Горбунова Ирина Валерьевна : другие произведения.

На грани человечности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "На грани человечности" - эта книга знакомит читателя с подопечными землян элкорнцами, цивилизация которых сейчас находится в том переходном - от феодального к буржуазному - возрасте, когда Человечество начинает осознавать себя Человечеством. Главная героиня - землянка Суламифь Драгобич с детства мечтает о профессии наблюдателя, труднейшей для галактического конфедерата. Но лишь будучи внедрённой в подопечную цивилизацию под "легендой" воинствующей монахини сестры Вайрики, она на практике осознаёт, что выбор между решением самым рациональным, самым правильным и самым человечным - есть самый сложный нравственный выбор. "По долгу службы" героиня сталкивается и с единомышленниками - Опередившими Время, и с врагами - оплотами мракобесия, и с самым страшным - легионами равнодушных. И чаще всего в ситуациях, предполагающих конфликт между профессионализмом и человечностью, Суламифь делает выбор в пользу последней. P.S. В процессе работы находится продолжение этой книги - роман "Рождённые Дважды". Двое Опередивших Время с планеты Элкорн, отец Одольдо и Виальда Крамольница, удостоены Второго Рождения в Конфедерации за свой вклад в дело взросления родной цивилизации. Оба готовы работать на благо Семьи Человечеств так же добросовестно, как до того работали на благо своего юного человечества. Но самые свободно мыслящие не всегда готовы принять ту страшную истину, что с точки зрения Исторической Необходимости нет существенной разницы между Моцартом и Гитлером, поскольку для взросления цивилизации жизненно необходимы и тот и другой. P.P.S. О цивилизации Элкорна я намерена написать ещё ряд книг, поскольку эта планета - моя любимая.

Ирэн Валери

НА ГРАНИ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

  
  
   ...Только явь - не игры и не сказки.
   В красоту легенды верить глупо.
   Слышишь вой и стон, и скрежет адский? -
   Шествие Истории по трупам.

Виальда фер Эксли

ПРОЛОГ (В ГРЯДУЩЕМ)

   ...Стремительный, неистовый, взметнулся навстречу чёрный вихрь: вороной жеребец, латы воронёной стали. Сшиблись на всём скаку - тяжкий удар в щит... ответный удар... треск сломанных копий...
   Что это - сон или явь, быль или небыль? Может, просто - кадры исторической хроники?
   Только видится: под блеклым, выцветшим осенним небом - огромный амфитеатр, и зрители затаили дыхание, и в центре арены двое сошлись в поединке. Сошлись - насмерть.
   Было? Не было?
   В прошлом? в будущем? в настоящем?
   Только чудится: ты - один из соперников. Только помнится: битва - чужая, и враг - чужой. Только знаешь: сошлись - насмерть.
   Только в уме - странные, вычурные слова, как из старинной летописи:
   "...и было сие в славном королевстве во Льюрском, во стольном граде во Льюроне, в день 18-й месяца Листопада, в год 1374-й от Великого Откровения..."
   Год 1374-й - плюс-минус современность...
  

ПРОЛОГ (В МИНУВШЕМ)

   ...И ещё поединок. Впрочем, не поединок - игра. Дружба-любовь-соперничество. Избыток молодых сил. Беззаботная радость бытия. Отточенное мастерство фехтования.
   Двое подростков-землян, девчонка и мальчишка. Пустынный пляж на острове Крит. Откровенно внеурочное время. Откровенно деревянные мечи. Самодельные - как же иначе?
   Сон или явь, быль или небыль? Может, просто - ностальгия?
   Только видится: южное лето во всём блеске. Только слышится: сонный лепет прибоя, сварливые жалобы чаек, мерное шуршанье гальки в волнах. Только угадывается: поодаль буйный океан зелени за чертой пляжа, и среди него - белоснежные островки школьных корпусов...
   И зыбкое марево в глазах не только от зноя. Ещё - от воспоминаний.
   Было? Не было?
   В прошлом? в будущем? в настоящем?
   Смотря чем мерить. У тебя и до сих пор - прошлого куда меньше, чем будущего. У родной цивилизации твоей прошлое куда солиднее: два миллиона лет - докосмических, да столько же - после Контакта. И есть ещё Конфедерация Миров, у которой в прошлом - эпохи и народы.
   Зато и в будущем - бесконечность.
   А твоё будущее? разве не весьма размытым представляется оно - оттуда? Словно сквозь ту дымку, в которой видится теперь воспоминание.
   И в воспоминании: изящная, в античном стиле, беседка на пляже (о, сила детской мечты!) - словно гробница Пророков в пустыне Ранаирской. И небесная высь - звонкая, как колокол...
  

ПРОЛОГ (В НАСТОЯЩЕМ)

   ...Колокол.
   Медленный, гулкий удар. И ещё один. И ещё.
   Неторопливо-размеренно - словно забилось огромное сердце.
   Старинный храм, больше похожий на крепость, купается в косых лучах солнца, падающего к закату. Со всего монастырского двора, повинуясь призыву, стекается община на молитву. Все - женщины. Большинство - при оружии. И кожаных воинских курток, и блестящих кольчуг - куда больше, чем монашеских сутан.
   Некоторые сёстры уже в возрасте. Но - без признака дряхлости. Собранность, жёсткость, хладнокровие опытных воинов. Воинов, много поживших - и сумевших остаться в живых.
   Но больше - молодых, задорных, в настроении, далёком от молитвенного... ох, тесен им суровый устав монастыря! Только и жизни - вольными наёмницами, от набега к набегу.
   Смех; обрывки оживлённой болтовни; порой и солёная шуточка...
   - ...На кухню заглянула. Ох, и трапеза готовится, прости Единый!
   - То-то с утра тебя на плацу не видно...
   - ...Сказывают, Владычица - против Священной войны... да хранит её святая Аризия!
   - Кого хранит? Владычицу - или войну?..
   - ...Смеёшься! Какой-такой "молодой лорд"?! Мне нынче ночью в дозор заступать, вот и вся любовь!
   - Ночью - в дозор, а днём - позор...
   - ...Взгляните-ка, леди! У сестры Гайяры - кольчуга новая, сиргентской работы. Эй, признавайся, Гайяра: когда успела во Святую Землю?
   - Единый с тобой. Полгода уж как не новая. И от скверны еретической очищена давно...
   - ...Еду я, значит, через Тимильский лес...
   - ...А сестра-то Вайрика, сказывают, в "Тихую Гавань" захаживает. На огонёк и далее...
   - ...С чего бы матушку понесло в Реватскую прецепторию? Уж и там нарушения устава привиделись?
   - Ну и храни её Священное Пламя. Худо тебе, что ль, без неё?..
   - ...Как ты с этим кривым мечом управляешься?!
   - ...Вот те раз. Леру фер Тайлем уже Арзуасов бьёт? Родичей жены?!
   - Им - месть кровная, нам - барыш верный. Я так разумею, выгодней служить у Тайлема. Он хоть и помешанный, да не скупится.
   - Сёстры, сёстры! Что за суета мирская? В час молитвы!..
   - Айе, подруги! Что слышно в столице?
   - Будто бы у короля - наложница новая. Сарнийка!
   - Ха-ха. Ай да распотешила. Какой придворный шут тебе это сболтнул?..
   - ...Где опять эта послушнаца-непослушница?!..
   - ...Моё почтенье, сестрица! Пять монет на бочку!
   - Какие-такие пять монет?
   - Те, что в кости мне проиграла. Третьего уж дня.
   - Это тебе третьей ночи приснилось! Когда в карауле задремала.
   - Что за намёки?!
   И вот уж отскочили в сторонку, взглядами друг друга меряют. Выметнулись клинки из ножен, зазвенели, запели. Не свирепо - весело. Угроза - напускная разве что.
   Братство-дружба-соперничество. Буйство молодых сил. Бесшабашный вихрь движения. Отточенное мастерство фехтования.
   Вот теперь - быль. Нереальное будущее, ставшее реальным настоящим; и реальность эта - только твой выбор. А из прошлого - лишь странные строки пришли на ум...
  
   ...Считает излишними старец-меч пять ежедневных молитв,
   Готов даже в храме он кровь пролить, жаждет великих битв...
   Вот меч, вот храм, вот час вечерней молитвы... а кровь - не прольётся. Повод ли для смертельной дуэли - жалкие пять монет? Да ещё - для дуэли аризианки с аризианкой?
   Сёстры во Едином, поди; и да хранят их Пророки Его.
   Просто - играет молодая удаль. Просто - играют клинки друг с другом; брызжут вокруг звонкими солнечными зайчиками.
   Просто - и мечи, и монастырь, и даже гробница Пророков где-то в пустыне Ранаирской, во Святой Земле... отныне не мечты - настоящее...
  
  

1.

   Сестра Лима зачерпнула варево ложкой, попробовала, обожглась, скривилась и сплюнула.
   - Уж и бурда, поглоти её Тьма Вековечная!
   - Увы, поглощать это предстоит нам, - философски заметила сестра Иммер.
   - Ты давись своей стряпнёй, а я - к эрихьюанцам, - осклабилась сестра Герана; на лбу резко обозначился косой шрам - память о давнем скользящем ударе. - У них только и отужинать по-человечески. Отец Одольдо - хозяин хлебосольный, вина держит отменные, и свежая дичь у него не переводится. Хвала святому Эрихью.
   Бледненькая послушница лет тринадцати, притаившаяся в уголке, отчётливо втянула слюну.
   - Девочки, по-ост! - съёрничала сестра Орта от двери. - Что за помыслы скоромные? Дичь, вина...
   - Во имя Первопророков - не бери в голову. - Сестра Герана оторвалась от своего занятия - она сосредоточенно чистила ногти страхолюдным кинжалом - и зазывно махнула рукой. Все свои, мол, входи, не робей, что пороги-то околачивать. - С тех пор как матушка Бариола тут воцарилась, у нас посты круглый год. Она думает, доблестные аризианки станут драться храбрее, питаясь одной Верой Святой. Ха!
   Последний возглас был достаточно энергичен и ёмок; удовлетворившись такой оценкой происходящего, сестра Герана вернулась к наведению красоты.
   - Ох, Герана! - Сестра Орта уже стояла рядом. - Услышь настоятельница твои речи - всю спину плетьми обдерёт.
   - Счастье твоё, что нынче она - в Реватской прецептории, - подхватила сестра Эльва. - А что сие значит? Это значит, осенняя охота - пуще неволи. И после охоты - пир горой.
   - Завтра же. - Подбросив поленья в очаг, сестра Лима обернулась к собранию, не скрывая приятных предвкушений. - Любопытно: кому на сей раз владеть перстнем самого искусного охотника? Отцу Одольдо - или Лафиме Тайлемской?
   - Принимаю ставки, благородные леди! - выкрикнула сестра Орта.
   - Чего уж там. Новой королевой охоты стану я!
   Развернув плечи, сестра Герана гулко ударила себя кулаком в грудь, вернее - в кирасу. Большинство присутствующих разразились хохотом, свистом, подначивающими возгласами; потянулись хлопать по плечу. Пламя в очаге всплеснуло багряными крыльями, словно птицу спугнули лужёные наёмничьи глотки. Откуда ни возьмись - повыползли из потаённых щелей тревожные сизые тени. Заметались на закопчённых стенах, на потолке; заплясали, заколобродили, наводя на мысли о ночи шабаша.
   Среди общего веселья сестра Иммер принялась крошить в похлёбку какие-то анемичные овощи, а сестра Лима - вяло помешивать ложкой в кипящем котле.
   Строго говоря, стряпнёй были заняты только эти двое; да ещё послушница, мышка-норушка, подвизалась поварёнком. Больше и не требовалось народа, чтобы приготовить скудную постную трапезу на всю общину. Прочие болтались на кухне откровенно праздно: сплетничали, зубоскалили, куражились, кто во что горазд. Не блюсти же добуквенно строгий монастырский устав и в отсутствие изуверки-настоятельницы.
   Сестра Герана втянула запах - ставший ещё менее аппетитным, если такое возможно, - и щегольски, с лязгом вбросила кинжал в ножны.
   - Как есть зелье отворотное, накажи меня Единый. Признавайтесь, девицы: что вы туда подмешали, во славу матушкина благочестия? Сушёных жаб? змеиные головы? кровь дракона Ангуса?
   - С матушки станется, со святоши, - поддержала сестра Эльва. - Скоро всех нас тут переморит ни за медный грош.
   - Демоны разрази этого посла сарнийского, - ругнулась сестра Герана, впрочем, довольно вяло, скорей в силу давней привычки. - Подвернулся под топор с пьяных глаз, отошёл себе тихонечко к своим поганым богам, а мне расхлёбывать. Кабы не такой поворот - служила б я и доселе офицером в гвардии, да горюшка не ведала, да поплёвывала на всех иерархов Церкви, сколько слюны хватит. Нет, застряла в этом растреклятом монастыре, спасибо, что не на эшафот угодила. Эх, грехи тяжкие да Тьма Вековечная!..
   Скорбная участь товарки особого сочувствия не вызвала - если не счесть таковым уксусные физиономии. Уж лет десять, как у истории этой отросла бородища до самого Релладора; и трудно сыскать в монастыре сестру, что не выслушала бы её (то бишь историю) хотя бы трижды. Кое-кто сподобился исповедовать опального капитана Герану фер Интан и с дюжину раз. Сплетня же - такое блюдо, что сохраняет пикантность только горячим.
   Сама Герана, похоже, запоздало вспомнила о том - и только рукой отмахнулась в досаде.
   - Зелени добавить, что ли... - вернувшись мыслью к трапезе, вопросила в никуда сестра Лима.
   - Р-раффида!
   Стремясь, видно, искупить недавний грех уныния, сестра Герана раскатила по всей кухне казарменный рык: офицерская всё ж выучка! Опять заполошно заметалось пламя в очаге, выхватило и укромный уголок с мышкой-послушницей, вскинувшейся ни жива ни мертва.
   - Заснула, что ль? Привыкла, вишь, в отцовском замке диваны пролёживать! - Не снижая тона, сестра Герана коротко махнула рукой на деревянную полку, приколоченную к замызганной стене. - Тащи-ка сюда во-он те змеиные головы, живо!
   С ощутимой дрожью в коленках девчонка метнулась в указанном направлении, дабы восстановить авторитет сестры Гераны. Подруги опять развеселились было, посыпались одобрения ("Так её, капитан!.. вбей-ка толику усердия в неженку!..").
   Но приутихла разбитная компания, когда навстречу ревнительнице воинской дисциплины выступила сестра Иммер.
   - Оставь ребёнка в покое, Герана, - молвила она совсем негромко.
   - Тебе что за дело, книжный червяк?!
   Взбешённая ещё пуще, сестра Герана стиснула рукоять своего топора сарнийской работы. Сейчас выхватит из-за пояса, и ринется крушить всех и вся в припадке боевого безумия!.. Зрители попритихли: не обернуться бы фарсу нешуточной трагедией, ибо эти двое не ладили издавна. Сестра Герана, рослая, дюжая, до зубов вооружённая, с бесконечно гибким кодексом чести, - живой идеал аризианки. И сестра Иммер... а что - сестра Иммер? Маленькая и какая-то странно кругленькая для дорогой наёмницы, каковыми на деле и являются смиренные служительницы Аризии Первопророчицы, а прочее мишура, право... Нет, не выглядела, вовсе не выглядела сестра Иммер, безоружная, достойной соперницей сестре Геране, чья свирепость гуляла притчей во языцех - от Туманного моря на севере до Ранаирской пустыни на юге.
   Только зримо смешалась "истинная аризианка" Герана, когда книжница Иммер твёрдо шагнула ей навстречу. По пути перехватила вконец затюканную послушницу, отняла у неё зелень, развернула и направила к выходу ласковым тычком меж торчащих чахоточных лопаток.
   И во взгляде сестры Иммер, каким она сопроводила подзащитную, сквозило: эх, ты, замухрышка! что за демон привёл тебя сюда - славить святую Аризию огнём и мечом?!
   - Носишься с соплячкой... - воркотнула сестра Герана. Однако руку с топора убрала.
   - Да мир с ними обеими, не заедайся. Или хочешь, упаси Единый, иметь дело с сестрой Вайрикой? - Сестра Орта опасливо поёжилась, тронула свой амулет Священного Пламени, сплюнула по сторонам, отгоняя лукавого.
   - Она ж - заступница всех обиженных, сестра наша Вайрика. - Сестра Эльва повторила охранительный знак в точности. - Тьфу, тьфу, изыди, Тьма Вековечная... Да ещё к сестре Иммер у неё благоволение особое. Исцелила её от ран, после которых, говоря по чести...
   - Слышь, Иммер. - Сестра Герана - не верующая, казалось, ни в Единого и ни в Противоречащего, но лишь в добрую сталь - смотрела недобро-настороженно. - Может, твоя душенька грешная давно Тьме заложена? А ты - ни сном ни духом?
   Ответный взгляд был подчёркнуто кроток. Словно знала сестра Иммер истинную цену - и исцелению своему чудесному, и пересудам сестёр, и деяньям Вайрики.
   - Ещё чуточку времени - и пора снимать оборотное зелье с огня, - обратилась Иммер к сестре Лиме, напарнице своей по всекухонному бдению; вернувшись к котлу, принялась крошить над ним зелень. - Неровен час пригорит - тогда сёстры съедят нас. Живьём. Вот уж разговеются.
   Смешки прозвучали натянуто; даже тени на стенах застыли в унылом оцепенении.
   - Слишком уж, слишком ущемляет матушка аризианскую вольницу. - Сестра Герана всё пребывала в воинственно-угрюмом настроении. - В гвардии - что приключается с командирами, имеющими манеру перегибать палку, а? Нет-нет, да и нарвутся такие на мечи своих же. И нечего, леди, за амулеты хвататься да молитвы творить. Будто я невесть какие ереси проповедую.
   - Оно-то справедливо... - вздохнула сестра Эльва, впрочем, не спеша убирать руку с амулета. - Очень... гм... изменились вековые обычаи ордена при матушке Бариоле. Живём, аки лимийки: в нищете праведной.
   - Ой, кто бы толковал о нищете да о праведности? - хмыкнула сестра Герана весьма скабрезно. - У лимиек все весёлые дома далуорского мира на откупе. А матушка их Гайяра - так и маячит за троном, так и шепчет в уши королю. А при нужде - кинжал в затылок неугодному: был да нет, концы в воду.
   Поленья в очаге почти совсем прогорели, жар мало-помалу затягивался сизым пеплом. Мрак, давно копившийся по углам, укреплялся в намерении всецело заполонить полуподвальную комнату. Вооружившись засаленными холстинами и крякнув в унисон, сёстры Иммер и Лима стащили тяжёлый котёл с огня прямо на каменные плиты. Темнокожее пасмурное лицо сестры Гераны уже и теперь виделось сгустком мрака в обрамлении растрёпанного пожара кудрей.
   - Что ни говори, - завершила свою мысль эта последняя, - в юности матушка наша ошиблась орденом. С лимийками ей куда как сподручней было бы, Единый свидетель! Скоро всех нас приохотит к новой моде расправы с недругами: не в открытом бою - но посредством доноса. А то и отравой в кубок.
   - В юности матушка Бариола презирала лимиек и уважала открытую битву, - донёсся ответ с порога. - И даже не была чужда так называемой крамоле, сиречь живости ума. Ныне же... Увы ей - и увы печальным обстоятельствам жизни её.
   Из полумрака коридора, с его вечно и немилосердно чадящими факелами, в полумрак кухни вступила совсем молоденькая сестра. И уже привычным движением мысли охватила Иммер все трудноуловимые несоответствия прибывшей, из коих, казалось, та соткана вся. Несомненно шли к ней и кольчуга с гербом аризианок, и перевязь с мечами; а вглядеться пристальней - с чужого плеча будто. И лицо - ещё темнее, чем у сестры Гераны, да при волосах цвета полночи - до странности не затерялось тенью меж теней, но обозначилось тихим светом. Может, просто озарила его улыбка - на диво бесхитростная, адресованная всем равно?
   И уж, конечно, не укрылось от внимания, как неуютно заёрзали сёстры Лима с Эльвой, да и сестре Орте сделалось зябко подле очага. Губы Гераны изогнула презрительная ухмылка: чувствовалось, сестра прячет неловкость.
   Что за опаску внушало им - всем - это юное существо с подкупающе искренним лицом?
   - Айе, леди! - как всегда первой опомнилась бойкая сестра Орта. - А вот и сестра Вайрика из столицы вернулась...
   - Да хранит вас Единый, сёстры, и да благословят Пророки Его. - Удивительно звучала привычная формула в устах вновь прибывшей. Не выспренно, не затёрто, да и без насмешки. Просто - от чистого сердца. И всё ж - чужеродно, что ли?
   Словно привыкла она к приветствиям, выражающим то же - но иными словами.
   - Что в монастыре нового? - с той же непринуждённостью продолжила сестра Вайрика.
   - На охоту вот решили удрать... - сообщила сестра Лима как-то невпопад. - Завтра. Всей общиной. Присоединяйся...
   - Не люблю, - коротко и резко качнула головой сестра Вайрика. (Жестом, отметающим ересь - с чего-то подумалось Лиме).
   - Иммер, а я тебя ищу, - дружески окликнула Вайрика. - Не желаешь ли прочесть "Тьму над Эуреном"?
   - Последнюю, незавершённую комедию Мастера Гандара?! - ахнула Иммер. Сколько она помнила сестру Вайрику - ни из одной своей отлучки та не возвращалась без таких вот ошеломляющих новостей. - Единый, разве не была она утеряна, или изъята и уничтожена?
   - Ничуть не бывало. Томирела не могла не сохранить пьесу. Даже сделала копии - своей рукой. И подарила одну - мне.
   - Слыхала я про этот пасквиль. - Сестра Герана всё катала на губах недобрую усмешку. - Сплошь хула на Его Величество да на Святую Церковь.
   - Не без того. - Сестра Вайрика тоже улыбнулась - с каким-то тихим торжеством. - Но ведь именно такие, и только такие книги нужны людям. Угодливая лесть подобна бабочке-однодневке. Но жить в веках - правдивой крамоле, и просвещать умы, и просветлять души.
   Странная тишина зависла. И - странная уверенность в том, что ни одна из присутствующих ни о чём не донесёт матушке, по приезде последней. И не потому только, что сами её (то бишь матушку) недолюбливают, говоря мягко.
   Страх? Невольное уважение? Может, впрямь крамола и есть - истина? И невозможная эта смесь простоты-загадочности, бесстрашия-бесхитростности - и есть святость?
   Или просто - неприязнь прямодушных аризианок к доносительству?
   Молчание нарушила сестра Иммер.
   - Что ж, Вайрика, Томирела Ратлин всё пишет с тебя святую Аризию?
   - Попробуй запрети. - Та только руками развела безо всякой ложной скромности. Взглядом указала на исходящий паром котёл. - Вижу, Иммер, ты занята сейчас. Освободившись - не заглянешь ли в мою келью?
   - О чём речь.
   - Договорились. Увидимся за трапезой, сёстры.
   Одарив-озарив собрание прощальной улыбкой, вновь растворилась Вайрика в закопчённом сумраке коридора, - кольчуга позванивала на ней странно мелодично.
   И, не успело эхо угаснуть, сестра Лима и сестра Эльва дружно стиснули амулеты и отплевались по сторонам. Сестра Орта явно намеревалась последовать их благому примеру - но, взглянув на патронессу свою Герану, в последний момент что-то раздумала.
   - "Спаси и сохрани мя, Священное Пламя, и милуй мя, святая Аризия, и огради от лукавого!" - гнусаво передразнила их всех сестра Иммер. И добавила серьёзно и грустно: - Доколе живы подобные вам - дотоле гореть Пророкам на кострах.
   - Верно люди толкуют: ведьма. - Сестра Лима опасливо понизила голос. - Еретичка уж несомненно.
   - Сказывают ещё - сиргентская шпионка, - добавила сестра Эльва. - Неспроста ведь черномазая. И потом: в наёмники не нанимается, в набеги не ходит - а золотишко-то звени-ит в карманах, да как ещё! Откуда его добывает? Из Сиргента - или прямиком из Тьмы, прости Единый?
   - Блаженненькая, - обобщила сестра Герана тоном презрительной жалости. - Святая простота. Мне бы хоть толику её воинского мастерства, давно была бы богаче короля. А она на что таланты транжирит? Якшается со всеми еретиками Льюра и земель вассальных, милостыню им раздаёт... вот уж не было заботы - кормить свору языкатых бездельников! - Она уже не говорила - шипела. - Книжонки выкапывает с какой-то крамольной чертовщиной, за одну такую преспокойно угодишь на галеры, если не на дыбу. И добро б ещё помалкивала, так нет же - трезвонит, аки Владыка-Колокол в день Вознесения. Прямо не чает с заплечными мастерами сведаться! И всех-то готова понять-оправдать, чтоб ей многая лета! А матушка, между прочим, спит и видит, как бы её, дурёху, со свету сжить. Не будь я Герана фер Интан, если матушка своего не добьётся. В скором времени и без труда большого.
   Какое-то мгновение она переводила дух - была непривычна к столь долгим речам. Однако нашла силы продолжить.
   - Не-ет, леди, может, Вайрика и ведьма, и даже демоница, но при всём при том - дура ещё та!
   - Что тут за беседы богохульные?!
   Право, на сей раз все как одна едва удержались, чтобы не отплеваться заново. В отсутствие матушки надзор за общиной осуществляла сестра Айга. И, равно как матушка, присная её не снискала всеобщего обожания.
   - Час вечерней трапезы, бездельницы, - возвестила сия блюстительница устава, неким демоном возмездия воздвигаясь в дверях. - Долго вас ещё ждать?
   - Я это есть не стану, - угрюмо, напрямик заявила сестра Герана. - Орта, наплюй на епитимью, валяй со мной к эрихьюанцам. Остальные - как желают.
   - Что сие значит? - отчеканила сестра Айга холодно.
   Подхватив под локоток заметно побледневшую Орту, сестра Герана, неспешно направилась к выходу. Приостановилась лишь на полпути мимо верной Бариолиной наперстницы.
   - Сие значит, Айга, что ты на матушкина турана похожа. Лаешь - только из-за спины, кусаешь - только исподтишка. А впрочем, айда с нами завтра на охоту к отцу Одольдо. Не побрезгуем и твоим обществом. Если только выберешься... из постели своего лорда-женатика.
   Хлестнула, как бичом, слишком прозрачным намёком. И - на сей раз побледнела "непорочная" сестра Айга.
   - Ну то-то. Не нарушай круговой поруки, сестрица, и не раскачивай нашу общую лодку, - резюмировала сестра Герана веско. - Иначе и у нас ведь найдётся, что порассказать матушке о твоих грешках тайных. Идущий во Тьму ищет себе надёжных спутников... Собственно, и про саму матушку да про отца Одольдо немало ходит слухов на длинных ногах. И, заметим, презанятных слухов, Айга.
   По-прежнему не особенно торопясь, направилась Герана восвояси, увлекая за собой сестру Орту и нещадно дребезжа всей своей амуницией. Минутой спустя из кухни выскользнула сестра Эльва, но эта - наверняка не к выходу, а к трапезной. И вслед за нею поволокли сорокавёдерный котёл припоздавшие стряпухи.
  

2.

   Спокойное течение медитации прорезала синеватая телепортационная вспышка. И, не коснувшись ещё неурочного гостя телепатически, Константин понял, кто явился. Мысль спешно перестраивалась с самоуглублённости на деловитость: визит Старейшины обязывал.
   - Доброго дня, Вахишта.
   Гостья лишь молча вернула хозяину уважительный поклон ("Достойный этшивел..."). Присаживаться она не стала - да и не изобилуют лишними креслами рабочие кабинеты. Крупное энергичное лицо её достаточно красноречиво выражало укор - и тревогу.
   - Суламифь, - безошибочно догадался Константин.
   - Опять проповедует. - Вахишта Юэ-Лисса - Старейшина из владеющих Силой - кивнула в резкой своей манере. От движения рассыпались волосы, неярко вспыхнули: пламя, приглушённое дымом. Наставница была недовольна ученицей.
   - Как печально напоминает она мне Арешу Хаффеш, - негромко и задумчиво продолжала Старейшина. - Не прийти бы Суламифи к столь же неутешительному итогу.
   - Я и сам опасаюсь за сестру, достойная этшивин.
   - Ареша Хаффеш была по крайней мере плоть от плоти докосмического Элкорна, ей проповеди простительны. Кроме того, став социологом Конфедерации, она раз и навсегда поняла, что ускорять естественный ход истории - тщетно. Но - Лами, урождённая конфедератка, профессиональная наблюдательница?
   Субтропическая весна буйствовала на улицах Ялты, и мегаполис жил повседневной жизнью. Часть жителей разлеталась на флайерах за черту города, к местам работы: в Институт Агрономии, на Черноморскую исследовательскую станцию, к новым раскопкам, в ближайшую школу, в космопорт. Те, кто нынче отдыхал, разошлись по висячим садам и паркам, а большей частью стекались к побережью, к пляжам. Светлана, спутница Константина, даже не в Институте - на выезде трудится, дома не показывалась уже с неделю. Сын Борька в школе на планете Лирулин, вернётся, как водится, лишь на каникулы... опять станет выпрашивать у Лами "всамделишный" меч. Самого же Константина заждались уже дельфины на станции.
   Привычная жизнь обычных конфедератов. Повседневный труд.
   Зато вот Вахишта лично знавала и Арешу Хаффеш, и Эрихью Рамели. Тех самых, стекольщицу и купца, которых теперь на планете Элкорн, в королевстве Льюрском, величают святой Аризией и святым Эрихью.
   Первопророками Единого Бога.
   Сколько же лет может быть Вахиште? Наверняка - несколько тысяч. Что за польза в Старейшинах, живущих, подобно среднему землянину, два-три столетия? Через тысячу лет она включится в Реформу Элкорна, а при любом затруднении предоставит Конфедерации свой интеллект, свои знания и умения. А тысячу лет назад - она же выхватывала Первопророков из костра, уготованного им благодарными современниками. Вечная докосмическая история - нет Пророка в своём отечестве.
   А до того - где была Старейшина, какие дела вершила? Родина и сограждане Вахишты терялись в неведомых пространствах и эпохах, и сама она не любила о них вспоминать. Даже в общении с такими, как, например, Константин Драгобич, - с теми, кого она в разное время обучала владению Силой.
   - Вы правы, Наставница. Лучше бы Лами прошла практику, следя за тектонической активностью в районе Кракатау.
   - Я права всегда, достойный этшивел. За исключением тех случаев, когда заблуждаюсь. - Тяжеловатая шутка, как обычно, прозвучала без тени улыбки. - Константин, ведь вы осуществляете связь с сестрой по поручению Академии Прогресса. И, помнится, вскоре собираетесь к ней - за инфокристаллом. Полагаю, при встрече у вас найдётся немало, гм... поводов для серьёзной беседы.
   Константин согласно склонил голову. Слишком, слишком юна Лами для работы наблюдателя, с её непомерными нагрузками на психику.
  

3.

   Кабинет, где королева давала аудиенции ему - и ещё немногим избранным, - нравился отцу Одольдо. Обстановка простая, аскетичная, по-деловому суховатая. Ничего отвлекающего, расслабляющего либо, напротив, излишне настораживающего. Никаких потайных панелей и необъятных гобеленов, за которыми может притаиться кто угодно. И - удачнейшее расположение: удалённый от оживлённых покоев глухой флигель дворца. На случай любопытства праздношатающейся публики - всегда начеку бдительные стражи из числа наиболее преданных личных телохранительниц Её Величества.
   Едва ли без надёжной поддержки сумела бы юная королева, вторая жена августейшего дегенерата Дерьена Шестнадцатого, получить в полновластное владение эту редкостно уединённую комнату. Но поддержка нашлась - в лице ни много ни мало как принца-регента, королевского дядюшки и фактического правителя страны. Очень скоро опытный политик Дейра фер Кейст ар-Вэндор распознал в шестнадцатилетней Раффиде Реватской острый дипломатический ум. И - не прогадал.
   За последующих четверть века регент и королева успели выявить и объединить вокруг себя не бездарных честолюбцев - но людей истинно умных, знающих, радеющих о судьбах Льюра. Всё ж нашлись такие даже среди хиреющей, избалованной вседозволенностью родовой аристократии; и среди предприимчивых, оборотистых купцов и ремесленников, радеющих лишь о собственной прибыли; да и меж монастырских книжников - амбициозных схоластов и догматиков. Украсили избранное общество и подлинные люди науки и искусства: лейб-медик Тарла Кудесник (святой подвижник, пользующий нищих охотнее, чем придворных!); Мастер Гандар, старый, беспощадно-ироничный комедиограф (да пребудет дух его в Чертогах Горних!); Томирела Ратлин, немыслимая доселе художница и ваятельница (жизненная правда, граничащая с ересью!).
   Словом, вполне достаточно, чтобы ненавязчиво отстранить от всяческой реальной власти немощного Главу королевского Дома и всё его тунеядствующее окружение, исходящее слюнявой ложью восхвалений (весь "пустоцвет общества", как говаривал регент при жизни - мир праху его!). Пусть на досуге предаются пирам и разврату, только бы не расхищали чрезмерно казну. Увы, недооценил многоопытный шэммун Вэндорский венценосного племянника своего, мстительного параноика. Тайное отравление, спешно склёпанный, из пальца высосанный донос "по обвинению в измене Короне и Церкви"... Не без огня, впрочем, потянуло дымком: владетельный принц-регент и впрямь состоял в коротких отношениях с Лимой Арбалетчицей, королевой вольных стрелков из Тимильского леса. (Плоть, изломанная, искорёженная всеми житейскими бурями - и непокорённый, вечно бунтарский дух; и она, разбойница, заслуживает молитвы чистосердечной, неусыпной). И как было втолковать Его Величеству, что не ради измены это - но из-за радения за страну?! Вот и не втолковали.
   Но поздно схватился Его Величество. Какими бы соображениями он ни руководствовался - политикой ли, обычной ли ревностью - по всем статьям поздно. Давно уже партия, возглавляемая теперь только королевой, была единственной серьёзной политической силой в стране.
   Поддерживал эту партию и отец Одольдо, глава влиятельнейшего ордена святого Эрихью; и сама матушка Аризия, Верховная Владычица далуорской церкви. Завидный союз властей мирских и духовных; к сожалению, ничто не вечно в бренном нашем мире. Успеть бы сделать побольше - в жизни скоротечной...
  
   ...Рослая сарнийка в кирасе затворила и заперла двери за спиной Одольдо. Пройдя почти вплотную к рабочему столу королевы, почтенный настоятель поклонился с изысканной, но искренней вежливостью. И - привычно - простёр руку в жесте благословенья.
   - Да хранит Единый Ваше Величество. Вы звали меня?
   - Присаживайтесь, отче. - Королева Раффида кивнула приглашающе: сдержанная, уже в крови запечатлённая властность. - Вы знаете сами, в каких изменениях, касательно внешней политики Льюра, назрела насущная необходимость. И некоторые из них впрямую связаны с вопросами Истинной Веры. Не обойтись без вашего совета.
   - Располагайте мною всецело, Ваше Величество. - Вновь отец Одольдо почтительно склонил голову; придвинул кресло ближе к столу.
   В словах обоих собеседников сквозили простота и открытость, столь редкие в дипломатических кругах. Давнишние и надёжные союзники, они не нуждались в нагромождениях обиняков. Особенно - в безопасном уединении.
   - Вы, как всегда, щеголеваты, Одольдо, - полурассеянно отметила королева.
   Едва ли то же скажешь о вас, Ваше, Величество, - мысленно, с привычной грустью отозвался Одольдо. Строгие лиловые одеяния - вот ваш добровольный удел со дня гибели Великого Шэммуна Вэндорского. Да возможно ли полною мерой воздать памяти того единственного, кого любили в жизни своей, и кем были любимы. Траурное платье; и борозды морщин на лице, почти бесплотном от горя; и пепел погребального костра, сединою запорошивший волосы... сколько было вам в тот Судный день - тридцать пять, меньше? И - главное: неустанный труд, продолжение, укрепление вашего общего дела... нашего дела!
   С моей стороны не постыдное ли легкомыслие - этот роскошный камзол далеко не монашеского покроя, и богатая перевязь с мечом, и холёные пальцы в перстнях? Ведь и в моей душе... да стоит ли о том.
   Всё ж, ни на что не взирая, держитесь вы хорошо, Ваше Величество. Нет, не стану я возносить дифирамбы вашей якобы несравненной красоте, громоздя метафоры столь же пышные, сколь и лживые. Сами вы не скорбели ни минуты, что не рождены блистать. Зато и теперь слывёте вы одной из лучших фехтовальщиц королевства. Доселе, с оружием в руках, без снисхождения и жалости, испытываете всякую молодую дворянку, возжелавшую вступить в вашу личную гвардию. Да что гвардия! вы даровали стране будущее, так, как только может женщина. Старший ваш сын, королевский наследник - Единый с ним, несчастным: копия батюшки, не более как прикрытие для истинного вашего дара. Две младшие принцессы, плоды любви вашей и принца-регента - вот кому, совсем скоро, предстоит во всеуслышанье заявить о себе. Все лучшие задатки и матери, и отца продолжились в них. Помоги им Единый организовать тот хаос, что воцарился в стране под неусыпным правленьем последних Дерьенов и Дерьен. Мы-то, скромные служители Его, поддержим всецело...
   Сквозь отвлечённые размышленья Одольдо осознал, что королева выжидательно смотрит на него.
   - Какие вопросы Истинной Веры кажутся вам спорными, Ваше Величество?
   Успел ещё сам подивиться глупости слов своих. Будто не всё, что касаемо истинности Веры, более чем дискуссионно. Изволь только приноравливаться к реальной дипломатии, и дай тебе Единый, если при том намерения твои чисты, и действия продуманны.
   - Всё чаще сомневаюсь я: нужен ли Льюру очередной поход во Святую Землю. - Длинные пальцы королевы - пальцы фехтовальщицы и лютнистки - плясали на подлокотнике кресла почти беззвучно. - Важно ли, кто выступит агрессором: мы или Сиргент? Исход останется прежним. Вечно спорная территория - и две разорённые державы. Да и гробница Пророков посреди пустыни - это ли стратегически важный форпост?
   - Воистину, Ваше Величество. Блажь теософическая - да простит мне святой Эрихью. - Не коснувшись даже амулета, Одольдо лишь головой покачал. - Увы, слишком для многих сия блажь - давняя и верная доходная статья.
   - Государству в нашем положении надлежит несколько иначе радеть о влиянье своём, равно как и о выгодах. Не транжирить остатки казны на распри бессмысленные, но сохранять и приумножать свои богатства. Земледелие, ремёсла, торговля - вот опора процветанию, а вовсе не реки крови из-за различных взглядов на сущность Пророков.
   - Смею напомнить, Ваше Величество, что торговые отношения с соседями у нас - зачастую - преступно расточительны. Взять хоть договор с Сарнией, двадцать лет назад подписанный вашим августейшим супругом: условия для Льюра кабальные. И доселе мы поставляем Сарнии наш строевой лес в количествах очевидно неразумных. Сами укрепляем сарнийский флот, постоянно разоряющий наши же северные границы. Коль сведём мы все наши леса в пользу враждебных чужаков - что ж останется для нашего собственного флота? А необходимость в его создании давно назрела.
   - Есть лишь один путь покончить с этим - любой ценой избежать новой Священной войны! Доколе тянется она, дотоле заключать нам унизительные сделки, и разорять собственных крестьян и ремесленников, и потакать произволу владетелей. Ибо, сколько бы жертв ни пожрала война, вовек её не насытить.
   На какое-то время королева прервалась; почти помимо воли стиснула незатейливую рукоять своего меча. Молчал и отец Одольдо, кивал уважительно. От дворцовых ворот чуть уловимо донёсся оклик стражи. Ответа из-за стен не расслышали ни государыня, ни негласный советник её. Охрану этот ответ, однако, устроил: резаным реллемом завизжал ворот подъёмного моста. Минуту спустя по нему прогрохотали копыта - довольно много. То ли отряд гвардейцев возвращался из дозора, то ли кто-то из вельмож со свитой - с охоты.
   Двор и столица жили повседневной жизнью.
   Королева подалась вперёд, с упованьем взглянула на собеседника; и поневоле залюбовался ею Одольдо, монах и политик с душою поэта. Тревога и надежда, мудрость и доверчивость оживили скорбящие глаза рано постаревшей королевы, зажгли щёки слабым румянцем: отсвет былой юности и пылкости.
   - Ведаю, отче: мои соображенья здесь немного весят. Решающее слово - за Церковью. Но, насколько знаю, сама Её Святейшество не одобряет войну?
   - Не всё, увы, так просто. Воистину, Владычица Аризия всегда полагала: худой мир лучше доброй ссоры. Но уж кто-кто не упустит свой куш от Священной войны - это орден святой Лимы. Как исстари повелось, им охотно подпоёт орден святого Тарлы. Не прочь неверных пограбить и элиарийцы, и аризианки, даже и многие из сынов моих эрихьюанцев... да мало ли воинствующих ортодоксов. Боюсь, все они разом способны оказать давление на самоё Владычицу. Представить только, как прозвучат её открытые призывы к миру - после стремлений прежнего Владыки, Единый ему судья, стереть эршенских еретиков с лица земли...
   - "... и в распри во Святой Земле был вклад его не мал...", - припомнила королева задумчиво. - Как бишь дальше сказано о Владыке Тарле у Вильды Крамольницы? "Он, грея руки на войне, войну благословил..."
   - Так благословил, что ныне проклясть её, как она того заслуживает, немалых трудов стоит. Что ж: "Во Тьме припомнится ему всё то, что он творил..." Прости, Единый, нас многогрешных.
   Оба коснулись своих амулетов почти одновременно.
   - Безотрадную картину нарисовали вы, преподобный отец, - заметила королева.
   - Всегда есть обходные пути. - В золотистых глазах Одольдо, вопреки серьёзности вопроса, мелькнуло нечто озорующее: бесенята в янтаре. - Даже знаменье Свыше можно обернуть дипломатической уловкой. Мало у кого достанет смелости - оспаривать запрет войны, вложенный в уста Владычицы самим Единым и Пророками Его. Подобный манёвр даст вам, по крайней мере, отсрочку на год-другой.
   - Что нам и требуется. До... сами понимаете. - Даже здесь, из привычной опаски, королева не произнесла вслух слова "переворот". - А после, полагаю, Святой Церкви станет не до града Ранаира.
   Поднявшись из-за стола, прошлась она взад-вперёд по комнате: порывистая и величественная, столь удивительное сочетание. Остановилась вплотную к креслу собеседника. Неуместная мысль всплыла: негоже сидеть, когда стоит королева... Право, не время сейчас - для условностей этикета.
   - И, отче, хорошо бы Её Святейшеству снизошло знаменье, способное удержать супруга моего от похода на Меранские острова. Что за дикость несусветная! Сарнийцы выбьют нас оттуда на второй день, да ещё контрибуцией разорят.
   - Истинно, меранцы и сарнийцы - почти единоверцы. И почти один народ, хотя нравом и обычаем разнятся, как мир и война.
   - Думаю, Её Святейшество Аризия - дипломат достаточно здравомыслящий, чтобы не обострять отношений с Сарнийской империей. Увы, не она - лимийки шепчут в уши Его Величества. Эти смиренные сестры готовы истреблять неверных в любом уголке мира. Особенно - если попутно есть возможность пополнить свою казну.
   - Вам ведомо, Ваше Величество, что ныне я отправляю миссию за миссией на Меранские острова. Дабы собственным примером доказать королю: свет Веры Истинной необязательно нести язычникам на острие меча. Буду откровенен - не знаю, надолго ли достанет моих стараний. Ремесло дипломата, несомненно, более чем наполовину состоит в умении тянуть время. Но порою и нам не обойтись без решительных действий.
   И в упор взглянул Одольдо на государыню - снизу вверх.
   - Разумею - не настала ли пора решительных действий и для нас? Не следует ли подать знак Тарле Кудеснику, дабы поспешествовал он Его Величеству предстать перед судом Единого? - заявил он напрямик.
   - Да не отыщет Единый, во всепрощении своём, оправданья для преступлений царственного моего супруга. Сама я горю нетерпением ускорить сие событие. - Хотя взгляд королевы вспыхнул ледяным пламенем, она качнула головой, отрицая. - Родные дочери всякий раз удерживают меня от ослепления гневом, от горячности недальновидной. Мы сильны сейчас как никогда, отче; но возможно большее. Кое-кто из высших офицеров сохраняет приверженность королю... - Она помолчала, поглаживая рукоять меча, словно холку верного турана. - Если возможно перекупить либо иным образом устранить их всех - мы сделаем это, пусть даже ценой нескольких лет. Не для того стремимся мы гасить внешние распри, чтобы из-за нашей поспешности разразилась война внутри королевства. Достаточно того, что Льюр исходит кровью в давних клановых усобицах.
   Со странно оценивающим выражением вглядывался в государыню отец Одольдо...
   ...Не вызывает сомнений искренность вашей душевной боли о королевстве Льюрском, Ваше Величество Раффида Реватская, - пусть и чужеземка вы здесь. Невыносимо видеть вам Льюр, обескровленный неразумным правлением супруга вашего. И вместе мы все усилия приложим, дабы богатела и процветала наша земля...
   Но - что чувствуете вы, Ваше Величество, зная, что скоро сами же принесёте кровного сына в жертву интересам державным? Как примирите вы в своей душе государыню и мать? Или ценны для вас лишь младшие дочери, порождённые возлюбленным вашим?
   Грязным ремеслом занимаемся мы оба. И бесчеловечным. И сами же толкаем в ту же грязь дочерей ваших. Стоит ли будущее целой страны - двух юных душ, запятнанных политической мерзостью? Такою ли ценой платят - за счастье и процветание? И как знать, может, законному наследнику трона уготована лучшая участь, нежели сводным его сёстрам?
   Королева обогнула стол, опустилась обратно в кресло - с выражением, как показалось, безмерной усталости...
   ...Если бы Дэйра видел сейчас дочерей. Орту, отроковицу пятнадцатилетнюю, наделённую дипломатическим даром Свыше. И Ринну, старшую, в стратегии весьма искусную. И как беззаветно преданны они друг другу... Если бы взглянул на детей с гордостью, и помог им советом отеческим. Если бы подбодрил меня, утомлённую, тихо прошептав моё имя. Так давно, оказывается, никто не называл меня по имени...
   ...Хотел бы я облегчить вам душу, Раффида, - ведь позволите вы хотя бы мне назвать вас по имени, только однажды, только в мыслях? Ибо для истинного сочувствия куда более уместно безмолвие, нежели избитые благоглупости, подобающие святому отцу. "Он смотрит на нас из Чертогов Горних, утешься, дочь моя..."
   Фальшь, насквозь фальшь.
   Давно скрыл Одольдо испытующий свой взгляд. И вновь посмотреть друг на друга собеседники решились не так скоро.
   - Всё же... если суждено вам пережить меня, Ваше Преподобие... Обещайте, что поможете советом моим дочерям так же, как мне. Вкус власти - известно, как разъедает он самые благородные юные души. Обещайте заменить им меня. Или... отца.
   - Будьте покойны, Ваше Величество. Мы-то достаточно пожили, и не однажды пробовали на вкус власть, и почести, и славу. И знаем, что вкус у них равно мерзкий: либо крови, либо тлена, либо того и другого разом. Кто другой - я не пожалею усилий, дабы и принцессы поняли это возможно скорее.
   Склонившись через стол, королева коснулась руки Одольдо жестом грустной благодарности.
   - Знаю, отче: Её Святейшество с готовностью благословит моих дочерей на царствие. Лимийки - те, несомненно, при первой оказии анафематствуют их, как узурпаторов... Но - что думают на сей счёт главы других влиятельных орденов, не ведаете ли? Бариола, например?
   И осеклась королева; и предательским комом подступило к горлу Одольдо ненароком упомянутое имя...
   ...Не вы одна носите траур, Ваше Величество. Я - тоже, пусть только в душе. Бариола, Бариола, единственная моя любовь - и величайшая ошибка жизни моей...
   - Простите... я была бестактна, - молвила королева чуть слышно.
   - Точно знаю, что скажет об этом другая из аризианок, - для самого себя неожиданно отозвался Одольдо. - Сестра Вайрика, в миру фер Ламбет - слышали о ней?
   - О, святой отец, вы неисправимы! И не столь святы, как следовало бы.
   Мягкий укор - и тихая грусть: о настоящем ли, о невозвратной ли юности? Недаром в своё время прозвали его - тогда ещё только брата Одольдо - "рыжим демоном". Может статься, и теперь особенный взгляд его заставил бы биться сильнее даже сердце королевы?
   Но выяснять это сейчас - подлость.
   - Порою задаюсь я вопросом: не сама ли святая Аризия - сия отроковица мудрая? - проговорил отец-настоятель задумчиво-смиренно. - Пусть и уверяет она сама, будто не время ещё для Второго Пришествия.
   - Святая Аризия и святой Эрихью, Первопророки, тоже были женщиной и мужчиной. Не это ли так настойчиво любите вы повторять, отче?
   - Я-то далеко не святой Эрихью, Ваше Величество.
   Поразмыслив, королева кивнула ему - и печально, и милостиво.
   - Довольно, пожалуй, о делах. Вы мой гость. Выпить не желаете ли?
   - Красного реватского, с позволения Вашего Величества. (Проклятье, и тут ни шагу без дипломатии, без ухваток царедворца!)
   - Как вам угодно.
   Два удара в ладоши - и на пороге выросла, ожидая приказа государыни, давешняя сарнийка в кирасе.
  

