Глава 22, в которой рассказывается о нелегком пути в Будвайз СС-унтерштурмфюрера Швальбе, а также еще кое-что
Стремительно покинув Фридрихсбрюк, Швальбе мчался, не помня себя от ужаса. Последний раз такое было, когда в детстве он случайно наступил на осиное гнездо. Он то бежал, то переходил на шаг. Он задыхался, сердце выскакивало из груди, но чувство животного ужаса не позволяло ему остановиться и передохнуть.
Солнце зашло, на землю опустилась ночь, но Швальбе продолжал мчаться по шоссе вперед, пока вдруг не заметил, что дорога как-то незаметно перешла в грунтовку и полезла круто вверх. Тогда Швальбе понял, что заблудился. Он сел на камень и заплакал.
Ему казалось совершенно невероятным, что какие-то неизвестно откуда взявшиеся негодяи вынудили его покинуть уютный кабинет, в котором он мужественно и энергично боролся с мировым еврейским заговором. Ох, евреи! Как ловко изгнали они его из любимого кабинета, заставили бежать в ночь! И не еврейская ли магия вынудила его заплутать там, где заплутать просто невозможно?! Как он мог вовремя не заметить, что свернул с шоссе на грунтовку?! Магия, проклятая еврейская магия! Впрочем, что еще можно ожидать на родине Бен-Бецалеля?!
Стоп! А уникальные разоблачительные исследования?! Не исчезли ли они?
Швальбе лихорадочно принялся расстегивать застежку драгоценной кожаной папки, которую не забыл прихватить с собой. В папке хранились его величайшие ценности: рукопись с разоблачением тайного еврейского магического центра, копии докладов рейхсфюреру и схема зловещего фридрихсбрюкского могендавида. Среди бумаг находилась и схема минирования района Фридрихсбрюк.
Схема минирования являлась секретным документом и хранилась в сейфе у Шольца. Первоначально на ней были обозначены минные поля вокруг запасного аэродрома (то бишь объекта "Гарц-2"). Когда Швальбе приступил к минированию территории вокруг "магического могендавида", он бесцеремонно забрал схему у Шольца. Тот было заикнулся насчет того, что это секретный документ и должен храниться у коменданта форта, но Швальбе быстро поставил его на место, разъяснив не терпящим возражений голосом: "Для гестапо нет секретов, -- следовательно, все секреты должны находиться в гестапо". Потрясенный как лапидарностью фразы, так и стальным тоном гестаповца, Шольц предпочел не связываться.
Швальбе убедился, что все его сокровища на месте и облегченно вздохнул. Хорошо, теперь надо вернуться на шоссе!
Проклятое шоссе никак не обнаруживалось. Отчаявшись, Швальбе решил спрямить дорогу и свернул в кусты. Ну, он же все-таки не идиот и отлично помнит, что шоссе -- строго на запад! А за шоссе -- река. Заблудиться невозможно!
Рассуждая так, Швальбе продирался сквозь кусты и вдруг почва ушла у него из-под ног. Он даже не успел понять, что произошло, как уже погрузился с головой в воду. К счастью, нога уперлась в камень на дне, Швальбе с силой оттолкнулся и выскочил на поверхность кашляя и отплевываясь. Он поплыл вдоль берега, нашел низкое место и выполз на камни совершенно обессиленный. Холод весенней воды бросил его в дрожь. Стуча зубами, Швальбе снял сапоги, вылил воду. Отжал носки. Но теплее не становилось. Дрожь усилилась настолько, что Швальбе скрутило в конвульсиях. И тут вдруг сознание пронзила мысль, от которой Швальбе мгновенно бросило в жар. "Папка! Где папка?!"
Папки не было.
Дрожь исчезла, как будто ее и не было. Швальбе бежал вдоль берега, надеясь на чудо: что папку течением выбросило на берег или что она плавает на поверхности воды, терпеливо дожидаясь владельца. Но чуда не случилось: зловредная еврейская магия действовала исправно.
Рассвет застал скорчившегося и обессилевшего Швальбе на берегу. Лучи весеннего солнца пригрели мокрую спину гестаповца. Он вышел из оцепенения; поднялся, постанывая от боли в затекших ногах и побрел вдоль берега.
Швальбе выбрался на шоссе и тут выяснилась причина его ночной ошибки. Там, где от шоссе отходила грунтовка, шоссейный асфальт метров на двадцать сменялся гравием: видимо, в этом месте просела часть покрытия и яму просто засыпали. Швальбе вновь побрел по грунтовке, уходящей в горы.
Через некоторое время он вышел на поляну с двухэтажным домом. Швальбе почувствовал голод, достал из кобуры парабеллум и, крадучись, пробрался вдоль стены к двери. Дверь оказалась не заперта и Швальбе, распахнув ее пинком ноги, ворвался в помещение.
В довольно просторной гостиной за столиком у камина сидела пожилая пара и пила кофе. Мирную идиллию добропорядочного сельского утра грубо нарушила суровая военная реальность.
-- Сидеть! Кто еще в доме? -- крикнул Швальбе.
-- Никого нет, -- заверил побледневший от ужаса хорошо упитанный хозяин. -- Боже мой, не стреляйте! Мы немцы!
