Аннотация: Вторая глава: то, что было после первой сказки
Глава 2. Отверженное "я"
На следующий день монах разбудил меня ни свет, ни заря, постучал в стену крохотной хибары, ставшей для меня жилищем. Я вздрогнул и вывалился из удивительно живого сна, где я гонялся за самим собой по извивающимся, будто живым коридорам, натыкаясь на вещи из разных мест и времен, от детства до переезда в Таиланд.
- Доброе утро, - сказал брат Пон, наверняка услышал, как я завозился. - Как спалось?
- Хорошо, - соврал я, ответив на приветствие.
- Тогда выходи, займемся делом, пока ты свеж и бодр.
Я не чувствовал себя ни свежим, не бодрым, напоминал скорее дремотный набор находящегося в ступоре рассудка, слипающихся глаз, вялости во всем теле, боли в мозолях и саднящей обгорелой макушки.
Но деваться было некуда, поэтому я облачился в антаравасаку, сделал утренние дела, и вскоре сидел под тем же навесом, что и вчера, боролся с разрывающими пасть зевками. Над джунглями висел предутренний туман, солнце ворочалось под его пеленой, но вылезать не спешило, и я ему немного завидовал.
- Вернемся к тому, на чем закончили вчера, - жизнерадостно заявил брат Пон. - Твоему "я", от которого тебе необходимо избавиться, если ты хочешь добиться освобождения.
- Но вы вроде говорили, что этого "я" не существует, - пробормотал я.
- Сложнее всего устранить то, чего не существует! - уверенно заявил монах. - Нельзя взорвать. Нельзя закопать, нельзя в море утопить, и при этом всегда с тобой, висит на тебе и мешает, как отягченная гирями цепь.
Образ оказался живым, я почти ощутил на плечах холодную тяжесть металла, и даже зевать перестал.
- Процесс это не быстрый, за один день все не сделать, - продолжил брат Пон. - Создавал ты эту штуку много лет, вкладывал время, силы, энергию, кропотливо трудился, так что обратный процесс потребует чего-то похожего. Начнем с разрушения опор. Абсолютных истин, на которые опирается твое эго, уверенное в собственном существовании. Вот, например, смотри... - он повел рукой, аккуратно огладил росток, протиснувшийся в щель между досками настила. - Эта штука очень мягкая и слабая. Оторвать можно одним движением. Так?
- Ну да, - подтвердил я.
- Так сделай это.
Я протянул руку и дернул, стебель отломился с негромким хрустом, брызнул сок.
- Братьям меньше работы по борьбе с растениями, - брат Пон улыбнулся. - Слабая? Мягкая?
Я кивнул.
- Но эта штука способна прорасти сквозь асфальт, раскрошить и разрушить бетон, - сообщил монах. - Способен ли на это ты, могучий и сильный, сорвавший ее миг назад? Способен?
- Нет, - я все еще не понимал, к чему клонит брат Пон.
- Так сильный или слабый этот росток? - поинтересовался он.
Я почесал макушку и отдернул руку, поскольку скребанул ногтем солнечный ожог.
- В одном отношении она сильная, а в другом слабая... - начал я.
- Вот! В отношении! - провозгласил монах с таким видом, словно мы с ним только что доказали теорему Ферма. - Качества, которые мы приписываем этому объекту, являются относительными. И не только этому объекту, но любому, без исключений. Понимаешь?
Я вновь кивнул, чувствуя себя котом-игрушкой для автомобиля, что мотает башкой в такт дорожным ухабам.
- Но почему тогда мы ведем себя так, словно все качества являются абсолютными? - поинтересовался брат Пон, и из леса за моей спиной донесся протяжный крик птицы. - Очисти сознание, успокой его, не придумывай лишнего. Постарайся увидеть свое отношение к тому, что ты держишь в руках... Какой он? Сильный, слабый? Все вместе?
Я закрыл глаза, постарался забыть обо всем, о недосыпе, о вчерашнем дне, о сидящем напротив монахе, о том, где я нахожусь, и что в Паттайе меня уже наверняка ищут, хотя я сказал, что уезжаю на неделю, но ведь не предупредил, что не буду отвечать на звонки и смс...
Стоп!
Я почти разозлился на себя за невозможность сосредоточиться, и в следующий момент у меня получилось: на кратчайший отрезок времени, две-три секунды, не осталось ничего, кроме зажатого в руке мягкого стебля и меня, этот стебель держащего и о нем думающего.
- Слабый, - сказал я с некоторым удивлением.
- Совершенно верно, - подтвердил брат Пон. - Оставь его. Вот другой предмет.
В руке у него оказался камень, серый, неровный, с кулак размером.
- Велик ли он? - спросил монах.
