Утро. Собираемся. Я на службу. Жена на работу. Сын в школу.
- Папа, в классе формируют бригады на подработку, - извещает он,-
Не ахти какие деньги, но все же...
- Подожди, - прерываю его, - Моя служба и работа мамы
обеспечивает семью. Роскоши не держим, но вопрос о голоде не стоит.
Вещи необходимые есть. Для чего тебе отвлекаться от учебы? Хочешь
больше на карман, пожалуйста, трудись. Но не жалуйся на нехватку
времени на уроки. Знание превыше всего.
Он благодарно кивнул и исчез в коридоре. И мне пора. Поцелуй
любимой, и вперед.
Жизнь-работа. Второй год Новославии. Новая жизнь, после
крушения. Я знал к чему все идет, был готов, зацепился.
А многие теперь у разбитого корыта. В нищете, голоде. Тюрьме.
Всех солдат, воевавших со Шматландией, выловили, и на десять лет.
Репарации платим, все социальные средства выгребли. А сколько
восторженных болтунов, умников-обозревателей на тот же срок
подсели, за разжигание войны и розни. Вчерашние хозяева умов.
Публичные личности. С ними все ясно. Но есть еще артисты.
Зависимые от власти люди. Тяжко им пришлось. Заставляли выбирать.
Кто-то выбирал по совести, такие, чаще всего уезжали. Кто-то не
хотел терять нажитого, не мог рискнуть начать жизнь сначала. Этих было
большинство. И наконец, идейные защитники прошлой власти.
С этой категорией уже разобрались. Теперь остается рассортировать
основную массу. Во всем разобраться. Целях, мотивации, поступках.
Этим и занимаюсь. Следователь правового комитета.
Работы много, начальство торопит. Но как можно спешить, если
решаешь человеческую судьбу? Вчера закончил дело известного артиста.
Мотивация сугубо личная. В Шахтинске было много друзей и знакомых.
Публично не выступал. Одно интервью в электронной сети. Сказал, что
не может дать объективную оценку войне, потому что пристрастен.
Власть не осудил, поэтому попал под следствие. Дело отправлено в суд.
Предложение по наказанию, пять лет условно и десять лет запрета на
профессию. Все, что можно было для него сделать.
Сейчас, передо мной еще один. Фильмы с его участием смотрел.
Хороших он играл героев. Потом поддержка жителей Шахтинска, концерты.
Как началась война, затих. Но отмолчаться не дали. Вытянули на
армейский канал электронной сети. Говорил уклончиво, в основном, о
концертах в Шахтинске. О налетах авиации Шматландии. Но сожаления
о развязывании войны не высказал. Значит, виновен.
- Я фильмы Ваши видел, - неожиданно проговариваюсь.
- И как? - спрашивает со сдержанным интересом.
- Хорошие, - улыбаемся оба.
- Могли не ходить на интервью? - необходимый вопрос.
- Мог всех послать, - разводит руками, - Ничего бы не сделали.
А пошел. Сам не знаю почему. Что-то захотелось объяснить, быть
причастным. Показать, что не все мы конченные мерзавцы. Наивно?
- Увы, - пришлось согласиться.
Вот и весь разговор. Дело можно передавать в суд. Тот же
условный срок в пять лет и десять лет запрета на профессию. Все, что
могу.
- Можно вопрос? - неожиданно спрашивает, - Вы сами когда
поняли, что всему конец? Знаю, что своевременно, но когда.
- На второй год Шахтинскй смуты, - это я знал точно, -
Как увидел, что там никто ничего не строит и не восстанавливает. Что
посылаем только продукты и оружие.
- И я тогда понял, но не мог бросить этих людей, - встряхивает
головой, - Не мог.
Что я ему отвечу? И так все ясно. Главное, останется на свободе.
А с остальным справится
До чего тяжела эта служба. Долго придется выползать со дна.
Но надо. Надо жить.