Услышав это, Швальбе немного успокоился. Оказалось, что Швальбе вышел к небольшой туристической гостинице, владельцем которой и являлся перепуганный толстяк господин Мюллер. До войны гостиница пользовалась успехом у любителей местных красот, а во время войны вермахт устроил в доме санаторий для высших офицеров. Но с осени 1944 года гостиница опустела и теперь пожилые хозяева, распустив прислугу, коротали дни в одиночестве.
В распоряжение изнуренного ночными приключениями Швальбе немедленно предоставили спальню с ванной комнатой. После горячей ванны Швальбе переодели в теплое шерстяное белье и роскошный шелковый халат, покормили горячим завтраком с восхитительным натуральным довоенным кофе. Жена хозяина забрала мундир и сапоги, пообещав все высушить и вычистить. Усталый, но умиротворенный Швальбе заснул в своей спальне сном младенца, -- не забыв, впрочем, сунуть под подушку парабеллум.
Швальбе проспал до обеда, который был великолепен: прекрасный айсбайн, замечательное пиво и куча разных вкусностей. Выросший в суровое послевоенное время берлинский парень Швальбе никогда не ел такой вкуснятины. Поразмыслив, он решил, что в гостеприимном истинно арийском доме Мюллеров можно задержаться до завтрашнего утра, -- тем более, что мундир и сапоги еще не совсем высохли после ночного купания.
Но жизнь всегда вносит коррективы в наши радужные планы.
Удобно устроившись в кресле возле открытого окна и наслаждаясь свежим весенним воздухом, Швальбе вдруг увидел направляющегося уверенной походкой к дому британского офицера. В первый момент Швальбе подумал, что ему это снится. Но громкие голоса внизу вывели его из состояния оцепенения и Швальбе заметался по комнате в поисках куда-то запропастившегося парабеллума. Когда он услышал голоса в коридоре, то совсем потерял голову и нырнул под кровать. Под кроватью оказалось пыльно и Шальбе чихнул, больно ударившись о раму. Пружины кровати отозвались печальным звоном и тут Швальбе вспомнил, что парабеллум так и остался лежать под подушкой. Он попытался нащупать пистолет рукой и тот с глухим стуком упал на прикроватный коврик. Швальбе замер в ужасе, ожидая, что в комнату сейчас ворвутся "томми" и изрешетят его из автоматов, но голоса в коридоре стали удаляться.
Через некоторое время раздался осторожный стук в дверь.
-- Господин унтерштурмфюрер! Это я, Мюллер. Они ушли, так что все в порядке.
Услышав голос толстяка, Швальбе успокоился, подобрал с коврика парабеллум и вылез из-под кровати. Хозяин в двух словах изложил ему суть проблемы и Швальбе покрылся испариной.
-- Британские солдаты могут нагрянуть сюда с минуты на минуту! -- воскликнул он. -- Несите мой мундир и сапоги, мне необходимо немедленно отправляться в Будвайз.
-- Э-э... видите ли, господин унтерштурмфюрер, -- замялся хозяин, косясь на парабеллум. -- Мне очень жаль, но... Дело в том, что... э-э...
-- В чем дело, болван?! -- заорал Швальбе. -- Хватит мямлить! Ты хочешь, чтобы англичане повесили меня на твоих воротах? Немедленно неси мундир, глупая скотина!
Парабеллум уперся стволом в лоб господина Мюллера. Прикосновение стали мгновенно вернуло толстяку способность внятно изъясняться и он предельно кратко и ясно обрисовал ситуацию: когда внезапно нагрянул британский оккупант, то он лично, господин Мюллер, проявил незаурядную смекалку и успел утопить в сортире гестаповские сапоги и мундир. Чем спас жизнь унтерштурмфюрера Швальбе. На награду господин Мюллер не претендует, потому что является бескорыстным патриотом Германии.
То, что выслушав эту историю, Швальбе не продырявил башку господина Мюллера, убедительно свидетельствует о том, что гестапо комплектовалось людьми нордической выдержки и истинно арийского хладнокровия. Швальбе ограничился вполне мирным замечанием:
-- Ах ты старая свинья! Если бы смерть не была искуплением для такого дряхлого пня, я бы разнес тебе твою тупую башку вдребезги! И если бы твоя жена не была толстой старой каргой, я бы ее изнасиловал в самой извращенной форме, которую знает история человечества! Но для тебя такая кара будет лишь прощением. Поэтому попозже я придумаю что-нибудь другое.
Произнеся эффектную тираду, Швальбе уселся в кресло и погрузился в размышления. Впавший в прострацию господин Мюллер бугрел рядом соляным холмиком в ожидании печальной участи. Наконец Швальбе развил тезис дальше:
-- Господин Мюллер! Убедительно прошу вас подыскать мне подходящую одежду. Мне необходимо срочно убыть в Будвайз по делам службы.
Господин Мюллер ожили.
-- Да-да, господин унтерштурмфюрер! Мы вас оденем в лучшем виде... Вы увидите, что лучше и быть не может!
Пятясь задом и склоняя голову в поклоне раболепствия, господин Мюллер покинул комнату с такой быстротой, что ей позавидовал бы любой спринтер. Не прошло и пяти минут, как он постучал в дверь комнаты и проблеял:
-- Господин унтерштурмфюрер! Пожалуйте! Все готово.
