Аннотация: Иногда нужно остановиться и посмотреть, что случается, когда мотыльки слетаются на свет
Мёртвая голова
Кого мы помним,
кого мы сейчас забываем,
чего мы стоим,
чего мы еще не стоим;
вот мы стоим у моря,
и облака проплывают,
и наши следы
затягиваются водою.
И. Бродский
Кто ты?
Я видел твой силуэт каждую ночь. Не зная покоя, страха и радости, неутомимо стремился на свет, рождая безобразно изогнутые метущиеся тени. Мглистые провалы, казалось, поселяются на стенах, растут, распространяются, заполняют полкомнаты и умирают прямо на глазах, проходят целую жизнь за считанные мгновения. Трепетания крыльев разбивают их строй, привносят хаос, и уже множество новых теней ликуют и плачут чернильными кляксами на стенах лачуги.
Что их влечёт? Идеалы? Чревоугодие? Власть? Может, мотыльки изо всех уголков мира слетаются в дом в мечте о лучшей участи, преодолевают километры, грезя об последней ночи, когда картинка реальности вздрогнет, воздух станет легче, истончится до невозможности, и, не вынеся чувства, переполняющего все существо, лопнет, как мыльный пузырь, оставляя после себя свежесть и бесконечный свет. Стоит ли говорить, что слова выше - неизъяснимый бред?
Они попались в капкан. Путешествие в неизведанные земли завело пилигримов в серо-жёлтых одеждах в глухую чащу, полную шорохов, бездонных ям, порой оказывающихся сразу под носом, птиц, что шелестят вместе с листьями под самыми звездами, сейчас скрытыми пеленой облаков и надвигающегося дождя. Чудится, что с минуты на минуту разразится ливень, но спасительного камня-указателя нет. И каждый поворот, каждый ствол кажется знакомым, а иногда и помечен сломанной веткой. Трепетные души попали в ловушку, или просто в коробку сжатого пространства, из которой нет выхода. Остается только лететь вперед, теряя товарищей, на границу собственного сознания, к манящему, но недосягаемому светилу.
Чем не люди, чем не солнце? Как легко потерять в своеобразии мира свои огненные шары, что-то, заставляющее взлетать выше и выше, оставлять позади припорошенные снегом крыши, пружинящие под натиском неба мосты...
Тук-тук. Кружатся и падают. Остается только завидовать их упорству. Тук. Часть успокоилась и притихла в полусумраке на столе. Другие поднимаются и продолжают труд. Тук-тук. Лампа бросает неровный свет, и стены теряют свою монолитность, разбиваются вместе с тенями на осколки.
Привычку следить за мотыльками, слетающимися в дом, лениво размышляя обо всем и ни о чем, я приобрел недавно. Летние вечера утомляли тем, что в близи гор и моря сумерек практически не было. Светлый день, словно по щелчку пальцев, превращается в ночь. Однако спать все равно не хочется, и отсутствующий вечер растягивается чуть ли не до полуночи. Так, развалившись в кресле и прикрыв глаза, я трачу остатки дня.
Цель всё же есть. Мелкая, не имеющая значения: я жду, просто учусь ждать. Пожалуй, занятие моё скорее походит на забаву для детей, а иные и вовсе не стали бы ввязываться в эту аферу. Итак, вечероночью, в час, когда тьма становится темнее, тушу свет во всей комнате, включаю лампу на столе, оставляю рядом открытую банку с мёдом, и жду. Неслышим, невидим, неосязаем.
Утро, что подкралось так внезапно, застает меня в том же кресле. Уснул, не перебрался в удобную постель. Потягиваюсь, разминаю затекшие косточки, устраиваюсь за столом, отодвигаю мед в сторону. Сладость и сахар, тягучее сочетание жидкого золота ярко переливается, перекатывается из стороны в сторону. Настало время для сочинения еще одного письма. Старомодно. Заметки в телефоне были бы куда современней, но мобильник я выбросил при переезде. Ни одного звонка или сообщения, постороннего вмешательства в размеренное течение дней. Для полной картины не хватало лишь встать перед морем и, размахнувшись, швырнуть адову вещицу далеко вглубь, на самое дно. Негоже только природу загрязнять.
На листе из тетради вырисовывались черточки и буквы, складывающиеся в слова.
Лили,
Прости, что долго не писал. Время бежит нещадно. Не хмурься, знаю, как меняется твое лицо в досаде, как проявляется складочка меж нахмуренных бровей. И взгляд... Чуть рассеянный, с иным, более темным отблеском голубого. Пройди я мимо лавки сейчас, вряд ли узнал его.
Часто вспоминаю то лето. Часть года, что запечатлелась в памяти так полно и, не побоюсь громкого слова, так страстно. Море цветов, яркое, заключенное в ослепительную свежесть... А цветы действительно были повсюду. В лавке, на каждой полке, на каждом метре, в полях, на обочинах, в неухоженном парке, среди всех пыльных улиц замечались только они. Словно я стал свидетелем чуда, первого их появления в мире. Отчего же вздумалось снова это писать? Ты лучше меня это знаешь, милая...
По прошествии многих лет воспоминания не тускнеют, они словно распускаются вновь. На бумаге, исписанной магическими чернилами, что проявляются под воздействием тепла. Так легко в них затеряться, доверившись лабиринту времени.
Август. Наверно, пора собирать травы? Трудишься, пока я бездельничаю, сушишь, режешь на мелкие кусочки, снова сушишь и режешь, и только стучит нож по деревянной доске, на светлой поверхности которой остаются следы ароматного сока.
Лили, прости меня. Не буду больше извиняться. Думаю, ты поймешь, как понимала и раньше. Прощай.
На целую жизнь твой,
Роберт.
Ручка брошена, чуть скрипнул стул под тяжестью тела. Навалилось уныние. Горькое и ненастное, проверенное годами, отполированное часами. Потолок в доме не поменяется, сколько ни сверли его взглядом. Запечатал письмо в конверт. Подписывать нет смысла, все равно никто не прочтёт. Послание в коричневом конверте без опознавательных знаков отправилось в шкаф, на стопку точно таких же писем.
Время завтракать. Травяной чай с мёдом будет как раз кстати. В августе хочется немного подсластить жизнь, а может, только сегодня. Крошки печенья липнут к пальцам, осыпаясь при малейшем движении, от чашки поднимается парок. Утро в самом разгаре.
Внезапный стук в дверь нарушает уединение. Он не прекращается, пока мне приходится вытирать руки красным смятым полотенцем в белую снежинку. Недалеко и до Нового Года. Праздничный кусок ткани летом уже напоминает о холодах.
- Это вы машину у дороги оставили? Здравствуйте, - сразу же интересуется местный полицейский и, запыхаясь, запоздало приветствует. Видно, устал уже с самого утра. Работы много с приездом туристов и отдыхающих, пойди со всеми делами разберись, - Жёлтая, с помятым крылом. Как её там, прости господи, только сейчас же проверял записи, - мужчина начинает копаться в черной потрепанной папке с документами.
- Доброе утро. Не трудитесь, у меня нет машины. Ни жёлтой, ни любой другой.
Полицейский отвлекся от изучения бумаг, кинул внимательный взгляд на меня, заглянул за плечо, в дом, не нашёл там, по-видимому, ничего интересного, затем снова покосился на меня, захлопнул папку и начал допрос.
-А никто к вам не приезжал? Гости, знакомые, может так, заходил кто? - подозрительностью так и веет.
- А вы с какой целью интересуетесь? - приходится подбирать подобный тон.
- Я всё про машину... Стоит, тут, понимаете, в не очень удобном месте, и давно уже стоит. Все по правилам конечно, но вы не подумайте, нам тоже есть чем заняться, но...
- Меня, кажется, это не очень касается.
