Город, где голуби переходят улицу пешком (я сама видела).
Город, где дачно и летне - где лестница заброшенной усадьбы сбегает к реке, где сады сверкают белыми пенными подолами над водой, где три моста, и слева - церковь, а справа - закат, и ты каждый вечер возвращаешься в солнце.
Город, где взбесившаяся урбаника притихла на время - химзавод, карьеры, вывернутая наизнанку земля.
Город, где тенистые улочки, карамельно-пряничные домики и аккуратные клумбы, фонтаны и площадь у бассейна - там иногда играет оркестр, а однажды чёрной воронкой кружили вороны.
Город, над которым полосой проходит птичья трасса - и кричат дважды в год перелётные, вытягиваются клином, тянут за собой.
Город, где сразу за стеклянно-модно-хайтековым зданием банка - начинается лес. Город, где у церкви пасутся козы, где женщины в халатах переговариваются вяло-медовыми голосами о чём-то домашнем.
Город, где в любую погоду толпятся синеносые краснолицые граждане у круглосуточных магазинов. Город гопников, да, и это тоже. Нешуточных страстей и битья стёкол. Вечным, как земля и небо, вопросом "а чо". Забитых электричек на 7-40 и на 20-14. Измотанных взглядов. Замерших тел.
Разный, очень разный город. С очень светлым именем. Мы знакомы всего лишь три года, я всё пытаюсь бросить его ради блистательного соперника на букву М, но почему-то всегда возвращаюсь. Что поделать - я люблю его.
а вы?
встроенный напоминатель, teen
Звали её Маша.
К вам часто пристают на улицах? Ко мне раньше часто. Нет, не в том смысле, а вовсе даже пообщаться.
Её звали Маша, она стояла в телефонной будке (да-да, время динозавров пейджеров вместо мобил) и плакала в трубку. Из трудки тоненьким писком неслись гудки. Я остановилась. Маша плакала.
Потом её отец будет пытаться меня изнасиловать, а тогда я взяла её за руку и отвела к ближайшей лавочке. "Я встречаюсь со взрослым мужиком! Я беременна! Он меня бросит!" А-а-а, хлюп-хлюп.
Мне было 15, я была девственницей и считала, что знаю всё. Обо всём. Но убедить окружающих в бесценности моих советов было не так просто. Мои мудрые реплики стукались об их непроницаемое "у тебя такого не было". Блядь, да необязательно обниматься с кактусом, чтобы понять, что он колючий, кипятилась я! Причины и следствия, блядь, закономерности! - вежливо убеждала я собеседников, но тщетно.
А тут - такой благодатный материал.
Я уселась поудобнее и принялась вещать. Ну, несложно представить мои тезисы. Квинтессенция женской мудрости из серии "брось его первой, чтоб он не догадался, что хотел тебя бросить". Я вещала, Маша слушала. А для убедительности и подкрепления теории практикой - "вот видишь, всё это работает!" - мне вмиг стало восьмнадцать лет, у меня появился "бывший" (сразу бывший, past perfect, совершенный, то бишь, чувак), и, соответственно, дохуя жизненного опыта. Крупицами коего я и делилась с жадно слушающей Машей (те же 15, опыта поболе, чем у моей мамы).
После такой промывки ослабленного рёвом мозга Маша закономерно прониклась ко мне особой младшеподружкиной любовью и готова была непрерывно и благодарно внимать гласу мудрости, то есть мне. Чем я и пользовалась. Обо всём - от косметики до мироустройства - было у меня своё мнение, и его, как негасимый свет истины, несла я в Машину блондинистую голову.
Единственным, кто заподозрил что-то неладное, был Машин бойфренд, тот самый "взрослый мужик" - что-то около двадцати. Бросить он её не бросил, беременность её сдулась сама собой (Маша просто испугалась задержки), и всё вроде бы хорошо, он по-прежнему её трахал да поколачивал, совет да любовь. Маша периодически ему презрительно бросала - да ты! да Вика мне всё про таких, как ты, рассказала! да ты мизинца моего не стоишь, и прочее. Парень захотел полюбоваться на это светило неземной мудрости, Маша с гордостью меня продемонстрировала, зазвав в гости.
