На зелёной траве жёлтые одуванчики. Запах цветущей сирени затопил всё вокруг.
Тучный батюшка с обширной бородой свернул в Святые ворота Михайловского монастыря.
У милицейского "УАЗика" стоят двое коротконогих мордатых сержанта с укороченными "АКМами" на плечах. В машине водитель откусывал от загогулины "краковской" колбасы.
- Да, чуть не забыл: была суббота - выходной!
К монастырю подкатила корейская иномарка узбекской сборки, из авто вылез недовольный мужик. Менты в разнобой поздоровались. Мужик кивнул и подошёл к ним. Все трое закурили. Каждый свои. Помолчали.
Невольно проникся этой монументальной трёх фигурной композицией: моя милиция меня бережёт.
На синем небе толкались облака, уже с утра припекало солнце. За рынком звонили колокола Покровской церкви.
- Слышь, закурить нету?!
- Не курю.
- Поди и не пьёшь,- тоскливо оглядел меня шилом бритый мужичок. В одной руке он держал грабли, в другой верёвку, привязанную к самодельной тележке. У сараев сохло бельё. Над пышными грядками раскорячились две бабы с тяпками в руках.
- А я выпиваю,- голос прокуренный, физиономия угрюмая,- после вчерашнего бошка гудит, что твой колокол.
После его слов потянул ноздрями воздух и зашарил по карманам в поисках какой-нибудь закуски.
По тропинке, мимо нас, величаво прошла румяная деваха внушительной конструкции. Груди твёрдо бултыхались в вырезе футболки, как два кабачка.
- Чего сразу наезжаешь,- перевожу стрелку.
-Не-е, ну ты чё-о..., не богат на пиво - здоровье поправить?
Оба провожаем взглядом деваху.
- Кобыла,- констатирует мужик.
-Нет, Забава Путятишна, - не соглашаюсь я и протягиваю мужику пару мятых десяток.
-Ништяк, кореш!- повеселел болезный,- может огурцов солёных хотишь? Моя хорошо солит!
-Нет, спасибо.
По тропинке поднимаюсь на древний крепостной вал. В траве блестят пластиковые пивные фляги, обёртки от чипсов. Сразу понятно - излюбленное место отдыха местной молодёжи.
Юрьев - Польской спит восемь с половиной веков на обочине русской истории. Как и Москву, его основал суздальский Юрий Долгорукий. "Градец малый" нарекли именем князя, а чтобы не было путаницы, к распространённому названию прибавили Польской - так как стоит среди суздальского ополья. В отличае от раскрученного Суздаля, райцентр Юрьев - Польской больше смахивает на посёлок городского типа с неряшливо штампованными пятиэтажками, скучными деревянными домиками, какой-то казёнщиной времён умеренного социализма.
Славу древнему городку принёс белокаменный Георгиевский собор начала тринадцатого века. Самый загадочный из всего белокаменного наследия Владимиро - Суздальской Руси. Развалившийся через полтора столетия, он, как пазл, был собран московским строителем Василием Ермолиным. Позже собор не раз поновлялся, обстраивался, дополнялся. В результате сегодня на фоне тихой речки Колокши стоит кряжистая, обрезанная по пропорциям белокаменная глыба с мощным барабаном и крепкой железной луковицей с крестом. Изначально собор был весь испещрён белокаменным узором: многочисленные святые, иконы, сирины, грифоны, китоврасы на фоне "небесного вертограда" - рая, явленного на земле. Однако, в пятнадцатом веке часть изображений была перепутана, что-то утрачено, чему-то не нашлось места, что-то растащили - вобщем своим евразийским декором собор интригует целых пять веков. Вопросов, как водится, больше, чем ответов.
С разных строн обхожу собор, " Никоровским" телевиком достаю понравившиеся сюжеты : фигуру святого Георгия - покровителя собора и города, китоврасов (мужчин с львиными туловищами), обряженных в кафтаны, три широкоскулых головки с миндалевидными глазами и носами с горбинкой - ну, никак не тянут на здешних вятичей. Дотянулся даже до диковинного слона с длинным хоботом и когтистыми ногами.
С валов широкоугольником снимал собор с гарниром из россыпи домиков, сараев, грядок и заборов. Сделал пару кадров с цветущей сиренью.
Собор напомнил врубелевских былинных богатырей Вольгу и Микулу с каминного экрана в музее "Коломенское".
Не поленился, перешёл на другой берег Колокши и снял собор с водой бутылочного цвета и оладьями кувшинок.
На валу претанциозно маячил художник в красной бейсболке козырьком назад. Он выдавливал краски на палитру, цепко вглядывался в Михайловский монастырь и писал на прямоугольном холсте.