4.

   Малозаметные манипуляции над дверью - прочь силовое поле. И, переступив порог, задвинув символический деревянный засов - опять восстановить свою Особую Защиту. На всякий случай.
   Всё. С возвращением, сестра Вайрика. Моя келья - моя крепость. Можно вздохнуть свободнее.
   Непривычно, утомительно: постоянная опаска, оглядка; не предусмотрительность, но подозрительность... да что стесняться в словах - попросту гнусно. Но сама для себя избрала место, время и род работы. Терпи, уживайся; соответствуй. Не Галактическая Конфедерация здесь - средневековые социальные джунгли с выживанием. Не до привычных, будничных с рождения формул вежливости и доверия: "Моё сознание открыто для вас, достойные этши". Здесь - далеко не все ещё достойные этши; расти и расти юному человечеству Элкорна. Иная реальность: дикое, исконное, твоими согражданами давно преодолённое "есть или быть съеденным". Стоит ли сетовать, что в таких условиях имеешь возможность не есть - просто эффективно защищаться?
   Конфедерации нужна достоверная информация, а не мёртвые гуманисты-великомученики. Так сказали бы в галактической Академии Прогресса, да и в Совете Чести и Права тоже. Так сказала бы и Старейшина Вахишта - Наставница. Так сказал бы и Костя - старший брат, умудрённый опытом, вполне сложившийся исследователь...
   Вот он, лёгок на помине! сидит за грубо сколоченным столом. Ждёт, привычно сосредоточенный. Странно, как она сразу телепатически не ощутила присутствия брата. Настолько иным голова забита?
   - Костя? Мой сумрачный брат... Зачем ты здесь?
   Такое знакомое лицо: крупное, загорелое, чуть отрешённое, на первый взгляд даже неприветливое. И такая знакомая, тёплая улыбка тронула его губы, когда он поднялся навстречу. Огромный, светловолосый - богатырь святорусский. Серебристый комбинезон как влитой сидит - и всё же кольчугу бы брату, да шелом, да щит ростовой, да меч-кладенец. Только при кольчуге да при мече - она, не он. А она вся в маму, семитку.
   Несть числа парадоксам твоим, Вселенная. Особенно в таких местах, как докосмические планеты. Впрочем, при чём здесь парадоксы? этюды из сравнительной антропологии - к чему? Просто радость встречи. Такой долгожданной - и, как обычно, нечаянной-негаданной. Или вовсе разучилась Суламифь здесь, в немощной и загрязнённой ноосфере подопечной планеты, бескорыстно радоваться?
   Но и настроение Кости далеко не радостно. Здесь они не только (и, может, не столько) сестра и брат, но - сотрудники. Для элкорнцев - представители землян, цивилизации-опекуна... разве что сами элкорнцы не подозревают (не должны подозревать!) о том. И каждое свидание - прежде всего работа, обмен информацией. И дружеские советы, и почти родительские наставления, не без того.
   Но пока - брат лишь ласково сжал ладонями плечи сестры.
   - Привет, Суламифь! Привет, вояка, - произнёс негромко, на галакто.
   - И ты туда же.
   Тихая печаль в голосе. Не от этого ли, уже подзабытого имени? Сколько имён у неё сейчас? не много ли - для одной? Сестра Вайрика, аризианка-воительница; в миру - Вайрика фер Ламбет, младшая дочь эркассара Ламбетского... в Конфедерации Миров - просто Суламифь Драгобич.
   Историк Суламифь Драгобич, чей дом - Вселенная, а семья - Человечество; по национальности - землянка. То есть, как у всякого конфедерата-гуманоида, в жилах её течёт кровь многих народов галактики, но преобладает земная... Нет, не время теперь - для таких простых, естественных истин; для родного, привычного; своего. Всё у неё сейчас с чужого плеча... как эти мечи и кольчуга, ставшие на миг неподъёмно-тяжёлыми. Чужое имя, и титул чужой. Есть даже (вспомнилось невпопад) чужой кровный враг. Чужое прошлое, и призрачное настоящее, и нескорое конфедеративное будущее твоей подопечной цивилизации, будущее, хранителем коего ты приставлена. "Легенда", в общем. Как у всякого наблюдателя. И, как зачастую бывает, далеко не безупречная. Ведь Вайрике Ламбетской, настоящей, давно полагается быть - мёртвой.
   Примеряем, благодетели человечеств, к себе чужое, зачастую меченое смертью, имя. Жестокое, лживое настоящее - ради разумного, просвещённого, благоустроенного будущего. Не опекуны, даже не подопечные - сама объективность Истории ставит столь бесчеловечные условия. Изощрённая система взаимных мучений и уничтожений, то тщательно сбалансированных, то вовсе бесконтрольных, - вот реальность для детства каждой цивилизации. Так легко переплавляется звериный инстинкт выживания во всеобщую ненависть, стоит только животному стать разумным. Но так трудно, долго учится каждое новое человечество основе основ - любви. К ближнему; к миру; ко всему сущему...
   ...Научимся смотреть за горизонт, и слышать во Вселенной братский зов, и вольной мыслью в вечности парить, и звёзды человечествам дарить... Вот новый век - рассвет, зенит, закат, а человек всё ж человеку брат... А впрочем - ни прибавить, ни отнять: когда-то мы умели убивать...
   Константин обвёл скудную монашескую келью жестом несоответственно щедрым.
   - Как же - не вояка? - пошутил вновь.
   Нет нужды следить за движением руки брата. Без того знаешь: каменные стены просто ломятся от орудий смерти, трудно свободную пядь найти. Мечи, кинжалы, копья, щиты, части доспехов в ассортименте. Просто оружейная лавка.
   Да, орден святой Аризии - воинствующий. Да, на подопечной планете Элкорн нынче - в разгаре эпоха религиозных распрей, походов во славу Веры Истинной. Да, монахини-воительницы заставили считаться с собой правящие дворы всего материка. Посредством меча и богатства, добытого мечом. Заслуживать авторитет иначе здесь почти и не умеют ещё.
   И Суламифь Драгобич - гражданка Галактической Конфедерации - одной верёвкой повязана с этой мрачной славой, с кровавым золотом. Ныне, присно и вовеки веков, аминь. Пусть Конфедерация и не место для войн, но и конфедераты были докосмическими. Ныне же цивилизация планеты Элкорн обретает свой суровый исторический опыт. Без которого элкорнцы никогда не станут - конфедератами.
   Простые, очевидные истины... но от простоты, от истинности ничуть не легче историку-наблюдательнице Суламифи Драгобич.
   Стремясь отвлечься и настроиться на деловой лад, Суламифь коснулась кольчуги на груди. Там, за гербом аризианок (скрещённые факел и меч) скрывалась миниатюрная телестереокамера. Лёгкое мысленное усилие - на ладони, извлечённый телекинетической силой, образовался сверхъёмкий энергокристалл размером чуть больше ногтя.
   - Ты ведь за ним пришёл, Костя?
   - В том числе. Позволь...
   Бережно, двумя пальцами подхватив хрупкую вещицу, Константин переместился ближе к окошечку-бойнице. Сдвинув брови, вгляделся в прозрачную глубину кристалла. Чтобы схватить суть записей, он не нуждался в видеофоне. Брат, как и сестра, владел Силой.
   - Так, так... вот какие дела. - Полминуты спустя он уже вошёл в курс последних событий в королевстве Льюрском. Составив необходимое впечатление о таковых, убрал кристалл в нагрудный кармашек комбинезона; взглянул испытующе. - Каковы твои соображения о будущем?
   - О будущем - королевства или планеты в целом? Или - о моём лично? - Чуть улыбнувшись, Суламифь подошла ближе, присела на один из жёстких, спартански сработанных табуретов у стола. - В самой ближайшей перспективе, завтра буквально, - большая осенняя охота отца Одольдо. Показатели экономического, политического, культурного значения сего мероприятия для дальнейшего развития цивилизации: нулевые. Участие в нём наблюдателя: нецелесообразно.
   - Полагаешь? - Константин присел напротив. - А вот в Академии Прогресса считают, что твоё участие в охоте весьма целесообразно. И крайне показательно для будущего... твоего.
   - Ты всё о том же, Костя?
   - Да, Лами. - Во взгляде брата укор странно смешался с сочувствием. - Не устану напоминать: ты ведёшь себя слишком... как гражданка Конфедерации, как достойная этшивин. Вовсе не так, как подобает средней аризианке.
   - Я и есть достойная этшивин. - Излишне, быть может, резкое возражение. - Аризианка - только "легенда". Если смешивать "легенду" с кодексом чести конфедерата... какими застанут нас наши подопечные элкорнцы? Столетия спустя, когда придёт им пора Присоединиться? Не увидят ли они Конфедерацию - во всём подобной их миру?
   - Опека младших цивилизаций существует испокон веков; и всегда Конфедерация оставалась Конфедерацией. "Легенда" призвана служить надёжным прикрытием в работе, но не средством подрыва нравственных устоев Конфедерации. Да что я прописные истины разъясняю.
   Слегка прикусив губу, смотрела Суламифь в окошко. Солнце клонилось к закату, пятнами выхватывало из тени часть замшелой крепостной стены со сторожевой башенкой. Под башенкой располагался плац: там усердно звенели клинками, перекрикивались азартно. Высоко в небе истошно, по-вечернему визжали тайры, небольшие, лёгкие на крыло птахи, вроде земных стрижей. Неожиданно в келью бреющим полётом вломилась крупная, ошалелая осенняя муха... или как бишь эти назойливые насекомые зовутся здесь? не было настроения вспоминать. Пометалась, непрошеная гостья, из угла в угол, вспыхивая синеватой искрой; потыкалась в стены с возмущённым жужжанием. Отыскав наконец выход (там же, где и вход), растворилась в закате.
   Почему-то Суламифь долго провожала её взглядом.
   Во всём прав Костя. Удел наблюдателя - вечно балансировать на зыбкой грани, меж нравами докосмических и кодексом чести конфедерата. Разделять образ жизни подопечных - и не принимать его. Вживаться в эпоху - оставаясь человеком своего времени. Видеть творящиеся вокруг бессчётные несправедливости - и бесстрастно исследовать их, принимая их историческую необходимость для самих же подопечных.
   Но значит ли это - мириться? Даже сами подопечные, лучшие из них, не остаются равнодушными; и стремятся очистить свой мир от скверны лжи, вражды, ненависти; и тем творят будущее.
   Почему она должна вести себя - как худшие из подопечных? Только ради собственной безопасности?
   - Есть и не беспринципные аризианки. - Суламифь досказала свою мысль вслух. - Сестра Иммер...
   - Которой ты прилюдно открылась - в наличии у тебя крамольного произведения искусства, - напомнил Константин тут же.
   - По-моему, это естественно - поделиться интересным открытием. Об одном жалею: что Иммер не прочтёт окончательный вариант пьесы. Ведь Гандар и Виальда всё же завершили её, будучи уже среди нас.
   - И в последнее время ты увлекаешься трансатомной физикой, - продолжал Константин подчёркнуто бесстрастно. - В частности, превращением песка в золото.
   - Для Сиарам... я обещала Виальде присмотреть за ней.
   - Когда-нибудь, Лами, тебя обвинят здесь и как фальшивомонетчицу.
   - Многие наблюдатели так поступают, и ничем не подрывают мировую экономику. И в результате никто не даёт им уроков эгоизма.
   На часовне пробило шесть. Рыжий с краснинкой закатный луч пробился в келью. Один из висящих на крюке мечей поймал его обнажённым клинком, рассыпал по противоположной стене багряные блики. Словно кровью обрызгал камень.
   - Хорошо бы не началась новая Священная война, - проговорила Суламифь задумчиво.
   - Если не на войну, то в паломничество тебе идти предстоит. Чтобы встретиться с Джошуа. Скорректируете данные по вашим странам, и проясните обстановку во Святой Земле.
   Джошуа... Странно, она почти позабыла о нём. Давний друг детства. Неизменный товарищ по играм в наблюдателей. Первая любовь, наконец... Где они теперь, двое подростков-землян с деревянными мечами? Где та девчонка, которой аризианки представлялись сплошь Опередившими Время, хранительницами знаний и человечности посреди тёмного мракобесия?
   Много воды утекло с тех пор.
   - Предполагаю, вскоре от града Ранаира мало что останется. - Неприкрытое сожаление сквозило в словах Суламифи. - Не только для паломников, но даже для археологов. Вот и вся обстановка. Вечная история: неповторимый памятник культуры, превращённый в стратегически важный объект... А в целом - пока стабильная политическая атмосфера на всём континенте. Не считая привычных клановых усобиц, пограничных стычек, общего упадка экономики, повсеместного невежества, охоты на ведьм, крепостничества, подпольной работорговли, и прочая, и прочая. Количественные накопления переходного возраста, в общем. Лет через сто есть реальный шанс увидеть качественный прорыв. В виде буржуазной революции в Льюре. Или в Ширдене, или в Торне. Вот уж будет колоссальный выброс негативной энергии в ноосферу.
   - Какая же смена общественных формаций без революции? исключения крайне редки. Современность докосмических цивилизаций, как она есть. И какой должна быть.
   - И Меранские острова, если будет на то воля Истории, будут порабощены. Не теперь, так ещё в один прекрасный век. Хотя сейчас партия королевы выходит в зенит могущества; а король уже далеко не столь силён, как ему хотелось бы; а лимийки ещё далеко не столь сильны, как им хотелось бы...
   - Но лимийки набирают силу. Скоро именно они станут задавать тон церковной политике далуорского мира. Детская болезнь под названием инквизиция не минула ещё ни одно человечество Вселенной.
   Вновь прописные истины, известные каждому конфедерату со школы первой ступени. Инквизиция - важнейший и неизбежный этап в процессе взросления человечества. Фашизм - ещё важнее, и ещё неизбежнее. На историческом пути любой цивилизации щедрой рукой рассыпаны даже не тернии - грабли. И на каждые доведётся наступить не раз, не два - многократно.
   Дискотека на граблях - вот что есть любая докосмическая история.
   Никто не вправе и цивилизацию Элкорна лишить её собственного опыта, собственного исторического пути. И не в воле опекунов - повзрослеть вместо своих подопечных.
  
   ...Будет вновь и вновь армагеддон,
   Будет бойня - тьма со всех сторон,
   Будут честь и совесть на кону...
   Станем ли взрослее на войну?
  
   Вновь пройдёт лихая полоса,
   Лучших растлевая и кося -
   Так уж повелось с предавних пор...
   Станем ли взрослее на террор?
  
   Выжжем, разорим себя дотла,
   Разбазарим души и тела...
   Только долго, долго не решим:
   Стать ли нам взрослее на фашизм?..
  
   Тяжкое и нескорое дело - взросление. Шаг - вперёд, два - вбок, десять - назад. И Виальда фер Эксли знала это, будучи ещё не социопсихологом Конфедерации, но Вильдой Крамольницей, гениальным менестрелем Элкорна... Вслух ли произнесла Суламифь эти строки, или только мысленно? И услышал ли их Константин?
   - На твоём месте, Лами, я принял бы участие в осенней охоте, - только и посоветовал брат.
   - И убил бы? даже не противника, равного себе, но слабейшего? Цепочка известна, Костя. Сперва переломишь себя и убьёшь зверя на охоте. Завтра уже без особых угрызений совести пойдёшь в наёмники. А дальше - что? Путь Тёмной Силы?
   - Зачем вообще убивать? Главное для тебя - участие. И неудача полезнее будет для твоей "легенды", чем успех. Не выделишься из общей массы - и не вызовешь ничьей зависти. Нажила ведь здесь врагов, сама того не желая. И всего хуже...
   - Бариола? - завершила Суламифь мысль брата.
   - Да, Бариола.
   Не сказано было куда больше, чем высказано. Оба достоверно знали, по каким причинам матушка Бариола, глава ордена аризианок, с первого взгляда невзлюбила послушную дочь свою, сестру Вайрику.
   Много причин, хороших и разных.
   В задумчивости Суламифь провела пальцами по своей кольчуге. Даже от незначительного движения раздался звон - на грани восприятия, но долгий и чистый. Титан, никель, магний, даже тэдлий... ну к чему тэдлий, с его сверхстабильной атомарной структурой, на докосмическом Элкорне, где ещё лет семьсот не предвидится ни лазерного луча, ни расщеплённого атома? И разве тэдлий - достойная защита от интриги, клеветы, злого навета? Только и годится, что на кожухи реакторов, да на корпуса звездолётов, и на прочие столь же мирные, безобидные вещи.
   - Не забывай, у Бариолы врождённая телепатическая блокировка сознания, - только и добавил Константин. - Малейшее постороннее вмешательство в её психику, и - полная деконструкция личности. Слишком радикальный метод для ключевой исторической фигуры. Следовательно, не только ты сама, но и Наставница твоя... даже Р'рингроулт-Старейший не в силах внушить ей, чтобы оставила тебя в покое.
   - Значит, продолжаю обороняться своими силами. Если по моей вине здесь погибнет хоть кто-то...
   Неожиданно Суламифь осеклась, её взгляд сделался отрешённым: она сканировала окрестности.
   - Извини, Костя. Сюда скачет Эрихью, - мгновенье спустя сообщила она.
   Что-то, похоже, не понравилось ей в реакции брата.
   - Знаю, наши чувства друг к другу не нравятся ни тебе, ни Наставнице, ни Академии Прогресса, - проговорила она, хмурясь. - Но я верю непреложно, что Хью - один из Опередивших Время. Как Иммер, как - тем более - Тарла Кудесник или отец Одольдо.
   - Приказывать твоим чувствам никто не вправе, Лами. - возразил Константин примирительно. - Я хочу только, чтобы ты берегла себя. Слишком живо ты напоминаешь Наставнице Арешу Хаффеш.
   - Не ей одной. - Суламифь слегка улыбнулась. - Томиреле тоже.
   Вставая из-за стола, Константин ласково взъерошил волосы сестры.
   - Если Томирела увековечит тебя для потомков, в том беды не будет. Главное, чтобы до костра не дошло. Будь предусмотрительна. И обращайся, если понадобится.
   В задумчивости Суламифь Драгобич - наблюдательница на Элкорне, по национальности землянка - проводила глазами брата, исчезнувшего в синеватой вспышке. Затем - с видимым удовольствием сняла перевязь с мечами и пристроила на свободный крюк в стене. Следом настала очередь кольчуги.
   С возвращением, сестра Вайрика...
  

5.

   В дверь постучали. В последний момент Суламифь поймала себя на непроизвольном желании - отомкнуть замок посредством телекинеза. Опомнившись, вышла навстречу гостю. Даже наедине с Хью едва ли разумно демонстрировать свои "колдовские" способности столь открыто.
   Некто в кольчуге и шлеме с опущенным забралом шагнул в келью. Тщательно задвинул засов, стащил шлем, открыл лицо - юнец безусый, почти мальчишка. Пригладил ладонями каштановые, до плеч волосы; широко улыбнулся.
   - Святой Эрихью храни тебя, Вайрика. Я вовремя?
   - Знаешь ведь: матушка в отъезде, - обнадёжила Суламифь.
   - Являться сюда в её присутствии - самоубийство. А самоубийство - грех. Не станем лишний раз гневить Единого. Без того многогрешны, верно, Вайрика?
   Лёгким движением брат Эрихью - в миру фер Барнел, шэммун-наследник - бросил в шлем кольчужные перчатки, аккуратно пристроил всё это на проржавевший крюк у двери. Суламифь улыбнулась в душе. За что полюбила она молодого элкорнца - на то причин множество; отчасти - и за аристократически-небрежное изящество манер, коему он был верен неизменно. Даже теперь, когда, по неведомым миру соображениям, укрылся от означенного мира в монашеском ордене имени божественного своего покровителя - святого Эрихью Первопророка.
   Непростительная слабость для наблюдателя?
   Пусть так.
   - Разумею, - ещё более философски заключил гость, - что мужчине куда безопасней встретиться на ристалище с дюжиной противников разом, нежели с одной матушкой Бариолой в стенах её монастыря. Существуют менее болезненные пути в Чертоги Горние... Впрочем, о драконах ни слова.
   - Полно, Хью. Проходи, присаживайся.
   Объятье и долгий поцелуй были ответом наблюдательнице с Земли. Чистый, ничем не замутнённый миг свиданья, когда нет ни опекунов, ни подопечных, ни стены Закона о невмешательстве между ними. Есть лишь извечное таинство - священнейшее из всех, ибо равны перед ним и конфедераты, и докосмические.
   - Как всегда, доспех между нами, - шёпотом посетовал Эрихью.
   - Эх, наша жизнь военная, кто был - того уж нет, - отшутилась Суламифь стихами. - Поднимем чаши пенные, как завещал поэт.
   Очень нежно убрала она с лица любимого непокорную волнистую прядь. Усадила юношу рядом с собой на грубо сколоченную лежанку, покрытую лишь тощим соломенным тюфяком.
   - Кстати о ристалищах, - вспомнил Эрихью. - Точнее, о нашем ежегодном турнире в столице. Знаешь ли ты, что орден выставляет меня одним из зачинщиков?
   - Рада за тебя, Хью. - отозвалась Суламифь искренне.
   И неподдельным обожанием расцвело лицо Эрихью.
   - Догадайся, кто выступит вторым зачинщиком от эрихьюанцев? Учитель самолично!
   - Что ж, отец Одольдо - воин прославленный. Но значит ли это, что зачинщицей от аризианок непременно должна выступить наша матушка?
   - Никуда от политики не деться, будь она неладна, - сразу поскучнел Эрихью. - Не с руки батюшке ссориться с главой аризианок. Впрочем, где наша не пропадала! куда приятней иметь дело с Бариолой, когда она дерётся, а не проповедует. Особенно, если сражается она не против тебя, а наоборот.
   Он помолчал, глядя в окно; ласково провёл ладонью по щеке Суламифи.
   - Любовь жизни моей - тоже не последняя в воинском искусстве. Учитель уж намекает вашей матушке: кто более уместен, когда требуется отстоять честь ордена? - Он усмехнулся с плохо скрытым злорадством. - Пари держу - бушевала матушка долго и страшно, прежде чем примирилась с очевидным. Да пусть её. В конце концов, вчетвером мы неплохо проведём время, вываливая в пыли цвет льюрского общества!
   - Мальчишка, - мягко укорила Суламифь.
   - А ты - девчонка, и что с того? - Эрихью нисколько не обиделся. - Знаешь, Бариола доселе прислушивается к батюшке. И ревновать его продолжает бешено, ко всякому движущемуся предмету, включая неподвижные. Хотя со времени их разрыва ни много ни мало - лет двадцать минуло.
   - Несчастные люди. Любят друг друга, и не в силах поступиться собственной гордостью. Как печально... и несправедливо.
   Тут только, невесть с чего, смутился Эрихью. Устыдился ли злословья своего в адрес матушки Бариолы? Неловко убрал руку с плеча землянки, поднялся, выразительно указал на свой доспех.
   - С твоего позволения, Вайрика... Мне ведь можно остаться на ночь?
   - О чём речь, Хью.
   - Всё ж грех отрицать, что правление вашей матушки - драконово. - Стягивая кольчугу, Эрихью продолжал балагурить, стремясь загладить смущение. - С каждым приездом сюда нахожу всё больше тому подтверждений. Кажется, в прошлый раз твоё, с позволения сказать, ложе было застелено вполне добротной шкурой дикого турана. Неужто ревностная матушка выискала в уставе ордена параграф, запрещающий держать на ложе покрывала?
   Отыскав свободное местечко на стене, он развесил кольчугу; вернулся к Суламифи, доверительно заглянул в глаза, вновь усаживаясь рядом.
   - Коль скоро речь зашла о той шкуре... ты ведь примешь участие в завтрашней охоте? Блестящей тактический ход, верно? И потеха, и добыча, и лишняя оказия насолить матушке.
   - Вовсе я не стремлюсь насолить матушке, - отозвалась Суламифь несколько растерянно. - И охотиться не особенно люблю.
   - Я тебя приглашаю, Вайрика. С твоей-то удачливостью кому, как не тебе, стать новой королевой охоты. Вот когда матушка позеленеет от бешенства, как Эрихью свят!
   - Ты третий, кто настаивает сегодня на моём участии в охоте. Наверное, это судьба.
   Диковатая идея для существа её расы - но, действительно, не лишённая здравого смысла в иных условиях. Особенно, если разыграть, как советовал Костя, неудачу, избежав таким образом убийства. Впрямь, без политики никуда. Один дипломатический ход - и не обидим возлюбленного, и успокоим брата, и расположим к себе, хоть сколько-нибудь, местное общественное мнение. Как иначе выпутаться? Разве что разъяснить Хью открытым текстом: убийство-де несовместимо с кодексом чести конфедерата.
   Но Закон о свободе информации не так скоро здесь изобретут, Закон же о невмешательстве - не так скоро отменят.
   Эрихью осторожно коснулся её плеча.
   - Знаешь, Вайрика, батюшка отнюдь не в восторге от нашей очередной попытки отвоевать гробницу Пророков. По его разуменью, разорение от этой распри давно превысило доход. И Её Святейшество, и Её Величество того же мнения. Только король да лимийки, по обычаю своему, глухи к голосу разума.
   - Аризианки тоже любят битвы...
   Суламифь отозвалась несколько рассеянно, поскольку одновременно, усилием мысли, заносила сообщённые Эрихью сведения на инфокристалл. Ради пущей достоверности, не мешает побеседовать на эту тему и с Одольдо.
   - Всякому своё. Сам я предпочёл бы удел мыслителя и открывателя новых земель, но не воина, - мечтательно сообщил Эрихью. - Повидать мир, и постичь тайны его... как учитель. Религиозные же распри, равно как и всякие войны - глупость величайшая.
   - Ты прав, Хью. Величайшая глупость. И всё же...
   Суламифь осеклась, опустив голову.
   И всё же - для нормального взросления цивилизации недостаточно одних лишь блестящих умов, доброй воли да бескорыстной радости открытий. Не менее необходимы всякому человечеству собственные ошибки - лучшие учителя. Величайшие глупости, если угодно, не меньшую роль играют, нежели величайшие достижения. Право именоваться Человеком и Человечеством - почётное, нелёгкое право - должно быть осознано. А значит - выстрадано.
   Чтобы научиться беречь мир - нужно изведать войны. Чтобы предпочесть в своём развитии эволюционный путь - необходимо пройти кровавое горнило революций. Чтобы оценить дар чистого воздуха - никак не миновать экологических катастроф. И чтобы наглядно убедиться, что всякое новое открытие есть великая ответственность - немало доведётся извратить прогрессивных идей, и то, что замышлялось во благо людям, обратить им во зло.
   Опыт - сын ошибок трудных; исторический опыт цивилизации - в наибольшей мере. "Так уж повелось с предавних пор"... от Начала Начал, ни много ни мало.
   И не ей, наблюдательнице, идти наперекор объективным историческим реалиям, - если только желает она добра подопечным. Ни одну войну, за исключением разве что ядерной, Конфедерация предотвращать не вправе. Если Истории угодно, юное человечество должно стать взрослее: на войну, на террор, на фашизм. Тут тысячу раз права Виальда фер Эксли.
   Эрихью ласково обнял землянку за плечи. И, благодарно улыбнувшись, она прильнула к его груди. Почему Костя, многознающий старший брат, так несправедлив к Хью? С какой чуткостью любимый способен поддержать в нужный момент её, гражданку Конфедерации, взрослую и мудрую. Почти всемогущую - и такую бессильную в своём всемогуществе.
   Последний луч заката скользнул по сторожевой башенке, брызнул в глаза багряным отсветом на доспехе дозорной.
  

6.

   - Итак, - со змеиным хладнокровием заключила преподобная матушка Бариола, - сёстры здесь штудируют трактаты Тэдью Иконоборца, и Барны Рэсской, и Канеша Тоушенского. Да с таким усердьем похвальным, что порою пропустят и час молитвы... Может статься, взамен Откровений они саги сарнийские распевают? Либо же - предаются ритуальным оргиям во славу меранских богов плодородия?
   Молодая матушка Алур, настоятельница Реватской прецептории, чувствовала себя едва ли уютней, нежели в обществе палача, в кресле "Миг Откровенья". Глава ордена налетела с инспекцией негаданно-неотвратимо, аки поветрие моровое - и теперь вовсю выказывала недовольство своей ставленницей.
   Очень сильное недовольство.
   Все мы немощны, ибо человеки суть. Сам Его Величество, король Льюрский, имеет фавориток с дюжину, и гарем из рабынь-язычниц; да и мальчишками-рабами отнюдь не гнушается. И сёстры аризианки - не в одной Реватской прецептории - почитывают "Ученье о Любви Животворящей", и песенки фривольные горланят, и предаются разврату, не больно оглядываясь на святую Аризию. Естественный ход вещей, и разумней всего - закрыть на него глаза.
   Многие и закрыли бы. Только не матушка Бариола.
   Вот она, сидит напротив, безмятежность во плоти; и каждое бесстрастное слово бьёт без промаха, и каждый взгляд - не взгляд, клинок беспощадный. И весь Реватский монастырь аризианок словно вытянулся в струнку в едином порыве, вслед за главой своей. По коридорам сёстры прошмыгивали на цыпочках, на плацу, напротив, рубились с удесятерённым рвением. Как знать: может, иные ожидали бури с упованьем тайным. Полетит-де голова настоятельницы, а свято место пусто не бывает - отчего бы и мне не покрасоваться на нём?!
   Коль не подыщет она сейчас же в своё оправданье истинно весомого довода...
   - Видит Первопророчица, - набожно возведя очи горе, тронула матушка Алур свой амулет, - иные из трудов сих богохульных уж и во Льюрском монастыре хожденье имеют. (Только поморщилась преподобная Бариола: может статься, раздражал её в собеседнице слишком явственный реватский акцент? или молодость непростительная?). Не лишне бы вам, святая мать, расспросить с пристрастием послушную дочь вашу Вайрику, в миру фер Ламбет...
   Есть. И её удар цели не миновал. Вспыхнул холодно серый взгляд-клинок; засветился интересом - и сменой гнева на милость.
   Что за счёты у преподобной Бариолы с полузнакомой сестрой Вайрикой - в подробности вдаваться излишне. Главное, свою выгоду извлечь. Довести главе ордена: рано-де списывать в расход Алур Реватскую.
   Ещё послужит она верой и правдой...
  

7.

   - ...Вот она, душа пиратская, и поверяла мне, как илагров гарпунила - во всех морях. А паче того, как у прибрежных лордов да купцов казну вытряхивала - во всех землях. Да всё к одному ведёт: Мизарен, милый, пойдём со мной на корабль! мол, набеги творить вместе будем, на илагров охотиться! пойдём, Мизарен, милый! "Мизарен" - стало быть, "Миста" по-нашему. Чудно.
   - Больше сарнийцам верь. Это на берегу они - "Мизарен да милый". Попади к ним на галеру - сразу разговор иной начнётся: слушай и повинуйся, раб мой, не то плетей схлопочешь!
   - Батюшка не раз с ними в плаванье ходил, и ничего.
   - То ж батюшка! Не чета иным желторотым...
   Бодрый сигнал рога взмыл над опушкой, без труда перекрыл весь царящий внизу шум да гам: похвальбу-сплетни-байки-пари. Отец Одольдо, устроитель охоты, видимо, сзывал запоздавших.
   Осень уверенно вступала в свои права, мостя дорогу зиме. С ночи спустился туман, плотный как дымовая завеса. Кто балагурит в десятке шагов, не слишком и разберёшь в промозглой мгле. Восходящее солнце боролось с нею отчаянно, но, похоже, безнадёжно. Земля была пегая от лоскутов первого инея.
   Гниль, не погода; но не отказываться же от потехи из-за пустяка. Лесные угодья эрихьюанцев далёко славились, и, как обычно, уважить батюшкину затею хлынула знатная молодёжь едва не со всех концов далуорского мира. И не только молодёжь.
   Трое держались наособицу, хотя балагурили наравне со всеми. Вернее, кто как. Пальма первенства принадлежала, несомненно, брату Мисте - душе любого общества, первому в ордене говоруну-шутнику. Лучший друг его Эрихью поддерживал беседу в меру сил. Суламифь - та всё больше прислушивалась да отмалчивалась.
   Вечный удел наблюдателя: глаза да уши держать пошире, рот поуже.
   - ...С рассветом глаза открыл - она, рядышком, всё ещё сном богатырским... Хватила лишку накануне, даром что сарнийка. Вполне можно было ей, сонной, косы расплести, потехи ради.
   - Можно, брат, да не нужно. Как пить дать, пробудилась бы вмиг, да за топор, да тебя в окрошку. Сарнийки таких шуточек не разумеют!
   Вот как, друзья-приятели. Переждали заминку - и всё о том же. О сарнийке велеречивой, грозе океанов и побережий. Вправду она, что ли, запала в душу балагуру Мисте? или он так, для красного словца, по обычаю своему?
   Тоже - отчасти - про охоту. На илагров. И на людей заодно - самый увлекательный вид охоты!
   А косы для сарнийки впрямь - святыня, не забава. Символ воинской чести и доблести. Только девочке решать, когда заплести косы - перед первой битвой своей. Только женщине решать, когда расплести косы - перед избранником своим. И только вдове решать, когда остричь косы - в знак траура, и удаления от ратных дел, и грядущего безбрачия...
   Нашла о чём думать, о сарнийках с их косами. Место да время самые подходящие. О другом совсем, о насущном позаботиться бы.
   Как сбалансировать на зыбкой грани между "легендой" и истиной. Как привести к общему знаменателю: честь аризианки - и честь конфедератки.
   Вовсе незачем убивать, советовал брат Костя. Главное - не победа, но участие. Притворное согласие; самоустранение в разгар свалки; не забыть развести руками в итоге... докосмическая дипломатия. И богу свечка, и чёрту кочерга.
   Хорошо бы так. А если - ни нашим, ни вашим?
   Может, и правильней всего сейчас - предаваться отвлечённым размышлизмам, вполуха внимая беседе друзей-приятелей. Даже не беседе - болтовне. Даже не похвальбы ради - для разговора. Прекрасно понимают все трое: не стал бы брат Миста, любитель розыгрышей, расплетать косы у пиратки-сарнийки, сговорчивой подруги на ночь. (А где вы видели сарнийцев - да несговорчивых?!) Балагур Миста, но уж не самоубийца. И личина шута скрывает вполне ясный, здравый ум, и даже научного склада.
   Иначе не числился бы брат Миста в учениках Одольдо.
   Всхрапнул, нетерпеливо перебрал ногами под седлом местный верховой зверь. Лошадь, не лошадь - единорог. Просто единорог, гнедой, с чёрной гривой и длинным костяным рогом во лбу. Что для Земли - сказка, то для Элкорна - обыденность. Стройная и сильная, хорошо выезженная, надёжная обыденность - под седлом землянки-наблюдательницы. Верный друг-помощник, и в пути, и в бою, и на охоте, раз уж угораздило. С непритязательным, по здешним меркам, именем - Тэнграл, что значит - Черногривый.
   Вот на Земле - в Античные времена - Черногривым именовался некий морской бог... Впрочем, что подопечным до древних языческих богов, изрядно подзабытых и опекунами?
   - Вайрика! - Это Эрихью. (Голос - сияющий, как полновесный золотой ардан). - Согласись, хорошо мы сделали, что выбрались. Потеха обещает быть знатной, верно?
   - Верно.
   Очень землянка надеялась, что её согласие прозвучало чистосердечно, не вымученно. Для пользы дела! - вечная присказка Наставницы Вахишты. Кроме того, не обижать же любимого.
   - Жаль, нет у тебя ловчих туранов. - Ответ, похоже, вполне Эрихью удовлетворил. Смотрел он чуть сочувственно, похлопывал своего скакуна по крупу древком лёгкого охотничьего копья. - Впрочем, дело поправимое. В цепи держись ко мне поближе. Свора у меня неплохая.
   - Справедливости ради - не чета батюшкиной, - поддразнил-осадил брат Миста.
   - Ну-у... накажи меня Единый, если батюшкины тураны не дадут фору королевским!
   - Королеву охоты разумеешь, или короля Льюра? - уточнил въедливый Миста.
   - Обоих разом!
   Смех в два голоса взвился в низко нависшее, рукой подать, небо, - и сбит был, как птица влёт, хрипловатым трубным рёвом. Дунув в рог последний раз, отец Одольдо пристроил его на поясе и принялся неторопливо спускаться с холма. Призрак в тумане, словно обретающий плоть и кровь по мере приближения. Вернее, два призрака: человек и зверь. Батюшка и скакун его, статный, породистый, ослепительно-белый - до алмазного, до серебряного! - даже сквозь клубящуюся мглу. Такой единорог даже на Элкорне - чудо, не обыденность. И имя чуду: Роэлин - Алмаз.
   Какое-то время Суламифь просто любовалась: красотой, гармонией. Стройностью скакуна - и стройностью всадника; роскошной серебряной шевелюрой батюшки - и такой же гривой единорога. Даром что преподобному под шестьдесят уже, возраст более чем солидный для докосмического - в седле Одольдо держался легко, как юноша. И до сих пор - первый меч ордена, что значит - один из первых мечей королевства, да пожалуй, и всего материка.
   И, несомненно, учёный - один из ведущих на своей планете, в свою эпоху. Вот-вот вступит Льюр из Тёмного Средневековья в бурный и парадоксальный Ренессанс, и отец Одольдо вполне может послужить провозвестником грядущего. Разносторонняя личность: философ и астроном, лекарь и зодчий, математик и алхимик, поэт и дипломат. При всём при том, охотно разделяет одну из краеугольных истин Конфедерации: мера всякой науки есть счастье Человечества.
   Опередивший Время, несомненный и бесспорный. В этом с наблюдательницей солидарны и Академия Прогресса, и Совет Чести и Права, и каждый гражданин Конфедерации.
   Столь редкостная здесь - гармония здорового тела со здоровым духом.
   - Дети мои, приветствую вас. - Одольдо натянул поводья, поравнявшись с молодыми людьми. - Да пребудет Единый с вами, и да хранят вас Пророки Его, и да обережёт вас Священное Пламя от бедствий всяческих.
   Привычно простёр руку преподобный отец; и оба сына его послушных склонились под благословение. Следовало бы и Суламифи последовать их примеру. Но лишь улыбнулась она и кивнула дружески. Как равная - равному.
   - Благословенна будь и сия забава, истых воинов достойная. Пусть и клеймят её как богомерзкую. - С симпатией Одольдо взглянул на землянку. - Особо рад я видеть здесь тебя, дочь моя.
   - Я убедил, - заявил Эрихью с гордостью.
   Чуть печальным взглядом ответила обоим наблюдательница. Всё ж Опередивший Время - ещё не урождённый конфедерат. Всякий титанизм имеет свою "обратную сторону", как справедливо заметил учёный-культуролог докосмической Земли. Вот, не угодно ли - отец Одольдо: любит охоту со страстью настоящего аристократа Тёмных Веков. Охоту ради забавы, но не ради пропитания. В юности же не гнушался и во Святую Землю войной ходить, и в наёмниках служить. И ныне грешен, преподобный: изрядный гурман, немного сибарит и отчасти волокита.
   Невелики прегрешения, впрочем. Сравнительно с преступленьями иных тиранов против своего народа, иных дельцов - против своей планеты.
   Ведь и конфедераты равно избегают как необузданности, так и аскезы. Превыше всего ставят меру - и полнокровную жизнь.
   А Суламифи порой казалось: не тщится ли Одольдо просто избыть тоску с тех самых дней, как окончательно порвал с Бариолой.
   - Что же, отче? - Землянка почла за лучшее перевести беседу в иное русло. - Полагаете, не бывать войне с Мераном?
   - Никаких усилий не пожалею, - обещал Одольдо убеждённо. - Прекрасные люди меранцы, и сколь отрадно вести дела с ними. Иной раз...
   Привстав на стременах, вглядывался он вдаль, сквозь туман.
   - Порою, дети мои, желаю я быть свободным - и от сана моего, и от дел государственных. Просто отправиться в плаванье вокруг света. Найдётся у меня друзья-сарнийцы, а у них - корабль крепкий.
   Кстати припомнила Суламифь собственное кругосветное плаванье сотоварищи. Планета Тинкс; школа четвёртой ступени; деревянное парусное судно, построенное, как водится, своими руками. До подробностей памятна довольно жестокая буря посреди Лазурного океана, и хмельная радость борьбы со стихией, и - всё дело портящий! - спасательный флайер в облаках над головой, глазам не видный, но мыслепоиску ощутимый. Вызвал наблюдающий Наставник, как же иначе? А они сокрушались тогда, сорванцы, что опасность-де оказалась "не совсем взаправдашней"...
   Бесшабашные, далёкие семнадцать лет - сколь далеки от нынешних тридцати, взрослых, благоразумных, исполненных ответственности.
   Жаль, Одольдо в отрочестве лишён был таких радостей. Вдвойне жаль, что не наверстает и при Втором Рождении. Ибо ждёт его в Конфедерации не ветреная юность, но умудрённая зрелость.
   - Ведь меранским жрецам, как и сарнийским, ведомо, что мир наш имеет форму шара. - Всё более воодушевляясь, Одольдо тронул амулет. - Дивны дела Твои, Творец Единый и Безначальный.
   - У нас, да и в Сиргенте, ведали о том ещё до Пророков, - счёл уместным добавить Миста.
   - Все мы знакомы с манускриптами подобного свойства, - вставил и Эрихью.
   - Однако же, - Одольдо смотрел на землянку лукаво-проницательно, - и жрецы северные, и мыслители наши древние единодушны в том постулате, что солнце и прочие светила вкруг нашего мира обращаются. Ты же, дочь моя, утверждаешь обратное.
   Суламифь только улыбнулась.
   - Разумею, что сказать желаешь. Из Чертогов Горних виднее?
   - Желаю сказать, что верю космогоническим трудам Изен Иджел более, чем прочим.
   - Хвала святому Эрихью, не все книги сей сиргентки многомудрой погибли в пламени новой Веры.
   И - вполне чистосердечным порывом - Суламифь коснулась своего амулета, заодно со всеми. Воистину, ценный дар Провидения юному человечеству.
   - Кое-какие рукописи обещала поискать в Сиргенте Сиарам... - начала она было.
   Эрихью звонко хлопнул ладонью по лбу; и запоздало раскаялась в своей оплошности землянка-наблюдательница. Не стоит упоминать всуе имя той, кто объявлена вне закона. Неважно, что все вокруг поглощены охотничьими байками, и едва ли кто слушает стоящего рядом. Всякое может случиться; и погубит она не себя - ту, кого припомнила не вовремя.
   - Отче! - с нарочитой досадой заметил бдительный Эрихью. - Что ж мы всё о светилах небесных, когда ожидает нас забава вполне земная? Вот Вайрика впервые в наших охотничьих угодьях.
   - Богаты наши леса, - поведал Одольдо с удовольствием. - Обильны дичью знатной и опасной. Повстречаешь тут, дочь моя, и турана дикого, и кадэру с рогами, как сабли, да и гигантского реллема. Коль пребудут с тобой удача и благословенье Единого, без редкостной добычи не останешься.
   - Отчего не начинаем, отче? - От нетерпения Эрихью разве что не подпрыгивал в седле.
   - Ждём Её Величество, сын мой.
   - Её Величество? - переспросила Суламифь недоумённо.
   - Королеву прошлогодней охоты, - пояснил Миста; приподнялся на стременах, насторожился. - Чу, топот... нет, слишком много всадников. Это не Её Величество, а какая-то банда аризианок!
   Клубящийся туман исторг чёртову дюжину сестёр - развесёлых, бесшабашных, громогласных. Впереди, по обычаю сестра Герана, на плохо объезженном единороге, огненно-рыжем, почти в тон волос. Затёртый кожаный жилет на голое тело; широченный кожаный же пояс в металлических нашлёпках; мускулистые, в шрамах руки и плечи - на всеобщее обозрение. Суламифи она живо напомнила юных бунтарей-неформалов эпохи НТР на Земле и не только. Хиппи, панки, рокеры, рэпперы... названий много - суть одна: эпатаж серьёзных, ограниченных "предков"...
   - Утро доброе, святой отец. - Осадив диковатого своего скакуна, сия средневековая хиппи поклонилась-таки весьма почтительно.
   - Приветствую, отче... по здорову ли, отче?.. благословите на подвиги, Ваше Преподобие! - нестройно и весело загалдели прочие.
   - Единый вас благослови, дети мои. - Обмен обольстительными подмигиваньями - ох, не по сану да не по возрасту, святой отец! - Однако запаздываете. Сестра ваша Вайрика до зорьки встала - и давно с нами.
   Весьма небрежный взгляд бросила сестра Герана.
   - Никак и ты потешиться выбралась? Святоша!
   - Кто тут святоша?! - Мигом взвился Эрихью, подался вперёд, угрожающе приподнял копьё. - Матушка ваша - святоша! Дуэли ищешь, Герана?
   - Хью! При батюшке... - шепнула Суламифь, придержала его за локоть.
   - Брось ты, - добавил Миста вслух.
   - Но уж нынче обставлю я тебя, непревзойдённая Вайрика - посулила сестра Герана.
   - На всё воля Единого. - Суламифь лишь улыбнулась. (Хорошо бы!)
   - Ставлю что угодно - на Вайрику, - заявил Эрихью.
   - Пари! - Бойкая сестра Орта хлопнула патронессу по плечу. - Соглашайся, Герана: внакладе не останешься. Твой верх - ты проводишь с ним ночь; его верх - он проводит ночь с тобой!
   - Ты, Орта, что кобылица по весне, - хмыкнул Миста.
   Дружно грянули хохотом сёстры; и презрительно отмахнулась Герана.
   - Пари... Таких сопляков у нас в гвардии с кашей едят!
   И вновь Эрихью крепче стиснул копьё; и Миста, успокаивая, тронул его за плечо; и вздохнула Суламифь. Своя "легенда" у сестры Гераны, даром что не наблюдательница. Никогда не состояла она в гвардии, и не перечеркнула безупречную службу свою единой глупостью - с пьяных глаз убив сарнийского посла. Просто матушка её - Глава Дома шэммунов Интанских, кузина самой Владычицы Аризии - правила своими владеньями, говоря обтекаемо, железной рукою. Сызмала Герана и старший брат её, оба от разных мужей, были пороты-перепороты за малейшую провинность, разве что чуть менее жестоко, нежели дворня-холопы. Уже пятилетней Герана знала, что отцы её и брата зарублены, один за другим, собственноручно матушкой: ни за что ни про что, в приступе боевого безумия. И уж как только не "пестовала" чад своих заботливая родительница, готовя к тяготам жизни. Принуждала и в прорубь нырять, и скакать верхом под градом, и посещать все расправы над крепостными да над кровными врагами. Довольно рано приобщила ребятишек и собственно к заплечному ремеслу. И, пожалуй, ни разу в жизни ни Герана, ни брат её не произнесли слова "матушка". Только "леди" или "шэммуни".
   Возможно, лишь отчаянный поиск спасенья от вражды и ненависти толкнул брата и сестру в объятия друг друга. Возможно, брат был единственным существом, кого любила Герана, и кем была любима. И нетрудно представить ответные меры матери. Избиты были оба - до полусмерти. Не успев оправиться, шэммун-наследник был женат спешно и противу воли; младшая дочь, насильно же, отправлена в монастырь.
   Не больше двадцати ей было. С тех пор - дабы рассудок сохранить - измыслила она себе пристойную легенду о гвардии.
   Стоит ли удивляться, кем она стала теперь. Душа, искалеченная с младенчества и навсегда...
   ...Сестра Герана заёрзала в седле, насупив брови.
   - Слышь, святоша! прекрати на меня так смотреть!
   - Ты что, Герана? - поёжилась сестра Орта.
   - А ну её к демонам... пялится побитым тураном, тоску нагоняет. Айда, леди, хоть на ту сторону холма. Покорнейше прошу простить, отче.
   Суламифь не отводила сочувственного, ласкового взгляда. Сестра Герана невольно отвернулась, яростно дёрнула поводья, едва не разорвав полудикому своему жеребцу губы в кровь. Тот взвился на дыбы, зло взвизгнул, ринулся напролом в туман, откуда тотчас понеслись испуганные вопли вперемешку с цветистой бранью. Компания сестёр устремилась вслед, недоумённо переговариваясь. На месте осталась только сестра Иммер - до того она как-то потерялась за общей сумятицей.
   - Иммер! - приветствовала землянка радостно.
   - Отбиваешься от своих, дочь моя, - в шутку попенял Одольдо.
   - Мне с ними тоскливо, никак не с Вайрикой.
   И не с вами, отче, - наверняка мысленно добавила Иммер. Знала Суламифь сокровенное желание маленькой аризианки: заполнить пустоту в сердце учителя. Когда-нибудь Одольдо почувствует и поймёт её порыв. Не может не понять. И позволит ей осуществить мечту; может, даже сам обретёт покой в её ненавязчивой преданности.
   Суламифь же искренне порадуется за обоих.
   - По здорову ли, Иммер? - осведомился Одольдо заботливо.
   - Вайрика - целительница чудесная. - Та благодарно кивнула землянке.
   - Впредь обходи Тимильские леса. Дурное место.
   - Брата Фаэлму вот тоже потрепали в усобице, наёмника лихого, - вспомнил Миста без одобрения. - Золотишка звон больно любит он, как сказывала Вильда Крамольница. Динь-динь-динь-дон... Когда-нибудь погубит его эта страсть.
   - Могу ли я помочь? - тут же поинтересовалась Суламифь.
   - Я его пользую сейчас. - Одольдо развёл руками. - Не стану отпираться: Тарла Кудесник сие ремесло ведает лучше, чем я. Ты же, дочь моя - лучше, нежели кто-либо...
   Из общего гама выделилось вдруг тявканье десятка туранов - даже туман не приглушил какого-то особенного задора в их голосах. Эрихью улыбнулся широко и, как показалось, с облегчением.
   - Хвала Единому - королева охоты пожаловала. Её свору сразу слышно!
   - Истинно. - Одольдо кивнул, извиняясь; тронул поводья. - Надлежит мне принять её достойно, дети мои.
   Из тумана вынырнула маленькая ладная женщина, лет тридцати по местному счёту, верхом на вороной кобылице, в сопровождении двоих егерей с туранами на сворках. Охотничьи звери - нечто наподобие гепардов, только покосматее - были воплощённое нетерпенье: рвались на привязи, весело задирали друг друга.
   И враз утихла всеобщая оживлённая болтовня, когда святой отец, почтительно поклонившись вновь прибывшей, протрубил в рог торжественно, ликующе.
   - Леди Лафима, даргени Тайлемская! - голосом герольда возвестил Одольдо, и почтительная тишина взорвалась приветственным рёвом.
   - Даргени Тайлемская? - повторила Суламифь растерянно среди общих восторгов. (Сюрпризам нынче нет конца!)
   - Да, а что? - не сразу сообразил Эрихью.
   - Тайлемы ведь вырезали всю семью Вайрики, - напомнила Иммер вполголоса.
   - Ради Священного Пламени - с леди Лафимой тебе делить нечего, - поспешил заявить Эрихью. - В тот год, когда, гм... она ещё носила имя фер Арзуас.
   - Да и на охоту она убегает - подальше от склочного мужниного нрава, как поговаривают, - подытожил Миста.
   Почти не воспринимая дружных защитных речей в адрес королевы охоты, продолжала Суламифь рассеянно изучать её. Никаких претензий у неё нет ни к Лафиме, увиденной вообще впервые; ни к мужу её, виденному только в стереозаписи. (Не приведи Единый - встретиться лично!) Зато чужой кровник как бы не предъявил теперь претензий к ней, чудесно "воскресшей": мир слухами полнится. Кто бы предвидел, какими осложнениями в работе грозит ей эта затея, тягостная и помимо того?!
   Вокруг вразнобой грянула целая сотня, если не больше, охотничьих рогов. Егеря с туранами цепочкой потянулись в туман, к дальнему краю лесного массива, откуда им предстояло гнать дичь на охотников. Эрихью тоже протрубил, подавая сигнал своему слуге; поправил арбалет и колчан за спиной, пожал локоть Суламифи.
   - Ни пуха, Вайрика!
  

