Пора определиться с гражданством. Как поэту. "Из каких краев?" -- спросят. И застанут этим вопросом врасплох. Так вот, чтоб не застали - очерчу свои рыцарские владения границами территории позднепастернаковского, "августовского" края стены за книжной полкой. Не всей стены, а только самого ее края, куда падает "косою полосой шафрановою" свет из окна. Здесь - мой замок, в одном из донжонов которого я устроил свою алхимическую лабораторию. Здесь, сбрасывая запылившиеся доспехи, повесив на стену меч и арбалет, облачась в одежды чернокнижника, я произношу заклинания заставляю светящийся "магический кристалл" связывать меня с духами. Отсюда я отправляюсь в мир в хламиде странника, с посохом в руке. Сюда, в этот край стены, пройдя сквозь нее, я возвращаюсь после путешествий в дремучих лесах, где обитают уродливые карлики, великаны и эльфические существа. Но из всех мне нужно лишь одно --эльф-девушка-плазмоид. В грозовую ночь в чистом сжатом поле я вынимаю из ножен меч. Я поднимаю его к набухшей туче - и разрядом молнии девушка -плазмоид входит в мой доспех, мой конь вскидывается -и несет меня сквозь времена. Ее вечная сущность обладает свойством прожигать слои текучего Хроноса. И в то же время я просто смотрю на стену. На этой аскетичной стене нет даже обоев. Она абсолютно белая. Даже подрагивание на ней венозной тени от ветки тополя за окном не нарушает этой первозданной, как обломок античного алебастра, белизны. Это нирваническое ничто могло бы стать совсем пустым, если бы не соседство стеллажа с книгами. Их корешки с кой-где уже полустертыми буквами названий и имен авторов! Кокаиновый дурман книжной пыли! Мистика мраморных надгробий фолиантов, под обложками которых сокрыта кольриджевская И-в-Смерти Жизнь. Гравюры Доре, воспроизводящие подвиги сервантесовских героев. Похожий на диковинное членистоногое Рыцарь печального образа, психопатически склонный в мельницах видеть чудовищных великанов, а в деревенских дурнушках - несравненных Дульциней. Его оруженосец - Санчо(корреспондент "Да-да"). Антипод-- во всем...Входя в эту первозданную белизну, медиумический поток, подобно лазерному лучу входящему в пластину с "диффракционной картинкой", образует голографическое изображение, объемную, зыбящуюся фреску. Помню когда-то, когда я был молод и глуп, как гетевский студент из "Фауста", задающий вопросы мрачному магистру, а в результате получающий ответы от Мефистофеля, и затем, когда я работал лаборантом на "кафедре диэлектриков и полупроводников"(тогда я учился в НЭТИ) и моей обязанностью было делать снимки кристаллических решеток при помощи рентгеновского аппарата, я удивлялся чудесам "лучевого кинематографа". Пройдя, сквозь германиевую пластину, рентгеновский луч оставлял на фотопленке нечто вроде карты звездного неба, а голографическая фотография воспроизводилась, не смотря на то, что пластинка разломана надвое-просто объемное изображение становилось в два раза меньшим. При дальнейшем дроблении -картинка уменьшалась пропорционально фрагментам целого. Слово и даже звук - первичные "медиумические послания", подлежащие хотя бы частичной дешифровки путем замыкания "магического круга". Этот круг может быть ограничен Чернокнижником и его "духами", а опыт постижения запечатлеться лишь в инкунабуле. Может замкнуться между Поэтом и Музой и остаться сияющим мерцанием, принадлежащим лишь им, а может расшириться и охватить все человечество. Так рождаются пророки и одержимые. Будда, Христос, Магомет, Ленин, Гитлер, Мик Джаггер...
