Свет. Маленький комочек тусклого, боязливо трепетавшего света.
- Как красиво! - выдавила из себя Лим, облизнув разом пересохшие губы.
- Это ещё что, смотри!
С этими словами Толкин сурово сдвинул брови, и, выдавливая из себя протяжный стон, жутко покраснел от натуги. Капелька пота, одиноко пробороздила лоб, скатываясь по лицу к подбородку. Его усилия не остались напрасными. Из еле горящего, красноватого зайчика света, начало рождаться нечто большее. Постепенно разрастаясь, переливаясь всевозможными зелёными тонами, у него на руке рождался светляк. Выглядел он конечно не как у Морлиса, знакомого бродяги, несколько лет назад принятого в общину, но смотрелся уже довольно солидно.
- Я и не такое могу, вот увидишь, - выдавил из себя Толкин.
Пот уже застилал его глаза, поэтому он старался не смотреть на свою подругу. Они просто грелись у небольшого светляка, прижавшись друг к другу, а он, вымученно улыбаясь, пытался продержать такой нужный в столь холодный час огонек чуточку подольше.
Но, как и всё хорошее, вечно удерживать светляка он не мог. Зеленоватые отблески на стенах ушлой комнатёнки начали тухнуть, и тепло, робко окутавшее друзей, постепенно сменялось холодом. Этим могильным, пробирающим до костей холодом, который каждую ночь в течение уже многих лет так и не хотел отпускать из своих объятий нигде, даже в таком надежном, казалось бы, убежище как здоровенный 10ти этажный больничный комплекс, хоть и очень старый, но построенный на славу. Да, этому комплексу уже с полвека, и было не совсем понятно как он ещё умудряется стоять. Пережившее основные удары, чуть завалившееся с одной стороны здание, где после постройки толком и не успели начать лечить раненых, коих собственно практически и не было с самого начала войны.
Когда исчезли последние отблески света, Толкин и Лим покрепче прижались друг к другу, и молча стали смотреть в слепящую темноту. Зажигать керосинку они не стали, ибо уже была пора спать, да и горючего было мало, совсем на донышке. А ведь новой порции они могли не получить ещё несколько дней. Или когда там следующая выдача? Возможно уже никогда. Но об этом никто предпочитал не задумываться, а просто ждать следующего утра. Следующего безумно холодного утра.
Глава 1.
Над развалинами небольшого городка клубились серые, тяжелые тучи. Они непрерывным потоком извергали из себя такой же серый, как и они сами, снег, медленно кружащийся перед своим падением на землю. Казалось, само небо поставило перед собой цель - превратить остатки городка в большой, грязный сугроб, заметя все улочки на пару метров в высоту. Кое-где между останками зданий, из снега торчали узенькие, скрюченные деревья, настолько уродливые, что хотелось их пустить поскорее на дрова, чтобы не мозолили глаз. Как раз за дровами то сюда и пришли две неуклюжих фигуры, укутанные в плотные балахоны из мешковины. Громоздкие капюшоны были надвинуты на самые глаза, было непонятно, как они хоть что-то видят. Но даже сквозь непрерывно летящий снег и тусклую мглу, их цель была как на ладони.
-Смотри! Впереди ещё одно! - раздался из под одного из капюшонов девичий голосок.
-Да вижу я, вижу, - уныло раздалось со стороны второго, - у нас и так уже целые санки, куда ещё?
-Много не мало, пойдём уже рубить. Ты бы ещё по одному поленцу таскал в убежище, лентяй!
-Ну не ты же их таскаешь и рубишь. Зачем ты вообще со мной пошла? - стащив с лица капюшон, устало спросил девушку Толкин, - сидела бы дома, в ус не дула, ан нет, зачем-то уже в который раз за мной увязалась.
Девушка обиженно надулась, тоже стаскивая капюшон. Наружу незамедлительно вывалился целый ворох рыжеватых, всклокоченных волос, в которых сразу же стали застревать снежинки. На милой, юношеской мордашке красовалась целая россыпь веснушек, отлично оттенявших обычно озорные зелёные глаза, сейчас смотревшие на Толкина с укоризной. Про таких когда то давным давно говорили: "Ведьма". Да что скрывать, и сейчас говорят. Вот только ошибались немного люди, под такое определение, хоть и в мужском роде, мог спокойно попасть её единственный друг с самого детства, Толкин.
