Пищевая цепь

1

Железнов долго молчал в темноте, затем со скрипом поворочался в гробу, устраиваясь поудобней, и спросил:

- А она?

- Она? - Мишка заложил руки за голову. - Любит меня. Без ума, конечно. Ночью, бывало, просыпаемся, я ей в глаза смотрю: "Любишь?" Люблю, говорит. Так, люблю, что небо багровеет от любви моей. Да... Так только русские бабы умеют. Паровоз на скаку остановят. Кларочка... Лет ей под двадцать пять, прелестный цветок. И - актриса. Мечтаю, говорит, в Большом петь, чувствую в себе способности.

Железнов помолчал.

- И что же, действительно так хороша на сцене?

- Как на сцене, не знаю, - признался Мишка. - Не приходилось видеть. Да и не понимаю я в этих театрах ничего.

- Зато, смотрю, в актрисках специалист.

- Ну, это, - хохотнул Мишка, - понятно. Актриски барышни богемные.

- Заткнись, - сказал Железнов.

Мишка фыркнул.

- А ты сволочь, Железнов. Знаешь, почему ничего у вас не выходит? Потому что в комиссары у вас назначают исключительно сволочей. Вот как ты. Говорите, говорите вы - справедливость, там, равенство, а посмотришь на тебя внимательней и все ясно.

- Это что же тебе ясно?

- А все ясно. Жена тебе с каким-нито кадетом рога наставила. Или отец в детстве драл страшно за то, что ты "Боже, царя храни" никак выучить не мог. Вот ты и озлобился. Справедливости захотелось.

- Дурак ты, Острохвост.

Мишка презрительно пожал плечиком.

- Может, и дурак. А чего это ты тогда с таким дураком разговариваешь?

- К стенке таких дураков ставить давно надо. Чтобы не размножались.

- Всех не перестреляете.

Железнов многозначительно усмехнулся.

Мишка помолчал, думая, что еще можно сказать. Но сказать было нечего.

- Разговаривать с тобой не желаю, - сказал он.

- На здоровье, - сказал Железнов, и в подвале снова наступила тишина. Затем за дверью послышался легкий шум. Железнов прислушался.

Пришаркивающие шаги остановились перед дверью. Дважды хрустнул ключ в замке, в приоткрытую дверь проник тусклый свет керосинки.

Соломон Александрович остановился на верхней ступени, подняв лампу.

- Не спим?

Железнов демонстративно отвернулся к стене, лязгнув цепью, которая приковывала его к гробу, и обратив к хозяину презрительный зад.

- Не спим, - сказал Мишка. - Я отказываюсь спать в условиях постоянных угроз расстрела.

- Вот как, - сказал Соломон Александрович, глядя в дальний и самый темный угол, куда свет его лампы почти не доставал. - Вот как, - повторил он. - Анисим, вы невыносимы.

Железнов неразборчиво буркнул что-то в стену. Хозяин спустился по стертым ступеням, густо-оранжевый свет кругом скользнул по обшарпанной влажной стене.

- Анисим, - позвал он, но Железнов не отозвался. - Анисим, вы спите?

- Да.

- Брешет, морда, - сказал Мишка. - Не спит.

Соломон Александрович наморщился.

- Да вы здоровы ли? Позвольте, - он тронул лоб Железнова.

- Папаша, уберите руки! - отодвинулся Железнов.

- Дело, хм-хм, ваше... М-да, - Соломон Александрович щелкнул крышкой архаичного брегета. - А, впрочем, время. Полнолуние. - Он ободряюще заглянул Железнову в глаза. - Я голоден. Чудовищно. Знаю, что и вы тоже.

Мишка почувствовал тошноту.

- Как? Уже? Опять полнолуние?

Железнов засмеялся, звеня цепями. Смех вышел поистине сатанинский.

- К сожалению, для вас, Миша, - да, - сказал хозяин. - Но - к счастью для нас с Анисимом.

- Меня увольте, - глухо сказал Железнов. - Вампиром быть я отказываюсь. Не желаю пить кровь пролетариата.

