Через пять минут мы поднимали первую - за хороший вечер. Еще через десять - подтащили поближе свое пиво. Через полчаса халдей, по-натуре, резко метнулся и приволок еще водяры и путевой закуси. Потом Пимыч навзрыд читал свое новое творение:
"Виденье чудное открылось вчерашней ночью мне во сне
Как баба голая лежала на белоснежной простыне
И я ее, поставив раком, без перерыва, целый день
Порол, порол, задрав рубаху,спустив штаны ниже колен.
Она тряслась, как в лихорадке, подмахивала, что есть сил,
И вновь ее подмах могучий во мне желание будил.
Но вот проснулся я ... Такого не видел я и в страшном сне-
Восставший вверх мой член багровый, зажатый крепко в кулаке!
Хороший вечер завершился в бане, куда Пимыч отправился в белых кегельбановских тапочках.. Были вызвонены проститутки, числом пять штук. Блатные, в силу потенциальных проблем, возникших по причине долгих лет, проведенных за решеткой в темнице сырой в сидячем виде, кроме всего и пьяные были сильно,воспользовались девушками, только как массажистками, да еще спасательницами в бассеине. Пимштейн, не переставая выпивать, финтифлюхнул трех по очереди. На его потенции пьянство, гибельное для всего живого на Земле, мало сказывалось. Подозреваю я, не только фарцует он своими гербалайфами, но и сам их амкает.
Я в принципе проституток не люблю, хотя угощали меня ими частенько, что греха таить. Но удовольствие достигается через преодоление препятствий. Только азарт охоты, острота ощущений погони - вот что дарит полное наслаждение. Разговорам про особое мастерство и умение я не верю, а у меня было с чем сравнивать. Физиологически любая женщина может дать мужчине не больше, чем любая другая женщина. А когда за все уплачено - исчезает элемент неожиданности. Как всякая творческая личность, я не выношу рутины.
Однако пьян я был этой ночью. А потому занял любовью проститутку Наташу, дивно красивую сучку, классической славянской красотой. И волосы ее - как спелое пшеничное поле, или как степной мед-разнотравье, и глаза ее васильковые, как те самые васильки, что в небо голубое глядят, и училась она на медсестру, да изнасиловали на первом курсе училища, а дальше - покатило, понесло. Жить то надо. Редко среди продажных женщин такие красивые встречаются. Серьезные клиенты стараются подобных выхватить в свое эксклюзивное пользование в ранге любовниц.
После душещипательной беседы она увела меня в уголок этой безразмерной бани , где мы и делали это. Акуна-матата. Динь-Динь. Я был ее первым мужчиной. Первым в ее жизни, который не оттрахал, как скотину безголосую, а принялся сооблазнять, как мало кто умеет. Это стук сердца, это коса нашла на камень. Хочется верить. Она мне так объяснила, по крайней мере. Потом мы сели за столиком, пили водку и читал я ей наизусть произведения когда-то известного поэта Пушкина Александра Сергеевича, если кто помнит. Гой тебя разъеси, Сережка Есенин, знал ты рецепт вневременного российского счастья. Вот и я читаю стихи проститутке и употребляю Quantum satis - сколько достаточно - Стрелецкую с душегубами.
Наташа погрозила мне пальчиком:
- Смотри, Димка, дошутишься. Мастер ты, наверное, девчонок укладывать.
- Ну что ты, я еще мальчик .- я потупился.
-
..
- Была бы помоложе... Года на три. Влюбилась бы...
- Да ты, вроде еще неплохо сохранилась, старушка.
- Нет, была бы помоложе, точно купилась бы на твои прекрасные глаза, бесплатно отдалась бы.
" Здравствуйте, еще одна..." - это я подумал про себя. А вслух спросил:
- И что же это у меня с глазами?
- Счастье у тебя в глазах. Неземное какое-то блаженство. И улыбка соответствующая натянута. Такая счастливая, что хочется кусочек этой радости у тебя отщипнуть.
