Во времена Советской власти Крым наряду с Кавказом был, безусловно, самым привлекательным местом для миллионов отпускников со всего СССР. Но пришло время, и железный занавес пал. Нам открылся весь мир, а Крым, любимый Крым оказался почему-то за границей, дважды преданный верховными правителями: в 1954 году Хрущевым и Ельциным в 1991. И стали ездить вместо Крыма в Турцию, Египет, на Кипр, потом в Испанию, Грецию, Италию, Таиланд, Хорватию и Черногорию, на Канары, и т. д. Побывал в разных краях и я. А в Крым возвращаться не собирался. Слишком уж там хорошо было. Дело в том, что боюсь я возвращаться туда, где было хорошо, потому, что так хорошо уже все равно не будет, а вот хорошие воспоминания могут пропасть. С 1953 по 1989 год я прибывал в Крым раз 25-поездом, самолетом, автомобилем, и один раз даже морем в Ялту. И, надо сказать, что хорошо там было всегда. А потом нам открылся мир, и в Крыму я не был почти 20 лет. Но все-таки решился, вернулся, и не пожалел. И захотелось попробовать вспомнить все крымские визиты. Итак, начали.
1. Впервые я попал в Крым в 1953 году. Привезли меня пятилетнего дед с бабушкой (я называл ее Татой). Приехали в Коктебель. Там я и увидел впервые море. В памяти сохранилось, может быть, первое купание.
С папой
Родители приехали на только что купленной "Победе", а я с дедом и с Татой -- поездом. Жили мы не где-нибудь, а непосредственно в Волошинском доме принадлежавшем Дому творчества Союза Советских писателей (Совписей). Никакого комфорта--туалет типа "сортир" на улице. Память сохранила очень мало подробностей того первого пребывания в Крыму. Слабо помню Феодосию, музей Айвазовского, поездку на Азовское море на родительской "Победе"... Была у меня подружка Наташа, девочка из Минска. Сохранилась даже ее фотография с подписью "На память Мите-моему другу по чудесному Коктебелю." Хороший текст, вполне взрослый. Судя по почерку, Наташа уже училась в школе.
Еще, помню, общались с сыном довольно известного тогда детского писателя Юрия Сотника. Не помню, как его звали, а вот он почему-то называл меня Битик. Много много позднее я узнал, что этот мальчик потом покончил с собой. Родители и дед с бабушкой общались с известным писателем Д. Даниным. Он писал книги об истории науки.
Тогда же я познакомился с Тамарой Федоровной Макаровой и Сергеем Аполлинариевичем Герасимовым. Сейчас эти люди уже просто легендой стали, а я Тамару Фёдоровну тетей Тамарой звал. Дружба моих родственников с ними сохранилась на всю жизнь. И стал Коктебель моей крымской Родиной, куда я время от времени возвращаюсь, вот уже без малого 60 лет.
.2. Следующим летом, 1954 года мы опять были в Коктебеле, но что-то там не заладилось у взрослых. Помню только, что вышел какой-то скандал с директором Дома творчества, и нам почему-то пришлось срочно уезжать. Скандал мог быть связан с собакой Альфой, ирландским сеттером, которую дед привез с собой для охоты на перепелов. По пути в Крым ему уже пришлось провести с ней две ночи в тамбуре, т.к. проводник был против присутствия собаки в вагоне СВ.
Обратный путь в Москву я запомнил на всю жизнь. Дело в том, что мы возвращались довольно странным способом. Вместе с мамой и с Татой мы ехали из Крыма на машине с Николаем Марковичем Эмануелем, который возвращался в Москву на своей "Победе" и взял нас в попутчики. Водил машину он великолепно. Ехали не торопясь, аж с двумя ночевками в Зеленом Гае и в Мценске в придорожных гостиницах. Запомнились какие-то совершенно одинаковые белые домики с башенками. Да... Это была моя первая поездка по Симферопольской трассе. Потом их было не мало.
3. В 1955 году деду дали путевки в санаторий 4-го Главного Управления при Минздраве СССР (ЦК КПСС и Совмин СССР) "Нижняя Ореанда" на Южном берегу Крыма, ЮБК. Это был уже практически рай земной, особенно по сравнению с, в общем-то, спартанскими условиями Коктебельского Дома творчества писателей. Помню, как ехали (тогда 2 ночи и день) в стареньком деревянном еще вагоне СВ. Был он какого-то оранжевого цвета, и совершенно роскошно отделан внутри, с туалетом и умывальником, а, может быть и душем на каждые два купе. Кроме нас троих, в вагоне ехал еще только министр торговли Д. Павлов с женой и племянницей Наташей. Оказалось, что они тоже в "Нижнюю Ореанду" следуют. Он называл меня теской, и мы, помнится, очень мило общались.
На станциях стояли подолгу. Дед любил прогуливаться по платформе и что-нибудь покупать. На всю жизнь сохранились у меня самые прекрасные воспоминания об этих железнодорожных переездах. Я мог часами сидеть на откидном сиденье в коридоре вагона и смотреть в окно, причем, даже если уже было совсем темно. Спать любил только на верхней полке. В середине 50-х железная дорога была еще на паровозной тяге. Мне очень нравились эти громадные, монстры, окутанные клубами пара. Недостатком, однако, была, летевшая из трубы сажа, и открытие окна сразу приводило к почернению абсолютно всего, а при закрытых окнах духота и жара замучают. Кондиционеров-то не было и в помине. В Симферополе на вокзале нас встречала машина из Крымского филиала цековско-совминовского гаража. Обычно это бывал ЗИМ, но как-то раз приехал открытый ЗИС кабриолет. Просто, как в кино тех лет. Водитель-человек с внешностью комедийного актера Сергея Филиппова обращался к деду, называя его "профессор".
Дорога из Симферополя в Ялту до реконструкции была узкой и извилистой, через Ангарский перевал, Алушту, Гурзуф. С перевала уже можно было увидеть море в хорошую погоду, и, помню, как остановились, вышли из машины, и дед показывал мне синеющую вдалеке полоску. А в Алуште дорога шла прямо по набережной, у самой линии прибоя. После Алушты следовал серьезный серпантин через гору Кастель. Пожалуй, самый извилистый участок. Бабушку укачивало на серпантинах, и приходилось иногда останавливаться, перевести дух.
Санаторий "Нижняя Ореанда " расположен рядом со знаменитой "Ливадией" к западу от Ялты. В 50-е годы это было, выражаясь сегодняшним языком, очень крутое место. Круче были только специальные госдачи. Одна из которых находилась в непосредственном соседстве. Это была Хрущевская дача с лифтом на пляж.
Время нашего пребывания пришлось на самое начало лета-конец мая-начало июня. Вода в море еще холодновата для купания, но в санатории был бассейн, редкость по тем временам. Хорошо помню, какое это было удовольствие-купаться в нем. Мои первые купания в бассейне. Находился он в здании медкорпуса, где были созданы все условия для поправки здоровья нашей партийной и правительственной элиты. Вновь прибывшим замеряли их основные параметры, записывали в специальную санаторно-курортную книжку, тщательно следили за изменениями. Отдыхающие могли получать любое лечение, процедуры, даже зубы лечить. И все это абсолютно безо всяких доплат сверх стоимости путевки, которая также продавалось по совершенно смешным льготным ценам для Самого. Для жены уже подороже, а самой дорогой была моя путевка. Кроме того, дед и бабушка имели бессрочные бесплатные проездные билеты на все виды транспорта.
Была такая льгота, придуманная еще Сталином. Надо сказать, что апартаменты никакой особой роскошью не отличались, хотя и жили мы в корпусе "Люкс" с внутренним двориком в античном стиле с фонтаном.
Это был хороший двухкомнатный гостиничный номер. Корпуса окружены парком, главная достопримечательность которого-огромный платан. Дерево фантастических размеров, занимало специально отведенную площадь. Думаю, что оно живо и по сей день. Еще в парке на открытой площадке были такие мелкие бассейны в форме морей, омывающих берега СССР-Черного с Азовским, Каспийского и Балтийского.
Меня они очень забавляли. По территории свободно разгуливали павлины Они распускали свои роскошные хвосты и орали дурными голосами. До моря идти было довольно далеко, приятной прогулкой по парку. Позднее соорудили лифт.
На самом пляже к морю вела ковровая дорожка, чтобы не ступать по гальке . Больше я нигде не видел ковровой дорожки к морю. Кормили, видимо, хорошо, но ничего особенного не запомнилось. Думаю, в 7 лет дети еще не бывают гурманами. Ребенок я был весьма подвижным, обожал лазать по скалам, которых вокруг полно подтягивался на перекладине, залезал на судейскую вышку.
Отдых такой мне ужасно понравился, но 24 дня пролетели слишком быстро. Общался я с детьми, приходившимися, какими-то родственниками революционера Куйбышева. Или Андреева? Не помню точно. И с племянницей министра Павлова Наташей. Ездили на экскурсии, ходили гулять в Ливадию, где всего каких-то 10 лет назад вожди делили Европу. Интересная встреча произошла на обратном пути по дороге в Симферополь. Остановились, дать ребенку пописать. И, как раз в этот момент, мимо навстречу проезжал небольшой кортеж с индийским президентом Джавахарлалом Неру, большим другом Советского Союза. Так я и смотрел на него, писающим мальчиком.
4-8. Годы с 1956-го по 1961, кроме 1957-го стали Мисхорскими сезонами. Санаторий "Мисхор", а позднее "Морской Прибой" находится на полпути между собственно Мисхором и Алупкой на нижней дороге. Принадлежал он тому же 4-му ГУ Минздрава, что и "Нижняя Ореанда", но классом пониже. Здесь все было попроще. Санаторий, а позднее дом отдыха представлял собой с десяток корпусов разбросанных по территории парка. Жилые здания-дачи, совершенно разные по архитектуре и размерам. Помимо них, еще медицинский корпус, кухня-столовая, бильярдная, кинозал и какие-то административные и хозяйственные строения, служебное жилье. Все они расположены на довольно крутом склоне, как и везде на ЮБК среди кипарисов и прочей растительности. Может быть, когда-то дач было побольше, т.к. номера шли совсем не подряд. Помню, были 7, 9, 17, еще какие-то... Деду предоставляли самое комфортное жилье-дачу Љ7. В это время он был уже и нобелевский лауреат, и депутат ВС СССР.
Двухэтажное строение с совершенно одинаковой планировкой этажей, сообщающихся винтовой металлической лестницей в башенке, но, тем не менее, имеющих отдельные входы на разных уровнях. На этаже были две спальни, терраса, холл и кухня. На втором этаже еще небольшой балкончик. С площадки перед домом открывается великолепный вид на море между кипарисами. Из "главной" спальни через широкую двойную стеклянную дверь можно прямо сразу выйти на эту площадку, посыпанную мелкой галькой. Вечером любоваться закатом, лунной дорогой. Размещались обычно на первом этаже, и, поэтому, в нашем распоряжении была вся площадка перед домом. В принципе, апартаменты были рассчитаны на 5 человек-две двухместных спальни и еще кровать на терраске. Году в 1961 приезжали мои родители недели на две, по-моему. Еще как-то раз одна мама, а так, в основном, мы жили на этой великолепной даче втроем с дедом и бабушкой.
В санатории всегда было много детей, и для нас устраивались различные специальные развлечения наряду с общими, взрослыми экскурсиями и мероприятиями. Так что скучать было совершенно некогда. Распорядок дня весьма четко расписан. Подъем и купание в море до завтрака (ну, честно говоря, не всегда). Дальше, как положено,- завтрак, пляж, обед, сиеста, чай, спорт или прогулки и ужин. По вечерам, после ужина отдыхающие собирались около кинозала перед началом сеанса. Играла музыка, и настроение было в ожидании, в предчувствии чего-то такого, что и словами-то не выразишь, но прекрасное воспоминание об этом чувстве у меня сохранилось. Поп-музыка пятидесятых, эстрадной называлась- это песни, исполняемые, в основном, Утесовым и Шульженко и еще какие-то дурацкие юмористические куплеты были. Один такой вот почему-то запомнился на всю жизнь:
Мама на работе, а папашу
Попросила с сыном погулять.
Все ли взято-соска и штанишки,
Он проверил раз примерно пять.
И наконец, вот молодец,
Гуляет с сыном наш отец.
Но сын не спит, кричит навзрыд,
Поскольку папою он дома позабыт.
Взрослые чинно прогуливались, дети носились и резвились с радостными воплями до начала сеанса. Кинозал находился в большом деревянном строении вроде сарая. Во время отдыха я насматривался фильмов за целый год. Это были и старые советские типа "Волга-Волга", "Веселые ребята" и новые - "Разные судьбы" помню, и зарубежные, классические "Большой вальс", "Леди Гамильтон", позднее итальянские, ну и масса всяческой дряни советской, конечно. После фильма шли смотреть на лунную дорожку, если была луна и небо ясное. А вот луч прожектора погранцов можно было наблюдать в любую погоду. В Советском союзе Крымское побережье представляло собой строго охраняемую погранзону. На каждом выступающем в море мысу находился мощнейший прожектор, дававший яркий луч голубоватого света. Луч этот каждые 5-10 минут тщательно обшаривал подведомственную территории-водную поверхность и береговую линию. Зрелище действительно очень эффектное. Болтаться по пляжу в темноте строго запрещалось. Нарушителей без документов могли даже забрать на заставу до выяснения, так сказать, обстоятельств. Несмотря на все эти меры, советские граждане все равно предпринимали попытки уплыть в Турцию, но, как правило, их ловили.
Перед спуском к пляжу по довольно крутому серпантину располагалась смотровая площадка, с которой открывался прекрасный вид на море. Отдыхающий народ собирался там. Запомнилось присутствие актрисы Элины Быстрицкой, с которой дед был знаком. А иногда вместо фильма были танцы под аккордеон.
Утомленное солнце нежно с небом прощалось
В этот час ты призналась, что нет любви...
Там я впервые танцевал с девочкой, держа ее за талию. Была в Мисхорские сезоны первая детская влюбленность. Девочка Ирочка- младше на пару лет очень мне нравилась. Познакомились мы, году в 1958-м. Ее родител-Анатолий Тимофеевич и Надежда Михайловна,
исключительно приятные люд-подружились с моими дедом и бабушкой, которая потом, иногда лично, и регулярно по телефону, общалась с Надеждой Михайловной до самой своей смерти в 1996 году, т.е. на протяжении почти 40 лет. Конечно, с годами все реже. Я же с Ирочкой виделся последний раз лет в 15, наверное.
Дед мой, будучи очень занятым человеком в Москве, здесь, на отдыхе уделял мне много времени. Он любил бильярд и научил меня неплохо играть. Нравились деду и городки. В те далекие времена эта игра была еще достаточно популярна, в санаториях и домах отдыха существовали бетонные площадки и наборы палок. Играл даже немного в волейбол, традиционное развлечение в местах отдыха. Во время прогулок, а ходить дед очень любил, он рассказывал мне об истории и географии Крыма, произносил старые татарские названия, которых уже не было на официальных картах, но звучавших так романтично: Кичкине, Дюльбер... Лучшее место для прогулок-Царская тропа, официально она тогда называлась "Солнечной", соединяющая дворцы Алупкинский и Ливадийский, проложенная по красивейшей части ЮБК таким образом, что перепады по высоте были минимальны, а от открывающихся видов трудно оторвать взгляд. Прямо над "Нижней Ореандой" тропа подходила к ротонде с прекрасным видом на побережье и море. Ее изображение красовалось на коробках популярного в те годы и любимого мною печенья "Крымская смесь". Дед открыл для меня этот мир. Слово "яйла" услышал впервые от него, и, годы спустя, глядя на скалистые уступы, мне кажется, сейчас увижу где-нибудь его стройную худощавую фигуру в светло-серых брюках, белой рубашке и классической черной тюбитейке с белым узором.
Еще одним занятием, которому мы с дедом с увлечением предавались, была ловля ставриды на "самодур". Занятие увлекательнейшее. Это даже не ловля, а просто доставание рыбы из моря. Главно-попасть на косяк, а дальше-дело пошло. Самодур- толстая леска с десятком крючков на поводках с какими-нибудь цветными оболочками проводов вместо наживки и большим свинцовым грузилом на конце. За один заброс иногда по 5-7 рыбешек вытаскиваешь. При этом клюют они сразу, как бешеные. Косяк, видимо, такой плотный, что часто крючок просто цепляет рыбку в любом месте. На рыбалку выходили на лодке в море или рано утром, часов в 7, или уже после 5 вечера. Отойдя метров 500 от берега, чтобы глубина была не меньше 50 метров, разматываешь снасть и делаешь пробный заброс. Безрезультатно. Перемещаешься метров на 100-200 и пробуешь еще раз. Опять не клюет. Пробуешь еще и еще. И вот, наконец, есть! Напали на косяк. Обычно вынимали от 50 до 100 штук. Больше ни к чему. Не съедим. Счастливые возвращались с уловом. На берегу меня поджидала Ирочка, и я ощущал себя настоящим рыбаком. Рыбу отдавали на кухню, где ее жарили и подавали на стол. Угощали всех желающих. Отказывались от угощения редко. Жареная ставридка-это очень вкусно. Конечно, бывали и неудачи, когда возвращались пустые, но какое-же это удовольствие просто сидеть в лодке и тихо покачиваясь, в косых лучах утреннего или вечернего солнышка, любоваться роскошным гребнем Ай-Петри, венчающим отвесную стену яйлы, зеленью лесов и парков внизу.
Дед любил погрести и учил меня правильным движениям при гребле на шлюпке.