Чтиво. Уединенное и созерцательное. За 25 лет тибетский монах достигает состояния бодхисатвы, масон поднимается на высшие степени посвящения, студент "преобразуется" в доктора наук, подобно "философскому камню", стараниями алхимика трансмутировавшему из свинца в золото. За 25 лет проститутка превращается в сексуального инвалида, "жена-пилочка"-в "лесопильный завод", дети из оруще-сосущих, нуждающихся в твоем почти что божественном покровительстве человеко-личинок -в агрессивно жаждущих самостоятельности и отчужденных энтомокрылых эгоистов, наркоман уходит из жизни, распадаясь. За 25 лет выпавшее мне и моему поколению, я трижды женился(почти как Йоко Оно, которая три раза вышла замуж, и, может быть, в чем -то приблизился и к сексуальным стандартам Элвиса Пресли ), побывал студентом двух вузов - первый из которых, нисколько не "поумнев" тоже ныне обрел звание "университета", подобно тому, как после Французской революции парвеню обзаводились артиклем "де". Любопытно, что на чествовании 125- летия Томского императорского университета, ректоры ТГУ и НТГУ выступили один за другим, а потом уж остальные-таков табель о рангах. За 25 лет мое поколение "сторожей и дворников" ( и я сторожил, дворничал, разгружал, налаживал новое оборудование, служил в оккупациооных войсках Варшавского Договора) перенеслось из эпохи, в чем-то аналогичной временам цивилизаций древнего Египта или инков и ацтеков Месаамерики во времена, в которых смешались черты "дежа вю" эпох от древнего Рима, средневековья, Ренессанса с фантастично-сюрреальными вкраплениями "нервов" компьютерных технологий и "нашествием" символов и "массовых галлюцинаций" постиндустриального фетишизма. Говоря о "моем поколении", я должен сразу же и оговориться. Мой опыт и опыт близких мне людей не принадлежит сфере "антиподов"--ровесников, которые сегодня занимают руководящие посты и "пилотируют" в бизнесе. Обозначившееся у "шестидесятников" "расщепление" на "номенклатуру" и "диссидентов", "гэбистов" и "подследственных" в нас -- их истинных детях по духу -- еще более обострилось. Поэтому картина поколения выглядит чем-то вроде сильно поляризованной "гантели", на разных концах которой - бывший космсомолец-номенклотурщик, перерождающийся не то в загнивающего буржуа, не то в римлянина эпохи упадка(иногда в нем проявляются средневеково-инквизиторские черты) -с одной стороны и тотальный "похуист", ищущий адаптации в сегодняшней обстановке -с другой. Возможно, эта антиномия - один из самых тревожных знаков. Наличие в одном поколении групп, чей невольный "диалог" напоминает разговор глухонемых - фактор тревожный, если не сказать содержащий в себе "гены" завтрашних потрясений.
Благодаря "второй древнейшей" мне довелось пройти через целый космос людей, как минимум--через смену четырех идеологических парадигм - и остаться "самим собой"( во многом благодаря моим университетам, в которых ТГУ и НЭТИ, балансируя, возможно, так и не перевесили друг друга), а после долгих сомнений наконец понять, что моя судьба-быть в этом мире поэтом. Приоритет и первичность поэтического восприятия-- в чувственном. То, что не удается объять грубым "рацио", зафиксировать показаниями приборов, хоть загляни в самую глубь макро-или микромира - познается с помощью предчувствий, тревожных состояний, озарений. За эти 25 лет можно было почувствовать, как благодаря алхимии киллеризма свинец действительно обращается в золото, а этот "благородный металл", распадаясь, образует "зелень". В полной мере ощутить, что "красный лев" алхимиков, без которых невозможны трансмутации -это человеческая кровь. Что -СМИ с его знаково-символическим арсеналом -Каббала и реторты с булькающей в них жидкостями, а толпа-Голем. Понять окончательно( а когда я был ефрейтором связи в ГСВГ и бегал с катушкой по аэродрому Ютербга, откуда в свое время сбежал, спасая свою жизнь еще только начинавший карьеру "маг всех времен и народов"Гитлер), что все в этом мире взаимосвязано и фантастично скоммутировано -и что, размотав тогда катушку и подключив ее к армейскому телефону, я, быть может, протягивал трубку и давал связь не какому-то там генералу группы советских войск в Германии, а прямиком в руки Адольфу Шикльгруберу, желающему дозвониться к нам, сюда -в 2003 год. В