Голинский Валерий Викторович : другие произведения.

Хуже уже не будет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Хуже уже не будет

  
   Деньги вообще нужны всем. А когда деньги нужны такому подонку, как Сорока Вадим Симонович? Кто его остановит?
   И всё же, они нашли друг друга в толчее большого города, где могут разминуться ночь и день, а не то что два живых человека. Те двое, чей путь перечеркнул Сорока в погоне за деньгами. Хотя, Поповский тоже, тот ещё глист...
   Но не будем забегать вперёд.
  
   Поздно вечером Сергей заглянул в дискотеку. Он в тот день был свободен. Киоск, где Сергей работал через сутки, сегодня закрылся. Настроение было странное. Такая несанкционированная свобода пьянила запахом прибитой дождём пыли. Весь день Сергей бездельничал. Пообедал банкой вишнёвого компота. Есть почему-то не хотелось.
   Вечер он решил завершить дискотекой. Сердце сладко туманило предчувствие новых знакомств. Однако всё вышло иначе. Однако познакомился он с Поповским...
  
   Но по порядку. Сергея насторожило оживление у входа в клуб. Охранник, иронично улыбаясь, в пол оборота наблюдал за происходящим внутри. Зайдя в помещение, у стойки бара Сергей заметил виновника торжества. Это был относительно молодой ещё человек, со спутавшимися светлыми волосами, уже пьяный. Он материл кого-то с воодушевлением. Посетители, не скрывая ухмылок, с интересом наблюдали за ним. Ругальщик между тем заказал скотч и шаловливым движением бытового пьяницы влил его внутрь. Упруго рыгнув, он продолжил материться с новой силой. Голос его работал на каких-то особых частотах, позволяющих перекрывать гудящую музыку. Не теряя интереса, Сергей уселся с глупой улыбкой неподалёку от хама. Заказал пива и принялся за ним наблюдать. Тут оно случилось. Неожиданно и прицельно хам выделил взгляд Сергея. Голубые глаза его наполнились воодушевлением. Скользя вдоль стойки, парень переехал поближе к Сергею.
  -- Поповский, - представился он.
  -- Сергей.
  -- Что ты пьёшь? - качнул голову к бокалу Поповский.
  -- Пиво, - невозмутимо ответил Сергей. Чутьё подсказывало, что опасаться тут нечего.
  -- Сам вижу, что пиво. Напиток придурков. Давай, выпьем со мной водки?
  -- Да я вообще-то не пить сюда пришёл... - сделал попытку выкрутиться Сергей.
  -- Ты - не пить? - Поповский, недоумевая, уставился на него. - Расскажи это фельдшеру. Уж мне-то можно не баки не забивать. Бармен! Два скотча ещё!
   Сергею стало неловко. Он не любил, когда его так насильно приобщали. Да и Поповский при ближайшем рассмотрении не вызывал особых симпатий. Красное, подержанное круглое лицо. Мутные, но цепкие серо-голубые глазки. Весь прокурен и пропит, в несвежей рубашке. Волосы спутаны и не мыты по крайней мере неделю. При всём этом чувствовалось присутствие больших денег. Этот человек мог себе позволить опуститься. От него воняло табаком, но табаком хорошим. Одежда была нечистая, зато новая и дорогая. Судя по всему, Поповский находился на излёте длительного и форсированного запоя...
  -- Слышь, Серёга... Я дуньку не дую. Если мне человек нравится, я его не спрашиваю, нравлюсь ли я ему. Поэтому пей. Потом повод придумаем, - и Поповский щедро разлыбился.
   Поповский был прав. Сергей долго не ломался, потому что повод действительно был.
  -- Вообще-то я обычно гуляю в Гидропарке, - продолжал Поповский, - но на прошлой неделе меня там отпердолили ногами гопники. Много отрицательных эмоций... Надо отойти от них... Девятый скотч за одну эту ночь! - вдруг запел он.
  -- Обращайся ко мне по имени. Фамилия на сегодня уже отслужила свою службу. Юра меня зовут...
   Вдруг заверещал мобильный телефон. Юра Поповский выкопал его из куртки и с омерзением зашвырнул в угол танцплощадки. Аппаратик блеснул золотистым жучком и исчез под пюпитром диск-жокея. Никто ничего даже не заметил. Поповский с облегчением попытался откинуться на короткую спинку торчка, который служит сидением у стойки.
  -- Пошли отсюда, Серёга. Посидим, как люди.
   Вскоре они устроились в углу, на мягких креслах у столика.
  -- Юра, - вдруг спросил молчавший до этого Сергей, - а кого ты материл, когда я пришёл?
  -- Ну, бля, ты вспомнишь... - неожиданно помрачнел Поповский. - Есть дело одно. Обидели меня, Серёга. Кореша бывшие прямо посреди души насрали...
   Больше он ничего не сказал по этому поводу. Зато всё больше пьянел и расходился.
  -- А ты знаешь, - вопил Юра, - что Отелло не задушил Десдемону, а зарезал? Невежество ползёт унылой тенью...
  
   Когда Сергей вернулся, на минуту отпросившись справить нужду, Юра уже успел с кем-то сцепиться:
  -- Ты, пидор! - орал он трескучим голосом на весь клуб, - Ты кого здесь представляешь! Ботинок ты мне, а не браток. Я таких как ты на хер штабелями клал, и не падало!
   Жертвой его нападения был какой-то чудак студенческого типа, хорошо одетый и в модных очках. Он порывался двинуть Юре в глаз, но его надёжно держали друзья. Что он отвечал, разобрать было невозможно. Видно было только, что лицо искажалось и губы шевелились.
  -- Ну и что, юрист-хуерист, - крыл его Поповский, - я тоже законы знаю. Об меня не одна такая как ты паскуда хрен обломала. - и вдруг, совсем другим, дрогнувшим голосом: - Тебе никто не даёт права приставать к девушкам!
   "Ого," - подумал Сергей, вытирая о штанины мокрые руки, - "Рыцарь печального образа...". Краем глаза он успел заметить, как какой-то парень, обнимая, уводил плачущую девочку.
  -- Вступился за честь, - Юра объяснял своё поведение охранникам, когда Сергей уже приблизился к месту действия.
   Студента увели друзья. Теперь охрана терпеливо, но настойчиво предлагала Поповскому покинуть помещение. На удивление, он быстро согласился. Не забыв прихватить с собой Сергея, он вышел за порог.
  
  -- Воздух свободы! - вскинул руки Юра и направился к светлому автомобилю.
   "Неужели, его?" - не поверил своим глазам Сергей, когда они приблизились к старому отечественному джипу "Луаз". Поповский поймал взгляд:
  -- Менты заели. Долго мучился с иномарками, пока не понял - ларчик открывается просто. Покупайте отечественное! Сначала думал взять "Славуту", но сам себе отсоветовал. Это не оригинально. А тут эта штучка подвернулась. Не поверишь - я счастлив! Менты меня в упор не видят! А что касается практичности - сплошное железо. Проходимость - тут я вообще вне конкуренции. Сколько корешам "Паджер" и "Крузаков" в дерьме утопил...
   Они забрались в бежевый вездеходик. Затарахтев и загремев железом, машина, подскакивая и трясясь, покатилась в сторону центра.
   Юра гордо восседал за рулём, как сельский житель. Своим нонконформизмом он вызвал у Сергея подобие симпатии. Они катились по бульвару Шевченко, мимо Владимирского собора и станции метро "Университет". Пронеслись по залитому золотыми огнями Крещатику. Затряслись по брусчатке Владимирского Спуска, под сводами молодых листьев.
  -- Куда мы едем? - решил спросить Сергей, когда они проплывали по Набережному шоссе.
   Юра неохотно отвлёкся и заявил с пафосом:
  -- Люблю я родной город...
   Он был очень пьян. На той стадии, когда наступает иллюзия адекватного поведения. Сергей немного напряжённо ждал развития событий. А закончилось всё мирно. Объехав дозором свои "любимые места", Поповский предложил Сергею на сегодня расстаться и отвезти его домой. Они договорились созвониться на следующий день...
  
   Дома ждала кровать. В тесной комнате коммунальной квартиры, в старом доме на Печерске. Вообще-то раньше Сергей жил с родителями в своей квартире. Потом отец умер, и они эту квартиру потеряли. Мать уехала в село к родне. А Сергей остался в городе. В старой их квартире поселился другой человек, Вадим Сорока.
   Сорока был ещё не слишком стар, но уже очень лыс. Ходил с обширной, грибной лысиной. Зеленоватый пух по сторонам он подбривал машинкой и обильно парфюмировал. Он культивировал свою лысину, как иные культивируют шевелюру. Крепкая, короткая фигура Сороки была всегда обтянута плотной майкой, какие носят американские люмпены. Цвет маек варьировался в пределах синих - красных оттенков. Остальные цвета Вадим не признавал, так как был дальтоником.
   Вадим Сорока писал стихи, публиковал статьи в газетах. Писал он по-русски и по-украински одинаково грамотно, скучно и пафосно. Это касалось стихов. Статьи же его и очерки отличались крикливой скандальностью, нарочитой безграмотностью и брехливостью. Потому что ни писателем, ни поэтом, ни даже журналистом Сорока не был. Он был издателем. А писать он начал, поначитавшись всяческой издаваемой им литературы.
   Сорока был самодуром. Это присуще многим выросшим в городе селянам, лишившимся своих корней. Сорока не понимал город, не любил и село. Он был совершенно равнодушен как к архитектуре, так и к природе. Отдыхать ездил в Прибалтику, потому что любил порядок. С распадом СССР переключился на Испанию. Когда денег стало много, стал посещать Австрию. Там ему нравилось больше всего. Вадим любил всё добротное, бундючное, бесчеловечное. Пригнал себе оттуда суровый "Фольксваген-Пассат" третьего поколения. Немцев он при этом в душе ненавидел, так как ненавидел вообще всех людей. Но позволить себе отзываться о них с пренебрежением, как о своих, он не мог. Потому, что уважал. И втайне сожалел, что Гитлер не победил...
   Путешествовал Вадим Сорока исключительно поездом. Летать боялся, как любой суеверный дикарь. А в поезде никогда не было скучно. Всегда находились попутчики его толка. Во Львове однажды подсел сам Богдан Прошмандовский, знаменитый патриот, религиозный деятель, редактор собственной газеты. Ехал в Германию по приглашению местной украинской общины. Написал по возвращению (они опять ехали в одном вагоне, надо же, как повезло!) восторженную статью. О том, как хорошо живётся украинцам в Германии. Про Канаду он уже исписал целый типографский рулон.
   Сорока на радостях посодействовал распространению газетки пана Прошмандовского в столице. Срамной листок продавали на каждом углу. Пока распространителям не начал кто-то консеквентно ломать рёбра. А издателя высмеяли по телевизору, обыграв его фамилию поговорками типа "Сорока докаркалась" и "...что Сорока на хвосте принесла". А кто-то вообще написал фельетон, назвав персонажа Вадим Срака. Этот самый Срака был выведен как националист, шпион, лазутчик американского капитала, который хочет продать Украину жидам. Круг замкнулся. После этого пришлось не только прекратить издание газеты в столице, но и порвать все контакты с редактором. Кроме того, а это было уже совершенно излишне, Вадим накатал о Прошмандовском паскудную статью, где обозвал его запроданцем и провокатором Москвы, желающим поссорить украинцев. Бывшие друзья стали закоренелыми врагами. Стоило одному из них выступить с публичным заявлением, другой, не теряя времени, принимался всеми ему доступными способами клеймить и разоблачать оппонента...
  
   Тем временем...
   Вернувшись домой, Сергей сел у окна и закурил. Спать не очень хотелось. За грязной занавеской, за чёрным холодным стеклом застыла поздняя ночь. В окне отражалась случайная обстановка комнаты. Жёлтый, рассохшийся кухонный столик справа у стены. За ним тёмный шкаф. Дверь, заклеенная плакатами и фотографиями. Слева от двери - вешалка для вещей. У торцевой стены привалился складной диван-кровать с лакированными ручками. Убывающие следы советского шика семидесятых годов. Тумбочка с телевизором. Стол. Кресло. Окно, снова ночное окно. Широкий подоконник, на котором облупилась от зимней сырости многослойная краска. Отпечатки газет на ней. Деревянные наличники, перекосившаяся форточка. Пыльная батарея глубоко под подоконником. На полу тёмный коврик. Высокий, желтый от времени потолок. С трещинками и вечной паутиной. Последняя остановка, вечная-конечная.
   Покурив, Сергей прикрыл форточку. Стало по-утреннему зябко. Он прилёг на диван и задремал. В полудрёме думал о новом знакомом.
  
   Ни свет ни заря он, Поповский, позвонил. Разбудил Сергея, не дал даже чаю попить. Обещал завтрак в кафе и серьёзную беседу. Сергей повиновался и через полчаса они уже сидели под зонтами с чашечками кофе и пирожными.
   Оказалось, Юра Поповский работал раньше с Сорокой. Они курировали какой-то многообещающий проект. Зачинщиком был Сорока. Нашёл Поповского, выкопал его где-то из недр Станции Юных Техников. Юра уже тогда успешно крутился и был далеко не из последних портачей в шоу-бизнесе. Чем они с Сорокой занялись, Юра не сообщил. Объяснил, что в оборот были взяты огромные бабищи. Сорока уже заведомо решил всех напарить. Для этого с самого начала принялся плести сложную паутину.
   В результате интриг, в которых Юра ещё толком не разобрался, от дела были отстранены "самые честные и серьёзные предприниматели". Юру же самого Сорока поссорил с подругой, "без пяти женой", опорочил на всю тусовку и отдал под суд за свои же грехи. С горем пополам отвертевшись от уголовной ответственности, Поповский залёг на дно. Воевать с бессовестной тварью не было никакой возможности. Паутина плелась качественно и добротно. И теперь Юрий Поповский висел в ней и раскачивался на ниточке. Только одного ему удалось добиться. Сорока более не пил из него кровь. Для Сороки Поповский опустился, упал на дно, перестал существовать.
  
   В общем, Юра расписал мрачную картину. Именно его, Сороку, так неистово материл он вчера в баре. Сергей хорошо помнил этого лысого упыря. Как ни как, прежде они были соседями. Вадим Симонович умиротворённо жил своей нехитрой жизнью за стенкой. С ним не дружили, но хорошо ладили. У него тогда ещё была жена и двое детей. Время шло. Наступили девяностые, когда в семье стало особенно плохо с деньгами. Отец и мать разрывались, но выровнять бюджет всё же не могли.
  
   Как раз тогда к отцу возле мусоропровода пристал Сорока. Раньше он только мило раскланивался и спешил скрыться за двойной дверью. Теперь же предложил "Парламент". Покурили на вонюченьком сквознячке.
   Потом отец вернулся, очень помрачневший. Выяснилось следующее. Сорока уже прикупил соседнюю, однокомнатную квартиру. Сломав стену, присоединил к своей. Но обе квартиры, срощенные вместе, выходили окнами на одну сторону. Это было непрактично и не эстетично. Летом отсутствовал ток воздуха. А само логово получилось длинным, как пещера. Жилые помещения располагались однообразно, как в казематах. Вадим Симонович тогда ещё не мог себе позволить купить настоящие богатые апартаменты. Вот и изворачивался, как умел. Уж очень ему хотелось презентабельную, по чину, опочивальню. И поэтому самодур нацелился на торцевую, граничащую с ним двухкомнатную. Она выходила окнами аж на три стороны! Кухней на тихую улицу, параллельно сорокиным витринам. Здесь у них даже балкон был общий. Только разгороженный бетонной плитой. Гостиная же смотрела в торец, в самое чудное место вокруг дома, в палисадник с плодовыми деревьями. Спальня же оборачивалась во двор. Сорока мечтал снести там все перегородки и соорудить одну большую залу. Из неё же вход-выход в парадное. Как в американском кино. (Провинциальный дурак не знал ещё тогда, что квартиры киногероев сооружены в студиях, они не настоящие. Потому и такие огромные - чтобы аппаратура помещалась).
   И начинающий миллионер предложил деньги. Небольшие деньги - но напористо. Он уже приучился решать вопросы нахрапом. Иначе, мол, не выживешь. Так размышлял Сорока, прогуливаясь по бесконечному коридору своей квартиры. Если с каждым, понимаешь, церемониться, то на голову вылезут. Сорока мерил шагами ковровую дорожку и чувствовал себя, как командированный в гостинице. Этот туннель ему осточертел. К тому же, санузлы располагались не в противоположных концах пещеры, а в одном. Самом удалённом от спальни.
   Сорока, однажды ночью в очередной раз не добежав до туалета (у него был слабый пузырь, а спал он крепко), решился. Дал соседу срок в одну неделю на размышления. Намекнув при этом, что если он не согласиться на установленную цену, то Вадим Симонович сам всё устроит. Так и заявил тогда, покуривая "Парламент" у мусоропровода. Даже эксперта пригласил, который оценил квартиру ещё ниже предложенной Сорокой стоимости. Мямлил что-то про асбошифер и удалённость от метро. А ещё ехидно заметил, что в квартире никудышняя сантехника. И ремонта давно не было. Сорока торчал в дверях и самодовольно ухмылялся. Мол, а вы что думали, я вам ещё по-соседски, по-божески удружил. На что отец рассвирепел и выгнал обоих, и соседа, и эксперта, не слушая протестов и угроз. Потом бегал куда-то, с бумажками. Звонил по телефону униженным голосом. Жаловался в какие-то инстанции. Спал с лица, сник и перестал за собой следить. Мать тоже переживала. Но на всякий случай начала тайком упаковывать ценные вещи.
  
