в ней женщиной.
   Раздался всплеск воды и истошный женский визг, от которого у всех заложило уши. Король и князь выпучили глаза, выронив очередные прутики с мясом. Мольх, зажав уши, отошёл подальше. Маг, похоже, сам был обескуражен.
   - Здравствуйте, милсдарыня! - только и смог сказать сыщик, перекрикивая визг, - Рады приветствовать вас в княжеском замке.
   - Что происходит? Где я? Граф? Это вы? По какому праву меня переместили без согласия?
   - Извините, Ягура, но дело очень срочное! Вы же умеете поднимать мертвецов!
   - Что? - магичка воздела вверх руки со сжатыми кулачками, но опомнившись, прикрыла свои прелести, - что значит поднимать мертвецов? Сколько? Да это же запрещено!
   - Одного, всего одного. Спросим у него кое-что и всё.
   - Мы заплатим золотом, - подчеркнул Гинеус.
   - Ладно, но может, вы для начала отвернётесь?! Мне надо одеться, и вообще!.. Какая наглость. Никогда не видели женщину, принимающую водные процедуры? Все вы, мужики, одинаковы! - гневно тараторила магичка, закрывая ладонями крест-накрест свою внушительную грудь.
   Послали за полотенцами и одеждой. Пока Ягура, гневно ругаясь, вытиралась и одевалась, король, князь, маг и сыскарь столпились в беседке. Король оживился, расправил плечи, без конца прихорашивался, даже одел корону. Мольх бросал на короля сверкающие взгляды, полные досады, но говорить ничего не решался.
   Ягура оделась и расчесалась. Король, отпихнув сыскаря, первый подошёл к столу, деланно поклонился и посмотрел на Мольха:
   - Мальчик мой, представь мне эту красавицу.
   - Позвольте представить: Ягура Мильф, магичка, э-э-э...
   - Магичка первой категории, ведущий лекарь. Я училась в Реевеле.
   - Ягура, это коро... - начал Мольх.
   - Прекрасно, великолепно! Извините, что так бесцеремонно вас вызвали. Милости прошу к нашему столику! - снова приосанился король, отпихнув сыскаря назад. Расправил плечи, и даже, казалось, помолодел. Отодвинул стул, приглашая Ягуру присесть. Та, приняв приглашение, грациозно подошла и села, сдвинув стройные ножки.
   Мольх и Гинеус застыли на месте с открытыми ртами, не в силах ничего сказать. Переглянулись и снова уставились на Ровида, как будто увидели внезапно возникший призрак. Тот, не обращая на них никакого внимания, взял ладонь Ягуры и продолжил басить заплетающимся языком:
   - Гардария, любезная, это замечательная страна. Живи себе спокойно, чуть-чуть в казну плати и горя не знай. А кто всё сделал? Король сделал. Работает без выходных, страну объезжает без устали, исполнение законов контролирует, за порядком следит. Вот помру, а люди спасибо скажут, - рассмеялся правитель Гардарии.
   - Ваше величество, вы ещё довольно молоды, - сдержанно улыбнулась Ягура.
   - А вы проказница! Простите, как ваше имя? - король приобнял за плечо магичку свободной рукой.
   - Ягура Мильф я, - покраснела та, тактично пытаясь вырваться из объятий. - Скажите, а сколько вам лет?
   - К статусу, который я занимаю в Гардарии, это не имеет никакого отношения, - с напускной строгостью ответил король и заржал. Ягура скромно поддержала.
   - Мой король, вы соображаете, что делаете?! - с болью в голосе воскликнул Мольх, но Ровид то ли пропустил это мимо ушей, то ли не слышал сыщика.
   - Эх, Ягурушка, глаз на вас отдыхает, - король мутными глазами посмотрел на ошарашенных Гинеуса и Мольха.
   Затем развалился на стуле, ослабляя ворот:
   - Чего стоим, друзья? Сбегайте-ка ещё за вином, несите самое лучшее. Так хочет король. А король - это я. Да поскорее, не видите, женщина ждёт!
   - Ваше величество, вы пьяны! - снова не выдержал сыскарь, - Это неописуемо. Что вы творите? Это не лезет ни в одни ворота!
   - Как с королём разговариваешь?! Короли тоже люди живые, хоть они и короли! - хлопнул ладонью по столу Ровид. Затем снова переключился на Ягуру: - Простите, а где вы учились?
   - Я закончила Реевельский университет магов с отличием. А потом училась в Академии лекарей. У меня два высших образования, - чеканно ответила магичка.
   - Замечательно! Ягура... М-м-мо...
   - Мильф. Ягура Мильф, - поправила короля женщина.
   - Именно! Да, Ягура... А не хотите ли получить гражданство в Гардарии? Получите крепкий дом, земляной надел, скот, инструменты. Перевозка имущества за счёт казны!
   - Ровид! - недовольно крякнул Гинеус, - Ты что же, моих подданных переманиваешь?
   - Мою гвардию, твою кавалькаду! Вы ещё здесь, друзья?! - удивился король, - Я вроде послал вас за выпивкой! Ягура, давайте пересядем в беседку, там мы сможем мило пообщаться, любуясь восхитительным княжеским прудом. У меня-то, правда, пруд получше, побольше и почище. И рыба там водится, сто сортов!
   - Ровид... - ошарашенно произнёс Гинеус, - Ты...
   - Король, если вы забыли, то я вообще-то сыщик, а не халдей! - возмутился Мольх.
   Наклонился и шепнул ему на ухо: "Она всего лишь магичка, а вы - монарх!", но он только оттолкнул его ладонью.
   - Вот и поищи нам выпивки, а Гинеус принесёт, - затем обратился к Ягуре: - Мольх - лучший сыскарь Гардарии, всё найдёт! Да, Панкурт? Чего стоим? Несите выпивки, идите оба, больше возьмёте! Быстро назад не бегите, разобьёте ещё! Скажите, Ягура, вы пробовали жареного страуса? Давайте попробуем этих прелестных птичек. У них, знаете, нежнейшее мясо...
   - Король! Вы помните, зачем мы вообще пригласили Ягуру?! - вскипел Мольх, - Вовсе не для того, чтобы она ела страусов!
   - Да, Ваше величество, сыскарь прав, - что-то вспомнила магичка, - надо заняться делом. Где ваш труп?
   - В морге, при госпитале для малоимущих, - влез сыскарь.
   - Тогда пойдёмте в морг, только у меня нет инструментов, они остались дома.
   - Фаргус, придётся поколдовать ещё раз! - хлопнул по колену Гинеус.
   - Надеюсь, силы ещё есть, - почесал затылок маг, - Ягура, что нам надо взять?
   - В летней комнате стоит большой красный шкаф, оттуда надо...
   - Достаточно! - победным голосом произнёс маг, - Возьмите меня за руки и подумайте об этом месте, я сейчас.
   - Только не надо весь шка...
   Мольх в последний момент успел отпрыгнуть назад, отащив за воротники мага-растяпу и магичку. Перед ними с грохотом упал большой шкаф. Из открытых дверей посыпались банки, склянки, пучки разных трав, книги и непонятные глазу сыскаря предметы. Очевидно, для магических ритуалов.
   Король подбежал в тот момент, когда Мольх уже хотел попытаться поднять магичку, отпихнул его, помог ей встать, глядя блестящими глазами.
   - Ягура, вы не ушиблись?! Присядьте, я так волновался, что с вами что-нибудь случилось. Фаргус, нельзя так неосторожно! А если бы она пострадала?!
   - Вообще-то мы все могли пострадать, Ваше величество... - начал сыщик с обидой в голосе.
   - Панкурт, мы ждём выпивки! Сбегай-ка, и князя с собой захвати, и этого Фикуса.
   - Фаргуса, - обиженно протянул маг.
   - Ну, я же говорила, не надо, Фаргус! Сейчас соберу необходимые вещи для ритуала, раз так, - Ягура направилась к шкафу, - Это ж бабушкино наследство, он развалиться мог...
   - Именно! Сейчас поедем! - приободрился король, - Надо распорядиться запрячь повозки лучшими лошадьми. Давайте пока выпьем за знакомство?
   - Слушайте, князь, - Мольх отвёл Гинеуса под раскидистую яблоню и незаметно постучал указательным пальцем по виску, - Короля понесло. С ним такое очень редко, но бывает. Единственный выход - напоить чем-нибудь покрепче до отключки и уложить спать, пока не начал конкретно чудить. Он нам всё испортит своим присутствием. У вас есть что-нибудь покрепче, что отключит его на несколько часов? Если надо, то я и сам волью это в Ровида, ведь ходить по моргам - не королевское дело...
  