***

   Чаща и туман поглотили землянку, непроглядной стеной отрезали ото всех невольных сотоварищей. Лишь отзвуки - то ближе, то дальше. Рёв рогов, улюлюканье загонщиков, тявканье и рычанье туранов, истерика птичьих стай над головой... отчаянный треск кустов - то всё местное зверьё тщилось спастись от внезапно грянувшего светопреставления. Нет-нет да и донесутся, один за другим, два заглушённых мокредью вопля. Предсмертный - поражённого животного, и победный - удачливого охотника.
   Варварская забава. Хвала промозглой погоде, скрывшей подробности, наименее совместимые с кодексом чести конфедерата.
   Заброшенная вырубка - радуясь оказии, молодая поросль успела вымахать в непролазную мешанину ветвей - преградила путь, и Суламифь осадила скакуна. Всё, пора исчезать. Не быть ей королевой охоты; пусть и впрямь поостынет нездоровый ажиотаж, поднятый подопечными вокруг её неизменной удачливости. Какое облегчение, что элкорнские единороги сравнительно спокойно переносят телепортацию...
   ...Заросли, только что недвижно-безгласные, словно заворожённые, вдруг взорвались остервенелым тураньим воем в двух шагах впереди. Массивная туша рванула через подлесок с шумом и всесокрушительностью танка - видимо, подняли крупного зверя с лёжки, перед самым носом охотницы. Гм, следовало бы сканировать вокруг.
   Отточенная реакция конфедератки не спасла от ошеломления, когда жалобно хрустнули, вдребезги растоптанные, ближние кусты, и прямо на неё ринулся... какой-то "дикий вепрь огромадный - то ли буйвол, то ли бык, то ли тур". (Самое время - тревожить мятежный дух барда!) Вот и гигантский реллем, проченный ей в добычу великодушным отцом Одольдо.
   Зверь - землянке он показался сперва размером с мамонта - как-то озадаченно хрюкнул, запнувшись на всём бегу, присев на задние ноги. Тонко, как испуганный ребёнок, взвизгнул единорог, взвиваясь на дыбы. С трудом, для себя нежданным, Суламифь удержала его - скорее мысленным импульсом, нежели поводьями. На реллема телепатической силы уже не осталось. С глазами, заплывшими кровью - от бешенства ли, от страха? - зверь подобрался перед броском...
   Из каких недр возник первый, рефлекторный порыв: не телепортироваться восвояси, но вскинуть копьё защитным жестом? Оскаленная клыкастая морда перед самым лицом, тяжкий удар, истошный визг - и тёплым, липким брызнуло в глаза.
   Когда Суламифь, ещё недоумевая, смахнула с ресниц багровую пелену, - вокруг восстановилось прежнее спокойствие. В ушах комариным звоном плавилась тишь, да Тэнграл под седлом вздрагивал всем крупом. Он всё-таки шарахнулся вбок, прямо к купе деревьев; землянка не вылетела из седла скорее благодаря случаю, чем искусству наездницы. А реллем недвижимо вытянулся поперёк тропы: тонкое копьё пронзило его череп насквозь, от пасти до загривка.
   Не помнила Суламифь, как выбралась из седла, умудрившись не запутаться в стременах; как отпустила поводья, прижалась спиной к шершавому стволу. "Сперва ты переломишь себя и убъёшь зверя на охоте..." Насколько проще всё оказалось на деле. Не довелось даже "ломать себя" - само собой вышло. И - ни охотничьего азарта, ни ужаса перед содеянным, вообще ни эмоции. Одна опустошённость. А на грани сознания - всё ещё сопротивление свершившемуся.
   Что же? выходит, поживёшь с волками - завоешь и помимо воли?
   Как долго простояла она, оцепенев, слыша лишь робкую перекличку пичуг? Вдруг нахлынули топот копыт, перезвон сбруи, негромкая беседа. Бок о бок показались из тумана отец Одольдо и Лафима Тайлемская. Старый всадник - и молодая всадница; белоснежный единорог - и чёрный как смоль. Конец охоте?
   Голоса казались приглушёнными и - траурными какими-то.
   - Скакун сестры Вайрики, - отчётливо услышала Суламифь слова Одольдо. - Неужто, не приведи Единый, и с нею непоправимое?
   - Сестра Вайрика! - окликнула леди Лафима.
   - Здесь она... жива-здорова, хвала святому Эрихью.
   Одольдо спешился - Лафима подхватила поводья Роэлина, - торопливо подошёл; только теперь, разжав пальцы на амулете, коснулся руки землянки.
   - На тебе кровь, дитя моё. Ты ранена?
   - Пустяки...
   Наскоро Суламифь навела первую иллюзию, что пришла на ум: разодранный на плече рукав, ссадина на шее. Незачем самой порождать слухи о собственной неуязвимости... Взглянула испытующе.
   - Вы встревожены, отче, чем-то помимо моей раны.
   - Убита Герана. - Лафима, приблизясь, спрыгивала с седла.
   Скрипнув зубами, Суламифь оперлась на руку Одольдо. Следовало предвидеть возможность несчастных случаев. И телепортироваться пораньше; и уже на безопасном удалении разбираться с морально-этическими проблемами, да заодно контролировать события, но не быть безвольно подхваченной ими.
   - Может статься, только изувечена? - Надежда прозвучала слабо.
   - Сказано в Писании: "Тому не пробудиться, в ком угасла жизнь", - тихо возразил Одольдо. - Увы, и ты не всесильно, чудотворица. Изведавшие ярость антилопы кадэру - не жильцы.
   Осторожное прикосновение - к мыслям Одольдо, Лафимы. Один на двоих образ: растоптанное, растерзанное тело, раскроенный череп. Останки, в которых нет уже бесшабашной сестры Гераны.
   Однозначно летальный исход - даже для медицины Конфедерации.
   И, пожалуй, даже - для владеющего Силой, пусть и уровня Старейшины.
   Смерть без малейшего смысла. Не ради пропитания, но ради забавы.
   Увы, именно такие, и только такие, доминируют у докосмических.
   - Я убила её. Ту антилопу кадэру, - сообщила для чего-то Лафима.
   - Но лучшая добыча на сегодня, несомненно, у Вайрики. - Одольдо указал на колоссальную тушу; и кивнула Лафима.
   А Суламифь - лишь взглянула недоумённо. Добыча? Вот как? Правдами или неправдами, желая того или нет, - но быть ей сегодня королевой охоты. Весь нынешний день - сплошь ошибка; и она - героиня дня сего. Не пора ли - поверить в неподвластность судьбы воле конфедерата? Или просто место такое особое - средневековый Элкорн?
   На тропу песчаным самумом выметнулся Эрихью, ссыпался наземь едва не на ходу, рассмеялся торжествующе.
   - Знатная добыча, Вайрика... - И осёкся.
   - Помоги ей, - велел Одольдо.
   - Гигантский реллем не продаёт жизнь дёшево. - Оставив своего единорога, Эрихью подхватил поводья слонявшегося вокруг Тэнграла.
   Леди Лафима сняла с пальца перстень с крупным рубином. Он был надет прямо поверх кожаной перчатки. Улыбнулась - без тени неприязни.
   - Он ваш по праву, сестра Вайрика, в миру фер Ламбет. Нынче же святой отец посвятит вас в королевы охоты. Возьмите, отче.
   - Что же, леди? неужто вы не украсите наш пир своим присутствием? - Принимая у Лафимы перстень, Одольдо смотрел ей в глаза - с тревогой, с надеждой, не таясь. Но в ответ - лишь резкое движенье головой.
   - Вернусь домой, пожалуй. Нужно порою и честь знать.
   Эрихью подвёл Тэнграла к Суламифи. И, лишь садясь в седло, она отметила: лес давно перестал быть тихим. Перекликались охотники и егеря, взлаивали тураны, стучали копыта; беглое сканирование выявило настроения весьма приподнятые.
   Ибо охота удалась как нельзя лучше, а жизнь человека, честь конфедерата - какие пустяки, мелочи, мимолётности.
   История шагала своим путём - по трупам: людей, надежд, убеждений. Как и надлежит Истории.
  

***

   - Да здравствует королева осенней охоты, сестра Вайрика!
   Отец Одольдо, галантно склонившись к руке Суламифи, свершил ритуал посвящения. Перстень оказался великоват, а церемония в целом напомнила обряд венчания на докосмической Земле. Впрочем, у элкорнских - льюрских - новобрачных нет обычая обмениваться кольцами.
   Единым порывом взметнулись вверх драгоценные чаши, щедро наполненные винами из знаменитых эрихьюанских погребов.
   - Слава! слава! слава! - с воодушевлением проревели десятки лужёных глоток.
   Хозяева и гости разместились за необозримым столом, не страдая от тесноты. Трапезная походила на королевскую пиршественную залу: святые братья и от века не стеснялись в средствах, при отце Одольдо же тем паче. Посуда на столе, лепные украшения на стенах, светильники с сиргентским благовонным маслом - всё изобличало изысканные вкусы нынешного главы ордена.
   Как встарь, весело гудело пламя в грандиозном камине - в таком только небольшие транспортные механизмы запекать, вроде двухместных флайеров, подумалось землянке. И уж полный простор для убиенного королевой охоты "вепря огромадного".
   Суламифь восседала, как водится, во главе стола, в центре всеобщего внимания, - с перевязанным для отвода глаз плечом. На блюде перед нею уже дымилось жаркое с кровью - из её же добычи. За полгода элкорнской своей эпопеи конфедератка приучила себя есть местное мясо - не синтезированное, самое что ни на есть натуральное.
   Но нынче - Суламифь чувствовала - не будет ли испытание чрезмерным?
   - За королеву! за королеву!
   Настоящее докосмическое веселье: шумное, хмельное, необузданное. Не все, впрочем, предаются ему без задней мысли. Вон перешёптываются аризианки на дальнем краю стола; сестра Орта зыркает с неприкрытой враждебностью. Наверняка уже назавтра по монастырю - и не только - загуляют слухи: ведьма-де сглазила сестру Герану до смерти... Ну, да пусть их. Если бы клевета вернула Герану к жизни...
   Вон ещё Иммер не сводит глаз с Одольдо... обратит ли он внимание на неё - даже на этом пиру, что непременно выльется в оргию? Может, именно сегодня - лучше бы не обратил. Ибо за пиром неизбежно придёт похмелье.
   - Творец Единый, храни Её Величество!
   - Слава королеве!..
   Чаши тянулись к ней; казалось, множились с каждым мигом. Напиться, что ли, и ей, гражданке Конфедерации, чей дом - Вселенная, чья семья - Человечество?.. Напиться, как аризианка, по-чёрному, впервые в жизни. После убийства и смерти по её вине... привыкай, вживайся... соответствуй.
   Вот было бы - достойное завершение этого дня-ошибки.
  

8.

   ...И надоумил же её лукавый - отлучиться в прецепторию именно нынче, в первые дни месяца Листопада. Изволь теперь, матушка настоятельница, расхлёбывать двусмысленное своё положение - наследие собственной глупости. Полна округа свидетелей повального участия аризианок в забаве мерзкой, богохульным отцом Одольдо учреждённой. Ан не пойман - не вор. Да Творец с Вами, Ваше Преподобие, какая такая охота?! гнуснейший поклёп! Молились и постились, постились и молились. Во имя Единого и Пророков Его, ами-и-инь!.. В глаза - взоры тураньи, преданные. А за спиною - смешки.
   Славный орден святой Аризии! разбойничий вертеп - со дня основания! Попыталась бы лично святая Аризия, ничтоже сумняшеся, управлять этим гадюшником, что гордо носит имя Её! В лучшем случае, продержалась бы с неделю; ещё того скорей - смело бы, как ветром, на первый же день, поминай как звали. Мало ли молодых да ранних, честолюбивых да наглых. Хлебом не корми - дай опустошить свято место, с последующей узурпацией оного.
   Прости, Единый, за помыслы крамольные; но такова жизнь наша земная, многогрешная. Железная узда! вот то единственное, что годится для дочерей моих послушных. Святость - помощница слабая, когда желаешь удержать власть, да ещё в таком месте.
   ...Трижды ударил колокол - время полуденной молитвы. Всё, довольно метаться бестолку по келье, хищным зверем в клетке. Бариола остановилась в углу перед изображением Священного Пламени - в его глубине угадывались силуэты двух Первопророков. Опустилась на колени, сложила чашей ладони, преклонила голову под шлемом серебристых, коротко стриженых волос. Два лихорадочных пятна на скулах - единственное проявление бешенства, и единственный румянец, оживляющий теперь бесстрастное лицо её.
   Лицо, и сейчас тонкое до совершенства; пусть и не черты уже - морщины. И тело, доныне хранящее безупречную военную выправку; пусть и худое сверхаскетически.
   Было время, ходили легенды о красоте Бариолы, в миру фер Эксли... где она, былая красота? Только доблесть воинская осталась, да прозорливость, да мёртвая хватка бойцового турана; да и те (будь честна с собою!) уходят мало-помалу, просачиваются водой сквозь пальцы, год за годом. Как проходит всё бренное; как пройдёт когда-нибудь она сама; и что останется после неё?..
   Нет, не создавалось настроение молитвенное. Упорно, перебивая раздумья о вечном - прежние, бренные заботы смущали ум. Нет, каковы девчонки! рады первому соблазну - срамницы, негодницы! Доблестную сестру Герану смешала с грязью антилопа кадэру - смерть позорная, бессмысленная (упокой, Единый, душу Гераны; но всё ж - одной соперницей меньше, и какой!). Сестра же Вайрика - королева охоты: наихудшая новость!
   Вайрика, урождённая эркассари Ламбетская! Вот кто истинно опасен. Что пред нею сестра Герана - сошка мелкая. Злейший враг веры далуорской, со времён Мятежного Гаэда и Вильды Крамольницы. Ведьма. Еретичка. Развратница. Может статься, даже лазутчица сиргентская. Не священный ли долг Бариолы перед Церковью - извести сию язычницу мерзкую?
   Что уж проще, казалось. Из деяний своих богопротивных сестра Вайрика тайны не делает. Во всеуслышание зовёт еретиков эршенских - "братьями нашими во Едином"; Священную же войну за освобождение града Ранаира - "грязной и никому не нужной бойней". Знается, не таясь, со всеми, кого пора отлучить от Церкви, а наипаче с уже объявленными вне закона... Для неё отбросы эти - "лучшие люди королевства"! Звонкой монеты для них не жалеет - и где только берёт золото в таком количестве? Не иначе, ещё и фальшивомонетчица.
   И всё это прилюдно, даже свои шашни с неким молодым эрихьюанцем - напоказ: любуйтесь, мол, кому не лень, на счастье наше (тьфу, тьфу, изыди, Тьма вековечная! что за мысли мерзостные приходят - посреди молитвы...)
   Бездонно ли глупа она - до святости? Или безрассудней даже, нежели Виальда? Наградил же Единый эдакой родной сестрою! Давно, давно бы пора Бариоле отречься от ошибок молодости - во имя служения Вере Истинной. От сестрицы Виальды, некогда обожаемой; от любимого племянника Эльма, всё-таки успевшего бежать от правосудия в богомерзкую языческую Сарнию; и, в конечном счёте, от рыжего демона Одольдо... Ох, грехи, грехи тяжкие!
   Хвала Священному Пламени - с Вайрикой фер Ламбет у неё нет оснований церемониться. Поди, не родная кровь, не Виальда, мир праху её. На своём веку немало еретиков матушка спровадила на дыбу и на плаху. Для опаснейшей ведьмы дорожка давно проторена. И прегрешений числится за нею - за всякое впору колесовать её и четвертовать. Но...
   Не раз и не два уж были подосланы к ней надёжные люди; и всё как один сами же выбросили кинжалы, и матушке служить отказались. Где уж простым убийцам наёмным да совладать с посланницей Тьмы высшего ранга! Улестила, умаслила, странно лишь, что не уничтожила. Если же уличить её открыто, к суду призвать - потребует она "изъявления воли Единого"; и, после образцово-показательного боя, после рьяного идиота, вывалянного в пыли - дело на том замнут. С облегчением превеликим.
   Ибо добро б ещё, коль сама она защитится, с неизменной безупречностью своей. Многие ведь - и не последние люди королевства - бросятся её оправдывать. Обаяние демоническое; прямодушный взор; странная неуязвимость; повадки бессребреницы... Верховная Владычица, и та ведьме благоволит: лучшей-де новой настоятельницы для аризианок не сыскать... Где вы, подлинные служители Веры?! Прежний Владыка, отец Тарла, давно в Чертогах Горних; и нет покоя душе его, покуда творятся эдакие непотребства в королевстве во Льюрском, в оплоте Истинной Церкви! Ему-то ведьма не отвела бы глаза: происки Тьмы различал он издали, какими бы прелестями и благородствами ни прикрывали их. Святой был человек, неусыпно радеющий о душах паствы своей (и - в награду! - вечные нападки Виальды-пасквилянтки!)
   С тяжестью в сердце поднялась Бариола с колен: не до молитвы, да простит её Порвопророчица. Чем сокрушить - врага несокрушимого? Не отпустить же её - безнаказанно по королевству разгуливать и сеять смуту средь правоверных? Эдак не утихомирится демоница, покуда не подорвёт самые устои Истинной Веры, и не ввергнет мир далуорский прямиком во Тьму Вековечную (Единый, помилуй, спаси и сохрани нас, грешников злополучных!).
   Одну из немногих зацепок все ж даёт прошедшая охота богомерзкая. Собственные ошибки не грех повернуть - к выгоде своей же. Отвоевала ведь Вайрика перстень королевы охоты у леди Лафимы, супруги даргена Тайлемского. А в памяти свежа еще усобица десятилетней давности, когда Тайлемы вырезали Ламбетов подчистую... как были уверены они сами. Ан нет: сумела сестра Вайрика играючи провести за нос самоё Смерть (кто отрицать посмеет, что на короткой ноге она с Тьмой Вековечной?!). Нынешний же Глава Дома Тайлемов на кровной мести помешан сильнее даже, нежели его покойные родители. Немного умелого обращения - и готов союзник для матушки. Столь же рьяный, сколь и высокородный.
   Не лишним будет назначить сестру Вайрику зачинщицей грядущего осеннего турнира. (Вот сейчас - собраться с мыслями, и выйти к полдневной трапезе, и сообщить решение своё, и волю свою изъявить всей общине). Ради чести ордена - признаем скрепя сердце; а может, и ради планов далекоидущих. Вдруг Леру фер Тайлем использует турнир, дабы поквитаться со старой кровницею. И вдруг теперь - в день 18-й месяца Листопада, в год 1374-й от Великого Откровения - выйдет это успешнее, нежели десять лет назад. Надежды мало, но чем Тьма не шутит...
   Ведь знает он уже. Наверняка ещё вчера дознался - от жены...
  

9.

   Показываться на глаза супругу Лафима фер Тайлем отнюдь не торопилась. С полчаса ласкала, кормила туранов на псарне. Самолично отвела единорога в стойло, напоила, вычистила. Отдала на кухне подробнейшие указания - что до привезённой добычи. И долго развешивала снаряжение по стенам охотничьей комнаты; семь раз примеривалась, прежде чем разместила новый трофей - рога антилопы кадэру. Той самой, что убила сестру Герану - и тем разогорчила сестру Вайрику. Странно - на подруг похожи не были!
   Привычный ритуал. Особенно затяжной - после того, как утратишь титул королевы охоты. Ибо жестоки сверх меры упрёки супруга - в такие вечера. Вовсе никакого, мол, проку от жены: даже дичи к столу не дождёшься.
   Жаль, отсрочка - не спасение. Затянешь время чересчур, так Леру, чего доброго, сам выйдет навстречу...
   Мужа застала она в трапезной зале - потягивающим вино в мрачном одиночестве. Судя по воспалённому, блуждающему взору, захмелел он уже изрядно.
   - Ну? - осведомился коротко, почти враждебно.
   - Я вернулась, Леру.
   - Премного рад.
   Заплывшими, злыми глазами дарген прощупал жену - и остановился на левой её руке.
   - Не вижу у тебя перстня королевы охоты. Снова батюшка. И до каких пор тебя - молодую, сильную! - будет обставлять старый пень, из которого песок сыплется?
   - Расскажи про пень и про песок самому Одольдо, - предложила Лафима, с трудом сдерживаясь. - Бьюсь об заклад, что овдовею вмиг.
   - Этого-то ты и ждёшь - не дождёшься!
   Дарген подлил себе вина, поболтал кувшином в воздухе - и яростно отшвырнул прочь. От стены отлетели черепки, остатки вина пролились на пол. В двери просунулась перепуганная мордашка; миг спустя прислуга ринулась к осколкам.
   - Брось! - рявкнул хозяин. - Ещё вина, живо!
   Девчонка и рада была убраться от греха. Качая головой, Лафима прошла к столу, села на скамью против мужа. Основательно приложившись к кубку, тот опять осоловело уставился на неё.
   - "Одольдо"! - повторил язвительно. - Даже уже не "отец Одольдо". Постыдилась бы - при живом муже! Опять уйдёшь к нему на всю ночь?
   - Полагаю, ты легко найдёшь мне замену, милый! Я-то хоть не оскверняю супружеское ложе, иду на сторону. Ты ж - Глава Дома, не про тебя законы писаны!
   - Всё издеваешься. Тьма меня разрази - что за времена настали! С утра до вечера жёнушка пропадает по охотам, с вечера до утра - по чужим постелям. И плевать ей на дела поместья...
   - Мне?! - Лафима не выдержала - сорвалась. - Кто ведёт хозяйство и всю торговлю? Кто назначает подати? Кто о крестьянах печётся в неурожайные годы? Кому, в конце-то концов, управляющие несут приходно-расходные книги? Не мне ли? Для тебя же - все "дела поместья", все заботы о его процветании к усобицам сводятся. Одни твои наёмные армии скоро по миру нас пустят!
   - Но уж подарить наследника ты мне доселе не соизволила, - напомнил Леру уже тоном пониже.
   Поднявшись из-за стола, Лафима резко оттолкнула скамью и выпрямилась, заложив руки за пояс.
   - И не соизволю! Дотоле, пока ты не прекратишь пить аки бочка бездонная, и щипать служанок, и ссориться со всеми соседями без разбора! Не желаю, чтоб дитя моё выросло на тебя похожим.
   В дверях появилась давешняя прислуга, уже с кувшином вина; бочком-бочком, по стеночке протиснулась к столу. Мощь, с какой лорд и леди сотрясали воздух, явно страшила её до полусмерти.
   Лафима нашла в себе силы милостиво улыбнуться. Приободрённая, девчонка поспешила отдать сосуд господину и исчезла.
   Одним духом опрокинув себе в горло полный кубок, Леру крепко ахнул им об стол.
   - В ближайшую же нашу с тобою ночь - не смей пить отвар альгеноры! - проревел он. - Что говорит Писание? "Слово Главы Дома - да будет законом для супруга его!" Вот моё слово!
   - Попробуй своими руками выкосить всю траву альгеноры в дарге, - предложила Лафима холодно. - Вместо наследника получишь по бастарду от каждой крестьянки в округе. Ибо я - близко не подойду к нашей опочивальне. Будь ты трижды Глава Дома.
   Стиснув зубы, даргени зашагала по комнате.
   - Когда-нибудь мы с тобою, Леру, схватимся за мечи и порубим друг друга, видит Единый. Не того ждала я от супружества нашего, когда ты восемь лет назад сватался ко мне.
   - Так кто тебя обставил на охоте, скажи толком. - Видно, муж не слушал её. - Если не возлюбленный твой батюшка - так кто же?
   - Сестра Вайрика, - отмахнулась Лафима в досаде.
   - Гмм... не та ли, что слывёт воином непобедимым, еретичкой и чернокнижницей? И в охоте первая? Воистину, нечисто дело.
   - Та самая. Сестра Вайрика, в миру фер Ламбет...
   Дарген вдруг изменился в лице - словно протрезвел разом. Вскочил как ужаленный, подался вперёд, дыша с присвистом.
   - Фер Ламбет?! - выдавил хрипом; лицо его медленно наливалось дурной кровью - до синевы. - Фер Ламбет?!
   - Да, а что?
   Поздно сообразила Лафима, что в раздражении сболтнула лишнее. Старая, забытая усобица - до истребления одного из кланов подчистую - случилась ещё при матери Леру, прежней Главе Дома. Неужто не конец вражде? Сынок-то куда хуже покойницы, да простит её Единый... Помимо воли Лафима нащупала амулет. О, Священное Пламя! что теперь-то поднимется?!
   - Быть того не может, - как бы в забытьи бормотал Леру, сам хватаясь за амулет. - Закололась она на моих глазах, и тело её сгорело вместе с родовым замком Ламбетов. Не восстала же из пепла, подобно Пророкам, храни нас Единый!
   - И пусть её. - Лафима пыталась говорить спокойно, увещевающе. - Теперь она аризианка, законному потомству от неё не бывать, лет через двадцать её приберёт Творец, либо же ещё того ранее падёт она в битве; совсем угаснет род её. Чего тебе ещё-то недостаёт, во имя Великого Откровения?!
   - Чтобы я допустил до того, что последняя эркассари Ламбетская переживёт меня?! Пусть считает себя трупом уже теперь! И не обольщается тем, что ещё ходит и дышит: недолго осталось!
   - Что же ты предпринять намерен, позволь полюбопытствовать? - В сарказме Лафимы сквозила безнадёжность. - Может, штурмом возьмёшь монастырь аризианок? Это тебе не замок Ламбетский.
   И - оперлась на стол с прерывистым вздохом.
   - Одержимый, право слово! Необузданные страсти и губят людей, Леру.
   - Не дождёшься, жёнушка. - Дарген грузно опустился на прежнее место, едва не опрокинув кувшин с вином. - Не допустит Единый, чтобы одна из Ламбетов топтала землю после меня. Но истинно говоришь: эту месть надлежит свершить не своими руками. Наёмных убийц подослать...
   - Сказывают, подсылали и не такие. И боле тех убийц не видал никто. Неспроста, верно, слывёт она чернокнижницей.
   - Да ты... да я!..
   На губах Леру проступила пена, он свалился ничком на стол. Кувшин опрокинулся, багровая лужа расползлась под даргеном. Перепуганная не на шутку, Лафима бросилась к мужу. Приподняла его, безвольно обвисшего, всего залитого вином, привлекла к себе.
   - Леру, Леру, успокойся, - зашептала горячечно, гладя его волосы. - И довольно тебе пить. Я антилопу кадэру добыла, знатный ужин подадут. Забудь ты сестру Вайрику, гнева твоего не стоит она...
   - Оставь! - Дарген грубо оттолкнул её руки, выпрямился с натугой. - Участия от тебя не жди. Ступай к своему Одольдо, с этой местью без тебя разберусь. Ужинать не стану, не зови даже.
   И, опрокинув скамью, потащился восвояси; швыряло его, как челнок рыбака в бурном море. Услышала ещё Лафима, как он сипло, икая, орёт на лестнице: "Ещё вина мне в опочивальню, Тьма вас всех забери, дармоеды!"
   Сама, не зовя прислуги, Лафима вернула скамью на место. Устало присела, рассеянно взяла кубок мужа - там оставалось ещё вино - и залпом осушила, не заметив вкуса. Какой демон дёрнул её - не остаться на пиру у Одольдо? Долг супружеский? Совесть? Или...
   - Священное Пламя! И почему я доселе люблю этого безумца...
  

10.

   На всех докосмических планетах существует нищета. В какие-то эпохи её больше, в какие-то - меньше; но окончательно эту болезнь исцеляют лишь Контакт и Реформа. Иногда она откровенно бросается в глаза; кое-когда её замалчивают оголтело; порою - внешним благополучием, материальным достатком тщатся прикрыть ужасающее духовное убожество. И всегда - обманутые и ограбленные люди, целые народы, в конечном итоге - разорённая планета. Таков путь Истории. Не изведав нищеты - не оценишь изобилия, и - главное! - не выучишься разумно им пользоваться.
   Доказательство от противного - основной метод прогресса.
   Суламифь Драгобич, историк, была коротко знакома с нищетой. С материальной и с духовной, с неприкрытой и со скрытой. По историческим материалам, по школьным экспедициям во времени; по спецподготовке своей, ещё до непосредственного назначения. И понимала, и принимала, и сознавала необходимость-целесообразность... до поры.
   Оказалось, одно дело - изучать хроники. И совсем иное - своими ногами идти через портовый квартал. Мимо немыслимых трущоб, невесть каким чудом ещё не рухнувших. Мимо истощённых, оборванных, болезненных ребятишек, детства не знающих. Мимо родителей, битых-перебитых суровой планидой своей, искорёженных непосильным трудом, озлобленных, издёрганных, по-звериному на всё готовых, лишь бы сохранить жизнь и потомство. Мимо обрывков разговоров, мыслей - сплошь о нужде беспросветной, голоде, недугах, смертях; иной раз и о грабеже, контрабанде, подкупе, убийстве. Мимо удушливой вони нечистот, а порой и приторного трупного запаха: то ли недоедание кого подкосило в грязном закоулке, а может, погребено здесь и преступление. Мимо, мимо, мимо...
   Ох, шальным становилось здесь воображение, отпускало поводья, резвилось по свободе. То услужливо тщилось убедить: бред, ночной кошмар, и пробуждение не за горами. А то злую шутку играло; и чудилось, что сон - её же прошлое, семья, друзья, конфедеративная школа, дом-Вселенная. Странные, невообразимые дети Конфедерации - нежно опекаемые, фантастически здоровые, неправдоподобно просвещённые, аномально счастливые... как могли они существовать? и как могла она сама быть таким ребёнком ещё не так давно?
   Но существовали въявь, бок о бок, два мира; в одном времени; разделённые символическим расстоянием в каких-то полгалактики. Звездолёту через нуль-пространство - месяц пути; для телепортации - вовсе миг. Две реальности - обе объективные, обусловленные исторически в малейшем своём проявлении.
   И только один путь видела землянка-наблюдательница, дабы примирить обе реальности в душе своей. Минуя трущобы, минуя жалких, почти звероподобных местных обитателей, щедрой горстью бросала им не медяки - полновесные золотые. Ибо не сказано ли в Писаниях всех времён и миров: "Да не оскудеет рука дающего"?
   Не раз на глазах её бросались ничком в грязь, жадно набивали червонцы за щёку, грызлись оголодалыми туранами, - а за спиной перемигивались презрительно, стучали пальцем по лбу. Не раз крали у неё здесь и тот кошель, что припасала она для друзей своих, Опередивших Время. Кого-кого, а карманных дел мастеров тут едва ли меньше, чем блох, и мастеров первоклассных, коим нипочём и реакция конфедератки-"силачки". И знала ведь: глупо ждать от своего поступка не то что благодарности - простой оправданности. Едва ли её червонцы пойдут впрок - на лечение вон того умирающего беспризорника. Куда скорее - на горячительные напитки, а то и на наркотики. К чему благотворительность тем, чьи души убоги? И впредь нищета будет плодить нищету, отчаяние - порождать преступления. И недуги эти исцелит не золото, но лишь время и осознание.
   Чего же ради ставит она под угрозу срыва, быть может, самоё своё назначение? Куда правильней для удачливой аризианки - от души пнуть вон тот ходячий скелет в коросте и лохмотьях, в недобрый час подвернувшийся под ноги. Отряхнуть как грязь, налипшую на дорогие сапоги.
   Экономика Элкорна в инопланетных инвестициях не нуждается. Так однажды пошутила невесело Старейшина Вахишта - Наставница. В каждой шутке доля истины, особенно - в шутке, исходящей из таких уст.
   Но всему вопреки воображение тешилось виденьем. Честный ремесленник либо фермер, в уютной комнатке у камина, рассказывает внучатам о доброй, хотя и слабоумной леди, когда-то бросившей ему, нищему мальчишке-доходяге, пригоршню золотых арданов...
   Иллюзия? сказочка для потревоженной совести? Но, возможно, много лет спустя - когда давно выйдет срок назначения Суламифи Драгобич - найдётся хоть один такой? Или не один даже?
   Глупый подаёт нищему хлеб; мудрый учит его земледелию... истина, с докосмических времён известная. Но, пока не пришла пора учить, не человечней ли - обойтись хотя бы полумерой?
  
