Аннотация: Дружеский шарж-пародия на детективный рассказ-победитель лит. конкурса СД-7 (Современный Детектив -2018) "Горечь зёрен". Автор рассказа Председатель Детектив-Клуба Просвирнов А.Ю. http://samlib.ru/p/proswirnow_a_j/sd_7_gorech.shtml
"Горечь зёрен"
или
"Тени исчезают в полдник"
Глава первая
Скрип тележных колёс и серая дорожная пыль сопровождали неспешное, но целеустремлённое движение продотряда. Глеб Бежин, сидевший на передовой телеге, задумчиво качал островерхой бурой будёновкой с разлапистой красной звездой во лбу. Потянувшись всем телом, Глеб интеллигентно подавил рвущийся наружу зевок.
- "Инда взопрели озимые!"... - грустно озираясь окрест, вспомнил он вдруг из классиков.
Озимые об эту осеннюю пору были бы большой странностью. Однако откуда об этом мог знать Глеб, который и самих крестьян-то в своей прошлой, господской жизни видел, разве что из экипажа... Потом случилась война, фронт, тяжкое и кровавое окопное офицерство...
Внезапно и нежданно светлый вьющийся локон выбился из под будёновки Глеба и заиграл, заискрил в скупых лучах нежаркого осеннего солнца.
- Ишь ты, блондинчик! - неприязненно покосился на Глеба затянутый в чёртову кожу верховой на огромной вороной кобыле.
Это был командир продотряда Матвей Кошкинд, смуглый смолисто-курчавый удалец с крупным орлиным носом.
- Сверкают на солнышке власы господские, что погоны златые! А глаза-то синющие, что штаны городового! - продолжил мысленно злобствовать Кошкинд. - Кровь барскую-голубую не скроешь! Правду народ говорит: бывшего офицерья не бывает! Всею бы вашу дворянскую породу под корень, да рано ещё... Пока пригодитесь...
Кошкинд, впрочем, и сам был не прост. Империалистическая война сделала его почти полным георгиевским кавалером. Отважный Матвей выбился в унтер-офицеры. Пошёл бы и выше, да смоляные кудри с орлиным носом помешали...
Командир вёл продотряд в родное село. Впрочем, в какое село? Так, местечко... Одно слово, Липовка.
- А куда деваться? План продразвёрстки выполнять надо! - хмуро размышлял Матвей. - Сунешься к чужим, излишки зерна реквизировать, а там глядишь и не обрадуются, обидеться могут опять же! Осерчать сильно, аж до перестрелки! А оно мне надо?! А тут все свои. Всё про всех известно. И про жмота ворюгу-мельника Француза и про других местечковых богатеев, сукиных детей. С детства Мотьке-сорванцу ведомо где у кого и что плохо лежит! Свои же все...
- Вот что, ребята! Слухай меня сюда! - обратился на народном наречии командир к продотряду. - В Липовку въезжаем по мирному. Неча зря народ пугать. Винтовки суй в сено, а пулемёт в солому. Будёновки и шинелки выворачивай наизнанку и таким макаром одевай взад...
Сам Кошкинд, оставшись верхом на вороной кобыле, ограничил своё переодевание вывороченным наизнанку овчинным тулупом. Фуражка с красной кокардой, чёрные кожаные штаны и комиссарская тужурка с браунингом, грозно выглядывающим из под лохматого распахнутого тулупа, казались теперь ещё внушительнее.
Чего греха таить? Бывшему Мотьке-сорванцу хотелось пофорсить перед земляками!
Меж тем, продотряд входил в Липовку. Бойцы выглядели теперь действительно мирно. В вывернутых наизнанку шинелях и буденовках они походили теперь то ли на сбежавшую с дальних болот лесную нечисть, то ли на несчастных беззащитных монахов, силком мобилизованных на войну.
Смеркалось, полная луна уже вовсю освещала тёмные избы, мекали местечковые козы, квохтали, устраиваясь на ночлег куры, блеяли овцы и коровы, пахло печным дымом, парным навозом и ещё чем-то родным...
