Я не хотела идти на пик Ленина. Я изначально этого не хотела. Я была уверена, что всё это не для меня, что это слишком сложно. Что что-то во всём этом не так. Возможно, именно поэтому всё получилось так, как получилось.
Это было летом 2015 года. Планировалась четвёрка по Фанским горам Таджикистана, а затем переезд в Кыргызстан и восхождение на пик Ленина. Я очень удивлялась, почему наш руководитель зовёт меня в этот поход, ведь сама я изначально считала, что такое мне пока не по зубам. Однако, Шухер, когда я делилась с ним своими сомнениями, всегда отвечал, что я просто набиваю себе цену. Определённо, он верил в меня гораздо больше, чем я сама, и я в конце концов решилась на это. Я планировала сходить четвёрку по Фанам и вместе с ещё парой человек уехать в Москву из Таджикистана, возможность восхождения на пик Ленина я даже не рассматривала. Однако, когда пришло время покупать билеты, выяснилось, что никто больше не собирается уезжать с середины маршрута, а одной выбираться из гор Таджикистана я не стала бы рисковать. Но совсем отказываться из-за этого от похода мне всё же не хотелось, и я решила поехать вместе со всеми в Киргизию и просто пожить в базовом лагере под пиком Ленина.
- То есть как ты не собираешься восходить? - Илья, мой первый инструктор, был удивлён и даже раздражён, - Почему? То есть ты поедешь туда, но восходить не будешь? Зачем тогда ехать?
Мы сидели в родном Архызе в одной из домашних кафешек, ели хычины после похода. Я тогда снова организовала поход для своих московских друзей (скорее, подруг), многие из которых первый раз были в горах. Небольшой лёгкий маршрут, для меня это было как разминка перед сложным походом. И вот сейчас новоиспеченные туристы наконец-то отдыхали, наслаждались местной кухней, кто-то покупал домой сувениры на местном рынке, ну а мне было не до веселья. Моё испытание было ещё впереди, и оно неумолимо приближалось.
Илья в то время как раз тоже был в Архызе - он тогда всё лето работал в горном лагере для детей из неблагополучных семей. И пришёл в посёлок встретиться с нами.
- Да я не готова, я же понимаю, что для меня это слишком сложно, - я стала отнекиваться. Мне не нравился этот разговор и хотелось поскорее уйти.
- Я тебя не понимаю. Тебя берут, тебя приглашают в такой поход! И у тебя есть возможность пойти! У меня её нет, но если бы была, я бы просто мечтал о таком! А ты отказываешься!
- Да я не отказываюсь, я же еду...
- Но восходить не собираешься! Собираешься в базовом лагере сидеть!
- У меня даже снаряги нужной нет! У меня нет пластиков, не могу же я в этих ботинках на семь тысяч идти! - я показала на свои лёгкие летние треки.
- А почему ты о пластиках заранее не позаботилась, я не понимаю!? Вова! - Илья крикнул на другой конец длинного стола Шухеру, - Ты чего ей не сказал нормальные ботинки взять? Ты видел, в чём она идёт?
- Так она на вершину же не собирается, - спокойно ответил Шухер.
- Слушай, я тебя не понимаю..., - не унимался Илья, - Я первый водил тебя в горы, я тебе показал горы, можно сказать, и я так радовался за тебя всегда, что ты стала ходить, что развиваешься... А тут ты такое выкидываешь!
- Ну я может попробую на сколько-то подняться, на сколько смогу...
- Да надо не на сколько-то, а до вершины идти! Иначе какой смысл вообще во всём этом? Ехать в такую даль, чтобы сидеть в базовом лагере? А в такой обуви точно нельзя наверх! У тебя время в Ставрополе будет ботинки найти?
- Будет, мы только вечером в Волгоград едем...
Этот неприятный для меня разговор продолжался очень долго. В итоге я чувствовала себя совершенно подавленной, расстроенной и виноватой перед всем миром за то, что дала слабину. Самое ужасное во всём этом было то, что я была абсолютно согласна с Ильёй. Я поступала глупо. Надо было взять себя в руки и готовиться к восхождению заранее, и самой тренироваться, чтобы быть в форме, а не отмазываться тем, что для меня это сложно и я не смогу. Надо было прислушаться к тем, кто в меня верил. И надо было позаботиться о нормальном снаряжении.
Я пошла из посёлка в лагерь одна, никого не дожидаясь. Кто-то из нашей компании шел чуть впереди, но я специально не догоняла их и шла по другой стороне дороги. Я не хотела ни с кем разговаривать. В лагере я залезла в палатку и стала перебирать вещи. Вскоре в неё заглянул Шухер.
- Ксюх, чего такое?
- Ничего, - буркнула я в ответ.
- А чего такая грустная? - Шухер залез в палатку и попытался меня пощекотать. Я увернулась.
- Ничего.
- Это же горы, Ксюх! Зачем ты вообще в горы ходишь?
- Я не знаю.
- Не знаешь, зачем в горы ходишь?!
Я молчала.
- Ну ладно, не хочешь разговаривать, как хочешь, - сказал он и ушёл.
Я вылезла из палатки и пошла в лес. Отошла от лагеря подальше, села на землю и облокотилась на огромную сосну. Мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Особенно с московскими друзьями, которые только что прошли свой первый поход и были полны впечатлений. Я правда не знала, зачем я хожу в горы. Я не знала, зачем мне лезть на этот семитысячник, зачем так убиваться, подвергать себя такой опасности, а ведь там ледник с трещинами от первого до второго лагеря. Я никогда в жизни не прыгала через трещины. И вся загвоздка была в том, что скорее всего от базового до первого лагеря дойти будет легко, и вряд ли мне станет плохо в первом лагере на 4000, и даже если и станет, до базового я спокойно спущусь и одна по тропе. А если я всё-таки смогу пройти ледник и не свалюсь в какую-нибудь трещину, и мне станет плохо на 5000, во втором лагере, вниз я уже не спущусь. Все говорят, что ледник сложный. И очень большой. И тут либо всем придётся спускаться из-за меня и меня эвакуировать, либо мне придётся уже идти дальше "через не могу", либо я просто помру где-нибудь в снегах. Этого я боялась больше всего. Что мне станет плохо над ледником, откуда эвакуация весьма затруднительна. И да, я не знала, зачем мне всё это. Я всегда очень любила горы, но у меня никогда не было амбиций покорять вершины, и не было цели получить звание "Снежного Барса", о котором мечтали ребята из команды. Мне хотелось, конечно, ходить в походы посложнее и поинтереснее, чем тот, который мы прошли только что с новичками в Архызе. Но лезть на пик Ленина я тогда считала для себя прыжком выше головы. Вся проблема была именно в том, что у меня не было чёткого ответа, зачем мне это надо. И я просто считала, что мне это не надо. И тем более совершенно не верила, что это мне по силам. Наверное, гора почувствовала такой настрой...
Когда я вернулась в лагерь, мне передали, что приходил Илья, спрашивал про меня. Я порадовалась, что он меня не застал. Этот человек значит для меня очень много, он был первый, кто показал мне горы, и, если бы не он, возможно, вся моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. И я всегда была очень рада увидеться. Но в тот момент с ним говорить мне хотелось меньше всего. Потому что я знала, что этот человек не постесняется и будет тыкать меня носом в мою безответственность, и будет прав. Но Илья не дождался меня и ушёл в свой детский лагерь. Вечером все сидели у тёплого костра, пели песни. А мне было очень невесело.
