Глава 23, в которой Борман и Краузе претворяют в жизнь свой вариант
Стрелки часов Третьего рейха подползли к двенадцати. Пружина событий раскручивалась так стремительно, что иногда Краузе опасался, удастся ли все удержать под контролем.
Резервный план бегства Бормана был прост: Борман должен был в последний момент раствориться в воздухе. Для организации бегства Краузе было необходимо встретиться с двумя людьми: графом Оксенборгом и массажистом Феликсом Керстеном.
Уроженец города Дерпта в Эстляндии Феликс Керстен еще в 1920 году получил финское гражданство и приехал в Берлин, где изучал мануальную терапию у знаменитого китайского доктора Ко. С марта 1939 года он стал лечить страдавшего сильнейшими кишечными коликами Гиммлера. Лечение было столь эффективно, что Керстен стал личным массажистом Гиммлера и в силу этого получил определенную власть.
Через своих людей в СД и в гестапо Борман знал, что Керстен, пользуясь покровительством Гиммлера, вытащил из концлагерей немало узников, в том числе тысячи евреев. Кальтенбруннер попробовал было расправиться с Керстеном, но озабоченный своим здоровьем Гиммлер предупредил не в меру ретивого подчиненного: "Если Керстен умрет, ты переживешь его не больше чем на сутки".
Керстен являлся связником между шведским министром иностранных дел Кристианом Гюнтером и рейхсфюрером СС Гиммлером. Первоначально целью создания линии связи являлось освобождение семерых представителей Шведской спичечной компании, арестованных в Варшаве по обвинению в шпионаже. Однако Керстену удалось подвигнуть Гиммлера на дальнейшие уступки. Поскольку при отступлении немецких войск все заключенные концлагерей при невозможности эвакуации подлежали уничтожению, Керстену удалось добиться согласия Гиммлера на эвакуацию всех скандинавских пленных в Швецию. Потом Гиммлер добавил в качестве "личного подарка" 3400 голландских, французских, польских и бельгийских женщин, а также 2700 евреев.
Их собирались отправить автобусами Шведского Красного Креста, предоставленными вице-президентом вышеуказанной организации графом Фольке Бернадотом по просьбе Гюнтера. Но вдруг возникло неожиданное осложнение: формалист Бернадот отказался брать узников-нескандинавов.
Тогда Керстен организовал в своем имении Харцвальде встречу Гиммлера и члена совета Стокгольмского отделения Всемирного еврейского совета Норберта Мазура. Мазур сумел решить проблему и Бернадот получил указание из Стокгольма забрать всех узников.
После этой операции Бернадоту вручили похвальную грамоту от стокгольмского раввина и с этого момента началось создание легенды о Бернадоте -- защитнике гуманизма. Однако Краузе знал, что истинный организатор спасения узников концлагерей -- Керстен. И поэтому попросил Бормана, чтобы тот через своих людей в штабе Гиммлера организовал ему визит к Керстену.
-- Да, -- согласился Керстен, обследовав пациента. -- Желчный пузырь у вас явно не в порядке, печень немного увеличена. Желудочные боли мы снимем, нормализуем отток желчи и вы станете чувствовать себя значительно лучше. Честно говоря, свой желчный пузырь вы основательно подзапустили. Вам следовало попить желчегонного, ведь существуют неплохие травяные сборы...
-- Теперь у меня будет возможность заняться здоровьем, -- ответил Краузе. -- Впрочем, я сам виноват: за несколько месяцев решил наверстать в еде то, чего был лишен семь лет. Вот желчный пузырь и возмутился.
-- Вы придерживались жесткой диеты? -- спросил Кертсен, обрабатывая живот пациента. -- Это заметно.
-- Да... весьма жесткой диеты в Дахау.
Руки Керстсена, скользившие по телу пациента, на мгновенье замерли.
-- Тогда понятно... И давно вас выпустили?
-- Три месяца назад. Никакой политики, -- просто в свое время бдительным партайгеноссе показалось, что я под видом рационализации производства обкрадываю рейх. Я надеялся, что все-таки разберутся, но... недоброжелатели оказались сильнее. Меня лишили всего имущества, моего дела... Нет, мне в концлагере было гораздо лучше, чем многим остальным, поскольку кое-кто счел возможным использовать меня как консультанта по финансам даже за колючей проволокой. Я сидел в отдельном бараке, где сидели те, кто представлял хоть какой-то интерес для рейха. И питание получше, и на тяжелые работы не гоняли. Ах, какие там сидели люди! Цвет Германии. Меня все-таки освободили благодаря хлопотам знакомых из партийной канцелярии. А сколько умниц и нужнейших для Германии специалистов продолжает сидеть в лагерях! Я пытался предпринять что-либо для их освобождения, убедить, что эти люди весьма ценны для Германии. Я встретил полное взаимопонимание со стороны многих ответственных чиновников и даже имперского министра Шпеера! Но как только доходишь до ведомства, непосредственно ведающего лагерями, то тут как будто натыкаешься на стену. Ни да, ни нет. Это ужасно!
-- А с кем вы сидели в лагере? -- поинтересовался Керстен.
-- О-о! Там встречались замечательные люди! Несколько ученых с мировым именем, пара банкиров, три или четыре промышленника... были писатели и журналисты. Понимаете, господин Керстен, ведь ни для кого не секрет, что война идет к концу. И как бы она ни закончилась, после войны Германии очень понадобятся знающие люди, настоящие специалисты. Это ужасно, что они могут погибнуть в последние дни войны от голода, болезней, бомб заблудившегося бомбардировщика или пуль зверевших охранников.
-- Да, вы совершенно правы, -- согласился Керстен. -- Но что можно сейчас реально сделать для спасения этих людей?
-- Я связался с одним человеком, из Шведского Красного креста. Он готов оказать помощь по эвакуации людей. Но проблема в том, что сейчас эвакуация опасней всего: бомбежки, забитые войсками и беженцами дороги. Поэтому мы нашли помещение и сняли его для нужд Красного креста. Оно недалеко от Берлина, в достаточно уединенном месте, безопасном с точки зрения бомбежек. Если бы заключенных удалось освободить и перевезти туда, то там они оказались бы в полной безопасности. Представитель Шведского Красного креста ждет сигнала, чтобы немедленно выехать в Германию для обеспечения спасения людей.