В этот момент телега Бежина поравнялась с невысокой старушкой с лукошком. Явно глуховатая бабка, внезапно увидев освящённых луной группу диковинно одетых молодых мужчин на телегах, отчего-то пришла в нечеловеческий ужас и судорожно прижала лукошко к впалой груди.
- Здорово, Марковна! - видимо, чтобы успокоить бабку шутейно рявкнул из темноты Кошкинд. - Неужто на ночь глядя по грибы ходила?
- Батюшки! Мотя! Никак ты?! - ответно обрадовалась старушка. - Кавалерист! Красавец! Ты просто солнце, Мотюшка! Бог знает, какое ты солнце! Да ты просто гордость всего нашего местечкового казачества, Мотенька!
- Хорош, Марковна! - усмехнувшись, не поддался на столь грубую лесть Матвей. - А то я не знаю, чего ты по темноте промеж домов с лукошком шастаешь. Доставай свои грибочки звенящие, все три по полштофа! Прибытие моё праздновать будем!
- Не бойтесь бабушка! Здесь все свои! - нашёл нужным поддержать командира Глеб. - Я думаю, у вас лукошке ещё и закуска имеется. Колбаска говяжья пару колечек, лучок, чесночок, да краюха хлебца.
- Ой, вей! Пронзил! Как насквозь пронзил, гипнозёр! - запричитала Марковна. - И откуда тебе всё известно?
- Я не гипнотизёр, - машинально поправил старуху Глеб. - Просто у меня острое обоняние.
- За то и держим! - вновь усмехнулся из темноты Кошкинд.
Глава вторая
Переночевали продотрядовцы в родном доме Матвея Кошкинда. Семья долго праздновала прибытие старшего сына. Матвеев младший брат Гришка, трижды заняв денег у Глеба, дважды за ночь бегал за самогоном к Марковне.
Глядя на Гришку, Глеб не переставал удивляться, настолько разными внешне, да внутренне казались ему эти два брата. Они были похожи, да только у Гришки не было и следа от той лихой южной красоты и мощного мужского обаяния, которыми обладал Матвей. Длинный, вечно шмыгающий нос и стёсанный подбородок напрочь портили внешность Григория.
Под утро Бежин, уединившись на сеновале, наконец, уснул. Разбудил его шорох. Григорий озабоченно шарил по соломе вокруг Глебова вещмешка.
- Деньги у меня тут были припрятаны, заначка! - хмуро пояснил Кошкинд младший в ответ на вопросительный взгляд Глеба. - Вот, хотел вам долг вернуть, дорогой товарищ Бежин! Да видать не судьба!
Бежин задумчиво посмотрел вслед уходящему Григорию. Из огромного заднего кармана его старых залатанных галифе торчала пара любимых розовых батистовых портянок Глеба. Обычно данные предметы интимного белья покоились на самом дне беженского солдатского вещмешка.
Да ты, брат, мошенник! - молнией сверкнула догадка в проницательной светлой голове Бежина.
***
Ровно в восемь тридцать утра, по-быстрому, за какой-то час, позавтракав доброй крестьянской снедью, переодетые бойцы продотряда двинулись на развёрстку. Решено было начать с самого зажиточного селянина, кулака и мельника, Лёвки Француза. Прозвище своё от односельчан, по словам всё того же Матвея Кошкинда, дядя Лёва получил за особую, даже по нынешним, местечковым меркам выдающуюся картавость, да ещё, за уже совсем выдающуюся любовь к женскому полу.
На единственной местечковой улице не было ни души, а ещё было прохладно, остро пахло печным дымом и парным, от только что прошедшего стада, последом. На чувствительного Глеба Бежина вдруг повеяло сельским пасторальным покоем. Захотелось улечься прямо здесь, на обочине свежеунавоженной грунтовки, уставиться синими глазами в серое осеннее небо и начать просто, молча и бездумно вкушать вечность...
- Где то здесь должен быть мой, только мой легендарный Бежин луг! - печально подумалось Глебу.
Крепкий крестьянин дядя Лёва Француз обладал, по-видимому, сверхъестественным чутьём. Уже с февраля семнадцатого он знал, что за его добром рано или поздно придут, явятся оглоеды, с мандатами, или без, не от этой, так от другой власти... И в душе дядя Лёва смирился уже было с неизбежным, однако спрятал мешки с последним урожаем в такие закрома, что и сам чёрт не сыщет. Да только не ведал Лёвка Француз, что неизбежное явится к нему в виде синеглазого блондинистого красавца Бежина.
