Аннотация: После полученного ранения корнет Головинский попадает в Лазарет её величества. Он надеется на полное излечение.
Часть вторая
За веру, царя и отечество
Глава шестая
Санитарный поезд до отказа был заполнен ранеными. Они лежали на носилках в коридорах, тамбурах, у входов в уборные...
В купе, вместе с Головинским, плечом к плечу сидели ещё четверо офицеров. Их называли "Ходячие". У всех - ранения в руки.
Несмотря на открытые окна, в вагоне стоял невыносимый смрад от немытых тел, нестираных портянок, гниющих ран, камфоры...
Головинский и его спутники спали сидя. Между собой почти не разговаривали. По-очереди высовывались в окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.
Подпоручик с перевязанным глазом и загипсованной левой рукой всё время пытался насвистывать какие-то мелодии.
- Прекратите! Голова трещит, а вы свистите! - грубо обрывал его седой капитан, с ранением в плечо.
- Хорошо. - Соглашался подпоручик и замолкал.
Через полчаса всё повторялось.
Владимир с ужасом посматривал на свою левую, висящую, как тряпка, руку.
- А если её ампутируют? - частенько закрадывалась в его голову страшная мысль, - что тогда? Молодой инвалид? Прощай военная карьера! Прощай мечта! Нет! Нет! В таком случае я лучше застрелюсь!
Головинский начинал шёпотом молиться.
- Корнет, вы чего всё время бормочите? У меня голова просто раскалывается, а вы бу-бу-бу-бу! - начинал нервничать седой капитан.
Появился пожилой рябой санитар в грязном халате, который когда-то был белым.
- Щас обедать будем, ваши благородия! - объявил он. - Я щас обед вам принесу. Вас, ваше благородие, - обратился он к Головинскому, - я буду кормить с ложки.
- Куда нас везут, любезный? - поинтересовался у санитара всё время молчащий штабс-капитан с оторванными пальцами правой руки.
- У Киев, ваше благородие!
- Снова Киев! Снова этот госпиталь! Там я увижу Оленьку, если она там, конечно, ещё работает. - Безразлично подумал Владимир.
В Киеве из санитарного поезда выгрузили умерших и тяжело раненых. Затем началась посадка раненых из киевского госпиталя.
- Господин подполковник, что происходит? Почему нас не выводят отсюда? - забеспокоился седой капитан, обращаясь к начальнику санитарного поезда.
- Господа, поезд идёт на Москву. Там, вас всех распределят по госпиталям. Я получил такой приказ. В Киеве мест нет.
- Бардак! Какой бардак! На фронте - хаос! В госпиталях ещё хуже! Тыл- это вообще бордель! - рассвирепел седой капитан.
Головинский и все остальные промолчали. Владимиру было абсолютно всё равно куда их повезут. Его беспокоила левая рука. Он не подавала никаких признаков жизни.
- Кусок тряпки! Просто кусок тряпки! - с отчаянием думал он, безрезультатно пытаясь пошевелить пальцами этой руки.
В Москву прибыли поздним вечером. Начали выносить носилки с "неходячими" ранеными.
- Аккуратно бери! Куда прёшь?! Вот чёрт! - кричали друг на друга санитары.
Затем раздался чей-то громкий голос:
- Арсеньев, Баранов, Головинский, Щербатый... Господин подполковник, где находятся Головинский и Баранов?
- Не знаю, капитан. Посмотрите в предпоследнем купе! - ответил кому-то начальник санитарного поезда.
Через несколько минут к ним в купе зашёл высокий, пропахший дорогим одеколоном, капитан в новенькой форме защитного цвета.
- Господа, кто из вас подпоручик Баранов и корнет Головинский?
- Я! Я! - почти одновременно ответили подпоручик с перевязанным глазом и загипсованной рукой, и Владимир.
- Господа офицеры, прошу вас следовать за мной! Вы можете двигаться самостоятельно или позвать санитаров?
- Самостоятельно! - уверенно ответил Головинский.
- Пойдём! Только куда? - с удивлением поинтересовался Баранов.
Через двадцать минут пятеро раненых из санитарного поезда были размещены в трёх купе курьерского поезда "Москва - Петроград".
Сразу же принесли горячего чаю и свежих пирожных
Молодой курносый санитар, как ребёнка, поил Владимира чаем из блюдца.
- Уже подостыл, ваше благородие. Глотните! Ага! Вот так.... Вот так!
Царское село. Прямо на перроне их ждал большой санитарный автомобиль с красными крестами. Санитары - все молодые, хорошо выбритые ребята. Сёстры милосердия, тоже юные, в белоснежных накрахмаленных халатах...
Их вынесли из вагона на носилках и устроили в автомобиле.
- Какая красота! - с восторгом прошептал Баранов, смотря на проносившиеся за окном подстриженные кустарники и газоны с цветами.
Минут через пятнадцать автомобиль остановился у одноэтажного флигеля.
Раненых стали выносить наружу.
- Головинского сразу же в перевязочную! - раздался женский голос.
