По закону бумеранга
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
"ПО ЗАКОНУ БУМЕРАНГА"
Х Х Х
- Анжела! Анжела! Ну, Анжела!!!
Мужской голос, нарочито подделываемый под детские интонации, звучал из-под простыни, которая покрывала огромную двуспальную кровать. С резной спинкой и заоваленным внешним краем, плавно переходящим в узкий пуфик по всей ширине, в виде эдакой изогнутой приступочки. Она предназначалась, вероятно, для совсем выбившихся из сил, в битвах на этом необъятном поле любовных сражений. В общем, кровать была из категории тех, что называют не иначе, как сексодромом. Простыня-покрывало, если отталкиваться от соответствующей науки, так же была подстать прямому предназначению ложа. Кроваво-красная, шелковая. Одним цветом, способная вмиг взбудоражить дикие фантазии, даже у безнадежного импотента-меланхолика. Множеством мятых складок на себе, она более чем убедительно свидетельствовала о том, что совсем недавно, под ней происходило бурное кипение страстей.
- Ну, Анжела!
Из алых недр вновь вылетел жалобный призыв. На вялых крыльях пролетел по уютной спаленке. Отразился во множестве зеркал. Что, в виде причудливой виньетки, имелись даже на потолке. Но, так и не услышанный ни кем, бесславно пал в длинный ворс шикарного ковра на полу. Тоже кроваво-красного.
После чего простыня пришла в движение. Поначалу словно нехотя, лениво. Но, уже через пару секунд, ее нервно начали мутузить ногами. Пытаясь скинуть в сторону. Как это делают маленькие дети, когда под одеяльцем становится жарко. Наконец, единоборство со скользким полотнищем закончилось полной победой того, кто лежал под ним. Алый шелк был отброшен в сторону и на кипельно белом фоне, тоже шелковом, обозначилась фигура мужчины. Он возлежал в костюме Адама. Атлетизмом явно не страдал. Его нескладное, как у подростка, только-только вступившего в пору половой зрелости тело, на белом фоне выглядело бледным. Потому, если отринуть на время остальной антураж спальни, мужчину можно было вполне принять за больного.
Между тем тот, комично дрыгая тонкими, без признаков растительности, ножками, кузнечиком пододвинулся к спинке кровати. Оперся спиной на багровую подушку и, принялся внимательно созерцать себя любимого. Начав с больших пальцев ног, медленно передвигая взгляд дальше по ногам. Когда взгляд дошел до причинного места, сухое лицо мужчины скривила недовольная гримаска. Близоруко сощурившись, он воззрился на свою недавнюю "гордость". Однако та, еще несколько минут назад блиставшая во всей своей мощи и красе, теперь возлежала промеж мраморно-бледных бедер неприглядно-сморщенной гусеницей. Которая слабо пыталась подрагивать, от остатков сохранившегося далеко в сознании, вожделения. Но, тут же бессильно поникала вновь.
- Анжела! - понимая, что только в ней, не желающей отзываться, могло быть его спасение, возопил мужчина.
Ответа не последовало. Тогда, горе-любовник закапризничал на зависть иному дитяте-неврастенику. Заскулил. Завертелся на шелке. Но, быстро поняв бесполезность подобных действий, вынужден был успокоиться. Взял с прикроватной тумбочки массивные, вероятно должные придавать солидности, очки и водрузил их на остренький носик. Его зрение, приобретя привычный фокус, послужило и укреплению спокойствия. Уже в условиях резкости, если и сомневался раньше, теперь мог, что называется воочию оценить собственные возможности вновь ринуться в вулкан страстей. Критически обозрел спящее и, наверняка не способное к пробуждению, "хозяйство". Горестно вздохнул. После чего, свернувшись калачиком, завалился на бок.
На вид, если на вскидку и с натяжкой, ему можно было, дать лет двадцать пять. Присовокупив для смеха тяжелое детство и систематическое недоедание. Однако, появись у кого возможность заглянуть в его паспорт, был бы искренне удивлен. Над тем, какие, оказывается, кренделя может выкидывать матушка-природа. Там, в паспорте, Боре Богданову было записано аж тридцать четыре года. Впрочем, в его тщедушном тельце, умудрился поселиться достаточно зрелый, изощренный ум. Умение пользоваться которым, с лихвой компенсировало все имеющиеся недостатки, так сказать представительского характера. И очки, и смокинг, когда это требовалось, Боря носил с шиком и положенным апломбом. Активно подавляя желание любого, позубоскалить на тему его инфантильности.
Между, тем лежать калачиком, Богданову вскоре наскучило. Да и мерное жужжание кондиционера, очень даже не способствовало тому, чтобы нежиться голышом, на и без того прохладном шелке. Зябко содрогнувшись и окончательно похерив в себе мечту, еще раз сегодня оказаться в темпераментных "наездниках", он вновь воскликнул. Но так, нерешительно, больше по инерции, нежели с реальной надеждой на успех.
- Анжела.
В этот самый момент, пластиковая дверь сверкающей никелем душевой кабинки, что расположилась в одном из углов спальни, бесшумно откатилась в сторону. И из него, словно Афродита из волн, возникла очаровательная блондинка. Нет, в топ-модели ее бы не взяли. Однозначно. Не хватило бы роста. Впрочем, и по иным параметрам, дама явно не подходила под рекламируемый повсюду пресловутый стандарт - 90-60-90. Тем не менее, судя по всему, она вряд ли от этого страдала комплексом неполноценности. По большому счету, да и просто так, навскидку, все что требовалось было при ней. Тонкая талия, крутые бедра, упругая, без признаков силикона, грудь. Касательно ее лица, о нем уже можно было говорить безо всяких оглядок на стандарты - милое, привлекательное, с правильными чертами. И главное, оно обладало удивительным, ненавязчиво-явственным шармом, от которого мужчины если и не начинали взлягивать, будто застоявшиеся жеребцы, то гарантированно немели. После чего, возможно, сами того не желая, превращались в покорных овечек. Силясь постичь причину ее, получалось, сумасшедшей притягательности. В общем, если имеется типаж "женщина-вамп", то данный, можно было бы назвать его полной противоположностью. И, даже аккуратная родинка над верхней губой справа, выглядела не вызывающе, а достаточно мило.
Не трудно было догадаться, что это и была та самая Анжела, которую так нудно призывал к себе господин Богданов. Ей так же, было не многим за тридцать. Однако в отличие от своего партнера, она выглядела очень даже достойно. Девочкой не казалась, но и на давно плюнувшую на себя домохозяйку, не походила ни сколько.
Сверкая капельками воды на матовой коже, Анжела томно потянулась. Чем ввела бедного Борю в неуёмную дрожь. Что казалось, с его тонких губ закоренелого циника, того и гляди потекут слюнки. Но "мармелада" ему не обломилось. Подруга, и не думая бросаться в явственно предлагаемые объятья, прошла мимо сексодрома. Села на пуфик у причудливого трельяжа и неспешно занялась макияжем.
- Ну, Анжела! - возник, надо думать, заключительный вопль из вороха простыней.
Анжела восприняла его совершенно бесстрастно. Усмехнувшись, в зеркале посмотрела на своего любовника. После чего, не прекращая подкрашивать ресницы, произнесла.
- Борюсик, и с чего бы это, ты сегодня такой одухотворенный? Вспышки на Солнце подействовали? Или у китайцев чего-нибудь белково-энергетического объелся?
- Причем здесь Солнце?! И китайцы! Ты же знаешь, я их кухню терпеть не могу, - возопил тот.
Однако не первый год, зная партнершу, качать права на дополнительную толику любви, не стал. Дабы выплеснуть гормональный напряг в организме, который, кстати, так и не желал отображаться в нужном месте, он совершил несколько кульбитов на постели. Затем, нарочито побитой шавкой, подполз к ее краю. И, стал наблюдать за процедурой "боевого раскраса".
Анжела по-прежнему была бесстрастна. Судя по всему, уже достаточно привычные выходки ухажера, удивить, и тем более поколебать ее, не могли ни сколько. Так продолжалось несколько минут. Пока, наконец, надув для пущей важности худые щеки, поедая глазами прелести любовницы, Боря, вдруг, не выпалил.
- Анжела, выходи за меня замуж!
Что это было? Акт отчаянья неудовлетворенного самца, возжелавшего иметь законное - как говориться, хоть ложкой черпай. Или, прозвучало на полном серьезе? Во всяком случае, Анжела замерла. Даже отложила тушь. Но не растаяла. Нет. Наоборот, отреагировала с сарказмом в голосе.
- Борюсик, ты в своем уме то?
- А что? - тот приподнялся на локтях, выпятил цеплячью грудь, слегка поросшую жалкой растительностью и, с гордостью произнес. - Ведущий переводчик российского посольства в Германии! Каково!
- Герр Богданофф, - теперь уже Анжела была серьезна, - опуститесь на грешную землю, пожалуйста. Вот, если б вы были самим послом ... Или, на крайний случай, атташе. Я б, возможно, еще подумала. А переводчик ... В мои то годы, - она вздохнула. - Если тебе не изменяет память, Боренька, я и сама переводчик дипломированный.
