Горбачева Юлия Олеговна. Сестра

Сестра

За окном пела колыбельную зима. Холодный ветер увлеченно кидался в ворота и плетень комьями мягкого снега, превращая деревню в белоснежные холмы. Сквозь метель не было видно даже огоньков ближайшей избы, не то что далеких гор или даже леса.

Хорошо наблюдать пляску сестры-метели, сидя у печи и глядючи в мутное запорошенное окошко, да несладко по ту сторону окошка сугробы торить. А так: метель песни поет, мать пироги печет, братья младшие ложки вырезать учатся, а сестрицы друг на друга любуются, словно перед женихами кружатся... Хорош вечер, и не кривлю душой! Бабка старая на печи мается, кости от непогоды, видно, ноют, да все бормочет по привычке сказки-небылицы о принцах да прекрасных девицах... А я сижу себе у окошка, приканчиваю второе лукошко, что мать пирогами завалила да сверх того черники навалила, стишки мелкие про себя складываю, на других работу не перекладываю, песенку про себя складываю:

- У сестры моей косы светлые,

косы цвета льна.

У сестры печаль безответная -

видно, влюблена.

Косы светлые, косы длинные,

ленты-кружева -

Словно перышки голубиные,

да ненужные.

Дочка моя младшая, к слову, только-только уснула, для нее, собственно, и мучалась я день напролет, новую сказку али песню диковинную придумывая. Затейница она, Зимушка моя, сказки страсть как любит, все нашенские, родные, выучила наизусть, прямо как тот дед из сказки, и требует теперь от меня что ни вечер историю новую, интересную, затейливую.

- Мам, а мам, а у тебя правда сестра старшая была?

- Почему была, Зимушка? И сейчас есть.

- Не слушай ты ее, непутевую, внученька, - скрипит древняя старуха с печи. - Нет у нее сестры, нет, и не было никогда!

- Полно вам яриться, бабушка, - укоризненно вздыхаю, одновременно лукаво подмигивая смеющейся дочке. - Как это не было? А про кого же девки нашенские эту песню-то выдумали, что я сейчас за свои потуги Зимке выдавала?

- И то верно, бабушка, - встрял Страдушка, племянник мой, брата старшего сын. - Про твою внучку по всем окружным деревням сказки рассказывают. Втихомолку правда, - помолчав добавил он.

- Мам, а мам! Пой дальше! - потребовала Зимка.

- У сестры моей ножки белые,

каблучки остры.

Взгляды вольные, руки смелые

у моей сестры.

А душа ее вслед за музыкой

три дороги шла,

То удачею, то обузою

все брела-цвела.

- Ух ты! Мам, а мам!

- Ну что тебе, непоседа?

- А расскажи про сестру!

- А спать после будешь?

- Буду, буду!

- Ну слушай, непоседа...

* * *

Да случилась беда незваная

на ее пути -

За рекой все дорожки пьяные,

правой не найти.

Мельница

Последние дни лета парили как банник в хорошем настроении: дым коромыслом на три версты в округе. Облака по бледному от нещадного жара небу проплывали белые-белые и далекие-далекие, рукой не достать, как ни старайся.

За дальним полем лес притягивал желанной прохладой и тенью. Последние колосья были давно собраны в жертвенный сноп и оставлены на самой кромке, но умаявшиеся деревенские не находили в себе сил даже на то, чтобы тотчас же вернуться домой. Жара отупляла и поливала сверху густым киселем малиновой лени.

Малиной пах лес. Густой, приторно-сладкий запах перезрелой ягоды тяжелым туманом стелился рядом с землей. От него болела голова и мучила жажда. Я устало привалилась спиной к старой березе, прячась в тени от безжалостной ласки летнего солнышка. Рядом со мной, высунув язык, развалился толстый пушистый щенок по кличке Серый.

- Сестренка! Эй, сестренка-а! - звонко закричала Милава с другого конца поля, и тут же бросилась ко мне, совершенно по-детски подпрыгивая прямо на бегу. - Пойдем, все уже обратно идут!

- Не кричи так, Милка, оглохну ведь, - страдальчески поморщилась я. - Чего идти-то, а? Самый солнцепек!

- Э, так сегодня ж Лесной день! Все духи лесные да речные среди людей и животных ходят, по-человечьи балакают. Духи добрые! А ежели их сегодня задобрить, мож чаво и подарят...ягоды поздней, например, - бесхитростно улыбнулась сестра, куцей косицей мошкару отпугивая.