   И вот в назначенный срок в их квартиру вошли грузчики, нанятые соседом и участковый с какими-то липовыми бумагами. В один день всё погрузили как ни попадя и увезли к знакомым. Благо, те согласились.
   Грузчики разгружать не стали. Свалили всё во дворе. Пришлось Сергею с отцом всё самим сторожить и таскать наверх. Что из мебели не поместилось, за бесценок купили новые соседи. К ночи у отца случилось что-то с сердцем, его забрала скорая. На следующий день его не стало.
   Сорока всё-таки дал обещанные деньги. Ещё надбавил на похороны. Всплакнул натурально. Видно было, что всё-таки неприятно ему, изнасиловал он свою натуру в погоне за наживой. Сам не ожидал такого конца. В церковь сходил, свечку поставил. Полегчало уже в троллейбусе на обратном пути.
   Мать уехала в село к родственникам. Сын на сорокины деньги купил комнату в коммуналке. Попалась удачная, утихомирившаяся квартира. Жильцов было мало - в среднем по одному на комнату. Кто поумирал, кто улучшился в квартирном плане. Остался тихий алкоголик, два студента и чета заскорузлых коммерсантов из Коростеня. Пожилые деляги, со старых времён, они так и не поднялись в новые, а застряли на уровне продвинутых и ещё бойких пенсионеров. У Володи была старая "Волга-универсал". Они часто уезжали куда-то к себе, чем-то торговали. У них там осталась трёхкомнатная кооперативная квартира - остатки прежней роскоши.
   Две комнаты в коммуналке оставались пустовать. Это были самые неприглядные помещения - оба выходили окнами в замусоренный простенок. Одна комната называлась "коморкой папы Карло", так как находилась частично под лестницей. В ней был низкий потолочек и окна на уровне колен. По-тихому от хозяев - какой-то недвижимой биржи - в ней устраивали пьянки и оставляли ночевать гостей. Там оставался старинный, мохнатый диван и круглый столик на слоновьих ножках.
   Вторую комнату занимал когда-то сумасшедший старик. Загадил он её и захламил до невозможности. Слой уплотнённого мусора на полу доходил почти до колен. Когда дед умер, туда забрались воры и подожгли барахло и хлам. Видимо, с досады. Предприимчивый пенсионер Володя залил всю эту дрянь пеной из общественного огнетушителя. С тех пор в комнату никто не заходил, селиться там никто не хотел. Похоже, что домоуправление намеренно решило забыть об этой жилплощади. Чтобы не воняло, соседи общими усилиями замуровали дверь и залили швы монтажной пеной. Рассказывают, что там так и остался лежать мёртвый старик. И что он, якобы, не сам умер, а его живьём сожгли воры. Житейские страсти...
   Сергей не случайно выбрал эту квартиру. В его возможностях было приобрести себе приличную однокомнатную где-нибудь на выселках. Где между домов гуляют песчаные бури, высушивая чахлые деревца. Сергей предпочёл остаться в центре событий. Так и жил себе потихоньку, не думая о тяжеловесных глобальных перспективах.
   Вчера его попёрли с работы. А сегодня он уже корешался с безумным Поповским. Отверженный бизнесмен тоже нуждался в ком-то, кто мог бы составить ему компанию в минуты падения и краха. Это никак не могла быть женщина. Люди хвацкого толка знают совсем других дам. Такие дамы в беде не помощь. По чуткости они превосходят корабельных крыс. В отличии от них они сбегают ещё задолго до того, как корабль начинает тонуть. Вся эта пухлая эстетика продвинутого интеллигента обрушилась на голову Сергея из уст самого пострадавшего. Величайшее по цинизму прозрение делового человека.
   Сидя к вечеру на хате у Серёги, оба новых приятеля совместными усилиями добрались до первопричины мирового злодейства. Им оказался многократно и разнообразно проклинаемый Вадим Симонович Сорока. Закусывая балыками, друзья порешили во что бы то ни стало покончить с этим чудищем. Избавить мир от его подлючих происков. Радиола наполняла комнату отчаянной музыкой. Она не переставала вращаться в глазах против часовой стрелки. Окно было распахнуто в тёплую, открытую для всяческих авантюр, ночь.
   Сначала Юра раскрыл свой план мести. Он оказался настолько примитивным, что после глубокомысленных эстетских тирад казался плоскодонной халтурой. Сергей даже на мгновение усомнился в искренности товарища. Юра просто предложил "заказать" недруга. Пока были на это деньги... Сергей поскучнел и налил по новой, расплёскивая толстые спиртовые капли. "Снайперы" искусно выли об одиночестве.
  -- Да ты чего! - наконец бросил Серёга в пьяные, выжидающие зеньки Поповского. - Мы сами его... Кх-хх!
   Он показал джигитский жест и Юра вдруг ощутил кишечником, что парень не шутит. Тёмные глаза были не из тех, которые поутру в мучительном похмелье отрекаются от своих вчерашних, хмельных убеждений, так лихо декларированных накануне. Глаза пьяно покачивались в Юрином воображении даже тогда, когда он нависал непослушным корпусом над ускользающим унитазом. Вдруг, в туалете, наедине с самим собой, к Юрию пришло мужество. "А в конце концов," - махнул он, "- Жизнь - она одна. Хуже уже не будет".
   На ковре, под душераздирающую музыку было обмыта клятва на чужой крови.
  
   Утро.
   Утром всё не так. Утром нас покидает воодушевление. Нам хочется принять ванну, а не переделывать мир. Хочется сидеть на тёплом толчке с увлекательной книгой, напечатанной на физиологической, похожей на туалетную, бумаге. Юре не было стыдно за вчерашнее. И тем более, не смешно. Но убивать Сороку собственными руками уже не тянуло. Не говоря уже о том, чтобы заказывать...
   Наскоро умывшись и восстановив закуску, подельники наконец посмотрели друг другу в глаза. Катализатором послужила опохмельная стопка.
  -- Знаешь, Серж... Я вообще-то не очень... Подумал я и решил...
  -- Это ты на счёт Сороки? - осведомился Сергей. - Струсил?
  -- Перестань. При чём здесь струсил? Давай вот как - кончать с ним не будем. - Юра предупредил возражения, - Физически, разумеется.
  -- Ну ты даёшь, Поповский. - Серёга хрустнул огурцом. - Это уже не важно, как мы его устраним. Никто убивать его и не собирается. Лично я - нет.
  -- Тогда что же?
  -- Пусть сам себя... Мы его доконаем. Как-нибудь. Сколько в нашем распоряжении свободного капитала? Как ты собираешься финансировать мероприятие?
   На что Юрий заверил, что бабок пока в наличии имеется достаточно, назвал сколько. Серёга икнул, услышав такую сумму в действии. Теперь нужна была легализация. "Отмазка", как выразился Юрик. Последовало зарегистрировать липовую фирму. Начальником сделать Серёжу. Приодеть, постричь по моде, разумеется. Теневым боссом останется Поповский. Он совсем уйдёт в подполье, чтобы о нём подзабыли. Башлять будет исправно. Запас большой. Предполагалось втянуть Сороку в воронку какого-нибудь чудовищного проекта. Да так, чтобы он просадил там все бабки. Какого проекта, на этот счёт ушлый Юрик имел уже свои соображения. Ему нужен был только железно заинтересованный человек. Лично обиженный олигархом. Такой, которому нечего терять. Этого он, разумеется, Сергею не сказал. Но оба понимали свою роль в этом мероприятии. "Пока этот засранец жив и у дел, мне не подняться" - заявил Поповский. "Я удивляюсь, что он меня до сих пор не прикончил" - продолжал Юра, засадив очередной стопарь.
   Закуска вышла, и Сергею пришлось бегать за нею в магазин. В коридоре он наткнулся на Володю, тянущего спекулянтскую, бегемотную сумку. Волосы на голове старика сбились, жидкие кудельки потемнели и прилипли к залысинам. Он так беспомощно пыхтел, что Сергей сам вызвался помочь соседу дотащить груз до берлоги.
  -- Ого! Вы что там, трупы возите? - в шутку спросил он Володю.
   Общительный Володя почему-то вдруг испуганно скосил дюралевые глаза и ловко скрылся в своей норе. Сергей пожал плечами и сбежал по гулкой лестнице. В магазине он увидел себя в зеркало и перестал удивляться.
  
   Запой продолжался три дня. На четвёртый день в комнате обнаружился человек с дворницкими ногами и какая-то девка с поношенной грудью. Юры при этом почему-то нигде не было. Разогнав случайных собутыльников, Сергей с трескучей мигренью на пару отправился по квартире на поиски товарища. В запасной комнате никого не нашлось. "Володи" были снова в отъезде. Алкоголик не открывал - у него была своя тусовка. Студенты побожились, что никакого Юры у них не было.
   В голове рвалась картечь, поэтому Сергей временно приостановил поиски и пополз принимать ванну...
  
   Прошла неделя. Сергей искал новую работу. Происшествие с Юриком казалось теперь сюжетом неформального кино. Однажды вечером он вернулся с собеседования, тихий и злой, как неразорвавшаяся вовремя бомба. В полутьме парадного, проходя мимо почтового ящика, он заметил торчащий конверт, свёрнутый трубкой.
   При слабом свете проверил адрес и имя получателя - всё совпадало. В комнате распечатал шикарный пакет. Там находилось письмо и пачка каких-то договоров. Сев на подоконник, волнуясь и нервничая, Сергей принялся изучать содержимое письма.
   Его приглашало на собеседование швейцарское издательство "Koenen und Pabst". Предлагался пост руководителя филиала в столице Украины. Глиняными руками Сергей вынул сигарету и напряжённо задумался. За стеной мирно играло радио. Передавали фортепианный концерт.
   Сергей встал и прошёлся по комнате. Остальные бумаги были готовыми, оформленными контрактами, где не хватало лишь его подписи. В голове медленно и осторожно ползли нехорошие предчувствия. Дым сигареты в такт им выползал в форточку, оставляя серно-жёлтый налёт на стёклах. Зазвонил телефон. Сергей постоял в беспокойном раздумье. Потом всё-таки снял трубку:
  -- Серёга?! Узнаёшь?
  -- Юра? - удивился Сергей и сразу почти всё понял.
  -- Он самый, Поповский. Я за тобой заеду через полчаса.
  -- Хорошо...
   Трубка загудела. Значит, авантюра всё-таки началась? Сергей бешено зашагал по комнате, соображая, что надо с собой взять и всё ли с ним в порядке. Он с утра ничего не ел и очень проголодался. Оставалась надежда, что Юра вспомнит о жратве и куда-нибудь пригласит поесть.
   В тот момент, когда Сергей разглядывал своё лицо в ванной, раздался тройной напористый звонок. Минуту спустя по квартире пронёсcя Юра. Лицо его заросло пегой бородой, волосы развевались под сквозняком. Глаза блуждали, но только со стороны - встречаясь с твоим, взгляд становился пристальным и чистым. Пахнуло дорогим табаком.
  -- Так. Дай-ка бумаги глянуть. Всё ли в порядке, ничего ли не напутано. В общем, ты понял. На Горького уже снят шикарный офис. В Швейцарии зарегистрирован почтовый ящик этого "Пабста". Куча денег уже ушла. Не дай Боже всё это накроется...
  -- Юрик...
  -- А? Так. Поехали пожрём. Посмотришь потом твой рабочий кабинет. А потом, - и Юрик подмигнул, - потом дадим по банке!
  -- Дадим. Поехали.
   На улице ждало такси. Подельники загрузились в него и рванули в ближайшую закусочную. Наскоро поев пельменей, Юра отдал бумаги Сергею и проинструктировал того на счёт дальнейших действий. До офиса будущий начальник пусть добирается сам. Никто не должен теперь видеть Поповского вблизи нового бизнеса. Встретятся они в шесть на метро "Толстого"...
   Сергей на войлочных ногах подступил к офису. Половину цоколя развесистого сталинского дома занимала стена из синеватого зеркального стекла. Сергей втиснулся в вертящуюся дверь, которая с приглушенным шорохом провернулась и впустила его в обширный холл, застеленный кокосовым ворсом. По всему холлу были расставлены плексигласовые подставки, на которых красовались сочные обложки каких-то проспектов и альбомов. В глубине амфитеатром располагались низкие кресла с ручками из хромированных трубок и сиденьями из чёрного кожзаменителя. Над ними, на кремовой стене висели абстрактные картины.
   Ажурная металлическая лестница вела на второй этаж - подобие галереи, тянувшейся вдоль противоположной витринам стены. На галерее офис заканчивался. По обе стороны от площадки стояли лёгкие ширмы, за которыми наблюдались угловые столы с техникой по последнему слову моды. Стола было всего три. Прямо напротив лестницы, в нише заседала рыжая, молодая секретарша. Она вопросительно посмотрела на робеющего Сергея. Он поздоровался и положил ей перед носом контракт. Секретарша тут же вскочила, засуетилась, представилась Катей и пригласила гостя за правую от входа ширму.
   Там, за длинным письменным столом возвышался огромный, башенный череп иностранца. Сергея подвели к нему. Он встал во весь свой фантастический рост и представился "Кёнен". "Так это и есть тот мифический швейцарский Коенен?" - подумал Сергей. "А где же его коллега Пабст?". Сергей пожал огромную, вялую и тёплую ладонь Кёнена и с напряжённым вниманием стал прислушиваться к полившейся из него речи. Слава Богу, секретарша благоговейным голосом принялась переводить, запинаясь и заглядывая в глаза сразу обоим начальникам.
  -- Господин Кёнен говорит, что он получил о вас самые лестные рекомендации, и поэтому без проволочек предлагает подписать контракт и передать все дела по ведению дела в ваши руки. С завтрашнего дня вы можете приступать к работе. Господин Кёнен предлагает вам для этого подобающе одеться и передать мне все документы, необходимые для приёма на работу.
   Обе стороны - одеревенелый Сергей и громадный лысый швейцарец подмахнули бумаги, после чего Кёнен торопливо распрощался и углубился в заманчивый экран компьютера. Долго ещё возвышался над столом его башенный череп, поросший кое-где толстым и редким чёрным волосом. И никто не видел, что швейцарский директор и совладелец международного агентства сосредоточенно разглядывает детскую порнографию в анонимном, офисном интернете.
   Пройдясь за секретаршей, Сергей выяснил, что именно следует ему принести завтра с собой, а так же, в котором часу начинается рабочий день и когда заканчивается. Секретарша старательно ответила на все его вопросы и сказала как бы невзначай и неофициально:
  -- Повезло же вам. Наверное, хорошие друзья у вас есть в этих кругах?
  -- На счёт друзей промолчу. А вот кому тут повезло, а кому - нет, мы ещё увидим впоследствии.
   Бросив эту загадочную фразу, новоиспечённый начальник исчез в офисном туалете на целых полчаса. Затем он покинул лысого гиганта и красавицу Катерину в их стеклянном дворце, и, так как времени оставалось ещё много, пошёл прогуляться до станции Толстого пешком.
   Больше всего Сергея смутил даже не стеклянный офис, не красавица секретарша, а этот чудовищный швейцарец. Он придавал делу такую добропорядочную правдоподобность, что Сергея начали пугать свалившиеся на него обязанности. Почему-то теперь он был уверен, что ему придётся на самом деле изображать представителя швейцарского агентства. Он гулял, незаметно ускоряя шаг и мало что видя вокруг себя. Предстоящая встреча с зачинщиком всей этой бодяги - Юриком - вселяла надежду на ясность. Ему не терпелось увидеться со своим тайным боссом.
   Денег, несмотря на солидную должность, у Серёги всё ещё не было. Он шёл мимо магазинов, поглядывая на почтенные костюмы и на их цены. До метро "Площадь Льва Толстого" Сергей доплёлся в состоянии полной растерянности. Его начинал пугать масштаб всей этой туфты.
   Прямо у входа под землю встретил его пышущий гордостью и сияющий вдохновением Юрик. Его небритое лицо излучало немыслимую доброжелательность и удовлетворение успехом.
  -- Ну что, пан начальник? - налетел он на Сергея, - Чего квашню давишь? Видал размах?! А, крутую Юрец-огурец кашку заварил?
  -- Всё шикарно, Юрик. Вот только ты мне скажи - что я-то могу делать в такой конторе? Какой из меня издатель, к едрене-фене? Это ж даже секретарша просекла! А швейцарец тот, так вообще - в первый же рабочий день меня выкинет!
  -- Спокуха. Ты с кем дело имеешь? С Поповским? - Юра обнял Серёжу за плечи и поволок в какой-то балаган. - Поповский знает, что делает. А если не знает что, то всё равно делает правильно. Потому, что Поповского никогда чутьё не подводит.
  -- А как же Кёнен? - колеблющемся голосом спросил Сергей.
  -- Тебя Кёнен смущает?! Так знай же, что этот бездельник мне обошёлся в пятнадцать штук уёв, плюс ещё вся башля на формальности, на то, чтобы он оформил в Цюрихе фирмовый ящик и на проживание этого мудака в гостинице "Русь". Он форменный маньяк и извращенец. Я его в интернете выловил. Такой за деньги душу родную продаст.
  -- Так значит он - подставной? - обрадовался Сергей.
  -- Ну конечно, жопа ты на колёсиках! А что ты думал? Где я возьму тебе настоящего немецкого дядю с лысиной? Сорока наш кончает на немцев. Просто держись от этого пидараса на дистанции. В смысле - никаких совместных раутов.
  -- А Пабст?
  -- Что?
  -- Ну, Пабст, "Кёнен унд Пабст".
  -- А-а, Пабст? Никакого Пабста нету. Это для красоты. Но если понадобится, мы и Пабста состряпаем. А Катька - она на самом деле секретарша, настоящая. Она думает, что на престижную работу устроилась. Поэтому с ней - полная секретность, то есть - не трынди лишнего. Понял? Ну что, а теперь - в добрый путь?
   Мгновение спустя вдохновенный образ Юрика уже торчал у барной стойки и трескучим, как флюгер, голосом делал заказы.
  
   Дома оказался Сергей в два часа ночи. Привез его Поповский на такси, так как его машина примелькалась в определённых кругах и не очень желательно было лишний раз бросаться в глаза. Сергей был почти спокоен. Делать ничего не надо было. Лишь проводить приятное время с симпатичной секретаршей и компьютером. Правда, швейцарский маньяк теперь уже заочно действовал на нервы. Но это уже совсем мелочи...
   Спал Сергей так хорошо, как давно уже не спал. Снилось ему что-то такое волшебное и невероятное, что долгое время после пробуждения он чувствовал себя во власти этого чудесного сна. Соседи казались ему добрыми и милыми, отражение в зеркале радовало отсутствием тёмных обводов под глазами. На кухне жарили яичницу. В высокие грязные окна светило солнце. Паутина сверкала, как горный хрусталь. Жизнь блистательно повернулась, хотя и на весьма неопределённое время.
   Сергей тщательно вычистил зубы, так, как это делает хорошо выспавшийся человек. Не торопясь, заварил чаю, не спеша выпил его с сахаром, как это делает добрый советский пенсионер. Помахал руками и ногами, чтобы немного размяться, и тут же услышал тройной звонок в дверь. Внутри тут же всё как-то опустилось; и паутина в далёкой кухне померкла. Косые лучи утреннего солнца покинули кирпичный простенок. Постояв секунду, Сергей заметался по комнате. Сначала он осторожно выглянул в окно, ничего подозрительного там не обнаружил. Потом подскочил к двери, стал в угол и спросил, кто там. Из-под слоя ваты и осыпавшегося дерматина послышался вежливый голос перевоспитанного хама:
  -- Я до Сергея Сергеича.
  -- Представьтесь, пожалуйста, - ответил Сергей
  -- Сергей Сергеич? Я до вас. Водитель с фирмы я. Ерёменко зовут.
   Сергей на мгновение задумался. Отодвинул защёлку:
  -- Заходите.
   Сам держался в углу, за дверью. Несмелой поступью задвинулась широкая, толстая спина в сером пиджаке. Похожая на пень шея поворачивалась в поисках хозяина. Сергей ловко вывернулся и возник у левого плеча здоровяка.
  -- Здесь я. Будем знакомы, - и пожал тяжёлую тёплую лапу. - Подождите минутку, я сейчас оденусь...
  -- Не надо... - мягким жестом остановил его водитель, затем снял с правой руки что-то длинное в полиэтилене. - Вот это наденьте.
   Сергей подхватил ускользающую пачку, не удивляясь исчез в комнате. Там из шуршащего чехла да на свет божий вытек великолепный шёлковый костюм цвета клубники, сбитой со сливками. Развернувшись, он изошёл серебристо-антрацитовой рубашкой, тоже из натурального шёлка. "Это вам не яйца чесать..." - подумал Сергей словами Юрика и облачился в невесомый, как облако, наряд.
   Водитель Ерёменко встретил его улыбкой серых глаз. В них зарождалось неподдельная холуйская преданность.
  
