Слева по борту чуть ниже крыла снежными полями лежат облака. Непахаными полями, с буграми-муравейниками и промерзшими кротовыми кучами; солнце льет на них жесткий ультрафиолет.
Справа в иллюминаторах небо подбито бархатом мрака. Совершенно без вкрапления звезд, зато с пепельным медальоном луны: ее блеклый свет стирает краски с лиц пассажиров не хуже, чем солнце слева. Им невесело, пассажирам, ведь наш самолет летит в ад.
То есть, это они так считают, а я не тороплюсь их разубеждать. Кто я такой, чтобы спешить с утешениями? Призрак, тень такого же путешественника, прибывшего в пункт назначения раньше других. Бесплотен, но эффективен, ограниченно всемогущ - я пилот и экипаж этого лайнера, и провожу рейс, как могу. Или как хочу: по сути, это одно и то же.
Да, все здесь умерли. Кто в свой срок, кто некстати; кто в постели, кто на операционном столе; кто обычным путем от прививки от гриппа, а кого в дальний путь снарядили друзья. Я не сам комплектую рейс, в списках бисерный почерк Ананке, и, хотя все живущие обязательно умирают, на мой борт попадают не все. Только те, для которых есть еще выбор.
Они думают, что летят в ад. Да и как тут думать иначе, если, открыв глаза, видишь разом и свет, и тьму, а закрыв - картины событий, о которых хотел забыть навсегда? И удачно забыл до поры; но первый дар смерти - неприглядная правда, и нет человека, что сумел бы отгородиться от нее теперь.
Вот чиновник на неплохом месте у аварийного выхода, там чуть больше расстояние между креслами, можно вытянуть ноги. Он всегда умел устроиться. Не с тем комфортом, как другие, чьими стараниями к профессии чиновника намертво прирос синоним 'вор', но с привилегиями, тем не менее. Да, брал, но 'нашими, советскими'; не беспредельничал и место знал. Ведь и надо было, если вникнуть, немного: тут лизнуть, там куснуть, прогнуться и по команде тявкнуть. Безвинных не сажал - не тот калибр, а что бюджет пилил для своих, так все пилят, и кто сам без греха, пусть первым бросит камень в жену мэра.
Так почему ты здесь, служащий, отчего не стоишь у райских врат в кругу коллег с бутылкой виски в портфеле? Разве мало ты жертвовал церкви, сорвав очередной куш?
А! Вот в чем дело... Брат. Ты перестарался тогда, по молодости и неопытности. Слишком рьяно бросился угождать шефу, слишком буквально понял расплывчатый намек. И отдал подряд не тому, отодвинув вдобавок брата. Мелкий ляп, шелуха. Брат простил, он же знает, как устроена власть, и шеф принял, брезгливо поморщившись; но вот ты потерял лицо. Перед самим собой. Знаешь, как это называется? - стыд. Ненужное качество для чиновника, критическая уязвимость. Ну что ж, думай, переживай, твой полет будет долгим.
В серо-синем салоне аэробуса гул двигателей расслаивается. Вдоль обшивки он плотен и низок, ближе к оси лайнера тонок и невесом. Для тех, кто способен видеть звук - для меня, например - он идеально вписывается в холодную общую гамму, надежно разъединяя людей: ни кашля, ни стона, ни молитвы - ничего не доносится с соседних рядов, где сидят попутчики; здесь широкая рассадка, каждый сам по себе.
Вот занятная пара через проход. Парень на солнечной стороне; если рекламировать его как товар, лучше слогана, чем 'Давай!', не придумать. Всю недолгую жизнь он коллекционировал женщин. Более осмысленное занятие, кстати, чем копить деньги: получаешь от процесса не только моральное, но и физическое удовольствие. Да, не любил, но тут количество редко переходит в качество, на конвейере все операции сугубо рациональны: положил, закрепил, довернул. Был приятен и честен: не унижал и не хамил, не угрожал, не шантажировал, не пользовался служебным положением.
Что же тебя гнетет, Казанова?
Ах, вот что... Ты прав, глупо было забыть кота в гараже, и подло, вспомнив потом, не вернуться за ним из аэропорта. Тот испанский вояж не стоил жизни друга. Ведь привязан ты был больше к нему, чем ко всем своим бабам, и разодранную в клочья обшивку сидений форда принял почти с благодарностью, так сказать, в искупление. Но, как выяснилось, не искупил.