   ...В сгущавшихся сумерках Суламифь толкнула малоприметную замызганную дверку в самом сердце трущоб: портовый склад какой-то, ни дать ни взять. Не всякий подозревал, что за дверью этой, в крысином лабиринте коридоров, притаилось такое себе заведеньице, с игривым названьицем "Три Весёлые Задницы". Обыватели честные, само собой, понятия о нём не имели, да и к чему им! Верхушка городского дозора - та знала да помалкивала. Владелец заведения был - ни много ни мало, как "ночной король" Льюрона; и долю от баснословных барышей своих, как водится всюду среди "крёстных отцов", отстёгивал блюстителям закона. Иные лорды и леди являлись сюда и самолично (сохраняя инкогнито, разумеется), когда вздумывалось им завести экзотического невольника, либо убрать кровного врага без лишнего шума. Рука руку моет; лишь на этом принципе заведение держалось, процветало и богатело. Универсальный притон, годный, чтобы залечь на дно экипажу пиратов либо банде вольных стрелков; сбыть-приобрести крупную партию рабов либо наркотиков; найти подругу либо друга на ночь; купить государственную тайну либо заказать убийство влиятельного лица.
   Или даже - свободно, не опасаясь доноса, побеседовать о науках и искусствах, о судьбах королевства и о будущем мира.
   Ибо отбросы общества порою соседствовали здесь с лучшими его людьми. С тех самых пор, как Вильда Крамольница случайно обнаружила это сохранное местечко. И сочла, что иные здешние пираты и шлюхи куда порядочнее сильных мира сего.
   И для наблюдательницы заведение явилось воистину подарком судьбы. Подарком, позволяющим работать на два фронта, и вполне легально, не опасаясь прослыть "засланным казачком". Спасибо Тарле Кудеснику, и Томиреле Ратлин, а также и королеве вольных стрелков из Тимильского леса: словечко замолвили за землянку перед местным владыкой! С одной стороны - разузнаешь здесь немало ценного о теневой экономике, о потайных рычагах внутренней, а то и внешней политики королевства. Если только слушать и сканировать внимательно, да исправно платить. Находилось тут время и место для другой, более приятной разновидности наблюдательской работы: для общения - без опаски, без оглядки - со всеми Опередившими Время в округе. Тем паче, с объявленными вне закона.
   Ради одной из них - правда, властями обласканной - Суламифь и явилась сегодня.
   Вечер был ранний, в обширной таверне - пока малолюдно, благопристойно, тихо-мирно. Часть завсегдатаев отсыпаются в верхних комнатах, сил набираются для ночной работы. Прочие на огонёк ещё не заглянули. Настоящее оживление начнётся много позднее. Раздолье для наблюдений-исследований-выводов: как лихо проворачиваются бессчётные сомнительные сделки; как одни наживаются, другие разоряются в мгновенье ока; как тускло сверкают ножи, мечи, битые бутылки и что только под руку подвернётся. Чтоб выжить здесь, изволь держать нос по ветру, оружие наизготовку; и горе зазевавшемуся.
   Впрочем, на тех, кто сторонился местных игр в выживание - попросту внимания не обращали. На Суламифь и её окружение, к примеру.
   Несмотря на неурочный час, хозяин бдил: землянку встретил у самого входа. "Ночной король", Иаста Удачливый - средних лет, худощавый, с виду непримечательный тип. Улыбка, манеры - приятные, но не до приторного, в меру. Такого среди дня на улице повстречаешь - не опознаешь ни за что. И, тем паче, трудно предположить на первый взгляд, сколько кровавого золота у него в обороте.
   - Добро пожаловать, добро пожаловать. - Он поклонился несколько раз. - Всегда рад столь редкостной гостье. (Имён здесь не называли никогда: конфиденциальность прежде всего). Вас уже ждут. За столиком у камина. Прикажете всё, как обычно?
   - Да, спасибо, лорд; храни вас Единый. - Суламифь сдержанно поклонилась в ответ. - Бутыль торнского, ничего более.
   Не откладывая, отсчитала она нужную сумму: за вино и за неприкосновенность. Какое-то время задумчиво следила, как хозяин скользит по залу, отдавая распоряжения. Вкрадчивый, обходительный... и опасный в целеустремлённости своей. Неизвестно доподлинно, он ли, другой ли кто подсобил расстаться с бренным миром прежней "ночной королеве", Дерьене Паучихе. Но уж среди прочих претендентов "на престол" - а таковых всегда немало - Иаста впрямь оказался самым удачливым. В заведении Дерьены, насколько знала Суламифь, начинал он простым танцовщиком и мальчиком для утех.
   За столиком у камина высокая фигура в тёмном плаще обернулась навстречу землянке, откидывая капюшон с лица. Красивая седовласая женщина, лет под пятьдесят, со взором проницательно-строгим; и чуткие длинные пальцы перебирают ворох дорогой бумаги для рисования.
   Томирела Ратлин, в живописи своей свершившая поворот от условности Тёмных Веков к гуманизму Возрождения. Твёрдо идущая своим путём в искусстве - но странно обласканная и судьбою, и власть предержащими.
   Надолго ли?
   - Вечер добрый, Мастер, и да благословит вас Священное Пламя, - уважительно обратилась Суламифь, коснулась амулета, прежде чем присесть рядом. - Доселе ищете жизненной правды на дне общества?
   - Что ещё искать в этой жизни, кроме правды? - отозвалась Томирела негромко.
   - Верно. Чертоги Горние есть, прежде всего, царствие Истины.
   - Вам лучше знать, сестра Вайрика. Угодно ли наброски просмотреть?
   И Суламифь приняла ворох листов, с благодарностью за оказанное доверие. Несколькими штрихами схваченные "отбросы общества": бродяги, докеры, подёнщики, контрабандисты, шлюхи, сводни. На всех лицах запечатлено то, о чём и землянке поведали трущобы. Отчаяние, страх, алчность; неприкрытая похоть; тупое равнодушие. Беспросветное будущее - и жестокие радости настоящего.
   - Это правдиво, Мастер. - Суламифь возвращала наброски с грустным восхищением.
   - Кое-что, думаю, небесполезно будет для полотна "Не меч, но мир..." Как полагаете: трудновато будет Пророкам, при Втором Пришествии, создать людей... из такого материала?
   - Нелегко, Мастер. Но нет ничего невозможного.
   - Кой-кто всё жужжит, из благодетелей придворных: ах, Мастер, что ж вы жизнь свою драгоценную опасности подвергаете? Это о моей работе в трущобах. Вздор. Здесь я доселе под защитой леди Виальды, да пребудет она в Чертогах Горних.
   - Воистину, пребудет.
   Коснулись амулетов; помолчали. Миловидный парнишка возник у столика, элегантно откупорил бутыль, разлил вино в чаши. Суламифь бросила ему золотой; блеснула монета, ловко подхваченная, и блеснула зазывная улыбка. Землянка только головой качнула - услужливый официант растворился среди теней.
   Наверняка было ему велено: упреждать всякую прихоть "редкостной гостьи", но докучать - упаси Единый.
   Не отрывая от набросков сосредоточенных глаз, Томирела подняла чашу в безмолвном тосте, чуть пригубила. Суламифь не спешила ни пить, ни кошель прятать.
   - Вам, Томирела. Простите, что немного.
   - Не впервые запрещаю вам это, сестра Вайрика. - Взгляд, исполненный мягкого укора. - Не бедствую я, хвала всем святым. Уверяю, щедро платят вельможи за свои парадные портреты.
   Улыбнувшись кротко, Суламифь всё ж вложила кошель в руку элкорнки.
   - Зато многие из ваших учеников бедствуют. Наипаче те, кто отмечен благодатью таланта. Неверно сужденье, что талант надлежит держать в чёрном теле. Храните его, лелейте - и даст он прекрасные всходы. Если ж нет - что ж, значит, и не было истинного дара. Куда серьёзней и вернее испытание сытостью, нежели испытание голодом.
   Уступая, Томирела благодарно пожала локоть землянки; и потаённая грусть сквозила в её жесте.
   - Коль так полагаете - пусть минуют их лишенья, выпавшие мне в пору ученичества. Только выдержу ли я сама испытание сытостью? Погрязать начала в живописи придворной. Завершу ли дело, дохода не приносящее, но для душ насущное?
   - Я верю в вас, Мастер, - подбодрила Суламифь лаконично.
   - Порою стоит поступиться верностью пропорций - ради высшей жизненной правды. - Томирела придирчиво обозревала один набросок, так и эдак, под всеми углами. - Не стоит опасаться и преувеличенья. Как полагаете, сестра Вайрика?
   - Правда ваша, леди, - раздался рядом - прежде, чем Суламифь успела ответить - знакомый глуховатый голос. - Дозволите ли присоединиться к беседе вашей?
   Удивлённо-радостно кивнула землянка маленькому, сухопарому старичку с интеллигентным лицом: тот стоял, посмеиваясь, у самого столика. Поразительно умел Тарла Лоин, по прозванью Кудесник - лейб-медик Королевского Дома - являться из ниоткуда и исчезать в никуда. Порою подозревала его Суламифь в тайном владении искусством телепортации.
   - Да пребудет Единый с вами, лекарь. - Обращение было официальным, тон - дружеским. - Вы, как всегда, неожиданно.
   - И мне отдохнуть не грех от несчётных капризов наследного принца.
   Подсев к столу, Тарла оглядел собеседниц задумчиво-строго, теребя растрёпанную бородку клинышком. Не из-за неё ли напоминал он Суламифи классического земного академика времён Красной Империи?
   - Право, смерть была бы более милосердна, нежели жизнь, к сему отроку злополучному, - вымолвил он вполголоса.
   - Господин лейб-медик! - опасливо шикнула Томирела. - Даже здесь у стен уши есть.
   Неловко крякнув, Тарла откинул капюшон и протянул к камину руки.
   - Зябко нынче. А вы, леди Томирела, всё мастерство оттачиваете, не ведая ни отдыха, ни срока?
   - О мастерстве говорить рано. Однако вы правы: довольно на сегодня. Дома ещё поразмыслю на досуге, что в рисунке изменить, дабы вот этот контрабандист на живого человека стал похож.
   Художница аккуратно увязала наброски в небольшую котомку. Давешний паренёк скользнул мимо, как-то незаметно наполнил бокал для Тарлы и снова сгинул.
   Определённо, хозяин ни на миг не выпускал из внимания "редкостную гостью" с присными её.
   - Давненько вас не видно, - начала Суламифь, после того как Тарла насладился первым добрым глотком.
   - Грех жаловаться на бесцельно прожитый месяц. - С сухим треском старик потёр ладони. - Две операции удачные, трое исцелённых от оспы. Да ещё с полдюжины неуклюжих попыток сделать из меня отравителя.
   - Славно потрудились. - Томирела не улыбнулась даже. - Наслышана и я, что оспа пришла в столицу.
   - Утверждаю и утверждать не устану: большинство недугов - от неопрятности людской, - воздел Тарла узловатый палец. - Те черви незримые и зловредные, что переносят оспу, чуму и холеру, зело нечистоты любят.
   В зал ввалился, похоже, целый экипаж сарнийского корабля: здоровенные бородатые парни, столь же дюжие девицы с короткими тугими косами. Мигом сделалось шумно, бестолково и весело - словно не две дюжины человек пожаловали, а впятеро больше.
   - Не угодно ли - сарнийцы, - указал Тарла, воодушевлённый. - Чистоплотный народ, и оттого на диво здоровый. Нет у них и нищеты вопиющей, как у нас, правоверных далуоров. Но, будучи богаты, отчего не боятся они подставить лица свежему ветру путешествий, взамен того, чтобы запираться в городах?
   - И ещё океан, - добавила Томирела. - Наверняка черви, о коих говорите вы, господин лейб-медик, не в силах океан пересечь.
   - Увы нам. Церковь Святая всегда предпочтёт обвинить в появлении хворей колдунов, нежели помои на улицах.
   - На правах колдуньи - согласна всецело, - улыбнулась Суламифь.
   - Всё ж не оставляют меня помыслы о тех временах, когда и болезнетворные сии черви будут людьми побеждены. - Тарла задумчиво тёр лоб ладонью.
   - После поветрий бывают выжившие... - начала Суламифь - и спохватилась.
   - Позвольте, позвольте, - оживился Тарла.
   - Пустое. Вздорная фантазия.
   Вздорная, нет ли, но подопечные сами должны открыть тайну вакцинации.
   - Обучиться бы и мне исцелять одним наложеньем рук. Как вы, сестра Вайрика. - Обращение Тарлы донеслось до Суламифи словно издали. - Да опасное это ремесло - чародей придворный. Ведаю лишь травы да зелья - и то тянут меня в игры грязные. Сколько же охотников найдётся на колдовскую силу? и на какие цели обернули бы её... да хоть Его Величество да лимийки? И как знать, кто ещё придёт на смену королеве и Владычице...
   В неверном свете камина скрестились взгляды молодой землянки и пожилых элкорнцев. И вновь накатило ощущение нереальности, когда все мысли собеседника внятны тебе.
   ...Сколь же хрупки и уязвимы вы и вам подобные, друзья мои. Сказочно вам повезло - родиться и работать при просвещённых правителях. Да и то не всегда уместно говорить правду в полный голос. И безошибочны, увы, предчувствия: кто-то ещё придёт на смену вашим высоким покровителям. Скоро, скоро - может, и при ваших учениках - настанет время смутное, тёмное. Дорвётся до власти инквизиция; и запылают книги на площадях; и каждый перекрёсток ощетинится виселицами; и страх, низость, предательство пустят корни в каждом сердце. Многие из вас, святых подвижников, найдут безвременную смерть; кому повезёт, те скроются за океаном; иных и отречься вынудят. И замолчит, затаится, замрёт надолго всякая живая мысль; и останутся одни кликуши да подхалимы.
   Каждый из вас, бескорыстных, свой шанс получит: Второй Шанс, Второе Рождение в Конфедерации Миров. Но, уничтожив вас, сограждане ваши лишатся своего, неповторимого шанса стать чище, добрее, человечнее.
   Сколько ещё таких проб и ошибок у вашей цивилизации - несть числа. Редкие эпохи взлёта - и опять крушение, каждое новое страшнее предыдущего. Родится инквизиция, и породит она фашизм. Хлебнёте досыта горького исторического опыта; начнёте понимать сами, как опасно губить свою же живую мысль. И только после - никак иначе! - явимся мы, Галактическая Конфедерация, старшие братья по разуму. Дабы протянуть руку помощи - открыто...
   ...Но куда более хрупка и уязвима ты - сестра Вайрика, святая Вайрика. Все святые - великомученики, так уж повелось в грешном нашем мире. Несомненно, мудра ты мудростью небесной; но земной-то юдоли что до того? А мы повидали виды, и нажили мудрости житейской. Ты - молода и горяча, и всегда правду говоришь в полный голос, не взирая ни на лица, ни на обстоятельства. Мы же знаем, когда сказать, когда и смолчать. Вот - дожили до седин, и в меру сил продолжаем служить людям. Доживёшь ли до седин ты? едва ли. Недолго суждено тебе нести людям слово правды и дело правды. Не убережёшь себя; и мы тебя не убережём тем паче. Увы, все святые - великомученики.
   Доколе же будут люди сами гасить свои путеводные звёзды во Тьме Вековечной порочных жизней своих...
   Некто нарочито закутанный в плащ шагнул за порог; во взглядах, что бросал он по сторонам, властность странно смешалась с вороватостью. Хозяин бдил и тут. Обмен несколькими быстрыми, отрывистыми словами вполголоса - и оба удалились, видимо, в верхние комнаты. Сарнийская команда продолжала с размахом пить, шуметь, горланить песни, бряцать оружием, стучать об стол игральными костями. Не иначе, обмывали удачную сделку. Прочие тёмные личности мало-помалу заполоняли таверну. В воздухе начинало потягивать потом, перегаром, наркотическим дымом; вскоре - почти наверняка! - ко всему этому примешается запах свежепролитой крови. Под шумок кто-то успел устроиться у кого-то на коленях. На деревянных подмостках в дальнем конце зала зажигали факелы. За захватанным полотняным занавесом угадывались музыканты и танцовщики: они готовились к привычному своему всенощному бдению перед публикой.
   Могла ли существовать иная реальность, помимо этого притона?
   - Тот субъект в плаще, - обратила внимание Томирела. - Шеммун-наследник Интанский, коль не ошибаюсь. Нетерпится ему вступить в права владения, да матушка зажилась.
   - Вчера и ко мне за зельем являлся, - припомнил Тарла. - Видно, потерпев неудачу, сюда ринулся. Расчёт верный.
   - Отчего ночных убийц только здесь ищут? - Недобрая, уничтожающая усмешка бродила по губам Томирелы. - Лучшие-то из них - лимийки!
   - Только во имя целей великих и Веры Истинной. - Тарла также был ироничен. - Никак не ради кровной мести.
   - Какая великая цель оправдает убийство? - вставила Суламифь чуть слышно.
   - Лимийки! - по-новому оживилась Томирела. - Интереснейшие и необходимейшие фигуры для моего нового полотна!
   - Всё-то вы о работе, леди, - мягко укорил Тарла.
   Но - осёкся, когда неожиданно устало Томирела уронила голову на ладони.
   ...Благословенны дни, когда она есть, работа. А если долгие ночи - без трудов и без сна? До сих пор криком исходит душа: Гандар, Гандар, как быть без тебя, как жить без тебя?!
   Сам же ты, любимый, тщился исправить что-то, хотя ничего уж поделать невозможно было. Отталкивал из последних сил: беги от меня, старика, не губи молодой свой век. Да слушала ли тебя юность зелёная, безрассудная? Может, не юность - просто судьба?
   И в итоге что? Самозабвенно шумит притон вокруг, и сочувственно молчат друзья рядом...
   ...То мелкий дождик на заре, то звон капели. Я заблудилась в сентябре, а ты - в апреле. И между нами - не лета, меж нами - лето. Ночей туманных темнота и свет рассвета...
   - Что это? - поинтересовался Тарла восхищённым шёпотом.
   Неужто вслух произнесла? да ёще в мгновенном переводе?
   - Старинная песня, - отозвалась Суламифь уклончиво.
   - И мне, сестра Вайрика, думалось тогда: то, что разделяет нас с Гандаром, печали не стоит, - вздохнула престарелая художница.
   - Воистину, Мастер. Недалёк день, когда воссоединитесь вы в Чертогах Горних. - В свои слова Суламифь вложила всю искренность и убеждённость конфедератки.
   - Что ж, - медленно выговорила Томирела. - В делах небесных вы не в пример многим сведущи, Вайрика. Нам грешным - прожить бы достойно жизнь земную, мимолётную.
   - О насущном, впрямь, печёмся более, - подхватил Тарла. - В храм же нечасто заглядываем, молимся от случая к случаю, пожертвования платим и того реже. Мы таковы, таков и Гандар был, покойник. Куда уж нам - в Чертоги Горние.
   - Храм - здесь. - Суламифь коснулась лба и груди. - Только достойная жизнь земная - ключ к Чертогам Горним. Честно служил людям - вот и молитва; солгал, предал - вот и богохульство. Золотом Небеса не подкупишь. А храмы возведённые - сие есть молитва вдохновенных зодчих. И долгие века будут они дарить красоту людям.
   Почему-то опять накатила тихая печаль предвидения. Да, жить красоте в веках, даже после Реформы. Если только уберегут её от оголтелого материализма грядущих времён; и если не разрушит её шальная бомба. Столь же хрупка красота, сколь и мудрость.
   - Что мы всё о грустном, - вмешался Тарла. - Немало и хорошего вокруг. Как поговаривают, сестра Вайрика порадует нас искусством воинским на осеннем турнире - верно ведь? Я же - на пути к исцелению ещё одного больного оспой. Ребёнок отсюда, из портового квартала.
   - И нынче лечили бедных бесплатно, господин лейб-медик? - улыбнулась Томирела.
   Тарла зашелестел сухим, старческим смешком.
   - На сей раз - едва не уплатили. Предлагали, представьте, золотой!
   И - понимающе переглянулись Тарла с Томирелой. Ибо знали оба, почему вдруг просияла она - сестра Вайрика.
  

11.

   - На турнир собралась?
   Лафима - она сосредоточенно проверяла, как действует забрало шлема - обернулась излишне резко. Муж стоял в трёх шагах за спиной; прищурясь, следил за её приготовлениями.
   - А хоть бы и так.
   - Я вот - тоже.
   - Догадываюсь. - Лафима кивнула горько. - Прослышал, поди, что зачинщицей от аризианок выступает сестра Вайрика. Всё неймётся тебе!
   - Глупо столь верную оказию упустить. Своими руками, и прилюдно...
   - Честь и место, дорогой. Обещаю собрать по арене то, что останется от тебя, и предать Священному Пламени с молитвою. Слыхала я: копьё у неё промаха не знает, а доспех заговорён.
   - Не к лицу Главе Дома верить нянькиным сказкам!
   - Сестру Вайрику впору назвать не нянькиной сказкой, но опасным противником в поединке.
   Леру досадливо поморщился, подошёл вплотную.
   - Обещай лучше иное. Отомстить за меня, коли что, - всё в руце Единого!
   - Чего ради?
   - Не зли меня, Лафима. - Леру сгрёб её за плечо, рванул к себе - глаза в глаза. - Она - эркассари Ламбетская; ты - даргени Тайлемская. Не достаточный ли повод для мести?
   Даргени высвободилась, шлем её со звоном покатился по каменным плитам пола.
   - Тысячу раз повторяю: твои кровные дрязги меня не касаются! Коль подмога нужна - зови родных брата с сестрою.
   - Вспомнила! Толку от них меньше, чем от тебя. Милых двойняшек не интересует ничего, помимо кровосмешения.
   - Неспроста шепчут кругом: дурная в вас, Тайлемах, кровь. - Лафима брезгливо сплюнула по сторонам. - Тьфу, тьфу, изыди, Тьма Вековечная!
   На какой-то миг почудилось - вот сейчас дарген выхватит меч.
   - Ну довольно, Лафима. - Всё ж он обуздал себя. - Завтра ты возьмёшь на турнир боевое копьё и вызовешь сестру Вайрику - насмерть биться!
   Развернулся на каблуках, устремился прочь из оружейной залы: видно, счёл разговор с женой исчерпанным и возраженью не подлежащим.
   - Как бы не так. - Лафима даже голос не понизила ему вслед.
  

12.

   Утро воинского празднества выдалось подходящим: ясным, свежим, словно умытым. Бодрила росистая прохлада. Лучи осеннего солнца, прощально-щедрые, ласкали даже землю столичной арены - раз навсегда бесплодную, вытоптанную копытами и сапогами. Впрочем, любое светило равно щедро - до безразличия - и к саду, и к пустыне.
   На краю арены, против входа, воздвигли четыре шатра, и перед каждым - щит в рост человека, украшенный гербом и девизом. То был лагерь зачинщиков, и там уже ждали начала турнира Эрихью и Суламифь. Вокруг, на битком забитых трибунах, шумели в предвкушении зрители. На почётных местах, в креслах под тентами - знать, подобная стае экзотических птиц. На деревянных скамьях - публика не столь взыскательная, но тоже приодетая. Землянка находила в скромных нарядах простонародья больше вкуса и художества, чем в вычурной аристократической моде.
   Впервые участвовала Суламифь в настоящем воинском турнире. День сулил изобилие новых впечатлений; и инфокристалл в гербе заполнен был едва ли на четверть. Хорошо, что местные турниры - вполне безобидные, даже интересные спортивные состязания. Насмерть редко дерутся, и уж не для развлечения праздной толпы. Благоприятный предлог, конечно, для сведения старых счётов: мысль, невольно тревожащая, упорно гвоздящая - и с усилием отметаемая, как вздор.
   Эрихью, привстав на стременах, опознавал - по гербам и стягам - будущих соперников, собравшихся у входа. Своими выводами он охотно делился вслух, и настроенье его было безоблачным, как небо над головой.
   - Взгляни, Вайрика: весь цвет королевства Льюрского, ничтоже сумняшеся, явился нас посрамить. Вон, дарген Экслинский: немолод уже, но боец испытанный. Родной брат матушки Бариолы, между прочим - неужто на родную кровь копьё поднимет? Шэммун Вэндорский: именит скорее древностью рода, нежели собственной доблестью. Младший сын эркассара Арзуасского... ну, этот просто юнец горячий. И ещё... Священное Пламя! Никак, старая шэммуни Интанская?! Дуэлянтка, солдафонка, самодурка; трёх мужей в могилу свела, четвёртого догрызает. А уж дворни насмерть перепорола!.. Никак не уймётся, ведьма.
   - Матушка покойной Гераны? - вспомнила Суламифь, омрачась.
   - Недолго в трауре ходила, - подытожил Эрихью, но рассеялся мигом. - Позвольте, где эркассари-наследница Бриннская? Не на трибунах же, среди придворных клуш, неспособных отличить древко копья от наконечника? Нет, здесь она: вон её стяг. Серьёзная соперница, такой и проиграть не зазорно... И, конечно, Олем Северный, сарнийская кровь, нипочём такую потеху не пропустит. Его герб с илагром, владыкой морских глубин, в королевстве один такой. Вишь, своего священного зверя увековечили. Язычники! - заключил вполне беззлобно.
   - И берсерки, по слухам. Осмелишься ли, милый, преломить копья с берсерком? - поддразнила Суламифь.
   - Нет ничего проще. Особенно если, бросая вызов, он латы на себе разорвёт!
   Незаметно протянув руку, Суламифь надвинула на лицо Эрихью забрало шлема. Оба расхохотались.
   - Да, Вайрика: как рана твоя? - Отсмеявшись, Эрихью вновь явил свой лик; заботливо взглянул на землянку.
   - Рана? - Девушка позабыла уже, о чём речь - Пустяки... всё давно в порядке.
   - Лекарю-исцелися-сам, - пошутил Эрихью.
   Пританцовывали единороги под сёдлами - тоже предвкушали. Играло солнце на доспехах и щитах воинов, на остриях их копий, на сбруе скакунов; разноцветные стяги полоскались на ветру. Зрители болтали, смеялись, бились об заклад; там и сям общий гул перекрывали приветственные клики.
   Варварская картина - но грех сказать, чтобы была она неприятна конфедератке. И публика докосмическая: взбалмошная, недисциплинированная, но в целом доброжелательная. Отчего бы не выступить перед нею. И дома Суламифь принимала участие в многоборьях летних и зимних, да и в командных состязаниях, вроде квиддича, тоже. Обычное дело.
   - Вскоре после турнира батюшка в Меран отплывает, - вспомнил Эрихью. - Очередная попытка обратить туземцев в Веру Истинную. Без посредства огня и железа.
   - Благородное сердце.
   Суламифь лишь плечами пожала под доспехом. Сколько ещё захватнических войн в истории Элкорна - и в прошлом, и в будущем. Когда-нибудь осуществится здесь и геноцид в полном объёме. По иронии судьбы - не ранее, чем юное человечество осознает себя Человечеством. Оборотная сторона великих географических открытий и глобализации.
   - Жаль, мы с тобой молоды для подобных миссий, - молвил Эрихью полумечтательно, полуразочарованно. - Не путешествовать нам с учителем.
   И Суламифь кивнула. К чему лишний наблюдатель на островах Меранских? Каждый за свою территорию в ответе.
   - Очень рассчитывает батюшка, что вскорости королевству Льюрскому станет не то что до меранцев - не до Святой Земли даже. Ты понимаешь...
   - О чём секреты, дети мои?
   Резко вскинулся Эрихью. Изогнув в усмешке тонкие губы, матушка Бариола осадила единорога почти вплотную к нему. Отец Одольдо приближался неторопливо, пустив скакуна свободным шагом.
   У-у, змея подколодная! - мысленно (но уловимо для Суламифи) прошипел Эрихью.
   - Святая Аризия да пребудет с вами, матушка, - молвил вслух.
   - День добрый, Ваше Преподобие, - поклонилась и Суламифь.
   - Так о чём беседы потаённые? - От настойчивости Бариола приветствием пренебрегла, равно как и благословением.
   - О дипломатии, - ответствовал Эрихью сколь возможно сдержанно.
   - Оставь молодёжь в покое, сестра моя. Похвально, что сии отроки в высоком искусстве политики сведущи, не так ли?
   Одольдо присоединился к остальным, глаза его светились юным задором. Бариола прощупала всех будущих противников на турнире взглядом подозрительно небескорыстным. Выискивает ли давнего кровника Вайрики фер Ламбет? раздосадована ли отсутствием такового? Знать бы наверняка. Увы - врождённая телепатическая блокировка, не пробиться.
   Обозрел и Одольдо поле грядущих ристалищ. Полушутливо простёр длань над сотоварищами.
   - С благословенья Единого, и да хранит нас Священное Пламя. Час пробил!
   С четырёх концов арены разом грянули медью трубы; затем рявкнули герольды - возвестили прибытие королевской фамилии, да заодно оглушили землянку, непривычную к столь громким изъявленьям уважения. Едва успела она обнажить голову в общем порыве со всеми. Кстати вспомнила: на осенних турнирах, организованных двумя влиятельнейшими монашескими орденами, всегда присутствует и глава Церкви далуорской, не только представители мирской власти...
   Пышная процессия свершала, под ликованье трибун, круг почёта по арене. Внушительная стража возглавляла и замыкала шествие: впереди - дюжина юношей из личной гвардии короля; позади - столько же девушек, телохранительниц королевы. Первая из высоких гостей, на сером в яблоках скакуне - Владычица Аризия, рослая, величественная, в богатой кольчуге, при церемониальном мече. Следом - правящая чета. Глава Королевского Дома, Дерьен Шестнадцатый: длинный, тощий, разнаряженный с безвкусной роскошью, с лицом каким-то неопределённым, но отмеченным многими пороками. ("Слаб умом, хил здоровьем" - кстати припомнилось из древних земных летописей. О ком бишь из горе-правителей? немало их таких перебывало, и отнюдь не на Земле одной). И супруга государя, Раффида Реватская: в себя углублённая, в неизменном траурном платье... давно не до развлечений ей, тайной вдове.
   Наследник трона - бледноватая копия отнюдь не блестящего отца - прибыл с невестой своей, Эльвой Торнской. Та страдала - не только в Конфедерации о том знали - инфантилизмом, да ещё ходили упорные слухи об её наследственном бесплодии. Немало потрудились королева и Владычица сотоварищи, дабы свершилось это сватовство, в обход лимиек. И, как всегда, неразлучны были младшие принцессы, рождённые королевой - весь мир далуорский знал да помалкивал - от принца-регента.
   Ринна и Орта, отроковицы семнадцати и пятнадцати лет. Старшая выглядела более тренированной, младшая - более интеллигентной. Очень они были симпатичны наблюдательнице, да и вся Конфедерация возлагала на них немалые надежды. Когда вырождается правящая династия, дворцового переворота не миновать; история же знала и много худших узурпаторов.
   В последние перед состязанием минуты Суламифь не отказала себе в исследовании настроений праздничной толпы. Определила: самые искренние восторги выпали на долю королевы и Владычицы. Главе Королевского Дома достался весь казённый официоз. Наследный принц - тот вовсе, казалось, не воодушевил никого. Принцесс-бастардов не решались пока приветствовать открыто.
   Процессия поднялась на трибуну, заняла целый ярус в секторе знати. Прежде чем сесть, Владычица простёрла руку всеохватным жестом. Вмиг улеглась буря криков, и воцарилась благоговейная тишина.
   - Да будут благословенны сии воинские игры. - По обычаю своему, Владычица была краткой. - Да послужат они - во славу и в упроченье Веры Истинной. Пусть Единый хранит доблестных воинов, и пусть победа достанется достойнейшему в честном бою.
   Её Святейшество окончила речь. Поединщики надевали шлемы, зачинщики заняли места каждый у своего шатра, за своим щитом. Грянули воинственную песнь четыре рога, от входа отделились первые желающие попытать счастья; и трибуны опять взорвались ликованьем.
   Скрывая лицо забралом, Суламифь не удержалась от мимолётного сканирования. На неё грозно надвигался сам Олем Северный, прослывший берсерком: здоровенный, кряжистый, белокурый льюрец сарнийских кровей. Эрихью вызывала на бой тоненькая, почти подросток, даргени-наследница Гарвемская; многие, впрочем уже познали истинную цену обманчивой её хрупкости.
   Недурное начало.
   Как бы невзначай Суламифь коснулась герба на груди. Камера отделилась от него и - автоматически сработал антиграв - взмыла в хрустально-синее (идеальные условия для съёмки!) небо над ареной.
  

***

   Вновь хриплым, драконьим рёвом разразились в отдалении трубы. Лафима фер Тайлем натянула поводья, сдерживая норовистую кобылицу.
   - Турнир начался. Ты уверен, Леру, что собирался туда?
   - Зачем обнаруживать себя прежде времени, - отрезал супруг почти свирепо. - Остановимся здесь, за холмом; объявимся к концу - её ошеломим. Пока пусть тешит себя надеждою уйти безнаказанной!
   Отравой тайной, исподволь разъедающей, проступила на лице его застарелая вражда. Позабыв, что латы на ней, Лафима коснулась груди - там, где амулет; вздохнула украдкой.
   Творец Единый, вразуми этого одержимого!..
   Наперекор мужниной воле, вооружилась она не боевым - тренировочным, тупым копьём. Меча не захватила вовсе, подальше от греха.
  

***

   Ход состязания увлекал. Очередная четвёрка взыскующих удачи выстраивалась напротив; герольд громогласно и подробно - что несколько утомляло - возвещал имя, титулы и едва не всю родословную каждого. Вызов бросали, касаясь щита избранного противника тупым копьём. После наступал особый момент - подобный струне, трепещущей в ожиданьи искусных пальцев: когда соперники разъезжались для поединка, а трибуны замирали в предвкушении. Наконец - стремительная скачка, ветер в лицо, удар. Большинство вылетали из седла сразу. С бойцами более искусными доводилось, к удовольствию всеобщему, съезжаться неоднократно. (Разумеется, Силу землянка не применяла).
   Всё ж зачинщиков, лучших воинов королевства, пока одолеть не посчастливилось никому. Наградой им служили - славословья герольдов, восторги трибун. И всякий раз, когда противники покидали арену, они и зачинщики салютовали друг другу копьями - благодарили за игру.
   Спортивное благородство, не противоречащее и кодексу чести конфедерата. Бывали моменты чистосердечного упоенья: быть частью команды, лучшей, сильнейшей! одной команды с Эрихью, с Одольдо; с Бариолой даже. И сокровеннейшее желанье: пусть и Бариола разделит эту радость; пусть только на время!
   Эрихью нет-нет да и проносился вихрем рядом с нею, задорно гикая; порой и Одольдо помахивал землянке копьём. В перерывах между поединками успевали и об заклад побиться: кого из четверых признают - победителем турнира. Чувствовала Суламифь, что даже её самолюбие задето.
   Из "правительственной ложи" Владычица Аризия одобрительно кивала зачинщикам - радовалась за своих. Королева оставалась безучастна, и неуместным смотрелось её траурное платье здесь, на празднестве. Его Величество перешёптывался с наследным принцем; оба явно досадовали, что никто-де не бьётся "всерьёз", то бишь насмерть. Принцессы "болели" азартно; Ринна-воительница - та и вовсе рвалась на арену самолично.
   Прочие развлекались кто во что горазд: вопили, свистели, делали и принимали ставки, сами порой едва не дрались, силясь предугадать главного победителя. Какую-то часть публики уже и несколько утомила однообразная неуступчивость зачинщиков.
   В принципе, Суламифь не возражала против соперника, который превзошёл бы её.
   Но - не находилось такового.
  

* * *

   - Последний вызов на сегодня, - заключил Леру фер Тайлем.
   - И - последняя для тебя возможность опамятоваться. - Лафима коснулась его локтя. - Сам видишь: сражается сестра Вайрика куда искуснее тебя.
   Леру оттолкнул руку жены и глухо взрыкнул из-под забрала.
   Супруги Тайлемы переместились к самым воротам; в пылу ристалища никто на них не обратил внимания. Стиснув бритвенно-острое копьё - неистово, словно горло давней кровницы! - угрюмо следил Леру за поединком. Вот последние смельчаки кувырнулись в пыль; зачинщики, всяк по-своему, покрасовались перед трибунами; герольды исходили восторгами; публика густо пересыпала приветствия зевотой. Не беда - проснутся вскорости!
   - Готовы назвать победителя, - вытолкнул дарген через зубы. - Догадайся - кого? Ступай-ка, Лафима, и внеси разнообразие в церемонию. Вызови Вайрику фер Ламбет, слышишь? Вымотай её ещё сильнее!
   Даргени не трогалась с места, упрямо храня молчание. Пусть хоть её насмерть разят, взамен Вайрики фер Ламбет, - надоело...
   - Неужто и родители не учили тебя - младшую в семье! - во всём повиноваться супругу твоему, Главе Дома?!
   Решенье озарило внезапно. Выйдет она на арену - и вызовет наугад первого попавшегося... только не ту, кто угодна мужу. Имеющий глаза да увидит, разумный да поймёт; а нет - храни его Священное Пламя. Она же устала давно: тревожиться, взывать, остерегать. Любить, всему вопреки.
   И, зло пришпорив свою вороную кобылу, Лафима фер Тайлем ворвалась на арену галопом, отчаянно трубя в рог.
  

* * *

   - Леди Лафима, даргени Тайлемская, урожденная эркассари Арзуасская! - без запинки возгласил герольд.
   И в который раз толкнулось предчувствие: что ж - опять даргени Тайлемская?
   Где три совпадения - там закономерность.
  

* * *

   На душе тяжко лежало - то ли бешенство, то ли смертельная тревога. Четыре щита надвигались странными, судорожными рывками. Ближе, ещё ближе... вот сейчас - ткнуть наугад, не рассуждая...
   В глазах прояснилось - ровно настолько, чтобы различить...
   На чёрно-золотом поле - скрещённые факел и меч. Герб аризианок. Дурная шутка Провиденья? и всё ж таки она вызвала - сестру Вайрику?
   Нет, для сестры Вайрики - слищком девиз непримирим. "Вот ваша смерть, враги Веры Истинной!"
   Матушка Бариола. Превосходно.
  

***

   - Теперь - наверняка последний вызов, - определила принцесса Орта.
   - Ставлю на Бариолу, - отозвалась старшая, Ринна. - Как ты?
   Орта - дипломат - наблюдала задумчиво-проницательно.
   - Принято - согласилась подозрительно легко.
  

***

   Ровно ничего не ждала Лафима от горячечного этого поединка. Победить - менее всего стремилась; самого желания драться - не было. Только исподволь треволненья последних дней, гнев на мужа, страх за него переплавились - в некий род боевого безумия. И теперь - помимо осознанья - оно искало разрядки.
   Помнила она только: бешеная скачка, какое-то малозначительное препятствие на пути, сметённое единым духом, словно без усилия. Только догадалась осадить и развернуть кобылицу, прежде чем вломиться прямо в трибуны. И увидела - но поняла не сразу, - что единорог матушки потерянно бредёт следом с пустым седлом. И что сама Бариола - первый меч своего ордена! - с трудом поднимается из пыли.
   А там - с новой оглушительностью грянули фанфары, и герольды наперебой, взахлёб возвестили отовсюду: "Слава, слава, слава победительнице - доблестной даргени Тайлемской!"
  

***

   - На-поди!..
   Весь в недоумении, Эрихью переводил взгляд: с Лафимы, недвижимо застывшей, почему-то и не думавшей торжествовать - на поверженную матушку; с матушки - на беснующиеся трибуны.
   - Отличный удар, - одобрила Суламифь не совсем уверенно.
   - Нечисто что-то... - По интонации виделось, как Одольдо встревоженно хмурит брови под забралом.
   Чудились в произошедшем некий подвох - и странная нереальность. Чествованье победительницы отдавало чем-то нарочито-лихорадочным. Словно каждый убедить себя тщился: вот, завершился турнир безоговорочным триумфом, ко всеобщему ликованию, и никаких больше гвоздей. А дальше в будущее заглянуть - опасались как-то.
   Или то лишь игра воображения инопланетянки-наблюдательницы, некстати обнаружившей слабое звено в своей "легенде"?
   Простоватый малый, из служителей арены, не сразу изловил единорога матушки. Та кое-как взгромоздилась в седло, потрусила ни шатко ни валко - подальше от сотоварищей. На минуту смолкли герольды, приутихла и публика: те и другие просто малость сорвали горло, усердно славословя...
   И в паузу властно вклинился вызов рога: землянке он напомнил рёв разъярённого мезозойского ящера, да не в Доисторическом парке - в естественной среде. В воротах загарцевал чёрный вихрь: вороной жеребец, латы воронёной стали. Ещё не сканируя, Суламифь знала, кто он.
   Перезрелый щёголь, лет около сорока. Бледное, одутловатое лицо мелкого самодура, отчаянного кутилы и волокиты. Неуместные на таком лице, льдисто-голубые одержимые глаза фанатика. И - щит с оскалом реллема, с краткий красноречивым девизом: "Трепещи, враг!"
   Личность эта - разве что помоложе лет на десяток - фигурировала в стереозаписях, касающихся спецподготовки Суламифи Драгобич.
   - Лорд Леру фер Тайлем, Глава Дома даргенов Тайлемских!
   Только почудилось, или впрямь смятенье обозначилось в вышколенном голосе герольда?

***

   В глухом закутке арены Бариола отвлеклась от смакования своего позора.
   Вовремя явился он, Леру фер Тайлем; давней вендетты не позабыл. И горе тому, кого причислил к кровникам своим одержимый дарген.
   Горе - кому бы то ни было.
   Даже колдунье.
  

***

   Дела давно минувших дней - стучало в висках ни к селу ни к городу. История, в трагизме своём нелепая: истребление целого клана - из-за неблагосклонности некоей эркассари-наследницы к некоему даргену-наследнику. Обычно такие инциденты разрешаются простой дуэлью. Но болезненная, патологическая страсть рода Тайлемов к вендеттам во многих уже поколениях укрепилась. Недооценить силу этой страсти - безрассудно; Ламбеты в это безрассудство впали - и поплатились жестоко.
   И теперь ты, посторонняя - глаза в глаза с чужим кровником. И в глазах его видишь - чётко, как на стереомониторе...
  
   ...Смерть и разрушение пришли с рассветом: в образе Главы Дома Тайлемов, её супруга, даргена-наследника и небольшой наёмной армии. Стража у замковых ворот, застигнутая врасплох, была перебита в считанные минуты. Кто-то всё ж успел поднять тревогу; и во дворе перед замком разыгралась то ли битва, то ли бойня.
   Сполохи пожаров, запах дыма и крови; воинственные крики, предсмертные стоны, проклятья, просто звериный рёв... Неумело, чем попало отбивалась дворня - смехотворное сопротивление! Эркассар и эркассари, без щитов и доспехов, рубились спина к спине на ступенях крыльца, осклизлых от крови. Старшая дочь их - та самая, яблоко раздора - с яростью обречённости рвалась к своему главному врагу: последние счёты свести. И поодаль, приникнув за какой-то оградкой, девчушка лет тринадцати раз за разом натягивала арбалет, почти непосильный для её возраста. Она защищала двух младших братишек - Вайрика фер Ламбет.
   Настоящая Вайрика фер Ламбет.
   Первою пала эркассари-наследница, много не дотянувшись до Леру фер Тайлема. Следом - родители, один за другим. Кое-где распалённые наёмники добивали взывающих к пощаде слуг: уродливые тени в зареве догорающих надворных построек. Опустел колчан юной Вайрики. И - отшвырнув бесполезное оружие, она привлекла к себе обоих мальчуганов.
   - Всё, - уронила тихо, ровно. - Нашего рода больше нет.
   - Что ж теперь? - Старший, лет десяти, доверчиво глядел в глаза.
   - Смерть быстрая - или медленная, - молвила сестра спокойно. - Предпочтём сарнийский обычай?
   Понимание и приятие - столь жуткие на детских мордашках... Из перстня Вайрика вытряхнула тёмные шарики - всего два.
   - А ты, сестра? - только и спросил младший, семилетний.
   Та молча показала кинжал.
   Застылые глаза; амулеты, стиснутые в чумазых кулачонках... миг спустя оба мальчишки осели на землю - дети суровой своей эпохи, и в смерти суровые не по-ребячески.
   Склонив голову и сжав амулет, девочка лишь губами шевелила. Так понимала свой долг: не одну себя отмолить - братьев тоже.
   - Творец Единый, помилуй и прими души наши...
   - Утро доброе, юная леди!
   Над горизонтом полоска зари вскипала багрянцем, цвета свежей крови. Щеголеватый дарген-наследник, совсем рядом, словно в раздумье подкручивал светлый тонкий ус. Ухмылялся плотоядно на нежданную добычу.
   - Авось да небось - младшая сестрёнка окажет мне приём более любезный, чем старшая?
   - Ошибаетесь, лорд.
   Сверкнул кинжал, сердце находя безошибочно. Девочка Вайрика падала прямо в костёр лицом - навстречу погребенью огненному, праведному, очищающему. И рядом на камнях валялся полуобгорелый арбалет. Тугой и тяжёлый, не по росту...
  
   Что ж, и десять лет спустя Леру фер Тайлем не простил Вайрике фер Ламбет её ухода из жизни, помимо воли его, победителя? Тем паче не простит теперь - нежданного её воскресения.
   Не забудем, не простим! - незапамятно древний лозунг войны, из мира в мир кочующий...

***

   Чёрный вихрь прочертил арену, остриё копья врезалось в щит сестры Вайрики с силой столь бешеной, что тот разлетелся вдребезги.
   И в нависшем безмолвии цепеняще-чётко прозвучал голос герольда; чего в нём было больше - торжественности ли, ужаса?
   - Леру фер Тайлем желает биться с сестрой Вайрикой насмерть!
  

***

   - Батюшка, батюшка! - Наследный принц заёрзал в нетерпении. - Вот самая потеха начинается!
   - Гнусно, - молвила Ринна-воительница. - Дуэль у черни на глазах!
   И Владычица Аризия осуждающе поджала губы.
  

***

   Словно в кошмаре, выезжала Суламифь на арену - в последний раз. Древко копья - настоящего, боевого - жгло ладони и сквозь латные рукавицы. На поясе ждал своего часа тяжёлый двуручник. Не убий - а как иначе?!
   Не сразу она поняла, что знак к началу схватки подан, и соперник уже рвётся навстречу. Оставалось лишь последовать его примеру. Может, повезёт сразу выбить из седла?
   Не повезло. Сама устояла с великим трудом. Ошеломленье отрезвило: неужто об этом мечтала она в разгар такого гладкого, почти цивилизованного турнира? Лучше бы - вовсе никакого "достойного соперника".
   И опять - бешеная гонка на выживание; вновь - грудь с грудью сшиблись в центре арены. Копья хрустнули одновременно, обломками легли наземь. И соперники спрыгнули вслед, шлемы отбросили: кодекс воинской чести велит в пешем бою сражаться с непокрытой головой. Взметнулись мечи, в синеву вонзились. Встретились с ожесточеньем: песня смерти на два голоса, слагаемая экспромтом, с искрами, с перезвоном...
   Теперь только Суламифь разглядела вблизи чужого кровника. Лицо, не лицо - маска бешенства. Странное нечто почудилось и в манере Леру фер Тайлема сражаться. Лишь когда, почти в отчаянье, решилась Силу применить, и не смогла пробиться к сознанию противника - поняла, что именно. Дарген рубился, как берсерк; и боевое безумие надёжно замкнуло разум.
   Знают наблюдатели в Сарнии, где берсерки почитаемы, каково это: оберегать в поединке и жизнь противника, и свою.
   Пыталась она просто сражения избегать, сколь возможно. Оказалось: невозможно вовсе. Словно демоном одержимый, дарген не давал ни отдыха, ни срока; не о человечности речь зашла - о выживании. Никакого поиска слабых мест в обороне, ни осторожной разведки боем. Казалось, Тайлем начисто позабыл все уроки фехтования, вкупе с правилами. Наседал и наседал, по-звериному воя, шквалом ударов рушась. Что на лице, что на щите - один оскал.
   Быть может, впервые за время назначения землянке сделалось по-настоящему страшно. За противника ли, за себя?
   Особенно мощный удар, всею тяжестью принятый на меч, словно в мозг вонзился; разом занемела левая кисть, повисла плетью. Лишь всю силу воли собрав, Суламифь удержала неподъёмный клинок одной рукой. Инстинктивно успела уклониться от нового замаха - он метил прямо в горло. Не встретив препятствия, дарген не удержал равновесия, начал заваливаться влево. И тут Суламифь - почти по инерции - опустила меч на его бок. И - ощутила, как тяжёлое лезвие впивается глубоко меж латных пластин, в живое тело.
   На миг бешенство на лице даргена сменилось изумлением; затем какой-то жалкой, детской обидой; наконец, гримасой агонии. Струйка крови побежала из угла губ, обагрила пшеничного цвета франтоватый ус. И, надтреснуто дребезжа доспехом, лорд Тайлем рухнул наземь. Сам собою высвободился меч из раны, с жутковатым, влажным чмоканьем; скрежет металла о металл, алые капли в пыли под ногами...
   Два-три робких крика одобренья раздались - и на лету застыли, скованные оцепенением. К счастью, не взорвалась толпа кровожадной яростью, призывами добить поверженного. Только со стороны короля почудился подозрительный, капризный жест. Может, сразу видно, что добивать нет нужды особой? Не время сейчас - разбираться в тонкостях настроения публики.
   Беглое сканирование показало: глубокий шок от боли и потери крови; сломано несколько рёбер, и задёто лёгкое, и печень рассечена почти надвое. Иммер, однако, поступила к самозваной целительнице и в более критическом состоянии. Если не терять времени...
   Последнюю дань традициям отдавая, Суламифь подобрала меч, занесла над головой даргена (вздох вспорхнул над трибунами). И - вонзила клинок глубоко в утоптанную землю, в полуметре от шеи противника. Так, по здешним обычаям, миловали смертельного врага раз навсегда. А затем - оставив меч, как есть - подхватила бесчувственного лорда на плечо; осторожно направилась к своему шатру.
   Вслед ей разливалось безмолвие - изумлённое ли, осуждающее, благоговейное? Слишком невероятно - старожилы не упомнят - завершился осенний турнир в год 1374-й от Великого Откровения.
   Даже герольды не решились славословить.
  
  

***

   В своём роскошном кресле старый монарх крякнул разочарованно. Не дали насладиться зрелищем смерти одного из поединщиков, ну что за подданные непонятливые?! Не повелеть ли казнить обоих на месте, за то, что удовольствия государю не доставили, как должно?
   А королева - словно лишь теперь, среди оцепененья общего, в себя придя - задумчиво-строго взглянула на дочерей.
   - Запомните сей урок показательный, Ваши Высочества.
   - Но всегда ли следует быть благородным к врагам своим? - вопросила Ринна-воительница.
   - Ибо ответом на великодушие служит зачастую - удар в спину, - досказала Орта-дипломат.
   - Её душа пред Единым незапятнана, - молвила Владычица. - Душа той, что возлюбила врага своего, аки самоё себя.
   - Мы же, правители, не за себя одних ответственны, - тихо заключила королева. - Не про нашу честь роскошь всепрощения...
  

***

   Какой-то воин небольшого роста ворвался в шатёр, жестом отчаяния сдёрнул шлем с головы. Лафима фер Тайлем - догадаться труда не составило. Припала к распростёртому телу мужа, лихорадочно целуя окровавленное лицо его, не стыдясь рыданий.
   - Леру! - твердила как в бреду. - Леру...
   - Он будет жить, - молвила Суламифь устало. - Я берусь его исцелить. Сейчас оставьте нас. Когда опасность его жизни минует, я позову вас, леди. Если понадобится, помогу отправить вашего мужа домой. Коль не придёт он в себя сразу - не тревожьтесь, очнётся позднее.
   Единым порывом - наблюдательница помешать не успела - даргени преклонила колена пред нею; прижала к губам её латную рукавицу.
   - Сестра Вайрика... вы - святая!
  
  

***

   Задумчиво следила Бариола, как ведьма внесла в свой шатёр поверженного кровника. В голове уже роились планы, смывая разочарование.
   Единый её накажи - Леру фер Тайлем дрался, как демон. Вот сейчас, казалось, раз навсегда избавит матушку от грязной работы... Увы, не судьба.
   Нет сомнений, колдунья сама же исцелит этого помешанного. Глупа до святости; в этом Бариола давно убедилась. Вот уж у кого поучиться соблюдать заповедь Пророков о всепрощении - крамольная мысль!
   И, само собой, едва ли лорд Леру проникнется к спасительнице своей вечной признательностью. Скорее напротив: почувствует себя, в который раз, смертельно оскорблённым ею. И тут планы матушки, что до ведьмы, даргену Тайлемскому весьма ко двору придутся. Скажет и сделает всё, что она ему повелит, - стоит только посвятить его в свои замыслы тайные. Разумеется, не до конца.
   В грядущей расправе с чернокнижницей все средства хороши. Тем паче грех упускать столь серьёзного свидетеля и столь надёжного союзника, коль скоро сам в руки плывёт.
   Готовый союзник.

13.