Эти уроки я хорошо усвоил на всю жизнь. Лодки небольшие, двухместные, но это были настоящие шлюпки в миниатюре. Плавать дед научил меня лет в пять, так что ко времени мисхорских сезонов с морем я уже был, как говорится, на ты. Нырял с пирса и плавал до буя, а дед ходил по берегу в своих черных плавках и тюбитейке и внимательно следил за моей головой.
Из Швеции, где дед получал Нобелевскую премию, мне привезли маску для плавания, ласты и даже подводное ружье. В СССР ничего подобного тогда еще не было, да и вообще такой конструкции я больше не видел. В отличие от современных, это была большая маска на все лицо, закрывавшая рот. Из неё торчали два рога-трубки с загнутыми концами и клапанами на коромыслах, которые закрывались при нырянии и не давали воде поступать в маску. Очень удобно, надо сказать, для приповерхностного плавания. Я подолгу плавал, наблюдая подводную жизнь, и даже иногда удавалось подстрелить зеленуху. Рыбу красивую, но несъедобную.
Дед купаться не очень любил, а вот бабушка, наоборот, наслаждалась купанием, обожала море. Я тоже очень полюбил море, и одно время мечтал даже стать моряком. Конечно, это были такие детские мечты, предаваться которым я мог подолгу глядя в безбрежные дали. Особенно любил беседку на обрыве у дороги за оградой санатория.
С нее открывался прекрасный вид на море в одну сторону и на Ай-Петри в другую. Беседка эта, несколько, правда, обшарпанная временем стоит там и поныне, и возле нее, обычно, собирается несколько автобусов с экскурсиями. А 50 лет назад никто не нарушал моего одиночества, и я мог подолгу сидеть и смотреть в морские дали, мечтать. Вся жизнь была впереди...
Прогулки по Царской тропе, конечно, хороши, но это все-таки приличный поход, а короткими маршрутами были прогулки в Мисхорский или Алупкинский парк. После дневного отдыха они занимали не более полутора часов. Ходили обычно вместе с Ирочкой и ее родителями. В Мисхорский парк--метров 700 по дороге от выхода из нашего санатория до входа в парк, и далее уже по территории парка шли до причала, где деревянной лопаточкой съедалась порция ужасно вкусного сливочного мороженного в бумажном стаканчике, именно в бумажном, а не в вафельном.
После этого можно было идти обратно или побегать по причалу, наблюдая за приходом и отходом прогулочных теплоходиков. Название одного из них помню до сих пор-Мухолатка. Что это такое? Недалеко от причала на камне в море-статуя русалочки, копия копенгагенской. Надо сказать, что, когда я увидел русалочку в Копенгагене, то был разочарован. Мисхорская гораздо лучше, и для меня никакая она не копия, а самая главная и есть. Правда, не видел я ее уже очень давно. Иногда мы садились на теплоходик и плыли в Алупку. Переход этот занимал минут десят-одна остановка, а оттуда уже возвращались пешком. По аллейкам Мисхорского парка в начале тридцатых годов гуляли еще моя мама и ее брат дядя Юра с родителями.
К началу 60-х парк уже был изрядно застроен и подзагажен, а освоение свободных пространств активно продолжалось до тех пор, пока от парка не осталось одно название. Мое детское внимание очень привлекала недавно построенная танцплощадка. Пол её был выложен зеленоватыми плитками похожими на стекло, а, может быть, действительно из толстого прочного стекла. За это площадка называлась "стекляшкой". Проходя мимо и глядя на неё, я представлял себе происходящее там вечером и томился смутными желаниями. Побывать там вечером и хотя бы посмотреть, как танцуют на "стекляшке" мне так и не довелось.
В Алупкинский парк, с главной его достопримечательность-Воронцовским дворцом, тогда еще реставрировавшимся и закрытым для посещения, идти надо было в другую сторону по дороге мимо упоминавшейся уже беседки. Далее на горке справа-семья кипарисов. У входа в действительно прекрасный парк дорога заканчивалась. На его территории в пруду жили лебеди, кормление которых, также входило в обязательную программу. Пройдя через парк, попадаешь в городок Алупку. Самым ярким воспоминанием остался бюст уроженца Алупки летчика Амет-хана Султана, установленный, как тогда полагалось, на родине дважды Героя Советского союза, который стоял у выхода из парка в городок. В то время это был, видимо, единственный татарин в Крыму. Много лет спустя, я случайно набрел на его могилу на Новодевичьем кладбище. Оказалось, что в те годы он был не легендой в бронзе, как это мне виделось, а живым действующим летчиком-испытателем, и погиб много позднее. Ощущение было такое, будто старого знакомого встретил. Много теперь на Новодевичьем родных и знакомых... В Алупке меня удивляли названия, написанные на двух языках-русском и украинском. Сколько ни объясняли мне взрослые, причины этого уразуметь я так и не сумел. Честно говоря, до сих пор не понимаю.
Едва ли не самым запоминающимся событием Мисхорских сезонов случился, устроенный мною пожар. Было это году в 1958-м, по-моему. От нашей дачи Љ7 вела тропинка на крутой склон, обрывавшийся к морю, поросший сухой, как порох, травой и мелкими деревцами. Пройдя буквально метров 30 от дачи, где мы жили, человек скрывался за поворотом склона. Туда я и отправился, чтобы сжечь, пришедшие в негодность пластмассовые шарики для настольного тенниса вместо того, чтобы сделать это на гальке перед домом. Они замечательно горели, надо сказать. Ветер с моря дул сильный, и трава загорелась мгновенно. Сначала я еще пытался как-то сам справиться с огнем, по-моему, писал на него, точно не помню, но быстро понял, что это бесполезно. Уже деревья занялись. С криком "Пожар! Пожар!" я побежал обратно к дому. Помню деда, бегущего с тазом воды, еще какие-то быстро собравшиеся люди. Вызвали пожарных. Однако, к их приезду огонь, в основном, уже был потушен своими силами. Выгорел изрядный кусок чахлого леса на косогоре. Черная плешь, хорошо видная с моря, заметна была и на следующий год. Интересно, что никакого наказания не последовало. Сначала, дед решил, что я просто обнаружил пожар. Потом я все-таки признался, как дело было, но и тут он сказал, что все равно молодец, что не испугался, а сразу закричал. После этого случая санаторская обслуга стала звать меня пожарником. Один раз в гости к нам приезжал легендарный академик А.Ф. Иоффе с женой. Они отдыхали где-то неподалеку. Дед считал его своим учителем.
На территории санатория, кроме дач для советской знати было еще две, так называемых госдачи для наших зарубежных друзей. Мы, дети, иногда ходили туда на детские киносеансы. Однажды я там имел счастье познакомиться с тогдашним Монгольским лидером товарищем Цеденбалом. На экране уже шел мультфильм какой-то, а Цеденбал вошел в зал (какая рифма!), и я, как воспитанный ребенок, хотел ему место уступить, а он сказал "Сиди, сиди мальчик". Еще там как-то раз отдыхали то ли дети то ли племянники Ким Ир Сена с его сестрой, вроде бы. Точно не помню. В более поздние годы территория госдач была отделена от общей, и мы уже туда не ходили. Пляж у них тоже был свой, отдельный, и гораздо лучше общего. Это можно было видеть с моря, с лодки.
Ездили на традиционные крымские экскурсии: Ай-Петри, Никитский сад, Ялта, Севастополь и т.д. Иногда дед пользовался правом вызывать машину из Цековского гаража, и мы ездили самостоятельно. Из-за границы он привез кинокамеру и увлекся киносъемкой.
Положенные по путевке 24 дня пролетали быстро, как "маленькая жизнь". Уезжать всегда ужасно не хотелось. И всю долгую школьную зиму я ждал этих дивных мисхорских трех недель и трех дней.
Году в 1958-м, наверное, дед решил, что мы полетим в Крым самолетом вместо обычного поезда. Не знаю уж почему пришла ему в голову эта идея, но я был от нее в восторге. Мой первый полет. Самолет ИЛ-14, вылетавший из единственного тогда Московского аэропорта Внуково делал две посадки. Вторую в Днепропетровске, а первую, по-моему в Курске. Лету больше 5-ти часов. Да еще и вылет задержали часа на три. Незадолго до этого полета мне на десятилетие подарили фотоаппарат "Любитель-2", и я снимал все подряд. В ожидании вылета и в аэропорту тоже занимался с фотоаппаратом. Фотографировал своих деда с бабушкой и еще каких-то людей с которыми они общались, машину "Чайка". Фотокамеры "Любитель" были широкопленочными, очень простыми и надежными. У меня сохранилось довольно много приличных фотографий.
Каково же было мое удивление, когда несколько лет спустя, уже после смерти С.П. Королева, когда страна узнала его в лицо, просматривая свои фотографии, я узнал его в человеке, сидящем рядом с дедом на лавочке в аэропорту Внуково. Стало понятно и откуда "Чайка" там оказалась.
В последний год мисхорских сезонов, 1961-й, с нами отдыхали мои родители. Меня это очень радовало, т.к., живя с дедом и бабушкой, видел я их в Москве нечасто. Помню, как услышали по радио сообщение о смерти Эрнеста Хемингуэя. Сейчас уже подзабытого, а тогда очень популярного писателя. Он застрелился 2-го июля. Уже после смерти вышла его книга воспоминаний о Париже 20-х годов "Праздник, который всегда с тобой". Вот и Мисхор тех лет тоже остался для меня праздником на всю жизнь. Именно в эти лета оформилась моя любовь к Крыму, как выяснилось на всю жизнь. Как никакое другое географическое место Крым имеет свой отчетливый запах, особенно остро он чувствуется после дождя. Чем пахнет? Трудно сказать. Может быть кипарисами? Да пожалуй что нет. В восточной части, Коктебеле и Судаке кипарисов почти нет, а запах присутствует. Напротив, в Черногории, как я узнал много позднее, природа очень похожа на крымскую, а запаха нет. А может быть на самом деле никакого специфического запаха и не существует на самом деле, а живет он только в моей памяти, лишь однажды учуянный в детстве, там, где мне было просто очень хорошо.
9. Минуло два лета-62-го и 63-го. Были Болгария и байдарочный поход на Полярный Урал с А.П. Пурмалем. И вот снова Крым, Коктебель, 1964-й. Мне 16-ть. Чувствую себя вполне взрослым парнем. Курю при родителях. В 14 лет я впервые познал женщину и освоил мотоцикл. С тех пор в жизни мало что изменилось и по сию пору. В этот раз приехал с родителями, семилетним братом Андреем и тетей Мирой, папиной сестрой. У родителей были три путевки в писательский Дом творчества для них и Андрюши, а мы с тетей Мирой должны были устроиться в частном секторе. У родителей всегда было много знакомых среди "творческой интелигенции" которые пребывали в Доме творчества Литфонда. В первый же вечер встреча со старыми друзьями была обильно отмечена. На следующее утро мама не могла оторвать голову от подушки, а при мысли о еде к горлу подступало. На завтрак мы отправились без нее, вчетвером на три путевки. Еды всем хватило. Тогда я предложил, так и питаться в дальнейшем, а маме каждый вечер покупать четвертинку. Вообще, как это обычно бывает, кто-то постоянно приезжает или уезжает, и каждое такое событие является поводом. Я, шестнадцатилетний, уже, естественно, ходил на танцы. Потом познакомился с девочкой Люсей, тоже москвичкой. Ей было 15, но девочка крупная, фигуристая. Мы с ней играли в настольный теннис, плавали на лодке и целовались. Жалел потом, что телефона не взял.
В тот приезд впервые ходил с родителями на Кар-Даг и в бухты, лазали на Сюрю-Каю. Годом раньше на Кара-Даге при попытке спуска сверху в бухты разбился парень из компании родителей, физик Лев Пузиков. Вообще, горный массив Кара-Дага, несмотря на совсем небольшие высоты, опасен для лазания, т.к. сложен изверженными, эффузивными вулканическими породами, очень непрочными, рассыпающимися конгломератами, а спуск в бухты и подъем из бухт наверх на плато-это такой спорт местный. Народу на Кар-Даге побилось много. Мама показывала мне место, где Лев разбился. Он соскользнул по осыпи. По-моему, лезть туда было безумием. Тело никак не могли поднять наверх, т.к. он лежал под нависающим выступом скалы на теле женщины, которую вроде бы и не искали. С задачей справились только приехавшие специально из Москвы альпинисты.
На Кара-Даг можно было успеть сходить в послеобеденное время. Это часа три занимало. А вот в поход на Сюрю-Каю выходили обычно еще до восхода солнца, чтобы не было жарко при подъеме. В конце подъема, чтобы добраться на самый пик, приходилось даже немного лезть. Очень популярным местом в Коктебеле была дача академика А.А. Микулина. Личность легендарная в те годы. Почти без всякого образования, он конструировал великолепные авиационные двигатели, как поршневые, так и реактивные. Ими оснащалось большинство советских самолетов. На них осуществлялись перелеты в США, спасение челюскинцев, устанавливались рекорды и т.д. Дом Сан Саныча встречал всегда гостеприимно, поощрялось присутствие молодых дам. Родители мои были давно дружны с ним, и вечерами народ собирался на террасе его дачи, стоявшей особняком на холме. Приезжал сын академика, тоже Сан Саныч Микулин, каскадер с Мосфильма. Я смотрел на него, раскрыв рот и слушал его рассказы. Еще ходили в гости на дачу к Мариетте Шагинян. Там я общался с ее внуком Сережей Цигалем, ныне весьма популярной личностью.
Уезжал недели через две, один. Родители с Андреем и тетей Мирой еще оставались, а мне уже не сиделось. До Симферопольского аэропорта летел из Феодосии вертолетом. Первый раз в жизни. Было такое недолгое время, когда в Крыму летали маршрутные вертолеты. В аэропорту пошел в ресторан, взял бутылку шампанского. Я первый раз один летел и упивался чувством свободы, самостоятельности, взрослости своей. Выпив шампанского, уснул на травке. Хорошо еще рейс свой не проспал. Так рождалась традиция никогда не улетать из Симфера на трезвяк.
10. В 1965-м, сдав вступительные экзамены на геолфак МГУ, мы вдвоем с другом детства Левой Аравиным отправились на юга. Самостоятельности захотелось. На Кавказском побережье я еще не бывал. Приехали сначала в Геленджик. Денег у нас, надо сказать, было немного. Как-то не баловали детей деньгами. Несколько дней прожили в палатке дикарями в Голубой бухте. Я надеялся встретить там своего приятеля Витьку Гарфа, но его там уже не было. Случился там один неприятный инцидент в столовой. Дело было в том, что, пока мы стояли в очереди с подносами за пищей, я уже начал что-то там есть, яйцо в карман прибрал, а когда расплачивался на кассе, какой-то хмырь уличил меня, и пришлось за все расплатиться, но он и после этого не успокоился и продолжал занудствовать, за что и был послан на хуй. Короче говоря, забрали нас в милицию в результате. Еле- еле отбрехались.
Сидеть на месте надоело быстро, и решено было отплыть в круиз вдоль Черноморского побережья. Мы уехали в Новороссийск, купили палубные билеты и поплыли к югу. Само по себе это плавание-отдельная история. Спали на палубе, завернувшись в палатку от ветра. В Сочи, изрядно нажравшись, я немножко блеванул, отчасти на себя и после этого прямо в одежде нырнул в палубный бассейн помыться. Тепло было... На берег сошли в Сухуми, где тоже провели несколько дней палаточной жизни на турбазе какой-то. Здесь наши пути разошлись на врем-я решил плыть в Батуми, где была назначена встреча с еще одним приятелем Вовой Преображенским, которого совершенно случайно, встретили в Сочи, а Лева возвращался обратно в Геленджик. В Батуми мы пожили замечательно. Для меня это был совершенно иной мир, незнакомый. Хорошо помню, как сидели душными вечерами во дворике нашем под свисающими гроздьями винограда, ели его, попивая винцо. Сходили в знаменитый Батумский ботанический сад на Зеленом мысу. Город очень понравился. Через несколько дней мы опять сели на пароход и поплыли в обратную сторону. Конечным пунктом была Ялта. В Новороссийске к нам с Вовой присоединился Лев, и на следующее утро мы прибыли в Ялту. Первый и, наверное, последний раз я прибывал в Крым морем.
На морвокзале нас встречали дед и бабушка. Они опять отдыхали в "Нижней Ореанде." Вове сняли комнату в частном секторе, а нас с Левой пристроили у них в номере. Время мы проводили весьма приятно. С дамами какими-то общались интеллигентно. Вова блистал остроумием. Но однажды разыгрался штормяга приличный. Деревянные настилы с пирса убрали, чтобы они не уплыли, и остался только каркас из ржавого железа. Мы с Левой пошли по этому каркасу, чтобы спрыгнуть в воду уже за линией прибоя, где волны не страшны. По дороге Лева сорвался в воду, в самые волны пенистые. Ситуация сложилась довольно критическая. Помочь я ничем не мог-самого размолотит. Но все- таки ему удалось пробраться между железяками и выползти на берег. Потрепало его изрядно. После йодопомазания многочисленных ссадин и царапин выглядел он уже не, как лев, а скорее, как леопард пятнистый. Уезжали мы все вместе с дедом и бабушкой. Начиналась студенческая жизнь. Кстати, в этом же году в июле я познакомился с девушкой Ирой, будущей своей женой первой, и даже писал ей письма из нашей поездки.
11. 1966 год был отмечен аж двумя визитами в Крым. Первый-это учебные практики по общей геологии и по геодезии. Всем курсом мы приехали в начале второй декады июня и пробыли почти до самого конца июля.