Однажды мне поведали, что у меня взгляд такой, будто мне постоянно миньетят под столом. После этого я утратил способность удивляться восторженным замечаниям относительно моих чудесных глаз. Глаза, как глаза. Мое фирменное блюдо. Работа у меня такая.
Однако про улыбку она просекла... Охмуряющую улыбку, чарующую, дразнящую и зовущую к поцелуям, я годы репетировал перед зеркалом и теперь небезосновательно считал ее своим секретным оружием .
Глава не знаю уж какая (четвертая, вроде)
Проснулся я дома. Вообще, заметил, когда пью, в каком бы состоянии не был, ночевать уползаю домой. На уровне инстинкта. Просыпаться было плохо. Утро было после "Стрелецкой".
В голове постепенно всплывали лица и события: Евгений Евгеньевич, наш вчерашний собутыльник по кегельбану и бане - бывший тренер по боксу, ныне - хозяин авторынка. Не какого-то отдельного авторынка, а всего авторынка региона. В административных границах суверенного субьекта федерации. Давным-давно он сидел недолго относительно за какой-то разбой. Уважали его очень как несколько поколений воспитанных им боксеров, так и блатные, в которых эти боксеры в большинстве своем вырастали Также присутствовали его друг-компаньон Дима со своим постоянным спутником, молчаливым и застенчивым убийцей Тахиром. В милицейских сводках оба значились как особо опасные. Хотя Диму считали интеллигентным человеком - многая лета назад он закочил первый курс строительного института. Незамедлительно после чего получил свой первый срок - за грабеж.
Под утро , помнится, в баню прибыли новые гости. Кумир молодежи и герой многочисленных историй, сам Стайко с двумя ухарями воротался с какой-то заманухи и заглянул на огонек к Евгеньичу. Засвидетельствовать почтение, так сказать . Голова его и впрямь была украшена мужественным багровым шрамом, вокруг которого еще не заросло волосами. В шрамах также, но уже белых, застарелых, было все его лицо, и большая часть торса. На торсе немало также было синих изображений тотемных символов воровской романтики. Посмотрев на внешний вид этого джентельмена удачи, становилось понятно, почему после встречи с ним некоторые делавары (деловые люди) долго и безуспешно лечатся от импотенции. Даже если опустить позапрошлогоднюю историю, когда в туалете "Диафрагмы" Стайко из газового пистолета выстрелил прямо... туда (в самую потенцию, в пах то есть) одному молодому бизнесмену. Меня тогда не было, но визг, по рассказам, был душераздирающий.
Для дорогих гостей заказали еще водки и еще закуски. Быстро прибежало невзрачное морщинистое создание в постклимактрическом возрасте - назвать ее женщиной не поворачивался язык, бабушкой -
воспитание. Приволокла графин ледяной Стрелецкой и тазик с удивительно вкусными пельменями. Новые гости неторопливо насыщались.
Я сладко нежился в томной неге на плече у Наташи. Пимыч дискутировал со старшими о роли секса в шкале жизненных ценностей современной молодежи. Евгений Евгеньевич морщился:
- Дуремары вы все, молодые. В башке дыра у каждого. Лишь бы обдолбаться херней какой-нибудь. Да еще трахаетесь, как кролики.
При слове "кролики" я встрепенулся, и как бы между делом спросил:
- Слушай, Стайко, тут лопоухие твои, Пашка с Васькой , мир праху их, рассказали , что ханку последнюю, с которой они и кончились, взяли у барыги, которого ты к ним как будто подослал . Дела кроличьи решать как будто. Я без претензий, ты ничего за того барыгу не слышал? Не сочти за дурные манеры...
