На странной планете бросивших матерей
На этой планете ушедших к другим отцов,
Этих кукушек голые разврата вечера,
Этих кобелей усатых сочные сытые дни.

Ушли от любимых и любящих дней своих,
Ушли от ненужных маленьких слабых богов,
Ушли вникуда и узнают об этом потом,
Когда мы станем такими же, как и они.

Где мать обросла брошенными детьми
В сырые аборты постылых усталых дней,
И юноша плачет, что вырезали его
И не другого брата или кого родню...

Где мать забросила отведавшего ее,
Сладкого сына удивительных вечеров,
Когда она билась в сыновних его губах
Бедрами счастья раскинутости своей...

И бросила мать сотворенного из дверей,
Соками плачущего святого ее нутра,
Горем текущего сладкой ее реки
Умирающего радостью и высотой глубин...

Бросила в холод и лед улицы ночевой,
Бросила прочь на дорогу мокрую от дождей
Из чрева горячего, где он и мог и жил,
Где он и был, и разрывал, и ласкал ее...

И брошенный прочь недоношенный плод
Он навзничь ревел рожей в сырой асфальт
И было ему родное и дорогое окно
И мир глубиной женской и чернотой...

И он орал, отлученный порванный клок,
Что говорил в ее мокроту - люблю,
Спасибо, что родила, возьму за уздцы
Лошадь твою и буду запах родного отца...

Он говорил и рыдал чужую свою тоску,
Где бросила мать напрочь в огонь простыть,
И он просил в горячую черноту ног,
Белую ночь и темноту полей...

И он рыдал, что отрезали на крови
От крепких отцов, не доставшихся никому,
Все потому, что знал ее боль и стыд,
Все потому, что бездомным ходить не мог...

И сын ревел и смеялись люди вокруг,
И он метался и плакал, взрывал на визг
Всю ее ласку плачущую, жуть волос,
И муть и крик под чужими родимых вод...

Все потому, что ребенок ее зеркал, 
Все потому, что мать его всех глубин,
Все потому, что целовавший ее внутри
Не только вышел, но и уйдет в нее.