   Начальник и его шофёр спустились во двор, где их ждал зеленоватый "Ровер". Юрик основательно поработал над стилем. Ни тебе пошлых "меринов", ни хамских "бумеров", ни провинциальных джипов. Сергей чувствовал себя, как кролик в роли удава. Он залез на холодное кожаное сидение и притих. Запах дорогого автомобиля подавлял все остальные чувства. Особенно напрягали хромированные пепельницы. Машина пухло и беззвучно поползла в подворотню. От мусорки шарахнулись голуби. Сергей чуть не поймал себя на глупости. Он уже было открыл рот, чтобы спросить водителя, можно ли закурить. Сначала вспомнил, что сигареты забыл в куртке, потом уже сообразил, что он сам здесь босс и порядки устанавливает тоже он.
  -- Ерёменко, - вдруг скомандовал он, - А зовут-то тебя как?
  -- Николай, - сальная шея с трудом повернулась и скорчила улыбку.
  -- Коля, - неторопливо начал Сергей, вытягивая шею, - у меня к тебе дело. Сигареты вот кончились...
  -- Так Серей Сереич, мы это мигом, - оживился Коля, - что курим?
   Выслушав заказ, Николай бросил лимузин на ближайший киоск, лихо сбавив ход у самого окошка. Через полминуты начальник уже пускал дым, не забыв угостить подчинённого. "Надо входить в роль," - думал между тем босс и добавил:
  -- Слушай, Николай, я тебе за курево вечером верну, у меня сейчас мелочи нет.
  -- Об чём базар, шеф, - зашевелил ушами Коля, - забыли и замяли!
  
   Вскоре они прибыли к месту работы. Сергей договорился с Колей о режиме поездок, взял номер его мобильного и отпустил того кататься. Радостный Коля тут же укатил в центр.
   А Сергей вошёл в свои хоромы. Надо сказать, что за время сидения на розовой коже "Ровера" воздушные брюки плотно припотели к заднице и поправить их публично не было никакой возможности. Осадив пониже полы пиджака, Сергей поднялся на галерею и предстал пред кари очи секретарши:
  -- Доброе утро, Сергей Сергеич!
  -- Здравствуй, Катя. А где шеф?
  -- Он как всегда несколько запаздывает, - пропела секретарша озорным голоском, - Но вы проходите, я всё приготовила на вашем столе...
   Сергей полубоком прошёл в свой угол и скрылся за ширмой. Там он с вожделением отлепил от задницы фальшивый шёлк и быстро плюхнулся в кресло. Монитор компьютера высвечивал страницу какой-то книжной ярмарки. На столе возлежали три брендированные папки из мягкой прозрачной пластмассы. Сергей мутно разглядывал содержащиеся в них документы и договора. "Нет, надо переговорить с Юриком на счёт какой-то компетентной башки в этом плане, а то я спалюсь на халяве...". В общем он-то понимал, что в планы "Рогов и копыт" не входит издательство книг. Но сам Сергей даже вид делать не мог, что работает. Если проводить дальнейшую аналогию с классикой, то их контора представляла как раз что-то среднее между "Рогами" и "Геркулесом". Дело в том, что последний тип фирмы работает, но не в пользу предприятия, а в пользу теневых лиц. Первый тип просто отмывает деньги. Юрик деньги не отмывал. Он сделал солидную, бархатную ловушку. Которую уже заприметила жертва...
   А пока Сергей над всем этим размышлял, над ним выросла рыжая голова секретарши.
  -- Сергей Сергеич, можно забирать?
  -- А? Что - забирать? - спохватился Сергей.
  -- Договора... - мягко снизила голос Катя. - Вот эти...
  -- Ну да... - Сергей судорожно ломал голову над ответом. - Вы знаете, Катя, у меня тут возникли вопросы... надо подумать.
  -- Думать... не надо. Надо подписать, - ещё тише и мягче выговорила Катя.
  -- Н-нда, - Сергей покрылся вулканическими пятнами, - конечно.
   И лихо подмахнул, одолевая разбушевавшиеся сомнения.
  -- Вот и чудненько, - совсем уж ласково, интимно так успокоила его Катерина.
   Ушла. "Блядь!" - психанул Сергей, - "Куда я влез... Лажа какая-то. Зачем мне так позориться?" И тихонько выглянул из-за ширмы. Взгляд его словила секретарша и подмигнула рыжим лисьим глазом. С мусорником в душе Серёга упёрся в монитор и стал тупо читать информации про книги. Зад опять приклеился к брюкам, а брюки - к коже кресла. "Козлы," - ругал он всю бизнес-тусовку, - "Без кожи не могут!"
   В без четверти десять появился Кёнен. Сергей сначала испугался: кто-то лихо ворвался в офис и со здоровым мужским топотом взобрался по лестнице. Пахнуло лошадиным, спортивным потом, усугублённого тонким ароматом дорогого дезодоранта. Немец быстро и весело заболботал трубным голосом. Секретарша ему что-то пищала в ответ. Шум стал нарастать, и запах пота чуть не сшиб бумажную ширму. Кёнен взвис над Сергеем и заглянул в экран компьютера. Потом поднял нос и разглядел своего директора.
  -- Файн! Нэтт! - гаркнул он и ретировался в свой угол.
   Сергей вызвал секретаршу:
  -- Катя, что он хотел?
  -- Да так, сказал, что всё чудесно. Он у нас спортсмен. Бегает по утрам на стадионе.
   Сергей тоскливо посмотрел на затемнённую стёклами улицу. Там проходили люди и катили машины. Ему до ужаса захотелось на свободу.
   А по офису тем временем пополз едкий запах кофе. Это Кёнен у себя в углу запустил кофеварку. Затем он вскочил и с кружкой кофе приблизился к столу Сергея.
  -- ...Юрген... - расслышал обалдевший Сергей, привстал, вытянул руку и пожал потную ладонь арийца.
  -- Сергей.
   Юрген Кёнен, дыша ему в лицо прокисшим кофе, тыкал тяжёлым пальцем в стекло монитора и что-то разъяснял. Подоспевшая Катя переводила:
  -- ...вы должны быть обязательно в курсе всех новинок, всех новостей рынка. Мы собираемся открыть проект украинских изданий в Европейском Союзе. Нам нужны сильные, солидные и надёжные партнёры с качественной продукцией. Вы понимаете?
   Кое-что Сергей уже понимал. Этим "надёжным и солидным партнёром" должен будет стать Сорока. Для вида он покивал головой, подождал, пока Кёнен выдохнется и свалит, затем принялся внимательно просматривать кандидатов.
   "Издательство "Сорокопуд" - это, по-моему, наш клиент. Спешить не будем." - думал Сергей, ощущая приятное бремя начальной компетенции.
   Из противоположного угла слышалось сёрбанье - Кёнен пил кофе. Над ширмой покачивался башенный череп.
   Сергей изучал книжные новинки.
  
   А в это время Сороке уже доложили о появлении "чрезвычайно перспективного" дела. И Вадим Симонович, как и предполагалось, клюнул. Врождённая жадность и приобретённое нахальство взяли своё. Юрин расчёт оправдался - это доказывало преимущество интеллигентного человека перед невежественной быдлой. Каковым и являлся по сути наш пан Сорока.
   Сидел пан в своём домашнем кабинете. Он давно перебрался из той самой фантасмагорической трубы, в которую переделал половину этажа обычного жилого дома. Теперь наш деятель заседал в личном особняке, похожем на колониальные миссии. На крыше дома задумывалась башенка в виде стилизованной колоколенки с маковкой. Неизвестно почему, получилось, как всегда, хрен знает что. Маковка наводила самые непристойные ассоциации.
   Но зато кабинет удался на славу. Стены до половины высоты были украшены панелями из карельской берёзы. Огромный, но лёгкой архитектуры рабочий стол расстилался спиной к окну. В высоком кресле отсвечивала дневной свет грибная, могучая лысина Сороки. Усы разрослись по носом таким образом, что казалось, будто Вадим Симонович держит зажатую в зубах крысу. Честное слово, таким усам позавидовал бы сам мудрый Ницше, усами которого долго пугали искушённый бомонд девятнадцатого века.
   Но перейдём к делу. Если заглянуть Сороке через плечо, то можно увидеть, что он тщательно изучает материалы по издательскому агентству "Коенен унд Пабст". Затем он хрюкнул, снял тяжёлые очки, отложил папку в сторону и откинулся на кресле.
  -- Олександр! - вызвал он референта, - Пойдить-ко сюды.
  -- Слухаю?
  -- Шо говорять наши консультанты? - осведомился пан. - Ото за тих швейцарцив я пытаюсь.
  -- Шерман казав, шо усе гаразд, - доложил Олександр.
  -- А чи тому жиду вирыть можна?
  -- А бис его знае. Оци юристы, воны уси недоброкачественни люды.
  -- Так... - Сорока задумался, и нос его укутался пухом, - А хиба нема вже наших, нормальных юристив?
  -- Так шукалы вже. Воны вси кимось куплени. Опанасенко, и той робыть на Дулю...
  -- Ой, лышенько мое... - страдальчески корчился пан Вадим, - ну, досыть. Треба контакт налажуваты с тым... як його, биса... - он заглянул в бумажки, - Коен... Кон...
  -- Кёнен... - несмело подсказал референт.
  -- Кёнен? Хай буде Кёнен... - он снова, сквозь очки, по слогам прочитал имя и просветлел вдруг лицом: - Слухай, Олесь! Я ото читаю, так як написано, а выходыть зовсим не Кёнен, а Коен. Га? Чуешь?
  -- Шо?
  -- Шо-шо! Коен - еврейська хвамилия, тьху, призвыще. Бачишь - и тут жиды, обсилы, як мухи...
  -- Вадим Симоновыч, там вже немае своих жидив, це ж Германия.
  -- Эге ж, немае. Памъятай, Олександр - жиды, воны е всюды! Навить там, де николы не вгадаешь.
  -- Ну, вы скажете! Мабудь, ще й митрополит еврей? - иронически, но не теряя дистанции к шефу, пошутил Олесь.
  -- Митрополит, кажешь? Хах! А-ах-хах-ххххаа! - заухал филином Сорока и затряс пузом в приступе смеха.
   Шутки шутками, а решение было вынесено положительное. Сейчас же был сфабрикован и отправлен факс на ломаной мове, уж так, как ей овладели шеф и его секретарь-референт.
  
   Безграмотный листок, косо втянутый в аппарат, выполз на другом конце города. Катя оторвала бумагу, внимательно прочитала содержимое и поспешила в угол к директору.
   Сергей, утомившись книжной дребеденью, сейчас дулся и нервничал, ругаясь с кем-то в чате. Испуганно свернув окошко, он взглянул несколько ошалелым взглядом на секретаршу.
  -- Что там?
  -- Факс пришёл. Из издательства "Сорокопуд". Просят о встрече.
  -- Что, уже?
  -- Не поняла?
  -- Да нет, ничего... Быстро как-то нами заинтересовалось такое крупное хозяйство. Это хорошо. Дай-ка я почитаю...
   Сергей углубился в изучение документа. Надо же, думал он, как ловко сработала мышеловка. А теперь надо же как-то втянуть их во всё это кидалово. Но как?
   Вечером после работы у Сергея была назначена встреча с Юрой. На какой-то частной квартире. Поповский и сам не знал, что за сюрприз ему сегодня принесут...
  
   ...Без пяти четыре удрал Кёнен. Около пяти засобиралась и секретарша. Стрелка с Юрой была забита на пол-восьмого, и Сергей решительно не знал, чем ему заняться все эти два с половиной часа.
  -- Катя, - обратился он к ускользающей секретарше, - ты меня прости за вопрос. Ты никуда не спешишь сейчас?
  -- Нет, а что? Если нужно что-то сделать ещё?
  -- Да нет, - Сергей заулыбался, - я хотел тебя пригласить в кафе. Ты ничего дикого не подумай - просто сам есть идти собрался, а одному скучно. Так что, прими предложение, оно тебя ни к чему не обязывает.
  -- Да... Ну, хорошо. Не знаю только, удобно ли?
  -- Да ладно. Нас всё равно никто не знает. А боссу, похоже, на всё наплевать. Лишь бы дело делалось...
  
   Когда они спускались покатой мостовой, Сергей безудержно рассказывал какую-то чепуху, смеялся, шутил и балагурил, как умел. Не то, чтобы ему хотелось произвести впечатление на девушку. Просто он устал от удушающей тишины стен, которая окружала его плотно со всех сторон всё последнее время. Друзья вроде раньше были, да и сейчас, обратись он к ним, они бы не отказались пообщаться, а то и помочь чем могут. Но сам он не стремился к общению. Что-то легло между ним и людьми, какая-то трещина легла, давно, но сейчас она расширилась, размылась жизнью в широкий овраг, перешагнуть который становилось всё сложнее. В редкие минуты беззаботного воодушевления он как бы носился невесомо над этой пропастью, не боясь упасть. Казался душевным и весёлым, своим парнем. Но это продолжалось недолго, а проявлялось всё реже. На этом коротком промежутке счастья он и старался задержаться подольше и использовать его как можно плодотворней. Вот и с секретаршей так вышло. Она оказалась в нужное время в нужном месте, была симпатичной и вроде не тупой. То есть, не ломала недотрогу и при этом не блядствовала. Похоже, она была не из тех, кто лижет начальству задницу, или ещё там что полагается в таких ситуациях. Сергей был рад, что она такая, а не другая. Вот и всё, не больше.
   Что думала Катя, не знает никто, даже она сама. Потому что это нас не интересует - мы не любовный роман пишем и размышления молоденькой женщины здесь были бы совершенно не к месту.
   Во всяком случае, она не действовала по принуждению и поэтому вела и чувствовала себя совершенно непринуждённо.
   В закусочной Сергей помрачнел. Катя на него смотрела с любопытством. Сергей вспомнил, точнее, подумал о предстоящей встрече с Юрой и поэтому взял пива. Девушка отказалась. Потом Сергей напрягся, раздумывая над тем, как спровадить теперь секретаршу домой. В результате он решил посадить её на такси.
  -- Катя, спасибо тебе, что составила мне компанию, - начал он, когда пиво было выпито и нависла дурацкая выжидательная пауза, - я тебе, правда, очень признателен. А сейчас мне предстоит одна встреча, поэтому я тебя проводить, как положено джентльмену, не смогу. Я возьму такси... Стоп!
   Сергей вспомнил про водителя Колю и его железного скакуна. Стоит только позвонить, и он будет, тут как тут. Но сейчас же отбросил мысль. "Зачем ему видеть нас вдвоём. Ненавижу похабные пересуды."
  -- Чего вы задумались? Может, всё-таки проводите? - пошутила девушка.
  -- Нет, я подумал, что мог бы тебе вызвать водителя, но потом...
  -- Но потом вы поняли, что это - лишнее?
  -- Да кто его знает, что в жизни на самом деле лишнее? - философски закончил мысль Сергей и пошёл вызывать такси...
  
  -- Здорово, старикан! - приветствовал Сергея Поповский.
   Они стояли в нечистой прихожей какой-то странной квартиры в старом, довоенном доме. У Юры был довольно-таки запущенный, по сравнению со вчерашним, вид. Похоже, что он опять начал пьянствовать. Сергей добирался к нему сложным путём. Сначала на Николае вернулся домой, потом, подождав, пока "Ровер" выкатит из подворотни, переоделся и поехал на такси в центр. Там он купил мороженое, прошёлся до метро, и только оттуда направил стопы свои к Поповскому.
  -- Заходи, не стесняйся. Я тут, понимаешь ли, теперь живу в качестве конспиратора. Идейный вдохновитель, мать мою, трезвенницу...
  -- Юра, ты бы не пил сейчас столько. Самое дело начинается. - осадил шефа Сергей, проходя в кухню.
  -- Да й... фигня всё это. Зря мы с тобой, Серёга, удила грызём. Не по нашим зубам этот материал. Только бабки просадили впердёжь. Садись, выпьем лучше. Я тут настоечку ореховую из села привёз - самый что ни на есть пир духа! А про Сороку давай забудем. Я вот подумал тут... Поменяю паспорт, завяжу со жраниной, и на оставшиеся бабки откроем мы с тобой, Сергунчик, музыкальный киоск. Ты продавать будешь, а я - я товар доставать. Опыт у нас, как говорят, имеется...
  -- Ты что, рехнулся? Очнись, Обломов. Посмотри, что я тебе притарабанил, киоскер ты наш заслуженный. Только смотри, в штаны не наложи от радости, а то мне их стирать придётся - у тебя руки ходят, как маятник.
   Поповский, ничего не сказав и только мутно глянув на Сергея, потянул себе факс. С усилием удерживая разбегающиеся по листу глаза и фокусируя их в одной точке, он прочёл предложение Сороки. На удивление Сергея, это не принесло ожидаемого им результата. Наоборот - шеф впал в суровые раздумья. Потом, кряхтя, встал и пошёл в уборную. Вскоре оттуда послышался шорох сминаемой бумаги. Когда Юрик вышел из туалета, факса в его руках уже не было.
  -- Дрек всё это, - сказал он наконец, мучительно влив в себя стопку каштановой жидкости, - подозрительно быстро отозвался этот подонок. Теперь я уже не знаю, кто кому ловушку поставил. У-у, скорпионище...
  -- А если всё чисто и цивильно? - настаивал Сергей, - вот у меня чувство такое...
  -- Ай! Сделай со своим чувством то, что я только что сделал с твоим парашным листком. Подотрись им!
  -- Юра, знаешь... Я, конечно, понимаю, что ты большой человек и всё такое... но палку не перегибай. А то я подумаю, что ты просто ссыкун, хам и балабол. Мы начинали одно дело...
  -- Стоп, Серёга, извини... Прости алкоголика со стажем. Хуёво мне очень сейчас, я вчера такое закатил, что рассказывать стыдно. Вот, только и настойкой этой лечусь... А дело - дело мы, конечно, доведём до логического конца. Дай только птицу вдохновения за жопу пощупать... А там увидишь, что твоего Поповского папа с мамой не из обычного, гражданского говна слепили. Юрик твой из золота высшей пробы лит!
  -- Ну да, типа - золотой телёнок.
  -- За телёнка ответишь!
   Так они расслаблялись настойкой почти до самой полуночи. Когда Юра наконец пощупал птицу вдохновения, тогда и были разработаны конкретные инструкции по работе с клиентом.
  