Тут речь полицейского стала принимать оттенок наивысшей секретности. Он приложил руку ко рту и очень громким шёпотом донес до меня сведения, что, якобы, до них дошла наводка, что преступники, что накуролесили кое-где, могли передвигаться на похожей жёлтой машинке. Было видно, служащий делится тайными новостями уже не в первый, и, похоже, не в последний раз, но только потому, что питает хорошее такое доверие к каждому слушателю. Работа в последнее время была слишком скучной.
- Хорошо, я понял. Наверное, нужно проявить бдительность, и чуть что, звонить в участок?
- Да какое там, мы на звонки про чуть что и не поедем никуда. Это я так... Но бдительность конечно еще никому не помешала. Звоните обязательно, если кто тут подозрительный ошиваться будет, дом-то у вас как раз в отдалении стоит. Ну, бывайте.
И страж порядка, прижав теснее папочку с торчащими уголками сведений о наводках и преступниках, отправился рассказывать новые подробности соседям, проживающим, как он и выразился, в отдалении.
Моя берлога стоит немного вдалеке: одноэтажный дом с заросшим садом и небольшой симпатичной лужайкой, застекленной верандой, имеющей отдельный вход и каменные к нему ступеньки. Единственной его особенностью было близкое расположение к морю. Окруженный деревьями, он нисколько не воспринимался прибрежной виллой или чем-то в подобном духе, потому как его заботливо отгородили от внушительного зрелища на обширную синь. Небольшой, любовно высаженный перелесок из кипарисов и пары-тройки растений покрупнее, создавал практически райский уголок, а узкая тропинка, увлекая вдаль, в конце пути приводила на песчаный пляж и преподносила тебя на ладони к самому морю.
Как не проникнуться величием этакой громады, стоя перед ней? Опять же, кто-то ощущает свою ничтожность. Множество людей сравнивали себя с песчинками на пляже. Кто пошел дальше и вообразил себя еще мельче: ползающей зеленой крохой в царстве бактерий и так далее, пока самые отчаянные и современные умы не дойдут до самого края - будут кварками. Лет через пятьдесят, а может и позже, человечество откроет "кринки", и все просвещенные и преисполнившиеся земным бременем мудрецы именуют себя ими. Что тут такого? На первый взгляд, совершенно ничего необычного, но если попробовать сравнить размер песчинки и теоретического "кринка", то не окажется ли, что предки мнили себя довольно большими человеками. Возможно, даже гигантами мысли, жизни, мира, и, в конце концов, вселенной. И были точно такого же размера идиотами, как добавил бы юный тинейджер, услышав подобную мысль на шестом уроке в самом разгаре весны. Не доказывает ли это, что, не зная, что значит настоящая маленькость, люди никогда не смогут ее достичь?
Как бы то ни было, если ты ощутил, стоя перед бушующим морем, что ты маленький, ты маленький, но точно не для божьей коровки, что притаилась в складках твоей рубашки. В конце концов, каждый является тем, что он несет в своей голове.
В моей на данный момент были глупые мысли, которые ни к чему не приводили. В который раз силясь от них избавиться, я отправился на пробежку.
Открыв глаза, увидел два символа. Вычерчены глубоко в песке, сантиметров на десять. Практически смыты волнами, но кто-то продолжал обновлять их снова и снова, невзирая на тщетность попыток оставить послание или что-то, чему предполагалось остаться здесь. Голова гудела. Жуу-жуу, шуршал невидимый рой. На лбу выступили капли пота, в ноздрях запутался запах мокрого песка и ... отчаяния? Озираться по сторонам не очень хотелось, дабы не увидеть седовласую старушку, непрерывно крестящуюся и сплевывающую через левое плечо. Однажды увидел.
Руки в сыром песке, колени тоже. Сел удобнее и отряхнул, как смог, налипший песок, продолжая смотреть на полусмытые символы. Черт бы их побрал. Ничего интересного не увидел и побрел, ещё раз отряхнувшись, домой. В этот раз приложило не сильно. Наверно. Солнце простирало мягкие закатные лучи на землю, тянулось к ночи. Минуты с часами, складывающие сутки, бесследно исчезли в колодце времен. Море уничтожало их единственный и уже ничего для меня не значащий таинственный след.
Стемнело раньше, чем я успел добраться до дома. Свет включать не стал, мотыльков ждать тоже. Просто сидел в кресле, щупая мягкую обивку, рисуя воображаемые геометрические узоры. Планов на завтра не было. Из всех вариантов: отправиться в поселок, пробежаться, выйти в море порыбачить или остаться дома. До утра подождет. Пальцы воспользовались отсутствием контроля и начали робко чертить символы, похожие на те, в песке. Я гладил ткань и наслаждался ощущением мягкой, не привидевшейся в бреду мебели на кончиках пальцев.
* * *
В горле пересохло, несмотря на валящий с ног ливень. Одежда под воздействием ледяных потоков приобрела ни с чем не сравнимую тяжесть. После долгих недель худого питания и морской качки, обезумевшая природа тропического леса оказалась последней каплей. Океан трав с человеческий рост, невиданные насекомые, цветы размером с лошадь, небо насыщенного синего цвета в мягкой дымке... Все это притворялось диковинной сказкой, что рассказывала в детстве дорогая мать. И я, будучи смышленым и бойким, скакал по двору с деревянной саблей и повторял их снова и снова, представляя, что сам отправлюсь в невиданные страны и привезу ей самое красивое платье, усыпанное альмандинами, как дождь усыпает ветви деревьев в саду сверкающими драгоценными искрами.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
Вспомнились и эти почти забытые строки. Я часто проговариваю их про себя, потому как это последнее, что мне осталось. Чем же еще занять себя, медленно тая на далеких и красивых, но таких жестоких берегах? Наверное, это и будет последней мыслью, которую привнесу я в пространство необычно великолепного и подлого мира, где любовь и горе идут рука об руку. Весь в грязи, размачиваемой нескончаемым дождем, лежу в жалкой канаве, думая и думая. Это и есть мое проклятие. Думать, думать, думать. Спасительного забытья не дождаться, так и подохну в компании нелепых и невыносимых мыслей.
Наш корабль прибыл в царство дикарей три с половиной, если не ошибаюсь, недели назад, ведь здесь время течет иначе. Команда осталась на борту с заветом возвращаться на родину, если мы не выйдем на берег спустя 30 дней. До сих пор тешу слабую надежду, что они остались бы на больший срок, случись что. Однако вряд ли капитан упустит возможность раньше затариться специями и другим дорогостоящим грузом только из-за горстки потерявшихся чудаков, хотя и щедро открывавших кошель.
Нам же, полным безумцам, как считали все, предстоял опасный путь в земли, об особенностях которых мы знали только из книг и записок немногих путешественников, осмеливавшихся одними из первых исследовать таинственные берега. Именно оттуда мы и узнали о подробности, сподвигнувшей собрать вещи и выдвинуться в дорогу.
На счастье или беду, в дикарской деревушке наняли проводника. Хитрый малый, щебечет на нашем, как на своем. Поначалу все шло хорошо. Даже слишком. Может быть, так все и прошло, если бы не капризы погоды. Таба (провожатый) вовремя предупреждал об опасностях, показывал съедобные плоды, со всем помогал и был чрезвычайно услужлив. Однако, когда стали проявляться первые признаки непогоды, бесследно исчез.
Долго кричали, звали по имени. Все усилия были тщетны. Мало того, что мы затерялись в бесконечных джунглях, так еще и не дошли до места назначения. А смогли бы мы его когда-нибудь достичь? Сдается мне, даже в самых заветных, сокровенных желаниях сердец своих у нас никогда не получалось вообразить воплощение этой мечты. Да никто и не знал, существует ли это место на самом деле.
Я бы сжал руки, царапая ногтями ладони, закричал что есть силы, чтобы заглушить мысли, мешающие жить даже на последнем издыхании. Все наши надежды и планы оказались ничем иным, как гибелью во мраке. И всплывает в памяти тот нелепый рисунок из путевых записок на пожелтевшей бумаге...Невозможно дышать, так муки сжимают ребра в тиски, так хочется выпустить наружу накопившиеся эмоции, но нет ни единой капли сил. Остается только лежать неподвижно, совсем как труп, которому осталось ждать разложения до самых костей.