- Ах, так! - моментально вскипел Богданов.
Но, что-то прикинув, палку решил не перегибать. Пока. Пока под влиянием, и впрямь, непонятного ему самому сегодня вожделения, находился во власти благих иллюзий. Потому, тон сменил, и вновь заканючил.
- Ну, Анжела, дорогая. Что, твой немец лучше? Старый и лысый, как моя коленка. Так и выйдешь с ним на пенсию, в ранге нелегальной пассии.
- Во-первых, дорогой мой, Паулю всего сорок пять. А это, самый расцвет для мужчины. Что лысый, не беда. Ты то Боренька, тоже не особо гриваст. Ну, а потом, Богданов, милый ты мой, лучше уж быть любовницей в Германии, нежели законной женой в России. Я уж не говорю, что Пауль, классный пластический хирург.
- Хирург! Вы поглядите, насмешила. Скажи, бывший хирург, - не удержался от возможности уколоть, Боря.
- А вот это, не твое дело, - поспешил ответ.
Видя абсолютную бесперспективность данного направления, Богданов решил пойти в обход.
- Анжела, но ты ведь не будешь отрицать, что это я помог тебе обосноваться здесь? - начал он осторожно.
- Ах, вон, куда тебя потащило, - реакция Анжелы была мгновенной, а в тоне послышались шипящие.
Она швырнула на трельяж помаду. И с вызовом, выставив вперед пленительную грудь, повернулась на пуфике.
- Да нет, что ты, - смешался Борюсик.
Но, было уже поздно. Длинная тирада не замедлила себя ждать и полилась из полунакрашенного рта любовницы.
- Значит, счет предъявляешь? Та-а-ак! Ну, помог, не отрицаю. А что тебе это стоило? Ни-че-го, в принципе. Зато, вот уже пятый год я ублажаю тебя, по таким вот спаленкам, - яду следовало добавить, и это было сделано. - Кстати, не один ты в этом благом деле отметился. Атташе по культуре, например. Помнишь?
- Это Хохряков что ли? - Богданов вызов принял и, тоже стал жёсток. - Ха, расскажи кому-нибудь другому! Он же голубой, на всю голову. Вернее - задницу.
- Сам проверял? - возникло язвительное.
- Это уж слишком, Анжела. Заметь, я к тебе отнесся по-доброму.
В спальной явно стал назревать серьезный конфликт. Под потолком, почти зримо сгущалась наэлектрилизованность. Однако если было судить по многим мелочам, он не нужен был ни одной из сторон. Поэтому, перевод выплеска эмоций в плоскость типа: "Милые бранятся, только тешатся", наверняка, являлся лишь делом времени.
Первой откатила назад Анжела. Она одарила любовника обольстительной улыбкой. Для пущей убедительности поиграла грудью перед его носом. Но, пикировку продолжила. Правда, мягко так и, предельно осмотрительно.
- Спасибо за доброту, Боря. Я ее помню. Но опять же, вспомни теперь сам, в институте ... Тогда, возможно, и была любовь. Только вот возникли: "Мамочка не благоволит ...", " Родственники сомневаются ...".
- Не тронь память мамы! - визгливо отозвался Борюсик.
Однако взял себя в руки и, продолжил уже тоже, с улыбкой. В которую мастерски вложил порцию ехидства.
- А родственники - куда ж от них деться? Это тоже люди. Только более ревностно относящиеся к вашим успехам.
- Ба, да ты уже цитатами заговорил, - не осталась в долгу Анжела. - Тогда получай - не блюй в салат, возможно, придется в нем заснуть. Не к столу сказано, но прости, по сути - точно, - она сделала выверенную паузу, чтобы тот осмыслил намек на то, кто в ком больше нуждается, - Вот так то, Боренька.
Богданову апеллировать было нечем. Обстановка разрядилась. И, если кто вел бы счет, то вероятнее всего, зафиксировал бы почетную ничью. Анжелу данная проблема волновала мало. Но вот чиновничья душонка Богданова, не желала мириться с подобным фактом. А что делать? С младых ногтей Борюсик приучил себя к тому, что из любой ситуации, следовало всегда выходить на голову выше противника. Пусть даже это была обычная пикировка с любовницей. Потому, он решился повторить попытку зазвать Анжелу в постель. Теперь, сделав ставку на оригинальность. Он бодро соскочил с сексодрома. Соорудил себе из алой простыни, нечто похожее на пурпурную тогу римского патриция. Но и этого ему показалось мало. Тогда Богданов порылся в барсетке. Извлек оттуда крохотный, никелированный пистолетик. И, с ним наперевес, пошел в наступление на неприступную крепость.
Но и к этому актерству, Анжела, уже завершавшая приведение себя в порядок, отнеслась спокойно. Незлобиво, хотя и решительно отпихнула от себя раздухарившегося "патриция" и стала одеваться.
- Ну, Анжела! - ничего не оставалось, как взмолиться тому. - Пристрелю!!!
- Ой, ли, - прозвучал в ответ, выверенный на всякий случай, скепсис. - Кстати, герр Богданофф, вы не боитесь ходить с оружием?
- Я? Да я ... Я обладаю дипломатической неприкосновенностью! - хвастливо ударил себя в грудь переводчик.
С досады, он швырнул пистолет на подушку. Рухнул рядом. Но ёрничать перестал. Посерьезнел. Посмотрел на любовницу, уже успевшую облачиться полностью и поинтересовался. Хотя, знал ответ заранее и наверняка.
- На следующей неделе приедешь?
- Куда же мне от тебя деваться, - вздохнула Анжела.
Привычно чмокнула его в щечку и направилась к двери.
Х Х Х
Серебристая, не новая, но вполне приличная "Ауди", споро бежала по зеркальному асфальту автобана. Покрыть расстояние в шестьдесят километров до захудалого городишки Химмельсдорфа, где обустроилась и теперь жила Анжела, являлось для нее делом плевым. Ставшим привычным, за эти неполные пять лет. Таким, как чистить зубы по утрам, или принимать ванну.
Непривычная для Германии в конце августа жара, с приходом вечера, в конце концов, спала. Сейчас дышалось легко, даже без кондиционера. А о ней, аномальной, напоминали лишь густые испарения, что продолжал источать из себя перегретый за день асфальт. В свете фар и при полном отсутствии ветра, испарения сбивались в густое зыбкое марево. Продолжавшим висеть над дорогой бесплотным приведением, сильно искажавшим реальный обзор. Данное обстоятельство было единственным, что не давало расслабиться за рулем полностью.
Впрочем, торопиться, Анжеле не было необходимости. Нет, для своего сожителя-хирурга, она олицетворяла собой саму порядочность. Но с самого начала жизни с ним, намерено, приучила его к своим частым разъездам. Без особого контроля времени. Для этого, достаточно было придумать пару-тройку виртуальных подруг и, алиби для встреч с Борей Богдановым, оказалось обеспеченным полностью.
Ах, эти встречи! Если честно, они надоели Анжеле до чертиков. Однако прав был сегодня Борюсик. Пусть в запале это сказал, но все равно прав. Помог он ей сильно, да и помогал не однажды. Потому, по праву требовал отработки должков. Но не только это, заставляло ее поддерживать связь с переводчиком посольства. Еще со студенческих лет Боря Богданов обладал просто удивительным свойством обретать исключительно полезные связи. И, если на его пылкую любовь можно было наплевать с легкостью. Растереть без сожаления и больше не вспоминать. То игнорировать его обширные связи, находясь здесь на чужбине, по сути, пока в подвешенном положении эмигрантки с временным видом на жительство, было никак нельзя. Вот и приходилось терпеть. Терпеть и, исправно наставляя рога лысому Паулю, мотаться между городишком и столицей.
Впрочем, с некоторых пор, уже давних, моральные аспекты никак не довлели над Анжелой. Сквозь призму прожитого, разного и, откровенно говоря, частенько далеко не целомудренного, нынешнее существование воспринималось ей вполне нормально. Без слезливой сентиментальности и жевания соплей. Да и настроение свое, она успешно приучила быть штукой материальной. Которое, можно было при случае, запихать, куда подальше. Словно тряпку. Как сейчас, например.
- Надо же, руку и сердце сподобился предложить, - усмехнулась Анжела, закуривая сигарету. - Не и иначе, как Борюсик новую подлянку задумал.
Что и говорить, данная особенность, так же являлась нормой их интересных отношений.
Борюсик! Боже, как давно он вошел в ее жизнь! Даже не верится, что все промчалось так быстро. И, куда только подевались радужные иллюзии, воздушные замки и наивность. Что заполняли когда-то неискушенную душу буквально под завязку. Мрак! Хотя, эти годы, иной раз, Анжела вспоминала с удовольствием. Когда среди окружающей грязи, возникало пронзительное желание прикоснуться к чему-то чистому. Отталкиваясь от себя тогдашней, попробовать пофантазировать в сослагательном наклонении: "А что, если бы ...?" Но, как правило, это занятие, не имеющее прикладного значения, быстро наскучивало. По одной единственной причине - из всех перспектив, получалось, без связей и денег, быть Анжеле лишь тривиальной училкой немецкого. В каком-нибудь Урюпинске. С мизерной зарплатой, да и ту, приходилось бы ожидать месяцами. Что естественно, не устраивало ее никак.