На следующий день мы вернулись в Ставрополь. Поезд у всех был только на вечер, и все москвичи разместились на день у Даши. Я тоже. Все радостно мылись после недели без душа, переодевались в городскую одежду, а потом собирались пойти погулять по Ставрополю. А я раскидала по креслу своё снаряжение и стала переупаковывать рюкзак: тёплую куртку, кошки, ледоруб, систему, жумар, карабины, ледобуры и прочее железо я оставляла на время Архызского похода у Даши. И теперь пришло время разместить это всё в моём рюкзаке. Все сегодня уедут в Москву, а у меня всё самое интересное только начинается - в ночь мы переезжаем в Волгоград, откуда у нас поезд до Душанбе. Я совершенно не хотела ехать.
- Так не езжай, если ты не хочешь, - говорила мне Маша, - Поехали с нами в Москву. Подумаешь, что там кто-то тебе сказал?
- Да я не то что бы не хочу... Я хочу ехать, но не хочу идти на вершину, - отвечала я.
- Так не ходи. Останься в лагере.
- Да, я не пойду. Я пройду, сколько смогу, - казалось бы, я уже давно это решила. Но что-то было не в порядке. Какое-то нехорошее предчувствие, что ли... Я совершенно бездумно перекладывала свои вещи с места на место, то убирала в рюкзак, то доставала... Маша обняла меня, и я еле могла сдерживать слёзы. Мы стояли так очень долго. Наверное, я наконец-то призналась себе, что все эти отговорки про то, что слишком сложно, что мне ещё рано, что нет снаряжения - ничего не стоят. На самом деле я просто боялась и не доверяла себе, своим силам и подготовке. И не доверяла людям, которые как раз в меня верили. Но на первом месте был простой страх за свою жизнь. Я осознавала, что иду на серьёзный риск и подвергнусь реальной опасности. И я не понимала, зачем это делаю.
Когда все москвичи уехали гулять, мы с Дашей, попив чай и подумав-перемусолив всё еще раз, отправились в Redfox покупать мне пуховые бахилы. Хоть какая-то альтернатива пластиковым ботинкам. На них можно будет постараться прикрутить кошки. Высотные пластиковые ботинки обычно стоят очень дорого (около 20 тысяч самые дешевые), и у меня просто не было на это денег. Однако, пока я мерила бахилы, в магазине Даша случайно заметила пару пластиков Scarpa с огромной скидкой - всего за 4 тысячи. Это была последняя пара, плюс из старой коллекции, плюс персональная скидка какого-то Дашиного знакомого из МЧС. К слову, бахилы стоили столько же. Размер был практически мой - нога помещалась нормально, но две пары шерстяных носков не под низ не наденешь. Тем не менее было очевидно - надо брать эти ботинки. И ещё Даша дала мне свои тёплые штаны, которых у меня тоже не было.
- Вы там аккуратнее, - сказала Даша, провожая меня, - А то я волнуюсь. И это... возвращайтесь.
Чуть позже Маша написала сообщение о том, чтобы я слушала только себя и делала так, как я считаю нужным.
Поздно вечером мы встретились с Шухером и Ромой-Журавлём и поехали на машине одного из знакомых в Волгоград. Встреча всей команды была в Душанбе, и все добирались туда по-своему. Паша летел из Новосибирска, Оля и Масяня из Питера (но на разных рейсах), Вася и Дима тоже летели из Ставрополя, ну а мы втроём взяли билеты на поезд Волгоград-Душанбе. Во времени мы ограничены не были, в отличие от остальных, да и интересно было проехать четверо суток на поезде через несколько стран. О том, что такая поездка станет чуть ли не главной встряской всего путешествия, и чуть не поставит его под угрозу, мы пока даже не догадывались.
К утру мы добрались до Волгограда, погуляли под дождём по памятнику "Родина-мать", отпустили водителя и сели ждать поезда на вокзале. Ребятам после бессонной ночи в дороге никуда идти было неохота, а я отправилась гулять по просыпающемуся городу-герою. Шла куда глаза глядят. Было как-то грустно, радостного ощущения предстоящего похода не было и в помине. Я прошлась по пустынным широким проспектам, по скверу, дошла до набережной Волги. Дождь уже прекратился, но было пасмурно и сыро. Я села на скамейку на набережной и долго смотрела на Волгу, пока не замёрзла. Когда город начал просыпаться, и стали открываться магазины, я купила в палатке "Союзпечать" магнитик, сканворды в поезд и зеркальце для надевания линз. Съела какую-то шаурму. И по широким проспектам вернулась на вокзал, где провела ещё какое-то время, задремав в обнимку со своим огромным рюкзаком...
Таджикистанский поезд Волгоград-Душанбе стоял на перроне. Шухер что-то выяснял с проводником, я сразу поняла, что у нас какие-то проблемы. Нас не хотели сажать на этот поезд. Проводник ходил куда-то "поговорить", Шухер ходил куда-то "поговорить". Потом откуда-то появился и начальник поезда, все что-то яро обсуждали. Оказалось, что этот поезд проходил через Туркменистан, закрытую страну, чтобы даже проехать через которую, нужна транзитная виза. У нас её не было, мы даже не подозревали о том, что она будет нужна, и при покупке билетов никто об этом не сказал. Но наш Шухер - мастер договариваться о чем угодно с самыми разными людьми, причем не давать взятки, а именно договариваться. И в результате его переговоров на поезд нас всё-таки посадили. С оговоркой "потом разберемся".
Народу в поезде было немного. И вообще, Таджикистанский поезд оказался довольно уютным, даже в плацкартном вагоне на полу лежали ковры. Казалось, мы там были единственные русские, и все попутчики проявляли к нам особенный интерес. Все недоумевали, как же мы проедем через Туркменистан без визы, и казалось, весь вагон принялся решать нашу проблему и давать советы, противоречащие друг другу. Первый день в поезде прошёл относительно спокойно, не считая того, что выходить на станциях было нельзя. Даже когда стояли долго. На второй день, по мере того, как мы приближались к Туркменистану, обстановка стала накаляться. Если нас поймают, вместо похода нам грозили пятнадцать суток за незаконное пересечение границы. В тюрьме в Туркменистане! Начальник поезда сразу же запросил такую взятку, чтобы спрятать нас, каких денег у нас просто не было. Пробовать откупиться от пограничников было бы делом ещё более рисковым. Сойти с поезда посреди пустыни и добираться как пойдёт? Сойти на станции перед границей, взять машину и объехать её? На дорогах, которые мы проезжали мимо, просто не было машин... Было невыносимо жарко, мы ехали летом по пустыне. Окно в нашем купе не открывалось, однако меня продуло через какую-то щель, и я всю дорогу лежала на своей верхней полке, потела и кашляла. Хотели посмотреть разные пейзажи из окна, однако пейзаж был один: пустыня. И редкие поселения. На улицу не выпускали. Проводник, проходя мимо нашего купе, всё качал головой и причитал, мол, как же нам быть, как же мы проедем. Мы пересекали границу за границей, днём и ночью. Выезд из России. Въезд в Казахстан. Выезд из Казахстана. Въезд в Узбекистан. Каждый раз у нас проверяли документы, каждый раз заставляли разбирать рюкзаки. На одной из таких проверок отобрали спирт. На другой газ. Однажды ночью мы услышали какой-то стук на потолке. Оказалось, в пространстве под потолком, где хранится вода, проводник пытался провезти контрабандой сыр. Поэтому и вода пахла сыром. Проводника поймали, начались какие-то разборки, доносившиеся из его купе. Попутчиков становилось всё меньше. В некоторых купе ехали скромные мусульманки. Рядом с нами сидел парень, который всё пытался нам что-то посоветовать. Рассказывал, что у него в Туркменистане родственники, и даже его не пускают туда - так там всё строго. Остановок и населенных пунктов, где мы могли бы соскочить с этого злосчастного поезда, оставалось всё меньше. Граница неумолимо приближалась. Мы запаковали рюкзаки и были готовы сойти в любой момент, при том, что так как выходить на станциях нельзя (а дверь проводник всё равно открывал), пришлось бы бежать. Попутчик советовал нам выйти на одной из таких остановок, говоря, что это последнее место, где мы можем найти машину и объехать границу по Узбекистану, не заезжая в Туркменистан, и даже, возможно, нагнать поезд. И мы решились. Как только поезд остановился, мы буквально выпрыгнули из него, но также мгновенно нас окружили военные, кричащие, что здесь граница, что здесь нельзя выходить, что даже сойти с поезда мы не можем, и затолкали нас обратно.