О, эта дорога на Симфер! Этот пьяный студенческий поезд. Теплый портвейн и безудержное веселье.
Пить начали еще в Москве. Провожались дома у упоминавшейся уже моей будущей жены Иры в Люблино, и прямо оттуда на электричке приехали на Курский вокзал к поезду. Меня провожала Ира и еще парочка друзей. Оказался с нами еще один парень из нашей группы-Мишка Шабаловский. Тронулись часа в два дня. Приняли еще, конечно, с отъездом, и курили в тамбуре. Мишка, Аллочка и я. Дверь в межвагонное пространство закрывалась плохо, и каждый раз, когда кто-нибудь проходил, она оставалась открытой, а я ее с силой захлопывал. В очередной раз, захлопывая дверь, попал рукой по стеклу, а не по, закрывавшим его защитным трубочкам. Стекло разбилось, и в тот же момент из моего запястья ударил фонтан крови. Из вены кровь вытекает, а из артерии бьет ключом. Эта была явно артериальной. Аллочка тут же сняла ленточку, стягивавшую ее волосы в хвостик, и наложила жгут выше по руке, которую я поднял кверху. Так и ходил с поднятой рукой. Но в крови мы извозились прилично все-таки, и ко мне какая-то тетка привязалась с моей рукой. Отшил я ее довольно грубо, а потом оказалось, что это сопровождающий нас врач. Как заканчивался день, я уже помнил смутно. Пили, пели, веселились. Очень популярной была, принесенная мною старинная песенка про чемоданчик. Сейчас она уже совсем позабыта, а ведь это целая история. Вот ее краткое содержание.
В поезде, возле окна за столиком сидят двое. На столике лежит чемодан. Один из сидящих, видимо, подошел позднее, когда чемодан уже лежал на столе. Он будет обозначен Љ2, а тот, который уже сидел--Љ1. Начинается разговор.
Первая строчка поется медленно, вторая все быстрее и быстрее:
Љ2 (медленно) А ну-ка убери чемода-ан-чик, а ну-ка убери чемода-ан-чик,
(быстрее, быстрее) А ну-ка убери, а ну-ка убери, а ну-ка убери свой чемода-ан-чик.
Љ1( медленно) А я не уберу чемода-ан-чик, а я не уберу чемода-ан-чик,
(быстрее, быстрее) А я не уберу, а я не уберу а я не уберу свой чемода-ан-чик.
Љ2 А я его выброшу в око-ош-ко, а я его выброшу в око-ош-ко,
А я его вы-, а я его бро-, а я его выброшу в око-ош-ко.
Љ1 А ну, попробуй выброси в око-ош-ко, а ну попробуй выброси в око-ош-ко,
А ну, попробуй вы-, а ну, попробуй бро-, а ну, попробуй выброси в око-ош-ко.
Следующие две строчки--это рассказ от первого лица Љ2.
Љ2 Я взял его и выбросил в око-ош-ко, я взял его и выбросил в око-ош-ко
Я взял его и вы-, я взял его и бро-, я взял его и выбросил в око-ош-ко.
И тут наступает кульминационный момент, Љ1 торжествующе заявляет:
Љ1 А это был не мой чемода-ан-чик, а это был не мой чемода-ан-чик,
А это был не мой, а это был не мой, а это был не мой чемода-ан-чик!
Вилимо, Љ2 теперь ждет неприятное объяснение с хозяином чемоданчика. Замечательная песня. Главное, слова легко запомнить и мелодия немудрящая.
Утром не обнаружил часов на руке. Решил, что ночью их с меня сняли цыгане, которые шастали по вагонам с предложениями погадать. Сами по себе часы ничего из себя не представляли--старая "Победа", которую еще дед носил, но без часов неудобно. Однако, спустя какое-то время мне принес их, не помню уже кто, нашедший мою пропажу на перроне. В Харькове, что ли? Оказывается, я там твист отплясывал. Надо же, ничего не помню. Помню только ощущение какого-то безудержного веселья, морду свою довольную в зеркале в сортире с зажатой в зубах беломориной. А цыгане нескольких человек на деньги развели- таки. Хотя слова такого "развести" тогда еще в русском языке не существовало. Как и многих других слов новояза, но об этом позже.
В Симфере на вокзале нас построили, как новобранцев, перекликнули, посадили в автобусы и повезли куда-то, что-то рассказывая о геологии Крыма по дороге. Очень хотелось спать. Привезли на Ангарский перевал-высшую точку по дороге из Симфера в Алушту. Когда-то давно, лет 10 назад дед мне отсюда море показывал. Палаточный лагерь был разбит среди леса заранее нашими, так сказать, квартирьерами. Прожить здесь предполагалось порядка недели. Не помню точно, в первую же ночь или на следующую пришла акклюзия погодная-гроза, ливень, ветер сильнейший. Некоторые палатки сорвало, в том числе и нашу. Земля превратилась в месиво. В общем, полная жопа. И тут мне пришла в голову прекрасная мысль-обосноваться в автобусе, который нас возил. Это был ЛАЗ - львовский автобус. Из трех сидений сооружалась вполне комфортная кровать через проход, но, главное, было сухо и тепло. С шофером Леней удалось договориться, и мы втроем-Вова Морозов, Илюха Злотник и я-вселились в автобус. Леня тоже спал здесь же, на заднем диване. Утром мы скатывали и убирали свои спальники, ставили на место сидения. Шесть секунд всего делов. Так мы все время в автобусе и прожили. Днем ездили по геологическим экскурсиям. Побывали в Красной пещере, на горе Чатыр-даг-высшей точке Крыма, на горе Демерджи рассматривали формы выветривания и т.д. Вечером, по возвращении, если оставалось время, ехали троллейбусом в Алушту. Пили вино, ели шашлыки и чебуреки. Порция чебуреков состояла из шести маленьких. Я, помню, легко съедал две. Все это запивалось белым сухим из полулитровой пивной кружки или 2-3-мя стаканами. Теперь таких чебуреков не делают. Порция шашлыка или чебуреков-50 копеек, литр вина-1 рубль. Но рубль тот был побольше сотни нынешней.
Пребывание на Ангарском перевале было отмечено еще одним событием. Как раз в это время проходили очередные всенародные выборы куда-то и кого-то. И вот прямо на перевале специально для нас, студентов организовали избирательный участок. Мне 18-ть только недавно исполнилось, так что я в первый раз участвовал в этом мероприятии. Помню, вычеркнул того единственного, что был в бюллетене и вписал кого-то из своих друзей. Так и прошла неделя.
Далее по программе геологической практики предполагался переезд морем из Алушты до Кастрополя вдоль почти всего ЮБК и еще недели две пребывания недалеко от берега моря где-то в том районе. Тоже в палатках. Морская прогулка удалась на славу. Изрядно уже поднабравшийся в ожидании катера народ, всю дорогу пел под гитару Миши Староверова и веселился от души вместо того, чтобы слушать рассказы преподавателя о геологии Южного берега. В Ялте причалили, немного еще отдохнули и пошли дальше. От причала в Кастрополе до нашего лагеря переть было прилично, и в гору. Хорошо хоть вещи ехали в автобусах. Но до темноты добрались, так или иначе. Лагерь разбит на довольно ровной поляне среди мелколесья с видом на море. Автобус наш был уже на месте, но погода скоро установилась такая, что уже можно было спать просто под открытым небом в кустиках. Жратву нам готовили на настоящей армейской походной кухне и раскладывали по мискам огромным черпаком. В основном, это были рис, гречка, пшенка или макароны с тушенкой, реже картошка. Нормально кормили.
В середине шестидесятых этот район ЮБК был еще совершенно неосвоенным и диким. К морю спускались крутые каменистые склоны, поросшие мелколистными дубками и колючками. Внизу-галечные пляжи в уютных бухточках. Отличное купание. Это были изумительные две недели. Днем нас водили или возили в маршруты по красивейшим местам, в конце дня можно было поваляться на пляже, поплавать в море, сходить в ближайший поселок Понизовка, попить пивка, купить что-нибудь в магазине. Пожалуй, самым интересным маршрутом была поездка в Большой каньон Крыма. Еще запомнилось восхождение на яйлу. Конечно, в западной своей части, где мы находились высоты уже не те, что в центре, но метров 700 есть наверняка.
Как-то раз, купаясь в море, заплыл далековато. Так было здорово, что, забыв обо всем, я наслаждался, такой отчего-то кайф был, что вот до сих пор помню это ощущение. Когда оглянулся на берег, понял, что уже давным-давно нарушил все запреты, которые были нам даны относительно пределов заплывания. Возвращаюсь обратно к берегу, а там уже мечется по пляжу в гневе сам наш руководитель практики профессор Славин. В результате я был назначен в наряд на выходной день. Это значило, что все поедут в Ялту или Мисхор гулять и развлекаться, а я останусь дежурить в лагере. Работа, конечно, не пыльная, но ведь скучно же. Однако, было найдено компромиссное решение. Зам. по хозяйству предложил мне выкопать новую яму для пищевых отходов взамен переполнившейся, а ту, в свою очередь, засыпать. За эту работу наряд снимался. Я легкомысленно согласился. В напарниках у меня оказался негр по имени Фред, тоже студент наш. Был он, по-моему, отпрыском какого-то африканского вождя племенного. Почва, где надлежало копать, оказалась очень жесткой и каменистой. Немного потыкав лопатой, я понял, что мы тут костьми ляжем, но яму не выкопаем. Надо что-то придумывать. Рядом была заполненная яма, которую требовалось засыпать. Постепенно пришло понимание того, что единственный выход из создавшегося положения- опустошить старую яму. Около кухни набрал пустых крафт-мешков (это такие мешки из плотной бумаги) из под макарон, круп и других продуктов, которыми нас кормили, и стали мы с Фредом заполнять их содержимым ямы. Он, правда, сначала кочевряжиться начал, дескать не может он со своей голубой кровью в помоях ковыряться, но пришлось смириться. Понял, что он или руки замарает или ноги протянет. Заполнив с десяток мешков, отнесли их в кусты и припрятали там. Дно ямы закидали свежей землей и, благополучно сдав работу, я отправился в Понизовку пиво пить. Пока стоял у бочки, разговорился со мной мужик местный, и спрашивает: "Вот вы"-говорит-"лагерем тут стоите. Так у вас должны быть отходы пищевые. Мне свиней кормить." И ведь надо же ему было именно ко мне обратиться. "Да, конечно, есть".-говорю-"Тащи пару бутылок водки и помойка твоя . Упакована и готова к вывозу." Сделка прошла великолепно. Мужик приехал на телеге и все забрал. Так я продал помои.
В результате выходной себе заработал, и мы с Вовой Морозовым отправились культурно отдыхать в Мисхор. Сейчас уже не помню, как туда добрались: автобусом или попуткой-не важно. За пять лет, что я не был здесь, изменилось многое. Мисхорский парк активно застраивался. Хорошо провели время в коктейль холле на крыше с видом на закат. Засиделись, и, когда стали возвращаться назад, выяснилось, что ничего уже давно не ходит. И почесали пешком. Ходоки мы были знатные. Бодрые, слегка поддатые, очень быстро шли по пустынному ночному шоссе, освещенному луной. Слева серебрилось чешуей море, справа стеной вставала Ай-Петринская яйла, впереди горбатилась Кошка-гора. Легкий ветерок, приятная ночная прохлада. Так и прошли километров 15, наверное. О! Какая это была восхитительная прогулка!
Еще одним запомнившимся событием было поедание на спор ведра гречневой каши студентом Шабаловским. Мишка всегда любил сделать что-нибудь особенное, запоминающееся. И вот он взялся съесть целое ведро гречневой каши--порцию на десятиместную палатку. Да и то не всегда съедалась. Спор был всего-то на бутылку коньяка, но зрители еще заключали пари между собой. Конечно, Миша парень здоровый, но все-таки очевидно было, что ведра ему не одолеть. И вот в палатке собрался народ, Миша сел посередине с ведром между ног. То, что кашу он не съест стало ясно достаточно быстро. Через некоторое время на него уже было жалко смотреть. Обливаясь потом, он запихивал ее в себя, а девчонки предлагали прекратить мучения, и готовы были выставить за него, проигранную бутылку коньяка. Съел он в результате примерно половину, но в историю вошел.
Закончилась общегеологическая практика, сдали зачет, напились по этому поводу ( не все, конечно, а только те кто хотел, и я в их числе), и поехали на полигон МГУ в селе Прохладном, вблизи Бахчисарая. Там нас ждала еще практика по геодезии. Съемка местности. Теодолит, мензула, рейка-теперь наши инструменты. Полигон- палаточный лагерь с дугообразно расположенными десятиместными армейскими палатками, террасами спускающимися по пологому склону холма у подножия горы Сель-Бухра. В центре находится столовая и еще несколько капитальных каменных строений-для занятий и проживания преподавателей. Все сортирно-санитарные устройства-внизу. Начальник полигона подполковник с военной кафедры по фамилии Игонин (звали его, естественно, Полигонин) очень радел за порядок и дисциплину, и, я думаю, достаточно преуспел в этом. Повального пьянства не было, на карточные игры он благоразумно смотрел сквозь пальцы, а о наркотиках тогда никто и не помышлял. Не помню я и серьезных драк. Народ был спокойный и доброжелательный. Главное требование -- своевременный подъем и явка на утреннюю линейку. За этим Полигонин следил лично. Ровно в 6 часов из динамиков во всю мощь раздавалась песня в исполнении Ольги Воронец "Я Земля". Несмотря на душераздирающие звуки, основная масса студентов продолжала спать, накрывшись подушкой. Вскоре после этого начальник начинал обход палаток с деревянной дубинкой в руках. Этим инструментом он молотил по изножной спинке кроватей спящих студентов, приговаривая: "Подъем, подъем." Тут требовалось обозначить подъем--сесть и спустить ноги на пол. В принципе, после его ухода можно было еще немного поспать. На утренний туалет и завтрак отводилось 2 часа, достаточно времени. В 8 надо стоять в строю на плацу. За опоздание можно было схлопотать наряд, и в выходной день вместо поездки на море остаться дежурить по полигону или отправиться на кухню. В общем, дисциплина вполне по типу армейской.
Расселение по палаткам было добровольным. В палатку под Љ40 заселились 8 геофизиков-Тырышкин Коля, Гаранин Витя, Шабаловский Миша, Жуков Саша, Подшувейт Руслан, Морозов Вова, Староверов Миша, я сам и 2 гидрогеолога-Аркаша Френкель и Миша Стогний. Вместо положенного списка проживающих в палатке у входа повесили список фамилий членов " Группы освобождения труда", предка компартии: Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод, записанные в столбик (обратите внимание на слово, получающееся из первых букв. Издалека только его и видно.). Этот список- единственное, что я усвоил из всего курса истории КПСС.
Как-то раз Аркаша Френкель заснул в женской палатке, и проспал там до утра. Во время утреннего начальственного обхода он закрылся одеялом с головой и был не узнан. Полигонин стучал, как обычно по кроватям: "Девочки, вставайте!" и старался стянуть одеяло. Потом он вышел из палатки и, обогнув ее (палатка была как раз крайней в ряду), перешел на следующий ряд, расположенный ниже по склону. В это время Аркаша, который спал на последней, дальней от входа кровати, решил все же ее покинуть от греха, и, в результате, скатился прямо под ноги удивленному подполковнику, за что и был отправлен в наряд на мытье посуды.
Чтобы попасть к нам на полигон надо свернуть налево с Севастопольской трассы километрах в 15-ти от Симфера на дорогу, ведущую к Бахчисарайской обсерватории (поселок Научный). Дорога очень красивая, среди мягких зеленых гор кое-где со скальными обрывами-квестами-в верхней части. Села Скалистое, Трудолюбовка, Прохладное. В Прохладном находился полигон МГРИ. Потом идет длинный подъем, и, там, где он заканчивается, с правой стороны ограда нашего полигона и въездные ворота От поворота километров 10. До обсерватории еще километра 3 остается. В Прохладном был сельский магазин, но основной интерес представляло заведение под названием "Студенческий филиал Љ10", о существовании которого я знал уже заранее от своего приятеля Витьки Гарфа. Он представлял собой крошечный магазинчик с обратной стороны основного. Хозяйничал там легендарный Кузьмич. Здесь же он и проживал. Его наверняка помнят поколения геологов МГУ, МГРИ, а также Львовского, Воронежского и Вильнюсского университетов. Ассортимент филиала состоял из сухого белого вина в зеленых поллитровках с плечиками по 62 коп., шипучки "Искристое" 0,7 и сладкого "Бiле мiцне", биомицин в народе. Водки не было. Насчет еды тоже не припоминаю. Кузьмич с большой любовью и пониманием относился к студентам и удовлетворял запросы даже ночью, в крайнем случае, как будто исполнял некую миссию. Этот замечательный человек принимал посуду в неограниченном количестве, что было крайне удобно и выгодно, т.к. содержимое прямо здесь же, на месте переливалось в трехлитровые бутыли из под болгарской Гамзы, в оплетке с ручкой, или еще в какую-нибудь вместительную и удобоносимую тару, а бутылки возвращались обратно. Таким образом, литр сухого обходился в рубель. Сложнее с шипучкой. Ее не перельешь, понятное дело, и приходилось переть на себе эти огнетушители. Надо сказать, что далеко не всегда посланцы к Кузьмичу благополучно возвращались обратно. Дело в том, что по дороге из Прохладного, как раз там, где пешеходная тропа, сокращая расстояние, отходила от шоссе, росла развесистая чинара. Не присесть, отдохнуть под ней было просто невозможно. Отдых затягивался. Вино лилось рекой за приятной беседой. Потом приходилось возвращаться к Кузьмичу (если еще деньги оставались) для пополнения запасов. Иногда гонцы просто засыпали под чинарой, но чаще все-таки выполняли свою миссию. Характерно, что, несмотря на большое скопление далеко не всегда трезвых молодых людей разных национальностей никаких инцидентов я не припоминаю. Правда, субординация соблюдалась. Главенство МГУ признавалось безоговорочно, и, если все-таки возникало какое-то напряжение, то достаточно было сказать, что ты из МГУ, чтобы все успокоились. Я совершенно безбоязненно ходил к одной знакомой девушке с роскошным бюстом в лагерь МГРИ, иногда просто перешагивая через разлегшихся на дороге студентов.
