Глава 1, в которой я расскажу, как американский парень Грег Бернофф объявил войну Германии.
Итак, Грег Бернофф чудесной сентябрьской ночью ехал вместе с подружкой в свой родной городок на новеньком "Форде". Что за городок, спросите вы? Предупрежу сразу, -- я терпеть не могу любителей подробностей! Никто не умеет так мастерски сбивать с толку рассказчика, как влезающий с неуместным вопросом неугомонный любитель подробностей! Стоит начать рассказ о каком-нибудь невероятном событии, захватывающем приключении или просто тебя распирает желание поделиться свеженьким совершенно отпадным анекдотом и начать: "Тут один парень пошел в кабак...", как тут же слышишь:
-- Что за парень? Из нашего района? А как его зовут?
И упаси вас Бог дать более или менее удовлетворительный ответ на эти вопросы и продолжить: "Ну, так вот этот Пупкин Семен Семеныч, такого-то года рождения, уроженец города Верхнеупырьевск, проживающий в означенном городе по адресу: улица Петра Бутылкина, дом два, корпус один, квартира пятнадцать, первый подъезд, третий этаж, несудимый и неженатый, -- пошел он однажды в кабак..."
Уверяю вас, что вы непременно тут же услышите:
-- А в какой кабак?
И не вздумайте попытаться отделаться первым попавшимся названием! В ответ вы немедленно получите:
-- Как это -- в "Лиру"?! Когда это было? В прошлом году? Чушь! "Лира" уже лет двадцать закрыта!
И вы разойдетесь, крайне недовольные друг другом: ведь вам не дали рассказать классный анекдот, а вы, в свою очередь, лишили любителя подробностей его главного удовольствия -- впитать в свой губчатый мозг до последней капли все подробности жизни гражданина Пупкина П.С. И дело вовсе не в заурядной пупкинской личности! Если бы вам вздумалось рассказать про гибель "Титаника", то первые три часа пришлось бы удовлетворять любопытство Любителя Подробностей в областях гляциологии, океанографии, навигации, кораблестроения и психологии океанских плаваний.
Легко понять, что в таком случае мой рассказ разрастется до объема энциклопедии Брокгауза и Евфрона. Поэтому прошу всех любителей подробностей немедленно закрыть эту книжку и взяться за изучение энциклопедии. Только так можно избавиться от Любителя Подробностей: всучив ему толстенный том, где все статьи снабжены перекрестными ссылками. Тогда он целый день проведет, листая страницы и переходя от сноски "Бегемот см. Гиппопотам" к сноске "Гиппопотам см. Бегемот" -- и будет совершенно счастлив!
Надеюсь, любители подробностей закрыли эту книгу и зашуршали замусоленными страницами энциклопедий? Вот и хорошо. Тогда для остальных я продолжаю.
Итак, Грег Бернофф чудесной сентябрьской ночью ехал вместе с подружкой в свой родной городок на новеньком "Форде". Что за городок? Называется он Афины. Нет, Мадрид! А может, Москва? Сейчас уже не вспомнить. Короче, городок был назван в честь какой-то европейской столицы. А находится он в Джорджии... Нет, в Алабаме! А может, во Флориде? Ну, неважно! Единственно, что могу сказать точно, так это то, что "Форд" у Грега был отцовский, а подружка -- его собственная. А звали ее Нэнси. Или... нет, вроде... Да, ладно! Сам Грег вряд ли теперь сможет вспомнить, как звали ту девчонку, так что пусть будет Нэнси.
Грег возвращался с авиабазы, где служил его друг Бак. Скоро Бак должен был отправиться в Европу -- бить наци. Грег тоже хотел бы повоевать за Родину, но отец не позволял бросить университет.
Машина мягко катилась по новенькой дороге, построенной одновременно с авиабазой. Стояла чудесная летняя ночь, ведь на юге сентябрь -- еще разгар лета! И вообще, все на этом свете чудесно, когда тебе едва за двадцать, а к твоему плечу прижалась подружка и ты чувствуешь ее тепло, и предвкушаешь, как при расставании с ней прижмешься жадным ртом к ее нежным мягким губам. И вы расстанетесь до завтра с радостью, потому что пока еще твердо уверены: завтра наступает всегда!
В этот момент идиллия и была грубо нарушена. Едва "Форд" преодолел мост через реку, как раздался оглушительный взрыв. Грег так и не понял, что произошло: короткая вспышка сзади, грохот взрыва, оглушительный визг Нэнси -- и вот машина уже врезалась в дерево на обочине дороги.