И... и он мне как-то ну очень уж понравился. А у меня кокетство, что тогда, что сейчас, было на уровне зверьков и детишек - если ты мне нравишься, то я жизнерадостно тяну к тебе лапы, сама от этого смущаюсь и застенчиво отбегаю. Так было и в этот раз. Я ненатурально хохотала, валилась на диван, вытягивала в его сторону длинннные ноги в корррроткой юбке... "Взрослый мужик" понял всё и сразу. Маше он насмешливо посоветовал глянуть в мой юзеринфо паспорт, а мне кинул с высоты своих ниибацки крутых двадцати: деточка, кончай заливать моей подружке уши. Ты ничего не понимаешь про любовь.
Маша бойфренду не поверила, яростно и бурно меня защищала. Но я после этого как-то пообмякла, поутихла и мудростью Маше больше в нос не тыкала. А потом и вовсе бросила с ней встречаться - в самом деле, дружить мне с ней, что ли? Скучно. А проповедническую артерию перекрыли. Она, правда, звонила раз в полгода, рассказывала свою бурную жизнь - рожаю! нет, аборт! нет, рожаю и бросаю его! нет, выхожу замуж! нет, за другого! Я вяло слушала, кивала, а потом перестала подходить к трубке.
Свою невьебенную мудрость я с тех пор стараюсь придерживать внутри. Советов, по крайней мере, точно не даю).
хрусткое
Волосы выкрашены хной, кофе и сигаретами, погода моей мечты, я в рыжем с ног до головы - оранжевые носки, оранжевая полоска на кедах, оранжевая юбка, оранжевый свитер - апельсинная девушка кружится под дождём в ритм музыке - so beautiful and wild, попсовый reamonn, да, да.
Осень свищет в сердце, моё любимое время, время пронзительной смерти. Лето - слишком много, слишком широко, слишком жадно - я отвожу глаза, прохожу по касательной. Слишком густо для меня; разбавьте, пожалуйста.
Вечная разморённая сиеста, ленивые жесты, тела, потерявшие очертания, дрожащие в душном мареве. Щедро, обильно, чёрная женщина с дынными грудями, тяжкими взглядами. И запах лёгкой гнильцы - скоропортящиеся разговоры и мысли.
Осень - резкость, чёткость, собранность, ёжиться в свитере, прятать пальцы в рукава. Осень подсушивает, вялит, выжимает масло и воду, оставляет самое ценное. Скулы, губы, чёлка на глаза, невыносимо-хрустальное одиночество в горле, птицы - не те, летние, переливчато-персидские, а дикие, тёмные, хрипло кричащие, прощальные - последний круг над лесом, увидимся ли ещё?..
Дева с мешочком трав, глоток озёрной воды, босые ноги по глине.
Скольжение, принцип "неврастания". Неврастания, блин. Новая болезнь, мегаполисная хворь.
Идти по касательной, не привязываться, не пускать корни. Психология съёмных квартир: не обрастать скарбом, сохранять мобильность, всегда быть в поиске. Чуть лучше тут? - и всё меняется мгновенно. Работа, район, тарифный план, бойфренд.
Нет резонов что-то строить - склеивать чашку - пропалывать сад - работать с тем, что есть - апгрейдить, улучшать. Лучше сменить модель. Их так много выпускают.
Выбор огромен. И он кажется бесконечным.
Нет боязни потерять. В движении, в изменении - раз в полгода ты сбрасываешь шкурку, глобальный чейндж от причёски до ориентации, это даёт иллюзию насыщенности. Иллюзию того, что ты и впрямь живёшь.
Я не могу купить стул, потому что мне некуда его поставить - писала как-то Ася.
Правда, можно иначе. Покупать всё, что нравится, вить гнездо - и не сокрушаться, если придётся бросить. Владеть вещами не ради накопления, а просто чтобы пользоваться. И оставлять их - легко.
Всё наше заканчивается на уровне кожи.
Вопрос о том, удастся ли избежать неприкаянности, остаётся открытым. А, какая разница.
стш
еду на работу в руках томик басё не читаю - любуюсь
украденные моменты
Готичная девушка в переходе на Пушкинской чёрным маникюром поддевает из блистера такую же, как и у меня, противозачаточную таблетку. И вмиг становится мне самой близкой - в этом городе, в этом вечере, в этом.
Немножко неловко пить их на глазах мамочки с малышом.