Оставался всего один выход - взятка начальнику поезда. Он хотел по двести долларов с каждого. Но мы соврали ему, что мы бедные походники, и что у нас есть только двести долларов на всех. Встречает ли нас кто-нибудь в Душанбе? Остальная группа? Нет, не встречает. Мы одни. Договориться удалось. В конце концов, если бы нас поймали, начальнику поезда тоже было бы не сдобровать. Думаю, он знал, что мы вынуждены будем дать ему взятку, поэтому и посадил нас на этот поезд.
Прохождение границы должно было быть ночью. К вечеру мы упаковали все свои вещи, убрали купе, взяли с собой только документы и отправились за начальником поезда, а весь вагон желал нам удачи и болел за нас. Я очень надеялась, что хотя бы прятать нас будут вместе. Меньше всего хотелось оказаться в этой ситуации одной. В итоге, меня спрятали под столом в купе начальника поезда, и стол накрыли скатертью. А Шухера с Ромой заперли в туалете. Места для троих не было нигде. Когда нас разводили по разным местам, мы пожелали друг другу удачи и договорились, что если кого-то заметят, сдаёмся все.
И вот я сидела, скрючившись, под крошечным столом в купе начальника поезда. Ожидание казалось вечностью. Вскоре в вагон зашли пограничники.
- А здесь что? - спросил голос.
- Да здесь ничего, здесь закрыто, - ответил начальник поезда, - это моё купе.
- Давайте откроем, - сказал голос.
Послышался звук открывающейся двери. Я увидела ноги двоих людей. Сердце бешено колотилось, хотелось кашлять, из носа текло, но мне нельзя было даже дышать. Стоило только пограничнику приподнять скатерть, и всё пропало. Я не видела, что именно делал этот человек, но мне показалось, что он приподнимает матрасы на полках. Начальник поезда что-то говорил ему в это время, чтобы отвлечь, видимо, но я совершенно не помню, что. Вдруг буквально в нескольких сантиметрах от меня появились ботинки. Ещё чуть-чуть, и всё пропало. Одно движение, один звук, и мы втроём в туркменской тюрьме. Я чувствовала себя героиней какого-то плохого фильма. Всё это происходило не со мной. Вдруг появился третий голос, женский.
- А, так вы всё ещё тут? - сказал голос бодро, - У меня для вас уже поесть готово, пойдёмте, а то остынет! А потом уже и располагаться будете.
Все люди ушли, дверь закрылась, провернулся замок, и я слышала, как они уходили, громко разговаривая. Стало тихо. Наверное, они ушли в вагон-ресторан. Вроде, опасность миновала, но я ещё долго боялась пошевелиться. Всё тело затекло и болело. Через какое-то время дверь снова открыли, и в купе бесшумно прошмыгнули Шухер и Рома. Я вылезла из своего укрытия.
- Всё в порядке, - сказал начальник поезда, - Но они будут здесь ехать всю ночь, до выезда из страны. В соседнем купе едут. К вам не зайдут, но они вот за стенкой прямо, так что молча сидите.
Мы кивнули. Была уже ночь, и дико хотелось спать. В купе было только две полки, мне помогли забраться на верхнюю, а Шухер и Рома разместились по углам на нижней. Стенки были настолько тонкие, что чувствовалось каждое шевеление в соседнем купе. У меня едва получалось сдерживать кашель, носом дышать я не могла совсем, начало знобить. Это была без преувеличения ужасная ночь. Заснуть, разумеется, не получилось ни у кого. В ожидании утра и границы минуты тянулись как часы, часы как дни. Мы молчали и боялись пошевельнуться.
Наконец наступило утро. Зашёл начальник поезда, отвёл ребят в их укрытие - туалет, а я снова залезла под стол. Сколько я там просидела, не знаю. Но в конце концов поезд остановился, и пограничники сошли, а мы отправились в свой вагон. Совершенно отупевшие и не понимающие, что произошло.
Снова начались границы. Въезд в Узбекистан. Выезд из Узбекистана. Въезд в Таджикистан. На каждой снова разбирали-собирали рюкзаки. Кое-где нас спрашивали, как мы проехали через Туркменистан, если у нас нет визы. Шухер дипломатично и неопределенно отвечал, что, мол, сказали, нам и так можно. Почему, не знаем. Там так сказали. Когда мы въехали в Таджикистан, нами снова заинтересовались какие-то военные и сказали не уходить, когда приедем в Душанбе. Что нужно будет куда-то сходить.
Наконец это ужасное путешествие закончилось. Поезд остановился в Душанбе, и, спустя четверо суток в душном вагоне, мы наконец-то вышли на улицу. На перроне нас встречали Паша, Дима и Вася. Вдруг Шухер ринулся к ним, так быстро, что они не успели к нам подойти, и пролетел мимо, не остановившись, только сказав мимоходом "Вы нас не знаете". Нельзя было, чтобы начальник поезда заметил, что с нами ещё кто-то - потребовал бы ещё денег. Ребята сообразили, что у нас какие-то проблемы, и остались наблюдать за всем происходящим в стороне, готовые в случае чего помочь. А наблюдать было за чем. К нам подошли военные, сначала снова стали смотреть документы, а потом увели куда-то меня и Шухера. А Рома остался сторожить рюкзаки.
Военные повели нас прочь с вокзала, какими-то задворками. Маленькие босоногие дети, игравшие с каким-то телегами, останавливались смотреть на нас. Нас вели мимо простых сельских домов, по просёлочным дорожкам, и привели в военную часть. Хотя, напоминала она скорее базу отдыха. Среди яблонь и слив ходили расслабленные военные. Посреди двора стоял стол, нам вежливо предложили присесть, затем подошел большой начальник и распорядился налить нам айвового компота. Он стал в абсолютно дружелюбном тоне расспрашивать, откуда мы, куда идём, есть ли у нас разрешения. Попросил заполнить декларацию на въезд и дать контакты базы, где мы собираемся остановиться на сегодняшнюю ночь. Записал все данные и отпустил с миром.
