У меня была, как обычно, бессонница, как обычно на столе остывал чай, как обычно было чертовски тоскливо и одиноко. Я лежала на кровати, и, уставившись в потолок, пыталась уснуть. Помешал мне это сделать стук...мерный стук в дверь.
- Входите... - прошептала я ели слышно, но достаточно, чтобы он услышал.
- Что не ждёшь меня? - спросил хриплый прокуренный голос.
Я села на кровати, несколько минут в полном оцепенении я смотрела на гостя. Высокий, под метр восемьдесят, помятый, с лёгкой щетиной, он смотрел на меня всё теми же всезнающими глазами, как всегда уставшими, как всегда грустными и необъятно голубыми, как небо.
- Это правда, ты? Ты вернулся! - воскликнула я, и, как ошпаренная, кинулась ему на шею. Я боялась его отпускать, мне было страшно, что он опять уйдёт.
- Что ж тебе всегда не сидится дома? Стал моим музом, так и сиди со мной! - восклицаю я, всё ещё боясь его отпустить.
- Я же для тебя стараюсь, ищу тебе вдохновение, - говорит он и осторожно проводит по моим волосам.
- Ты так себя в могилу сведёшь, - не унимаюсь я. Его глаза мрачнеют:
- Мы не умираем, мы переходи от человека к человеку... Это выумираете... - с резким нажимом сказал он, и, отодвигая меня, направился к моему рабочему столу. Компьютер всё ещё недовольно работал, старая творческая тетрадь сейчас служила подставкой для чашки с чаем, а альбомные рисунки лежали на полу рядом с рабочим местом.
- Что, творческий кризис?
- Угу, - кивнула я в ответ и снова взяла его за руку.
- Да не убегу я никуда! - разъярённо воскликнул он, выдёргивая руку. - Пока не убегу, - осторожно добавил.
- Вот именно, что "пока", а мне нужно чтобы всегда!
- Ну, не могу я на одном месте...
- А ты попробуй! - язвлю я.
- Надеюсь, ты не против, если я закурю? - спрашивает он и в его руке появляется чуть надломленная сигарета.
- Конечно, нет, - смягчившись, говорю я.
- Вот и ладненько, - мурлычет он, будто чеширский кот и сигарета в его руке вспыхивает. Он затягивается; клубы серо-голубого дыма начали блуждать по комнате.
Сегодня у него распущенные волосы, они чёрной рекой струятся по плечам.
- Надо было мне поступить как Юлька... - шепчу я.
- Что? - спрашивает он.
- Заковать тебя в цепи, и дело с концом, - досадно говорю я.
- Ты бы смогла это сделать?
- Нет, - хрипло признаюсь я.
- Тебе ведь и без меня хорошо...
- Неправда! Без тебя у меня получается что-то слишком не понятное, фальшивое и сопливое! - возражаю я и опять хватаю его за руку. Дым врывается в лёгкие, глаза начинает щипать от слёз. Странно... я всегда плачу только в его присутствие, так мне не хочется его терять...
- Да не бойся ты так! Я, возможно, задержусь здесь на месяц! - принимается он успокаивать меня.
- Месяц? А дольше никак?
- Никак... хотя... вот как залечу раны, так и сразу того...странствовать уйду... - запинаясь, говорит он, боясь смотреть мне в глаза.
- Дурак ты...настоящий дурак... Неужели ты не видишь, как мне без тебя плохо?!
- Меня же нет, как же я могу видеть?
- Дурак! Почему у всех музы, как музы - утонченные дамочки с лирами и флейтами, не пьющие, не курящие, спокойные, сидящие дома... А у меня ты?! Вечно ищущий приключений на свою задницу, вечно где-то пропадающий!
- Ну, хочешь, я буду играть на флейте?
- Да причём тут флейта!? Мне важно чтобы ты был здесь!
- Но я же здесь.
- Это пока! Вот залечишь раны и непременно уйдёшь... и не известно куда, неизвестно когда вернёшься. А может, ты мне изменяешь?
- С кем же я могу тебе изменять?
- Это ты мне скажи! - я падаю на кровать и, хватая подушку, кидаю её в муза. Мгновенье, и подушка разлетается на миллионы маленьких перьевых кусочков.
- Ну, что ты опять делаешь?!
- Мне казалось, ты любишь снег... - улыбается он.
- Люблю, - соглашаюсь я. И ведь действительно, перья сейчас очень похожи на маленькие снежинки, которые кружатся, кружатся, кружатся.
- Не меняй тему!
- Да кто же её меняет, - пожимает плечами муз.
- Слушай... а кто у тебя был до меня?
- То есть? - изумился муз.
- Ну, ты сказал, что музы не умирают, значит, у тебя до меня были... люди, ведь так? - он лишь улыбнулся и кивнул, с трудом понимая мои изречения.
- Ну, и кто у тебя был до меня? - переспросила я.
- А это секрет фирмы! - сказал он и опять затянулся.
- Знаешь...ты такой вредный... А ведь я даже не знаю твоего имени... 4 года мы с тобой знакомы, и до сих пор не знаю имени... бррр... - я посмотрела на него с каким-то детским трепетом. Всё таки он мой муз-бродяга.
- А зачем тебе моё имя? - едкий дым вновь ударил мне в лёгкие, и я закашлялась.
- Да... Как у Стругацких... Так меня ещё никто не называл.
- Ладно... Румата, так Румата, - согласилась я.
- У тебя есть, что выпить, и чистые бинты? - серьёзно спросил он.
- Бинты там, где и всегда - в ящике. А выпивки нет, жди ещё три года.
- Почему?
- Пока мне не исполниться 18, ты пить здесь не будешь, - с нажимом сообщила я.
- Эх, ладно... жалко, что нет... Поможешь мне перевязать раны? - я кивнула в ответ.
Идиллия, не так ли? Он со мной, я вновь могу творить и мне ничего больше не надо, только помогать ему в перевязке и слушать его истории о приключениях в других мирах, вселенных и времени...