Грег выбрался из разбитой машины и вытащил Нэнси. Она была без сознания, но видимых повреждений на ней не было. Грег слегка пошлепал ее по щекам и она открыла глаза:
-- О Боже, Грег! Что это было?
-- Сейчас пойду посмотрю.
Нэнси ухватила его за руку и взмолилась:
-- О нет, Грег! Не ходи! Не оставляй меня!
Грег успокоил ее, заверил, что это ненадолго и пошел к мосту.
Разрушения были не столь велики, как ожидал Грег. От взрыва рухнула одна из бетонных плит, образующих пролет моста, однако вторая устояла. Минут через пятнадцать появился джип с авиабазы. Оттуда выскочили солдаты и принялись осматривать мост. По уцелевшей части моста к Грегу шел сержант с повязкой военной полиции на рукаве. Он коротко, но обстоятельно выяснил у Грега, что произошло, а также спросил, не видел ли Грег еще кого. Затем он предложил Грегу и Нэнси проехать на авиабазу.
-- Там вас осмотрит врач и окажет вам необходимую помощь. Тем более, что ваша машина все равно разбита!
С авиабазы Грегу разрешили позвонить домой. Дежурный сержант убедил отца Грега и родителей Нэнси, что совершенно не обязательно приезжать за ними среди ночи и их дети прекрасно переночуют на авиабазе. Тем более, что по мосту сейчас опасно передвигаться.
Утром на авиабазе появились агенты ФБР и старший среди них побеседовал с Грегом.
-- Кто это сделал? -- спросил Грег.
Старый джи-мен снисходительно похлопал по плечу Грега и с уверенностью бывалого контрразведчика сообщил:
-- Это все проклятые наци, сынок. Ну, ничего! Местный шериф уже нашел свидетеля, который смог опознать двух типов, закладывавших что-то под мост вчера вечером. И будь я проклят, если до захода солнца эти ребята не будут сидеть за решеткой!
Агент ФБР не сдержал своего обещания по уважительной причине, нисколько не роняющей авторитета его ведомства. Подозреваемые в диверсии известные контрабандисты братья Джексоны действительно были окружены в своем убежище агентами ФБР еще до захода солнца. Но поскольку сдаться категорически отказались, да еще начали отстреливаться, то джи-мены открыли ураганный огонь такой интенсивности, что через пять минут дом Джексонов стал напоминать днище дуршлага. Сходство с последним усиливали повисшие на окнах и перилах, словно макароны, тела пытавшихся пойти на прорыв Джексонов.
Итак, бравые агенты ФБР и расторопный шериф менее, чем за сутки настигли и обезвредили опасную банду подкупленных нацистами диверсантов. Дом Джексонов превратился в местную достопримечательность. Его сохранили нетронутым, только вставили выбитые стекла. Внутри оборудовали музей с экспонатами и фотографиями, иллюстрирующими жизненный путь братьев Джексон -- от удачливых бутлегеров и рэкетиров до неудачливых диверсантов. Музей существует и по сей день. И если вас вдруг каким-нибудь ветром занесет в те края, непременно посетите Музей Джексонов, -- все равно на сто миль вокруг кроме этого музея имеется лишь одна достопримечательность: револьвер, из которого застрелили индейского вождя по имени Сумасшедший Бык. Револьвер украшает стену бара с одноименным названием. А музей открыт для всех желающих с девяти утра до семи вечера. Вход доллар двадцать пять центов, дети до двенадцати лет и члены конгресса после семидесяти -- бесплатно.
Джексоны -- диверсанты. Такова официальная версия случившегося. На самом деле все было немного не так. И даже совсем не так. И дело вовсе не в нацистском золоте, якобы заплаченном за взрыв "стратегического" объекта бывшим бутлегерам. Если честно, все дело было в старике МакКаски.
За пару лет до этого федеральное правительство приобрело у частных владельцев землю под строительство авиабазы и автомобильной дороги к ней. Часть земли принадлежала старику МакКаски. Он счел выплаченную ему сумму слишком маленькой и затеял было тяжбу с правительством. Дело закончилось тем, что на оплату адвокатов и судебных издержек ушли остатки земли и немногочисленные сбережения МакКаски, так что у того из имущества осталась старая лодка, ружье, полуразвалившаяся лачуга, да верный пес Баркер.
