Тави : другие произведения.

Встроенный напоминатель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    некоторые тексты из жж


   про него
  
   Город, где голуби переходят улицу пешком (я сама видела).

Город, где дачно и летне - где лестница заброшенной усадьбы сбегает к реке, где сады сверкают белыми пенными подолами над водой, где три моста, и слева - церковь, а справа - закат, и ты каждый вечер возвращаешься в солнце.

Город, где взбесившаяся урбаника притихла на время - химзавод, карьеры, вывернутая наизнанку земля.

Город, где тенистые улочки, карамельно-пряничные домики и аккуратные клумбы, фонтаны и площадь у бассейна - там иногда играет оркестр, а однажды чёрной воронкой кружили вороны.

Город, над которым полосой проходит птичья трасса - и кричат дважды в год перелётные, вытягиваются клином, тянут за собой.

Город, где сразу за стеклянно-модно-хайтековым зданием банка - начинается лес.
Город, где у церкви пасутся козы, где женщины в халатах переговариваются вяло-медовыми голосами о чём-то домашнем.

Город, где в любую погоду толпятся синеносые краснолицые граждане у круглосуточных магазинов. Город гопников, да, и это тоже. Нешуточных страстей и битья стёкол. Вечным, как земля и небо, вопросом "а чо". Забитых электричек на 7-40 и на 20-14. Измотанных взглядов. Замерших тел.

Разный, очень разный город. С очень светлым именем.
Мы знакомы всего лишь три года, я всё пытаюсь бросить его ради блистательного соперника на букву М, но почему-то всегда возвращаюсь. Что поделать - я люблю его.

а вы?
  
  
   встроенный напоминатель, teen
  
   Звали её Маша.

К вам часто пристают на улицах? Ко мне раньше часто. Нет, не в том смысле, а вовсе даже пообщаться.

Её звали Маша, она стояла в телефонной будке (да-да, время динозавров пейджеров вместо мобил) и плакала в трубку. Из трудки тоненьким писком неслись гудки.
Я остановилась.
Маша плакала.

Потом её отец будет пытаться меня изнасиловать, а тогда я взяла её за руку и отвела к ближайшей лавочке.
"Я встречаюсь со взрослым мужиком! Я беременна! Он меня бросит!"
А-а-а, хлюп-хлюп.

Мне было 15, я была девственницей и считала, что знаю всё. Обо всём. Но убедить окружающих в бесценности моих советов было не так просто. Мои мудрые реплики стукались об их непроницаемое "у тебя такого не было". Блядь, да необязательно обниматься с кактусом, чтобы понять, что он колючий, кипятилась я! Причины и следствия, блядь, закономерности! - вежливо убеждала я собеседников, но тщетно.

А тут - такой благодатный материал.

Я уселась поудобнее и принялась вещать.
Ну, несложно представить мои тезисы. Квинтессенция женской мудрости из серии "брось его первой, чтоб он не догадался, что хотел тебя бросить". Я вещала, Маша слушала. А для убедительности и подкрепления теории практикой - "вот видишь, всё это работает!" - мне вмиг стало восьмнадцать лет, у меня появился "бывший" (сразу бывший, past perfect, совершенный, то бишь, чувак), и, соответственно, дохуя жизненного опыта. Крупицами коего я и делилась с жадно слушающей Машей (те же 15, опыта поболе, чем у моей мамы).

После такой промывки ослабленного рёвом мозга Маша закономерно прониклась ко мне особой младшеподружкиной любовью и готова была непрерывно и благодарно внимать гласу мудрости, то есть мне. Чем я и пользовалась. Обо всём - от косметики до мироустройства - было у меня своё мнение, и его, как негасимый свет истины, несла я в Машину блондинистую голову.

Единственным, кто заподозрил что-то неладное, был Машин бойфренд, тот самый "взрослый мужик" - что-то около двадцати. Бросить он её не бросил, беременность её сдулась сама собой (Маша просто испугалась задержки), и всё вроде бы хорошо, он по-прежнему её трахал да поколачивал, совет да любовь. Маша периодически ему презрительно бросала - да ты! да Вика мне всё про таких, как ты, рассказала! да ты мизинца моего не стоишь, и прочее. Парень захотел полюбоваться на это светило неземной мудрости, Маша с гордостью меня продемонстрировала, зазвав в гости.