А потому, перипетии судьбы, приходилось рассматривать, да и приятнее было, как непреложные атрибуты пути к реальному благу. Когда можно ощущать себя независимой настолько, что не иметь понятия о том, сколько у тебя в кошельке денег. Правда того, что светлый конец пути был, уже осязаем, на данный момент Анжела сказать не могла.
Борюсик! С ним, прилежным и очкастым отличником, она познакомилась уже на первом курсе. Впрочем, "познакомилась" это будет не совсем точно. Так, "здрастьте-досвиданья", поскольку учились в одной группе. А как же иначе, ведь Анжела почти год находилась в состоянии удивительной эйфории. Потому и этого заморыша, никак не хотела ассоциировать с тем громадьем впечатлений, что навалились девятым валом на провинциалку из далекой Сибири. Во-первых, поступила не в какой-нибудь "сельхоз", а на иняз. Во-вторых - не где-нибудь в Тмутаракани, в столичный ВУЗ. Было еще и, в-третьих, в-четвертых, и в-двадцатых. Однако постепенно эйфория прошла. Уступив место суровой обыденности. Той самой, студенческой, строго ограниченной нищенской стипендией. Вот тут-то и оказалось, что добрых людей не так уж и много, а бескорыстных и вовсе, днем с фонарями не сыскать.
Тогда то она впервые всерьез посмотрела на студента Богданова. А тот, в учебном процессе института, чувствовал себя как рыба в воде. Мог устроить практически все и для всех. Студентам с легкостью устраивал зачеты и экзамены. А некоторым преподавателям, малость зацикленным на проблеме секса, устраивал случки по их желанию и вкусу. Оттого рейтинг этого парня, очень похожего на вундеркинда-недоростка, котировался в стенах "Альма-матер" достаточно высоко.
Однако, наметив себе кандидатуру для более близких отношений, Анжела сразу же поставила и задачу максимум - не слиться с остальными девицами, косяками осаждавшими Борюсика. Прикинув и так и сяк, решив, что с лица воду не пить, а от опыта общения с "аленделонами" уже изрядно поташнивало, она стала всерьез и основательно подбивать клинья под Борю. Удивительно, но ее усилия не прошли даром. На поверку, тот хоть и значился ушлым во всех делах, требовавших предельного цинизма и наглости, на любовной ниве имел в наличие лишь кучу комплексов. Естественно, обладая неплохой интуицией, и уже к этому моменту неплохой подготовкой в плане предоставления секс-услуг за те же экзамены и курсовые, Анжеле удалось развеять большинство из них. В результате роман закрутился серьезный.
Но, вмешались родственники. Хотя, если честно, в отношении истинных намерений будущей снохи, они были правы на все сто. Даже больше. А вот Борюсик, не смотря на все ее старания, против клана не пошел. С пассией же объяснился просто.
- Извини, Анжела, обстоятельства.
- Что значит обстоятельства? - сделала та попытку отстоять свое право на этого тщедушного, но коренного москвича.
- То и значат, что вне обстоятельств, человек существовать не может. А они, ой какие разные случаются. Одно их роднит - заранее никогда не знаешь, куда завести способны.
В общем, с ним было ясно. И тут Борюсик остался верен себе. Не смог разглядеть перспективы их союза во всех деталях, не стал и экспериментировать. Тем более, ценой разрыва отношений с родней.
Между тем, институт остался позади. Естественно, кто бы сомневался в том, краснодипломник Богданов отбыл в распоряжение МИДа. Но о своей подружке он не забыл. Да и как мог забыть, если только в постели с ней ощущал себя настоящим мужчиной. Так Анжела оказалась в штате одного из туристических агентств. Что в те годы возникали словно грибы после дождя. По ее разумению, это был хоть "шерсти клок", а оптимизма, Анжеле было никогда не занимать. Она уже строила далеко идущие планы, как окольцует богатенького миллионера в благополучной Германии, когда случился полнейший облом. Который грозил поставить на ее карьере жирный крест. И все из-за жадности - будь она не ладна! Захотела заработать, да и попалась с товаром на немецкой таможне.
Борюсик выручил. Но, вычеркнуть из черного списка нежелаемых для въезда в страну иностранцев, даже его связей оказалось недостаточно. Тогда, со свойственной Боре энергией, будучи не в силах расстаться с любовницей, он провернул сугубо криминальную авантюру. В одночасье Анжела оказалась замужем за подмосковным немцем с собачьей фамилией. Та благополучно и на вполне законных основаниях перешла к ней. Затем последовал молниеносный развод. Утеря паспорта. Его восстановление по накатанным каналам и по твердым тарифам. И вот, новоявленная Анжела Шпиц, вновь пересекла границу Германии.
Теперь она была уже куда более осмотрительнее. В долгах перед Борюсиком по самую макушку. Зато опять с кучей самых амбициозных планов. Их отношения с благодетелем, постепенно, что называется - устаканились. Стали походить скорее на привычку. Если не считать сегодняшней блажи герра Богданоффа.
- Это ж надо, - усмехнулась Анжела. - Муженек хренов. И с чего это Боре взбрендило? Нет, определенно, подлянку наметил. Фигу тебе, дорогой, не для того я опытом была бита до крови, чтобы западать на то, что могло стать моим еще десять лет назад. Если б постаралась, конечно.
А немец? Своего немца Анжела рассматривала как очередную ступеньку, на лестнице, должной неизменно вести вверх. Познакомилась с ним случайно. В баре в Берлине. И надо же, как последняя дура купилась на звучное "пластический хирург!". Действительно, ни на лысину, ни на годы не посмотрела. Нет, Пауль и был хирургом. К тому же точно - пластическим. Но уж очень хилой оказалась у него практика. Прежде всего, по причине неладов с законом. Однако, пересидеть, осмотреться, где-то было все равно надо. Вот и сидела Анжела в этой дыре Химмельсдорфе уже четвертый год.
К слову сказать, "лысый и старый" ее особо не докучал. Ревновал вмеру. А в плане "супружеских" обязанностей, если и надумывал сподобиться разок в неделю, то и хорошо. Но, не более того. Это, если брать сугубо бытовую сторону. Однако в работе был строг и требователен даже по мелочам. Ведь Анжела, еще и числилась в его клинике медицинской сестрой! Поскольку по окончании института, вместе с дипломом, получила соответствующие корочки. В придачу к военному билету и, званию сержанта медицинской службы. Что это было за образование, комментарии не требовались. Но тем не менее.
Тем временем, плотность движения на автобане заметно увеличилась. А вскоре и вовсе, все попутные машины встали, образовав пробку. Педантичные и законопослушные немцы не стали насиловать клаксоны. Они спокойно сидели в своих авто, терпеливо ожидая разъяснения ситуации. Оно, конечно же, явиться не замедлило. В лице пожилого, меланхоличного полицейского. Он степенно обходил машину за машиной и говорил одно и то же.
- Крупная авария, господа. Вам придется задержаться на час, или около того.
Анжелу столь короткая фраза не удовлетворила. Очевидно, вынырнув из воспоминаний, она не совсем осознала, где находится на самом деле. А там, куда еще недавно переносила ее память, не очень то привыкли верить на слово представителям власти. Она поспешила уточнить.
- Что, и впрямь серьезная авария?
Полицейский посмотрел на нее добрыми, влажными глазами бассет-хаунда. Наверняка понял, что перед ним иностранка. Потому, снизив голос до шепота, выдал дополнительную информацию.
- О да, фрейлейн, все серьезно. Даже стрельба была. Есть жертвы.
- Стрельба? Вы же сказали - авария!
- Тс-с-с! - догнав, что ляпнул явно лишнее, служака сам испугался и зачастил. - Авария тоже была. Поэтому. Но, ради Бога, тише. Не надо создавать паники. А пока, вон там, неподалеку, бар имеется. Можете чашечку кофе выпить.
Он поспешил удалиться от слишком назойливой дамы. Анжела же нервно выключила зажигание. Откинулась на сиденье. Однако просидела так недолго.
- "Почему бы и в самом деле не выпить чашечку кофе?" - подумала она.
Вылезла из "Ауди" и, лавируя не хуже слаломиста-профи между капотами и багажниками, стала пробираться к обочине. На самой последней полосе, на ее пути встала громада шикарного белого "Мерседеса". Скорее всего сделанный на индивидуальный заказ и имевший внутри все соответствующее внешнему блеску - от отделки натуральным дубом и до эксклюзивных пепельниц - красавец просто не мог не вызвать в ней волну жгучей зависти.
- Живут же люди, - вполне по-нашенски, буркнула себе под нос Анжела, обходя гиганта.