После того, как единственный сын МакКаски погиб в Пирл-Харборе, старик, --и раньше любивший приложиться к бутылочке, -- спился окончательно. В пьяном виде он становился совершенно неуправляем и толковал с каждым встречным о том, что существование авиабазы и новой дороги пагубно отражается на традиционном укладе жизни местных жителей. Правда, его мало кто слушал: добрая половина города получила работу именно благодаря строительству дороги и авиабазы, так что из местных жителей с ним были согласны разве что только гремучие змеи, гибнущие под колесами армейских грузовиков.
И тогда МакКаски решил действовать в одиночку. Нагрузившись однажды вечером самодельным виски, который он гнал из местной породы кактусов, МакКаски собрал все наличные запасы аммонала, при помощи которого он когда-то раскорчевывал на своем участке вырубленный лес, и отправился к мосту. Там он заложил аммонал на опоре моста и стал ждать взрыва, сидя неподалеку в кустах и потягивая из фляги самодельный виски.
Аммонал, как мы уже знаем, сработал выше всякой критики. Однако при взрыве отлетевший обломок бетона треснул МакКаски по голове. Для другого человека подобный удар был бы смертелен, но давно известно, что пьяного шотландца с одинаковым результатом можно ударить по голове как воздушным шариком, так и статуей Свободы. Сам старик МакКаски не раз говаривал это и в доказательство данного тезиса приводил случай падения на его собственную голову трехсотлетнего дуба во время урагана тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Как раз перед этим у МакКаски с приятелем вышел спор насчет качества самодельного виски и для подтверждения своей правоты МакКаски тут же залпом выпил целую пинту огненного зелья.
И на этот раз череп (снаружи) и виски (изнутри) не подкачали -- что и констатировал МакКаски, очнувшись и ощупав голову. Более того, от удара у него в голове наступило некоторое просветление и он осознал, что причинил серьезный ущерб федеральной собственности, за что положен весьма приличный срок в тюрьме или даже (учитывая суровое военное время) газовая камера!
МакКаски всегда действовал под влиянием импульсов чувств. Поэтому, почувствовав импульс раскаяния, МакКаски тут же вскочил и помчался с повинной к местному шерифу.
Шериф Хадсон был совсем не в восторге от позднего визита. Во-первых, он уже успел лечь в постель, а во-вторых, ему очень не хотелось сажать старика в кутузку. Оно и понятно: ведь покойный сын МакКаски был другом детства Хадсона. Отец Хадсона погиб в первую мировую и МакКаски, можно сказать, заменил будущему шерифу отца. Он научил маленького Хадсона делать удочки, ставить силки на разную лесную живность, стрелять без промаха из ружья, а также рассказывал кучу разных историй про Буффало Билла, которому сам МакКаски якобы приходился не то внучатым племянником, не то троюродным братом.
Теперь скажите, положа руку на сердце: смогли бы вы засадить такого человека за решетку? Нет? Ну, вот и шериф Хадсон тоже не смог!
Он повез МакКаски к себе в резиденцию, показал ему там фотографии братьев Джексон и научил, что сказать агентам ФБР: дескать, видел как двое парней что-то делали под мостом, а затем прогремел взрыв. А на предъявленных шерифом фотографиях опознал Джексонов.
Надо сказать, что Джексоны давно уже были головной болью шерифа, однако никогда не хватало улик, чтобы довести дело до суда. На этот раз, однако, Хадсон как нельзя кстати узнал от своего осведомителя, что Джексоны готовят ограбление банка и решил навести на них агентов ФБР, уповая на то, что Джексоны вряд ли любезно пригласят их к чаю, а джи-мены не будут особенно церемониться с Джексонами. Так оно и получилось.
Но Грег Бернофф, конечно, не мог тогда знать всего этого, поэтому его сердце наполнилось справедливым патриотическим гневом. Как, эти проклятые нацисты теперь уже обнаглели до того, что устраивают диверсии на территории его, Грега, Родины?! Ну уж нет! Пора их остановить!
И, не откладывая дело в долгий ящик, Грег за ближайшим обедом заявил отцу, что идет добровольцем в армию. Если вы думаете, что отец тут же подавился бифштексом и скоропостижно скончался на месте, то вы совсем не знаете, что за человек был старый Бернофф!
Когда-то давно, когда Алекс Бернофф не был еще владельцем автомастерской в американском городке... Впрочем, об отце Грега надо рассказывать совершенно отдельно, поскольку он не менее, а может быть и более интересная личность -- да простит меня старина Грег! Но вкратце о нем рассказать надо.