-- Этот представитель... не граф Бернадот, случайно? -- осторожно осведомился Керстен.
-- Нет, отнюдь! -- сыграл удивление Краузе. -- Почему вы так решили? Бернадот слишком нерешителен и пунктуален, он может работать только по прямым указаниям из Стокгольма.
-- Сеанс закончен, полежите минут десять, -- сказал Керстен и вышел за занавеску. Краузе услышал, как он моет руки. Затем Керстен снова появился и сказал:
-- Приходить на сеансы будете через день. А вы можете в следующий раз принести список людей, о которых вы говорили?
-- Постараюсь, -- пообещал Краузе. -- Ведь время не ждет.
После сеанса Краузе направился в Шарлоттенбург, где в уединенном двухэтажном здании, расположенном в глубине сада, его немедленно принял человек в форме СС-оберфюрера. Это был тот самый оберфюрер, который в свое время вербовал экипаж Реттберга.
-- Господин Краузе, я подготовил для вас список, о котором вы просили, -- сказал он, передавая Краузе листок с двумя десятками фамилий.
-- Хорошо, но мне также нужны личные дела этих людей, -- напомнил Краузе.
-- Вот они, -- указал оберфюрер на стол, на углу которого были стопкой сложены папки. -- Что-нибудь еще?
-- Принесите мне кофе, пожалуйста, -- попросил Краузе, усаживаясь за стол.
Оберфюрер принес кофе и бутерброды и удалился.
Краузе просматривал личные дела вскользь, изредка откладывая папки на другой край стола. Из двадцати двух папок он отложил пять и уже внимательно прочитал их содержимое. Вернул две папки обратно, остальные три сложил вместе и позвонил оберфюреру.
-- Господин Герлиак, я отобрал три папки, хочу лично увидеть этих людей. Как можно быстро это сделать? Да, сейчас зачитаю фамилии...
Герлиак записал фамилии и спросил:
-- Вам нужно поговорить с этими людьми или освободить их?
-- Вы можете и это?
-- В данный момент могу. Так это надо?
-- Нет, спасибо, -- отказался Краузе. -- Просто поговорить.
-- Хорошо, как вам организовать встречу?
-- Лучше всего здесь. Это реально?
-- Вполне. Через два дня все трое будут здесь.
-- Да, еще одно важное условие, господин Герлиак. Этих людей никто не должен видеть, в том числе и охрана вашего объекта.
-- Хорошо, -- немного подумав, ответил Герлиак. -- Их привезут с мешками на головах. Вы переговорите с ними и их немедленно увезут обратно. Такой вариант устраивает?
-- Да, вполне. И еще: эти люди не должны пострадать по дороге. Вы можете дать распоряжение, чтобы с ними обращались в высшей степени аккуратно?
-- Хорошо, я отдам такое распоряжение. Это все?
-- Да, господин Герлиак. Заранее благодарю вас.
-- Не стоит. Я же это делаю не для вас лично, -- усмехнулся Герлиак и повесил трубку. Усмешка была вполне понятна: о помощи Краузе его попросил лично шеф гестапо Мюллер. А таким людям не отказывают без ущерба для собственного здоровья.
Через два дня, когда Краузе въехал во двор знакомого особняка, там уже стояло три черных фургона. Краузе поднялся в кабинет Герлиака и охранники по очереди начали вводить заключенных с мешками на головах. Краузе задавал им несколько вопросов, спрашивал о состоянии здоровья и просил раздеться, внимательно осматривая их тела.
Через час Краузе закончил осмотр и сказал Герлиаку.
-- С теми же предосторожностями отправьте заключенных обратно. Мне бы очень хотелось, чтобы господин Шафер дожил до конца войны, понимаете?
-- Да, разумеется, -- понимающе кивнул Герлиак.
-- А вот двое остальных... Что вы делаете в тех случаях, когда заключенный ни в коем случае не должен выйти на свободу?
-- Их личное дело обычно сопровождается предписанием "возвращение нежелательно".
-- Ага... вот как... Так вот, остальные двое должны быть доставлены обратно. И было бы очень хорошо, если бы они не дожили до завтра. Вы понимаете?
-- Все будет сделано, я лично прослежу, -- пообещал Герлиак.
-- Ну что ж... Я очень рад нашему короткому, но плодотворному сотрудничеству. Благодарю вас, господин Герлиак!
Покинув особняк в Шарлоттенбурге, Краузе спешно отправился к Керстену. Там, по окончании сеанса массажа, он отдал Керстену сложенный вдвое листок бумаги. Керстен прочитал список и удивился:
-- Всего двадцать человек. Неужели это все, кто понадобится Германии в будущем?
-- Ну что вы, господин Керстен! -- улыбнулся Краузе. -- Просто это те люди, которых я либо знаю как мастеров своего дела, либо составил о них такое впечатление по их работам и, самое главное, я точно знаю, что они до сих пор живы. Ну и, кроме того, то убежище, которое мы для них подготовили, не сможет вместить больше двадцати человек. Я, -- увы, -- не могу спасти всех! Итак, когда вы сможете вытащить этих людей из лагерей?
-- Не позже, чем через неделю они будут в вашем распоряжении. Но вам самому придется позаботиться об их транспортировке в убежище.
-- Безусловно! Благодарю вас, господин Керстен. Я уверен, что народ Германии вас не забудет.
Краузе связался с графом Оксенборгом и тот обещал лично обеспечить скорейшую эвакуацию, как только район убежища будет освобожден от нацистов.
-- Тут возникла неожиданная проблема, -- озабоченно сказал Краузе. -- Судя по всему, район убежища окажется захвачен русскими. Вы понимаете, что они могут не допустить перемещения немецких специалистов в американскую или британскую зоны оккупации?
-- Да, я прекрасно понимаю вас, -- согласился Оксенборг. -- Я не питаю никаких иллюзий в отношении большевистских варваров и целиком разделяю ваши опасения. Я сумею обеспечить этих людей шведскими паспортами. Но после прибытии в Швецию эти люди будут отправлены в занятую англо-американцами часть Германии уже по своим подлинным документам, а паспорта будут аннулированы. Возможно, они даже не покинут Германию, если окажутся на территории, занятой англо-американцами. Предупредите их об этом.