В принципе, это был вполне допустимый вопрос в застольной компании. Если кого-либо интересует какой-либо момент в деловых или
личных вопросах ближнего своего, он вправе об этом хотя бы спросить. С другой стороны, ближний вправе не отвечать на заданный вопрос, лишь намекнув, что это информация не для обсуждения. Стайко , впрочем, отнесся к моим человеческим слабостям благосклонно и даже снизошел до ответа, правда в свойственной одному ему ненавязчивой манере общения.
Смысл его слов заключался в следующем: Он, Стайко, клянется самым дорогим, что у него есть - своими честью и достоинством, что никаких посылательных действий по направлению "барыга-пацаны" он не совершал. Более того, он в недоумении и хотел бы понять, отчего его, Стайко, честное имя, вернее фамилия, были огульно охаяны и вообще упоминаются в связи с произошедшим около Диафрагмы досадным ициндентом. И он, Стайко, клянется самым святым, что у него есть - памятью о маме, что подлый злопыхатель или группа таковых за свои гнусные клеветнические наговоры и измышления отплатят не только самым дорогим, что есть у них по их мнению, но и другими вещами, о ценности которых они мало задумываются в суматохе дней, а между тем эти вещи дороги им, и прожить без их они не смогут. В этом контексте он, Стайко, подразумевает некоторые органы тела, которые попутно выполняют функции первичных половых признаков вышеобозначенных персон.
Закатив глаза и брызжа слюной, Стайко продолжал:
- Мне делать не хер, барыгам задания раздавать. Это по жизни сучий хлеб, кого куда посылать. На хер посылают, понял, да?. Я кровью отвечу своей, если кто меня пошлет, на куски порву, за слово отвечу!
Его начало заметно трясти. Один из приближенных к телу увел героя на скамью и вкатал укол. Сам присел рядом с ним, приобнял и тихо начал успокаивать.
Евгеньич сочувственно вздохнул:
- У него и раньше то крыша с наркоты свистела. А как бошку пробили, вообще плохой стал.
Я остался обдумывать разговор.
Нет, не верю, ой не верю я тебе, Стайко. Блатные - народ страстный, убеждать умеют, но чисто логически и психологически не вяжется. Если приблизить все произошедшее к знакомой мне системе координат, то не стала бы девушка, отказав мне по причине месячных, горячо убеждать меня, что сегодня она действительно не может, не в состоянии физически заниматься этим, не стала бы она мне демонстрировать окровавленные прокладки и набухшие лимфоузлы. Она сказала бы просто:
- Мне сегодня нельзя. - Или что-то в этом роде.
Будь Стайко какой угодно пробитый, не послал бы он меня куда-нибудь, а полюбопытствовал хотя бы, что это за тема с кроликами. Они же любознательные, блатные, недаром свой хлеб едят, они первые, еще на заре перестройки прочухали, что информация - вещь практически бесценная, то есть денег стоит. А этот даже не попытался разнюхать, что почем, а пошел в глухой отказ.
Если бы собака не ела мяса, не стала бы она с таким чувством открещиваться от своей плотоядности. При деле здесь Стайко, зуб дам. Нет, зуб не дам, жалко, привык я к зубам своим, и денег в них много вбил - на ремонт и уход, но к кроликам Стайко явно имеет отношение. Ну и хрен с его кроликами, выполню предсмертное желание Васьки - это свято, за это зуб отдам, не жалко - и забуду все эти кроличьи дела. Не нравятся они мне даже пьяному.
А что Стайко шумел на меня, так и с ним тоже хрен. Он хоть и грозился, но на меня прямо ни одного наката не сделал, не послал никуда, базар он все-таки фильтрует, умный, хитрый, осторожный. Понимает, что полез бы драться - настучал бы я по его голове больной. Я хоть три года не тренируюсь уже, но удар остался - дай дороги, а пушкой передо мной трясти он бы постеснялся, за это и предъявить могут, хфамилие мое известное... Не всякого встречного Евгеньич к себе в баню водит. Помог я однажды сильно Евгеньичу. Один кадровый вопрос решил.
