Царское село. Рядом с памятниками жертвам, поэтам и воинам, недалеко от известного Лицея и старых деревьев, видавших царей, вождей, фюреров, генсеков и президентов, среди вечных дворцов и вековых лачуг, ютятся обычные жилые дома. В таких домах почти не осталось людей, которые помнили бы эти места в оккупации, как почти не осталось и тех, кто заново создавал здешние строения и парки. Теперь тут живут их родственники или, быть может, совсем чужие люди. Все они, однако, имеют бесценную возможность каждый день соприкасаться с историей этого края, какой бы она ни была.
На тихой улице, где дуновение лет ощущается кончиками пальцев и периферическим зрением, стоит пастельного цвета дом, на первом этаже которого отыскались две комнаты, в которых живьем живет ожившее время. В одной из комнат царит атмосфера давно забытого в двадцать первом веке покоя и вдохновения. На стене здесь висит портрет молодой белокурой красавицы - хозяйки этого дома, а классическая музыка помогает приготовлению ужинов и привлекает бестелесных гостей.
Соседняя комната длинная и довольно узкая, со стенами в цветах и обычным набором мебели. На потолке люстра хмурится из-за своей ненужности в это время года. К ней привязан ловец снов с перьями и металлическими палочками, которыми иногда играет ветер. Рядом висит глиняный горшочек с лавандовым маслом внутри. Подобные расписные обереги можно встретить на суеверных людях: считается, что вкупе с терпким запахом лаванды они защищают от злых духов.
В углу комнаты стоит широкое кресло, напротив - убаюканное тюлем окно, распахнутое по случаю летней жары. На стене, сбоку, расположились несмелые тени подрагивающих от ветра ветвей с листьями. За окном тем временем снова занимается уставшее от себя лето: душными запахами цветов там разливается август.
В предрассветный час серый свет несмелых лучей заливает комнату ожиданием нового дня: мирное и доброе время суток. В глубоком кресле устроились двое. Девушка, как часто делают романтичные девушки, избрала в подушки плечо молодого человека, сидящего рядом с ней. Он, сидя с закрытыми глазами, находится в том волшебном состоянии полусна, из которого, как говорят, сотканы все наши мечты и надежды. Девушка в глубокой задумчивости разглядывает паутинку тюля, а затем переводит взгляд на свои пальцы, в неисчисляемый раз оценивая их красоту. Сегодня их вид вполне её устраивает. Желая устроиться удобнее, девушка откидывает волосы за спину, и молодому человеку становится щекотно. Перестав дремать, он обнимает её за плечи.
- Ну и чего ты не спишь? - шепчет он робко, боясь спугнуть атмосферу покоя, которая витает в комнате.
- Я, - подняла девушка голову, глядя ему в глаза, - на рассвет смотрю. Видишь, серый какой. Непрозрачный.
- Тебя он пугает? - поцеловав её в лоб, спросил мужчина. - Неужели в моем доме тебе может быть страшно?
Стало совсем тихо. Так тихо, что казалось, будто утренние псалмы ветра и несмелый щебет птиц, рождаются в самой комнате, а не за окном. Где-то далеко залаяла собака, и на какое-то мгновение стало слышно тиканье часов. Девушка шумно вздохнула, желая прогнать этот мерный ход времени: она очень не любила звук, отмеряющий секунды её жизни.
И хотя девушке ответ казался очевидным, ей пришлось ответить, потому что мужчина ждал ответа.
- Конечно, он меня не пугает.
- Тогда что с тобой?
- Посмотри, тут зернистый воздух. Через окно к нам проникают духи. Множество бестелесных созданий кружат по комнате, разглядывая и оценивая тебя и меня. Здесь, - поторопилась она продолжить, чувствуя, что мужчина вот-вот прервет её каким-то вопросом, - сейчас шаркают тысячи башмаков, бормочут сотни голосов, а в воздухе можно уловить запах типографской краски от свежих газет. Здесь, вокруг нас, великие люди этого края располагают нашим временем, как мы располагаем их жизнями и творчеством, сами того не ведая. Мы читаем книги, декламируем стихотворения, выясняем для себя факты их биографий, помогая им не потерять свой облик. Препятствуя самому страшному в существовании души после смерти тела - препятствуя забвению. Послушай, как тут тихо. Только за пологом пространства мы с тобой можем увидеть каждого, потому что все они существуют. Предки созерцают наши свершения, осуждая или одобряя их, но никогда ранее в моей жизни они не были к нам так близко. Серый рассвет делает воздух осязаемым. Его можно просеять сквозь пальцы, будто он - наполнитель исполинских песочных часов, в которых плещутся наши жизни. Этот воздух в такое утро можно даже лизнуть. Он сейчас горьковато-жестяной, ты чувствуешь? Хотя иногда я улавливаю запахи полыни и чабреца.
- И что же, - нетерпеливо спросил мужчина, повернув её лицо к своему - они о нас думают? Грустные они или веселые, добро или сурово смотрят они на нас сверху?
- Разве только сверху? Отовсюду! Но, подумай, это совсем не страшно. Предки видят наши сущности сквозь туманы дней и лет. Они следят и оценивают наши помыслы, распознают наши тревоги и суеверия, мелочности и горячности... они различают нас самих. У них свой суд, решения которого именуются среди живых, вероятно, совестью. И никто никогда не сможет тебе сказать, мой дорогой, осуждают тебя люди, жившие на Земле прежде тебя, или нет. Только ты один знаешь ответ.
Она замолчала. А рассвет блуждал среди сонных дворов и узких улочек, по которым пешком, не таясь, гуляет сама История. Говорят, что если дать достаточно свободы своему слуху и разуму, то среди звонких голосов птиц легко в предрассветные часы услышать и голос самой Клио. Готовясь к новому дню, город досматривал самые уютные сны и самые безобидные видения. Духи неслись дальше вместе с вечно прекрасным ветром, будь он вестником радости или беды.