На ночной стороне молодая женщина. В том же рекламном буклете к ней прилагался бы девиз: 'Почему нет?'. Я назвал их парой из-за удачного сочетания. В жизни часто так происходит: все, кто надо, встречаются, всё, что нужно, случается. Не верите? Увидите ретроспективно потом, когда окажетесь в моем самолете.
Ей тоже едва за тридцать, и у них с парнем общая страсть. Но с одним громадным отличием: всех, кому отдавалась, она любила. Хоть немного, хотя бы несколько минут, но непременно и искренне. И потому счет ее партнеров - десятки, не сотни, зато и диапазон удовольствий принципиально иной. Иногда почти завидуешь этой непосредственности, хотя и связанные с ней издержки как на ладони: ведь каждого, кого любила, она хоть немного, да предала.
Я не садист и не исследователь, мне, по большому счету, все равно, как решают свои проблемы пассажиры. У меня есть свой интерес, но вряд ли он реализуется с этой парой. Или, по крайней мере, не сейчас. Но я и не тороплюсь, у меня впереди вечность.
Я скольжу вдоль рядов. Отрешенные лица мужчин и женщин; каждый погружен глубоко в себя. Здесь атеисты и верующие, праведники и грешники, молодые и старые; у переборки, как всегда, орет младенец. Это мой личный крест, злая шутка воображения - при жизни я слишком часто пытался заснуть в перелетах под вопли 'Уа!', и вот, получил это здесь навсегда. Мой лайнер никогда не садится, люди сменяют друг друга, поняв что-то для себя, исчезая незаметно и тихо, и так же без фурора появляясь - просто на месте одних оказываются другие. И лишь младенец вечен, ему нечего понимать; впрочем, я почти привык.
Иногда я помогаю людям сделать выбор. Это моя работа, и она же хобби, дело, которым я занимаюсь в охотку. И не занимаюсь, когда не хочу: когда-то, определяя свою судьбу, я выбрал свободу, и до сих пор от нее в восторге... вот, кстати, перспективный клиент.
Мужчина в самом расцвете сил (без пропеллера, если кто вспомнил Карлсона). Тридцать пять, и ни одной вершины за спиной. Не глуп, но слегка ограничен, работоспособен, но ленив, просто встраивается в любой коллектив, играя в нем привычную роль балласта. И все бы ничего, не будь у него амбиций. Нравится жить офисным планктоном - тащись! Не нравится - меняйся. Все остальное клиника, а если ты пятнадцать лет клерк, и все пятнадцать тебя от этого тошнит, сходи проверься у психиатра. Хотя вряд ли он возьмется за столь запущенный случай. Я возьмусь; тем паче, что к врачу ты уже опоздал.
Ну что, попробуем? Я вворачиваю бур в его седеющую черепушку. Нет, со стороны все пристойно: он сидит в кресле, ремень застегнут под расслабленным животом. И выражение лица сосредоточенное, как у всех. Только прислушивается он сейчас к голосу в голове, что возник ниоткуда, и твердит непонятно что.
- Никогда не поздно все начать заново.
Ну да, конечно, прямо сейчас он мне поверит. Каждый раз, начиная такой диалог, я чувствую себя продавцом волшебных бобов из мультфильма о Джеке: тот же жуликоватый вид и ухмылка, будто продаешь не святую истину, а заведомую фальшивку, не очень даже надеясь обмануть покупателя.
- Все можно устроить, как хочешь.
Это правда. Каждый из них убедится в ней на своем опыте, но чуть позже, чем нужно, чтобы извлечь из этого пользу. Я могу помочь, но, как правило, нетрадиционными средствами.
- Почему бы тебе не поверить?
И я с силой встряхиваю ему мозги.
В моем призрачном мире возможно многое: полежать на крыле, перекрасить луну в нежно-розовый цвет, напоить атмосферу запахом мяты. Кое-что я умею прекрасно, кое с чем иногда случаются сбои. Люди, кстати, самый проблемный материал.