Подхожу ближе: на лимонном фоне архитектурная толчея, какие-то всадники с копьями - вобщем, вырванная буйным воображением творца из текущей капиталистической действительности, старина.
Профессионально просканировав меня взглядом, он пояснил:
- Солнце в зените, цвет ушёл,- и вытер кисть тряпкой.
- Я тоже беру тайм-аут,- прячу "Никон" в фотосумку.
_Затейливо креативите,- киваю на холст.
Да, чего там, утром встал, как-то всё тухловато, а выпил пива, и ничего, жить можно! Взял такси и сюда, на этюды,- сворачивается художник.
- На этюды, на такси - это сильно!
- Да осенью персоналку делаю, надо три зала завесить в ЦДХ, потом в Германию еду с выставкой, нужно накрасить свежачка.
- Употребим после трудов праведных? Я вижу с утра снимаете,- испытующе смотрит на меня живописец.
Время вязкое, неспешное, впереди целый день провинциального блаженства.
Модест, как звали художника, расстелил поверх травы газету, на ней, как на хорошем натюрморте, стояла бутылка "Хреновухи", пластиковая фляга "Пепси", одноразовые стаканчики и круглая коробочка с нарядными треугольничками плавленой "Виолы".
- Прошу, сударь без церемоний! Вы, как я погляжу, тоже из прошлой жизни,- садимся в ломаную тень от бузины, над головой приятно шелестят листочки.
- Надо будет ангела посадить на фон,- критически оглядел незаконченную работу Модест.
- Без ангела никак, а то уж очень попсово,- не выдержал я.
- Надо понравиться покупателю.
Открутив пробку "Хреновухи", он разлил по стаканчикам.
Ко мне в в "хреновуху" тут же упало какое-то насекомое.
- Употребим?! - не терпится живописцу.
- Хорошо, что не майский жук, а какая-то мелкоколиберная козявка,- примиряюсь с обстоятельствами и выпиваю вместе с крылатой закуской.
- Я красоту вижу во всём, а делать должен картинки для гостиных на Рублёвке и Новой Риги, - приоткрыл душу Модест.
В моей голове лениво толкались, ворочались мысли.
- Искусство всем по хрену! Народ бабло зарабатывает!- горячился художник, но по второй налил почти сразу же.
Следущая рюмка никакой динамики в процесс не внесла.
В кармане у художника закурлыкал мобильник. Модест сдержанно слушал собеседника, потом отрывисто распорядился:
- Ладно, сбрось по двести баксов с каждой, хрен с этим жлобом!
Я разглядывал этикетку на пузатой бутылке.
- Алкоголь с акцизами, не "хенд мейд" из какой-нибудь подворотни. Специально из Москвы прихватил пару коробок. Здесь надо пить аутентичные напитки.
"Хреновуха" снова забулькала в стаканчики. Выпили. Глаза заблестели, помолчали от избытка чувств.
_ Употребили, живём дальше!- закурил Модест коричневую сигарилу из миниатюрной жестяной коробочки чёрного цвета.
- "Хреновуха" под голландские сигарилы - фантазийно!
- А что делать,- выпустил он через нос струйки дыма.
Суббота, с утра райцентр забазарил. Внизу движуха как на мастеровито сработанной гуаши моей любимой Татьяны Мавриной- светлой и озорной.
На площади перед торговыми рядами здоровались, разговаривали, куда-то шли люди, покупали семечки у стоявших в тени бабок. На старых зданиях, ещё купеческой постройки, реклама - вокруг свирепствует скороспелый капитализм, но у народа зарплата больше похожа на трудодни.
Молодёжь в дешёвых китайских спортивных штанах и ярких футболках, выглядит по-летнему. Нахальные, как тараканы, таксуют бюджетные иномарочки и отечественные "ЖИГУЛИ"
- Предлагаю продолжить в "Золотом Остапе",- завёлся внезапный собутыльник.
- Лучше что-нибудь совсем демократичное.
По дороге Модест выпил пару бутылочек пива. Минут через двадцать мы с ним сидели в баре-буфете. В стеклянных вазочках льдистые кругляшки мороженого, две чашки кофе и сто пятьдесят какого-то беспородного коньяку для Модеста.
За соседним столиком четверо парней в неопределённо - физкультурном прикиде со штампованными ларёчными перстнями на руках пьют пиво.
Модест внезапно поплыл. Сначала долго не мог попасть сигарилой в пламя зажигалки, потом, полуобернувшись к парням, выпалил:
- Я - король Владимира!
Парни принялись из-под тишка нас разглядывать.
На бандосов мы явно не тянули, а вот на жителей областного Владимира смотрелись вполне.
