ИГРЫ ДО ВЕЧЕРНЕЙ ЗАРИ

          Камик, Рождённый В Листьях облизывал порезанный палец и корчил рожи, слушая, как Пращурица бубнит в соседней норке: "...и тогда великий Трогл сказал им: Оставь надлежащее надлежащим, ибо не поет Эскинда Хурулпаем, а Хурулпай не глычет, подобно Омра. И еще сказал: Да убоится Мальдиб из рода Мальдибов заговорить, повстречавшись, с Мороном, ведь Морон сотворен из холодного ночного камня, а Мальдиб из теплого живого вещества..."

          - Камик Мальдиб, интересно, кому это вы корчите рожи? - спросила мать, разливая теплый какао в чашки. Чашки были зелёные, с рисунком: три очумелые вишни и листок шпината.
          - Мням-лям, - осторожно отозвался пристыженный Камик, собираясь потихоньку улизнуть из кухни.
          - Что - "мням-лям"? - переспросила мать, вытирая большие белые руки полотенцем, - Выньте-ка палец изо рта и отвечайте как положено.
          Мать подошла к папиросному ящику и ловко вытянула из него длинную хворостину.
          - Ата-та! - жалобно вскричал Камик, при этом осторожно пробираясь к двери, - Я просто подумал, что Пращурица такая старая, что на затылке у нее растет мох, и как она пытается почесаться носом о шкаф и вообще...
          - Что - "вообще"? - грозно спросила мать, медленно огибая обеденный стол.
          Камик смерил взглядом оставшееся расстояние.
          - Вообще дедушка говорил, что она выжила из ума! - с восторгом выкрикнул он, стремглав выпрыгивая из кухни.
          Если бы не "вообще". "Вообще" - очень трудное слово, и без надлежащей тренировки его так просто не выкрикнешь. Очень запросто может получиться неправильно: "вопще" или даже: "вааще" Ну-ка, попробуйте быстро сказать: "Вообще! Вообще!". Все дело в двух "О".

          Камик, прижав уши, скулил, вытягивал губы трубочкой (вы когда-нибудь видели, как мальдибы вытягивают губы трубочкой? Очень противное зрелище!) и сучил ногами, но материнская рука крепко вцепилась ему в загривок, а хворостина работала вовсю.
          - А что ещё нельзя? - грозно вопрошал материн голос.
          - Нельзя выть под окнами, когда старшие спят! Нельзя дразнить буралеев возле реки - уй-юй - Мама! Я все сказал!
          - Ещё! Ещё повторяй!
          - Нельзя разговаривать с Мороном из лунного камня - ой! - можно только показать два или три пальца.
          - А что нельзя показывать?!
          - А! Нельзя показывать язык! Никому-у-у...
          - Ну, ещё!
          - Я больше не знаю что! Я все правильно сказал! Ну мама!
          - Ещё нужно убегать от Эскинды. И ни за что не оглядываться.

          Мать перевела дыхание и сказала совсем другим голосом:
          - Ну, теперь всё. Ступай.
          - Мама! Ма-ам!
          - Ну что ещё? - мать поставила хворостину в угол - про запас - и вынула из шкафчика коробочку с крекерами.
          - Мама! А почему нельзя оглядываться на Эскинду?
          Мать смотрела на него странным долгим взглядом.
          - Она... может заговорить с тобой. Спросить тебя о чём-нибудь.
          - Ну и что? - спросил Камик Мальдиб.
          - Нну-у-у... а ты ответишь ей... - неуверенно протянула мать. И как-то неуверенно прозвучал её голос. И неуверенность повисла в воздухе, и в милой старой кухне с тремя полешницами стало зябко и незнакомо от их молчания, и тогда Камик решился задать ещё один вопрос:
          - Мама, а почему надо убегать от Эскинды?
          - Охо-хо-хо-хо, - вздохнула мать, отводя глаза, - Не задавай дурацких вопросов - ты ведь уже большой. Беги, поиграй. И позови малышей - им пора пить какао!
          Выходя из кухни Камик оглянулся - мать жевала крекеры и задумчиво глядела ему вслед.
          А через полминуты Камик выскочил из норки под каменным дубом и поскакал к реке - дразнить буралеев. Он становился всё меньше и меньше, превратился в мелькающее серое пятнышко, и вскоре уже нельзя было понять - это Камик Мальдиб, Рождённый В Листьях, или кто-то ещё.

          Старые, заросшие мхом, деревья Бесконечного леса на миг расступились, пропуская реку, а потом вновь сомкнулись стеной - уже окончательно, навсегда прищемив ей хвост, и теперь она, извиваясь и дрожа, всё убегала, убегала, и не могла убежать. Ловушка захлопнулась, и покой стал движением, а движение - покоем, и их неразрывность успокаивала и несла в себе опаснейшие иллюзии.
          Тропинка бежала вдоль реки, как её младшая сестра, а, может быть, сын. По тропинке, кряхтя и вздыхая, двигалось существо, двигалось, двигалось и упёрлось в хрупкое тельце Камика печальным взглядом из под косматых бровей.

          - Корелляция, всюду корелляция, - вздохнув, пробормотал Морон. - А где же двуединство? Где сплетение противоречий, где их неотвратимая взаимная враждебность, как проявление свободы воли? Почему всюду - только компромиссы и точки пересечения, которые суть - исключения из правил, твёрдых, но давно забытых. В мои времена существовали правила, пока их кто-то не отменил... О! Это была настоящая жизнь, мы знали в ней толк, глядя вокруг раскосыми и жадными глазами, принимая мир и владея им... Что можешь знать о том мире ты, Новорождённый?
          Но Камик Мальдиб не ответил ему - он уже убегал прочь, высоко вскинув над собой два растопыренных пальца - символ победы над Несотворённым.
          - Беги, беги, бесхвостый найденыш, - беззлобно проговорил Морон. - Придёт и твоё время...
          И он уселся на пенёк, чтобы полюбоваться, как медленно просачиваются из Бесконечного леса и густеют над рекой одинокие сумерки, чтобы потом, окончательно просочившись и загустев, разлиться над миром в преддверии ночи.

          И когда ночь разливает свою чернильницу, круглой головкой голландского сыра (хотя, где здесь Голландия, где ландскнехты?) выплывает золотоликая Луна. Тень Земли на небесном лике корчится и дрожит, и плачет одинокий Морон, и поёт странные песни на лунном языке, и хочется ему взлететь туда, где живет бессмертный Заяц, где среди пепельных скал найдёт он, быть может, тайну своего рождения. Но нет у него крыльев. Бедный старый Морон!

          На бережку, свесив ножки в воду, сидел на камешке Некто, насвистывающий на дудочке "Птицелова".
          Камик поспешно нацепил кусатель и бесшумно прошмыгнул в кусты. Некто, не оборачиваясь, заметил: "А я тебя и так не видел", проявляя, тем самым, завидную непоследовательность и широту мышления, и вновь обратился к бессмертному М.
          - Хэ! - неуверенно сказал пристыженный Камик, на всякий случай показывая язык. - А знаете ли вы, что цинизм ваших помыслов есть ассоциаци парадоксальных иллюзий, но, с точки зрени банальной эрудиции, не каждый индивидуум способен игнорировать абстракцию критического обскурантизма?
          - "И потому я весел так, что птички все в моих руках!" - ответствовал Некто. - Ждёшь ответа? В погоню, дружок, бросается отстающий, а я - не он.
          - Ясно, - сказал Камик Мальдиб, Рожденный В Листьях. - Бросай свою дудку и идём смотреть Воздушные Часы - ты, видно, потерял связь со временем.
          Некто сунул флейту в карман и - шлёп-шлёп! - вышел на берег.
          - Ну, - сказал он, - показывай свои часы.