- Помилуйте, Анисим, - улыбнулся Соломон Александрович, - какого еще пролетариата? Здесь только мы с вами и, вот, Миша. Я потомственный помещик, а Миша уж никак к обозначенному пролетариату не относится.

- Заблуждающихся мы разъясним.

- Перестаньте, Анисим, - поморщился Соломон Александрович.- В самом деле. Здесь вам на трибуна.

Железнов подождал, пока тишина не станет напряженной, и только после этого сел в гробу, потирая заспанное лицо.

- Ну что вы от меня хотите? Держите в туберкулезных условиях, света нет, книжки отобрали, не кормите. Хоть выспаться-то здесь можно нормально?

- Как не кормлю? Напротив, я настаиваю - кушайте.

- Урку эту сосать не буду.

- Что ж так? Столько лет восторженного поклонения рабоче-крестьянскому гемоглобину...

- С прошлым покончено. Все изменилось. Я изменился. И вообще, у него отвратительная кровь. Не могу я ее больше пить.

- Вот как, - сказал Соломон Александрович с неопределенным выражением. - Ну а мне, голубчик, что прикажете делать? Вы же знаете, я от вас завишу.

Анисим безразлично пожал плечами и сделал такое движение, как будто сейчас опять уляжется в гроб. Соломон Александрович потянул его за куртку.

- Вылезайте немедленно, слышите? Немедленно!

- Пустите, - звякнул цепями Железнов. - Пустите, говорят вам! Хотите, сами его сосите!

- Вы же знаете, что я не могу!

- Знаю, - злорадно сказал Анисим. - Только свою я вам пить не дам. Не хочу, понятно? Не хочу и все. И лампой мне в глаза тоже не светите.

- Давай, давай, комиссар! - подбодрил Мишка его.

Соломон Александрович хмуро оглянулся.

- Перестаньте! Не поощряйте его. - Он помялся, затем мягко тронул Железнова. Тот дернул плечом. - Послушайте, Анисим. Вы совершенно напрасно сейчас отвернулись.

- Плевать, - неразборчиво ответил тот.

- Вот, а теперь еще и сквернословите. Послушайте, ну что вам за труд укусить этого мерзавца?

- Его нужно к стенке, а не на клыки. Не буду.

Соломон Александрович сгорбился, отступил. С щелчком вытащил изо рта накладные клыки, покрутил в пальцах, глядя на Мишку.

2

Соломон Александрович отпил из бокала, несколько секунд гонял во рту, смакуя. Медленно кивнул.

- Недурно, - сказал он. - Возможно...

В этот момент выражение его лица сменилось с одобрительного на чрезвычайно кислое, он торопливо отвернулся от стола, и его вырвало.

Мишка ухмыльнулся.

На Соломона Александровича было жалко глядеть. Он вытирал салфеткой красные следы с губ и подбородка, вздыхал по-старчески трогательно.

- Странный вы вампир, Соломон Александрович, - сказал Мишка. - Я такого еще не видал.

- А много ли ты их повидал?

- Достаточно, - кивнул Мишка. - Да вот хоть Железнов тот же - вампирище тот еще. Ого, скажу я вам! Это он на публике только благородством сыплет, а как меня поймает, двое молодцов его к стенке меня притиснут, а он давай шею кусать. Во, - Мишка оттянул пальцами ворот рубахи, где помимо в меру свежих следов укусов было и много старых заживших шрамов.

- Я, Миша, вампир не совсем обычный, - сказал Соломон Александрович грустно. - Если быть еще точнее, я уже не совсем вампир. А ведь было время. Было времечко! - глаза Соломона Александровича зашлись поволокой, унося его в восхитительное прошлое. - Да-а, - протянул он. - Молодость. Кровь борщом кипит! Ночь, луна, а я - над селом, нетопырем.

- Брешете, барин, - сказал Мишка. - Не умеют вампиры летать. Нету таких.

Соломон Александрович сначала удивленно, а затем весело поглядел на Мишку.

- Вот как? - сказал он, поднимаясь изо стола и снимая пиджак. Он аккуратно повесил пиджак на спинку стула, затем туда же повесил снятую рубашку.

- Смотри.