   "...И будет тебе виденье в стенах града Ранаира, и узришь ты Деву лучезарную в доспехах сияющих. И преисполнится благодати сердце твоё; и скажешь ты: вот та, кого искал я, вот сестра моя во Всевышнем. И откроете друг другу души свои, и утвердитесь в Вере Истинной; и рука об руку отправитесь нести народам Слово Истины..."
   Одно из поэтичнейших мест в священном Писании - то, где повествуется о встрече Первопророков, сиречь о Великом Откровении. О событии, от коего на восточном материке Элкорна ведут отсчёт новой веры - и новой эры. О Ранаире, городе-оазисе посреди пустыни, где около пятнадцати столетий назад обрели друг друга льюрец Эрихью Рамели и ширденка Ареша Хаффеш, двое Опередивших Время. Отсюда, озарённые и обогащённые снизошедшим на них Откровением, ушли они вдвоём - проповедовать в вечно враждующих, последние деньки доживающих империях, Льюре и Ширдене. Проповедовать любовь и человечность, просвещение и познание - те краеугольные истины, по которым живёт и Конфедерация Миров.
   В прошлом любой планеты Содружества есть пророки, бескорыстные и обречённые. Много раньше своего времени рождаются они; много исторического опыта должна ещё накопить цивилизация, прежде чем стать готовой к восприятию подобных жизненных принципов... В том же граде Ранаире, на вечно нейтральной полосе, приняли Эрихью и Ареша Первопророки последнюю свою битву - против объединённого мракобесия двух империй. Здесь же, потомкам в назидание, непрошеных просветителей и казнили прилюдно, посредством сожжения на костре.
   Вернее, сожгли бы, не вмешайся Галактическая Конфедерация.
   Старейшина Вахишта - Наставница Суламифи Драгобич - лично руководила тогда спасением двух осуждённых. Местная мифология обогатилась новым чудом - Вознесением Пророков, и новым амулетом - Священным Пламенем; Конфедерация же - двумя новыми социопсихологами. Лет сотню спустя благодарные последователи воздвигли Пророкам символический мавзолей в Ранаире; потомки Опередившей Время четы доныне живут и работают по всей галактике. История шла своим чередом.
   Многое потускнело, выцвело, измельчало с тех давних времён. Заветы Пророков мигом подхватили, не будь глупы, власть предержащие обеих империй - и обратили в религию, в схоластику, в инструмент насилия, в новый повод для старой вражды. Единую Истину растерзали на две Церкви - далуорскую и эршенскую; и названье каждой значило - "Церковь Истинной Веры"; и не стихала меж них распря на предмет, чья вера истиннее. И ни одно вероисповедание не избегло раскола, религии дробились на ветви, ветви - на секты, и чем дальше, тем больше; извечная история.
   Давно распались и сами империи - непомерные, в полконтинента каждая; съёжились в два небольших королевства с застарелыми амбициями, в окружении скопища вздорных вассалов - отколовшихся провинций. Обмелела и иссякла полноводная река, и пустыня захватила новые пространства; обезлюдел, в запустение пришёл град Ранаир, провозглашённый Святою Землёй. Но и доселе кипели страсти вокруг него; и спорами о сущности Пророков - божественной или человеческой - неуклюже прикрывалась давняя вражда бывших империй за господство на материке.
   Не столь поэтична оказалась реальность, сколь Писание. Наверняка Пророки не в своей тарелке себя чувствовали, добрых два века наблюдая, как светоносное их учение принижается до грязных политических игр. Увы, такова в докосмических мирах судьба всех прогрессивных идей: быть искажёнными, опошлёнными, выхолощенными от истинного смысла - в угоду власть предержащим. Не мостить дорогу в ад благими намерениями - этому искусству учатся долго и трудно.
   Незаметно минуют несколько столетий. Цивилизация-ребёнок станет подростком, и вступит в противоречивую, опасную эпоху Первой НТР. Как уживутся на одном континенте - две испокон века враждующие державы? А есть ещё - за океаном - северная Сарнийская империя, и западный материк Оссиа, жители которого уже заставили считаться с собою воинственных сарнийцев. Настанет время, когда легендарная для Льюра и Ширдена земля Релладор Недьер - Дальний Запад - станет для них вполне реальным и сильным соперником в политике. Вот она, глобализация...
   "...И имя Ему, избраннику Единого, положено: Эрихью.
   И имя Ей, избраннице Единого, положено: Аризия..."
   Звонкие молодые голоса, беспечный смех совсем рядом в коридоре вернули Суламифь от аскетично переплетённого манускрипта - к действительности. Машинально припоминалось: приближаются друзья, келья не заперта ни засовом, ни силовым полем. В дверь уже деликатно поскреблись, затем толкнули снаружи; ввалился хохочущий брат Миста, следом сестра Иммер, тоже веселящаяся от души.
   - День добрый, Вайрика, - выпалила эта последняя, притворяя дверь и всё ещё давясь смехом.
   - Святая Аризия да пребудет с тобою, о первый меч ордена. - Миста вмиг, непостижимым усилием, сделался серьёзен и даже высокопарен.
   - Миста! - одёрнула Иммер. - Победа эта не из тех, какими похваляются. Вайрика, бедняжка, три дня сама не своя ходила.
   - Ты не обидел меня. - Суламифь поспешила улыбнуться смущённому парню. - Рада вас видеть.
   Щедрым жестом она пригласила друзей; Миста устроился за столом рядом, Иммер - на ложе.
   - Что же, Миста: матушка с миром пропустила тебя в свой удел? - Самый вид закадычного приятеля Эрихью и Суламифи располагал к дурачеству - почти всегда. - Или, не приведи Единый, довелось сражение выдержать?
   Миста беспечно махнул рукой.
   - В монастыре эрихьюанцев матушка. Кстати, новая байка про Её Преподобие; не слышала ещё, Вайрика? Будто идёт по монастырю аризианок девчонка-послушница. Вечер тёмный, подвал, самое время и место - для призраков. Откуда ни возьмись, из-за угла - скелет в сутане! Девчонка - в крик, девчонка - в визг, девчонка - в амулет мёртвой хваткой! "Святая Аризия, спаси-сохрани-помилуй!.." А скелет её за грудки цоп: "Чего ты орёшь, дура? Я матушка Бариола!.."
   Чем угодно - даже честью конфедерата - могла бы поклясться Суламифь, что сестре Иммер байка эта уже была пересказана, тут же в коридоре. Однако и теперь та ничком упала на ложе, закатившись смехом. Порою - отвлекшись от раздумий учёных либо от безнадёжных мыслей об Одольдо - оказывалась Иммер просто молоденькой хохотушкой, гораздой на шалости.
   Рассмеялась, впрочем, и Суламифь: остроте, злободневности.
   - Пусть и преувеличение, но неплохо придумано, - оценила весело.
   - Где ж - преувеличение? - Миста подмигнул, хотя голос дрожал наигранной обидой. - Матушку вашу уж из-за копья не видать! Подтверди, Иммер!
   Иммер, согнувшись вдвое, фыркала и утирала слёзы, не в силах что-либо подтвердить или опровергнуть. Вдруг посерьёзнев, Миста пытливо взглянул на землянку.
   - Я-то ждал, Вайрика, что ты с порога спросишь: где Хью.
   - Верно, свои дела у него. Не обязан он дни и ночи напролёт обо мне одной думать.
   - Это ты правильно, Вайрика. Мужчины терпеть не могут, когда кто бы то ни было их чересчур к себе привязывает. - Миста одобрительно сжал локоть Суламифи. - Впрочем, и женщины тоже.
   Отсмеявшись наконец, Иммер поднялась с подушки и неожиданно вздохнула.
   - Вот матушка на том и сорвалась. На ревности своей всепоглощающей.
   - Заметил я: матушка к учителю в келью завернула, - сообщил Миста заговорщицки.
   - Всё душу растравляет, - вполголоса отозвалась Суламифь.
   - Зачем непременно - растравляет, - резонно возразил Миста. - Может статься, посудачить вздумала по-стариковски, о предмете каком-нибудь безобидном. Пожаловаться, к примеру, что в её семье право первородства предано. Старший-то сын брата её, даргена Экслинского, в дальние земли отбыл, от чрезмерных милостей королевских. Волей-неволей теперь младшая дочь наследовать будет. А Олем Северный, наследничек, уж к ней присватывался. Никого более, сказывают, в жены брать не желает.
   - Коль так не терпится Олемам с Эксли породниться, - предложила Иммер, - пусть новая наследница Эксли младшего Олема возьмет в мужья. Или ниже его чести - принять имя фер Эксли?
   К чему - по непонятным причинам - никак не могла привыкнуть Суламифь, так это к тонкостям элкорнского брака. Поскольку наследование велось равно по мужской и по женской линии, постольку "замуж выходила" - только младшая дочь за наследника рода. О наследнице, будущей Главе Дома, говорили: "взяла в мужья" младшего сына из другого клана. И тот принимал родовое имя и титул супруги. В делах наследования пол не играл никакой роли - имело значение лишь первородство.
   Но вот в клане даргенов Экслинских наследовать доведётся младшей дочери. Ибо наследника - старшего сына - родная тётка всё ж воспитала менестрелем.
   Тётку звали - Виальда. Вильда Крамольница.
   Вторая же тётка, младшая, была - Бариола. Матушка Бариола.
   - Сдаётся мне, сейчас вовсе не преподобная мать судачит, - отвлекшись от размышлений, только и отметила Суламифь.
   - Прости, Вайрика, - спохватилась Иммер. - Ты ведь сплетен не любишь.
   - Вы-то, друзья, по каким делам здесь? - поинтересовалась Суламифь. - Для того только, чтобы пересказать мне новую байку?
   - В том числе. А прежде того - на плац заглянули, позвенели мечами в охотку. - Миста расплылся в улыбке до ушей. - Может, хоть мне посчастливится - "превратить жир сестры Иммер в мускулы"? Матушка давно отчаялась в сем деле богоугодном. Ох, нетерпится ей видеть вокруг сплошь такие же вервицы, как она сама!
   Заинтересовавшись книгой на столе, он пригляделся - и кивнул уважительно-иронично.
   - Ты, Вайрика, всё Писание штудируешь? Как подобает аризианке праведной?
   - Должно мне завершить перевод Откровений святой Аризии, - пояснила Суламифь охотно. - Для миссии батюшки в Меран.
   - Вайрика все наречия ведает, какие только есть в мире, - с удовольствием вступила Иммер.
   - И - всех врагов своих милует, - с некоторым сомнением протянул Миста. И помрачнел. - Что ж, сестра, и впрямь ты исцелила Леру фер Тайлема? или слухи одни?
   Примерялась уже Иммер дёрнуть его за полу куртки - но осеклась. Взгляд землянки выражал лишь кротость и ясность.
   - Как же иначе?
   - Всё ж ты святая, Вайрика. - Миста усмехнулся - уже невесело - Увы, и святые не живут долго, если за спиною своей не следят.
   - Знаю.
   И вновь - лучезарный взор, щемящий душу... Не доверишься ведь даже друзьям, что назначение наблюдателя долгих сроков и не предполагает.
   Её же, не исключено, отзовут даже раньше времени. Как видно, не только в Академии Прогресса - даже здесь приходят к выводу, что наломала она дров изрядно.
   Пусть так. Плоды ошибок её падут не на подопечных - лишь на неё саму. И упрекнут её: кто в срыве миссии, кто в гибели неосторожной и безвременной - но уж не в убийстве.
   Достаточно одной сестры Гераны.
  

14.

   Какие неотложные дела привели её к эрихьюанцами - отдавала ли Бариола отчёт сама себе? Впрочем, обязана ли она отчитываться - перед кем бы то ни было? Официальный дружественный визит главы ордена к главе ордена, и точка.
   Отца Одольдо она застала в его апартаментах (произнести "келья" не поворачивался язык). И - в компании русоволосой красотки в богатом вооружении, с гербом шэммунов Вэндорских на кольчуге. Леди Ируандика, шэммуни-наследница - определила Бариола. Аппетиты нынче у Одольдо! Солидный богословский манускрипт, раскрытый на столе, диспут о сущности Пророков, коим захвачены собеседники... всё белыми нитками шито. Догадаться нетрудно: ближе к вечеру оппоненты благополучно сойдутся на мысли, что святой Эрихью и святая Аризия тоже были - мужчиной и женщиной. И, коль с самими Первопророками эдакий конфуз приключился, то нам грешным сам Единый велел... Тьфу, тьфу, Тьма Вековечная! Как это всё на Одольдо похоже. Рабочий кабинет с пышным альковом по соседству, свечи, книга, красивая женщина, белое вино в хрустальных чашах... Ценит он презренные наслаждения жизни.
   Однако, не наслаждалась ли некогда она сама - с ним вместе?!
   Лет двадцать назад Бариола застала Одольдо за тем же столом, с какой-то тогдашней красоткой на коленях. Что оставалось ей после, как только не окончательно порвать с ним? И вот, десятилетия спустя - Одольдо в том же кабинете, с новою пассией, может, уже тысячной по счёту. Отчего так больно до сих пор? Откуда неодолимое искушение метнуть шэммуни кинжал в спину, коварно, по-лимийски? Ох, срамница, была б ты аризианкой - из-под плетей бы живою не встала!
   Глубокий, звучный голос Одольдо (нисколько не изменившийся с годами, дорогой по-прежнему голос!) буквально спугнул кровожадные мысли Бариолы. Как догадался он об её присутствии? разве что по бессильному скрежету зубовному? Надолго ли ещё зубов хватит - сжимать намертво?
   - Мир тебе, сестра моя! - с неподражаемой елейностью приветствовал гостью отец настоятель. - Сие леди Ируандика фер Вэндор, ученица моя. Воистину достойная и благочестивая жена.
   И - возвёл горе янтарные бесовские глаза.
   (Да глубоко мне плевать, чья она там жена! Выставьте её против меня в поединке - и, Единый свидетель, муженёк её овдовеет в полминуты, будь он хоть сам король Торнский!)
   - У меня к тебе беседа конфиденциальная, брат мой. - Бариола испепеляюще вперилась в обольстительную школярку. - Потрудись оставить нас, юная дева.
   При слове "дева" лишь углами рта дёрнула прелестная воительница. Но малоприметное это движение о многом сказало Бариоле. Мол, от таковой же девы слышу, только, увы тебе, от старой; впрочем, коль сильно повезёт тебе, побыв наедине с батюшкой, ты перестанешь таковой быть; хотя едва ли возлюбленный мой польстится на эдакую вяленую рыбу - товар залежалый... "Дева" гибко выскользнула из кресла; удалилась величаво.
   Резануло душу чистосердечное восхищенье, каким проводил ушедшую отец настоятель.
   - Место освободилось, - иронично заметил Одольдо. - Можешь присесть, Бариола. Выпить не предлагаю - боюсь анафемы.
   - Дева не старовата ли для тебя, Одольдо? - едко уколола та, кивая на двери; кресло себе всё ж подвинула. - Поди, ей уж все шестнадцать?
   - Ну... - Одольдо выдержал паузу, - на мой взгляд, лишнее - требовать от женщины свидетельство об имяположении, прежде чем затеять с нею самый лёгкий флирт. Знаешь, даже ты... нет, тем более ты... была бы достаточно молода для меня, если бы...
   Он поднял на Бариолу глаза, в которых шутовство странно смешалось с мольбою.
   И - она отвела взор, с видом оскорблённой в святых своих чувствах. Почему-то приковала её внимание игра богатых перстней на холёной руке собеседника. И весь наряд его, столь пышного и изысканного, не по сану, покроя. Суетный блеск мирской. Даже знак Священного Пламени на груди - в две ладони шириной - отлит из червонного золота, каменьями изукрашен. Это ли не хула на Единого и Пророков Его?
   Хула. И вызывающая.
   Но - почему так больно и сладко замирает сердце при взгляде одном на этого галантного щёголя?
   - Как одет ты, духовный пастырь? - посетовала Бариола.
   - Полагаю, вполне благопристойно. Вот прими я столь высокую гостью в одной повязке на чреслах, подобно сарнийцу нечестивому в летнюю жару... Я-то не против, да годы уж не те.
   И руками развёл, комедиант, с таким смирением перед извечным порядком вещей, - и не найдёшь с ходу уничтожающий аргумент. Одно остаётся: катать желваки на скулах, потупив глаза.
   - Так я весь внимание, - возобновил беседу сам Одольдо. - Что за дело безотлагательное вынудило тебя, Бариола, прервать учёный диспут столь бесцеремонно?
   - Ты всё упорствуешь против Священной войны? ("Учёный диспут"! расскажите другим простакам...) И намерен удержать от участия в новом походе весь свой орден?
   - Неужто других забот не найдётся у моего ордена? Может статься, взамен похода - соберу я лучших учеников, наймусь с ними на сарнийский корабль, да отплыву в легендарный Релладор. Там, уверен, ждут меня более интересные вещи, нежели руины пустой гробницы Пророков. Виды града Ранаира мне с молодости оскомину набили.
   - Свяжись только с сарнийцами, они тебя не в Релладор доставят, а прямиком к себе в рабство.
   - Скальдов и жрецов они в рудники не продают. Я же - то и другое понемногу.
   - И чернокнижник в придачу, - добавила Бариола ядовито.
   - Эту братию сарнийцы тоже чтут, - парировал Одольдо. - Да и в своём таланте дипломата я непреложно уверен. Коль на то пошло, одна для меня неизмышлённая опасность есть - просто пойти на дно в шальную бурю. Что ж, увижу Релладор Недьер хоть после смерти. Ибо Релладор - загробный мир язычников, не так ли, Бариола?
   Глядя в упор, он сузил глаза. К чему бы - так некстати - пришли на ум строки Виальды, давно казнённой: "Карие глаза с прищуром, и улыбки мёд липовый..." От греха подальше - руку на амулет.
   - Тьфу, тьфу, Тьма Вековечная! Типун тебе на язык.
   - Заверяют сарнийцы, - продолжал Одольдо уже обычным тоном, - что жители Релладор Недьер в обиду себя не дают никому. Да мне бы и в голову не пришло - явиться к ним с войной. Для неведомых земель более пригодны не меч покорителя, но посох странника и пытливый взор учёного.
   -Подобными идеями заражена нынче едва не вся верхушка далуорской Церкви, вплоть до Владычицы. Коль так и дальше пойдёт, сами мы упадём к ногам эршенских еретиков, аки плод, червями подточенный.
   - Да так ли нужен червивый плод эршенским еретикам? Им бы навести порядок в своей епархии. Как и нам, впрочем. Не разумнее ли если не навечно замириться, то хотя бы оставить друг друга в покое.
   Бариола медленно покачала головой.
   - Возможно, в чём-то ты прав. Прежде чем давать решительный бой еретикам эршенским - следует разделаться со своими собственными.
   - Жаль огорчать тебя, Бариола, но Владычица сотоварищи более насущные дела разумеет. Хлеб для крестьян, уменьшение податей для ремесленников, поддержка учёным. Охота же на ведьм - это, прости, для юнцов забава, но не для взрослых людей забота. Тем паче, не для умов государственных.
   Подавшись чуть вперёд, Одольдо смотрел проницательно.
   - Или тебя беспокоят доходы от Священной войны? Так орден аризианок без того богат. А чтобы в дальнейшем не пойти по миру, советую открыть при монастыре школу, дело прибыльное. Казну эрихьюанцев так наполнили деньги лордов и купцов, что теперь мы имеем возможность на свои средства обучать молодёжь из самых низов.
   - Смердов приобщать к священным таинствам наук?! Ты помешался!
   И опять её рука метнулась к амулету.
   - Ничуть не бывало, Бариола. Смышлёные ребятишки среди простонародья не реже рождаются, чем среди знати. Мастер Гандар, и Тарла Кудесник, и Томирела Ратлин - стоит ли далее примеры длить?
   - Куда более - имён смутьянов, - заметила Бариола сурово. - Посеешь ветер - пожнёшь бурю; слишком упорно станешь чернь подбивать к бунту - бунт и получишь.
   Застигнутый в какой-то мере врасплох, Одольдо незаметно опустил глаза к страницам книги. Да пустое... едва ли Бариола подозревает об их общих планах с королевой и Владычицей. И недавно ведь королева просила - разузнать, что думает Бариола по поводу... Нет, не достанет смелости.
   - Поверь, нести просвещенье в народ куда приятней и полезней, нежели вылавливать чернокнижников. - Самое безопасное - принять прежний, полулукавый, полусерьёзный тон. - Бариола, Бариола. Самой-то тебе не наскучило - ревностно гоняться за мнимыми еретиками по всему королевству, подобно охотничьему турану? И за несуществующими бесами - по всем уголкам бренного своего тела? Неужто я так и не убедил тебя, что Единый даровал нам плоть не для постов и самобичевания, но для радости и наслаждения? Жаль...
   Повинуясь какому-то порыву, он отставил кресло - и замер в полушаге к Бариоле. Всякая тень шутовства сошла с лица его, уступив место горькой нежности. И Бариола застыла в своём кресле, зачарованно глядя на Одольдо, судорожно вцепившись обеими руками не в амулет - всего лишь в край резного столика...
   ...Как знать - может, и мне жаль, Одольдо. До сих пор. А ты - всё тот же рыжий демон, что и в те, далёкие, бурные, шалые годы - помнишь? Только волосы поседели, и морщин прибавилось. Но и теперь женщины без ума от тебя... Одольдо, Одольдо, зачем так упорно флиртовал ты со всякой встречной и поперечной? Обижал меня - зачем? Если б не это - может статься, и не ревновала бы я тебя так бешено. И остались бы мы вместе, и были счастливы доныне. И - чем Тьма не шутит! - разделила бы я с тобою всю твою жизнь до конца. Даже - мысли твои крамольные и богомерзкие твои опыты. Теперь не вернуть былого, и нет здесь, пожалуй, ни правых, ни виноватых...
   ...Воистину, Бариола. Ни правых, ни виноватых - и ни возможного, близкого некогда счастья. А ты - всё та же искусная воительница и неприступная красавица, что и когда-то. Помнишь - паломничество, пустыня Ранаирская... битвы до заката и песни у костра до рассвета? Наша первая встреча, и первая ночь - помнишь? Пусть волосы поседели, и морщин прибавилось - и ныне ты вскружила бы голову любому, если бы пожелала... Бариола, Бариола, зачем ты так бешено ревновала меня ко всякой встречной и поперечной? Обижала меня - зачем? Если б не это, может статься, не флиртовал бы я направо и налево, назло тебе. И были бы мы счастливы, и трудились бы рука об руку - для сограждан, для страны, для будущего. А ныне? "Мы с тобою стоим у края земли, между нами опять война..." Не так ли сказано у гениальной сестры твоей?
   Вот и теперь - так близки мы, и так безнадёжно далеки. Любящие и страдающие, гордые, утомлённые, старые люди. Что осталось нам в жизни? Только - разыгрывать противников идеологических, теологических, дипломатических, и прочая, и прочая. Только - обряжать боль душ своих во всяческую грязную мишуру, вроде политики внешней и внутренней. Пожалуй, лишь чудо ниспошлёт нам момент истины: когда будет сброшено с плеч долой всякое притворство, да заодно десятка два минувших лет, и останемся только мы двое в целой вселенной - Мужчина и Женщина.
   Увы, чудеса канули в небытие вместе с эпохой Великого Откровения...
   - Полно, Бариола. (Единственное, что можно вслух произнести; и то предательски дрогнул голос). - Не посягну я на твою честь.
   Тяжко, устало опустился Одольдо на прежнее место; и с ним - все двадцать лет тоски, и боли, и стремленья избыть тоску и боль в труде на благо и в разгульном угаре. Дотянулся до кубка, недопитого в ходе учёного диспута; принялся потягивать белое торнское долгими, горькими глотками. Наконец и Бариола осознала, что губы закушены, и пальцы свело - до судороги в побелевших костяшках. Жаль, что не посягнёшь, Одольдо... Тьфу, тьфу, изыди, Тьма Вековечная! нет бича под рукой...
   - Уж не подумываешь ли ты, на старости лет, стать нищим пустынником? - вымолвила чуть уловимо. - Вспомнить о душе бессмертной - после целой-то жизни, загубленной на ереси да на ублаженье грешной плоти? Как бы по смерти не причислили тебя к лику святых, прости Единый!
   - Закон всеобщий, Бариола, - отозвался Одольдо серьёзно, даже грустно. - Плох тот святой, кто при жизни не слыл еретиком. Таков печальный удел всякой мысли новой, дельной: быть преданной - сперва анафеме, затем извращенью на потребу сильным мира сего. Самих Первопророков - согласись! - к костру приговорили во время оно, обвинив в ереси и чернокнижии. И с тех пор, не успели угли остыть - скольких людей уничтожили именем Их, заклинавших: не убий?!
   - Те, кто казнили Пророков, были - язычники и варвары!
   - Как знать. Может, тысячи лет не минует, как потомки заклеймят язычниками и варварами - нас. Хотя бы за убийство сестры твоей кровной, Виальды.
   - Что тебе до Виальды?
   - Ничего. Ровным счётом ничего. - Слишком сосредоточенно любовался Одольдо игрою света в гранях опустевшей чаши. - Но и с твоей стороны не столь умно - ревновать к собственной сестре, вот уж двадцать лет как съеденной червями, без погребенья огненного. В чём, коль начистоту, есть толика и моей, и твоей вины.
   - Я не убивала её! - выкрикнула Бариола запальчиво; резко очерченые скулы её вспыхнули пунцовыми пятнами. - Даже не потворствовала убийству. Всё лимийки...
   - Но ведь позволила преступленью свершиться? - Одольдо отставил чашу на стол, прозрачные глаза его потемнели. - Теперь же, поговаривают, тщишься ты - уже преднамеренно! - сгубить Вайрику фер Ламбет. Отроковицу непостижимо мудрую, при виде коей душа ликует: не оскудела ещё земля Льюрская... Годы не пошли тебе впрок, Бариола. Разучилась ты веровать искренне, но научилась интриговать не хуже лимийки. Увы тебе.
   - Что тебе - до Вайрики фер Ламбет? - Подозренье пронзило внезапно.
   - Я обязан исповедоваться тебе? - оборвал Одольдо - с излишней, быть может, резкостью. - Одно скажу: опасную игру ты учиняешь, Бариола. Победы добьёшься - не миновать тебе проклятья потомков. Что до меня - перечеркну былое, прокляну и при жизни, так и знай. Упреждаю: оставь её!
   Медленно, очень медленно Бариола выпрямилась, дыша тяжело. Откровенье подобно было удару обухом топора в темноте. Вон оно что. Одольдо, её Одольдо - и Вайрика фер Ламбет! Как доселе не догадалась... С первого дня стоит Вайрика фер Ламбет костью в горле - молодая да ранняя, демонически удачливая. Отняла у Бариолы славу первого меча ордена; на её место метит, коварно заручившись покровительством Владычицы. Отнимает и последнее, самое дорогое...
   Кого угодно - скрипя зубами - терпела Бариола рядом с Одольдо. Но презренную ведьму... Нет! отныне не жить ей. Последние колебания рассеяла пылкая защита отца-настоятеля: слишком далеко и ты зашёл, бессердечный рыжий демон. Между нами опять война... Да будет так!
   - Принято! - шепнула она одними губами.
   И, со стуком оттолкнув столик, прочь почти выбежала; оставила по себе замирающий, неуместно мелодичный звон кольчуги.
   Одольдо смотрел ей вслед, откинувшись в кресле, понемногу осознавая произошедшее. Когда перешёл он от ёрничанья к угрозам, и отчего так обернулось? Может, именно теперь упустили они оба момент истины, момент чуда, когда возможно было вернуть их любовь на круги своя? Поговорить бы с ней иначе - тихо и задушевно; и обнять плечи её, такие беззащитные под кольчугой; и поднести к губам руку её, иссохшую, загрубелую от меча. И сломать лёд отчуждения, сковывающий душу её; и стала бы она совсем прежней, искренней и пытливой... И - ревнивой по-прежнему? То-то.
   Вправе ли он рисковать, жертвовать Вайрикой ради прошлого в лице Бариолы? Ни за что. Долг его - не цепляться за ушедшее, но жить настоящим и будущим. Всячески оберегать сестру Вайрику - несомненно, святую Вайрику. Ибо столь беззащитны святые в нашем бренном, злобствующем мире.
   И да не повторит святая Вайрика страдного пути святой Аризии. Все усилия приложит он, дабы не допустить нового преступленья.
   Достаточно одной Виальды.

15.

   Тимильские леса производили на Суламифь впечатление добротности, устойчивости на века, способности перенести какое угодно испытание - вплоть до экологической катастрофы. Уважительное отношение землянки целиком разделяли - правда на свой манер - местные жители. Как воспринимать чащобу непролазную, площадью не в одну сотню гектаров, на самом склоне Тёмных Веков? Да ещё где-то в самое сердце её, согласно слухам не вполне достоверным, глубоко вдавалась бухта, на мили окружённая трясинными болотами и посещаемая лишь самыми забубёнными сарнийскими пиратами. Странно было бы, если б молва не населила такой лес всяческой нежитью.
   Потому человек честный и правоверный без крайней нужды близко сюда не подходил. Одни развесёлые "рыцари с большой дороги", ребята отчаянные и уж, вне сомненья, коротко знакомые с Тьмой Вековечной, чувствовали себя в этих дебрях как дома. Перебывали тут и Мятежный Гаэд, революционер по призванию; и Лима Справедливая, она же Лима Арбалетчица и Лима Одноглазая, королева вольных стрелков; и Вильда Крамольница, менестрель с демонически чарующим голосом; и Архант Рыжий, знаменитый пират-сарниец, смолоду с удачей неразлучный, а на исходе лет совестью замученный. Частенько собиралась тут вместе сия братия, дабы сообща строить козни против лучших людей королевства Льюрского. Неоднократно Его Величество Дерьен Шестнадцатый - да продлит Единый дни его царствования! - повелевал гвардейцам своим очистить Тимильские леса от смутьянов. (Особые распоряжения, как поговаривают, касались Вильды Крамольницы: к ней у государя свои счёты водились). Но всякий раз лихие наёмники - коими и держалась и славилась несгибаемая гвардия Льюрская - возвращались крепко потрёпанные и несолоно хлебавши. И клялись, и божились: больше-де ни за всё золото мира!..
   Впрочем, душегубцы ночные числились ещё наиболее безобидными из обитателей леса. Было одно злосчастное утро, когда окрестных поселян в усмерть перепугало сиянье колдовское, озарившее чащобу на много миль. Чуть спустя несколько детишек, заплутавших в болотах, невесть кем были возвращены по домам. И все твердили, в простоте душевной, о каких-то говорящих птицах, туранах, драконах и тому подобной бесовщине. Как водится, заблудших отроков немедля подвергли длительному бичеванью с молитвами, с целью изгнания духов Тьмы, их обуявших - после каковой экзекуции ни один не выжил. Местный священник, душа самоотверженная, даже честно пытался освятить ведьмовские болота, дабы раз навсегда прекратить беззакония всяческие, как-то - чудесные спасения молодых жизней. Но и он бежал бесславно, ослеплённый зловещей синей вспышкой.
   И ещё много толков и кривотолков, все на подбор скверного свойства, с Тимильскими лесами связывали. Шептали, будто призрак Лимы доселе бродит здесь среди теней, грозя возмездием самому королю. И что старейший из драконов, чудовищный Ангус, всё ещё доживает здесь злодейский свой век, усыхая на награбленных кладах. И что в полулегендарной Тимильской бухте обрёл последнюю гавань свою уж вовсе легендарный Мизарен Тиррэнс, Вечный Мореход, встреча с коим как на море, так и на суше ничего доброго не сулит. И что эту же бухту посещает неприкаянная душенька другого сарнийца именитого, Гарана Повелителя Зверей, неразлучная с душой верного ящера-илагра. И что...
   ...Такие вот добрые и поучительные сказки стерегли подступы к Тимильским лесам не хуже охранных заклятий. И столь удачно использовал страхи эти в интересах своих и государственных Дэйра фер Кейст, принц-регент Льюрский, Великий Шэммун Вэндорский - человек здравомыслящий и в призраки не верящий. Немногие верные люди знали о регентском охотничьем домике у самого берега Тимильской бухты. И долго никому из многочисленных врагов его даже в голову не приходило - заподозрить сего политика умелого и преуспевающего в каких-то порочащих связях с вольными стрелками.
   Давно в лучший мир отошли многие завсегдатаи этой тайной резиденции: Лима Арбалетчица, и Вильда Крамольница, и Архант Рыжий. Увели из жизни и самого принца-регента, радушного хозяина. Но и теперь скромный охотничий домик верой-правдой служил, в качестве надёжного убежища, просвещённым дипломатам, учёным и поэтам, неуёмным бунтарям, да просто порядочным людям.
   А при случае - и инопланетным наблюдателям.
   Никому не признавалась Суламифь, что колдовское очарование Тимильских лесов действует и на неё. Всякий раз, появляясь в домике регента, мечтала она, как ребёнок, увидеть у берегов бухты чародея Гарана, верхом на ручном илагре... Но - нелегко бремя всеведенья: все сказки Тимильского леса пред наблюдателем открыты, как на ладони. Знает он, что "Призраком Лимы" назвалась Гэррит Архантэр, дочь Арханта Рыжего, новая королева вольных стрелков. И что живые "драконы" - крупные птеродактили - уцелели после мезозоя лишь в западном полушарии Элкорна, на полумифическом для льюрца континенте Релладор Недьер. И что опять же в районе Тимильской бухты порой создают одну из своих оперативных баз сотрудники галактической Академии Прогресса.
   Всё известно, всё легко объяснимо... и скучновато в определённой мере. Взрослые заботы, и никакой тебе волшебной сказки.
  
   Единорог под седлом насторожился и всхрапнул. Краем глаза Суламифь уловила смутное движение в зарослях, совсем близко. И с новой силой захватило колдовское очарованье: слишком правдоподобный антураж для детской игры в разбойников. Что скрывается в сумраке? да что угодно. Заблудившийся крестьянин, который сам бы рад убраться подальше отсюда; или одинокий пилигрим, на свой страх и риск срезавший путь из Святой Земли в родной феод; или парочка наёмников, всегда готовых разжиться дорогостоящей головой смутьяна; а то и сам Вечный Мореход, вздумавший пополнить свой экипаж утопленников за счёт неосторожного прохожего...
   Скользящее мысленное прикосновение вполне прояснило ситуацию... и - разрушило всё очарование. Ещё одна гостья регентского дома, давно вне закона объявленная.
   Всё. Игры в сторону. Не по возрасту, не по миссии.
   - Вы, Сиарам?
   - Кого ещё вы ожидали здесь повстречать? Дракона Ангуса? - откликнулась темнота суховатой иронией.
   - Почти что так. Откуда вы-то догадались?
   Глупый вопрос - для наблюдателя. Известно в Конфедерации, что обладает Сиарам врождённой способностью к телепатии.
   Тень отделилась от теней, шагнула на тропку: видавший виды дорожный плащ, низко надвинутый капюшон, котомка через плечо, меч на поясе. И за спиной - льюрская десятиструнная гитара, под перезвон которой немало песен сложила Вильда Крамольница. Теперь её верная спутница-служанка разносила по городам и весям песни эти, к смуте подбивающие, давно запрещённые Церковью далуорской, равно как и эршенской.
   С детства хлебнула Сиарам, Побродяжкою прозванная, столько, что с лихвой хватит на десяток жизней. Давно безденежье стало для неё столь же привычным, как и травля. Не меньшую награду, нежели за голову Виальды в своё время, сулили ныне за неё, живую или мёртвую.
   Но чудо из чудес: под вечной угрюмой настороженностью, под судьбой битой-перебитой сохранила Сиарам - душу почти конфедеративную. Людей такого толка историки именуют - Гениями Человечности. И рождаются они в докосмических мирах ещё гораздо реже, чем просто гении.
   Один беглый взгляд на странницу - и землянка спешилась.
   - Садитесь, - предложила лаконично.
   И, возражений не дожидаясь, сама подхватила сухощавую элкорнку, словно ребёнка; в седло водрузила, размашисто зашагала вперёд, ведя Тэнграла в поводу.
   - Не стоило тревоги, сестра Вайрика. - Запоздалый, слабый протест. - Недалека цель.
   - Вы давно устали, не в пример мне.
   Наверняка, после Виальды мало кто убеждает Сиарам словом и делом, что не все аристократы сплошь себялюбцы и самодуры. Скорее напротив. Но ведь тот, кто носит в себе искру добра и лучшего будущего, сам должен не терять веры: и в добро, и в будущее.
   Суламифь обернулась на ходу, улыбнулась ободряюще.
   - В каких землях вы странствовали, Сиарам? В Сиргенте?
   - И в Тоушене. Там раздобыла я нужные вам манускрипты.
   - Книги Изен Иджел?
   - Да. "Диалоги о космогонии древней и новой"; "О Божественной Жизни во Вселенной учение"... ещё некоторые наброски разрозненные. Верно, черновики ненаписанного трактата, либо то, что сохранилось от труда сожжённого.
   - Всё это при вас?
   - Всё - в дар вам, и отцу преподобному, и остальным. И ещё, - улыбка спокойная, бесхитростная, - ангелы в Чертогах Горних ведь тоже не прочь приобщиться к забытым тайная мира нашего дольнего, несовершенного?
   - Были и ангелы юными. Взрослым да просвещённым ещё никто не рождался.
   Как же легко и радостно с Сиарам. Проще, чем с любым другим обитателем Элкорна; чем даже с Одольдо или с Эрихью. Ибо Сиарам, единственная, не нуждается вовсе в Законе о невмешательстве. В Законе, который прочие докосмические - пусть самые просвещённые! - воздвигают, словно защитный барьер, между собою и Конфедерацией; и который Конфедерация, со своей стороны, вынуждена соблюдать. Но Гению Человечности изначально неведом не только страх, но и скепсис пред лицом будущего. Гений Человечности верует в лучшее, как в непреложное.
   Пока существуют они - есть жизнь, и есть взросление.
   А манускрипты ценные, долгое время считавшиеся безвозвратно утерянными - спасибо Сиарам за них, от Академии Прогресса и от всей Конфедерации. Наипаче от Канеша Иджела, правнука Опередившей Время Изен, с которым Суламифь училась вместе когда-то.
   Истошный визг ночного зверя - вопль загубленной души, при известном воображении - вспорол ночную тишь. Единорог шарахнулся; вся сила рук и мыслей потребовалась землянке, чтобы удержать животное на утлой тропке посреди трясины. Сиарам не шелохнулась, и лицо оставалось бесстрастным. В который раз Суламифь преисполнилась чуть грустной гордости. Не из конфедеративного воспитания, но из тяжких лишений сумела Сиарам извлечь спокойную, доброжелательную выдержку, достойную конфедерата.
   - Леди Виальда давно не являлась мне, - с детской непосредственностью посетовала Сиарам. - Верно, важные у неё дела в Чертогах Горних.
   - Да, несомненно, - отозвалась Суламифь рассеянно.
   Какое-то время старалась она честно припомнить, чем именно поглощена сейчас Виальда фер Эксли в "Чертогах Горних", то бишь в Конфедерации. Затем попытки оставила: не суть важно. В любом случае, Сиарам поймёт и простит "леди Виальду", которая значит для неё больше, чем сестра единокровная.
   - Когда-нибудь и отец Одольдо станет ангелом в Чертогах Горних, - продолжала Сиарам убеждённо. - И брат Эрихью, и сестра Иммер. И всякий человек. И всё... человечество. - Она произнесла слово на галакто, когда-то слышанное, видимо, от наблюдательницы.
   - В свой почётный список вы меня не внесли, - пошутила Суламифь.
   - А вы - по рождению ангел, сестра Вайрика.
   Позванивали сбруя Тэнграла и кольчуга Суламифи. Охотничий домик регента приветливо светился огнями впереди. И умиротворенье снисходило на душу: словно то был путь домой с лучшим другом, которого сызмала знаешь.
   Да, Сиарам, - соглашалась Суламифь мысленно. Всё так и будет. Ты проницательна, как и подобает Гению Человечности.
   Об одном упомянуть забыла: что и ты - ангел по рождению.
  

***

   - "...Прошу вниманье обратить, сестра Бариола: вот тот самый святой источник, в коем святая Аризия мыла свои святые ножки. А святой Эрихью в то время любовался...
   - Брат Одольдо, что вы себе?!..
   - Закатом, сестра моя. Закатом!"
   Грохнуло смехом всё собрание; даже угрюмая Сиарам улыбнулась.
   - Единый свидетель, отче: эти байки вы на досуге измышляете! - выговорил Миста, переводя дух.
   Одольдо лишь бровь приподнял лукаво. Один Высший Разум ведает, чего стоит ему подобная ирония над невозвратным, - подумалось Суламифи. Над самой зарёю их с Бариолой любви, ещё ничем не омрачённой.
   Как сказать, впрочем. Тогда уже были и ханжество, и ревность, зёрна грядущего расставанья, может и неизбежного. "В плоде таится червь, в дремоте - пробужденье..." Тогда уже не мог Одольдо над нею не подтрунивать, прямо в лицо. И теперь отзывается - памфлетами-куплетами-анекдотами...
   Пользуясь спадом во всеобщем веселье, Суламифь аккуратно выложила на стол кипу исписанных листов пергамента.
   - Вот ваш заказ, отче. Полный перевод Откровений святой Аризии.
   - Пророчица да вознаградит тебя за труды праведные, дитя моё - Одольдо улыбался ласково. - Кто лучше, чем ты, способен отделить в Её Откровениях зёрна истины от плевел суесловия.
   Отмолчалась наблюдательница с Земли. Не её в том заслуга, что знает она достоверно: где тут подлинные слова Пророчицы, а где - мелочные апокрифические нападки далуорской Церкви на эршенскую.
   С детских лет к её услугам вся мощь конфедеративной исторической науки, да и живой свидетель тех стародавних времён - Старейшина Вахишта.
   - Счастливая ты, Вайрика. - Эрихью вздохнул, впрочем без зависти особой. - Свой вклад вносишь в миссию. Быть может, отче, в новое плаванье все вместе отправимся?
   - Грядущее в руце Единого, о пылкий сын мой, - не то отшутился, а не то укорил Одольдо.
   - Дипломаты столь "умудрённые", как мы, не станут ли миссии лишь помехою? - вступилась и благоразумная Иммер. - У батюшки же забота нешуточная: до войны не допустить.
   - Да я что... Меран бы повидать.
   С надеждой Эрихью обернулся к Суламифи, и та поддержала его улыбкой. Наверняка, в Конфедерации быть её непоседе-возлюбленному - исследователем Глубокого Космоса.
   Огоньки множества свечей неярко мерцали на серебре кубков; теплотой зажигали глаза трапезничающих. Уют, покой, защищённость, участие близких: всё как дома, в Большой Галактике. Дружеское застолье: ученики провожают Учителя в странствие. С рассветом отбудет преподобный отец в земли Меранские - творить мир, обмениваться познаньями. Отплывёт на корабле сарнийском, что уже бросил якорь тут же, в Тимильской бухте.
   После Второго Рождения, может статься, позовут и Одольдо неоткрытые звёздные миры.
   - Леди Сиарам вот тоже - только-только из краёв отдалённых, - заметил Миста. - И, как сулила нам Вайрика, не с пустыми руками.
   Из затрёпанной, запылённой котомки явились два редкостных фолианта; следом - с десяток свитков пергамента. Признавала Сиарам, по рожденью простая крестьянка из приграничных земель, только один род сокровищ - сокровища духа.
   - Изен Иджел... что-то доселе миру неведомое, - определил Эрихью; с восхищением всмотрелся в причудливую вязь старинного ширденского письма.
   - Изученье доскональное прибережём до вашего прибытия, отче, - обещала Иммер.
   - Доведётся мне ответный дар привезти из Мерана. Что-либо из тайных учений тамошних. - Одольдо кивнул Сиарам. - Тебя, дочь моя, тоже рад буду к диспуту пригласить.
   - Едва ли так надолго здесь останусь. Положенье моё... - Лицо Побродяжки было непроницаемо-строго.
   - Что ж - добрый путь, и храни тебя Священное Пламя. - Склонив голову, Одольдо тронул амулет. - Но знай: у нашего очага ты всегда тепло найдёшь.
   - И бьюсь об заклад: кошель с золотом уже в котомке вашей, леди Сиарам. Не нужно и Пророком быть. Поймал я тебя за руку, Вайрика, и запирательства тщетны. - Весельчак Миста вдруг в лице изменился, потряс локоть землянки. - Вайрика... ты ещё с нами?
   Вовремя очнулась Суламифь. На какую-то минуту впрямь ушла она из обычного теченья времени; касаясь пальцами переплёта, прочитывала - по сотне страниц в секунду - одну книгу, затем вторую; и тут же мысленно заносила тексты на инфокристалл.
   "...Мир наш - пылинка в пучине Мирозданья; но не одиноки мы в безднах вселенной. Всякая искра небесная, из числа тех, что зрим мы ночами - такая же пылинка, драгоценная Жизнью, подобная миру нашему. И там, как здесь, вперяется во мрак ночи ищущий Разум... Настанет время - Разум преодолеет бездну; и встретятся взгляды, и встретятся руки..."
   Пусть простят её друзья за это прочтенье тайное, краже подобное. И ангелов в Чертогах Горних весьма интересует Изен Иджел, одна из Опередивших Время, с наследьем её. Звездочёт Изен Иджел - на Элкорне. Астрофизик Изен Иджел - в Конфедерации. Крамольница Изен Иджел, на старости лет каменьями забитая. ("Доколе станем терпеть над верой надругательство?! Солнце для неё не божество, а раскалённая скала!..")
   Очнувшись вовремя, уловила землянка все речи Мисты, шутливое обвиненье. Глазами нашла лицо Сиарам: сплошь борозды морщин, глубокие, суровые, раздумьями и лишеньями пропаханные, но мерцаньем свеч и теплотою душ смягчённые. Обменялись понимающими взглядами. Дары наблюдательницы принимала Сиарам, не чванясь. Ибо знала: от чистого сердца.
   - Надлежит доброго пути пожелать и вам, отче, - молвила Иммер.
   - Тост за удачную миссию! - поддержал Миста, приподнял чашу.
   - Почему, отче, ваших друзей сарнийцев нет за столом? - обеспокоилась Суламифь.
   - Каумер-капитан так порешил: негоже навязываться жрецам, тем паче иноземным. - Глаза Одольдо смеялись. - Однако бочонок реватского, пятнадцати лет выдержки, охотно в дар принял. Полагаю, ныне у них свой пир горой.
   Сомкнулись, зазвенели драгоценные чаши.
   - Дозвольте, отче, детям вашим благословить вас, вопреки канону, - проговорил Эрихью смиренно.
   - Да пребудет Единый с вами в пути; и да хранит вас сарнийская Кедда-Праматерь. - И, уже не благочестьем и не ересью - просто тревогой любящего сердца сорвалось у Иммер: - Берегите себя, отче.
   - Что уж там, дитя моё. При попутном ветре - два, три дня плаванья... - Смешался преподобный; может, просто слова участья отозвались в его сердце как должно?
   - Выпьем за пониманье взаимное, - негромко предложила Сиарам. - За добрую волю народов нашего и меранского.
   - Э-э... много ли доброй воли, скажем, у лимиек, у кровопийц ненасытимых? - Голос Мисты-балагура был сейчас горше осенней травы. - Хвала святому Эрихью, флот наш покуда много уступает сарнийскому.
   - Увы, флоты растут быстрее, чем разум, - подытожила Суламифь шёпотом.
   Выпили молча, каждый в свои раздумья ушёл. Огонь в очаге - и тот, казалось, подался назад, улёгся деликатно: стараясь ни поленом не треснуть, ни мысли не потревожить. Стоило вот так, взамен напутствия доброго, выплёскивать всё накипевшее?
   За окнами, сквозь прибрежные заросли, корабль Каумера, сарнийского капитана, светился огнями беззаботно-празднично. Вот подгулявшие зычные голоса порушили сонную тишину затерянной бухты, грянули нечто воинственное; не столь и стройно, зато вложив всю душу бродяжью - щедрую как море, вольную как ветер.
   Окажись поблизости случайный путник - вмиг разнесётся, как пожар лесной, молва об очередном демонском шабаше в Тимильских лесах. Кому выгодно, приплетёт сюда и Вайрику-ведьму: вот уж в точку!
   Пусть их... дети запуганные, неразумные.
   Бесшумно отставил чашу отец Одольдо; огни свеч полыхнули в глазах его - золото в золоте. Смотрел пристально... нет, не на Иммер - на Сиарам. Сожалел ли, что во время оно не сошёлся ближе с Бариолиной старшей сестрой, с Виальдой-менестрелем?
   Увы, и теперь невозможно заверить его: мол, не безвозвратно шанс упущен, до Второго Рождения лишь...
   - Спели бы вы нам, Сиарам, - попросил кротко отец настоятель.
   И ударили пальцы по струнам; и голос - молодой, тяжкими годами не надломленный - завёл песню. Разумеется, песню Виальды...
  
   Я не могу тебе помочь,
   Хоть я - всё та же.
   И снов, увиденных за ночь,
   Не перескажешь.
   То яд мерещится, то нож
   Во мраке душном.
   Ведь ты меня не позовёшь -
   Из равнодушья...
  
   Напряжённо, вперёд подавшись, внимал Одольдо. Заметно было: слышит - впервые.
   - Это посвящено... - Голос прервался в повисшей тишине.
   - Элиару Арзуасскому, - ответила, как отвесила, прямодушная Сиарам.
   - Мерзавцу, предателю, что Виальду эшафоту обрёк?!
   И опять осёкся преподобный отец - на грани срыва в прошлое.
   Некогда - вскоре после того эшафота - не пожалел молодой брат Одольдо, в миру эркассар Лэйлский, ни средств скудных, ни связей прежних: вендетту тайную свершил. Но, видно, доселе горчит, саднит, жжёт его одна мысль: поздно... Изредка - вот как теперь - внезапной вспышкой прорывается.
   Что ж, зато на своём опыте познал отец Одольдо, сколь бесплодна месть. Ибо не вернёт она ушедшего, но лишь изранит душу до конца дней.
   И ещё лист пергамента лёг на стол, поверх прежних.
   - Я записала песню. Для вас, отче - невозмутимо, одну на двоих тайну оберегая, молвила Сиарам.
  

16.

   Пробуждение было мгновенным, острым, ослепительно-беспощадным - подобно верному удару меча, что переносит душу из мира бренного в мир вечный. Что почувствует душа в тот краткий миг? и осознает ли необратимость перехода? Миг возврата от сна к яви - нет, не осознала; и не была ещё охвачена неизбывным разочарованием. Ибо в глазах - уже распахнутых - по-прежнему стояло...
  
   ...Ночь. Глухая ранаирская полночь. С освежающей после дневного зноя прохладой и с плотной, бархатной чернотою; со звёздами крупными и кристально-чистыми, как самые драгоценные каменья; с редкими, трусливыми воплями пустынных тварей где-то в отдаленье, за барханами. И всё это - на фоне бесчисленных, таинственно-тревожных вздохов-шорохов-шелестов... какой же кантор от века управляет этим многоголосым, неумолчным хором? не иначе, сама Неизвестность? И смутно белеют ближайшие шатры соратниц и соратников; и на краю лагеря, над дотлевающими углями бывшего костра, двое часовых давно и мирно клюют носами. Эх, нерадивые! а ну как совсем угаснет огонь-хранитель? а ну как передовой отряд язычников сиргентских натолкнётся на нас?!
   Хотя - что кривить душой! Не это тревожит. Не в ожидании возможного нападения выскользнула она сейчас из душного шатра, забыв даже прихватить меч, промаявшись полночи без сна. Что языческая угроза - в свете того истинного, неотвратимого, что сейчас действительно может - или должно! - произойти? Страшится ли она этого - или втайне жаждет?
   Ночь вдруг обрела имя, и лик, и плоть, и жар страсти. На сей раз он не флиртовал, не ёрничал, не распевал серенад, на ходу сложенных. Просто возник из темноты, беззвучно, призрачно; истомлённый, схватил её, привлёк к себе - беззащитную, без доспехов, без оружия. Да неужто пришло бы ей в голову - защищаться?
   Только вскрикнула, сипло, сорванно; и вскрик словно в кровь изодрал пересохшие губы - наяву ли, во сне:
   - Одольдо!...
  