          На Некто была большая круглая шляпа, лицо скрывала непроницаемая вуаль цвета паутины. Вуаль свешивалась на серый безразмерный балахон, из-под которого задорно выглядывали жёлтые остроносые башмаки.

          - Ну, - повторил Некто, - где эти часы? Наврал? Потерял? Язык проглотил?
          Голос звучал дерзко, но не обидно, и потому обошлось без драки, и вскоре они, весело болтая, подошли к старинным Воздушным Часам на вершине Крысиного Холма, того самого, который насыпали Годл с Чумаррой, чтобы любоваться закатом. Воздушные часы построили древние хурулпаи, стадами бродившие вокруг в те времена, когда холм обветшал и окрысился. Известно, что хурулпаи поклонялись времени и знали в нём толк: Воздушные Часы показывали истинное время, никогда не отставая и не спеша ни на секунду - их огромные стрелки вращал ветeр, состоящий из мельчайших движений, а движение и есть функция времени, и потому-то время Воздушных Часов и было истинным, поскольку порождалось самим временем, тогда как все остальные часы порождают движение, временем которого питаются... Впрочем, не будем углубляться в эти сложные вопросы, ведь мы - не хурулпаи.

          Две большие серые стрелки Воздушных Часов бессильно поникли, перевалив через полдень, царила тишина, и воздух застыл, переливаясь, словно драгоценный камень. Он стал гулким и звенящим, и мгновение лета замерло в нем, словно мушка в куске янтаря. И Камик почувствовал, как это приятно - стоять на Крысином Холме в ладошках у Солнца, глядеть на вислые стрелки и знать, что миг замер, и ничего вокруг не происходит, и можно стоять, наслаждаясь этим мигом, и ничего более не нужно.
          И миг тянулся и тянулся, и был столь прекрасен, что Камик понял, что должен поделиться этим чувством с кем-то другим, иначе оно растворит его без остатка, а для таких вещей Камик Мальдиб, Рожденный В Листьях был ещё слишком мал. И тогда он повернулся к своему спутнику, и Некто повернулся к нему, чтобы сказать: "Это мгновение прекрасно! Я хочу, чтобы оно длилось вечно". Но это совпадение немедленно превратилось в событие, и миг был разрушен, и время нехотя тронулось с места, и то мгновение уже ушло, и наступило новое. Ибо всё суета сует и ловля ветра.

          Стрелки Воздушных Часов дрогнули, сдвинулись на один дюйм, и, по великому закону Равновесия, произошло ещё одно событие. Где-то высоко в небесах, в воздушных потоках, пронизанных светом, родился Ракшан. Едва он открыл глаза, как понял, что голоден. Ужасно голоден. Взмахнув кожистыми крыльями, он устремился вниз, вниз, вниз.

          Где-то вдали позвякивали серебряные колокольцы. Их тонкий, порхающий звук растворял воздух, сплетался в прозрачные нити. Он ткал невесомую вуаль, и было хорошо и звонко. С тех пор, как мир рассыпался на тысячи мерцающих брызгов, этот звук был единственным, и это успокаивало. Правда, были ещё страшные крики, и протяжный рев, и жуткий, хлюпающий звук разрываемого... и ещё кто-то звал его. Но это были неправильные звуки, они тонули в звоне колокольцев - и поделом. Здесь некому звать Камика. Он здесь один. Он - о-ох! - открыл глаза и увидел узкую щёлку цвета неба (это и было небо) и каменные стены кругом. А колокольцы звенели всё ближе и ближе, и голос звал: "Очнись! Очнись!".

          Камик скосил глаза к переносице... Мелькнуло что-то радужное, сверкающее, но тут же скрылось под сомкнувшейся серой вуалью, лишь напоследок вспыхнули и погасли две ослепительные оранжевые звёздочки - и как будто ледяная иголка пронзила сердце Камика. Жаркая волна хлынула в мозг. Колокольцы звякнули в последний раз и потухли.
          - Очнись! - снова сказал знакомый голос. - Очнись, трусишка. Всё в порядке!
          Камик с трудом поднялся с груды камней. Всё тело ломило, и кровь стучала в висках.
          - Где я? - спросил он, одурело тряся головой, - И где этот... кошмар?
          Он вспомнил чёрные кожистые перепонки, зубастую пасть, хриплый клекот и... его передёрнуло.
          - Ты в крысиной норе, - любезно пояснил Некто, - куда свалился по собственной глупости, когда побежал. За тобой полчаса ползали и искали под каждым камешком, но ты здорово спрятался.
          - Это у нас фамильное, - мужественно признал Камик. - Но куда девался... крылатый?
          - Это Ракшан, - хладнокровно пояснил Некто. Он, скрестив руки на груди, похоже, внимательно разглядывал Камика из-под своей вуали. Камик вспомнил две ослепительные оранжевые звёздочки, и в нем что-то шевельнулось.
          - Обыкновенный толстый неуклюжий Ракшан, - продолжил Некто, - К тому же ещё совсем маленький. Когда ты побежал...
          - Я почему-то думал, что ты поступишь также, - виновато сказал Камик.
          - Ну разумеется! - фыркнул Некто, - А теперь, если ты ничего себе не сломал, нам пора отсюда выбираться.
          Решительно повернувшись, он зашагал по дну ущелья, усыпанному каменной крошкой. Камик, кряхтя, поплёлся следом, раздумывая о том, каких же размеров достигнет летающий дракон, когда вырастет. Он поделился своими мыслями со спутником, но в ответ услышал только фырканье и что-то вроде: "ну, этот уже не вырастет". Камик вздрогнул, и ему сразу стало как-то зябко.

          Ход, видимо, понижался, а сталактиты росли всё гуще, потому что Некто то и дело ойкал и шипел в темноте. Кусатель Камика громко звякал и гудел при каждом столкновении, и ему чудилось, что он попал в огромную цистерну, которую обстреливают какие-то бородатые патриоты.