-- Да, разумеется! -- согласился Краузе. Этот момент его не волновал: главное доставить Бормана в Швецию.
***
Борман с недоверием разглядывал фотографии Шафера.
-- Вы с ума сошли, Краузе! -- недовольно заявил он. -- Этот тип совсем не похож на меня!
-- Уверяю вас, что внешнее сходство есть. Главное -- приметы словесного портрета соответствуют. А что касается фотографии в шведском паспорте, то там будет ваша фотография. Кстати, этот человек был финансовым директором одной довольно крупной фирмы, -- что вам довольно близко, не так ли? Один бывший врач был похож на вас как две капли воды, но мне пришлось отвергнуть его кандидатуру, поскольку вряд ли вы знаете, что такое, например, гипофиз и где он находится... А самое главное, что у этого человека нет живых близких родственников, а уцелевшие знакомые видели его лет пять назад, еще до того как он попал в концлагерь. Ну, а после концлагеря люди сами себя в зеркале не узнают, -- знаю по себе. Что вы усмехаетесь? Или вы думаете, что я родился с гнилыми зубами? Не беспокойтесь: я гарантирую вашу безопасную доставку из убежища в Швецию. А вот чтобы добраться до убежища, нам придется потрудиться. Ведь вы хотите уйти не беглецом, а наследником фюрера, не так ли?
-- Это же безумие, а не план! -- продолжал сердиться Борман. -- Если на вашем сборном пункте появятся русские солдаты, я тут же буду арестован.
-- Они обязательно появятся, и непременно арестуют вас,-- невозмутимо согласился Краузе. -- Если вы станете совать им под нос свое партийное удостоверение. Для них мы будем всего лишь подданные нейтральной страны.
-- Да, конечно... Шведы, не знающие ни слова по-шведски, -- саркастически заметил Борман.
-- Нет, не шведы, а немцы, бежавшие с приходом нацистов к власти из Германии и получившие гражданство Дании и Норвегии, -- поправил его Краузе. -- С оккупацией этих стран несчастные беглецы снова были возвращены в рейх и посажены в концлагерь. Шведское правительство предоставило им гражданство, чтобы вывезти их из страны, но в связи со стремительным наступлением доблестной Красной армии это не успели сделать. Вот так мы будем объясняться с русскими.
-- И они воспримут эти объяснения? -- усомнился Борман.
-- Воспримут. Граф Оксенборг уже находится в штабе Эйзенхаура и потерявшихся беженцев будет искать вся американская армия. Это старый граф обладает очень большими связями, потому он мне и понадобился. У меня предусмотрено все. Но пока нужна кое-какая ваша помощь.
-- Что еще нужно? -- сердито спросил Борман.
-- Три-четыре надежных, толковых и опытных бойца. Мне понадобятся рабочие руки и телохранители.
-- Хорошо. Я дам вам людей из гестапо. Вас это устроит?
-- Хоть из свиты Мефистофеля, -- усмехнулся Краузе, -- лишь бы они знали свое дело.
***
Когда Краузе утром 28 апреля в последний раз появился в рейхсканцелярии, его там встретил одетый в генеральскую форму шеф гестапо Мюллер. С ним были четверо эсэсовцев самого неприветливого вида.
-- Господин Краузе? -- спросил Мюллер. Краузе кивнул, но Мюллер продолжал сверлить его взглядом. Спохватившись, Краузе достал удостоверение советника. Придирчиво изучив удостоверение, Мюллер вернул его Краузе и сказал:
-- Эти люди в полном вашем распоряжении. Удачи!
-- Господа, ожидайте меня здесь, -- обратился к ним Краузе. -- А я должен на некоторое время спуститься в бункер.
Краузе спустился знакомым путем в бетонное подземелье. Его уже не удивляло полное падение дисциплины в верхнем бункере: валяющиеся под ногами огрызки бутербродов, пустые бутылки и банки из-под пива. На его глазах в верхний бункер из нижнего поднялся Раттенхубер, но никто из охранников даже не подумал встать и отдать честь генералу. И Раттенхубер воспринял это как само собой разумеющееся. Впрочем, о падении дисциплины донельзя говорило то, что еще неделю назад было немыслимо в рейхсканцелярии: охранники курили на выходе из верхнего бункера, прекрасно понимая, что запах табачного дыма неминуемо попадает в нижний бункер и вызывает неудовольствие фюрера. Но им было наплевать на неудовольствие фюрера: они знали, что тому трудно пройти десяток метров до сортира, а уж подняться по лестнице в верхний бункер -- уж совсем немыслимый подвиг! А такого подвига от фюрера они не ждали. Все обитатели бункера ждали от фюрера только одного: когда же он, наконец, покинет этот мир, чтобы все остальные могли оставить проклятый бункер и искать спасения в одиночку.
Помимо охранников в расстегнутых помятых мундирах в верхнем бункере Краузе попадались навстречу играющие и умудряющиеся бегать наперегонки в подобной тесноте дети Геббельса. В целом обстановка напомнила Краузе вокзал, на котором застрял эшелон с беженцами.
Краузе спустился нижний бункер и сразу направился в гостиную Евы Браун. По дороге он прошел мимо плохо закрытой двери в туалет и затаил дыхание, чтобы не вдохнуть жуткую вонь давно засорившейся канализации.
Ева встретила его радушно и угостила шоколадными конфетами.
-- Вы уже видели своего шефа, господин Краузе? -- насмешливо осведомилась она. -- Рекомендую вам поспешить, пока он еще держится на ногах. Они уже крепко набрались с доктором Штумпфеггером.
-- Фройляйн Ева, я поспешил прямо к вам, -- сказал Краузе. -- Необходимо обговорить детали вашего... э-э... вашей эвакуации из бункера.
-- О чем вы говорите?! -- воскликнула Ева. -- Как я могу покинуть фюрера? Неужели жена может оставить своего мужа в такой ситуации?
Краузе на мгновенье опешил.
-- Да, но... насколько я знаю, ваши отношения с фюрером всегда носили дружеский характер и...
-- Сегодня фюрер сделал мне официальное предложение и я дала ему свое согласие, -- торжественно объявила Ева. -- Я буду рада видеть вас на церемонии. Если, разумеется, ваши дела позволят вам задержаться в бункере.