   Серёге не хотелось оставаться ночевать в этой утомлённой бытом, старой квартире. От настойки раскалились одеревеневшие щёки, пьянки с Юрой стали тяготить. С сегодняшнего вечера... Просто ощущение создалось, как будто новый друг всю эту кашу затеял только, чтобы свою никчемность и одиночество разделить. Поповскому, наверное, казалось, причём казалось на подсознательном уровне, что Сергею тоже некуда деваться. Что он его заложник, заложник своего отчаяния.
   Самого же Серёгу не отягощало чувство мести. Он не хранил в сердце ненависти к Сороке. Ему он не представлялся эпицентром собственного горя и невезения в жизни... А эти строчки вначале? Дискотека, бар, надежда на встречу? Всё это фигня, стёб, коварный способ вырваться из четырёх стен, чтобы тут же угодить в логово беспредела, где командует некий метафизический поповский...
   Отвращение к Поповскому возникло не случайно. Тут всё гораздо сложнее. Ужин с Катей... Тьфу, ну почему так всегда? Сергей знал, понимал и давно смирился с тем, что пропасть ему не перепрыгнуть. Разве только летать над ней на алкогольных парах или на каком-то тревожном вдохновении, когда внутренняя паника перед предстоящим сметает все преграды. Это предложение на ужин...
   Да, хотелось, гипотетически он её провожал домой... Кстати, сама предложила, зачем? Огромное, хмурое кирпичное ЗАЧЕМ воздвигалось мгновенно, возникало из колеблющегося небытия. Оно маячило уже далеко впереди, и Сергей всегда успевал сбавить скорость, чтобы не влететь в преграду головой.
   Как тут себя форсировать? Как, зачем, ещё раз ЗАЧЕМ себя преодолевать? Ну, пошёл бы он с ней. Ехали бы они... Ну, допустим, в том же такси... Хотя, поездка в такси вдвоём как бы подразумевает продолжение...
   "Ну что, пока что-ли?"
   "Спасибо, до завтра"
   Дверца хлопает и в окошке мелькает отдаляющийся зад. Аккуратненькая спина. Машина трогается и набирает скорость. Оборачиваться несолидно...
   Нет, это было бы очень обидно. Вот после такого следовало бы напиться. Только Юрик уже надоел. Куда же потом?! Ладно, следующий вариант... Боже, как тоскливо всё это перебирать. Опять и опять... Вызывать такое колебание волнительное в груди, а потом чердачную скуку разочарования.
   А как начальник поедет с секретаршей в троллейбусе провожать её? А если просто, без фигни, без служебных условностей и на "ты"? Да, хорошо, а стала бы она оказывать тебе знаки внимания, если бы не твоё и её положение? В то же время, её поведение вроде искренне и нетипично, хотя что такое "типично", Сергей не знал. Не бывал ещё в начальниках.
   Боже, как плохо... И не влюбился вроде. На самом деле, нафиг она ему нужна? Старательная рыжая карьеристка... Что за бред, какая разница, какое всё это сейчас имеет отношение к пьяному Юрику, сложному кидалову и предстоящей завтра встрече с Сорокой?
   ...Какой-то просто фантастический разрыв в сознании. Не зря сегодня Юрик тоже утерял нить, день сегодня такой наверное. Особенный... Фу, от этой мысли опасно затошнило. Что за гадость он сегодня пил? А, да, ореховую настойку.
  -- Юрка, я домой поеду.
  -- Оставайся! У меня три комнаты. "Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём".
  -- Да нет, извини, я поеду. Телефон есть? Я такси вызову.
  -- Как знаешь. Меня уже чего-то тоже ведёт... Спать не могу, пить уже тоже не могу, говорить не могу... Слышь, Серёга, тебе тоже так же хуёво?
  -- Ну. В общем-то да.
  -- Расскажи.
  -- Что?
  -- Отчего тебе хуёво.
  -- Ты правду хочешь слушать?
  -- Правду и только правду, - заявил Юра, глядя медными глазами.
   "Вот так шпионы работают, наверное. Ловят момент, опаивают, а потом попробуй удержись от рассказа..."
  -- Слышь, Юра... Вот чего я думаю... Эта пропасть... Я не знаю, что с людьми делать...
  -- С бабами, типа?
  -- Ну, с ними тоже. И вроде хочется, а непонятно, зачем.
  -- Та-ак... А конкретнее? - Юра озадачился.
  -- Так ведь, все равно не получаешь того, что нужно. Только хлопоты. А что нужно...
  -- А что нужно, непонятно?
  -- Да вроде понятно... - отвечал Сергей, - но куда с этим представлением?.. Как ты думаешь, это у всех так, или только у меня?
  -- У всех. Только ты себе в этом сознаешься.
   Юра улегся боком на нечистый диван и закурил. В полутьме он казался загадочным. Окно без занавесок отражало бутылки и огоньки.
  -- Человек - не животное, - рассуждал он, затягиваясь. - то есть, как только он становится животным, он перестает быть человеком. Но навсегда стать скотиной трудно. Это скорее состояния... Кто иногда становится зверем, а кто изредка человеком. Зависит от тебя самого. Я больше зверь. Но это в прошлом. Подлость делает тебя скотиной, а у скотины одна дорога - на стол хозяйский. Я не хочу на стол к Вадику...
  -- Я, кажется, начинаю что-то понимать. - Сергей вылил мутный остаток наливки себе в стакан.
  -- Так и с женщинами. Я не авторитет в этом деле, извини. Говорю о хорошем в теории, зато о плохом - чисто практические знания. Если ты в душе к ней равнодушен, если тянет лишь тело - ситуация, одиночество, воздержание... Просто симпатия, потому что она нравится, а ты ей вроде тоже... На её скотском уровне, а это почему-то льстит. Короче, тогда ты окажешься на столе. В тебе работает скот. Инстинкт продолжения рода. А вся философия тут - ни при чём. Скотина оправдывается перед человеком в себе. Или наоборот, я не философ. Из тебя потом прёт самое мерзкое, лишь бы доказать, что ты не достоин любви, которая тебе не нужна. А если наоборот... в общем, когда ты тянешься к женщине душой, не только чтобы заполнить обладанием ею какие-то бреши в твоём времени или состоянии... Если ты... Блин, я не могу этого объяснить. У меня такого, наверное, не было, это теория. Но это есть, это должно быть, я знаю. Но как мало шансов найти. Оставаясь человеком, получать при этом всё, что требует тело и даже больше... Наполняться чем-то, а не истекать... Серж, ну чем я не поэт?
  -- Да, загнул ты... Но всё правильно. Мне кажется, так и есть, - Сергею уже не хотелось Катю. - Но зачем же ты такой хернёй занялся?
  -- Серж, но я же остался собой, пойми. Меня не презирать, меня пожалеть надо...
  
   Около двух ночи Сергей вошёл в свою спящую квартиру. Поставил на кухне чайник. Распугал тараканов. Есть хотелось, но было уже поздно. Надо было выспаться до завтра. Так и не дождавшись чая, он уснул. Снилось что-то интересное. Он ещё подумал, что слова Юрика хоть и умные, а спит-то он один. Хорошо хоть, что у себя дома. Нет ничего противней, чем спать в чужой квартире одному, в том самом смысле...
  
   Под утро чайник выкипел и накалился докрасна. Счастье, что сам хозяин его вышел раньше всех и быстро устранил следы преступления. На общей кухне такое карается сурово. Сергей справил нужду и снова лёг, голову мотало, как болид, глаза спадались и ни за что на свете не хотелось вставать. Однако он себя всё же преодолел.
   Было светло и солнечно. Настроение улучшилось. Чистя зубы в ванной, Сергей уже понял, почему. Он снова увидит секретаршу...
  
   ...Кати на работе не было. Зато в нижнем вестибюле скакал чуть ли не до потолка Кёнен. На рудиментарных знаниях английского языка Сергей у него выяснил, что же примерно происходит. Катя умчалась за какими-то документами, должна через пятнадцать минут вернуться, а в десять ровно к ним явится делегация от "Сорокопуда". Сергей занервничал и впал в тоску. Кёнен продолжал скакать, потом вдруг подпрыгнул сильнее и ухватился за перекладину верхней галереи. Подтянувшись, он вскарабкался через перила и уселся на своё место. ПахнУло пОтом и кофе.
   Сергей исчез в тесной уборной и тщательно осмотрел себя на предмет внешнего вида. Всё было более-менее в порядке. Вчерашняя настойка отливала ореховыми обводками под глазами, но внешности они не портили. Сергей сделал значительное лицо и подмигнул себе в зеркале. Стало легче.
   По сценарию, пускать пыль будет фашист, а ему назначено было лишь надувать щёки. Окрутить Сороку было несложно. Сначала его нужно было склонить к партнёрству, потом перевести вообще все дела в его ведение, и тут Кёнен по-быстрому наворачивает фантастическую кучу кредитов, займов, обязательств и прочей экономической уголовщины. Сам исчезает бесследно. Сорока оказывается во владении огромных долгов и невыполненных обязательств. Тут-то Юра его прихлопывает налоговой, прокуратурой и прочей карательной и исполнительной громадой...
   ...Дверь внизу мягко провернулась, тонко шурша кокосовым ворсом. В зал влился молодой человек с тонкими чёрными усами, за ним двое очкариков при папках. Катерина вскочила в двери прямо за ними. Раскрасневшаяся и волнующаяся, она ловко забежала вперёд. Сергей спокойно выдохнул. Сверху спрыгнул сам пан Кёнен, оказавшийся на голову выше немаленьких парламентёров из "Сорокопуда". Последних усадили внизу, под балконом, среди абстрактных картин и акриловых столиков. Выяснилось, что один из очкариков владеет немецким. Снизу зазвучал трубный голос Кёнена.
   Наверх вспорхнула секретарша и принялась готовить кофе. Сам директор, то бишь Серёжа, сохранял таинственность, как и было условлено. Катя подхватила поднос, на спуске поймала взгляд Сергея, и улыбнулась ему. Сергей ей почтенно кивнул, стараясь не выбиваться из роли. Клокотание внизу усилилось - немец набросился на кофе. В тон ему почтительно зудел очкарик. Сергей наблюдал за ними в зеркальное отражение на витрине и жутко волновался. Когда господа допили кофе, он медленно поднялся, гася дрожь в конечностях, и начал неторопливо, с достоинством нисходить по прозрачной лестнице.
  
   Все присутствующие поднялись навстречу ему с низких, неудобных кресел. У говорящего очкарика в правой руке тряслась чашечка кофе, он не успел её вовремя отставить. Сергей очень сдержанно, пресно улыбнулся ему, томным взглядом занятого человека скользнул по лицу и твёрдо пожал двум другим хлопцам руки. "Для начала неплохо" - подумал он.
  -- Наш директор, Сергей Сергеич, - представила явление секретарша, - Это господа референты из агентства "Сорокопуд".
  -- Ну, господа, хотелось бы послушать, - чванливо начал Сергей Сергеич, - что вы нам можете предложить.
   Тут полилась елейная, псевдоделовая болтовня. Немец кивал головой, Сергей достойно отмалчивался, Катерина чирикала. Сергей размышлял о том, что представление удалось; победа далась так легко, что в голове образовался крошечный смерч усталости и раскованного блаженства...
   Когда представители убрались, Сергей почивал за своей ширмой над горсткой уже не нужных бумаг. Хотя и никаких соглашений сегодня не было подписано, однако будущие партнёры ушли зачарованные головокружительными перспективами, которые подавались неохотно, исподволь и как бы не для них лично, а лишь для тех, кто заслужит доверия. Липовому директору нечего было больше делать. Завтра в замке Вадима Симоновича Сороки подпишут договор. Немедленно после слияния двух фирм директором становится человек с тонкими усами. Но он об этом ещё ничего не знает.
   А Сергей Сергеич переводится в липовую Москву. А точнее - назад, в свою коммуналку. Через две недели, учитывая развитие событий, фальшивый швейцарец слиняет одному ему известно куда, а Сороке придёт приглашение явиться в прокуратуру. Но своё дело Сергей сделал. Хоть сейчас беги из этих стерильных стен на волю.
   А секретарша сияет неподдельно. Надо же, какое профессиональное рвение. Жалко девочку. Её бы энергию да в мирных целях. Хотя, ей-то что. Референции она получит, устроится ещё куда-нибудь. Уж о хорошей характеристике Сергей позаботится. Знать бы только, как она пишется...
   Он полез в интернет и там нашёл какие-то примеры. Накатал что-то выспренное и положительное. Сохранил. И затем, с чувством выполненного долга, вышел из-за ширмы. Катя готовила какие-то бумаги. Звонила бухгалтеру. Бегала два раза к Кёнену. Сергей смотрел на всю эту суету как бы из будущего. Завтра его последний "рабочий" день. Не хотелось навсегда расставаться с такой девочкой. Просто вот так работать бы вместе, но она-то ничего не знает. Ему хотелось поговорить с ней. Он пару раз ввёртывал какие-то фразы, шутки. Не отрываясь от работы. Она смеялась и живо смотрела на него. Не как на начальника, а как-то так ненавязчиво, искренне и даже немного заговорщицки. Мол, вот как мы играем. Это она о реальной работе, а он-то знает, что это за фокусы...
   Кёнен пыхтел в своём углу и отдавал распоряжения. Сергей заметил, что они постоянно с кем-то советуются по телефону. "Наверняка, с юристом каким-то" - думал Сергей, возвращаясь на своё место. Ему стало как-то неловко. Выпадала фаза, и этой фазой был он. Как-то нечестно. Хотя... Он задумался сильнее. Вышел в уборную. Полюбовался на себя в зеркало. Плюнул в раковину. Решил выйти на воздух покурить.
   Вышел. Солнышко то пряталось, то незаметно выглядывало. Над крышами, пересекая провода, носились голуби. Люди катились потоком. Сергей стал в нишу, образованную стыком двух домов. Так он не был виден из офиса, да и прохожим не бросался в глаза. Вот он стоит, тихонько пускает дымок. Человек в дорогом костюме. Завтра именно этого человека не будет. Никто об этом не знает. Все идут мимо, все разные. Тёплый ветерок сдувает сигаретный дым, заменяя его свежим дыханием весны. У киоска люди покупают что-то ненужное. Голуби у них под ногами подбирают что-то невидимое. Так будет вечно, декорации будут меняться, постепенно. Вымрут последние "москвичи" и "жигули". Десять раз исчезнет и появится киоск. Многие из покупателей умрут, другие будут жить ещё очень долго. И вряд ли кто-то из них запомнит человека в нише среди домов.
   Голуби много раз сменятся новыми, точно такими же голубями. Память о сегодняшнем дне не сохранится. Даже в памяти Сергея день этот спрессуется, сожмётся в простую картинку, под нагромождением новых, непохожих друг на друга дней. И от мысли, что дней этих ему отпущено точное, совсем не бесконечное число, стало ему холодно и неуютно. Жизнь шла мимо, город выполнял свою неясную функцию в природе. Солнце притихло за весенней, суровой тучей...
   ...Звонкий голос выкрикнул его имя. "Сергей!". Он завертел головой, приходя в себя от мыслей. Из дверей выглядывала аккуратная головка секретарши. "Сергей, вас к телефону, срочно!". Он спохватился и побежал. В дверь влетел, чуть коснувшись девушки. Про себя отметил, что она не отстранилась, чтобы его пропустить.
   Не помня, как очутился на своём месте, схватил трубку.
  -- Слушаю Вас?
  -- Добрый день, Серёжа, - выговорил мягкий голос, и Сергей понял, что голос ему знаком. Тревога разлилась по нервам.
  -- С кем, простите, имею честь?
  -- Серёжа, это Вадим Симонович... - произнёс Сорока.
  -- Здравствуйте, Вадим Симонович. Что-то случилось?
  -- Случилось... - выдохнул тёплый, усталый голос.
   У Сергея вспотели подмышки и все прочие промежности.
  -- Говорите же... В-ваши ребята?
  -- Да нет, что вы. Я не о бизнесе. Понимаете, Серёжа... Ну кто мог знать, что так получится...
   "Я не выдержу, чёрт!" - переворачивался внутри Сергей, но решил молчать, чтобы облегчить бармалею исповедь.
  -- Вот ведь какова жизнь... А я ведь не хотел вашему отцу зла. Кто ж знал, что нас так жизнь сведёт... Вы, я надеюсь... Ваши чувства... Ну, как бы это сказать попроще, Господи... Я очень надеюсь, что прошлое не станет на пути в будущее...
   "Ну вот, мудак, вот он к чему" - Сергей вдруг мгновенно успокоился. "Вот оно как! Как дорог ему этот бизнес! А Юрик просто гений. Ему бы романы писать..."
  -- Фух, напугали же вы меня, Вадим Симонович! Я вам одно скажу - отца теряют раз в жизни. Это боль, и к сожалению, вам довелось её мне причинить. Но, Вадим Симонович. Это - наша жизнь. А бизнес - это наш бизнес. Я человек с принципами. Мы сейчас как раз совещаемся о целесообразности нашего сотрудничества. Я вам обещаю, что мои личные эмоции никакого влияния на дело, которое нам предстоит, не окажут.
   На том конце, не скрывая, выдохнули.
  -- Ох, благодарю вас, Серёженька... Утешили старика. Теперь я почти спокоен... Вы знаете, мне так много нужно вам сказать. Могу ли я вас пригласить к себе сегодня на ужин?
   "Блядь!" - ударило Сергею в голову. Он хотел поужинать с Катей. Такое настроение было приподнятое... Теперь едь на край села, и весь вечер сиди, как на иголках, слушай покаяния старого монстра...
  -- Очень приятно ваше предложение. Я, пожалуй, его принимаю. Как раз, думаю, откажусь от одного мероприятия для такого дела.
  -- Благодарю тебя, Серёжа, дорогой. За тобой заеду сам около 6 вечера. Бывай!
  -- Всего доброго...
   Трубка загудела. Это панибратское "ты" в конце разговора, и резко сменившийся тон Сергею не понравились. Вдохновение, снизошедшее на парня буквально пятнадцать минут назад, как рукой сдуло. Всё стало вновь серо и буднично, вечность рассыпалась на минуты. Одно было ясно - надо посоветоваться с Юрой. Особенно на счёт последних слов...
  
   А на вилле среди тисовых зарослей воцарилось благоденствие. Сорока отполз вглубь огромного кресла и мечтательно прикрыл кошачьи очи. "Жизнь - калейдоскоп. Сегодня ты начальник, завтра я..." - вспомнил он цитату из какой-то книги. Слава Богу, контракт со швейцарцами лежал у него почти в кармане. Нужно будет только с Серёжей что-то решить... А то ещё вспомнит зло в ненужный момент. Для этой сложной и далеко идущей операции Сорока разработал план. Для начала надо пацана обласкать, чуть ли не отца ему заменить. Директор директором, а всё ж мальчик, сирота почти... Тут Сорока некое подобие сексуального возбуждения ощутил - он подумал, что через пацана можно влезть в эту швейцарскую контору, поглубже вставить, по самое никуда... и НАЕБАТЬ... О-оох, да а-аах... Сорока чуть не получил оргазм. Между ног всё потяжелело и стало зудеть. Он запустил руку в штаны и начал там ворочать...
  
   ...В кабинете потемнела карельская берёза на стенах. Солнце укрылось чёрным облаком. Из-за рабочего стола выбрался обвисший, пузатый человек с похолодевшей, мокрой лысиной. Тяжело дыша, он исчез в уборной...
  
   Вчера с ним приключился казус. Был день рождения у Димы Додона. Прибыла куча знаменитостей, в том числе и Александр Розенбаум. Суровый, усатый, при гитаре... Пел весь вечер, пока гуляли. Под конец Додон пьяный лез к нему целоваться, а Розенбаум пел "Чёрт с ними". Дима плакал, Розенбаум выл. Два лысых могучих еврея. Сорока оторопел от ужаса. Он ощутил себя ничем, просто кучкой дерьма на пути истории. Он не смог этого выдержать. Подобрался с бутылкой шампанского и предложил спеть "Гоп стоп". На что Додон повернул к нему зарёванное белое лицо, неуклюже размахнулся и залепил Вадиму в морду своей сдобной, женственной рукой. Оба повалились на фуршет, Розенбаум выронил гитару и кинулся их разнимать... Был скандал, Сороке пришлось с позором убраться.
  
   Сидя на холодном горшке, Вадим дулся и злился на Додона и Розенбаума, на себя и на свой кишечник. Было плохо, было всё плохо. От шампанского болела голова и стрекались нервы, сердце болталось где-то снаружи, на работу было наплевать. Сорока слил воду и открыл в ванной кран. Под струи колючей воды подставил остывшую лысину, капли потекли за воротник. Вадим отряхнулся, как старый воробей, харкнул в раковину и пошёл готовиться к встрече с Сергеем.
  