          - Я давно хочу тебя спросить - ой! - что это за штука у тебя на голове? - спросил Некто, нагибаясь за слетевшей шляпой.
          - Фамильный головной убор, - отвечал Камик. - Я надеваю его на прогулке. Иногда он просто необходим. Вот как сейчас, например. Его сделал ещё дедушка моего дедушки, когда решил пройти Бесконечный Лес с того края. И только поэтому наш род не угас, - добавил он серьёзно. - Пойдём дальше?
          - Дальше не хочу, - возразил Некто. - Давай лучше пойдём отсюда. Мне здесь не нравится.
          Камик огляделся - темнота со всех сторон была совершенно одинаковой.
          - Мне кажется, тут кто-то ползает! - пожаловался Некто. - Какие-то мерзкие твари. Знаешь, такие, которые говорят "кзиии, кзиии" или шипят "кшшшсссс".
          - Никого тут нет, - сказал Камик.
          Мерзкие Твари, Которые Говорят: Кзиии, Кзиии согласно закивали головами и стали подползать ближе.
          - Нет, есть! - топнул ногой Некто. - И они могут быть очень опасны!
          Мерзкие Твари, Которые Говорят: Кзиии, Кзиии отрицательно замотали головами и подползли ещё ближе.
          - А ты напугай их, - посоветовал Камик. - Возьми и напугай.
          - Чем я их напугаю? - возмутился Некто, - Я их даже не вижу!
          Мерзкие Твари, Которые Говорят: Кзиии, Кзиии злорадно заулыбались. Пещера так и кишела их телами.
          - Нну-у... Пожалей их? - предложил Камик. - Вот они такие мерзкие, их никто не любит.
          - Ох! - сказала одна из Мерзких Тварей, Которые Говорят: Кзиии, Кзиии. Остальные Мерзкие Твари, Которые Говорят: Кзиии, Кзиии обернулись к ней и строго зашипели: "кшшшсссс". Но Мерзкая Тварь не обратила на это "кшшшсссс" никакого внимания. Она горько плакала. Остальные Мерзкие Твари, Которые Говорят: Кзиии, Кзиии растерянно столпились вокруг неё. Они твердили: "кзиии, кзиии", беспомощно переглядывались и пожимали плечами.
          Камик Мальдиб, Рождённый В Листьях и Некто между тем покинули пещеру и немного погодя оказались в самом сердце лабиринта Крысиного Холма. Там лежал большой камень, на котором ярким огнём полыхали загадочные руны. Руны гласили: "О-ох! Капец."
          - Капец, - согласился Некто. - Теперь мы окончательно заблудились.
          - Пустяки, - сказал Камик, - мой инстинкт выведет нас откуда угодно.
          - Хорошо бы твой инстинкт вывел нас в какой-нибудь завалящий бар с коктейлями...
          - Главное, - сказал Камик, - как следует настроиться, или, скорее, наоборот, расстроиться, и не преследовать заранее выбранную цель. Тогда механизм случайностей, не обусловленный нашим выбором, сам приведет нас к не-цели. В противном случае цепь целенаправленных поступков разрушит благоприятный ход вещей...
          - О боже! - простонал Некто, - Он философ! Ладно, веди.

          Вскоре впереди забрезжил свет, послышалась приглушенная музыка. Они вышли прямо к неоновой вывеске:

          Профессионально-унылый бармен протирал клетчатой тряпочкой мемориальную доску, врезанную в стену:

          - Заходите, заходите, - вяло поприветствовал он путников. - Что ни день, то новые лица. Рэкет, мафия, менты, кришнаиты. Вам как? Шарахнете по сто, или шашлык-машлык приготовить?
          - Мясо?! - Камик возмущённо фыркнул. - Я не ем мясо. У вас есть "Тархун"? И вообще...
          - Потишшше, - прошипел бармен. - Не ровен час услышшшат. Мясо он не ест. "Тархун" ему.

          - А ты клевый пипл, - заметил Некто, толкнув Камика локтем в бок. - Наведём тут шороху. Мне то же самое. И что-нибудь вегетарианское!
          Последнее слово прозвучало так громко, что его услышали все.

          В баре стихло. Кто-то из девок отчетливо произнес: "атас, линяем" - и тут же стайка мотыльков порхнула к двери, на мгновение заслонив свет.
          - Охо-хо, - простонал бармен, поспешно собирая со стойки посуду.
          Камик внезапно почувствовал, что происходит что-то не то.
          - Что случилось? - шепотом спросил он у бармена.
          - Мяса он не ест, - громко сказал кто-то за спиной. - Вина не пьёт.
          - Валите отсюда, - беззвучно прошевелил губами бармен, глядя в сторону.
          Камик отвернулся от стойки. Со всех сторон на него смотрела возмущённая темнота.
          - Вы чего? - спросил Камик темноту.
          - А кто мяса не ест, - замогильным голосом произнесла Темнота, - кто вина не пьёт, к тому придёт Коза-Дереза... и что?
          - ЗАБУДАЕТ-ЗАБУДАЕТ!!! - радостно вскричали голоса. Зазвенела посуда, зашуршали сминаемые салфетки, загремели отодвигаемые стулья.

          - Дак это чо? - плаксиво и угрожающе заорал какой-то посетитель. - Понеслась что ли?!
          Камик схватил Некто за руку и приготовился бежать, но Некто сердито выдернул руку и быстро шагнул вперёд, хищно растопырив пальцы.

          - Ага! - сказал Некто радостно. - Ага, махалово!

          Камик выглянул из за его плеча - из глубины зала сквозь столики к ним ломился какой-то двуххвост, раздирая на себе тельняшки одну за другой, ещё двое медведок проворно заползали с флангов. Камик вдруг понял, что скоро их начнут бить.

          Но внезапно (мне кажется, что это самое подходящее слово для подобных ситуаций, а если кто-то полагает, что за ним скрывается некий авторский волюнтаризм - то он, разумеется, прав - и пусть удовлетворится собственной правотой!). Итак, внезапно раздался глухой удар, и табуретка, посланная могучим пинком, шмякнулась о стену и тут же была разрушена.

          - Тысяча чертей и акулий плавник мне в глотку! Здесь темно, как в брюхе кашлолота! - раздался громоподобный рык. - Да тут слепой сломает копыта, если они у него ещё есть! Разрази меня гром! Чтоб мне сдохнуть на рее, чтоб мои кишки размотал торнадо, чтоб... - и все с благоговением внимали удивительнейшему перечню всевозможных травм и увечий, который я не привожу здесь за недостатком места и приберегу для какого-нибудь более подходящего случая. Когда же вулкан красноречия иссяк, и наступила тишина, все повернули головы к выходу...

          ...и увидели свибла. Это был здоровенный, такой мордастый свибл. В правой клешне он держал пенковую трубку, в левой - пеньковую веревку с нанизанными на ней погремушками.
          - Лопни мои глаза! - заревел свибл и его рыжая клочкастая борода угрожающе зашевелилась. - Харчевня полна сухопутными крысами, как старый матрас клопами! Свибл перешагнул обломки табурета и встал, широко расставив ноги в башмаках из кожи конубу. Двуххвосты притихли и начали осторожно выбираться из-за стола.
          Свибл поковырялся кончиком трубки в оранжевых джунглях своей физиономии, и, видимо, найдя нужное отверстие, глубоко затянулся. Уголёк в трубке вспыхнул, и синхронно с ним вспыхнули глаза свибла.
          - Пфф! - сказал свибл, выпуская клубы дыма. Его маленькие красные глазки тем временем цепко обшаривали толпу, и вдруг полыхнули ярким огнём, наткнувшись на двуххвостов.
          - Каррамба! - воскликнул он, притворно удивившись. В голосе его разлился фальшивый елей. - Да здесь настоящие ребята! Вот с кем старый свибл выпьет дюжину-другую бутылок рому!
          "Ребята" поспешно доставали из ботинок ножи и плоскогубцы - как известно, двуххвосты не пьют рому.
          - А я-то уж думал, что остался последний моряк на свете! - тем временем надсаживался свибл, изображая радость встречи. - Какие парни! И какие моря просолили ваши тельняшки?! - саркастически осведомился он. Ответом было зловещее щелканье плоскогубцев - двуххвосты, встав на четвереньки, обступали его полукругом. Свибл отшвырнул ногой подвернувшуюся медведку, удовлетворенно заурчал и взмахнул клешнёй - верёвка взвилась в воздух, и погремушки пронзительно затрещали.
          - Закрываем, господа, закрываем! - гнусаво возгласил бармен, опуская металлическое жалюзи на витрину.
          - Ну давай посмотрим... хоть капельку, - канючил Некто, выдергивая руку, но Камик, насупившись, тянул его к выходу.
          - Хватит, - сказал он строго, - сколько можно развлечений?
          - Ты против развлечений? - изумлённо спросил Некто, перестав вырываться.
          - Нет, - сказал Камик, - но я против грубых вульгарных зрелищ. Неужели тебя не тянет к чему-нибудь возвышенному?
          - Тянет, - согласился Некто. - Это ты меня тянешь.
          - Постой-постой! - вдруг остановился он. - Да ведь это ты провоцировал драку своим "Тархуном" - ни один кабак такой наглости не слыхал!
          - Ну! - отмахнулся Камик, Рожденный В Листьях, лихорадочно придумывая ответ. - Я смаковал только процесс рождения битвы: инсталляция, удивление, проверка и, наконец, явление - какая гамма эмоций! - важно пояснил он.
          - О да! - восхищенно воскликнул его спутник. - Они аж позеленели...
          - Послушай-ка, - спросил Камик, меняя тему разговора, - а что это за вуаль у тебя под шляпой? Ты всегда в ней ходишь?
          - Вообще-то это тоже фамильный головной убор. И я тоже всегда его надеваю, когда выхожу из дома, - скромно ответствовал Некто. - Без него никак нельзя.