На моих глазах погибло трое. Совсем не так я представлял вхождение смерти в мою жизнь. Но это уже не имело ни малейшего значения и было мелочью, крупинкой, не стоящей внимания. Того меня, жившего три недели назад, больше нет, как и группы, с которой шел в поход. В конечном итоге от нашего отряда остался только я. Погибли...Так странно, так чудовищно странно, потому как не думал, что смогу справляться настолько долго. Вероятно, кто-то еще мог выжить, но они не вышли в условленное место. Надежды мало.
Воспаленный разум внезапно усмирился и, словно дождь служил образом шумящих мыслей, стал обрушивать воды не так яростно, начал утихать, постепенно снижая темп и замирая среди изумрудно-черных громадных листьев. Стало совсем тихо, и только журчание стекающей воды с растений-чаш нарушало долгожданный покой. Оттенки неба тускнели и становились светлее. Лес накрыло ясным пологом легкой дымки после дождя. Невиданный край родился заново и теперь наслаждался сначала робким, а затем уверенным птичьим щебетом, плывущим в воздухе вместе с ни с чем не сравнимым, чарующе ярким запахом леса и мокрой земли.
* * *
Проснулся от грохота, раздавшегося будто бы прямо над ухом. Едва вынырнув из ночного омута, вскочил и пошел. Спросонья даже не успел понять, куда именно. Ранее утро: серый, неприятный к телу воздух был холоден. Стоило только выйти на улицу, как он сразу же прояснил затуманенное сознание. Резко замер, прислушиваясь к тревожным догадкам.
Зверь? Но что ему здесь делать? Вор? Грабить нечего. Впрочем, забраться мог кто-угодно... Словно что-то щелкнуло, шестеренки сложились в необходимое положение. Следователь, негодяи, скрывавшиеся от закона. Да и машину рядом нашли. Желтую. Почему-то именно эта деталь не вписывалась в стройный ряд. Какие преступники будут скрываться на желтой машине? Правда, может, что под руку подвернулось, на том и уехали. В это не верилось еще больше. Как бы то ни было, нужно проверить, что с таким оглушительным шумом потревожило сон.
Вооружившись лежащей в саду метлой, крадучись побрел в сторону веранды. Идти было недалеко, но так не хотелось столкнуться с кем-либо... С черепашьей скоростью, осторожно ступая по давно не кошенной траве, наконец-то увидел стены веранды. Не оставляло ощущение, что вором был я. Огляделся и вперился взглядом в большие стеклянные окна с деревянными перекрестьями. И увидел... Ничего. Все было тихо, не считая вдруг завозившегося где-то в зелени кузнечика. Его внезапный стрекот резанул по ушам и нервам. Не каждый день бродишь по участку с намерением защищать свою жизнь метелкой. Раз опасаться было нечего, самое время развернуться и уйти, но нет.
Тихий шорох раздался в глубине веранды, и человек, а это определенно был человек, выпрямившись во весь рост и нисколько не скрываясь, вышел на ступени перед входом, широко открыв дверь. Зябко поежился, зевнул и заметил меня.
- Здравствуйте! А я как раз хотел... - он, похоже, заметил мою позу насторожившегося богомола с метлой в руках и удивленно замолчал. Тишина продолжилась: слов, подходящих для ситуации, не нашлось. Нужно узнать, как этот парень попытается объяснить свое присутствие на моей веранде. На преступника он явно не походил, так что можно немного расслабиться.
Молчание затягивалось. Немая сцена, достойная лучших киноэкранов начала прошлого века, тоже. И никто не спешил скорее загладить возникшее по пока что неизвестным причинам недоразумение. Так и продолжали стоять: я, с метлой наготове, парень не шевелился, а в траве истерично стрекотало зеленое насекомое.
-...чаю? - вдруг предложил я, сам от себя не ожидая. Опустил метлу и увидел, как растерянность незваного гостя понемногу растворяется, уступая место робкой улыбке.
- С радостью, - с облегчением выдохнул он, и продолжил, - у меня и конфеты есть. Будете?
- Давай, - пробормотал в ответ, пока в голове начинали рождаться смутные подозрения. Не наделал ли я чего такого в день, когда очнулся на пляже...
Ситуация прояснялась одновременно с тем, как преображалось светлеющее небо. Постепенно декорации утра сменялись дневными: в саду раскрывались жёлто-голубые корзинки в крохотных капельках росы, вынимали скрипочки все окрестные насекомые и присоединялись к тому первому музыканту, покачивали листьями растения покрупнее. И над всем видимым мирком начинала подниматься напоминающая мираж дымка. День обещал быть жарким, но затаившиеся тени еще сохраняли скользящую прохладу.
От чашек снова поднимался парок. Напоминание о хрупкости момента, будто говорящее нам - остановись, вглядись в переливчатые белые разводы в воздухе. Никто не знает, как сложится грядущий день. Мир, словно чашка, поблескивающая фарфором под лучами утреннего солнца или же чай - это мир, ограниченный керамическими бортиками? Снова и снова оказывающийся на столе, провожающий в начинающийся день... Что-то кроется в подобном извечном повторении, влекущим неизведанностью и отталкивающим своей полной обыденностью. Некая маленькая истина, недостойная чужих глаз.
Я предложил вынести обеденный стол с веранды в сад. Здесь как раз имелось подходящее местечко. За время, пока пришлось ходить туда и сюда, трава примялась, место обзавелось приличным столиком с парой деревянных стульев с частично облупившейся лакировкой. На такую же потрепанную столешницу даже нашлась светлая скатерть в веселенький одуванчик. Пока стоял чайник, вынесли сервиз с той же веранды. Подумалось, что там настоящий склад для пикников. Давно я туда не заглядывал.
Кажется странным, что два совсем незнакомых человека сидят напротив друг друга, перебирая сладости? Еще как. Однако мой незваный гость не вызывал никаких подозрений. Молодой человек лет двадцати пяти вполне себе симпатичной наружности никак не походил на того, кто мог натворить дел, нарушив закон. Впрочем, откуда мне знать? Но интуиция подсказывала, что я прав. Его внезапное появление заинтересовало меня, словно загадка в детстве, на которую пытаешься найти ответ. В данном случае стоило просто спросить, получить подсказку.
- Кто ты? - чересчур прямолинейно, но зато поможет сразу расставить все точки над и.
- А ты кто? - встречный вопрос. Вспорхнула из травы и улетела в неизвестном направлении птичка. Легко, наверное, не будет.
Снова помолчали. Незнакомец помешал ложечкой чай в кружке, раздался неприятный звук ударившего металла по краям. Я поморщился. Долго так продолжаться не могло.
- Представляешь мою растерянность: утром слышу грохот, появляешься ты, словно вор. Что мне стоит думать?
- Что я и есть вор, - вполне себе серьезный ответ, только глаза говорящего как бы невзначай скользнули в сторону.
- Правда?
Послышался лишь растерянный смешок. Интересный человек, уже тогда промелькнула мысль. Я не то чтобы растерялся, не удивился и даже злость не всколыхнулась в глубине чувств. Пожалуй, его реакция вызвала лишь удовлетворение. Подобное испытываешь, когда нечто, заинтриговавшее в читаемой книге, действительно раскрывается в наилучший исход. Предвкушение завладело мной.
- И что же ты украл? Раз утверждаешь, что преступник, - постукивание ложечкой раздалось с моей стороны.
- Хорошо, ничего я не крал, - наконец кристально честно ответил гость и, словно в доказательство, показал пустые ладони, - вы же все равно мне не верите. Считаете, вор стал бы тут чаи распивать? Да и зачем бы мне что-то красть. Никогда не имел привычки присваивать чужое. Пусть даже у меня сейчас ничего нет.
- Почему перешел на вы? Можешь не так официально. Не совсем уж я старый пень. Или как, на твой взгляд?
- Да уж постарше меня. Ладно, если разрешаете...ешь.
