Хорош   был    Париж   в  мае    тысяча  девятьсот   срок  третьего года.
Тепло, солнечно,   хотелось жить,  немотря  ни  на что.
               Но   в  отделении  гестапо   района  Монматр   царил   привычный
сумрак.    Начальник  отделения,  пожилой,  немало  повидавший, штурмфюрер
Шульбе    читал  поступившие  за  пролые    сутки  доносы    горожан   друг  на
друга.
             Как  быстро  привилась эта  идея    в  свободном  ранее  и  раскрепощенном
во  нравах обществе.    Немцам   на  устройство этой  системы    потребовалось  пять
лет,  а здесь   на  второй  день, после  оккупации    стали  регулярно  "стучать".
До  чего  гнилой  народ.    
            На  прошлой   неделе    потребовались  заложники, опять  местные   фанатики
 сопротивления    из  засады  расстреляли  патруль,   офицер  и  два   солдата
ранены,  один  убит.   Зашел в  кафе   с  парой   автоматчиков,   вежливо изложил
ситуацию.    Предложил   самим  выбрать одного   из  двенадцати  посетителей.
Дал час  на  раздумье и  удалился,  оставив  охрану  у  входа.
            Спустя сорок  минут принял  доклад,   что  злоумышленники    обнаружены
и  в  перестрелке  убиты.    Спешить  не  стал.  Выждал  двадцать  оставшихся   
минут, и в  кафе.    А  там    одиннадцать    мужчин,  приличного  вида, выталкивают
к  выходу    хрупкую  девушку    девятнадцати  лет.  Выбрали   в заложники.
Ну  и  мерзавцы.   Повезло  ей,  что  необходимость   такая  отпала.   А они   как
потом    в  глаза  друг  другу  смотреть  будут?   На  всю    жизнь    грязная  тайна
легла.
           Один  донос  заинтересовал.   Написан  жещиной  о  том,  что ее  сосед
сверху    сильно  ругает  оккупационную  власть.   Заинтересовало  то,  что  сосед 
оказался  художником  со  знакомой  фамилией.  
          Взял   двоих, сопровождать,   и  пошел по  указанному  адресу.  На   стук
в    дверь открыли   не  сразу.    Видно,   что   хозяина   оторвали  от   дела,    судя
по  свежей   краске,  застрвшей   даже  в  волосах.  
          -   Разрешите  войти,  -    предложил    Шульбе.
        Тот,  в ответ,  лишь  развел  руками     и  углубился    внутрь  квартиры,
служившей также   и  мастерской,    собираясь  продолжить    прерванную   работу.
        Большую  часть   помещения   занимали  картины,   наполовину  исписанные   
холсты, мольберт   и  краски,  разбросанные   гдн  попало.
         Хозяин    уже  работал,  не обращая  на  непрошенных   гостей никакого
внимания, предоставляя   полную  свободу  действий.
         "О  воин,   не  спутай  моих  чертежей", -   мелькнула  странная  мысль
в  голове   начальника  районного  отдела  гестапо.    Она  мешала сосредоточиться
и   действовать.     Ясно, что сопротивляться  он    не    будет   и    осознает   
реальность   лишь   в  камере, и  то  не  раньше,  чем   следующим  утром.
           Шульбе   прошелся  по   гостинной   и  увидел,  висящую  на  стене
знакомую  картину   о   сбытиях    одной из  прошедших   войн.  Называлась   она
"Разрушение".    Впервые  он   увидел ее  так  близко  и   невольно,   отшатнулся
от   боли  и  ярости,  хлещущих  с  холста.
           -  Это  Вы   сделали!?  -    произнес    начальник   районного  отделения
гестапо   нарочито   громко,   чтобы  вывести   хозяина   из  творческого  транса. 
         Тот, словно,  очнувшись,   прервал  работу  и    приблизился  к   гостю.
           -  Нет!  -   отчетливо   произнес   он,  -   Это    сделали  вы!  -   и  едва   не
ткнул    кисть    в  серый  мундир.      
           Шульбе  пришел   в  себя только  на  лестничной  клетке,    под  удивленными
взглядами     сопровождающих.     Почему  он  так   трусливо бежал?    Что  виной
тому?     Картина?     Сумасшедшая  ярость  в   глазах хозяина?    Внезапное  
ощущение   страшного   предчувствия?
           "Ни  ногой   сюда   больше", -   то была  вторая   тайная  мысль   за  день.
            Но  как  возвращаться   с  пустыми  руками?  Нехорошо.     Спустились
этажом  ниже   и  постучали  в  квартиру  доносчицы.
            Двер  распахнулась мгновенно.    В  глазах  ожидание  чего-то  радостного
сменялось   горьким   разочарованием.
           -  Мадам,  -   вежливо   обратился  Шульбе, -   Не  могли  бы  Вы   уточнить,
что  конкретно  говорил   сосед  о  нашей  власти.
            -   Он   говорил:   "Мерзавцы,   убийцы,   судьба  вас  накажет",   -
отвечала  она   четко, словно,   выученный  урок,    одергивая   от  усердия  юбку.
            -  Не вижу   ничего    крамольного  в  этих словах,  -    удивился  Шульбе,-
Немецкие армия,  государство   и  народ   не   звучат.   А  почему  Вы  подумали,
что   речь    шла  о  нас?
            Глаза   хозяйки   стали   округляться от  ужаса,   и  пропал  дар  речи. 
            -  Пойдемте, побеседуем,   -    не  вызывающая   возражений просьба   
звучала  приговором.
            После   капитуляции   Германии, страна  была  разделена  армиями
стран - победителей    на  зоны  оккупации.     Зона   французской  армии
была  небольшой,    англичане,   союзники  с  первых   дней войны,   слегка
поделились.    От  остальных   оккупированных  территорий   ее  отличало  то,
что  ни  одного  немца  там  не  осталось.     Сбежали  все,  до последнего  старика
и  ребенка,     бросив    нажитое    за  прошлую  жизнь.     Знали,  никому   пощады
не будет.
           Страшна   участь   насильника,    оказавшегося  в  руках  бывшей
жертвы.