Поначалу Француз, высунувшись по пояс из окна своей крепкой свежеокрашенной коричневым колером избы, долго и громко ругал пришельцев последними словами. Оба брата Кошкинды, старший Матвей и младший Григорий не давали кулаку спуску, энергично отвечая ему.
- Шлемазлы! Босяки! Шоб я так жил, как я вам не советую! - тщательно стараясь избегать букву "Р", вопил дядя Лёва на продотрядовцев.
- Мироед! Старый сатир! Сдавайте излишки добровольно, или поедете за казённый счёт в Сибирь. Будете там убирать снег совковой лопатой, причём весь! - страстно наседал Кошкинд младший на разбушевавшегося Француза.
Тут же в перебранку встрял вовремя подоспевший единственный сын мельника, однорукий Сёмка.
- Правов таких не имеете, узурпаторы! - злобно захрипел Семён, размахивая левым пустым рукавом. При этом он дивно благоухал сивушными ароматами от Марковны. - Я субъект инвалидский! От империалистической бойни пострадавший! Нет такого закона, чтобы страдальцев на фронтах изувеченных раскулачивать!
Семён потерял руку, когда после начала мобилизации на фронт начал "мастырить" себе фальшивые болячки. Занёс в руку инфекцию и как результат, гангрена и ампутация. Одна радость, белый билет, как инвалид, он, всё-таки, получил...
- Так тебя, Сёма никто и не трогает! - примирительно попытался возразить ему Григорий. - У нас токмо к твоему батюшке вопросики имеются!
Единственного наследника мельника эта аргументация, однако, не успокоила. Источая всем своим естеством молчаливую, невыразимую ненависть он отошёл в сторону и уставился на продотрядовцев тяжким свинцовым взглядом.
Наконец Матвей Кошкинд, устав и охрипнув горлом от более весомых русских матерных аргументов, просто и молча откинул полу тулупа, дабы показать строптивому дяде Лёве ребристую рукоятку браунинга. Это подействовало! Француз сразу как-то весь сник. Его, только что воинственно торчавшая вверх и вперёд сивая борода и вовсе поникла долу.
- Чего уж там, заходите, ищите, грабьте! - произвёл он вялый приглашающий жест куда-то в сторону крыльца своего дома.
Массивные дубовые ступени и перила этого крыльца также были свежеокрашены в радикально-коричневый цвет.
- Этот старик любит запах свежей краски! - глубокомысленно отметил про себя Бежин. - Тайный признак художественной натуры! Надо взять данную деталь на заметку...
Многочасовой обыск в доме и пристройках Француза ничего не дал. Догадка Глеба о художественных наклонностях мельника оказалась верной, повсюду на стенах были развешаны искусно выполненные хозяйской рукой, рисованные картинки из сельской жизни. Дядя Лёва, уже совсем успокоившись, сидел, неприлично развалившись на лавке. При этом он иронично поглядывал на пришельцев из под кустистых бровей. Его однорукий отпрыск Сёмка, торжествующе усмехаясь, стоял поодаль, подпирая стенку.
- Простите, а где у вас туалет? - обратился вдруг с внезапным вопросом к хозяину дома Бежин.
- Ишь ты, барин какой выискался! Нужный чулан ему подавай. Иди вон за огороды, да делай свои дела! - недобро зыркнув на Глеба, буркнул в ответ Француз.
Впрочем, пояснения хозяина Бежину были без надобности. Острое от природы обоняние не подвело его и на этот раз. В сенях, в нужном чулане, над прикрытой куском фанеры зловонной дырой отыскал Глеб стенной хитрый тайник. А в нём обтянутый телячьей кожей альбом с рисунками в стиле Ню. Нагие, стройные и пухлые женские и девичьи тела запестрели перед внимательными, синими глазами Глеба. Особенно поразило Бежина изображение неизвестной обнажённой прекрасной юной девы с распущенными каштановыми волосами. Она, как будто, танцевала посреди берёзовой рощи.