- Не тряси косой, не корова, чай, и не лошадь! - прикрикнула я на нее. - Ну Лесной день, и что? Сама ж говоришь, что духи добрые. Я лучше тут посижу, до ужина.

- Опять с мамкой поссорилась? - захихикала мелкая зараза.

- Чего ржешь, конопатая? - обиделась я. - Вот тебя, чисто корову выдавать станут через пару лет - поймешь! Ржет она... Нашлась тут смешливая...

- Ну чего противишься-то? Все наши так выходят, и мамку так выдали, - беспечно пожимает плечами Милава.

- А мне еще рано! Шестнадцать только... Не хочу, как крольчиха, семь детей нарожать, по дому пахать, со свекровью лаяться, чисто собаки за отхожее место. Я погулять хочу!

- По рукам?

- Эт ты где таких слов нахваталась, мелкая?! - ошарашено спрашиваю я.

- Да это...я...так...староста говорил...нет-нет, не о тебе! - испугалась сестренка.

- Значит, обо мне, - разозлилась я. - Это ему сын нашептывает, кобель малолетний! И он еще удивляется, что ему все девки наши отказали, на меня списывает! У-у, гад такой! - пригрозила я кулаком Серому. Щенок так проникся, что с жалобным скулежом по-пластунски пополз в самую гущу кустарника.

- Эй, Серый, я ж пошутила! Се-е-ерый! - позвала я. Щенок не отзывался, только шебуршал где-то далеко в лесу. А может, белка по веткам скакала, али ворона какая. - Эх, ладно, Серого найду, домой вернусь, - махнула рукой я.

- Ага, - тряхнула косичкой Милава и убежала домой.

Я, кряхтя, старая бабка, оторвала спину от дряхлой березы и посмотрела в лес. Лесной день. Как бы не храбрилась внешне, а страшно. Леший сегодня к водяному в гости пойдет, кикиморы болотные ночью по деревне рыскать будут, у беспечных и злых матерей детей воровать, а к русалкам и подавно лучше не приближаться - мигом к себе на дно утащат.

В лесу было темно и почти прохладно. Малиново-медовый дух, как туман, стелился по самой земле. В конце лета птицы уже почти не поют, но до тишины все равно далеко: скачет по веткам белка, хлопают крыльями птицы, жужжит многочисленная мошкара, крадутся осторожные лесные звери...

- Эй, красавица, потеряла чего?

Неожиданный голос за спиной заставил меня карикатурно подпрыгнуть и, судорожно обернувшись, испуганным кроликом прижаться к одинокой среди многочисленных берез сосне. Передо мной стоял дед. Нет, не так. Передо мной стоял классический Леший: борода нечесаная, мхом поросшая, одежа наизнанку, левый лапоть на правой ноге, правый - на левой, глаза маленькие, хитрые, из-под бровей совсем не видные... Вот повезло так повезло: в Лесной день лешего встретить!

- Чего молчишь, красавица? Али немая? - испугано трясу головой. - Нет? Тады чего молчишь?

- Кхе, - хрипло прокашлялась я, - испугалась маленько.

- Тебя как звать-то, краса?

- Ага, - мгновенно опомнилась я, - так я тебе и сказала! А ты меня к себе под мох утащишь, на веки вечные. Ищи дуру!

- Ты чаво грубишь, девка? Почтенному старику, много зим прожившему! Ну, молодежь пошла...

- Ты ж не человек! Леший ты, дедок!

- Ну и? Али я мало прожил? И вообще, ты откуда знаешь-то, что я леший?

- Да ты на себя посмотри! - взвыла я. - Борода во мхе, одежда на изнанку...да и вообще, сегодня ж Лесной день! Кто ж в здравом уме в лес попрется?

- Ты поперлась, - резонно возразил дедок.

- Та я того...случайно... - смутилась я. - А ежели б кто и пошел, так не с расспросами на меня кинулся, а оберег под нос сунул. Вот!

- Ха, уела, девица! - хлопнул по колену леший. - Ну так че потеряла-то?

- Щенок убежал...

- Ну так и быть, помогу! - после минутного молчания махнул рукой дед. - Но за грубость твою потребую с тебя услугу.

- Какую? - испугалась я, а в голове некстати всплыли слова срамные, старостой сказанные. Ой, мрак...

- Да не боись, не обижу! - поморщился леший. - Хотя...ты девка красивая, на выданье... Может, за внука моего пойдешь?

- Т-ты ч-ч-чего, дед? - испугалась я, аж заикаться начала. - С-совсем оп-п-полоумел?!