армии я дослужился только до ефрейтора, но привез оттуда чемодан рукописей и исписанные странноватыми стишками блокноты. К примеру: " Нет в том вины, что топишь себя в вине. Живешь ты на Венере, а я на бэтээре." Этот стишок я послал из Дрездена другу -однокласснику, который служил на советско-китайской границе. И он мне регулярно слал ответы. Позже мы жили в одном городе-и у нас не возникало никакого желания видеть друг друга. Не фантастика ли? Еще в этом дембельском чемодане был альбом, в котором на страницах из кальки я рисовал тушью и раскрашивал фломастерами налагающиеся одна на другую каритинки. Исходным материалом были журналы. Я подбирал самые символические и философские картинки и совмещал их с элегическими изображениями образа советского война. К примеру-по теряющейся в дали дорожке идет Альберт Энштейн в длинном пальто. У него в руке скрипка в футляре. Рядом лицо Девушки Ждущей. А в сторонке - забор и выглядывающие из-за него готические шпили, кирхи, которая "оживала" кажбый раз 20 апреля. И поэтому я хорошо запомнил дату дня рождения Гитлера. В этот день крепко пьющий офицер из политработников давал особые инструктажи. Еще в том дембельском чемодане я вез домой куклу Санта Клауса, которую подарил Девушке Ждущей. Собирательный образ Девушки ждущей, в котором слились образы трех писавших мне в армию письма одноклассниц, преследовал меня в течение всего двухлетнего затворничества в казармах, где когда-то по видимому располагались какие-то элитные части СС. Еще одна странность. Позже я работал лаборантом на сопредельной кафедре, где одна из трех-четырех ипостасей Девушки Ждущей-одуревающе красивая и самоуверенная альпинистка-кибернетичка, окруженная кавалерами, осцилографами, припаянными к транзисторам разноцветными, как елочный серпантин, проводами -доучивалась, познавая загадки мироздания уже и с помощью раскаленного паяльника никак не реагировала на появление фантома ее писем-дембеля . И я, робея, не мог двух слов связать, когда сталкивался с ней. О каком-то продолжении нашей "армейской сюиты" -не могло быть и речи. А спустя годы даже не хватило духу написать рассказ "Санта Клаус в Дембельском чемодане" -- пока не хватило. Про все это-про брусчатку, розы на газонах, запахи цветущих акаций и каштанов, смешанные с совершенно фантастической тоской по Девушке Ждущей, которая воплощалась то в фотокарточку одной, то в пахнущий как-то по-особенному конверт с письмом другой. Мистика почты! Марки-мотыльки. Энтомология с географией и еще чем-то, чего не передать. Письмо, пролежавшее в ящике стола десять лет, припрятанное от посторонних глаз. А потом порванное на мелкие клочки, как жуткая улика. Что в нем? Какая масонская тайна? Если там даже нет -ни "люблю", ни "целую", ни "жду ответа, как соловей лета"? Да ничего-просто буковки написанные рукой, к которой должен припасть тот самый Рыцарь, что отправляется в путешествие, чтобы пройти сквозь мрачный лес, сразиться с Драконом и чудовищами одиночества, а сами буквы это иероглифы вечности уже той руке не принадлежащие. А сама рука... Надорвать конверт. Прикоснуться к листку, которому прикасалась она. Это , конечно, даже не то что "секс по телефону", когда голос звучит просто как эхо из глубин вечности, зов и обещание чего-то несбыточного. Но -почерк. Его неповторимость. Слова, обретающие символический смысл. А слова, написанные любящим человеком, -- стократ. Ведь по всем спиритическим теориям-рука медиума с гусиным пером, карандашом, ручкой - напрямую "закантачена" на бумагу. Странные эти -романы в письмах с Девушками Ждущими( и никогда не дожидающимися), с которыми так никогда и не было никакого секса, словно всех нас соединил хороводом возле новогодней елки тот самый смешной и в то же время такой ужасный Санта Клаус, скоммутировав нас в виде живой гирлянды. Важны были разряды, посылаемые нами рдуг другу, а не сами мы. В нас жила перетекающая из одного алхимического сосуда в другой плазма. Сидящий в чемодане волшебник Санта-Клаус, оживал благодаря этому медиумическому сеансу, посмеиваясь смотрел на игру этой гирлянды, читал, как заклинания, мои стихи-абракадабры( "ведь там на солнечной поляне живут земляне-родендряне") и колдовал, колдовал, чтобы выколдовать моих последующих медиумов.
