|
|
||
42
Олег Гончаров
Кого куснуть?
От Костикова ушла жена.
- Стерва! - мысленно выругался Костиков, выйдя из вино-водочного магазина, и уже через час, напившись вдрызг, безмятежно посапывал в осиротевшей своей постели. Назавтра была суббота.
А началось все с пустяка. Костикова не пустили в Венгрию.
- Ничего, - петушился он вечером перед женой. - Я им еще задам. Не то теперь время. Я вот возьму да из партии выйду. То-то они завертятся! Или голодовку объявлю под облсовпрофом. Лежачую. И письмо президенту. И...
- Заткнись, забастовщик, - прервала его жена, соскабливая с круглого, мясистого лица морковно-яблочную маску столовым мельхиоровым ножом. - Не надо было вякать где попало, что в Европу намылился. Доброхотов у нас хватает.
- Тоже мне нашла Европу! - огрызнулся Костиков, переодевшись в пижаму. - Венгрия - Европа. Кубик Рубик твоя Венгрия. Да если бы не туфли тебе, ни в жизнь бы за этой поганой путевкой пороги не оббивал, будь она неладна. Мне пока и здесь неплохо. А все остальное центральное телевидение покажет.
- Если бы оно могло еще и туфли достать, тогда конечно, дома лучше, а пока, слушай, кормилец. В недельный срок и где хочешь! Понял?!
- Понял, - убрал перья Костиков и поплелся спать.
Наутро не выспавшийся и злой Костиков, выбегая из подъезда, чуть было не сшиб соседа, живущего этажом выше и выгуливающего по утрам своего мрачного, сопливого боксера, имеющего обыкновение молча хватать граждан за лодыжки, чем собственно и снискал к себе уважение со стороны разболтанного подрастающего поколения дома номер восемь. И вот эта мрачная тварь, ошибочно предположив, что его хозяина собрались убивать, бросается на извиняющегося Костикова, захватив мертвой хваткой рукав его пальто чуть выше локтя. В свою очередь, не выспавшийся и злой Костиков, видя такое дело, чуть согнувшись и мало соображая, что говорит, тут же впивается всеми оставшимися зубами в сытый загривок животного. А дальше - кино. Боксер, заорав почти по-человечески: Ай-яй-яй!, мгновенно разжав челюсти, уносится в подъезд, увлекая за собой пришвартованного к себе поводком хозяина. Хозяин, ошарашенный происходящим, естественно, падает и продолжает вынужденный марш-бросок по ступеням уже волоком...
- Дальше - больше. Не успел Костиков переодеться после службы, как в его квартиру ввалилась целая делегация владельцев собак ихнего дома во главе с соседом - хозяином солидного боксера. Сосед, то и дело дергая щекой, сначала долго и совершенно непочтительно кричал, объясняя, что его Мики (Это так оказывается его собаку зовут) очень вся из себя породистая собака, что у нее медали и что в связи с нынешним инцидентом у него начисто пропал нюх и он целый день мочится прямо на ковер при малейшем шорохе. Так что он (Сидоров) заявляет по этому поводу решительный протест и дело это так не оставит.
А еще через три дня случилось вообще непонятное: Мики подох. Под вечер влетает в квартиру жена Костикова, вся бледная, что кулинарное тесто и двух слов связать не может. Мол, подох пес и как определили ветеринары - от бешенства. И на Костикова так с опаской косится.
- Может, у тебя, Федь, зуб какой гнилой имеется. Ядовитый? - спрашивает. - Пошел бы, проверился? Мне же с тобой жить. Из одной посуды есть...
- Сама ты ядовитая, - цыкнул на нее Костиков. Разве же такое бывало, чтоб собака от человеческого укуса подохла? Ерунда все это. Срок, видать, ей подошел.
- Ага, срок, - ныла жена. - Раньше, может, и не бывало, чтоб собака от человека концы отдавала. Так ведь какой же дурак раньше собак-то кусал? Мики этот хозяина своего волоком в то утро на пятый этаж выпер, а ты говоришь, срок подошел. Да ему, поди, сносу не было, а ты ему ползагривка снес.
- А нечего на людей кидаться! - огрызнулся Костиков, устраиваясь возле телевизора. Я его первым не трогал. И вообще. Будешь базарить - ночью укушу. Опыт есть.