Между тем, этими самыми "людьми", оказалась достаточно благообразная пара. Имевшая на двоих, лет сто сорок с гаком. Старички, с комфортом расположившись в просторном салоне и, коротая время совсем не по-стариковски, потягивали что-то из высоких бокалов. Одновременно, они оживленно беседовали. От всего этого вкупе, так веяло самым настоящим, фундаментальным благополучием, что Анжела напрочь потеряла интерес к бару и кофе. Она поджала губы и, снедаемая вполне понятными чувствами, побрела туда, где суетились люди и мелькали синие блики многочисленных мигалок. К реальности, ее вернул вежливый окрик.
- Фрейлейн, посторонним туда нельзя.
На этот раз это был молоденький, почти мальчик, полицейский. В щегольски сидевшей на нем новенькой форме. Анжела механически улыбнулась ему. Одновременно, в ее голове пронеслась приятная мысль: "Уже во второй раз обращаются, как к девушке. Что ж, очевидно выгляжу соответствующе". Она остановилась. Отсюда неплохо было видно место происшествия. Искореженные автомобили, их было два, уже успели погрузить в эвакуаторы. Но на асфальтовой полосе еще продолжалась работа по замерам и поиску улик. Чуть в стороне, ближе к тому месту, где стояла Анжела, прямо на асфальте, был выстроен ряд из трех носилок. Возможно, их было больше. В данный момент там шла неспешная погрузка тел жертв в фургон с зеркальной надписью "AMBULANCE".
- "Даже стрельба была", - явственно прозвучали в ее ушах слова пожилого полицейского.
Она, под напором извечного любопытства, так свойственного всем людям без исключения, напрягла зрение именно в том направлении. Нет, изрешеченных пулями трупов не увидала. Тем не менее, и без того, картина была печальной. Если не сказать большего - жуткой и будоражащей нервы. Взбугренные, угадываемым без труда, контуром белые простыни. На которых, размытыми островками, темнели пятна. Из-за расстояния, и при множестве синих бликов, их истинный цвет определить было невозможно. Однако инерция мышления безошибочно подсказывала, что это могла быть только кровь. Много крови.
Анжела невольно содрогнулась всем телом. Так же невольно, перед ее взором, чередой прошло избранное из сегодняшних событий. Так, или иначе относящееся к понятиям связки "жизнь-смерть". Блестящий пистолетик Борюсика. Он сам в пурпурной тоге. И его дурацкий вопль: "Убью!!!" Завершилась эта череда статичной картинкой, в которой был белый "Мерседес", с блаженствующими в нем старичками. Весьма довольными этой самой жизнью. И, уж конечно, не помышлявшими о смерти.
- "Интересно, а я смогла кого-нибудь убить? - неожиданно пронеслось в голове, - Того же Борюсика, к примеру. Или эту седовласую парочку. Чтобы не раздражали".
По ставшему вдруг суровым, но все равно красивому лицу Анжелы, тенью пробежала улыбка. Ледяная. Что вкупе с горящими безумным светом глазами, сделало ее похожей на ведьму. Прекрасную, но все одно - ведьму. Следом, возник и ответ самой себе, на поставленный только что вопрос. Он был озвучен вслух.
- А почему нет? Конечно, смогла бы! Только пока, это без надобности. Пока!
Она резко развернулась. И решительным шагом, пошла на поиски своей "Ауди". Но путь избрала такой, чтобы больше не видеть белое чудо, с трехлучевой звездой на капоте.
Х Х Х
Сегодня Пауль Кишке был раздражен. Да что там раздражен - он буквально кипел, словно перегретый паровозный котел. Все в нем бурлило, клокотало и то, что попадалось на пути, обязательно получало свою толику гнева. Будь то домашний пес по кличке Шнапс. Или просто фикус, стоявший и никого не трогавший в крохотной гостиной. А ведь с самого утра, абсолютно ничего не предвещало подобного. Даже близко и ... на тебе - телефонный звонок! И предложение, больше похожее на приказ - незамедлительно явиться на заседание комиссии по здравоохранению, при местной мэрии.
Он явился. А как же иначе. Явился и получил сполна! От этих идиотов с постными лицами. Возомнивших, что только они, в единственном числе, являют собой несомненное право и мнение, что и как делать другим. И опять - о, Боже - в который уже раз, грозили лишить лицензии на частную практику навсегда. А между прочим он, Пауль Кишке, тоже дипломированный хирург. Причем, далеко не из последних!
Еще раз, попытавшись пнуть увертливого Шнапса, Пауль повалился на кресло у крохотного камина. От злости, но больше от одиночества и бессилия, завыл. Как назло и Ангель, всегда понимающая его Ангель, где-то задерживалась. Пес Шнапс, диковинная помесь пекинеса с той-терьером, не помня обиды, тут же пристроился у ног хозяина. И, как бы показывая, что полностью солидарен с ним, тоже, тонко, с надрывом, заголосил. За что, наивное существо, получил приличную затрещину. Моментально замолк, огрызнулся и, поджав хвост, убежал прочь.
- Где же ты, Ангель? - не в силах больше себя сдерживать, загремел Кишке. - Черт бы ее побрал, эту шлюху!
На подобное, Пауль отваживался очень редко. Практически никогда. Но, вот уже около четырех часов он не находил себе места. Маялся. Даже выл. Чтобы выплеснуть из себя негатив, буянил. А пожаловаться на свою беду, по-прежнему, было некому. Словно из него выпустили воздух, доктор безвольной куклой распластался в кресле. Как уже упоминалось, ему было сорок пять. На эти годы он и выглядел. Был сухощав. Даже, можно сказать, спортивен. Но из тех спортсменов, что бегают трусцой, или машут бейсбольными клюшками ради забавы. Его сегодняшняя сверхэмоциональность, если по большому счету, являлась скорее исключением, чем правилам. Или чертой его характера. В обычной жизни, Кишке отличался завидным спокойствием и рассудительностью. Что, иной раз, сильно раздражало его сожительницу. Внешне он являл типаж истинного германца. Можно сказать хрестоматийного. Волевое лицо. Чуть с горбинкой, хрящеватый нос. И ... нет, от огненно-рыжей шевелюры, теперь остались лишь одни воспоминания. Но блестящая лысина, в венчике жалких остатков былой роскоши, все равно не портила его. Наоборот, подстать годам и профессии, придавала облику заумности и эдакого солидного благородства. Что, в принципе, и было одной из составляющих его характера. Который, впрочем, был сложным и далеко неоднозначным.
В последние годы Пауль стал носить очки. Дорогие, в тонкой золотой оправе. По этой причине, и вовсе стал походить на профессора. Но главной деталью в его облике, в общем-то ничем особым не примечательном, были все же руки. Мощные, жилистые, заросшие густой рыжей порослью. Под которой, сквозь красноватую, в веснушках, кожу, просвечивались ... Да нет, не просвечивались - контурно выпирали тугие жгуты полных вен. И пальцы. Длинные и нервные, как у пианиста виртуоза.
Они, эти руки хирурга, просто не могли не бросаться в глаза. Вызывая законный трепет и уважение. Особенно, если принять во внимание, далеко не богатырское телосложение их хозяина. А он и впрямь, не только в сугубо физиологическом смысле, был их хозяином. Но и в куда более возвышенном, профессиональном. Эти руки, в тандеме с мозгом Кишке, могли буквально творить чудеса. Могли, но сегодня в мэрии, эти бездушные чинуши, опять ударили по ним. "Закон, есть закон и, никаких чудес!" Ударили больно. По рукам, это конечно, образно. Но по самолюбию хирурга, пришлось, что ни на есть, в самом натуральном виде.
Доктор вновь взвыл. Посмотрел на часы - Анжела не спешила. Стиснув зубы до скрипа, он вновь пришел в ярость. И тут его взгляд упал на столик на колесиках. Что стоял неподалеку и чудом оказался не опрокинутым им. на его нижней полочке был выстроен приличный ряд самых разных бутылок. Решение, как бороться с одиночеством, пришло моментально. Более того, оно показалось педантичному немцу, куда рациональным, нежели в ожидании любовницы, калечить собственные же вещи.
Бутылку "Вермута", взятую им сперва, он отринул после недолгого раздумья. Она была не полной, но главное, по градусу содержимого, вряд ли подходила к ситуации. Потому, в конечном итоге, выбор пал на "Столичную". Первая порция, налитая, как и принято в этих местах, на самое донышко, прошла колом. Пауль поморщился и, памятуя уроки сожительницы, отважно наполнил стопку до краев. Выпил. Поморщился. Восторга, естественно, не выказал. Но зелье исправно принялось выполнять возложенную на нее задачу. В организме, вслед за огнем, что пробежал по жилам, стала появляться легкость. После чего, третья и четвертая стопки, так же не замедлили отправиться в желудок. Уже по накатанной колее. И, процесс пошел. Счет выпитому, скоро потерял принципиальное значение. Зато в собственных глазах, затуманенных алкоголем, наконец-то возникло, так желаемое Паулем. Он, хирург Кишке, стал расти, превращаясь в эдакого всемогущего Атланта. А его враги, эти крючкотворы из комиссии, неуклонно превращались в уродливых карликов.