Пошатываясь от тряски в поезде и нервной встряски, мы добрались до ребят, которые уже начали волноваться, что мы так долго. Мы в красках рассказали им, что с нами произошло. Нарочно не придумаешь, называется. По пустыне покататься захотели, чуть в тюрьму не загремели. А тем временем ребята гуляли по Душанбе, ели фрукты и были просто в восторге от этого города.
Мы ночевали на небольшой старой турбазе. Ночь прошла за расфасовкой и упаковкой еды по порциям, заматывании пакетиков скотчем для крепости. Мы берем с собой в походы сушеные овощи, мясо, из которых варим супы. При этом всё заранее распределено по порциям, что значительно облегчает готовку. Также, за ночь нужно было разобрать, какая еда едет с нами в Фаны, а какую нужно отложить на пик Ленина. Я даже уже сбилась, какая это была по счёту бессонная ночь. Интересно, когда я последний раз нормально спала всю ночь? Наверное, это было ещё в Архызском походе, то есть где-то в другой жизни.
Наутро ждали только Масяню, нашего доктора из Питера. Её рейс задерживали. С самого начала наш поход носил какой-то оттенок нелегальности. Взять Масяньку - она работает на Скорой помощи, отпуска ей на этот поход не хватало, и вот что она сделала, чтобы получить больничный: растёрла руку тёркой, пришла в травмпункт и сказала, что упала с велосипеда. Больничный ей дали. А продлевать его должна была под её именем подруга. Дело было рискованное, но так сильно хотелось Масяне попасть на пик Ленина. А какие будут последствия - уже неважно.
Мы расселись по двум машинам и отправились в горы, по дороге заехав на завтрак в придорожную кафешку. О таджикской кухне можно говорить долго. Во-первых, необычно было сидеть босиком на коврике, который по сути был и столом. Во-вторых, кормят непривычно много и непривычно вкусно: супы, лепёшки, очень много мяса. Но, здесь не об этом.
Уже в предгорье Фан сразу же заметно, что эти горы значительно отличаются от привычного Кавказа. В первую очередь, цветом: Кавказские предгорья зелёные, лесные, журчащие. Предгорья Памиро-Алая, чем собственно и являются Фанские горы, жёлтые, сухие, пыльные. Солнце как будто пробивается через какую-то дымку, и у неба появляется лёгкий жёлто-серый оттенок. Кругом раскалённые камни, растительности практически нет. Мы очень долго ехали по серпантину, ограждений никаких, естественно, не было, и на каждом повороте было страшно, что сейчас мы полетим вниз. Кое-где, когда мы проезжали через поселения, росло множество абрикосовых деревьев. Эти деревья с ярко-желтыми плодами прочно врезались в мою память, и когда я вспоминаю Таджикистан, я в первую очередь думаю об этих ярко-зеленых деревьях среди сухих оранжевых гор. То и дело дорогу переходили стада овец, и тогда водителю приходилось останавливаться, чтобы пропустить пастуха со своим стадом. Где-то дорогу копал экскаватор, и машины выстраивались в ряд, ожидая, когда неторопливые строители закончат свои работы. По дороге в одном из сёл заехали домой к водителю и оставили у него вещи для пика Ленина: еду, газ и пластиковые ботинки.
Чем-то Таджикистан зацепил меня сразу. Он какой-то очень простой и очень тёплый. И сельский, даже в городе. О Фанских горах мало кто слышал, в отличие от того же Кавказа, Гималаев, Альп и даже Памира. Когда я говорю о Фанах, меня спрашивают - где это? Но ведь есть в них что-то особенное, что даже Визбор воспел эти горы в своей песне: "Я сердце оставил в Фанских горах, теперь бессердечный брожу по равнинам. Где в тихих беседах и в шумных пирах я молча мечтаю о синих вершинах...". Собираясь в этот поход, последнее время на первом месте у меня был пик Ленина, а Фаны, ради которых я, собственно, на это и пошла, отошли как бы на второй план. И многие воспоминания о них стёрлись, были вытеснены величественным Памиром.
Хотя, определенно, Фаны - это нечто особенное. И кусочек своего сердца я оставила, как и Визбор, в Фанских горах.
Первым, кто встретился нам в горах, когда мы высадились за посёлком Газза и разбили там первый лагерь, был белый скорпион. Да, ходили байки о ядовитых змеях, скорпионах и пауках, в том числе о чёрной вдове, которые здесь водятся. Я такого всего очень боюсь, и особенно первые дни похода, пока мы не поднялись до снега, постоянно проверяла рюкзак и особенно обувь на предмет ядовитых гостей. Я знала, что чёрная вдова залезает в ботинки, и когда засовываешь туда ногу, кусает. И прежде чем их надеть, я сначала светила внутрь фонариком, потому что пощупать рукой было страшно. Особенно после того, как в первый же вечер Вася наткнулся на белого скорпиона. Говорили, что он очень ядовитый. И вот, стоило Васе в темноте отойти чуть от лагеря, как ядовитый местный житель не замедлил показаться. Вася вернулся в лагерь с полными ужаса глазами, и с тех пор тоже стал особенно тщательно проверять свои вещи.
Второе знакомство произошло, когда мы проходили мимо какого-то дома и сорвали несколько абрикосов с дерева. Из дома вышел хозяин, и мы уже подумали, что сейчас погонит нас, но наоборот, он сказал: "Да вы что с того дерева рвёте, там неспелые ещё! Заходите, садитесь, сейчас я вам хороших принесу!". И таджик усадил нас за стол в саду, принёс абрикосов, и стал расспрашивать о нашем путешествии, а также дал несколько полезных советов, как куда пройти - в этих местах никто из команды до сих пор не был, и ориентироваться собирались по карте и GPS. Так что советы местного жителя пришлись как раз кстати.
Основной целью похода в Фаны было восхождение на пик Энергия (5120 м, удивительно, как оно практически обесценилось и стёрлось из моей памяти после пика Ленина), и акклиматизироваться к высотному восхождению на Памире, пройдя поход по довольно сложным и высоким перевалам.
Первые несколько дней мы шли по долинам, подходя к перевалу Чимтарга под вершиной Энергия. Сначала мы шли вверх по долине реки Зиндон. Если смотреть на эту долину сверху, то хоть какая-то зелень была только вдоль речушек, тонкими лентами петляющих по каменистым ущельям. Склоны же абсолютно голые, сухие, а нередко даже настолько гладкие, что казалось, они блестели на солнце. Иногда мы проходили через заросли невысоких хвойных деревьев среди огромных валунов, и создавалось ощущение какого-то подобия леса, хотя лесов в этих местах не бывает. Когда мы углубились в горы, иногда где-то вдали из-за скал стал выглядывать снежный купол пика Энергия, куда мы и держали путь. Вершина как бы напоминала о себе, нет, не звала, а просто говорила: "Я здесь есть. Я существую". И мы смотрели на неё снизу вверх. Всегда так странно смотреть на снежные вершины из сухой жаркой долины. Очень сложно представить себя там, наверху. Как будто это какой-то другой мир, далёкий и фантастичный. Кажется, что забраться туда просто невозможно. Но мне было хорошо знакомо это чувство. Я знала, что шаг за шагом мы будем приближаться к этой вершине всё ближе и ближе, по долинам, каменистым склонам, скалам. День за днём, шаг за шагом. И когда мы окажемся там, на перевале Чимтарга, откуда начинается подъем на вершину, только этот снег и эти скалы будут для меня реальны, а далёкие жаркие долины, абрикосовые деревья, озёра, и тем более посёлки покажутся какой-то волшебной сказкой, придуманной замерзшими и уставшими восходителями, чтобы было теплее и было о чём мечтать. Я знала, что взойду на Энергию. Для меня она должна была стать первым пятитысячником, так что вероятность не взойти на неё я, если честно, даже не рассматривала. Это было дело совести, что ли.