Мой пациент встает, и я понимаю, что что-то пошло не так. Нет отклика, как при прозрении, нет восторга понимания и радости освобождения, - наоборот, он здорово напряжен. Такое уже бывало со мной, в прошлый раз клиент впал в кататонический ступор. Этот же подвижен и целеустремлен, я понимаю вдруг, что он задумал. Ну-ну. Я снова не разглядел психоз, перестарался, и парня бросило из крайности в крайность. Всю жизнь он плыл по течению, вяло отталкиваясь от берегов, а теперь вообразил себя великим кормчим, и смело правит на водопад. Хороший выбор, но этот лайнер не захватить террористу.
Он идет через бизнес-класс к кабине пилота. Чтобы доставить ему удовольствие, не мешаю; в конце концов, каждый имеет право на личный Армагеддон.
Он легко нажимает ручку и открывает дверь; кабина не заперта. Из пилотского кресла я поворачиваю к нему матовый череп и подмигиваю костяной глазницей, чуть притушив багровый уголь зрачка. Он смотрит на меня молча и так же тихо выходит, тщательно прикрыв за собой дверь.
Я не беспокоюсь о нем: ничего не случилось. Ну, стресс, ну, бывает, ну, парень слетел с катушек - но попробовать стоило, и теперь он всего лишь начнет сначала очередной цикл. Не продвинувшись ни на шаг, но и не потеряв ни одной из своих бесчисленных жизней.
Возвращаюсь в салон и вижу, что на месте нет приглянувшейся мне пары. В хвосте несколько туалетов, обыкновенно пустых, ибо на последнем пути всем не до физиологии. Но сейчас одна кабинка занята, и я знаю, что в ней происходит.
...Жаркое дыхание, учащенный пульс, неудобно упирается в спину кран, и неправдоподобно мало места. Не поцарапать каблуками стены. Это хуже, чем в туалете поезда, она была там однажды, и, честно говоря, не собиралась повторять. Разве что тут намного чище....
...И раковина высоковата, стоять на цыпочках неудобно, а брюки лучше было снять совсем. Он опять забыл это сделать, уже в четвертый или пятый раз... да, точно в пятый: когда возвращался с Сахалина, он успел дважды, и оба раза путался в штанах. Но это неважно, главное, что сексом можно заниматься там... ну, то есть уже здесь, а раз это возможно, то, наверное, естественно и прекрасно....
Я зажигаю табло 'Пристегните ремни' и ввожу самолет в зону турбулентности.
Но все же мне хочется сделать что-то полезное сегодня, пусть даже это 'сегодня' всего лишь абстракция. Я хочу, и значит, могу - эту истину я когда-то тоже усвоил с трудом, хотя на самом деле все чрезвычайно просто. Я окидываю салон быстрым взглядом. Да, вот она. Когда у меня трудности, я всегда ищу девушку. Не обязательно в 'нежном возрасте', но молодую и симпатичную - с ней мне намного легче, чем, например, с желчным стариком или толстым избалованным мальчишкой; я вообще избегаю детей, может быть, причиной тому вечно орущий младенец...
Девушка сидит с закрытыми глазами, ее губы шевелятся. Это не молитва, она говорит с матерью, хоть и не думает, что та ее слышит. Дожидаюсь, когда в ее речи проскользнет буква 'у', и целую девушку в губы (вы полагали, тоже буду сверлить череп? - сейчас!). Она вздрагивает, ощущая мое присутствие.
- Кто здесь?
- Называй меня 'перевозчик'.
Она испугана, но готова поддержать разговор, у нее было время на адаптацию. А я в курсе ее проблем, но не хочу их обсуждать: какая разница, изменила сначала парню, а потом бросила, или сначала бросила, потом изменила? Непринципиально. (Не для юных девочек, разумеется).
- Никогда не поздно все начать заново.
Она вздрагивает.
- Где начать? Там, впереди? После всего, что было?
Ну да, она уже себя осудила. Меня же не интересует прошлое. Я вообще в него не верю: кто докажет, что события отложившиеся в моей памяти, реально произошли? В тех случаях, когда я находил очевидцев, они всё помнили по-другому, иногда вообще в противоположном ключе. И лишь когда выходила официальная версия, и глаз замыливался, в сотый раз пробегая списанные один с другого отчеты, приходили к общему знаменателю: 'да, это было так'. Хрен там! - уже пошла программа.
Меня не интересует прошлое, хоть оно и изменчиво; я бьюсь за настоящее.
- Все можно устроить, как хочешь.
- Нельзя...