Швальбе обозрел приготовленную для него одежду и пришел в ужас. Собственно, хозяин мог предложить ему одежду лишь из своего гардероба, который хоть и был достаточно обширен, но явно не подходил по размеру: рубашку господина Мюллера Шввальбе вполне мог дважды обернуть вокруг тела, но рукава пресловутой рубашки заканчивались у него чуть пониже локтей. После долгих размышлений и ругательств Швальбе остановился на пиджаке и брюках. К счастью, в гардеробе господина Мюллера нашлись забытые кем-то из постояльцев кальсоны и теннисные туфли, вполне подходящие по размеру. Остальное можно было пережить.
Облачившись в отобранную штатскую одежду, Швальбе констатировал, что стал похож на нечто среднее между чудом спасшегося из-под бомбежки беженца и деревенским сумасшедшим. Сходство с вышеуказанным персонажем добавляла щетина, которую Швальбе не рискнул сбривать из-за внезапно развившейся на нервной почве идиосинкразии.
Впрочем, проблема с одеждой была решена в принципе и осталось решить проблему транспорта. Прочувствовавший, что немедленный расстрел ему не грозит, господин Мюллер на радостях пожертвовал гестаповцу свой велосипед. Увидев велосипед, Швальбе чуть не скончался от внезапного приступа воспоминаний.
-- Ненавижу велосипеды! -- вскричал он. Фраза, достойная истории. Ну, чем она хуже "sheet happen" или "to be or not to be"? Или "тварь я дрожащая или...", "шляпу сними", "лучше, конечно, помучаться...". Впрочем, фраза не имела отношения к конкретным действиям, поскольку Швальбе немедленно вскочил на велосипед и помчался к шоссе, даже не простившись с гостеприимными хозяевами.
Редко имея дело с велосипедами, Швальбе не знал одной весьма существенной вещи: как тормозить велосипед? Поэтому он настолько разогнался на спуске, что не смог вовремя свернуть на шоссе и сквозь кусты пулей пролетел в реку.
Река не была Волгой, -- и даже не Влтавой в ее среднем течении. Поэтому Швальбе больно ушиб ноги и спину о камни. И это не считая расцарапанного в кровь лица.
Но мужественный ариец Швальбе стойко перенес выпавшие на его долю испытания. Он выбрался на берег и с неукротимой арийской энергией устремился к цели своего путешествия -- Будвайзу. Коего ему достичь было не суждено, ибо по пути ему встретилось охранение подразделения Шубаха: декоративного танкового батальона несостоявшейся дивизии СС "Валленштайн".
Батальон хоть и был декоративным по численности техники и личного состава, но вот порядок в нем был истинно нордическим. Задержанного пешего оборванца солдаты благополучно доставили в штаб и представили под зоркие очи СС-гауптштурмфюрера Шубаха.
Шубах внимательно выслушал задержанного и сразу составил о нем конкретное впечатление. " На шпиона не похож: уж больно идиотская легенда. Начальник гестапо города Фридрихсбрюк! Что может быть нелепее? Ведь это легко проверить".
Шубах отправил задержанного в камеру и вызвал к себе начальника штаба оберштурмфюрера Биттнера.
-- Биттнер! Надо проверить кое-какую информацию. Запросите Прагу: не числится ли в рядах нашей службы безопасности и полиции безопасности некий унтерштурмфюрер Швальбе?
Биттнер был исполнительный работник и немедленно отправился исполнять указание руководства. До перевода в войска СС он служил в штабе люфтваффе и уже там обратил на себя внимание двумя наиболее выпуклыми чертами характера: специфическим ассоциативным мышлением и ранним склерозом.
Получив указание от Шубаха, Биттнер направился в штаб мгновенно переварив информацию в соответствии с особенностями своего мышления. "Служба безопасности и полиция безопасности". Ага! Речь идет об офицере гестапо, а годом раньше гестапо арестовало хорошего знакомого Биттнера по имени Фридрих. Следующей ключевой точкой было звание унтерштурмфюрер: первое офицерское звание, -- следовательно, его можно запомнить как "зеленый офицер". И, наконец, фамилия Швальбе. "Ласточка. Хм! Простая фамилия". Запомнить -- проще некуда!
Но когда Биттнер дошел до аппаратной и засел за телеграф, то проверенная многолетним бюрократическим опытом система дала небольшой сбой. "Недотепа Фридрих -- гестапо. Зеленый офицер -- унтерштурмфюрер, младшее офицерское звание. А фамилия? Какая-то птичья..."
Биттнер некоторое время прослужил во Франции, поэтому совершенно непроизвольно в его памяти всплыл фельдмаршал Шперрле. "Ну конечно! Воробей! Вот такая его фамилия". И Биттнер недрогнувшей рукой отправил телеграмму в Прагу: "Прошу срочно сообщить, не числится ли в аппарате службы безопасности и полиции безопасности протектората Богемия и Моравия СС-унтерштурмфюрер Шперрле". В ожидании ответа Швальбе поместили в отдельную камеру с персональной парашей.