- Нет, конечно.
- А если сравнить с этим? - и брат Пон посадил на камень черного муравья: тот поводил усиками, но убежать не стремился.
- То велик, - признал я.
- Прочен ли?
- Прочен, - вновь согласился я.
Брат Пон аккуратно снял муравья, уложил камень перед собой, а в руке у него оказались щепка и банка с водой.
- Куда прочнее, чем этот кусок древесины и тем более жидкость, - проговорил он. - Однако... - щепка вошла в щель на боку камня, булькнула полившаяся на нее вода, - несколько раз повторить процедуру, и камень разлетится на куски.
- Ну да, все опять относительно, - сказал я.
- Верно, - монах улыбнулся. - Но мы ведем себя так, словно объекты вокруг нас наделены некими абсолютными качествами, долговечностью или мимолетностью, красотой или уродством, крепостью или слабостью, размером или его отсутствием. Так? Вспомни. Я уже не говорю о таких совершенно субъективных определениях, как "вкусный" или "полезный", а ведь обычный человек считает абсолютными и их. Вспомни.
Я задумался.
Ну да, брат всегда удивлялся, когда меня не впечатляло его любимое мороженое, я же поражался, как ему могут нравиться такие неинтересные девушки: ни уму, ни сердцу. Огромный и тяжелый внедорожник, само впечатление надежности - не больше спичечного коробка, если окажется на пути не успевшего затормозить трамвая, а тот ничтожен по сравнению с локомотивом; танкер для нефти, чудовищная громадина, покажется крошечным рядом с каким-нибудь небоскребом Нью-Йорка или Эмиратов.
Голова у меня закружилась.
- Вот, хорошо, вижу, что осознал, - брат Пон удовлетворенно потер ладони. - Осознание это неприятное, поскольку абсолютные качества, которыми мы наделяем все вокруг, дают нам ощущение безопасности, именно из них состоит кольчуга, созданная твоим "я", чтобы ему не дай бог, не пострадать, столкнувшись с реальностью. Тяжелая?
И вновь я ощутил холод металла на плечах, и на этот раз ощущение было неприятным, давящим.
- Есть маленько, - признал я.
- Мы эту кольчугу расплетем, - сообщил монах. - Вернее, ты сам ее расплетешь. Начинай.
И он протянул мне еще одну банку, меньше предыдущей, на две трети наполненную водой, из которой торчал синий аккуратный цветок, слегка похожий на ромашку.
- Это зачем? - спросил я настороженно.
- Не бойся, не укусит, - брат Пон рассмеялся. - Красивый, правда?
- Очень, - признал я.
Аккуратные лепестки, словно вырезанные, в голубизне каждого видны прожилки темно-синего, словно волокна из сердцевины грозовой тучи, по краям еле заметная бахрома. В центре же, там, где у ромашки белое и мохнатое, здесь фиолетовое и словно фасетчатое, немного напоминает глаз насекомого.
- Я знал, что тебе понравится, - монах вручил мне банку. - Теперь созерцай это. Смотри на него до тех пор, пока красота для тебя не превратится в уродство, пока облик, радующий твой взор, не начнет вызывать неприязнь, отвращение и прочие гадостные чувства.
- Но как? - спросил я.
- Поставь его так, чтобы было удобно смотреть, - посоветовал брат Пон. - Сосредоточься, разглядывай внимательно, переводи взгляд с лепестка на лепесток, с одного элемента на другой, и в процессе не отвлекайся, не позволяй посторонним мыслям увести тебя в сторону...
Я поместил банку перед собой и уставился на цветок как на врага.
- Нет, так не годится, - тут же вмешался брат Пон. - Он же красивый, так? Необходимо осознавать эту красоту - это отправная точка для практики.
Я сделал лицо попроще, и начал изучать цветок, водя глазами туда-сюда: этот лепесток чуть меньше, чем тот, и темно-синие прожилки на нем расположены теснее, другой с одной стороны лишен бахромы, и ведь сережки такого цвета носила моя подружка, как ее...
- Не отвлекаться! - возглас брата Пона заставил меня вздрогнуть.
Снова: лепесток, другой, третий, заново... лети-лети лепесток через запад на восток, через север, через юг...
- Не отвлекаться! - повторил монах сурово.
Третий раз.
С четвертого у меня получилось более-менее, я смог глядеть на цветок, не задремывая, не позволяя мыслям унести меня в сторону, и не забывая о его красоте. Только вот красота эта стала еще ощутимее, я не просто осознавал ее, я чувствовал ее физически, как приятное теплое давление на лицо, на глаза, на мозг, на все тело!
Это было очень странно, поскольку я осознал, что именно так и воспринимал красивые вещи всю жизнь, не разумом, а словно всем существом.