И... и он мне как-то ну очень уж понравился. А у меня кокетство, что тогда, что сейчас, было на уровне зверьков и детишек - если ты мне нравишься, то я жизнерадостно тяну к тебе лапы, сама от этого смущаюсь и застенчиво отбегаю. Так было и в этот раз. Я ненатурально хохотала, валилась на диван, вытягивала в его сторону длинннные ноги в корррроткой юбке...
"Взрослый мужик" понял всё и сразу. Маше он насмешливо посоветовал глянуть в мой юзеринфо паспорт, а мне кинул с высоты своих ниибацки крутых двадцати: деточка, кончай заливать моей подружке уши. Ты ничего не понимаешь про любовь.

Маша бойфренду не поверила, яростно и бурно меня защищала. Но я после этого как-то пообмякла, поутихла и мудростью Маше больше в нос не тыкала. А потом и вовсе бросила с ней встречаться - в самом деле, дружить мне с ней, что ли? Скучно. А проповедническую артерию перекрыли. Она, правда, звонила раз в полгода, рассказывала свою бурную жизнь - рожаю! нет, аборт! нет, рожаю и бросаю его! нет, выхожу замуж! нет, за другого! Я вяло слушала, кивала, а потом перестала подходить к трубке.

Свою невьебенную мудрость я с тех пор стараюсь придерживать внутри. Советов, по крайней мере, точно не даю).
  
  
   хрусткое
  
   Волосы выкрашены хной, кофе и сигаретами, погода моей мечты, я в рыжем с ног до головы - оранжевые носки, оранжевая полоска на кедах, оранжевая юбка, оранжевый свитер - апельсинная девушка кружится под дождём в ритм музыке - so beautiful and wild, попсовый reamonn, да, да.

Осень свищет в сердце, моё любимое время, время пронзительной смерти. Лето - слишком много, слишком широко, слишком жадно - я отвожу глаза, прохожу по касательной. Слишком густо для меня; разбавьте, пожалуйста.

Вечная разморённая сиеста, ленивые жесты, тела, потерявшие очертания, дрожащие в душном мареве. Щедро, обильно, чёрная женщина с дынными грудями, тяжкими взглядами. И запах лёгкой гнильцы - скоропортящиеся разговоры и мысли.

Осень - резкость, чёткость, собранность, ёжиться в свитере, прятать пальцы в рукава. Осень подсушивает, вялит, выжимает масло и воду, оставляет самое ценное.
Скулы, губы, чёлка на глаза, невыносимо-хрустальное одиночество в горле, птицы - не те, летние, переливчато-персидские, а дикие, тёмные, хрипло кричащие, прощальные - последний круг над лесом, увидимся ли ещё?..

Дева с мешочком трав, глоток озёрной воды, босые ноги по глине.

Осенью сквозь нежную плоть, сквозь рёберную клетку продирается сердце.
Невыносимое, болючее, горькое счастье.
  
  
   в такт пригородным поездам
  
   Скольжение, принцип "неврастания".
Неврастания, блин.
Новая болезнь, мегаполисная хворь.

Идти по касательной, не привязываться, не пускать корни. Психология съёмных квартир: не обрастать скарбом, сохранять мобильность, всегда быть в поиске. Чуть лучше тут? - и всё меняется мгновенно. Работа, район, тарифный план, бойфренд.

Нет резонов что-то строить - склеивать чашку - пропалывать сад - работать с тем, что есть - апгрейдить, улучшать. Лучше сменить модель. Их так много выпускают.

Выбор огромен. И он кажется бесконечным.

Нет боязни потерять. В движении, в изменении - раз в полгода ты сбрасываешь шкурку, глобальный чейндж от причёски до ориентации, это даёт иллюзию насыщенности.
Иллюзию того, что ты и впрямь живёшь.

Я не могу купить стул, потому что мне некуда его поставить - писала как-то Ася.

Правда, можно иначе. Покупать всё, что нравится, вить гнездо - и не сокрушаться, если придётся бросить. Владеть вещами не ради накопления, а просто чтобы пользоваться.
И оставлять их - легко.

Всё наше заканчивается на уровне кожи.

Вопрос о том, удастся ли избежать неприкаянности, остаётся открытым.
А, какая разница.
  
  
   стш
  
   еду на работу
в руках томик басё
не читаю - любуюсь
  
  
   украденные моменты
  
   Готичная девушка в переходе на Пушкинской чёрным маникюром поддевает из блистера такую же, как и у меня, противозачаточную таблетку. И вмиг становится мне самой близкой - в этом городе, в этом вечере, в этом.