В задачи геодезической практики входило научить студентов пользоваться теодолитом, нивелиром и делать мензульную съемку местности. Разбили нас на бригады по 5 человек. Мы устроились в одной команде с Вовой Морозовым. Техническую сторону вопроса описывать не буду, ибо помню очень плохо. Преподавателем нашим была такая жилистая загорелая тетка лет 50-ти, настоящий профессионал. Мы ее баба Валя звали. Была она вполне лояльна, но когда что-нибудь кто-нибудь делал не так, она интересно ругалась: "Голову тебе оторвать и в глаза бросить!" Полазили по окрестным холмам со штативом, теодолитом или мензулой, с рейкой побегали вдоволь. Сейчас это кажется уже совершенно невозможным, а ведь все бесконечные расчеты невязок производились на арифмометрах "Феликс". Эти аппараты с ручкой, издававшие такой характерный хруст, теперь можно встретить только в музее. На завершающем этапе нужно было как-то пройти по маршруту, ориентируясь по карте километров 15 по горам и лесам. Точно не помню задачу, но вот сам поход был прекрасен. Ну что там говорить: Крым есть Крым.
Лето 66-го знаменательно высшим достижением отечественного футбола-третьим местом на мировом чемпионате. Я, хоть и далеко не фанат футбола, хорошо помню это событие. Окончание практики отмечалось банкетом. Всеобщей выпивкой, братанием с преподавателями и т.д. Вино выдавали в чайниках, разливая из бочки, но, конечно, это была лишь малая часть выпитого. Никаких петард тогда не было, и салютовали из ракетницы. Подполковник наш, ее держатель, в подпитии кричал, что пострелять даст только Френкелю, которого он очень полюбил посылать в наряд на кухню. До свидания в следующем году, полигон!
В аэропорту Симфера были уже хороши. Традиция укоренялась! По рассказам очевидцев, во время полета до Москвы я вел светскую беседу с дамой через проход, как раз в тот момент, когда выпитое вино запросилось обратно. Отказать ему я не смог и блеванул прямо в проход, при этом, продолжая мило улыбаться, и лишь на секунду прервав светскую беседу.
12. 1966 год, август. Снова, уже второй раз в этом году еду в Крым. Теперь с другом Димой Костиным и двумя девушками - моей будущей женой Ирой и Диминой подругой -рыжей девушкой Лилей. Едем поездом, в плацкартном вагоне, с вином и музыкой, счастливые и веселые. Направляемся опять в Коктебель. Ах, любовь-морковь! Вместо того, чтобы поехать в замечательное семейное путешествие по Югославии, организованное специально для деда, со всеми своими родственниками, я предпочел провести время с любимой девушкой. Много позже понял, что мудила был, конечно. А тут соскучился, понимаешь ли. По возвращении с практики, мы с ней радостно встретились, поехали на дачу, и там, наконец, наладили интимные отношения. Год динамо крутила! Сейчас в это трудно поверить нынешним молодым. Само выражение такое, "динамо крутить" уже забыто давно, а в 60-х доступ к телу достаточно высоко ценился. Да и тело невесты моей, честно говоря, очень неплохое было. Мне нравилось. Конечно, мы наслаждались друг другом. Предались любви даже в поезде на третьей полке, в ночи, когда все уже уснули.
В Коктебель добрались поздним вечером, и поселиться не смогли сразу. Заночевать пришлось под открытым, небом на западной окраине поселка на горке. Девушек наших это, конечно, не очень обрадовало. На следующий день сняли комнату около рынка на улице Стамова 11. В первый день, как это обычно бывает в Коктебеле, создавали очередь в сортир. Потом привыкаешь.
И вот уже кайфуем на пляже, попиваем винцо, слушаем музыку... Отдельно про музыку. У нас был с собой магнитофон Яуза-20-первый советский переносной магнитофон, катушечный еще, не кассетник. Аппарат весьма громоздкий и ненадежный. Его недавно подарили деду на юбилей 70-летний. Вещь по тому времени эксклюзивная. Были неплохие записи с американских дисков отца, который их коллекционировал. Рок-н ролл, твист, джаз. Билл Хелли, Элвис, Армстронг, Элла Фитцжеральд, Чебби Чеккер, Конни Френсис, цыганщина в исполнении Теодора Бикела, и был еще какой- то замечательный шансон про тетю Хаю и посылку из Шанхая, в которой три китайца красят яйца, и про Раю, которую любить уж "просто нечем" и т.д. Крутые, в общем, были на новоязе сказать если. И вот сидим мы так на пляже как-то раз под музыку, а мужик, соседствующий с нами неподалеку и говорит: "Ребят, а вы орещков хотите? Ну да-отвечаем-хотим. А вот вы музыку выключите, а я вам орешков дам". Не стали мы, конечно, человека напрягать, взяли орешков.
Коктебель хорош тем, что имеются там богатые возможности для пеших прогулок. Позднее, правда, возможности эти были существенно ограничены закрытием для туристов бухт и Кара-Дага, но это случилось много позднее, в начале 80-х, а тогда я все время тянул людей сходить куда-нибудь, но должного понимания не встречал, хотя иногда все-таки удавалось уговорить. Одним из популярных маршрутов на целый день был обход Кара-Дагского горного массива морем с последующим подъемом и спуском обратно в Кок. При этом значительную часть его можно преодолеть только вплавь вокруг обрывающихся в море скал. В один прекрасный день, вооружившись надувным матрацем и ластами, я мобилизовал подругу Иру в эту экспедицию. Видимо, мое предложение было из разряда тех, от которых невозможно отказаться. До бухты Сердоликовой можно добраться пешком по берегу, а дальше уже надо было надувать матрац, и плыть вдоль отвесных скал. На матрац я положил Иру, сумку с барахлом и чем-то попить-поесть, а сам надел ласты и пристроился сзади в качестве движителя. Довольно скоро выяснилось, что ласты натирают ноги, и вообще толкать груженый матрац не очень-то быстро получается. К тому же еще у Иры заболел живо-обычное дело для Коктебелея. Но, тем не менее, помаленьку мы все-таки двигались, и достигли Ревущего грота. У входа в него отвесная скала выполаживалась, и в этом месте можно было расположиться на отдых. Ира осталась сидеть, а я решил сплавать в грот. Ревущим он называется за звуки, доносящиеся из его глубины, возникающие при накате волны прибоя. По мере продвижения в глубину грот сужается, и в какой-то момент надо буквально протискиваться в щель, чтобы проникнуть дальше, где он опять немного расширяется. Я попробовал сделать это, но тут как раз волна накатила, и меня в этой щели протащило немного. Дальше я не полез, а когда выбрался назад, оказалось, что весь покрыт мелкими царапинками, из которых сочиться кровь. Скалу в гроте покрывали какие-то мелкие ракушечки. Зрелище было довольно шокирующее. Отдохнув, поплыли дальше. Живот у Иры болел все сильнее, и возникло, связанное с этим обстоятельством, естественное желание, которое она не могла исполнить в моем присутствии. И вот, наконец, бухта. По- моему, это Львиная, по названию скалы перед ней-первая по ту сторону Кара-Дага. (Кстати, вроде бы именно в нее пытался спуститься, погибший тремя годами раньше, уже упоминавшийся Лев Пузиков.) Ура! Можно поваляться на теплой гальке, спокойно побродить по пляжу. Ира смогла исполнить то, что так хотелось, и ей полегчало. Я поел чего-то из наших запасов. Однако, удобоваримого подъема из этой бухты что-то не видно. Наверх уходят очень крутые скальные стены. Правда, вот в одном месте я вижу толстую, ржавую железную проволоку, свисающую откуда-то сверху, и решаю попробовать выбраться наверх с ее помощью. Собственно говоря, она, видимо, для этого и предназначена, но задача непростая. Главный вопрос-сможет ли Ира лезть. Она, надо сказать, честно попробовала. Здесь же на пляжике случился мужик, который с интересом наблюдал за нами. Увидев Ирины попытки, он сказал мне, чтобы с ума не сходил, пытаясь вылезти отсюда. Я внял его совету, и пришлось нам опять грузиться на матрац и продолжать плавание. А тем временем солнце ушло, стало как-то прохладно, и в воду лезть уже не очень хотелось. Но пришлось. Обошли морем последний скальный обрыв, проплыли через золотые ворота (скала такая арочная) и вышли на берег в бухте Разбойничей. Называется она так по имени скалы, что в море перед ней-Иван-разбойник. Из нее уже есть хороший подъем наверх, и выбирались без особого труда. Вечерело. Через "сад чудес" прошли к перевалу. Название свое место получило за изобилие причудливых форм выветривания рыхлых конгломератов, слагающих вулкан Кара-Даг. Погода великолепная. Ясный нежаркий вечер. Внизу хорошо просматривается дорога, идущая на перевал от Биостанции, т.е. с той стороны. По ней поднимается машина, Москвич-407 или 402. Подъем длинный и крутой, тачка еле ползет, останавливается. Дальше сил не хватает, начинает пятиться назад и вдруг разворачивается поперек склона, повернув задним ходом на прямой угол. Медленно переворачивается и катится вниз по склону, но, сделав 2-3 оборота, останавливается. Просто, как в кино.
В Кок вернулись поздно. Поход удался, но оголодал я страшно. Столовая еще работала, и тут я погорячился - обожрался так, что буквально чуть не помер. Лежал и стонал. Хорошо помню жуткое свое состояние. Раз в жизни такое было. Объяснить это явление, видимо можно тем, что сильно голодный человек ест очень быстро, а чувство сытости запаздывает. Запросто можно кони кинуть.
Позднее к нашей маленькой компании присоединился еще Вова Преображенский, приехавший вместе со своим папой на 401-м Москвиче, на котором мы очень весело, с музыкой рассекали по окрестностям.
Жили все в одной комнате, и плотские желания удовлетворялись обычно в дневное жаркое время, когда одна пара задерживалась с выходом на пляж или, наоборот, возвращалась пораньше. Результат у этой поездки в Крым оказался принципиально различным для наших пар: Дима расстался с Лилей, а я женился на Ире. Наверное, зря...
Я любил ее, а она лишь иногда снисходила. Приехав в Москву, никак не могли расстаться и поехали ночевать ко мне.
13. 1967 год. Учебная крымская практика по геологии на том же полигоне МГУ в Прохладном. Это было самое долгое пребывание в Крыму-с начала июня и до середины августа. Занимались геологической съемкой и картированием местности. С утра -подъем и в маршрут до обеда. Часа на 4, по жаре, да с похмела нередко. Нашим руководителем была молодая симпатичная аспирантка по имени Нора, Элеонора не помню отчества. Она нередко говорила мне: "Гольданский, не приближайтесь! Ужасный запах. Когда же вы успели выпить с утра?" А я объяснял ей, что это после вчерашнего. Маршруты бывали групповые, с преподавателем и самостоятельные, в которые обычно ходили парами. От самостоятельных можно было и откосить иногда и потом списать у другой бригады, а вместо этого пойти, например, в заброшенный сад и набрать полный рюкзак сладчайшей белой черешни, принести в палатку, вывалить на кровать и есть ее, запивая белым сухим. Позднее созревали персики, но эти сады охранялись сторожами. Однако, подходить к сидящему на дереве студенту, вооруженному геологическим молотком на длинной ручке, сторожа не очень любили. Могли, конечно, пожаловаться, но найти субъекта очень трудно было. На самом деле ходить в маршруты было достаточно приятно и интересно. Места вокруг полигона чудесные-невысокие лесистые горы. В рюкзаке иногда припасалась бутылочка сухого, которую очень приятно распить на привале. Иногда доходили аж до Бахчисарая по дороге мимо пещерного города Чуфут-Кале. В единственной чебуречной напротив дворца были такие вкусные чебуреки, что за ними можно было далеко идти. После нашей-то полигонской, с позволения сказать, еды. А кормили действительно плохо- мало и невкусно. В буфете можно было еще подкормиться сметаной, печеньями какими-то, иногда даже пиво привозили.
Из развлечений главным были карты. Играли в покер и в преферанс, в своих палатках. Это никак не преследовалось, но игра после отбоя не поощрялась. Свет вырубали в 23.00, но это же детское время, и игра продолжалась при свечах. Как-то раз во время такой игры заходит в нашу 40-ю палатку сам Игонин-Полигонин. Тихо-тихо так заходит (Свеча-то только одна, и что там за кругом играющих-не видно) и говорит из-за спины одного из игроков:"Во что это вы тут играете?", а тот ему отвечает так, не вынимая изо рта прикушенную беломорину: "В кошки-мышки." Ничего на это не сказал Игонин, повернулся и тихо вышел.
Было в нашей палатке и еще одно, специальное развлечение. Когда все укладывались по кроватям не слишком поздно, кто-нибудь просил меня: "Митя, а расскажи, как твой брат на Кировском мосту обосрался". И в который уже раз я начинал свое повествование. Случилось это событие совсем недавно, в мае, в Ленинграде. Вместе с молодой женой Ирой (мы поженились в начале февраля) и младшим братом Андреем 9-ти лет мы гостили у папиной сестры тети Миры. Гуляли по городу, по летнему саду, зашли в кафе пообедать. Андрюша с детства любил, как следует покушать. Он даже выпил масло, в котором плавали шпроты. Далее по программе было посещение Петропавловской крепости. Берега Невы в этом месте соединяет длинный предлинный Кировский (теперь опять Троицкий) мост. И вот где-то на середине Андрей мне заявляет: "Митя, я какать хочу". "Aндрюша"-отвечаю ему-"ты же не будешь здесь посередине моста какать. Потерпеть можешь?" "Могу"-говорит. Идем дальше, быстрыми шагами. Однако, очень скоро ситуация становится критической: "Я больше не могу терпеть"-говорит мой братец и мы бегом устремляемся по мосту, имея целью скверик напротив входа в Петропавловку. Там есть кустики. На бегу Андрей правой рукой поддерживает попу, а я спрашиваю его: "Ну как, терпишь?"-"Терплю", но скоро он останавливается и говорит: "Все". Далее события развиваются следующим образом. Мы доходим до скверика, и Андрей залезает в кустик за лавочкой. Необходимо, снять брюки и трусы, последние выбросить, вытереть какашки и одеть брюки, а дальше-посмотрим. На другой лавочке здесь же в скверике сидит мужик пожилой и читает газету. Он, собственно говоря, уже кончил читать, и складывает ее. Прошу отдать газету, объясняя ситуацию, на что он говорит:"Не дам, газета свежая". В результате я покупаю у него газету по тройной цене, за 15 коп. и отдаю ее Андрюше. Он возится в кустах, потом говорит:"Трусы-то жалко, хорошие трусы, надо будет за ними вернутся, никто не возьмет, наверное". Я соглашаюсь. Действительно, вряд ли кто-нибудь возьмет обосранные черные сатиновые трусы. Наконец, Андрей невозмутимо выходит из кустов. Проведя ручкой по заду и понюхав ее, философски замечает: "Ничего, бывает и хуже". Что и говорить, действительно бывает. Нам с Ирой не хотелось среди дня возвращаться домой. Квартира тети Миры далеко от центра, в Лесном, и заехав туда, в центр потом уже скоро не выберешься, поэтому, я решаю отправить брата на такси, совершенно, надо сказать, ничего не опасаясь. Такие были времена. Останавливается машина, в которой на заднем сиденье уже сидит пассажир. Андрюша садится рядом с ним на краешек дивана, потом машет рукой, дескать: "А...Все равно" и садится полностью. Договариваюсь с шофером, и они уезжают. Домой мы с Ирой вернулись поздно. В ванной мокли Андрюшины брюки. Сам он уже спал. Утром я спросил братца, как они доехали, имея в виду, каково было его соседу, не страдал ли он от неприятного запаха. "Да нет"-ответил спокойно Андрей-"он пьяный был, заблевал все". Да... Вот водителю-то повезло.
Историю эту я рассказывал неоднократно. Выступал просто, как Ираклий Андроников с устными рассказами. В 07-м году летом, будучи в Питере, я посетил этот незабвенный скверик. Трусы, правда, не нашел.