- Выходит, что пень, - теперь выпал мой черед ухмыльнуться, - Как твое имя, воришка?
- И сразу воришка, - едва слышимое ворчание. И, после небольшой паузы: - Саша.
Далее последовал занимательнейший рассказ, который заставил вспомнить ту несчастную теоретическую крестящуюся старушку, видевшую мое мракобесие, и которую я так отчаянно не хотел встречать, очнувшись. Потому как на её месте оказался мой новый знакомый.
- Иду я с пляжа по лесу, никого не трогаю. И тут... вы, - Саше потребовалось запить произошедшее чаем. Наверняка уже остывшим. - И вроде бы ничего такого, но я испугался. Самым натуральным образом мне стало очень жутко. Появляетесь неизвестно откуда и начинаете со мной говорить. Что это был за язык? Хинди? Сначала подумал, вы мимо пройдете, потому что было уж очень странно. И глаза у вас, как бы выразиться, смотрели... мимо? С таким огоньком.
- Ещё чая? - кружка собеседника опустела и ему нечем было заглушать неловкие паузы в рассказе. Я начинал соображать, куда прятать тело.
- Да, спасибо. Представляете, смотрите, как будто не видите и одновременно обращаетесь ко мне. Аж мурашки по коже пробежали! Думал, все, нарвался. А ты потом отвернулся, вроде как передумал мне что-то рассказывать, собирался уйти. Затем снова подошел и - вот так, - парень взял себя за грудки, смяв зеленую кофту, - как крикнешь! "Кха-а!" С ударением на последнюю а.
Сразу и не решить, что из всей ситуации было более странным. Рассказ Саши или же то, что после всего случившегося он все еще сидит здесь, прямо передо мной и до сих пор не позвонил в интересное место с мягкими стенами. Тем временем гость продолжил.
- И это даже было не самое странное! Вы моргнули и, словно очнувшись, сказали "здравствуй". Представляете мою реакцию? Да я так остолбенел, еще сильнее, чем раньше.
- Что же ты ответил?
- Ну... Поздоровался. Что тут можно было еще сказать. Невежливо бы получилось. Так вот, и тут я такой "Что вам нужно?". Мне бы так-то бежать со всех ног, но поди ж ты.
- Приключений захотелось?
- А то... А если серьезно, то, что с вами? - своевременный вопрос, пожалуй.
- На самом деле ничего особенного. Может, ты и сам догадался.
- Эпилепсия?
Оставалось только кивнуть. Удобно, когда не приходится выдумывать ответы.
- Так почему же ты оказался здесь?
- Ой, я не договорил. Ты пригласил меня к себе. Сказал, что если что понадобится, я могу найти тебя здесь и попросить все, что мне нужно. Я сначала опешил конечно, подумал, что странно это все и вообще... Но так уж вышло, что мне совершенно некуда идти, и я решил, что можно, наверное, немного у вас тут пожить, тем более места вроде много, да и вы пригласили, а прийти сразу я постеснялся... - Саша окончательно замялся и умолк, но немного погодя объяснил все подробно.
Я не осмеливался прервать исповедальнй поток, состоящий из многих "что", а речь незнакомца становилась все более стесненной, мое же удивление все сильнее. Пожалуй, чтобы прийти к такому странному человеку, надо было совсем отчаяться. Оказалось, Саша приехал сюда издалека и жил в палатке недалеко от пляжа. Подобный образ жизни порядком утомил туриста и он, встретив меня, решил довериться счастливому случаю. Упаковал вещи, палатку и пришел ко мне на исходе ночи, чтобы собраться с силами и во всем сознаться утром. Примерно так и вышло.
- Хорошо, можешь в доме остаться, - взвесив все за и против, доброжелательно предложил я. Раз пригласил, надо оказать гостеприимство. Тем более, я был совсем не против компании человека, которого не отпугнуло мое поведение.
- Да нет, спасибо, я на веранде останусь. Если можно...
- Как хочешь, я не против.
- Я ненадолго, может, до осени, вы не подумайте. - видно, что парню стало очень неловко. Интересно, раньше он не был так нерешителен. Похоже, он сомневался в широте моей души.
- Оставайся, сколько хочешь.
- Только с оплатой... - стрелка на термометре неловкости зашкалила. Вполне естественно, когда незнакомый человек что-то предлагает, то он запросит за предложение свою цену.
- Ничего не нужно.
Стоило только словам прозвучать, как напряжение, витающее в воздухе, сошло на нет. Чай допит, приглянувшиеся вкусности уничтожены, решение найдено, пора расходиться.
Итак, время шло, мы занимались каждый своими делами. Я пару раз наведывался до ближней поселковой цивилизации, Саша то исчезал, то появлялся, иногда выходил с веранды, как только вставало солнце. Чувствовалось в госте что-то, не очень подходящее туристу.
Бывает, сядет на ступеньки, и, вперив невидящий взгляд в пространство, сидит. Долго. Медитирует, он, что ли. Так и не проверишь, а спрашивать было невежливо. Мы не разговаривали с ним с самого первого дня. Как бы то ни было, дел у меня тоже хватало. Пора было использовать лодку по назначению, а то совсем запылилась.
Рыбалка рыбалкой, но и само море приносило удовлетворение метущимся мыслям. Другое дело, что и их, как таковых, не было. Порой нападали, сбивали с ног, но в последнее время ничего подобного не происходило. Просто хотелось плавать, наслаждаться остывающим летом сполна, затем дотянуть до первых холодов, сварить варенье и смотреть на жизнь, которая постепенно трансформировалась в негу, где каждая минута приносила неистовый поток наслаждения, неведомо откуда спустившегося на мою голову. Может, это влияние августа? Стоило только остановиться и увидеть все это великолепие: изумрудную траву, пробежавшую кошку, вдохнуть соленый свежий воздух и рассмотреть потоки внезапного ливня, так сразу и накатывала волнами радость существования. Суждено долго ли, мало ли... Какой прок гадать? Пора наслаждаться. Иначе стоит ли открывать глаза, если не чувствуешь удовольствия, не ловишь кайф, как говорят современные.
Только ночи сбивали розовую пелену с теоретических очков. Стекла не трещали, не деформировалась дужка. Однако зрение заволакивал клубящийся туман с серебристыми, черными и ясно-золотыми искорками. Мои гости прилетали потрепетать на фоне ярко горящей лампочки и уносили меня вдаль на легких крыльях, не забывая к утру вернуть в то же самое место, в ту же жизнь, откуда забрали ранее, когда на дворе царила непроглядная тьма, а взгляд застилала завеса сбывшегося, никогда не достигнутого, сломанного, вечного, отлюбившего, клявшегося и нарушавшего данные заветы кратковременного бытия.
* * *
Что-то нестерпимо острое вонзилось в спину, и это, похоже, и привело меня в чувство. Мир пришел в движение, и медленно полз, голова кружилась. Внезапно ощутил резкий хлопок по щекам, листва хлестнула по лицу, заставляя собраться с мыслями. Почувствовал тело, тянущую боль и чью-то хватку на правой ноге. Понимание пришло не сразу, разум еще не вернулся их неизвестной дали небытия, однако стоило, наверное, открыть глаза.
Не закричал и не стал вырываться только потому, что не было сил в тушке, называемой телом. Лежал, не шевелясь и пытаясь понять, что происходит. Паниковать было от чего. Кто-то тащил меня вперед с неимоверной силой, безжалостно волоча по влажной земле. Окрестные травы хлестали по бокам, ветки вонзались в спину и, совсем неудачные, распарывали кожу. Оставалось только мычать от жгучей боли и ощущения, что ногу вот-вот оторвут и так и продолжат идти с ней, позабыв об оставшейся далеко позади ноше.
Рассмотреть тащившего не удавалось, мешало кружение в голове, ветки и все, что встречалось в кустах. Человек? Вероятно, животное не стало бы передвигать лакомый ужин. И вот, наконец возник шанс рассмотреть губителя или же спасителя, в чьих руках находилась моя жалкая судьба.