***

  
   Еле убедив короля остаться в замке и клятвенно пообещав, что Ягура обязательно поужинает с ним, в морг пошли вчетвером: Панкурт Мольх, Ягура Мильф, княжич Кадрош и сотник Донат, хорошо знавший эти места и готовый поручиться, что с ними ничего не случится.
   Как объяснил по дороге ушлый военачальник, морг находился при городском госпитале для бедных. Большое трёхэтажное здание из серого кирпича с решётками на окнах выглядело красиво для госпиталя. Охраняли его не хуже княжеской казны.
   При входе процессию внимательно осмотрели два мужичка с пудовыми кулаками и заткнутыми за пояс топорами.
   - Вечерами тут весьма неспокойно, - ответил Донат на недоуменный взгляд сыскаря, - Без оружия по этим кварталам в темное время лучше не ходить.
   - У меня такое чувство, что за нами кто-то следит, - остановился Мольх, - там тень промелькнула. Или показалась.
   - Если за тобой следят, а потом выясняется, что не следят, то это вовсе не означает, что за тобой вообще не следят, - философски изрёк Донат.
   Мольх усмехнулся.
   - Я прощупала мысли в окрестностях, - подала голос Ягура, - ничего подозрительного не услышала.
   - А не подозрительного?
   - Ненависть, злоба, зависть. Какие ещё мысли могут витать в головах обитателей этих трущоб. Для нас ничего опасного нет.
   - Верю вам, милсдарыня, - сделал попытку взять магичку под локоть сыскарь.
   Протиснувшись сквозь толпу увечных, больных и просто пострадавших, троица, сопровождаемая сотником, направилась к двери, ведущей в подвал. Мольх, заметив фанерный лист с объявлениями, подошёл к нему и стал читать.
   "Гильдия ткачей ищет механизатора, разбирающегося в винтах, колесах, шкивах, кулачках и кривошипах, для обслуживания прялок. Работа посменная..."
   "Открылся новый конный базар. Только у нас - лучшие скакуны из Сансэдара. Сбруя, попона и, седло входят в стоимость коня! Дополнительно вы можете заказать подковы из легкой и прочной стали, уздечку, а также модельную стрижку гривы и хвоста. Кони неприхотливы и послушны. За неделю потребляют всего лишь мешок овса и стог сена! Заходите, смотрите и покупайте!.."
   "С центрального склада в Любеце продаются сундуки всех размеров: от маленьких сундучков для хранения мелочи, до массивных ларей. В продаже имеется более 50 моделей на любой вкус! Возможно изготовление на заказ. По отдельной договорённости выполним чеканку, инкрустацию, огранку, художественную роспись и многое другое. Приходите и выбирайте!.."
   "Требуется наездник на собственной лошади для перевозки товаров. Наличие крытой телеги не менее чем на дюжину бочек и знание столицы - обязательны...".
   "Сдаю комнату в центре города. Только верузийским семьям. Хоббитов, эльфов и дварфов просьба не беспокоиться...".
   Пошли дальше. Растрескавшиеся, покрытые мхом ступеньки уходили вниз широкой спиралью. Повеяло мертвенным холодом. Мрачные, позеленевшие от сырости стены вызывали уныние. Таинственный полумрак, едва разгоняемый коптившими факелами, окутывал плотной чернильной кляксой. Мольху показалось, что они спускаются в пасть какому-то подземному чудовищу, и стоит захлопнуть её, путники останутся здесь навсегда. А вот сотник, видимо, чувствовал себя, как дома.
   Спустившись метров на сто вниз, посетители уткнулись в массивную стальную дверь. Со скрежетом открыв её, они оказались в огромном помещении, заставленном многоэтажными стеллажами.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! - выпалил Мольх, вертя головой по сторонам. Остальные кроме улыбающегося в усы Доната, вели себя точно так же.
   На стеллажах с какой-то нездоровой аккуратностью были разложены самые разнообразные трупы. Как понял сыщик, они отсортированы по характеру смерти: изрезанные, заколотые, раздавленные, с множественными переломами, разодранные, посиневшие и неестественно вспученные. Попадались даже обезглавленные.
   Проводник повёл посетителей вдоль рядов, пока они не подошли ещё к одной двери.
   - Эй, ты здесь?! - постучал ногой по двери сотник.
   Через минуту послышались шаркающие шаги, кряхтенье и кашель. Перед гостями предстал сгорбленный низенький старичок в белом балахоне, щуривший хитрые глаза.
   - Знакомьтесь, это Мортус. Он здесь главный.
   Потом обратился к старичку, представляя посетителей:
   - Это княжич Кадрош, граф Панкурт Мольх и магичка Ягура... Э-э-э...
   - Мильф. Ягура Мильф, - подсказала женщина.
   - Какие важные гости! - прищурился старик, оглядывая каждого, - И что же привело вас сюда, почтенные?
   - Мортус! Может, для начала впустишь нас? - И не ожидая ответа, стражник отодвинул старика, вошёл сам и пригласил остальных.
   Помещение оказалось довольно уютным, если не учитывать сотен трупов, расположившихся по соседству. Здесь было на что посмотреть: множество беспорядочно расставленных столов, на которых громоздились колбочки, пробирки и штативы. Приятно пахло какими-то цветами, что в таком месте выглядело достаточно удивительным. Старичок сразу кинулся к шкафу, доставая оттуда бутылки.
   - Самое лучшее, что у меня есть, - пробормотал он, хитро прищурившись, - Век такое не забудете.
   - Донат, послушай, а он не того? - тихо спросил Панкурт и постучал по виску пальцем.
   - Немного странный, господин Мольх, а так бояться нечего, - ответил тот, но сыскаря этот ответ не успокоил. "Немного странный" - это очень неопределённая вещь, особенно по меркам Верузии.
   - Пейте, не бойтесь, - старик ловко разлил синеватую жидкость по стаканам.
   Мольх не стал принюхиваться, хотя подмывало. Осторожно глотнул и прислушался к ощущениям.
   - Весьма впечатляет! А что это? - нарушила тишину Ягура.
   - Фиалковый первачок, - прищурился Мортус, - Так что привело вас, почтенные гости?
   - Нам нужен труп мальчика, которого убили этой ночью, - произнёс Мольх.
   - Что за мальчик? - встрепенулся старичок.
   - Я узнаю его по лицу. Вроде он заколот мечом.
   - Мечом? Заколот? Фу, как неинтересно, - сказал с досадой старик, - Давайте я покажу вам девушку с перерезанным горлом. От уха до уха! Ювелирная работа! Или нет, есть тут один с пробитой головой. Рану нанесли идеально ровным коническим штырём, просто невероятно! Вам должно понравиться...
   - Мортус! - одёрнул сотник.
   - Хорошо, - неохотно согласился старик, - Если вам так надо... Но может хотя бы посмотрите на задавленного лошадьми бродягу? Сломаны все рёбра. Даже удивительно, что он после этого ещё жил! А вот поинтереснее: грабитель, попавший в магическую ловушку. Ягура, вы ведь магичка? Возможно, это вас заинтересует. Его вывернуло наизнанку, представляете? Костями наружу!
   - Мортус, оставь удовольствие от созерцания изуродованных трупов при себе! Нам нужен мальчик, погибший от меча.
   - Хорошо, а как насчёт...
   - Мортус, мать твою! - взорвался Донат, - Ты вообще соображаешь, кого я привёл?! Ну-ка быстро показывай нам свежие трупы!
   Тот недовольно засопел и повёл гостей к стеллажу, где были сложены новоприбывшие усопшие. Попутно он показывал на отдельных покойников и рассказывал интересные на его взгляд истории, как они умерли. Мольх понял, что старик выбирает наиболее отвратительные останки.
   - Вот он. Земко, - опознал труп юноши сыскарь.
   - Зачем вам этот труп? - прищурился старик, - Так банально. Может, вы передумаете, посмотрите остальных, уважаемый сотник? - канючил смотритель морга, словно малое дитя, просящее игрушку у суровых родителей.
   - Мортус, пошёл ты на!.. - огрызнулся гвардеец.
   - А вы не хотите? - с надеждой в глазах посмотрел на сыскаря старичок, но прочёл в них правильный ответ и обиженно замолчал. Мольх про себя окончательно решил, что старик всё-таки душевнобольной.
   - Нам надо ненадолго оживить этого Земко и задать ему пару вопросов, - запоздало ответил на вопрос Кадрош.
   - Некромантия? Здесь? Но она же запрещена!
   - Сделаем исключение, - снова ответил Кадрош, - Всё-таки я княжич, и даю устное разрешение на разовый ритуал.
   "Молодец, сообразил" - одобрил про себя Мольх.
   - Ну, если так... - протянул Мортус. Потом неожиданно спросил Мольха: - Что у вас с шеей, граф? Покажите-ка.
   - Это ещё зачем? - подозрительно спросил тот.
   - Жалко, да? - обиженным голосом спросил старик.
   Мольх подумал и решил доставить старику немного нездоровой радости. Размотал тряпку, обмотанную вокруг горла, и открыл рану.
   - Чудесно! - просиял старик. Даже стал чуть выше ростом, - Просто великолепно! Ещё пару дней, потом нагноение, жар, состояние бреда, и медленная смерть. А там пожалуйте в мою коллекцию. Вот как раз на тех стеллажах умерших от заражения, ещё есть свободные места.
   - Что, всё так плохо? - испугался не на шутку Мольх.
   - Я мигом! - крикнул старик, пошёл быстрым шагом в свою комнату. Через минуту вышел оттуда, держа в руке коробочку с какой-то густой массой.
   - Намажьте прямо сейчас! - сказал он.
   - Это что, бальзам какой-нибудь? - принюхался и поморщился от резкого запаха Мольх, - Так я живой ещё вроде, рановато мне.
   - Да вы не бойтесь, мажьте. Это целебная мазь. Никто из моих посетителей не жаловался, - ободряюще сказал Мортус.
   Мольх потянул себя за мочку уха и ответил:
   - Слушай, старик, так твои посетители, - окинул глазами трупы, - Не могут уже никому пожаловаться.
   Сначала со смеху прыснул Кадрош. Потом к нему присоединились и все остальные. Терпеливо подождав минуту и не разделяя всеобщего веселья, Мольх потребовал объяснений.
   - Видите ли, граф, я лекарь. В морге просто подрабатываю, исследую трупы. Невинное развлечение под старость. А в основном я занимаюсь живыми людьми. Те, кто выжил, живут до глубокой старости, уж поверьте мне! - улыбнулся с нездоровым блеском в глазах, - Шучу, шучу! Ни один от моих рук не помер, а работаю я уже полвека.
   Ягура взяла у старика мазь, понюхала и спросила:
   - На основе мелиссы и лавандового масла?
   - Да, уважаемая магичка! - уважительно ответил Мортус, - Приятно иметь дело со знающими людьми. А как вы это поняли?
   - У меня всё-таки два высших образования: магическое и лекарское! Можно мазать, это не повредит, - одобрительно кивнула Ягура, лично смазала рану и кровоподтёки сыщику. Перевязала горло чистой тряпкой. Мольх почувствовал, как по коже побежала приятная прохлада, а сердце забилось чаще.
   Затем, бросив сумку на пол, она достала оттуда жезл, комок нечто глиноподобного, маленькую книжечку и склянки с порошком.
   - Слушайте внимательно, дело серьёзное, ошибок быть не должно. Мне понадобится ваша помощь. Кадрош, Донат, посадите труп, вытяните ноги и держите его за плечи. Дальше скажу, что делать.
   Те выполнили просьбу Ягуры, придерживая труп Земко с обеих сторон.
   - А мне что делать? - прищурился Мортус.
   - Заприте дверь, дедушка. Нам не должны мешать. Граф, возьми книгу, найди раздел "Повелитель марионеток", главу "То, что не должно быть", и держи её на уровне моих глаз, чтобы я могла прочесть.
   - А кишки выпускать ему будем?
   - Фу, граф. Зачем кишки-то выпускать?
   - Я присутствовал на двух руиталах. Без кишок не обошлось.
   - Увидишь этих доморощенных некромантов - плюнь им в лицо, - презрительно сморщилась магичка, - ритуалу с кишками больше века. Он устарел. Да и что это за ритуал, если мертвец может говорить только "да" и "нет"? Это не магия, а народный промысел.
   Пока Мольх искал нужную страницу, Ягура взяла жезл, обтёрла его комком и обсыпала несколькими порошками из склянок.
   - А это что, уважаемая магичка? - спросил Мортус.
   - Сплав циркония и вольфрама. А порошки - сам леший голову сломает. Двадцать семь лет назад этот ритуал придумали четыре великих мага. Двух их них звали Ольрих и Хатфилд. Остальных не помню.
   - Вот, нашёл, - Мольх сунул под нос Ягуре развёрнутую книгу.
   Та ухватилась двумя руками за жезл и скомандовала:
   - Сейчас я воткну ему в затылок этот штырь и буду читать заклинание. Держите труп крепче. Панкурт, а ты держи книгу ровно у меня перед глазами, ошибаться нельзя, иначе сорвём оживление. После этого я поверну его в голове ровно три раза и после каждого поворота читаю заклинание. А вы хором по моему кивку должны как можно громче втроём закричать "Дык!". Всем ясно? Готовы? Начали!
   Ягура с размаху воткнула жезл в затылок трупу, Кадрош и Донат еле удержали его. Раздался противный звук пробиваемой кости. Магичка, глядя в книгу, начала отрывисто и выразительно читать:
  

В этот мир принёс он страх,
Царство тьмы и света крах.
Дремлет он на глубине,
В абсолютной тишине.
Древний дух забыт давно,
Но проснётся всё равно.
Поднимается со дна,
Разрушения волна.
Из руин восстанет он,
Сея смерть, проклятий сонм.
Вечно спящий не умрёт,
Ибо смерть переживёт.
Ты с ума сойдёшь легко,
Повидавши лик его!

  
   Затем немного повернула жезл за два ушка и громко прокричала:
   - Phng-lui mglw-hafh rlaikh wgakh-nagl fkhgtan! Lkl`n khtrmnaats! Zokh awai wsekh, zokh awai mosk!
   Махнула, и все трое заорали:
   - Дык!
   Ещё раз повернула:
   - Jog-sotkhotkh! N`yarla, ya!
   - Дык!
   И ещё раз:
   - Prkhwed mhdwed! N`yash, ka!
   - Дык!
   После третьего поворота ключа труп открыл глаза, все отпрыгнули на шаг назад от испуга.
   - Держите его за плечи!
   Мертвец оскалился и начал вращать глазами во все стороны.
   - Граф, не тяни, задавай вопросы. Я не смогу долго его удерживать! - прокричала Ягура, крепко обхватив жезл двумя руками.
   - Э, кгхм, Земко, - на секунду задумался, - Кто тебя убил?
   Мертвец уставился на сыскаря стеклянными глазами и протянул:
   - Где-е-е деньги-и-и? Ты обе-е-е-щ-а-а-а-л!
   - Какие деньги, Земко? Зачем тебе деньги?!
   - Деньги-и-и! Гривни-и-и-и! Тол-л-л-е-р-ы-ы-ы!
   Кадрош, не мешкая, порылся по карману, кинул Мольху мешочек:
   - Держи! Отдай деньги мертвецу, - захихикал княжич.
   "Славный парень этот княжич. В который раз вмешивается вовремя!" - восхитился Мольх
   - Вот деньги! Теперь давай отвечай на вопросы, идиот безмозглый! Кто тебя убил?
   - Оскорбля-я-я-ть буде-е-т-е-е, я-а-а вообще-е-е замолчу-у-у!
   - Ладно, ладно, был неправ! Как тебя угораздило помереть? - поспешно спросил сыщик.
   - Па-а-арни шли-и-и к успе-е-еху-у-у... Не по-о-о-о-везло. До-о-од-о-о ни в чем виноват.
   - Ничего не понял. Какой успех. Какой Додо? Кто тебя убил?
   - Не зна-а-а-ю-ю-у... - цапнул мёртвой хваткой мешочек с деньгами мертвец. Мольх судорожно отдёрнул пальцы, как от собачьей пасти.
   - Это был мужчина?
   - Да-а-а...
   - Из какого сословия?
   - Не ра-а-а-зби-и-ираю-у-у-сь в со-о-ослови-и-иях. Бла-а-а-горо-о-одный...
   - Опиши его!
   - Темно-о-о было-о-о...
   - Что он говорил?
   - Не люблю-ю-ю-у возню-ю-у с бумагам-и-и-и...
   - Ты где-то слышал этот голос раньше?
   - Да-а-а... У дом-а-а, где я сиде-е-е-л...
   - Как он был одет?
   - Темно было-о-о...
   - Замечал слежку, когда уходил от того дома?
   - Не-е-е помн-ю-ю-у. Не-е-е-т...
   - Как ты вообще умудрился на него нарваться?
   - Хоте-е-е-ли з-а-абр-а-ать его-о-о деньги-и-и! Мо-о-о-льх обману-у-у-л и не-е-е заплати-и-и-л!
   - Земко, ты совсем совесть потерял?! Я же сказал, что позже отдам!
В допрос влез Кадрош:
   - Парень, тебя убили мечом?
   - Да-а-а...
   - Опиши меч.
   - Эфе-е-е-с. Змея-я-а-а... Изумру-у-у-дный гла-а-а-з...
   Ягура затряслась, закричала и отпустила штырь. Труп конвульсивно дёрнулся и упал, крепко-накрепко стиснув пальцы с мешочком денег.
   - Больше не могла его держать...
   - Извините, Ягура, перебью вас, - вмешался Кадрош, - Панкурт, я могу ошибаться, но если правильно понял мертвеца, его убили мечом, на эфесе которого была змея с изумрудным глазом.
   - И что нам это даёт?
   - Всё дело в том, что данный меч - высшая государственная награда Верузии за исключительные заслуги перед князем. Их было выковано всего две или три штуки.
   - Ого! - присвистнул сыскарь, - Так мы можем узнать, кому они были вручены?
   - Конечно! Реестр государственных наград отец хранит у себя в бюро.
   - Тогда чего мы ждём? Возвращаемся в замок! Кстати, а который час?
   - Уже темно, - проворчал Мортус, открывая дверь, - Может, заночуете у меня? Заодно покажу вам...
   - Сгинь! - заорал Донат, - Сам спи со своими трупами, а мы пойдём!
   - Никакой благодарности, - обиженно парировал старик, - А ведь столько всего интересного хотел показать, поделиться, радость доставить вам...
   Сотник вытащил меч, старик замолчал, на всякий случай отошёл назад и недовольно прищурился. Кадрош и Мольх пытались разжать пальцы трупу, чтобы отобрать мешочек с монетами.
   - Намертво вцепился, - сыщик почесал макушку, соображая, что делать.
   - Княжич, граф, отойдите, - сотник размахнулся и точным движением отрубил трупу кисти рук. Выковырял кошель и вернул владельцу.
   - На улице стало темнее, - заметил Кадрош, когда все вышли.
   - Донат, - шепнул сыскарь сотнику, - где тут отлить можно? А то с нами дама.
   - Чего вы там шепчетесь? - улыбнулась магичка.
   - Ничего-ничего, - замахал сыскарь, - я сейчас. Минуту.
   Панкурт протиснулся между стоящими почти впритык домами, на которые показал сотник, огляделся и присвистнул. Место было в высшей степени живописным. Образованная стенами площадка, скрытая от посторонних взоров, очевидно, пользовалась популярностью у страждущих облегчиться, но боявшихся это сделать на виду у патрулирующих стражников. Кучи дерьма, разбитые глиняные горшки, лужицы мочи и алкоголя, мусор, блевотина. Запахи мочи, вина, пива и самогона смешивались, и понять какой из них преобладал было совершенно невозможно.
   - Твою гвардию, мою кавалькаду! - неодобрительно покачал головой сыскарь, - ну как можно срать там, где пьёшь, и пить там, где срёшь?
   Панкурт, брезгливо обходя лужицы, выбрал самый чистый клочок земли, помочился на стену, завязал тесемки на штанах и сделал шаг назад. Мольху показалось, что за спиной что-то хрустнуло, но оглянуться он не успел. Поскользнувшись на кучке дерьма, сыскарь, подняв сонм брызг, упал прямо в одну из луж, которые только что так старательно обходил и краем глаза заметил, что в стену, точно в том месте, где только что была его голова, летит шипастый шар на цепи. На его счастье стена оказалась деревянной, а не каменной. Ассасин замешкался, выдергивая оружие, что позволило сыскарю перекатиться в сторону и вскочить на ноги.
   Панкурт быстро огляделся. Наёмник-одиночка. Здоровенный детина, в грязно-бурой хламиде, на три головы выше его, стоял в центре пятачка и раскручивал моргенштерн.
   - Эй, тебе денег что ли надо? - попытался сделать отвлекающий момент Мольх, - так я дам!
   Амбал не отреагировал, лишь сильнее закрутил моргенштерном и сделал шаг в сторону сыскаря. Панкурт выхватил подаренный Кадрошем и так ни разу не опробованный меч.
   Парировать удар такого орудия - затея глупая, сыскарь решил атаковать первым, но не успел. Наемник внезапно прекратил вращение, чуть присел и резко выбросил руку, словно играл в серсо. Панкурт успел крутануться вправо и в развороте попытался достать дылду уходящим ударом. Детина оскалился. Мольху удалось зацепить его левую руку, аккурат под мышкой. Не дожидаясь ответного удара, сыскарь молниеносно отпрыгнул назад и влево, совершил выпад, промазал.
   Наёмник, то ли от боли в руке, то ли от того, что понял бесперспективность своих действий, сразу же сменил тактику. Прекратил раскручивать шар, перехватил рукоять двумя ладонями и старался достать сыскаря боковыми ударами, почти без замаха. При его росте и длинных руках, даже такие удары должны были переломать Мольху ребра, Панкурт, однако, успевал уворачиваться.
   Наемник внезапно отпрыгнул назад и быстро сунул руку в карман. Сыскарь напрягся.
   - А может всё-таки поговорим? - сипло выдавил Мольх.
   Детина, всё так же не издавая ни звука, раскрыл ладонь, метя Мольху в глаза. Спасло сыскаря не иначе, как чудо. Панкурт поскользнулся и провожая взглядом облачко уловил, что убийца пытался бросить ему в лицо толечного перца. Мольх постарался быстро вскочить на ноги.
   Здоровяк снова оскалился, постарался ударить монгерштерном снизу вверх, метя сыскарю в пах. Мольх скакнул назад, снова чуть не поскользнувшись, и готов был поклясться, что металлические шипы летящего по инерции вверх монгерштерна расчесали его волосы.
   - Да, что ты мычишь, ублюдок! Глухонемой что ли?
   На жестовом языке Панкурт умел только попросить выпивку и послать собеседника в задницу. Именно второй фразой он и воспользовался, выходя из очередного пируэта. Убийца проделал какой-то жест правой рукой и плюнул, стараясь попасть в Мольха.
   - Точно глухонемой.
   Сыскарь попытался повторить удавшийся в начале дуэли трюк, крутанулся на правом каблуке влево, уходя от шипов, целясь во всю ту же подмышку, но ассасин ушел от меча с удивительной для своего телосложения ловкостью. Плечо сыскаря запылало болью, шар успел пройти по касательной. Мольх грязно выругался, забыв, что детина его не слышит.
   Довольный успехом наемный убийца, сделав короткий шаг влево, вновь выбросил шар вперед, попал в тоже плечо и, увидев изменившееся от боли лицо Панкурта, довольно осклабился. Широко расставив ноги, он вновь завращал цепь над головой, намереваясь добить сыскаря.
   Решение пришло мгновенно. Не дожидаясь, пока детина отпустит руку, сыскарь шагнул назад, с небольшого разбега проскользил на спине по луже жидких испражнений прямо между его ног и, не вставая, рубанул здоровяка чуть ниже колена. Амбал охнул, покачнулся и стал заваливаться назад, ударив себя по лицу своим же шаром. Мольх вскочил и добавил в шею, наискось. Убийца булькнул. Хлынула кровь.
   Сыскарь постоял еще немного, облокотившись о стену, стараясь отдышаться. Глухонемой затихал в конвульсиях.
   - Милсдарь Мольх, милсдарь Мольх, - послышалось откуда-то из за стены, - Вы почему так долго? Случилось что?
   - Ты прав был, Донат, - устало ответил Мольх, - если за тобой следят, а потом выясняется, что не следят, то это вовсе не означает, что за тобой вообще не следят.
  

