Шестому "А" 90 года, братушкам и сестрёнкам по учению.
В поле прошлогодняя хрусткая полынь покачивается, — пройдёшь по ней — колко, стыло — даже при майском солнышке; и подлеском между сухими омертвелостями — молочная молодая трава, — там, где не перепахано поле. Вернее сказать, даже и не поле, а так — складка местности, бывшая какая-то производственная канава, округло заросшая, как осколочная царапина, и забытая старым шрамом на коже земли; и ещё — подле неё мягкий пологий спуск в овражек с только что ожившими черёмухами по дну, — вот и весь несложный ландшафт, о котором, естественно, никто и не подозревал то, что сказано когда-то безымяным наблюдательным пацаном:
ВО. САМОЕ ТО МЕСТО ДЛЯ ВОЙНУШКИ.
И вот случилась в этом ландшафте ещё одна войнушка, одна из весенних, по первости и новизне сравнимая со свежевыпавшим в начале октября снежком или июньскими выборами водогрея, — да только не совсем простая, не бестолковая многочисленная беготня с рукопашными спорами на предмет: кто убит, а кто всего-навсего смертельно контужен, а солидно подготовленная тактическая операция: кто кого не числом, а искусством.
По сю сторону фронта были трое своевавшихся издавна пацанов и даже — неизвестно, каким случаем — девчонка.
Командиром — как-то само собой, стихийно — выдвинулся Антон, и вправду — крутой и мастерский вояка и общепризнанный тактический гений войнушки, — ныне он деловито заталкивает в барабан пластмассового Смит-Вессона патроны — равнокороткие обрезки карандашей, причём широкоротое лицо его с огромными тёмными глазищами — спокойно и чуть ли не умиротворено: он уверен.
Макс: он лежит с автоматом наизготовку и двухсильным бинокликом, высматривая внизу противников, — быстро оборачивается нервным, азартно заострившимся лицом, смачно вытирает рукавом хлюпнувший нос: волнуется.
— Ты лимонку мне оставь, — говорит Макс и шарит биноклем в порослях оврага.
— Фиг, — был ему ответ. — Перешибёшься. У тебя автомат.
— Ну и чё? — тянет своё Макс.
— Копчё.
Разговор окончен.
Чуть поодаль, у края канавки, пригнулась Женя, — маленькая, угловато-улыбчивая, — глазастик — сестра Макса. У неё только пистолетик с четырьмя дисковыми пулями и медицинская сумка с бинтом, зелёнкой и кусочком сахара. "Что ли, погрызть?" — думает Женя и сама себе улыбается, незаметно косясь в сторону Антона.
Остальной воин, отсутствующий в канавке — Лёшка — заслан в разведку, — великий лазутчик и конспиратор, трудовой прораб фронта; впрочем, вот он, — торчит в расцветшем кусте на склоне оврага, — низенький крепыш, белёсый, заячьезубый (и, кстати, не имеющий в своей фонетике половины согласных).
— Не видать? — спрашивает Антон, последний патрон загоняя в ствол.
— Не-а, — отзывается Макс. — Счас Лёнчик из разведки придёт, скажет. — Ты только, Макс, честно падай, когда убьют, а то... — Да? — обижен Макс. — А когда я врал?!. — Ну, это я так, — ухмыляется Антон. — Короче — чтоб не спорить. В канавку кувырком скатывается Лёшка. — Ну чё? — шепчет Макс. — Они в ов"аге, за че"ёмухой. П"иб"ижаются. — Ну всё. — И Антон засовывает пистолет за пояс. — Расходимся в стороны. — Зачем? — спрашивает Макс. — Чтобы сразу всех не накрыли. — У"огично, — прищуривается Лёшка, экономно пьёт из фляжки — глоток и другой. — Женька, — окликает Антон. — Чтоб не болталась. Держись с Максом. А завопишь — убью на фиг. — Ну конечно, — показывается солнышком Женя. Тьфу, думает Антон, не надо было её брать. Если бы не Макс. А, чёрт. (Он и взял её оттого только, что раненые — по правилам — не могут воевать дальше, если не перевязаны, — да что-то шепчет ему теперь: как бы не зря). — Пошли, — бросает Антон и сам движется вправо, оставляя Макса в засаде, там, где — он предполагал — намечен прорыв противника. Это — НАШИ. А вот и ОНИ. Антон высовывается из канавки. ОНИ вдалеке, таятся по дну оврага, движутся перебежками. Залегли. Совещаются. Ну? Куда пойдут: прямо? в обхват? Наконец: двое ползут прямо на Максову засаду. Порядок. А один — кто это? — исчезает в подъёме оврага. Этот, наверно, к нему. Интересно — знает или только догадывается? Счас я его, думает Антон. Только всего и надо — засечь, в каком месте он добежит до канавы, скрыться, а после — в упор. Солнышко припекает. Припёрлось, когда не надо, ругается Антон, смахивает пот со лба. Голова мутновато тяжелеет, в горле — песок. Забыл про Лёшкину фляжку. Эх. Вот он показался. Руся Рыжий. С автоматом в одной руке и телескопическим ножиком — в другой. Хм-хм, считай, одного уже нет. Утром он был ещё друг Руся. Они стояли за молоком и договоривались насчёт правил. Молочка бы холодного. Или хоть водички. Тьфу, чёрт! ещё солнечного удара не хватало. Однажды его так трахнуло на окучке картошки, — кровь пошла носом и два дня — температура. Ничё, думает Антон, если Макс не засыпется — успеем. Он вжимаетмя в стенку канавы. Руся идёт прямо на него — и не видит. Ну, прыгай. И Руся, опрометчиво уверенный в безопасности, сигает в канавку, даже — балда осиновая — не оглядевшись. Хха! Азарт, жаркое солнце и еще ЧТО-ТО — от сжатого в мокрой ладони пистолета — почти затмевает свет в его глазах, мир вдруг изменяется и оборачивается НИЗНАНКУ, он выныривает из укрытия, совсем не узнавая себя, — словно это и не он, а кто-то бестелесный с экрана, и — — Тррах-тах! И ВДРУГ — посреди поля, шелестящего полынной сухостью, раздаётся неожиданно мощный и оглушительный выстрел. НАСТОЯЩИЙ ВЫСТРЕЛ. Руся оборачивается с сумасшедшими глазами, хватает руками в воздухе, падает, плечо его на глазах набухает чёрным. — Руся, — схватывается Антон, забывая пистолет, брякнутый оземь. — Русь. Ты чё? А? Кончай давай! А? Руся-ян!.. Руся молчит, медленно сгибаясь. Антон трогает его рукой. Чёрная кровь на ладони. Он бросается бежать, не помня себя во времени и теле, неизвестно — куда можно бежать теперь — только БЕЖАТЬ! Пистолет —игрушка. Заряжен карандашами. И эта кровь. А вдруг он его... Трах-тах. И — кровь. Он внезапно останавливается, вцепляясь в хлёсткие ветви. Вот что! Они начали стрелять по-настоящему. И убивают. Вот теперь — как. Неизвестно почему — убивают. Он убил. Воздух застревает у него в перехваченном горле. Так надо же отобрать у них оружие! Отобрать. Разломать к чертям! И бежать к Русе. И — успеть. Он почти ощупью выбирается из оврага. Где они? Успеть... Цепь врагов (врагов?), которых он должен спасти, залегла за голыми кустиками бузины. Автоматы — к бою. Сейчас шарахнет россыпью залп — и уже ничего не поправить. Ну! — Не стреляй!!! — срывающимся голосом орёт он, воздевая руки. И ОНИ в замешательстве опустили оружие, и кто-то привстал, показывая пальцем у виска. — Ты чё? — Антон?.. — Сдурел, что ли?.. Он выхватывает автомат у одного из НИХ. — Не стреляй... — бормочет он в лихорадке. — Они... Стреляют по-настоящему... как патронами. Я счас Руську ранил — по правде... Кровь идёт! ОНИ недоумевают, но в конце концов уступают Антону, — мало сказать: неистово взволнованному, но даже со слезами в глазах. — А чё случилось? — У него — КРОВЬ! Ты понял или нет — ты!.. Антон бросил в кучу автоматы и хотел было вырваться дальше, но тут сквозь угар и красный туман в глазах стал видеть: Лёшка и Макс тащат под руки Русю — голова его почти болтается, — рядом семенит и всхлипывает Женька, вытирая кусом бинта кровь. — Руся! — бросается Антон. — Что с тобой? — А...а, — запёкшимся словом прохрипел Руся. — Эт-то... что?.. — Русь? — Антон схватил его за плечо. — Серьёзно, что ли? По правде?! Руся орёт и стонет от боли: — А-ааа-у-мм... И мир переворачивается — снова — и Антон становится собой самим, и снова врастает в стенку канавы. Бред. Солнечный удар. И — кровь на руке. Но не чёрная, а ярко-алая. Кровь из носа. Солнце. Он тогда бросает пистолет, походит к Русе — безоружный — автомат утыкается ему в грудь. Пауза — три удара пульса. Они смотрят друг другу в глаза. — Не стреляй, — почти шепчет Антон. — Ты чё, вне игры? — спрашивает Руся. — Не стреляй. Из них можно по-настоящему убить. — Не понял, — сказал Руся. — Да у тебя же кровь из носа. Перегрелся, да? Антон вместо ответа поднимает с земли свой Смит-Вессон и выщёлкивает из барабана медные блестящие патроны. Обычные. Боевые. Калибра семь шестьдесят два. Потом он отбирает автомат у остолбеневшего Руси и с оглушительно-дробным пороховым грохотом высаживает в небо остаток обоймы. — Счас бы попить, — сухо шепчет он и идёт, волоча за собой автомат.