   Тут-то, похоже, она и пробудилась окончательно - от собственного голоса; и реальность нового дня властно хлынула в глаза, в душу, захлёстывая половодьем, выметая сладкий, бурный дурман ночи. Сквозь щель окошка-бойницы нехотя, по капле сочилась промозглая белёсая муть осенней зари. Да много ли света нужно, чтобы различить, угадать до тошноты привычную обстановку: угрюмая келья, шершавые каменные стены, не прикрытые ничем, кроме ворохов смертоносного железа.
   Вполне достаточно, чтобы затопить сердце горечью безысходности - словно после залпом осушенной чаши с отравой.
   Вот тебе, дура, святоша! взамен вольных просторов, и кантора-Неизвестности, и звёздных алмазов на драгоценном бархате полуночи! взамен счастья с любимым! Сама ведь, по доброй воле, променяла всё это - на затхлую келью, на охоту за ведьмами. Никто за грудки не тянул.
   Которое уж по счёту утро казнит её вот так - жестоко, дважды: мечом пробуждения, ядом отчаяния? Который раз просыпается она вот так: с колотящимся сердцем, с пылающим лицом, с именем того единственного на устах? И рвётся оно из груди, это имя, то задушенным, в кровь искусанным стоном - а то воплем, клокочущим мукой... Не диво ли, как ещё ни разу не сбежались сюда сёстры из ближайших келий, дабы спасать свою матушку от сонмища демонов Тьмы!
   Хотя какое там - спасать... дождёшься от них! Заберут демоны матушку живьём во Тьму - и тут же вздохнут с облегченьем послушные дочери. Уф-ф, гора с плеч! давно пора, туда ей и дорога, карге старой. Неровен час, ещё в спину подтолкнут, сестрички-еретички.
   И, коль на то пошло, какое там - сонмище демонов! двумя, только двумя одержима она. Но уж их-то знает не только по имени - в лицо.
   Одольдо, рыжий демон в личине монаха, злой гений всей жизни её. И Вайрика, демоница-чернокнижница, схожая с сиргенткой нечестивою. Одольдо и Вайрика вместе, вместе, вместе...
   Словно толкнули её - Бариола рывком села на ложе. Впервые план мести и цель мести окончательно прояснились для ней самой. Вынудить Эрихью предать Вайрику... уничтожить Вайрику... раз навсегда разочаровать Одольдо в его любимом ученике Эрихью... и, наконец - унизить, растоптать, раздавить Одольдо! Единым махом расправиться с обоими демонами. Ереси их переполнили чашу терпения людского и Божественного; и прелюбодейство их истерзало душу Бариолы фер Эксли, одной из малых сих. Пусть же придёт расплата, и пусть белый свет покажется им Тьмой Вековечною!
   Тьмой Вековечною?..
   Пересохшее горло безумно, хмельно булькнуло смехом. Не угодно ли - матушка Бариола, святоша, ставшая мстительной ведьмой? принимай нового солдата, Легион Тьмы! Или ничто не ново под Небесами? И святоша изначально ближе к чернокнижнику и палачу, нежели к истинному святому? И впрямь плох тот святой, что при жизни не прослыл еретиком? И напротив: тягчайшие преступленья, позор рода человеческого, порою можно выдать за деянья святых?
   Или ничто уже не свято в порочном нашем мире? за исключением, разве что, истинной святой - Вайрики фер Ламбет? Той, что пришла невесть откуда; и, вполне вероятно, смертию смерть попрала; и силится заново принять на себя все грехи мира...
   Пусть его. Будь Вайрика фер Ламбет хоть вторым воплощеньем святой Аризии - что с того? Современному миру не нужна святая Аризия; современный мир обойдётся без неё. Во грехе погрязший, современный мир давно уже (крамольная, но убийственно верная мысль!) - не с Единым, но с Тьмою. Нашлись Пророки, вздумали искупить грехи мира смертью мученической - и что же, очистили души людские от скверны? Как бы не так, только новую прибавили. Тысячу лет кряду тянется Священная война; и отнюдь не одни только монахини-аризианки бросаются в её горнило, и убивают, и умирают с именем святой Аризии на устах. А навстречу им бросаются сиргентцы, и грабят, и убивают именем Её же, именем, разве что чуть искажённым в их варварском произношении, но суть-то одна... Где тут искупленье грехов мира?
   Массивный знак Священного Пламени смутно затеплился в углу кельи, и в глубине его угадывались силуэты двух Первопророков. Впервые задумалась Бариола: а каковы Их муки? Сбросили путы, Вознеслись из костра, всем зевакам на диво - и поминай как звали. Ведомо ли Им, каково гореть в пламени ревности двадцать долгих лет, и безо всякой надежды на Вознесение? Воистину: Чертоги Горние, и Тьма Вековечная, и Пламя Священное - не вовне, но в душе каждого. И каждому мерой своей.
   Не так ли, святая Аризия?!
   Что не сиделось Тебе в Чертогах Горних, вечное блаженство вкушая? что потянуло опять в юдоль печали? Зачем на сей-то раз?! Повторно искупать чужие грехи... или сманивать чужих возлюбленных? Коль так, не стоило Тебе избирать соперницей Бариолу фер Эксли. Но если уж избрала - храни Тебя Единый. Ибо тот, давний костёр покажется Тебе милой шалостью симпатичных язычников. Теперь, тысячу лет спустя...
   ...Хрипло перекликнулись дозорные на крепостных башнях. И этот нестройный хор словно всколыхнул гнилое полотнище тумана; беззвучно затрещало оно по всем швам, и в разрывы хлынули потоки солнечных лучей. Один лучик нашёл путь и в её келью, прочертил наискось, сверкающим клинком; одним прикосновеньем зажёг Священное Пламя в углу. И ничуть не похоже на Знамение Небесное, и никакие Пророки не горят желанием испепелить богохульную матушку. Одольдо, поди, куда больше крамолы изрёк на своём веку! И жив-здрав доселе, и знай себе грешит по-прежнему!
   Как бы там ни было - и смена караула, и утро, внезапно вступившее в свои права, разом отрезвили Бариолу, задвинув безумие ревности в тайный закуток души. Довольно раздумий о грехе и святости. Что проку в них, если есть - просто обманутая, измученная женщина; и есть - просто виновники её страданий. Если просто предстоит большая работа, за которую не стоит и браться без холодного, расчётливого рассудка.
   Иначе нипочём не насладиться плодами возмездия.
  

17.

   - Сестра Вайрика!
   Нет, всё ж он произнёс: "Сестра Фарихе". Корректность, компетентность, безупречный профессионализм - в этом весь Джошуа Сингх. Ни тени небрежения к малейшей детали. Посол ширденский - так посол ширденский, комар носа не подточит.
   - Лорд Шингуэнци?
   Гм, ей бы самой не мешало употребить льюрскую транскрипцию: лорд Сингуэнке. Хорошо ещё, радость встречи нечаянной-негаданной не вылилось у неё в привычное с детства: "Джош". С неё станется. А встречи, впрямь, сейчас и не предполагалось.
   Бывают и в работе наблюдателя почти полностью светлые дни. Когда, например, с утра навестишь Томирелу Ратлин в её мастерской, застанешь Мастера в окружении учеников, в порыве вдохновенного труда. И увидишь картину "Не меч, но мир...", близкую к завершению: самый грандиозный замысел Томирелы...
   Полотно изображало - Второе Пришествие. Но - без Страшного Суда.
   ...Святой Эрихью и святая Аризия, Первопророки, нисходили с парящей, словно из облаков сотканной горы; возвращались в мир, во грехе погрязший. Но не гневом - всепрощеньем исполнены были их лики; и сиянье благодатное изливали они - вне сомнения, своим чередом достигнет оно отдалённейших пределов мира. А кругом бурлила людская похлёбка, лица не лица, рожи не рожи; и страсти суетные кипели в коловращении повседневности. Кругом, как от века повелось, грабили-блудили-предавали-убивали, а всё больше - просто бились рыбами на песке, силясь лишь выжить, локтями друг друга отшвыривая. И всяк был только собой поглощён, и никому, казалось, дела особого не было до Второго Пришествия.
   Пока не достигало кого-либо сиянье чудесное. Так пламя бежит по бумаге: поначалу почти неприметно, но вспышка яркая неминуема. Так и Священное Пламя Истины целительно для душ людских.
   И вот уже - дрогнула рука, кинжалом в спину метившая; и странное нечто мелькнуло в глазах жуликоватого менялы. Чем ближе к Пророкам, тем больше рожи начинали походить на лица, и с тем большим достоинством распрямлялись фигуры, гротескно изломанные.
   И вот уже - иные сами навстречу Пророкам шли, и были во всём им подобны: лики иконописные, исполненные любви и гордости...
   Крамольное, в общем, полотно: Чертоги Горние не для избранных, но для всех. Ибо нет ни грешных, ни праведных, есть просто люди - несчастные, заблудившиеся, сами о том не подозревающие.
   Такова отправная идея реальных Контакта и Реформы, и таковы условия вступления нового человечества в Семью Человечеств.
   И вот - столь совершенная аллегория! на докосмическом Элкорне, когда до Контакта ещё доброе тысячелетие!
   И столь отрадно сознавать, что допущена ты к святая святых - к рожденью шедевра. Пусть вразрез с Законом о невмешательстве, но ещё то греет душу, что Первопророчице на полотне придали черты сходства - с тобою. А что в дар? - кошель золотых монет, тайком схороненный под чудотворной палитрой...
   Достанет ли презренного металла, чтобы отблагодарить за такую окрылённость? Когда невесомо-легко и на душе, и в карманах; когда, возвращаясь через столицу, на время перестаёшь замечать и помои, и свары уличные, и ребятишек оборванных, в грязи по уши... да любую из окружающих неприглядностей. Когда есть и посреди Тёмных Веков те, кто верует: будет и их мир очищен от скверны.
   Чего бы стоила вся докосмическая история - без таких вот гениальных чудаков, лучших провидцев.
   Теперь вот, как финальный аккорд светлого дня - друг детства посреди замызганной средневековой улочки...
   - Премного рад встрече с вами, сестра. Даже средь убожества подобного. - Слова на льюрском, произносимые с нарочитой правильностью, и с нарочитым же ширденским пришёптываньем; и в голосе, взамен теплу давней близости, холодная учтивость дипломата. Профессионализм, и ещё тысячекратно он же.
   - Приветствую и вас, лорд. - Корректный поклон в ответ: единственно верное поведение на людной улице. - Какими судьбами?
   - С посольством.
   Здесь мы слишком на виду, Лами, - добавил телепатически. Указал взглядом вверх.
   Только теперь Суламифь заметила позади Джошуа крепкую деревянную дверь, притворённую, но не на запоре; и над головой его вывеску - три моряка, сдвинувших кружки, и надпись "Тихая Гавань".
   Одно из тайных мест в столице Льюра - для встреч наблюдателей с присными их.
   Знал Джошуа, где увидеться безопаснее. Подгадал безошибочно, по обыкновению своему.
   - За встречу надлежит выпить. - Уже вслух, с дежурной улыбкой политика. - Прошу вас, сестра Фарихе.
   Распахнул дверь, даму вперёд пропуская. Издержки работы: словно осталась от друга детства, от первой любви - одна безупречность посла иноземного. Согласно "легенде" его и своей - не более, как шапочное знакомство.
   Радость встречи? или горечь разочарования?
   Тяжёлая дверь, захлопнувшись позади, намертво отсекла все уличные шумы: визг ребятни, сплетни обывателей, грохот редкого экипажа.
   А из полумрака таверны, не успели столик облюбовать, мигом выткалась расторопная девица с улыбкой во весь рот.
   - Леди; лорд? - Взгляд вопросительно-искательный.
   - Два эля. Пока. - Джошуа бросил монетку.
   Обслуга исчезла без лишних слов, предоставила гостям располагаться по своему усмотрению. Располагаться - и осматриваться.
   Грех сказать, чтобы наплыв посетителей был в таверне. В одном углу расселась изрядно подгулявшая компания "золотой молодёжи"; один из неё рьяно отстаивал перед прочими честь некоей леди Текеланы, самой прекрасной, самой разумной, самой доблестной, и вообще самее некуда. В углу напротив три сарнийки-морячки - насквозь в соли морских вертов и в смоле судовых канатов, и в этом схожие, как сёстры родные - от души хлопали картами об стол, крякая, ухая и сквернословя в такт. Карты были столь же замызганные и внешне неотличимые друг от друга, как и владелицы их; а поскольку душа у сарнийцев широкая, то удары сыпались на столешницу сплеча, густо и звонко. Можно было подумать, морские волчицы не партию на троих раскидывают, а дезертира сквозь строй гоняют. Причём, судя по усердию дюжих "палачей", злосчастному столу грозило-таки быть запоротым насмерть, медленно, но верно.
   Пополнению в своём полку ни та, ни другая компания, похоже, значения не придала. Да обратят ли внимание, даже если грянет прямо при них - Второе Пришествие? Такая вот у Томирелы правда жизни.
   Одно утешает: безразличие может нынче сыграть на руку наблюдателям.
   Не в пример откровенно криминальным "Трём Весёлым Задницам", "Тихая Гавань" слыла заведением вполне легальным. По каковой причине отступного давала не "ночному королю", но лимийкам. Невзирая, впрочем, на принадлежность к разным епархиям, наблюдалось изрядное сходство меж двумя этими благословенными территориями, где любой грех дозволен, кроме неплатёжеспособности.
   "В "Тихой Гавани" черти водятся" - таков расхожий наблюдательский каламбур.
   Здешние развесёлые девочки и мальчики, впрочем, официально именовались "еретиками и крамольниками, искупающими прегрешенья свои". Такая вот своеобразная форма исполнения наказаний бытует у правоверных далуоров. Помимо осуждённых преступников, предостаточно подвизалось тут и вольнонаёмных сотрудников того же рода. Сами лимийки-патронессы, как водится, усиленно делали вид, будто не имеют к этому, отнюдь не единичному заведению ни малейшего касательства. Повсюду громогласно клеймили "мерзостные притоны, позор мира далуорского", и уж, конечно, старались лишний раз не мелькать тут на виду.
   Напротив, братья и сёстры из прочих орденов пользовались местными услугами вовсю, наравне с владетельными лордами и леди - ибо святое дело поспешествовать раскаянью грешника! Не брезговали захаживать сюда и иноземцы, от контрабандистов до дипломатов и от наёмников до шпионов. Какое, в конце концов, дело тайным хозяйкам до крови, или веры, или рода занятий посетителя... лишь бы прибыль в казну приносил.
   Потому никого не удивило появление здесь аризианки и посла сиргентского, даже и составляющих компанию друг другу. Любые альянсы и любые сделки здесь не заказаны - и вполне законны. Такая уж нейтральная территория, из разряда пресловутых общих лодок, раскачивать которые не рекомендуется в своих же интересах.
   Давешняя официантка лихо метнула на столик кружки с пышными пенными шапками; всё медлила, ухмыляясь; призывно бедром качнула.
   - Ещё чего пожелаете?
   - Там посмотрим, крошка. - В качестве напутствия, Джошуа шлёпнул прелестницу пониже спины.
   - Джош... - Суламифь улыбалась растерянно.
   - Восхищение? или разочарование? - мягко предположил Джошуа.
   Только здесь, в коптящем факелами полумраке, и когда удалилась разбитная девица - ослабил он привычную, хваткую настороженность дипломата, причитающуюся ему по "легенде". Может, хоть на время вернётся прежний, родной с детства Джош, с улыбчивым темнокожим лицом: на треть африканец, на треть индус и на треть санбиолиец...
   Нет, теперь уже Джашша Шингуэнци, посол ширденский (сиргентский - мысленно поправила себе произношение Суламифь). И так - окончательно и бесповоротно, до окончания миссии. Может статься, и после?
   - Слишком я изменился? - Джошуа угадывал её мысли. - Назначение на Элкорн меня чужим сделало?
   - Странным ремеслом занимаемся мы оба. - Для себя самой незаметно, Суламифь перешла на галакто: едва ли кто расслышит, и уж точно не поймёт. - Аналога нет во всей Конфедерации. Множество у нас профессий - на грани неведомого, и на грани риска, и на грани жизни и смерти. Но одна лишь - наша! - на грани человечности.
   Следуя примеру Джошуа, она отхлебнула пенистого, горчащего эля.
   - Вечная дилемма: компетентность - или человечность. Вполне в докосмических традициях.
   - Сколько я тебя знаю, ты выбираешь второе. Всегда и в любых условиях. С самого детства.
   Ладонь его мягко легла поверх её пальцев. Общее тепло, и воспоминание общее...
  
   - ...К вашим услугам, сестра!
   - Да будет поединок наш честным, благородный лорд!
   Скрестились два деревянных меча, две пары босых ног заплясали вкруговую, по щиколотку в рыхлом песке. Лети, фантазия, сквозь пространство и время, быстрей звездолёта, мгновенней телепортации. Строй и преобразуй окружающий мир, как Бог на душу положит. Ибо превыше законов реальности - правила игры.
   Нет больше пустынного пляжа на острове Крит - есть пустыня Ранаирская. Нет изящной беседки в ионическом стиле - есть руины града Ранаира. Нет двоих подростков-землян, девчонки и мальчишки - есть сестра аризианка и ширденский лорд.
   И нет Конфедерации, дома-Вселенной, семьи-Человечества - есть Священная война, до первой крови, до последней крови... не увлечься бы до полного самозабвения!
   Джошуа начинал теснить Суламифь, пользуясь преимуществом в возрасте, росте и весе. Оба фехтовали отточено, и оба владели Силой; но не во всём равны возможности.
   - Смелей же, сестра! Вспомните, что перед вами - сиргентец, еретик, враг Веры Истинной!
   Думал воинственным призывом подбодрить соперницу. Добился противоположного результата: вдруг она опустила меч, а там и вовсе из рук выронила. И тень набежала на лицо
   - Что ж вы? - Джошуа ещё пытался спасти игру. - Неужто аризианка доблестная сиргентскому язычнику покорится?
   -Неужели и правда придётся - так? Переступить через кодекс чести конфедерата и взамен получить вражду? - эхом отозвалась Суламифь.
   Смирившись, опустил меч и Джошуа. Присел, скрестив ноги, на горячий песок. Концом самодельного клинка принялся чертить нечто маловнятное, отчего-то испытывая смущение.
   - Нужно же вживаться в эпоху, если уж работаешь наблюдателем, - предположил не совсем уверенно.
   - Зачем же тогда нас воспитали конфедератами?
   - Ну другие-то совмещают "легенду" с истиной?
   - Вот они и срывюется на зыбкой грани. Потом до конца жизни оправиться не могут.
   Слишком пристально Суламифь вглядывалась не в глаза друга - в море. Словно там, в лазурной дали, таилось однозначное разрешение всех тревожащих её вопросов.
   И Джошуа отложил меч, растянулся на песке во весь рост. Бездумно созерцал, как неистовствует зрелое южное лето. Над головой небосвод - звенящая, как колокол, высь. Впереди залив - привольная, безмятежная гладь. Позади лесопарк - настоящие рукотворные джунгли, совсем почти скрывшие школьный городок. И песок пляжа белизной соперничает с беседкой у самой пенной окаёмки волн; и, кое-где, сквозь океан листвы белоснежно проблёскивают купола школьных строений; и в небе сварливые белые чайки - и солнце, тоже раскалённое добела.
   Пронзительно-синее, буйно-зелёное, ослепительно-белое - казалось, во вселенной нет ничего, кроме этих трёх красок в предельном своём выражении.
   Заслонив солнце, над Джошуа склонилось испытующее лицо Суламифи. Смуглое, точёное лицо, великолепного семитского типа. На славу постарались генетики в галактическом Центре Клонирования... впрочем, разве не добросовестны они - всегда?
   - Мне кажется, что всё-таки проще будет вживаться среди аризианок, - проговорила Суламифь задумчиво.
   - Лами, Лами. - Джошуа улыбался с мягким укором. - Что за странная у тебя иллюзия: аризианки - хранительницы всех знаний на Элкорне, и всей тамошней человечности впридачу? Среди них куда больше простых наёмниц, поверь.
   - Далеко не все, Джош. - Суламифь, похоже, старалась сама себя убедить - Даже настоятельница их Аризия... перед нею я преклоняюсь. Если она сменит того одряхлевшего ортодокса, Владыку Тарлу - за Льюрское королевство можно будет только порадоваться.
   - Кто-то ещё придёт к руководству ордена, на смену матушке Аризии. - Джошуа вздохнул.
   Суламифь уже присела с ним рядом, зачерпнула горсть разогретого солнцем песка. Тоненький белоснежный ручеёк просочился меж её пальцев: каждая песчинка уносила с собой частичку реального времени.
   - Возможно ли вообще примирить ложь "легенды" - с кодексом чести конфедерата? - шепнула тихо, почти безнадёжно. - Историческую целесообразность - неизменно жестокую! - с милосердием, с любовью ко всему сущему?
   Воистину, вечный вопрос. Попробуй-ка, юный этшивел Джошуа Сингх, дать исчерпывающий ответ, отныне и на века.
   Заслужишь признательность всех будущих поколений - и пожизненный пост главы Совета Чести и Права...
  
   ...Молодой кутила, верный рыцарь леди Текеланы, отчалил от своей компании, нетвёрдым курсом направился к трём сарнийкам, заядлым картёжницам. Был в игру принят с ходу, с дорогой пиратской душой. Приятели-лоботрясы следили за смельчаком с дружным интересом, пересмеивались, подначивали. Видно, посулил, правоверный, обыграть "сарниек нечестивых" шутя и неоднократно, и каждую победу посвятить даме сердца.
   - Полагаешь, Лами, я стал излишне компетентен, и недостаточно человечен? - Грусть сквозила в словах Джошуа.
   - "Легенда", - отозвалась Суламифь неопределённо.
   - Предлагаешь выпить за то, чтобы сказку ненароком не сделать былью?
   - По крайней мере, тебя едва ли причислят к тайному ордену Хаффеш. Меня же обвинили уже в сопричастности ко всем ересям, крамолам, шабашам и поветриям, имеющим место в мире далуорском. А с другой стороны, готовы и в ранг святой возвести. Равно некомпетентно. Но - иначе не могу.
   Рука Джошуа вернулась с ладони Суламифи на кружку с элем. Выпили ещё. Парень, подсевший играть к сарнийкам, нервничал дальше - больше. Со стороны его собутыльников участились смешки.
   - Что ж посольство ваше? с войной, с миром? - полюбопытствовала Суламифь.
   - Скорей с миром. Уже и в Академии Прогресса полагают, что Священная война изжила самоё себя. - Джошуа улыбнулся каким-то воспоминаниям. - Владычица ваша - женщина благоразумная и обаятельная. Да и королева...
   - С отцом Одольдо ты также познакомился бы не без удовольствия. Но тот уже отбыл на острова Меранские. Тоже с миссией доброй воли.
   - По счастью, король Ширденский ещё на Меран не зарится.
   - Кстати, что делал высокородный посол в столь неаристократическом квартале Льюрона? - Лукавство, быть может, вышло у Суламифи вымученным.
   - Одну сестру аризианку ожидал. Ту, которую приютил некогда в своём родовом замке, - отшутился всё ж Джошуа.
   - Дабы она удачи вашему посольству пожелала, и благословила его именем Веры своей еретической? Отпираться не стану. Не хотелось бы повстречаться с тобою, как с врагом, на поле брани.
   Вновь безмолвие зависло. Суламифь опять принялась потягивать эль. За успех ли ширденского посольства? за переговоры ли мирные?
   - Парень, ты жулить, - отчётливо, с нарочитым спокойствием произнёс низкий женский голос на ломаном льюрском. - Ты бить синий шэммуни зелёным дарген.
   - Да где тут зелёный дарген?! - запротестовал "золотой юноша" истово, хотя и заплетающимся языком. - Вот... ик! синий король! Им и бью синюю шэммуни!
   - Парень, ты жулить. - Те же слова уже с ноткой угрозы.
   - Похоже, драки не миновать, - определил Джошуа.
   - Минуем, - отрезала Суламифь.
   Один пристальный взгляд на играющих - рыцарь леди Текеланы разжал пальцы на мече, бросил "сарнийкам нечестивым" законный выигрыш и восвояси отправился. Вскоре компания молодых бездельников-аристократов - тихо-мирно, без насмешек и оскорблений - потянулась к выходу, оставив недопитое вино. Сарнийки, как ни в чём не бывало, вернулись к прерванной партии. За этих можно не тревожиться: ворон ворону глаз не выклюет.
   Практическая конфликтология всегда входила в профессиональную подготовку наблюдателей.
   - Я должен был помочь тебе? - Джошуа коснулся плеча Суламифи извиняющимся жестом.
   - Ты ничего мне не должен, Джош. Уж всяко до тех пор, пока сама справляюсь.
   - Полагаешь, вконец я пренебрёг кодексом чести конфедерата?
   - Порою, и всё чаще, - медленно выговорила Суламифь, - самоё Конфедерация представляется мне - сном. Здесь же - реальность единственно возможная.
   - Тебя ли слышу, Лами? наблюдательницу, ценящую человечность превыше компетентности? - Джошуа смотрел участливо. - Кому, как не тебе, верить и знать, что мы вернёмся домой. И ты не одна вернёшься, ибо судьбу свою здесь нашла. Насколько я понял, Совет Чести и Права уже признал Эрихью фер Барнела - достойным?
   Суламифь лишь кивнула. И, наконец, улыбнулся Джошуа - кажется, впервые за их сегодняшнюю встречу - по-прежнему, чистосердечно, бесхитростно. Улыбкой конфедерата.
   - Похоже, и завидовать я научился. Но поверь: завистью белой.
   - Спасибо, Джош, - улыбнулась и Суламифь. - Когда-нибудь опять увидим мы всё, что сердцу дорого. Золотое Озеро на Тинксе; бухту Зиффью-Вирр на Лирулин; город Элуэрс на Санбиоле. И школу, где мы встретились, на Брукте, по соседству с Ущельем Бессмертия, помнишь? там, где у края утёса стоит Виестра Тайл, Реформатор Земли, вся из прозрачного силикобора... Всегда мне казалось, что она смотрит на нас вот так же: завидуя по-хорошему.
   - А Старый Питер? Ты помнишь Старый Питер? - подхватил Джошуа с воодушевлением - Невский проспект, Летний сад, музеи - помнишь? в призрачном свете белой ночи...
   Вдруг он осёкся, словно с разлёта натолкнулся на взгляд Суламифи.
   Всё ещё любишь, и сожалеешь, и надеешься? - вопрошал её взгляд.
   Пустое, - промолчал он в ответ. - Дело давнее. Отпылало зарей, отзвенело капелью; отшумело ветрами юности. И в том, что любовь зрелая пришла к тебе, Лами, прежде, чем ко мне - наша ли беда. Не бери к сердцу.
   - Хью непременно должен увидеть Старый Питер, - только и добавил Джошуа чуть смущённо. - И непременно - с тобой вместе.
   - Да, Джош. И обязательно нам нужно собрать всех друзей, по окончании нашего назначения.
   Маска посла ширденского опять, внезапно и мгновенно, холодом сковала лицо Джошуа.
   - Взгляни-ка: истинная хозяйка пожаловала, - едва шевельнул он губами - а может, только телепатически передал. - Все илагры в море вымерли!
   Едва ли заметила владеющая Силой наблюдательница, откуда и когда возникла за столом неподалёку эта грязно-серая ряса. Явилась нечаянно-негаданно, словно из пустоты и как раз вовремя - как и надлежит убийце потаённой. Под капюшоном - молодое лицо с глазами прожжённого политика; и никаким показным смиреньем не скрыть цепкого, беспощадного, следовательского внимания.
   Лимийка. Ключевая фигура нарождающейся местной инквизиции. Типичная волчица в овечьей шкуре.
   Поди знай, сколько времени она исподтишка следит за парой инопланетян? Поди, в уме уже вчерне набрасывает донос на сестру Вайрику: обвиненье в измене государственной. Место и ситуация самые подходящие!
   Шумная компания "золотой молодёжи" отбыла давно. Три подружки-морячки продолжали сотрясать воздух и шлёпать картами с полной невозмутимостью; Суламифь могда поклясться, что крепко сколоченный стол уже начинает расшатываться. Свободной-то сарнийке нипочём весь лимийский орден, взятый вместе.
   Мне б их свободу...
   А мы-то - на галакто, - мысленно покаялся Джошуа.
   С каких пор лимийки понимают галакто? - отозвалась Суламифь так же беззвучно.
   Не осложнила бы наша встреча твоё назначение, - предупредил Джошуа. - Впрочем, не ты меня искала. Вина моя...
   - Весьма сожалела Её Святейшество о вашем отсутствии на переговорах, сестра Фарихе, - произнёс уже вслух, на льюрском, с акцентом тщательно рассчитанным. - И приглашала настоятельно к новой встрече, неделю спустя.
   Вот и всё. Вышел недолгий срок - Закону о свободе информации; в свои права вступил - Закон о невмешательстве.
   Нет больше тех, прежних подростков-землян, девчонки и мальчишки. Есть - сестра аризианка и ширденский лорд. Уже не в реальности игры - в реальности единственно возможной.
   И есть - хваткие глаза доносчицы и убийцы за столиком напротив. Глаза, словно приковавшие обоих к месту: на ближайшие полчаса по крайней мере.
   Ибо спешно покинуть таверну - значит новые подозренья навлечь.
  

18.

   - Кого ещё демоны несут с утра пораньше?..
   Устрашающий рёв вышел жидковатым, окончание на затяжном зевке вовсе испортило впечатление. Прямо-таки видно было, как нерадивый привратник со скрипом продирает глаза с перепою.
   - Демонов тебе звать труда не стоит. В свой срок они сами явятся за душой твоей, греховодник. - Бариола даже голоса не повысила.
   Сторожевая башенка отчётливо икнула; едва ли не раньше того подъёмный мост - почти без единого ржавого взвизга - скатертью расстелился перед матушкой.
   - Ва... Ва... Ваше Преподобие! мигом лорду доложу! - задушенно просипели уже, похоже, на бегу.
   За воротами матушку ожидала подобострастная суматоха: кто-то из дворни проявил заботу о скакуне высокой гостьи, кто-то вызвался проводить к господину её саму. Довелось ещё Бариоле привычно раздавать благословенья этим холопам, мелким бисером пред нею рассыпавшимся - направо и налево, не разбирая лиц. Не тем были мысли заняты.
   Леру фер Тайлем обнаружился в своей опочивальне: угрюмо, закутавшись в плед, громоздился он в кресле перед камином и тянул вино из кубка. Заметно было по всему, что из запоя он не выходил со дня своего исцеленья чудесного. (Каков господин, такова и челядь - да милует их святая Аризия!) С утра, впрочем, дело с ним ещё можно иметь; тем паче - дело, в коем он сам кровно заинтересован.
   По пути успела ещё матушка разузнать у словоохотливой прислуги, что леди отбыла из замка по делам поместья. Одной помехой меньше - храни её Священное Пламя в пути! Не забыла Бариола, как даргени благодарно целовала ведьме руку после турнира.
   - Благословенье сему дому, - степенно провозгласила матушка с порога. - Благословенье и тебе, сын мой. Вставать не следует: Единый недужному простит, и я прощаю.
   Тайлем, похоже, вставать и не думал. Хмуро голову склонил, властно взмахнул рукою; прислуга придвинула к огню поближе второе кресло. Вовремя прикусил язык, на кончике которого вертелось уже распоряженье насчёт второго кубка вина. И, от анафемы подальше, велел вовсе убрать хмельное с глаз долой.
   - Явилась я, дабы побеседовать с тобою о спасении души твоей, сын мой. - Привычно не замечая возникшей вокруг неё суеты, Бариола выразительно взглянула на лорда.
   - Вон! - рявкнул тот.
   Прислуга ойкнула и испарилась, едва вино не расплескав по дороге.
   - По здорову ли, матушка? - Дарген, по-прежнему мрачней месяца Бурь, указал гостье на её кресло. - На осеннем турнире, помнится, супруга моя... не в обиду вам будь сказано... То она по неразумию, Великим Откровением клянусь.
   - Бой был честным. - Единый свидетель, скольких трудов стоило удержать благостное выражение на лице. - Не то должно тревожить тебя, сын мой.
   - Повелел я Лафиме вызвать Вайрику фер Ламбет...
   Стремительно и бесшумно, как туран, подкравшись к двери, Бариола настежь распахнула её ударом сапога. Никого.
   То ли прислуга здесь сроду нелюбопытна (что невероятно); то ли прошла лимийскую выучку (что вероятно ещё менее). Легче допустить, что всю челядь в усмерть застращал бешеный лорд Тайлем. Тем лучше - некому наушничать благодарной супруге.
   Уже расслабленно Бариола притворила дверь, вернулась к собеседнику, не без удовольствия устроилась в кресле у огня. (Следует признать, прогулки верхом промозглыми осенними утрами давали о себе знать год от года ощутимей). Дарген кивнул понимающе.
   - Вы предусмотрительны, Ваше Преподобие. Прислуга ненадёжна.
   - Речь у нас зашла - о сестре Вайрике, в миру фер Ламбет, что обретается ныне под моим началом. Не так ли? - перешла к делу Бариола.
   В подтвержденье Леру стиснул подлокотники кресла, скрежеща зубами. Пряча торжество, Бариола спокойно улыбнулась.
   - Разумею, ты глубоко ей признателен, сын мой?
   - Ей?! В тот день злосчастный она унизила меня - повторно и троекратно! Пусть бы добила, и тем избавила от позора!
   - Опасаюсь, сын мой, грозит тебе нечто большее, нежели просто позор, - Ледяная, проповедническая нотка окрасила невозмутимую речь Бариолы. - Ведомо ли тебе, что сестра Вайрика - посланница Тьмы?
   - Священное Пламя!.. - Леру отшатнулся, возложил на амулет обе руки.
   - И не сказано ли в Писании: "Исцелённого чернокнижником да постигнет кара Небесная, и да поглотит Тьма Вековечная!"? - продолжала Бариола ещё того непреклонней.
   Расширенные глаза даргена были неотрывно к её глазам прикованы; лицо его, нездорово-бледное, вовсе позеленело. Он внимал, как в забытьи.
   - При мне она убила себя... вот уж десять лет тому, - прошептал тускло, словно отнявшимся языком. - Что ж - восстала она из Тьмы, дабы отомстить мне за свой род?
   - Воистину так, сын мой. (Как же, исключительно для этой цели... важная птица нашлась, дарген Тайлемский!) Однако, - тон Бариолы чуть смягчился, - вижу, не дано ведьме сгубить тебя. Держал ты ладонь на знаке Священного Пламени, и не сжёг от тебя, но охранил. Ещё не поздно очистить душу твою от колдовской скверны.
   С трудом выкарабкавшись из кресла, Леру колено преклонил; надменность, истовость, ненависть странно смешались в его взоре.
   - Никаких пожертвований не пожалею на обряд очищения, преподобная мать! Избавьте меня, наконец, от её преследования!
   Безмятежно-ясно взирала Бариола на сего блудного сына, возвращаемого ею в лоно Веры Истинной; и милостивая улыбка цвела на устах её. Всё. Ей принадлежит душой и телом неистовый дарген. Не ошиблась в нём. Такой беседы - краткой и по существу - и ожидала. И - хвала святой Аризии! - хоть один союзник сулит ей не расходы, но прибыль.
   - Располагайте мною всецело, - смиренно завершил Леру фер Тайлем.
   И Бариола торжественно возложила длань свою на его голову.
   - То долг мой священный - уничтожить колдунью презренную, низринуть её обратно во Тьму Вековечную! Но...
   Возвысив голос, поднялась она с кресла и возвела руки горе.
   - Всякий, кто чист душою и в Вере твёрд, обязан оказать посильную помощь во исполнение сей миссии, Единому угодной! И вот что надлежит тебе, сын мой...
  

19.

   Могучие деревья сплошной стеной подступали к берегу, тесня полоску песчаного пляжа вплотную к морю. Настоящий строевой лес; и в глубине его угадывались поля тщательно распаханные, и посёлок, и бревенчатый храм. В отличие от островов Сарнийских, скалистых и суровых, Меранские острова плодородны, благодатны и располагают скорее к труду мирному, нежели к труду ратному. Потому, видно, так в корне различна жизненная философия меранцев и сарнийцев, с виду схожих как один народ.
   И, чуя сродство, сарнийцы, беспощадные морские грабители, издавна взяли меранцев под покровительство. Связали себя сии народы - узами не войны, но сотрудничества. Меранцы поставляли сарнийцам лес, те взамен - руды; ремёсла и искусства у тех и у других процветали, да и жрецы не гнушались знаниями делиться.
   Хорошо бы - отношения Льюра с Сиргентом не омрачались никакой нарочито раздутой враждою... Но никакое "бы" смысла не имеет.
   Море глухо ворчало и билось о берег, бесконечно древнее и бесконечно изменчивое. Дышало мерно, мощно, как живое. Безбрежный, манящий простор: то на диво щедрый, то кровожадный сверх меры.
   И у меранцев, и у сарнийцев море - Великая Праматерь всего сущего. У сарнийцев сия богиня-прародительница зовётся - Кедда, у меранцев - Тананда.
   Помнится, говорила и Вайрика, что жизнь зарождается в море.
   - Тебя тоже чарует Великая Праматерь, о жрец Единого Бога?
   Не поднимаясь с песка, дотянулся Одольдо до обточенной водою плоской гальки; в море запустил. Камешек, крутясь, запрыгал по волнам, захлебнулся в одной из них, канул бесследно.
   Ребячья забава.
   - Да, Биранчи. Родное моё поместье - эркасс Лэйл - тоже у моря стоит.
   - Наши земли и наши воды находят отклик у тебя в душе, чужестранец.
   Не только земли и воды. Люди тоже. И Биранчи, верховный жрец из храма плодородия на острове Ташван - один из наиболее близких по духу. Со многими здешними правителями - звания как религиозного, так и светского - доводилось Одольдо вести переговоры и в прошлые прибытия, и нынче. Но с этим стариком, хранящим молодую осанку и ясный, пытливый взгляд на мир, не официальные переговоры - свиданья дружеские. Наблюдение за путями светил из местной обсерватории, долгие беседы об урожае, и охоте, и строительстве, и обо всём на свете не променяет Одольдо ни на что иное. Доводилось выслушивать от Биранчи и трактаты учёные, и легенды поэтичнейшие о мудрости древних богов Мерана; взамен об учении Пророков рассказывать. И - что куда менее приятно - осторожно посвящать старого жреца, как всех здесь, в планы короля Льюрского касательно Меранских островов.
   И вот вновь сидит он рядом с заморским гостем, попросту, прямо на прибрежном песке. Сам похож на древнего идола предков: долгий лик цвета морёного дерева, как трещинами, морщинами изрезан; узкие глаза -прозрачные и блестящие, как камни аквамарины. Одет в одну рубаху по щиколотку, подол вышит синими и золотыми, переплетёнными волнами. Седая борода заплетена в косу и ниспадает до колена. И на шее, на простом кожаном шнурке, знак его сана - высушенный детородный орган единорога. Амулет, как и знак Священного Пламени. Только меранцы поклоняются символу жизни - а они, льюрцы? символу смерти? Коль скоро Пророков казнили бы иным способом, что избрали бы их последователи своим оберегом? Плаху? дыбу? виселицу?
   - Ты любишь море, чужестранец, и любишь битву, - вновь заговорил Биранчи. - Как наши братья сарнийцы.
   Почти с неловкостью покосился Одольдо на свои доспехи и меч.
   - Грех сказать, что я от битв без ума. Пусть мир провозгласят - и я первый вложу клинок в ножны.
   - Чем займёшься взамен, о жрец-воин?
   - Тем, что и ты, мудрый Биранчи. Стану наблюдать звёзды. Об урожае молиться. Врачевать людей. Строить, но не разрушать. Даже и теперь давно отошёл я от дел ратных.
   - Благо тебе, собрат. И увы твоим сородичам, что душою не столь чисты.
   У самых ног ритмично вздыхали волны, отороченные седыми косматыми гривами. Морские птицы гэррит, причитая как плакальщицы, чертили ясный воздух; то и дело, крылья сложив, камнем низвергались в воду. Словно ожившие клочья пены. Или - подобно душам людским, вечно между Небом и Бездной, между Светом и Тьмою? Такие же мятежные, и такие же бесприютные. То взмывают ввысь, то в пучину срываются; и нет им нигде покоя.
   - Зачем твои сородичи жаждут отнять у нас наших богов и наши земли? - Биранчи пытливо на льюрца смотрел: глаза в глаза - аквамарин и янтарь. - Вот наши братья сарнийцы тоже чужаков грабят; но чем ещё жить им на их бесплодных скалах? Твой же край, где поклоняются Единому Богу в крови и страданьях, без того богат. И ведь сарнийцы никого ещё не изгоняли из земли предков.
   - Выходит, не столь благоразумны мои сородичи.
   - Говорил ты, войны жаждет ваш верховный вождь, а с ним и верховная жрица одного из ваших храмов. Жажда наживы ослепила их; у простого же народа боги всегда общие.
   - Есть ослеплённые блеском золота - и среди простого народа. И среди жрецов, и среди вождей наших есть - люди здравомыслящие.
   - Как ты.
   - Есть и другие, не намеренные допустить до войны. К счастью для нас всех, нет ещё у Льюра флота мощного. Всё ж не стоит вам пренебрегать и защитой братьев ваших, тех, что любят сражаться.
   Со стороны соседней бухты, где бросил якорь сарнийский корабль, доносился оживлённый шум-гам. Льюрский дипломат своим делом занимался, купцы-торговцы - своим: там уже образовался целый рынок. Сегодня, сколь помнил Одольдо, не предполагалось крупных сделок - с металлами, зерном, лесом, - заключать которые было привилегией и обязанностью местных вождей. Значит, простые жители посёлка выменивали сиргентский шёлк на меранские янтарь и пушнину. Хотя трудно в толк взять, к чему сиргентские шелка в здешних, довольно суровых условиях. В любой части света, впрочем, люди равно падки на заморские диковины.
   Старый мудрый меранский жрец всё так же проницательно смотрел на Одольдо, и узловатые пальцы его спокойно перебирали обкатанные волной камешки, как чётки.
   - Выходит, собрат, ты и тебе подобные против верховного вождя идут?
   - Выступать против власти неправедной - не измена, но дело, угодное Единому и Пророкам Его. Так я разумею.
   С чистым сердцем Одольдо возложил руку на амулет.
   - Я смыслю, что не один ваш верховный вождь живёт не по заветам ваших Пророков. Покорять чужие народы - этому ли Они вас учили? В тех свитках, что привёз ты для меня, ни о чём подобном не сказано.
   Чуть грустно улыбнулся Одольдо, вспомнив Откровения, переведённые Вайрикой - и ею же от позднейших наслоений очищенные. Если б перевела она всё как есть, предоставив мудрому жрецу самостоятельно отделить зёрна от плевел... Но, похоже, и так он догадывается, что к чему в правоверном мире далуорском.
   - Даже с бывшими единоверцами вы рассорились, и не в силах ужиться мирно на одной большой земле, - продолжал Биранчи с безмятежной безжалостностью. - Чему могли научиться у Пророков те, кто сами сожгли их? Ни сарнийцам, ни нам и в голову бы не пришло - казнить собственных прорицателей.
   - Многогрешны. - Одольдо кивнул. - Несли нам Пророки Свет Истины; мы ж доселе в потёмках блуждаем.
   - Вот ты. - Воодушевляясь все более, Биранчи направил на льюрца перст указующий. - Ты лишь рассказываешь нам о мудрости вашего Единого Бога. Но ваши алчные жрецы - те вовсе желают изгнать богов предков из наших душ и взамен поселить там своих. Какое право имеют они? лишь право сильнейшего? И ведь во многом схожи наши верования. Не учат ли и наши боги: "Человек да не убьет соплеменника"? или "За чужим погонишься - свою душу потеряешь"? Однако спорить не стану - и у нас далеко не все те заветы блюдут...
   Что уж спорить. "Не укради"; "не убий"; "не предай"... прописные истины. Но долго ещё взрослеть всем народам, без исключенья, до понимания и приятия их.
   - Быть может, к тому времени, как появится у нас сильный флот - хоть немного научимся мы жить по заветам Пророков? (Ох, наивное предположение! Флоты растут куда быстрей, нежели разум, - не так ли сказала Вайрика на прощание?). И встретятся народы наши - не с войною, но с миром?
   - Будущее одним богам ведомо - Задумчиво глядел Биранчи в сторону корабля. - Ныне ж наши острова разобщены. Братья наши сарнийцы давно ощутили себя единым родом-племенем, и в том их сила. Они друг друга убить вправе лишь ради чести. Мы же - и ради презренной наживы. Выходит, и мы не так живём, как надлежит.
   Из бухты на пляж, где беседовали священники, выпорхнула юная меранка - в вышитой рубахе, босая, простововолосая. Следом за нею - молодой сарнийский матрос, в кирасе, в рогатом шлеме. Оба смеялись, упиваясь игрою. Вот сарниец ухитрился забежать вперёд, загородил дорогу; девушка притворно нахмурилась. Тогда парень выхватил из-за пазухи шёлковое, чудесной работы покрывало, набросил на зазнобу свою, закутав её с головы до ног.
   И только тут оба разом заметили наблюдающих за ними стариков. Девушка ойкнула и - словно ветром подхваченная - припустила к лесу, сверкая босыми пятками; шаль упала на песок, и волна лизнула её край солёным языком. Сарниец, крякнув смущённо, подобрал свой дар и потопал вслед.
   Биранчи проводил влюблённую пару улыбкой; морщины, как ласковые лучики, разбежались от его глаз по всему лицу.
   - Вот она - сама жизнь, - молвил он довольно. - Что ни говори - покуда жив, думай о жизни, но не о смерти, не о войне. Сегодня ночью будешь ли ты следить пути звёзд со мною, о жрец Единого Бога?
   - Осенних созвездий над Меранскими островами я ещё не видел. Благодарствую за приглашение, Биранчи.
   - Месяц Листопада - чудесная пора. Небо чистое, звёзды словно ближе к земле. Лучшее время, чтобы прозреть урожай будущего года.
   - Вижу, тревожит он тебя, - заметил Одольдо.
   - Да, истощились наши поля, - вздохнул Биранчи. - Новые надлежит расчищать, а прежние оставить. Пусть отдохнёт земля, сил наберётся.
   Поискав глазами вокруг, поднял Одольдо длинный тонкий камень. Очертил круг на песке, провёл поперёк несколько линий.
   - Взгляни, собрат. Мы свои поля на три клина делим. Один всегда оставляем под паром на год. На двух других - растим обязательно разные плоды и злаки. Каждый из них что-то своё берёт от земли, что-то отдаёт ей. Потому и земля истощается меньше.
   - Сколько живу - ни о чём подобном не слышал, - проговорил Биранчи задумчиво. - Попробовать стоит.
   И Одольдо сосредоточенно вдаль глядел, припоминая. Что бишь ещё говорила о земле, о хлебе, об урожае сестра Вайрика?
   Вайрика, Вайрика... Весь день мысли о ней согревают сердце.
   Биранчи опустил ладонь на его плечо.
   - Думаешь о жрице, что отвергла тебя? Или - о той великой песеннице, кого повелел казнить ваш неправедный вождь?
   - Ни о той, ни о другой. Новую отраду ниспослал мне Единый - под старость лет. Лишь младшая жрица она; но мудрость и чистота её посрамят иных священнослужителей верховных.
   Вайрика, Вайрика, милое дитя неземное. Эх, не будь Эрихью...
   Но Эрихью - есть; и даже помыслы подобные - подлость.
   Монотонно шумело море, позади отзывался лес. Извечная, прекраснейшая, божественная музыка.
  