- Ну, не хошь как хошь, - пожал плечами дед...ушка. - Тады ты всю осень до зимы, пока я спать не лягу, будешь у меня дома порядок наводить: убирать, стирать, готовить, шить, прясть и ну чаво вы там еще делаете. Согласна?

- Фух, согласна, - облегченно выдохнула я: легко отделалась. - Только дай мне сегодня домой вернутся, а? Надо же родне-то рассказать все.

- Ну иди, - махнул рукой леший, медленно тая в лесном полумраке.

- Эй, дед, щенка верни! - вслед ему закричала я. В ответ раздался счастливый собачий лай.

* * *

Всяку дудочку греет свой карман,

зелень глаз чужих - знай одно - обман.

Сокол ввысь летит - не воротится,

от людей печаль не укроется.

Мельница, "Сестра"

На следующее утро я стояла у ворот теремка лешего. Я, наверное, как-то не так думала, но жилище главного лесного духа мне почему-то представлялось старой полуразвалившейся гнилой избушкой в самой чаще леса. Но никак не трехэтажными хоромами на огромной ровной поляне, поросшей неизвестными мне синими цветами. Прямо терем княжеский.

Дверь открылась с натужным скрипом дряхлой старухи, пропуская меня в страшное, темное, пыльное нечто...оказавшееся сенями. Горница оказалась не менее грязной и пыльной, словно здесь уже лет десять никто не жил, а предыдущий хозяин про слово "уборка" ни во сне, ни в сказках заморских не слышал. Обойдя весь дом, я ужаснулась масштабам предстоящей работы: пахать мне здесь как кобыле, в плуг впряженной в самую пору посевов!

- Вот уж не было печали... - простонала я, берясь за ведро.

И до вечера, до рыжей полосы неба, незаметно смешивающейся с синим ореолом вечернего леса, я мыла, подметала, чистила и вытирала. Малиновый дух пригибал к полу, а от навязчивой ласки солнца хороводом ходила голова... Вот угораздило же, а?!

- ...вот угораздило ж! - бухтела потихоньку я, на третий день домывая горницу. - Чтоб меня еще раз какой нечистый дух в Лесной день по леску погулять повел!

Терем лешинский был пустой да холодный, не было в нем духа живого. Почему так, мне сам хозяин однажды и рассказал. Был тогда день осенний, сухой да теплый, без навязчивого духа и жары банной. Леший, бодренький как хрустящий огурчик малосольный, сидел на бревне во дворе, с одобрением глядючи, как я воюю со старым пыльным половичком, и рассказывал:

- Так в этом теремке я и жить-то и не жил почти. Его еще мой батька отгрохал, кады женился. А детки выросли, жена померла - и сам свалил отседа, в глухомань какую-то, век докуковывать. А я здеся и подавно не жил - на кой мне такие хоромы?! Даже женился когда...

- А какая она, лешачиха твоя? - полюбопытствовала я, добивая половик. Тот сопротивлялся, но из последних сил.

- Да какая... - почесал затылок леший. Звук был - как дерево на ветру скрипит. - Лешая да лешая. Молодая была - красавица! Косища зеленая до земли свисает, глаза большущие, рубаха в груди трещит по швам... Эх, была ж молодость!.. - мечтательно пробормотал дедок. А потом добавил с гордостью. - Сына мне родила! Хорош, паршивец, выдался! А паршивец, потому как не захотел лесами моими владеть - за юбкой умчался за тридевять земель! Там и остался, с вертихвосткой своей. А мне только внучка мелкого да оставил: на, грит, воспитывай наследника...

- Так хорошо ж, - просипела я, с натугой таща свернутый половик в дом. Леший, чтоб его, даже не почесался помочь.

- Да тю на него, - пренебрежительно сморщил нос дед. - Ледащий он какой-то. За русалками не бегает, с водяным в карты не играет, с дворовыми не дерется. Все на цветочки любуется да птичек слушает. И это мужик?! Тьфу, зараза...

Я только хмыкнула. Леший, конечно, нечисть уважаемая, но вот уж больно он мне сейчас старосту нашенского напомнил, когда тот в пьяном виде изливает душу батьке, жалуясь на младшего своего. Тому мальчонке десять весен стукнуло, а он уже и читать, и писать у попа городского выучился. Видать, тоже в город поедет, рясу напялив.

Лешачонка я увидала немногим позднее того разговора. И правда, хиленький такой, нежный и хрупкий - как ландыш первый. Мне его даже жалко стало - заест ведь его дед, согнет да поломает. Как меня гнут да ломают.