Мишка послушно посмотрел и сглотнул: из выпирающих лопаток Соломона Александровича торчали высохшие отростки едва ли в чахлый вершок длиной.

- Крылья?

- Когда-то это были крылья, - сказал Соломон Александрович. - Но это было так давно, что теперь от них осталось, сам видишь что.

- Немного, - поддакнул Мишка, тянясь пальцами к уродливым росткам, но Соломон Александрович уже надевал рубашку.

- А клыки? - спросил Мишка. - Я видел, что вы пользуетесь накладными.

- С клыками моими случилось то же самое, что и с крыльями - они свое отжили.

- Что же случилось такого, что теперь вы вампир, а крови не переносите?

- Случилось непоправимое, Михаил, - я влюбился.

- Ну, хо-хо, - гаденько засмеялся Мишка, - с кем не бывает, Соломон Александрович. Только почему же сразу "непоправимое"?

Соломон Александрович принял ту же позу с поволокой в глазах, закинул ногу за ногу.

- Именьице у меня было. Под Рязанью. Усадьба с тремя спальнями, гончие, пианино... А конюшня? А? Какой у меня воронок был - все конокрады в округе ночи не спали, измышляя, как его у меня увести. Эх, все пропало... Полина! - кликнул он служанку.

Явилась толстая бабища, которая приносила еду в подвал. У Соломона Александровича она была и за экономку и за кухарку.

- Полина, принеси вина. Того, что я давеча приготовил. - Хозяин вопросительно посмотрел на Мишку. Тот быстро закивал. - А эту гадость - прочь. - Он отодвинул бокал с недопитой кровью. Хм... - Соломон Александрович снова посмотрел на Мишку, на этот раз - задумчиво, восстанавливая в памяти предмет разговора. Лоб его разгладился. - Так вот, в соседях у меня жили некий Туркин, невыносимый человек, вдовец и бездетный, сам уже землей пахнул приотчетливо. Но - держался. Это он от своей вредности, ему и жить-то уже не было ради чего. Пруд у него на земле был, ох, какой пруд! Уточки, разной болотной твари неизмеримо. Прихожу к нему, говорю: "Петр Васильевич, дело такое, что пруд тебе совершенно без надобности, а я до охоты любитель. Продай пруд".

- А он?

- Он? Не захотел. И был груб. А той же осенью богу душу и отдал. У него оказались родственники, они на именье ручки-то и наложили. Семья Гривновых. Сам Гривнов... дай Бог памяти... Григорий Аппалонович - ничего выдающегося из себя не представлял - служил, потом вышел и запил - вот и вся его убогая биография. Но, Мишенька, дочка, дочка его - чистый ангел! Она будто спустился на землю, чтобы люди познали в сравнении свое уродство. Я тогда уже далеко не молод был, жизнь познал и в любовь верил только публичную, но Вера что-то затронула в моей душе, что-то глубокое... С лица бела как снег, волосы цвета рязанской пшеницы, а глаза, глаза, Миша, - два озера! Такие... - он пощелкал пальцами, призывая на помощь воображение. Но воображение отказало. Не найдя подходящей метафоры, Соломон Александрович показал - выпучил глаза и надул губы для пущего эффекта. Эффект получился оглушительно успешным: Полина, которая как раз появилась в дверях, вскрикнула от неожиданности и выронила поднос. Мишка проследил траекторию бутылки от самого подноса, и перехватил уже, когда она почти коснулась пола.

- Барин! - запричитала экономка. - Да что ж вы так пужаете-то? У меня душа вся опустилась!

- Душа - дрянь, - сказал Соломон Александрович. - Прекратить при мне все о ней разговоры.

- Фужеры все побились, - плакала Полина, собирая с пола осколки.

- Зато, благодаря Мише, мы не остались без превосходного вина. Принеси нам, пожалуйста, другие бокалы.

Соломон Александрович разлил вино по бокалам, осмотрел содержимое своего бокала на просвет.

- Губы у Веры были вот в точности такого цвета. Я заезжал к ним в гости, развлекал дам, пока отец семейства дегустировал наливки и щупал кухарку. У нас с Верой было все как у Бунина - лодка на другом берегу пруда, увитая плющом беседка и непременно поцелуи под дождем. Вот только у Бунина ничего не было про маму-вампиршу.