***

  
   - И что дальше? Оба пьяные, как кучеры, свалившиеся в бочку с первачом, - отметил сыскарь, оставив безуспешные попытки разбудить короля или князя, - Что здесь случилось?!
   - Когда вы ушли, Гинеус пригласил короля Гардарии на страусиную ферму, где обещал умопомрачительные скачки. Меня он послал в подвал, чтобы принести особую настойку. Весьма особую, - ответил вызванный сенешаль, - Затем он забыл, что это предназначалось исключительно для короля, налил и себе тоже, через десять минут оба упали, как подкошенные, даже мясо так и не попробовали. Стражники из гарнизона перенесли их в комнату и оставили просыпаться.
   - Вот стыд-то. Что же делать тогда? Нам нужен ключ от покоев князя, - неуверенно начал Мольх, - В интересах следствия...
   - Очень жаль, но князь строго-настрого приказал давать ключ лично в руки ему. Поэтому-то мы и не стали открывать его комнату. Если он узнает, что приказ нарушен, я не представляю, что будет. Точно на шибеницу пойдём, милсдарь!
   Кадрош, нарезал круги и молчал. Потом неожиданно сказал:
   - Была, не была! Значит так, поскольку отец в отключке, то за старшего остаюсь я. Не нужен нам никакой ключ. Мы сломаем дверь. Вынесем её с мясом!
   - Княжич, нельзя... - побелел слуга, - Если он узнает... И потом, Блоднек...
   - Что Блоднек? Он в госпитале! - фыркнул, - Не тебя же ломать заставляю. Сами разберёмся. С отцом я поговорю лично, и пусть только попробует меня отругать. В конце концов, он сам виноват, не надо забывать, что именно намереваешься выпить.
   Княжич уверенно направился в крыло, где располагались княжеские покои, поманив за собой сыщика. Гвардейцы робко пошли за ними.
   - Так, отдай алебарду! - потребовал Кадрош. - Будем ломать дверь в покои отца.
   - Что ж творится-то? Княжич! Нас повесят! - хныкнул гвардеец.
   - Беру всю ответственность на себя! Говорю это при свидетелях. Давай алебарду, кому сказал! В конце концов, имею я право попасть в комнату своего отца? Ситуация обязывает!
   - Но, ваше...
   - А если на нас напали? Представили? Приказы отдаю я! - тоном, не терпящим никаких возражений, процедил Кадрош, - Да что я с вами спорю?!
   "Ух ты, твою гвардию! Меняется просто на глазах" - восхищённо подумал Мольх и сказал вслух: - Может, есть что-то поменьше? Работа ведь ювелирная. Нам лишний шум ни к чему.
   Кадрош бесцеремонно отобрал у стражника оружие, вручил Мольху и произнёс:
   - Раз нам не дают ключ от дверей князя, то пусть сами её и восстанавливают! Пока он там с твоим королём дрыхнет в винных парах, или что они там пили, мы ведём расследование, на ночь глядя! Ну, то есть, ты. Ломай!
   - Мы! - улыбнулся Мольх, - Ну, если такой расклад, то действуем!
   Замок слетел с четвёртого удара. Кадрош с какой-то непонятной яростью саданул ногой по одной из створок. Та шумно открылась, наделав шум по всему этажу.
   - Княжич, да что же вы творите? - взмолился стоявший с поджатыми губами дежурный, - Нас на шибенице вздёрнут за проникновение в покои князя!
   - Хватит ныть! Принеси лучше свечек, да побольше! - огрызнулся Кадрош, - Что ты всё причитаешь? Ты солдат или рыночная торговка?! Сказал же, беру командование на себя! Не стражники вы, а какие-то плаксливые бабы!
   Мольх присвистнул, сложив губы бантиком.
   - Ну, зажигайте свечи, войдём уже.
   Ступили в покои князя. Света было мало, но любоваться обстановкой не было ни желания, ни сил.
   - Панкурт, надо посмотреть в бюро. Справа от постели. Там он хранит деловые бумаги, записи и прочую писанину. Поищем реестр там.
   Мольх порылся в бумагах, со смешком отмечая, что никогда ещё не рылся в бумагах первого лица иностранного государства, вытащил увесистый бархатистый фолиант с оттиском герба Верузии.
   - Вот, это он! Я его узнал!
   - Тяжёлый же! Давай, ищи сам, тебе виднее.
   Кадрош зашелестел страничками при свете свечей.
   - Оглавление. Категории наград. Высшие... Точно! Вот, смотри, Панкурт. Кажется, это оно!
   - Так, ну-ка дай мне посмотреть. Посвети, не вижу. Так... Нашёл! - хлопнул ладонью, - Теперь всё встало на свои места, я всё понял! Княжич, в общем, так: я пойду один. Дело опасное, и не хочу подвергать никого лишнему риску...
   - Нет, я с тобой, куда бы ты ни пошёл!
   - Минутку! Между прочим, король поручил это дело исключительно мне!
   Кадрош резко ухватил сыскаря за руку, приблизил к нему своё лицо и прохрипел, словно бы хотел достучаться до самых глубин его сознания:
   - Я, между прочим, тоже принимаю участие в этом деле, и мы идём вместе! Не забывай, что я люблю дочь твоего короля и готов ради неё на всё!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 12