Краузе был в замешательстве и ему понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя.
-- Я поздравляю вас, фройляйн, -- запинаясь, произнес он. -- О помолвке уже объявлено?
-- Нет! Пока еще нет. Вы первый, кто узнал об этом! -- радостно сообщила Ева. Ее просто распирало от счастья. Краузе пробормотал еще несколько ничего не значащих фраз и вышел в коридор.
В бункере горело лишь аварийное освещение, бетонная коробка тряслась от разрывов тяжелых снарядов словно во время землетрясения. "Преддверие ада", подумал Краузе. Он вошел в ту часть коридора, что служила конференц-залом во время совещаний и остановился в дверях гостиной. Он хотел пройти через гостиную в комнату Штумпфеггера, чтобы переговорить с Борманом. Но пройти через гостиную оказалось невозможно: у правой стены в глубоких креслах развалились в стельку пьяные Бургдорф, Кребс и Борман; их храп соперничал с грохотом русской артиллерии, а вытянутые ноги почти упирались в стоявший у противоположной стены стол, за которым молча сидели Гитлер и Геббельс. Увидев в проеме дверей фигуру Краузе, Гитлер подслеповато вгляделся в его лицо, что было абсолютно бесполезно: полумрак и слабое зрение не позволяли ему разглядеть, кто стоит в дверях. Гитлер поднялся и сделал попытку перешагнуть через ноги Бургдорфа. Однако это оказалось для него тяжелой задачей и он замер, тяжело дыша и опираясь ладонями в крышку стола. Геббельс не пошевелился.
Из своей комнаты вышел Штумпфеггер. Он перешагнул через ноги пьянчуг, не обратив внимания на Гитлера.
-- Господин Штумпфеггер, -- обратился к нему Краузе. -- Я -- советник Краузе. Мне необходимо срочно переговорить с господином Борманом. Не могли бы вы его привести в... э-э... состояние вменяемости?
-- Бесполезно, -- махнул рукой Штупфеггер. -- Они всю ночь пьянствовали, так что... Бесполезно, -- это я говорю вам, как врач! Попробуйте зайти через час. А пока посидите в верхнем бункере.
От Штумпфеггера тоже ощутимо несло перегаром, запах которого чувствовался даже в душной зловонной атмосфере бункера. Краузе вдруг испытал чувство глубокой неприязни к этому долговязому эсэсовскому эскулапу. "Врач называется! Пьянствует тут беспробудно, а в госпитале рейхсканцелярии врачи и медсестры валятся с ног от усталости, умирают раненые... Сборище подонков!" Краузе в праведном гневе на мгновенье даже забыл, что пришел в бункер для уточнения деталей бегства одного из этих подонков.
Через час Краузе наконец добудился Бормана. Тот поспешил поделиться радостью:
-- Мы получили сообщение о предательстве Гиммлера, начавшего переговоры о капитуляции втайне от фюрера! Сегодня ночью фюрер отправит Грайма с приказом об аресте предателя Гиммлера! Нашему рейхсфюреру конец! Надеюсь, Грайм улетит вместе с этой чокнутой Райч, что тоже хорошо. Вдруг ей захочется вывезти фюрера? От этой ненормальной бабы можно всего ожидать!
-- У меня для вас тоже новость, -- криво усмехнулся Краузе.
И сообщил новость о грядущей женитьбе фюрера и твердом решении Евы умереть вместе с ним.
-- Она все-таки решила уйти из жизни вместе с фюрером? Но это нарушает мои планы! Что же предпринять? -- задумался Борман.
-- Ничего, -- устало зевнул Краузе. -- Уже поздно что-либо менять. Да и зачем подстраиваться под женские капризы? Пусть все идет своим путем. У вас остался один Геббельс. Только он стоит между вами и наследием фюрера. Когда вы решите и эту проблему, то покинете бункер наследником фюрера, кого бы он ни назначил официальным преемником. Официальная власть -- отнюдь не синоним реальной власти. Вы на финишной прямой. Удачи!
Вечером Гитлер продиктовал свое завещание секретарше Траудль Юнге. Пока она перепечатывала документ в небольшом помещении рядом с комнатой Геббельса, сам Геббельс по поручению фюрера привел мужчину в партийной форме с повязкой фольксштурма на рукаве. Это был чиновник управления гауляйтера Берлина некто Вагнер, которому предстояло войти в историю, совершив акт бракосочетания фюрера Третьего рейха и фройляйн Браун. Впрочем, сам чиновник оказался не готов к столь великой миссии: он забыл захватить бланки брачных свидетельств и Вагнера отправили за ними на бронетранспортере. Когда Вагнер доставил бланки, в комнате Гитлера и приемной собрались гости и свидетели: Борман, чета Геббельсов, Бугдорф и Кребс, вождь гитлерюгенда Аксман, секретарша фюрера Кристиан и повариха фюрера Манциали.
Ритуал завершился за несколько минут до полуночи. Не обошлось без казусов: Ева начала расписываться своей девичьей фамилией и на свидетельстве осталась зачеркнутая буква "Б"; потерявший от волнения голову Вагнер датировал свидетельство не 28-м, а 29-м апреля. Через пару часов он потеряет голову в буквальном смысле, погибнув от осколков русского снаряда.
Гитлер подписал перепечатанные Юнге экземпляры завещаний и вернулся к гостям. Молодожены пожали руки всем присутствующим и удалились в спальню.
Мюллер не присутствовал на церемонии: он контролировал исполнение приказа фюрера о расстреле Фегеляйна. Приказ о расстреле Фегеляйна ему передал Хегель и никто не знает: то ли фюрер действительно передал через него свой приказ, то ли Хегель под занавес решил свести личные счеты с высокомерным выскочкой. Фегеляйна хотели расстрелять в саду рейхсканцелярии, но ураганный огонь русской артиллерии помешал этому и новоиспеченного родственника фюрера застрелили в одном из подземных переходов.
Ханна Райч ненавидела Еву и с большим облегчением вместе с Граймом покинула бункер, улетев в два часа ночи из Берлина. Она покинула бункер буквально за час до бракосочетания и узнала о нем чуть ли не позже всех.