Что больше всего поразило меня в Фанских горах - это озёра. Я никогда раньше не видела таких красок, я даже не могла представить себе, что они могут существовать в природе. Это был цвет нежно-голубой молочной глазури, практически непрозрачный, только у самых берегов можно было заметить под водой камни. Цвет же самих озер был невероятно глубокий и чистый. Как будто это была не вода, а густая светло-голубая краска. Удивительно, насколько гармонично вписывались эти нежные озёра в засушливые скалистые пейзажи, и гладкие отвесные скалы как будто вырастали из этих озёр, каменистыми корнями питаясь их живой водой. Мы прошли мимо озера Малое Алло, а на Большом Алло остановились на обед и купание. Цвет Большого Алло был удивительный по-своему: он был ярко-голубой, насыщенный, но такой же густой и чистый, как и в маленьких озёрах. Над озером росли кусты дикого шиповника, и ярко-малиновые цветы как звёзды сияли на фоне оранжевых скал и лазурной воды Большого Алло. Это было огромное озеро, раскинувшееся среди скал, и уходящее куда-то в другое ущелье. Невероятно, но сверху его поверхность казалась как будто лакированной, настолько цвет его воды был яркий и глубокий, однако, когда подходишь ближе и осторожно спускаешься по камням в его ледяную воду, понимаешь, что вода эта кристально чистая, что даже на большой глубине можно разглядеть каменистое дно. Сейчас я задумываюсь о том, что мне хочется описать эти места как "нереальные", "с другой планеты". Но ведь на самом деле, именно такие места - абсолютно реальны, и именно такая наша планета. И посмею утверждать, что ни один гениальный архитектор никогда не сравнится с архитектурой гор, ни один бассейн никогда не сравнится с красотой этих озёр. А ведь именно так по-настоящему выглядит наша Земля. И таких мест множество, одно удивительнее другого. Жаль, что большинство людей даже не подозревают, на какой красивой планете они живут... И особенно тяжело осознавать, что диких, не испорченных человеком уголков становится всё меньше и меньше, что жестокая промышленность постепенно разрушает наш великолепный, настоящий дворец...
Дальше мы стали подниматься в долину реки Правый Зиндон. Чем выше мы поднимались, тем меньше становилось и так скудной и сухой растительности. Нас окружали лишь сухие каменистые склоны, и наконец-то стало холоднее.
Спустя несколько дней мы приблизились к перевалу Чимтарга (4750 м). Подход к перевалу дался тяжело. Сказался набор высоты и очень долгая сыпуха - так называют склоны с "живыми", то есть неустойчивыми камнями. Подниматься по ним всегда очень неприятно: камни под ногами или шатаются, или просто едут вниз. На особо крутых местах бывает, что делаешь один шаг вверх, потом едешь два вниз. Верёвку на таких местах тоже не повесишь - просто не за что её зацепить. Такие подъемы всегда отнимают много сил. Чувствовался набор высоты - 4750 м это конечно не критично, но на перевал я вылезала уже из последних сил, сильно болела голова и немного тошнило. Типичное лёгкое проявление горной болезни. На перевале уже лежал снег. Над нами возвышалась гора с прекрасным именем Энергия. С перевала саму вершину видно не было, мы видели только часть подъема, и он казался довольно простым, хотя я знала, что на этом восхождении придется потрудиться - по категории эта вершина сложнее того же Эльбруса. Нужно будет навешивать верёвки.
Мы поставили палатки, мест для них было немного: кроме нас на перевале стояли палатки чешских альпинистов, которые также планировали восхождение на пик Энергия, и, если я правильно помню, туристов из Украины, которые шли похожий на наш маршрут, но в обратную сторону. Дежурные стали добывать воду - они на крутом склоне раскапывали снег и ледорубами ковыряли лёд, так что с него начинала капать вода. Это долгая работа, но вода закипит гораздо быстрее, чем растопится и закипит снег, что поможет сэкономить газ. Кстати, с газом у нас была проблема: как-то так получилось, что часть баллонов осталась в заброске для пика Ленина, так что газа не хватало и его нужно было особенно экономить.
Оле стало плохо. Она лежала в палатке, у неё болела голова, она не могла есть, и вроде бы даже поднялась температура. Как говорят, "горняшку схватила". Масяня сделала ей какой-то укол, и стало чуть лучше. Горняшка - загадочная штука. Никогда не знаешь, кто ей заболеет, на какой высоте, с какими симптомами. Чаще всего причиной становится резкий набор высоты или недостаточная акклиматизация. По сути, горняшка - это реакция организма на недостаток кислорода, то есть гипоксия. На небольших высотах (до 4-5 тыс.м.) она не опасна, проявляется у всех по-разному: в слабости, головной боли, тошноте, отсутствии аппетита, бессоннице, и как правило проходит, если на этой высоте провести ночь - организм адаптируется. Если человеку становится хуже, нужно сбрасывать высоту - спускаться ниже, и потом подниматься снова. Если же продолжить подниматься, горная болезнь может перерасти в отёк лёгких или отёк мозга, с начальными формами которого можно справиться, так же сбросив высоту. Другая интересная особенность - когда за один поход человек уже "переболеет", в дальнейшем горняшка скорее всего ему уже не грозит. Поэтому даже хорошо переболеть ей где-то в начале похода, на небольшой высоте и в безопасном месте. Мне в первую ночь на Чимтарге тоже было довольно плохо, болела голова, не было сил и аппетита, я практически не спала, и уже тоже успела обрадоваться, что перетерплю, и дальше, а особенно на пике Ленина, высота будет переноситься легче. Если бы я знала тогда, как я ошибалась...
Кстати говоря, постепенно перспектива восхождения на пик Ленина уже не казалась таким безумием, как раньше. Вот он, снег. Вот они, скалы. Там будет также. Только выше, масштабнее. Хоть я ещё и держала в голове свою идею остаться в базовом лагере, я уже была практически уверена, что на восхождение я пойду. Когда я окажусь там, я просто не смогу не пойти. Это будет так же естественно, как здесь переходить из лагеря в лагерь. Тем более пластиковые ботинки у меня теперь есть. Акклиматизация будет отличная после этого похода, плюс пара дней отдыха перед переездом в Киргизию... Там будет как здесь. День за днём, шаг за шагом. То, что кажется далёким и невозможным, постепенно, с каждым шагом вперёд и вверх, становится твоей жизнью и способом её прожить здесь и сейчас. На горе.