Немножко неловко пить их на глазах мамочки с малышом.

И напротив молодых жизнерадостных самцов в электричке: моё привычное быстрое движение языком, кончиком, как крошку с ладони - из блистера, не касаясь руками - выглядит в их глазах безнадёжно зазывным. Напропалую зазывным, я бы сказала.

Нет, повторяю, нет, я счастлива, потому что. Не потому что.

"Комфортный фуллтайм" (с) - вот она, формула щастья.

От фриланса я дичаю, дурею и съезжаю в плохой аутизм - с чёрной водой изнутри, с боязнью выйти из дома, подняться с кровати, сделать хоть что-нибудь. С безответным ежедневным вопросом "зачем вставать".

Уроборосс - мой извечный второй символ, самопожирание, самовыедание внутреннего контента, в ноль и в жёлтую гниль. Вязкое чувство абсолютной никчёмности.

Книжки - да, гулять - да. Но физически невозможно спустить ногу с кресла. Вывести себя из дома. Включить кино, наконец. Никак.

Замираешь, залипаешь в безвременье, равнодушно следишь за тем, как солнце постепенно уходит. И наслаждаешься сладким ужасом безнадёжной потери.

Мягкая, нестрогая, но всё же присутствующая ограниченность - обрамленность, паспарту (недаром паспортное в этом слове: идентификация личности, пока оная личность не расползлась) - для меня the best.

Чувство разумной траты дня. Чувство активности. Чувство движения и воздуха.

Я грёбаный циклотимик, я должна держаться перил, иначе меня сдувает в черноту.

Благословен будь фуллтайм, радость дням несущий.

Нет, на фрилансе я не срываю дедлайны - я уже давно узнала, что могу сделать любой текст ровно за столько, сколько требуется времени для печатания. (А печатаю я быстро). Но чёрт! узнав об этом, мой внутренний проёбщик сказал "хха! ровно за двадцать минут до мёртвой линии я и опущу пальцы на клавиатуру".

А я ему не доверяю и сжигаю три-четыре дня до в бессильных пытках чувства вины и надвигающейся катастрофы. И всё равно - создаю новый файл ровно за двадцать минут. Пишу на бешеном адреналине, отправляю и получаю острый мгновенный укол кайфа - "мастерство не пропьёшь", о, незабвенный Фёдоров.

Доза. Ради чего, собственно, всё и происходит, да.

А потом.. не дай Локи мне этот текст перечитать. Я тут же вижу нестыковки, шероховатости, ляпы и откровенные недоработки. Вот тут бы эдак, и будет отлично! - а уже всё сверстано. Работодатели меня, к сожалению, хвалят и любят. Из-за этого я снижаю планку.

Ожидание неминуемой расплаты, ты сидишь на скамейке, поджав ноги, с книжкой и шоколадкой, ты уже два месяца не была в школе, ты понимаешь, что не сегодня-завтра всё раскроется, и тогда... Будет конец, апокалипсис, и шрамы не сойдут с месяц. И ты уже мысленно торопишь - нет сил терпеть. И - отчаянно, несмотря ни на что - веришь, что всё обойдётся.

Детство, детство, выколи себе чистые глазёнки, отпусти. Меня больше никто никогда не накажет. Я сама себе хозяйка.

Это так сложно осознаётся, на самом деле. Это больше, чем в меня вмещается.

...Выхожу из уютного офиса, лето обрушивается на меня зелёным вихрем, и перехватывает дыхание.
Если что-то постоянно - начинаешь томиться и не ценить, затёртая до прозрачности аксиома. Свободное время, спокойные утра, секс в любой момент. Этого перестаёт не хватать. Ergo, этого перестаёт хотеться.

Сейчас я не вижу лета - но я пожираю каждую секунду outdoors. Сейчас я не вижу тебя - но когда наконец добираюсь в ночи домой <...> <...> <...>

Голова кружится. На карусели, и лиственный вихрь вокруг, и по два мороженых в каждой руке.
Остолбеневшая от счастья.
  