   ...Издали приглядывая за Одольдо, Суламифь улыбалась с тихой радостью; и все мечты были устремлены в будущее. Интересно, кем станет Одольдо в Конфедерации? социологом? агрономом? астрофизиком? медиком? Всего вероятнее, после Второго Рождения переменит он немало профессий. Главное - быть человеком. Специальность приложится.
   Насколько же приятно будет ему встретить среди звёзд и Эрихью, и её, Суламифь. А наиболее, пожалуй, Виальду фер Эксли.
   Дверь в келью распахнулась без стука, без церемоний; из хрупкой грёзы - в суровую действительность. Сестра Айга возникла на пороге; и Суламифь приветствовала её улыбкой.
   - Единый благослови тебя, сестра.
   - Поручение тебе от матушки, - столь же резко, без предисловий заговорила Айга; депешу протянула. - Доставишь в Арунскую прецепторию.
   - Когда мне выехать надлежит?
   - Возможно скорее. Лучше - завтра поутру. Да хранит тебя святая Аризия в пути.
   И змеёй за дверь ускользнула. Что за поручение - неожиданное и, говоря по правде, странное?
   Неважно. Есть ещё время - уведомить Эрихью и попрощаться.
  
  

20.

   - Глянь-ка, Хью: матушка Бариола прибыть изволили. - Брат Миста подмигнул озорно. - Чего ей тут надобно, когда батюшка в отъезде?
   - И принесли же демоны... - буркнул Эрихью; по примеру друга опустил меч.
   - Полноте! не к нам, чай. Впрочем... сюда идёт.
   Время было неурочное, как раз после полуденной трапезы; в такой час мало находится желающих посетить плац. В дальнем конце рубились две пары самых неугомонных братьев, да и то с прохладцей. Вот вздумалось и им, Мисте и Эрихью, друзьям-приятелям, поразмяться после сытного обеда.
   И не в добрый час - мелькнула мысль. Нарвёшься на матушку аризианку - ничего хорошего не жди.
   Матушка пересекла уже границу плаца, остановилась, степенно оглядывая вроде как всех тренирующихся равно.
   - А ведь на нас смотрит, - отметил брат Миста, почти не разжимая губ. - Неужто на молоденьких потянуло её, святошу? Держу пари, из нас двоих изберёт она - тебя, красавчик!
   - Да Единый с нею! - Эрихью определённо не был расположен к солёным шуточкам. - Продолжим?
   Клинки зазвенели с новым задором. И странное желание всецело завладело Эрихью: предстать перед Бариолой в наиболее выгодном свете. Может, для того только, чтобы лишний раз напомнить матушке настоятельнице её позор на турнире?
   И судьба ему улыбнулась: довольно скоро приметил он ошибку в защите противника. Ни секунды даром не теряя, сделал он стремительный выпад - и остановил острие меча в полудюйме от горла приятеля.
   - Всё, брат, - заключил с салютом. - Со святыми упокой.
   - Изящно, изящно! Отрадно видеть молодёжь столь доблестную.
   Излишне, может быть, резко Эрихью обернулся. Матушка исподволь подобралась совсем близко - и, казалось, с искренним благоволением взирала на обоих юношей. Ох, не стоит доверять старой бестии! особенно, когда напускает она на себя эдакий чистосердечный вид.
   - День добрый, матушка. - Всю волю в кулак - но поклониться почтительно.
   - Рады видеть вас во здравии, хвала святой Аризии, - добавил Миста благочестиво - положа руку на амулет.
   - Да хранят Единый и Пророки Его и вас, дети мои, юные воины Веры Истинной. - Бариола милостиво простёрла над ними длань свою.
   - Не угодно ли и матушке меч обнажить? (Признавал Эрихью, что Миста к дипломатии более склонен, нежели он). Дабы показать, какова есть настоящая доблесть, и частицу Вашего неоценимого опыта передать и нам, детям неразумным?
   - Благодарю за доверие. Но не пристало старикам соперничать с задором юности. Тем паче с учениками такого учителя, как преподобный отец Одольдо. - На витиеватое предложение Мисты Бариола отозвалась отказом не менее изысканным; неожиданно взглянула на Эрихью - в упор, с ледяной непреклонностью. - Угодно же мне беседовать с тобою, сын мой.
   - Зачем? - брякнул тот, не найдя ответа остроумнее.
   - Узнаешь. - Бариола красноречиво зыркнула на брата Мисту.
   Едва заметно приподняв брови, тот вложил меч в ножны, поклонился матушке. Улучив момент, незаметно подмигнул Эрихью: не принимай, мол, близко к сердцу, и это минует. И - нарочито неторопливо направился прочь.
   - Пройдёмся и мы, сын мой.
   Лёгким кивком Бариола указала на любопытствующую братию, и ещё одним движением головы - в аллею монастырского сада. Ничего не оставалось, кроме как последовать за матушкой.
   - Чем привлёк вас, преподобная мать, столь ничтожный собеседник, как я? - начал разговор Эрихью, когда лишние глаза и уши скрылись из вида.
   - С кем ещё поговорить в стенах сей обители в отсутствие настоятеля? - Тон Бариолы был необычайно (и неприятно) мягок. - С кем ещё обсудить дела нашей Церкви Святой? Ты, дитя моё, и в Писании, и в дипломатии сведущ. Помимо того... - И - вовсе вкрадчиво: - Ведомо мне, что, невзирая на юные твои годы, батюшка во всём на тебя полагается. И становишься ты - вторым лицом в ордене после него. Не так ли?
   - О том судить не мне, - отозвался Эрихью уклончиво.
   - Но всё ж? В срок, Единым предначертанный, ты можешь стать в ордене - первым лицом. Я даже назвала бы тебя, сын мой, наиболее вероятным преемником Его Преподобия.
   - На всё воля святого Эрихью, матушка. И в назначенный Свыше час отец Одольдо объявит волю сию нам, недостойным.
   Возложив руку на амулет, юноша потупил взор. Отчасти из благочестия, отчасти - дабы собраться с мыслями. Что за новую игру затеяла хитроумная матушка? До сего дня судьба брата Эрихью, в миру фер Барнела, заботила её, как среди новой весны - прошлогодние листья.
   Может, решилась она избыть ненасытимую свою, застарелую ревность испытанным способом - отравой в кубок неверному? И союзника ищет - в его честолюбии?
   Смешно, и нелепо, и грустно.
   - Сын мой, - всё мурлыкала меж тем Бариола: туран, разомлевший на солнышке - но цепко следящий за скачущей поблизости птахой. (Ох, не на того елей расточаешь, карга, из ума выжившая!) - Святой Эрихью, как никто, видит и ум твой, и учёность, и доблесть, и многие иные добродетели. Способен ты верно служить заветам Пророка: недаром ты носишь имя Его. Но... - Безо всякого предупреждения елей вдруг прорезался сталью. - Берегись, сын мой: ещё шаг - и сорвёшься в бездну без возврата, и потеряешь - не только расположение всей Церкви, но благословение самого Пророка... самого Единого! Из-за одной лишь пагубной страсти... Разумеешь, о чём я?
   - Вайрика?!
   Не успел спохватиться - имя вырвалось вслух. Как сбитый влёт, застыл у самой ограды.
   - Истинно так. - Нескрываемое довольство признанием. - Ведаешь ты, что прелюбодеянье само по себе - грех непростительный для солдата Веры, во имя служения Единому принявшего обет безбрачия. Но - низменная связь с еретичкой и чернокнижницей, с исчадием Тьмы?!
   - Значит, вам известно...
   Эрихью скрежетнул зубами. Чего иного ожидал ты, птенец желторотый?! А голос Бариолы журчал дальше.
   - Не заказан ещё путь спасти душу свою, и есть время раскаяться. Обрати сердце своё к Единому, сын мой. И внемли мне, недостойной слуге Его...
   - Против Вайрики пойти? Предать любовь - во имя Единого?! Тому ли наставляли нас Пророки Его?! Неужто...
   - Терпение, сын мой, - прервала Бариола холодно. - О каком предательстве речь - касательно посланницы Тьмы? Той, что давно предала и Единого, и род человеческий, и сделалась их врагом на веки вечные, и променяла чистоту души на Тёмное Могущество!
   - Не разумею, матушка. До сего дня род человеческий видел от сестры Вайрики одно добро. Пощадив и исцелив кровника своего - неужто не поступила она согласно завету Пророков: "Прости и возлюби врага своего - и да искупишь зло деяньем благим"?
   - В Писании сказано также - что кроется порою за видимостью добра, - изрекла Бариола назидательно. - После сего "исцеления" кому, как не мне, довелось изгонять из даргена Тайлемского духов Тьмы, три дня и три ночи кряду мучивших несчастного?! А ведомы ли тебе люди честные и в Вере твёрдые, на коих сия ведьма порчу навела?
   - Не верю, - выдавил Эрихью.
   - Проверь. Укажу я тебе её жертвы. Одна из них - единственное дитя родителей своих, последнее благословение и утешение, ниспосланное Единым их старости. Возможно, сию отроковицу невинную ты ещё живою застанешь - да ненадолго. Да поможет ей святая Аризия.
   Возведя очи горе, Бариола коснулась амулета. На сей раз Эрихью её примеру не последовал. Слишком сильна была в душе его буря - и не маленькой отливке из золота усмирить её. Вайрика, чистая, светлая, почти небесная - и деянья столь чудовищные?! Но не сказано ли в Писании, что и демоны - самые могущественные в особенности! - принимают порой обличье ангелов, дабы смущать умы людские? Единственное дитя, утешение старости... Не станет же Её Преподобие (ужасная мысль!) подкупать безутешных родителей как лжесвидетелей?!
   Впрочем, каких только беззаконий не творится в грешном нашем мире.
   - Знаю, как ненавидите вы Вайрику, матушка, - заявил Эрихью, с прямодушием отчаяния глядя в глаза. - Готовы сгубить её любыми средствами - и, возможно, близких ей людей тоже. Но напрасный труд. Вайрика сама умеет постоять за себя; меня же от ваших козней оберегут - братья мои и отец Одольдо.
   - Возможно, и защитят они тебя - в мимолётной жизни земной. - Вмиг глаза Бариолы зажглись праведным гневом - словно с амвона клеймила она. - А дальше? Дальше наступит - Вечность! Знаешь ли ты, сын мой, что значит - встретить Вечность во Тьме?
   Лучше, чем что-либо иное, удавался матушке этот глас обличительный, призванный исполнить ужасом сердца неправедных. И сердце Эрихью кто-то сжал безжалостной, сильной рукою; и пред мысленным взором вспыхнули ледяным пламенем строки Писания...
   "...О ты, кто жил в беззаконии - трепещи, ибо встретишь Вечность во Тьме и в Легионе Тьмы! И станет оттоле уделом твоим - толкать Мир сей к пропасти Конца, и самому с ужасом взирать в сию пропасть. Ибо в День Гнева Великого - не предстоять душе твоей пред судом Единого, и Всепрощения не заслужить, и не войти в Чертоги Горние. Ибо много ранее мрак и холод поглотят душу твою, и Тьма пожрёт её..."
   Образ Вайрики своевременно возник в памяти защитой от тёмного безумия.
   - Сама Владычица отнюдь не считает Вайрику исчадьем Тьмы, - выдохнул он одним порывом. - Не подозреваете ли вы, матушка, в слепоте духовной... Её Святейшество?!
   - Вот ты сам отметил, сколь могущественна ныне Тьма. - Бариола словно читала его апокалиптические видения. - Коль сама Её Святейшество под чары её исчадья попала - не Конец ли Мира грядёт? Уж ходит Лжепророчица по земле далуорской, и смущает умы праведнейших... отврати, Единый, зло от детей Твоих неразумных!
   И почти бессознательно впился Эрихью в амулет вслед за матушкой. Что говорила Вайрика о Конце Мира? Мир сей далеко не подготовлен к событию столь важному; миру предстоит долго и многому учиться, и многое пережить, передумать, перечувствовать... Но - мало ли что скажет ведьма, сама толкающая Мир сей к Концу?
   - Вижу, сын мой, что готов ты открыть глаза на демоническую сущность сестры Вайрики, с Пути Истинного тебя совратившей, - пробился к сознанию удовлетворённый голос Бариолы.
   - Отец Одольдо уверяет, что Вайрика - святая, - вытолкнули посеревшие губы.
   - Твоё мнение - есть мнение твоего настоятеля, сын мой?
   - А вы предпочли бы диктовать мне ваше мнение, - предположил Эрихью с усталым укором.
   - О дитя наивное, - заговорила Бариола прежним, благосклонно-вкрадчивым тоном. - Отец Одольдо - лишь мужчина. И, что греха таить, мужчина гораздо более, нежели духовный пастырь...
   - На что вы намекаете?!
   Бариола простёрла руку, коснувшись лба юноши.
   - Ступай же, сын мой, и поразмысли на досуге. Смотри и слушай вокруг; смотри и слушай в собственном сердце. Имеющий очи да увидит; имеющий уши да услышит; имеющий чистые душу и разум - да поймёт. Много неприглядного откроется тебе; коль надобны будут совет и утешение - приходи смело. Да пребудет с тобой благословенье Единого.
   И, глядя вслед слепо бредущему восвояси юнцу, она позволила себе улыбку злорадного и верного предвкушения. Посеешь сомнения - пожнёшь уверенность непреложную; а почва более чем благодатна. Короток путь от любви до ненависти - ей ли не знать? И никому не позволит она уничтожить ядовитые плоды, столь тщательно ею взлелеянные. Одольдо отбыл - удачной ему миссии, и да хранит его святой Эрихью! Ведьму же - властью, настоятельнице данною - ушлёт она в отдалённейшую прецепторию, в Аруну. С сущими пустяками: распоряжение о новых праздничных песнопениях, о более суровых испытаниях для послушниц, да что угодно, лишь бы вплоть до ареста убрать её с глаз долой, из сердца вон. И - душа брата Эрихью будет принадлежать ей одной, безраздельно!
   Некоторое количество времени, ловкости и золота - и выкует она из легковерного мальчишки меч своего возмездия. Орудие надёжное, в коварстве своём неотразимое.

***

   Кто-то нагнал торопливо, опустил сзади руку на плечо.
   Брат Миста.
   - Хью, дружище! Да на тебе лица нет. Всё проповеди матушкины?
   Эрихью лишь зубами скрипнул.
   - О Вайрике?
   - Ты почём знаешь? - вмиг взвился Эрихью.
   - Да реллему ясно. Надеюсь, всю эту грязь ты мимо ушей пропустил?
   Дёрнул плечом Эрихью, сбрасывая дружескую руку; закусил губу, сжал виски ладонями.
   - Она заверяла, что Вайрика... и отец Одольдо... Матушка...
   - Козни строит матушка. Ты больше слушай матушку.
   - И ещё она речи вела, будто Вайрика...
   - Ага, - опять саркастически оборвал Миста. - И крамольница Вайрика, и демоница Вайрика, и Тайлема она исцелила - для отвода глаз иным легковерным. Слыхали уж этот псалом. - Растопыренными пальцами он помахал перед лицом приятеля. - Очнись, Хью. Что-то не похоже, что Тайлем, да и подобные ему отбросы, отныне горой за сестру Вайрику. Всегда собирала она вкруг себя людей лишь разумных и светлых, кому прямая дорожка - в Чертоги Горние.
   - Лжепророки куда легче сердца привлекают, нежели Пророки истинные, - бормотал Эрихью, словно в забытьи. - И какой смысл совращать тех, кто без того закоснел в пороке. Праведных - вот кого стоит увлечь за собою во Тьму.
   - Прости, друже, но лаешь ты с голоса матушки, аки туран-блюдолиз!
   И Эрихью отшатнулся, и почти бегом прочь сорвался. Отрезвил ли его жёсткий тон товарища? или только смятение усугубил?
   - Кому веришь ты? возлюбленной своей Вайрике или этой стервятнице, трупу ходячему?! - выкрикнул Миста ему в спину. - Не знаю, говорить ли, что есть у меня весточка тебе от Вайрики.
   Как сомнамбула развернулся Эрихью, уставился воспалёнными, как с тяжкого похмелья, глазами...
  

21.

   Стук копыт приближался, и Суламифь улыбнулась. Эрихью запаздывал, но поводов для беспокойства наблюдательница не видела. Мало ли какие неотложные дела могли задержать молодого эрихьюанца.
   Заброшенная лесная хижина не то дровосека, не то охотника служила верой-правдой не одному поколению наблюдателей во Льюре. И Суламифи досталось по наследству это уединённое убежище. Весьма удобное в использовании - для встреч как с Эрихью, так и с Константином, Джошуа либо Наставницей Вахиштой.
   Эрихью осадил единорога как-то судорожно, едва не налетев на Суламифь. Землянка придержала скакуна, пока юноша не спрыгнул с седла, и привычно набросила поводья на высокий суковатый пень.
   - Здравствуй, родной.
   Тот продолжал смотреть с потерянным видом, словно сквозь неё, и ласковая улыбка сменилась на её лице тревогой. Кончиками пальцев она провела по его щеке, по губам; тот вздрогнул, словно тотчас очнувшись.
   - Что с тобой, Хью?
   - Зачем... - выговорил он сдавленно, не своим голосом. - Зачем ты звала меня, Вайрика?
   - Мы должны расстаться... - Эрихью даже отшатнулся; Суламифь поспешила договорить: - Совсем ненадолго. На неделю с небольшим, может. Завтра в Арунскую прецепторию отбываю, по приказу матушки. Вот - хотела тебя упредить и попрощаться без помех.
   - И каково поручение? - для чего-то полюбопытствовал Эрихью.
   - Пустое. Депешу передать. - Очень нежно Суламифь охватила его лицо ладонями. - Теперь я прошу: расскажи, что случилось с тобой, Хью. Вижу, ты в полном здравии... - Она осторожно сканировала его. - Чем же ты расстроен?
   - Вайрика...
   Что у тебя с отцом Одольдо? - хотел напрямик спросить Эрихью. Не сумел. Столько искреннего участия сквозило во взоре, в словах её, в заботливых прикосновеньях. Оскорбить её - столь чудовищным подозрением?!
   - Сказывают, ты навела порчу... на ребёнка. - Обвинение далось с натугой. - Девочка при смерти. Я сам видел.
   - Кто она? - тут же встревожилась Суламифь.
   - Брилана, дочь Гайяры-горшечницы. Их деревни Отори. Оспой захворала.
   - Деревня Отори - в аризианских владениях. Нам и десятину платит.
   - Так ты... вправду не знаешь?
   Суламифь задумчиво покачала головой.
   - Нет. Кто оговорил меня?
   Эрихью молчал, потупившись.
   - Матушка?
   Через силу кивнув, Эрихью стиснул Суламифь в объятиях - до боли.
   - Использовать несчастье людское в своих корыстных целях? - прошептала землянка. - Горе ей, ибо не ведает, что творит.
   - Ведь это не ты, верно? Скажи, что не ты!
   - Спасибо, что сообщил мне. - Слегка отстранив юношу, Суламифь поцеловала его глаза. - Я исцелю девочку.
   - Едва ли пожелают тебя видеть в этом доме.
   - Явлюсь незримо. Лишь спасённая жизнь цену имеет.
   Тихий голос любимой, речи её убедительные, мягкий взор проникали в самое сердце, отогревали, несли утешение. Наветы матушки - несомненно, несомненно, наветы! - бледнели, таяли, отступали за грань осознанного: так мрак умирает в лучах восхода. Чтобы демоница настолько приняла обличье ангела? чтобы Тьма обернулась Светом?!
   Обняв Эрихью за плечи, Суламифь увлекла его к хижине, усадила на порог, рядом с собою. Принялась тихо покачивать его, словно ребёнка баюкая.
   - Хью, Хью, милый Хью. Как ты огорчён. Да, весть печальная. Но - чтоб исправить всё, усилий не пожалею.
   - Ты ведь не можешь мне лгать, Вайрика? - шептал Эрихью горячечно. - И никогда не обернёшься... не тем, что ты есть ныне?
   - Любовь моя. - Суламифь тихо рассмеялась. - Уже скоро и ты, и я станем не тем, чем есть сейчас. Неоднократно рассказывала я тебе, что ждёт нас с тобой в будущем. Хочешь ещё послушать?
   Всё так же привлекая Эрихью к себе, она словно сказку ему нашёптывала. О звёздных мирах, один другого чудесней, - которые однажды станут близки, рукой подать. О здоровых и счастливых детях; о людях мудрых и свободных, светлых и прекрасных, подобно ангелам. О чистых, приветливых городах, о гордых звёздных кораблях.
   - Когда-нибудь мы там окажемся, вдали от горестей сего мира, юного и несовершенного. И отец Одольдо с нами будет, и Тарла Кудесник, и Томирела Ратлин - все, все, кто сердцу дорог. И Вильда Крамольница, и Мастер Гандар ушли к звёздам - ты их увидишь, Хью! Увы, далеко не всем открыта туда дорога. Но минует срок, назначенный историей - и настанет конец этого мира, и ознаменует начало нового, прекрасного, доброго. Так будет, как на полотне "Не меч, но мир..." Томирела - великая художница и провидица великая...
   Единый ведает, что мешало сегодня отдаться всецело очарованию ласковых речей, и внимать, и верить каждому слову - бесхитростно, чистосердечно, как прежде бывало. Призрак наветов Бариолы? упоминанье о Конце Мира и - главное! - об Одольдо? В радости таилась теперь отрава; и глодало сомнение: не посланница ли Тьмы соблазнительные сети плетёт, Чертоги Горние страшной ереси уподобляя? Иные миры, корабли звёздные? ничего не сказано о них в Книге Книг... Единый, за что караешь? зачем избрал ты душу безвестного брата Эрихью - не храмом Своим, но ареной борьбы Света и Тьмы? Достанет ли сил вынести испытание сие? и где здесь Тьма, где - Свет?
   Мирно пофыркивали в два голоса единороги у импровизированной коновязи. Ветер - свежий, готовый перейти в пронизывающий - посвистывал в ветвях, почти обнажённых уже, порою тревожил ковёр палых листьев, завивал его цветным, карнавальным вихрем. Несмело перекликались редкие пичуги. Притихшим стоял лес, замерев в тревожном ожиданьи: зима не за горами - какова-то она выдастся, милостива ли, сурова?
   Суламифь подобрала лист - разрезной, трёхцветный, золотисто-багряно-бурый. Провела по лицу Эрихью краем его - игривая ласка.
   - Хорошо в лесу, верно? - произнесла шёпотом, как заклинание. - До чего отрадно сюда выбраться - из стен монастыря, из плена столичных улиц.
   - Не знал, что ты города не любишь, - отозвался Эрихью.
   - Покажу я тебе города иные. Просторные, счастливые, солнцем залитые, полные деревьев и птиц. И древние наши города увидишь - самые неповторимые из них, дивной красотою чарующие.
   Прав Джош: Эрихью непременно должен увидеть Старый Питер. Пусть только истечёт срок назначения - и будут они с Хью принадлежать лишь друг другу, бродя по Невскому бесконечными белыми ночами. И, заворожённые, позабудут на время о Тёмных Веках, подножии зрелости и мудрости. Как не вспомнят и того, что строгая красота Старого Питера выросла на фундаменте из костей. Краткое забытье счастья, влюблённым простительное.
   - Да. - Тупая заноза всё ж ныла в душе Эрихью, мешая согласиться от чистого сердца. - Ты права, это будет чудесно.
   - Ты уже успокоился, милый? - Суламифь смотрела в глаза пытливо и ласково.
   И вновь Эрихью кивнул - как сомнамбула.
   - Жаль, прощания не вышло. Я-то готовилась - венец сплести из золота листвы, и увенчать тебя, любимый, на престол Короля Осени. - В задумчивости Суламифь собрала лесной ковёр в горсти, затем поднялась решительно, разжала пальцы, щедро рассыпая вокруг золото и багрянец - сколь тленны они, цвета власти! - и к единорогу направилась. - Но мне пора.
   - В Аруну? - Эрихью встал вслед.
   - В Отори. К тому ребёнку.
   - Да, да. Пусть поможет тебе Единый в труде благом.
   Суламифь взлетела в седло словно без усилий. Эрихью отвязал Тэнграла, подал землянке поводья. Та уезжать не торопилась. Из-под кольчуги вынула маленький медальон на цепочке.
   - Возьми. В залог разлуки краткой, и встречи скорой. У нас будут ещё осени, и будут вёсны - много, много лет впереди.
   Прежде чем открыть медальон, Эрихью коснулся губами холодного металла. Портрет любимой написан был невиданно чистыми красками - и словно окутан лёгким сиянием.
   - Свет... подобный тому, что от Пророков исходил, - молвил он зачарованно. - Ты - святая, Вайрика?
   - Я - Человек. - С особенной гордостью выпрямилась в седле землянка; и понял Эрихью, что слово "человек" прозвучало с заглавной буквы. - Как это просто - и как много. Трудно быть Человеком; нужно быть Человеком. Храни тебя Единый, Хью.
   Почти и не повела она поводьями, но единорог сорвался с места и помчался в закат, весь в ореоле золотой пыли от истоптанных листьев.
   Закрыв медальон, Эрихью надел его, спрятав под кольчугу и под рубаху. К сердцу ближе.
  

22.

   - Всё ли понятно тебе?
   - Не извольте сумлеваться, Ваше Преподобие. Сработаем в охотку. Как Эрихью свят - порешим!
   Пряча брезгливость, изучала Бариола нагло рассевшегося перед нею детинушку. Косая сажень в плечах, с роду-веку не чёсаная бородища по самые глаза, ухмылка от уха до уха, страхолюдный нож за поясом. Разбойничек с большой дороги, душегубских дел мастер! и вовсю пользуется безнаказанностью, подлец! С такими-то приходится нынче иметь дело, прости Единый!
   - Добро. Ступай, да не болтай попусту! - бросила Бариола сквозь сжатые зубы. - Помни же, на дороге в лесных владениях эркассаров Бриннских!
   Поглаживая почти нежно увесистый кошель с аризианским золотом, верзила атаман затопал к выходу. Бариола залпом допила то, что оставалось в её кружке; едва сдержала тошноту. И эль - пойло пойлом, и кабак - притон притоном. Как раз под стать заключённой ею сделке: дёшево и грязно.
   Одно облегчение: посетителей всего ничего, и каждый собою занят, и нелюдим-хозяин славится плохой памятью на лица. Некому любопытствовать, что же позабыла глава аризианского ордена в подобной дыре.
   Не то чтобы всерьёз она верила в способность Айгью Живодёра со всем его сбродом "порешить" ведьму. Мелкая сошка. Даже не "Призрак Лимы" из Тимильского леса, - там, откуда Вайрика фер Ламбет, такими закусывают без хлеба-соли. Но чем Тьма не шутит: во всяком случае, лишний раз попортят ей крови. А буде достанет ей глупости оружьем колдовским обороняться - лишние свидетели появятся. Если только выживут.
   Но до чего довела чернокнижница проклятая. Лесной душегуб распивает дрянной эль в компании матушки настоятельницы - и в ус не дует, да ещё мзду за труды требует. И раскошелилась, хотя итог сих "трудов праведных" - у Пророков на коленях. Во время оно была б Живодёру от неё одна плата: верёвка на шею, без суда, без покаяния.
   Коль скоро дальше так пойдёт, не заметишь, как соперница и тебя увлечёт за собою во Тьму Вековечную!
   Почти испуганно Бариола схватилась за амулет, пробормотала молитву, для пущей верности торопливо сплюнула по сторонам. Пустое. Цель оправдывает средства, и неотразимо для Тьмы её же оружие, противу неё обращённое.
   Однако, пожалуй, нет резона и дальше сидеть в этой грязной лавочке, искушая Провидение. Мало ли какой собрат Айгью по гильдии поблизости случится, и вздумает проверить, насколько богаты аризианки.
   Нет говоря уж - о всепроникающей возможности молвы.
  

23.

   Незримая, присутствовала Суламифь при скорбном таинстве в убогой хижине гончаров. Она опоздала, опять опоздала: как и к сестре Геране. И теперь - на столе, в деревянном ящике, детское тельце, завёрнутое в саван; и вкруг него зажжены свечи - символ Священного Пламени; и сельский священник нараспев бормочет молитвы; и подле изголовья усопшей - родители, почти старики уже. Всё, как на картине Томирелы "Отпевание". Просто и обыденно; торжественно и страшно. И страх - не в самой смерти. Страшно, что смерть сорвала цветок, плодов не принесший. Страшно, что отняла она будущее у родителей, и осиротила их на склоне лет. Ужасна не естественная смерть - в итоге; но ужасна смерть противоестественная - в начале.
   Таковы реалии юных миров, где относятся к детям весьма беспечно. Детская смертность - и у неё свой резон, и необходимость, и жестокая целесообразность. Лишь так - через слёзы матерей и горе отцов, через миллиарды неприметных трагедий - приходят к осознанью истины: дети есть одна из высших ценностей во Вселенной, ибо они - будущее суть.
   Бесчеловечны условия взросления, что ставит История Человечеству. Но будь те условия смягчены - может статься, Человечество никогда не осознает себя Человечеством.
   - ...Да примет Пламя Священное, очищающее, тело сей отроковицы невинной. Да примет Единый душу сию непорочную, и да распахнут пред нею Пророки врата Чертогов Горних...
   Вечные слова. Древние настолько, что почти стёрся первоначальный их смысл от нескончаемого, зачастую бездумного употребленья. Много ещё времени утечёт, прежде чем это юное человечество заново откроет их истинное значение.
   Как тяжко - непереносимо! - воспринимается трагедия общечеловеческая в преломлении через трагедию личную.
   И совесть уязвлена мыслью: может, в этой трагедии - её, Суламифи, вина? может, следовало броситься сюда без промедленья, едва узнав?
   Но - как же Хью без её поддержки?
   Произвести бы сейчас сканирование, и облегчить душу, узнав доподлинно: до или после её свидания с Эрихью произошла смерть. Но - не хватало решимости почему-то. Таинство ли обряда встало препятствием неодолимым? и всякое, самое незаметное в него вмешательство казалось кощунством?
   Одно только предположение не могло прийти на ум землянке-наблюдательнице, с её конфедеративным воспитанием. Мысль о том, что возлюбленный окажется способен обвинить в случившемся - её.

24.

   - ...Расскажи лучше, Тэдью, как ты спал с чернокнижницей?
   - Смотря с которой, дружище Геран.
   - С первым мечом аризианок, брат. С сестрой Вайрикой.
   - Как спал, как спал... Видно, так же, как и ты!
   Из полумрака грохнули ржаньем в три голоса.
   - Да-а, горяча!
   - Никому ещё не отказала!
   - Как, брат Фаэлма, и ты?
   - Что тебя удивляет, Геран?
   - Полноте. Мы не в обиде.
   - Вот ещё!
   - Тьма меня разрази, парни! Цыпочки в "Тихой Гавани" не выделывали со мною половины того, что сестрёнка Вайрика, в миру фер Ламбет!
   - Ве-едьма! Поди, сами демоны Тьмы выучили. Уж они в соблазнах доки.
   - Ну-ка, ну-ка! подробнее!
   - Замолчите!
   Едва не сбив факел со стены, в зыбкий круг света ворвался Эрихью. Пальцы его едва не крушили рукоять меча, и лицо исказилось то ли бешенством, то ли болью.
   Брат Геран подмигнул исподтишка. Брат Фаэлма, старательно икнув, обронил игральные кости. Поднявшись со скамьи, брат Тэдью воззрился на нежданного гостя с невинным интересом.
   - Ты чего, приятель? рехнулся?
   - Прекратите болтать... о неподобающем! - выкрикнул Эрихью, бледнея.
   - С каких-таких пор, дружище, эрихьюанцам заказано болтать о девчонках? - вступился брат Геран. - При батюшке - и то не возбранялось; а уж в отсутствии Его Преподобия - сам Единый велел.
   - Про сестру Вайрику батюшка сам бы порассказал много чего интересного, - вставил, скабрезно гоготнув, брат Фаэлма. - Или мнит кто, лорды, будто по ночам они беседуют о светилах небесных? наедине-то?
   - Ложь! Гнуснейший навет!
   Опрокинув пустую бочку, на которой приятели-дозорные, коротая время, резались в кости, Эрихью дотянулся до болтуна, сграбастал за кольчугу на груди. Брат Тэдью, шагнув вперёд, подчёркнуто спокойно отвёл его руки.
   - Что раскипятился, Хью, в самом деле. Тебе ли аризианок не знать.
   - Вайрика - не просто аризианка!
   - Знамо дело. Ещё ведьма, и еретичка, и сиргентская шпионка впридачу. Такой-то леди не впервой хвостом вертеть перед каждым встречным-поперечным.
   - Мы-то в недоуменьи: отчего предпочитает она батюшку кому бы то ни было? - продолжал своё брат Фаэлма - Да с нас взятки гладки: простые братья, рядовые солдаты Веры. Батюшке же все тайны короны Льюрской ведомы. Бьюсь об заклад: немало он ей выдал, в пылу страсти!
   Эрихью стиснул кулаки, закусил губы, подавляя стон.
   - Не смейте клеветать на Вайрику... и на учителя!
   - Что там "клеветать", коли слепому видно. - Брат Тэдью невозмутимо ставил на место бочку.
   - Наш-то Хью - аки младенец невинный. Думал, запираются батюшка с ведьмочкой в алькове, дабы всенощную без помех отслужить, в два голоса. "Милуй нас, рабов Твоих, о Творец Единый! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, ами-инь!" - гнусаво протянул брат Геран, возложив руку на амулет.
   Брат Тэдью вгляделся в лицо Эрихью - и присвистнул будто в изумлении.
   - Э-э, друг! что ж ты - вовсе голову потерял от страсти? Так, что всякое слово своей колдуньи на веру принимаешь? - Он сочувственно пожал юноше локоть.
   - Полагал я, она неспособна лгать мне... - глухо вымолвил тот.
   - Шпионы - те же лицедеи, - заверил брат Фаэлма со знанием дела. - А посланцам Тьмы вовсе на роду написано - честных людей морочить. Они тебе ещё не то скажут, и с ангельской улыбкой на устах.
   - Чего только не позволит себе демон, дабы в бездну завлечь душу правоверную - скрепил брат Тэдью, сжав амулет - Храни нас, Священное Пламя.
   Эрихью лихорадочно подступил к нему, в глаза заглянул.
   - Где доказательства, что Вайрика... лжёт мне?
   - Прямо теперь перечислить, что она любит и чего не любит... на ложе?
   Вмиг Эрихью отшатнулся, как от пощёчины.
   - Ни чести, ни совести...
   - Право, Хью! Тебе ли не доводилось похваляться любовными триумфами?
   - Рубиться хочешь? - подступил брат Фаэлма задорно. - С нами всеми, и с батюшкой заодно?
   Хрипло дыша, скрипя зубами, Эрихью прижался лбом к шершавому камню стены.
   - Пра-авильно, - лениво протянул брат Геран. - Последнее для эрихьюанца дело - дуэль из-за девчонки. Такую ли найдёшь.
   - Да сестры Вайрики на всех хватит с избытком, как Эрихью свят! - выкрикнул брат Фаэлма.
   - Добро, будет вам, ведьмины любовнички, - вмешался брат Тэдью. - Видите, совсем не в себе парень. Ты куда собирался, Хью? Из дозора, в дозор?
   - Вы-то как в дозоре стоите, сплетники, - вздохнул Эрихью.
   - А что из ряда вон творится? - отозвался брат Геран равнодушно. - Сиргентцы на подступах к столице? Дворцовый переворот? Бунт черни?
   - На-поди, Хью блюстителем устава сделался. Не иначе, благой пример матушки Бариолы! - съёрничал брат Фаэлма. - То-то они с Её Преподобием чем дальше, тем больше меж собой шу-шу-шу. Третьего дня сам видел, на плацу.
   Не слушая, Эрихью уже медленно брёл восвояси по коридору.
   - Не горюй ты, дружище Хью, - напутствовал его брат Тэдью. - Вернётся ещё к тебе твоя Вайрика. Ты ж кавалер хоть куда.
   - Если только не подзадержится в моей келье! - расхохотался брат Фаэлма.
   Шаги Эрихью гасли в темноте. Из бокового коридора вынырнул ещё один брат, звучно пальцами прищёлкнул.
   - Будет вам изгаляться, парни. Ушёл он.
   - И хвала Священному Пламени. - Не таясь, брат Тэдью перевёл дух. - А ну как впрямь бы начал выпытывать подробности наших, гм, несуществующих ночей шальных с сестрой Вайрикой?
   - Хью-то? - пренебрежительно фыркнул брат Фаэлма. - Святая простота, благороден до глупости, всякому намёку прозрачному с ходу верит!
   - На то, знать, и ставила матушка Бариола. Эх, продувная бестия! - восхитился брат Геран - Да и ты, Тэдью, рискованно сыграл!
   - Правдами или неправдами, а фарс удался. И бродячая труппа Её Преподобия мзду свою честно заслужила!
   Посмеиваясь, брат Тэдью извлёк из-за пазухи увесистый кошель. Встряхнул - внутри приятно зазвенело.
   - Так-то, брат Гэнза, жить нужно уметь!
   - Что опять затевает старая карга? - Брат Гэнза, вновь прибывший, не прятал алчных огней в глазах.
   - Обыкновенная вещь, приятель. Неймётся матушке низринуть во Тьму ещё одну ведьму. Вот всё, что ведомо мне - как любому в монастыре и в королевстве. Подробностями нас не обременяли. Велено было оговорить сестру Вайрику перед Эрихью - мы и расстарались. А почему да зачем, то преподобной лучше знать.
   Брат Гэнза всё ж переминался недоверчиво.
   - Первый меч аризианок - и вдруг ведьма? Чудачка, блаженненькая - что да то да; но ведьма?
   Устраиваясь на скамье поудобнее, брат Геран лишь отмахнулся.
   - Нам-то что: ведьма, не ведьма... Меж аризианками - счёты свои; мы же свой куш сорвали - даже мечей не обнажив.
   - И то верно, - сразу согласился брат Гэнза.
   Брат Тэдью развязал кошель, отсчитал пять золотых арданов.
   - Получи, Гэнза, по уговору - за расторопность. Ловко ты Хью подстерёг да нас предупредил. Захочешь подзаработать больше - наймись и ты доброхотом к Бариоле, нам не жалко. Так, мол, и так, матушка, найдётся и у меня, что шепнуть на ушко миляге Хью про его зазнобу.
   - Благодарствую за совет дельный. - Брат Гэнза раскланялся с шутовской церемонностью.
   Брат Фаэлма бросил кости на бочку, похлопал ладонью по скамье рядом с собою.
   - Присаживайся и ты с нами, Гэнза. Вчетвером-то куда как сподручней партию раскинуть. И не будь я Фаэлма из рода Олемов Южных, если не отыграю твои пять монет!
  

25.

   - Что вы так домой заспешили, отче? - Капитан Каумер обращался к Одольдо столь же почтительно, как к жрецу своего народа. - Нашим-то торговым делам убытку не сделается; да и ваша миссия завершена ли?
   - Чувствую, неладное творится дома в моё отсутствие. - Одольдо обеспокоенно свёл брови. - И поправить ещё не поздно.
   - Вам, отче, лучше знать. Жрец и колдун - вы, не я.
   - Вот и мать Бариола твердит, будто я колдун. - Одольдо улыбался грустно.
   Резко кричали, паря над морем, птицы гэррит, вестницы бури. Справа лес подступил к самому кораблю, слева протянулась полоса степи, и на ней дерзко взметнулся в небо купол деревянной обсерватории.
   Впрямь, жаль покидать Меран так скоро.
   Капитан неторопливо, со вкусом раскурил короткую почерневшую трубочку. Боцман Арханта призывно блеснула зубами, кокетливо накручивая на палец тугую косу.
   - Спору нет, любопытно на островах Меранских. Но и на корабле, отче, соскучиться я вам не дам. Найдём же мы, чем скоротать время плаванья?
   - Занималась бы ты своими прямыми обязанностями, - пробурчал Каумер, пыхтя трубкой.
   - Меня на всех и на всё хватит, - задорно отбрила Арханта - Кроме того... может, и есть у меня обязательства перед кораблём и командой, но перед тобой - никаких!
   - Да? А кто грозился косы передо мной расплести, ветреница?
   Совсем легонько Арханта двинула своего капитана локотком под рёбра. Что греха таить, Одольдо на его месте уже корчился бы на песке. Каумер, тот даже дымом не поперхнулся: не та стать! Привык, поди, к эдаким ласкам.
   - Чего ты? - только и полюбопытствовал вполне добродушно.
   - Какие вопросы при льюрцах неверных поднимаешь!
   - Храни тебя боги, Арханта, кто тут неверный?! Свой человек!
   Одольдо лишь головой покачал. Змеёй вползла тревога в грудь, на сердце холодные кольца свила. Где там до приключений нескромных.
   - Не стану мешать вам. Пойду в храм, попрощаюсь с Биранчи. Свидимся ли ещё раз - на земле бренной?
   Каумер махнул рукой: ныне отпущаеши, отче, без вас не отчалим. Проводив Одольдо глазами, Арханта набила свою трубку, капитану протянула.
   - Огоньку дай, жених.

26.

   Ещё не задействовав телепатию, Суламифь распознала множество мелких, едва ощутимых предвестий опасности. Треснувшая невпопад сухая ветка, потревоженные заросли, быстрый вороватый шёпот. Сканирование рассеяло последние сомнения.
   Засада. И нешуточная. И даже - не в Тимильском лесу.
   - Я знаю, что вы здесь, - негромко обратилась землянка к чащобе, натягивая поводья.
   Таиться дальше злоумышленникам, видно, показалось бесполезным. Первым через бурелом продралось некое медведеобразное существо с секирой; вслед за ним - ещё с десяток дюжих молодцов. Столько-то народу, вероятно резерв, ещё угадывалось в придорожних кустах: пёстрое, как водится, сборище. Мужчины, женщины, юные, старые, одетые в лохмотья и получше, вооружённые до зубов кто во что горазд. Вот, кажется, даже ширденка в проржавевшей кольчужке, хранящая следы былого аристократизма...
   Нет, не ребята Гэррит Архантэр. Разве что свихнулись все дружно.
   - Эва, почуяла! точно ведьма! - Один из разбойничков-душегубчиков досадливо поскрёб рукоятью ножа за ухом.
   - Знамо, ведьма, - взрыкнул космач-бородач с секирой, по виду атаман. - Да чего там - хватай её, парни!
   Отпустив поводья, Суламифь чуть развела руки, улыбнулась дружелюбно.
   - Вы знаете, кто я. И я не желаю вам зла.
   Все, кроме главаря, изумлённо перемялись с ноги на ногу. Плавным жестом Суламифь вынула из-за пояса кошель - не то чтобы очень увесистый.
   - Вот всё, что есть у меня. Возьмите, и ступайте с миром.
   - Твоё золото нам не в корысть! - Всё ж атаман свирепо зыркнул на тех, кто от неожиданности уже склонялся к выгодной сделке. - Нам ты нужна, колдунья проклятая! Чего встали, трусы?!
   - Дак... а ну почнёт молоньями жечь! - хмуро брякнули из-за спины вожака.
   Но, лучшим аргументом в пользу храбрости, присвистнула атаманская секира над головами нерадивых.
   Одержимый - определила Суламифь. Успокаивающе коснулась дремучего мозга главаря - и выхватила только одно имя: Бариола. Следовало догадаться.
   Ошеломлённо мотая кудлатой башкой, верзила вожак уставился на землянку: словно недоумевая, откуда на его пути возникло это созданье.
   - Ну, дак тово... что с неё взять и впрямь! Кошель тощий, кольчуга дешёвая, единорог дрянной. Айда, робята, караулить тех, у кого туже мошна!
   В полминуты шайка по лесу рассеялась, как и не бывало. Суламифь тронула поводья, пустила Тэнграла рысцой; к собственным мыслям прислушалась. Удовлетворение - неплохо работа проделана; сочувствие - в адрес Бариолы, никакими средствами уже не брезгующей... И - как ни странно! - ещё тень досады: уж слишком быстро и просто завершилось опасное приключение!
   Всё-то ей Фэнтезиады, как в школе третьей ступени. А лет семьсот спустя - что почувствует её собрат-наблюдатель, уже не лесным разбойникам глаза отводя, но отводя руку облечённого властью безумца от ядерной кнопки? Облегчение? удовлетворение? жалость?
   Одно бесспорно: длить такое приключение он не возжаждет.
  

27.

   Опустошённый дотла, бросив поводья, покидал Эрихью деревушку Отори, что платила десятину аризианкам. Единорог едва плёлся наобум - седоку всё было безразлично.
   Вновь он жестоко обманут Вайрикой. Беседовал он с сельским священником, что отпел отроковицу Брилану, единственное чадо старой Гайяры-горшечницы, и предал Священному Пламени бренные останки её. Видел родителей безутешных; видел и убогую, глиняную погребальную урну с прахом их дочери.
   Ведьма, чернокнижница; воистину исчадье Тьмы! Не исцелить дитя бросилась столь поспешно - добить до смерти. И рука не дрогнула...
   Сколько ещё ведовства, и ересей, и блудодейства на её счету? Она - и отец Одольдо... любимый учитель, вконец ослеплённый. И его, Эрихью, душу силится она приворожить накрепко - в своё отсутствие даже - так ласково дарованным колдовским талисманом. Во имя Великого Откровения! что делать ему? как разорвать мерзкие тенета, коими ведьма опутала их всех?!
   Рука нащупала, сорвала с шеи медальон - теперь он жёг сердце. Словно сама собой откинулась крышечка. Сколь же могущественна посланница Тьмы, коль подделать сумела святая святых - Свет Истины, дар Пророков людям?!
   Коротко и мучительно вскрикнув, Эрихью с бешеной силой зашвырнул вещицу далеко в придорожную траву.
  

28.

   И вновь холодок прошустрил мохнатыми лапками меж лопаток, когда сразу по въезду её на монастырский двор излишне торопливо, как почудилось, подняли мост. Будто западню захлопнули.
   За воротами послушную дочь свою Вайрику уже встречала мать настоятельница. Да ещё с почётным эскортом, составляли который сестра Айга и сестра Алур, самые ревностные исполнительницы воли Её Преподобия. Тоже знак показательный. Подобные почести воздают лишь высоким гостям - либо тем, кому недолго гулять на свободе.
   Спешившись, Суламифь спокойно передала поводья привратнице. Шагнула навстречу Бариоле, с почтительным поклоном протянула депешу.
   - С благословенья Единого и Пророков Его, порученье исполнено, Ваше Преподобие. Вот ответ вам от матушки Сиарам, арунской вашей наместницы.
   - Властию, данною мне святой Аризией, - начала Бариола официально, - ты арестована, дочь моя, по обвиненью в ведовстве и чернокнижии, ереси и крамоле, разврате и прелюбодеянии, и прочая, и прочая. У тебя есть время раскаяться и повиниться.
   Обернувшись к подручным, она резко кивнула.
   - В темницу!
   - Оружие, сестра Вайрика. - Сестра Айга выжидательно протянула руку. - Сопротивленье тщетно.
   Голос её, казалось, дрогнул - стоило ей представить это самое возможное сопротивление. Да к чему оно. Хвала прогрессу - конец тайным интригам, и Бариола сама открывает землянке-наблюдательнице способ оправдаться перед верхушкой Церкви. Раз навсегда, до истечения срока назначения.
   Без сожаления передала Суламифь доброхотным конвоирам и перевязь с мечами, и депешу заодно: гора с плеч, право. Зашагала вперёд.
   И, только что не сорвавшись на неблагочинный бег, догнала её Бариола. Похоже, безропотностью посланницы Тьмы она едва не разочарована.
   - Считаю своим долгом уведомить, что суд над тобою завтра же состоится.
   Не сдержавшись - отшатнулась, встретив лишь кроткую улыбку.
   Впрямь, поскорее бы уже устранить эту досадную помеху в работе.
  

29.