   Две фигуры, освещаемые лишь светом щербатой луны, медленно шли по тропинке, простиравшейся вдоль речки. Летние ночи в Верузии славились своей свежестью, приятно ласкавшей кожу. Где-то вдали ходили ночные патрули, но их умело избегали, не столь из-за боязни на них нарваться, сколько из-за нежелания что-то объяснять.
   Слева, за поворотом показался вишнёвый сад.
   - Вот мы и пришли! - шепнул Мольх и показал на дом метрах в пятидесяти, в котором горел тусклый свет в окне. - Если я всё правильно понял, здесь и подслушал разговор Земко.
   - Что будем делать? - спросил княжич.
   - Судя по всему, дом не охраняется, что само по себе уже странно. Следов магии я тоже не чувствую. Но на всякий случай проверим, - сыскарь опустился на четвереньки и стал шарить по земле, как ищейка, подбирая мелкие камешки.
   Затем начал метать их перед собой, медленно двигаясь.
   - Иди за мной, никуда не отклоняйся, мало ли что.
   - А что ты делаешь? - поинтересовался Кадрош.
   - Говори тише, - приложил палец к губам сыщик, - Проверяю, нет ли магических ловушек. Мы же не горим желанием угодить в одну из них. Вспомни хотя бы того бедолагу в морге, которого вывернуло наизнанку.
   Стараясь, шуметь как можно меньше, граф и княжич потихоньку дошли до двухэтажного особняка. В бликах ночного светила различить цвет не представлялось возможным, но сыскарь выражал уверенность, что он бледно-жёлтый. Дом как дом: крепкий, добротный, построенный на века. Ярко выделялись резные ставни.
   Из кармана Кадроша послышался противный звон.
   - Что это? - шикнул сыскарь.
   - Кристалл зова взял, а у него заряд кончился. Я подумал, что он пригодится, вдруг подмогу звать придется.
   - Спит твоя и моя подмога мертвецким сном, - ухмыльнулся Мольх.
   - Зря мы не взяли стражников, - почесал за ухом княжич, - Мало ли что тут вообще творится. Я, честно говоря, до сих пор до конца не понимаю, зачем мы здесь.
   Мольх ничего не ответил. Подёргал ручку двери, она скрипнула и открылась, выпуская в ночь полоску света. Мягко переступая, вошли в просторный коридор, слабо подсвечиваемый с улицы. Тёмное, старое, но крепкое на вид дерево. Справа расположилась ещё одна дверь, а перед ними высилась винтовая лестница, уходящая на второй этаж.
   Из двери справа потянуло аппетитным запахом.
   - Туда и пойдём, - показал направление сыщик, сглотнув ком в горле, - Держи руку на мече и гаси шаги.
   Вторая дверь открылась так же легко, путники попали в большой, хорошо освещённый зал с колоннами. В конце располагался большой стол, накрытый белой скатертью, украшенный цветами и серебряной посудой. На большом ломте хлеба лежала отбивная, стоял кувшин, да на блюдце лежало несколько яиц.
   В центре сидел человек. Упершись рукой в лоб, он, поглощённый процессом, писал, старательно выводя руны.
   Мольх и Кадрош вышли на середину комнаты, человек что-то почуял, дёрнулся и резко посмотрел на гостей.
   - Ну, привет, Бартольд! - протянул сыщик, скрестив руки на груди, - Не ждал? Или ждал? Приятного аппетита. Позволишь нам присесть или здесь так не принято?
   - Какие почётные гости. И что вас привело сюда, граф, княжич? - пытаясь сохранять спокойствие, ответил хозяин дома.
   Панкурт потянул за мочку уха.
   - Мы к тебе, кромник, и вот по какому делу... Хотели зайти в гости, посмотреть, как не последние люди Верузии живут. Всё ли хорошо, не надо ли чем помочь. Я ещё мечами интересуюсь, а ты, смотрю, их коллекционируешь, - показал пальцем за спину Бартольду, где действительно висело полтора десятка мечей. - А есть такой меч, там, в общем, на эфесе змея такая с изумрудным глазом? Говорят, очень редкая награда князя Гинеуса!
   Бартольд положил руки на стол, поджал губы. Подумал несколько секунд, оценивающе оглядывая Мольха и княжича, потом выпалил:
   - Да, есть у меня такой меч. Это награда от князя за...
   - Знаю, знаю, - наигранно выпучил глаза Мольх, - Не надо перечислять свои заслуги. Настоящие герои всегда должны оставаться неизвестными! Я, собственно, вот что спросить хотел...
   Сыщик отодвинул стул ногой и сел без приглашения, закинул ногу за ногу и положил предусмотрительно вытащенный из ножен меч.
   - Вот скажи мне как кромник сыскарю, у тебя бывало такое: идёт какая-то странная цепочка событий, между собой, казалось бы, ну никак не связанных, а потом всё это приводится к общему знаменателю? И оказывается, что этот знаменатель - конкретный человек или небольшая группа людей, которые вступают в какой-то преступный сговор. Ну, например, якобы заколдовать принцессу. Попасть по надуманному обвинению в темницу безо всяких шансов выйти. Потом чудом спастись из петли и пережить ещё три покушения на жизнь. И с каждым разом отчётливее понимаешь, что это подстроено одними и теми же людьми.
   - Интересно, ты о чём? Объясни мне поподробнее, - уселся поудобнее кромник, положил очередное яйцо в подставку, разбивая его ложечкой.
   - Да ты садись, княжич, - со смешком обратился к Кадрошу сыскарь, - Хозяин дома ведёт себя крайне бестактно по отношению к столь почётным гостям и не приглашает нас разделить с ним скромную трапезу. Перед ним хоть сам король будет - бровью ведь не поведёт.
   - Да что мне твой король!? - повысил тон Бартольд и дёрнулся, испепеляя Мольха взглядом, пока Кадрош присаживался рядом с сыщиком.
   - Что? - поднял указательный палец вверх Панкурт, - Наш беспристрастный философ, так складно чесавший язык, на допросах, выходит из себя? Кстати, о боли. Как затылок? Ну, когда тебя саданули недавно. Болит головушка-то? Знаешь, Бартольд, ты удивительный человек!
   - Да, и чем же? - с сарказмом ухмыльнулся тот.
   - Я не знал, что в тебе течёт куриная кровь! Полагал, что в человеке обязательно течёт человеческая, ну, а в курице, стало быть, куриная. А у тебя вон как странно всё, и вместе с тем удивительно. Не находишь?
   - О чём ты говоришь, Панкурт? - удивился Кадрош.
   - Да, княжич, о чём это он?! - поддержал кромник.
   - Слушай, тут вообще кто кому вопросы задаёт? Ты уже свои вопросы мне задавал. Теперь позволь сделать это мне, - несильно стукнул кулаком по столу сыскарь. - Хватит играть в простака, Бартольд. Игры закончены.
   Обратился к Кадрошу:
   - В общем, княжич, комедию он ломал в замке. Зарезали курицу, обрызгали всё кровью, разбили об угол стола вазу, связали его и стали дожидаться нас. Глупая затея. Особенно со связыванием. И, главное, всё было сделано в спешке, что не ускользнуло от моего взгляда. Ну, и есть маленькие нюансы, типа того, что не знал наш почтенный господин Бартольд, что даже трупы могут разговаривать.
   - А откуда ты узнал, что это кровь курицы? - спросил Кадрош.
   - Дорогой княжич, мой отец владел крупной куриной фермой. Запах крови курицы знаком мне с детства, и я отличу его где угодно. Кстати, яйца куриц нашей фермы известны по всей Гардарии, и не только, - улыбнулся сыскарь.
   - Я слушаю, слушаю, граф, - Бартольд начал двигать скулами.
   - Зачем парня убил? И ещё двоих с ним заодно, - посмотрел тяжёлым взглядом в глаза кромнику Мольх. - Зачем похитил принцессу и обыграл всё, как околдовывание? Зачем, наконец, решил убрать меня таким странным способом? Подослал провокатора, чтобы я разозлился на княжича, попытался его ранить и попал в ваши лапы?
   - Панкурт, я... Я ничего не понимаю! - Кадрош вскочил со стула, - Поясни, наконец!
   Мольх медленно встал и отпихнул ногой свой стул.
   - Да не было никакого колдовства, Кадрош! Было похищение. Самое обычное похищение. Никто принцессу в жабу не превращал. Не найдено никаких следов магии, тем более, это никакой не оборотень. Жаба не боится серебра, её не тянет на кровь, она жрёт мух и комаров, как самая обычная лягушка. Знаешь, на что был расчёт? Когда мошенники дурят людей, они рассчитывают, что те будут действовать на эмоциях и безо всякой логики, даже не пытаясь сопоставить очевидные факты. Пусть думали бы, что враг могущественный колдун и лучше ему не перечить.
   А дело было так.
   Нашли самую обычную жабу и прыснули на неё эликсиром, про который ты рассказывал. Похитили принцессу, воспользовавшись входом в подземелье через комнату Сурдана. Когда твой брат, Блоднек, крался в покои Тестверы, они с похитителями разминулись буквально на две-три минуты, и как раз слабый хрип и шум удаляющихся шагов он и слышал, списав это на разыгравшееся воображение. Я разговаривал с Блоднеком перед пиром. Фактически, он спас себе жизнь, его убили бы тоже. Потом принцессу вынесли наружу у речки, там произошла небольшая борьба, о чём красноречиво говорят обломанные кусты, следы довольно крупного мужчины, и несколько кусочков материи, в которую они завернули Тестверу. Я впоследствии побывал в гостях у рыбаков, которые как раз в это время слышали шум борьбы и звук вёсел, которые я соотнёс с похищением и последующей переправкой на лодке. Куда? Здесь было уже сложнее.
   Помнишь, Кадрош, мы нашли с тобой заклёпку Ксандо и костяной орган? А ещё кусочки красной материи, которые никто из гвардейцев не развешивал. Когда мы обыскали комнату глашатая, то нашли рваный кафтан, от которого как раз и были оторваны эти кусочки, сапоги, вымазанные той же глиной, что была в одном месте в подвале. Наконец, письмо в его бумагах. Его арестовали, увели на допрос, а потом он загадочно умер. Как сказал Бордул, покончил жизнь самоубийством. Я сразу подумал, что тут дело нечисто. Когда я имел сомнительное удовольствие пообщаться с Сурданом, он сказал, что ему в голову не придёт шастать по подвалу, зная, что при вторичной поимке его казнят. Его и Ксандо пытались подставить. Я даже на кладбище не пошёл узнавать насчёт раскапывания могил. В этом уже не было смысла. Сам Бордул, будучи трупом, который оживил некромант, сказал, что ни Ксандо, ни Сурдан в похищении не замешаны. Кстати, я тогда ещё не знал, что некромант и есть Сурдан. Это вскрылось через несколько минут.
   Подозреваемые таковыми не оказались. Кроме того, если Ксандо был бы настоящим похитителем, он не стал бы собирать в одной комнате столько улик против себя. Он являлся пустозвоном и демагогом, но уж точно не законченным дураком. Все, когда я пытался его допросить, были на нервах, возбуждены, и я не успел сопоставить некоторые факты, чтобы понять, что они слишком натянуты для вынесения обвинения.
   Перед этим я допросил кастеляншу, которая последняя видела принцессу в ту ночь перед похищением. В конце она сказала мне, что не хватает одного комплекта туалета. Того самого, в котором она присутствовала на вечернем пире. А не хватало вот чего, - Мольх залез за пазуху и вытащил сложенный вчетверо листик, - Длинного пурпурного платья, аметистовых серёжек, подвески из бриллиантов, парадных туфель с золотыми тиснениями. Не нашли даже ленточек, которые она вплетала себе в косы. Ты должен их помнить: красные и синие. А вот эти блёстки были как раз на пурпурном платье принцессы в ночь похищения. Раз они упали, да ещё в таком количестве, значит, была небольшая борьба. Но что может сделать хрупкая принцесса против нескольких мужчин?
   - Вот ты сволочь, Бартольд! - взорвался Кадрош.
   Мольх продолжил рассказ:
   - Следовательно, принцесса была похищена. Это я понял чётко уже тогда. Но если принцесса - не жаба, тогда кто же жаба? Да просто жаба. Самая обычная жаба, только большая, на которую капнули эликсиром.
   Бартольд сидел молча, исподлобья глядя на Мольха.
   - Тогда где же Тествера? - закричал Кадрош.
   - Подожди, княжич, это только начало. А вот самое интересное: ещё до приезда короля и его дочери мы получили странную записку. О её существовании знают только я, Ровид, Кисеб, а теперь и ты. Ну, кроме авторов, разумеется, - протянул другой листок бумаги, - Прочти её вслух.
   - "Король! Свадьба Тестверы и Блоднека недопустима. В Ваших же интересах её отменить, иначе могут быть плохие последствия. Подумайте о дочери. Доброжелатель", - прочёл княжич. Что это?
   - Кто-то сильно хотел расстроить свадьбу Тестверы и Блоднека. Мотива я не понял, а требований выдвинуто не было. Поскольку нас не могла испугать какая-то анонимная записка, я снарядился в Любец на несколько дней раньше короля и его дочери. И попал в очень неприятный переплёт, подстроенный нашими уважаемыми кромниками. Да, Бартольд? Можешь не отпираться, Я проанализировал, как ты вел себя при допросах, и твоё поведение на стремление отчитаться наверх об очередном пойманном шпионе, пусть он и липовый, никак не смахивало. Ты знал, кто я. Ты прекрасно это знал! - сыскарь встретился взглядом с кромником.
   Тот отвёл глаза, поняв, что отпираться уже нет смысла:
   - Да, знали мы, знали...
   Мольх порылся и достал второе письмо. Протянул княжичу.
   - Это мы нашли в комнате Ксандо при обыске. Сравни с первым. Почерк очень похож, хотя и написано разными чернилами. А теперь смотри, что я сделаю, - извлёк перепачканные кровью листочки, вынул один и снова дал Кадрошу.
   - Прочти теперь это, и вслух.
   - "Я, помощник главного кромника, Бартольд, прошу Вас, светлейший князь Гинеус Второй, разрешить взять на службу секретаря...". А это что?
   - Мольх, курва! - взорвался Бартольд.
   - Т-с-с-с, не сбивай меня с мысли! Так вот, Кадрош, это я тайком прикарманил в тот же визит в рабочую башню кромников. Я взял эти листочки, чтобы ещё раз вдумчиво понюхать и осмотреть следы крови. Искал одно, а нашёл другое! Почерк во всех трёх бумагах, что я тебе дал - одинаковый. Выводы делай сам.
   Бартольд открыл было рот, но передумал, продолжал молчать и внимательно слушать.
   - Правильно, что молчишь, тебе больше ничего не остаётся. Так вот, когда князь разрешил мне пойти в архив, там я наткнулся на несколько интересных вещей. В отчётах мне на глаза попалась странная цифра - сто двадцать гривней, только строчка оказалась затёрта, а потом вписано "овёс". На такие деньги можно накормить овсом всех армейских лошадей Верузии. Но если они, - указал пальцем на Бартольда, - Внаглую, не стесняясь, записывали расходы на бордели, то затёртое должно быть чем-то очень важным. Или запрещённым.
   Я решил выяснить, что может стоить сто двадцать гривней. Потолковал с одиним лавессидом, и, надо же, выяснил, что эти самые эликсиры обходятся толлер-в-толлер в такую сумму. Да, забыл сказать, я внимательно осмотривал жабу. Она начинала покрываться язвами. Всё как ты и рассказывал мне в подвале. Скоро она сдохнет.
   Кадрош с интересом слушал. Бартольд неравно барабанил пальцами по столу.
   - Лавессид расказал мне и еще кое-что, - достал очередную бумагу сыскарь, - список лиц, которые их покупали. Взгляни. Вот это мне очень понравилось: "Два идиота, наряженные в дварфов, скорее всего, из педерастов".
   Княжич захохотал, глядя на пунцовую физиономию Бартольда.
   И опять-таки, мне очень помог поход в архив. В том же списке расходов промелькнули парики и бороды. Может их покупали и для другой цели. Но это не может быть простым совапаеденим.
   - Сукин сын!
   - Тихо, Бартольд, тихо! - передразнил его Мольх, вспоминая допрос, - я снова стал сопоставлять факты. Про мой приезд они как-то узнали. Грамоту-пропуск я показывал многим, и кто-то донёс. Немудрено, что за мной установили слежку, а когда я напился в корчме, где ты играл на кифаре, кто-то, кто обладает магией убеждения, здорово меня разозлил и натравил на княжича, чтобы меня казнить, под предогом борьбы с террористами.
   - А как ты понял, что это был провокатор? - снова спросил Кадрош, напряжённо слушая сыскаря.
   - Ну, не сразу, конечно. Маг Фаргус рассказал мне о том, что можно научиться магии убеждения и заставлять других людей делать то, что им и в голову бы не пришло. Но для этого он должен быть пьяным, что повышает его внушаемость. Вот я и понял, что не зря меня эта добрая душа спаивала и натравливала на тебя.
   - Только, Бартольд, - повернулся сыскарь к кромнику, - затея оказалась глупой. Куда проще нанять пяток безмозглых амбалов, подождать, пока я уйду, спровоцировать драку и убить. Зачем так сложно?
   - Ты мог нам спутать все карты своим длинным носом!
   - Что я и сделал, заметь! Потом, когда я чудом спасся из петли, и с меня сняли обвинение, было ещё три покушения на мою жизнь. Один раз - из арбалета, - сыскарь вытащил болт и показал, во второй раз - неудачная попытка отравить, а заодно и Блоднека, наконец, несколько часов назад на меня напал глухонемой верзила.
   - Какой еще глухонемой? - искренне удивился Бартольд.
   - Заранее я знал только про отравление, - перебил Панкурт, - в корчме "Под десницей князя" я познакомился с Земко. Впоследствии, он случайно подслушал разговор, из которого я понял, что готовится покушение на меня и твоего брата. Тогда я устроил маленькую провокацию, в результате чего сам себя раскрыл, а потом и нечаянно умер Бордул. Кое-что мы вытянули из него мёртвого. Потом загадочно пропадает Ожват, которого я где-то уже видел, но никак не мог вспомнить, где именно. Далее, вы с ним устраиваете спектакль, и чуть погодя приходим мы. В общем, спёкся ты, Бартольд. Спёкся, как кусок баранины в печи. Зачем убил Земко?
   - Так это был Земко? - рассмеялся, несмотря на положение Бартольд, - Я случайно убил твоего осведомителя?! Вот так совпадение! Да они полупьяные хотели меня ограбить! Я защищался!
   - И как они на тебя напали? С оружием? Отвечай.
   - Нет. Просто я их проучил. Больше так делать не будут.
   - Сволочь ты, Бартольд. Но так или иначе, все нити вели к Бордулу и тебе. Так или иначе. Кстати, что Сарош и Ожват - одно и то же лицо, понять было легко. Главное - не оставлять следов, господин кромник!
   - Что ты имеешь в виду?! - лицо Бартольда становилось всё чернее и чернее.
   - След от ноги того таинственного стрелка, который чуть не подстрелил меня у посудной лавки и следы на разбрызганной якобы твоей крови - они одинаковы, вплоть до инициалов на подошве. Вы так спешили, что даже не успели переодеть вашего нового якобы глашатая в обувь с инициалами ГО - Глашатай Ожват, а остались старые следы - ПКС - Помощник Кромника Сарош. Я знаю вашу систему инициалов. Более того, он же и был тем самым провокатором в корчме, разве что чуть изменил внешность. Наконец, самое сложное. Мотив. Я понял, что вы по каким-то причинам не хотели, чтобы Тествера выходила замуж за Блоднека, а Блоднек становился князем. Думаю, что этого мало кто хотел кроме него самого. Но весь юмор заключатся в том, что и сам король шёл на это с большим трудом, а несколько дней назад в свете последних событий он вообще окончательно передумал!
   - То есть, как передумал? - резко поднял голову Бартольд.
   - Вот так, взял и передумал! Что тут удивительного? Может же человек взять и передумать. Тествера выходит замуж за Кадроша. Именно Кадрош, а не Блоднек взойдет на престол. Всё решено. Осталось только найти принцессу, но я не думаю, что это будет сложно. Ведь от реки тайком доставить её к твоему дому, минуя густой вишнёвый сад, очень просто. А очистить эти места от случайного патруля - вполне в вашей власти, ведь так, Бартольд? Отдавай Тестверу, игра окончена. Я обещаю, что буду лично хлопотать, чтобы тебя не казнили, а дали лет десять галер или рудников. На выбор. Может, даже и выживешь, будешь под старость жить где-нибудь на отшибе, под неустанным присмотром и ходить куда-либо только по разрешению.
   - Княжич, - кромник бросил изумленный взгляд на Кадроша, - этот гардариец точно не врет?
   Кадрош пожал плечами.
   - Если отец снова не передумает. Однако, вряд ли Ровид позволит ему это сделать.
   Сзади послышался женский крик, а дверь, ведущая в соседнюю комнату, чуть не слетела с петель. Троица непроизвольно ахнула. В зал вошел длинноволосый молодой человек в знакомом сыскарю стеганом камзоле, спереди семенила Тествера, которую он держал за волосы. Остриё небольшого кинжала смотрело ей прямо в горло.
   - Ты что творишь, идиот! Немедленно отпусти принцессу! Ты же можешь её ранить, - вскочил Бартольд.
   Мольх с Кадрошем переглянулись.
   - Не делай глупостей, Сарош и слушай своего начальника, - игра, как я уже сказал, окончена.
   Длинноволосый опустил нож, но продолжал держать испуганную Тестверу за волосы.
   - Мне очень понравилось как начал наш уважаемый сыскарь. Вот скажи мне, Бартольд, у тебя бывало такое, что все вроде бы идет, как надо на протяжении достаточно большого количества времени, а потом оказывается, что всё это время ты играл по чужим правилам?
   - Сарош, ты грибов объелся? Надышался дурман-травой? Что за бред ты несешь? Да отпусти, наконец, принцессу! Это приказ! Мы добились своей цели. Гинеус низложил Блоднека, князем будет Кадрош. Опасность, висящая над страной, миновала!
   Сарош не выпуская косу принцессы из рук, демонстративно поклонился, увлекая Тестверу за собой.
   - Поздравляю, Ваше будущее несостоявшееся высочество! Наследником престола вам удастся побыть еще от силы пять минут. Насладитесь этими минутами сполна.
   - Бартольд да кто этот тип? - вышел из себя княжич, - и что значит пять минут?
   - А то, что в течение пяти минут я убью всех четверых, а тела расположу так, будто во всем виноват коварный интриган, отравитель и убийца Бартольд. Интересно, сколько времени понадобится Ровиду, чтобы смести Верузию с лица континента? Ведь именно так он и поступит, увидев мертвую дочь и любимого сыскаря.
   - Ты что же, надеешься справиться с тремя вооруженными мужчинами? - дернул себя за мочку уха, Мольх, - никогда не видел такой самоуверенности.
   - Совсем забыл представиться, милсдари, - снова деланно поклонился Сарош, - в соседнем княжестве, хорошо известной вам Хасии, меня называют маркизом Сарошем дю Шо, де Сарами, ля Батистом, также знают, как двоюродного племянника князя Акенаба и очень ценят как лучшего шпиона и диверсанта Хасии. Я способен справиться с десятком рыцарей, а не то, что с тройкой олухов, один из которых дрался только с деревянным манекеном.
   Бартольд стиснул зубы, поигрывая желваками.
   - Не может быть! Курва, ты же три года работал в службе кромников. Три года! И все это время...
   - И все это время отправлял отчеты на родину, - улыбнулся хасиец, - олухи вы с Бордулом. Я водил вас за нос три года! Сколько вы народу перевешали. Простолюдинов, благородных. А сами три года держали меня под боком, давали поручения. Неинтересные поручения, скучные. Но я так старался, из кожи вон лез.
   - Ах ты дрянь хасийская! - ударил Бартольд кулаками по столу.
   - Представляешь, сыскарь! - продолжал хасиец, обращаясь к Панкурту, - около месяца назад меня втянули в сверхсекретное дело. Признаюсь, за прошлые три года ничего особо интересного от меня Хасия не узнала: число войск, расположение гарнизонов, чепуха, в общем. Акенаб давно владел этой информацией. Но однажды меня вызвал Бордул и начал жаловаться на Гинеуса, мол, тот собирается сложить полномочия, передав их своему старшему, то есть среднему сыночку, а ещё собирается втянуть Верузию в войну, к которой та совершенно не готова. И представляешь в войну с кем? С моей многострадальной отчизной. Но даже это, по его словам, было не главным. Гинеус собирался посвататься к северному соседу и заручиться его поддержкой в предстойщей войне, а в обмен предлагал клочок земли с выходом к морю, как раз на границе с Хасией. Бордул решил отменить свадьбу, ведь самостоятельно Гинеус никогда не посмеет пойти на восток. Кроме того он собрался совершить маленький дворцовый переворотик, устранив Блоднека, который, чего уж скрывать, идиот, и поставив на его место любимца любецкого сброда Кадроша.
   - Княжич, твой брат и правда идиот, - прервал шпиона Бартольд, - мы хотели как лучше. Чтобы на престол взошли вы. За каких-нибудь пять-семь лет Верузия нарастила бы мускулы и самостоятельно одолелела бы этих проклятых хасийцев. Землю, которую кровью завоевывали наши предки у Тагорна, не пришлось бы отдавать Гардарии. Но мы не знали, что Кадроша в итоге решено выдать за Тестверу.
   - Наши планы по отмене войны совпадали и очень удачно разрешались, пока не появился ты, проклятая ищейка, - сверкнул глазами хасиец, - вместо того, чтобы отменить свадьбу, Ровид, получив анонимное письмо, прислал сюда тебя. Я сразу говорил, что тебя нужо устранить, а им захотелось работать по правилам. Опись, протокол, сдал, принял, повесил. Ты вывернулся изо всего словно угорь, разгадал, что принцесса украдена, а не заколодована, нашел виновных, даже справился вчера с глухонемым Тшо. До сих пор удивляюсь, как ты его одолел, но в самом конце проиграл. Игра действительно окончена. Хасия не заинтересована ни в какой свадьбе Тестверы, ни с Блоднеком, ни с Кадрошем. Не заинтересована она сейчас и в войне. А если Верузия хочет воевать, ей представится эта возможность. Ровид, как я уже говорил, сметет её с лица земли. Попрощайтесь друг с другом, милсдари, сейчас вам представится возможность передать пламенный привет Бордулу.
   - Ничего у тебя не получится, - княжич, улыбаясь, достал из кармана кристалл, - ни убить нас, ни обставить дело, будто бы во всем виноват Бартольд. Не пройдет и получаса, как здесь будет мой отец с гвардией. Сарош, тебе ведь известно, что это за кристалл? Весь твой патетический монолог слышали отец с Ровидом. Я уверен, они уже в пути.
   - А кромники не ошиблись, когда ставили на тебя, княжич, - с нотками восхищения прошипел шпион, - и все-таки последнее слово останется за мной.
   Сарош рывком развернул Тестверу, внимательно посмотрел ей в глаза, что-то шепнул и вложил в её руки нож, который только что держал у горла.
   - Если вы думаете, что после всего этого я спокойно дождусь гвардейцев - вы глубоко заблуждаетесь, - на лице Сароша струилась змеиная улыбка.
   - Тествера, что ты собираешься делать? - Завопил Мольх, до которого стало доходить, что натворил хасиец.
   Принцесса, поигрывая ножом, приближалась к троице. Взгляд её был пуст, настольк пуст, что пробирало морозом по коже.
   - Панкурт, у неё глаза точь в точь, как у тебя, когда ты меня кифарой в...
   Договорить княжич не успел. Принцесса бросилась на них, как голодная упырица, ножом попытылась достать шею Бартолда
   Сарош стоял на том же месте, положив руку на меч, и с удовольствием наблюдал.
   - Что с вами, принцесса? - взвизгнул княжич.
   - Задержи её, Кадрош! Он околодовал Тестверу. Это магия убеждения. Она будет действовать, пока Сарош жив. Нельзя давать ему уйти!
   - Да как же я её задержу? - Кадрош еле успел увернуться от выпада обезумевшей принцессы.
   - Как хочешь! Отбери кинжал. Оглуши. А потом обними покрепче и держи. Ровид тебя простит.
   Сарош удовлетворенно посмотрел за околдованной принцессой, развернулся и кинулся к выходу, но уйти не успел. Бартольд сдёрнул со стены меч и бросился на него первым. Попытался атаковать справа, но Сарош ушел от выпада в эффектном пируэте и сам ударил потерявшего равновесия кромника чуть ниже ребер. Хлынула кровь. Бартольд, не замечая раны, повторил выпад, но вновь безуспешно.
   Мольх целился в шею. Сарош парировал и, дожидаясь, пока соперник по инерции приблизится, двинул сыскаря между ног. Сразу же попытался добить выронившего от боли меч Панкурта, но наткнулся на вовремя подставленую бастарду кромника.
   В другой половине комнаты обезумевшая Тествера продолжала гоняться за княжичем.
   - Ваше высочество, ну это же я, вы видели меня по приезду в Любец. На ужине, - вопил Кадрош, уворачиваясь от коротких, резких ударов кинжала.
   Княжич, смекнув что от постоянных увертываний могут закончится силы, сменил тактику и перепрыгнув стол, за которым сидел кромник, решил держать оборону. Потерявшая под воздействием магии убеждения возможность трезво мыслить, Тествера не догадывалась поступить таким же образом, лишь бегала за Кадрошем вокруг стола.
   Сыскарь и Бартольд безуспешно пытались одолеть шпиона. Атаковали одновременно и по очереди, с одной стороны и с разных позиций, атаковали с наскока и пытались достать дальними ударами, всё безуспешно. Хасиец хорошо знал своё дело, парировал, отражал, извивался в пируэтах и не забывал атаковать сам. Панкурт даже подумал, что справиться с ним было бы трудно и самому Кисебу.
   Кромник начинал уставать и задыхаться. Из раны на боку вытекло немало крови. Сыскарь и сам был весь в глубоких кровоточащих порезах. Голова от потери крови немного шумела. У Сароша, который, казалось, даже не устал, добавилась лишь едва заметная царапина на шее, да порвались штаны в районе паха, после очередного пируэта.
   Кадрош, улучив момент, когда принцесса снова попыталась достать его ножом, перехватил запястье и выкрутил ей руку. Княжичу показалось, что в глазах Тестверы что-то сверкнуло. Кинжал выпал. Кадрош крепко обнял принцессу, стараясь держать руки. Прижал к себе.
   - Тествера, я люблю тебя! Послушай!
   Дочь короля извивалась, пытаясь вырваться из объятий княжича.
   - Послушай, - уворачиваясь от её зубов, заговорил Кадрош, - Я полюбил тебя давно. Знал, что мне не суждено стать твоим мужем, но я носил любовь в сердце. Даже не смел думать, что она будет ответной, и уж представить нас вместе. Я всё понимал. Но события последних дней сильно изменили мою жизнь. Я подумал, что это шанс быть вместе с тобой. И если ты не согласна, то зачем мне вся эта фальшь жизни княжича-одиночки, когда у тебя всё есть, а ты несчастлив?
   Кадрош отпустил Тестверу, отпихнул от себя и ногой отправил ей вслед нож. Та взяла его дрожащими руками и неуверенно наставила на младшего сына князя. Магия внушения стала давать сбои.
   - Если в мире нет любви, то мне не нужен такой мир. Я всегда мечтал, что мы поженимся и будем жить в любви и согласии. Что Верузия и Гардария будут крепкими союзниками. Но для меня важнее ты.
   - Что? - еле слышно произнесла Тествера. Глаза начали приобретать утраченную осмысленность.
   - Ты - самый дорогой для меня человек. Принцесса, ты стоишь смерти. Я люблю тебя!
   Нож выпал из рук Тестверы. Из глаз потекли слёзы. Кадрош подошёл к ней, обнял и крепко поцеловал в губы.
  