И зажил Костиков с того дня расчудесно. Жена почем зря не ворчала, туфли не требовала, но столовалась непонятно где и непонятно у кого и еще: стала спать отдельно, в зале, сославшись на какой-то грибок. В общем - красота. И все было бы хорошо, если бы не работе об этом случае не пронюхали сослуживцы.
Приходит как-то Костиков на службу, а секретарша Верочка как бы мимоходом, вскользь спрашивает: А правда, Федор Иванович, что у нас в городе такой случай произошел, гражданин собаку укусил, а та возьми да и умри?
- Собаки не умирают, собаки дохнут, голубушка, довольно ядовито проворчал Костиков. - А что касаемо того гражданина, то он, говорят, немного не в себе, то есть, образно выражаясь, некоторым образом бешенный, хотя с виду и нормальный, глазом не определишь, а посему, за себя не отвечает и очень может куснуть, ежели чего...
Верочка бедная при этих словах папочку К докладу из рук выронила и, коротко охнув, тяжелой рысью помчалась к директору.
Через час вызывает Костикова директор и сразу в лоб спрашивает: Ты, Федор Иванович, говорят, собачку ценную сгубил, аль не правда?
- А бес ее знает, - пожал плечами Костиков, - куснуть-то куснул, машинально, а вот от чего подохла, не могу знать, Пал Антоныч. Может, съела чего?
- Ну да, съела. Это, говорят, ты ей шею зубами, что бритвой стесал. Давно это у тебя?
- Что это?
- Ну, эта агрессивность по отношению к животным? Ты себя, кстати, как чувствуешь? Не бывает так вот, чтоб кого куснуть ни с того, ни с сего захотелось?
- Есть грех, Пал Антоныч, - отвечает Костиков. - Иногда такое желание, ну прямо хоть вой. Рвать и метать хочется. Особенно, когда зарплату в кассе получаешь. Вот, если бы оклад у меня был рублей эдак триста в месяц, тогда прошло бы, я думаю...
- А за двести пятьдесят не пройдет? - спросил директор и по селектору главбуха вызвал.
- Слушай, - говорит, Макарыч, тут такое дело. Надо бы Костикову с окладом как-то пофантазировать... Рубликов на двести пятьдесят. А то какой специалист у нас отменный и, главное, зубастый, сидит на ста восьмидесяти третий год.
- Ладно, - отвечает главбух, - но тогда и на меня приказ пишите. Я ведь тоже на трехстах пятый год сижу. А тут рынок на носу.
На том и порешили.
- Так вот, - говорит директор, когда главбух вышел. - Я, Федор Иванович, когда о тебе такое услышал, сразу ценной мыслью обзавелся. Жена у меня, брат... жуть. И года, и габариты... Из берегов вышла. Ну, ты сам понимаешь... А тут в прошлом году в Сочи такую встретил! Сказка, Иванович. Кровь с молоком. А что в постели выдумщица!
- Короче, Пал Антоныч, кого куснуть надо? Ту, что в Сочи или жену?
- Да ты что, родной? Какую там Сочи? Жену, стало быть, надо. И еще тещу, если не тяжело. А я тебе за это свою личную Волгу отдам. С гаражом. Ну и деньгами, конечно... Лады?
- Ну, тут с кондачка решать - дурное дело, - почесал затылок Костиков. - Тут, Антоныч, подумать надо. Стратегию выработать. Дело, между прочим, подсудное. Узнает если кто - под расстрел могу пойти через повешенье.
- А так разве бывает, чтоб расстрел через повешенье?
- У нас бывает. У нас, в целях экономии боеприпасов, преступников казнят патронами образца тридцать шестого года. Глядишь, где какой и проржавел. В общем, кое-кого приходится довешивать. Чтоб уж наверняка, железно...
- Да ну тебя! - аж присел начальник. - Нашел время шутки шутить. Берешься или нет, спрашиваю?
- Ладно, - говорит Костиков, - чего ради начальства не сотворишь. Беру грех на душу. Но вот мыслишка тут у меня объявилась... из области стратегии. С одной стороны, мне, как вы понимаете, Пал Антоныч, больно уж охота на вашей Волге разъезжать, тем более, что с гаражом и еще деньгами, но, с другой стороны, и в петле болтаться не резон, имея средства для жизни, поэтому предлагаю отправить нас, то есть, меня и вашу жену с группой туристов в капиталистическую страну, где я и совершу вышеуказанный укус. Главное, следы замести. Поди, докажи, кто ее там уханькал: местная кобра, тарантул, а, может, и фурункул.