- Сукьи, блядьи. Мат ваша чрес карамысль, - не без удовольствия проорал хирург в пустоту коттеджика.
Что ж, этот крик души, стал не только вполне логичным дополнением к русской водке. Но и более чем красноречиво засвидетельствовал факт, что все эти родные, но бесполые по сути "Тауфель" и " Доннер веттер", просто не годились для того, чтобы выразить истинное состояние раненой души. Не стоило сомневаться в том, что столь глубокие знания словесности, явились результатом попыток овладения великим и могучим, под руководством все той же Анжелы.
Между тем, Кишке стремительно хмелел, а его возлюбленная, по-прежнему, появляться не спешила. Не смотря на то, что за окнами, уже давно успел разлиться относительно поздний, августовский вечер.
- Шалафф и шлюхт! - изрек Пауль, не понимая, что это есть одно и то же, конкретно в адрес сожительницы.
Он хотел выдать еще, нечто более цветистое. Однако его запас "жемчужин" русской словесности, явно иссяк. Порывшись в памяти, но так ничего не отыскав, он вернулся к питию. Уже не морщась, как заправский извозчик, хлобыстнув очередную стопку, Кишке откинулся на спинку глубокого кресла. Перевел дух. Его взор, перед которым все плыло, вдруг натолкнулся на целую галерею фотографий. Выставленную в стеклянных паспарту на каминной полке. Это были, своего рода, материальные свидетельства его прошлого успеха. Да что там успеха - настоящего триумфа! Когда ни одна мразь, даже подумать не могла о том, чтобы заикнуться отобрать у него лицензию на практику. Удивительно, но под воздействием нахлынувших воспоминаний, без сомнения приятных и значительно добавляющих в его теперешнее геройское самоощущение, Кишке несколько отрезвел. Протер запотевшие и бесполезные до этого очки. Вновь водрузил их на нос. Навел фокус и, стал рассматривать галерею. Педантично, справа налево.
Вот он на форуме пластических хирургов в Италии. В смокинге, белоснежной манишке и в бабочке, элегантный словно поджарый пингвин. Вот, родная Германия - Кишке на концерте в Ожоговом центре. Вот ... Однако реакция отравленного алкоголем организма оказалась непредсказуемой. Свидетельства былой удачи, вдруг стали видеться жалкими осколками, бывшего некогда цельным и гармоничным. Осознание факта именно в данном ракурсе, естественно, вызвало бурю эмоций в душе немца. Он рванулся к камину. Одним движением сгреб все фотографии и швырнул их в черную пасть камина. По случаю лета, огня в нем не было. Поэтому лишь звон стекла, разбиваемого о кирпич, привнес в сознание толику удовлетворения.
Кишке вновь вернулся в кресло. Закрыл глаза. Ему показалось, что выпитое недавно пропало даром, но он нисколько не пожалел об этом. Наоборот, решительно отодвинул початую бутылку водки подальше от себя. После чего, стал мысленно перелистывать собственное прошлое. Возможно пытаясь в нем, отыскать рецепт от сегодняшних неудач.
В школе Пауль Кишке был не ахти каким учеником. Учителя, от его успехов восторгов не выказывали. Потому и проявления ему себя в серьезных профессиях в будущем, не предрекали. Впрочем, он и сам, конкретно о карьере пластического хирурга, даже не задумывался. Не то, что мечтал. После окончания школы, добровольно, Пауль отправился служить в Германский флот. Стремился в подводники. Угодил в них. Где, вероятнее всего, и оставил свою шикарную огненную гриву. Понимание важности наличия в жизни хлебного места под благодатным солнцем, пришло к нему гораздо позже. Разочаровавшись в морской романтике, но выслужив положенное, Кишке занялся интенсивным поиском этого места. Вроде бы нащупал таковое, в перспективе. Попробовал. И, надо же! - поступил в Университет на медицинский.
Вот тогда-то, капризная пруха подхватила его и понесла на своем гребне. Специализацию себе будущий медик определил заранее - только пластическая хирургия. Поскольку, что именно в эти годы, повсюду возник соответствующий бум. Природная же расчетливость, показывала Паулю, что там, где возникает бум, всегда можно срубить солидно и деньжат. На постижение профессии он сил не жалел. Благо был старше своих сокурсников. Но главное, имел за плечами серьезный житейский опыт. Потому достиг многого. На основе чего, еще в станах Университета, загоревшись идеей, непременно заиметь собственную клинику. Пусть небольшую, но однозначно, собственную.
И тут Фортуна оказалась к нему благосклонна. Окончив с блеском Университет и, набравшись бесценного опыта в Ожоговом центре, хирург Кишке стал полноправным хозяином частного заведения. Однако возникла и заковыка. Над существованием которой раньше, он почему-то, не очень задумывался. Практика показала, что немецкие женщины, оказывается, в большинстве своем, делились на две категории. Первые, посвятившие себя, как и положено добропорядочным немкам, трем "К" - кухе, кирхе и киндер, то есть: кухне, церкви и детям - о своей внешности заботились постольку поскольку. Были бы ухожены дети. Сыт муж и имел возможность накачивать себя пивком по вечерам. После которого, образ милой в затрапезном фартуке, итак казался почти королевским. Вторые, так называемые эмансипе-феминистки, в раже борьбы за свои права, так же, вполне довольны были тем, чем наградила их природа.
В связи с чем, львиная доля усилий и знаний Кишке, оказалась направленной на обслуживание особ, из буйно цветущей сферы сугубо специфического характера. Той, где для повышения спроса, требовалось увеличение грудей. И осуществление прочих премудростей пластического плана. Посредством которых, не отягощенные моралью дурнушки, быстро превращались во вполне конкурентоспособных секс-бомб местного пошиба. Только вот беда - как правило, данный контингент обретался в основном там, где дружить с законом было очень сложно.
К счастью Кишке, вскоре на Востоке, начались бурные процессы, сопровождавшиеся не только возникновением повальной моды на малиновые пиджаки и сумасшедшие золотые тросы на бычьих шеях. Словно сорняки, после унавоживания грядки, стали расти огромные состояния. Естественно, у поспешно вынырнувших на праздник жизни нуворишей, имелись жены. Или любовницы. Коим собственное отражение в зеркале, не могло нравиться уже априори. Для хирурга, их статус у трона сильных мира сего, не имел никакого значения. Главное, в его карман потекли деньги, и немалые.
А вскоре, случилось то, что и должно было случиться - слава о золотых руках Пауля Кишке, без проблем пересекла границу старой, доброй Германия и растеклась по осколкам бывшего Союза. Правда, конкурировать со швейцарскими коллегами, где предпочитали "подтягиваться" суперсливки, было сложно. Однако на хлеб с маслом, поверх толстого слоя икры, хватало вполне. Так бы все шло и дальше, к великому удовольствию Кишке, если бы однажды, Фортуне не надоело смотреть ему в глазки. Капризная дама, вдруг решила продемонстрировать Паулю и свой нехилый зад.
Впрочем, скорее сам был виноват. То ли жадность обуяла. То ли из профессионального любопытства. Но взялся он как-то, за хорошие деньги, естественно, изменить внешность одному сербу. И ... все построенное такими трудами, рухнуло в одночасье! Оказалось, что щедрый клиент уже давно числился в картотеке Интерпола. Нашлись и добрые люди - сообщили, куда следует.
Кое-как удалось тогда Паулю избежать тюрьмы. Благо еще, чудом сохранил лицензию. Но ее, бедную, кастрировали варварски. Запретив выполнять целый ряд пластических операций. В основном тех, которые и могли приносить доход. Однако и это, было совсем не концом его злоключений. Во всей красе явились на свет немецкая порядочность и законопослушность. Клинику Кишке в столице, стали обходить за три квартала. Даже те, кто пользовался ею лишь для того, чтобы устранить проблему вросшего ногтя.
Что оставалось делать? Собрать пожитки и перебраться в эту дыру - Химмельсдорф. Тут он арендовал коттеджик. Оборудовал, на остатки накоплений небольшую операционную. И вновь открыл практику по усеченной лицензии. Однако, что это была за практика ... Горе одно! Вырезать бородавки и папилломы у местных матрон. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, Кишке пришлось снизойти до того, что он стал оперировать геморрой. Смешно, но следует отметить - спрос появился стойкий. Появился и хлеб. Хотя масла на нем, каждый день, уже не было и в помине.
Приходилось вертеться. Потому, если выпадал случай подзаработать, Пауль уже не брезговал ничем. Делал одно, в отчетах писал другое. Соответственно платил и налоги. Правда, все равно, это были сущие мелочи. Хотелось большего. Но, видимо эта девка Фортуна, успела вычеркнуть его из списков своих любимцев. Окончательно и безвозвратно. Зато, выдали ему сегодня в мэрии по первое число. За что конкретно, не сказали. Только пригрозили вполне серьезно.