И вообще в общении с блатными главное - не бояться. Его задача в разговоре - на тебя жути нагнать, наехать, сломать психически. А если ты его не боишься, мимо ушей пропускаешь кровавые откровения, он и сдуется. Что я сейчас, втихаря от всех, и продемонстрировал. Увидел Стайко, что я, слушая его, и глядя в его плюющийся рот честными расширившимися глазами, ненароком полез рукой Наташке под халатик, и сразу разыграл удар сердца. В театр бы его, с Табаковым на пару у Виктюка пародировать Моисеева. Хотя нет, не потянул бы. Если даже я, неприхотливый зритель, не поверил, то и Станиславский с Рабиновичем-Данченко, тьфу ты, с Немировичем, извиняюсь, я сам на четверть Рабинович почти, у меня бабушка по матери урожденная Рубанович, вот ассоциация и сыграла, так вот, они бы все трое - и Станиславский, и Раб... ёб, Немирович, и Данченко не поверили бы Стайко . Хрена лысого какой-то пробитый беспредельщик меня пьяного запугает. Non plata sombrero Huani est. Не по Сеньке шапка.
Но на слабонервного Пимыча пламенная речь Стайко произвела впечатление. Обычно разговорчивый, он молча положил в рот пельмень. Видимо вспомнил самую первую, ставшую достоянием нашего бомонда сагу: когда Стайко убил своего собутыльника и разрубил его тело топором (опять топор!) примерно на восемнадцать частей, коими старательно удобрил окрестные леса. Дали ему тогда всего семь лет - у суда не было доказательств, кроме случайно завалившегося за мебель пальца потерпевшего.
Пельмень выпал изо рта Пимыча и плюхнулся на паркет. Пимыч все также задумчиво поднял его с пола рукой, насадил на вилку и снова положил в рот. Евгений Евгеньевич глубокомысленно заметил:
- Я не склонен к обобщениям. Но глядя на тебя, я начинаю понимать, почему мы, евреи, не едим свинины. Это своего рода каннибализм.
Веселье поутихло и все стали собираться по домам. Прощай красавица Наташка, едва ли увидимся вновь. Пьяную, ее пробило на чувства, и всхлипывала она у меня на груди.
- Зачем ты это сделал?- сквозь сопли и слезы вопрошала она.
- Что? - добродушно откликнулся я.
- Обалтывал меня так... Стихи свои придурочные. Еще в осенний лес свозить обещал, в листья зарыться... На уши макарон навешал, как я теперь жить буду, без тебя? - она уже откровенно ревела.
Я чувстовал себя неловко:
- Ну, не переживай ты так. Все будет хорошо. Где уж нам уж замуж, приходи уж, так уж дам уж. Ты ведь знаешь из наших песен: дельфин и русалка - не пара.
Наконец, я сдал ее, пьяную и плачущую, на руки подоспевшей сутенерше, и, тяжело опершись на Пимыча, пополз к выходу.
Не все то золото, на чем негде пробы ставить. Еще не хватало подобранных на улице дворняжек в дом вести. Она ведь привыкла всякую гадость в рот брать.
А проснулся я поутру болеющим с бодуна. Это сушняк меня поднял ни свет ни заря - в 10 утра. Лечась кефиром, включил телевизор и начал щелкать пультом. Везде были мультики, новости, сериалы, всякая вата, одним словом. Ни одной задрипанной порнушки или "Плэйбоя поздно утром". Нет, не думают на телестудиях о нас, людях со смещенным центром тяжести. Причем смещенным ниже пояса. Да почему только о нас? Ведь даже заурядному обывателю как подняло бы настроение на весь день что-нибудь легкоэротическое с утра по телевизору!