Узнав, что относительно его личности направлен запрос в Прагу, Швальбе успокоился. Уж там знают, кто начальник гестапо в Фридрихсбрюке! В ожидании реабилитирующего его ответа Швальбе потребовал себе в камеру бумагу и чернила. Требуемое немедленно предоставили, поскольку Шубах решил, что подозреваемый наконец решился на чистосердечное признание.
Но Швальбе вовсе не собирался в чем-либо признаваться. Он решил восстановить свой эпохальный труд по разоблачению магического еврейского центра. Он прилежно строчил в выделенную ему тетрадку вплоть до того момента, как пришел ответ из Праги, в котором говорилось, что СС-унтерштурмфюрер Шперрле никогда не числился в рядах службы безопасности и полиции безопасности протектората Богемия и Моравия. О чем лично на оригинале подписался сам государственный министр по делам имперского протектората Богемии и Моравии и высший руководитель СС и полиции в Праге СС-обергруппенфюрер Карл Франк.
После прочтения столь исчерпывающей телеграммы Шубах из чистого любопытства просмотрел то, что арестант Швальбе написал за сутки содержания в одиночной камере. В глубине души он разрешил дать арестованному бумагу и чернила только для того, чтобы тот имел возможность написать чистосердечное признание. Поэтому внимание Шубаха ограничилось лишь наугад прочитанным абзацем.
"Благодаря проведенным мною исследованиям удалось выяснить, что магические еврейские круги после исхода из своего традиционного центра в Праге осели в городе Фридрихсбрюк. При этом они сделали выводы из своей деятельности и решили перевести ее на полностью нелегальную основу. Несмотря на то, что я тщательно изучил церковные книги, записки старожилов и лично обследовал кладбища Фридрихсбрюка, мне не удалось найти никаких следов еврейской общины в Фридрихсбрюке, поскольку на надгробных памятниках совсем нет еврейских фамилий. Отсюда совершенно очевидно, что: а) евреи глубоко законспирировались в Фридрихсбрюке вплоть до отказа от синагоги и явного отправления иудейских обрядов; б) уровень столь глубокой конспирации свидетельствует об обширности деструктивных замыслов, распространяемых на всю Европу; в) сила глубоко запрятанных магических ритуалов исключительно селика. Разоблачить столь искусно скрытый заговор стало возможным лишь благодаря вычислению контура магического могендавида, заложенного в архитектуре города".
Шубах отбросил тетрадь. "Какой бред! Теперь становится понятным, что это за тип. Никакой он не партизан! Скорее всего, это сбежавший от зондеркоманды постоялец того самого санатория для душевнобольных, который мое подразделение заняло после очистки от расово чуждых вырожденцев. И что с ним делать? Передать в гестапо?"
Шубах не был жестоким человеком. Он сочувствовал любому попавшему в затруднительное положение человеку, -- даже если этот человек был сумасшедший еврей. Поэтому он вызвал Биттнера и сказал:
-- С парнем все ясно. Но передавать в гестапо арестованного не будем. Зачем? Он просто псих с больной фантазией. А в гестапо лишь измордуют зря парня... А он ведь в сущности безобидный! Так что, Биттнер, проявим к нему милосердие солдата... Подготовьте расстрельную команду, а я доведу до арестованного наше решение.
Когда Швальбе переступил порог кабинета Шубаха, он находился в самом радужном настроение. Наверняка недоразумение полностью разрешилось после ответа из Праги и он может приступить к исполнению обязанностей. Поэтому слова Шубаха прозвучали для него как удар грома среди ясного неба:
-- Мне очень жаль, но Прага не подтвердила вашей хитроумной легенды, господин неизвестный. Я ценю ваше мужество, поэтому вас не повесят как вражеского шпиона, а расстреляют как солдата.
Швальбе почему-то не обрадовался великодушному решению, а принялся бормотать нечто невразумительное:
-- Это невозможно! Этого не может быть! Вы не так поняли...
-- Конвой! -- крикнул Шубах, прерывая излияния Швальбе. В кабинет вошли двое эсэсовцев с карабинами.
-- Уведите. В распоряжение Биттнера.
Швальбе мгновенно осознал, что для него дверь из кабинета Шубаха ведет на тот свет. И немедленно вцепился мертвой хваткой в дверную коробку с такой силой, что лишь после решительных ударов по пальцам арестованного прикладами карабинов эсэсовцы сумели отлепить его от дверей и вытащить в коридор.
Но Швальбе не было суждено умереть в этот день. В коридоре он нос к носу столкнулся с шарфюрером, ожидавшим приема у Шубаха. Обессилевший Швальбе практически висел на плечах конвойных, когда вид шарфюрера вдруг вдохнул в него океан энергии.
-- Кунце! Шарфюрер Кунце! -- ликующе вскричал Швальбе. -- Скажите им, что я -- это я!
Швальбе не ограничился одной устной просьбой. Он резко вырвался из рук расслабившихся конвойных, упал на колени перед шарфюрером и обнял его ноги так крепко, что конвойные оказались бессильны оттащить Швальбе, невзирая на щедрые удары прикладами по плечам и ребрам арестованного. В то время, как...
Минуту! А ведь я не рассказал, каким образом сдавшийся в плен русским десантникам шарфюрер Кунце вдруг оказался в штабе Шубаха. Итак, рассказываю...