   Сарош, парируя удар Бартольда, высек сноп искр. Пригнулся, пропуская выпад Мольха над головой. Попытался снизу уколоть сыскаря в плечо. Восхищенно крикнул, увидев, что удар достиг цели. Бартольд действовал уже вяло, потеря крови давала о себе знать. Быструю атаку шпиона кромник пропустил, меч Сароша разрезал живот Бартольда, как нож вскрывает брюхо рыб. Кромник рухнул на колени.
   - Ну, а с тобой я быстро управлюсь, - прошипел сыскарю шпион, - жаль собачий княжич перемешал мне все кости в мешочке. Пожалуй, его я тоже убью.
   Мольх, надеясь, что шпион отвлекся на демагогию и держит меч в опущенных руках, прыгнул, как отпущенная пружина, нацелившись острием в сердце шпиона. Сарош, словно ждал этот выпад, отбил, да так удачно, что меч выскользнул из рук сыскаря. Ухмыльнулся и плашмя двинул сыскаря в лоб. Панкурт упал.
   - Я же сказал, что быстро управлюсь, - Сарош широко расставив ноги, встал над сыскарем, держа меч у горла, - когда представится возможность, я обязательно расскажу Ровиду, как безобразно владел мечом его лучший сыскарь. Наверное, халтурил на тренировках.
   Сыскарь сложил правую ладонь в кулак, выставив средний палец.
   - Фус кью!
   На пальце заплясал огонек, аккурат под дыркой в штанах шпиона. Противно запахло подожженой кожей. Сарош заорал и схватился за пах! Мольх из последних сил вскочил на ноги, схватил меч. Шпион перестал орать, лишь грязно ругался. Встал в защитную стойку на полусогнутых ногах. Первые удары Панкурта он парировал, но было видно, что прыть после ожога подрастерял. Сыскарь финтом справа убедил Сароша открыться и вонзил меч в солнечное сплетение.
   - Это невозможно, - Сарош с изумлением глядел на эфес торчащий из его груди, - как... я...
   - Ты болезнь, а я лекарство! - победно ответил сыскарь, ухватился за рукоять меча двумя руками и с силой, какую в себе нашёл, пнул умирающего шпиона ногой, выдернув лезвие.
   Из груди хасийца хлынула кровь, он упал и больше не поднимался.
   - Мольх... Панкурт... - слабым голосом позвал Бартольд, зажимая страшную рану двумя ладонями. Он лежал в луже крови, дёргаясь в конвульсиях.
   Сыскарь, пошатываясь, подошёл к кромнику. Тот неестественно выгнул шею и посмотрел Мольху в глаза отрешёнными глазами.
   - Я ошибся, граф. Мы на одной стороне. Я совершил ошибку, жестоко просчитался. Что же, всё правильно. У меня за пазухой ключ от сундука, там ты найдёшь свои вещи. Выполни просьбу, убей меня. Пожалуйста... Эта боль, она невыносимая...
   - Помнишь, ты рассказывал мне в пыточной камере о боли?! Тогда я зарёкся, что если случайно выйду живым, то буду срезать с тебя и твоего начальника по полоске кожи, пока вы оба не сдохнете. Но злоба ушла, жизнь распорядилась иначе: один уже мёртв, другой - одной ногой в могиле. Думали, что спасаете Верузию, а этого делать было и не недо. Вы только погубили себя, вот и весь результат. Ты поставил не на ту лошадь, Бартольд.
   - Мы хотели Верузии только блага! Даже ценой твоей жизни, гардариец. Цель оправдывает средства...
   Изо рта потекла кровь, расплываясь вокруг головы кромника.
   - Благими намерениями оправдываются низкие деяния...
   Острие меча коснулось горла Бартольда.
   - ...ложь и клевета...
   Сыскарь посмотрел в стекленеющие глаза поверженного.
   - ...предательства и убийства...
   И не увидел там ничего, кроме боли.
   - ...чёрствость сердца и произвол...
   Отвернул голову, навалился всей массой на эфес.
   Брызнул фонтан красной жидкости, перепачкавшей ему лицо и волосы.
   - ...но также и месть врагу, - закончил Мольх.
   - Как вам не стыдно, княжич! Я же обручена с вашим братом! - послышался смешливый женский визг из-за стола и звук пощечины.
   Сыскарь, хромая, подошёл к столу и посмотрел вниз:
   - Любовь - действительно самая сильная магия. Простите... князь Кадрош, я испачкал ваш меч...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 13