  
   встроенный напоминатель
  
   Когда-то я встречалась с турком.
Нет, тогда я встречалась с тремя одновременно, и всех любила (ну, я ещё в подростковом возрасте звонила в телефон доверия и говорила: "о, у меня проблема, я влюбляюсь в каждого мальчика"; девушка-оператор устало и вежливо спрашивала что-то вроде "а ты уверена, что умеешь любить").
Но турок, турок...
Он был классический такой турок. Звали его Сельчук Гергер, и я бы никогда не узнала, где там имя, а где фамилия, если б он, сияя улыбкой, не сказал "зовите меня Сашей, так проще". Сельчук - Саша, как-то так.
Он учился со мной на одном факультете. Самара, филфак - как его туда занесло?! Он понимал по-русски совсем плохо, знал немножко азбуку, записывал лекции на слух, фонетически; я потом смотрела его тетради - набор букв без всякого смысла. Когда его спрашивали на семинарах и коллоквиумах, он улыбался - беспомощно и чертовски обаятельно. Девки от него млели. Тогда как раз входил в моду Таркан...
(Viva Victoria-Afrodita, это он мне и спел как-то, лукаво улыбаясь)

Я-то совершенно не о нём думала. И вообще ни о ком конкретном. Первый курс, шалый год, я ничегошеньки вообще не понимала, вела себя странно, садилась в машины, с кем-то куда-то ехала, ночью в сорочке выходила гулять... Со мной ни разу ничего плохого не случилось, это странно, но это факт. Шестнадцать, и с маминой смерти прошло совсем мало месяцев.

Но я не о том.
Почему-то этот турок, этот Сельчук отчаянно возжелал именно меня. Ну, видимо, потому что не очаровывалась сразу. Одногруппницы злились и завидовали - красив-с, чертяка, и ухаживал под стать. Я растерянно смотрела на всё это, ничерта не понимала до самого последнего момента и принимала всё как должное. Были провожания и встречания, были просьбы "позаниматься русским", были какие-то рестораны его родственников (а, да, вот почему он оказался в Самаре - тут был бизнес друзей его отца). Были даже смотрины - меня возили за город, в большой разлапистый дом, к куче родни - что-то совершенно цыганское, пушистые ковры и босые грязные пятки, мелкая толпа чернявых детей, неохватная матрона в фартуке... Меня, кажется, "одобрили".

И вот я решила сварить ему суп.
Я только и умела готовить, что этот суп: куриный, с картошкой-морковкой-луком и зеленью. Причём тогда я готовила не по наитию и вдохновению, а по вызубренному предписанию, по раз навсегда затверженному алгоритму. Но уж зато получался он отменным. Идеальным. Суп Супычем.
Оглядела я его кухню - да, все ингредиенты в наличии, курица вон размороженная лежит, кастрюлька приготовленная стоит. Поставила вариться, постепенно загружая всё в кастрюльку в строгой последовательности. Закипело - кинуть луковицу - двадцать минут - выловить луковицу - пятнадцать минут - засыпать мелко порезанную картошку - рис - поджарку - ... А зелень? А зелени нет. А у меня программа заложена, без зелени - это не суп.

...И вот мы стоим на кухоньке его маленькой и очень дорогой квартиры, я, отчаянно артикулируя, делаю вот так руками: кубик, говорю, мне нужен ку-бик (да, в то время я суррогатами не гнушалась). Почему-то мне не приходит в голову сказать простое интернациональное "магги". Я нетерпеливо перебираю в воздухе пальцами, растягиваю гласные, акцентирую звуки - как будто станет понятнее, вот глупость! - не нахожу синонимов, не помню это на английском...
А он смотрит на меня нежными-нежными глазами, улыбается влажно и н е п о н и м а е т. Ничегошеньки. Растерянно повторяет за мной, вглядываясь - кубик? Штьо это?

И тогда я расплакалась. От невозможности быть понятой. От того, что такие пустяки делают барьеры совершенно непреодолимыми. Ну и блаблабла, вы понимаете.

А потом он как-то приехал ко мне ночью в папино дежурство и перегнул через подоконник - девятый этаж, - но странную возню вокруг застёжки джинсов я отмела сразу и очень удивлённо. Чёрт знает, почему он послушался.

Через два дня я уже слушала стихи от нелепо-нежного библиотечного мальчика со старших курсов, через полгода турка выгнали и забрали в какую-то их турецкую армию, но это неважно, неважно.

Потому что какая-то маленькая я внутри до сих пор ещё стоит на той кухне, над супом, который так никогда и не будет идеальным.
  