Как вы помните, шарфюрер Кунце оказал Рогову неоценимые услуги по успешной дезинформации противника. Поэтому Кунце всерьез рассчитывал на содействие русского командования в деле скорейшего возвращения отца семейства Кунце к семейному очагу, уже оказавшемся в зоне советской оккупации.
-- Все наши хотят сдаться в плен американцам, -- доверительно сообщил он Рогову. -- А я не хочу: у меня семья в зоне русской оккупации. Если я попаду в плен к американцам, то когда я сумею обнять жену и детей? Я ведь помог вам, господин капитан. Добровольно помог! Прошу вас: помогите вы мне теперь!
Рогов не то чтобы проникся сочувствием к горю мобилизованного семьянина, но решил воспользоваться внезапно возникшей зыбкой возможностью установить потерянную связь с командованием. Поэтому он сказал:
-- Хорошо, Кунце. Я помогу вам как можно быстрее увидеть семью. Разумеется, это будет не так просто. Но другого пути все равно нет.
Рогов взял бумагу и написал: "Предъявитель сего немецкий антифашист Кунце Карл выполняет важное и секретное задание советской разведки. Командирам частей Советской армии, в расположении подразделений которых окажется Кунце, следует немедленно обеспечить ему связь с разведотделом 1-го Украинского фронта. Подписано: командир разведывательно-диверсионного подразделения "Гром" капитан Рогов".
То же самое Рогов написал по-немецки, а затем Бернофф написал тот же текст по-английски.
-- Вы считаете это хорошей идеей? -- усомнился Бернофф. -- А если Кунце попадет в лапы гестапо?
-- Все равно немцы скоро узнают, что мы захватили Чески Градец. Или уже узнали. Так что мы должны использовать любую возможность для установления связи с нашим командованием, -- разъяснил Рогов. -- Кстати, вам бы тоже следовало отправить своих людей с той же целью.
-- Я уже составил группу из трех человек во главе со Стегликом, -- ответил Бернофф. -- Но пока не решил, в каком направлении им лучше идти: в Австрию или к Пльзеню. Подождем немного, чтобы прояснить ситуацию с продвижением войск генерала Паттона.
-- Ну-ну, -- двусмысленно буркнул Рогов и приступил к инструктажу Кунце.
-- Вы получите немецкое командировочное предписание и на мотоцикле отправитесь в сторону Будвайза. Советские войска сейчас находятся где-то в районе Брно, но вы уж на месте сориентируетесь... В принципе лучше проехать на север, в Германию, а там выйти непосредственно в расположение войск 1-го Украинского фронта. Чтобы не было проблем с фельджандармами и гестапо, вы получите секретный пакет, адресованный вашим командиром в штаб фельдмаршалла Шёрнера: так что к вам будет меньше подозрений. Ну и вы сами не теряйтесь! Помните, что это ваш единственный шанс увидеть семью. Если вас будут расспрашивать о ситуации в этом городе, то отвечайте: командир отправил вас с секретным пакетом в штаб Шёрнера днем двадцать первого апреля и больше вы ничего не знаете. А задержались, так как попали в аварию и чинили мотоцикл... или еще что... Короче: чем убедительнее вы будете выглядеть, тем больше у вас шансов увидеться с семьей. Понятно?
Рогов вызвал Шольца и тот быстро оформил командировочное предписание Кунце и секретный пакет в штаб Шёрнера. В пакете лежало донесение о замеченных в окрестностях города Фридрихсбрюк вражеских парашютистах численностью до батальона. Судя по всему, они осуществляют подготовку к прорыву из Австрии на Будвайз через Фридрихсбрюк основных сил американской армии.
Рогов полагал, что если кто из немецких командиров и заинтересуется содержимым пакета, то и такое развитие событий пойдет на пользу: немцы не решатся организовывать рейд на Чески Градец, раз там со дня на день появятся крупные силы американцев.
В принципе все логично и имело шансы на успех. Кунце сам твердо верил в успех своей миссии: через несколько дней он доберется до русских, сообщит самому маршалу Коневу о том, что капитан Рогов выполнил задание и просит организовать эвакуацию группы. И он, Кунце, -- вовсе не военнопленный, а агент русской разведки. Может быть, русские ему даже награду выдадут! Впрочем, Кунце вовсе не нужна была награда: ему просто хотелось как можно скорее попасть к семье, а не в Сибирь.
Кунце добрался до перекрестка возле заброшенной фабрики, откуда до Будвайза оставалось километров десять и тут его остановил патруль батальона Шубаха. Бравый шарфюрер на мотоцикле с оформленными по всем правилам командировочным удостоверением и секретным пакетом в штаб фельдмаршалла Шёрнера не вызвал никаких подозрений: просто он появился со стороны Фридрихсбрюка, а Шубах приказал всех, кто появляется со стороны Фридрихсбрюка, немедленно отправлять к нему в штаб. Оно и понятно: Шубаху была нужна информация о том, что творится в Фридрихсбрюке.
Вот так Кунце оказался в приемной Шубаха, когда мимо него провели арестованного Швальбе. В то время, как Швальбе вцепился мертвой хваткой в его сапоги, Кунце мучительно пытался принять решение: то ли опознать Швальбе; то ли сделать вид, что это какая-то ошибка. Кунце смутил внешний вид Швальбе: он понял, что гестаповец арестован, но терялся в догадках, что же послужило причиной его ареста. И Кунце опасался, что в случае опознания им Швальбе могут возникнуть затруднения и он не сможет продолжить свой путь.