Ну а как же-компьютер, чудеса Интернета? Думаю, что электрогитара не отменяет "Рамиреса". В книге -- своя ,в письмах и рукописях-своя, в компьютере-- своя мистика. Книга и компьютер дополняют друг друга, как испещренный "рунами" камень или алхимическими символами фолиант чернокнижника может дополнить содержащий в себе волшебную силу магический кристалл. И то и другое может "продвинуть", а может и "задвинуть". Вместе-это двойная сила. Может созидать, может и разрушать. Соратник по литературно-графоманским мукам и скудным радостям "второй древнейшей" так завис в сетях и столько накачал читательских рэйтингов, что "не заметил", как жена ушла к другому. В сетях "летал" ночами, отдавался Роботу-копирайтеру в пору, когда заглядывают в окна складывающиеся в зодиаки, роковым образом влияющие на судьбу созвездия, подглядывает рождающая оборотней полнолуния Селена. Вот жена и "обернулась". Как волнующая женская жопа из мамлеевского рассказа в конце концов обратившаяся для его героя в звезду. В недосягаемую блестку на небе, в лунную волчицу, выломившуюся из постели, разделяемой муженьком с "магическим кристаллом". Книга -ближе, интимнее, сексуальнее порнографических сайтов, куда в конце концов перетекла сперма сублимированных монашествовавшим в ночных бдениях компьютерным "наркоманом", туда, туда- к разложенным, как в мясных лавках на базаре гениталиям. И все-таки "Самиздат" "библиотеки Мошкова" пока что единственная возможность выйти в информационный "космос" абсолютно бесцензурно, растекаясь по "сетям". Если, конечно, не считать за цензуру растворение в нарастающем вале тысяч и тысяч "претендующих" на роль сетевых Алистеров, микроскопических "пелевенят", "сорочат" и "мамлючат". Если "по определению" уже цензурой является то, что у чудовищного количества вчерашних "бойцов" "самой читающей" -нет и вряд ли в ближайшее время будет финансовая возможность бродить по "сетям" в поисках откровений новоявленного "Иоанна Богослова". И все-таки. Среди "компьютерных барабашек", на этом шабаше, Брокене "пользователей, стало как- то веселей, чем в движении сквозь строй издателей-держателей акций книжного рынка, который судя по всему никогда не произведет на свет никакого "знакового автора", хотя ими и объявляются время от времени те или иные персонажи. В этих струях "компьютерного фольклора" столь же приятно "промывать жабры", как после официозной "разрешонки" -- в прокуренном анашой "квартирнике" безвестных рокеров.