  
   вещи лета
  
   Моя новая сумка живая, это видно. Небольшой мягкошёрстный зверёк в подпалинах и пятнистых рисунках. Я кормлю её лимонными рондо и даю поиграться яшмовым шариком. Она делает вид, что я не запихала в неё все мои блокноты, и старается казаться легче. Мы обе знаем, что вообще-то наплечные сумки - не для моей спины.

А ещё у меня во рту уже неделю жили сказки про дядюшку Ти, я озвучила это в день, когда мы с сумкой нашли друг друга - и, кажется, она решила, что в ней сказкам будет уютнее. Теперь они там, толкаются и тормошатся. Я как мама-кенгуру таскаю их повсюду, недовылупившихся, нерождённых - с собой, в сумке, среди блокнотов в мягкой обложке и блокнотов в твёрдой, прокладок и телефонных карт, заколок и совиной нецке.

Они вылежат там положенный срок - и однажды в метро или в ночной стремительной электричке, растревоженные долгим суетным днём, вспрыгнут мягкими лапами на странички блокнота.
Я даже знаю, какого из двух.
  
  
   "смотрел в зеркало, много думал"
  
   сначала ты говорила, что учишься говорить красиво
потом ты училась жить красиво
потом ты училась жить
потом ты жила
сейчас говоришь, что всё поняла

а ты блядь ещё даже не начала
  
  
  
   азбука
  
А - это звёздочка, пять концов, я учусь рисовать без отрыва, это умение взрослых, как говорить чётко "ш-к-ола", "шо-ко-лад", и вот я учусь, мама учит меня - в поезде из Молдавии, где мы жили всё лето, это два мира, мир летний и мир зимний, и вот оно, время перехода, и из купе видна чёрная земля с нежным порошком снега, а на мелком столике среди молдавских яблок и винограда лежит красная мамина записная книжка, терпеливо - вот, раз-линия, два-линия, без отрыва, все листочки в моих каракулях.
После маминой смерти нашла эту книжку - была хранима, как и тысячи мелочей "про меня".

Абрикосы - тоже из Молдавии, конечно же. Целый фруктовый сад, и прохладная земля, и брызги на листьях, и тля на розах. И абрикосы. Надрать целый таз, а потом расщеплять их, упругие, слегка недозрелые, как-я-люблю - на половинки, на полупопия, вынимая косточку. Половинки плотно укладывать на детскую голубую пластмассовую сковородочку, ставить на плоский камень на солнце. Через минуту перевернуть, ещё подержать. И есть пласмассовой же игрушечной вилочкой. Фирменное блюдо лет семи.

А косточки из них немилосердно бить камнем, сидя на крыльце, отработанными чёткими движениями, рассчитывая траекторию разлетающихся осколков. Высший пилотаж - чтоб без осколков вовсе, чпок - и пополам. И нежное тельце косточки белеет посреди.

Астма - случилась впервые на море, в Одессе, где я летела с лестницы (все спрашивают - что, с потёмкинской??? да не знаю, не знаю, но она была длинной, я летела долго, а потом ещё дольше ковыляла на негнущихся окровавленных ногах в сторону какого-то санатория, к обители йода и зелёнки). Но - астма: мы идём с мамой к пляжу, жарко, душно, потно, голова лёгкая, круги перед глазами вспыхивают - бум. Не вырубилась, но просто не помню дальше. Потом - долгое лежание в нашей съёмной "землянке" - хижина с глиняным полом, без окон и размером ровно в кровать. Жар, полубред под мерные вопли какого-то деда "Галю, Исты хОчу!!" Started.
Теперь - опять, спазмами, задыхаться, стараться обмануть воздух, ухватить кусочек, урвать, откусить.

Алла - та, которая лечила от предыдущего пункта. Называлось это иглоукалыванием, но было по сути добротной психотерапией. Спокойная нежная Алла, дёрганая хрипящая 11летняя (кажется) я, иголки в нужные места, совершенно не больно, лежи, и - терпеливые сдержанные диалоги. У Аллы замечательно лежалось, Алла была единственным человеком, которому таки пришлось выслушать все мои ах-страдания. Кто она такая? Я потом пыталась выяснить, у родных спрашивала осторожно: а помните, в детстве водили меня на иглоукалыванье... Да тебя куда только не водили, и к экстрасенсам, и к знахаркам, отвечали мне. Не помнят, в общем, Аллу. А я помню.