- Богиня! Нимфа! Саломея в "Танце семи покрывал"! - забыв, что находится в тесном неароматном нужнике, размечтался от этого созерцания Глеб. - Однако, старик-то, каков?! Гений! Местечковый Рембранд! Талантище! И ведь явно тайком подсматривал, с натуры рисовал, в банях, да на речке летом, в кустах хоронясь. М-да, не оскудела земля русская...
Из плена мечтаний Бежина вырвал резкий стук в дверь нужника.
Ты там, что, офицерик, уснул на очке что ли? - раздался снаружи грубый голос командира Матвея. - Давай уже, выходи! Не нашли мы у Лёвки ни черта! С пристрастием спрашивать дурака старого придётся.
Не придётся! - ответил из нужника Бежин.
И правда! Стоило показать побелевшему как снег Лёвке Французу, найденный в нужнике альбом, да пообещать обнародовать сии художества пред очами несведущих в изящных искусствах односельчан, отцами и мужьями невольных натурщиц, как Лёвка поплыл... Сам указал все свои хитрые схороны, сам сдал все излишки. До последнего зёрнышка. Бежину даже стало жаль этого, вмиг поблекшего, тайного престарелого художника.
- М-да! Бедный! Бедный дядя Лёва! Такова уж неизбывная судьба русского гения! - с новой волной охватившей его печали умозаключил Глеб.
Глава третья
По пустынной местечковой улочке, бежала, спотыкаясь, бабка Марковна. На этот раз старуха была без своего привычного лукошка.
- Ой, вэй! Беда! Беда, люди добрые! - сбиваясь на одышку, подвывая от ужаса, причитала она. - У Ляльки Кукланд вся семья разом рехнулась! Сели болезные пополдничать, выпили, закусили и всё... Теперь ходят по дому, лыбятся, что твои плюшевые зайцы и всех входящих лобзают, да обнимают.
Продотряд во главе с Матвеем Кошкиндом, поскакав в нагруженные мешками с французовым зерном телеги, поспешил по известному несчастному адресу.
Картина, открывшаяся перед красноармейцами в горнице мирной крестьянской избы, и в правду оказалась ужасной. Несмотря на открытые окна, в мареве заполняющего избу тяжкого нутряного и съестного духа витал, торжествуя, явственный дух Безумия.
По дому, идиотически улыбаясь, бродили три индивида. Двое мужского и один женского пола. Завидев входящих гостей, безумцы радостно замычали, распахнули свои нездоровые объятья и ринулись навстречу. В лихорадочном блеске их глаз читалось страстное желание немедленно и слюняво облобызать пришельцев.
- Допились! - оглядев эту картину, хмуро и веско, словно припечатав, произнёс Матвей.
Бойцам продотряда пришлось силой скрутить любвеобильных хозяев, связать их по рукам и ногам, а затем аккуратно разложить по лавкам.
Стоящий посреди избы стол был заставлен тарелками с недоеденной нехитрой снедью, двумя пустыми и одной початой бутылками. Последняя была наполнена знакомой мутной жидкостью. Матвей взял эту бутылку в руки и подозрительно принюхался к её содержимому.
- А не твой ли это продукт, а Марковна? - одарил Кошкинд старуху тяжёлым взглядом.
С неожиданной прытью подскочив к Матвею, она легко вырвала из его могучих чёрно-волосатых дланей злосчастную бутылку.
- Гляди, шлемазл! Я за своё производство головой отвечаю! - злобно прошипела старуха и поднесла горлышко бутылки к губам.
И быть бы новой беде, но тут из соседней комнаты раздался дикий, безудержный женский смех. Марковна от неожиданности выронила бутылку из рук. Глухо стукнувшись об пол, посудина лениво забулькала, разливая в воздухе тонкий аромат свежей сивухи. И только чуткий нос Глеба сумел разобрать в этом сложном винном букете едва уловимую, чуть слышную нотку каких-то неведомых тайных лесных трав...
Преодолев оцепенение и робость, Бежин вошёл в комнату. Братья Кошкинды, Матвей и Григорий последовали за ним. На кровати сидела юная, лет восемнадцати девица с распущенными каштановыми волосами. Красавица бессмысленно улыбалась. Лицо её при этом казалось совершенно безумным. Невидящим взглядом скользнула она по вошедшим мужчинам и вдруг довольно внятно произнесла:
- Дяденьки, а вы, чьих сваты будете? Опять взамуж меня звать пришли?