Но книгу в такой тусовке скорее раскурят на самокрутки, чем станут читать. Слишком много труда-глазенки напрягать, проще затянуться, уколоться. И все-таки... Книгу можно положить под подушку. И я просто впадаю в транс, когда представляю казарменные чертоги прикупленной "Юкосом" филфаковской общаги на Ленина- 49, под подушками у обитательниц которой -"Мастер и Маргарита", "Процесс", "Степной волк". В такой ситуации Кафка и Гессе будет сексуальнее Овидия и Маркиза Де Сада. Хотелось бы написать "Книгу для держания под подушкой". Такая инсталляция - дороже антибукера, признание посильнее лауреатства престижной премии. Ну а если книга читается в ванной...(Газеты частенько читают в клозете-тут даже есть рифма--и это вполне достойное для них место). Но, получив известие о том, что моя рукопись была удостоена прочтения в ванной, - я понял, что эта спонтанная инсталляция лучше любой устной или письменной рецензии. Я представил погруженное в морской голубизны "зеркало воды" прекрасное ню. Все подробности топографии влажного, согретого теплой водой тела. Листки в мокрой руке, возможно, только что трогавшей бедра, живот, "мысок Доброй Без-одежды" под ним. Я представил, как поблескивающие в полумраке глаза движутся по траекториям строчек, а рука гладит упругие соски, я увидел, как кошачья лапка с выпускаемыми из подушечек коготками ворошит волосы на лбу и затылке, как скользя вниз по животу, ладошка и, нырнув плескучей рыбкой, подныривает...Как падает в воду лист и, намокая, обращается в парус терпящего бедствие пиратского галиона, на волнах которого меня тащит к двум выглядывающим из воды вершинам вулканических островов...То ли воспарения -- в Алтай твою мать, то ли в болота Тувы, глубокие, засасывающие. Такая судьба рукописи или испорченной сыростью книги -истинная мечта поэта...
Книжная полка-не просто один тонкий, как волосок, проводок-это гигантский коммутатор, через который я имею возможность непосредственно сообщаться с "параллельными мирами". Анахронизм, тем вернее сближающий нас с засевшими в своих мансардах и донжонах алхимиками и чернокнижниками. Отворяя книгу тома, будто бы отворяешь скрипучие, на заржавевшие петли навешанные двери в мир, где толпятся твои "медиумы". Этот мир - реальнее реального. Кант в буклях парика. Ницше - с его отвислыми усами. Страшно похожий на вредного знакомого журналиста Альбер Камю. Тартюф в юбке --Екатерина вторая. Колдунья Мэри Шелли, в экстатическом опъянении слепившая своего Гомункулуса- Франкенштейна. Коварство обольстительниц и шалости добрых фей. Среди них чувствуешь себя, как среди филологинь-щебетуний во время сельхозотработки в Чилино, где они "оборачивались" в буколических пастушек...
Буквально на днях, открыв, что мой солирующий медиум -- учительствует в школе - с радостью обнаружил еще одну "шалость феи" - в ряду бесконечных, завораживающих капризов. Я вдруг увидел себя сидящим в школьном классе. Май. В окно светит солнце. На ветке произносит монолог Чацкого скворец-денди. На доске, над затылками -в стрижках и косичках надпись округлыми буквами, мелом "Что такое счастье?" Учительница склонилась над классным журналом, лица ее не видно, но если она его поднимет -это будет лицо египетской богини Сатис из учебника по истории. Белый лист в синиюю клеточку. Тень тополя и скворца на нем. Вместо того, чтобы писать сочинение, я обвожу ветку, скворца, пририсовываю птице голову богини с волосами-крыльями-на меня смотрит фантастическая птица Сирин. Ее подведенные сурьмой глаза уставились в бесконечность. Ее алые губы шевелятся. Чуть слышным голосом она напевает что-то вроде колыбельной-завораживающую песню Сирены-Сирин. Я проваливаюсь в сон и оказываюсь в университетской аудитории. Этот профиль - рядом. Профиль египтянки. Абсолютно кошмарное платьице Девушки Ждущей, сквозь которое видно все. Лекция усыпляет. Что-то о фонетике-науке первородных звуков. Квантах божественного замысла. Атомах инфернального. Алхимия. Тензор. Интеграл. И вдруг это же лицо, эти же волосы - фантомом ткущейся темноты. Опять окно. Опять ветка. Светит луна. Тень на стене. Скворец улетел. Сейчас и она улетит-оттолкнется --и...