В жизни бывают моменты, когда теряешь дар речи. В этот раз даже мысли отказались приходить. Я уставился во все глаза на это. Передо мной шел, если можно так выразиться, гигантский комок чего-то, похожего на шерсть. Ни четких очертаний фигуры, ни ног, ни рук: ничего. Огромный, высотой в метра три, огромный шар передвигался, шевеля чем-то под своей мягкой на вид шерстью, перебирая ногами или щупальцами, которых не было видно, и все так же крепко держа меня. Оставалось только бежать. Вот только была четкая уверенность в своем бессилии. Дернулся, пытаясь воспользоваться внезапностью и скрыться в окружающей зелени с мелкими звездчатыми цветочками, но движение не произвело никакого эффекта. Хватка была мертвой, трава и жесткие листья все так же безжалостно кололись, а небо, которое я только что заметил, расцветало темно-сиреневыми всполохами.
Дни сменялись ночами, хрупкие звезды крошились и падали вниз, запыляя воздух, мешая дышать. Дымка клубилась туманами и мигала выглядывающими бутонами, еле мерцающими влажностью росы. Рассветными же часами всходило солнце и плавило звездную пыль, заставляло ее шипеть, как кипящую воду в котелке и извиваться, как великолепный питон, что повсюду следовал за нами, выставляя кончик тонкого, словно жало, раздвоенного дразнящего языка. Джунгли жили: рождались, росли, развивались, сплетались кольцами и стремились вверх, взрывались красками и темнели, умирая во тьме и возрождаясь вновь в ночной ипостаси. За всем этим наблюдали сверху и качающиеся деревья, и птицы, частыми криками тревожащие обитателей леса.
Мы со спутником влились в поток резвящейся живности, подстроились, устроились и существовали в нем незыблемым способом: он тащит, я волочусь. Проходили годы и столетия, но ничего не менялось. На самом деле, все наше, если можно так назвать, путешествие длилось максимум несколько часов. Время продолжало тягуче растекаться, а листья все дрожали, пропуская нас дальше.
Он остановился. И мгновение тишины обрушилось на лес. Улавливалось что-то необъяснимое в данном моменте. Ссадины, составляющие меня, заныли еще яснее, задорнее, но дело вовсе состояло в чем-то другом. Кроме молчания можно было услышать нечто, напоминающее гул волн. Тихий рокочущий звук разливался в воздухе, неспешно переливался, усиливаясь, заполняя пространство, и затем с глухим почти хрипом исчезал, словно разваливаясь на мелкие кусочки о стволы рядом стоящих деревьев, оплетенных плотной завесой корней. Вечерело. Наступала настоящая темная ночь, первая за время, когда я был в сознании. Комок не шевелился. Стоял, держась за ногу то ли шерстью, то ли невиданной конечностью... Вот только немного шел рябью его округлый силуэт. Раньше невозможно было заметить, но в подступающих сумерках, когда предметы производят необычайно загадочное и, порой, пугающее впечатление, я четко увидел, как шерсть комка подрагивает в такт гулу. "Это его дыхание" - осенило меня. Размеренное и спокойное. Стоит закрыть глаза, смирить метущееся, усталое сердце, почувствовать пальцами твердую и незыблемую поверхность земли, словно говорящую, что если ты сошел с ума, то хотя бы не полностью, как вспоминался родной сад на берегу моря. Всеми покинутый теперь дом, тусклый отблеск медных горшков на солнце и пахнущие терпкостью специй гряды остались далеко позади, перечеркнутые пером неизвестного путешественника, написавшего пару безумных строчек, намалевавшего с художественной сноровкой один рисуночек. Я оставил все. С каждым раскатом волнующего вздоха гиганта повторялась фраза. Я оставил все. Но было ли то, чего не стоило покидать, рвать на куски и закапывать в землю, кроме пустых надежд?
Сквозь навернувшиеся воспоминания, слезы и дымку прошлого я заметил крохотный фонарик. Сбоку в зелени что-то заворочалось, заворчало и отвлекло взгляд от светлячка. И через секунду все, что было в поле моего зрения, вдруг расцветилось мерцающими в темноте красками: листики, светлячки, грибы в основаниях деревьев. Налетел порыв ветра, принесший освежающий сладкий запах, шум листвы и, возможно, уже потерянную и неловкую мысль о спасении. Только сейчас показалось, что сковывающей тяжести на ноге больше нет, и я могу двигаться абсолютно свободно. И правда, никто больше меня не держал. В шуме ветра был ясно различим рокот дыхания гиганта, он все еще был здесь. Мелкие звездочки теперь усыпали его шкуру, шевеля полупрозрачными крылышками, так что комок стал похож на украшенное к празднику дерево.
Возможно, мой страх убаюкало его дыхание и светящееся великолепие окружающего, а забавные бабочки усилили эффект безопасности до того, что мне захотелось потрогать необычное существо. В темноте, в окружении звезд, мое сердце согрелось, и, несмотря на мурашки на коже, было очень тепло. Захотелось даже его обнять, почувствовать нечто иное, задеть чужое существование, пусть даже это будет стоить мне жизни. Только после всего случившегося я не имел ни малейшего понятия, что может произойти. С трудом перекатившись на живот, потревожа на удивление притихшие раны, я пополз. Гигант никак не отреагировал на движение и продолжал стоять, переливаясь крылышками насекомых.
Спустя долгое время я достиг цели. В темноте я не мог различить, есть ли у комка ноги или лапы даже с близкого расстояния и видел только подернутую едва заметной рябью шерсть. Размеренное дыхание стало намного громче, и казалось, что оно исходит от всей поверхности его тела. Наверное, так и было. Все еще лежа на земле, я протянул дрожащую руку к его шерсти. Помедлил, не решаясь дотронуться и понял еще одну странную вещь. Запах. Если комок шерсти все же животное, от него должен исходить далеко не приятный, ни с чем не сравнимый дух дикого животного. Однако, чем ближе я подползал, тем яснее становилось, что можно почувствовать только легкий запах корицы. Сладкий аромат витал вокруг него, точно это была лавочка с булочками. Предположения и варианты касательно природы комка слились в одно: это было непонятно что. И, поддавшись ветреному порыву, резко дотянулся до его шерсти и сжал в пальцах.
На одно мгновение я почувствовал живую шерсть под пальцами. Мягкую и теплую, словно кошка. Но секунду спустя она налилась холодом, обожгла пальцы, и когда я резко отдернул руку, гигант лопнул, разметав мотыльков, обдав меня потоком тепло-ледяного воздуха. Зажмурив и открыв глаза, я увидел, что от комка не осталось и следа, вокруг мечутся полупрозрачные бабочки-светлячки, поляна осветилась огромной, в полнеба, луной, а впереди, среди буйно мерцающей зелени моргнул и уставился на меня устрашающих размеров глаз.
* * *
Картинка словно отпечаталась на сетчатке, и, когда я проснулся и уставился в потолок, изображение все еще оставалось там. Большой, моргнувший глаз в окутывающих яблоко стеблях. Пульсирующий, живой. Первая жизнь давно должна была растерять цвет и перестать надоедать вот уже который век, однако она оставалась самой пылающей и разящей, находившей меня везде, где бы и кем бы я ни был.
Правда, свой дом хотелось бы запомнить совсем иначе, нежели покинутым и печальным. Все еще теплятся угли чувств, с которыми я рассматривал родной пейзаж: разный и одинаковый одновременно. Весной вся местность утопала в цвету, летом в зелени, осенью в красках, а зимой небо и земля сливались в серости будней и тревожных ветров.
Письмо, которое я написал в это утро на бумаге в клеточку, не хочу никому показывать. Даже себе, на самом деле. Сперва оно отправилось в шкаф, на место многих других, но чуть погодя я передумал и решил от него избавиться.