Днем 29 апреля в бункере узнали о смерти Муссолини и его подруги Клары Петаччи. Фюрера неприятно поразил не сам факт их смерти, а то, что трупы повесили вверх ногами. Любимой темой разговоров снова стали способы самоубийства. Ева уклонилась от участия в этих разговорах и ушла играть с детьми Геббельса. А остальные с мазохистским удовольствием обсуждали актуальную тему. Особые сомнения вызывала эффективность яда.
Кребс, как и положено военному, заявил:
-- Уж лучше пустить себе пулю в рот!
-- Безусловно! -- согласился Гитлер, но тут же спросил:
-- А если рана не окажется смертельной? Кто тогда добьет меня? И ведь я же не смогу потом выстрелить в Еву!
-- У нее есть яд, -- напомнил Борман. Но тут вмешался Геббельс:
-- Я слышал, что яды могут терять свою силу со временем. Что, если яд не подействует?
-- В свое время профессор Брандт рассказывал мне о действии цианистого калия на организм человека, так он сказал, что со временем силу теряют только растительные яды, а цианид к ним не относится, -- сообщил Борман. Он сделал паузу и многозначительно добавил:
-- Но можем ли мы быть уверены, что в ампулах действительно цианистый калий? Ведь ампулы с ядом нам передал изменник Гиммлер.
Фраза произвела просто магическое действие на фюрера. Он пришел в страшное возбуждение, лицо покрылось пятнами.
-- Штумпфеггера сюда! Немедленно приведите Штумпфеггера! -- кричал фюрер, стуча кулаком по столу.
Борман притащил из соседней комнаты перманентно пьяного Штумпфеггера. Гитлер мрачно посмотрел на петлицы кителя эсэсовского врача, где серебрились четыре звездочки штурмбаннфюрера и сказал:
-- Приведите другого врача, из госпиталя...
Все поняли, что Гитлер уже не доверяет эсэсовским медикам.
Из госпиталя вызвали профессора Хаазе. Хаазе имел звание СС-оберштурмбаннфюрера, но поскольку пришел в белом халате, то полуслепой фюрер не разглядел его мундира, а присутствовавшие мудро промолчали. Хаазе предложил испытать содержимое ампулы на животных. Гитлер согласился и собаковод фюрера шарфюрер Торнов привел овчарку Гитлера Блонди. Блонди недавно ощенилась и за ней весело бежали норовящие ухватить мать за сосцы щенки. Адъютант Гитлера от СС штурмбаннфюрер Гюнше подхватил щенков и вынес их в коридор.
Хаазе раздавил во рту Блонди ампулу щипцами и менее чем через минуту собака была мертва.
-- А... всегда так дергаются перед смертью? -- спросил Гитлер.
-- При отравлении цианидом предсмертные судороги неизбежны, -- подтвердил Хаазе.
-- Впрочем, какое это имеет значение, -- вздохнул Гитлер, поднялся из кресла и направился к себе. В коридоре он остановился возле ящика с щенками, погладил трясущейся рукой своего любимца Вольфа и приказал Гюнше:
-- Похороните Блонди в саду... И Вольфа тоже.
Гюнше и Торнов вытащили труп Блонди и ящик с щенками в сад рейхсканцелярии. Гюнше достал пистолет, а Торнов отвернулся. Собаковод фюрера не мог видеть, как умирают его любимцы.
Гюнше сделал один выстрел и сказал, пряча пистолет:
-- Фюрер распорядился только насчет Вольфа. Остальных щенков можешь забрать... если хочешь.
-- Спасибо, штурмбаннфюрер! -- обрадовался Тонов, подхватывая щенков на руки. Он снова был при деле: теперь ему надо было выхаживать оставшихся без матери собачьих детенышей, что давало шанс не спятить в бункере, все больше напоминавшем симбиоз склепа и сумасшедшего дома.
А самому фюреру было не до собак. Он снова вспомнил о Венке и по бункеру разносилось эхо его очередной вспышки: "Венк! Где Венк?!"
Отчаявшись связаться с Венком, Бургдорф и Кребс отправили двух посыльных на велосипедах: искать Венка. А фюрер тем временем раздавал прощальные подарки своим секретаршам Юнге и Кристиан.
-- Если бы я мог положиться на своих генералов так же, как на вас, -- грустно произнес фюрер, вручая женщинам ампулы с ядом. Это было единственное, что он мог подарить: только смерть.
Около 10 часов вечера Гитлер вызвал к себе Раттенхубера и поручил ему в ровно 10 часов собрать в приемной руководящих работников и близких людей. Раттенхубер собрался выйти, но Гитлер задержал его:
-- Я хочу поблагодарить вас за верную службу, -- тихо сказал он, глядя в пространство. -- И еще поздравить вас с днем рождения. Я помню, что у вас завтра день рождения, но завтра я боюсь не успеть... Я принял решение... Я должен уйти из этого мира...
Хотя такого решения все обитатели бункера ожидали от Гитлера со все возрастающим нетерпением давно, но Раттенхубер воспринял его с волнением.
-- Мой фюрер! -- воскликнул он. -- Ваша жизнь бесценна для Германии. Вы должны жить! Еще не поздно вырваться из Берлина!
-- Бежать, чтобы попасть в руки к русским? -- бесцветным голосом возразил Гитлер. -- Чтобы Сталин выставил меня в железной клетке в московском зоопарке? В таком случае мне останется лишь позавидовать участи дуче. Нет! Я с честью и достоинством выполнял возложенную на меня Провидением миссию: возродить торжество арийской расы. Никто не мог мне противостоять! Вся Европа лежала у моих ног, трепеща перед величием германского гения и твердостью германской воли. Только Сталин, это воплощение сил зла со своими бесчисленными монгольскими ордами, явившимися прямо из преисподней, смог встать у меня на пути!
Гитлер еще несколько минуту рассуждал на тему великой миссии и Раттенхубер вдруг с удивлением почувствовал, что его внезапно покинула жалость к человеку, которого он столько лет боготворил и преданно охранял. Ему хотелось смеяться над этим полупарализованным, трясущимся, но все еще напыщенным индюком, забившимся в смрадную бетонную нору и произносящим высокопарные речи перед тем, как съесть, давясь и причитая, маленькую стеклянную ампулку с ядом.
В комнату вошла Ева и Раттенхубер, наконец, смог покинуть деградировавшего фюрера.