   Серёжа нехотя ожидал приезда Сороки. В четыре ушёл Кёнен, формально попрощавшись, ему было наплевать на то, что он этого человека, возможно, уже никогда не увидит. Катя собиралась. На Сергея налезла такая махровая тоска, что он не в силах был даже разговаривать с ней. Она мило распрощалась, около пяти ушла. Вероятно; даже скорее всего, она надеялась, что он пригласит её поужинать, как в тот раз. Но, увидев Серёгу, погруженного в раздумья, решила "в другой раз". Она ничего не думала. Она не могла знать, что другого раза не будет...
   Сергей проводил взглядом рыжий хвостик, подождал минут пятнадцать. Потом подорвался, выбежал, помчался в ближайший гастроном.
   ...Он знал, этого нельзя было делать. Бутылка приятно оттягивала рукав. В ней булькала жидкость, о которой известно, что она легче воды. Забравшись за свои ширмы, Сергей свинтил крышечку, не закусывая отхватил громадный глоток... Его передёрнуло. Нежный, мягкий огонь разлился по трубам внутренних коммуникаций, как пищеварительных, так и нервных. Вскоре спирт растворился в крови, пропитав каждую клетку тела...
   ...Ну и хер с ним. Пусть приезжает. Пусть попробует прессовать. Пусть... Терять-то нечего. Ради чего? Всё уже было... Хуже уже не будет...
  
   Мимо затемнённых витрин прополз, блестя сапожным лаком, унылый, чёрный "Фольксваген-Фаэтон". Этот автомобиль не катил, не ехал, не двигался - он утюжил. Он был здесь чужд, среди седой русской древности, этот лишённый творческой энергии германский танк. Его технические предки уже дважды оскверняли эти мощёные улицы. Первый раз в восемнадцатом, второй раз - с сорок первого по сорок четвёртый. Киев сдали по третьему кругу, без боя, без сопротивления. Его сдали такие, как Вадим Сорока. Они же его сдали в первую, они же пособляли фашистам во вторую войну. И если тогда немцы приходили с боем, терпя потери, то теперь они входят без боя, никаких потерь - одна прибыль. Миллионы остарбайтеров ждут их здесь... Придёт час, когда народ наконец прозреет, увидит, что "западные друзья" своей цели не поменяли, они поменяли только средства. Вместо танков - лимузины, вместо снарядов - молочный шоколад. Но цель та же. Для них мы - враждебное рабочее быдло, не имеющее права на бесполезное существование.
   Поймут, когда ярмо наденут, когда перестанут лицемерить и назовут вещи своими именами. Поймут тогда люди; и дай им Бог силы вновь опрокинуть иго...
  
   Из танка выгрузился, пыхтя; комендант, полицай, староста - Вадим Сорока. Только повязки со свастикой не хватало. Серёга смотрел на всё это, и загадочность жизни смешила его своей простотой, обнажённостью банальной сути. Он спрятал полупустую бутылку в стол и поднялся навстречу опухшему, лысому карапузу.
  -- Здравствуй, Серёженька! - присвистывая одышкой, произнёс Сорока и полез обниматься.
   Сергей увернулся.
  -- Добрый день, Вадим Симонович.
  -- Серёжа, ты не представляешь себе, как я рад, что нас судьба свела вновь и дала мне такой шанс исправить мою ошибку... - бормотал уже в машине Сорока, наваливаясь, дыша Сергею прямо в ухо какой-то гадкой смесью спирта и табака.
   "Тоже, скотина, нажрался для смелости, подонок" - думал про себя Сергей, с нетерпением ожидая конца поездки. Как назло, город давился пробками. Автомобили толпились на перекрёстках, потоки мешали друг другу проехать. Водитель "Фольксвагена" то и дело взвывал сиреной и нагло пёр по тротуару, объезжая заторы и разгоняя простых, смертных участников движения. В машине было холодно от кондиционера, сидения были грубыми и твёрдыми, кожа топорщилась кругом, чуть ли не на потолке. Сорока залез потной рукой в мини-бар и вытащил оттуда дребезжащий графин с коньяком, а затем и два стакана. "Доктора, между прочим, очень рекомендуют" - сказал он, поглядывая на Сергея и явно кому-то подражая. Сергей, не церемонясь, от коньяка отказался и попросил водки. Сорока приподнял белые брови, но всё же вытащил на свет Божий и водку в непочатой бутылке. "Двойной стандарт" - на этикетке красовался императорский, двуглавый орёл. Сергей решил съязвить:
  -- Вадим Симонович, а украинской горилкой брезгуете?
  -- Видишь ли, - замялся Вадим, совсем прямо по-человечески, - я водку сам не пью. Больше как будто по коньякам. Это, наверное, кто-то из обслуги в бар поставил... Там и вина какие-то есть, а я вина тоже не пью. Врачи только коньяк позволяют, уж сам не знаю, отчего.
   "И где это он такому светскому базару насобачился?" - думал Сергей и пил водку. Новая порция спирта разошлась по венам и разогнала тоску окончательно. Сергей почувствовал себя комфортно, съехал со спинки в хмельной истоме. Тут же подумал, что разведчики часто изображали себя пьяными, чтобы усыпить бдительность врага. Он решил попробовать нечто подобное, тем более, больших усилий не нужно было прилагать. Размазал слегка дикцию, движения стали размашистыми и нелепыми. Он отметил, как заблестели глаза олигарха, и как тот принялся открыто наблюдать за ним.
   Вскоре лимузин вкатил в башенные ворота сорокиного замка. Сторожа в камуфляже играли в карты и слушали музычку. Пронеслась высоченная живая изгородь, тисы во дворе, бритые зелёные газоны, садовник с косилкой, в массивных наушниках... И сам дом, сам дворец - каменный, с башенками, с огромным стеклянным зимним садом. Сергей насчитал пять этажей.
  -- ...В северном крыле у меня приёмная, зала; столовая же обращена к лесу и речке, - рассказывал Сорока, пока лимузин, огибая огромный, голый газон, приближался к парадному входу.
   Вход разочаровал. Во-первых, не было лестницы - пол шёл вровень с землёй, отделённый от сада обширными стеклянными стенами. В прихожей, на мощёном черным камнем полу, возлежал банальный пакистанский, толстенный ковёр пастельных тонов. Сергея вместе с переваливающимся толстым хозяином проводили мимо кожаных кресел и журнальных столиков к широкой, прямой лестнице на второй этаж. Пройдя просторный коридор с какими-то портретами, они очутились в овальной столовой невероятных размеров. Широченные окна под арт-нуво действительно выходили на лес, сырой, еловый, нетипичный для наших мест. Внизу, среди рыжей хвои, протекала чёрная полоска воды.
  -- Ну что? - задорно воскликнул Сорока, - похоже на Баварию? Сами сажали, сами всё делали. Пыхты пятнадцатилетние из Карпат сюда везли, Серёжа. Поэтому они всего за несколько лет так разрослись.
  -- Чудесно. Вы прямо как барон Мюхгаузен! А кабаны у вас в лесу есть? А олени?
  -- Хо-хо-хо, - рассмеялся хозяйским смехом Вадим, - а неплохая идея; чуешь, Олесь?
   Весь прилизанный, тихий холуй с простонародной мордой умело выразил одобрение. Сорока вдруг запрыгал по зале:
  -- Ну, несите же блюда!
   В это мгновение широкая, дубовая стена отъехала в сторону, и в столовую вполз, сам, по чуть заметным на полу рельсам, огромный стол, весь уставленный жратвой. Сорока побелел и отвис, глядя на это великолепие. Глаза его обезумели и он рухнул на добротный, мягкий стул. Затем опомнился и предложил присесть и своему гостю. Холуй подставил Сергею под попу кресло. Блюда наконец остановились точнёхонько возле жирного сорокиного пуза. Стол звякнул и замер.
  -- Ну что, проголодался небось, хлопчик? - панибратски квакнул Сорока и потянулся ножом к поросёнку в яблоках. - Уйму денег всё это стоило, Серёжа. Но зато теперь уж ни перед кем лицом в грязь не ударю. Пробуй - настоящая украинская кухня. Такого ни в одном ресторане тебе сегодня не подадут. У меня повара - во! Обучены специально.
   На столе, кроме поросёнка, почивала жареная утка, дикая, две штуки; щука фаршированная, карасики со сметаной, вареники с вишней, маринованные опята, грибной соус, а так же необозримая масса прочих холодных и горячих закусок. Вина были представлены украинским кагором в сувенирной бутылке, тремя сортами закарпатских коньяков, водкой, только теперь уже украинской; а при желании Сорока предлагал заказать пива с раками. Серега действительно проголодался, да и еда была невероятно вкусная, это после его-то холостяцких яиц и варёной колбасы... Сорока, утолив первый голод, взялся лузгать смаженых карасиков, макая их в густую, ароматную сметану.
  -- Скажу я тебе, Серёжа, люблю я поесть. Только вот печеночка пошаливать стала - стареем. А ведь раньше-то, при полном здравии, не мог я себе таких столов позволить. А студентом так вообще, чуть ли не голодал. Как столовку вспомню, так аж в глазах темнеет и несварение начинается...
   Наевшись, Сергей совсем расслабился. Подали пиво и красных, небольших рачков на деревянном блюде. Пиво подавалось в фигурных бутылочках с керамической пробкой-зажимом. Сорока напрягся и прочитал вслух готическую надпись:
  -- Дер дике мёньх, - пояснил он Сергею, - толстый монах. Такое пиво, Серёжа, даже в Баварии ты не найдёшь. Эксклюзив! Варят по традиционной технологии на маленькой тирольской пивоварне. Между прочим, очень дорого стоит!
   Под ничем не примечательное пиво они расправились с несчастными членистоногими. Серёга слегка трезвел, чего нельзя было сказать про его нового компаньона. Старик пьянел и пьянел. Впрочем, может быть он тоже прикидывался. Когда стол превратился в помойку, и делать за ним было уже решительно нечего, Сорока предложил Сергею пройти в кабинет и покурить настоящих кубинских сигар.
  -- Такими тебя даже Фидель Кастро не угостит, - врал дальше старый негодник.
   В кабинете он утопил Серёгу в кожаном, душном диване, вызвал Олеся с коньяком и водкой на подносе, а сам полез в стеклянный шкаф. Там Сорока содержал свои духовные ценности. Это была коллекция сигар, трубок, кинжалов, старинных пистолетов. Там даже стояло вполне современное охотничье ружьё и амуниция к нему.
  -- Настоящее всё? - спросил Сергей.
  -- Ещё бы! Такое же, как сигары. Самое лучшее!
   Старый хвастун вернулся с ящичком сигар и машинкой для обрезки. Шкаф запереть забыл. Он качался, его заносило. Сигары обрезал неаккуратно, одну даже раздавил. Тем не менее вскоре по кабинету пополз благородный табачный душок, от которого мысли вытягивались тонкой, крепкой ниткой, становились кристально ясными, как стекловолокно, и весь мир казался созданным мудро и правильно, и нежный восторг колебался у самого сердца...
  -- А что, Серёжа? Нравится? - продолжал бахвалится старик, - ещё бы девочек, ась? - и он похабно подмигнул, - или мальчиков, а?
  -- Я по девочкам, - изображая пьяный конфуз, пробормотал Серёга.
  -- А мальчиков не пробовал? - и Сорока вдруг тяжело плюхнулся прямо рядом с ним на диван, - я сейчас Олеся позову, и мы уж порезвимся...
   Старик совсем забылся. У Сергея потемнело в глазах. Толстый, неопрятный, лысый человек, кряхтя, наливаясь краской и выпучивая глаза, дышал ему в губы луком и перегаром. Жаркое, потное тело вдруг навалилось, пухлая рука полезла гладить туда куда не надо... Тяжело, страстно дыша, глядя совершенно скотским, сосредоточенным взглядом, Сорока лез, давил сбоку и сверху... Сергей от омерзения и неожиданности ослаб, задохнулся. Тут старый скот начал торопливо распахивать свою ширинку, не сводя с Серёги обезумевшего взгляда. Вдруг он совсем часто задышал, забормотал такие пошлости, которые и женщинам-то говорить совестно и неприлично. Остолбенение Сергея вдохновило старую свинью. Надо сказать, что замешательство длилось всего несколько секунд, за которые Сергею всё же удалось овладеть собой. У него глаза полезли на лоб, рот перекосился от гадливости, он вывернулся с трудом из-под грузного тела, взял со стола тяжеленную, чугунную пепельницу, поднял её и занёс над фиолетовой лысиной Сороки. Тот заметил опасность, как-то жалко, похотливо изнемогая скорчился, вжал голову в плечи.
   Сергей, не колеблясь более, вдарил наотмашь, выронил предмет на пол, ковёр заглушил стук. Старик содрогнулся от удара, завыл от боли, запищал, судорожно схватился руками за голову и свалился с дивана. В полуспущенных штанах он вдруг задёргался на ковре и тяжело, прерывисто застонал, лысина побелела и покрылась кровавой испариной. Голова застучала об пол.
   Сергей понял, что сейчас случилось. Сорока умрёт, он убил старика. Внутри всё сорвалось и полетело в бездну, набирая скорость. Хмель слетел, мгновенно, холодный рассудок обдал ледяной водой. А если старик выживет? Тогда Серёге не жить. И тут он вдруг этим самым морозным рассудком понял, что ему так или иначе не предстояло отсюда выйти живым, не зря старик так распоясался... Решил ещё и поиметь перед тем, как убить; Боже, какая скотина.
   Сергей смотрел на мерзкое тело, дребезжащее на полу. Полуголый, Сорока изгибал резко спину, как будто пытался встать, срам вывалился и гадостно напрягся, а может, ещё не опал, фиг его знает. Сергей плюнул и рванулся к стеклянному шкафу. "Если в первом действии на стене висит ружьё, то в последнем оно обязательно выстрелит" - вспомнил он пошлую поговорку и проверил превосходный, немецкий механизм.
   Осторожно подкрался к двери и резко открыл её. Там, на коленях, согнувшись, стоял бледный, вспотевший Олесь, и мелко трясся. Сначала Сергей не понял, что с ним происходит, пока не рассмотрел, что тот напряжённо и исступлённо дрочит, ничего вокруг себя не замечая. Холуй сначала наблюдал в щёлку, потом, не выдержав, оторвался и начал сам себя тешить; жуткие стоны, доносящиеся из кабинета, неправильно истолковал, забылся совсем.
   Сергей взмахнул прикладом, но онанист его вовремя заметил, растопырив липкие руки, отполз, и удар получился слабым. Поскальзываясь на своей стряпне, набирая скорость, референт рванул было на выход, но Сергей не стал дожидаться развития событий и пальнул холую в спину. Того вмазало в пол, ливрея задралась... Люстра зазвенела, эхо выстрела съели ковры. Тут только Сергей по-настоящему испугался. Опять понадобилось некоторое время, чтобы сосредоточиться. Сергей выглянул в окно. Никто ничего не слышал. Садовник продолжал беззвучно косить газоны, а водитель беседовал у машины с охранником. По-видимому, обсуждались достоинства немецкой техники.
   Он вернулся в кабинет и засадил второй заряд в почерневшую лысину всё ещё живого Сороки. От головы ничего не осталось. Жирная, красная каша изгадила ковёр. Сергей посмотрел на пепельницу. Вытер её, вытер стаканы. Перезарядил ружьё, положил оставшиеся заряды в карман и двинулся на выход, прекрасно осознавая, что начатое дело надо доводить до конца.
   Двери из затемнённого стекла автоматически разъехались. Двое крепких, взрослых, опытных мужчин в хороших костюмах даже не повернули головы, так они были заняты спором о технике. Сергей, как робот, стараясь вообще не думать сейчас, двинулся на них, держа ружьё на изготовку у плеча. Охранник повернулся первым, лениво, просто скосил глаз. Сергей уловил расширяющийся зрачок и тут же нажал курок. Техника не подвела. Охранник грохнулся, отброшенный, плечо заныло, водитель тоже получил дробину и готовился кричать от боли, как Сергей снова выстрелил уже навскидку, в упор, повалил и этого представительного мужчину с седыми буклями. Садовник трещал своей косилкой где-то за кустами. Сергей уже не стал его отыскивать. Ещё раз, начинающими трястись руками, перезарядил ружьё, и двинулся к выходу. Вдруг остановился, вернулся, сел в машину. Ружьё положил рядом. Машина плавно покатила по гравию. Обогнула газон, и коридором тисов выкатила на главную аллею сорокиного имения. Вцепившись мокрыми руками в руль, Сергей подкатил к воротам. Ничего не подозревающая охрана выпустила его восвояси - сквозь чёрные, узкие стёкла не было видно, кто там внутри машины.
   "Фольксваген", чуть слышно шурша шинами, пошел, набирая скорость, по специально для этой цели построенной дороге. Сорока вбухал деньги в свой, родимый мини-автобан. Но долго удовольствие не тянулось. Сергей резко рванул на просёлочную дорогу, с наслаждением круша могучую подвеску фашистского танка о русские колеи, пересечённые вековыми корнями. Внизу всё хрустело и стучало, машину слегка и нервно подбрасывало, но Сергей не сбавлял скорости. Шаркнуло раз, шаркнуло два, "фолькс" сел на брюхо, но, повертевшись, снова сорвался вскачь - спас полный привод колёс.
   Вдруг Сергей резко притормозил, съехал с просёлка на какую-то подозрительную опушку и остановился. Вышел и посмотрел вниз. Увидел глубокий овраг, приватную свалку пана Сороки. Мусор свисал фестонами с обнажившихся корней. Шины и пластиковые тазы плавали в чёрной, ржавой болотной воде. "Вот мы и дома" - сказал Серёга автомобилю. Залез в багажник, вынул оттуда чудесную, полную бензина канистру. Обильно оросил кожаный салон. Включил прикуриватель...
   Когда машина здорово занялась пламенем, когда салон почти полностью выгорел, показав скелеты сидений, Сергей подтолкнул раскалённый кузов, и автомобиль, вместе со сгоревшим ружьём, ухнул вниз, в болото...
   И вот тогда, только тогда всё всплыло в мозгу. Он присел от слабости. Руки затряслись, ноги подкосились, стало невыносимо тошно. Сергей упал и судорожно блевал, блевал поросёнком и утками, пивом и раками, водкой и карасями... Только лысого, убитого им педераста никак не выблевать, и от этой мысли тошнило ещё больше.
  