- Сволочи! Чтоб вы подохли все! Сволочи! - вновь, вернувшись в беспросветное сегодня, возопил Кишке.
Между тем, Анжела еще не приехала. А раз так, почему бы было не выпить еще.
Х Х Х
Добавленное, на еще вовсе не старые дрожжи, возымело немедленное действие. Пауля вновь, в который уже раз за сегодняшний вечер, буквально с головой захлестнула обида на все и вся. В свете растревоженного прошлого, блестящего без всякого сомнения, он показался себе мерзким пигмеем. Недостойным вообще, жить на этой земле. Однако о суициде речь не шла. Да и не могла идти. Кишке себя любил достаточно трепетно и, если бы и отважился на подобный шаг, то в самую последнюю очередь. И то, вряд ли. А пока ...
Вооружившись бутылкой. Из которой, не ощущая ни градусов, ни горечи, время от времени отхлебывал, он, пошатываясь, принялся бродить по коттеджику. Забрел и в операционную. И вот тут-то, бело-никелевый, ослепительный антураж, имевший непосредственное отношение к его профессии, показался ему слишком парадным. Словно блестел в насмешку над его, конечно же, черными думами. В бешеной ярости, Кишке замахнулся на операционную лампу. Возжелав разбить ее вдребезги, потому, что блестела пуще всего остального. Но, что-то щелкнуло в голове, в самый последний момент. Скорее, всплыла цена оборудования. Рука ослабла и опустилась. Однако ярость, клокотавшая внутри, все равно, властно потребовала жертв и действия.
Секунду, в Кишке поборолись истинный немец, даже в состоянии опьянения, не терявший способности прикинуть будущий ущерб, и озлобленный буян. В результате возникло мнение, что если что и бить, то лучше компьютер. Который находился по соседству, в крохотном кабинетике доктора. Пауль ринулся туда. Но и там, скаредность, вмиг оправданная, как обостренное чувство собственности, не позволила ему учинить погром. Что и говорить - слаба оказалась кишка у немца. По сравнению с широтой души, но главное, с последствиями ее разгула, у любого русского мужика. Даром, что хлестал "Столичную" - только добро переводил.
Между тем, оставив покое нетронутыми и операционную, и кабинетик, Кишке выбрался на свежий воздух. Дворик, как и все тут, был тоже крохотным. И, даже не столь ухоженным, что было не принято в этих краях в принципе. Доктор внимательно оглядел коттеджик снаружи. Явно остался недовольный осмотром жилища. Поскольку всегда считал, а сейчас особенно остро ощущал несправедливость, что имел законное право на совершенно иные апартаменты. Единственным плюсом жилья было то, что располагался коттеджик на самой окраине городка. Что позволяло, правда, не без оглядки все равно, иной раз принимать "левую" клиентуру.
Негатив, разрывавший внутренности доктора, требовал выхода. Пожалев оборудование и компьютер, Кишке с остервенением принялся дубасить по садовой скамейке. Дерево стойко восприняло столь необычное испытание. Вынесло его безропотно, даже не сподобившись подставить гвоздь, чтобы разбить бутылку. Тем временем, непривычный шум во дворике, привлек внимание обитателей небольшой пристройки. Что ютилась в противоположном углу участка. Там выключили свет и, к темному стеклу прилипли любопытствующие физиономии. Мозг Кишке уже соображал туго. Но данный факт, он все ж таки отметил. Да и как было не отметить, если самым благодатным в теперешнем положении доктора, являлось желание наорать не на бессловесный фикус, а на что-нибудь более одушевленное.
В данном случае, все сходилось, как нельзя лучше. Ведь в пристройке проживала медсестра. Турчанка, лопотавшая по-немецки хоть и бойко, но с жутким акцентом. Она то, уж конечно, будучи подчиненной, да еще и эмигранткой, просто обязана была безропотно выслушать все претензии хозяина на эту дрянную жизнь. Впрочем, и к ней самой, у доктора имелось свое конкретное "НЮ". Что являлось не самым плохим поводом, чтобы заодно выплеснуть и пьяную ярость. Зажав, так и не разбившуюся бутылку в руке, будто это была противотанковая граната и, расплескивая на ходу остатки водки, Кишке направился через дворик к пристройке. Его ноги причудливо заплетались. Выписывали кренделя. Но цель, которую он изо всех сил старался не упускать ни на секунду, помогала держаться, что называется, на плаву.
Заметив приближение хозяина, лица в окне отринули от стекла. Однако свет в комнате не зажегся.
- Ферюзе-е-е, - затянул Пауль, - А ну, иди сюда, проказница.
Некоторое время за дверью было тихо. Но немец оказался настырным и не чинясь, забарабанил в окно. Едва не разбив его. Только тогда в комнатушке зажегся свет. Дверь отворилась. И на пороге, возникла та, которую звали Ферюзе. Это была типичная азиатка. С черными, как смоль волосами и миндалинами глаз-углей. На этом, все ее экзотические прелести, благополучно и заканчивались. Для своих двадцати пяти лет, турчанка была слишком грузна. Если не сказать больше - практически бесформенна. Тяжелые полушария мощных, но уже явно успевших отвиснуть под собственной тяжестью грудей, выглядели под тканью ее домашнего халата, совсем не прельстительно. Наоборот, скорее пугали, как некое недоразумение. Или вата, неизвестно по каким соображениям засунутая туда небрежно, комками. И, до сих пор не вынутая.
Подстать было и лицо Ферюзе. Широкоскулое и горбоносое. Обтянутое жирной кожей, цвета жидкого кофе, с капелькой молока. Но, даже и этот нос, явно терялся в окружении мясистых щек. Над верхней губой медсестры, проглядывали редкие усики. Что придавало ее и без того, постоянно хмурой, лишенной всяких эмоций, физиономии, выражение далеко не благостное для всприятия.
- Я вас слюшаюсь, герр Кишке, - произнесла она и, по-восточному, застыла, надо думать, в покорном ожидании.
- Это оч-ч-чень хорошо, что слушаешь, - осклабился тот, пошатываясь и отчаянно силясь припомнить, зачем вообще сюда явился. Наконец, нужный посыл в пьяной голове отыскался. - А если слушаешь, то и мотай на свои усы. Гы-гы-гы.
Последнее, Паулю показалось остроумным.
- Вы пияный есть, доктор, - сделала слабую попытку одернуть нахала Ферюзе.
Однако, чувствуя за собой какую-то всамделишную вину, поостереглась развивать эту мысль дальше.
- Ну, пьян. Да! А тебе то, какое дело? - мотнул головой Кишке. - В общем так, дорогая ты моя Дюймовочка, я тебе закон нарушать не поз-во-лю!
Для убедительности, он помахал выставленным указательным пальцем перед ее носом.
- В чем я есть нарушил закон? У меня вид на жителств - польний порядок. С правом работ. И, этот помещений, я у вас арендуит, на законный оснований, - спокойная как слон, ответила турчанка.
- Не о тебе разговор, - рявкнул Кишке. - И, не морочь мне, пожалуйста, голову, - дабы придать себе пущей храбрости, он хлебнул из бутылки, утер ладонью губы и продолжил. - П-п-прекрасно знаешь, о чем я г-г-говорю. О сестрице твоей распрекрасной! К-к-кстати, как ее зовут?
- Джевире.
- Дже... Д... же... ви..., Тьфу, язык можно вывихнуть! Для нее что, поприличнее имени не нашлось?
Ферюзе, поджав губы, промолчала. Но Пауль и не ждал ее ответа. Отыскав, наконец, верную зацепку, он выверил курс и, попер дальше.
- В общем так, как бы там ее не звали, но чтобы завтра, ее здесь не было! Ясно? Мне еще из-за этого, неприятностей с властями не хватало. Ясно, я спрашиваю?
- Но, герр Кишке, - нисколько не переменившись лицом, взмолилась турчанка. - Из-за Джевире проблем нет. Клянусь Аллахом. Из дома она не выходить. А ее дел, я уже делайт. Совсем мала осталась. Две недель и тоже, законный вид на жительств будет. Герр Кишке.
- Нет, и еще раз нет, - упрямо тряхнул лысой головой тот. - Пусть убирается, к чертовой матери.
- Герр Кишке, пожалуйста, проявите милосердий.
Но доктор уже не слышал ее. Как истый немец, выплеснув из себя строго взвешенную порцию того, что взывало к агрессии. Освободившись и получив облегчение, он двигался по направлению ко входу в коттеджик. А поскольку под спудом выпитого изрядно, это оказалось труднейшей задачей, все его усилия, в том числе и мозговые, теперь работали в единственном векторе. Турчанка же не стала заламывать руки. бросаться вслед и ползать на коленях. По-прежнему холодная, казалось до самого позвоночника, она проводила хозяина откровенно уперто-презрительным взглядом. и только тогда, когда тот, примерившись трижды, все же втиснул себя в дверной проем, развернулась и ушла в комнату. Причем, не смотря на немалый вес, развернулась с завидной экспрессией. Тем самым, еще раз продемонстрировав очень непростой характер, что поселился в ее необъятных телесах. Хотя, если уж откровенно, что касалось работы, Ферюзе была внешне покладиста, исполнительна и обязательно всегда апатична.