- Отлично, - отметил мой прогресс брат Пон. - Теперь отталкивайся от нее... Отталкивайся... Вопрос "как" не имеет смысла, поскольку подсказать тебе я не смогу. Никто не сможет... у каждого из нас свой способ преодолеть эту границу, их много, они разные...
Как найти уродливое в столь гармоничном, изящном объекте?
Разве что в самом центре, где поблескивает нечто похожее на глаз насекомого. Хотя нет, это скорее драгоценный камень, пусть затянутый патиной, но все равно очень красивый.
Я уставился на него так, что заболели зрачки, и тут произошло нечто странное: фасетки словно отделились друг от друга, я увидел их как набор отдельных кусочков, осколков, лежащих на черной поверхности, лишенных какой-либо привлекательности. Случилось это так неожиданно, что я вздрогнул, и все стало как обычно.
- Снова, - проговорил брат Пон. - Ты был на верном пути.
Теперь я понимал... хотя нет, не понимал, просто неким образом знал, чего именно хочу добиться, и действовал с куда большей уверенностью: сосредоточение, взгляд по лепесткам, потом в центр, чтобы воспринимать цветок целиком, периферическим зрением, а затем сделать так, чтобы он превратился из единого объекта в набор деталей, ничем не связанных помимо того, что волею случая они оказались рядом.
И ведь красивым мне кажется цветок сам по себе, а не комплект его кусочков!
В какой-то момент я перестал понимать, на что именно смотрю, сознание то ли помутилось, то ли отключилось совсем, но объект перед моими глазами не вызывал каких-либо эстетических чувств.
- Двигайся дальше, дальше, - я понимал, что слышу тихий голос брата Пона, но его слова не вызывали ни мыслей, ни эмоций, вообще ничего. - Только не напрягайся... Дальше, дальше...
Распад продолжился, теперь я воспринимал сетку из темно-синих волокон отдельно, а голубую плоть цветков отдельно, первая словно лежала на обрывках шелковистой ткани. Картина показалась мне странной и неприятной, поскольку ничего подобного я никогда в жизни не видел, и словно оказался на другой планете, где течет совершенно чуждая людям жизнь.
А потом я моргнул в очередной раз, и понял, что смотрю на цветок, стоящий в банке с водой, а солнце разогнало туман и понатыкало между деревьями длинных желтых столбов.
- Ощутил? - спросил брат Пон.
- Да... - сказал я потрясенно. - Это было... это было... оно... ну...
- Но сейчас цветок снова красивый? - прервал монах серию моих бессвязных восклицаний.
Я пригляделся.
Да, красота никуда не делась, не пожухла и не растворилась, но теперь я видел в ней определенный налет искусственности, вычурности, и это вызывало мысли о подделке и непонятное, хотя и слабое раздражение.
- Красивый, - буркнул я, понимая, что мне не хватает слов, чтобы выразить мысли. - Только иначе...
- Так и должно быть, - брат Пон хлопнул в ладоши. - Значит, ты добился цели. Только не преисполняйся гордости - это всего лишь первый шаг, а их предстоит сделать тысячи. К созерцанию цветка ты вернешься завтра на рассвете, а сейчас поднимайся и отправляйся за водой.
Я поскреб в затылке и с унынием подумал, что завтрака сегодня мне не предложат. И это после жалкого подобия ужина, что было вчера?
К разговору об абсолютных качествах мы вернулись в разгар дня, когда я меньше всего этого ожидал.
Святилище Тхам Пу не поражало роскошью, как некоторые храмы Бангкока, и статуя Будды не могла похвастаться золочением, простое изваяние, грубо высеченное из камня. Но зато внутри прохлада властвовала даже в самый зной, поэтому мы сидели там, а не снаружи.
- Продолжим, - сказал брат Пон, и я непонимающе посмотрел на него.
- Ты думал, это все? - монах усмехнулся. - Когда красивое становится уродливым? А наоборот?
Я вздохнул.
Вторая банка, предъявленная мне братом Поном, мало отличалась от первой, вот только в ней не было воды, а на дне свернулась в кольцо самая отвратительная многоножка, которую я когда-либо видел. Покрытое щетинками тело, судорожно дергающиеся конечности, жвала на зависть Чужому из старого фильма.
- Ядовитая? - спросил я.
- Наверняка. Хочешь проверить? - и брат Пон наклонил банку так, будто собирался вывалить многоножку мне на колени.
Я отпрянул, едва не свалился на спину, пришлось опереться на руку.
- Не бойся, - сказал монах с проказливой улыбкой. - Ты мне нужен живым. Конечно, твое "я" я постараюсь убить, но яд тут не поможет... Что делать, понимаешь?