- Вампирша? - удивился Мишка.

- Натурально. Это сейчас они сплошь и рядом, а в те годы, это еще было диковинкой. - Соломон Александрович долил вина себе и гостю. - Сидели мы с Верочкой в беседке. За руки держались, я уже подбирался слова - ей-богу хотел жениться. И входит она, мама. "Вера, говорит, девочка моя, оставь нас. Нам нужно поговорить с господином Н." (Господин Н - это я.) Набросилась на меня как голодная тигрица, - она, де, все знала с самого начала, догадалась о моем плане, видела, как на нее смотрю, как подбираюсь, как коршуном кружу над ней и преследую ее; еще, что я совратитель, что она готова, что согласна. Такую вот чушь снесла и скинула платье. Что, тебе смешно? - поднял унылое лицо Соломон Александрович.

- Нет. - Мишке и правда было не смешно, хотя от вина стало веселей, и уже не болела шея. - А вы правда к ней подбирались?

- Ну, разумеется, нет! Что за глупости! Вся моя Вселенная вращалась вокруг Веры, в этот время я, может, несколько раз всего вспоминал о то, что у нее есть мать, да и то, когда она звала нас к чаю. И случилось непоправимое. Старая ведьма меня укусила, нарушив главную заповедь вампиров. Шансов выжить у вампира, укушенного собратом, немного - гемофилия. Но я выжил, и к гемофилии прибавилась эритрофобия. Именно поэтому теперь я могу пить только человеческую кровь, прошедшую цикл в теле вампира. А человеческая для меня - как протухший рассол. По эффекту, разумеется.

Соломон Александрович отсалютовал бокалом, выпил; по лицу его было видно, что вкуса он не чувствовал вовсе.

- Я начал охотиться на вампиров. Некоторое время, когда был еще молодым, это было довольно легко и даже приносило определенное удовлетворение - я чувствовал себя повелителем других вампиров - они охотились на людей, чтобы испить их жизненной силы, а после этого сами становились объектом охоты, я охотился с удовольствием, с азартом. Это была сакральная игра, за которой следили с небес. Но возраст, возраст! - рано или поздно он напоминает о себе, я тоже не стал исключением. Охота превращалась в голодную муку, в конце-концов, я понял, что больше не смогу сражаться с вампирами свысока, даже на равных - они были молоды, а я - стар и голоден. Я нанимал людей, который ловили мне живого вампира. Этого вампира я держал в подвале, в нужное время ему давали человеческой крови, а потом его держали, пока я кушал.

Оба загрустили, заглядевшись на пламя свечи.

- А Верочка? - поднял Мишка голову. - Что стало с ней?

- Верочка, - грустно усмехнулся Соломон Александрович. - Жаль, что у нас с ней ничего не вышло. Крестьяне прознали о ее мамаше. Ей воткнули кол в сердце, а заодно и папаше. Скорее всего, и Верочка погибла. Они уже вострились и на мое именье, но я успел улизнуть. Спасся. Но Верочку спасти я не смог.

3

Соломон Александрович продолжал говорить и говорить, а голову Мишки склонялась все ниже и ниже. Он сам не заметил, как уснул и сколько времени проспал, тоже не знал. Лежать было очень неудобно. Мишка шевелился, мыча и пытаясь пристроить голову поудобней на онемевших руках, пока, наконец, не сдался. Он поднял голову, встряхнул бесчувственными руками.

Соломон Александрович сидел напротив, обирая ягоды с виноградной грозди и глядя на Мишку.

- Как себя чувствуете? - спросил он.

Мишка шевельнул присохшим к нему языком.

- Голова болит.

Соломон Александрович, по своему обыкновению, покивал.

- Вы потерпите.

- Разве ничего не осталось?

Соломон Александрович пододвинул ему бокал с вином. Мишка сухо сглотнул, жадно начал пить.

- Должно помочь, - сказал Соломон Александрович, наблюдая за его торопливой жадностью. - Лучше?

- А то.

- Готовы слушать?

Мишка вопросительно посмотрел на хозяина.