Фраза, сорвавшаяся с ее пухлых губ, доктора уже не касалась. Она была адресована виновнице разборки.
- Приперлась, на мою голову, сестрица. Что б тебе ...
Тем временем, та возлежала в углу комнаты, на груде ватных одеял и, не проявляла ни капли беспокойства. Одного взгляда на нее, вполне бы хватило, чтобы не только сделать вывод об их с Ферюзе родственных отношениях, но и возможно, начать заикаться от неожиданности. Турчанка являлась практически точной копией медсестры. Сходилось все, вплоть до черных усиков, фривольно колосящихся под крючковатым носом. Правда, Джевире была немного грузнее. Что тоже, без ошибки можно было отнести, к ее более зрелому возрасту. На года четыре-пять большему, чем у сестры.
Судя по всему, характер ее был так же не подарком. Но в отличие от Ферюзе, просто всегда смурной, в мимике и жестах этой, сквозило нечто, что уловить сразу и, тем более классифицировать, было не возможно. То же касалось и глубин ее темных, словно расплавленный битум, глаз. Это "нечто" заставляло невольно напрягаться. После чего, возникало стойкое желание уйти прочь, от греха подальше. И только опытный психиатр, пронаблюдав ее реакции, с уверенностью бы констатировал - та была малость не в себе. Из тех, о которых говорят: "Не иначе, как с большим прибабахом".
Как только Ферюзе переступила порог, Джевире воззрилась на нее совершенно бараньим взглядом. И, без тени, каких бы то ни было эмоций на брылястом лице, спросила. Как, наверное, и положено на Востоке, когда старшая, призывает к ответу младшую.
- Что ему надо было?
Причудливый турецкий язык, звучал в комнате, стилизованной имеющимися в наличие средствами под кусочек родины, вполне естественно.
- Это по работе, - буркнула Ферюзе.
- Не ври! Он пьяный, какая работа? Наверное, немец обо мне говорил? - громогласно заявила сестрица.
Пронаблюдав реакцию младшей, по известной только ей мелочам, она убедилась, что попала в "яблочко". Потому, не переставая бросать в рот засахаренные орешки, продолжила допрос.
- Чем он недоволен?
- Сказал, чтобы ты убиралась из его дома, - посмотрев на родственницу совсем не ласково, бросила Ферюзе.
- Что??? - смоляные глаза той стали круглыми, как плошки.
С трудом переварив информацию и, что было удивительным, несколько смешавшись в чувствах, Джевире вдруг залепетала. Будто мановением волшебной палочки, кто-то невидимый, но всесильный, превратил ее в маленькую девочку. Только оставив в прежних, необъятных телесах.
- Как же так, Ферюзе? Ведь он сам разрешил мне погостить у тебя. Клянусь Аллахом! Сам.
- Опять врешь, - сухо ответила сестренка. - Да, герр Кишке, будучи добрым человеком, дал тебе разрешение. Но, переночевать одну ночь. А ты уже вторую неделю здесь.
- И что? - старательно напрягая извилины, чтобы постичь разницу, все еще пролепетала старшая.
Однако, судя по всему, в ее грузном теле, стремительно начал повышаться градус температуры. Грозящий скоро, достичь точки кипения. Младшая сестра интуитивно поняла, что надвигается гроза. Поэтому поспешила вывалить собственные претензии и свой взгляд на проблему. Сперва, дав понять, что терпеть обиды не намерена, она с чувством грохнула на пол расписной поднос. После чего, ее буквально понесло.
- Ну, зачем, зачем, Джевире, ты сюда приехала? Кто тебя звал? Родственники, видите ли, решили так! Будь проклят тот день, когда я написала им письмо с адресом! А что мне родственники?! Я зарабатываю здесь свои крохи в поте лица. Да, устроилась неплохо. И что? Ведь миллионершей не стала, - она перевела дух.
Посмотрела ненавидящим взглядом на сестру - та уже парила вовсю. Хотела, было, открыть рот, но Ферюзе продолжила.
- А ведь приехала то как?! Как моджахед какой-то. Окольными путями. На рефрижераторах каких-то. И, что мне теперь с тобой делать прикажешь? Какие документы? Как я тебе их сделаю? Это Германия, дорогая! А не наш аул. Где можно купить все, что душа пожелает, за одного барана. Прав доктор, прав, гнать тебя надо.
Наконец, она выдохлась. В бессилии опустила руки. Но, стоять посреди комнаты, внутренне напряжно, продолжила. Поскольку ответный ход числился за сестрой и он, совершенно не заржавел быть. Джевире скривилась, словно ей в рот затолкали насильно целый лимон. Смачно выплюнула прямо на пол не дожеванные орешки. После чего, садистски смакуя каждое слово, небрежно так, бросила первый пробный камешек.
- Значит, так. Значит, видеть меня не желаешь?
Она кряхтя поднялась с горы одеял. Подбоченилась, встав буквой "Ф". Ее глазища сделались бешенными. А из искривленного рта, полился бурный поток слов.
- Э-э-э-э нет, так не пойдет, милая сестрица. Ты здесь, значит, как сыр в масле катаешься, а я ... У тебя - все, а у меня ничего. Разве это справедливо? Чем ты лучше меня? А? Я тоже хочу так жить. Хочу! - в ее голосе появились визгливые нотки. - И ты, да ты, должна мне помочь. Иначе, тебе лучше сдохнуть.
- Не гневи Аллаха, Джевире, - жестко осекла сестру Ферюзе. - Только в его воле, кому жить и сколько.
Но ту, пронять подобной мелочью, было невозможно. Ее лицо, вдруг, расплылось в широчайшей улыбке. Глаза стали узкими, однако продолжали исправно жалить. Изрыгая из темных недр, наряду с ненавистью, теперь еще и хитрость. Она вновь бухнулась на одеяла. Бросила в рот целую пригоршню орешков. И, даже не разжевав их, пробубнила.
- Аллах. Аллах приберет тебя, дура, не сомневайся. А я помогу ему. Да! Я убью тебя!
В комнате стало тихо. Ферюзе оцепенела. Не в силах что-либо сказать, уставилась на сестру. А та торжествовала полнейшую победу. С остервенением, в минуту, перетерла крепкими зубами орешки. Спешно проглотила. Следом, словно выступала на собрании по поводу юбилея, с апломбом заявила.
- Да, да, убью! Закопаю, конечно, чтобы никто не нашел и не воняло. Гы-гы. А потом, возьму твои документы и, заживу королевой. Вот так!
Она совершенно по-дурацки захихикала. Перекатилась на спину. И, от переизбытка распиравших ее чувств, задрыгала жирными ляжками. Шутила ли она? Мыслила ли всерьез? Или это было проявлением очередного приступа? Ферюзе размышлять над этим не стала. По любому, в серьезности поворота ситуации, можно было не сомневаться. Потому, в качестве лучшей защиты для себя, который должна была осознать и полоумная, она избрала веский аргумент.
- И что же ты будешь делать потом? У тебя же нет медицинского образования?
Джевире захлопала ресницами. Села. Призвала на помощь возможности своих извилин. Пришла к выводу, что крыть ей нечем. Но отступать, ой как не хотелось. Она и выпалила наобум.
- А я в Канаду уеду. Вот!
- Почему именно в Канаду?
- Там хорошо. Я читала. И по телевизору видела. Замуж там выйду. Детей буду рожать. Много детей. Мне орден потом дадут. И много, много денег.
Ее взор потерял былую агрессивность и, на какое то время стал мечтательным.
- Ладно, - подводя итог семейным дрязгам, произнесла Ферюзе. - Завтра на утро операция назначена. Мне нужно выспаться.
Возражений не последовало. Да и как было им последовать, если у Джевире, совершенно нежданно, появилось нечто более важное. Предмет новых мечтаний. Вместивший в себя перелет через лазурную Атлантику, зеркальную гладь Великих озер и еще много чего. Обязательно блестящего, а потому так манящего к себе. Купаться в радужных иллюзиях было куда приятнее, чем изводить собственные нервы в бесполезном скандале.
Х Х Х
Из-за этой дурацкой пробки, домой Анжела приехала достаточно поздно. Но данное обстоятельство, огорчало ее и заботило мало. Другое. Она вся была, что называется, на нервах. И ей это не нравилось. Ведь многие годы, она буквально взращивала в себе иммунитет к любым жизненным передрягам и сюрпризам. Терпеливо ожидала блестящего будущего, но сознательно была готова окунуться с головой, хоть в дерьмо. Не поморщившись даже. И вот, на тебе! Сама толком не понимала, отчего вдруг захотелось истерично заломить руки. А потом, естественно, рассопливиться в кружевной платочек. Не иначе, где-то глубоко в подсознании, вышла из строя какая-то незначительная деталь. И оно, подсознание, некогда отлаженное на отслеживание лишь полезной, сугубо прикладной информации, вдруг дало сбой.