В саду стояло раннее утро, еще недавно выбравшееся из предрассветных сумерек, но небо уже приобрело золотисто-розовый оттенок. Покопавшись немного, пытаясь найти подходящую тару, понял, что нужная вещь лежит на веранде и решил попытать счастья там. Мой поселенец обычно вставал рано, чуть свет, поэтому я не боялся его потревожить. Как я и говорил, он мог просто сидеть на ступеньках, уставившись в пустоту. Этим Саша и занимался сегодняшним утром. Сосед сидел на крыльце веранды, в серой водолазке с воротником по подбородок, скрестив руки на груди. Хотя бы глаза закрыл.
- Не спится? - наверное, мог сказать бы что-то менее очевидное.
Саша приоткрыл глаза, словно не сразу понял, где находится и чуть погодя ответил:
- Говорили, бессонница на роду писана.
- Тоже иногда случается. Мне бы на веранду пройти.
Долго ждать не пришлось. Сосед встал, потянулся, разминая, как видно, затекшие руки. На веранде тускло горел ночник, на диванчике лежал спальник, горстка одежды, походный рюкзак приютился в углу, на столике притаились некоторые продукты. В другой стороне была свалка моих верандных вещей. Старые, в потемневших переплетах книги с пожелтевшими страницами, коробки с кухонной утварью, тарелками, завернутыми в газеты, старые матрасы: все это досталось в наследство к дому. Я точно помнил, что где-то здесь, совсем запылившийся, стоит небольшой мангал. Он как раз мне и нужен.
Когда я вытаскивал маленький, но довольно тяжелый предмет, заселенец помог пройти проем, придержав дверь.
- Шашлыки?
- Какое там. Срочно понадобилось кое-что поджечь. Но можно и устроить, тем более сейчас есть кого кормить, - идея показалась отличным поводом попробовать узнать, что так тревожит Александра. Может, и ему станет не так тревожно. Опыт учит: поделись, ноша станет легче.
Когда мангал был поставлен, я пошел в дом взять спички и письмо. Пара любопытных, но сонных глаз внимательно следила за передвижениями. Однако, взяв в руки кажущееся тяжелым письмо, почудилось, что если его сжечь, станет только хуже. Потянулся вернуть его на место, дотронулся до других конвертов, и свет померк.
Саша услышал шум в доме ненамного позже, чем его благодетель скрылся за дверью. Он все еще не знал, как его зовут, а спрашивать было неловко. Судя по поведению хозяина дома сегодня, им предстоит важное дело от чего-то избавиться самым грандиозным способом - огнем. Зачем бы, интересно. Однако ушедший все не появлялся, а шума становилось все больше. Он решил заглянуть внутрь, надеясь, что не помешает.
В доме стоял полный кавардак. Столик и пара кресел были опрокинуты, разбитая банка с медом лежала липкой массой в середине комнаты. В глубине квартиры раздавался звук рвущейся бумаги. Множество конвертов было порвано, исписанная бумага летела во все стороны, а в центре хаоса стоял он, даже со спины заметно, что в полном отчаянии. Забирал новые конверты из шкафа, что-то мельком проглядывал, что-то сразу же бросал вниз.
- С вами все в порядке?
- Надо срочно уничтожить все документы! Они скоро придут, у нас столько улик. Ни единой строчки не должно остаться, ни одной буквы! Кто все это написал? Нельзя это все оставлять! Нельзя, нельзя, - словно в исступлении все повторял и повторял он.
- Но почему? Кто придет? - недоумение его спешкой, позой, поведением нельзя было скрыть. В прошлый раз было видно, что человек болен, но в этот раз кажется, что недуг бесповоротно сразил его разум.
- Как кто? Ты... тоже из них! Я не видел тебя ни разу, ты читал, что здесь написано? - и он с безумным взглядом указал пальцем на конверты.
- Нет, ничего не видел, - оставалось только отвечать так, как он хочет. Тем более, что он и вправду ничего не читал.
- Вот и хорошо. Уходи, пока они и тебя не увезли, - предостерег хозяин и стал снова заниматься прежним делом.
- Может вы отдохнете? Никто не приедет.
- Как смеешь! - взорвался негодованием совсем незнакомый человек. Было похоже, что он в полном отчаянии, - они никого не оставляют в покое, никогда! Тем более предприятие разорилось, у нас не осталось ни копейки, а в бумагах... Зачем я это говорю... Лена должна была все убрать, но ее нет! Убили, увезли, застрелили. Они многих довели до могилы, как только могли, как могли... Вот и я уже слышу их шины. Пора бежать, - и он заметался по комнате, передвигая несуществующие предметы, запинаясь на ровном месте. Словно схватил пальто, начал надевать на руку, но запутался в ткани, и, чертыхнувшись, кинул его на пол и бросился прочь. Удивительно, как угадал в дверной проем.
Саша поспешил за ним. Нельзя оставлять человека в таком состоянии. Подозрения в его полном безумии только укреплялись, но ему он не сделал ничего дурного. Хозяин стремительно бежал по аллее, ведущей к самому морю, бежал, задыхаясь и запинаясь о корни, выдающиеся из-под песка. Через некоторое время, как только начался пляж, он стал затравленно оглядываться, словно пытясь обнаружить погоню. Его лицо изменилось, исказилось в безмолвном ужасе, он снова сорвался на бег, и, коротко вскрикнув, тяжело упал навзничь в песок так, как падают актеры в фильмах, сраженные вражеской пулей.
Саша быстро приблизился к нему, перевернул на спину, послушал дыхание. Все в порядке, кроме той разыгранной сцены и отсутствия сознания. Напрашивалось решение: позвонить в скорую, но как объяснить произошедшее, вариантов не было. Но сейчас веки его поднялись, и взгляд вперился в небо. Усталый, до невозможности изможденный взгляд серо-голубых глаз на неопределенного возраста лице, которое могло принадлежать мужчине лет тридцати или пятидесяти. Саша плохо разбирался в определении подобных вещей, но интуиция подсказывала ему, что этот человек повидал многое. Его осмысленное выражение успокоило тревогу, скорой не нужно, все хорошо. Вдруг Саша тоже растянулся на песке, подставив лицо утреннему, слегка робкому солнцу. Где-то вдалеке прозвучали скандальные крики чаек, которые на фоне размеренных волн показались более визгливыми. А небо было красивое. Просто такое вот, обычное, ничем не примечательное небо.
- Как тебя зовут? - сам от себя не ожидая, спросил Саша.
- Август.
И больше никто ничего не сказал. Все так же шумели волны, чайки перелетели поближе и истошно вопили, песок нагревался под начинавшим набирать силу звездным светилом. И никто не видел двух человек на пляже, хрупких цепочек их следов, неглубоких нечетких отпечатков, что вскоре смоет водой.
Август поднялся, отряхнул штаны, и побрел в сторону аллеи, ведущей к дому. Опущенные плечи и общий вид говорили, что мало кто может сравниться с ним по усталости в еще толком не начавшийся день. Саша пошел за ним и остановился ненадолго, чтобы вытряхнуть песок из кроссовок перед выходом с пляжа. Что-то манило его вперед, увлекало загадочной тайной, словно рука незнакомца подзывала из-за угла. Казалось, все было здесь не просто так.
Хозяин сразу же вошел внутрь дома, оставив открытой дверь. Вышел, держа коробку с письмами, отнес ее ближе к мангалу, сиротливо приютившемуся у ранее поставленного стола. Август вернулся с новой, точно такой же ношей. Так повторилось еще четыре или три раза, Саша же стоял в стороне и наблюдал за молчаливой уверенностью уничтожения большого количество бумаги. Один конверт вывалился по дороге, и он незамедлительно сунул его в карман, чтобы прочитать позже. Говорить с Августом он не решался. Не то чтобы ему было страшно, но не хотелось тревожить человека, с виду нисколько не настроенного на задушевные беседы. И тут тишину нарушил он сам.
- Саш, все еще хочешь шашлык? - такой внезапный, но обыденный вопрос немного разрядил атмосферу.
- Не откажусь, - осторожно ответил он.