- Фурункул - это чирей такой.
- Да? Надо же, я и не знал. Но ничего мыслишка?
А через месяц Костиков, нашпигованный заморскими впечатлениями, заметно загоревший и сбросивший в весе, предстал перед начальниковы очи.
- Ну? - страшно раздувая щеки, вместо приветствия, спросил тот, - Турист! За нос меня водить надумал? Почему жива?
- Так ведь со дня на день жду кончины супруги вашей. Старался сверх всякой меры. Себя не жалел.
- Ладно, - начал остывать Пал Антоныч. - Давай по порядку.
- Так ведь я ж как на духу, - забросив ножку на ножку, зарделся Костиков. - Дело было так. Приехали мы в Турцию. Ну, а там, сами понимаете: Турция, базар, все ломится. Наши женщины, кто посерей с виду, тут же из бюстгальтеров своих безразмерных всякие вещи достали и принялись торговать. Одна даже набор матрешек умудрилась в пазуху воткнуть. Во, объемы у наших дам! Я, значится, за вашей супругой тенью хожу, все кумекаю, как бы подступиться поближе. Ходил, ходил, но оно хоть и в Турции, а людей на улице кусать не принято. Ну ни как. Завезли нас в зоопарк. И тут у меня всяческое желание увечить вашу супругу пропало. Потому как сидит, понимаешь, в клетке здоровенная обезьяна, а рядом с ней - вот такая гроздь бананов. И вот она, эта обезьяна, несмотря, что рожа у нее в два раза шире моей, самым наглым образом потребляет эти бананы и при этом нахально чавкает, а другая обезьяна, чуть поменьше, что-то в холке у этой, мордастой, выискивает. И тут я, наконец, понял разницу между развитым социализмом и загнивающим капитализмом. Желудком понял...
Вечером, когда от Турции отчалили, подстерег супругу вашу на палубе, она в шезлонге отдыхала. Вот, думаю, случай подходящий. Для начала познакомился, то се. Потом, не привлекая внимания, до самой каюты проводил. Так вот и пошло-поехало...
- Что пошло - поехало? - набычился Пал Антоныч.
- Так ведь знакомство... Помню, лежим мы с ней...
- С кем, с ней? - вскочил начальник, ища глазами графин.
- Известно с кем, с объектом, то есть, с супругой вашей. Мы с вами на это счет никаких разговоров не вели, а посему там, на теплоходе, я понял, что у меня решительно нет никакой охоты кусать супругу вашу, к примеру, за нос, тем более, что у женщин, при близком их рассмотрении, имеется достаточно других, более интересных мест, да и помирать ей вот-вот. Хоть и при теле. А что в постели выдумщица, Пал Антоныч!
- Я те покажу выдумщица, прощелыга! В доверие втерся! Семью разбил, инженер несчастный!
- А вы не больно-то кричите, Пал Антоныч. Я вон, ежели чего, схожу, куда следует. Шепну на счет смертоубийства. На расстрел через повешенье могут приговорить. А пока я пойду, не в себе вы. Марье Ивановне приветик от меня.
В субботу Костиков проснулся с тяжелой головой. Жена, как известно, натолкав чемоданы, благополучно съехала с квартиры в неизвестном направлении без предъявления претензий и вариантов обмена. Свобода! Но не тут-то было! Часов в десять в квартиру вошла Марья Ивановна, вся в черном...
- Ты это чего? - тупо спросил Костиков, пытаясь попасть ногой в штанину, - в черном? Помер кто?
- Угадал. Благоверный мой перекинулся. Понимаешь, пристал вчера, паразит, а я возьми да и кусни его по твоей методике. Вот до утра только и дотянул...
- Дела! - ошалело выдохнул Костиков и сполз на пол. Но ведь ерунда все это! Так не бывает! Может, Пал Антонычу срок подошел? Вот и помер себе...
- Да-а-а, - хохотнула Мария Ивановна. - Испугался? Как я тебя? Отравитель! Выперла я нынче своего питона. Чемодан ему наладила и - адью. Подчистую. Езжай, говорю, в Сочи, к своей пигалице, она там тебя, сокола, живо до исподнего разденет и по миру пустит. А я, говорю ему, к Костикову жить пойду, уж больно на меня его яд благотворно влияет. Ну прямо бальзам. А, Костиков, куснешь, не глядя?
07.12.1990г.
5
|