          Они задумчиво шагали в нетронутой темноте, прислушиваясь к звукам капель.
          - Слушай, а почему мы такие разные? - вдруг удивлённо спросил Некто. - Это так необычно...
          - Да, - сказал Камик, - Я тоже думаю, что ты не такой как все. И это настораживает и предвкушает.
          В ответ Некто промолчал, однако отпустил руку Камика, и через некоторое время мягкое журчанье бессмертного Б. наполнило тишину пещеры и задумчиво струилось до самого выхода.

          А на выходе они чуть не угодили в огромную ямищу. На дне её, словно муравьиный лев, затаился Альфаус Младший.

          -Хелло! - поприветствовал он путников, когда камешки из-под их ног звонко забарабанили его по пробковому шлему. Альфаус поднялся с колен и, побросав свои кисточки и пинцетики, приглашающе замахал руками:
          - Спускайтесь! Спускайтесь сюда! Виват вам, путники, вы подоспели вовремя. Теперь вы удостоитесь лицезреть моего Триумфа!

          В иные моменты жизни нет худшего несчастья, чем встретить Альфауса Младшего. Воистину сказано: "Тот, кто живет для потустороннего мира, опасен в этом" (Р.Ингерсолл.). Впрочем, отними у нас эту возможность, - и мы в один голос закричим: "Огня! Душа просится наружу!" (Ш.д.Костер). Иначе что же - вечный дух extravagance - прах лет минувших, забытье, звук тени или - ничего? Всё так. И потому вновь уводит нас за собой сладкозвучный Орфей. В Ад. Там - Эвридика...

          - Да-с, да-с, молодые люди! Это величайший триумф археологической науки, - горячо шептал Альфаус, сотрясая их руки, когда Камик и Некто в клубах пыли съехали на дно раскопа.

          Горячность была фамильной чертой клана Альфаусов и страшно вредила им с незапамятных времен. Альфаус-дедушка, например, так крепко жал руки своим друзьям, восклицая: "Друзья! Прекрасен наш союз!", что все его друзья ходили с красными, распухшими руками. Все избегали его, и он жил в угрюмом одиночестве, предаваясь пьянству и возвышенным мечтаниям, а потом умер бобылем в презрении и одиночестве. Впрочем, его внукам повезло больше - их никто не воспринимал всерьёз.

          Меж тем Альфаус продолжал:

          - Я прогрыз Крысиный Холм с верхушки до самого дна! Величайший труд сегодня завершен - чтобы предстать взору изумленного...
          - Простите, пожалуйста, - перебил его Камик, - но в чём же тут триумф? Ведь крысы проделывали это уже много-премного раз. Быть может, вы сделали это на спор зубочисткой или ложечкой для бритья?
          - Боже, какая прелесть: совершенно невежественный ребёнок! - восхитился Альфаус Младший, - Впрочем, все Новорождённые невежественны. Свой род они чтут не дальше прадеда, историю ведут со вчерашнего четверга, а география для них - ближайший орешник... Да-с! Безусловно, дитя моё, я проделал всё это зубочисткой и кисточкой для усов - ибо я познавал историю Холма! И вот, она перед вами! - Альфаус патетически взмахнул крылом, обводя Крысиный Холм от основания до вершины.
          Все послушно задрали головы вверх.
          - Нет! Нет! - замахал на них Альфаус, - там, наверху, ничего интересного нет. С тех пор, как хурулпаи поставили свои дурацкие часы, время в округе замедлилось. Мера - увы! - подавляет измеряемое... Видите, вон там - такая серебристая каёмка? Это слой замерзшего времени, осадочные отложения невостребованных минут. Ниже - коричневый слой, самый толстый, - насыпали Великий Годл с Чумаррой. Там остались отпечатки их башмаков. Еще ниже - пустая порода, там ничего интересного не происходило... Но дальше, дальше! Вот - в самом низу - мощный слой культурных отложений. Здесь начало истории этого места!

          Камик тупо смотрел на комочки окаменевшей грязи и размышлял о том, почему все Несотворенные такие непоседы и зануды. Причём одновременно. Это было странно несообразно и потому - закономерно...
          Некто, напротив, внимательно вслушивался в слова Альфауса.
          Маленький пескоструй внимательно вглядывался в их склонённые фигуры и терпеливо ждал, когда эти громадины уберутся и дадут ему залезть в норку.
          Блохи, донимавшие пескоструя, разомлев от солнцепека, лениво переругивались между собой, решая, кому бежать за пивом.
          Все эти события одновременно наблюдал зародыш Симперблунта, находящийся одноместно в Камике, Альфаусе, Некто, пескоструе и блохах, но ни о чём при этом не размышлял, ибо знал всё.
          Планета вертелась вокруг Солнца, а Солнце палило вовсю. Стоял день.

          - Здесь, в эпоху нижнего палеомиолита, Смутный Якл обронил семена дерева Га. Видите остатки корней? В его стручках находили свой приют сотни пращуров нынешних Безголовых. Судя по многочисленным погадкам они были всеядны и, как могли, разрушали свой биоценоз. Но это были доисторические времена, и у них ничего не вышло. Отец-дерево простояло здесь 90 Типэндлов - я сосчитал слои илистых отложений - однако в последний из них оно втянуло корни и улетело. Его население, уцелевшее от волн, разбрелось по долине и занялось сельским хозяйством. Однако через восемь сезонов пришел Кошмабер.
          - Что?! - ахнули Камик и Некто.
          Пескоструй, выпучив глаза, бросился наутек, а блохи, оцепенев от ужаса, градом посыпались на землю.
          - Да-да, это ужасно. Именно Он пришел сюда и выжег их скудные делянки дотла. Уцелевшее население разбежалось по лесам и занялось рыбной ловлей и собирательством. Позднее Безголовые откочевали на юг, вглубь Бесконечного леса. А пепелище заселили мокроеды и гзнумзики.
          - А кто такие мокроеды? - скучным голосом спросил Некто, - я таких что-то не припоминаю...
          - Неудивительно, дитя моё, - ответствовал Альфаус Младший, а Камик подумал, что ему не нравится, как этот Несотворённый называет его спутника "дитя моё".
          - Неудивительно! - повторил Альфаус, - Ибо мокроеды не оставили в истории заметного следа, а ведь это был великий и самобытный народ! Всего за каких-нибудь пятьсот веков они создали на корнях Великого Аэростата могучую цивилизацию. Смотрите! - Альфаус подвёл их к остаткам полуразвалившейся стены на краю раскопа, - Вот великолепное наскальное изображение Морона. А вот здесь... - Альфаус присел на корточки и осторожно спустился в неглубокую ямку. Камик выразительно ткнул Некто в бок и показал на ближний край раскопа, но Некто отрицательно помотал головой и спрыгнул в ямку. Камик, зевнув, последовал за своим спутником. В ямке было темно и сухо. Стены сохранили следы каменной кладки, испещрённой ровными глубокими царапинами и затейливой вязью древних орнаментов.