Владимира несли по коридору. Вокруг необыкновенная чистота, белые стены, высокие окна. Много света.
Большая светлая комната.
- На эту кушетку кладите! Вот так! Так! Хорошо! - приказала санитарам женщина, очевидно хирург, с грубыми, типично мужскими, чертами лица.
- Боже мой! Боже мой, как я воняю! Старым козлом! - Владимиру стало стыдно за запах немытого тела и гноя, который исходил от него.
Хирург стала осторожно снимать бинты с левой руки. Рядом с ней стояли три сестры милосердия. Одна - высокая, уже в возрасте женщина, и двое молоденьких девушек.
- До чего лица знакомые! - машинально подумал Головинский и, вдруг, вспомнил:
- Боже мой! Это же государыня Александра Фёдоровна со своими старшими дочерьми: Ольгой и Татьяной! А я, офицер-гусар, нахожусь перед ними с таком непотребном виде! Боже мой, какой позор!
- Готово, ваше величество! - произнесла хирург.
Государыня принялась умело промывать Головинскому рану. Затем быстро наложила повязку.
- Теперь другую руку! - тихо, с едва уловимым акцентом, произнесла она.
Хирург начала снимать заскорузлые бинты с правого плеча Владимира.
- Присохли. Сейчас будет больно. Терпите! - предупредила она и резким рывком оторвала остававшийся кусок бинта.
У Владимира от боли потекли слёзы из глаз, но он не произнёс ни звука.
Государыня быстро обработала ему рану на плече и наложила повязку.
После перевязочной Головинского на инвалидной коляске отвезли в душевую, а затем выдали новую пижаму тёмно-зелёного цвета.
Санитар прикатил Владимира в палату номер четыре, где была одна свободная кровать. Здесь уже находились поручик Степунов и подпоручик Гладовский.
Головинский с наслаждением вытянулся на свежей накрахмаленной простыне и перед тем, как заснуть, удивился:
- Это же за какие заслуги меня поместили в Лазарет её величества?
Следующий день начался в семь часов утра. В палату вошла сестра милосердия с градусниками и померила всем температуру.
Затем последовал утренний туалет. Дюжий санитар на инвалидной коляске отвёз Владимира в ванную комнату, где помог ему умыться и почистить зубы.
Затем последовал утренний чай. У Головинского правая рука не сгибалась в локте, а левая продолжала висеть тряпкой. Чаем Владимира напоила сестра милосердия по имени Настя - миловидная девушка лет двадцати.
В палату вошла врач с мужским лицом. Та самая, которая находилась вчера в перевязочной вместе с государыней. Оказалось, что это княжна Гедройц. Она занимала должность главного хирурга Лазарета её величества. Княжна Гедройц каждое утро делала обход раненых.
- Жалобы есть? Как вы себя чувствуете? - спрашивала она у каждого.
Ровно в девять часов за окном послышался клаксон легкового автомобиля: прибыла государыня с дочерьми Ольгой и Татьяной.
Они прошли по палатам, поинтересовались самочувствием раненых, а затем удалились в перевязочную.
После одиннадцати часов в их палате вновь появились Александра Фёдоровна и её дочери.
Государыня присела на край кровати, на которой лежал Головинский.
- Корнет, как вы сегодня спали? - тихо спросила она.
И снова Владимир уловил едва заметный иностранный акцент.
- Спасибо, ваше величество, прекрасно! - изобразив на лице бодрую улыбку, ответил Головинский.
- Вы, корнет, вели себя очень мужественно во время перевязки. - Заметила она и встала.
Теперь Александра Фёдоровна беседовала со Степуновым. Государыня сидела на самом краешке его кровати.
- Благодарю вас, ваше величество! Прекрасно! - неожиданно заорал тот.
Императрица вздрогнула. Ольга и Татьяна засмеялись.
- Зачем же вы так кричите, подпоручик? Я же рядом! Я вас очень хорошо слышу.
- Прошу прощения, ваше величество! - ещё громче заорал Гладовский, краснея от усердия.
Теперь смеялись все, находящиеся в палате.
В час дня принесли завтрак. В два часа дня коридоры и палаты госпиталя наполнились посетителями. В их палату никто не пришёл.
- Хорошо ! Никто не мешает! - обрадовался Степунов и вновь обложился газетами.
Газеты были его какой-то нездоровой страстью. Степунов не просто их читал, а буквально изучал от первой и до последней страницы.
В четыре часа подали чай со сдобными сухарями.
В шесть часов, после ухода посетителей, их накормили очень вкусным обедом. Владимир снова нервничал, когда его с ложки кормила сестра милосердия Настя.
- Как гадко быть инвалидом! К этому привыкнуть невозможно. - Грустно размышлял он.
После вечернего обхода вновь принесли чай, а затем выключили свет.
На следующий день государыню и её дочерей во время утреннего обхода сопровождал начальник Лазарета её величества полковник Вильчковский.
- Головинский, - обратилась Александра Фёдоровна к Владимиру, - я вам принесла Евангелие и серебряный образок.