На вершину нужно идти ранним утром, пока ясно, нет ветра, и чтобы гарантированно вернуться в лагерь до темноты. Но на следующее утро сил после подъема ни у кого не было, да и погода испортилась: ночью пошел сильный снегопад, а когда я наутро стала вылезать из палатки, то обнаружила, что она наполовину завалена снегом, чуть внизу торчит из снега наша вторая палатка, и кое-где виднеются крыши палаток наших товарищей из Чехии и Украины. Но самое удивительное и красивое зрелище было внизу. Пожалуй, это самое красивое явление, которое можно увидеть в высокогорье: облака, которые раскинулись бескрайним ватным полем у твоих ног. Это поле уходило куда-то за горизонт, и полностью скрывало долины, как бы разделив мир надвое: мир людей и мир гор, мир тепла и мир холода, мир рек, деревьев и озёр и мир снега. И вот, ты стоишь над облаками, и видишь лишь это белое поле и острые скалистые и снежные вершины, как шипами проткнувшие эту бесконечную вату и возвышающиеся над ней. Другого мира просто не существует, есть только небо, снег, и горы. Что делает здесь человек? Что делают наши яркие палатки среди чистейшего белого снега? Зачем человек пришёл сюда, зачем пытается изо всех сил выжить здесь? "Здесь не место для жизни человека, но место для того, чтобы человек увидел жизнь", - написал однажды Андрей Ш., один из моих походных товарищей. Я думаю, точнее и не скажешь.
На следующее утро погода позволила нам выйти на восхождение, хотя была не идеальной: небо было чистое, но из долины поднимался туман. Мы оставили все вещи в лагере, надели каски, страховочные системы, навесили на них карабины, жумары, взяли веревки и отправились наверх, на Энергию. Мы начали подъем по крутому склону, а туман неспешно следовал за нами и дышал в спину.
Когда склон стал настолько крутым, что подниматься по нему без страховки было бы опасно, стали навешивать верёвки. Кто-то один (как правило, Шухер, или Рома, или Масяня) поднимался выше на длину верёвки без страховки и нёс с собой верёвку. Затем он ставил станцию - закреплял верёвку на каких-то камнях и фиксировал ледорубом, и все остальные поднимались по этой верёвке при помощи жумара - устройства, свободно перемещающегося по вщёлкнутой в него верёвке вверх и блокирующего движение вниз. Когда все доходили до станции, схема повторялась. При таком способе передвижения приходится подолгу ждать, и становится холодно. Тогда начинаешь осматривать пейзажи. В тот день горы выглядели неприветливо, небо под нами было пасмурным, хотя над нами было пока ещё довольно ясно. Но захватывающих дух панорам и живописных долин видно не было - всё это закрывали облака. Ясное дело, с вершины видов мы скорее всего не увидим. Но тем не менее, снегопада не было, сильного ветра тоже, видимость была хорошая, и восхождению ничего не мешало. Через какое-то время, уже близко к вершине, мы нагнали чешских альпинистов, которые вышли намного раньше нас и уже спускались вниз. Мои знания языков в походах пригождаются крайне редко, и это был один из таких случаев. Мы договорились с ними, чтобы на самом крутом отрезке перед вершиной они не снимали свою верёвку, и мы могли бы пройти по ней, а мы соответственно не стали снимать нашу верёвку, которая была чуть ниже, и они могли ей воспользоваться. Они подождут нас на перевале, и мы принесём вниз все верёвки. Эта схема значительно экономила время как нам, так и чешским товарищам, и чехи с радостью согласились.
Восхождение прошло ровно и гладко, и где-то к обеду, или даже раньше, мы уже были на вершине. Подъем был всегда очевидный, не было выяснений, куда же нам идти, где же вершина, и как бы не вылезти на гребень или на скалы. Крутой подъем в какой-то момент кончился, началось небольшое выполаживание, и вот - самый заметный бугорок на этом выполаживании, вершина пика Энергия. И вот я стою на ней. Вершина! Вершина! Мой первый пятитысячник! Мы фотографируемся с флагом нашего клуба "Ратибор", стоя на пике Энергия, и это фотография победителей. Да, я люблю горный туризм, люблю проходить длинные маршруты через перевалы, которые могут быть посложнее некоторых вершин, но Вершина - это всегда что-то значимое, что-то особенное, что дарит ощущение "я это сделал" и какую-то особенную, интимную близость с Горой, которая подпустила к себе так близко, что позволила зайти на свою вершину. Предполагается, что, стоя на вершине, ты смотришь сверху вниз на всё, что тебя окружает, на захватывающие панорамы хребтов, уходящие за горизонт, на далёкие долины где-то внизу. Но, к сожалению, так бывает не всегда, и иногда приходится лишь представлять это себе. Пока мы поднялись на вершину, облака поднялись за нами, и теперь окружали со всех сторон. Только там, куда предстояло спускаться, были просветы.
Задача альпинистов, туристов, любых восходителей - не только зайти на вершину, но и спуститься с неё. Как правило, большинство несчастных случаев происходит именно на спуске: наша цель-вершина, и только её мы держим в голове, только ей подчиняем наши стремления. Однако, Гора можно пропустить, но не отпустить. Особенно тех, кто собрался её "покорять". Покорить Гору!? Звучит как-то даже глупо и попахивает нездоровой самоуверенностью. Как возможно покорить Гору? Как может крошечный человек, незаметный камешек на склоне, которого едва заметно среди бесконечных снегов и скал, среди суровых, но неизмеримо прекрасных великанов, как может он утверждать, что "покорил" Гору, то есть подчинил её себе? Человек уйдёт, а Гора будет стоять ещё тысячи лет. И Гора может сбросить кого угодно, кто ей не по нраву. Мы, восходители, должны ценить каждый миг, проведённый в царстве этих могучих великанов, мы должны уважать их и быть достойными гостями, не забывая, что мы - всего лишь гости в их владениях... Мы должны ценить, когда Гора подпускает к себе, позволяет зайти на свою вершину, дотронуться до своего сердца. А особенно мы должны ценить, когда Гора отпускает, позволяет спуститься и вспоминать это восхождение, эту победу, рассказывать о ней людям, а не хоронит её вместе с несчастным победителем.
Восхождение - это всегда подъем и спуск. Мы все знаем подвиг сэра Эдмунда Хиллари и шерпа Тецинга Норгея, совершивших в 1956 году первое восхождение на Эверест. И мы знаем этих великих людей, и считаем именно их первыми восходителями именно потому, что они не только взошли на высочайшую гору планеты, но и спустились с неё. Ведь сколько было неудачных попыток до этого! И даже есть версия, что первыми на вершину Эвереста взошли...?????, однако их тела Гора оставила себе как плату за возможность побывать на своей вершине. По статистике, ???% несчастных случаев в горах происходит именно на спусках...
Энергия отпустила нас. Мы благополучно спустились на перевал Чимтарга, в лагере отдали чехам их снаряжение, пообедали, свернули лагерь, и стали спускаться вниз с перевала, в долину реки Алаудин. Я не скажу, что восхождение далось тяжело, тем более налегке, но я очень устала. Вниз идти, конечно, легче и быстрее, чем вверх, но сил уже не было совсем. Но тем не менее, на завтра у нас был запланирован следующий перевал, и заночевать мы должны были под ним. Вот оно, налицо различие горного туризма и альпинизма. Для альпинистов вершина - это главная цель всей поездки. Альпинисты могут по месяцу жить на горе, на ней же тренироваться, ходить вверх-вниз и по окрестностям, постепенно акклиматизируясь, сколько угодно ждать подходящей погоды и в конце концов идти на вершину. Причем попыток может быть несколько. А у туристов - маршрут. И хоть ты тресни, но надо его пройти, чтобы категория похода была засчитана. Поэтому для нас даже важнее перевалы, чем вершины, поскольку именно через перевалы проходят наши маршруты. Вершины, конечно, тоже засчитываются, но если мы не успеваем зайти на них за какой-то короткий срок, мы просто уходим, и идём дальше. Например, в этот раз, из-за снегопада мы провели целый день на перевале Чимтарга. Это был запасной день как раз на такой случай, и если бы погода не позволила выйти на восхождение и на второй день, мы бы просто оттуда ушли.