Анжела загнала "Ауди" в гараж. Заглушила мотор. Но еще некоторое время продолжала сидеть в салоне. Стараясь освободиться от объявившейся в ней словно напасть, блажи. Причину ее, она выискивать не стала - не любила копаться в прошлом, даже если оно имело всего часовую давность. Что проку, суровая жизнь требовала жить только будущим. И ради него отлаживать механизмы внутри себя, исходя из даже сиюминутных потребностей. А не стенать по поводу выпавшего давеча облома.
Однако успокоение не приходило. И тогда, она применила испытанное, можно сказать народное средство. В голос, не стесняясь в выражениях, обматерила себя любимую, с ног и до головы. В заключение, как бы освободившись от тяжкого спуда и боясь, что он навалится вновь, выскочила из машины. С чувством хлопнула дверцей. Тем самым, как бы образно продемонстрировав самой себе, что если и было что наносное, то оно осталось там, в салоне. Дабы за ночь издохнуть, без должной подпитки извне.
Так что, по дорожке к коттеджику, выложенной выщербленной плиткой, шла уже прежняя Анжела. Решительная и не признающая эмоций ни в каком виде. За исключением, когда проявление их в виде безумной страсти, к примеру, требовало исполнение причуд любовников. А это вовсе не тяготило. Как не может тяготить талантливого актера, одна и та же роль на протяжении ряда лет. Появляются заделы-заготовки, обостряется интуиция. Что позволяет избегать ненужных ошибок еще задолго до того, как они изволили бы наметиться.
Свет в коттедже не горел. Но данный факт вовсе не удивил Анжелу. Ее Пауль был прекрасным хирургом, но никаким боком не числился в темпераментных мачо. Чтобы дожидаться благоверную и не мочь заснуть от спермотоксикоза. Единственное, на что его могло хватить, если вдруг решит проснуться, так это на небольшое занудное внушение. Но у нее в запасе имелось более чем веское алиби - дорожная пробка. О которой, наверняка, уже успели сообщить в вечерних теленовостях на местном канале. Их Кишке смотрел с педантичным постоянством.
Предвкушая, как сейчас вытянется на своей постели. Одна. Не слыша ни храпа, ни натужного сопения рядом с собой. Не ощущая запаха острого мужского пота. Анжела прибавила шаг. Но не прошла и пяти метров, как шестым чувством, ощутила присутствие в небольшом дворике еще кого-то. Она резко остановилась, напряженно вглядываясь в темноту кустов. Промеж лопаток пробежал неприятный холодок. Однако кусты стояли недвижимо, густой непроглядной тучей.
- "Неужто следствие моей недавней "расслабухи"? Нехорошо. Еще галлюцинаций мне не хватало", - мысленно выговорила она себе.
Но нет, интуиция ее не подвела. Правда и видение здесь было не причем. Кусты по-прежнему не шелохнулись. Но из-за них тихо выплыл темный силуэт, в котором, даже при столь скудном освещении, все равно, угадывалось что-то знакомое.
- Ферюзе? - удивленно воскликнула Анжела. - Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?
Она напряглась и, принялась лихорадочно перебирать в уме варианты возможной беды. Иначе, действительно, что было делать здесь турчанке так поздно.
Ответ медсестры был в привычной, сухо-бесстрастной тональности. И уж конечно, не объяснял ничего.
- Ждать вас, госпожа Анжела.
- Но зачем?
- Нада.
Анжела поняла, что если сейчас же не взять инициативу в собственные руки, бессмысленное перебрасывание короткими, пустыми фразами, могло б продолжаться до бесконечности. Уж что-что, а флегматичность Ферюзе, ей была известна не понаслышке. Она энергично взяла турчанку за локоток. Усадила на стоявшую рядом садовую скамейку. Села рядом. И, явственно ощущая стук собственного сердца, готового выпрыгнуть из груди, не чинясь призвала медсестру к немедленному ответу. Желательно предельно конкретному.
- Ну, говори, что стряслось. И, без этих своих - "нада", "не нада". Живо!
Та темпераментнее не стала. Одарила собеседницу совершенно воловьим взглядом. После чего, словно нарочно издеваясь, медленно произнесла.
- Вы не волнуйте, госпожа Анжела. Дом все нормальный. Но мне нада говорит о свой проблема.
- Фу ты, басурманка проклятая, - по-русски, выдохнула Анжела и даже перекрестилась.
В принципе, они обе занимали в клинике должности медсестер. Но Анжела являлась еще и любовницей доктора. Вернее в первую очередь любовницей, а уже потом, по необходимости, медсестрой. Тем самым, обреталась, как бы, в высоких сферах. Что позволяло ей смотреть на турчанку свысока на вполне законных основаниях. И, уж конечно, не опускаться до уровня дружбы с ней. Азиатка платила ей той же монетой. А если представлялся случай, не упускала его, чтобы явить медсестру Анжелу в неприглядном виде перед доктором Кишке. Тут золотой жилой была низкая компетентность последней, в чисто медицинских делах. Правда, общая постель любовников, обладала способностью нивелировать многое. Но Анжеле эти подлянки были неприятны. Потому, она так же, не упускала случая, поставить турчанку на место. И вот теперь, надо же, Ферюзе срочно что-то от нее понадобилось!
Вновь обретя повадки хозяйки, теперь уже Анжела неспешно закурила сигарету. Несколько раз с показным наслаждением затянулась. И только после этого, небрежно так, подбодрила азиатку на продолжение.
- Ну что ж, давай выкладывай, что тебе вдруг, стала "нада". Какая такая проблема, которую не может решить доктор Кишке?
- Нет, герр Кишке нет! Госпожа Анжела, я вас просит. Вы знаит историй про мой сестра?
- Да, слышала что-то от Пауля. И что?
Она совсем расслабилась. Вновь, с вожделением вспомнила о своей постели. Потому рассчитывала побыстрее отделаться даровым советом и уйти.
- Ей нужна сделат настящи документ, - произнесла Ферузе, с выражением, будто речь шла о покупке пары колготок.
- Что-о-о? - глаза Анжелы удивленно округлились. - Ну, ты даешь, девочка! Я что, ваш турецкий консул? Или канцлер Германии?
- Нет, нет, вы меня не понят, - проявила невиданную прыть турчанка. - Не консул, нет. Но у вас, наверна, есть хороши связь. Как эта ... нужный связь. Я так подумал.
В любой другой раз, Анжела бы от души посмеялась над турчанкой. И без сомнения, выбрав из лексикона что-нибудь поколючее и поцветистее, послала бы ту куда подальше. Но сейчас, на фоне недавней, непозволительной почти истерики, ее собственное "Я" нуждалось в утверждении. В собственных же глазах. Потому, чуть подумав, она решила проявить снисходительность. Тем более, что та ей ничего не стоила. Нарочито медленно затянулась душистым дымком. Выпустила изящное колечко. Затем, с серьезным лицом, делая особый упор на многозначительность, изрекла.
- Связи, говоришь? Связи имеются, чего уж там скромничать. Возможно и такие, какие тебе нужны.
На всплеск радости Ферюзе была неспособна. Но в ее глазах-сливах появилась тень надежды. А в голосе стали слышны вполне искренние благодарственные нотки. Видать сильно ее припекло с нежданным приездом сестрицы.
- Спасибо, госпожа Анжела. Я буду вам очен признателный.
- Да ладно, - махнула рукой та. - Я ж не сказала, что точно сделаю. Попытаюсь.
Откровенно говоря, озвучивая это, она даже не представляла себе, в каком именно направлении следует ей пытаться. Если и имелись у нее завязки в сфере легализации мигрантов, то все они, так или иначе, замыкались лишь на Боре Богданове. А значит, касались только тех, у кого на паспорте красовался двуглавый орел. Да и то, все было скользко, неопределенно и проблематично. Однако ронять себя в глазах турчанки, все равно не стоило. Пусть потешит себя надеждами. Но главное, в связи с этим, впредь проявляет должное почтение. Сколько времени? Разницы не было. А кривая, все одно, куда-нибудь, да вывела бы. Однозначно.
- Постараюсь, - повторила Анжела и, чувствуя приятность оттого, что ее считают волшебницей, благодушно поинтересовалась. - Что еще? Может твоей сестрице еще и виза нужна? - она была серьезна, но ради хохмы, ее, что называется, поперло. - В Штаты, например? В Австралию? Или в Канаду?
Уже через секунду, возможно, Она уже пожалела, что необдуманно, ради форса, ляпнула совсем запредельное. Потому что Ферюзе, что на нее уж точно было непохоже, вдруг расплылась в широчайшей улыбке. Мало того, являя завидный темперамент, оказывается таившийся в ее грузных, бесформенных телесах втуне, она схватила руку Анжелы. И одновременно, аж захлебываясь в словах, принялась тараторить.