- Я - король Владимира! Куражился Модест.
- Может, ещё коньячку желаете, молодые люди?!- спросила буфетчица с выщипанными бровями.
- Ещё сто пятьдесят коньяку!- продемонстрировал широту натуры Модест.
Парни глухо посовещались и отрядили к нам самого молодого.
- Закурить есть?!- простодушно-прыщавый парень стоял перед живописцем.
Модест проигнорировал лежавшую перед ним чёрную жестяную коробочку с голландским куревом и извлёк из кармана джинсовки отечественную "ПРИМУ".
- Сейчас распишут под хохлому,- заёрзал я.
- А прикурить?
- Я - король Владимира!- набычился Модест в сторону парней.
Парень вернулся к приятелям.
- А теперь бильярд и сауна!- понесло моего нового знакомого.
- Чё-о базланит,- повернулась буфетчица к крашеной в фиолетовый цвет официантке.
- Я - король Владимира!- настаивал Модест, когда я выруливал вместе с его телом к выходу.
Парни за столиком остались переваривать услышанную информацию.
- Девушки! Давайте я вас сичас ню нарисую! - ошарашил неугомонный живописец посреди площади двух вкусных на вид девиц.
- Я не поняла, это чё-о-о ва-аще?!
-Козлы!
По возрасту обе девицы запросто подходили нам в дочки.
Перемещаю Модеста в сторону монастыря, где в сувенирном магазинчике он оставил этюдник с холстом. Художник оказался тяжёлым и не удобным. Взвалив его на себя, перешёл улицу, нарвавшись на матюги таксиста.
У полисадника с сиренью, на скамейке сидел мужик в кепке и майке, на ногах тапочки. Мне надоело тащить живописца, как раненного из боя, и я приземлил его тело рядом с мужиком.
- Покарауль, мужик, я мигом, только в монастырь и обратно.
- По- путёвому посидели,- оценил тот ситуацию.
- Работал всё утро, ну , а потом, как у Высоцкого в песне " с устатку и ни емши", ну, сам всё видишь.
- Вроде выходной сегодня,- напомнил мужик.
В кармане у Модеста разродился каким-то индюшачим клёкотом мобильник. Прикемаривший художник не слышал.
-Ну, борода, с тебя на пиво,- подвёл мужик черту в разговоре.
Я попробовал расталкать Модеста. Он очнулся на секунду, весомо озвучил:
- Сотка бакинских...
- Слышь, борода, давай сложим его в тенёк, к вечеру продрыхнется,- пришёл на помощь мужик.
Аккуратно, как могли, перенесли художника в кустики.
- На пиво не забудь, а то у меня только и делов, что тваво кореша караулить.
- Час - десять рублей, устроит?!- ставлю проблему на рыночные рельсы.
- Ну, ты, эта..., не торопись ,- устроило моё бизнес предложение мужика.
Ну, а чтобы Вы делали на моём месте?
Забазаренный с утра центр городка пустел на глазах. Рынок свернулся, торговцы разъехались, зеваки разошлись. Дворник собирал мятую картонную тару. Собака рыскала в поисках еды.
У торговых рядов на стоянке сгрудились такси в ожидании пассажиров.
Когда-то купеческое сословие отстраивало центр каменными зданиями. Торгашество, угодничество, раболепие, армяки, хомуты, дёготь, кожи - куда всё делось? Нет, кое-что в прочем, осталось....
Снова иду на валы, спускаюсь к собору - снимаю подрумяненные вечерним солнцем фигуры святых, голову с длинной, клиновидной бородой, возможно, это заказчик храма, внук Юрия Долгорукого Святослав. В объективе птицы - оглядыши, добродушные львы на фоне райских кущ. Со временем эти сюжеты разошлись в народное искусство.
Когда я вернулся, полисадники были облиты арбузного цвета закатом, а монастырская стена набухла гусой тенью. С Колокши тянуло вечерней свежестью. Мужик был прав: прочухавшийся Модест достал из жестяной коробочки последнюю сигарилу, прикурил, и они с мужиком, подымили в очередь.
- Борода! С тебя сорок пять рубликов!
- Дай полтос! Расщедрился Модест.
Я протянул мужику деньги, Модест от себя добавил ещё сотку. Мужика смыло.
Румяная тётка несла ядрёные телеса в сторону собора. Из раскрытого окна несла задорный позитив Надежда Кадышева.
Я проводил Модеста на площадь, там он взял такси и поехал к себе на дачу в Варварино.
В гостиницу не хотелось, я , не спеша вернулся к собору, мне было хорошо.
"Течёт ручей, бежит ручей, и я ничья, и ты ничей...",- заливалась в вечеру народная артистка России.