В 10 часов вечера в приемной собрались генералы Бургдорф и Кребс, личные пилоты фюрера генерал Баур и СС-оберштурмбаннфюрер Бетц, начальник личной охраны фюрера СС-оберштурмбаннфюрер Хегель, камердинер фюрера СС-штурмбаннфюрер Линге, адъютант фюрера СС-штурмбаннфюрер Гюнше и начальник РСД СС-группенфюрер Раттенхубер. Гитлер сообщил им о решении уйти из жизни, поблагодарил за службу. В заключение он сказал фразу, которую многие так жаждали услышать от него:
-- Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина. Я остаюсь здесь.
Гитлер пожал всем руку на прощание и ушел к себе, но через несколько минут вызвал к себе Раттенхубера, Линге и Гюнше и отдал им распоряжение о сожжении его и Евы трупов.
По просьбе Аксмана в два часа ночи Гитлер поднялся в верхний бункер и пожал руки собравшимся там двум десяткам санитарок из госпиталя в знак признательности за их мужество.
Эсэсовцы из охраны восприняли это как акт прощания и воспрянули духом: скоро хозяин покончит с собой и они смогут заняться спасением собственных жизней.
В 8 часов утра к выходу в сад рейхсканцелярии поднялась Ева, грустно объяснив охраннику:
-- Хочу в последний раз взглянуть на солнце.
Прощание с солнцем заняло у нее всего пятнадцать минут и плохо удалось: небо было затянуто дымом пожарищ, а в саду регулярно рвались снаряды.
Тем временем Борман встретился с Раттенхубером, когда тот в 10 часов утра проверял посты и произнес, испытующе глядя в глаза генералу:
-- Группенфюрер, фюрер отдал нам все распоряжения, подписал завещание и попрощался с нами. Я думаю, что настало время взять вам ситуацию под контроль.
Раттенхубер молча наклонил голову в знак согласия.
Борман подозвал к себе одного из тех гестаповцев, что по его приказу были переданы в распоряжение Краузе, вручил ему небольшой сверток и сказал:
-- Передайте господину Краузе, что пора приступать к первой фазе.
-- Слушаюсь, рейхсляйтер! -- отозвался тот.
Через два часа Краузе в сопровождении двух гестаповцев добрался до рейхсканцелярии. С ними была светловолосая женщина лет тридцати пяти. На входе он набросил на нее белый халат медсестры. Они прошли в одно из подземных помещений под рейхсканцелярией и Краузе торжественно произнес:
-- Фройляйн! Вы будете лично представлены фюреру как одна из тех немецких женщин, что сейчас мужественно исполняют свой долг плечо к плечу со своими мужьями и братьями. Вот, переоденьтесь в это платье, оно вам будет весьма к лицу.
Он вручил женщине сверток, переданный Борманом и вышел из помещения. В коридоре его ожидали гестаповцы.
-- Господа Ауэр и Баум, -- обратился к ним Краузе. -- Вы не должны впускать в это помещение никого и охранять даму как от посторонних взглядов, так и от нее самой. Я ясно выражаюсь?
Гестаповцы переглянулись и Ауэр ответил:
-- Мы должны препятствовать любым контактам подопечной, от кого бы они не исходили, в том числе и от нее самой.
-- Совершенно верно, -- подтвердил Краузе. -- По получении команды от рейхсляйтера Бормана через офицера охраны вы с указанными предосторожностями выводите даму в сад рейхсканцелярии и ведете к запасному выходу из бункера фюрера. Дверь в бункер должна быть к этому времени открыта, а охрана отсутствовать. Там вас встретит лично рейхсляйтер Борман и даст дальнейшие указания. Поскольку рейхсканцелярия под обстрелом, то я подчеркиваю: дама должна быть доставлена к запасному выходу бункера в любом случае. Вопросы?
Вопросов не было. Краузе взглянул на часы и объявил:
-- На этом я с вами прощаюсь, господа. Больше мы не увидимся. Желаю вам удачи!
Краузе покинул рейхсканцелярию и направился в сторону Германгерингштрассе. За эти дни он стал знатоком боевых действий в городе и научился выбирать относительно безопасные маршруты. Он привык пропитанному гарью воздуху и скрипящему на зубах песку. Иногда он удивлялся себе: ведь достаточно пули и осколка снаряда, которые сыпались в изобилии, чтобы окончить свой жизненный путь на покрытых битым кирпичом и продымленных пожарами берлинских улицах. Что его заставляет делать это? Неужели только возможность вернуть себе власть и богатство, некогда им утраченные? Или это врожденная тяга к авантюрам? Впрочем, какое это имеет значение...
Примерно в половине третьего дня Гитлер снова собрал свое окружение и еще раз попрощался с ними. Раттенхубер воспринял повторное прощание как фарс и пригласил к себе Гюнше. Плотно прикрыв дверь в комнату, Раттенхубер раздраженно сказал:
-- Бригадефюрер Монке сообщил мне, что русские танки подошли к рейхстагу, идут ожесточенные бои в районе Анхальтер и Шпиттельмарк. Русские практически приступили к штурму правительственного квартала и Монке предупредил, что вряд ли продержится более двух суток. Не скрою, что мне с каждым часом все труднее поддерживать хоть какую-то дисциплину среди охраны бункера. Фюрер попрощался с нами и многие уже смирились с его желанием уйти из жизни, чтобы предоставить нам возможность вырваться из окружения. Но фюрер серьезно подорвал свое здоровье в борьбе за Германию, его воля ослабла... Мы не можем допустить, чтобы он или даже его тело попали в руки русских. Мы должны выполнить свой долг любой ценой... А сейчас дорог каждый час... Вы меня понимаете, штурмабаннфюрер?
-- Да, обергруппенфюрер! Прикажите снять охрану с запасного выхода... и прошу вас проследить, чтобы никто не спускался в нижний бункер до моего доклада, -- ответил Гюнше. Он взял лежавший на столе пистолет-пулемет и вышел.
У лестницы в нижний бункер Гюнше встретил Бормана. Тот выглядел настороженно и нетерпеливо, словно кот, притаившийся возле мышиной норы. Борман вопросительно взглянул на Гюнше и тот понял: Борман в курсе.
-- Рейхсляйтер, -- обратился к нему Гюнше. -- Необходимо удалить всех из нижнего бункера, чтобы они не мешали фюреру.