***
Так вот, когда-то давно, лет так за тридцать до описываемых событий Алекс Бернофф был вовсе не Алекс, а Александр Петрович Бернов, офицер лейб-гвардии Его Величества кирасирского полка. Его Величество -- это последний российский император. Аккурат в конце июля Бернова по личным делам занесло в дружественную Францию. Едва грянули первые залпы Мировой войны, как Бернов явился к русскому послу во Франции Извольскому с требованием немедленно отправить его на Родину, дабы защищать свое Отечество от тевтонских орд. Так он в течении месяца каждый день являлся в посольство, пока военный атташе граф Игнатьев не предложил ему повоевать с тевтонскими ордами на территории Франции.
Игнатьев составил протекцию Бернову и того приняли во французскую армию. Войну Бернов закончил в звании майора французской армии и кавалером ордена Почетного легиона. Разделавшись с немцами, бравый офицер отправился на Родину, охваченную к этому времени безумием революции.
Как известно, во времена революционных преобразований все граждане делятся на две категории: патриотов и подозрительных. Добравшись до Петрограда через Швецию и Финляндию, Бернов немедленно был занесен революционными властями в категорию "подозрительных". Что и неудивительно, поскольку он явно не походил ни на революционно-сознательного пролетария, ни на несознательного, но классово-родственного крестьянина-бедняка и уж тем более на опору революции -- перманентно пропитанного парами алкоголя и ненавистью к классовым врагам матроса.
Надо сказать, что Бернов считал себя человеком передовых и даже определенно либеральных взглядов. Впрочем, это было в некотором роде, семейной традицией: прадед Бернова дружил с некоторыми декабристами и даже находился некоторое время под следствием по их делу. Поэтому он поначалу надеялся на то, что революционный трибунал победившего Народа разберется в его деле и с извинениями выпустит на свободу завтра же. Ну, не завтра... ну, хотя бы через неделю!
Однако все получилось совсем не так. На вторые сутки заключения Бернова в камере появились представители Революционного Народа России: матрос Носопырьев и зампредтрибунала Либерман. Либерман деловито зачитал очередное решение трибунала. На этот раз "суд революционного народа" осудил к расстрелу: "купца Ковыряева -- как гидру мировой контрреволюции, а также шестнадцать человек из его камеры". Бернов был потрясен кратостью и емкостью приговора, и стал потихоньку осознавать, что Прекрасная Дева Революция имеет не только лицо Венеры, но и руки Джека-Потрошителя.
Впрочем, фразу насчет "шестнадцати человек" Либерман дописал по собственной инициативе из соображений революционного гуманизма: в камере, рассчитанной недальновидными царскими тюремщиками на шесть человек, находилось в тот момент тридцать четыре "подозрительных". Периодически случались обмороки из-за духоты и уменьшение вдвое численности задержанных по замыслу Либермана позволило бы ровно в той же пропорции облегчить условия содержания оставшихся. Разумеется, отбор обреченных на заклание шел не абы как, а на строгих принципах революционной законности: матрос Носопырьев, опираясь на врожденное классовое чутье, по своему усмотрению выдергивал из толпы выглядевших наиболее контрреволюционно задержанных, а Либерман громко отсчитывал количество, делая пометки в блокноте. Носопырьев отправил на тот свет немало русских офицеров -- гораздо больше, чем любой немецкий снайпер, поэтому наметанным взглядом сразу выделил из толпы статную фигуру Бернова. Он планомерно пробирался к ненавистному золотопогоннику, и закончить бы бывшему кирасиру свою жизнь у заляпанной кровью стенки в тот пасмурный весенний день... Но тут господин в добротном пальто, которого Носопырьев грубо оттолкнул в сторону, вдруг выкрикнул:
-- Не смей прикасаться ко мне, хам! Я потомственный дворянин!
-- Потомственные дворяне у нас завсегда идут вне очереди! -- обрадовано разъяснил Носопырьев и вытащил господина за шиворот из толпы.
-- Семнадцать! -- объявил Либерман. -- Хорош! Хватит на сегодня!
Носопырьев с сожалением бросил взгляд на Бернова и вышел. Бернов понял, что жить ему осталось до следующего утра. Впрочем, можно и до утра не дотянуть: ведь революционная законность отринула нелепый пережиток царизма -- смертную казнь на рассвете, и смазывала машину террора кровью круглосуточно.
На его счастье, какой-то ретивый следователь решил провести ночью допрос задержанных и Бернову удалось скрыться от конвоя, выпрыгнув из окна кабинета следователя, располагавшегося на втором этаже и выходившего прямо на улицу.