Выходной день у нас был в четверг. Обычно уезжали на море. Ближайший берег в Песчаном, но лично я предпочитал Южный берег-Алушту, Ялту и даже Мисхор. Конечно, добираться туда было далековато, но эти места были мне родными. И вот в первый же выходной мы втроем с Аркашей и Мишей Стогнием отправились в Ялту. Автобусом до Симфера, дальше на троллейбусе. Устроились на ночь и пошли на море. Погода стояла прекрасная. Мы валялись на пляже и очень хотели купаться но вода была градусов 12-13. Потом, ближе к вечеру гуляли по набережной, где стояла "Россия". Познакомились с каким-то пацаном, который рассказывал, что он сам с "России" и сейчас нас туда проведет на экскурсию и как мы там замечательно проведем время. Весьма убедительно все излагал. Мы с Аркашей очень удивились, когда парень этот пинками был изгнан с трапа вахтенным при попытке взойти на борт. Миша, однако, сказал, что ему все было ясно с самого начала. Не напиться все-таки не удалось, и Миша даже блеванул в наших апартаментах. Хозяйка была недовольна этим обстоятельством. Утром она выгнала нас часов в семь, и, как утверждал Мишка, поперла у него деньги, но, я думаю, что он мог их и потерять. Пошли на рынок поесть и опохмелиться. Вино пили из автоматов, опуская по 20 коп. за стакан. Опустил я монетку, а вина все нет и нет. Стукнул раз - безрезультатно. Стукнул еще раз, сильнее. Из автомата появился здоровенный татуированный мужик и, сжав кулачище сказал:"Я тебе счас постучу, постучу". Я что-то проблеял в ответ. Оказывается, надо было обождать. Видимо, он сам наливал вино. С тех пор никогда не стучу по автоматам. Чебуреки были вкуснейшие, и съел я их немерено. Миша, которому в рот ничего не лезло, только приговаривал, глядя на меня:" Ну и жрешь ты, Митя, как борзая." Деньги все пропили и проели вчистую, и очень веселые шатались по набережной. На дорогу не осталось ничего, но как-то ж добрались.
Вообще нехватка денег ощущалась постоянно. И тут представилась хорошая возможность пополнить бюджет. В конце июня заканчивался срок практики у студентов-вечерников. Люди там были солидные, в возрасте, и пили они тоже по-взрослому. Утром их увезли в Симфер, а мы с Вовой Морозовым вместо геологического маршрута отправились в маршрут по опустевшим палаткам собирать посуду. Насобирали огромное количество. Пришлось за бутылку вина нанимать грузовик из нашего гаража, чтобы отвезти все это богатство в Прохладное и сдать Кузьмичу. Операция прошла блестяще.
По полигонской традиции 6 июля отмечается День геолога. Всеобщая выпивка, братание с преподавателями и т.д. Вино выдавали в чайниках, разливая из бочки, но, конечно, это была лишь малая часть выпитого. Студенты сами о себе еще заботятся. В этот день официально разрешается напиться. Что я и сделал с удовольствием. Рассказывали, ползал вокруг костра и пытался положить голову на колени нашей зав. учебной частью Татьяне Степанне, даме аскетичной, мягко говоря. Утром, с трудом вспоминая вчерашний вечер, выползли на берег прудика в селе Прохладном и играли в карты. Проигравшие к удовольствию публики купались голые в этом же прудике, ставок называется. Особенно часто досталось купаться Мишке Шабаловскому, но он с удовольствием демонстрировал свою фигуру и т.д. В общем, очень культурно отдыхали студенты.
Иногда, если уж очень не хотелось идти в маршрут, можно было симульнуть животом. Как-то раз созрела идея сделать это всей палаткой. Действительно дрист был у одного Аркаши, который и пошел в санчасть продемонстрировать это, а остальным добрая врачиха поверила на слово. И вот, вместо маршрута мы сидим по кроватям и пьем пенистое "Искристое", постреливая друг в друга пробками. Вино "Искристое" очень сильно газировано, и стрелять можно несколько раз, слегка встряхивая бутылку. Пить такой напиток из бутылки не просто-нужно давать выход газу, а Руслан Подшувейт заявил, что выпьет всю бутылку (0.8) из горла не отрываясь. Поспорили. Ставка невелика- такая же бутылка всего лишь. Встал он возле входа в палатку (внутри), чтобы всем присутствующим было хорошо видно, и выпил-таки, не отрываясь. Во дает!
По сравнению с предыдущим годом ужесточилась система побудки. Песня исполнялась все та же: "Я Земля...", но обход теперь производился дважды, и на второй раз все уже должны были, как минимум сидеть. В ответ на это были разработаны контрмеры. Заключались они в том, что минут через пять после первого обхода возле палатки вставал сменный дежурный, обязанностью которого было предупреждать о вторичном приближении Полигонина. Когда предупреждение поступало, все садились, практически не просыпаясь, а потом опять падали головой в подушку. Однако, рано или поздно все-таки надо вставать и идти умываться. Просыпаемся. Сквозь сон слышу такой разговор двух студентов:
- Странно, почему у меня матрас мокрый?
- Да ты обоссался, наверное.
- Нет, трусы-то сухие и простыня тоже почти сухая.
- Действительно странно.
Но дальнейшее расследование показало, что все-таки обоссался, а трусы сухие, потому что уже высохли теплом от тела, как и простыня.
Это довольно странно, но как-то мало мы по бабам бегали. Больше картами увлекались. Может в пищу чего-нибудь успокаивающего добавляли? Во всяком случае, слухи о добавлении брома в компот ходили упорные. А бром, как известно, действует возбуждающе, только если "б" отдельно, а ром отдельно. Как-то раз я все же предпринял вылазку с сексуальными целями, пригласил поехать на выходной, на море девушку Таню с вечернего. Бюст у нее был весьма привлекательный, не менее 4-го. Таня же позвала подругу, видимо в качестве дуэньи, чтобы та блюла ее нравственность от моих посягательств. Подруга была страшная и злющая, тот еще крокодил. Ночевали все трое в одной комнате, и, конечно, попытка моего танкового прорыва была успешно отбита. Были еще попытки подружиться с пищеблоком, но они носили скорее гастрономический, а не сексуальный характер. Витька Гаранин достиг успехов на этом поприще, в результате чего наша палатка имела некоторые преимущества в питании. Вообще, кормили ужасно. Невкусно и мало. Обслуживающий контингент состоял из учащихся кулинарных техникумов. При этом хороших учениц посылали, видимо, на море, а нас кормили исключительно двоечницы.
В Прохладном была конюшня, где можно, договорившись с конюхом взять лошадь покататься. Пришли как-то с Аркашей, сели у него в подсобке. Сидим, ведем светскую беседу, как полагается. Самогону конюх мне налил какого-то розоватого цвета. О вкусе умолчу. Я принял стакан, чем, видимо, заслужил уважение хозяина. И тут появляется его благоверная и что-то жужжать начинает. Мужик молча протягивает руку и снимает со стены большой кнут. Баба исчезает. Светская беседа продолжается. Потом я сел на лошадь, дабы продемонстрировать свои способности. Конюх вдруг резко хлестнул ее, и она поскакала. Вцепившись изо всех сил в гриву, усидел-таки в седле. Отношения были налажены.
Где-то к середине июля, по прошествии полутора месяцев все ужасно надоело. И то сказать, что из развлечений лишь иногда кино, и много Высоцкого. Тогда только появились его спортивные песни, песни-сказки и другие. Сейчас, 40 лет спустя, слушая их по радио, я вспоминаю наш полигон, Колю Тырышкина, любившего их цитировать... Но все-таки очень хотелось оторваться в Москву. У меня ведь там молодая жена осталась, которую Высоцкий не мог заменить. Едва ли не каждый день я писал ей письма, а от нее получал очень редко. А, может быть, мне так казалось? Но, так или иначе, как-то под вечер решил я в Москву на денек смотаться. Ко мне присоединилась Марина Земляникова из гидрогеологов. Она тоже по своему мальчику соскучилась. Последний автобус на Симфер уже ушел, но это не могло остановить порыва, и мы отправились пешком. Сейчас не помню уже, протопали все 10 км до трассы или повезло с попуткой, но, когда добрались до аэропорта, последний рейс на Москву уже помахал нам крылами. Летали в то время ТУ-104, самолеты небольшие, и летом было штук 8 рейсов в день. После покупки билетов на первый утренний рейс еще осталось некоторое количество денег, чтобы нескучно скоротать ночь. Несколько слов о стоимости билетов. Не помню точно 24 рубля тогда или уже 28 билет стоил. НО! Летом для студентов действовала скидка аж 50%. И это в самый сезон!
Как провели мы ночь, я помню плохо. Пили вино, болтались по аэропорту. С каким-то парнем чуть не дошло до драки, но потом стали лучшими друзьями и т.д. Утром проснулся, как порядочный человек на диване где-то в зале ожидания. И тут выяснилась пренеприятная вещица-пропали наши билеты. Они были у меня в кармане, оба. Я это точно помнил. А теперь их не было. Кошелек с жалкими остатками денег на месте, а билетов нет. Загадочное исчезновение. Все карманы я прошарил неоднократно-ничего. Можно представить мое состояние, да? Перспектива вернуться на полигон побитыми псами не радовала. Чувствовал себя полным мудаком. Билетов я так и не нашел. Рейс наш улетел. Я пошел, простите, в сортир. И тут произошло чудо. Роясь по карманам в поисках подходящей для известной нужды бумажки, я обнаружил билеты. Совершенно непонятно, как можно было не найти их раньше. Но рейс-то наш уже улетел, и теперь надо было доплачивать 25% за опоздание. Такие правила. Не знаю, как сейчас. А денег на это уже не хватало. В конце концов, я уговорил кассиршу на червонец под залог паспорта. В это теперь трудно поверить, но тогда он был не нужен для перелетов. Ни при покупке билетов, ни при посадке паспорта не проверяли. Хорошо помню, как счастливый и поддатый, выйдя на посадку стал обливаться водой из шланга (была жара), а в ответ на угрозу дежурной не пустить в самолет, отвечал:"Не-ет, пу-устите, у меня билет есть!", или что-то в этом роде. Пустили, конечно. В те далекие времена в самолет садились, как в автобус. Через два дня мы прилетели обратно, и я выкупил свой паспорт.
Недели за три до окончания нашей практики ко мне приехала жена.
Поселились в отдельной палатке в самом нижнем ряду. Из двух панцирных кроватей я соорудил супружеское ложе, притащил стол и стулья для приема гостей. Утром уходил в маршрут, а Ира еще долго спала. А вечером мы принимали гостей. Сидели за столом, выпивали-закусывали. Как-то раз проснулись ночью от непонятного шума и движения в палатке. Что-то шевелилось, шумело, шуршало. В полной темноте ничего понять было невозможно. Казалось, что прилетела нечистая сила. Причем сам я спал и ничего не слышал, а Ира в испуге стала меня будить. Оказалось, что это местные коты пировали на остатках нашей вечерней трапезы.
Мои дед и Тата в это время, по традиции, приехали в Крым отдыхать. Дед в тот период был в большом фаворе у властей-вице-президент Академии, депутат ВС и, что самое главное, кандидат в члены ЦК. Ему дали путевки в, пожалуй, самый элитный цековский санаторий, разместившийся в бывшей Крымской даче Горького "Тессели", рядом с мысом Форос. Ехать оттуда до нашего полигона было недалеко, и они нанесли нам визит. Вместе поехали в обсерваторию, которая принадлежала Академии наук СССР, и посещение вице-президента было для них большим событием. Показали нам все хозяйство, а потом был обед.
После полигонской нашей еды особенно приятное мероприятие. Договорились, что по окончании практики мы с Ирой поживем со стариками в Тесселях.
Пришел конец моей практике. За два с половиной месяца все жутко надоело, и мы снялись, сразу же, как только зачет был сдан. На ночь глядя. И вот уже вышли из автобуса в темноте, на пустой дороге и стали спускаться вниз, к морю. Туда, где по идее должны быть искомые "Тессели". По круче, по кустам... Вышли как-то к проходной и там уже сумели объяснить охране, кто мы и зачем. Дед сам лично нас забрал. Охрана была серьезная. "Тессели"- сугубо цековский санаторий. Контингент состоял прежде всего из первых лиц компартий братских стран (Сейчас уже не вспомню имен. А кто их помнит?). Отдыхал космонавт Б. Егоров с тогдашней женой Н. Фатеевой. Номерок был весьма простенький, надо сказать. Комната с душем-туалетом и лоджией, на которой мы с Ирой и спали.
Обычный DBL по нынешней классификации, но кормили прекрасно и даже подавали на столы вино. Что такое all inclusive, тогда никто не знал, и я был сражен наповал этой щедростью. По всей обширной территории парка санатория буквально под каждым кустом сидели молодые люди в штатском. Отдыхающих подвозили прямо к пляжу на "Волгах." Места вокруг замечательные. Эта часть ЮБК тогда была еще совершенно пустынна. Лесистые склоны спускаются к самому морю. Мои друзья-Дима, Серега Буланов и Витька Гарф со своей тогда еще не женой Татьяной расположились в палатках рядом с западной границей территории санатория. Мы с Ирой ходили к ним в гости и приносили с собой бесплатное вино с санаторских столов. Жизнь была сказочно прекрасна.
14. В 1968 году опять практика на полигоне. На этот раз геофизическая. Осваивали гравиметры, магнитометры, потенциометры, основы полевых сейсморазведочных и электроразведочных работ. Все это заняло не более месяца. Практика закончилась, и я с удовольствием покинул изрядно надоевший полигон. Быть может навсегда. Впереди была производственная практика в Заполярье, "но это уже совсем другая история..."
15. Год 1969. На производственной практике после 4-го курса я работал в Максатихе Тверской губернии, а Ира опять, как и в предыдущем году, поехала в Дудинку. В середине сентября мы встретились после долгой разлуки (месяца два не виделись) и полетели в Крым. Куда же еще? Конечно, в любимый Крым. Там, опять в "Нижней Ореанде" отдыхали в это время дед и бабушка. Нам они сняли комнату в доме санаторской обслуги. Вторая половина сентября была довольно прохладной, но Крым все равно прекрасен, как всегда. Я бродил по санаторскому парку, вспоминал себя семилетнего. Гигантский платан был на месте, все остальное уже узнавал с трудом. Валялись на пляже, кутаясь в полотенца от ветра, пили вино в буфете в нижнем лифтовом холле. Великий тенор Козловский, пел лежа на спине в море неподалеку от берега. Вечерами смотрели кино в открытом кинозале. Ездили погулять в Ялту. Поднялись на гору на новой канатной дороге, посидели в ресторане. Дед и Тата уехали, стало совсем прохладно... В Москву возвращались уже в октябре.
16. Лето 1972 было летом большой жары. Московские старожилы помнят это пекло под 40 и дымную мглу над городом. В начале августа я отбыл на полевые работы в Воронежскую область, а оттуда партия переехала на Северный Кавказ. На середину сентября у нас были 4 путевки в старый добрый "Морской прибой", куда я и планировал добираться тем или иным способом с Кавказа. Мои женщины-бабушка (тата), мама и жена должны были приехать из Москвы. Путевки доставал дед. В это время он уже год, как не жил с нами. Тата очень переживала его уход, часто плакала, и мама сумела откосить от работы, чтобы быть с ней, а моя жена Ира оставила маленькую Олю (ей было всего год и 4 месяца) на попечение няни.
Разные забавные события, происходившие во время этих полевых работ безусловно достойны описания, но, поскольку происходили не в Крыму, выходят за рамки данного повествования. А я, тем временем, сев в поезд в Горячем Ключе, ранним утром прибыл в Сочи, откуда надеялся уплыть теплоходом в Ялту. Надеждам сбыться не суждено было. Пароходов сегодня не было, а ждать сутки я не собирался, да и денег было совсем под обрез. Если бы остался, то мне просто было бы не на что кушать. В результате поплыл на метеоре в Новороссийск, а оттуда выбирался уже, как придется, разнообразно и интересно-на автобусе, попутках, а иногда и пешком-до паромной переправы через Керченский пролив. Поздним вечером, донельзя уставший, сонный, я прямо на пароме, договорившись с проводницей, залез в вагон поезда Баку-Симферополь, который и прибыл утром по назначению. Ну, из Симфера-то до Мисхора добраться-это совсем просто. Здесь уже все свое, родное. Не помню, почему так получилось, но в "Морской прибой" я приехал дня на два-три раньше своих женщин, а денег у меня не осталось вовсе. С каким наслаждением я вселился в свой номер дома отдыха! Помылся, отоспался в чистой постели. После полевых условий, непростой дороги контраст был очень велик. Но, при этом мне не на что было выпить стаканчик винца. На пляже с пожилым контингентом занималась лечебной физкультурой аппетитная методистка. Радовала глаз, но не более того. Я очень соскучился по жене Ире.
Шел уже не ранний сентябрь, и возраст отдыхающих, в основном, был ближе к пенсионному, но два человека примерно нашего все же нашлись. Мальчик Саша, здоровый такой амбал лет уже к тридцати ближе и девушка Ира, очень приятная во всех отношениях. Между ними никакой связи не было, так что, если бы я был один, то с удовольствием поухаживал бы за Ирочкой. Она мне явно симпатизировала. Вообще, любовь к жене как-то никогда не мешала мне в отношениях с дамами. На территории имелся винный киоск, возле которого ужас, как приятно было выпить стаканчик-другой крымского вина-муската, портвейна, мадеры, хереса и других. Компанию нам составляла и моя мама. Хорошо так, культурно отдыхали. Как-то по предложению Саши поехали мы с ним и обеими Ирами в Ялту. Погулять и подегустировать в подвальчике. Саша оказался большим любителем. Короче, напились мы с ним до полного изумления. По причине нетвердого стояния на ногах, я упал и разбил себе голову в кровь, залил рубашку. Конечно, выглядел плохо, и жена, бросив меня, одна уехала из Ялты. Куда делся Саша, не знаю, где перевязали мне голову, и как я добирался назад тоже трудно сказать, но помню, что Ирочка обо мне трогательно заботилась, и позже, вечером, по возвращении мы с ней прогуливались даже. От своей же дражайшей я получил по полной.