- Голова больше не болит? - спросил тот.

- Болит.

- Тошнота? Рези в желудке?

Мишка прислушался к организму.

- Да вроде нет.

- Это временно, Миша. Виноград любите? Угощайтесь. Такие дела, Миша, да-а... пришлось вас отравить. Да вы сидите, сидите, что глаза такие большие? Того и гляди лопнут. Сидите. Вино отравленное было. Это я не со зла, не с вампирской кровожадности.

Мишка ощупал живот, где начались отчетливые рези.

- Зачем отравленное?

- Так надо, Миша. Начнет действовать... - Соломон Александрович, полуразвернулся в кресле, взглянув на дорогие настенные часы в виде окруженного ангелами замка, - через двадцать часов. Плюс-минус часик.

Мишка открыл рот, собираясь что-то сказать, но ничего выдавить не смог, и снова закрыл рот. Вышло совсем по-рыбьи.

Соломон Александрович явно ожидал нечто вроде этого, он перегнулся через стол, заговорил жаркой скороговоркой:

- Я вам, Миша, смертный исход не определяю, но слушайте внимательно: придется повторять, минуты ваши драгоценные будут уходить! Я не просто так перед вами тут душу открывал. Ситуацию вы, я надеюсь, прочувствовали. Так вот, Миша, я старый больной вампир. Мне голодать противопоказано. Поэтому нет у меня сейчас времени искать другого кровососа. Нужно накормить этого большевика.

Мишу так тошнило, что он едва понимал смысл слов.

- Меня он не хочет, я что могу? На клыки ему броситься, силой заставить кровь мне сосать?

Соломон Александрович помолчал, будто бы всерьез обдумывая.

- Нет, - сказал он, - это не выход. Вот что: мы сейчас к нему спустимся. Да? Если сделаете все как надо, дам противоядие. И отпущу. Ну? Ну? Ну, смотрите, глаза сразу как заблестели, жить-то охота, Миша? Охота?

- Охота.

Анисим встретил их по-большевистски презрительно и с точно такой же миной выслушал предложение.

- Что же, выбрать даже дадите? - криво усмехнулся он. - Скажите пожалуйста. Как в магазине: "Не сочтите за труд, - гундосо продекламировал он, - средний ряд, блондинку. Ту, что с голубой жилкой на нежной шейке. Нет-нет, заворачивать не нужно, мне тут недалеко."

- Блондинка, - повторил Мишка. - С голубой жилкой.

- На нежной шейке, - качнул головой Соломон Александрович. - Однако.

- Это я, к примеру, - сказал Анисим.

- А чуть конкретней? - занервничал Мишка. - Время идет.

- И, правда, Анисим, - согласился Соломон Александрович. - Определитесь в предпочтениях. Представьте, что сегодня у вас день рождения, а Миша - ваша крестная фея.

Анисим задумался. Спустя минуту, на лице его появилась довольная улыбка.

- Знаю, - сказал он.

4

Город и все что с ним связано, осталось позади. А с ним уже ничего не было связано кроме ужаса, крови и анархии. Прошло уже несколько дней как на Знаменской расстреляли демонстрацию, теперь по всему городу стояли баррикады, палили из наганов, забивали камнями. Солдаты стреляли в полицейских и в других солдат, которые уже давно не верили, но еще защищали. Да, опасно, трудно стало жить.

По всем дорогам стояли кордоны - армейские, жандармские, в иных местах перекрывали рабочие. В какую сторону не подайся, обязательно наткнешься на кого-нибудь. Всех бегущих из города останавливали - отбирали лошадей, телеги, провиант, силой всовывали оружие, несогласных ставили к стенке.

Подозрительную парочку, бегущую из города, остановили рабочие - это было очень кстати, потому что контингент был Мишке близок.

- Мы к вам, к вам - выпалил Мишка, не давая пролетариям опомниться, - хотим присоединиться!

Пролетарии бодро захлопали его по плечам, приобнимая Кларочку: "Пистолет дадим! Стрелять-то умеешь?"

- Это актриса, - сказал Мишка. - Да вы разве не знаете? Клара Алмазова!