          - Вот здесь, - сказал Альфаус, - древнее захоронение вождя. Как знак величайшего почтения, в могилу были опущены двенадцать свитков из шкуры Пятнистого конубу - это колоссальное богатство по тем временам. Мало того, пятна на шкуре выведены способом, секрет которого утерян в веках. Я дорого бы дал за то, чтобы узнать его!
          Однако зародыш Симперблунта на подначивания не клюнул, хотя и знал этот способ: возьмите шесть волосков из подмышки молодого аркачмара, и (если, конечно, останетесь живы после этой операции) протрите пятно, затем подуйте на него, сказав: "АУХЕВЕРЩРАЩСТАРАКАНАМБУКСТ!", - и дело в шляпе!
          - А что было на этих шкурах? - вежливо поинтересовался Камик, думая, впрочем, о том, как бы увести своего спутника от столь несъедобной пищи, как археология.
          - Да-да! - что было на свитках! - запищали наперебой любопытные жуки и таракашки, питавшиеся этими самыми свитками долгие века своего заточения.
          - О! - растроганно отозвался Альфаус, наслаждаясь реакцией аудитории, - Это была величайшая из баллад минувшей эпохи. К сожалению, от нее остался только кусочек. Но если вы хотите, я могу вам его прочитать... - Альфаус скромно потупил взор и принялся ковырять башмаком кучку песка.
          - ДА-ДА! ХОТИМ! - прозвучал в гробовом молчании чей-то одинокий голос. И тут же несколько человек с задних рядов вскочили с мест и бросились искать негодяя. Но было поздно - Альфаус откашлялся и, воздев очи горе, пропел:

          Слушатели вежливо похлопали - а что делать?
          - А чем-нибудь ещё занимались эти мокроеды? - спросил Некто, когда они выбрались из склепа и оттуда послышался хруст - жуки принялись за редактирование рукописи.
          - Разумеется! - воскликнул Альфаус, - Мокроеды создали нулематику - науку, в которой все числа - нули. Они строили города и развивали ремесла! Они воздвигли циклопические статуи Бурбогана и Журбоглота и, видимо, поклонялись им. В некотором смысле это был очень отсталый народ. Их быт в вечном страхе перед вырождением породил пессимистическую философию Отказа. Они ожидали Грядущего Симперблунта и пренебрегли Кальдером. Практически всё племя болело эскапизмом - я нашел этому весьма веские медицинские подтверждения.
          Альфаус подвел друзей к огромной каменной стеле с барельефным изображением: толстый лысый мокроед, похожий на жабу, перекинув через плечо котомку, удаляется по тропинке. Вслед ему глядят два существа - одно пониже, другое повыше. На лицах провожающих написанно смешанное выражение сочувствия и глубокой отрешенности.
          - Двое на переднем плане - по видимому, Бурбоган и Журбоглот.
          - Я их никогда не видел, - осторожно сказал Камик. - Но если они такие, как здесь - то я, пожалуй, не скоро с ними захочу встретиться.
          Зародыш Симперблунта криво усмехнулся - он всё знал об этой встрече.
          Альфаус тоже усмехнулся и заметил:
          - Боюсь, что здесь мокроедам отказало природное чутье. Скорее всего, скульптор никогда не видел Бурбогана и Журбоглота и ваял их с чужих слов. Впрочем, не суть. Обратите свои взоры ниже, под барельеф: здесь выбита надпись на древнемокроедском языке. Это нечто вроде эпитафии, или, скорее эпилога, обращённого к путнику. А теперь, если позволите...
          - ПРОСИМ, ГОЛУБЧИК, ПРОСИМ! - вновь раздался всё тот же одинокий голос, и вся левая половина аудитории с топотом бросилась на поиски крикуна. Но мерзавец и на этот раз оказался неуловим.

          Меж тем Альфаус Младший задумчиво произнес:
          "Бродило... Теперь уже не узнать, существительное это или сказуемое. Бродило ли племя мокроедов во мраке собственных заблуждений, или же само бродящее племя стало бродилом, готовясь своим брожением породить нечто или Ничто?.. Кто знает, кто знает... Но вот стихи! - и Альфаус прочел:

          Раздались жиденькие аплодисменты - их исполнитель был немедленно изловлен - им оказался, ко всеобщему изумлению, сам Автор. Его слегка побили и выпроводили под свистки из ткани повествования.
          Зародыш Симперблунта удовлетворенно вздохнул и затих.
          - Мда. Так вот, - нарушил общее молчание Альфаус.
          Солнце перевалило полдень и жарко разлило томительный звон кузнечиков и вялое кваканье одуревших пичужек. Аудитория куда-то подевалась, и Камик со своим спутником одиноко стояли на куче свежевыкопанного песка. Пескоструи, таракабели и бобзейки сыто отдувались в своих норках в ожидании сиесты. В животе Камика было пусто.
          - И чем же кончилось это всё? - подал голос Некто.
          - Что - "всё"? - воздел брови Альфаус.
          - Ну, вся эта история с мокроедами.
          - Ах, история, - спохватился Альфаус. - История э-э-э в некотором смысле тут и кончилась.
          Зародыш Симперблунта ошалело уставился на него. Изнутри.
          - Как это?
          - Да так вот и кончилась. Да-с. В назидание потомству, так сказать.
          - Но ведь так не бывает! - воскликнул Некто, и зародыш Симперблунта согласно закивал. - Не мог же целый народ сгинуть запросто так! Их, наверное, кто-нибудь завоевал, поработил, или они все заболели свинкой и померли! - с надеждой предположил он.
          - Ах, оставьте эти антинаучные предположения! - замахал крыльями Альфаус. - Ну кто мог их завоевать? Они окружили город стенами из пожарного камня! - он в сердцах пнул стену и она ответила ему протяжным гулом. - Их алхимия победила болезни! Они научились питаться воздухом и одеваться иллюзиями! - кричал он, - Они могли жить миллионы лет, совершенно не меняясь! Но ничего этого не произошло, - успокаиваясь, продолжил он. - Чем они закончили? Печальными сентенциями. - Альфаус неспешно достал из кармана черпалотовый футляр, вынул из него пенсне и надел на нос. Затем вытряхнул из рукава длинный свиток и откашлялся.
          Камик обреченно вздохнул, Некто зашикал на него, а зародыш Симперблунта устало смежил веки.
          - Вот слова последнего из мокроедов! Слушайте их, слушайте, что от них осталось:

          - Да ведь это стихи из учебника! - возмущенно вскричал Камик.
          - Где, где? - забегал глазами Альфаус. Он мгновенно стал похож на проворовавшегося завхоза. Разбуженный зародыш Симперблунта громко хохотал, размахивая руками и вытирая слезы. Набежавшие жуки-свистуны устроили концерт, а за кустами немедленно началась торговля сальмонелезными яйцами.
          И только Некто задумчиво молчал.