   Шперлинг и Винслакт сидели у окна в маленькой и уютной таверне "Золотой рыцарь", не спеша потягивали пиво и заедали раками. Эта корчма, располагавшаяся недалеко от северных ворот, обслуживала только рыцарей, причём, вне зависимости от подданства. Других не пускали. На оформление интерьера хозяин не поскупился, и это сразу бросалось в глаза: сложенные из глыб полированного красного гранита стены, а стыки подогнаны так плотно, что между ними нельзя просунуть даже лезвие. На стенах висели щиты, мечи и множество фресок, запечатлевших рыцарские бои. Особенно радовало глаз пространство около корчмаря: пузатые емкости, чаши, тонкие фаянсовые фиалы, кубки, кружки, изящные горшочки для горячей пищи, покрытые орнаментами, снедь на развес.
   По бокам от входа стояли статуи рыцарей в полном облачении. Над потолком висел огромный плакат, на котором были перечислены некоторые выдержки из Кодекса чести рыцаря:
  
   "Рыцарь и без коня - рыцарь. Конь без рыцаря - тупая скотина.
   С хорошего коня упасть не стыдно.
   Закрыл забрало - закрой и поддувало.
   Коли взял ты в руки меч - то руби мечом-ка с плеч.
   Если ткнул ты в глаз копьём - значит, с одноглазым пьём.
   Помятый доспех вызывает у противника смех...

...

   Если один рыцарь посмеет назвать другого рыцаря стальной чушкой, то пусть оскорблённый ответит "Сам дурак!", и да рассудят их потом мечи...
   Если не-рыцарь оскорбит рыцаря, то последнему следует оценить габариты и принять решение: либо порубить того задохлика мечом, либо пафосно сказать, что драться с чернью - ниже достоинства рыцаря.

...

   Признаки прекрасной дамы: платок для махания, балкон для махания платком, слёзы, вытираемые платком для махания.
   В случае отсутствия прекрасных дам ни в коем случае не назначать ими оруженосцев, пажей и тем более других рыцарей, а ехать туда, где эти дамы есть...".
  