Борман буквально выгнал рвавшуюся к фюреру Магду Геббельс. Сам Геббельс не проронил ни слова. За эти дни он, казалось, усох и стал напоминать мумию обезьяны. Нижний бункер к трем часам дня покинули все, кроме Бормана, Геббельса, Линге, Гюнше, Бургдорфа, Кребса, которые собрались в вестибюле перед лестницей в верхний бункер. Последним к ним присоединился срочно прибывший в бункер рейхсюгендфюрер Аксман.
У той же лестницы, но в верхнем бункере стояли начальник команды сопровождения фюрера СС-штурмбаннфюрер Шедле и личный шофер фюрера СС-оберштурмбаннфюрер Кемпка.
В помещениях нижнего бункера остались только Гитлер со своей женой и сидевший в своей комнате в компании с бутылкой виски Штумпфеггер. Даже дежурный телефонист шарфюрер Миш вышел из своей каморки и присоединился к собравшимся в вестибюле.
Борман отвел в сторону Линге и сказал:
-- Штурмбаннфюрер! Вы, как камердинер фюрера, должны оказать ему последнюю услугу. Он должен уйти достойно. Вы понимаете?
Линге кивнул и пошел в гостиную фюрера. Чтобы понять, что он там увидел, вернемся минут на пятнадцать раньше.
После очередного прощания Ева поняла: пора. Если уходить, так уходить, еще одна сцена прощания превратится в откровенный фарс. Она взяла два металлических футлярчика, в которых хранились стеклянные ампулы с цианидом и вошла в кабинет Гитлера, -- благо и ванная комната, и гардеробная, и спальня Евы имели выход туда.
Фюрер расхаживал по кабинету и встревоженная Ева поняла: у него снова изменилось настроение. Гитлер ходил из угла в угол, приволакивая ногу и жестикулируя трясущейся рукой. Увидев Еву, он прокричал:
-- Наступает исторический момент, когда весь мир изумленно увидит, как монголо-большевистские орды Сталина найдут свою смерть у порога моего бункера. Венк задержался, чтобы собрать остатки отходящих войск группы армий "Висла", но сейчас он нанесет в тыл маршала Конева внезапный и сокрушительный удар. Он обратит в бегство войска Конева и сомнет передовые части Жукова, деблокировав Берлин. И с этого момента мы начнем свое победное и неудержимое как горная лавина шествие на Восток.
Гитлер оперся руками о стол и сделал паузу, лихорадочно заглатывая спертый воздух бункера.
-- Мой фюрер, но фельдмаршал Кейтель вчера прислал донесение, в котором указывал, что на помощь Венка можно не рассчитывать, -- осмелилась напомнить Ева.
Гитлер вскинул голову. В его изможденном больном организме каким-то чудом еще находились силы для вспышек гнева. Трясясь от ярости, он вскричал:
-- Предательство! Предательство! Кейтель -- предатель! Хайнрици и Буссе -- предатели! Лишь Венк мне верен! Ты увидишь! Ты увидишь, как произойдет то неизбежное и удивительное! Ты увидишь, как волны русского прибоя разобьются о несокрушимый утес арийского духа! Вера! Вера и воля! Вот что сейчас важно!
Ева попыталась схватить его за руку, но Гитлер оттолкнул ее и она чуть не упала. Футлярчики с ампулами упали на ковер. Гитлер повернулся к ней спиной, продолжая восклицать:
-- Предательство! Предательство!
Ева со слезами выбежала из кабинета. Ей хотелось умереть. Но ей хотелось умереть не просто так, ей хотелось умереть вместе с фюрером. Но он пока не собирался этого делать. Безотказным шестым чувством Ева понимала: тянуть больше нельзя. И она решила вернуть мысли фюрера к себе тем надежным способом, каким она бесповоротно вошла в его жизнь: демонстративной попыткой самоубийства. Она была готова к этому и еще неделю назад стащила из хирургического набора Штумпфеггера скальпель.
Ева взяла скальпель, вернулась в кабинет и сказала звенящим голосом:
-- Мой фюрер! Я ухожу из жизни! Ухожу сейчас! Я жду вас в вашей гостиной.
С этими словами Ева вышла из кабинета фюрера в его гостиную, села на диван и решительным движением располосовала себе запястье. Гостиная была выбрана не случайно: из комнат Гитлера и Евы выйти в коридор можно было только через гостиную. Ева откинула голову на спинку дивана: при виде собственной крови она потеряла сознание.
И именно в этот момент появился Линге. Он на мгновенье остолбенел при виде сидящей без чувств Евы и окровавленного дивана. Спустя минуту из кабинета вышел Гитлер. Несколько мгновений он смотрел на Еву. Его зрение совсем ослабло, да он в принципе и не мог видеть дальний от себя подлокотник дивана. Он решил, что Ева отдыхает.
-- Где Геббельс? Где Борман? -- нетерпеливо спросил Гитлер у Линге. -- Мне необходимо составить приказ.
-- Госпоже Еве плохо, -- пробормотал Линге, указывая на Еву.
-- Так позовите Штумпфеггера! -- с досадой воскликнул Гитлер и прохромал мимо Линге в коридор. Линге бросился следом. Гитлер остановился передохнуть в гостиной перед комнатой Геббельса, а Линге вбежал к Штумпфеггеру и крикнул:
-- Быстрее! Госпожа Ева вскрыла себе вены!
-- Черт бы вас всех побрал, -- сообщил в пространство Штумпфеггер. Он встал, взял в левую руку аптечку и, не выпуская из правой руки бутылки виски, вышел из комнаты. Гитлер все еще сидел перед комнатой Геббельса, тупо глядя в пространство: он набирался сил перед очередной вспышкой энергии.
Ева по прежнему была без сознания.
-- Переложите ее на кровать, -- велел Штумпфеггер и сделал огромный глоток прямо из горлышка. -- Я займусь Евой, а вы займитесь фюрером.
Линге вспомнил, что еще вчера Штумпфеггер пил коньяк из стаканчика для анализа мочи, а сегодня уже хлещет прямо из горлышка. Да, нервы у всех на пределе! Пора заканчивать драму, пока она не превратилась в фарс.