С другой стороны, если недоразумение со Швальбе вдруг быстро разрешится само собой, то реабилитированный гестаповец легко сможет устроить такие неприятности не удостоверившему вовремя его личность шарфюреру, что мало тому не покажется. С гестапо шутки плохи!
Пока Кунце мучительно колебался, появился Биттнер.
-- Какого черта тут происходит? -- набросился он на конвойных. Конвойные пояснили, что арестованный вроде как знает этого шарфюрера.
-- Шарфюрер! Вы знаете этого человека? -- обратился к Кунце Биттнер. Строгий голос офицера вывел Кунце из ступора и прекратил его колебания.
-- Да, господин оберштурмфюрер! Это начальник гестапо Фридрихсбрюка СС-унтерштурмфюрер Швальбе! -- четко доложил шарфюрер Кунце.
Биттнер удивился.
-- Оставайтесь пока здесь! -- приказал он конвойным. -- И перестаньте долбить парня прикладами: похоже, что мы не будем его сегодня расстреливать, а в госпитале мест нет.
Биттнер вошел в кабинет Шубаха и доложил, что неожиданно нашелся свидетель, признавший в арестованном психе начальника гестапо города Фридрихсбрюк. Шубах немедленно допросил Кунце. Ничто в показаниях шарфюрера не настораживало, а секретный пакет и командировочное удостоверение не вызывали сомнений. Поэтому вопросы Шубах задал больше для проформы.
-- Когда вы выехали из Фридрихсбрюка? Четыре дня назад? За это время вы могли бы легко добраться пешком.
-- У меня лопнула камера заднего колеса, -- пояснил Кунце. -- Я попытался обратиться за помощью к местным крестьянам, но безрезультатно. В конце концов в районе моста я нашел разбитый мотоцикл той же марки, снял с него колесо и поставил на свой. И ведь мне приходилось передвигаться исключительно пешком! Хорошо еще, что с собой у меня был сухой паек на трое суток.
Все выглядело весьма и весьма убедительно, тем более что разбитый мотоцикл возле моста действительно был брошен при спешном отступлении людьми Шубаха. Шубах вернул бы документы Кунце и отпустил бы его немедленно, если бы не одно "но". Этим "но" являлся, естественно, унтерштурмфюрер Швальбе, личность которого столь уверенно опознал Кунце.
Шарфюрер признал в арестованном психе начальника гестапо Фридрихсбрюка. Но из Праги сообщили, что такого сотрудника в гестапо нет. Что из этого следует? Если имеет место сговор, то псих вовсе не псих, а хитро прикидывающийся враг. И шарфюрер его сообщник. Что же тогда они затеяли? Это необходимо выяснить.
Ну, а если дело в элементарной ошибке? Неправильно прочитанная в Праге телеграмма, например... Короче, в любом случае следует задержать шарфюрера, направить повторный запрос в Прагу и при подтверждении предыдущего ответа устроить парням очную ставку. А пока пусть посидят в разных камерах.
-- Шарфюрер Кунце! Вы задерживаетесь до выяснения обстоятельств. О вашем секретном пакете будет доложено в штаб фельдмаршала Шёрнера. Биттнер! Посадите их в разные камеры, чтобы они не могли общаться и немедленно возвращайтесь.
Конвойные отобрали оружие у Кунце и вывели обоих арестованных из кабинета. Шубах взял листок бумаги и написал текст повторной телеграммы в Прагу: "Начальнику службы безопасности и полиции безопасности Протектората Богемия и Моравия. Срочно, секретно. Прошу вашего подтверждения относительно прохождения службы офицером вашего аппарата СС-унтерштурмфюрера Швальбе Ганса в городе Фридрихсбрюк. Командир 1-го танкового батальона дивизии "Валленштайн" СС-гауптштурмфюрер Шубах".
Шубах отдал листок с текстом телеграммы Биттнеру. Поскольку Биттнер не был на этот раз отягощен ассоциативными воспоминаниями, то все сложилось весьма радостно для Швальбе: на следующий день его освободили, вымыли, покормили в столовой для офицеров и вручили новый мундир. Того же самого нельзя сказать про Кунце: его тоже освободили и отправили в кабинет к Шубаху, где Кунце выслушал совершенно огорчительную для него речь.
-- Вам крупно повезло, шарфюрер! В тот же день, когда вы отправились в путешествие с секретным пакетом, город Фридрихсбрюк захватили вражеские парашютисты. Как вы на них не наткнулись, уму не постижимо! Ваш секретный пакет уже отправлен с курьером в штаб фельдмарашала Шёрнера. А вы останетесь в моем батальоне в качестве связиста. Ведь вы связист, не так ли?
Для Кунце слова Шубаха прозвучали хуже, чем смертный приговор. Теперь он останется здесь на неопределенный срок. Задание Рогова окажется невыполненным, а встреча с семьей -- проблематичной. А вот встреча с Сибирью -- весьма реальной!