- Тогда нам придется совершить небольшое приключение. Если ты не против, конечно.
Я наконец-то пришел в себя, и, чиркнув спичкой, поджег кипу конвертов в мангале. Посмотрел, как занимается пламя, и начал соображать, где бы достать мясо для праздника живота.
- Какое приключение? - все с той же осторожностью спросил он.
- Можно отправиться на рыбалку. У меня есть лодка. Правда, если ты не захочешь, в ближнем поселке продается отменная свинина.
- Давно я не рыбачил... - похоже, за обтекаемым ответом Саша обдумывал, насколько опасно плыть в лодке с невменяемым человеком. Однако если он до сих пор тут, стоит поднять вопрос и о его разумности.
- Я постараюсь не выкидывать фокусов, хотя, наверное, ты заметил, что от меня это нисколько не зависит. Но все же это случилось совсем недавно, поэтому не должно повториться снова в ближайшее время.
- Окей, идет. Всегда хотел поплавать на лодке по морю. А удочка для меня найдется?
- Конечно, обеспечим по высшему разряду. Тогда после обеда выдвигаемся. Дожгу бумаги, правда, оставлю немного на растопку. И то письмо, что ты подобрал... Можешь прочитать, но хотелось бы сжечь и его.
Воришка покраснел, промямлил слова извинения, и удалился на веранду, чтобы прочитать написанное. Честно, мне было безразлично, что он увидит. Откровение ли, слабость ли, силу... Чего только в наших жизнях не бывает, каких слов только не скрыто в тех строчках. Один горящий конверт решил нарушить границу мангала, и я поспешил кочергой отправить его обратно.
Саша тем временем устроился на диване, поерзал, усаживаясь поудобнее, нерешительно сжимая конверт в руке. Рассмотрел и даже понюхал, сам не зная зачем. Хорошо, что на зуб не попробовал. Моральных вопросов в виде открывать или нет уже не осталось, так как хозяин письма дал добро. Однако существовали сомнения относительно содержания, и захочется ли вообще его читать, потому как развидеть уже не получится. Что же там скрыто? Бред сумасшедшего, магическое знание, стихи, написанные подростком или же деловая записка? Зашуршала бумага, и Саша погрузился в чтение довольно объемного, написанного витиеватым почерком, письма.
Бумага горела быстро, но объем выходил большой, поэтому требовалось время. Я как раз заканчивал, приминал кочергой последние догорающие листки в пепле, чтобы не вздумали улетать, как запропастившийся сосед вышел в сад. С первого взгляда было заметно, что ему попалось что-то не совсем ординарное, возможно, переворачивающее существование с ног на голову. Он подошел ко мне и спросил серьезным тоном:
-Это правда? - и на его лице выражалась скорбь, глаза покраснели. Возможно, подвернулась черная страница моей длинной биографии.
- Что именно?
- Написанное? Это не ложь, не роман, не записки сумасшедшего? - все тем же серьезным, не терпящим ни малейшей иронии тоном.
- Да.
- Ясно, - в руках он крепко сжимал конверт, словно боясь его потерять. Но тут же отправил его в догорающее пламя, не колеблясь, не оставляя ни малейшей заминки на сентиментальность.
- Вот и правильно. Все равно оно уже давно отжило, - и принялся за ставшую привычной работу кочегара.
- А можно я вас буду спрашивать? - похоже, он просто мастер на неопределенные вопросы.
- Смотря о чем. Сначала спроси, а потом уже решим, что к чему.
В ответ он только кивнул, продолжая смотреть на пепел. Оставаться здесь было незачем. Проследив, что ничто больше не угрожает дому сгореть в адском пламени, пошел собираться к рыбалке. После аутодафе даже немного полегчало. Мысли устремились вперед, предвкушая отличное времяпровождение. Вероятно, останемся в море до вечера.
* * *
Катер уверенно разрезал волны и пулей стремился вперед, рассеивая тучи брызг и оставляя мимолетный след на водной глади. Хрустальная дорога без шанса напомнить о своем существовании даже через минуту.
"Словно сон", - думал Саша о времени, проведенном у Августа. Символично. Осень медленно, но неотвратимо вступала в свои права. Темнело раньше, воздух, несмотря на южный климат, неуловимо холодал, будто подпитывался льдом высоких сияющих звезд, чуть слышно смеющимися над миром. Остывали и чувства. Нельзя было сказать, что в жизни наступала зима, которую обычно зовут степенным возрастом, нет, по паспорту бушевало листвой искрящееся рассветами лето, но само существование покрывалось корочкой льда. Глупые мысли, пустые, ничего не решающие рассуждения, напрасная трата времени, не приносящий радости труд. Список продолжать можно бесконечно, но в чем его суть? И, тряхнув головой, Саша спугнул поток ставших уже почти привычных мыслей и бездумно уставился в окно.
А посмотреть было на что. Сначала ничего не замечающий взгляд выхватил бескрайнюю гладь ясного синего цвета и небо, сливающееся с ним на горизонте. Море живо, и море жило. Удивительно, как солнце после полудня высвечивает глянцевую, вечно движущуюся поверхность, расцвечивая искрами все, что только можно заметить. Игра, нескончаемый спектакль, в котором каждое действие повторялось миллиардами в секунду, никогда не надоедал. Аплодисменты разносились сами, то тихие у притихшего пляжа, то оглушительные у скалистого берега. Море - это лучшее зрелище, которое только могла придумать природа. Приблизиться же к нему стоило большой удачи.
Саша нисколько не удивился тому факту, что у Августа оказался катер. Огромный, переливающийся черно-белыми гладкими бортами, он походил на хищную касатку, стремящуюся за добычей. Прикинув в уме, сколько такой мог стоить, подумал, что его гостеприимный хозяин не иначе, как миллиардер. Или контрабандист, и одно другому нисколько не противоречило.
Как бы то ни было, сейчас Август сидел рядом и сосредоточенно управлял сей адской машиной, несущей их к таинственному месту, в котором им предстояло рыбачить. Саша, нежась в точно таком же кресле, как у Августа, решил, что жить он останется в нем, и никто и никогда не сможет его отсюда выманить.
Катер был оснащен всем необходимым и даже больше. Наверное, здесь собран целый магазин для рыбалки и выживания в самых комфортабельных условиях, а того, что в магазин не поставили, они взяли из дома. Удивительно, но в катере даже был переносной холодильник. Богатая жизнь, любой каприз за ваши деньги. Неудивительно. На лодке, предназначенной для дальних путешествий в любых погодных условиях и вмещавшей в себя десять человек, никак не могло не быть холодильника. По какой-то причине Сашу он особенно поразил.
Август, словно задумавшись, какие мысли бродят в голове спутника, повернул голову и взглянул на него. Казалось бы, гость увлечен морским пейзажем, но что-то его определенно тревожило. Наверное, не стоит лезть к нему с ворчливым интересом.
- О чем так напряженно задумался? - и это вовсе не интерес, а так, простой способ завести беседу.
Сначала Саша словно не услышал вопрос, но, повернувшись, тоже спросил:
- А дорогой он?
- Кто, катер?
- Нет, по нему сразу видно. Холодильник... - и, смутившись, снова отвернулся к окну.
- Честно сказать, я уже давно потерял цену вещам. Наверное, дорогой. Да и он шел в комплекте с катером.
Стало быть, завести беседу удалось, правда, русло ее потекло в слишком предсказуемом направлении. Я приготовился отвечать.
- А вы, правда, ну, знали всех этих людей?
Черт возьми, что же там ему такое в письме попалось.
- Да.
Многословия не требовалось. Обычно необходимо подбирать слова, выискивать метафоры и преподносить их в выгодном свете, когда хочешь кого-то убедить, что-то доказать. Зачем же сейчас напрасно сотрясать воздух, ведь это происходило столько раз, и редко кончалось успехом. Намного проще и сложнее было превратиться в равнодушную глыбу льда, чтобы, когда придет потрясающий душу миг, не дрогнуть, и отдаться на волю судьбы. Похоже, спустя многие годы, я научился определенному спокойствию. Однако странно, что меня одолевают подобные мысли посреди обычного разговора.