Где-то в середине нашего пребывания мне необходимо было слетать буквально на денек в Москву. Дело в том, что первое время я отдыхал в Крыму, находясь, как бы в командировке и получая командировочные или полевые. Это было весьма распространенным мелким жульничеством при попустительстве непосредственного начальства. Однако, ко времени окончания командировки надо было явиться в бухгалтерию и отчитаться, написать заявление и оформить отпуск. За этим я и отправился в Москву. Общественным транспортом из Мисхора в Симферский аэропорт добираться не ближний свет. Приехав, выяснил, что есть сегодня еще два рейса-в Домодедово и во Внуково. При этом на ближайший, Домодедовский, билеты есть, а на второй как-то пока неизвестно. Но мне-то гораздо ближе из Внукова до дома. И вот, пока я раздумывал, Домодедовский рейс закрылся, а на Внуковский билетов не оказалось. По-моему, там какая-то группа кого-то летела. Это было очень грустно, т.к. обрекало меня на коротание ночи в аэропорту. И так я расстроился, что решил попробовать улететь без билета, хотя экономии никакой здесь не было, т.к. билет мне бы все равно оплатили, как возвращение из командировки. Решил, что уж одно-то местечко найдется. Наверняка есть какой-то резерв. Было это вполне реально: садились в самолет не сложнее, чем в автобус. Процесс регистрации заключался в получении специальных пластмассовых жетонов, которые при посадке отбирала у трапа дежурная девушка, а билеты уже не проверяли. На летное поле выходили вообще бесконтрольно. Из вещей у меня был лишь маленький чемоданчик, обмотанный длинным концом капронового шнура. Очень ценная вещь по тем временам. Использовался в самых разных целях. Я подошел к трапу, постоял, оценил ситуацию. Все пассажиры поднялись в салон. Девушка, собравшая жетоны в гигиенический пакет (для блева), поставила его рядом с собой на ступеньку трапа. В тот же момент я вытащил из него один жетон и, отдав его, спокойно поднялся в салон. И вот тут я был очень неприятно удивлен: действительно не было ни одного свободного места. Я занервничал. Что делать? Ничего лучшего, чем запереться в сортире в голову не пришло. Пассажиров пересчитывают. Их количество должно равняться количеству жетонов. Соответствует. Но сортир все-таки тоже решили проверить на всякий случай. Возник вопрос: Кто там? Ничего не поделаешь. Пришлось выходить. Ох, и противное было чувство! Потом я понял, что не нужно было запираться, а просто встать за дверью. В этом случае был шанс остаться незамеченным до взлета. В ответ на требование показать билет я стал мычать что-то, что он в чемодане, обмотанном предлинным шнуром, если помните, но стюардессы были неумолимы, и пришлось сознаться, что билета нет. Хоть и не было тогда террористов, но унитаз стюард все-таки тщательно проверил на наличие бомбы, а я, при этом, говорил, что, если они чего-то опасаются, то надо просто взять меня с собой. Пассажиры, поняв, что задержка происходит из-за меня стали активно выражать враждебность. Надо сказать, что, пока происходили все эти разборки, трап уже давно убрали, но решение меня высадить было непоколебимым. Стюардессы по рации вызвали трап и милицию. Забрали меня, короче. Мент оказался приятнейшим парнем и приговорил меня к минимальному штрафу в 10 рублей за получасовую задержку рейса. И вот как раз этих 10 рублей и не хватало теперь для покупки билета на первый утренний рейс. Повторялась ситуация пятилетней давности. Денег, как всегда, в обрез. В результате, я заложил свои часы тому же самому менту. Чтобы их выкупить, он оставил свой домашний адрес, т.к. при моем возвращении на следующий день будет не его смена. В Москве я быстренько все сделал и на следующий же день вечером прилетел обратно. Запомнился полупустой салон ТУ-104, освещенный закатным солнцем. Я растянулся на свободном ряду и хорошо поспал. Было как-то удивительно спокойно.
Когда добрался в город из аэропорта, было уже темно. Стал я выяснять, как мне найти эту улицу и этот дом. Сначала мне сказали, что такой улицы вообще нету. Потом оказалось, что есть где-то у черта в жопе. Долго ехал на автобусе, а когда сошел, никак не мог найти нужный дом. Это был окраинный район частной застройки, и ничего там понять, тем более в темноте было невозможно. Дом, нужный мне только строился, не было ни номера, ни забора вокруг него. И вот, наконец, я все-таки поднялся на крыльцо и постучал в дверь. В этот момент сзади что-то забрякало. Я оглянулся. В темноте, в нескольких метрах разглядел собачью будку, из которой, звякая цепью, вылезала здоровенная псина, очевидно, с недружественными намерениями. Псина мгновенно оказалась на крыльце и вцепилась мне в икроножную мышцу. Здесь надо сказать, что из Москвы я возвращался очень прилично одетым-в новом светлом летнем костюме. Брюки было жалко. и, поэтому, стоял не шевелясь, чтобы не порвались. Пес подержал меня за ногу, потом разжал челюсти и сомкнул их еще раз, уже в другом месте, но штаны не рвал. В это время открылась дверь. появился хозяин-тот самый мент, и прогнал собаку. Брюки, в результате, остались практически невредимы. Никогда в жизни, ни до, ни после собаки меня не кусали. Получив часы, поздно вечером я без приключений добрался до "Морского прибоя".
17. Следующий визит в Крым состоялся на майские праздники 1974 года. Тогда это казалось очень круто-взять и слетать вот так в Крым дня на три. Собрались мы с Ирой, ее подруга Дина и мой друг Дима Компанеец. Сейчас уже не помню поездом мы ехали или летели. Думаю, что все-таки ехали-дешевле это. Целью нашей была Ялта. Ехали троллейбусом. По дороге где-то в районе Гурзуфа прихватило меня, как Андрюшу на мосту 7 лет назад. Пришлось аварийно покинуть троллейбус и затаиться в колючих кустах. В отличие, от описанной выше истории с моим братом Андреем в данном случае все закончилось благополучно, и я догнал свою компанию на следующем троллейбусе. Ходили они часто.
В Ялте быстренько сняли комнату с отличным видом на море и отправились гулять.
Вокруг все цвело и благоухало, хотя и было довольно прохладно. Охваченному чувством эйфории человеку напиться в сиську-дело недолгое, что мы с Димкой и сделали. Поехали погулять по Воронцовскому парку в Алупке, получили там некоторое количество пиздюлей от местной шпаны, вернулись обратно. Что еще делали, просто не помню, но бабы наши предали нас и отвалили. На следующий день Дина общалось с каким-то молодым человеком узбекской внешности, а Ира скучала. Мы же с Димкой продолжали возлияния. Потом девушки уехали в Москву, а мы еще остались на денек. Днем поехали в Никитский ботанический сад. Там погуляли, а потом уснули прямо на травке. Замечательная травка такая была, барвинок называется, Димка сказал. Вечером познакомились с какими-то ребятами и сидели, трепались. Ребята казались вполне адекватными, но тут вдруг подкатила коляска, и их загребли в вытрезвиловку, а нас предупредили. Уезжали поездом. Выпивали еще перед вокзалом в скверике. Воспоминания о поездке этой остались, как сами понимаете, читатель, весьма смутные и фрагментарные, я бы сказал.
18. В 1975-м впервые поехали в Крым с Олей. Ей 4 года. Ехали поездом. На какой-то станции мы с Олей пошли погулять по перрону и, может быть, купить мороженого, а Ира осталась в вагоне. Было жарко, и одежды на нас-минимально. Оля так просто в одних трусиках. Поезд наш стоял на втором от перрона пути, а, пока мы гуляли, на ближайший путь подошел другой и отрезал нас. Что-то мы еще покупали, казалось, что время есть. Однако, пора. Мы поднимаемся в тамбур вагона, стоящего перед нами поезда, и я с ужасом вижу, что наш-то уже пошел. Спрыгиваю на землю c другой стороны, хватаю Олю и отдаю ее в протянутые из нашего поезда руки. Проходивший в это время мимо вагон, оказался рестораном. Олю приняли люди в белых халатах. Следом вспрыгнул и я. Пройдя несколько вагонов, наконец, добрались до нашего. Прошло уже минут 5 после отправления. При нашем появлении проводница сделала круглые глаза и выдохнула с выражением ужаса и не без некоторого, все-же злорадства: "Ну, сейчас Вам жена даст". Однако, Ира находилась в шоковом состоянии и была так рада нашему возвращению, что ничего "дать" мне уже не могла.
Дед достал нам путевки в пансионат "Золотой пляж". Расположен он совсем рядом с Ялтой, всего одна остановка на катере. Принадлежит местным профсоюзам. Условия достаточно примитивные, но все необходимое имеется. Публика отдыхающая-самая разнообразная. Хохлы-простые работяги, шахтеры, водители и т. д. Наши соседи большую часть времени пьянствовали у себя в номере и говорили, что отправили их сюда бесплатно по профсоюзным путевкам, а им это на фиг и не нужно. Россияне же-напротив-сплошная интелигенция. Путевку для нас в Москве дед доставал совсем не просто, и за немалые деньги.
Оля наша быстро стала всеобщей любимицей в пансионате. Мы жили на первом этаже, и люди шли к пляжу мимо нашего балкона
Женщины тискали ее и угощали конфетами. Познакомились с красавицей-актрисой Валей Шендриковой, женой известного белорусского режиссера Валерия Рубинчика. Я нашел партнеров и партнершу для тенниса, карточную компанию. Был человек с яркой демонической внешностью Мефистофеля, который слегка клеился к Ире и говорил, что в карты мне везти не должно, т.к. жена красивая. Помню, еще был грузин, хороший парень, мой коллега-геофизик из Воркуты. Играли по мелочи.
Но, где я, там и мои друзья, как обычно. Сначала появился Витька Гарф со своей второй тогда еще не женой Олей. Несколько дней они спали на полу в нашей комнате между кроватями на снятом с одной из них же матрасе. Позже приехали Вова Морозов и Аркаша, которого усадили писать пулю, что он и делал весьма успешно, обыгрывая "Мефистофеля" и других, а вечером мы ехали в Ялту пропивать его выигрыши. Заходили в стилизованный морской бар на набережной с очень клевой барменшей Наташей. Ездили в места нашей первой геологической практики 1966-го года, в Кастрополь. Хотели найти памятные места, но за 8 лет все уже сильно изменилось, началась застройка. Мой партнер по теннису собирался на своей машине поехать к знакомым то ли в Рыбачье, то ли в Морское, сейчас уже не помню, и предложил мне к ним присоединиться. Неплохая вышла двухдневная поездочка. Когда вернулся, Ира рассказывала, что "Мефистофель" наведался к ней вечером и приглашал погулять. Она сказала, что ей надо укладывать спать ребенка, на что он отвечал, что как раз это он делает очень хорошо. Спать укладывает.
Обратно летели самолетом, и тут я традиции не нарушил--нажрался в аэропорту изрядно. Ира всегда люто ненавидела меня нетрезвого, хотя и сама вполне могла себе позволить. При этом она всегда шла на обострение конфликта, вместо того, чтобы стараться как-то сгладить ситуацию, потому что, в принципе, я ничего плохого не делал. Просто бывал пьян и весел, но она реагировала неадекватно. Общее впечатление о нашем семейном отдыхе было подпорчено.
19. В 1978- м, в августе еду в Крым первый раз на машине, Москвиче-408 с Максом Эргардовичем Брицке и собственным дельтапланом на крыше. Едем в Коктебель, где я не был уже 12 лет. Дельтаплан опробован зимой в Славске. После возвращения оттуда, в марте, катаясь на лыжах в Чернево, порвал ахилл, который мне прооперировали только в июне. И вот теперь, несмотря на еще не полностью восстановившуюся ногу, хотел полетать в Коктебеле.
Стартовали поздно, уже в середине дня,-я люблю хорошо выспаться перед дальней дорогой. Поздно ночью остановились поспать часа четыре. Ранним утром Макс сел за руль, а я продолжал спать на полностью разложенном пассажирском сиденье. Пока я спал, ему удалось сбиться с дороги в городе Обоянь. Основная трасса там поворачивала почти что под прямым углом направо, а Макс уехал прямо, и довольно далеко. В остальном все было нормально, и ближе к вечеру подъехали к Коктебелю
Несколько палаток дельтапланеристов стояли у подножья северного склона в посадках, недалеко от шоссе. Конечно, место не лучшее, но было уже довольно поздно, и решили встать здесь же. Расположились, поставили палатку, поели-выпили. Вечер был замечательный. Расчувствовавшись, мы с Максом читали друг другу стихи: он-своего любимого Блока; я-Гумилева. Хотя, Гумилева Макс тоже очень любил и хорошо знал. Я считаю "Шестое чувство" стихом стихов, а Максу нравилось "Капитаны":
...Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет.
Так что сыплется золото с кружев
Розоватых брабантских манжет...
Сидели под звездным августовским небом, вдыхая пряные ароматы сухой травы, что-то выпивали (что-не помню уже, видимо, коньяк). Этот романтический вечер запомнился...
На следующий день собрали аппарат, и я помаленьку начал полеты.
Тема дельтапланеризма, как таковая, выходит за рамки данного повествования. Интересующихся, отсылаю к, прекрасно написанным, воспоминаниям Андрея Кареткина "Рыцари южного ветра" (искать в Google по названию). Парящие полеты тогда еще только осваивались, и большинство пилотов, стартовав наверху, приземлялись внизу. Таскать дельтаплан вверх по каменистому склону о-о-чень тяжело. К концу дня нога моя несчастная сильно разболелась. Было полное впечатление, что опять порвал сухожилие. Позднее, уже в Москве, выяснилось, что просто перегрузил его, и постепенно все прошло, но в тот момент я очень расстроился. Думал, что опять придется операцию делать. Палаточная жизнь надоела нам быстро. Имея машину, можно было прекрасно устроиться в Коктебеле и ездить на гору. Бестранспортным же дельтапланеристам, конечно, удобнее жить под горой даже, несмотря на отсутствие воды. Мы обосновались на даче у старых знакомых Макса Габричевских в большом, просторном, похожем на сарай помещении. Тогда же в Коктебеле на своей даче жил знаменитый летчик-испытатель Анохин, и мы, дельтапланеристы ходили к нему в гости. Сейчас я живу по соседству с улицей его имени, и, глядя на табличку с названием, вспоминаю небольшого роста, сухощавого энергичного человека, приветливо встречавшего нас.
Моя жена Ира с дочерью нашей Олей в это же время отдыхали в Мисхоре вместе с подругой Леной Щорс и ее дочкой Ксеней.
И я поехал к ним. Приехал где-то в середине дня, в послеобеденное время. Стучусь в номер. Тишина. Стучу сильнее. Безрезультатно. Знаю, что они должны быть дома. Я предупреждал о своем приезде. Помню свое состояние удивленного бессилия. Не менее часа я, как неприкаянный болтался возле корпуса, а оказалось, что они просто крепко спали после обеда. Это поразительно. Я долбил в дверь так, что не проснуться было невозможно. Мисхор, конечно, здорово изменился за прошедшие года. Появились новые корпуса на территории парка, увеличилось пространство пляжей. На прежнем месте была только русалочка.
Проведя пару дней с ними, я решил, что надо прокатиться всей компанией на Ай-Петри. Хорошо известно, какой серьезный серпантин по дороге туда из Ялты. Олю стало мутить, и пришлось останавливаться, чтобы ей поблевать, а Ксеня чувствовала себя ущемленной и канючила: "Да-а... Олечка поблевала. Я тоже хочу-у..." Я же в той поездке сформулировал свое кредо: "Машину надо водить так, чтобы дети блевали, а женщины плакали". Так и вожу до сих пор, стараюсь, во всяком случае. Шучу, шучу...
Через несколько дней отвез их в аэропорт. Приближалось время идти Оле в 1-й класс. Помню жуткую толпу народа в аэропорту, характерную для конца августа. Даже имея на руках билеты, они буквально еле еле улетели. А я поехал обратно в Коктебель. По дороге что-то начало погромыхивать в моем Москвиче, внизу. Тут, как раз кстати, справа от дороги оказалась площадка с эстакадой. Решил заехать на нее, посмотреть в чем дело. А эстакада, вообще говоря, для грузовиков сделана, под широкую колею. Я так это с ходу лихо заехал на нее и двумя колесами провалился. Машина практически не пострадала, но вытащить ее одному, конечно, было не под силу. Да и вообще непонятно как можно это сделать без подъемного крана. Дело было к вечеру, и рассчитывать на помощь не приходилось. Благо спальный мешок всегда со мной, и, решив, что утро вечера мудренее, разложил сиденье и спокойно улегся спать. Заснуть я не успел. На площадку заруливает... автокран. "Не понял"-говорит водитель, вылезая из кабины. Но это он, конечно, просто так сказал. Все он прекрасно понял. Без лишних слов распустил свои стропы, и очень скоро Москвич мой уже стоял на земле. О деньгах даже разговора не было. Парень пригласил меня к себе в кабину, достал бутылку самогона, которую мы и распили, ведя приятную беседу. А потом поехали дальше, и мигнули фарами там, где пути наши разошлись.
В Коктебеле пробыли еще несколько дней, занимаясь только дельтапланеризмом.
Собралась довольно большая хорошая компания пилотов. Осваивалось парение. Приехал Миша Гохберг. Произошла авария с Кареткиным... Уезжать очень не хотелось. Все мне казалось, что не долетал я еще своё.