- Мы по театрам не ходим, - сухо ответил рабочий, растеряв часть доброжелательности. - Недосуг.

Они затерялись в толпе и той же ночью сбежали. Вслед им стреляли, но то были выстрелы вслепую. Кларочка вела себя смело. Было даже немного жаль ее, однако, когда Мишка заглядывал в брегет, который Соломон Александрович дал ему с собой, себя становилось жальче, и Мишка прибавлял ходу.

- Ты можешь, наконец, сказать, куда мы идем? - в очередной раз спросила Клар, когда они сделали короткий привал прямо у дороги.

- В безопасное место.

- А думаешь, сейчас в этой стране есть такое? - горько спросила она.

- Другой страны пока нет, - коротко ответил он. - Но там, куда мы направляемся, безопасно. По крайней мере, будет безопасно некоторое время.

- Это деревня?

- Имение.

- Чье?

- Увидишь.

- Сто за таинственность? Не желаю, - она вырвала руку. Но Мишка крепче ухватил ее и потащил дальше.

- Не глупи. Мы уже почти пришли. Там, - Мишка кивнул в сторону показавшихся на пригорке строений. Клара остановилась, но Мишка снова потащил ее вперед. Стоять на месте было чудовищно холодно.

Однако, они не прошли и ста метров, как свалилась новая напасть. Из леса показалось несколько голодранцев, которые совершенно очевидно уже давно ждали их.

- А ну постой-ка, - сказал первый, преграждая Мишке дорогу, - хто такие, откудыва-куда?

- А кто спрашивает? - грубо ответил тот.

- Глянь-ка, барин, хе, - щербато усмехнулся другой. - Может тебе в морду дать, стервь?

На это Мишка бы мог ему ответить чего-нибудь покрепче, однако было много "но". Не на самом последним месте было то, что он наконец сосчитал голодранцев. Было их пятеро.

- Власть теперь принадлежит крестьянам, - сказал первый. - Нам, то есть.

- Рабочим, - поправил Мишка.

- В городе - рабочим. А здесь - нам.

- А в городе говорят, что вам землю, а власть Советам.

Крестьяне глядели хмуро, обдумывали. Мишка нашел момент подходящим, чтобы толкнуть первого плечом и пройти, но попытка не удалась.

- Ну-ну, какой-сякой шустрый, - сказал первый, удерживая его пальцами за плечо. Мишка попытался вырваться, но пальцы у мужика были как железные скобы. - Ишь, побежал. Ты, может, от революции бежишь? Против справедливости? А? Ты контра может? А? Ребятки, дык это ж контра натуральная! - вдруг осенило его. - Хватай ево!

Мишка двинул мужику в зубы, оттаскивая Клару от второго. Полезшие было мужики присели от хлесткого и совсем близкого выстрела.

- Шухер! - крикнул один и побежал. Первый успел двинуть Мишку ногой в голень и тоже побежал. Через несколько секунд они остались одни на прогалине. Мишка потирал отбитую ногу.

К ним во весь опор мчался неуклюжий всадник, с охотничьей двустволкой поперек седла. Залихватские манеры не вязались с его платьем старообрядца.

- Живы? - крикнул Соломон Александрович, осаживая кобылку.

- Да, - простонал Мишка. - Почти.

- Мразь, сволочи, - сплюнул Соломон Александрович. - С полудня вокруг усадьбы ходят, так и смотрят, что еще спереть можно и кому башку свернуть. Гиреева подпалили, говорят, попа нашего повесили. О, прошу прощения, я совершенно бестактен, - нашелся он, наконец соизволив заметить Кларочку. - Позвольте представиться...

- Соломон Александрович? - отступила Клара.

На лице его появилось недоумение. Но затем его осенило.

- А. Вижу, Миша уже многое вам рассказал.

- Соломон Александрович, да ты вы узнаете меня разве? - вскрикнула Клара, скидывая меховой капюшончик.

- Вера? - Соломон Александрович мигом соскочил с седла. - Вера!

5

- Чем они там могут заниматься? - нервно спросил Мишка.

Анисим по своему обыкновению проигнорировал вопрос. В каком-то смысле он был совершеннейшим вампиром, которому не только человеческие, но и соседские вампирские дела и проблемы были до свечки.