Кунце не хотел в Сибирь. Надо немедленно бежать! Да, но тогда он станет дезертиром: ведь Шубах не вернет ему командировочное удостоверение. Сибирь -- это очень плохо, но расстрел -- гораздо хуже.
-- Шарфюрер! Я задал вам вопрос: вы связист?
-- Да, господин гаутштурмфюрер! -- очнулся Кунце. -- Прошу извинить меня, но я ночью не спал... от волнения...
-- Идите отдыхайте. Зайдите к оберштурмфюреру Биттнеру, он вам все объяснит.
Между тем из штаба Шёрнера пришел приказ для Шубаха. Поскольку подтвердилась истинность показаний Швальбе о появлении батальона британских коммандос в Фридрхсбрюке и подготовке удара американцами со стороны Австрии на Будвайз, Шубаху было приказано оборудовать позицию на дороге Фридрихсбрюк -- Будвайз и в случае атаки противника удерживать ее до похода подкреплений. Шубах сообщил, что его батальон передан в состав группы "Цольмер" и он должен искать связь со своим командиром СС-бригадефюрером Цольмером и быть готовым в любой момент получить от него и выполнить приказ о передислокации. На что ему офицер штаба Шёрнера раздраженно ответил:
-- Не умничайте, гауптштурмфюрер! Фельдмаршал отдал приказ о переходе под командование его штаба всех воинских частей и полицейских подразделений, находящихся на территории, занимаемой группой армий "Центр". Так что и ваш Цольмер, -- как только он объявится, -- будет выполнять приказы нашего штаба. Все! Выполняйте.
По большому счету штаб Шёрнера мало беспокоил гипотетический удар англо-американцев по Будвайзу из Австрии: в конце концов Рендулич все еще удерживает Линц, а вот русские в районе Брно -- это серьезно. Группу Цольмера следует использовать для прикрытия Праги от русских. Пусть Шубах ждет Цольмера под Будвайзом. А там уж будет видно, куда их перебросить.
Почти неделю Шубах добросовестно обустраивал позиции, готовясь к отражению возможной атаки и ожидая прибытия Цольмера.
Цольмер появился к ночи 29 апреля. Он все-таки привел с собой семь танков и две сотни солдат. Но главное: он привез горючее и боеприпасы. Теперь танки имели полный боекомплект и свободу действий. Прибыв в расположение батальона Шубаха, Цольмер развил бурную деятельность. Ему удалось связаться по радио с СС-гауптштурмфюрером Райхелем.
-- Райхель! Хватит вам просиживать задницу в Линце. Немедленно выдвигайте свой батальон в район города Фридрихсбрюк. Это в Богемии... Что значит "где"?! Да взгляните же на карту, черт возьми! У вас есть карта? В городе находятся английские парашютисты численностью до батальона. Что значит "кто еще"?! Может, там еще и сам фельдмаршал Монтгомери вместе с Черчиллем, -- откуда мне знать? Разведка доложила о батальоне парашютистов, поэтому ваша задача: блокировать город с юга и не дать возможности врагу ускользнуть от сокрушительного удара с севера, который я планирую нанести в ближайшее время. Там к югу от города есть замок Адлерштайн, так вот вы закрепитесь там и будете держать дорогу железной хваткой! Все понятно? Да, я знаю, что у вас всего один танк, но от этого танковый батальон не перестает быть танковым батальоном. Он перестанет быть таковым, когда полностью погибнет на поле боя или его расформируют приказом командования. Вам ясно? Я вам поставил задачу и ваше дело -- выполнять ее. А мне поставил задачу лично фюрер и я ее выполню во что бы то ни стало!
Закончив с Райхелем, Цольмер повернулся к Шубаху и сказал:
-- Так, теперь с вами... Что я хотел вам сказать? Ах, да! В штабе мне передали приказ о присвоении вам звания СС-штурмбаннфюрера. Поздравляю вас! Хайль Гитлер!
Шубах отреагировал довольно сдержанно и его ответный "хайль" не нес ожидаемого заряда бодрости и энтузиазма. Поэтому Цольмер неодобрительно поджал губы и приказал:
-- Штурмбаннфюрер! Я назначаю вас начальником штаба моей боевой группы. Информирую вас, что мы не позднее чем послезавтра отправимся выполнять личный приказ фюрера: очистить от противника район Фридрихсбрюка, обеспечить отправку важного груза и уничтожить то, что не должно попасть в руки врагу. Подготовьте приказ.
Шубах удивился.
-- Бригадефюрер, приказ из штаба генерал-фельдмаршала Шёрнера предписывает нам оставаться на месте до особого распоряжения, -- нерешительно возразил он.
-- Вы его получите, Шубах, -- надменно заявил Цольмер. -- Ведь приказ Шёрнера -- всего лишь формальность, если у меня есть личный приказ фюрера.
Тем временем обитатели городка Чески Градец не подозревали, что над ними уже навис дамоклов меч под названием "группа Цольмер". Американцы уверенно наступали, заняли почти всю Баварию, подошли к Чехии и даже отчаянные пессимисты прониклись уверенностью, что война для них уже закончилась и немцы больше сюда никогда не сунутся.
