Я отчасти понимаю тех, кто перекраивает свою тленную тушку на манер аскхов — ну там новая тактильная эстетика, совершенно другой слух, нюх мощней чем у собаки, зрение лисицы. Кроме того, аскхи практически не пахнут (чего не скажешь об их какашках), а значит, мыться им нужно не в пример реже. Короче, сплошное удобство, включая зверский иммунитет. Ну а девочки-кошки — это отдельный разговор. Они умны, прекрасно воспитанны, чудо, как хороши, неприхотливы... словом, няшки.
Впрочем, у медали есть ещё как минимум одна сторона. Вот сижу я здесь на правах шерифа резервации №335 для заражённых ноовирусом «Б-19» и балду пинаю целыми днями. У меня тут жена-скаа, то бишь, девочка-аскх, и прелестная огненно-рыжая с белым брюшком дочурка.
Да, всё правильно. Отступника морали выслали охранять отступников морали. Когда мне огласили волю Всевышнего, да пребудет царствие Его, я даже вздохнул с облегчением — ни тебе каторжных работ, ни северных поселений, ни полярных станций. Сказались, видимо, мои заслуги в полиции. Забирай, мол жену свою, плод отступничества твоего и ступай в резервацию №335, и да будет тебе прибежищем.
Впрочем, таких, как я — множество. С момента открытия Порталов в соседние Миры аскхи фиолетового Эййрльсваагора у нас в зелёном Таррактре совсем скоро стали обычным делом. И, ясное дело, много кто захотел себе такую тушку. И шкурку. И ушки с носиком. И... в общем, понятно, дя? Про пользу этого дела я уже говорил, а теперь про ту самую закавыковку, из-за которой я тут сижу. Госцерковь наотрез отказалась ставить аскхов в один ряд с людьми, и считает их скотиною, пусть и разумною. А скотоложство — грех. Это про меня, жену мою и дочку-лисичку. Понятно, да?
Теперь дальше. Если ты съел мутаген и оброс шерстью с ног до головы, у тебя вырос хвост, котиный нос, уши, рога, копыта, чешуя и что угодно прочее, то ты являешься отступником морали, ибо надругался над образом Человека, которого Бог когда-то создал по образу и подобию своему и бла-бла-бла. То есть всё, для Всевышнего и праведников его ты уже человек второго сорта.
Но за это ещё в резервации не запирают. Дальше — гуще. В конце двухтысячных, где-то в 2899, Госцерковь объявила, что окончательно покончила с таким грехом, как мужеложство. А тут появились аскхи, и Церковь снова подняла вой, что-де наших мужей, достойных и праведных, познают во всей красе этого действа. Ну, отчасти, конечно, это и верно — в эййрльсваагорской культуре аскхов нет понятий содомии, в смысле мужеложства, да и вообще такого понятия, как грех, они испокон веку не знают. Они устроены так, что принципиально не могут причинить зла соплеменникам.
А у нас чуть что - «совращение ко греху и отступничеству морали». И за это — будь добр в резервацию — под вольный выгул и строгий присмотр. Всё бы ничего, да вот в последние три года мужеложство, а особенно и в первую очередь — в отношении мутантов и аскхов приняло масштабы пандемии, и жрецы заговорили о вирусе — якобы вычислили некую нооединицу, подтвердили вирусную природу и присвоили ей имя великомученика Пациента Б-19. И всех с малейшим подозрением на заражение — понятно, куда?
Так вот, ассортимент у меня здесь — самый что ни на есть пёстрый. Два квартала человеков всех цветов кожи, довольно пёстрая и многочисленная коллекция аскхов, само собой, мутанты, собаки, страусы, кошки, мухи, комары, жара, грязь, виски, пиво, текила. Всё это, а особенно текила, довольно-таки порядочно мне наостоебенило, как вдруг появились они.
Та-та-да-дам!
Ангелы, мать их!
Если вы мне скажете, что видели ангелов — грибов вы объелись, я вам скажу! Ангел — человеческое существо, насквозь искусственное, выстроенное целым штатом дизайнеров, да к тому же напичканное множеством ускорителей, оптимизаторов, шунтов и прочей другой кибернетической хрени. Няшка-лапочка-умничка-солнышко, мимимимими! Увидел бы вас папа римский, велел бы себе святейший пинус отрезать и зад напрочь зашить. От греха.