          - Ффу, сударь, - облегченно вздохнул Альфаус. - Да, точно, это оказалась цитата! Тут есть сноска...
          Всем стало неловко.
          - Простите, - очень вежливо спросил Некто. - Вот Вы нам все это рассказали... Но в чем же тут, грубо говоря, мораль? Мы видим вытекающие последствия, не зная причин, либо знаем обстоятельства, которые неизвестно к чему привели. В чем соль поведанной нам истории?
          - Э-эх, молодёжь... - сокрушенно покачал головой Альфаус. - Как многого вы не понимаете...
          - Но как... - раздражённо начал Некто, но Камик его перебил: - А где...
          И тут раздался РЁВ! Земля дрогнула, и с холма скатился здоровенный булыжник. Альфаус испуганно закричал и, замахав крыльями, свечкой взвился в небо.

          Друзья выскочили из ямы, озираясь вокруг. РЁВ грохотал по всей долине, но всё было спокойно. Небо не рухнуло.
          - Что это?! - восторженно прокричал Некто.
          - Это глычут хурулпаи! - крикнул в ответ Камик. - Хочешь посмотреть на них?
          - Конечно!
          - Тогда побежали!
          И они поскакали вниз, через заросли ползунка.
          РЁВ внезапно прервался.
          - Я совсем оглох!
          - Что-что?!
          - Ты что-то сказал?!
          - А?!
          - Говори громче, я не слышу!

          Они так раскричались, притворяясь глухими, что чуть не налетели на старого скрутня, ковылявшего себе понемногу.

          - Балуетесь? - укоризненно сказал Скрутень.
          - Ага! - закричали они, падая в траву и хохоча.
          - Хулиганство одно на уме, - мягко пожурил их Скрутень, присаживаясь на шляпку безберезовика. Он вытянул длинные ноги в полосатых чулочках, посмотрел на Солнце и сказал:
          - Да... Самое время загрузить в вас парочку тестов.
          - О! Да-да! Конечно! - наперебой закричали они, оживлённо подмигивая друг другу из-под фамильных головных уборов.
          Скрутень усмехнулся в густые усы и достал из-за пазухи большие водяные часы. Побулькал ими около уха, да и поставил перед собой на ровное место.
          - Вот только уговор у меня строгий, - пригрозил он пальцем, - Больше минуты не думать и чур - не подсказывать! Тогда и подарок будет всамделишный, то есть взаправду...
          - Давайте, давайте загадки, дяденька! - закричали они.
          - Ишь, какие шустрые... - улыбнулся Скрутень, потирая ладошки. - Нетужки. Сначала - проверка IQ. Слушайте!

          - Повезло, повезло, - захихикал Скрутень. - Ответ принимается. Ну-ка ещё:

          - Ну ладно, ладно... Всё-то вы знаете...  Итак, всё! С тестами покончено. Теперь слушайте, и не говорите, что вы не слышали. Первый вопрос:

   ВЫ ВИСИТЕ СО СВЯЗАННЫМИ РУКАМИ, ВЦЕПИВШИСЬ ЗУБАМИ В ВЕТКУ ОСИНЫ НАД ГЛУБОКОЙ ПРОПАСТЬЮ. К ВАМ ПОДХОДИТ ГЗНУМЗИК И СПРАШИВАЕТ: "ОЗНАЧАЕТ ЛИ МОЛЧАНИЕ ЗНАК СОГЛАСИЯ?"

          Время! - Скрутень булькнул часами и они пошли.

          Камик лихорадочно схватил карандаш и застрочил в записной книжке. Зрители притихли, а члены Клуба вытянули шеи, как только могли, заглядывая ему через плечо.

          - Посмотрим-посмотрим... - бормотал Скрутень через минуту, отбирая у них листочки. - Ну-с, молодые люди, вам крупно повезло: Один из ответов правильный! А теперь - внимание! Второй вопрос:

   "СОБИРАЮЩИЙ НЕ ВЛАДЕЕТ, ОБЛАДАЮЩИЙ НЕ СОБИРАЕТ". МОЖНО ЛИ УВИДЕТЬ В ЭТОМ ВЫРАЖЕНИИ КЛАССИЧЕСКУЮ ФОРМУЛУ КОАН?

          Время! - Скрутень снова булькнул часами.

          - Ну вот, дети мои, - сказал он через минуту, разглядывая их каракули. - Таков итог. Прямо скажу, не ожидал. Два ответа на два вопроса из четырех возможных. Внесите Призы!

          Скрутень хлопнул в ладоши, но, видимо, фонограмму заело, и в воздухе в абсолютной тишине заколыхалось радужное сияние, в котором без труда можно было различить рекламу женского белья. Сияние подернулось фиолетовой рябью и сгустилось в четыре большие картонные коробки, которые хлопнулись на траву. Кто-то громко ойкнул и зашипел, послышался звук разбитого стекла, а в одной коробке что-то задергалось, забилось, зацарапалось... Что-то явно длинное и хвостатое.
          - Наливай, не зевай, кого хочешь - выбирай! - пропел Скрутень надтреснутым голосишком.
          Камик, зажмурив глаза, вытянул руки вперёд и пошел на коробки. Некто последовал его примеру. Они не видели, как Скрутень щёлкнул пальцами, и три коробки исчезли, а оставшаяся бочком-бочком - прямо так выперлась и расшеперилась на их пути.
          - Ура! - восклинул Скрутень, - оба игрока выбирают один приз! Какое редкостное единодушие!
          Друзья открыли глаза и обнаружили, что они вцепились в коробку и тянут её в разные стороны.
          - Неправильно! - закричал Камик. - Мы выиграли два раза, значит и приза должно быть два!
          - Правильно! - поддержал его Некто.
          Скрутень развёл руками.
          - Правильно или неправильно - а всё по правилам, - сказал он. - Подарок один, но актов получения два, - ведь вас двое, не так ли?
          - Не так, - сказал Ли, но его никто не услышал, потому что его здесь не было.

          Камик почувствовал, что спорить бесполезно. Все скрутни жадны по природе. Когда-то давным-давно скрутням кто-то об этом сказал, и им всем стало страшно стыдно. Совесть глодала их день и ночь. Нивы и каналы были заброшены, фермы и поля пребывали в запустении, население покинуло города и брело по дорогам, перепоясавшись власяницами, посыпая головы пеплом иностранных сигарет. Молодежь забросила учебу и принялась нюхать бензин и морально разлагаться. Многие скрутни сошли с ума и уверяли, что они вовсе не скрутни, но им никто не верил, кроме таких же безумцев. Тогда они образовали общину не-скрутней и поселились высоко в горах, где тут же принялись грабить одиноких путников. "Мы ненавидим жадин!" - приговаривали они, отнимая медяки у слепого или бриллиантовое колье у вдовы.
          Но вот, с Востока появился один очень необычный скрутень. Он был весел и жизнерадостен. Впереди себя он толкал огромную тачку, из которой раздавал подарки всем, кто мог разгадать его незатейливые загадки. "Смотрите, - говорил он угрюмым скрутням, кутающимся в рубища, - ваши очаги холодны, а души в руинах. Вернитесь к себе домой, вернитесь к себе! Делайте подарки раз в год на полушку, устройте лотерею 1:1000000 - и вы избавитесь от своих комплексов!"
          К его словам прислушивались, его ожидали в сёлах и деревнях, с его приближением расцветали улыбки, а ребятишки сбегались стайками, чтобы получить приз. Адепты толпами рассеялись по стране, неся свет нового учения. Жизнь скрутней вошла в колею. Впоследствии они даже хотели поставить памятник своему спасителю, но, к сожалению, не сумели найти на это средств.