Сколь ни упиралась я - а замужества не избежать. Благом для меня вышло наказание лешачье, да вот не оттянешь судьбину за хвост, как кота от сметаны... Дома мамка волком смотрит: пошто отказываешься, нос воротишь? Все так замуж выходят и ты выйдешь.

Может, и выйду. Не в речку же с камнем на шее кидаться... Погуляю еще до весны, до русальего месяца и купальской ночи - а там и сговорят. Дай боги, чтоб из другой деревни женишок приключился - хоть не буду сразу знать, как участь ждет.

Осень только-только к середине подошла, а в хоромах тех незаметно поселились и леший, и внучок его. Ну дак, моими стараниями там теперь и чисто, и тепло, и уютно стало, а в печи всегда обед вкусный ждет. Много ль мужикам одиноким надо?

А лешачонок тот забавным был и жуть как умным! Я пока по дому да во дворе хлопочу, он за мной хвостиком ходит и небылицы разные рассказывает. Сказки бает, "сти-хи" какие-то нараспев читает. Слушаешь его, смотришь в глаза зеленые, ясные, как камушки драгоценные сверкающие - и не веришь, что малец еще. Милка, которой я потом сказки пересказываю, только и пищит от восторга и требует: "Еще! Еще расскажи!" И мне, чего скрывать, также пищать охота.

- А чего эт ты, дедушка, дом-то решил в божий вид привесть? - спросила я как-то у Лешего.

- Внучку готовлю, - с важностью, как петух перед курицами надувшийся, ответил тот.

- Так ж на кой ему таки хоромы одному-одинешеньку? - вытаращила я глаза.

- Женить хочу, - все также надувшись ответил дед, но тут же сдулся и начал жаловаться: - Никуда ж парень не годится! Даже за русалками не вьется, не смотрит на них! Женю его - мож, вылетит дурь его из головы и парнем нормальным заделается? Девки-то они того, до ласки и внимания дюже охочие, вот отучит молодка его от басен непонятных?

- Может, - неохотно согласилась я, а сама себе подивилась - с чего неохотно-то? Нешто понравился, полюбился сердечку малолетний внук лешачий, лесной дух? Да не быть тому! Жалко, наверно, стало, парниша добрый ведь, ласковый... Нехорошо принуждать. Не мне ль знать того?

* * *

Вслед за соколом, вслед за дудочкой,

бубенцам вослед

Белой горлицей, сизой уточкой -

прочь от здешних бед.

Мельница

Прошла осень, пришла зима. Деревенские, прознав о моем лесном наказании, сначала опасливо перешептывались, глядя, как я убегаю в лес до самой ночи, но как только кончился срок мой, все вернулось на круги своя. Все да не все.

Батька, науськиваемый матерью, решил-таки меня сговорить, хоть и не в срок. Понаехали сваты на Корочун праздник, все смотрели на меня, судили-рядили, а мамка только и успевала меня нахваливать и в лучшие рубахи наряжать. Я ж как в воду опущенная ходила. Мож, и правда в прорубь бросится?

- Ты чего, сдурела, что ль? - не на шутку перепугалась сестрица, когда я как-то не выдержала и пожаловалась ей. - Велика беда - замуж выйти. Али ты себе кого по сердцу нашла?

- Да кого у нас найдешь? - поморщилась я. - Дураки кругом одни...

- А не у нас? - подозрительно сощурилась Милава. - Может, вскружил тебе голову дух лесной, когда ты всю осень день-деньской в лес убегала - только пяточки сверкали. Сама бежала, не отнекивайся!

- Сама, - согласилась я, оставив без ответа выпад про сердечные дела. - Все ж новое что-то...

А про себя подумала: да неужто?..

Прошли праздники, разъехались сваты - а вместе и ними разошлась весть о сговоре. Из села соседнего приедут за мной перед русальим месяцем. И увезут новой дочерью в чужой дом. Жениха своего я покуда не видела и вряд ли до свадьбы увижу - к худу ли, к добру ли? Мысли о проруби все чаще посещали больную голову, но Милава за мной зорко следила и шагу лишнего сделать не давала. Хоть и жалела она меня, любимая сестренка младшая, но знала твердо: за смертью идти - не дало. Да и я знала, что грех сие...

Всю зиму я проходила сама не своя, а лишь начал таять снег на солнышке, только успели сжечь соломенное чучело на масленицу - умчалась в лес. Бродила, бродила, невесть чего ждала, невесть кого молча звала. Пса замучила, сама едва живая в дом приползла - и свалилась с простудой страшной.