Вот уже 20 лет, как отгремели последние отзвуки бомбёжек, разорвались последние термоядерные боеголовки, аккуратно сброшенные на практически все более или менее крупные города, и наступил мир. Ну если миром можно было назвать почти полное истребление изначально "мирным" атомом около 95% населения всего мира. Всё что осталось от человечества - горстки обездоленных людей, пытающихся выжить в этом загаженном радиацией и пеплом мире. Они пережили страшную волну пламени, обрушившуюся на их головы с неба, последующие за ними облака прямо таки пышущего гамма лучами пепла и длившуюся около 10 лет ядерную зиму. Да, они пережили всё. Голода, страшный холод бесконечной серой зимы, набеги бесчисленных полчищ мутантов, охотных до человеченки. И вот теперь, перед ним встала новая проблема - генетические мутации и вырождение. В тех районах, где было по горячее, все уже давно либо померли, либо превратились в каких то упырей. Но бывали и исключения. ДНК, поражаемая радиацией, изредка давала и положительные мутации. Толкин и был из таких мутантов. Мало встречалось таких, но, тем не менее, люди действовали как какие-то средневековые инквизиторы, устраивая целые облавы на людей с любыми генетическими отклонениями. В чем-то, конечно, это было оправдано, но все гуманистические идеи прямо на глазах рассыпались в прах, как и тела тех, кого настигли руки вездесущих инквизиторов. Иногда эти гонения достигали настолько нелепых масштабов, что казалось, выжили после катастрофы не люди, а звери. Да что там звери, хуже! Даже самые жуткие создания этого мира - упыри, хотя бы просто убивали своих жертв, но люди... Люди были не так милосердны. Поэтому друзьям приходилось большую часть своей жизни, с самого раннего детства, скрывать истинную сущность Толкина, благо на вид он ни чем не отличался от других людей.
-Толки, не будь букой, мы же всегда вместе за дровами ходим, - в конце концов выдала рыжая, перестав дуть губки, - и хватит стоять, пошли уже!
Фигура в балахоне молча достала с санок, стоявших неподалёку, топор и с некоторым трудом потопала по довольно глубокому сугробу к виднеющемуся чуть впереди деревцу. Девушка проводила его взглядом, а потом засеменила следом, задумчиво улыбнувшись и накинув капюшон.
-Ох и уродливое деревцо попалось, тут поленья то будут чуть ли не узлом завязываться. Как будто кусок плутония под ним зарыли, - посетовал Толкин.
- А тебе не всёравно? Гореть оно и так неплохо будет.
-Вот когда пустим твою выпавшую шевелюру на мочалку, тогда посмотрим, что ты запоёшь!
Широко размахнувшись топором, он всадил его в дерево, ближе к корням. Оно тут же отозвалось жалобным скрипом, выгибая к нему все свои ветви, как бы пытаясь окутать ими Толкина.
-Люблю зимой рубить деревья, они хотя бы от холода сопротивляться не могут! - засмеялся он, - помнишь, прошлым летом, одно такое чуть меня не сожрало в процессе?
Лим помнила. Даже слишком хорошо помнила, как она оттаскивала неподвижное тело от вцепившегося в него ветвями дерева, затыкала зияющую в животе рану, пытаясь хоть как то унять хлещущую кровь. Помнила все те слёзы, которые пролила над распластанным уже в убежище на подстилке Толки. А ему вот хоть бы хны, сам же теперь и шутит над собой.
-В этом весь он, - подумала девушка, - вечно неунывающий и бодрый Толкин!
Пока она задумчиво смотрела вдаль, деревцо было срублено, разрезано на несколько кусков, и погружено в сани. Там уже было аккуратно уложено штук пять таких же деревьев, всё ещё медленно шевеливших кончиками ветвей. Они могли долго так шевелиться, но стоило принести их в тепло, как они быстро помирали, видимо от резкого контраста температур. Да и вообще, странные создания получились из простых берёзок. Росли летом как на дрожжах, бывало, что роща таких вырастала чуть ли не на пороге дома за ночь. Сколько человек уже погибло по неосторожности. Эти твари ветвями душили и протыкали всё живое и более или менее крупное, осмелившееся, обычно по глупости, зайти в такой лесок. Затем они выпускали новые, узенькие корешки, и практически прорастали на трупе своей жертвы. Но то было летом, а сейчас, в такую стужу, они еле шевелятся, и очень хорошо горят, весело потрескивая в костре.
-Эээй ухнем! - прокряхтел Толки, сдвигая с места тяжелогруженые сани, - ещё разооок...
Так они и двигались, под заунывные звуки старинной песни, через позабытые всеми руины, прямо к приютившей их общине. Там впереди то, что они уже много лет называли домом.