Так считал и Бернофф, отправивший накануне троих коммандос во главе со Стегликом в Пльзень. Он был уверен, что через два-три дня Пльзень займут войска генерала Паттона и тогда очень скоро пришлют самолет, который увезет бесценного Борна и он, Грег, сможет вздохнуть с облегчением, закончить войну и посвятить все время Кате.
В глубине души так считал и Рогов. И хотя по его указанию в подвале форта, в дальнем помещении оружейного склада Остапчук замуровал архив Борна, это уже казалось излишней предосторожностью.
В своей уверенности, что все закончилось, каждый обитатель города Чески Градец укрепился 2 мая, когда Потучек выслушал по радио сводку и вместо очередной сентенции на тему, какую теперь задницу следует поцеловать господину Гитлеру, озадачено объявил:
-- А Гитлер сдох! Еще позавчера сдох... как собака.
Невольные узники объекта "Гарц-2" Шонеберг и экипаж "Дегена" узнали о смерти фюрера еще вечером 1 мая из передачи гамбургского радио. Шонеберг и Реттберг обменялись взглядами.
-- Дерьмо, -- выругался Шонеберг, наливая себе коньяк.
-- Фюрер? -- спросил Реттберг и тут же ответил:
-- Согласен.
-- При чем тут фюрер? -- поморщился Шонеберг, залпом вливая в себя "мартель". -- Положение наше дерьмо. Загнали нас сюда, позабыли и бросили. И сидим тут, как волки в яме.
Он выловил из банки кусочек консервированного ананаса и добавил:
-- Впрочем, теперь мы с чистой совестью можем заняться исключительно личным спасением.
Новость облетела весь город. Шольц немедленно явился в форт, чтобы переговорить с Роговым и Берноффом.
-- Я каждый день бываю в Адлерштайне и проверяю как живут там мои подчиненные, -- сказал Шольц Рогову и тут же поправился, -- мои бывшие подчиненные.
-- А что, есть жалобы? -- поинтересовался Рогов.
-- Нет, их кормят хорошо, они пользуются полной свободой перемещения внутри замка, так что нет никаких оснований для жалоб, -- заверил Шольц. -- Но дело вот в чем... Фюрер умер и теперь никто не собирается продолжать сражаться. Ребята просто опасаются, что русские придут сюда раньше американцев... А ведь мы сдавались в плен американцам. Я убедительно прошу разрешить им самостоятельно добраться до расположения американских войск, чтобы там обрести полноценный статус военнопленных. Колонну поведет Хагенкройц. Он дал мне слово, что доведет людей до Баварии. Тут есть дорога через горы к Баварскому лесу, а там уже американцы. Кроме того, там живет немецкое население и можно не опасаться эксцессов по отношению к безоружным солдатам. Не в обиду будет сказано, но им не хотелось бы идти по территории, населенной чехами...вы меня понимаете, я думаю.
-- Да уж, Шольц, я прекрасно понимаю ваши опасения, -- усмехнулся Рогов и посмотрел на Грега. -- Решайте, господин капитан! Ведь капитуляцию принимали вы.
-- Пусть идут, -- высказался Бернофф.
Вопрос был решен. Бернофф передал Хагенкройцу бумагу, в которой было написано, что: "Военнослужащие гарнизона города Фридрихсбрюк (он же Чески Градец) сдались в плен представителю американской армии капитану Грегу Берноффу и по его распоряжению следуют в Баварию для отправки в американский лагерь для военнопленных. Старшим колонны назначен СС-хауптшарфюрер Хагенкройц".
Ранним утром 3 мая из замка Адлерштайн вышла колонна направляющихся в плен немецких солдат во главе с Хагенкройцем. Охранявшие их партизаны отправились в город, кивнув на прощание бывшим врагам.
У поворота на шоссе колонну поджидал одетый по такому поводу в мундир СС-оберштурмфюрера Шольц. Увидев своего бывшего командира, Хагенкройц дал команду и рота, печатая шаг, промаршировала мимо Шольца. Тот по привычке хотел вскинуть руку в нацистском приветствии, но вовремя спохватился и приложил пальцы к козырьку фуражки.
Колонна свернула дорогу, ведущую в горы, и скрылась за поворотом. Шольц еще некоторое время слышал, как солдаты бодро распевают "Эрику". Когда стихли звуки солдатской песни, Шольц пошел в город. Он остановился возле моста, снял фуражку и с облегчением швырнул ее в воду.
Все! Война закончилась! Фюрер умер и его смерть освободила Шольца от груза ответственности, присяги Третьему рейху и размышлений о долге и чести офицера ваффен СС. Он расстегнул воротник мундира, подставил грудь свежему весеннему ветерку и, щурясь от яркого солнца, отправился к Анне. Сейчас он снимет мундир, забросит его в дальний угол чулана, переоденется в милый сердцу штатский костюм и начнет готовиться к отъезду. Анна оставит трактир Потучеку, возьмет лишь самое необходимое и они вместе уедут на велосипедах в Германию. И никогда, никогда не расстанутся!
Спустя час со стороны Австрии появились бронемашина, танк и два грузовика. Это прибыли под командованием СС-гауптштурмфюрера Райхеля те, кто все еще громко именовался "2-м танковым батальоном боевой группы Цольмер". Они свернули с шоссе к Адлерштайну и заняли пустующий замок.