   Через два часа Сергей пришёл на конспиративную квартиру Поповского. Было уже далеко за полночь, на лестнице мяукали кошки. Дверь долго не открывали. Сергей подумал было развернуться и уйти, но тут послышалось шарканье. "Кто?" - спросил трескучий, пропитый голос хозяина.
   - Это я, Сергей.
   Дверь открылась. На пороге стоял Юрик в халате и спортивных штанах. В квартире не спали, хотя свет был выключен.
   - Ты чего? Что случилось? - удивился Поповский, - Заходи, выпьем.
   Сергей молча прошёл внутрь. Мелькнул свет. Из комнаты вдруг вышла длинная молодая девка. Если бы не грозные, сельские бородавки, её можно было бы назвать красивой. Но она и без них двигалась и смотрела достаточно вульгарно, что лишало её малейшей привлекательности. Сергей молча прошёл мимо неё в полутёмную кухню. Вымыл руки, облил водой лицо. Появился Юра.
   - Серёжа, что случилось? Ты меня на самом интересном месте... А-а, да что там говорить... - Юра махнул рукой и ушёл.
   Из передней слышались голоса: "Ну подожди, куда ты бежишь? У меня три комнаты, он нам не помешает."; "Та не хочу я так. Мы так не договаривались..."; "Это друг мой...".
   Сергей не стал вмешиваться и уселся на кухне. Стол был уставлен всякой закуской, он даже не стал её рассматривать. Налил себе водки и тут же выпил. Потом заметил на ободке стакана отпечаток помады. Вытер свои губы и сполоснул стакан. В передней хлопнула дверь. На кухне появился Юрик. Потупившись, развёл руками. Глядя в пол, сказал:
   - Видишь, какую цыпу ты мне спугнул. А чего мне стоило её уломать! Если бы ты знал...
   - Юра, - заговорил Сергей таким голосом, что Поповский вздрогнул, - Юра, не гони хуйню. Такой жабе место на Окружной.
   Он прервал жестом юрины возражения:
   - Ты сам это знаешь. Это во-первых. Во-вторых, что у нас с делом?
   - С делом, Серж? Это ты пришёл ко мне ночью, чтобы узнать, что у нас с делом? - Юра сел. - С делом чудесно. Я сам не верю, но это факт. Сорока купился. В общем-то, можно отмечать удачу.
   - Что теперь делать будем? - спросил Сергей, поднимая непривычно тяжелый взгляд.
   - Ничего. Заживём наконец, как люди. - добро заключил Поповский. Потом вдруг опомнился: - Да, ты не волнуйся. Я тебя тоже устрою, вот увидишь.
   - Угу. В лучшую камеру.
   - Не понял. Обожди... Ты о чем, Серёжа? - насторожился Поповский.
   - А вот о чем, Юра, - посмотрел на него Сергей, - я Сороку убил.
  
   Юра сидел, не мигая, смотрел на Сергея. Он ничего не мог понять, а спросить тоже не знал что. Он был опытный, этот Юра. Он смотрел и ждал, пока из Сергея само польётся.
   - Он мне сам позвонил, захотел встретиться. Повёз на свою дачу...
   - И ты согласился ехать? - подозрительно спросил Юра.
   - А почему бы мне отказывать?
   - Мог перенести на завтра. Сослаться на стрелку, на дела, - советовал Юра, пуча голубые глаза.
   - Я сам не знаю, почему я этого не сделал. Мне и в голову не пришло. Да что уж говорить... Короче, я у него уже почувствовал неладное. Сорока совсем распоясался... Говорил такое, что людям не говорят. И я решил, что бить надо первым.
   - Как ты его убил? Там же куча охраны? Я не понимаю... - Юра сидел, и водил глазами.
   Как он их выкатил тогда, когда Сергей впервые сказал про убийство, так с тех пор и смотрел на всё прозрачными, голубыми цыбулями.
   - Кучи охраны там нет. Он уверенно себя чувствует. На въезде человека три, но въезд далеко от дома. В доме лакей, у выхода охранник и водитель.
   - Та-ак. Так так... - Юра убрал глаза на место и заходил по кухне. - Тебя кто-то видел?
   - Я думаю, никто. Точнее, никто из живых.
   - Ё-к-л-м-н... Скольких же ты завалил?
   - Кроме Сороки, ещё троих пришлось... Лакея, водителя и телохранителя.
   - Нихера себе... Нихера себе...
   Юра обалдело смотрел в окно.
   - Так. Ясно. Как ты оттуда вышел?
   - Сел в его машину и спокойно выехал.
   - Круто. Там стёкла тёмные?
   - Как у негра задница. Вообще не видно, что внутри.
   - Где тачка?
   - В овраге, сгоревшая, километра три от дачи.
   - Хорошо. Следы в квартире? - продолжал допрос Юрик.
   - Всё что мог, убрал. Я особо ничего там не трогал.
   - На дороге тебя видели?
   - Никто вообще там не ездит. Это его личный автобан.
   - Ещё лучше.
  
   Некоторое время они молчали. Потом Поповский крякнул и заулыбался. Налил по водке, присел на стул.
   - Эх, Серёга! Не бери в голову. Так уж вышло. Менты на тебя вряд ли выйдут. Начнут пробивать по фирме, так ты у меня был, мы бухали.
   - А девка? - спросил Сергей.
   - А что девка? Я её... на Окружной взял... - признался Юра, отворачиваясь. - Ты прав, свинья твой Поповский. Неразборчивая половая крыса. Вот заболею спидом и сдохну наконец.
   - Не самая лучшая смерть.
   - Лучше, как Сорока? - неудачно пошутил Поповский.
   - Нет, не лучше. Это не смешно. Живи и пьянствуй. Смерть тебя сама найдёт, Юрик.
   - Какой ты мудрый стал. Короче, - и тут же сделался серьёзный: - никому ничего. Это, кажется, ясно? За фирму не беспокойся. Ты же с утра уже уволен. Они покопают, покопают и забудут. Отсидишься у меня. Лучше им в лапы не попадать; пока не уляжется, посидим тихонько.
   - Что же с Катей?
   - С какой Катей? - Поповский отвлёкся: - Чай будешь?
   - Буду... Я про секретаршу. Её можно будет найти? - Сергей сам не знал, что порет. Он просто не мог себя почувствовать целостно. Их теперь было два - один до убийства, второй - после.
   С этим вторым, который после, нужно было ещё познакомиться как следует. Пока он вёл себя непредсказуемо. Юра возился с чайником. Когда тот убаюкивающе зашумел, Поповский присел и снова выкатил глаза:
   - Найти-то можно. Только не вздумай этим заниматься в ближайшие пару месяцев. Домой не ходи. У меня есть человек, он будет туда наведываться...
   Напившись чаю, подельники разбрелись по комнатам спать. Усталость, шок и невероятное количество выпитого свалило Сергея, и он отключился до утра...
  
   Утром. Утром всё не так. Сначала ощущение пробуждения в чужом доме. Пованивает обивка дивана. Незнакомый кусок неба в открытом окне. Возникают тут и там чужие предметы - даже не юрины, а вообще Бог знает чьи.
   И вдруг - БАЦ! - эхом кошмара отразилось воспоминание о вчерашнем дне. "Блядь, как гадко..." - думал Сергей, умываясь в ванной. Как гадко и некрасиво всё получилось. Странно, ничего с ним старый пидор сделать не успел, но казалось сейчас, что он отымел Серёгу по полной программе. Именно от этого ощущения было так плохо, а вовсе не от убийства. Убийство оставило чувство досады - угрызений совести не было и быть не могло. Просто всё как-то так жестоко и грубо получилось... Жалкий, пожилой толстяк, которому больно. Толстые, рябые руки, покрытые бесцветными кудряшками шерсти. Как это по-житейски объяснимо, безответственно. Почему всё так обернулось?
   Хотели же совсем по-другому, и всё бы вышло по-другому. Хотели подставить свинью, медленно поджарить на огне, развалить его дело. И спланировали всё гениально, и всё получилось бы... Сорока сам что-то чувствовал, подумалось Сергею. Не зря он всю эту бодягу со встречей затеял... Сам не разобрался, вот и не справился с собой. Сорока.
   Хватит достоевщины. "Преступление, блядь, наказание" - Сергей вышел на кухню и поставил чайник. В коричневой раковине плавала заплёванная посуда. "Ну вот уж нет. За собой помою, а за ним не собираюсь". Сергей нашёл пачку хорошего чая, ополоснул чашку, заварил. Стал у окна. Оттуда были видны сизые шиферные крыши, ветхие трубы и частокол антенн. Над этим всем кружились чёрные птицы. День выдался пасмурный.
   Сергей полез в холодильник, поискать чего-нибудь съестного. Нашёл засохший, недожранный киевский торт, прокисшие салаты в пластиковых лоточках, коробку грязной сметаны и чёрствый батон. "Негусто...". Есть хотелось страшно. Он прошёлся и заглянул в комнату, где спал Поповский. Будить его было ещё рано.
   Сергей вернулся в кухню и полез по ящикам. В конце-концов ему повезло - он вытащил на свет банку шпрот. С чаем и с холодным, дубовым хлебом он употребил консервы. Полегчало. За окном было всё так же недружелюбно.
  
   В половину одиннадцатого выполз Юрий. Он имел вид, который Сергею ещё не удавалось лицезреть. Волосы сбились в какую-то шапку, такие причёски носят ещё иногда старые тёти. Шерсть на лице выросла почти что в бороду, и слежалась такими завитушками, какие растут у собаки на заднице. Грязный спортивный клифт разошелся на почерневшей от пота и пепла груди. Поповский, с опрокинутым внутрь себя лицом, рухнул на скамью кухонного уголка...
   - Утро... добрым не бывает... - наконец сказал он вместо приветствия.
   И посмотрел. Перед ним сидел какой-то непривычный молодой дядя.
   - Сережа, а ты определенно изменился, - произнес Поповский после долгого взгляда, - тебя теперь по паспорту могут не узнать.
   Сергей встал и подошел к зеркалу. Фу! Это было зрелище не для беременных. На него смотрело лицо, лишенное бровей и ресниц. Кроме того, практически отсутствовали волосы на лбу. Сама физиономия была закопченная, красноватая и вся в черных точках.
   - Вот блядь! - сообщил Сережа, возвращаясь. - Как это меня угораздило!
   - Теперь, богатырь, сиди дома, пока не сойдут все следы ожога.
   - Ты уверен, что я не останусь вот таким на всю жизнь? - полушутливо спросил Сергей, усаживаясь на своё место.
   - Не напрягай меня риторикой... - Юрий вдруг заволновался, - а на опохмел-таки не осталось ничего?!
   - Нет, не думаю... Только Юра, я же не могу в магазин...
   - Ша, я сам схожу... - он встал, - ох, вы, кости мои кости...
   - Поповский.
   - Ась?
   - Я тебе советую тоже в зеркало заглянуть.
   - Ой, ну и что я там не видел... Четвёртый десяток год от года там показывают какую-то срамную... Ох ты ёб твою мать! - Поповский добрался до ванны. - Это же бомж Попа! Привет, старичок. Так даже лучше, ты знаешь! Теперь я буду его культивировать...
   "Да уж, - подумал Серёжа, - хорошо играть в бомжа, когда у тебя пара сотен тысяч в заначке..."
  
   Поповский натянул кеды и клацнул замком. Сергей сидел и осваивался в новой роли. Канула, как в прорубь, секретарша Катя и прочие вещи, которые ему были так важны ещё вчера. Вот он сидит, один наедине с собой. И нет уже в его жизни ни любви, ни детства, ничего доброго-теплого, как обеспеченная старость и любимые внуки. Вместо этого была голая ветка, обгорелая кость, вороны и небо наизнанку. А хотел ли он другого? Светила перспектива всю жизнь скрываться от милиции. Теребить воспоминания, о которых можно рассказывать только одному человеку - всю жизнь можно дружить теперь только с одним человеком. Единственный друг на все времена, отец, учитель и жена - бомж Попа, пусть даже очень богатый бомж.
  
   Так они и зажили, два бича-добровольца. Специально не покупали в магазине ничего дорогого, только бухло дешевое и хлеб-колбасу. Всё, что надо, им привозил свой человек. Недели через две Сергей стал потихоньку появляться на улице - рожа всё более приходила в норму. Сначала гулял по ночам, а потом уж и за "Портвейном" наведывался в "Продтовары". Поповский отрастил желтоватую собачью бороду, стал одеваться приличнее и исчезать куда-то "по делам", приносить "бабки". Однажды пришли какие-то плоские люди и принесли компьютер. Сергей был трудоустроен. Он правил какие-то документы, выполнял ответственную чепуху для Поповского. Поповский его работой был доволен.
   Пили умеренно, зато регулярно. Образ жизни позволял расслабленное существование.
  
   Во дворе дома жило очень много ворон. Скорее всего, связано это было с двумя пустующими зданиями - пятиэтажным доходным домом и крысиным флигелем у подножия отсыревшего земляного вала. Вороны, безраздельные хозяева территории, с восходом солнца устраивали ритуальные кружения над крышами. Слитным карканьем будили птицы каждый день Юру и Серёжу, вызывая в них разные по силе и выразительности эмоции.
   Серёжа по пробуждению любил выходить на загаженный балкон, и среди засохших вьющихся растений делать подобие зарядки. Поповский ограничивался опохмелкой. Во двор выходил только Сергей - выносить мусор и наблюдать за живностью. Кроме ворон, пустые строения заселяли кошки, крысы, летучие мыши, и совсем изредка там мелькали бездомные люди. Серёжа, переформировавшийся самоубийца, потерявший страх и представление об инстинкте самосохранения, иногда забирался в заброшенный дом и путешествовал по этажам.
   Многие годы запустения превратили сооружение в естественный элемент природы. Сохранившиеся обломки людской цивилизации тоже потеряли связь со своим прошлым. Кое-где чудом сохранилась сантехника, мебель, элементы коммуникаций - корпуса электрощитков, трубы, секции батарей отопления. Всё обмылилось, потеряло очертания, пересохло или отсырело.
   Топчан в одной из квартир. Деревянные его части сохранились лучше всего, они совершенно не утратили формы, но мысль об их вторичном использовании даже не возникала. Что-то ушло из них, как из погибшего организма. Обивка провалилась вместе с раскрошившимся поролоном, пружины утратили эластичность. Фанера расслоилась, раздулась, посерела и покоробилась, разлезлась на волокна. Труп диванчика будоражил воображение, привлекал и отталкивал, как неожиданно встреченная в лесу падаль крупного животного.
   Мелочи тоже вызывали оторопь, забавляющую разум. Трогательные переводные картинки на кафеле в одной из ванных комнат. Вылинявшая пластмассовая мыльница в форме головы бегемота. Даже увядший унитазный ёршик не был лишён некоего жутковатого шарма.
   Верхний этаж был страшен. Судя по всему, крыша давно провалилась, и потолок размыло дождями до балок. Квартиры совершенно потеряли привлекательность, а на чердак пробраться тоже не удавалось. Подвал так и остался неисследованным, потому что даже маленько тронувшийся Серёжа не решался туда проникнуть.
  
   Вернувшись домой с очередной такой прогулки, Сергей рассказывал Поповскому о своих наблюдениях. Однако Поповский, и в лучшие времена не проявлявший особого интереса к подобного рода открытиям, и на этот раз оставался совершенно холоден.
   - Серёга, - перебил он, - Пора уже сворачивать нашу буцыгарню. Дело Сороки две недели как закрыто. Мне показывали заключение...
   Тут Юрик вкривь и вкось расплылся в ехидстве.
   - Там написали - самоубийство.
   - Как это? - Сергей аж привстал из-за стола.
   - Как-как. Наливай. Короче, у нас эти дела лихо решаются. У покойного с милицейскими начальниками были плотные, нежные отношения. Нафига им шум?
   - Ладно, Бог с ним, с Сорокой... А как же люди из обслуги? Вот это я не понимаю... - недоумевал Сергей.
   - А их вообще нет в следствии. Нету! Понимаешь, нет их и не было никогда.
   - Ты знаешь, Юра. Вот за Сороку мне сердце почему-то болит, хотя... он вроде как иначе не заслужил. А за людей его - не пойму. Досадно, это да... Но не чувствую я их, как живых.
   - Серега, мы уже это обсудили. Не ты бы их - они бы тебя, это уж точно. Наливай.
   - Да. Это почему-то мало утешает.
  
   Спустя два дня Поповский вдруг изменился. Он стал бегать, суетиться сверх меры и вести какие-то долгие и выматывающие разговоры по мобильному телефону. Сергей на всё это не обращал серьёзного внимания. Его начинал понемногу беспокоить другой вопрос. Щекотало в горле от желания выбраться на свободу, вести привычный образ жизни у себя дома. Поповский, к тому же, только усиливал ощущение одиночества, поскольку последнее время стал очень озабоченным. Пахло какой-то чужой тайной, и ушлый Серёжа отметил по урывкам взволнованной речи, что разговоры Юра ведет с женщиной. Ему до невыносимости стало тоскливо. Последние годы он утерял связь с какими-либо прошлыми своими знакомыми, а новых практически не завёл. Несколько лет назад Сергей очень изменился, как раз с того момента, когда изменилась его жизнь. Говорить с друзьями и подругами прошлого вдруг стало не о чем. А когда не о чем говорить, тогда незачем общаться... Поэтому Сергей последние дни заволновался. Тайны Поповского разбудили в нём жгучее желание найти Катерину, секретаршу с фиктивной работы. Но самому ему это было не под силу, а заговорить об этом с Юрой как-то не решался.
  
   Однажды, возвращаясь из киоска с покупками, Сергей застал у подъезда небольшой автомобиль, из которого выгружался Поповский. Когда они поравнялись, Юра как-то смутился и быстро потащил Сергея внутрь парадного. За рулём автомобиля Сергей всё-же успел разглядеть женскую голову.
  -- Кто это? - бесцеремонно спросил он, полагая, что в конце-концов имеет на это право.
  -- Это моя жена... - как-то вяло и нервно ответил Поповский.
  
   Через день наступило скучное воскресенье. Поповский уже с утра куда-то смылся, Сергея же он пока далеко от дома не отпускал. Поэтому Серёжа тынялся всё утро, занимался то стиркой, то мытьём посуды, намереваясь к вечеру прогуляться в свои любимые развалины и покурить там в тишине. И когда он уже был готов к выходу, в дверь позвонили. Сначала Сергей перепугался, потом успокоился и подкрался к глазку. В нём маячила на просвет та же женская голова, что тогда, в автомобиле под подъездом. Он её сразу узнал, даже не рассмотрев - ни тогда, ни сейчас. Внутри что-то страшно заколотилось и он рванул замок. Дверь открылась.
  -- Здравствуйте, - пропел спокойный, мягкий голос, - я к Юре.
  -- Здравствуйте... Его нет, к сожалению, с утра куда-то ушёл, ничего не сказал, - заволновался по второму кругу Сергей.
  -- Плохо... да, жалко, - говорила она, тоже не ожидая такого оборота.
  -- А вы, если не спешите, можете здесь его подождать! - вдруг обрадовался Сергей, подумав, "Господи, ну и одичал же я за эти пару месяцев."
  -- Да, хорошо, конечно не спешу, - обрадовалась девушка, и Серёжа пропустил её внутрь.
   Сразу удивила её слаженность. Как будто так и надо, удивительно целостная, словно специально так сделанная. Всё это даже не подумалось, а почувствовалось. Девушка, аккуратно пройдя на середину, остановилась и нерешительно оглянулась. Серёжа в панике попытался сообразить, куда же пригласить гостью, и предпочёл кухню. Она повесила сумочку на спинку стула и ловко присела:
  -- У вас можно курить? - спросила она таким же мягким, уверенным голосом.
  -- Да, запросто, вот - Сергей подвинул пепельницу. Потом вдруг схватил её снова, вытряхнул в мусорник и водворил уже чистую на место.
   "Неужели, неужели это ЕГО ЖЕНА?!" - мысленно ужасался он, при этом глубоко и горько понимая, что иначе и быть не должно, не бывает.
  -- А я не ожидала, что Юра здесь прячется. Сто раз проходила мимо, - усмехнулась она слегка осуждающе, внимательно посмотрела на Серёжу, улыбнулась уже ему.
  -- У него неприятности были, он вынужден был скрываться, - почему-то вступился за своего товарища Сергей.
  -- Я в курсе. Вы ведь Серёжа?
  -- Да.
  -- А я Алиса, - произнесла она это несерьёзное, кукольное имя, и оно сразу прилипло к ней и обрело другой смысл.
   Потом они говорили о чем угодно, пили кофе, темнело, а Юры всё не было. О своём муже Алиса говорила с иронией, которой он заслуживал. Юра был персонажем, ярким, выразительным, фантастическим - отталкивающим и обаятельным одновременно. И она была такая - как из декадентских постсоветских фильмов, где всё то-ли полуреально, то-ли сверх реалистически. Сергей не мог отделаться от чувства, что перед ним не человек, а призрак, живее и ярче любого современника. Совершенно ясно, что в сравнении с ней другие женщины теперь играют совсем в другой лиге, лиге юниоров или ветеранов, в общем, в какой-то несерьёзной лиге. Когда Алиса ушла, Сергей некоторое время ещё плавал в этой полуреальности, но с приходом страшно пьяного Юрика он затосковал чёрной, волчьей, дырявой тоской. От тоски его тошнило. Вспоминая девушку, Сергей не ощущал ничего знакомого ему, но при этом понимал, что иначе и не должно быть, возникшее чувство - единственно верное. Глупо сказать, что он об этом мечтал. Просто теперь всё встало на свои места. Алиса появилась, и всё стало как надо. Тоска поселилась в сердце Сергея основательно и надолго.
   Он вновь подумал о Катерине, с её волнующей, женственной привлекательностью. Но они были не сопоставимы так же, как просто праздник и волшебный сон. Катя была чем-то приятным из реальности. Алиса же погружала тебя в сон - точнее, в такую жизнь, какой она должна быть.
   Сергею по третьему кругу стало тоскливо. Он ей как-то горько, до слёз завидовал, что он не родился таким, как она. И в то же время вдруг осознал, что кроме него её призрак никто не видит. Это как бы лично для него она показалась. Сергей даже привстал в кровати. Она, должно быть, тоже что-то осознаёт, но живёт как стихия и вряд ли об этом думает. Скорее, Алису тяготит эта её убийственная невесомость. "Вот же дурацкое имя ей досталось," - думал Сергей, - "при этом её иначе никак не назовёшь, нормальные имена не подходят", иронизировал он, и это непостижимым образом делало её человечней и ближе.
   Поповский спал как скотина, стонал и хрюкал в соседней комнате. У Сергея вдруг внутри разлилось горячее олово, когда он вспомнил, что они были близки, а возможно, бывают близки и сейчас. Поповский со своей женой.
  