- А? - не унимался Мишка. - Анисим, ну скажи что-нибудь, не видишь - плохо мне.

- А от меня ты чего хочешь? - буркнул он.

- Поговорить.

- Мне с тобой не о чем разговаривать.

- Ты что, обиделся?

- Нет.

- Хотел мою женщину зажрать, а оказалось, что женщина не моя, да еще и не женщина, а вампир, да?

- Отстань.

- Нет?

- Отстань, я сказал.

- Ладно, - Мишка умолк. Анисим беспокойно шевелился в гробу, чувствуя, что Мишка долго терпеть не сможет.

- Как думаешь, - сказал Мишка, - что теперь будет?

- Откуда я знаю?

- Соломон Александрович обещал отпустить меня.

- Обещал, значит отпустит.

- А ты?

- Я тебе ничего не обещал.

- Я знаю. С тобой ему что теперь делать?

Анисим видимо уже давно терзался этой мыслью, поэтому ответил довольно быстро.

- Может и меня отпустит. А может кол в сердце вобьет.

- В сердце? - испуганно спросил Мишка.

- В него. Он конечно добренький старичок, но теперь, когда в доме появилась хозяйка, жди перемен.

Его слова напугали Мишку.

- А может, теперь наоборот жизнь лучше пойдет? - сказал он. - Из подвала нас выпустили, накормили хорошо, мне сапоги новые дали.

Анисим как-то странно посмотрел на него, совсем как на юродивого.

- А может они просто откармливают?

Мишка облизнул губы совершенно сухим языком.

- Он обещал отпустить.

На это Анисим только хмыкнул.

- Слышишь? - спросил он.

Мишка прислушался, но его слух, конечно же, не мог тягаться со сверхслухом вампира.

- Нет.

- Идут.

- Кто?

- Благодетеля. Ну теперь начнется.

Первой вошла Кларочка, она же Верочка. Она была немного бледна, но все также красива. Шея у нее была перевязана шелковым платком.

Сейчас глядя на нее, Мишка недоумевал, как такая барыня могла связаться с таким босяком, как он, Мишка.

Следом шел Соломон Александрович. Он словно сбросил десяток годков, глаза его молодцевато поблескивали, походка была легка и пружиниста.

- Добрый вечер, господа, - поприветствовал он их.

Оба молчали.

- Как вы тут? Не скучали?

- Нет, - сказал Анисим.

- Мы с Верочкой решили пожениться. Поздравьте нас, - он одной рукой приобнял девушку.

- Поздравляем, - сказал Мишка. - Раз такое дело. Понимаем.

Соломон Александрович улыбался. Он был счастлив, и как и все счастливые совершенно не замечал чувства остальных людей. И не людей. Мишка ужасно трусил. Верочка выглядела измученной. Что чувствовал Анисим, Мишка знать не мог, но, по крайней мере, он не выглядел счастливым, это уж точно.

- Жизнь, однако, на редкость непредсказуемая штука, - весело болтал Соломон Александрович, - вчера я погибал, а теперь не только жив, но и, черт возьми, снова влюблен и счастлив!

Он засмеялся. Смех у него был молодой и звонкий.

- Что ж, - он посмотрел на Железнова, - вы, голубчик, можете быть свободны.

На этот раз Анисим не смог остаться невозмутимым.

- Вы серьезно? - спросил он.

- Абсолютно. Полина вас до станции отвезет, а дальше вы уж сами.

- Да я пешком, чего тут идти, - быстро проговорил Анисим, вылезая из гроба.

Соломон Александрович милостиво кивнул.

Мишка переводил взгляд с Соломона Александровича на дверь, за которой исчез Железнов.

- А... я?

Соломон Александрович неторопливо налил себе и Верочке вина, отхлебнул, по обыкновению, сначала посмотрев вино на свет.

- А я? - жалобно повторил Мишка.

Соломон Александрович избегал смотреть на него. В погоне за его взглядом, Мишка наткнулся на прямой и немигающий взгляд Верочки. Вороватым змеиным движением она облизнула губы и улыбнулась.