И напротив молодых жизнерадостных самцов в электричке: моё привычное быстрое движение языком, кончиком, как крошку с ладони - из блистера, не касаясь руками - выглядит в их глазах безнадёжно зазывным. Напропалую зазывным, я бы сказала.
Нет, повторяю, нет, я счастлива, потому что. Не потому что.
"Комфортный фуллтайм" (с) - вот она, формула щастья.
От фриланса я дичаю, дурею и съезжаю в плохой аутизм - с чёрной водой изнутри, с боязнью выйти из дома, подняться с кровати, сделать хоть что-нибудь. С безответным ежедневным вопросом "зачем вставать".
Уроборосс - мой извечный второй символ, самопожирание, самовыедание внутреннего контента, в ноль и в жёлтую гниль. Вязкое чувство абсолютной никчёмности.
Книжки - да, гулять - да. Но физически невозможно спустить ногу с кресла. Вывести себя из дома. Включить кино, наконец. Никак.
Замираешь, залипаешь в безвременье, равнодушно следишь за тем, как солнце постепенно уходит. И наслаждаешься сладким ужасом безнадёжной потери.
Мягкая, нестрогая, но всё же присутствующая ограниченность - обрамленность, паспарту (недаром паспортное в этом слове: идентификация личности, пока оная личность не расползлась) - для меня the best.
Чувство разумной траты дня. Чувство активности. Чувство движения и воздуха.
Я грёбаный циклотимик, я должна держаться перил, иначе меня сдувает в черноту.
Благословен будь фуллтайм, радость дням несущий.
Нет, на фрилансе я не срываю дедлайны - я уже давно узнала, что могу сделать любой текст ровно за столько, сколько требуется времени для печатания. (А печатаю я быстро). Но чёрт! узнав об этом, мой внутренний проёбщик сказал "хха! ровно за двадцать минут до мёртвой линии я и опущу пальцы на клавиатуру".
А я ему не доверяю и сжигаю три-четыре дня до в бессильных пытках чувства вины и надвигающейся катастрофы. И всё равно - создаю новый файл ровно за двадцать минут. Пишу на бешеном адреналине, отправляю и получаю острый мгновенный укол кайфа - "мастерство не пропьёшь", о, незабвенный Фёдоров.
Доза. Ради чего, собственно, всё и происходит, да.
А потом.. не дай Локи мне этот текст перечитать. Я тут же вижу нестыковки, шероховатости, ляпы и откровенные недоработки. Вот тут бы эдак, и будет отлично! - а уже всё сверстано. Работодатели меня, к сожалению, хвалят и любят. Из-за этого я снижаю планку.
Ожидание неминуемой расплаты, ты сидишь на скамейке, поджав ноги, с книжкой и шоколадкой, ты уже два месяца не была в школе, ты понимаешь, что не сегодня-завтра всё раскроется, и тогда... Будет конец, апокалипсис, и шрамы не сойдут с месяц. И ты уже мысленно торопишь - нет сил терпеть. И - отчаянно, несмотря ни на что - веришь, что всё обойдётся.
Детство, детство, выколи себе чистые глазёнки, отпусти. Меня больше никто никогда не накажет. Я сама себе хозяйка.
Это так сложно осознаётся, на самом деле. Это больше, чем в меня вмещается.
...Выхожу из уютного офиса, лето обрушивается на меня зелёным вихрем, и перехватывает дыхание. Если что-то постоянно - начинаешь томиться и не ценить, затёртая до прозрачности аксиома. Свободное время, спокойные утра, секс в любой момент. Этого перестаёт не хватать. Ergo, этого перестаёт хотеться.
Сейчас я не вижу лета - но я пожираю каждую секунду outdoors. Сейчас я не вижу тебя - но когда наконец добираюсь в ночи домой <...> <...> <...>
Голова кружится. На карусели, и лиственный вихрь вокруг, и по два мороженых в каждой руке. Остолбеневшая от счастья.