Линге положил Еву на кровать. Чтобы не измазаться в ее крови, он предварительно обернул рану на запястье платьем. Когда в спальню ввалился Штумпфеггер, Линге поспешил из спальни на поиски фюрера. Штумпфеггер осмотрел рану на запястье, презрительно хмыкнул, допил виски и забросил бутылку под кровать. После чего перебинтовал запястье Евы.
Фюрер к этому времени ожил и почувствовал, что что-то в бункере не так. Он уже добрался до своего кабинета, когда туда вошел Линге.
-- Что такое? Где Геббельс и Борман? И где охрана? -- забросал он Линге вопросами.
Линге судорожно вдохнул, открыл ящик письменного стола и достал оттуда пистолет и ампулу с ядом. Положив пистолет на стол, он хрипло проговорил:
-- Прошу вас, мой фюрер... Фрау Ева уже вскрыла вены, теперь вам пора...
Гитлер скользнул взглядом по пистолету и раздраженно сказал:
-- Иди и приведи сюда Геббельса и Бормана, я хочу составить приказ войскам. И убери пистолет обратно в ящик стола, глупая деревенщина!
Гитлер повернулся к нему спиной и направился в спальню. В этот момент Линге сзади обхватил руками голову фюрера, пытаясь засунуть ему в рот ампулу. Но это оказалось совсем не так легко. Фюрер возмущенно сопел, пытаясь вырваться и это ему почти удалось. Линге было ослабил хватку, но тут вдруг понял, что Гитлер сейчас повернется к нему лицом и тогда придется взглянуть в глаза хозяину. Нет! Это невозможно! Линге плотно сдавил горло фюрера и держал его до тех пор, пока тело не обмякло.
Из спальни вышел Штумпфеггер. Когда Линге уложил тело фюрера на пол, Штумпфеггер вложил в рот Гитлера ампулу с цианидом и раздавил ее щипцами, -- точно так, как это сделал Хаазе с овчаркой Блонди. Резкий запах миндаля наполнил комнату.
-- Не стойте столбом, зовите Гюнше и Бормана, -- прикрикнул Штумпфеггер на Линге.
Линге выбежал в вестибюль и объявил:
-- Фюрер умер!
-- Гюнше, пока никого не впускайте! -- распорядился Борман. -- Я посмотрю.
Линге словно зомби, вскарабкался по лестнице в верхний бункер, сообщая всем встречным: "Фюрер умер!"
Борман пробежал через коридор и быстро поднялся по лестнице запасного выхода. На площадке запасного выхода стоял окровавленный Баум, возле его ног лежала завернутая в госпитальное одеяло женщина.
-- Что случилось? -- спросил Борман, тяжело дыша от непривычной нагрузки.
-- Русский снаряд, -- ответил Баум, морщась от боли. -- Мне зацепило руку и плечо, Ауэра разнесло чуть ли не в клочья, а ей досталось десяток осколков в грудь. Умерла минуты три назад.
-- Вы можете передвигаться? -- спросил Борман. Баум кивнул. -- Сейчас вам сделают перевязку и вы доставите женщину вот по этому адресу.
Он сунул в руку Бауму бумажку. Тот внимательно прочитал адрес, пароль и сжег бумажку в пламени зажигалки. Борман подхватил тело в одеяле и потащил его вниз по лестнице.
Штумпфеггер уже усадил фюрера на диван. Увидев окровавленное тело в одеяле, он присвистнул и велел:
-- Несите ее в спальню, надо переодеть платье. Это все в крови.
-- Наверху, у запасного выхода ждет человек. Он ранен, сделайте ему перевязку, --отрывисто бросил Борман, тяжело дыша.
Штумпфеггер подхватил аптечку и вышел.
Ева уже пришла в себя и с недоумением смотрела на Бормана, затаскивающего труп в спальню.
-- Фрау Ева, -- сказал Борман. -- Фюрер умер. Он нас оставил, так что и нечего говорить... У запасного выхода вас ждет человек, он проводит вас в безопасное место. Вы поняли?
Ева с ужасом глядела на труп незнакомой женщины.
-- На ней мое платье! -- вскричала она.
-- Да, но его надо снять, оно все в крови, -- сказал Борман. -- Вы мне поможете.
-- Нет! -- вскричала Ева. Она хотела выбежать из спальни, но дорогу перегораживал труп, а перешагнуть через него у нее не хватало духа.
-- Да! -- усмехнулся Борман и снял со спинки кровати голубое платье. -- Нам надо торопиться.
Ева, словно в гипнотическом трансе, помогла переодеть труп в свое платье и, пошатываясь, пошла к выходу. Увидев на диване Гитлера с выпученными глазами и полуоткрытым ртом, Ева упала на колени и зарыдала. Здесь ее увидел Штумпфеггер, усадил на диван и сделал укол успокаивающего. Отбросив пустую ампулу, он сказал:
-- Идите, фрау Ева. Вас ждут у запасного выхода.
Несостоявшаяся самоубийца медленно побрела к выходу. Борман проводил ее взглядом и сказал Штумпфеггеру:
-- Посадите тело рядом с фюрером, а я схожу за остальными. Да, коронка при вас? Поставьте ее на место. Только поставьте, в остальном дантист поработал заранее.
Штумпфеггер вставил коронку Евы, которую та так и не установила, в рот женского трупа и перенес труп на диван.
Когда Борман вышел в вестибюль, все обсуждали смерть фюрера. Борман с суровым лицом со всей возможной торжественностью произнес:
-- Фюрер умер достойно, как подобает солдату... на своем посту!
Он отодвинулся в сторону, приглашая всех остальных убедиться в правоте его слов. Толпившиеся в вестибюле прошли в комнату и увидели сидящего на диване фюрера и светловолосую женщину рядом с ним. В полумраке аварийного освещения кто-то понял, что это не Ева, а кто-то так и не понял.
Но это было неважно. Потом все они будут излагать путаные версии, меняя их в зависимости от собственной фантазии и ретивости следователей. Правду знали только Линге, Гюнше, Штумпфеггер и Борман. Двое первых давали показания следователям СМЕРШа и Разведуправления Генштаба Красной Армии. Но в свете известных фактов эти неоднократно менявшиеся показания, мягко говоря, неубедительны. Линге с Гюнше так и унесли с собой в могилу тайну смерти фюрера.