          Итак, Скрутень галантно приподнял шляпу и заковылял себе дальше, а друзья остались в обществе большой картонной коробки в которой что-то шевелилось и слабо царапалось.
          - Откроем? - с сомнением в голосе спросил Некто.
          - Давай, - решительно сказал Камик.
          Они рванули крышку раз-другой, стальные скрепки вылетели из картона, и коробка раскрылась. Некоторое время, затаив дыхание, они прислушивались к звукам, доносившимся изнутри. Затем кто-то явственно чихнул, и над краем коробки показалась голова маленького зелёного лягушонка. Он хмуро оглядел собравшихся и процедил сквозь зубы:
          - Ну. А где же подарок?
          - Какой подарок? - спросил Камик.
          - Обещаный, вот какой! Этот, в колпаке, посадил меня в коробку! - возмущенно продолжал Лягушонок, - "Жди, - говорит, - тут. Сейчас придут двое, и они тебе кое-что подарят". Ну, - грозно спросил он, - И где же этот подарок?
          Некто вдруг издал сдавленный стон и повалился на траву. Камик испуганно оглянулся - его спутник свернулся калачиком и мотал головой, сдавленно шепча: "ой, не могу..." Лягушонок неодобрительно посмотрел на него, потом на Камика, и, набрав воздуха в легкие, громко заорал:
          - Дождусь я в этом дурдоме какого-нибудь подарка или нет?!
          В ответ раздался такой хохот, что бедняга чуть не свалился обратно в коробку. Камик изумленно смотрел, как Некто мотает головой и стучит по земле кулачками. Шляпа отлетела в сторону, а вуаль колыхалась как медуза.
          - Истерика, - мрачно провозгласил Лягушонок, - Бедный ребёнок.
          - Старый плут! - отсмеявшись, сказал бедный ребенок. - Но он сказал правду. Мы подарили тебе свободу!
          Камик ошарашено посмотрел на коробку.
          - А нам? А наш подарок? - спросил он.
          - Ой не могу... А нам он подарил возможность его освободить!
          Лягушонок прыснул и повалился на дно коробки, громко хихикая и болтая в воздухе лапками.
          Камик хмыкнул и постучал себя пальцем по кусателю.
          - Ладно, - сказал он. - Пойдем смотреть хурулпаев.

          Хурулпаи собирались на курултай. Как и все кочевые племена, один раз в сезон они собирались в большую стаю, чтобы обсудить виды на урожай. Потом, утомленные дебатами, они переправлялись на другой берег реки, где обитали самки, и начинался гон. Беднягам и в голову не приходило бросить свои дурацкие дела и поселиться всем вместе. Более того, несчастные хурулпайские ромео, пытавшиеся перебраться через реку не ко времени, подвергались обструкции и остракизму. Такова сила традиций! И ничего тут не поделаешь.
          Но сегодняшний курултай был необычным. Великий Хроп мрачно оглядел с почетного насеста вождей кланов, Сурового Крякла, жилистого Шрупа, одноногого Хурбана и других.

          - Время! - произнес он - и все почтительно склонили головы, отдавая дань уважения этому священному понятию.
          - Время всё расставит по своим местам, - продолжал, выдержав паузу, Великий Хроп. - Вчера ночью мне приснился сон... - он задумчиво пожевал губами, глядя вдаль.
          - Во сне мне явился великий Трогл, и Он сказал: "Оставь надлежащее надлежащим и да не убоится надлежащий того, что надлежит". Вы помните эти слова из Писания, ч.3 гл.8 ст.114. Но все ли осознают их глубинный смысл? Все ли помнят, что Надлежащие - это мы, и всё надлежащее надлежит нам, причем "и да не убоявшись"? Ибо ныне мы - потомки первых Олицетворителей - пребываем в праздности и грехе! А прочие закоснели в сомнениях и самомнении! Конубу вытаптывают наши поля, таракабели кишат в наших гнездилищах, наглые свиблы при встрече показывают нам кукиш, а мальдибы ковыряют в носу! И я хочу спросить вас, и пусть мне ответят: кто из вас не видел, как мальдибы ковыряют в носу? Сделайте шаг вперед!
          Великий Хроп сделал паузу и окинул соплеменников гневным взором. "Какой болван из сделал эту дурацкую приписку про мальдибов в докладе?! Причём тут вообще мальдибы?! Они все хотят моего позора" - мрачно подумал Хроп.
          - Оглянитесь! - вновь загрохотал его могучий глас, - Молодёжь презрела заветы предков и предается плотским наслаждениям! Настало время сомнений! Перепутанное время взывает к нам! Мы должны совершить решительный оверхлюп!
          Хроп незаметно подмигнул двум юным хурулпайчикам, и те стремглав кинулись в ближайшее гнездилище, но вскоре вернулись с большим ящиком червивки и юркнули в толпу.
          - Тотальная кристаллизация помыслов и ортодокциализм - вот наше оружие, - вещал Великий Хроп, зорко наблюдая за раздачей.
          - Веди нас, Великий Хроп! - радостно заревела молодежь, увидев червивку. Старейшины и вожди из передних рядов недоумённо оборачивались, оппозиция притихла и многозначительно переглядывалась.
          - Братья мои! - растроганно взревел Хроп, - К вам, юные сердца, взывает старый Хроп! Будущее в настоящем! Фюртык Апокафишан!
          - Апокафишан! Апокафишан! - скандировали молодые хурулпаи, двигаясь к насесту. Началась давка. Оппозиция, приняв неизбежное за действительное, выстроилась в очередь. Великий Хроп раздавал благословление. И только вожди кланов хранили угрюмое молчание. Не этих речей они ждали от престарелого владыки. Молчали Суровый Крякл, жилистый Шруп и одноногий Хурбан. Молчали горбатый Бурон и кривоглазый Зариш.

          -Пойдём-ка отсюда, - решительно сказал Камик. - Не хватало ещё подраться с пьяными хурулпаями.
          Они сползли с большого плоского камня, на котором лежали.
          - Почему ты всё время избегаешь конфликтов? Ведь это же так интересно: драки, погони, приключения... Ты, наверное, очень скрытный. И совсем не похож на меня. Когда я была совсем маленькая...
          - ТЫ? - Камик сел на траву и смущенно захихикал.
          - Давай играть в прятки, - наконец предложил он.
          - Нет, в догонялки! - весело крикнула его спутница и поскакала к роще. Камику ничего не оставалось, как броситься в погоню.
          - Ляпа! - крикнул он, хлопая её по спине. И тут же порскнул в кусты и затаился.
          Под знойным летним небом стояла тишина. Камик довольно ухмылялся и корчил рожи - вы пробовали когда-нибудь искать маленького мальдиба в густой листве? - то-то же!
          - Эй, где ты? - услышал он совсем рядом мелодичный голос. Камик бесшумно прополз под корягой и осторожно раздвинул пучки травы. Некто, придерживая одной рукой шляпу, ползала на четвереньках среди кустов, заглядывая под широкие листья лопуха. Камик злорадно улыбнулся и стал подкрадываться ближе, собираясь шлепнуть её по мягкому месту, как вдруг она выпрямилась и встала, уперев руки в бока.
          - Так нечестно! - громко сказала она. - Мы не договаривались прятаться! - она замолчала, прислушиваясь к шелесту травы.
          - Мы играли в догонялки! - крикнула она и топнула ножкой. - Всё. Я больше не играю!
          Камик покорно вздохнул и поднялся с травы.
          - Но ведь я же... - начал он.
          - Ага! Вот ты где! - крикнула она, резко обернувшись, и вдруг прыгнула на него. Это был великолепный прыжок!
          Камик пустился наутек.