Напился с горя кефира и снова завалился спать. Мне на работу не надо. Снилось мне почему-то, что я - представитель то ли партии зеленых, то ли того самого Гринписа, нашел на берегу озера несанкционированную свалку, огромную гору, целиком состоящую из рекламных брошюрок и проспектов центра сайентологии и дианетики Рона Хаббарда. Ну и где здесь сексуальная подоплека? Ау, Фрейды!
Отоспался я и проснулся относительно рано - не было и трех часов дня. За окном свирепствовала золотая осень, хватая за душу когтями летящих паутинок. Отпиваясь чаем и любуясь в окно пейзажем, я вспоминал все подходящие к случаю стихотворения, такая на меня благодать накатила - унылая пора, очей очарованье, сентябрь, праздник, сладкий как папиросный дым, уходят в последнюю осень поэты, чей-то мягкий лик над лесом, пахнет вишнями и мохом...
"... И собрал я золота, и серебра, и сокровищ царей и сокровищниц. И оглянулся я на деяния рук своих, на все, что совершил я, и увидел, что все это суета и погоня за ветром, и нет в том прока под небесами. Суета сует, все суета..." Экклезиаст. Сегодня надо будет раскуриться. Настроение соответствует.
Я одел черный берет "KANGOOL", темные очки, длинное пальто с блестящими пуговицами и остроносые мажорские туфли. Бархатные. Посттарантиновский стиль в глухой провинции все еще производит впечатление.
Я взял в руки картонный пакет на тесемках с плоским донышком. И отправился выполнять последнюю волю покойного. Пусть это будет моим личным вкладом в приближение эры милосердия.
Квартира, где имели последнее земное пристанище усопшие Пашка с Васькой, находилась в получасе ходьбы. Пошел пешком. Мягкой кошачьей поступью. Весь расслабленный, весь на шарнирах. В моей блудливой улыбке все тайны Вселенной. Эй, мамы, не прячьте дочек за своими широкими юбками, все равно найду, поймаю и съем. Эй, дочки, хотите посмотреть на живого тигра? Не бойтесь, он не кусается, я его держу.
Погуляв по магазинам, скверам и улицам, я оказался перед дверью. На звонок открыл парнишка по прозвищу Казак, двадцатилетний наркоманящий оболтус, отирающийся при малолетках в качестве прислуги. Квартира числилась за кем-то из бригады Стайко, и, несмотря на присутствие людей, вид имела необитаемый. Видимо, из-за хорошего ремонта, чистоты и почти полного отсутствия мебели. Кроме выбывших Пашки-Васьки, здесь обитали еще двое парнишек того же возраста и профессии, мне малознакомых. Жили они суровой коммуной, по звериным законам спецприемника для малолетних. Такая жизнь их воспитывала и дисциплинировала. Инфантильный Казак за еду и наркотики убирался по хозяйству и готовил хавчик на всех.
Хозяева были дома, сидели прямо на полу в гостиной, смотрели видик и пили чай вместе с гостем - моим старым приятелем (несмотря что я лет на пять старше), сыном одного толстосума, занимающего не последнее кресло в администрации.
Все-таки спасибо Великой Октябрьской Социалистической революции, уничтожившей сословное деление общества и стершей все классовые различия и границы. В былые времена едва ли молодой барчук стал бы с кухаркиными детьми чаи гонять, а сейчас ничего, смеются даже.
Я присел в кружок и отправил Казака за чистой кружкой. Хорошо так сидеть, когда вокруг тебя трое чистых, веселых, счастливых ребятишек. Идиллию смущала только жуткая порнуха по видику. Впрочем, я привыкший.
Казак торжественно внес в комнату кастрюльку с дымящейся бурой жидкостью. Это была вываренная в молоке конопля. Конечно, местная, собранная по дворам конопелюшка не обладала таким мощным душеранозаживляющим действием, как та сказочная трава, что нам привозят с юга. Иначе говоря, тутошнюю усладу ругательно называли "беспонтовкой". Но, приготовленная по особой технологии, она могла дать некое подобие того эффекта, дабы вкусить который, англицкие рыцари в средние века и затеивали крестовые походы на Ближний восток, где в изобилии растет чудесная трын-трава.