И вот идут эти мальчики, эти агнцы божьи в белых рубашках, белых брючках в стрелочку, белых лакированных туфельках, через гомны переступая — глазки смиренно опущены, губки поджаты, крылышки покорно сложены... рафинированное умиление, одним словом. Только вот не до умиления мне, потому что где эти агнцы — там огонь, и сера, и скрежет зубвяный, короче, ад полный. Сел я на пороге — жду. А они — прямёхонько ко мне. «Здравствуйте», - говорят. - «Вы шериф? Очень приятно, Деймос и Танатос, исполнители воли Всевышнего. Ознакомьтесь, пожалуйста». И протягивают мне, собственно, волю Его. А там, не вдаваясь в подробности, написано, чтобы всех моих подопечных балбесов-лоботрясов, раздолбаев и содомитян истребить, резервацию сравнять с землёй, а меня перевести на другое место работы.
О, отлично, я как раз мечтал перевестись на другое место работы, куда погорячее! В какую-нибудь лабораторию на ответственную должность подопытного кролика. Да, встроенные в их чуткие мозги мнемовизоры уже опознали и в картинках обрисовали хозяевам, как я воспалённым взглядом расстёгиваю их хрустящие накрахмаленные сорочки, пуговицу за пуговицей, обнюхиваю, едва касаясь дрожащим мокрым носом их чистые, гладкие, белоснежные тела. Мои глаза заволакивает горячая пелена, под хвостом становится горячо и мягко. Под хвостом — это образно. Но если б был — то обязательно. Это всё влияние ангелов — то ли они талантливые провокаторы, то ли сами время от времени балуются друг с другом нежными дружескими ласками. Впрочем, это их личные половые трудности. Мои — в том, что эти двое — очаровательны, и скрыть своё мнение о них с каждой секундой труднее. Это особенно цинично на фоне только что прочитанного. Я возвращаю свиток исполнителям воли Его.
- Может, пивка? Такая жара на улице... - мне ничего более умного в голову не приходит. Они понимающе ухмыляются, кивают и проходят в участок. Я закрываю за ними дверь, потом — решётку.
- Вы просто не представляете, господа, - говорю. - Сколько там снаружи ребят с кошачьим нюхом. А ваш провокационный запах для них — почище валерианы. - Я вручаю им по банке пива из холодильника. Себе наливаю с их милостивейшего попущения на два пальца ковбойского чаю**. Танатос тут же разваливается в кресле и шипит банкой, Деймос картинно становится ко мне полубоком, опираясь крутым бедром на спинку. Его глаза изображают из себя вселенскую бездну, полную то ли скорби, то ли страсти — этих ГМО* не поймёшь с их мультяшными глазищами.
- И когда тут всё... того? - Виски отчасти возвращает мне способность мыслить трезво, и я пытаюсь изобразить деловой тон.
- Локация с резервациями 335 и 337 будет ликвидирована завтра утром, в 09:17. Такова воля Его, - сказал Танатос с едва скрываемым сожалением. Похоже, парнишка не научился ещё оглашать дурные вести со всемислостивым и благородным равнодушием его Создателя.
- А, собственно, в чём мои раздолбаи провинились?
- Кому как не вам это знать, шериф, - криво усмехается Деймос, то ли сверля, то ли пытаясь проглотить меня своими модифицированными глазищами. - Мне зачитать весь список: содомия, надругательство над творением Господа, множественные прелюбодеяния, укрывательство грешников, недонесение, ослушание, неисполнение епитимьи, и так далее, и тому подобное...
- А сюда их привезли разве не за это?
- Увы, на протяжении семи лет ограничения свободы эти люди, почти люди и нелюди не только не встали на путь исправления, но и продолжили губить свои души... эксперты признали 98 процентов из них неисправимыми, и Всевышний приговорил всю локацию к очистке от скверны. Вы же, шериф, проявили похвальную стойкость и страстотерпие, стали заботливым отцом даже не смотря на то, что ваши жена и дочь противны Господу. А значит, через вас спасутся и они.