Я мрачно кивнул.
- Разглядывать это... эту штуку, пока она не покажется мне воплощением красоты.
- Верно! Приступай.
Я осторожно принял банку, и многоножка внутри зашевелилась, подняла голову.
Как может подобное существо вызвать что-то, кроме омерзения и неприязни? Чтобы любоваться ей, нужно быть полностью свихнувшимся маньяком, который ест на завтрак человеческую печень и коллекционирует глазные яблоки приглянувшихся дамочек.
Но отступать мне было некуда, и я принялся за дело.
Сосредоточиться, заполнить сознание образом длинного тела, многочисленных ног, узора на спине, где бурые пятна чередуются с лимонно-желтыми и бледно-зелеными: идеальная маскировка в опавшей листве джунглей. Забыть о том, где ты и кто ты, помнить только о том, что перед тобой, какие чувства она у тебя вызывает.
И не отвлекаться, не отвлекаться!
На этот раз мне пришлось труднее, чем утром: первую фазу я преодолел быстрее, а потом застрял, многоножка так и оставалась собой, никак не желала распадаться на "запчасти".
- Негативные чувства обычно сильнее позитивных, - заметил брат Пон, наблюдавший за моими потугами. - Не напрягайся, работай, и эффект придет. Обязательно, поверь мне.
Я хмыкнул и продолжил упражнение.
Не знаю, сколько времени прошло - даже будь у меня часы, я не имел возможности на них взглянуть - но в один момент существо в банке превратилось в червяка и две полоски бахромы, лежащих рядом с ним. Я вытаращил глаза, боясь даже моргать, чтобы эффект не исчез, но через несколько секунд не удержался, и все стало как обычно.
- Еще раз, - брат Пон был неумолим. - До тех пор, пока не получится. Сегодня. Первый раз самый важный, дальше будешь практиковаться сам.
Я снова прошел все те же стадии, не обращая внимания, что ноет спина и болят ноги, затекшие от непривычной позиции - не поза лотоса, конечно, но ведь и не на стуле. Многоножка распалась на фрагменты, и я понял, что разглядываю нечто вроде свернутой из нескольких цветастых платков трубочки, увешанной блестками и висюльками.
Красивой она не выглядела, но и уродливой тоже не казалась.
Трубочка превратилась в браслет из непонятного материала, и даже когда он задвигался, расстегнулся и застегнулся, картинка не исчезла, я хоть и вспомнил, что передо мной, вовсе не увидел опасную ядовитую тварь, неприятного обитателя джунглей. Некоторое время просидел, вытаращив глаза, а затем брат Пон мягко похлопал меня по плечу.
- Достаточно, - сказал он. - Это красивое существо поступает в твое распоряжение. Будешь разглядывать его в полдень.
- Э... - держать многоножку, пусть и в банке, у себя в хибаре мне совсем не хотелось. - Может, не надо? Я вроде добился успеха, все у меня получилось как нужно.
- Надо-надо, - монах погрозил мне пальцем. - Один раз не значит вообще ничего. Красивая картинка, игры разума, все это так легко забывается... и вспомни о нашей цели. Зачем мы все это делаем?
- Зачем? - я, честно говоря, несколько увлекся процессом.
- Мы пытаемся уничтожить, разрушить твое "я", - мягко напомнил брат Пон. - Главную иллюзию, которая мешает тебе, приносит бесконечное страдание и повинна в том, что ты переполнился до опасной степени и едва не погиб.
- Ну так уж и погиб... - проворчал я.
- На данный момент для всего мира ты считай, что мертв, - прозвучало это достаточно сурово. - И вообще, тот, кто погружен в круговорот смертей и рождений, не знает вкуса истинной жизни. Страдание от боли телесной, страдание от того, что все изменчиво и непостоянно, страдание от невозможности избегнуть самого страдания. Такова награда тому, кто цепляется за личность, за то, что он есть, чего достиг и чем владеет!
На меня после этих слов накатила печаль, я начал вспоминать, чего на самом деле добился - сам сделал себя человеком, выучился без помощи родителей, построил бизнес без богатого дяди, выжил в девяностые, когда сыграть в ящик было так же легко, как сорвать куш, сумел перебраться в Таиланд, под пальмы, добился не одной красивой женщины, прочел много умных книг.
И что, от всего этого придется отказаться, выкинуть как балласт с падающего воздушного шара?
Кем я тогда стану? Идиотом с очищенным сознанием, фанатичным сектантом? Какая такая свобода, о которой говорит этот монах, существует ли она или это рассказы для легковерного придурка из фарангов?
- А кто сказал, что будет легко? - напомнил о себе брат Пон.
Да уж, мои мысли явно написаны на лице, да еще и заглавными буквами.