Он благополучно ушел от погони и отправился... Впрочем, я обещал про старшего Бернова рассказать отдельно. Добавлю только, что Бернов от начала и до конца прошел скорбный путь Добровольческой армии и в двадцать втором году оказался в Париже. Из всего имущества у него осталось лишь то, что поместилось в карманах: портсигар с окурком подобранной на палубе парохода сигары, наган с одним патроном и снятые с плеч погоны полковника Добровольческой армии. В таком виде он и повстречался с капитаном американского экспедиционного корпуса Джерри Батлером, которого когда-то спас от верной смерти под Верденом.
Батлер задержался в Европе по делам семейного бизнеса и предложил своему фронтовому другу перебраться в Америку. Так Александр Бернов без сожалений покинул пропахшую кровью Европу и превратился в Алекса Берноффа.
Благодаря поддержке друга новоиспеченный американец довольно быстро обжился на новой почве, хотя забыть Родину так и не смог до конца своей жизни. Что делать, русский -- это судьба!
Несмотря на потерю Родины, одну революцию и две войны за плечами Бернофф-старший все же не утратил вкус к жизни. В этом нет ничего удивительного -- ведь бывшему полковнику Бернову было едва за тридцать. А у Джерри Батлера оказалась сестра Марджори -- особа хоть уже и не юная, но весьма привлекательная. Тот факт, что она засиделась в девах, можно объяснить только исключительной разборчивостью и чисто ирландским упрямством, а также отеческой любовью, потакавшей капризам дочери. К моменту появления Бернова протоптанная женихами тропа к дому Батлеров уже начала потихоньку зарастать. Может быть, эта зарастающая тропа и заставила дрогнуть сердце красавицы. А может, русский полковник напомнил героического предка -- майора Уолтера Батлера, сражавшегося под славными знаменами генерала Лонгстрита у Геттисберга. Как утверждал Джерри Батлер, несомненное сходство наблюдалось, а уж Джерри-то это должен был знать -- героический майор сурово взирал со стены гостиной старого дома не на одно поколение Батлеров.
Впрочем, это всего лишь домыслы, а история сообщает совершенно недвусмысленно, что бравый русский полковник в кратчайший срок покорил сердце гордой южанки. И вот однажды Бернов попросил у старого Батлера руки его дочери.
-- Неюжанин?! Некатолик?! О, Господи! -- в ужасе воскликнул старик Батлер, воздев взор к потрескавшемуся потолку, за которым скрывались небеса. Затем он перевел взгляд на портреты предков, развешанные по стенам гостиной: видимо полагал, что предки разделят его ужас и попадают со стен в знак возмущения. Однако то ли предки лучше понимали, что времена изменились, то ли портреты были слишком крепко прибиты к стенам... Короче, падать они явно не собирались. Батлер посмотрел на решительно сжатые губы дочери, на непроницаемое лицо сына и, смирившись с судьбой, произнес:
-- Благословляю.
Как прошло венчание католички и православного, история умалчивает. Факт есть факт: Бернов-старший в католичество не перешел, но запись о венчании в церковной книге имеется. Видимо, имели место взаимные компромиссы, оставшиеся на совести как Бернова и Батлера, так и местного священника. А может быть, имелось разрешение на брак от Ватикана? Люди, кто-нибудь! Проясните вопрос при встрече с римским папой, ладно?
Слушайте, а почему этот вопрос вообще должен нас волновать? И старик Батлер, и Бернов-старший, и тот самый священник уже давно предстали перед Всевышним и Господь, несомненно, каждому воздал по заслугам. А поэтому вернемся к Грегу Берноффу.
Грег появился на свет ровно через год после свадьбы своих родителей, -- в чем нет ничего удивительного. Нет ничего удивительного и в том, что он унаследовал кое-какие фамильные черты характера от матери ирландки и русского отца. Как известно, основной чертой как ирландцев, так и русских является упрямство. Только генетические упрямцы могут с таким упорством веками сражаться за независимость Родины, в то время как некоторые другие народы умудряются неплохо устроиться при любом положении вещей.
Для чего я, собственно, углубился в генеалогию Грега Берноффа? Только для того, чтобы вы уразумели: второго такого упрямца как Грег Бернофф не стоит и искать! Если уж очень хочется, то можете заняться поисками. Отличное занятие для любителей поисков черных кошек в темных помещениях.
На чем я остановился? Ах, да! На судьбоносном решении Грега о своем вступлении в войну с Германией.
***
Известие было встречено дружным молчанием. Затем мать воскликнула:
-- А как же университет, Алекс?