встроенный напоминатель
Когда-то я встречалась с турком. Нет, тогда я встречалась с тремя одновременно, и всех любила (ну, я ещё в подростковом возрасте звонила в телефон доверия и говорила: "о, у меня проблема, я влюбляюсь в каждого мальчика"; девушка-оператор устало и вежливо спрашивала что-то вроде "а ты уверена, что умеешь любить"). Но турок, турок... Он был классический такой турок. Звали его Сельчук Гергер, и я бы никогда не узнала, где там имя, а где фамилия, если б он, сияя улыбкой, не сказал "зовите меня Сашей, так проще". Сельчук - Саша, как-то так. Он учился со мной на одном факультете. Самара, филфак - как его туда занесло?! Он понимал по-русски совсем плохо, знал немножко азбуку, записывал лекции на слух, фонетически; я потом смотрела его тетради - набор букв без всякого смысла. Когда его спрашивали на семинарах и коллоквиумах, он улыбался - беспомощно и чертовски обаятельно. Девки от него млели. Тогда как раз входил в моду Таркан... (Viva Victoria-Afrodita, это он мне и спел как-то, лукаво улыбаясь)
Я-то совершенно не о нём думала. И вообще ни о ком конкретном. Первый курс, шалый год, я ничегошеньки вообще не понимала, вела себя странно, садилась в машины, с кем-то куда-то ехала, ночью в сорочке выходила гулять... Со мной ни разу ничего плохого не случилось, это странно, но это факт. Шестнадцать, и с маминой смерти прошло совсем мало месяцев.
Но я не о том. Почему-то этот турок, этот Сельчук отчаянно возжелал именно меня. Ну, видимо, потому что не очаровывалась сразу. Одногруппницы злились и завидовали - красив-с, чертяка, и ухаживал под стать. Я растерянно смотрела на всё это, ничерта не понимала до самого последнего момента и принимала всё как должное. Были провожания и встречания, были просьбы "позаниматься русским", были какие-то рестораны его родственников (а, да, вот почему он оказался в Самаре - тут был бизнес друзей его отца). Были даже смотрины - меня возили за город, в большой разлапистый дом, к куче родни - что-то совершенно цыганское, пушистые ковры и босые грязные пятки, мелкая толпа чернявых детей, неохватная матрона в фартуке... Меня, кажется, "одобрили".
И вот я решила сварить ему суп. Я только и умела готовить, что этот суп: куриный, с картошкой-морковкой-луком и зеленью. Причём тогда я готовила не по наитию и вдохновению, а по вызубренному предписанию, по раз навсегда затверженному алгоритму. Но уж зато получался он отменным. Идеальным. Суп Супычем. Оглядела я его кухню - да, все ингредиенты в наличии, курица вон размороженная лежит, кастрюлька приготовленная стоит. Поставила вариться, постепенно загружая всё в кастрюльку в строгой последовательности. Закипело - кинуть луковицу - двадцать минут - выловить луковицу - пятнадцать минут - засыпать мелко порезанную картошку - рис - поджарку - ... А зелень? А зелени нет. А у меня программа заложена, без зелени - это не суп.
...И вот мы стоим на кухоньке его маленькой и очень дорогой квартиры, я, отчаянно артикулируя, делаю вот так руками: кубик, говорю, мне нужен ку-бик (да, в то время я суррогатами не гнушалась). Почему-то мне не приходит в голову сказать простое интернациональное "магги". Я нетерпеливо перебираю в воздухе пальцами, растягиваю гласные, акцентирую звуки - как будто станет понятнее, вот глупость! - не нахожу синонимов, не помню это на английском... А он смотрит на меня нежными-нежными глазами, улыбается влажно и н е п о н и м а е т. Ничегошеньки. Растерянно повторяет за мной, вглядываясь - кубик? Штьо это?
И тогда я расплакалась. От невозможности быть понятой. От того, что такие пустяки делают барьеры совершенно непреодолимыми. Ну и блаблабла, вы понимаете.
А потом он как-то приехал ко мне ночью в папино дежурство и перегнул через подоконник - девятый этаж, - но странную возню вокруг застёжки джинсов я отмела сразу и очень удивлённо. Чёрт знает, почему он послушался.
Через два дня я уже слушала стихи от нелепо-нежного библиотечного мальчика со старших курсов, через полгода турка выгнали и забрали в какую-то их турецкую армию, но это неважно, неважно.
Потому что какая-то маленькая я внутри до сих пор ещё стоит на той кухне, над супом, который так никогда и не будет идеальным.