Пейзаж сменился очень быстро. Снега Энергии и Чимтарги остались где-то далеко сверху, и началась бесконечная каменная сыпуха. Такие склоны - как раз то, для чего нужен опыт, к чему со временем привыкаешь. Как правило, новички очень боятся таких участков пути, потому что в городе, да и в лесу, мы не привыкли, что во время ходьбы земля под ногами разваливается и едет, а ты едешь вместе с ней. Если не уметь держать равновесие на таком склоне, упасть и даже покатиться на камнях вниз можно очень легко, и это, мягко говоря, неприятно, а иногда, где склон покруче, то даже и страшно. Но со временем, с опытом, понимаешь, что, во-первых, в действительности далеко не уедешь, камни остановятся через метр-два. Конечно, я не говорю сейчас об опасных отвесных осыпных склонах, которые проходятся особой техникой и маленькими группками, я говорю об обычной сыпухе, которая в той или иной степени встречается в каждом горном походе. Во-вторых, часто всё дело в обычной уверенности в собственных ногах. Наверное, камни как лошади, которые чувствуют неуверенного всадника, и пытаются сбросить его. Однако, если ты доверяешь собственным ногам, то чувствуешь, на какой камень можно наступить, а какой поедет под ногами, а даже если и проезжаешь чуть-чуть на камне, то не теряя равновесия; на больших камнях можешь рассчитать, сможешь ли перешагнуть с одного на другой, и как-то интуитивно понимаешь, как сделать это безопасно. Возможное падение, которое все же иногда случается, со временем перестаёт вызывать у тебя панический ужас, а ушибы и царапины больше не воспринимаются как "травмы". Всё это приходит только с опытом и по-умному называется "техника передвижения".
Я всё время удивляюсь, насколько человек отдалился от природы. Мы воспринимаем её как что-то чужеродное, для нас сложно с ней общаться, и нам нужно специально учиться и привыкать выживать на природе. Хотя, казалось бы, что может быть естественнее! Но мы, жители городов, настолько привыкаем к асфальту, что поначалу даже передвижение по тропе кажется чем-то странным и сложным. А простой быт в отсутствии привычного комфорта многих просто пугает: как можно готовить на земле? Как жить без душа? А как ходить в туалет? А вдруг я заболею? А вдруг я упаду? А вдруг со мной что-нибудь случится? Обязательно случится, обязательно упадёшь, и обязательно почувствуешь себя живым, вопрос только, сможешь ли ты принять это, понравится ли тебе быть живым, уязвимым. Я заметила одну интересную особенность: попадая в горы, я моментально адаптируюсь к поверхности, по которой иду - тропе, лесу, камням, снегу. Однако, попадая после похода в город, мне почему-то страшно ходить по лестницам, мне кажется, что я упаду. Что это что-то очень неестественное, ненастоящее, и опасное. Я боюсь переходить дороги, потому что куда-то пропадает это натренированное городское внимание, и я просто не замечаю машин. Я совершенно теряюсь в толпе людей и витаю где-то в облаках. Да, в походе какая-то часть тебя всё время рвётся в город, по большей части, чтобы помыться, просохнуть и поесть какой-нибудь гадости (в походе-то вся еда правильная и здоровая). Но стоит оказаться в городе, как я понимаю, что мне тяжело и неприятно здесь находиться. Что я хочу назад, на природу. Потом к городу постепенно привыкаешь, хандра проходит, и только остаётся мечтать, когда в следующий раз буду собирать рюкзак и сбегу отсюда куда-нибудь подальше. И наворачивая круги по городскому асфальту, буду мечтать оказаться сейчас на долгом осыпном склоне...
Спуск с Чимтарги был долгий, уже даже начинало темнеть. У меня заболели колени и закончились силы, я шла на автомате. Лагерь разбили на камнях, недалеко от озера. Воду брали из ручья неподалёку. Переночевали, и на следующий день отправились снова в путь - на перевал Казнок Западный. Началась обычная жизнь спортивного похода. Подъем, перевал, спуск, долина, перевал - долина, перевал - долина... Мы прошли долину реки Алаудин, перевал Казнок Западный (4000м), поднялись радиально на вершину Змея (4140 м), спустились в долину реки Казнок мимо озера Бирюзовое, поднялись на перевал Челябинский (3900 м), спустились в долину реки Ахадсой, поднялись на перевал Звериный (4000 м), спустились в долину реки Чапдара, затем долину реки Арх, и оттуда взяли машину и переехали на озеро Искандеркуль, где остановились на пару дней на отдых.
Наверное, если бы я описывала этот поход по пути, или хотя бы сразу после его окончания, я бы могла описать много интересных деталей. Но прошло уже три года с тех пор, и сейчас я стараюсь раскопать в своей памяти самые интересные моменты и мысли, кое-что вспоминаю по фотографиям и видео. Но всё равно есть вещи, которые забыть было бы очень сложно. Например, когда мне единственный раз за всю мою двенадцатилетнюю горную жизнь стало очень страшно. Не просто волнительно, а очень страшно, когда страх сковал мои движения и я едва могла себя контролировать. Мы спускались с перевала Челябинский. Пешком с него спуститься было невозможно - вниз уходили скалы, и нужно было навешивать верёвку. До этого я уже не раз спускалась дюльфером - с помощью спускового устройства "восьмёрка" нужно стравливать верёвку и самого себя спускать вниз, как бы сидя в страховочной системе и ногами отталкиваясь от скалы. Но первый раз в жизни я не видела, куда я спускаюсь. Да, несколько человек уже были где-то внизу этой скалы, значит, там есть куда спускаться, есть куда встать, но их было не видно. Чтобы спуститься, нужно было встегнуться в верёвку, встать на край скалы и откинуться назад, чтобы нагрузить верёвку и начать себя спускать. Где-то внизу виднелась долина, над ней осыпной склон, а подо мной - скала и пустота. Я начала постепенно стравливать верёвку, но вцеплялась в неё мертвой хваткой, потому что стоило потерять контроль и отпустить её совсем, и я полетела бы вниз. Из-за страха я начала тупеть. На самом деле в именно этом спуске не было ничего особенного, просто скалы, и спускаться с них дюльфером было гораздо быстрее, безопаснее и проще, чем если бы мы искали место, где можно было бы спуститься пешком. Но страх вытесняет любой здравый смысл. Я спускалась излишне осторожно, по сантиметру отпуская верёвку и продвигаясь вниз, в то время как остальные преодолели это место буквально в три прыжка. Когда попадались места, где можно встать, я вставала туда, немного расслабляла затекающую от чрезмерного усилия руку, и думала: "Я не спущусь". Это самая ужасная мысль, которая может прийти в голову в такой момент, и она совершенно парализует, ты перестаёшь контролировать свои мысли и действия, ты как будто слепнешь. Это очень опасное состояние, потому что можно наделать очень серьезных ошибок... Как бы то ни было, я благополучно спустилась, хотя это заняло это у меня немало времени, сил и нервов.