В процессе употребления препарата начали делиться знаниями. Менты нашли дальних родственников Пашки и Васьки, живущих в Шахтерском поселке за городом. Тела им отдадут из морга только завтра, потому как не закончены еще все их ментовские процедуры. Диагноз - передозировка не подтвердился, просто вкололи покойнички по неопытности какой-то бодяги ядовитой, найти бы барыгу, что ее впарил пацанам, и порвать бы его, как грелку, да где его уже найдешь то... Похороны у них там будут, в Шахтерском, мы поедем, конечно, далеко, правда, хотя пацанам это уже не поможет. Может из старших кто поедет - родню подогреть, а может и не поедут - близких родственников то у Васьки с Пашкой не было. Детдомовские, из инкубатора.
Кролик в ванной сидит, он уже затрахал гадить по углам. Что, по-натуре заразный? Ну, дела... Да ну, прокалываться идти, неохота. Мы кролика особо не трогали, его все Васька мацал больше. Заболеем - пойдем, а нет - и так прокатит. Забирай кролика, без базара, нам он в бампер не упирался. Ну счастливо, заходи, коли здоровье будет. Уя! Хорош руку ломать, пошутил я. Давай.
На улице продолжался все тот же сумасшедший листопад, только после употребленного продукта молочной кухни он приобрел особый, скрытый от простых прохожих смысл. У каждого падающего листа был глаз , моторчик и передатчик. Листья экипировались, как снецназовцы. И падали листья не хаотически, а вполне осмысленно, преследуя при этом свои, непонятные людям цели. Все лето листья висели на деревьях и вели сбор информации, желтели. И вот наконец сегодня главные листья передали - пора. Сначала полетели листья-разведчики, потом - листья-десантники, захватившие плацдарм, теперь летят основные силы листьев. "...Лица желтые над городом кружатся..."
А на ржавом мусорном баке вполне прилично одетый дитенок с отрешенным лицом выводил что-то мелом. Я умилился - вот она связь поколений, подошел поближе, рассчитывая увидеть по уши родную с детства трехбуквенную формулу, но не тут то было. Белым по ржавому аккуратно было выведено "NIKE". Эти дети родились уже в другой стране.
В картонном пакете с тесемками сидел белый кролик с фиолетовой цифрой "5" на ухе и думал свои кроличьи думки. Усы у него часто двигались.
А поеду я в трамвае, устало меня пешком ходить. Ой! М-да, Гаврюшка, не любит тебя Евдокимыч... Давно я уже в общественном транспорте не ездил: и мест свободных нет, и лица у всех, как гавна в рот набрали, а выплюнуть неловко. Эй, народ, расслабьтесь все. Нет, ну я понимаю, зарплату не плотят, цены растут, Ельцины страну разворовали, я все знаю. Я в новостях смотрел. Но почему у вас лица такие злые? За окном бабье лето, а мы... Ой! Чего вам, женщина? А, понял, сколько? Я не смеюсь, я в самом деле не знаю. Вот ваши два рубля за проезд. Вам спасибо. Та помогай вам бог.
Все-таки как мило гудят трамваи. Помню, лет двадцать назад меня в садик на трамвае возили, так они одинаково гудели, что тогда, что сейчас...
Стоять! Вдох-выдох, пришел в себя, быстро! По направлению 14 часов дня дичь. Сидит одна. У окна. И рядом место только что освободилось. Ага, понятно, почему я на нее сразу не среагировал, с ней рядом какой-то фырган сидел, я думал, они вместе. Я ведь не беспредельщик какой, на чужих женщин кидаться в присутствии кавалера, уважаю чужие чувства. Но эта здесь одна. Рывок. И я сел рядом. Начинаем разговор...