Никогда не умел преподносить простые истины. На самом деле, принцип 'как сделаешь, так и будет', я усвоил задолго до смерти, еще в институте, сдавая очередной курсовик и доказывая преподавателю, что ошибается именно он. Я настолько был уверен в своей правоте, что с седьмого или восьмого захода добился вердикта: 'Все совершенно не так, но поставлю зачет за настырность'. Заглянув вечером в учебник, я исполнился презрения к преподу, печатный авторитет подтвердил мои выкладки. И только значительно позже, разбирая конспекты перед вручением диплома, я случайно открыл нужную лекцию и увидел альтернативный вариант.
Я не думаю, что нам изначально давали неправильную теорию. Скорее, законы физики изменились в тот момент, когда я поверил в их новую сущность. И мироздание начало заметать следы.
- Я ведь тоже когда-то был пассажиром, только не аэробуса, а парома.
- Правда?
Конечно, да. А откуда, по-твоему, мог взяться перевозчик? Или ты каждый день встречаешь невидимых существ, вламывающихся тебе в голову?
- Я доплыл до конца и обрел новую жизнь - точно ту, что хотел. Каждый может получить, что желает, есть только одно условие.
- И какое?
В этом месте ступор у всех. Меняется даже тон собеседника; он становится на несколько градусов холоднее; мы будто отодвигаемся друг от друга. И напрасно. Гораздо полезнее осторожничать, когда предлагают что-то совсем задаром - как правило, это потом обходится очень дорого.
- Ты должна правильно желать.
Она разочарованно молчит; я ее понимаю.
Мне почти никому не удается объяснить, что получаем мы всегда в точности то, что ожидаем. Что вонючий бомж, устраивающийся на ночлег под мостом, премьер-министр, просматривающий нефтяные котировки, снайпер, удачно поймавший на мушку цель, и сама его жертва, схлопотавшая пулю, все получили поровну - ровно то, что считали заслуженным в этой жизни. В широких пределах мы меняем реальность даже там, на Земле, а уж здесь-то, за гранью, каждый сам себе сценарист-постановщик. Только обычно этого не осознает.
Мой рейс скомплектован не мною. Госпожа Неизбежность большинство отправляет экспрессом по заранее установленным адресам. Тот, кто знает, что именно заслужил, не испытывает проволочек в обслуживании. Заработал свой ад? - наслаждайся! Захотел королевство? - прими. Только, будь добр, со всей атрибутикой: если много знаешь о заговорах, не забудь об охране. А когда надоест избегать покушений, может, надумаешь в следующем воплощении стать менестрелем? Большинству путь начертан их жизнью, и лишь тот, кто вдруг усомнился, попадает ко мне.
Что бы я им помог.
Если на то будет воля моя.
Потому что я для себя избрал свободу.
- Попытайся просто поверить, - говорю я и отвешиваю девушке пощечину.
Со стороны все выглядит статично, просто у нее вдруг краснеет щека. Внутри же...
Внутри фейерверк эмоций, феерия красок, экстаз постижения; в глазах ее вспыхивает восторг! Да, с истиной всегда так: всю жизнь смотришь на нее, не узнавая, и вдруг офигеваешь в озарении. И, будто рыба, беззвучно распахиваешь рот, не в силах поделиться даже с близкими. К счастью, у меня есть опыт.
- Я верю, - выдохнула она.
Слова совершенно излишни, ведь я знаю, что она знает, что я знаю... ну, в общем, вы поняли. Но она сопровождает их улыбкой, которую я вовсе не прочь заработать. Я их коллекционирую, улыбки, ведь надо чем-то разнообразить вечность.
- Тебе здесь нравится? - она мгновенно разобралась со своими проблемами, я даже не смог уследить, как, и уделила внимание мне.
- Да, нравится. Хотя некоторые детали я бы доработал. Может, дойдут руки со временем.
- Смотри, если надо помочь...
- Спасибо.
Она расстегивает ремень, настала пора прощаться.
- Я загляну как-нибудь.
- Конечно.
Она заглянет.
У меня есть еще идея, пока не подтвержденная фактами, но крайне многообещающая: а что, если мир устроен еще примитивнее, чем я думал? И в нем, если хорошо покопаться, никого не найти, кроме отражений моего 'Я'? Не знаю пока, как проверить, у всемогущества есть и побочный эффект: слишком просто доказать любую теорию.