Повисла скорбная пауза.
В тишине я услышал, как несколько пар крупных лап прокрались по крыше участка. Ещё несколько — поскреблись в стену прямо за моей спиной — деликатно так... и внезапно — как в фильмах ужасов. В голове словно засел тупой клин боли и пустоты. Я привык к этим странным ребятам, довольно мирным и спокойным, несмотря на подшитые им грехи. Я знал по имени каждое лицо, каждую морду, крестил с ними детей и котят, хотя крестить котят — святотатство. Большинство настоящих, преданных подруг моей жены тоже оттуда — из резервации. Я знал, что с того момента когда вертолёты за моей спиной сбросят зажигательные бомбы, я начну умирать от горя, и это не прекратится до самой смерти, вероятнее всего, от цирроза печени.
И тут меня осенило. «Б-19» - это никакой не пациент. Это не доисторический бедняка с электродами в мозгах. И и это никакой не вирус. Разгадка лежала на поверхности: «Бытие, глава 19». Глава 19! Ахха...
- Так что, - говорю. - А как же право на последнее желание осужденного? - А сам спиной чую, как вот они, тут, рядом — чуткие мокрые носы, мягкие от волнения лапы, дробно подрагивающие усы...
- А чего желают осужденные? - Подмигивает Танатос, приподнимаясь в кресле, и я по его голосу понимаю, что здесь что-то не так.
- Может, выйдем на крышу? - Я понимаю, что за столько лет не могу ошибаться в своих мохнатых друзьях. Да я наизусть их знаю, и я знаю, что в их душах, мозгах, ускорителях, стабилизаторах и штанах (у кого есть) творится примерно одно и то же. Боже, как поднакоплю денег, обязательно обзаведусь хотя бы хвостом. Потому что сижу я в своём кресле с этаким бодрым видом и чувствую, как зад прикипает к полимерному седлу.
- Похоже на то, что осужденные желают прощальной вечеринки, - говорю я настолько вежливо и культурно, насколько позволяет состояние, и наливаю себе ещё ковбойского. Деймос, выжав банку пива, подхватывает в мойке сухой стакан и со стуком опускает на стол. Под нарочито-укоризненным взглядом Танатоса ставит рядом второй. Я, стараясь не спускать с них глаз, наливаю обоим всё, что осталось от литра.
P.S.
Осуждённые на смерть, но не ведающие об этом. А если бы и ведали, стали бы принимать вид праведников пред лицем смерти? Стали бы спешить сотворить благо вместо греха, проявить стоичество, дабы заслужить хотя малое послабление пред судом Его?
Ещё во времена, когда Церковь опиралась на пустой миф и не имела реальной силы, а любая легенда воспринималась буквально, находились те, кто задавали вопросы, на которые попы не могли ответить. Находились те, кто понимал, что верить — значит, быть рабом, а знать — значит, быть богом. Таких людей церковь ликвидировала, боясь потерять монополию власти. Некоторых — тихо о незаметно, иных — с такой помпой и размахом, что после смерти приходилось включать их в число собственных же мучеников и святых. Сегодня, в наше просвещённое время, Федеральная Государственная Церковь — институт моральной чистоты, патриотизма и гражданственности. Эталон добра, любви и терпимости. Сверхвысокотехнологичная контора самых ярых консерваторов в мире. Контора настолько многочисленная и запутанная, что сама уже не помнит, сколько у неё щупалец.
Я, как и тогда, пять лет назад, поднимаюсь на крышу своего участка, погладив за ушками своих лисичьих девчонок. Огромные звёзды складываются в причудливое панно, которое, кажется, можно разглядывать вечно. Я смотрю на мирные, уютные огоньки окон многочисленных вагончиков резервации. Они гаснут одно за другим — 98 процентов чистого, неисправимого бунтарства и мятежа укладывается спать. Бытие, глава 19. Я смотрю на своих подопечных, а в стакане плещется виски — теперь уже со льдом и содовой. Янтарная жидкость делает меня сонным и расслабленным. И когда я слышу за спиной привычный тугой шорох крыльев, и ветер от этих крыльев звенит в бровях, я лишь беспомощно шевелю обрубком новенького хвоста.