          Камик споткнулся и брякнулся на землю, и тут же на него обрушилась погоня. Две крепкие ладошки пребольно вцепились в загривок, а коленки уперлись в поясницу.
          - Ата-та! - закричала погоня. - Чур-чура, я нашла!
          Камик взвыл от боли и вероломства.
          - Ты же сказала, что не играешь! - зашипел он, пытаясь вырваться. Погоня уселась на него верхом и завернула ему левую руку.
          - Это была военная хитрость, - снисходительно пояснила она. - А ты, дурачок, на неё поддался! - и она завернула ему правую руку.
          Камик беспомощно застонал и попытался лягнуть её ногой.
          - Цок-цок, моя лошадка! Кушай сено и овес - я тебе его принес.
          - Так нечестно! - сказал Камик. - Никакая это не хитрость. Ты просто хлызда!
          - Кто - я хлызда?! - возмущенно спросила Некто.
          - Хлызда-хлызда! - радостно прокричал Камик.
          Его путы мгновенно ослабли и он услышал затихающий шелест шагов. Камик перевернулся на спину и увидел маленькую фигурку с гордо поднятой головой, удалявшуюся к лесу.
          - Постой! - закричал он, вскакивая на ноги. Но она все так же шла, не оглядываясь.
          - Подожди! - сказал он, подбегая к ней.
          Она остановилась, не оборачиваясь, всей своей фигурой выражая гордое презрние.
          - Я хотел сказать... - пролепетал Камик. - Всё это игра...
          - Это всё, что вы можете сказать в свое оправдание? - спросил суровый голос.
          - Ну да, то есть, нет... - сказал Камик, путаясь в словах.
          - Сударь, - прервал его всё тот же голос, - ваше поведение в высшей степени от-вра-ти-тель-но! И если вы ещё хоть один раз позволите себе...
          - О да! О да, конечно! - радостно сказал Камик Мальдиб, Рожденный В Листьях.

          Мальдибы редко дают обещания - да вы и сами это хорошо знаете. Такова их природа. Пока слово не произнесено, оно - узник того, кто собирался его сказать. Но произнесенное слово - тюремщик сказавшего. Из этой дилеммы есть выход, его знают мудрые, но они позабыли слова - и мы сидим, разделенные их цепями, одиноко нанизывая их тусклый жемчуг. Ведь это - ожерелье Будды.

          Они сидели в кафе на Риджент-стрит и медленно потягивали коктейль через соломинки. За окнами вечерело. Фонарщик расхаживал по парку, зажигая бесполезные еще фонарики. Певичка на эстраде хрипловатым альтом тянула грустную песню о юном Дикорбазе, убаюканном жестами трав на холме Бабочек.
          - Я часто думаю, - сказал Камик, - как странно могла сложиться эта история, если бы однажды утром я не побежал дразнить буралеев. Удивительное дело - уже много лет я пытаюсь подразнить их, чуть-чуть, совсем немножко, но ни разу мне это не удавалось. Всё время что-нибудь мешало. Ты знаешь, - оживляясь, продолжал он, - даже ни разу их не видел и не знаю, какие они, буралеи.
          - Вот уж ничего интересного! - фыркнула Некто. - Круглые, лохматые и бесхвостые. Толку от них никакого - только "бу" да "бу"...
          - И вот, вместо них я встретил тебя...

          Мимо грузно протопал кто-то, толкнув его плечом.

          Камик обернулся, но никого не увидел.
          - А я как раз собиралась уходить в лес, - сказала Некто, - и тут из кустов выпрыгивает кто-то, и шмыг за дерево! Интересно, думаю, ка...

          Снова кто-то прошествовал мимо, задев её локтем.

          - Ишь, расходились, - пробормотала она, озираясь по сторонам.
          - И всё-таки странно как-то, - задумчиво произнесла Некто после долгого молчания. - Мы такие разные во всём и вдруг сидим тут и болтаем, как старые друзья... Ох! - сказала она, потира плечо, - Опять!
          - Да кто это тут ходит! - возмущённо начал Камик, оглядываясь по сторонам.

          Это был всего лишь нирмитака - чудесносотворенный индивид, сотворенный лишь для того, чтобы быть сотворенным, бесцельно, бессодержательно - вот он и слонялся без дела, мешая и толкаясь, чтобы подтвердить факт своего существования. Ибо подтвердить его можно лишь вмешательством - это может показаться банальностью, но это так.

          - Безобразие! - повторил Камик, успокаиваясь. - Придумают тоже!
          - Мне всё время что-то мешает, - сказала Некто, теребя пальцем соломинку, - и я, кажется, поняла, что именно.
          Она погладила цветочек незабудки, подаренный Камиком. Он был воткнут в её шляпу и уже начал увядать. - Я до сих пор не знаю, как тебя зовут.
          - Да, - сказал Камик. - Нас не представили.

          Он мягко взял её за руку, и они вышли в сад. Небеса наливались багровым светом, лиловые и алые перья облаков мягко спускались к горизонту. Густели сумерки и было тихо-тихо. Камик подвёл свою спутницу к вековому древолисту и сказал:
          - Ну вот.
          Сердца их бились часто-часто.
          Она медленно сняла свою шляпу и бережно положила на траву. Камик с трудом стянул с головы надоевший кусатель и повернулся к ней.
          Некто слабо ахнула и с силой сдернула с себя вуаль.
          - Мальдиб, - простонала она. - Мальдиб. Мальдиб!
          Камик увидел огромный радужный воротник, сверкавший вокруг головы, и два ярко-оранжевых пронзительных глаза. Её лицо, холодное и прекрасное, как кристалл, было обращено к нему, и всё это смещалось, переливалось, искажалось и было так... ужасно, смертельно ужасно, что он не выдержал и закричал.
          - Так ты - мальдиб? - звонким голосом произнесла она и в воздухе пропели серебряные колокольцы.
          - А ты - Эскинда?! - потрясенно прошептал Камик.

          Они узнали друг друга. Они рванулись с места.

          Впереди бежал Камик, разинув рот и вопя благим матом, а за ним по пятам молчаливой радужной тенью неслась Эскинда, Пестрая Хищница Вековечного Леса. Её цепкие руки вытягивались вперед, жадно шевеля пальцами. Она готова была схватить и растерзать его, но Камик, чувствуя спиной её обжигающее дыхание, добавил прыти и стрелой пролетел по склону Крысиного Холма вверх, а потом - кубарем - вниз. Последние лучи Солнца зажгли алый огонек на его макушке, но он тут же погасил его, нырнув под своды низкорослого орешника, и запетлял меж стволов, путая следы.

          Тщетно искала его Эскинда, скрежеща зубами, продираясь сквозь колючий кустарник у склона холма. Если бы она умела летать, то, поднявшись к раскаленному небу, к полыхавшей вечерней заре, она, быть может, сумела бы увидеть, как далеко за оврагами и рощей каменных деревьев быстро скачет по вересковой пустоши маленькая черная фигурка - Камик Мальдиб, Рожденный В Листьях.