- Благодарю вас, ваше величество! Ваш подарок для меня - это лучшая награда за службу! - вытянулся перед императрицей корнет.
Потом Владимира на инвалидной коляске увезли на перевязку. Княжна Гедройц сняла бинты с левой руки, а затем с правого плеча. Внимательно осмотрела.
- Ну что же, рана на плече эволюционирует хорошо. Думаю, что совсем скоро у вас будет сгибаться рука в локте. Месяца через три вы вообще забудете об этой ране. А вот левая рука,- хирург глубоко вздохнула, - ничего пока сказать не могу. Очевидно одно, что повреждены мышцы.
Александра Фёдоровна быстро наложила повязки на раны Головинского.
- Девочки, - обратилась императрица по-английски к великим княжнам Ольге и Татьяне, - завтра перевязки делаете вы. Я буду только смотреть.
Когда Владимира привезли из перевязочной, в четвёртой палате творилось что-то невообразимое.
- Корнет! Корнет! Вы не знаете ещё, что произошло за время вашего отсутствия! - Степунов с нарочито серьёзным лицом с пачкой газет в руках бегал из угла в угол.
- Что могло произойти, когда я был в перевязочной? - пожал плечами Головинский.
- Так вас увезли из палаты простым корнетом, а привезли уже национальным героем! Все! Слышите, все газеты на первых полосах поместили вашу фотографическую карточку и статьи о вашем подвиге.
- Каком подвиге? - Владимир не мог понять серьёзно говорит Степунов или разыгрывает его.
- Как это о каком? Вашем, разумеется! Вы же казачкА раненого на себе тащили три версты? А, корнет?
- Тащил. Только не три версты, а меньше. Думаю, что меньше версты.
Степунов подошёл к Головинскому и развернул свежий экземпляр "Русский инвалид".
Действительно там Владимир увидел фотографическую карточку, где он был в кителе с чужого плеча. А внизу - статья с заголовком "Подвиг русского офицера". В ней, каким-то "лубочным" языком, рассказывалось о том, как Десятого Ингерманландского полка корнет Головинский, будучи раненым в обе руки, теряя сознание от потери крови, вынес с поля боя раненого в обе ноги приказного Донской казачьей дивизии Фильченкова. Большая статья заканчивалась фразой "Пока в нашей армии есть такие офицеры, как корнет Головинский В. Ю. - Россия непобедима!"
- В других газетах тоже самое. Будете сами читать? Или я вслух? - поинтересовался Степунов.
- Нет, нет! Не надо! Эти борзые писаки... - Владимир покраснел от негодования, - мне, господа, честно вам скажу, известности не надо. Я выполнил то, что каждый сделал бы на моём месте.
- Я с вами, Владимир, абсолютно согласен! - поддержал его Гладовский.
- Ну нет, господа, Россия должна знать своих героев! - с пафосом воскликнул Степунов.
- Сударыня. Вы куда? Посещение пациентов разрешено с двух до шести часов. Да вы ещё и без халата! Будьте добры, покиньте помещение! - послышался из коридора возмущённый голос княжны Гедройц.
- Я понимаю... Прошу прощения, но я ищу моего племянника. Он находится в этом госпитале. Сегодня все газеты пишут о нём..
- Боже мой! Это же тётушка! - узнал знакомый голос Владимир и бросился к двери.
- Княжна Гедройц, что здесь происходит?
- Ваше величество, женщина ищет своего племянника в неположенное для посещений время! Да ещё и без халата!
- Сударыня, кто ваш племянник? - спросила государыня.
- Вла... Корнет Головинский Владимир из гусарского Ингерманландского полка. О нём пишут сегодня все газеты. Ваше величество, я только хотела взглянуть на него...
- Корнет Головинский находится в четвёртой палате. Княжна Гедройц, вы бы могли разрешить, в виде исключения, зайти этой сударыне на несколько минут к своему племяннику?
- Хорошо! Только наденьте халат! - строгим голосом приказала главный хирург.
В палату вошла Анастасия Михайловна. В белом халате, с большой плетёной корзиной, она здесь смотрелась очень странно. Лицо тётушки было растеряно.
- Володинька! Володинька! - ринулась она к племяннику, забыв поздороваться.
Хотела обнять и прижаться к нему. Владимир резко отстранился от Анастасии Михайловны.
- Ой, прости, Володинька! Не подумала! Что с тобой, родной мой? - она поцеловала его в щёку.
- Да пустяки всё, тётушка! Ранены руки. - И тоже поцеловал её в щёку.
- Господа, разрешите вам представить мою любимую тётушку: Анастасию Михайловну! - обратился Головинский к Степунову и Гладовскому.
- Ой, простите меня, господа офицеры! Я бесцеремонно ворвалась, не поздоровалась, - смутилась Анастасия Михайловна. - Всё так неожиданно: иду по коридору, а навстречу мне высокая женщина в одежде сестры милосердия. Думаю, лицо очень уж знакомое. Где же я её видела? И поняла, что это была го-су-да-ры- ня! Государыня!!! Меня это так поразило, господа!