  -- Что ж тут удивительного, - неохотно реагировал Юра утром за завтраком, когда Сергей поделился с ним своими наблюдениями на счет Алисы, - что удивительного. Она ведь актриса. Бывшая актриса. Вполне возможно, что ты её видел в кино... Давно когда-то, было пару фильмов, забыл...
  -- А почему она БЫВШАЯ актриса?
  -- Ну, давно уже ушла из этого дела, очень давно. Не поладила. Потом у неё были неприятности со здоровьем. А потом мы встретились. Я её здорово выручил, а она - меня. Только это давно прошло, нас давно уже ничего не объединяет, а я к ней привык.
  -- Так ты что, её даже не любил?
   Юра дико посмотрел на Серёжу:
  -- Да ну тебя. Конечно, любил, люблю... но наверно не так, как ей надо. Я её не понимаю совершенно; мне она просто ужасно нравится. Она не понимает меня. Мы воевали все годы совместной жизни.
   Сергей искоса наблюдал за своим благодетелем. Подмечал отталкивающие мелочи. Поросячью щетину на щеке. Вечный перегар изо рта. Вялые глаза. Глупое отчаянье овладело им. Где он был, когда Алиса и Поповский встретились? Он, наверное, даже если бы встрял в то время на место Поповского, то не произвёл бы на Алису нужного впечатления. Вечный мальчик. "Нет во мне того, что называют мужским обаянием," - злобно подумал Сергей, - "я похож на загадочное, подозрительное насекомое. Все мои страсти нарисованы. Я робот-убийца, я не умею любить. А Поповский - свой, тёплый, как куча говна. Не очень приятно, зато понятно. Ему понравилась баба - он тут же и обрушит на неё свои страсти. Получит по морде - и то хорошо, и то внимание. А потом всё равно влезет. Сначала в постель, потом в душу...". Сергей помрачнел, сдулся, затих. Он понимал, что не сможет и не сумеет никак проявить себя перед Алисой. Он не сможет играть в Юрика, а если не играть, то ничего и не будет.
   Юрик жрал бутерброды со шпротным паштетом. Рот у него был вымазан им, как говном. Губы сами тонкие, бескровные, но рот вокруг них толстый, пухлый, чуть-чуть хоботковидный. Сергею есть расхотелось. Он встал, ушёл в ванну и плеснул в лицо воды.
  -- Что с тобой? - послышалось из кухни.
  -- Что-то тоскливо.
  -- Ничего, ничего, скоро заживём, как люди! - торопливо пробормотал Поповский.
  -- Никогда я не заживу, как люди, Юра, никогда. - заявил Сергей, появляясь в дверях кухни.
  -- Это ты о... о Сороке?
  -- О какой нафиг Сороке... Сорока - это следствие. Я, Юра, как гуманоид. Не умею жить вашими страстишками. Тоскливо мне с вами на одной планете. А без вас - вообще жопа. Холодный космос и вечная тишина.
  -- Ну, ты не умничай. - твёрдо сказал Поповский, - Одичал небось тут в одиночестве, озверел.
  -- Да нет, Юра. Просто было время подумать...
  -- Перестань. Тётку тебе надо хорошую, чтоб дурь из тебя вытрясла.
  -- Вот-вот. Как у вас всё просто! - злобно заговорил Серёжа. - Нажраться до балды, выебать тёлок, да побольше, дать кому-нибудь в рыло или самому по щам урвать - и весь стресс долой.
  -- Эээ, - поскучнел Поповский, - Да ты у нас философ. Анахорет, менонит и подвижник. Лев Толстой и Диоген Лаэртский. Ну да ладно. Не буду тебе возражать. Но то, что тебя надо на травку выпустить, это я точно знаю.
  -- Юр, прости. Я устал от себя. Слышь, - вдруг решился Сергей, - Юра, найди мне Катю.
  -- Это с нашей фирмы? - удивился Юра, - Интересная девочка, помню. Миленькая. Но я бы с такой не связывался.
  -- Это что значит?
  -- А хрен его знает... Поверь пошляку со стажем. Там не всё просто.
  -- Юра, а где оно просто? На Окружной? - спросил мстительный Серёжа.
  -- Достал меня уже с этой Окружной. Нет! Нигде не просто. Но там слишком сладкая улыбочка...
  -- Иди ты, знаешь... Кругом какой-то частокол, куда не ткнись. Найди её всё-же, будь другом. Я сам посмотрю, что да как.
  -- Найду, найду. Мне и искать не надо. Сегодня же в офисе спрошу...
  
   После ухода Поповского, а особенно, после его обещания найти Катю, Серёжа успокоился. Злость прошла, оставила только терпкую боль под сердцем. "Мне нужно как-то развеяться, как-то расслабиться. Я ведь в душе тоже человек, хоть и не очень похож", иронизировал он уже сам над собой, рассматривая себя в видавшем и не такие виды зеркале в ванной. Лицо у него было тонкое, точное, сделанное как на первом дыхании, ничем не хуже, чем лицо Алисы. Он был сам тоже достаточно ладно и уверенно скроен. Не было в его внешности ни барочных излишеств, ни строгости классицизма, ни рабоче-крестьянской неказистости. Его облик наиболее соответствовал изящному, лёгкому и самодостаточному арт-нуво, то-бишь модерну, с его гибкими, упругими, звонкими линиями и формами. "Мне, наверно, нужно было родиться женщиной. Тогда было бы простительно это чуждое страстям, самодостаточное арт-нуво...". Мужчина должен быть либо красивым, либо обаятельным. Второе, конечно же, предпочтительней. А Сережа не был ни таким и ни другим. Он был как будто для какой-то другой цели сконструирован. В принципе, он себя сегодня увидел таким, какой увидел Алису. Полное соответствие, и надо же, у неё был Поповский, а у Сергея никого. Он почувствовал, что Катя ему сейчас нужна, как какое-то мстительное равновесие. У них с Алисой началось негласное, на уровне неуловимых сфер, взаимодействие, выражающееся в противостоянии. Она слишком всё понимала и видела насквозь, до тоскливой пустоты в груди, это было выше, чем понимание или дружба-любовь. "Юра дурак... с кем он связался," - смеялся Сергей, - "Мы же чудовища - два его самых близких человека - его женщина и его лучший друг".
   Тут он упал, в душе, в мыслях, глубоко, вдруг почувствовал, что он - действительно монстр, он себе уже всё доказал. Это странное, психоделическое и безнаказанное убийство вышло на первый план. До звона в ушах, до боли в зубах осознание вошло в мозг и поселилось там навеки, до скончания дней. "Да, вот он я... Чего же мне ещё бояться?" - мысль прервали. Вдруг донесся щелчок замка, скрип и шарканье, хихиканье. Серега сунулся как был, полуголый, в прихожую. Там вертелся Юра, опять пьяный, и кого-то, паясничая, приглашал внутрь. Не успел Сергей сконфузиться, как на сцену вышла... Катерина! В каком-то морковном костюмчике, румяная, рыжая, глаза как прицел, тут же нашли Сережу и озорным зайчиком перехватили дух.
  -- Я прошу прощения, - процедил Сергей из ванной, - я сейчас приведу себя в порядок!
  -- Ничего, Серёжа, это ты извини, - звонко полился знакомый, забытый голос.
  -- Поповский, ты западлист, - не скрывая своих чувств, выразился Сергей.
  
   Вскоре они втроём уже устраивались на кухне. Катя вертелась и осматривалась. Сергей невольно сравнивал её с Алисой. Та - как зачарованная тень, сама деликатность; мягкий, бесстрашный, постоянный взгляд; скользнула в кухню, тут же растворилась, вписалась, не нарушая покой. А эта - яркая, как солнечный луч, повсюду стреляет карими, острыми глазками, стесняется, конечно; шустрая, но не теряется, это уж точно... Во взгляде сплошное, умненькое, весёленькое озорство, ирония, еле сдерживаемый смех. Алиса, если улыбнется, то совершенно безо всякого ехидства, каждая улыбка - как северное сияние, редкое, бесценное и неземное. А эта дарит улыбки, как солнце - тепло. Сжигающее при передозировке, животворное при соблюдении меры... "Прав был Юрик, чёрт его дери," - осенило вдруг Сергея мужланской банальностью, - "Катька может сбить с толку, она тянет, как огонь, к ней летишь, как мотылёк, на погибель...".
  
  -- Я еле выбралась! - рассказывала Катя, широко распахивая глаза, пока Юра благоустраивал поляну, - Дебил опять приехал и истерику закатил! Я , понимаешь, ты слишком часто работу меняю, а ему какое дело?
  -- Дебил - это муж, - конкретизировал из холодильника Юра, - Катькин бывший...
  -- Ну да, - продолжала Катя, - и тут Юра звонит. Туда-сюда, начинает мне объяснять, зачем и куда, а тот же прямо на ухо виснет, всё ему знать нужно!
  -- Там такая шайба - я его видел. Когда за Катькой заехал, он ждал ещё, посмотреть хотел, в какие руки отдаёт.
  -- А мы, Кать, соскучились, - ёрничал Поповский, - мы в Серёжином лице.
  -- А я думаю, куда Сергей пропал, - живо откликнулась Катя, - прямо не могла понять - вот был и тут же сплыл. А вот он, здесь окопался!
   Надо сказать, что Сергей за время разговора не мог вставить и слова. Да и сказать ему было совершенно нечего. Странно как-то всё развивалось. Поповский вёл себя так, как будто Катя была его старой знакомой, как будто они вместе уже за Серёжу всё решили. Разумеется, он чувствовал себя последним идиотом. Банным мужичком с голой жопой, у которого одежду украли. Катя была совершенно естественна. Всё внимание - на неё. Её совершенно невозможно было смутить, потому что любую ситуацию выигрывала в свою пользу.
  
   ...Потом они выпивали-закусывали, затем Юра их отпустил гулять, и они пошли гулять вдвоём, и голова кружилась, и город был как праздник, и Сергей был впервые чуть ли не счастлив.
  
   Вечером он проводил Катю домой. Они поднялись на третий этаж по облезлой лестничной клетке, мимо распухших мусоропроводов, заросших паутиной окошек, мимо надписей на стенах... И расстались.
  
   Сергей был совершенно опустошен, размазан и раздавлен. Это всё было ему чуждо, это было не его - девушка, прогулка, город... Он даже не сразу сообразил, как добираться домой - не домой, а к Поповскому на хазу. После стольких дней умозрительных колупаний, после длительного затворничества, размышлений и сомнений, перед ним распахнулся простой и бесхитростный мир. Вот, гуляй, встречайся с ней, работай, как все люди. Но что-то мешало. Что? Алиса, пустые дома, вороны, арт-нуво и опять Алиса. Это было за пределами нормы, это было тонко, остро, это была едва уловимая трещина в пространстве, где начинается ЕГО, единственная жизнь.
   А все эти шашлыки, танцы, нежная и податливая, яркая девушка - это всё по ЭТУ сторону, это было неинтересно. Убив Сороку, он отрезал себе окончательно путь назад. И это стало ему сегодня ясно бесповоротно и беспредельно, как падение с высоты. И впервые Сергей об этом не жалел. Дрожала и ныла лишь какая-то паутинка, связывавшая его до сегодняшней прогулки с этим миром. Теперь, оборванная, она изнывала на ветру, на мощном сквозняке, шурующем из щели в подпространство. Оттуда, где нет ни расстояний, ни времени, ни обычных житейских радостей. И это было хорошо. Теперь уже окончательно.
   Так он ехал в метро, под ритмичный грохот за черным окошком, и внутри сердце расширялось и сужалось, как насос.
  
   Дома, натурально, воняло гарью. Особенно в туалете. Оказывается, пьяный Поповский бросил бычок в корзину для использованной туалетной бумаги. Смрад стоял невозможный. И тем приятнее было погрузиться в атмосферу привычного безумия, царившего в этом доме. Закончив играть в пожарного, Юрик совершенно обессилел и уселся пить кофе. Ещё бы, допить всю, оставшуюся после застолья с Катей выпивку. Бралось ведь как для своих - два коньяка и вермут. Идиотский предрассудок дал о себе знать. Мол, женщины любят "Мартини", липнут к нему, как дрозофилы, готовые на всё что угодно, лишь бы нализаться хмельной влаги. Чушь. Катерина пила коньяк. Немного, три стопки, но и не мало, не жеманилась. Всё в меру. В меру хи-хи и ха-ха, всё под контролем. Поповский, когда остался один, от нечего делать дунул вторую бутылку конины. Затем и "мартини" ухайдакал. Его стошнило. Потом пронесло - там-то, на горшке, опустошённый, закурил, задумался. И по рассеянности шмальнул бычком не туда - не под себя, а чуть в сторону, в мусорку. Не сразу, конечно, заметил. Сидел ещё, в думах и в предпохмельной тоске, пригорюнившись. Пока в буквальном смысле красный петушок не клюнул в жопу. Выскочил справа из урны... Сергей никогда не понимал назначение этих дурацких вёдер. Какая-то рудиментарная привычка из тех времён, когда не было туалетной бумаги, и подтирались смятыми газетами. В быту задавал тон Юрец - он и пользовался ведром, он его и выносил.
   Так вот лизнул язычок пламени ягодицу Поповского, и тут он всё услышал - и запах дыма, и огонь. Метнулся в ужасе, забыв натянуть штаны, упал тут же, в туалете, провернувшись вокруг своей оси, осел по стене на обожжённый зад. Потом забил ногами, освобождаясь от штанов и кроссовок. Освободившись, заметался по ванной, вытащил тазик откуда-то из тёмного закутка, пустил в него воду - и заглянул в туалет. Урна продолжала чадить. Счастье, что стены в кафеле, а не в обоях. Осознав, что пожара не будет, Поповский собрал воедино остатки здравого смысла и решил, что заливать туалет водой было бы непрактично. Поэтому он сорвал с крючка большое махровое полотенце и вымочил его в тазу. Потом ворвался в туалет и набросил на урну. Огонь был побеждён. Оставалась невыносимая вонь. Поповский перевёл дух и промыл глаза, потом побежал в кухню и распахнул окна. Заварил себе крепкий кофе. Тут-то и появился Серёжа.
   - Ну, что? - как ни в чём ни бывало поинтересовался Юрик.
   - Да ничего. Ты что, всё допил?
   - Было дело... - без энтузиазма сознался Юрик. - Где Катя?
   - Катя дома, где ж ей ещё быть?
   - Ну, ты даёшь, друг мой. Я тебе уже и разжевал, и в рот положил! Осталось только глотнуть! - возмутился Поповский.
   - Наверно, Юра, я люблю сам жевать... Знаешь, бывает такое - тебе вроде как нравится женщина, и ты ей. И говорить можно о чём угодно. И вроде как разногласий нет. Она с тобой соглашается. А тебе - скучно.
   - Ну, на тебя не угодишь. Вот с кем, так это с ней не должно быть скучно. Сошлись бы поближе - узнал бы! А говорить скучно, потому что не о чем говорить.
   - Так и я о том же. Знаешь, если с человеком вроде как говорить есть о чем, а говорить - скучно, значит, он говорит одно, а живёт - другим.
   - То есть? - Юрик выглядел озадаченным.
   - То есть разговор - это только слова. Двойной стандарт! Ты по одну сторону, она - по другую. Слова одни и те же, а значение их разное.
   - Слушай, ты что? - Юрик смотрел на Серёжу, как на спятившего. - Тебе сейчас меньше думать надо. Ты же просто ёбнешься от таких мыслей.
   - Я просто говорю, что чувствую...
   - В жопу... поехали, выпьем чего-нибудь, а то я теряю нить.
  
   Во дворе друзья погрузились в железное чудовище. Глухо загрохотал мотор. Поповский ласково погладил допотопный пластмассовый обод руля:
   - Ну, люблю я ездить пьяным. Не могу себе отказать в этом удовольствии. Обожаю мой "Луазик" - ни одна ментяра его в упор не видит!
  
   Лето близилось к концу. Жить дальше у Поповского не имело смысла. Алиса больше не появлялась - наверно, Юрик почуял какую-то опасность, исходящую от её взаимодействия с Сергеем. Переживая тяжёлые периоды неприкаянности и самокопания, Сергей не встречался и с Катей, только звонил ей иногда. Она ему тоже не навязывалась.
   Изматывающая жара сменилась прохладной, облачной и ветреной погодой. В один такой день Сергей, с вещами, был перевезен к себе на квартиру. Сурово встретила его коммуналка. В общем коридоре давно не убиралось. На коврике натоптали земли. Общественная комната была захламлена бутылками и одноразовой посудой - похоже, что в ней довольно долго не затихали пьянки. Сергеева комната оказалась в порядке, за ней присматривали. На кухне был встречен Скипидарыч - домашний пьяница. Чопорный, в лоснящемся пиджаке, трезвый - он варил сосиски. Рассказал, что студенты "забухали", и их выселила хозяйка комнаты, которую никто никогда не видел. Пенсионеры Володя с Лидой надолго уехали в Коростень. В общем, на хозяйстве остался один Скипидарыч, а потерять форму ему не давал Коля - человек, который присматривал за квартирой Сергея, и был его водителем во время директорствования. Коля не замедлил разъяснить, как он гениально организовал сохранность квартиры. Размахивая пудовыми ручищами, показывал, как от нечего делать вывел Скипидарыча из запоя. Тот же, в миру Степан Кириллович, степенно кивал размочаленным носом, мол, так оно и было, не иначе. Сергей забавлялся. На волне воодушевления спровоцировал Колю и Скипидарыча прибрать в общих помещениях.
  