вещи лета
Моя новая сумка живая, это видно. Небольшой мягкошёрстный зверёк в подпалинах и пятнистых рисунках. Я кормлю её лимонными рондо и даю поиграться яшмовым шариком. Она делает вид, что я не запихала в неё все мои блокноты, и старается казаться легче. Мы обе знаем, что вообще-то наплечные сумки - не для моей спины.
А ещё у меня во рту уже неделю жили сказки про дядюшку Ти, я озвучила это в день, когда мы с сумкой нашли друг друга - и, кажется, она решила, что в ней сказкам будет уютнее. Теперь они там, толкаются и тормошатся. Я как мама-кенгуру таскаю их повсюду, недовылупившихся, нерождённых - с собой, в сумке, среди блокнотов в мягкой обложке и блокнотов в твёрдой, прокладок и телефонных карт, заколок и совиной нецке.
Они вылежат там положенный срок - и однажды в метро или в ночной стремительной электричке, растревоженные долгим суетным днём, вспрыгнут мягкими лапами на странички блокнота. Я даже знаю, какого из двух.
"смотрел в зеркало, много думал"
сначала ты говорила, что учишься говорить красиво потом ты училась жить красиво потом ты училась жить потом ты жила сейчас говоришь, что всё поняла
а ты блядь ещё даже не начала
азбука
А - это звёздочка, пять концов, я учусь рисовать без отрыва, это умение взрослых, как говорить чётко "ш-к-ола", "шо-ко-лад", и вот я учусь, мама учит меня - в поезде из Молдавии, где мы жили всё лето, это два мира, мир летний и мир зимний, и вот оно, время перехода, и из купе видна чёрная земля с нежным порошком снега, а на мелком столике среди молдавских яблок и винограда лежит красная мамина записная книжка, терпеливо - вот, раз-линия, два-линия, без отрыва, все листочки в моих каракулях. После маминой смерти нашла эту книжку - была хранима, как и тысячи мелочей "про меня".
Абрикосы - тоже из Молдавии, конечно же. Целый фруктовый сад, и прохладная земля, и брызги на листьях, и тля на розах. И абрикосы. Надрать целый таз, а потом расщеплять их, упругие, слегка недозрелые, как-я-люблю - на половинки, на полупопия, вынимая косточку. Половинки плотно укладывать на детскую голубую пластмассовую сковородочку, ставить на плоский камень на солнце. Через минуту перевернуть, ещё подержать. И есть пласмассовой же игрушечной вилочкой. Фирменное блюдо лет семи.
А косточки из них немилосердно бить камнем, сидя на крыльце, отработанными чёткими движениями, рассчитывая траекторию разлетающихся осколков. Высший пилотаж - чтоб без осколков вовсе, чпок - и пополам. И нежное тельце косточки белеет посреди.
Астма - случилась впервые на море, в Одессе, где я летела с лестницы (все спрашивают - что, с потёмкинской??? да не знаю, не знаю, но она была длинной, я летела долго, а потом ещё дольше ковыляла на негнущихся окровавленных ногах в сторону какого-то санатория, к обители йода и зелёнки). Но - астма: мы идём с мамой к пляжу, жарко, душно, потно, голова лёгкая, круги перед глазами вспыхивают - бум. Не вырубилась, но просто не помню дальше. Потом - долгое лежание в нашей съёмной "землянке" - хижина с глиняным полом, без окон и размером ровно в кровать. Жар, полубред под мерные вопли какого-то деда "Галю, Исты хОчу!!" Started. Теперь - опять, спазмами, задыхаться, стараться обмануть воздух, ухватить кусочек, урвать, откусить.
Алла - та, которая лечила от предыдущего пункта. Называлось это иглоукалыванием, но было по сути добротной психотерапией. Спокойная нежная Алла, дёрганая хрипящая 11летняя (кажется) я, иголки в нужные места, совершенно не больно, лежи, и - терпеливые сдержанные диалоги. У Аллы замечательно лежалось, Алла была единственным человеком, которому таки пришлось выслушать все мои ах-страдания. Кто она такая? Я потом пыталась выяснить, у родных спрашивала осторожно: а помните, в детстве водили меня на иглоукалыванье... Да тебя куда только не водили, и к экстрасенсам, и к знахаркам, отвечали мне. Не помнят, в общем, Аллу. А я помню.
