Едва ли ты заметишь мой уход:
я тень свою тебе оставлю смело.
Мой голос у неё, и даже тело - 
                         моё,
и с нею вместе ты продолжишь род.
И каждый день у вас пойдёт за год,
а и меня - увы! - наоборот:
ведь Вечность отмеряет по-иному
часы и расстояния до дома.

В могиле кости не белее снега,
и, глядя на листы в своей тетради,
я привыкаю к нежной этой глади:
когда-нибудь уйду в объятья века
и, встретив там другого человека,
не удивлюсь тому, что он - Сенека.
Ну, а пока октябрь - будь он неладен! - 
печали дух. И он, как ты, всеяден.

Когда, спустя три года без меня,
два месяца ещё и две недели,
забудет воздух нервный визг метели,
а солнце будет радовать, светя
( но на ветвях ещё не будет почек),
у вас в семье - ура! - родится дочка.
Родится, как и я, она в апреле.
На чистой белой, словно снег, постели.

Я ей явлюсь однажды тёмной ночью.
В тобой любимых так часах песочных
(без всякого "тик-так", но очень точных)
я буду с нею, в каждом междустрочье,
когда твой дом, мой друг, придёт в упадок.
Ты вспомнишь белизну моих лопаток
и, как старик столетний, весь сутулясь,
сигарою дымя, в плетенье улиц
                              выйдешь.