20. И вот наступил год 1979. Снова Коктебель, Коктеебль, Ктокобель, и т.д. Расцвет застоя, как узнали мы через 10 лет, а тогда просто были молоды и веселы, и стояло хорошо все, чему положено стоять. Время было стабильное, даже Афган еще не начинался. Страна пела, пила и веселилась, строила БАМ, готовилась к Олимпиаде-80, хохотала над анекдотами о впадающем в маразм генсеке и его литературными произведениями, не заботясь о дне завтрашнем.
Выехали в последних числах августа на том же Москвиче и опять же с дельтапланом. Но дельтаплан был уже другой, только что сделанный по более современной схеме, а место Макса Брицке занял мой старый друг Дима Костин. Тогда еще совсем не старый. Ехали легко и весело. До Чернобыля еще 7 лет и из автомобильного приемника неслась лихая песня в исполнении Аллы Пугачевой про мирный атом, который все может, но вот только обнимать меня не может и целовать меня не может. Питались по пути, тем что покупали у дороги, главным образом помидорами, которые я поглощал в немытом виде, но ничего, при этом, со мной не случилось, и не какал я томатным соусом вопреки Диминым предсказаниям. В тот год для поездки в Коктебель каким-то удивительным образом собралось нас шестеро уже, мягко говоря, не совсем юных мужиков за 30-ть, одних, без жен, которые, правда, не у всех и были в это время. Мои жена с дочкой отдохнули в том же Коктебеле и вернулись числа 20-го августа. Оля шла во 2-й класс. Лева только недавно развелся. Аркаша и вовсе никогда не женился. Не скажу точно про остальных, но так, а не иначе мы с Димой ехали на машине, а Лева, Аркаша, Сергей и Шурик поездом. Встретиться предполагалось в шесть часов вечера в столовой под названием (Б)Левада, которая находилась возле набережной. Проехав за сутки без малого 1500 км, мы с Димой прибыли к месту встречи точно в назначенное время, однако никого там не оказалось. Наши друзья-раздолбаи подтянулись в течение получаса, вяло оправдываясь тем, что занимались поисками жилья. Действительно пара вариантов у них была, из которых мы и выбрали Айвазовского 6. Это последняя улица поселка справа, если стоять лицом к морю.
В наше распоряжение поступили две маленьких каморки на трех человек каждая и дворик, куда можно загнать машину с дельтапланом на багажнике. В доме была и еще одна комната, довольно большая, где проживали соседи-мужик с двумя тетками-женой и сестрой, то ли его, то ли жены и чьим-то ребенком. Сортир, как положено, один в дальнем углу участка. В тот же вечер отмечали новоселье. Стол накрывался на капоте моего верного Москвича. В последующие дни уже не новоселье, а просто пьянство и веселье происходило в нашем дворике ежевечерне. Кроме нашей компании, в Коке собралось еще масса всякого знакомого народа, имеющего и не имеющего отношение к дельтапланеризму. Сергей Рожков приехал с женой и шестилетней дочкой. Миша Гохберг с молодой тогда еще не женой Катей. В доме творчества литфонда жила Лена Щорс с дочерью. Позднее присоединился Миша Лугачев. Девушки разные были. С Рожковыми пришла Наташа в первый же вечер. Она приехала с дельтапланеристом Жорой Лебедевым, который разбился. Наташа любила крепко выпить, чем, правда, не особенно отличалась от других. Она некоторое время выбирала между мной и Левой, а я между ней и Валентиной. В какой-то момент Наташа с Левой стояли, опершись на закрытые ворота нашего участка, а въезд, надо сказать, был очень крутой. Неожиданно ворота раскрылись, видимо, не выдержав Левиного молодого напора, и они оба полетели вниз на бетонную дорожку. Ситуация грозила серьезной травмой, но, как это часто бывает с сильно пьяными людьми, все обошлось.
Я тоже отличился: пошел провожать Валентину, и мы долго целовались у нее на крыльце. При этом я сидел на табуретке, а девушка у меня на коленях. Табуретка постепенно, слегка покачиваясь, приближалась к краю ничем не огороженного, довольно высокого бетонного крыльца, пока, наконец, одна ножка не вышла за его пределы, и мы полетели вниз на бетонную отмостку. Каким-то образом я изловчился и уберег Валькину голову от удара о бетон. Сделать это было нелегко, так как падал я на нее сверху, и она должна была удариться затылком. Этого удалось избежать, а с бетоном в результате встретился мой нос. Портрет был изрядно испорчен, но я преисполнился чувством выполненного долга. Девушку спас, можно сказать.
С Валентиной мы вместе ходили в течение зимы в наш дельтаклуб. Ничего выдающегося я в ней не замечал. Маленького роста, в рыжеватых кудряшках, простенько одетая девочка двадцати с чем-то лет... Она с 1957-го. Летом мы в клубе не собирались, и я не видел ее уже месяца три, да и не вспоминал вовсе ни разу. И вот встретились. И что-то щелкнуло, проскочило.
Пошла нормальная коктебельская жизнь. Утром, проспавшись, шли завтракать, пивка попить или готовили сами на примусе.
Однажды, в оставшейся с вечера картошке, которую я стал разогревать, обнаружилось птичье гуано. Миша Лугачев был возмущен и отказался есть это блюдо. Часа в три сонные и разморенные, слегка пьяные возвращались домой с пляжа. Хорошо помню этот путь по тропинке между домами, значительно его сокращавшей, теплую Валькину талию под рукой. Поспать пару часиков необходимо, чтобы нормально функционировать вечером. Иногда играли в теннис или ехали на гору полетать.
Кроме всего прочего, в течение дня надо было еще запастись вином на вечер, что далеко не всегда легко было сделать. Тут, правда, машина давала нам преимущества. С пивом тоже бывало непросто. Иногда приходилось сажать Валентину на плечи, чтобы она могла поверх очереди добраться до заветного окошка и опохмелить страждущих, передавая кружки. Вечером обычно сначала фланировали по набережной, а потом собирались в нашем дворике, расстилали скатерть-самобранку на капоте Москвича, пили вино, танцевали-веселились до поздней ночи. Народу собиралось много. Соседи наши были вполне лояльны, а вот хозяйка ругалась: "Вы за шестерых платите, а сколько вас тут живет, не поймешь". Но это она зря ругалась. Наверное, слишком банально будет описывать теплые южные вечера, подлунные прогулки с девушкой, притихший, спящий поселок часа в три ночи. Не буду об этом.
Кара-Даг и бухты в то время, последний год еще были открыты для прогулок, и мы ходили туда по коктебельской традиции. Как-то раз стали подниматься наверх, по-моему, из сердоликовой. Пошли так, не всерьез. Я, Серега Буланов и еще кто-то не из наших. Постепенно ребята отстали, а я увлекся подъемом и пер все выше и выше. Склон становился круче и сложнее, но и интереснее. Кое-где приходилось уже лезть, по расщелинам враспорку. И вот, я выбрался на довольно большую ровную площадку, окруженную со всех сторон почти отвесными скальными стенками высотой метров до 40-50. Далее опять шел склон. Получался такой, как бы полуколодец, открытый в сторону моря. Я посмотрел вверх. На стенке метрах в пяти от ее верхнего края в позе распятия, спиной ко мне стоял парень. Из одежды на нем были только шорты и сандалии. Оказывается, он уже давно здесь обосновался и очень обрадовался моему появлению. Парень, также как и я поднимался из бухты, дошел до этого кулуара и полез на стенку. Лез, лез и заблудился. Настал момент, когда он понял, что не знает, как ему лезть дальше. До верха осталось совсем немного, а внизу пропасть-мама не горюй. Испугался, растерялся. Человека надо было выручать. Он просил меня пойти на биостанцию, где жил (это по другую от Коктебеля сторону Кара-Дага), найти там его друзей и привести их сюда с веревкой. А он, значит, все это время на стене чалиться будет. Невеселая перспектива. Но, прежде всего, мне самому надо вылезти наверх. Я стоял и смотрел на эту скальную стенку. Внимательно смотрел и постепенно начинал видеть, что если лезть левее, ближе к краю этого полуколодца, то выбраться наверх не составит труда. Меня, помню, даже удивило, почему этот горе-альпинист не воспользовался таким маршрутом. Короче говоря, минут через пять я уже был на верху стенки и, лежа на брюхе у края, диктовал пареньку, куда ему ставить руку или ногу. Так и вывел его. Дальнейший путь наверх был уже совсем легким, и, выйдя к перевалу, мы расстались. Я пошел направо в Коктебель, он- налево к биостанции, поклявшись, что больше в горы не пойдет.
Миша Гохберг привез с собой из Москвы лодку с мотором. Иногда даже катал на водных лыжах. Во время походов в бухты собирали мидий и жарили на костре на протвине, готовили плов с мидиями.
Эти блюда очень хорошо идут с белым вином. Вообще, походы в бухты под Кара-Дагом-это совершенно неотъемлемая часть коктебельского существования, и, когда через год проход туда закрыли, Коктебель сразу же потерял не менее половины своего обаяния. А в тот год все еще было открыто и свободно. И вот возвращаемся как-то очередной раз из бухт, причем идем не компанией, а парами и поодиночке. Мы шли с Валентиной, Дима с ее соседкой Татьяной. По дороге попадали под дождик, укрывались под скалами. Приближаясь к поселку, наблюдаем какую-то прекрасную компанию очень уж живописно расположившуюся на деревянном настиле у берега. Почему-то одного взгляда на этих людей хватило, чтобы издалека понять, как же хорошо им сидеть вот так в лучах слегка уже клонившегося к закату нежаркого солнышка, попивая винцо. А особенно приятно стало, когда, по мере приближения, становилось ясно, что это наша компания сидит, и присоединиться к ним. Пили Ркацители, которое здесь же рядом и покупали. Что-то сошлось в это время в этом месте, и наступило чувство полной гармонии и абсолютного счастья. Интересно, что, как потом оказалось, все подходившие люди думали примерно одинаково, сначала: "Ну до чего же хорошо сидят", а потом: "Да это же наши!" Действительно, по-моему, ни до, ни после так хорошо мне уже не было. Это сидение на настиле было какой-то вершиной в жизни. На память сохранилось лишь несколько не очень качественных слайдов.
Сидели пока все вино не выпили. Переместились к нам. Мы с Димой, взяв для компании девушек, отправились на моей машине за ещём. Затарившись, решили немного покататься. До Щебетовки, ближайшего поселка в сторону Судака, километров 8 довольно извилистой дороги. Конечно, в горку Москвичок-408 мой не очень-то лихо едет, но зато уж вниз-держитесь крепче. На виражах только щебенка с обочины из-под колес разлеталась, а Валька кричит: "Быстрее, быстрее!" Ну, я и рад стараться, естественно. В Щебетовке-налево, к морю, еще 4 км, и выехали на высокий берег в поселке Крымское Приморье (теперь Курортное). Посидели романтично так над морем и поехали обратно. Народ ведь ждет. Слава богу, поездка закончилась благополучно.
Вечерами, как и в любом приморском курортном поселке, главным местом становится набережная. Как-то раз мне приспичило искупаться прямо здесь, а плавок с собой не было, и я полез в воду без оных, но, при этом, выбрав место под негорящим фонарем. Пока я плавал, фонарь вдруг зажегся, а народу на набережной полно. Тогда я попросил Валентину бросить мне в воду мою шляпу и, элегантно прикрывшись ей, вышел из воды и дошел до своей одежды. В те времена публика вела себя очень миролюбиво. Не было никаких драк, разборок. Все это началось только лет 10 спустя, а тогда можно было совершенно безбоязненно шататься по набережной. Незнакомые люди могли предложить выпить с ними. Компании располагались прямо на асфальте или на парапете в самых непринужденных позах. Вокруг было много разных девушек, но я крепко запал на Вальку, и активно за ней волочился. Иногда она куда-то исчезала по своим делам и вообще очень умело динамо крутила, то приближаясь, то отдаляясь.
Расстояние от Коктебеля до Феодосии меньше 20 км, и ездили туда по всякому поводу. Там гораздо проще было купить вина или даже запастись водкой, которой в Коктебеле вообще не было. Можно было более или менее прилично по сравнению с Коктебелем поесть в столовой, да и просто поболтаться для разнообразия. Кормили в Коке отвратительно всегда и, кроме того, еще безбожно обвешивали. Сережа Рожков однажды потребовал, чтобы ему взвесили стакан, в котором должно было быть 100 грамм сметаны. Оказалось там 50 гр., разбавленной кефиром при этом. В феодосийской столовой я положил крутое яйцо в выемку в шляпе, что была у меня на голове. При расчете на кассе, забыв про это яйцо, слегка наклонил голову, и оно упало в тарелку с супом. В результате, граждане, стоявшие рядом, были прилично обрызганы. Это повеселило.
Ещё одна хорошая история о том, как я провожал наших соседей, тех которые мужик с женой и сестрой. Мужик заранее попросил отвести их на феодосийский вокзал. Я согласился сделать это за бутылку водки, натурой. Ехать надо было не рано, я еще успел сходить посидеть на пляже, искупаться. Вернулся домой. И тут мужик подходит и говорит: " Извини, пожалуйста, бутылку я тебе не купил. Это все бабы мои, не разрешили. Говорят, что если ему бутылку дать, то он ее сразу выпьет. Возьми вот деньгами, даже больше". Хорошо же мы себя зарекомендовали, ничего не скажешь. Всю дорогу женщины хранили гробовое молчание, а, когда остановились возле вокзала, радостно зачирикали: "Ой, живые доехали. Слава богу, вот повезло-то". Потом оказалось, кто-то из наших ребят пошутил, что у меня тормоза не работают.
Постепенно люди начинали разъезжаться. Я отвозил их на вокзал. Московский поезд уходил вечером. За компанию со мной ехала Валька. Проводы проходили торжественно и немного грустно. Не знаю как сейчас, а в те далекие годы поезд трогался под звуки марша "Прощание славянки". Поезд уходил, а мы с Валентиной садились в машину и сливались в объятиях и поцелуях. Ехали обратно, заезжали на Узун-Сырт... Грудь у нее была потрясающая. Небольшая, но плотная и выпуклая. А ниже пояса не пускала, как я не старался. Такая вот была Валька-динамо. И ведь совершенно свободная и раскованная, самостоятельная, крепко выпивала, но пьяной я её не помню. Контроль никогда не теряла. Даже, когда с воплями я катал её, сидящую на крыше машины, по вечернему поселку.
Одной из основных примет времени конца семидесятых и самого начала восьмидесятых годов было безудержное восхваление дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева-верного ленинца, величайшего нашего современника. В школах дети на уроках литературы штудировали гениальные произведения "Малая земля" и "Целина", удостоенные Ленинской премии по литературе. До полного краха системы оставалось ещё больше 10 лет, но агония уже начиналась. Ходило масса остроумных анекдотов на эти животрепещущие темы. Вечером, на набережной перед писательским домом творчества некий режиссер (не помню фамилию) силами самодеятельных артистов ставил балет "Малая земля". В нашей команде популярна была песня-переделка из известной о "простом советском человеке, обычном парне, без которого ничего бы не стояло". Попробую воспроизвести её по памяти.
Песня про генсека.
А кто я есть? Обычный парень, простой советский человек,
Простой сове-етский человек. Живу, как ты в 20-й век.
А где живу? Живу я в доме, в простом свое-ем особняке.
Он на Москве стоит реке.
А без меня, а без меня здесь ни-чего бы не стояло.
Здесь ничего-о бы не стояло, когда-а бы не было меня.
А с кем живу? Живу с женою, с простой сове-етскою женой,
Артисткою заслуженной.
А без меня, а без меня она б заслуженной не стала,
Она б заслу-уженной не стала, когда-а бы не было меня
.
А с кем я сплю? Я сплю с девчонкой, с простой девчо-онкой из ЦК,
Там у меня своя рука.
А с кем дружу? Дружу с Серегой, советским ма-аршалом простым,
Он за меня в огонь и в дым.
А без меня, а без меня не ста-ал бы маршалом Серега,
Не стал бы ма-аршалом Серега, когда-а бы не было меня.
Далее идет в том же духе. А что я ем? Парную семгу, простую русскую еду, ее ловлю в своем пруду. А что я пью? Простой коньяк Наполеон, вчера прислали мне вагон. А езжу в чем? В простой машине Мерседес, их у меня десяток есть и, может быть, что-то еще, не помню, и, наконец,
А что пишу ? Пишу я мемуары, все про Сове-етскую страну,
Про Землю Малую и целину.
И последний куплет:
Так кто ж я есть? Обычный парень, простой сове-етский человек,
Я не фельдмаршал и не царь, Я ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ.
Последние слова произносились громким шепотом.
В том же 79-м году на экраны вышел советский фильм "Три мушкетера". Песня из фильма на слова поэта Юрия Ряшенцева, тоже, кстати, старого коктебельца, мгновенно стала популярной и очень весело исполнялась:
Пора- пора-порадуемся на своем веку
Красавице и кубку, счастливому клинку.
Пока-пока-покачивая перьями на шляпах
Судьбе не раз шепнем: "Мерси боку".
После отъезда наших хороших соседей заселились другие и начали выражать недовольство. Хозяйка пыталась призвать нас к порядку, пригрозив выселением. Вечером же опять собралась компания. Пару раз кто-то по ошибке врывался к соседям. Шурик громко грозился переебать весь Коктебель. Наутро они съехали. Хозяйка была очень зла и попросила нас выметаться. Стоим мы такие грустные и озабоченные у ворот и видим идущую мимо вполне подходящую публику-троих ребят. Как раз жилье ищут. Зазвали их к себе. Ребята той еще пьянью оказались. Один даже на море никак выйти не мог, но у нас был с ними полный альянс. Таким образом, конфликт с хозяйкой был урегулирован, и наш отдых продолжился. Были у нас в соседях еще две девушки. Хозяйка все приговаривала, что, дескать, зачем мы каких-то посторонних водим, когда вот свои здесь есть. Но как-то не вдохновляли нас они никого. Лева очень плотно общался с Наташей. Мы его почти и не видели. Он брал свое одеяло и надолго исчезал. Когда приехал в гости его папа, то спал он на его кровати, а где спал Лева-неизвестно. Он получил прозвище "Филин". И не за ночной образ жизни вовсе, а, как персонаж анекдота про говорящего филина: "Филин, бабу хочешь? Угу".