Аня - ещё одно имя, Аня-из-верхнего-двора, потому что у нас было два двора, верхний и нижний. У Ани был старший брат, и Аня была мерзкой и взрослой, умела какие-то такие вещи, которые нам и не думались. Аня научила гмм многим умениям, которыми пользуюсь и до сих пор.
Арми оф лаверз, асе оф басе (и яки да тоже, но не на А же!) - что тут скажешь, я была попсовым ребёнком, я и ласковый май слушала, ага.
Агдам - да, из горла, да, в трамвае, да, на полу (на полу в трамвае!), да, у священной гипсовой козы, да, чего только не было. А ещё в городе С. осталась чудесная поделка моей любимой СентКисы - бутылка 33го (кажется?), обвитая зелёным пластилиновым змием, и Такая Там Красота, что я её непременно оттуда заберу, как только придумаю способ быстрой трансгрессии, штоб не повредить прекрасное при перевозке.
Алый - это имя, овчарка, пёс. Сколько себя помню, у нас жили кошатины (до прямого и окончательного астмо-диагноза, потом никто не жил - нынешняя моя Черепахен первая за ..долго). А я хотела собаку, в детстве хотела, потом мама мне говорила - это ненадолго, вырастешь и поймёшь, что женщины любят кошек, что они сами кошки, и это в самом деле вышло так, на какой-то короткий срок, я стала любить всё нежное и якобы-независимое, а сейчас я опять люблю собак, совсем. Когда-нибудь непременно заведу овчарку. Немецкую. И назову... Пёс, этого достаточно.
Ещё анкетышкольные, девичьи - кто ты? как тебя зовут? ты из какого класса? твоё любимое блюдо? Твой любимый цвет? КОГО ты любишь? (эти страницы замылены, замочалены, все лезут смотреть - имя-кого любит). Ааа, как интересно!!! Заполнять даже вполовину не так захватывающе, как читать. Все они, правда, были одинаковые, списывались друг у друга стандартные вопросы, вклеивались фантики.
Ещё "алло, девушка, примите, пожалуйста, сообщение" - в ночи, моей любимой СентКисе, летели бесконечные мессаги, это было время-до-сотовых, время маленьких чёрных пищащих коробочек, время девушек с усталыми, но приветливыми голосами, которые постепенно выучили подписи наизусть и не удивлялись - лиза симпсон? ну да. эл-сим две тысячи крейзи? ну да.
с обратной стороны окна
Старая женщина, спокойно и тихо подошедшая к буфету заварить себе чай. Маленький меховой зверь, легко скользнувший возле её ног. Вытертый коврик, аккуратно лежащий между диваном и столом. Нежность утренних занавесок. Тяжёлая сонность ночей. Разбавленно-медовый круг лампы на кухне, сухарики с крупной солью, ваза с герберой, сдвинутые стулья. Глиняная плошка с водой.
Поредевшие пряди. Расколотая телефонная трубка.
Слёзы высыхают, не успев сползти к губам.
тихие мысли
Место для отладки души. Для лёгких касаний, для попыток наощупь, для...
Ощущение священного трепета, значимости жизни, её волшебности и чуда, благоговение перед собственной - как и всякой - жизнью. Ритуалы, уважение, любовь к себе и миру, тёплая, созидающая, сарказм ни к чему, цинизм ни к чему, нежность и удивление бытию.
Однажды весенним утром (потому что весенние утра - особенная штука, тогда можно кое-что прочувствовать без тех привычных усилий, которые требуются во все остальные утра земли; впрочем, каждый маленький мир окружает себя своими ритуалами и прелестями - я не о том)...
Однажды весенним утром - недоумённо обнаружить себя в пыльной каморке, среди накопившегося за <невероятное количество времени> хлама. Вдруг заметить всё это вокруг. Удивлённо и недоумевающе приподнять кончиками пальцев пару тряпочек, коснуться сухих веточек, бусин каких-то, покатать в ладонях - и выпустить, пусть катятся. Подумать, что - как странно, раньше всё казалось таким уютным.
Подойти к окну. С треском и усилием разломать засохшую замазку, расковырять - ногти не жалко, роняя труху и пачкая юбку - раскррррыть во всю ширь.
И - дышать.
...а потом и дверь найдётся. Наружу. На улицу. На весеннюю утреннюю улицу.