Не было ничего удивительного в том, что она адресовала свой вопрос не сыну, а мужу: достаточно было посмотреть на лицо Грега, чтобы понять -- никакие доводы не помогут переубедить генетический союз русско-ирландского упрямства. Бернофф-старший медленно расстегнул ворот рубашки и обнажил шрам от ранения на правом плече.
-- Немецкая пуля, -- пояснил он. -- Я получил ее под Верденом. Многие мои товарищи остались там. Я избежал смерти или плена по чистой случайности. Война -- это не патриотическое шествие со знаменами. Это кровь и смерть. Четыреста лет Берновы проливали кровь за свое Отечество. Знай, что ты можешь не вернуться с этой войны. Ты - мой единственный сын и я не знаю, как тогда смогу жить дальше, если с тобой что-нибудь случится. Но никто не может запретить Бернову пролить кровь за Отечество. Так получилось, что родина моего сына -- Америка. Я рад, что Америка и Россия сейчас вместе сражаются против общего врага. И я рад, что ты сам сделал выбор.
После такой речи Мардж, конечно, нечего было добавить. Но, будучи женщиной мудрой, она посоветовала сыну поговорить о своих планах с дядей Джеральдом, который также был, как вы помните, боевым офицером. Джеральд к этому времени уже стал преуспевающим адвокатом и дал практический совет племяннику.
-- Конечно, почетно сражаться за Родину простым пехотинцем на переднем крае. Однако каждый сейчас должен задуматься: все ли я сделал для Родины в это тяжелое время? Я уверен, что с твоими способностями ты мог бы принести гораздо больше пользы на тайных фронтах войны.
Насчет способностей дядя Джеральд попал в точку. Еще в школе Грег показал недюжинные способности к языкам. Учительница французкого, пораженная его успехами, посоветовала изучить ему второй язык и Грег, подумав, остановил свой выбор на немецком. Он обладал философским складом ума и хотел в подлиннике прочитать Гегеля, Ницше и Шпенглера. Учитывая, что под влиянием отца Грег также неплохо овладел русским и даже осилил "Войну и мир" на языке Толстого, можно с уверенностью утверждать, что он действительно оказался ценной находкой для американской стратегической разведки.
***
Американская стратегическая разведка в то время называлась Управлением Стратегических Служб. УСС появилось по распоряжению президента Франклина Рузвельта и было призвано покончить с ужасающим беспорядком в получении и анализе стратегической разведывательной информации. Дело, конечно, крайне важное и своевременное, особенно после Пирл-Харбора, явившегося прямым следствием именно вышеотмеченного беспорядка. Все бы хорошо, но формирование стратегической разведки поручили отставному генералу Уильяму Доновану. В армейских кругах он был известен под прозвищем "Дикий Билл". Это говорящее само за себя прозвище Донован получил в бытность свою командиром 69-го пехотного полка во время первой мировой войны.
Выбор кандидатуры Донована сделал лично президент Рузвельт и сей выбор в тех условиях казался вполне логичным: в 1940 и 1941 годах Рузвельт дважды направлял Донована с секретными поручениями в Европу и на Средний Восток. Во время этих поездок Донован ознакомился с богатейшим опытом британской разведки по организации разведывательной и диверсионной работы, так что вряд ли на тот момент Рузвельт имел в своем распоряжении более компетентного человека.
Однако "Дикий Билл" обладал незаурядной способностью с энтузиазмом откликаться на все, что было в тот момент (или казалось таковым) важным и необходимым. Поэтому создаваемая им организация, по его замыслу, должна быть способна решать практически любые проблемы. Такой купеческий размах привел к тому состоянию дел, которое один из сотрудников Донована, Роджер Хилсмэн (возглавлявший в то время разведгруппу УСС в Бирме) охарактеризовал кратко и емко: "настоящий винегрет".
Тем не менее, работа кипела и кое-какие результаты имелись. Недостатки в работе объяснялись нехваткой квалифицированных кадров. Сам Донован в мирной жизни был юристом и политиком и в разведку привлекал, естественно, людей того же круга. И когда Джеральд Батлер замолвил слово перед ближайшим помощником Донована Алленом Даллесом, которого хорошо знал опять-таки по юридической практике, все сложилось очень быстро. После короткой беседы с Даллесом Грег Батлер был направлен на специальные курсы, по окончании которых получил звание второго лейтенанта и в начале 1945 года оказался в Лондоне в качестве помощника и переводчика представителя Донована полковника Уэверли.