Аня - ещё одно имя, Аня-из-верхнего-двора, потому что у нас было два двора, верхний и нижний. У Ани был старший брат, и Аня была мерзкой и взрослой, умела какие-то такие вещи, которые нам и не думались. Аня научила гмм многим умениям, которыми пользуюсь и до сих пор.

Арми оф лаверз, асе оф басе (и яки да тоже, но не на А же!) - что тут скажешь, я была попсовым ребёнком, я и ласковый май слушала, ага.

Агдам - да, из горла, да, в трамвае, да, на полу (на полу в трамвае!), да, у священной гипсовой козы, да, чего только не было. А ещё в городе С. осталась чудесная поделка моей любимой СентКисы - бутылка 33го (кажется?), обвитая зелёным пластилиновым змием, и Такая Там Красота, что я её непременно оттуда заберу, как только придумаю способ быстрой трансгрессии, штоб не повредить прекрасное при перевозке.

Алый - это имя, овчарка, пёс. Сколько себя помню, у нас жили кошатины (до прямого и окончательного астмо-диагноза, потом никто не жил - нынешняя моя Черепахен первая за ..долго). А я хотела собаку, в детстве хотела, потом мама мне говорила - это ненадолго, вырастешь и поймёшь, что женщины любят кошек, что они сами кошки, и это в самом деле вышло так, на какой-то короткий срок, я стала любить всё нежное и якобы-независимое, а сейчас я опять люблю собак, совсем. Когда-нибудь непременно заведу овчарку. Немецкую. И назову... Пёс, этого достаточно.

Ещё анкеты школьные, девичьи - кто ты? как тебя зовут? ты из какого класса? твоё любимое блюдо? Твой любимый цвет? КОГО ты любишь? (эти страницы замылены, замочалены, все лезут смотреть - имя-кого любит). Ааа, как интересно!!! Заполнять даже вполовину не так захватывающе, как читать. Все они, правда, были одинаковые, списывались друг у друга стандартные вопросы, вклеивались фантики.

Ещё "алло, девушка, примите, пожалуйста, сообщение" - в ночи, моей любимой СентКисе, летели бесконечные мессаги, это было время-до-сотовых, время маленьких чёрных пищащих коробочек, время девушек с усталыми, но приветливыми голосами, которые постепенно выучили подписи наизусть и не удивлялись - лиза симпсон? ну да. эл-сим две тысячи крейзи? ну да.
  
  
   с обратной стороны окна
  
   Старая женщина, спокойно и тихо подошедшая к буфету заварить себе чай.
Маленький меховой зверь, легко скользнувший возле её ног.
Вытертый коврик, аккуратно лежащий между диваном и столом.
Нежность утренних занавесок.
Тяжёлая сонность ночей.
Разбавленно-медовый круг лампы на кухне, сухарики с крупной солью, ваза с герберой, сдвинутые стулья.
Глиняная плошка с водой.

Поредевшие пряди.
Расколотая телефонная трубка.

Слёзы высыхают, не успев сползти к губам.
  
  
   тихие мысли
  
   Место для отладки души.
Для лёгких касаний, для попыток наощупь, для...

Ощущение священного трепета, значимости жизни, её волшебности и чуда, благоговение перед собственной - как и всякой - жизнью. Ритуалы, уважение, любовь к себе и миру, тёплая, созидающая, сарказм ни к чему, цинизм ни к чему, нежность и удивление бытию.

Однажды весенним утром (потому что весенние утра - особенная штука, тогда можно кое-что прочувствовать без тех привычных усилий, которые требуются во все остальные утра земли; впрочем, каждый маленький мир окружает себя своими ритуалами и прелестями - я не о том)...

Однажды весенним утром - недоумённо обнаружить себя в пыльной каморке, среди накопившегося за <невероятное количество времени> хлама. Вдруг заметить всё это вокруг. Удивлённо и недоумевающе приподнять кончиками пальцев пару тряпочек, коснуться сухих веточек, бусин каких-то, покатать в ладонях - и выпустить, пусть катятся. Подумать, что - как странно, раньше всё казалось таким уютным.

Подойти к окну. С треском и усилием разломать засохшую замазку, расковырять - ногти не жалко, роняя труху и пачкая юбку - раскррррыть во всю ширь.

И - дышать.

...а потом и дверь найдётся. Наружу. На улицу. На весеннюю утреннюю улицу.

Однажды.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"