Вот уж не знаю, не ведаю, сколько так провалялась, в жару и бреду. Родные перепугались не на шутку, лекаря из города позвали. Тот приехал, осмотрел меня, дал лекарство да отбыл, наказав матери за больной ухаживать да дать отдохнуть. Милка, приставленная за мною смотреть, день-деньской со мной сидела, басни рассказывала - а я чуть не плакала, узнавая знакомые...зеленоглазым лешачонком рассказанные. Сестрица меня жалела, она-то все давно поняла, куда уж мне, глупой.

- Вот оно как бывает... - шептала она чуть слышно, и в окно смотрела грустным взглядом, о чем-то своем думая.

Однажды проснулась я посредь ночи, за водой к печи пошла, за стеночку держась... и не выдержала, вышла на улицу, села наземь и разрыдалась горько-горько. Наверное, раз в жизни девчонки так плачут: когда умираешь старая ты и из муки рождаешься заново. Пасть бы на землю да умереть от горя, но то лишь в сказках бывает. В жизни же никакие слезы не заменят тепла избяного, и тело живое не даст на холоде долго стоять, запросить тепла, еды, питья - как не покоришься? Вот и я поплакала да в избу собралась, под одеялом согреваться.

Повернулась к двери и померещилась вдруг тоненькая фигура за плетнем, глаза зеленые, ясные, и рука светлая, ласково ко мне протянутая. Обернулась мигом - нет никого.

- Да за что же... - простонала я, опять захлюпав носом, и вернулась в дом.

Давно ли я весела была, жизни радовалась, пела и смеялась? Куда я прежняя ушла, в каких краях дальних затерялась? Нет меня...

С той ночи пошла на поправку и к Русалиям, праздникам начала лета, и здорова была, и весела, и беспечна. Раз уж не миновать судьбы, век плакать по несбывшемуся, что ль?

Накануне отъезда моего справили мы с подружками и сестрами девичник маленький: напекли пирогов, наварили киселя, приготовили мед. Был бы повод погулять! А мир вокруг светлый, радостный, обновленный! Деревья листочками молодым шелестят, птицы песни распевают и гнездышки вьют, цветут яблони и сливы, аромат вокруг витает - так жизнь сама пахнет. Какая ж печаль может быть?

Отгуляли мы, отпелись, разбрелись по домам. Только я да Милка под яблонями сидим, домой не собираемся.

- Как ты? - стараясь не выдать беспокойства, спрашивает сестра. Повзрослела она за эти полгода, из девчонки в девушку превратилась.

- Грустно уезжать, - вздыхаю я. - Родное все: дом, село, люди...лес. И представить удивительно, как же жить без них?

- Как и раньше жили, - чуть улыбается она.

- И то верно... - соглашаюсь я. Мы молчим, слушая, как жужжат над головой последние пчелы, собирая пыльцу. Яблочный дух кружит голову и хочется смеяться от переполняющей душу радости и легкости.

- Я теперь мамку точно слушать не буду! - внезапно сердито говорит Милава. - Ну ее, традицию эту. Когда захочу, тогда и замуж выйду. И за кого захочу!

- Надеюсь, - улыбаюсь я. - Надеюсь.

- И ты так сделай! Для кого себя погубить хочешь? - она поворачивается ко мне и я вижу страдание в ее глазах. Беспокоится ведь...

Опять молчание.

- Ладно, беги в дом, - встаю я, отряхивая сарафан.

- А ты куда? - тут же встряхивается Милка.

- Погуляю чуток и вернусь.

- Хорошо, - тепло улыбнувшись, соглашается сестренка.

Солнышко, молодое и светлое, медленно скатывается за лес. В лесу темно, но как-то по-доброму, словно рад он поздней гостье. Рядом бежит Серый, за зиму выросший из смешного щенка в большого, хоть и неуклюжего пса. Он настораживает уши, вертится под ногами, ластится и совсем не боится. А мне и подавно бояться нечего. Тихо и уютно в вечернем лесу, вот век бы и гуля...

- Эй, красна девица, потеряла чего? - неожиданно раздался за спиной скрипучий старческий голос.

Вздрогнув от неожиданности, я стремительно оборачиваюсь и вижу старого лешего: борода во мхе, одежка наизнанку, правый лапоть на левой ноге, а левый - на правой. Серый, увидав старичка, разразился сердитым лаем и едва не бросился на лесного духа - едва успела за ошейник поймать, а то ведь погрыз бы несмышленыш старого пня.