Собралась уезжать и Валентина. Не смог её уговорить возвращаться в Москву с нами на машине, как ни старался. Проводил её, отыграло и нам "Прощание славянки". Неоконченная пьеса для механического пианино. Почему-то пришло в голову. На следующий вечер наши соседи позвали меня пойти в гости к девушкам на турбазу. Дело заключалось в том, что нужен был третий человек вместо их приятеля выпавшего в осадок. Я согласился. И вот, взяв бутылку водки, отправились на поиски приключений. Турбаза в Коке тех лет-это обширное пространство, застроенное маленькими деревянными будочками. Сколько ни бродили мы в темноте среди этих будочек, баб своих знакомых так и не нашли мои энтузиасты. А потом ещё и бутылку уронили и разбили. Хорошо по бабам сходили, нечего сказать.
Из моего рассказа, видимо, сложилось впечатление, что ничем, кроме употребления алкоголя в разных видах, мы и не занимались, но это не совсем так. Новый дельтаплан очень хорошо залетал, и я освоил парящие полеты, и летал уже вдоль южного склона. Но полеты-это отдельная тема.
Возвращались назад мы опять вдвоем с Димой. За несколько дней до отъезда я как-то пытался утихомирить разбушевавшихся с чего-то Серегу и Леву. Серега меня толкнул, и я, падая назад, ударился спиной об острый угол железной печки. Сначала, вроде бы ничего особенного, но потом боль стала усиливаться, и, через пару дней я уже, буквально, ни охнуть, ни вздохнуть не мог. Особенно больно чихать. Да и вообще, любое напряжение спинных мышц было очень болезненно. Перейти из лежачего положения в сидячее я мог только подтягиваясь руками. И вот в таком состоянии ехал обратно в Москву. А по дороге еще рессора развалилась.
В Москве пошел в травмопункт, сделал снимок, и выяснилось, что у меня сломано ребро. Дали больничный недели на 2 или 3. Кроме того, еще получил 150 руб. по страховке от несчастного случая. Интересно, что вся трехнедельная крымская эпопея обошлась мне как раз в эту сумму. Серега, засранец, говорил, что я ему бутылку, по крайней мере, должен поставить. А погода той осенью в Москве была замечательная, и мы с Валькой ездили гулять и целоваться в Сербор. Я же был на больничном.
21. 1982, сентябрь. Прошло три года. И снова Коктебель. Отец достал путевки в столь любимый им Дом творчества. Но у мамы в сентябре уже начинается работа, и я поехал вместо нее. Это был единственный случай, когда мы с отцом вдвоем отдыхали. Он отправился поездом, а я на машине. Это уже была "копейка", на которой я в предыдущие два года попутешествовал по Кавказу. Со мной ехали Аркаша и Макс Брицке. Аркаша, правда, в Коктебель не собирался. Он направлялся в свой любимый Гурзуф. Ехали не торопясь, остановились на ночлег. У нас все с собой: палатка, спальники, складной стол со стульчиками, примус и жратва. Поели, выпили. Макс стал рассказывать, как он готовил диверсантов во время войны, был чемпионом Уральского ВО по штыковому бою, и вдруг, совершенно неожиданно решил показать на Аркаше, как нужно врага мочить. Схватив его за волосы, которые тогда еще были, Макс резко запрокинул ему голову и обозначил удар по горлу ребром ладони. Мы были в шоке.
Из Симфера Аркаша уже сам поехал в Гурзуф, а мы с Максом в Коктебель. В Доме творчества разместились отлично-двухкомнатный номер со всеми удобствами, отдельным входом, в коттедже, где с другой стороны был еще один такой же. Макс обосновался опять у Габричевских. Приехала его дочка Нина. Некоторый контингент друзей и знакомых уже собрался к нашему приезду. Дима Костин вместе с Володей Запецкимќ-моим приятелем по работе во ВНИИГеофизике жили в том же доме на ул. Стамова 11, в котором когда-то, в 1966-м мы с Димой и с подругами обретались. Прошло 16 лет с тех пор. В том же доме жили две подруги Лена и Лида, приехавшие аж из города Кемерова. Лена вся такая плотненькая кругленькая. Дима её себе в подруги назначил, чтобы далеко не бегать. А другая-Лида, наоборот высокая и стрйненькая.
Компания собиралась на теннисном корте Дома творчества. Не отвлекаясь от игры, заметил среди зрителей довольно симпатичную девушку, обладавшую выдающимися формами, и положил на нее, так сказать, глаз. Как-то сразу стало понятно, что симпатия будет взаимной. Вечером на двух машинах поехали на гору Климентьева. Какое же место офигительное! Каждый раз, въезжая наверх, дух захватывает. Роскошный вид на Коктебельскую долину особенно хорош на закате. На противоположной стороне "Волошинский профиль" горы Кок-Кая четко рисуется на фоне вечереющего неба. Правее зеленый купол Святой и скругленная вершина Сюрюк-Кая. Вокруг-ни души. Тишина... Только ветерок слегка обдувает. Полюбовавшись пейзажем, друзья мои погрузились в Димину машину и укатили. Остались мы вдвоем с девушкой Ирой, бросавшей похотливые взгляды. Все было понятно без лишних слов. Желания наши совпадали, и ничто не мешало их удовлетворять. Сначала в машине, а потом под открытым небом, опершись о багажник, любуясь закатом и наслаждаясь всем этим огромным и прекрасным миром. Роман с Ирой закончился так же скоро, как и начался. Пару раз мы встречались на моей кровати в Доме творчества, но это было как-то пресно. Потом поздно вечером пошли купаться. Доплыли до буя, где совокуплялись, держась за это плавсредство. И тут нехорошо я поступил, не по-джентльменски. Понял вдруг, что девушка мне сильно надоела, и быстро поплыл обратно. Оделся и ушел, пока Ира еще к берегу не причалила. Наверное, я был не прав. В машине довольно долго держался устойчивый запах селедки, и отец удивлялся: "Чего у тебя так рыбой в машине воняет?" А я отвечал ему на это: "Здравствуйте, девочки!"- говорил слепой, проходя мимо рыбного магазина".
Отец очень любил ходить из Коктебеля в горы, но возраст (было ему уже 60) и, перенесенный инфаркт давали о себе знать. Преодолевать подъем было тяжеловато, и я старался максимально близко подъехать на машине. Копейка моя проявила завидную прыть, пробираясь по камням к Сюрюк-Кае, так что пешего пути оставалось совсем немного. Гора Кара-Даг была уже закрыта для прогулок вместе с бухтами у ее подножья. Это, конечно, значительно обедняло коктебельскую жизнь.
Решили съездить в Гурзуф. Предлог был-нанести визит Аркаше. Поехали большой компанией на двух машинах. Со мной в машине-Володя Запецкий и две девушки-киевлянки. Одну из них клеил Володя, но вторая исполняла роль бдительной дуэньи, и ему никак не удавалось осуществить желаемое. С Димой ехали его подруга Лена и Макс. Вторая, Лида сказала, что её укачивает, и не поехала. Они не стали задерживаться в Гурзуфе, поехали дальше в Ялту, на Ай-Петри, к Байдарским воротам и т.д. Лену, кстати, тоже укачало до блева. Мы же с Володей и киевлянками остались.
Гурзуф 70-80-х годов ХХ-го века, пожалуй, можно определить, как основного конкурента Коктебеля. В этих поселках собиралась самая отвязная публика со всего СССР. Может быть, это связано с домами творчества писателей в Коктебеле и художников в Гурзуфе. Не знаю. Наиболее широко представлены в то время были Москва и Питер, Киев и Харьков, Минск и Гомель. В Гурзуфе самым веселым (тусовым на новоязе ) местом был бар Международного лагеря "Спутник". Туда, вообще-то говоря, вход посторонним был запрещен, но, конечно, все, кто хотел, проходили. Замечательно
сидеть вечером прямо над морем, попивая винишко или купаться в светящемся море. Приходило ощущение полного счастья. Выпитое изрядное количество возымело действие. Что уж я такого плохого сделал, не помню, но на следующее утро бедного Аркашу, у которого я ночевал, поперли с квартиры. А остальная наша компания вся-Володя Запецкий, киевлянки, Дима с подругой и Макс, вернувшиеся из поездки, ночевали, где придется, а именно в машинах и в кустах вокруг. Запецкий галантно предоставил мою машину девушкам, а сам в компании с Максом расположился в кустах. Ночью в эти самые кусты направился человек с девушкой и бутылкой шампанского. В кромешной тьме он наступил на Запецкого и в панике бежал, громко крича, правда быстро успокоился и устроился неподалеку.
На следующий день Дима взял всех трех девушек и откололся от коллектива-уехал в обратную сторону и провел время на пляже в Морском. Мы же с Володей и Максом сидели на пляже в Гурзуфе, обсуждали прошедшие события. Аркаша поставил на меня 10 рублей-это была большая сумма-на заплыв до буя (ему все равно во что играть, лишь бы на деньги) и проиграл. Оправдывался я тем, что, привыкший плавать в бассейне, не держу прямой курс в открытой воде. Говорят, действительно заметно было, что поплыл не в ту сторону сначала. Обратный путь заканчивали уже в полной темноте, и я устроил гонку по серпантину с каким-то местным водилой. Он никак не мог оторваться. Потом тормознул, пропустил меня вперед, посмотреть, что за кадр такой образовался. Мне было лестно. Володя до сих пор помнит эту гонку. Машину я оставлял возле дома, где жила вся компания на Стамова 11. Иногда в ней спали люди. Не будем называть имен. Спали так, что спинку водительского сиденья сломали. Пришлось её канистрой подпирать.
Через несколько дней Кемеровские девушки уезжали. Выпивали, отмечая сей факт, потом пошли прогуляться вчетвером-с Димой и подругами. Приобнял я девушку Лиду и... неожиданно довольно скоро мы оказались в моей постели, и очень неплохо там проводили время, пока не пришел со своих вечерних прогулок папа. Пришлось встретить его у двери и попросить немного подождать. Видит бог, что я совсем не собирался за Лидой ухаживать.
На последнюю неделю нашего пребывания должна была подъехать моя жена. Я ждал её с нетерпением, встречал с розами на вокзале в Феодосии. Прекрасно провели время, съездили на Азовское море в район мыса Казантип. Очень своеобразные места. В обратный путь отправились вдвоем с Ирой на машине. Стартовали днем 21-го сентября. Точная дата связана с тем, что на 23-е была назначена свадьба моего брата, на которую мы должны были успеть. Заночевали в кемпинге под Запорожьем. С собой мы везли виноград, который Ира и покушала, не помыв. На следующий день она маялась животом и была не в состоянии меня подменить за рулем. Пришлось проехать за день больше 1000 км, что немало для сильно загруженной и вообще отвратительной Симферской трассы. В конце дня я уже засыпал и едва не влетел под встречный КАМАЗ. Ира успела меня предупредить каким-то утробным звуком.
22. В начале сентября 1983-го года я возвращался домой из поля. База наша была в селе Селитренное Астраханской губернии. Именно там солнечным ранним утром я и погрузился на "Ракету", идущую до Астрахани. Надо сказать, что накануне водки было выпито немерено, и состояние мое оставляло желать много-много лучшего. Однако, пиво на Ракете продавалось, и это сильно улучшало ситуацию. По прибытии в город Астрахань я уже вполне реабилитировался и подумал: "А не махнуть ли мне ненадолго в Коктебель?" Мысль, безусловно, интересная, но как-то так сразу принять решение я, все же, не готов был и, поэтому, придумал отдаться на волю случая: какой будет ближайший рейс из Астрахани, туда и полечу-в Москву или в Симфер. Решив так, я испытал совершенно упоительное чувство. Его даже трудно описать. Видимо, прежде всего, это чувство абсолютной свободы. Быть может именно в погоне за такими ощущениями люди бросают обустроенную жизнь, семью, работу и уходят в бомжи? Из партии я уехал домой. Дома считают, что я в поле, т.к. я не предупреждал о своем приезде. А я в каком-то вакууме. Да еще с хорошего похмелья. А похмелье было именно хорошим, без головной боли и угрызений совести. Бывает у меня такое состояние. Я называю его состоянием счастливого похмелья.
Судьбе было угодно, чтобы я улетел в Симфер, да еще через Ростов. Феодосийским автобусом доехал до поворота, и, последние 10 км-на попутке. Снял комнатку. Благо в сентябре это-не проблема. Из знакомых в Коке оказался только Володя Запецкий. В общем, скучнова-то, конечно, было. Вечером, обычно, выпивал я стаканчик замечательного массандровского хереса из припасенной в прикроватной тумбочке бутылки и шел на танцы. Ощущенеие свободы сохранялось. Познакомился с девушкой осьмнадцати лет из Питера. Её очень напрягала разница в возрасте, то, что я был всего на два года младше её папы, а было-то мне 35. Мы поднимались с ней на могилу Волошина и любовались видом на Коктебель. Володина подружка-стройная такая брюнеточка Таня из Тулы. Вспоминалось наше веселое время в 79-м, Валька... Я даже нашел крыльцо дома, где жили они с подругой, и с которого летел носом об асфальт. В Коктебеле пробыл дней 5, наверное. Надоело, и, кроме того, надо было уже быть в Москве по разным причинам. Уезжал вместе с Таней на катере до Феодосии. На причале нас провожали Володя и моя юная подружка.
23. И снова Коктебель в октябре 1988-го. Приехали мы с Сергеем Рожковым на недельку. Хорошо помню, как здорово надрались с ним в поезде и, как напугана была наша соседка в купе. Здесь было какое-то дельтапланерное сборище, и мы приехали пообщаться со старыми знакомыми, ну и вообще, хотя, конечно, октябрь для Коктебеля-это уже позднова-то, честно говоря. Ничем особенным пребывание это не было отмечено. Жили мы с максимальным для Коктебеля комфортом. В пансионате "Голубой залив", со всеми удобствами. Вечерами ходили на танцплощадку, ну и все такое прочее. На теннисном корте я познакомился с человеком по имени Лев и потом пару лет общался с ним, в 91-м даже мы поехали вместе в Пицунду. Только после этих двух недель совместного отдыха мы уже больше никогда не встречались. С ним все стало ясно. Не наш человек. Лев занимался переписыванием и продажей зарубежных фильмов на видео. В этом бизнесе хорошо поднялись в то время многие.
24. Начало мая 1989-го. На этот раз-Алушта. Место само по себе замечательное и очень хорошо знакомое мне, но всегда только проездом, а тут довелось пожить недельку. Школа-семинар это называется. Замечательная такая халява. Это была химическая всесоюзная школа в пансионате "Юность" в начале мая. Мой приятель Володя Имшенник ехал, как полноправный участник, а я и еще Димка Компанеец-просто так, отдохнуть за компанию. Ребята были при женах, а моя семейная жизнь тогда уже трещала по всем швам, и я упивался одиночеством и свободой. Привезли нас в комсомольский пансионат "Юность". Довольно долго ждали размещения на улице теплым южным вечером под звездным небом. Вдвоем с девушкой Светой вышли к морю, стояли на пирсе. Вечер был действительно прекрасен. Время зря не тратили, и раздел я ее почти что совсем, но решили, что любовью все-таки удобнее будет заниматься в номере.
Вода в море была еще холодновата для купания, градусов 12. Но зато народу мало, все вокруг цветет и пахнет-крымская весна. Играли в теннис, гуляли по набережной до поселка Рабочий уголок. Теперь он называется Профессорский. Интересно, это что же его старое название что ли? Центр города, набережная, причал катеров не очень сильно изменились за 23 года, прошедшие после нашей практики в 66-м, все было приятно узнаваемо, только вот таких вкусных маленьких чебуреков по 6 штук в порции уже не было, и антиалкогольная кампания тоже сделала свое дело. Зато я накупил там огромное количество прекрасных австрийских презервативов, которые, как и все вообще в те времена, были дефицитом. К ним прилагалась инструкция на русском языке, где был пункт о недопустимости использования минеральных смазок, т.к. "это может повредить презервативу".
После завтрака было подходящее время для уединения со Светой в номере. Она жила со своей начальницей-пожилой энергичной теткой, так что для свиданий использовался мой. Жизнь была бы совсем прекрасна, если бы не разболелось колено. Это меня достало. Я уже просто еле ходил. Нам организовали экскурсию на гору Демерджи. Привезли на автобусе к подножию, так что идти оставалось немного, и наверх я поднялся, а вот спуск дался с трудом. Света со своей начальницей уезжали почему-то на день раньше и я хорошо помню, как ковылял, помогая им допереть вещи до остановки. В Москве мы встретились со Светой один раз, погуляли на Воробьевке и распили бутылку шампанского на лавочке. Это была такая легкая необременительная курортная связь со взрослой замужней женщиной.
Оставалось еще полтора года до распада СССР, но молодые украинские ученые уже уверенно предсказывали независимость для Украины. И следующий раз я попал в Крым спустя 18 лет, и находился он уже давно за границей, но это уже совсем другая история...