   Из окон таверны открывался вид на многочисленные лавки, кузни и ткацкие цеха, щедро разбросанные в этой части города. Из открытых дверей вылетал стук молотков, визг напильников, скрежет точильных камней, грохот ткацких станков. Сновали торговцы дровами и углём, расхваливая свой товар на все лады. Изредка по неровным мостовым проезжали телеги, задевая за углы домов и тумбы. Откуда-то пастух погнал стадо овец, нервно окрикивая своих подопечных и щёлкая хлыстом.
   Граф и барон были одеты в парадные инкрустированные латы с позолотой, и громыхали ими, как два стальных жука. День для них выдался более чем удачный - их дуэт победил в последнем турнире, рыцари получили щедрое вознаграждение и готовились разъехаться по своим замкам, чтобы заниматься обычными феодальными делами. Им также не терпелось закончить свой совместный рыцарский роман, а потом встретиться и кутить вновь. Пребывая в прекрасном настроении, друзья без конца сдвигали кружки и дёргали корчмаря, которого одаривали за хлопоты лишней монеткой.
   - Представляешь, случай был на севере столицы Сансэдара, - начал Винслакт, - Есть у нас крупная цирюльня, а при ней - огромное хранилище. Один молодчик, работавший там магистром гражданского права, взял лук, стрелы, пошёл в это хранилище и перестрелял работников. Пятерых сразу насмерть, один скончался в госпитале, седьмая, девушка, выжила, но я ей не завидую! А у того, что потом скончался, знаешь, что было? Лёгкое, печень, желудок, селезёнка, обе ноги - всё прострелено!
   Шперлинг присвистнул и покачал головой.
   - А знаешь, с чего он там расстрел устроил? Из-за несчастной любви. Не приняла одна девушка его ухаживания, вот он головой тронулся и как пошёл вразнос. Когда у него закончились стрелы, он сбежал. Поймали только через две недели.
   - Да уж, - протянул черноволосый.
   - Погоди, это не самое интересное. Он мой тёзка, представляешь? Тоже Винслакт! И отцы наши тёзки. Он даже на меня внешне чем-то похож. Только и разница, что у него титула нет. Когда его ловили, то меня чуть копьями не закололи, когда документы проверяли. Потом разобрались, конечно, посмеялись, да и его уже поймали. Но мне совсем не смешно было, когда вооружённые до зубов стражники берут тебя в кольцо, а в глазах читается явное намерение убить без разбирательств. Тут уже мечом не намахаешься, хоть и сам закован в латы по самые зубы. А ещё он манифест всюду развесил, перед тем, как идти на бойню.
   - И что за манифест?
   - Сам-то я его не читал. Рассказывали мне, что написано там вроде следующего: "Я ненавижу человеческое общество, и мне противно быть его частью. Я ненавижу саму жизнь, и вижу только один способ её оправдать: уничтожить как можно больше людей. Это единственный способ сделать мир лучше". Ну, всё в таком духе.
   - Душевнобольной, что и говорить.
   - Ага, сейчас! Признали вменяемым. Пожизненно на рудники сошлют.
   - Это что ещё!.. Слушай, что у меня за история была, Винс! Владелец Уссекского феода, между прочим, Шперлинг тоже, как и я! Был там, пришлось дорогу срезать. Разруха, крестьяне полудикие, нищета. Еду мимо одной деревеньки по делам, а там: дома покосившиеся, скот худой-прехудой, люди оборванные, все пьют, дети как спички, грязь по колено, смрад и упадок. Кошмар! Останавливаюсь я спросить дорогу, а они так подозрительно на меня смотрят и спрашивают, мол, ты кто такой. Говорю: "Я граф Шперлинг!". Что тут началось, пся крев!
   - А что такое-то? - спросил Винслакт.
   - Да выяснилось, что они меня с другим Шперлингом, своим сеньором, спутали. Всем хутором вышли на улицу и чуть на вилы не посадили! Я уже умирать приготовился, и такая обида меня одолела, что не в бою с достойным противником сейчас помру, а насаженный на вилы крестьянские. С трудом объяснил им, что не тот я Шперлинг. Что удел мой на юго-востоке находится, а не здесь. Денег им пришлось дать, чтобы присмирели и подобрели. В общем, пришлось мне объяснять, что мой тёзка - да, самый натуральный упырь и кровосос. Ещё немного поднажать - и меня выбрали бы во главе армии штурмовать его замок. Вот это анекдот: Шперлинг захватил замок Шперлинга! Для тех, кто не знал всего до конца, это выглядело бы, как в свой дом ворваться и присвоить его себе же!
   Русоволосый рыцарь с замершей улыбкой слушал Шперлинга, а под конец прыснул со смеху, стукнув кружкой пива об стол, расплескав содержимое.
   Отсмеявшись, продолжил.
   - Новость узнал. Про комедианта Жодара Дьердя слышал, конечно?
   - Это тот самый толстяк, что здесь на ослах пьяный катался что ли? Наслышан, как же.
   - Да, он потом уехал, потому что князь задушил его винодельческий цех налогами. Так вот, пригласили его в Сансэдар. Оказали все мыслимые и немыслимые почести. Ублажали, чем только могли: предлагали место руководителя королевской труппы, преподавать верузийский язык в престижных университетах, дали звание почётного подданого сансэдарской провинции Мордок, подарили пятибашенный замок. Кормили, поили, всю широту души сансэдарской проявляли. А он попил, поел, потанцевал и сделал ручкой всем.
   - И куда же он теперь?
   - К хоббитам! Говорит, что любит и Верузию, и Сансэдар, но жить будет в лесах в Шлендо, на границе с Палиссой. Купил небольшое поместье и уже принял подданство этой страны. Как перед ним король Сансэдара ни распалялся, как ни кичились сансэдарцы, что такого комедианта к себе переманили, как ни считали его своим - всё равно не прижился.
   - Ему надо было звание Героя Сансэдара дать и на повышенное пособие в десять толлеров ежемесячно посадить, - прыснул Шперлинг.
   - Скорее всего, ему пришёл счет за оплату замка, и он понял, что дешевле жить в Шлендо в скромном домике. Прошла любовь, завяли помидоры, - поддержал Винслакт, вытирая от смеха слёзы. - Думающая часть Сансэдара крутит у виска пальцем. Король дал гражданство и подарил замок залётному пьянице, пусть и таланту. А обедневшие аристократы годами стоят в очереди на надел, чтобы хоть как-то подняться. Что тут можно думать о государе?
   - И никто не возмущается?
   Тут Винслакта прорвало, что случалось с ним довольно редко.
   - Возмущается?! Больше по тавернам и постоялым дворам языки чешут! И то осторожно, сам понимаешь, что за оскорбление короля бывает. То есть, критиковать как бы можно, но критикующие назначаются сверху, чтобы видимость свободы была. Ну, чтобы совсем облик государства не терять, вице-король Шмелиус вякнул что-то своим вассалам, мол, необдумано замки дарите. Да кто его слушает? Больше для смеха в королевском замке держат, как элемент интерьера. Он давно ничего не решает, только и делает, что разъезжает по провинциям и сотрясает воздух: "Необходимо принять меры, надо усилить ответственность... Виновные должны быть наказаны, срочно ужесточить контроль... Что сделано для улучшения жизни?". Да все над ним ржут, а он только пальчиком грозит. Отгрозится и картины рисует, художник, видишь ли. Однажды залез на самую высокую сосну, растущую у королевского замка. Сверху, говорит, ещё никогда не рисовал. Пол-Сансэдара, наверняка, надеялось, что сверзится он оттуда со своими кисточками вниз головой. А его кристалл зова - это вообще тема для бесконечных анекдотов. Король меж тем бегает, как угорелый и кричит: "Где посадки?". Вообще ходят слухи, что Шмелиус - хоббит-полукровка. Да и насчёт самого... хм... сомнения. Но я тебе этого не говорил! - заговорщически подмигнул русый рыцарь.
   - Ну и дела! А почему их вообще двое - король и вице-король? Хотя, - махнул, - у нас в Тагорне не лучше, пся крев! Два карлика-близнеца трон оккупировали, курва блага!
   - Никто не знает. Они каждые четыре года местами меняются. Наверное, затем, чтобы один исправлял то, что натворил другой, - хихикнул Винслакт. - Точнее, делал вид, что исправляет. У нас в Сансэдаре вообще леший знает, что творится. Вот тебе пример. Какой-то никому доселе неизвестный человек Лешко по кличке Наковальня создал то ли общину, то ли союз. Набрал себе в компанию известного скомороха, бывшего лучшего игрока в кости, летописца какого-то, защитницу Инкинского леса, бывшего рыцаря, ещё кого-то - почти все хоббиты и лавессиды. Знаешь, чем они занимаются? Выясняют, сколько тратит королевский двор на внутренние расходы, и горлопанят об этом. Правда, в крупных городах им юродствовать запретили, так они на каких-то болотах собираются и мечут молнии в короля и свиту. Их, конечно, стража ловит иногда, но больше для порядка, и только рядовых. Обычно штраф выписывают, но изредка и сажают. В гвардейца ком грязи кинул - всё, получи пять лет. Толковые люди понимают, что сам король им разрешил и немного информации даёт, мол, посмотрите, какой я добрый, меня ругают, а я даже не казню никого. Да, это больше показуха.
   - Занятно! А что за Инкинский лес такой?
   - Да какой там лес, одно название. На северо-западе столицы есть лесок небольшой. Его вырубать начали, чтобы там дорогу проложить, а одна дура на защиту встала, мол, вы так всех зайцев и белок распугаете, и вообще природу погубите. Набрала толпу бездельников-друидов, разогнали дровосеков. А скоморох, знай себе, на лютне наяривает, подбадривает их и поёт: "Я схожу с ума! Да, я схожу с ума! Я завесил все окна тяжёлым сном...". Король думал послать туда гарнизон отборных солдат, чтобы арестовать всю эту шушеру, да передумал - народу надо нравиться. Он этого скомороха позвал к себе на приём, а тот ему сказал: "Я Юкка, менестрель", и начал рассказывать, что якобы анонимку ему подбросили со списком вопросов, какие нельзя задавать. Правда, её так и не предъявил. Крабимир подумал и ответил: "Юкка, это провокация" и выпроводил того с миром. Вот и поговорили.
   Но самое смешное потом случилось. Когда Наковальня властям надоел, то обвинили его в хищении Кирского леса, - это другой уже, - и по правежам таскают. Неизвестно, крал он чего или не крал, но под топор могут запросто положить. Да у нас вообще не скучно, каждый день что-то новое происходит: то кромник королю обращение пишет, что начальство выходных не даёт и невиновных сажать заставляет, то некий богач-хоббит Берс Зобски, улизнувший в Альбиэль от суда, покаянные письма строчит, а потом его мёртвого в бадье находят с запиской "Жизнь не удалась". То какой-то сумасшедший Ладмэр Исарх, помешанный на хоббитском заговоре, очередной фолиант издаёт "Удар Сансэдарских Богов", а его потом по всей стране ловят, чтобы на правеж затащить, да не ловится он. То судья на породистой лошади ремесленника сбивает, а потом рассказывает, что продал её за пять минут до столкновения. Одно веселье!..
   - Уморил, Винс!.. Погоди, ты сказал в Альбиэль? К эльфам?!
   - К ним самым. Там много сансэдарских богачей в бегах. Даже наш крупный торговец кристаллами зова там до сих пор отсиживается. Мутная история случилась, я и сам подробностей не знаю. Какой-то конфликт с таможенниками у него вышел. А в замке что творится, полный кавардак. Бывший главнокомандующий чуть армию не развалил. Скандал вышел громкий, и как ни старались молчать, кое-что просочилось наружу. Представляешь, дорогу от своего замка к жилищу зятя построил за двадцать тысяч гривней, если на тутошние деньги перевести. Это ж едва ли не одна десятая казны! Два моста сделали, редкие сорта деревьев по обочинам посадили, сама дорога, как рассказывали - камешек к камешку, всё ровно! А работали-то солдаты вместо того, чтобы военному делу обучаться. Когда уже припекло, взяли его за шкирку, мол, что ж ты творишь? А он отмахивается: "по служебной необходимости". Крабимир, судя по всему, дал негласное указание, не сильно давить, всё-таки его друг. Суд затеяли, но больше ради потехи. Ещё он к себе в палату кучу женщин привёл, это женщинам-то заниматься войной?! Неизвестно, чем они там вообще занимались... Знаешь, кем он раньше работал?
   - Кем?
   - Владельцем пилорамы! Мебель делал!
   Шперлинг засмеялся во весь голос, хлопнул Винслакта по плечу, вытер слёзы.
   - Взяли нового, он до этого был главой пожарной службы Сансэдара. Толковый человек, мало их в свите короля осталось.
   - Забываю спросить, Винс. Как там у вас поживает Карелия-Нов д`Оррска?
   - Да как-как, - заржал не своим голосом русоволосый, - всё такая же чокнутая. Никакой лекарь ей уже не поможет. Носится со своей идеей "Мы должны встать на колени перед хасийским и лавессидскими народами". Сансэдарцев ненавидит всеми фибрами души, если она у этой госпожи вообще имеется. Постоянно пишет воззвания. Вот одно из последних: "Чтоб вы сдохли, не доживши до утра, узурпаторы проклятые!". Ну, что с душевнобольной взять? Некоторые считают, что она - помесь хоббита с орком, не может человек нести настолько тяжёлый бред, даже если у него нелады с умственным развитием.
   Посмеялись.
   - А откуда всё в таких подробностях известно, Винс?
   - Да, вице-король чудит, не переставая. У замка площадку приказал расчистить и повесить здоровый щит, на который его доверенные лица приколачивают листы пергамента с новостями. Народ туда табунами валит, чтобы почитать, что этот сотрясатель воздуха на сей раз поведал. По большей части вся информация - потрясающе бесполезная: как провели пир, какую очередную картину он нарисовал и всё такое. Некоторые хохмачи берут кусок угля и оставляют там комментарии. Читать их - одно удовольствие.
   Посмеялись, барон продолжил:
   - Я тебе с почтовым голубем пришлю последние речёвки этой Карелии. Она и Наковальню ненавидит, слюной в его сторону брызжет. Может, поэтому её и не трогают. Подобная грызня у нас - на каждом углу, и её масштабы превышают все мыслимые пределы. Сплошной свинячий визг и сумбур. Создаётся впечатление, что королевский двор только и занимается тем, что плетёт интриги и одному ему известные многоходовые комбинаци вместо того, чтобы начать нормально править страной, - вздохнул Винслакт. - Относительно спокойно могу себя чувствовать только в баронстве.
   Помолчали.
   - Корчмарь! Ещё по кувшину пива и баранью ногу с солью и перцем! - распорядился Шперлинг, складывая в стопочку монетки на угол стола.
   Бойкий человек быстро исполнил заказ, поклонился, едва заметным движением смахнув деньги, и исчез за стойкой.
   - Какие новости из Тагорна-то, Шпер? - спросил русый, нарушив тихую идиллию.
   - Да такой же маразм как и у вас в Сансэдаре, - чернявый допил остатки пива,- делегацию собирают, чтоб к вам отправиться. Крабимира покаяться хотят заставить.
   - За что покаяться то?
   - Да за всё. Раньше мол, Тагорн был от моря до моря, а из-за коварности Сансэдарских правителей превратился в клочок Земли.
   - А Крабимир-то тут причем? Ещё и деда его на свете не было, когда Тагорн земли растерял.
   - А я знаю? Леший их разберет, карлов этих. Народу понравиться хотят.
   - Смотрю и у вас несладко. Хоть в Гардарию переезжай.
   - Кстати про Гардарию, - спохватился черноволосый,- про свадьбу Тестверы и Кадроша рассказывали мне намедни приятели местные. Главное событие Верузии за последнее время, как-никак, только и изволят говорить об этом. История занятная случилась.
   - Ну-ка, поделись событиями, - русоволосый сел поудобнее, приготовившись слушать. - Я-то, сам знаешь, несколько дней пропадал в южных районах Верузии, на морях.
   - Свадьба прошла на высшем уровне. Князь Гинеус и король Ровид прибыли в торжественный зал на боевых конях, с зелёными бархатными попонами, обшитыми золотом. За ними ещё шесть или семь коней, и все покрытые разными нарядами: малиновые, бежевые, голубые, лиловые, золотистые. Чеканные доспехи, с гравировками, с каллиграфическими рунами - просто неописуемой красоты. Особенно запомнились гостям щиты князя и короля, обтянутые белым бархатом и усыпанные платиновыми звёздами. Мечи, покрытые рубинами, бриллиантами, слепящие на солнце короны... - глумливым голосом начал чернявый рыцарь.
   - Шпер, меня сейчас стошнит! - умоляюще протянул Винслакт, оглядывая свои доспехи.
   - Ладно, ладно. В общем, свадьба на неделю растянулась. В конце дамы собрались и сказали присутствующим рыцарям, что раз воздыхают от любви к ним, то должны устроить соревнование, на котором в парадных доспехах будут биться на поединках. Сами же заказали за свой счёт роскошный браслет, и преподнесли самому отважному рыцарю, который сражался лучше всех других...
   Винслакт промычал что-то под нос.
   - Ты не с конца рассказывай! Знаю я эти поединки: толпа пижонов, которым не терпятся покрасоваться перед дамами, строят из себя боевых петухов. Я бы их там всех этих сеньоров одним махом голыми руками!.. Выйдет такой, пузо еле-еле под латы убрал, как арбуз на коротеньких ножках, весь за щитом умещается. Одна макушка шлема из-под щита торчит, и как только на жирную рожу натянул? А всё туда же - рыцарь!
   Шперлинг улыбнулся, эффект был достигнут.
   - Гинеус сложил с себя полномочия князя в пользу Кадроша, младшего сына. Тествера теперь княжна Верузии. Гардария получила выход к морям. Ровид уже распорядился прислать сюда часть своей армии. Говорят, война с Хасией скоро будет. Отличился второй сын Гинеуса - Блоднек. Оказывается, он до самого последнего момента не знал, что решено было отдать Тестверу за Кадроша, а не за него.
   - Ого! - присвистнул Винслакт, это как же так? Блоднек же старше Кадроша.
   - Не оправдал доверие, ну, как-то так. Слухи ходят, что князь боялся ему сказать, а Ровид просто не успевал, так как княжич постоянно терял сознание, - прыснул со смеху Шперлинг, - хотя, уже не княжич.
   - Как не княжич?
   - Очень просто. Гинеус обозлился на него за какие-то выходки и направил командовать небольшим отрядом на границу с Хасией. Особенно на этом настаивал Ровид. Лишили титула, сняли полномочия начальника ДПС, и сделали мелким воеводой. А на свадьбе-то что было, умора! Слушай, Блоднек лежал в госпитале, а пока шли приготовления к церемонии, ему ничего не говорили. В последний день его выписали, и то ли в спешке, то ли специально, но ему не сообщили, что жених Тестверы теперь вовсе не он, а Кадрош. И представь, приходит он ряженый на свадьбу, весь при параде, а там объявляют, что Тестверу берёт в жёны Кадрош. Красавица-жена, титул князя, завидный тесть, каких ещё поискать надо. В общем, все звёзды с неба сорвал, а Блоднеку дырку от бублика, - давясь смехом, рассказывал черноволосый.
   Оба расхохотались, стуча ладонями по столу, что остальные посетители бросали настороженные взгляды.
   - Так он узнал - чуть свадьбу не сорвал. Бегал по залу, орал, буйствовал, посуду переколотил, кидался с кулаками на всех. Охрана просто растерялась. Потом вцепился в волосы Кадроша, слюной брызгал, визжал, еле-еле оторвали. Ровид, говорят, ему недрогнувшей рукой лично фингал под глазом поставил. Закончилось всё тем, что Блоднека прилюдно лишили титула княжича, арестовали и поместили в темницу с дальнейшей высылкой на передовую.
   - Вот это дела. Пожалуй, тут даже интереснее, чем в Сансэдаре!
   - Послушай, Винс, а ты помнишь нашего знакомого Панкурта Мольха? Мы его из петли вытащили.
   - А как же не помнить! - согласился русоволосый.
   - Так он, оказывается, хитроумный заговор против союза Верузии и Гардарии распутал. Двух высших кромников разоблачил и какого-то хасийского шпиона лично обезвредил. Его почестями осыпали, не хуже, чем самого короля. Всю неделю опустошал княжеские погреба и придворным летописцам надиктовывал свои подвиги. Не просыхал неделю, говорят. Купался в лучах славы.
   - Вот тебе раз. Значит, чтобы получить всеобщее признание и уважение, достаточно повисеть в петле? - хихикнул Винслакт.
   - Ну, насчёт всеобщего - это под вопросом, дружище. Чернь, как я выяснил, его люто возненавидела, не хуже, чем Тестверу, да и короля Ровида. Быдло беснуется который день, что Гинеус перестал быть князем, а Кадрош может перестать кормить их подачками. Желающих убить княжну, наверное, уже очередь до границы с Реевелом выстроилась. Преступность пошла вверх, покалечено несколько стражников. Власти подумывают вообще тотальную зачистку Любеца провести силами тяжёлых отрядов. Замок и подступы к нему охраняются тройным кольцом. Районы, прилегающие к княжеской резиденции, лучше вообще не посещать, если хорошей грамоты нет. В дополнительный патруль набираются рекруты. Да и нам пора отсюда сматываться по домам. Чую я, скоро тут будет весьма жарко, не хватало под раздачу попасть.
   - Да, княжне ещё придётся попотеть за спокойную жизнь. И чего они так на неё взъелись-то?
   - Так боятся, что подачки прекратятся, и она тут порядок наведёт железной рукой, с повальным пьянством будет бороться, город вычистит, дисциплинировать народ начнёт. А Кадрош заявил, что прекращает сочинять песни и начинает заниматься сугубо государственными делами.
   - Вон оно что! - почесал подбородок, - ну и правильно, пусть наводят. Ей и прозвище дадим - Железная Княжна, а? Звучит! Я на эти рожи из припортовых районов уже смотреть не могу без отвращения.
   - Я тоже, Винс. Хотя, в Тагорне попадаются экземпляры и пострашнее...
   - Погоди! Ну, с Тестверой всё понятно в принципе. Но почему чернь ненавидит Панкурта Мольха?
   - А, пся крев, я ж главного не сказал. Он распутал заговор и освободил принцессу, то есть уже княжну, из плена. Похитили её, оказывается, а чего хотели - до конца непонятно. Это всё-таки дело громкое, подробности не раскрываются. Вроде свадьбу расстроить замыслили. А раз Мольх Тестверу выручил, которую местная чернь терпеть не может, то сам понимаешь, как его тут любить должны...
   - Интересно, а как похитители с Тестверой обращались? Новоиспечённая княжна Верузии весьма красотою лепа, губами червлёна, и всё такое, - подмигнул русоволосый.
   - Говорит, обходительно. Рябчиков и дорогие конфеты всё это время в подвале жрала.
   - А, что же тогда с... - отсмеявшись, начал говорить русый, и на этих словах в окно корчмы прилетел камень, пробил стекло и обсыпал осколками стол и рыцарей. С улицы донеслись ругательства и проклятия.
   - Мать твою! - взвизгнул Винслакт, дёрнувшись, как ужаленный, - Какая гадина посмела...
   Шперлинг резко вскочил, бранясь, начал вытряхивать осколки с головы. Его примеру последовал и русый рыцарь. Корчмарь и немногочисленные посетители заметались, вскакивая со стульев, выхватывая мечи. В спешке нахлобучив амуницию, оба рыцаря, провожаемые хмурыми взорами статуй, выскочили за дверь и увидели грандиозную потасовку метрах в двадцати.
   Трущобная чернь с криками "Ублюдок гардарийский!" облепила лошадь и пыталась стащить наездника на землю. Тот отбивался мечом, крича благим матом "Вашу гвардию! Пошли в жопу, хамы!", ранив нескольких. Силы, однако, были неравны. Наконец, им удалось выбить его из седла и повалить на землю. Стоял невообразимый шум.
   Рыцари переглянулись, застыв в проходе с прочими посетителями таверны.
   - Ну что, наш несостоявшийся висельник снова нашёл приключения?
   - Лёгок на помине, - ответил русый и, показав пальцем на лавку, обратился к корчмарю, - извини, милейший, но это придётся забрать.
   - Братцы, подсобите! - обратился к остальным рыцарям Шперлинг, обнажая меч, - Королевского графа бьют!
   Винслакт, перехватив лавку двумя руками, бросился к толпе, размахивая ей в стороны. С криками "Вон отсюда!" русый рыцарь стал отгонять атакующих от сыскаря. Особо дерзких лупил, куда придётся. Мольха уже успели избить, разодрать кафтан в лоскуты и вырвать клок волос. Шперлинг тем временем прикрывал друга, другие рыцари хоть неуверенно, но тоже отгоняли с боков орущую проклятья толпу.
   Со всех сторон раздавались крики негодования. Полетели булыжники, куски досок и прочий мусор.
   - Вали этих рыцарей! Чего они гардарийца защищают? Сражайтесь с ними!
   - Сейчас я кому-то сражалки-то поотрубаю! Кто там вякнул?!
   - Отдайте нам этого негодяя! Ровид зассал! Долой Тестверу, королевскую суку! Нет гвардейским порядкам! Гардарийцы - вон! - раздавалось со всех сторон.
   Здоровый кусок камня попал точно в шлем Винслакта. Откинув голову назад и замахав руками, он упал на тротуар, выронив лавку. Раздался громкий звон лат об брусчатку. Тем временем Шперлинг оттащил за воротник Мольха и передав рыцарям, сам, махая мечом над головой, побежал спасать друга. Винслакта уже пинали вовсю, но удары были не болезненными, а скорее обидными.
   - Крысы верузийские, за шлем ответите! - орал благим матом Винслакт. Черноволосый, орудуя щитом, изредка делая колющие выпады мечом, чтобы отогнать особо наглых, начал вносить панику в передние ряды. Винслакт, наконец, очухался и, не помня себя от ярости, из положения лёжа полоснул мечом одного из уродов. Тот завизжал, упал и стал отползать, держась за окровавленную конечость. Наконец, с помощью остальных рыцарей, Винслакта удалось отбить и поставить на ноги. В суматохе он кого-то приложил перчаткой в глаз. Раздался истошный рёв.
   - Всё, уходим! - громко закричал черноволосый.
   - Гфаф Шпефлинг? Бафон Финслакт? А как ше моя лошадь?! - с отчаянием произнёс сыскарь, зажимая рукой окровавленный рот.
   - Хрен с ней, с лошадью! - Мольх и два рыцаря-друга, напоследок исполосовав самых наглых, отступили в первый переулок. Винслакт на бегу стукнулся лбом об угол дома, не разбирая дороги через смятый шлем. Остальные предпочли встать наперекор и попытаться задержать этот дикий вал. Выстроившись шеренгой, они начали периодично бить мечами об щиты.
   Самым свежим был Шперлинг. Мольха и Винслакта успели помять. Сыскарю досталось сильнее, он заметно прихрамывал, стараясь не отставать. Русый рыцарь все матерился сквозь щель шлема, который без посторонней помощи не мог снять. Один рог успели отломать, другой смотрел куда-то вбок. Мольх лишь разбрызгивал кровь, сосредоточившись на том, чтобы не упасть.
   - Только не тупик! - закричал на бегу Шперлинг, ввинчиваясь в узкий переулок, где две телеги уже не разъехались бы.
   - Он самый, родной! - раздалось из-под шлема Винслакта, которому пришлось выкрутить голову набок, чтобы хоть что-то разглядеть.
   - Тфою гфафдию, мою кафалькаду! И што делать? Куда бешать-то? - спросил граф, сплёвывая кровь, - четыфе жуба фыбили, шволоши!
   Чернь, всё-таки сметя кордон, преследовала их, не решаясь подойти ближе, но и не отставая от троицы. Вслед рыцарям и сыскарю летели проклятья и грязные оскорбления, на которые никто не счёл нужным отвечать. У одной из стен стояла телега, нагруженная хворостом. Рыцари быстро посовещались, толкнули Мольха почти к самому тупику и встали за телегой.
   Толпа всё напирала и напирала. Полетели камни, палки, комья грязи.
   - Отдайте нам этого гардарийского ублюдка! - донеслось сзади.
   - Курвины дети! Стройся по одному и ко мне! По одному, пся крев! - закричал Шперлинг.
   - У тебя чертежи есть, Панкурт? - спросил Винслакт.
   - Какие чефтеши?
   - Твои чертежи, граф! Чтобы мы собрали тебя потом по ним.
   - Так што будем делать-то?! - засуетился сыскарь.
   - Сухой! Давай поджигай, Шпер! - уже не обращая внимания на Мольха, осмотрел хворост русый, выплескивая самогон из фляги, - Они уже близко.
   Шперлинг поднёс кресало и попытался высечь искры. Винслакт прикрывал его лицо щитом. Откуда-то со второго этажа раздался истошный крик "Хулиганы! Поджигатели! Держи их!". В ответ из-под шлема донеслось что-то типа "Заткнись, дура!".
   - Мокрое! Винс, мокрое!
   - Что мокрое?
   - Кресало отсырело! Мокрое, пся крев!
   Мольх подбежал, оттолкнул рыцарей, ударил ладонью одной руки по сгибу другой, выставил средний палец и закричал во всю глотку:
   - Фус кью!
   На кончике пальца вспыхнул огонёк и подпалил хворост. Язычки пламени начали весело разбегаться по телеге. Троица отбежала к глухой стене.
   - Вот ты колдун! - восхищённо сказал русоволосый.
   - Давай, Панкурт, становись мне на плечи и сигай отсюда! - не поддержал восхищение Шперлинг.
   - Но... А как ше фы? - вытаращил глаза сыскарь.
   - Серьёзно ты их разозлил! - снова ответил чернявый рыцарь, улыбнувшись, - впал в немилость к быдлу. Как жить-то с этим дальше будешь?
   - Отобьёмся, нам не впервой, - вставил Винслакт, всё ещё пытаясь снять амуницию, но только отломал второй рог, сплюнул с досады, забыв, что он в шлеме, - быстрее, граф! Огонь ненадолго задержит эту сволочь. Они мне за доспехи ещё ответят!
   Когда Мольх уже сидел на стене, чернявый крикнул:
   - Беги к воротам и сваливай в свою Гардарию! Может, и свидимся ещё! Приезжай в гости! Тагорн, юго-восточный округ, спросишь замок Шперлингов!
   - Шашливо! - сыскарь исчез за стеной.
   Рыцари переглянулись. Русый, согнувшись, снова попытался снять шлем обеими руками или хотя бы ровно его поставить, но вмятина была слишком глубокая.
   - Осторожнее, шею сломаешь!
   - А говорили, "настоящая лавессидская сталь"!
   Шперлинг постучал перчаткой по шлему.
   - Подделка. Ну что, устроим им танец на углях?
   - Вообще-то рыцари в латах не отступают, но в данный момент этим можно пренебречь, ибо отступать некуда! - бубнил Винслакт.
   - Тогда вперёд! Покатили! Главное, выдавить их, потом отмахаемся.
   - Сволочи! Я за доспехи пятьдесят баранов и пять коров отдал!
   Русый и черноволосый схватились за оглобли и начали толкать окончательно разгоревшуюся телегу на толпу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЭПИЛОГ

  
   Приближалась вечерняя пора. Небо постепенно превращалось из бледно-голубого в чёрное, и скоро должны были зажечься первые звёзды. Солнце, весь день жарившее землю, отступило с небосвода и скрылось за лесом. Воздух постепенно остывал, наполнялся прохладой и загустевал, как студень. Но по-прежнему царили духота и безветрие.
   Пространство, едва различимое за плотно растущими елями, окружала гнетущая, мёртвая тишина. Cверчки, начинавшие стрекотать в это время, куда-то попрятались и не издавали звуков. Не наблюдалось даже комаров и прочей мошкары, имевшими обыкновение летать вокруг тела маленькими роящимися тучками и доставлять массу хлопот. Всё вокруг словно застыло, как картина: ни звуков, ни движений.
   Становилось всё темнее и темнее, предметы выцвели, оставив от себя лишь контуры, а лес, казалось, поглотил в своё нутро всё, до чего смог добраться. Теперь он выглядел чёрным монолитом, вонзившимся прямо в небо. Наконец, по верхушкам деревьев начал гулять верховой ветер, принося с собой ощущение прохлады и раскат дальнего грома.
   Гроза подходила всё ближе. Ворчание грома слышалось где-то совсем недалеко. Ветер окреп и раскачивал верхушки, словно стремился вырвать их с корнем. Края неба быстро заволакивались тучами, похожими на чёрных пауков, ползущих по небу, как по паутине. Не прошло и трёх минут, и под непроницаемым покрывалом исчезло небо, озаряемое яркими ломаными молниями. Начали капать редкие капли - первая, вторая, третья. Всё чаще и чаще, и в определённый момент ливень полил, как из ведра. В окончательно наступившей темноте часто вспыхивали молнии, подсвечивая окрестности ярким белым светом, но даже в этом случае сквозь плотную завесу ливня предметы всё равно расплывались, теряли очертания, превращались в пугающих призраков. Вспышка и снова темнота.
   Обессилевший Мольх, припадая на ногу, добрался до небольшого ельника, уселся под дерево, оглядываясь и переводя дух. Он вымок до нитки, челюсть ныла, губы и щёки онемели, во рту стоял железный привкус. Подняв голову наверх, он поглядел на небо, подставляя лицо тяжёлым каплям: всё такое же чёрное, непроницаемое, без единой прорехи в тучах. Да и тучи были неразличимы, только бездна, из которой тонкими штырями вырывались потоки воды.
   Когда шея сыщика от неудобного положения начала затекать, он опустил голову на грудь и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на то, что ему очень холодно, а одежда прилипла к телу, причиняя дискомфорт.
   Снова ни коня, ни меча, ни кристалла зова. Побитый, в разодранной одежде. Хорошо, хоть грамоту догадался убрать подальше, да немного денег осталось.
   Внезапно Мольх понял, что за любую победу надо платить.
   "- А что ты хотел? - с усмешкой спросил себя сыщик, - славы, почёта, рукоплесканий? Те, кто не хочет видеть Тестверу женой будущего князя, вряд ли благодарны за её спасение. Проклятая работа. Стараешься же для всеобщего блага, а тебя убить хотят. Как поётся в старинной балладе: "Наша служба и опасна, и трудна. И на первый взгляд как будто не видна...". Неблагодарное быдло. Не выйди Тествера замуж за Кадроша - кидрык этой Верузии!".
   Как только он об этом подумал, в голове возник какой-то чужой голос.
   "- А ты сам-то лучше, Панкурт? Достойно ли ты вёл себя, когда обманул Земко? Кем бы тот ни был, он передал тебе важную информацию, которая спасла тебе жизнь и помогла в расследовании. А ты его обманул!
   А те рыцари, которым ты вообще никто? Они ещё в корчме не бросили тебя пьяного у забора. А потом, рискуя жизнями, вытащили почти издохшего из петли. Ты о них вспомнил? Когда в последний раз они отбили тебя у разъярённой толпы, хоть спасибо им сказал? Этому ли учила тебя жизнь?"
   От этого голоса Мольху стало совсем не по себе. Сердце защемило. Он на миг почувствовал себя маленьким котёнком, приговорённым к утоплению в помойном ведре.
   "- Из-за тебя погиб Ксандо! Из-за твоей ошибки! Он был далеко не идеалом, но ты даже не принёс соболезнования. Тебе всё равно!"
   - Неправда! - закричал он, - я много чего хорошего сделал!
   "- Ты погубил Земко! Послал парня в ночь, даже не взяв под свою защиту до утра! Ты лицемерно врал его дяде, что парня похоронят с почестями!".
   - Но я...
   "- Ты даже не попытался помочь рыбакам, не замолвил о них слово! Тебе нужно было просто рассказать, в твоих силах было прекратить их тяжкую долю!".
   Мольх зажал уши руками.
   "- Ты всю неделю врал княжеским писарям, приписывая себе несуществующие деяния и подвиги. Тебе не стыдно, Мольх?!".
   - Я был...
   "- Когда ты в последний раз посещал могилу своих родителей? Когда ты хотя бы просто вспомнил о них?! Ты помнишь хотя бы год, когда делал это, Панкурт?".
   Сыскарь попытался проглотить ком, выросший в горле. Но он был слишком большой и застрял. На глазах выступили слёзы.
   "- Слушай дальше, - не унимался голос, - ты можешь сделать сто добрых дел, а потом перечеркнуть их одним недостойным поступком. В тебе нет ни доброты, ни чувства сострадания. Особенно, к тем людям, которые ниже тебя в обществе. Да и к равным себе ты относишься, как к инструменту для достижения своих личных целей и амбиций. Относиться к людям, как к живым существам - это ниже твоего достоинства? Тебя никто не заставляет родниться с конюхами, но что мешает тебе смотреть на них, как на тех же людей, которым просто не выпал шанс стать графами да герцогами? Ты спесивый, чванливый, самовлюблённый эгоист!".
   Сыскарь уронил голову на грудь, обхватил её руками. Потом закрыл глаза, пытаясь прогнать наваждение, и...
   ...перед ним, словно ниоткуда, возникли два светящихся подсолнуха.
   - Привет, Панкурт! Узнаёшь старых друзей? На этот раз мы не будем шутить - наши настоящие имена тебе знать ни к чему. Это мы сейчас говорили с тобой. Не спорю, грубо, зато ты всё понял. Как продвигается чтение книг?
   - Да, интересно, как? - осыпал тьму искорками другой, - в них ведь столько познавательного!
   Мольх хотел открыть глаза, чтобы прогнать морок, но не смог этого сделать. Попытался закричать, но не ощутил языка.
   - Точно! - рассмеялся левый, - но там содержатся только голые факты.
   - Да, этого мало, - поддакнул правый, - эти книги дают тебе возможность взглянуть на себя со стороны и многое переосмыслить. Всё дальнейшее - только за тобой.
   - Верно, за тобой. Ты не хочешь посмотреть последнюю книгу, которую только-только начал?
   - Знаешь, он ещё не готов к этому. Возможно, позже.
   - Да, ты прав. Напомним ему главное правило?
   - Пакнурт, - качнулся левый подсолнух, - ты ни в коем случае не должен смотреть последнюю страницу.
   - В прошлый раз мы не объяснили тебе, почему. Решили дать возможность нарушить правило, чтобы ты впредь этого не делал. Это была ложная страница, лишь одна из возможных, которая так и не была написана к счастью для тебя.
   - Знаешь, почему нельзя? - вытряс новую порцию искр правый цветок, - всё ведь так просто! Скажем ему?
   - Потому что будущее делаешь ты. Пишешь страницы своей жизни исключительно поступками. Нет ничего ценнее этого. Слова, образованность, хорошие манеры - всё это меркнет перед самым незамысловатым деянием, которое сделало мир хоть чуточку справедливее, добрее, человечнее. Тебя никто не заставляет спасать весь мир, достаточно помогать своим ближним, и делать это искренне, не торгуясь и не прося ничего взамен. И каждая новая страница, глава, книга должны быть лучше предыдущей, пусть даже на пару слов. Да, ты сделал немало хорошего и полезного, но тебе ещё многому нужно научиться. Задатки есть, поэтому мы и говорим с тобой. Помни об этом!
   - Ты, наверное, мучаешься вопросом, кто мы такие, правда? - продолжил другой, - мы есть в каждом человеке, но не в каждом можем проснуться. Удачи...
   Мольх дёрнулся, словно ошпаренный. Свалился на бок, испачкав камзол, вскочил, забыл о боли в ноге и лихорадочно стал осматриваться.
   Дождь закончился.
   Он стоял, прижавшись к дереву, полностью мокрый, голодный и одинокий.
   Тьма, и больше ничего...
   "Приснится же, да ещё в таком месте. Поседеть можно!".
   "Или это не сон? Но тогда что?!".
   Кое-как отряхнув грязь с одежды, он, раздвигая продрогшими руками еловые лапы, захромал к дороге на север, еле переставляя ноги по отсыревшей земле. Не мешало бы найти ночлег.
   "Хорошо, что нечисть всю добрые люди повывели. Не хватало мне ещё встречи с волколаком для полного счастья. А когда я думаю о волколаках, я вспоминаю... Ну, конечно!".
   - Надо идти к Ягуре, - выпалил сыскарь...
  
  

2012-2013 гг.

Москва - Дмитров - Ростов-на-Дону - Киржач - Улан-Удэ - Казань - Томилино - Раменское

  
  
  
  
  
  
  
  

Эмиль Гнитецкий, Алесь Ковалевич. "Благими намерениями..."

  
  

0x01 graphic

  
  

105

  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"