Только магия чтива способна преобразовать белые кристаллы извести, которой была побелена стена в студенческой общаге филфака, в дышащий духами и туманами фантом блоковской незнакомки. В этой абсолютной равнинно - снежной, как незапятнанный жирными пятнами холст, белизне, как в куске паросского мрамора угадывается фидиев Лаакаон с его сыновьями и змеей. Вырастает из песков Троя. Прячутся в темноте деревянного коня, "внедрившиеся" в его гулкое нутро, подобно вирусам в здоровую клетку, ахейцы. Гомеровские герои проникнут внутрь города, который потом откапает такой негероический Шлиман и превратит древний курган в нечто вроде лунного кратера. Таковы метаморфозы времени. К пятидесяти годам становится понятно, что в "реке времени" есть токи и противотоки, что стоит только войти в противоток, как тебя потащит вспять - и уносимый, ты увидишь, как времена мелькают вокруг тебя, подобно залам музея.
Маг-оператор
I. ВОЗВРАЩЕНИЕ КАЗАНОВЫ
Печальный извращенец -он все-таки вернулся,
а то ведь отбывал в иные времена,
вчера у букиниста я на него наткнулся,
листал тома старинные, шепча, -- и вот те на!
Блуждающий фантом, слепившийся из грез
гризеток и маркиз, львиц светских и цветочниц,
ты словно сон гашишный, к ним под панье пророс.
О, мрачный виртуоз ударов шпаги точных!
Сквозь толстый корешок спеша просунуть ногу,
сквозь ломкие листы и типографский шрифт,
он чтение занудное к нежданному итогу
привел. Мы с ним вдвоем мимо собора шли.
Готического шпиля штык -- в барочных тучек мякоть,
как шпаги в бок вельможный в брабантских кружевах.
Какая невозможная в Париже вонь и слякоть!
А он тащился рядом, чтоб пить и гужевать,
чтоб в спальнях воевать, чтоб драться на дуэлях,
чтоб из тюрьмы бежать, чтобы писать роман,
обмакивая страсть в податливых дуэний,
как бы перо в чернильницу, и , веруя в обман,
испанского сюжета, готовить инквизиции
богатый матерьял для обвинений и,
бесплотно растворясь, скрываться от полиции,
чтоб в ста местах явиться хотя бы на мгновение.
Вломясь в тюрьму трюмо, сметая роту склянок
с духами, притираньями, помадами и мазями,
он уносил мечтательниц на коврики полянок,
чтоб одарить замужних - цветочными экстазами.
С зашарпанным столом устав совокупляться,
расплывшись по листам чернильными разводами,
он вновь не уставал по простыням спускаться,
чтоб гордо удаляться, пока мужья разводами
грозя счастливым женушкам, метались у каминов,
желая вслед за Дьяволом лететь через трубу,
и снова завоевывал вершины кринолинов,
шипеньем стеарина вползая в их судьбу.
Пока перо скрипело, пока чадила свечка,
пока на сковородке плясали караси,
о, как же трепетало замужнее сердечко,
и как проникновенно в такт брякал клавесин!
Томск-Новосибирск, надиктовано сущностью Дон-Жуан через Сатис
II.В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО
"Её сон распро
странял вокруг меня нечто столь же успокоительное,
как бальбекская бухта в полнолуние, затихшая, точно озеро, на берегу которого чуть колышутся ветви деревьев, на берег которого набегают волны, чей шум ты без конца мог бы слушать, разлегшись на песке."
Марсель Пруст
1.
Ну что такое Пруст? - потраченное время
впустую. Куст акации у самой, у воды.
Меж чтением и ленью труднейшая дилемма.
И оводы. И надо до среды
всех авторов прочесть, которые творили,
подробности фиксируя дотошно.
Сон с явью, даль и близь, как игры с "или-или."
Моллюск в прибрежном иле,
закрывшийся поспешно.
Июльский ветерок. И солнце летних сессий.
А la cherche la temps...Но вряд ли отыскать.
И стрекоза кружит, чтоб на тебя усесться,
как на холмы до одури прогретого песка,
как на травинку, веточку, на стрелку телореза.
И резкость наводя, следят ее глаза,
как по воде рассыпанные блестят богатства Креза....