- Эк у тебя псина злая! - подивился леший. - Да не боись, не трону я хозяйку твою.

Пес, словно поняв его слова, перестал лаять и сел у моих ног, с опаской поглядвая на дедка.

- Чего молчишь, краса ненаглядная?

- Вас бы так из-за спины поприветствовали - вообще б язык отнялся! - притворно надулась я, расплываясь в улыбке.

- Экая ты грубиянка, красавица! - нарочито посетовал дедок. - Я к ней со всей душой, понимаешь, только-только проснувшись, бегу здороваться, а она на меня собаку спускает и даже не извиняется!

- А от нечего со спины "здороваться", - тут же нахохлилась я, с трудом сдерживая смех.

- Ох, девка, напросилась! - смеется леший. - Вот тебе тогда мой наказ. И чтоб выполнила! А не то прокляну!

- И чего ж ты от меня хочешь, дедушка?

- Всегда бы так, - хмыкнул леший. - Ну так вот: ты у нас девица молодая, пригожая, на выданье как раз... А вот пойдешь за моего внука!

- А что ж он, дедушка, сам не пришел? - мгновенно оробев и зардевшись аки маков цвет, пролепетал я.

- Да что с ним сделаешь?! - поморщился дедок. - Он как проведал, что тебя родня замуж отдает, так и сел посредь горницы, в потолок глядит, слезы льет и на судьбу жалуется!

- Ой, дурааак... - простонала я.

- Дурак, не спорю, - согласился леший. - И ты не лучше. Чего сама не пришла?

- Так вы ж спали всю зиму! - взвыла я.

- Внучок не спал, - вздохнул дед. - Все тебя в деревне искал, да ты ж нам имени своего не сказала, а нечисть лесная иначе человека и не найдет...

- Ой, дура-а... - схватилась за голову.

- Чего ж стоишь, девка? Беги к нему! - скрипуче и ухающе засмеялся дед. - Все-то вам надо подсказывать...

- Спасибо, дедушка! - подскочив, я быстро чмокнула лешего в щеку и как ветер побежала к терему лесному...

- Молодежь... - пробормотал старичок. - Эх, где мои семнадцать лет?!

* * *

- И все, мам?

- Да, ягодка моя, - ласково улыбаюсь дочке. - И живут они долго и счастливо.

- Живут, как же! - сердится на печке бабушка. - Унес ее леший и съел там давно, даже косточек не оставил. Видано ли дело, чтоб нечисть лесная любовью человеческой мучилася? Нет такого и никогда не было!

- А вот и было! - звонко отвечает Зимка. - Полюбил он тетю, полюбил!

- Да, маленькая моя, истинно глаголешь, - улыбаюсь дочери. - Я когда тобой в тягости была, встретила Раду...

- Да что ж ты врешь, окаянная? - обомлела бабка.

- Правда то, - качаю головой. - Живая она. Красивая стала...словно берегиня. И никогда еще так счастливо не улыбалась мне!

- Мам, а давай к ней в гости сходим? - загораются глазки у дочки, и она в восторге от пришедшей мысли выползает из-под одеяла.

- А почему б и нет? - на мгновение задумываюсь. - Вот зазеленеет лес, и сходим. Вдруг у лешего еще внуки есть?..

- Ура! Ура! - радуется дочь, прыгая на кровати.

- Ну все, успокойся. Кто обещал после сказки спать лечь? - притворно хмурю брови.

- Да, мама, - улыбается мне дочь.

- Совсем разума лишились... - бурчит с печки бабушка.

За маленьким окошком поет колыбельную метель и воют северные ветры. Не видать в темени ночной ни огня дома соседского, ни гор далеких, ни леса ближнего. Где-то там, на большой поляне, где летом цветут синие цветы, стоит терем богатый, в три этажа... Много лет назад поселился там дух лесной со своей молодой женой. Как они там? Что слышат в песнях метели за окном?..

2011 - 19 февраля 2013

Оставить комментарий © Copyright Горбачева Юлия Олеговна (kai-rinn-013@yandex.ru) Размещен: 19/02/2013, изменен: 19/02/2013. 27k. Статистика. Рассказ: Сказки Тихие сказки:		Ваша оценка:
Аннотация: Живет в одной деревеньке девушка. Живет, не тужит, на жизнь не жалуется. Но забрела как-то в лес в один день волшебный и встретила...

Горбачева Юлия Олеговна : другие произведения.

Сестра