   - Всё ж ты явился, сын мой.
   Не вставая из-за стола, Бариола жестом пригласила Эрихью, закаменевшего на пороге кельи. И, когда тот, как в трансе, подался вперёд, бесшумно прошла к двери и тщательно засовы задвинула. Недоставало ещё лишних глаз и ушей.
   Отчего-то при взгляде на помертвелое лицо Эрихью не торжество - леденящее нечто поднималось из груди к горлу. Да, близка она к отмщению, и не зря так щедро платила всем пособникам своим. Но... маленькое некое "но". Не явится ли она для парня - той самой Тьмой Вековечной, пожирающей души? по меньшей мере - тою посланницей Тьмы, коей она силится представить миру сестру Вайрику? А Вайрика - не останется ли она прежней, странно святой и праведной, ничем не запятнанной, чем бы ни завершился суд над нею?
   И не поглотит ли Тьма, заодно с душой Эрихью, душу Бариолы фер Эксли?
   Несвоевременные мысли. Пусть даже так - обратного пути нет. И возмездия не минуют ни Вайрика, ни Одольдо.
   - Признаю правоту вашу, матушка. - Даже вздрогнула она, услышав перехваченный судорогой голос Эрихью - Немало зла причинила миру сестра Вайрика, и за то заслуживает она кары.
   - Вот как. (Интересно, за кого в большей мере порывается мстить мальчишка? За мир? за себя самого?)
   Очень неторопливо, с достоинством прошествовала Бариола на преднее место и устроилась за своим столом.
   - Подойди, сын мой.
   - Как быть мне теперь, матушка? - почти простонал Эрихью. - Как жить?
   - Слушай же, дитя, и внимай, - заговорила Бариола напряжённым полушёпотом. - Давно уж готовлюсь я привлечь ведьму к суду - за преступленья её против рода людского, переполнившие чашу долготерпения Единого. Завтра же держать ей ответ пред братьями и сёстрами нашими во Святой Церкви, пред всеми иерархами, пред самой Владычицей. Я сама выдвину обвиненья против неё, и веские обвиненья. Однако...
   Помолчав многозначительно, она возвысила голос.
   - Несомненно, потребует посланница Тьмы - разрешенья дела силой оружия. Всем ведома богопротивная колдовская мощь её. Потому должно вызов её принять воину истинно и свято верующему, отмеченному особой печатью благодати Единого. Воину В Белых Доспехах, о коем в Писании сказано! Ибо воистину Последняя Битва грядёт!
   Потускневший взор юнца был намертво к её лицу прикован. Пустые глаза, опустошённая душа.
   Чистый лист: пиши что заблагорассудится, и всё будет исполнено беспрекословно.
   - Боюсь, не постигнуть мне всю глубину мудрости вашей, преподобная мать...
   - Слушай же, - жёстко, без околичностей отчеканила Бариола. - Вызов её примешь ты.
   - Матушка?!
   И отшатнулся Эрихью; ужас словно на миг прояснил ум его.
   - Я... не сделаю этого!
   - Сделаешь, - возразила Бариола с ледяной убеждённостью. - Ты - солдат Веры; тебе ли оспаривать волю Всевышнего Судии, когда Он избирает и призывает тебя?
   И вновь - страх; но теперь - не к бунту, к послушанию склоняющий.
   - Завтра суд состоится, - подытожила матушка; руку для благословенья простёрла. - Да пребудет с тобой отныне молитва моя и благодать Единого. Да утвердишься ты в Вере Истинной, и да исполнишь назначенное тебе с сердцем бестрепетным. Ступай же и молись, дитя моё!
   И когда покорно удалился он, едва с засовом совладав, и когда дверь за ним захлопнулась - Бариола дрогнула углами губ. Марионетка. Только бы ниточки никто не перехватил. Да полно - кому бы? Одольдо вернётся, когда всё будет кончено. Возлюбленная его ведьма - та будет одна стоять против всей Церкви Святой, враждебной либо просто равнодушной к непостижимой её праведности. И свершится возмездие; и неотвратим будет последний удар.
   Ибо для праведников нет ничего убийственней предательства.
  

30.

   - Медитируем, достойная этшивин? На небо в клеточку, на друзей в полосочку?
   Рыжеволосая женщина без возраста, с крупным энергичным лицом, со знакомой суховатой иронией, материализовалась напротив обрешеченного оконца. Вахишта Юэ-Лисса. Старейшина. Наставница.
   - Сидишь? - ещё раз обратилась гостья.
   - Что ещё остаётся, Учитель, коль скоро я не желаю сорвать назначение. Присаживайтесь и вы. Простите за неуют - вина не моя.
   Слабо улыбнувшись, Суламифь потеснилась на сыроватой каменной лежанке. Вахишта не заставила себя упрашивать.
   - Пустое, девочка. Приходилось и похуже.
   Охотно можно поверить - отметила Суламифь по привычке. Прошлое Наставницы - как, в известной мере, и её настоящее - овеяно было таинственностью, довольно странной для прирождённых конфедератов.
   Поговаривали, что происходит Старейшина Вахишта из мира, едва достигшего Средневековья; и что мир тот находится - как в детской сказке - "за тридевять галактик, в тридесятой туманности". И ещё поговаривали: история о том, как Вахишта - Опередившая Время своего народа - вырвалась из привычного окружения и заняла столь ответственный пост в чужой Конфедерации, сама по себе просится в героическую сагу, достойную времён Дариама Отважного.
   О многом говорили по галактике; и ещё о большем, похоже, молчала сама Вахишта. Молчала и доселе, затевая порою какой-либо таинственный эксперимент; вплоть до полного его завершения - откупалась излюбленной своей туманной присказкой: "Для пользы дела". Привычка, видно, въевшаяся на генетическом уровне. В каком-то смысле, Закон о свободе информации - один из основополагающих в образе жизни Конфедерации - был ей не писан.
   Впрочем, Конфедерации она ни малейшего урона тем не наносила. Иначе не была бы Старейшиной, хранительницей Великого Равновесия Сил во Вселенной.
   - Зачем вы здесь, Наставница? - Пора бы отвлечься от философских раздумий, в пользу проблем насущных. - Намерены прочесть мне краткий курс феодальной интриги?
   Шутка вышла малоудачной - сама Суламифь признавала.
   - Если ты не усвоила этот курс прежде, Лами - теперь навёрстывать поздновато.
   - Считается, что наблюдателю интриговать не подобает.
   - Считается также, что не подобает ему меценатствовать, - заметила Вахишта строго. - Подобает же - вживаться в эпоху и собирать информацию. Понимаю: сложнее всего соблюсти конфедерату - Закон о невмешательстве. Но притеснения Опередивших Время - ещё не ядерная война и не экологическая катастрофа, и гибелью цивилизации не грозит. Опередившим Время надлежит утверждаться самостоятельно; иначе грош им цена.
   Делитесь ли собственным горьким опытом? - подумалось Суламифи. Может статься, в галактике, откуда вы родом, Наставница, в помине нет ни Конфедерации, ни наблюдателей. Диковатое предположение; но чего не встретишь в пределах обитаемой Вселенной.
   Маленький шустрый тэкку - местный эквивалент тюремной крысы - подобрался опасно близко к ногам Суламифи. Приподняв ладонь, Вахишта щёлкнула его коротким энергоразрядом, как хлыстом. Зверёк слабо пискнул и ушмыгнул в первую подвернувшуюся щель - только хвостиком сверкнул.
   - Для того вы только и явились, Наставница? - Суламифь мрачновато смотрела в глаза. - Лишний раз упрекнуть в некомпетентности? и напомнить, что экономика Элкорна в инопланетных инвестициях не нуждается?
   Почти материнским жестом защиты, доверительности, тревоги Вахишта обняла её за плечи.
   - Лами, Лами. Предупреждала я тебя: работа здесь - не для стажёра. Ломало наблюдательство людей вдвое старше и опытней. Стоит ли непомерно завышать себе планку на самом пороге взрослых забот?
   - Не понимаю, что случилось непоправимого. - Суламифь пожала плечами, звякнув кольчугой. - Пусть Бариола выдвигает против меня какие угодно обвинения - чем хуже, тем лучше. Пусть состоится разбирательство - в "Вышнем Суде" не откажут мне. Верный шанс снять с себя всякое подозрение одним ударом...
   Уже привычным порывом она потянулась к поясу - и застыла на середине жеста. Меча-то нет при ней... ох, не такой должна быть первая мысль. Не начинает ли она помимо воли впадать в боевой азарт? Не терпится кого угодно в пыли вывалять, только бы оправдаться самой?
   Поведение, недостойное конфедерата.
   - Едва ли предстоит мне испытание, способное сломать... кого бы то ни было, - досказала она с некоторой неловкостью. - Жаль только, отец Одольдо в отъезде. Сколь отрадна была бы именно его поддержка.
   - Бариола - ханжа и инквизитор прирождённый, - припечатала Вахишта, - но, увы нам, она не глупа.
   - Хью поддержит меня. И сама Владычица ко мне расположена.
   Порывисто поднялась Вахишта, к окну отошла. Машинально нащупала на стене длинную железную подставку для факела; принялась заворачивать её винтом.
   - Не может ведь Бариола не знать всего этого, - заговорила напряжённо, хмурясь и адресуясь закату за окном. - Коль так, должен быть у неё козырь в рукаве. Иначе вряд ли решилась бы она играть в открытую!
   Гнетущее безмолвие зависло. Вахишта катала желваки на скулах; Суламифь деликатно притихла, не желая мешать ходу размышлений Наставницы.
   Впрямь: какие неопровержимые аргументы припасла Бариола для сестры Вайрики?
   - Дорого бы я дала, чтобы проникнуть в её мысли, - продолжала Вахишта медленно, будто с великим трудом. - Но, с её блокировкой сознания... боюсь, чрезмерна будет цена.
   - Знаю, Наставница. Матушка Бариола - фигура значительная в истории своего народа. Сохранность исторического деятеля - превыше безопасности наблюдателя.
   - Высший Разум свидетель, девочка: желала бы я помочь тебе, советом ли, делом. Да сама в толк не возьму - как.
   - Предоставьте мне справляться самой. Мои просчёты никто исправлять не обязан.
   Теперь только Вахишта обратила внимание на замысловатый иероглиф, который выкрутила из подставки для факела, в аккомпанемент своим нелёгким раздумьям. Улыбнувшись смущённо, принялась возвращать вещице первоначальный вид.
   - Ещё немного, и оставила бы я тут лишнее доказательство твоей силы колдовской! Знаешь, упорно представляется мне: самое слабое звено в твоей защите... - Она помедлила, прежде чем резануть: - Эрихью фер Барнел.
   - Я ему доверяю, - отмела Суламифь сразу.
   - Поговорка есть: доверяй, но проверяй. Согласись, подвержен он чужим влияниям. С недавних же пор, да будет тебе известно, Бариола к нему повышенный интерес проявляет. Возможно... - Вновь замялась Старейшина Вахишта. - Возможно, его мысли - ключ к интриге Бариолы?
   - Я доверяю Хью, - повторила Суламифь раздельно. - Прошу настоятельно и вас, Наставница, отнестись к нему с должным уважением. Стать моим врагом, обвинителем... нет, только не он. И едва ли понравится ему излишнее любопытство, моё или тем паче ваше.
   - Помнится, в Конфедерации формула доверия и уважения такова: "Моё сознание открыто для вас".
   - Здесь не Конфедерация, Учитель. И в открытое сознание не вламываются силой. Что сочтёт нужным, Хью сообщит мне по доброй воле. Иначе - всё рухнет между нами.
   Вахишта наконец выправила злосчастную подставку для факела. Обернувшись к Суламифи, кивнула словно нехотя.
   - Будь по-твоему, Лами. И да настанет завтра момент истины, проясняющий: вправду ли принадлежит к Опередившим Время Эрихью фер Барнел.
   - Вы способны ставить опыт - даже над Хью? - Суламифь смотрела осуждающе - Над чувствами нашими?! При всём к вам уважении, Наставница...
   - Не ругайся. Не довелось бы сожалеть всем нам о твоей излишней деликатности, Лами.
   - Не может деликатность быть излишней.
   - Недобрые предчувствия у меня. - Приблизясь опять к Суламифи, Вахишта с тревогой заглянула в глаза.
   - Это ведь не ядерная война. - Спокойно Суламифь выдержала её взгляд, и ответила её же словами. - И гибелью цивилизации не грозит. Осужденье очередной ведьмы - в истории рядовой эпизод. То ли начнётся две-три сотни лет спустя.
   Вахишта опустила обе руки на её локти, сжала ласково.
   - Мне бы не хотелось, девочка, чтобы первое твоё взрослое дело ранило твою душу - на всю жизнь.
   Ответный взгляд Суламифи был полон признательности; но в сердце не осталось места ни тревоге, ни раскаянью. Чем бы ни завершилось её назначение - ничто не запятнает её совесть. Ни поддержка лучшим людям Льюра и земель вассальных. Ни благородство к чужому кровнику. Ни золотые арданы, розданные местным нищим. Ни - образ её жизни в целом. Не в силах - да и не вправе - она изменить ход истории на подопечной планете. Но в силах и вправе - всегда поступать так, как подсказывает человечность, и честь конфедерата, и любовь ко всему сущему во вселенной.
   Пусть даже войдёт она во все учебники - в качестве классического примера наблюдательской некомпетентности.
   Возможно, права Наставница: не для стажёра эта работа.
   Из коридора (видно, "купол тишины", поставленный Старейшиной, был непроницаем лишь в одном направлении) заглушённо донеслись хохот, свист, звонкие хлопки по кольчужным плечам; победные клики смешались с проклятиями. Вахишта выпрямилась, прислушиваясь.
   - По всему судя, твои усердные охранницы закончили решающую партию в кости. Беспечны же они - пред гневом опаснейшей демоницы... С минуты на минуту будут здесь с обходом.
   - Что ж - чистого пространства, Наставница. И не тревожьтесь.
   - Хоть и в обрез времени, постараюсь выяснить, что происходит. Тряхну стариной, поинтригую вместо тебя. Поддержу и на суде. И... гмм... сообщу на всякий случай в Академию Прогресса: пусть готовят замену тебе.
   - По вашему мнению, я уже создала Академии достаточно ненужных проблем?
   - Этого я не говорила. Но не скрою: лучше бы тебя запомнили здесь - сестрой Вайрикой, а не святой Вайрикой.
   По коридору к двери каземата затопало с полдюжины пар сапог; мечи зазвенели о доспехи. Вахишта, ободряюще кивнув, исчезла в слабом ореоле света; и Суламифь поудобнее устроилась на неуютном ложе. В полуподвальном оконце последние угли заката догорали, истлевали, подёргивались сизым пеплом сумерек.
   Может статься, лишь в застенке снисходят на душу столь нерушимые мир, и покой, и уверенность в дне грядущем.
  
  
  

31.

   Дочитав нежданную депешу, Миста поднял глаза к окну. Там, в последнем луче заката, вертелся, раскланивался, выпятив грудь и чертя концами крыльев по подоконнику, франтоватый почтовый дьюлам. Птица уже жажду утолила - и теперь, похоже, была преисполнена гордости за успешно выполненное поручение.
   Весть, и впрямь, исключительная. Да с первого раза не разобрать: добрая ли, дурная. И во втором приближении тоже.
   Итак, учитель прежде назначенного срока с Мерана отбыл, и, при ветре попутном, не сегодня-завтра прибудет в гавань Льюрона. Хорошо бы - завтра. Мир слухами полнится: молва об аресте Вайрики разнеслась уже, и день суда известен - благослови Пророки сестру Иммер.
   Поддержка учителя и Вайрике, бесспорно, неоценима будет; и Бариоле, ведьме старой, все карты спутает. Но грызло, гони не гони, сомненье: не поздно ли уже.
   Где Эрихью запропастился, будь он неладен? Насколько охмурила его хитроумная матушка? Помнится, и против учителя его натравливала, карга. (Святая Аризия, куда смотришь Ты?!) Может, и не стоит Хью ничего знать до последней минуты.
   Решено. Сам Миста - сегодня же с вечера - станет нести добровольный караул в порту. Сам сообщит преподобному отцу недобрые вести. Для подобных докладов нужен разум куда холоднее, нежели у Хью.
   Угас последний отсвет заката. Миста дотянулся до клетки в углу, приоткрыл дверцу, впуская дьюлама. И, прежде чем монастырь покинуть, ласково почесал шею крылатого вестника. На удачу.
  

32.

   Церемония суда затягивалась, держа землянку в неослабевающем напряжении. Аргументы, контраргументы, свидетели и лжесвидетели - конца-края им не предвиделось. Поскорее б уже добраться до копья и ристалища, и наголову разбить все нагроможденья нелепиц, без серьёзного ущерба для кого бы то ни было.
   Но процедура разбирательства здесь предполагала: сначала - изложить все возможные обвинения и опроверженья их; затем - приговор вынести; и лишь после - обвиняемому представлялась возможность аннулировать таковой посредством поединка. Линия поведения, единственно верная для наблюдателя - принимать правила игры подопечных. Что означает подчас: терпеливо и подолгу выслушивать наветы, один сумасброднее другого.
   Одна мысль приносила Суламифи облегчение: выпала редкостная оказия запечатлеть "ведьминский процесс" изнутри, в качестве непосредственной участницы. Клад и для начинающего исследователя, и для Академии Прогресса, вбирающей суммарный опыт миров и миров, поколений и поколений.
   Процессы такого рода почитались тут сугубо внутренним делом Церкви, а Церковь выносить сор из избы не спешила. Лица светского звания, вплоть до короля, на заседание не допускались - за исключением разве что свидетелей. Публика будет вынуждена довольствоваться зрелищем поединка и, коль "посчастливится", казни осуждённого.
   Уже облегчение.
   Разбирательство происходило в Тоулане - резиденции далуорских Владык в Льюроне, в обширном зале, для таких случаев и предназначенном.
   По аналогии, видимо, вспоминала Суламифь школу третьей ступени на Земле, в Италии, невдалеке от архитектурного заповедника Старый Рим. Изрядную долю времени, свободного от учёбы, проводили они на кривых узких улочках Вечного города, в окружении фонтанов и скульптур, и древних зданий, прекрасных и причудливых, словно изначально предназначенных не для жилья, но для созерцания. И по Ватикану подолгу бродили, по этой помпезной резиденции Пап Римских - Верховных Владык мира католического. И взлетали на комби-скейтах под грандиозный купол собора святого Петра, и любовались монументальными фресками, благоговея перед величием Мастера...
   Льюрский Ватикан ещё ждал своего Микеланджело. Убранство зала и всего здания пышностью не отличалось. Впрочем, и здесь были фрески и скульптуры: сцены из Писания, в основном на темы правосудия. Позднейшие принадлежали Томиреле Ратлин сотоварищи. Сколь отрадно было бы изучать их без суеты и тревоги, на клеветнические измышленья не отвлекаясь.
   Процедура суда была разработана не столь детально, как, скажем, в поздне-технократическую эпоху. Истец был - сам себе прокурором, обвиняемый - сам себе адвокатом. Любому из публики, присутствующей в полукруглом амфитеатре, не возбранялось дать показания, в качестве обвинителя либо защитника. Председательствовала Её Святейшество - Суламифь видела её в личной её ложе, облачённую в церемониальную сутану жемчужного цвета. Двое приближённых её - присяжные заседатели - расположившись подле, вели протокол.
   Хвала прогрессу, в конце концов иссякли все обвинения в ведовстве и чернокнижии, а также в ереси, крамоле и умов смущении. Выдвинули на рассмотрение новый пункт - шпионаж, измена Церкви и Короне. Статья новая - методы старые: донос, навет, лжесвидетели подкупленные либо запуганные. Если и мелькнёт действительный факт, то искажённый порою до смены полярности. Нельзя сказать, что это реально тревожило; но действовало угнетающе. Вменялись ли ей в вину ночные полёты на несуществующем в природе чуде-юде, или же сговоры тайные с вполне существующими вельможами Ширдена.
   Видимо, все суды у докосмических схожи по сути своей.
   - ...Вас обвиняют, сестра Вайрика, в шпионаже в пользу сиргентского Королевского Дома, - объявила Её Святейшество. (Суламифи казалось не без оснований, что Владычице Аризии самой же тошно от фарса, разыгрываемого Бариолой).
   - Всегда, не таясь, выступала я за примирение Церквей эршенской и далуорской, - отозвалась землянка спокойно. - А шпионаж - дикость.
   - Ересь и кощунство! - с места выкрикнул некто, из ордена святого Тарлы, судя по гербу. - Только за речи сии крамольные обвиняемая заслуживает четвертованья, во славу Веры Истинной. Нет и быть не может примиренья с эршенскими раскольниками!
   - Успокойся, сын мой, - сдержанно-властно молвила Владычица Аризия.
   - Да будет дозволено мне, Ваше Святейшество, представить суду свидетеля и сообщника. - Матушка Бариола была безупречно уважительна.
   - Введите. - Аризия резко кивнула.
   Повелительный жест обвинительницы - и в дверях выросли две дюжие аризианки с туповатыми физиономиями служак. Взашей впихнули в зал щуплого паренька, с руками, жестоко скрученными за спиной, с полубезумными глазами. Едва ли в недолгой жизни своей он видел сиргентский Королевский Дом, да и сестру Вайрику тоже. Зато уж с застенками Бариолы свёл знакомство самое короткое. Может статься, даже и с заплечными мастерицами-лимийками.
   Не удержавшись, Суламифь покачала головой. И явственно уловила вздох сочувствия из ложи Её Святейшества.
   - Говори! - рявкнула Бариола. - Ринну, сын Дэйры-ткача, признаёшь ли, что был связным сестры Вайрики, мерзостной шпионки сиргентской?
   - Единый свидетель... - похоже, подростку трудно было не только до амулета дотянуться, но и держаться на ногах. - Да, посредствовал я меж сестрой Вайрикой... и лордом важным из Сиргента... Подкуплен был...
   - Имя! - требовала Бариола с нажимом. - Имя лорда!
   - Сингуэнке... Иаста Сингуэнке...
   - Джашша Шингуэнци, - выговорила Аризия старательно. - Видели вас неоднократно, сестра Вайрика, в обществе сего лорда. То факт неоспоримый.
   Очень осторожно внедрилась Суламифь в мозг парнишки, чтобы блокировать болевые центры. Ничем иным она уж не поможет ему. При любом исходе, едва ли Бариола оставит беднягу в живых; и едва ли землянка успеет предосвратить очередное преступленье.
   Несчастный мальчишка. Виновен лишь в том, что очутился в скверном месте в неподходящее время - и подвернулся под руку одержимой.
   - Итак, сестра Вайрика: знаете ли вы этого человека? - донёсся вопрос Владычицы.
   - Вижу впервые. - Короткий взгляд - словно выпад мечом - в сторону Бариолы. - Не следовало вам лишний раз отягощать совесть, матушка.
   - На что намёк? - Всё ж Бариола владела собой.
   - Пытки. - Невольно содрогаясь - от столь изощрённой, умышленной жестокости! - сканировала Суламифь злосчастного "свидетеля и сообщника". - Дыба; кресло "Миг Откровенья"; "сапоги святого Тарлы"... Я не ошибаюсь? Могут ли считаться достоверными показания, вырванные столь бесчеловечным и богопротивным путём?
   - Закон не запрещает любых методов дознанья. - Один из присяжных отвлёкся от протокола.
   - Возможно, в своё время пересмотрены будут - самые законы? - вопросила Владычица риторически, вполголоса.
   - Ради одной сестры Вайрики?! - выкрикнула Бариола - не сдержалась.
   - Во имя заветов Первопророков, преподобная мать. Хвала Единому, не перевелись ещё бесстрашные и душою чистые, кто способен напомнить нам заповеди сии.
   - Кто ж здесь кого обвиняет? - Насмешливая реплика с места.
   Оживлённый шепоток прошелестел под сводами. Чьим заявлением публика поражена более? подсудимой - или Владычицы? Обе незаметно обменялись улыбками, ободряющими и печальными.
   - Ответствуй, дитя моё, - с грустной лаской обратилась к парнишке Владычица. - Ведомо ли тебе, о чём именно сговаривались лорд Сингуэнке с сестрой Вайрикой?
   - Едва ли вскрывал он депеши, кои передавал, - вовремя нашлась Бариола. - И тёмен он, грамоте неписьмен. По-сиргентски тем паче.
   - И, надо полагать, единственную депешу, с которой сего отрока перехватили, он успел уничтожить?
   - Убрать!
   Раздражённо взмахнула рукой Бариола. Бдительные сёстры-стражницы испарились мгновенно, утащив, аки демоны во Тьму, злополучного лжесвидетеля. Да, обречён. Неровен час, ещё всласть поизгаляются над бедолагой, прежде чем прикончить: досаду вымещая. И чем помочь способна она - со скамьи подсудимых?
   Стоит ли вся миссия наблюдательницы - жизней, загубленных в ходе её?
   Из своего кресла - поблизости от ложи Владычицы - степенно поднялась матушка Гайяра, глава ордена святой Лимы. С виду старушка-божий одуванчик, с благостным лицом и вкрадчивыми манерами. Поговаривают, однако, что и доселе ведёт она следствие самолично, и пытает особо важных преступников, и в ремесле своём не знает равных ни по изобретательности, ни по скрупулёзности. Помимо прочего - первейшая тайная советница, а при нужде и наёмная убийца при короле. Его Величество, впрочем, и сам её побаивается изрядно.
   Классический "серый кардинал".
   - Однако сомненью не подлежит, - зажурчала лимийская настоятельница, - что обвиняемая коротко с лордом Сингуэнке знакома. Одна из дочерей моих зрила его в обществе сестры Вайрики совсем недавно.
   - Справедливости ради - не так давно я сама давала аудиенцию послам сиргентским, - заметила Аризия. - Присутствовал и посол Сингуэнке.
   - Кто ведает, Ваше Святейшество, о чём сговаривались господин посол с обвиняемой? - Потирая сухонькие ладошки, Гайяра улыбалась медоточиво. - Да не на аудиенции - в притоне мерзостном!
   - Как объясните вы, сестра Вайрика, столь близкое знакомство с лордом Сингуэнке? - обратилась Аризия.
   - Некогда лорд приютил меня. (Чтобы не подвести ещё и Джошуа, не лишне сейчас сослаться на общие подробности их "легенд"). Во время скитаний моих, после того как мой Дом... перестал существовать.
   - Вступая в орден, не уведомили вы меня, что и по ту сторону пустыни Ранаирской скитались, - вставила Бариола.
   - О том меня не расспрашивали. - Суламифь улыбнулась чистосердечно.
   - Пусть свидетельствует сестра, о коей говорили вы, матушка Гайяра, - повелела Владычица.
   - Сестра Текелана, - вызвала глава лимиек - и опять исчезла в глубине своего кресла.
   - Присягаю как пред Единым. - Поднялась молодая лимийка, со знакомыми глазами прожжённого политика; благочестиво коснулась нарочито скромного своего амулета. - В "Тихой Гавани", уж недели две тому назад, довелось мне видеть подсудимую в обществе лорда Сингуэнке, посла сиргентского.
   - О чём сговаривались они, дочь моя, поведай, - подбодрила преподобная Гайяра.
   - Наречие, на коем вели они беседу, неизвестно мне. Возможно, то был тайный язык колдовского ордена Хаффеш, да хранит нас Священное Пламя.
   Умолкнув с многозначительным видом, возведя очи горе, сестра Текелана вновь возложила руку на амулет.
   - Что скажете на это, сестра Вайрика? - осведомилась Бариола.
   - Не думаю, что язык ордена Хаффеш незнаком высокоучёным сёстрам из ордена Лимы. Сестра же Текелана утверждать берётся, будто смысл нашей с лордом беседы остался тёмен для неё.
   Чуть изменившись в лице, матушка Гайяра жестом велела дочери своей сесть. И опять Владычица Аризия исподтишка улыбнулась землянке с одобрением.
   Может, и не лучная идея была - беседовать с коллегой на галакто в "Тихой Гавани"... но вот - к её пользе обернулась.
   - Не следует, однако, исключать, - вступила Бариола, - что во время своих, гм, скитаний обвиняемая впрямь с колдунами из ордена Хаффеш сведалась. Чем объяснить демоническую силу её, как не выучкой сего мерзостного рассадника ересей и чернокнижия?! Благословенны вы, братья и сёстры, ибо не видели лорда Тайлемского после "врачеванья" сестры Вайрики! Не происки ли ордена Хаффеш - насылать порчу на лучших людей королевства Льюрского?!
   - Дарген Тайлемский здесь, и давал показания пред судом. - Владычица как ледяной водой остудила пыл обвинительницы. - И выглядел здравым и невредимым - телесно, равно и душевно.
   - Лишь после того, как произвела я над ним обряд очищенья в храме! - парировала Бариола весьма резко.
   - Ради полной достоверности, - внёс предложенье один из присяжных, - следовало бы допросить супругу даргена, его приближённых и слуг. Не замечали ли они у господина своего признаки одержимости демоном после турнира и исцеленья.
   - Леру фер Тайлем и до турнира был одержим - демоном кровной вражды, - молвила Суламифь совсем негромко. - Одержим и доныне. Признаю, в том есть доля моей невольной вины. Ведь я - урождённая фер Ламбет.
   На миг дарген из зала зыркнул на обвиняемую - и землянка поспешила блокировать сознание от всплеска его ненависти. Да, лучшим обрядом очищенья для даргена станет - истекший срок назначения Суламифи Драгобич.
   - Настаиваю на занесении сего признания в протокол, - подала голос Бариола.
   - Не вполне то признала сестра Вайрика, что вменяют ей в вину, - возразила Аризия.
   - Коль скоро стремилась сестра Вайрика сгубить даргена Тайлемского - на то ей ристалище было дано! - запальчиво выкрикнули с места (Иммер! спасибо ей за участие дружеское). - Какой смысл в исцелении?
   - Дабы глаза всем отвести, - предположили с другого края зала.
   - Кому, во имя Единого?!
   - Всё ж, невзирая на инцидент с фер Тайлемом, - подытожила Аризия властно, - едва ли сие есть достаточный повод, чтобы подозревать сестру Вайрику в связях с орденом Хаффеш. Не так ли? - Пристальный взгляд её остановился на Бариоле.
   - Позволю себе усомниться в беспристрастности Вашего Святейшества, - ответствовала та, вся кипя.
   - Увы нам, - произнесла Аризия с некоей не судейской интонацией. - Представляется мне, что здесь и сейчас лишь одна из нас всех говорит, аки пред Единым, правду, только правду и ничего, кроме правды. И сие - сестра Вайрика, в миру фер Ламбет.
   "Поздравляю тебя, Лами. - Голос Вахишты отозвался в мозгу печальной иронией. - Вновь напомнила ты мне Арешу Хаффеш. Осуждать не берусь: защищаешься мастерски. Только чувствую, сама Бариола признаёт нелепость своих обвинений, и громоздит их только того ради, чтобы тебя и публику смутить. Не бери в голову, и будь начеку. Знать бы, что она замышляет на самом деле под всей этой дымовой завесой..."
   Ответная мысль Суламифи была - непроизвольно - сожалением об отсутствии Одольдо. Об Эрихью - лучше вообще не думать. Для него самого непосильно бремя присутствия здесь. Но - тем скорее и удачнее всё разрешится, чем полнее сосредоточится она на обвинениях.
   Но досадно всё ж, что Одольдо здесь нет.
  
  

***

   - Итак, сестра Вайрика, признаёте ли вы, что прелюбодействовали с братом Эрихью, в миру фер Барнелом, ныне эрихьюанцем?
   - Да, я люблю Эрихью фер Барнела, - подтвердила Суламифь просто.
   И вновь шепоток по рядам публики, недоумённые взгляды. Хозяева жизни, властители душ, иерархи Церкви - так пугающе внове вам обычное искреннее изъявление чувств.
   Несчастные люди. Заблудшие люди. Несвободные люди.
   - Признаёте ли вы себя уличённой в блудодействе также со многими иными лицами, звания как духовного, так и светского?
   - Я люблю Эрихью фер Барнела, - повторила Суламифь более внушительно. - При таких обстоятельствах - зачем мне другие?
   - Предположим. - Ядовитая усмешка, для посторонних едва ли приметная, змеилась на устах Бариолы. - Но - не принимали ли вы обет целибата, вступая в орден? Чем оправдаете пред лицом Единого какой бы то ни было факт прелюбодейства?
   - Лишь там прелюбодейство, где нет любви. - Спокойная убеждённость обвиняемой послужила ответом. - Как ни тщись прикрыться законами человеческими, по законам Единого прелюбодеянье останется прелюбодеяньем, любовь - любовью.
   Отыскав глазами Эрихью, землянка ободряюще улыбнулась ему. Смущало напряжённое, до оцепенения, лицо его; но Суламифь понимала - суд перешёл к пункту обвинения, для него особенно болезненному. Не исключено, что некто оговорил её перед ним; всего вернее - сама Бариола. Бедняга, сам он, поди, чувствует себя сейчас подсудимым.
   Впрочем, недолго терпеть осталось. Рано или поздно окажутся исчерпанными все наветы, и получит она возможность восстановить справедливость, и прекратит нравственную пытку над ними обоими. А там - только дождаться конца назначения (сроки, вероятнее всего, будут свёрнуты ввиду чрезвычайных обстоятельств); и оба они унесутся к звёздам, и не найдётся во вселенной силы, способной их разлучить.
   Публика в амфитеатре не прекращала шушукаться. Не укрылось от Суламифи, как престарелая Владычица, в уединённой своей ложе, кивает задумчиво. Что ж, речи подсудимой и вправду звучат для неё - проповедью? Волей, неволей ли, но пришлось поманить лучших из подопечных своих иллюзией Второго Пришествия, просветлённой печалью вечных истин?!
   Правы Наставница, и брат, и Джошуа. Не так, как подобает наблюдателю-профессионалу, вела она себя здесь. С самого начала - не так. Но как иначе - на грани человечности?!
   - Однако суд располагает неопровержимыми свидетельскими...
   Речь обвинительницы сметена была, как стихией, новым голосом, звенящим от гнева и боли.
   - Опомнитесь! Прекратите немедля сей гнусный фарс! Слепцы, неужто не разумеете вы, что повторяете судилище постыдное над самой Пророчицей?!
   Шпоры выбили искры из мраморных плит, и в центр зала не вошёл - ворвался тот, кого менее всего ожидали.
   - Одольдо!
   С улыбкой ничем не омрачённой радости потянулась Суламифь навстречу ему, поверх барьера, ограждающего подсудимых от остального зала. Пожатье рук, в латные перчатки закованных - самое тёплое, самое дружеское в её жизни.
   Из своей ложи, среди нависшего оцепененья, с достоинством поднялась Владычица.
   - Преподобный отец! извольте соблюдать порядок в суде...
   - Что для Вашего Святейшества существенней: буква закона - или дух его? - вопросил Одольдо сурово.
   И улыбнулась Владычица, и простёрдла для благословенья длань свою. Не выпуская руки Суламифи, Одольдо обернулся к собранию.
   - Я утверждаю: дева сия не повинна ни в чём, помимо мудрости своей, благородства и доблести! И я требую Вышнего Суда для неё!
   Взгляды лишь двоих из всего зала не были устремлены на обвиняемую и на её нежданного и неукротимого защитника. Матушка Бариола - первое смущение минуло тотчас - ликовала в душе. Сам же Одольдо всаживал серебряный кинжал в сердце возлюбленной своей колдуньи - экая гримаса судьбы! Достало ума у обоих - нежное свиданье устроить привселюдно. Только последней этой искры недоставало для наивного брата Эрихью.
   И неотрывно вперялась Бариола в орудие своей мести: злорадствуя втайне, но с благостной улыбкой на устах.
   И Эрихью отыскал взглядом свою благодетельницу. Куда угодно смотреть - только не на тех двоих! Нет более сомнений, какова она, Вайрика фер Ламбет. Лгунья, чернокнижница, похотливая тварь! исчадье Тьмы, коварно принявшее личину ангела! Всем глаза отвела. Даже любимому учителю. Даже - язык не поворачивается! - святейшей Владычице. Воистину, Конец Мира близок. И не осталось ни у кого ни сил, ни честности, ни совести, дабы Злу противостоять; разве у одной лишь матушки Бариолы. И... у него - Воина В Белых Доспехах, избранного Небесами, благословлённого преподобной матерью на Последнюю Битву! Не напрасно носит он имя Пророка! Пусть могущественно Зло, и Битва тяжка - но с ним молитва матушки Бариолы. Прочь же колебания!
   Отец Одольдо неторопливо снял латную рукавицу, со звоном бросил на пол - словно прямо в лицо всему высокому собранию.
   - От имени сестры Вайрики. Кто осмелится принять вызов первого меча ордена?!
   Миг растянулся в бесконечность среди непрочной тишины, натянутой струною. А затем - струна оборвалась; и брат Эрихью - воплощение праведного гнева! - почти сбежал по ступеням амфитеатра.
   - Я принимаю твой вызов, исчадье Тьмы! И знай: торжествовать тебе недолго!
   - Хью...
   - Опомнись, сын мой!
   Что-то ещё силился выкрикнуть Одольдо. И Вахишта тщилась достучаться, в чём-то убедить... Суламифь не слышала, не воспринимала. В один миг перевернулись и рухнули все представленья о мире, все прежние ценности. Так легко - и необратимо.
   Предательство. Изменил самый близкий, родной, любимый, кому доверяла как себе... На чём стояла доселе эта вселенная? и на чём стоять ей отныне, когда любовь, доверие, родство душ - всё, что мнилось единственно верным, незыблемым - вдруг оказалось так хрупко, непрочно? Человечность, цивилизованность - не более чем хрустальный замок; обрушился - и лишь зияющая пустота взамен. Как жить в пустоте?
   Надвигался, пошатываясь, до боли меч стиснув, уже не возлюбленный - марионетка; и до жути ясно, к кому ниточки тянутся.
   - Вижу я страх в твоих глазах, ведьма. - Угроза скрежетала в чужом отныне голосе. - Грядёт расплата за всё зло, что принесла ты миру. И - за ложь! за то, что ты лгала - мне!
   - Прошу, Хью, выслушай. - В последнем, отчаянном порыве исправить непоправимое Суламифь шагнула навстречу. - Тебя совсем запутали, меня оговорили. Да, обрадовалась я отцу Одольдо; но неужто тот, кто тайно лжёт, способен радоваться так открыто? Опомнись, и закончится этот кошмар...
   - Внемли же благоразумию, сын мой. - Одольдо встал рядом с нею; но сил не оставалось даже на признательность.
   - Бегите от неё, отче! - выкрикнул Эрихью исступлённо. - Великим Откровением заклинаю! Она вам глаза отвела... она и вас увлечёт во Тьму!
   И тогда отступила Суламифь, и обвела зал взглядом. И Одольдо не нашёл в её глазах ни гнева, ни страха, ни отчаянья. Лишь тихую печаль и жалость. Не о себе скорбь - о нём, об Эрихью, о Бариоле... обо всех здесь. Обо всём их диком, невежественном мире, забывшем заветы Единого, всё глубже во Тьме погрязающем.
   И окостеневшая рука Эрихью меч опустила; и дрогнуло что-то даже в злорадно-торжествующем лице Бариолы.
   И на миг Одольдо привиделось: вот оно - чудо, на которое так долго он уповал, о котором молился втайне и истово. Чудо, что освободит, наконец, его и Бариолу из порочного круга ревности-гордости. Чудо по имени сестра Вайрика - нет, святая Вайрика! Вот сейчас благодать всепрощенья, от неё исходящая, коснётся каждого в этом зале. И они с Бариолой сделают свой первый, самый трудный шаг навстречу друг другу; и прекратят изощрённую пытку, коей сами себя подвергают двадцать лет кряду. И Владычица Аризия благословит их союз; и все присутствующие вскинут мечи единым порывом, салютуя их воссоединению...
   - Что ж медлишь ты, сын мой?! - Выкрик Бариолы, словно ветер ледяной, развеял наважденье последней надежды вмиг и без следа.
   - Час возмездия пробил, ведьма!
   И взметнулся единственный меч - брата Эрихью.
   Прощальным прозреньем увидел Одольдо - Первопророчицу, что вторично пыталась очистить мир от скверны, все грехи его на себя приняв. Вновь - безуспешно.
   Опустошённую, смертельно усталую Первопророчицу, казнимую ныне казнью более страшной, нежели костёр.
   - Несчастные, запутавшиеся люди...
   Шелестящий, едва уловимый шёпот - эхо всепрощенья, отзвук несвершившегося чуда... Синеватая вспышка... Пустота зияющая...
   Кто-то за амулет схватился, горячечно бормоча молитву; кто-то вцепился в меч, в нём черпая силы; иные просто остолбенели. Ничего этого не заметил Эрихью. Исчезла Вайрика - выгорело враз и дотла помраченье, его душой завладевшее. Вот прощальный дар того тепла и света, что так щедро изливала возлюбленная на него и на весь мир... дар, для него неотличимый от проклятья. Ослабла рука, разжались пальцы, и меч упал на пол - с безнадёжным, как окончательный приговор, дребезгом.
   Как счастье - вдребезги.
   - Проклятая ведьма всё ж улизнула от возмездия! - выкрикнула Бариола.
   - Святая вознеслась в Небеса, - отозвался Одольдо вполголоса.
   И молча кивнула Владычица Аризия.
   Кто прав, кто заблуждался? История рассудит. Только История...
  
  

ЭПИЛОГ

   - ...Сознаю - история некрасивая. Назначение сорвано, и замену подобрать не так просто... и не стоило прилюдно растворяться в воздухе...
   Константин обнял сестру за плечи, к себе привлёк.
   - Не кори себя, Лами. Ничего непоправимого. Так, досадная заминка в работе. Не ты первая, не ты последняя. Мы поймём, поймёт и Конфедерация. Главное - крепись.
   - Я-то полагала, что закалена достаточно, - продолжала Суламифь безжизненно-ровно; едва ли она вполне понимала, о чём ведут речь остальные. - Чего только не насмотрелась в исторических экспедициях... в прошлое Земли, других планет. Мировые бойни, и озверелые толпы, и фашисты всех мастей... Видела, как дети умирают от голода, а родители их - от непосильного труда. Видела, как методично человечество травит и убивает цвет свой, и как губит собственный мир. Видела и самое страшное: как пытливые, чуткие молодые люди - поколение за поколением! - обращаются в равнодушных обывателей. И предательство в самых разных масштабах - видела. И понимала, и принимала, поскольку - исторически необходимо и закономерно... Отчего так больно теперь, когда предали - меня? и как с этим жить дальше?
   - Если бы всякий умирал от обычного предательства - вновь подала голос Вахишта, - ни одна цивилизация не доживала бы не то что до Контакта, но даже до феодального возраста.
   - Конечно, не собираюсь я умирать, Учитель. - Суламифь наконец отреагировала. - Только вот...
   С убийственной ясностью представила она, что ведь цивилизации Элкорна ещё только предстоит пройти через самые неприглядные моменты взросления. Через инквизицию и фашизм, через демографические взрывы, мировые войны, экологические катастрофы. Ещё неисчислимо многим лучшим умам планеты суждено быть сожжёнными на кострах, и заживо погребёнными в застенках, и просто взятыми на измор, раздавленными бытом и всеобщим отчуждением. Ещё тысячам поколений молодых людей необходимо превратиться в самое страшное: в зарвавшихся и униженных, в палачей и жертв, - в конечном итоге, в равнодушных обывателей. И с молчаливого согласия их свершатся бесчисленные преступления против человечности и здравого смысла. И Конфедерация, если только желает она добра юному народу, не позволит себе вмешаться ни в одно изуверство - вплоть до самых экстренных случаев. Не с чужого примера - но лишь на собственном жестоком опыте возможно постигнуть до конца, сколь пагубно равнодушие.
   Всякому конфедерату с детства знакомые, привычные аксиомы: историческая закономерность, обусловленность, необходимость. Только вот - кто объяснит это извечное уравнение Справедливости-Целесообразности им? Тем самым, молодым, чистым, пылким, которым предстоит?
   Поколения и поколения юных - с искренними, настежь распахнутыми душами; с глазами, устремлёнными к звёздам... Придёт назначенный Историей час - этих мальчишек и девчонок погонят на мировую бойню, внушив попутно, как это возвышенно и благородно. Повезёт тем, кто в бойне и сгинет. Погибнет, по крайней мере, с иллюзией веры в возвышенное и благородное, до того, как беспросветный цинизм взрослой реальности захлестнёт их умы и души.
   Вот и Эрихью таков же - несчастный Хью, которому землянка Суламифь Драгобич уже никогда не подарит звёзды. И Бариола была некогда такой же, как вся молодёжь Вселенной - докосмическая ли, конфедеративная. Несчастная Бариола, которой никогда уж не спасти ни любовь свою, ни свою душу.
   Несчастные, запутавшиеся люди.
   - Несчастные, запутавшиеся люди, - вслух, в который раз повторила Суламифь. - Эрихью-то в чём виноват? А - Одольдо?
   - Что ни говори - Опередившие Время, подобно друзьям, познаются в беде. - Вахишта наградила собеседников взглядом усталой древности. - Будем откровенны: испытание выявило в Эрихью фер Барнеле типичнейшего человека своего времени. Хвала прогрессу, что выяснилось это - заранее. Ну сама посуди, Лами: так ли нужна Хью Вселенная. Куда легче прожить ему с воображаемыми ангелами и демонами - на родной планете, нежели с реальными людьми - в Конфедерации.
   Константин продолжал обнимать сестру за плечи, бережно поглаживая по волосам. Улучив момент, Вахишта силой телекинеза освободила ученицу от элкорнской воинской одежды, облачила в удобное домашнее платье. Лишь краем сознания Суламифь была благодарна брату и Наставнице за заботу. Все мысли, как прежде, устремлены были к будущему - уже не Элкорна, но будущему Эрихью и своему собственному. И ничего она не видела впереды, кроме двух угрюмых бобылей, поглощённых работой. Он - в своём болоте, она - в своей вселенной. Может статься, когда-нибудь Хью оттает, и познает радость любви, а может, даже семьи. Суламифь искренне желала ему этого уже теперь. А что ей в жизни останется? Её работа? и брат? и родители? и Вахишта? и вся Конфедерация? Не так уж мало - для двух столетий одной жизни. Пусть нельзя помочь элкорнцам в нелёгком труде взросления - можно работать для их будущего. Пусть невозможно подарить звёзды всем молодым людям Элкорна - да воздастся мерою полной хотя бы лучшим людям планеты.
   Отец Одольдо. И Тарла Кудесник. И Томирела Ратлин. И Сиарам. Все они с облегчением увидят в новой - поначалу неизбежно пугающей - Конфедерации знакомое лицо. Вайрику фер Ламбет. Ибо требуется адаптационный срок для того, чтобы даже для них - лучших людей своей планеты - стали близкими и родными все люди Большой Галактики...
   - Ты слышишь, Лами? - Мягкий голос Кости прервал её раздумья. - Пока мама и папа в звёздной экспедиции, может, ты поживёшь у меня? Я вызову Свету из Института и Борьку из школы. Им тоже нужно отдохнуть, а ты быстрее с ними развеешься.
   - Я подумаю, Костя. - Суламифь повела плечами, высвобождаясь.
   Брат прав: следует отрешиться. Но - чуть погодя. Слишком много насущных дел оставила ей миссия, оборвавшаяся так внезапно и жестоко. И первоочередной долг её - связаться с Виальдой фер Эксли. По видеофону. Или телепатически.
   Нужно ведь сообщить ей напоследок, что с Сиарам всё в порядке.
   Из стихотворения О. Ладыженского (прим. автора).
   Достойный этшивел (от "этши" - "разумные") - уважительное обращение к мужчине, принятое в Галактической Конфедерации Миров. К женщине обращаются - достойная этшивин.
   Шэммун - дворянский титул на планете Элкорн, соответствует земному титулу князя либо герцога.
   Эркассар - дворянский титул, аналогичный графу.
   Стихи автора.
   Дарген - дворянский титул, равный барону.
   Стихи И.Марковой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   6
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"