   Преодоление пропастей одиночества требует необычайной стойкости. Казалось бы, как пережить этот вечер, эту ночь, с открытым чёрным окном, с бутылками? Спирт помогает лишь отвлечься, даже скорее - сосредоточиться на чём-то одном, будь то радость или печаль. Сергей сидел на подоконнике, у раскрытого окна, в тёмной комнате, курил и пил пиво. Это был тот максимум романтики, которую можно было создать своими силами. Современное общество, свободное общество в идеале освобождает человека от обязательного взаимодействия с себе подобными. В прошлом людей сближал быт, сейчас он их разделяет. Стремление окукливаться, заворачиваться в саван недосягаемости делает людей невыносимыми. Сергей смотрел в темнеющее окно и мысли его были тяжёлыми, отрешёнными. Не уметь себя обмануть - искусство ещё более изощрённое, чем самообман. Не бояться оставить себя наедине с собой, посмотреть в глаза бездне и стать сильней - привилегия избранных. Только вот для чего, для какой цели эта избранность? Ради чего это ежедневное, за редкими исключениями, самоистязание?
   Нет сил на иллюзии. Прогуливаясь с Катей, Сергей чувствовал себя на чужом месте. Он и тяготился собой, и наслаждался. Роль была не самая дурная. Быть объектом внимания симпатичной девушки - лестная игра. Но - всего лишь игра. Что такое любовь, не страсть, а любовь? Понимание? Не просто понимание, а взаимопонимание. С полуслова, с полувзгляда... с полумысли. Можно было не сомневаться, что это - про Алису. Положение усугублялось, углублялось и ширилось, как ночной ужас, как страх смерти.
   Неожиданно захотелось есть. Точнее, есть хотелось давно, но только сейчас чувство голода прорвалось сквозь тяжёлые мысли. Сергей вынул из морозильника пельмени и отправился на кухню, ставить воду. Кухня оставалась в состоянии последнего, проводившегося лет 20 назад улучшения быта. Почерневший потолок в разводах, останки занавесок на окнах. Три газовых плиты, две из которых совсем древние, а одна - из последних произведений советской эпохи. Не смотря на свою относительную ветхость, на фоне совсем старых она выглядит как пришелец из других миров. Новая плита - собственность Володи и Лиды. Крышка её закрыта и даже заперта на висячий замочек. Две другие - общественные.
   В ожидании пельменей мысль замерла, не двигаясь, на одном и том же страхе. На краю пропасти, с занесённой ногой. Когда видишь этот край, нельзя поверить, что уцелеешь. Невозможно себе представить, что ночь пройдёт, и лучи солнца разбудят тебя в постели, и ты будешь нежиться некоторое время, удерживаемый под одеялом тающим очарованием сна. И только последствия лёгкого бодуна - жажда, переполненный мочевой пузырь и лёгкое головокружение - заставят тебя всё же оставить ускользающий мир грёз и пуститься в новый путь, по другую сторону пропасти. Которую ты каким-то невероятным способом преодолел.
   Пельмени разварились. Из серых лохмотьев теста высыпалась мелкая труха. Сергей вдруг вспомнил, что во времена его детства пельмень, если лопался, то из него вываливался компактный колбасный валик, серо-розовый, вполне ощутимый на вкус и вполне съедобный. Сейчас же то, что высыпалось из пельменя, напоминало скорее мусорную россыпь из раковины, которая остаётся на решёточке стока после мытья посуды. Нас обманывают так беспечно, потому что мы сами себя обманываем. Мы привыкли лгать себе, лгать другим - и потому вместо фарша в пельменях труха неизвестного происхождения, нас обманули такие же, как мы. А мы и съедим эту имитацию. Где даже лохмотья теста - тоже не из муки, а чёрт знает из чего. Мы обманываем, и нас обманывают. Мы друг друга держим за идиотов, это игра такая. Рано или поздно одиночество убивает душу. И человек сдаётся. Страх перед пропастью почти никто не в силах преодолеть. Единицы. Но там, на том берегу, на той стороне - их никто не ждёт. Одиночество тем и удивительно, что оно - абсолютно. Оно ничего не предлагает взамен. Разве что ничего не отнимает.
   Взятый на испуг, человек придумывает себе способы, чтобы не сойти с ума от ужаса. Взрослея, он утрачивает опеку. Он уже перестаёт быть безоговорочно кому-то нужен. А родители, скорее, нуждаются в нём сами, сами из опекунов превращаются в опекаемых. И стоим мы у края высокого, и вцепляемся мёртвой хваткой в ближнего, со всей страстью инстинкта продолжения рода и сохранения вида. Люди сдаются. Они сближаются с кем-то, мужчины с женщинами, чтобы не быть одному. Расставляют друг другу ловушки, берут друг друга в плен. Отдаются с душой и сердцем, вкалывают, улучшают быт. И что же, лгут! Лгут друг другу, называя боязнь одиночества - любовью, обещая друг другу невозможное, неисполнимое. Лгут себе, оправдывая свою слабость и свой страх, свой самообман. Обманывают себя и другим способом, сохраняя независимость, используя партнёров своих только для услаждения тела и в жертву неугасимому инстинкту. Ложь с душой и ложь без души - для сохранения души же как таковой, по-собственнически, как предмета, чтоб не делиться. Из таких получаются нервные, мрачноватые одиночки, которые воют от страха по ночам, а днём крепятся и изображают и себя сильных людей.
   И всё же никто из них не перебирался на ту сторону. Ни разу. Потому что если ты смог это сделать один раз, ты уже не остановишься. Ты будешь это делать каждую ночь, всегда сам, один - чтобы никого не обманывать, ни себя, ни других. Ты и Пропасть - это ваши личные счёты. Незачем сюда замешивать лишних.
  
   Утро пришло поздно и с дождём. Сергей встал и поплёлся умываться. В голове ничего не осталось от вчерашних мыслей. Вполне можно было вписаться в приятное, обычное времяпровождение. Привести себя в порядок. Соорудить завтрак. Заняться работой. Юра позаботился о том, чтобы его товарищ по несчастью имел возможность зарабатывать себе на хлеб. Сергея тоже вполне устраивала такая работа. Несколько часов возни с документами не отягощали, но давали возможность удовлетворять свои скромные нужды.
   В этой хитровывернутой жизни снаружи не хотелось участвовать. В идеале - прогулки, рынок, сберкасса. Не более. Круг мелом, ни шагу извне. Сергей был предоставлен сам себе, на этот раз больше, чем бывало раньше. Поповский не пропадал, звонил, по делу и без дела. Но с некоторого времени они не виделись. Оба понимали, что нужно отдохнуть друг от друга. Отойти от тесного, скованного общей тайной пребывания на явочной квартире.
   Дождь брызгал в форточку. Сергей прикрыл её. Сразу стало душно, запахло старыми вещами и почему-то псиной. Бывают такие неприятные дожди, сырые и тёплые, без ветра, затхлые какие-то. Всё равно, что слить в унитазе горячей водой из душа. Работа была на сегодня закончена. Очень не хотелось в этот псиный вечер сидеть одному. Пришла пора звонить Юре и вытаскивать его. Но вместо этого телефон сам запел. Сергей снял трубку, и тут же чуть не выронил её.
  -- Серёжа, привет! Это Алиса. Наверно, не ожидал? Я вот почему звоню. Мне нужно с тобой увидеться. - голос её звучал приветливо, но взволновано.
  -- Запросто! Что-то случилось?
  -- Нет, всё хорошо...
  -- Ясно. Где встретимся?
  -- Не знаю... А можем у тебя? Если пригласишь, конечно...
   Сергей опешил. Но жизнь отучила его задавать лишние вопросы. Тем более там, где пахнет деликатными материями...
  
   Пришлось судорожно наводить порядок. Окно он распахнул настежь, а на подоконник постелил тряпки, чтобы не залило. Интересно, - думал Сергей, пока убирал со стола останки холостяцкого обеда, - знает ли об этом визите Поповский? А если бы знал, как отнёсся бы к этому?". Ведь ясно, как день, что с Алисой что-то случилось. Никаких надежд, и всё же сердце зависает и дыхание перехватывает. Душа трепещет, согретая несбыточной мечтой. Уже и дождь окрасился радугой, и обои посвежели, а убожество комнаты будто полирнулось тёмным лаком богемности.
   Единственный обитатель квартиры, Скипидарыч, заметил суету и приготовления. Он вылез из своей комнаты в одних трусах, и тело его, обросшее дряблыми жирами, неуверенно колыхалось в коридоре.
  -- Степан Кириллыч, приведите себя в порядок. - обратился к нему Сергей, - у нас будут гости.
  -- Может, на счёт угощения подсуетиться? - с достоинством предложил сосед.
   Ему была выдана надлежащая сумма. Пока Сергей наводил последний глянец, Скипидарыч смотался в магазин и явился с покупками - бутылка коньяка, палка колбасы, батон и банка маслин. Серёга и сам сходил бы, но времени оставалось мало, а сосед сам изъявил желание помочь. На выпивку надеялся, хрыч.
  -- Кириллыч, вы же вроде завязали?
  -- Я это... если надо, ещё схожу. А ты мне, Сергей, чекушечку поставишь.
  -- Это само собой, - согласился Сергей, упрятывая угощение в холодильник.
   Ещё не известно, с чем придет к нему женщина. Если чисто по делу, то неловко будет разворачивать поляну без повода... Вот и звонок в дверь. Оглянувшись на топот ног скрывающегося Скипидарыча, Серёга пошёл по сумрачному коридору к двери. В глазке вертелась макушка. Приглядевшись, он распознал Алису.
  -- А привет! - улыбается, чуть застенчиво. Смотрит в глаза прямо.
  -- Привет, проходи. Не промокла?
  -- Почти нет, я на такси...
   Зашли в комнату, уселись. Сергей ещё не знал, чем вызван этот визит, и не был уверен, где лучше принимать гостью - у себя или в общей "зале", как называл её сосед.
  -- Присаживайся, не пугайся. Считай, что это декорации для фильма, - приглашал он Алису.
  -- Мне нравятся такие "декорации". Я выросла в такой обстановке. Это нормально. Я не люблю то, что сейчас делают. Всё гладенько, красивенько, а чувствуешь себя в такой обстановке, как в приёмной.
  -- Нормальный подход! - одобрил Сергей, и, преодолевая головокружение, предложил: - Чаю или покрепче?
  -- Ага! Давай покрепче... А потом можно и чаю, - улыбаясь, подхватила инициативу гостья.
   Сергей выпотрошил холодильник на предмет закуски, нарезал хлеб и колбасу, открыл банку маслин. Как обычно в таких ситуациях, противоречивые чувства рвали душу. Было торжественно, необычно и голову кружило вдохновение. В то же время собственная нелепость, несоответствие своим же о себе представлениям не давало почувствовать себя в своей тарелке. "Надо немедленно выпить".
  -- А что там Юра? Общаетесь? - ни с того ни с сего спросил Сергей.
  -- Сейчас не очень. У нас же давно ничего нет. Но прошлое держит очень крепко.
  -- Понимаю, - отвечал Сергей, не понимая и не желая ничего понимать. У него у самого прошлое начиналось лишь с того вечера под могучими осокорями, где он сжигал "фольксваген" Вадима Сороки.
   Коньяк приятно огрел грудь, прошёлся по голове. "Как он просто живёт," - подумала Алиса, - "будто в мире ничего не меняется. Обстановка моего детства. И говорить так легко... будто с самым родным человеком. То, что он существует, нонсенс, и в то же время живое доказательство, что только так и можно существовать."
   Дождь на улице стих, и крыши да кирпичи залило рубиновым отблеском заходящего солнца. В открытое окно ворвалась свежесть, невесть откуда возникающая после дождя даже в прожжённом насквозь городе. Это было затерявшееся во времени дыхание весны, оно вплеталось в предчувствие близости осени. Свежесть у них разная...
   Сидеть было хорошо. В колонках звучал медленный рок. Над карнизом развевалась прядь паутины. "Бля, почему я её не убрал!" - во хмелю подумал Серёга и тут же о ней забыл. Алиса молча курила, слушала музыку и смотрела за окно тем умиротворённым взглядом, который говорит о том, что спешить уже никуда не нужно. "Существует ведь эта параллельная жизнь. В щелях и закоулках, существует вопреки всему - единственная, настоящая, наша..." - думала она, выпуская дым, украшая рубиновую свежесть меланжем.
   Серёга вышел в коридор. Слабо освещаемый последними солнечными лучами, он направился в сторону туалета. Затем, вымыв руки, поставил чайник. Перезагрузка. И всё же странно, зачем она пришла? Просто посидеть помечтать? У женщин никогда не бывает "просто". Эти слова о том, что с Поповским уже давно ничего нет - на самом деле мало значат. Скорее, означают совсем не то, что сказано. А именно - говорит о том, что прошлое крепче настоящего. Они не могут друг без друга, а вместе тоже не могут. Давно развеялись все иллюзии, но осталась близость. Непристойная, родственная близость, которая повязала их, как разбойников на общем мокром деле. Ага, точно - только не Алису и Юру, а Юру и Серёжу... Странный тройственный союз, причастие к одной тайне. Алиса о тайне не знает, не догадывается. Но чует, не зря сейчас пришла...
   Нет, не то. Блядь. Когда он уже закипит? Она там одна; ничего, подождёт. Музыка, в конце-концов, играет... А я? мы же не можем друг без друга, это читается в глазах, как на заборе. Но нас не связывает тёплое, тесное, слабое. Господи, что за мучение?
  -- Алиса, - Сергей разлил чай по чашкам и начал: - Алиса, ты же видишь. Наверное понимаешь, что связывает нас не только Юра.
  -- Да!
  -- Но ты понимаешь, что это значит?
  -- Я... могу тебе доверять... мне не хочется так брать и говорить о том, о чём не говорят... но у меня не было более близкого человека.
  -- Алиса, я понимаю, - слова давались с усилием, равным тем, которые требуются для бурения сквозь базальтовые породы. - Ты сама знаешь, что ты значишь для меня. Извини меня за тупость!
  -- Да я знаю... Я тоже выгляжу глупо, с этими словами. Но я не могла иначе. Всё время думала о тебе... А теперь так странно, когда я говорю вслух....
  -- Да ладно, всё нормально. Я готов был к худшему. Принял бы что угодно. Я очень сильный в этом плане, - Сергей помимо воли улыбался, - но к такому готов не был... Кажется, пора Скипидарыча за второй посылать?
  -- Кого?!
  -- Соседа. Он подрядился нас снабжать за небольшое вознаграждение. Семён Кириллыч! - вдруг заорал Серёга, выпадая в створ двери.
   На пороге немедленно водворилось нечто - в тесном костюме цвета синьки, при галстуке, с выбритыми складками на морде. "Господи," - подумал Серёга, разглядывая рельеф соседской физиономии, - "Как же он, бедный, мучился, приводя себя в порядок...". Кириллыч с достоинством метрдотеля принял заказ и бесшумно исчез.
  -- А знаешь, у меня папа был художник. У него была мастерская в старом доме. Там жили коты, штук пять наверно. Я у там бывала часто. Там собирались его коллеги -- художники, артисты, музыканты. Среди них я росла. Совсем не удивительно, что обстановка повлияла на меня и в результате я сама стала актрисой. Но я давно бросила это дело. И, знаешь, очень рада, что это сделала. - сказала Алиса.
  -- Наверно, тебе нелегко пришлось, когда ты столкнулась с изнанкой.
  -- Не то слово! Театр это война. А кино... что такое кино, я лучше промолчу. Люди, не знающие жизнь, не любящие жизнь, они не могут эту жизнь изображать. Получается не искусство, а уродливая карикатура. Ничтожества, кривляющие героев - сильных людей. Хороших, плохих, но настоящих. Даже играя самих себя, они умудряются выглядеть неправдоподобно, фальшиво, искусственно. Потому что давно не видят себя со стороны.
  -- Но были и другие, я так думаю?
  -- Естественно! Там есть замечательные люди. Но не они задают тон. Вся система порочна. Речь в результате сводится только к одному - к успеху. Любой ценой.
  -- Любой ценой... Знаешь, я подумал... За что можно заплатить любую цену? Может быть, только за свободу?
  -- Ну уж точно не за успех и славу, - засмеялась Алиса, - потому что слава - девка неблагодарная. Она не останавливается, запросы у неё постоянно растут. С ней не расплатишься никогда в жизни.
  -- Все об этом знают, и тем не менее... Мы в юности мечтаем о самых интересных профессиях. Мы можем и готовы отдать людям все силы и таланты. Но на пути становится система, которая умело отфильтровывает бескорыстных.
  -- Да-да. Система - это жизнь, устроенная серыми, бездарными людьми. Эти люди родились по небрежности, появились случайно. Они сами мучаются, у них будто души нету. Им и невдомёк, что есть люди другие, живые, настоящие. Они относятся к таким с большим недоверием, с подозрением. Стараются живых осадить, устранить, чтобы не создавали контраста. Чтобы не видно было на их фоне собственного убожества.
  -- Но они не знают, что мы можем обойтись и без них, - вставил Серёжа, - мы выживаем в таких щелях, куда серые не заглядывают. Отсюда мы им не страшны, и они оставляют нас в покое, вычёркивают из списков, они верят, что мы умерли. Потому что там, где мы выживаем, серые не прожили бы и дня. Для них такая жизнь - крах всего, гибель. Ведь смысла в жизни они не видят. Они только создают трудности для других, для своих и чужих.
  -- Согласна, совершенно с тобой согласна. Как же мне здесь хорошо, как легко с тобой...
   За окном окончательно и надолго стемнело. Второй коньяк давно стоял на столе, равно как дополнительно купленный комплект закусок.
  -- Алис, а почему Поповский меня с тобой не познакомил? - Серёга налил по новой. Алиса засмеялась.
  -- Он по этому поводу вообще проявлял излишнее беспокойство. При всех его недостатках Юрик - далеко не дурак. Он понимает, что наша с тобой дружба чревата. Причём, он не дурак настолько, что ревнует не меня к тебе, а тебя ко мне!
  -- Что?!
  -- Да-да. Он боится, что я у него заберу тебя.
  -- Ты же сама только что... - начал было напоминать Сергей,
  -- Нет, нет, он всё чувствует очень тонко. Он не боится, что мы... как мужчина и женщина... Мы не представляем для него угрозу. Но как друзья. В нашей компании он окажется лишним. Ты меня понимаешь?
  -- Понимаю. Как же мне в голову это не пришло? Не перестаю удивляться многообразию жизни... - Сергей сказал то, что думал. Происходящее здесь и сейчас никак не хотело укладываться в голове. Алиса продолжала:
  -- И вот, я не хотела перебегать ему дорогу... Но он сам, сам сегодня со мной поговорил. - Алиса улыбнулась, - Я его недооценила. Надо выпить...
  -- Надо немедленно выпить, немедленно! - Сергей рассупонил бутылку и налил. Выпили, глядя друг на друга так же смело, как глядят в зеркало.
   Ни думать, ни говорить не было уже больше никаких сил. Сейчас можно просто взять и умереть, и смерти не заметить. По ту сторону пропасти всё это уже не имеет значения. Полуреальность вошла в его жизнь естественным, органичным продолжением. Алиса перешагнула пропасть. Теперь они будут делать это каждую ночь. Уже вдвоём.
  
   30 марта 2010
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"