- Ну, слава революции! - пронзительно зашептал в бежинское ухо Григорий Кошкинд. - Это Лялька Кукланд! Первая красавица в нашем местечке. Пока баре Шлифлянды в поместье своём обретались, она рядом с ними крутилась. Не то горничная, не то подружка дочки самого Шлифлянда. Ну и нахваталась у ней манер, книжек барских начиталась...
- Это точно! А то зазналася больно! Теперь-то посговорчивей будет, заноза! - подал откуда-то сзади свой хриплый голос неизвестно когда успевший просочиться в дом Кукландов однорукий сын мельника Семён. - А то вишь! От нас, простых сельских пролетариев нос воротить стала. А теперь чо? Революция да жизнь всё по своим местам расставила. Согнала с неё спесь судьбинушка!
- Ну да! - сочувственно шмыгнув длинным носом, поддержал разговор Кошкинд младший. - Баре Шлифлянды в Европы сбежали, а она, Лялька-то, теперича совсем одна! Даром, что из всего семейства Кукландов единственная в своём уме осталась! Сразу отца, брата и матери лишилась. Видать совсем немного той отрывы от ведьмы Марковны пригубила.
Впрочем, Бежин и сам, без помощи Григория узнал девушку. Эта была она, та самая, танцевавшая среди березовых дерев нагая чаровница с рисунка Лёвки Француза.
Глеб покосился на однорукого Семёна. Глаза мельникова сына, устремлённые на несчастную почти сироту, подозрительно и плотоядно блестели.
- Расспросить бы её надо. Да только подождать надо пока она от пережитого шока в себя придёт, - с невыразимым сочувствием, глядя на странно улыбающуюся, сидящую на кровати девушку, прошептал Бежин в ухо Матвея.
- Ждать не будем! - глухо ответил командир и неожиданным рывком стащил с головы Глеба вывернутую наизнанку буденовку. В горнице даже посветлело от внезапно обнажившихся золотистых локонов Бежина.
Следующим движением Матвей отвесил опешившему подчинённому увесистый подзатыльник. Да такой тяжкий, что синие как небо глаза Бежина чуть ли ни вдвое увеличившись в размерах, едва не выскочили из орбит.
И случилось чудо! Карие миндалевидные очи Ляли заиграли блёстками интереса и живой мысли.
- Красавчик-то какой!- пристально глядя на Глеба, прошептала девица.
Глава четвёртая
- Ой, вэй! Одна я теперь осталась, Глебушка! Сирота при живых родителях! Кто меня такую теперь взамуж возьмёт? - положив голову на широкое мужское плечо Бежина, тихо плакалась Ляля.
- Я и возьму! - решительно утешил девушку Бежин. - Вот только план по развёрстке выполним, заберу тебя с собой в город. Одна беда, раскулачивать больше некого! Кроме мельника дяди Лёвы из крепких крестьян вы одни, Кукланды, в этом местечке остались. Да только мы с командиром Матвеем не звери! Не будем же мы от вас, убогих, последнее реквизировать! К тому же, Лялюшка, ты теперь моя законная невеста!
Бежин покосился на изрядно скомканную постель Ляли. В пароксизме интеллигентного чувства вины дворянства перед народом он крепко обнял девушку, прижав её горячее тело к своему.
- Раз такое дело, Глебушка, - счастливо рассмеялась Ляля. - Я тебе помогу. Ты думаешь, что вы у дядьки Француза все излишки реквизировали? Как бы, не так? На мельницу Лёвкину вам надо! У него там добра чужого выше крыши! Это же он, сатир старый, год назад местечковых мужиков подбил барское поместье ограбить. Я, слава богу, подслушала, да господ Шлифляндов упредила. Они бедные еле ноги унести успели. Да мне в благодарность мешочек жареных кофейных зёрнышек только-то и оставили.
Ляля полезла под подушку и вытащила на свет небольшой холщовый мешочек. Зачерпнула оттуда изящной розовой ладошкой малую горсточку, отправила её в рот и, мечтательно прикрыв томные карие очи, медленно, со вкусом зажевала.