Пора. Мы прибыли на место. Вперед, рыбацкие снасти и удочки, сегодня нас ждет отличный улов. Погода стояла отличная, не жаркая и не холодная, ветер совсем не сильный, в самый раз для морской охоты.
Время тянулось, не прибавляя ход. Мерные волны убаюкивали, тишину нарушал свист удочек да собственные мысли, которых становилось все меньше. Вот за что я и люблю рыбалку. Пристальный взгляд в себя, обращенный на все промахи, все неудачи и жизни, что не давали покоя, постепенно ослабевал, точно закрывалось в сонном дурмане всевидящее око, и давало кратковременную, но желанную свободу. Да и мой спутник повеселел, стоило только ему выудить здоровенную рыбину. Я правда видывал и не таких, но большее внимание уделил восторгу на лице Саши. Наверное, так смотрят почтенные бабушки на своих драгоценных внуков, увлеченно копающихся в песке.
- Я еще никогда такую рыбу не ловил! Я же только в реке, да в детстве! - сходство с ребенком только усилилось. - Что мы с ней будем делать? - теперь, немного успокоившись и почти растеряв детскую непосредственность, деловито спросил Саша.
Я пожал плечами, потому что вариантов было немного:
- Приготовить здесь, вечером, или оставить до приезда домой. Какой вариант выберешь? - я решил предоставить выбор ему. Мне было все равно.
Немного подумав и посмотрев вокруг, он приложил ладонь ко лбу и взглянул на горизонт, прищурился, и, видимо, посчитав что-то в уме, резонно предположил, что вечер близится, и можно вполне успеть до темноты приготовить улов и даже поужинать. На том и порешили.
За всеми бренными движениями в виде подготовки гриля, разведения огня, разделки рыбы, совсем незамеченным наступил вечер. Ласково, точно так же, как и набегавшие волны, трепал волосы набегавший бриз, пропитывал их и одежду солеными брызгами, холодил тело сквозь не такие уж и теплые кофты. Надев куртки, мы устроились у походной своеобразной духовки, где мертвенным спокойствием лежала серебристая рыба. Вот и компенсация неудавшихся шашлыков... Похоже, у гостя мысли двигались в том же направлении.
- Могу я вас попросить рассказать что-то, что было известно только... тогда? Что-то интересное и очень-очень старое, о чем не знают даже самые выдающиеся ученые?
Я отвел взгляд от улова и яростно-красных углей, посмотрел на небо. Сомневаюсь, что они хоть что-то знают. По крайней мере, стоящих знаний в их умах лишь крупицы. Разве можно, копаясь в земле и рухляди, узнать то целое, истинное, которого не знал и современник? Смешно. Взгляд устремлялся ввысь. На замену дневному небесному полотну пришло совсем иное, с рваными клочками серо-розовых облаков. Небо над морем такое ли, как над сушей?
- Можешь. Есть одна историйка. Один туземец, ходивший по земле столетия назад, умевший выживать среди самых непроходимых джунглей искусно рассказал ее. И сейчас не смогу повторить в точности. Возможно, она показалась великолепной из-за того, что сам я был прямо как ты. Восторженно смотрел на мир, в первый раз оказался далеко от дома, и вся ситуация виделась сказкой со счастливым концом... И эта история была лишь еще одним роскошным цветочным орнаментом на листке увлекательной книги. Слушай.
Таба оглядел собравшихся хитрым, но будто слегка затуманенным вечером взглядом. Пылал огонь, потрескивали догорающие ветви, и только начинали темнеть края свежеподброшенных. Впереди же была только смерть в темноте да вечная жизнь, но только для одного. Везунчика или проклятого? Кто знает. Огонь пылал, и капли его растекались по зрачкам сидящих в круге.
Что за мысли витали тут, о богатстве ли, о славе ли, о женщинах... Много о чем и ни о чем конкретно. Таба достал трубку из сумки и ворох трав, завернутых в тряпицу. Стал набивать любовно, не торопясь. Придирчиво осмотрел скукожившуюся не должным образом травинку и выбросил, скривившись. Послышался стук походных чаш, одобрительные возгласы. Кто-то достал припасенную огненную воду. Предложили и Табе, но он отказался. Делить с ними жизнь он не хотел. А вот истории - пожалуйста.
Начал он рассказ, одновременно поджигая трубку палкой, подожженной в костре. Огонь от огня, тепло сердца твоего - к моему. Разговоры притихли.
Молочные были тогда реки, совсем молодые да теплые. Стоило руки опустить, и сразу льнут, согревают. Правда людей было не сыскать. Жила пара племен глубоко в лесах, не каждый раз и к реке выйдут, ручьями довольствовались. Об огне и говорить нечего, уж сколько тысяч лет должно пройти до первых костров ласковых, а не забирающих жизнь в бедствиях.
Реки были звездными. Ни одна далекая точка не уклонилась, не спряталась, все они отразилась в водах. Темные-темные ночами и светлые-светлые днем, вобрали они самый чистый, внеземной свет и породили Эриду. Раздался одинокий гром безлунной ночью, оглушил пространство, и все замерло. И время бы остановилось, если бы было оно в те невообразимо далекие дни.
Лишь капля стекла с ее волос и с хрустальным звоном канула в воды. Поднялась она над гладкой поверхностью, вдохнула полной грудью прохладный воздух, и зашумел лес вокруг, зашелестели листья. Долго шла она к берегу, тянули вниз ее длинные черные волосы, что намокли и потяжелели. Неласково встретила ее земля.
Села она на берегу, да и устремила взгляд на воду. Провела она так ночь, пока солнце не встало и звезды не скрылись, пока теплый свет не высушил шелковые обсидиановые волосы, а на глади не отразилось ее лицо. И оно было первым, что поразило ее в этом мире. Эрида протянула руки и погрузила их в отражение, быстро растаявшее в расходящихся кругах.
И потекли дни, точно капли с ее волос, доходящих до щиколоток. Каждый день, стоило солнцу зайти за горизонт, шагала она прямо в черные воды и исчезала по самую макушку, словно хотела вернуться в материнское лоно. Да вот только не получалось ничего, и наутро выплывала обратно на берег.
В один из бесконечных дней села ей на плечо птица с тихим шорохом и острыми когтями. Эрида замерла, боясь спугнуть разноцветную пташку с зелеными бусинками глаз. Она встряхнулась, стала чистить перья. Похоже, Эрида была настолько неподвижна, что пестрое чудо приняло ее за лесную корягу. И стоило только протянуть руку, как птица испуганно вспорхнула, едва заметив движение. Осталось только желтое перо, что упало на колени Эриде. Было ли это маленькое происшествие еще одним чудом, поразившим неизвестную гостью? Лицо, перо... Что станет следующим?
Небо.
Совсем ненароком птица обратила ее взгляд в иное измерение. Теперь, погрузившись в темные воды, она запрокидывала лицо вверх, и смотрела немигающим взглядом в безбрежную высь, одновременно похожую на воду и слишком чужую, чтобы быть ей.
Лилась ее жизнь однообразна и чиста, словно вода, перетекающая из руки в руку, безвозвратно теряя части себя по пути. Могла ли Эрида испытывать хоть что-то по поводу испаряющейся жизни? Однажды вечером она не окунулась в реку, а развернувшись, отправилась в лес. Океан трав с человеческий рост, цветы размером с лошадь, светящиеся, словно звезды, насекомые... Мимо, мимо, и снова мимо. Ничто не смогло задержать ее взгляд, ничего не сочла она достойным. Эрида стремилась вперед.
На одной из полян, круглой, как чаша, и устланной папоротником, она остановилась. Казалось, она нашла то, что нужно. Травы образовали идеальное ложе, похожее на гнездо. Такое же уютное и мягкое, словно было любовно создано матерью птицей из собранных пушинок и веточек. И самое главное - из него было отлично видно звездное небо.