В каждом походе есть несколько таких моментов, которые прочно врезаются в память, и служат своеобразными "маяками" этого похода, тем, что отличает его от других и делает особенным.
Одним из таких моментов стала полуднёвка на озере Бирюзовое. О потрясающем цвете озёр я уже писала, здесь же особенность была другая: чёрные гладкие камни, как будто какая-то вулканическая порода, хотя вулканов здесь нет и в помине. Эти черные и тёмно-бордовые камни были как будто расплавлены, непонятно как и когда... А когда смотришь на всю эту местность сверху, на склонах видны огромные черные полосы и пятна расплавленных камней, а сами склоны какого-то непривычного бордового цвета, который совершенно фантастично сочетается с чёрными камнями, серо-коричневыми скалами, пятнами белого снега и молочной голубизной озёр. Интересно, есть ли ещё где-то на планете такие сочетания цветов? Я думаю, нет. Большой Памир очень похож на Фаны по цвету, но в то же время он совершенно особенный. В природе нет ничего одинакового, и даже одни и те же места постоянно меняют свою форму, свой цвет. Даже то, что мы называем "неживой природой", на самом деле очень живое. Просто жизнь камней, скал, озёр длится тысячелетиями, и нам, людям, привыкшим к совершенно другой скорости, очень сложно заметить какие-то изменения. И к сожалению, очень сложно заметить уникальность "неживой природы" в каждом уголке земли...
В Фанах, среди каменистых склонов, особенно заметны редкие цветы. Когда ты долгое время не видел вообще никаких растений, и вот среди камней показываются яркие жёлтые пятнышки, это что-то невообразимое. В засушливых, пустынных Фанских горах такие цветы, пробивающиеся сквозь камни, кажутся настоящим чудом. У них как правило твёрдые, мясистые листья, чтобы удерживать влагу, и яркий-яркий цвет. Они очень приземистые, как будто стелются по камням и не осмеливаются подняться выше. Но когда видишь такие цветы, понимаешь: и среди молчаливых, неподвижных камней может быть жизнь, не менее прекрасная, чем в цветущих лугах, и гораздо более сильная, целеустремлённая и выносливая. Наверное, эти цветы также удивлялись людям, которые появляются среди этих камней нечасто...
Другим запомнившимся моментом стала последняя стоянка этого похода и отъезд. Мы долго шли по долине реки Чапдара, и это был довольно тяжёлый переход. Так часто бывает: вроде бы, последний день, и идём уже по долине, но долины эти далеко не всегда легче подъемов, да и все торопятся уже скорее попасть в посёлок за пивом, в итоге проходим за день очень много, очень быстро, и сильно устаём. Например, в этот раз мы долго шли по сыпухе у берега реки, переходили эту реку в неудобном месте, потом петляли в лесу. Это удивительно, но в этих горах тоже был лес! Выше леса склоны были как будто пятнистые, все покрытые небольшими отдельно растущими кустиками, и чем ниже спускаешься, тем крупнее становились кусты, начинали появляться деревья, становящиеся всё выше и выше, и наконец мы оказались в лесу. Конечно, Фанский лес не сравнится с густыми Кавказскими лесами, и тем более, с тайгой, но как же здорово было наконец-то оказаться среди деревьев после двух недель среди камней и скал! В лесу как-то особенно уютно и спокойно, как будто эти деревья охраняют тех, кто расположился под ними на ночлег. Как здорово развести костёр и собраться вокруг него, приготовить на нём еду, а не на горелке. Эта еда на костре, с дымком, она всегда намного вкуснее той, что готовится впопыхах, часто вода даже не доводится до кипения, чтобы экономить газ, - "горячее не может быть сырым". И воды в реке сколько угодно, её не надо добывать из едва капающего ручья или топить снег. Можно пойти вдоль реки пофотографировать, можно просто полежать на коврике, а можно положить его у костра и отдыхать, смотря на огонь и засыпая.
На следующий день мы прошли по лесу чуть вперед и подошли к посёлку. Нам нужно было попасть на озеро Искандеркуль, откуда нас заберёт машина, но туда шла дорога, и идти по ней пешком было бы долго и неинтересно. Поэтому Шухер с Ромой пошли в посёлок искать, кто бы нас мог туда отвезти. Ну а остальные расположились на берегу реки и стали заниматься самыми приятными после похода делами: мыться и стирать вещи. Когда поход долгий, и надо брать с собой много еды и специального тяжелого снаряжения, на одежде обычно экономят. Берут только самое необходимое и ходят в одном и том же. Поэтому постирать вещи - это практически такое же удовольствие, как и помыться самому, пусть и в холодной воде. Шухер и Рома вернулись с хорошими новостями: они договорились с кем-то из местных подвезти нас, нам нужно будет только подойти к определенному времени в определенное место в посёлке.
Когда мы погрузились в машину, водитель Ахмед (если я правильно помню его имя), ещё долго возил нас по посёлку: то в магазин, то к кому-то заехать за арбузами, то к жене заехать за хлебом, который только что испекла, то ещё куда-то. И вот, когда мы ехали вниз по крутому серпантину и наворачивали за обе щёки свежий хлеб, Ахмед рассказал, что на Искандеркуле в палатках вставать негде, одно ровное место занято дачей президента Таджикистана, а другое - турбазой. Соответственно, нам нужно остановиться на турбазе. Денег у нас на это не было, и стали думать, куда деться, но Ахмед сказал, что начальник турбазы - его друг, и мы можем разместиться там бесплатно, или хотя бы поставить палатки на их территории, если не будет мест. Он попросил, чтобы мы запомнили гостеприимство таджиков и рассказали об этом в своих городах, и если какой-то таджик в России попросит о помощи, вспомнили Ахмеда, и помогли ему.
Свободных мест на базе не оказалось, и нас отвели на полянку совсем рядом с озером, где мы могли поставить палатки. На самом деле, так нам было гораздо комфортнее. Не успели мы разбить лагерь, как начальник турбазы пришёл к нам с огромной тарелкой фруктов, несколькими дынями и сказал, что "Друзья Ахмеда - мои друзья", и мы можем всегда обращаться к нему, если что-то понадобится. И конечно, мы можем пользоваться душем, туалетом, розетками в его домике и конечно магазином. Во всей этой ситуации не было никакого подвоха, никаких чьих-то скрытых интересов. Это было обычное человеческое гостеприимство.
Весь следующий день мы отдыхали на прекрасном озере Искандеркуль. Бесконечно ели дыни и другие фрукты, жарили настоящее мясо, купались в озере, мылись в душе, стирали вещи, заряжали свои фотоаппараты и мобильники... Стоило кому-то включить мобильник, как стали приходить сообщения, что на пике Ленина в эти дни погибли московские альпинисты. Кто-то волновался, что это могли быть мы, так как в нашей группе есть одна москвичка - я, кто-то просто беспокоился, что там сейчас происходит и не знаем ли мы что-то об этой ситуации, а кто-то понял, что гора, на которую мы идём, серьёзная и не шутит. Вот так приятная расслабленность успешного окончания похода превратилась в осознание, что следующее, основное испытание уже не за горами...