Изысканный кофейный аромат достиг чувствительного бежинского носа.
- М-мм! Мокко! Настоящий! О, Боже! Кофейня мадам Пушэ! Гимназистки! Кренделя! Эклеры! - замелькали в голове Глеба дорогие сердцу картинки. - Пропала моя Россия! Не будет её той прежней больше!
Осталась лишь горечь зёрен! Дивная ароматная горечь в меру обжаренных кофейных бобов! Сладостная ностальгическая горечь!
Ляля, верно возбудившись от кофеиновой эйфории, приникла вдруг страстным поцелуем к чувственным губам Глеба.
В этот момент как будто сдавленный стон раздался под окном лялиной спальни. Тёмная тень метнулась прочь от дома Кукландов и растворилась в чернильной тьме глухой местечковой ночи.
***
Ранним утром, лишь только забрезжил серый холодный осенний рассвет, в пропахшей дымной винокурней избушке Марковны раздался стук.
- Вот ведь неугомонная клиентура! - ворча, поплелась к двери старуха. - Сама виновата, приучила шлемазлов! Ни свет, ни заря за товаром прутся!
Старуха отворила скрипучую дверь и с удивлением уставилась на пришельца. В дверном проёме стоял едва знакомый, и, главное, мало и неохотно пьющий Глеб Бежин.
- Разрешите войти в помещение?! Вопросики у меня к вам накопились, гражданка Марковна! - вперив в озадаченную старуху прямой и жёсткий взгляд, произнёс Глеб.
Глава пятая
Вооружившись всё тем же необоримым компроматом, срамным альбомом с голыми односельчанками, продотряд снова отправился к старому мельнику Французу. Дядя Лёва сил для сопротивления этому социалистическому шантажу более не имел...
Старик, утирая непрошенные слёзы бирюзовым шёлковым платком обокраденного ранее Шлифлянда, сам повёл красноармейцев на мельницу. В потайном чулане обнаружились не только два десятка пудов, сэкономленной на односельчанах муки, но также и барское добро из разгромленной усадьбы.
- Пиджаков мужских замшевых "от кутюр" пять штук, платьев дамских, парижского фасона, двенадцать штук. Зеркал венецианских в золочёных богемских рамах шесть штук, - тщательно переписывал пунктуальный Бежин реквизируемое у мельника барское добро.
После того, как командир Матвей Кошкинд, обильно потея, мучительно прочитал на сельском сходе по бумажке, что:
- "Экспроприируемое у экспроприатора Француза добро будет взад экспроприировано и перераспределено промеж самых малоимущих ..."
У мельницы мгновенно собралась изрядная, бурлящая частнособственническими страстями толпа. Похоже, что всё местечко, до последнего младенца, решительно причислило себя вдруг к горькой и к голимой нищете...
Тем временем, Глеб заметил, что среди мешков с мукой затесался один поменьше, на полпуда, странный, бугрящийся, с каким-то мелким, но жёстким содержимым. Подошедший Матвей развязал мешок и, заглянув в него поморщился.
- Горох что ли жжёный?! Горьким воняет! - недоумённо пожал он широкими плечами. - А чего, говорят он лечебный, от запоров, да с похмела помогает. Хошь, товарищ Бежин себе этот горох забирай, чай заслужил поощрению-то! А не хошь, в нужник спусти...
Бежин тоже заглянул в мешок, и у него, как будто, лукавинкой заблестели глаза.
- А что, возьму - согласился Глеб. - В хозяйстве пригодится...
Тра-та-та! - раздалось вдруг с опушки ближней, ещё не сбросившей осеннюю листву березовой чащи.
- Взвод! Вперёд! За мной! Ложись! - не растерявшись, зычно по-командирски заорал Кошкинд и сам героически бросился к ближайшей поленнице.
Глава шестая
- Не иначе мироед Француз кулацкую банду в защиту себе завёл? - задумчиво прихлёбывая чай из жестяной кружки, рассуждал Матвей.
Чернокудрая голова Кошкинда старшего, будучи перевязанной белым бинтом, выглядела весьма героически. Командир продотряда изрядно, таки, приложился о ту клятую поленницу.
- А вы, дядь Моть, дядьку Лёвку во всём не виноватьте! Несправедливо так-то! - вдруг подала свой голос из дальнего угла Ляля Кукланд. - Вам бы, дядь Моть, на своё семейство оборотиться!
- Чего-о? - застыл от такой Лялкиной наглости красный командир Матвей Кошкинд. Да что там, он просто остолбенел, прямо с поднесённой к пухлым губам кружкой.
- Видите ли, товарищ Кошкинд! - разбивая нависшую зловещую тишину, веско произнёс присутствующий здесь же Бежин. - К глубокому сожалению, моя невеста Лилиана Эшпаевна Кукланд права!
Повернувшись к входной двери, Глеб громко распорядился:
- Войдите, гражданка Марковна!
Бледная лицом, но решительная в своём стремлении споспешествовать правосудию старая самогонщица вошла и немедля начала давать показания. Обращаясь к посеревшему ликом Матвею Кошкинду, она поведала о том, что его младший брат Григорий сызмальства помогал ей с винной коммерцией. А кроме прочего, преуспел и в травознании, переняв эту древнюю науку у неё, старой ведуньи. В ночь предшествующую отравлению семейства Кукландов у Марковны из загашника как раз пропала изрядная связка сушёной "одурень-травы". Безумные же симптомы, явленные несчастным семейством Кукландов наутро, как раз и вызывались этим самым, подлым и зловещим снадобьем, добавленным в самогон. Все возможности произвести это гнусное преступление бесповоротно указывали на Григория Кошкинда. Имелся у него и мотив! В числе многих прочих местечковых парней он давно и безнадёжно сох по неприступной красавице Ляле. Засылало семейство Кошкиндов к Кукландам и сватов. Однако получли лишь унизительный отказ. Дескать, не ровня такой завидной невесте Кошкиндская голытьба...
- Да мало ли кто к Ляльке сватов не засылал! - шмыгая длинным носом, пытался оправдываться Кошкинд младший. - Вон, мельников сынок Сёмка, ещё когда об обеих руках был, тоже по Ляльке сох, а от ворот поворот получил... А ведь не нам чета, из богатеев он! Да и какой резон мне всю семью губить? Лялька ведь тоже могла выпить чего-то там и рехнуться!
Гришку, по распоряжению брата Матвея, сурово и начальственно восседающего за столом в Кукландовской избе, продотрядовцы быстренько доставили на очную ставку с Марковной.
- Видите ли, Григорий! - утомлённо вздохнул Бежин, - Вы всё точно рассчитали. Ляля девушка культурная, она самогон только из вежливости пригубливает! Кстати! А ведь ваш друг детства Семён тоже жертва ваших интриг! Вы негуманно воспользовались чрезмерной страстностью этого сложного человека.
Глеб выдержал паузу, изящно откинул тонкими пальцами светлую прядь с высокого чистого лба и продолжил:
Семён был зол на весь свет. На вашего брата, экспроприировавшего его батюшку, на гражданку Кукланд презревшую его матримониальные намерения и, даже, на самое святое, на нашу родную Советскую власть!
- Ну и чо, я то тут при чём? - пряча глаза, заелозил на месте Гришка.
- Да при том, что это вы! Именно вы, гражданин Кошкинд умудрились выкрасть наш единственный любимый пятидесятикилограммовый продотрядовский пулемёт и снабдить этим грозным оружием несчастного однорукого инвалида! Вы же и подбили его на этот, к счастью неудавшийся террористический акт! - обвиняюще возвысил свой голос Глеб Бежин.
- Чта-а?! - побелев лицом, вскочил из-за стола Кошкинд старший. - Ах ты, гнида! Натравил! На родного брата! Инвалида! Однорукого! С моим же пулемётом!
- Да я ж прицел сби-ил! - распуская натуральные сопли, заныл Григорий.
Бежин посчитал нужным вмешаться:
- Теперь из-за вас, Гриша, этот несчастный Семён вынужден скрываться в глухих лесах. А там болота! Где ваш пролетарский гуманизм, гражданин Кошкинд?
Глава седьмая - финальная, наконец!
На полдник в доме Кукландов впервые за всю его историю варили кофе.
Среди реквизированных у Лёвки Француза добра сбежавших помещиков Шлифляндов нашлись и кофемолка и кофеварка.
- Думаешь, поможет, Глебушка? - глядя в синие глаза жениха с надеждой спросила Ляля
- Уверен! - коротко и веско ответил Бежин. - Ещё со студенческих времён испытано, кофеин творит чудеса! Давай ка начнём с моего будущего тестя...
Привели и усадили за стол бывшего хозяина дома, бессмысленно улыбающегося и хихикающего бородатого до самых глаз, Эшпая Кукланда. Специально приставленный боец, дуя в кружку, одну за другой вливал в больного крепчайший кофе. На четвёртой порции взгляд Эшпая вдруг просветлел, а дурацкая улыбка медленно сползла с его лица.
Кукланд старший пристально уставился на Бежина.
- Это ещё что за гой в моём доме?! - хрипло и грозно поинтересовался Эшпай. - А ты, Лялька чего к ему жмёшься. Я ж тебе, шалаве, щас в глаз дам!
- Ой, вей! Бей, батюшка! Бей! - счастливо рассмеялась Ляля и кинулась к отцу обниматься.
***
Бежин без приглашения вошёл в настежь распахнутую дверь дома Лёвки Француза. Убитый горем старик сидел за столом и употреблял внутрь, наливая из штофа, всё ту же продукцию Марковны.
- Ну, чё? Мне уже с вещами на выход? Как отцу террориста? - обречённо поинтересовался старик.
- Успокойтесь, дядя Лёва! - положил ему на плечо руку Глеб. - Никто вас не тронет. Матвею бы со своим братом Григорием разобраться. Ему эту историю ворошить не с руки. Я к вам вот с чем...
И Бежин выложил на стол мельников альбом со злосчастными "срамными" рисунками.
- Это чё?! Опять взад меня ангажировать!? - заблажил старик. - Да нет у меня уже ничего! Богом клянусь! Вы же всё подчистую выгребли!
- Вы меня неправильно поняли! Никто вас более шантажировать не собирается - мягко перебил его Глеб. - Ваши рисунки я собираюсь отвезти в Академию художеств. Кто знает, возможно, вас ждёт большое будущее...
- Шоб я так жил, голуба моя! - обнимая Глеба за плечи, интимно-сивушно шептал ему на ухо старый мельник. - Раз ты меня так, так и я тебе этак! По-людски!
Старик совсем размяк и готов был поведать Бежину самое сокровенное.
- Ты хоть знаешь, голуба, что кофий в зёрнах сейчас на чёрном рынке идёт дороже золота. Хватают его бывшие господа, кто ещё при деньгах, как горячие пирожки. Так что смекай, а я тебя научу, или я не дядя Лёва, хе-хе. Берёшь ячмень, жаришь его и в молотый кофий добавляешь. Не меньше половины от весу. И только потом на продажу! Ущучил, телегенция!
- Разберемся, - поморщился Глеб, но мельников рецепт, так, на всякий случай, всё же запомнил.
***
Кошкинд старший сидел за столом и, не мигая, свинцовым взглядом смотрел на младшего брата.
- Значит так, засранец! - прервал, наконец, Матвей тягостное молчание. - Кровью свою вину смоешь! На фронт поедешь! На южный! В Крым! Врангеля бить! И пока не вернёшься, не встанешь передо мной и не скажешь, что Крым наш! Не прощу! Ты понял, Гришка? Не прощу!
- Понял! - обнадёженно захлюпал носом Григорий. - Крым наш!
"Пост- Скриптум"
Божественная аура кофеинового нектара просочился из дома Кукландов, разлилась по огородам, нужным чуланам и прочим окрестностям. Вот уже дивный аромат чудесных горьких зёрен достиг опушки берёзовой рощи. Вот он проник в большое дупло огромной старой, густо облепленной грибами чавычи берёзы. Из дупла показался чёрный зловещий раструб дула английского пулемёта, а следом кудлатая голова и заросшая чёрной бородой физиономия Семёна. Отпрыск Лёвки Француза принюхался, покачал одичавшей башкой и безысходно горько заплакал: