Гординский Анатолий : другие произведения.

Пути господни 2 часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Пути господни

  
  
   Часть 2 . Синьора Бельканто
  
  
   Глава - 1. Петербург.
  
  
   Приехав в столицу Варя Мамонова без особого труда нашла по завет­ному адресочку рождественского гостя Софьи Павловны. На стук в дверь, вышла молодая девушка, служанка. Узнав, что та приехала из далекого Лу­ганска, она молча впустила гостью в дом. Поставив свой скудный багаж в передней, Варя робко прошла по чистому коридору в гостиную. Ей навстречу поднялся с кресла сам хозяин квартиры Валентин Иванович. Он удивленно и радостно развел руки в стороны.
   - Какая приятная неожиданность! Очень рад за столь смелый и от­важный шаг. Непременно ваша настойчивость, голубушка, даст положитель­ные результаты. Раздевайтесь, вот так, проходите в комнату. А теперь вот са­дитесь сюда и выкладывайте все по порядку. Сначала о себе, а затем обо всем, чем живет ваш уездный город.
   Валентин Иванович хлопнул в ладоши в сторону столовой комнаты.
   - Настенька! Приготовьте на стол чего нибудь. Наша гостья навер­ное очень голодна. Этакий путь проделать - дело не шуточное...
   Варя хотела возразить, но хозяин нарочито сдвинув брови, погрозил пальцем. Затем улыбнувшись гостье, добавил, - И так я полон внимания, рассказывайте...
   Мамонова немного освоившись, ответила. - Что рассказывать то? Наду­мала вот и приехала.
   - Как Софья Павловна? Удалось ли ей поставить музыкальный спектакль?
   - Он сейчас в стадии завершения.
   Девушка не спеша стала говорить. Мойников слушал ее внимательно не перебивая. Затем стал задавать вопросы. Они были разные, но в основ­ном касались музыкальной жизни уездного городка. Тема была близка Варе и она охотно поделилась с Валентином Ивановичем со всеми новостями в этой области. Затем хозяин дома хитро прищурился.
   - А этот прыщ луганский? Выскочка, фамилия его, дай бог вспо­мнить...
   - Юлий, что ли?
   - Да, да.
   - Софья Павловна быстро наладила его. Теперь он в Народном доме что -- то там организовывает.
   - Мутит воду. Вот как это называется. В такой водице легче рыбку словить. Дай ему чуть на бугорок влезть, все - вся цивилизация ему должна! У нас в Петербурге их тоже, не сеют и не жнут. Вам, дитя мой, совет такой. Как встретите такого вот прошелыгу, за версту к себе не подпускайте. Будьте настороже, как Туманова Софья Павловна ваша. Мания величия -- это бо­лезнь!
   Когда все вопросы были исчерпаны, Валентин Иванович хлопнув себя слегка по колену, приказал.
   - Сейчас вас Настенька накормит, чем бог послал, затем опреде­лит уголок для отдыха. Завтра в театр и за учебу!
   Видя нерешительность гостьи, Мойников улыбнулся.
   - Все в порядке, дитя. С Вагнером у меня уже есть договоренность по поводу вас. Только вы уж меня не подведите?
   Мамонова благодарно кивнула головой.
   - Я вас не подведу, буду стараться.
   - Вот и прекрасно!..
  
   ...Валентин Иванович сдержал свое слово. Он определил луганскую ху­торянку в студию вокала при театре. Вокальный класс известного на Неве за­ведения, пользовался заслуженным вниманием певцов столицы России. Ру­ководил студией, известный в городе Эрик Вагнер. Мастерство и талантли­вость немецкого педагога - вокалиста, сделало его имя известным не только в Петербурге, но далеко и за его пределами.
   Луганчанке повезло. На сцене театра, она впервые знакомилась с вы­соким классическим уровнем исполнительского искусства. За время суще­ствования Мариинский театр видел много звезд вокалистов. Еще живы были воспоминания о Бодео Анжелике, прекрасной итальянской певице. Ее сопра­но, как говорил немец Вагнер, обладал волшебной красотой тембра, а также изяществом и фразировкой текста. Темы Верди, Доницетти и Белинни были вершиной ее творчества. Портрет Бодео, наряду с другими, висели на стенах в классе.
   Варя Мамонова подолгу останавливалась возле портрета итальянской певицы, чтобы представить и прочувствовать во всем ее облике величие бельканто, которым в совершенстве владела она.
   В настоящее время в театре работали не менее известные мастера во­кала. Среди них, луганчанка выделяла такие величины как семья оперных певцов Петровых, особенно одного из них, певшего Сусанина. А с баритоном Генадием Петровичем и контральто Анной Яковлевной, у Мамоновой вообще сложились прекрасные отношения.
   Глубокий след в душе Вари оставило балетное искусство Петипа и Ива­нова. В их интерпретациях балеты Чайковского, были великолепны, и вызы­вали бурю восторга и восхищения...
   Первые месяцы занятий девушке казалось, что ей никогда не осилить таких высот, которые с успехом преодолевают ее знакомые и друзья по сту­дии. Мамоновой было трудно перестроится на новый ритм работы. Вид не­мецкого педагога, его неброская внешность, не сочетались с его великолеп­ным педагогическим талантом и умением привлекать к себе внимание воспи­танников. Первые занятия Варя, со смешанным чувством тревоги входила в его класс, где в присутствии пианиста, немец разносил нерасторопность своих учеников, их прохладное отношение к своей будущей профессии.
   Сев в уголке, она наблюдала за работой Вагнера, с волнением ожидая своей очереди. Выслушав певца, педагог вставал, подходил к нему и в кото­рый раз начинал вновь объяснять ему его ошибки. Если тот молчал, что бы­вало довольно часто, наставник демонстрировал фрагмент произведения, который, по его словам, должен звучать именно так, а не иначе.
   К Мамоновой, Вагнер относился иначе. На неоднократные ошибки в словах, мелодических пассажах, он недовольно качал головой, затем сам са­дился за рояль и начинал петь. Девушка подавляя в себе слезы отчаяния и робости вновь и вновь пыталась преодолеть трудный вокальный барьер. Неудачи приводили бедняжку до слез, но Эрик по отечески успокаивал ее старался приободрить и не падать духом, добавляя при этом, что ошибки не страшны тому, кто ничего не делает.
   Время летело быстро. Месяцы складывались в годы. Ее настойчивость и старание не прошли даром. Чистый, грудной голос луганской хуторянки, те­перь заполнял классную комнату, вырывался из открытых дверей и окон, за­полняя прилегающий сквер и весь второй этаж театра.
   Ее первые выступления на частных сценах, не приносили радости, как это бывало раньше. Девушке казалось, что ее голос не представляет особой ценности, а значит и не может привлечь внимание слушателей. Эрик Вагнер советовал ей не спешить с такими выводами.
   - Твой голос будет украшением любой приличной сцены и ты сама будешь вправе выбирать ту, которую ты посчитаешь для себя нужной.
   Мнение педагога для Мамоновой были очень ? важны и певица терпе­ливо ждала своего звездного часа...
  
  
  
   Глава - 2. Граф Левицкий.
  
   На одном из больших концертов в Мариинском театре, присутствовал граф Левицкий, владетель верфей в Кронштадте. Поклонник искусства он сразу заметил новую восходящую звезду. Услышав в ее исполнении Верди и Россини, граф был восхищен исполнительским мастерством певицы. А физи­ческая красота и обаяние ее, покорили его. Левицкий дал положительную оценку Мамоновой и добавил при этом, в кругу своих друзей, что новенькая певица в недалеком будущем займет достойное место в когорте известных звезд в столице.
   Слова Эрика Вагнера сбывались. Певицу заметили. Мнение графа Ле­вицкого быстро разнеслось по столице. Мамонову стали приглашать в свои дома богатые горожане. Природная застенчивость девушки, ее чистота и не­посредственность пленили мужчин. Ею восхищались, ее хотели видеть и слу­шать...
   Выступая в пригороде Петербурга, в Павловске, где некогда танцевала в молодости Софья Павловна, Варя с трепетом вдыхала атмосферу тех лет. Ей казалось, что она слышит "Морокский марш" в исполнении оркестра, ко­торым дирижировал молодой венский композитор и танцевальную музыку, от которой публика приходила в восторг.
   Каждый раз выступая здесь, Мамонову не покидало чувство, что она видит, и слышит своих старых знакомых, среди праздничной, разодетой пуб­лики. Девушка, конечно не допускала мысли, что когда -- либо ее судьба мо­жет свести с предметом своего обожания, с композитором из австрийской столицы. Судьба непредсказуема. И как величайший подарок от нее, она преподнесет русской певице свой неожиданный сюрприз.
   Но прежде чем это произойдет, ей придется немало претерпеть препят­ствий и невзгод на жизненном и творческом пути...
  
   ...Продолжая заниматься у Эрика Вагнера уже третий год, немецкий пе­дагог высказал свою мысль, что для совершенства мастерства, ей необходи­мо побывать в Италии и познакомится с искусством бельканто. Это было сладкой мечтой луганчанки, но об этом и думать нечего. Ни денег, ни покро­вителя.
   Через месяц после упомянутого разговора, от Валентина Ивановича Мойникова и режиссера театра Кондратьева, девушка узнает, что граф Ле­вицкий отправляет в этот благоуханный край своего племянника. С ним, в Со­ренто, отправляются также, сын и дочь графа.
   Веру Григорьевну и Владимира Григорьевича, Варя уже видела на своих концертах. Им было за тридцать и выглядели они вполне порядочными людьми. На одном из приемов австрийского посла в Зимнем дворце, граф Левицкий вновь слышит прелестный голос молодой певицы. Узнав от друзей, что той необходимо завершить свое образование в итальянской опере, граф будучи поклонником ее таланта, без колебаний предложил девушке свою по­мощь. Мамонова была смущена благородством Левицкого.
   - Я не могу принять от вас этот подарок.
   - Почему, позвольте спросить? Если вы полагаете, что вам нечем оплатить эти расходы сейчас, вы их оплатите позже. Ваш голос, и ваш та­лант будет этому порукой. Я убедил Вас?
   - Я право, не знаю. Все это так неожиданно...
   - А потом, вы бы могли составить неплохую компанию моим уже взрослым детям и племяннику Дмитрию, до Милана. Думайте, решайте. Я жду от вас положительного ответа.
   Мамонова была в нерешительности. Поездка с близкими родственника­ми графа Левицкого, смущали ее. Какое будет отношение к ней, в столь дол­гом путешествии? Не будет ли она обузой им?
   После долгих колебаний, девушка все же согласилась на предложение графа. Это был шанс попасть в Ла - Скала. Вскоре она получила приглаше­ние от графа на маленькое торжество, по случаю удачного контракта с Мильвольским заводом в Лондоне.
   - Поезжайте к Левицким. Будьте уверены, - сцена оперного театра Милана, вам теперь обеспечена, - напутствовал ее Валентин Иванович.
   - У меня,- продолжал он,- была возможность использовать предложение московского фабриканта - мецената съездить туда, но увы, мелкие, жизненные неурядицы помешали мне осуществить мечту. Не повто­рите моих ошибок. Все сомнения прочь! Вперед к музыкальным вершинам Олимпа!..
  
   ...Граф прислал за ней экипаж и Мамонова, все еще волнуясь, реши­лась съездить к нему. Когда коляска подъехала к его двухэтажному особняку, на Васильевке, глава семейства лично встретил певицу у дверей. В гостиной уже было много людей. Григорий Павлович представил ее своим домочад­цам, а также друзьям и знакомым по работе.
   Особое внимание он уделил своему племяннику, знакомя его с гостьей. Девятнадцатилетний молодой человек понравился Мамоновой. Дмитрий был спокойный и вежливый с гостьей. За столом Варе предложили место рядом с ним.
   Мамоновой было трудно вначале ориентироваться в столь многочис­ленной публике, но благодаря Дмитрию, Варя, вскоре уже могла для себя определить, среди собравшихся за столом, близких и просто знакомых хозяи­на дома. Первой, обратила на себя внимание, Вера Григорьевна.
   Ей было не более тридцати пяти лет. Склонная к полноте, женщина продолжала сохранять красоту и привлекательность. Взгляд серых глаз исто­чал симпатию и дружелюбие. За столом ее окружали двое мужчин. В одном из них, сидевшего рядом, нетрудно было определить сына графа Левицкого. Внешнее сходство с хозяином дома, явно указывали на это. Второй, сидев­ший по другую сторону тетушки Дмитрия, был его приятель, гость из Вейма­ра. Он был примерно одних лет с певицей. Все трое рассуждали о политике. В светских кругах столицы, тема Тройственного союза на Западе, ее влияние на интересы России, была широко распространенной. Об этом говорили по­всюду, как в дымных кабаках, так и в кулуарах высших чиновников. Кроме родственников и знакомых графа за столом сидело много других гостей. По­тому как Левицкий вел с ними, можно было предположить, что все они имели непосредственное отношение к верфям, где хозяином был граф.
   В своей беседе с ними, он часто упоминал немецкого барона Гютнера Мая и судно "Русь", принадлежавшего брату графа, Александру Павловичу Левицкому.
   - Александр Павлович, это мой отец, - сказал Дмитрий, стараясь поддержать разговор с певицей.
   - Он погиб на судне "Русь" вместе с моей матерью и матросами.
   - Я вам сочувствую...
   - Все в порядке, жизнь продолжается. Так часто любит повторять мой дядя.
   Тетушка Дмитрия вместе с братом Владимиром тоже не оставили без внимания очаровательную гостью.
   -Я слышала, - сказала Вера Григорьевна, - ваше выступление на балу у князя Селезнева и его дочери Марии. Розина, в вашем исполнении, восхити­тельна. Я с братом Владимиром получила большое наслаждение. Жаль, что наш дорогой Курт не мог этого лицезреть.
   - Я действительно сожалею, но надеюсь, и мне повезет услышать вас, - улыбнулся молодой немец неплохо владевший русским языком.
   - Курт, как и мой дядя, - сказал Дмитрий гостье,- оба закончили юристпруденцию в университете. Один в Петербурге, другой в Кенигсберге.
   - Заметив, что девушка так и не притронулась к блюду, удивленно спросил. - - Почему вы не кушаете? У нас кухарка лучшая в городе, и готовит превосходно. Попробуйте, чего нибудь, и вы в этом убедитесь.
   Мамонова на какой то миг смешалась. - Спасибо,...я отведаю...
   - Не обращайте ни на кого здесь внимания. У нас всегда так. Сел за стол, будь любезен, нож, вилку в руки и вперед! Никаких стеснений. Здесь все свои!
   Дмитрий улыбнулся. - Берите пример с них. Они не теряют времени да­ром.
   Молодой человек принялся за индейку. Поглядывая на соседку, под­бадривал ее. - Ну, смелее же...
   Мамонова благодарно улыбнулась ему краешком рта и взяла в руки нож и вилку. Незаметно разговор перешел на породы лошадей. Тетушка Дмитрия оказалась для певицы большим знатоком в этой области.
   - Вы бы только видели, как она держится в седле, - продолжал Дмитрий. Ей бы копье в руку. Не тетка, а Георгий Победоносец !
   - А вы, хорошо держитесь в седле?
   - Ну, наверное не так, как моя тетушка, но как говорит Владимир Григорьевич, "можно было и лучше, но всему свое время"...
  
   ...За столом наступила тишина. Все взоры были обращены на главу се­мейства. Григорий Павлович не спеша встал и поднял бокал с шампанским. Обведя всех присутствующих за столом, он остановил свой взгляд на певице Мариинского театра и своего племянника.
   - У нас сегодня в гостях молодая, но уже достаточно известная личность в Петербурге. Многие из нас уже видели и слышали эту певицу. Ее пение - это эликсир жизненной силы, входящий в наши сердца. Выпьем же за ее молодость, красоту и талант!
   Все поддержали тост графа Левицкого. Мамонова была смущена вни­манием к себе хозяина дома и в тоже время была рада, что ее работу заме­тили и оценили.
   - Наш Григорий Павлович - оригинал...
   Дмитрий посмотрел на Мамонову. Убедившись, что та уже немного освоилась за столом, продолжал.
   - Открою вам маленький секрет. В его рабочем кабинете, в Крон­штадте, на стенах размещены портреты выдающихся личностей. Это портре­ты Пушкина, Данте, Авраама Линкольна, Петра 1...
   - А из музыкантов, живописцев, скульпторов?
   - Конечно! Бах, Рафаэль, Бенвенуто Челлинни...
   - Этому есть объяснение?
   - Да. Григорий Павлович видит в этом свой стимул к жизни...
  
   ...Хозяин дома вновь поднял наполненный бокал. В своем следующем тосте, он сказал, что в своей жизни он много раз слушал приличную музыку, но дважды получил истинное наслаждение от нее. И хотя для девушки этот тост был не вполне ясен, но сердцем она почувствовала и свою при­частность к этому. И она не обманулась в этом.
   - Этот бокал я поднимаю за вторую встречу. За вас!
   И граф Левицкий чуть улыбнувшись Мамоновой поднес к губам бокал. Девушка почувствовала как начали гореть ее щеки. Чтобы как -- то скрыть свое волнение, она повернулась к Дмитрию.
   - Григорий Павлович наверное очень любит ездить в оперу?
   - В общем то да.
   Варя чувствовала себя скованной. Она решительно не знала, о чем го­ворить, считая свои вопросы неуместными и бестактными.
   - А вы часто бываете в театре?
   - Все зависит от репертуара. Езжу в основном с Владимиром Гри­горьевиче и тетушкой.
   Наступила короткая пауза. Тщеславие задело девушку. О каких двух встречах, имел в виду граф? Ее мысли нарушил молодой человек.
   - Вы бывали в Павловске?
   - Да.
   - Лет десять тому назад, там многие годы играл с оркестром венский скрипач, дирижер. Григорий Павлович любил его слушать. Эта была его пер­вая встреча с прекрасным. А вторая,...
   Молодой человек вздохнул глядя ей в лицо.
   - В Петербурге давно уже не слышали такого прекрасного испол­нения Розины и Аиды, как сделали это вы....
   Дмитрий явно говорил с чужого голоса, но Варе было приятно слушать эту похвалу в свой адрес. Опять этот венский композитор! Как и Наташу, (прислуга Тумановой) так и ее судьба невидимыми нитями постоянно связы­вает с этим человеком, начало которому дала статистка петербургского теат­ра. Это случайность ? Прихоть судьбы?
  
   ...Стали выходить из-за стола в зал. Там уже играла музыка. Двое цы­ган, гитарист и скрипач, исполняли чарующую импровизацию, унося сердца и души присутствующих в раздольные степи к таборам под звездным небом, на поляны, освещенные костром, сидевшим вокруг него людей, с темными, заросшими лицами. Вера Григорьевна подвела Владимира и его гостья из Веймара, к Мамоновой.
   Улыбнувшись Варе, она сказала. - Теперь они ваши. А вы, - эти слова относились к мужчинам, - ни на минуту не оставляйте нашу гостю, в одиноче­стве. Покажите образец русской и немецкой воспитанности.
   Сказав это, Вера Григорьевна величаво направилась к графу, раздавая на пути улыбки гостям. Первым заговорил Курт. - Я пожалуй начну с того, что сожалею о том, что не слышал в вашем исполнении Глюка, Моцарта и Бетхо­вена. Мой дядюшка Гютнер Май, имел честь слушать вас здесь, в Петербур­ге. Он в восторге от вашего пения, и надеется вновь увидеть вас и услышать чарующий голос.
   Владимир Григорьевич поддержал Курта. - Немецкий барон имеет свой домашний театр и очень гордится им.
   - Да, это так.
   - Мой немецкий друг отлично разбирается в прозе и поэзии. Если его попросить, он не откажет нам, и прочитает что -- либо возвышенное, роман­тическое.
   - Владимир явно завышает мои познания в литературе, но я не сержусь на него, потому, как он мой друг, а друзьями не разбрасываются.
   - Давай Курт, мы уже слушаем тебя.
   - Может нашей гостье это будет неинтересно?
   Владимир лукаво улыбнулся и сказал Мамоновой, кивая на своего не­мецкого друга.
   - Несколько минут назад он грозился прочитать вам стихи.
   - Какие?
   Курт поднял голову и чуть задумавшись начал, глядя на девушку.
  
   - Холодный ветер, ночь темна.
   А ты красавица одна.
   Бескрайний темный лес кругом.
   Скачи за мною! Где твой дом?
  
   Твой конь в алмазах, весь как ты.
   Сама ты дивной красоты.
   О боже! Горный свет пролей.
   Не ты ль колдунья Лорелей
  
   - Узнал? Где встал седой гранит.
   Мой дом с вершины в Рейн глядит,
   И тьма и стужа...Нет пути,
   Тебе из леса не уйти...
  
   Курт читал стихотворение на своем родном языке. Звучность, музы­кальность строк и ритма, их тихая грусть, отзывалась в душе певицы, сладки­ми нотками ностальгии, о чем -- то очень хорошем, и далеком, безвозвратно канувшее в неизвестность.
   Владимир Григорьевич перевел текст. Мамонова улыбнувшись, вздох­нула.
   - Прекрасные стихи. И читали вы превосходно.
   - Вы мне льстите, но я принимаю это. Хотите, я прочитаю вам еще в этом плане?
   - О, да, конечно!
  
   -Жила на Рейне фея,
   В селенье Бахарах.
   И красотой своею,
   Повергла всех во прах.
  
   Сгубила, осмеяла,
   Свела с ума людей -
   И так околдовала,
   Что льнули все сильней...
  
   - У вас с именем Лорелей что -то связано?
   Прежде чем ответить, Курт посмотрел на своего русского друга.
   - На моей родине красивую девушку сравнивают с эдельвейсом, или с Лореллей. Здесь в Петербурге я увидел вас. Вы также красивы и обая­тельны, как горный альпийский цветок, как обольстительная колдунья у лес­ного ручья.
   - Однако,...что теперь подумает обо мне, ваш друг?
   - Курт прав, вы заслужили эту похвалу. Но если бы он еще услы­шал как вы поете, наверное бы он и Фатерланд забыл.
   - О. нет! Свою родину нельзя забывать. Это грех перед Господом нашим...
  
   ...Весь вечер Мамонова и ее новые друзья были неразлучны. К ним подходили знакомые графа и разговор сразу же переходил на светскую хро­нику столицы. Девушка старалась быть сдержанной в своих оценках и больше слушала.
   Когда торжество подходило к концу и пришло время прощаться, к ней подошел Дмитрий.
   - Я рад нашему знакомству и хотел бы вас чаще видеть в нашем доме. С ними, - он кивнул в сторону гостей,- такая скучища.
   - Я не знаю, право,...возможно мы еще увидимся.
   - Я скажу Григорию Павловичу и он все устроит.
   Певице не очень хотелось, чтобы молодой человек об этом беспокоил графа. Она не успела ответить. Дмитрий, глядя с укором в сторону Григория Павловича, сказал.
   - Какая жалость, что так скверно получилось...
   - О чем вы сокрушаетесь?
   - Если бы Курт приехал на день или два позже, мы бы уже были далеко от Петербурга на пути в Италию.
   Видя на лице певицы недоумение, молодой человек продолжал.
   - Барон Гютнер Май прислал приглашение посетить его в замке в Веймаре. И для этого он хочет, чтобы мы свое путешествие начали морем, на судне, капитаном которого является его родственник.
   Наш Григорий Павлович недолюбливает этого барона и не хотел, чтобы мы посещали его.
   Дмитрий невольно раскрывал перед ней семейные секреты.
   - Курт, родственник барона?
   - Племянник. Он человек умный, образованный, чего не скажешь о его дядюшке. Вы бы видели этого напыщенного индюка.
   - Может быть все не так плохо?
   Молодой человек не успел ответить. - Меня зовут, извините.
   Тетушка действительно нетерпеливо махнула ему рукой. Уходя Дмит­рий сказал. - Она тоже не может терпеть его.
   Известие племянника тетушки, поколебали ее уверенность в осуще­ствлении мечты. Ее надежда попасть в Милан стала бледнеть.
   Девушку провожали все. Вера Григорьевна стоя на крыльце приветливо махнула ей рукой, пожелав доброй ночи и спокойного сна. Владимир Григо­рьевич и Курт помогли ей сесть в крытый экипаж.
   - Вы не против,- сказал он,- если мы вас подвезем к вашему дому? Знаете ли, ночь, снег, спящие темные улицы....
   Варя потеснилась, давая им место. "Вот почему, - подумала она,- ни граф, ни кто другой, не единым словом не обмолвились о поездке".
   Владимир Григорьевич и Курт, старались развлечь ее. Девушка из при­личия поддержала общее настроение, но ее мысли были уже далеко от всего этого...
   ...Прежде чем лечь спать, она случайно увидела конверт на столике. Письмо было из Луганска от Петра. Волнуясь, она вскрыла его.
   Читая мелко исписанный лист, ее радостное лицо постепенно мрачне­ло. Ее руки стали дрожать. Мамонова вновь и вновь перечитывала строчки уже не видя расплывавшихся букв перед глазами. Она медленно опустилась на пол, беззвучно плача, затем, словно не веря написанному тексту, пыта­лась вновь перечитать письмо... Теперь она понимала молчание Андрея Ки­рилловича, на ее запросы, где она просила его узнать причину отсутствия пи­сем от Скворцовой Наташи. Эта ночь была для Мамоновой ужасной, и она твердо решила уехать в свой родной Луганск.
   Ни Петербург, ни театр, ни Ла - Скала ей теперь уже не нужны.
   Весь следующий день певица находилась в подавленном состоянии. О своем горе, Варя поделилась с Валентином Ивановичем. Тот сочувственно покачал головой стал успокаивать девушку.
   - Я понимаю и сочувствую тебе. Смерть твоей близкой подруги, это ужасно! Но чем ты теперь ей поможешь? Ну сходишь на кладбище, убе­решь один, два, много раз, а дальше? Выйдешь замуж за Петра, нарожаешь ему детей, стирка, уборка. Все! Можешь считать свою жизнь законченной. Тебя Бог отметил талантом, что не каждому дано. Подумай хорошенько, что ты можешь потерять.
   Девушка склонилась ему на плечо продолжая всхлипывать. Мойников продолжал. - Поплачь немного, это помогает. В жизни каждого из нас случа­ются такие ситуации, и мы должны быть готовы к ним, но не терять, при этом, главного своей жизни.
   Слова утешения отрезвляюще действовали на девушку.
   - Простите меня, мне так тяжело...
   Помолчав немного, Варя рассказала ему о визите ее к Левицким
   - Рано хоронить свои надежды. Не за горами весна, лето. У нас и здесь, в столице, будет масса предложений. Без работы не останешься А "Ла - Скала" от тебя не уйдет. Была бы мечта.
   Эрик Вагнер тоже настраивал свою воспитанницу. - Лучшее лекарство от хандры - работа, и только работа! Поверьте мне, старому музыканту. Вы обязательно побываете в Италии. И не только в Милане будут восторгаться вашим голосом, но и в других городах этой страны. Ваш голос будет желан­ный повсюду! Это я вам говорю, Эрик Вагнер.
   Мамонова последовала советам своих старших друзей и с головой ушла в работу, просматривала либретто опер, учила арии, усиленно занима­лась гармонией, много играла на инструменте, читала художественную ли­тературу на немецком языке.
   В начале марта возвращаясь из театра в дом, где снимала квартиру, она заметила у входа знакомый экипаж. Мамонова замедлила шаги и на углу дома остановилась. Ждать пришлось недолго. Из дверей вышел Владимир Григорьевич, сын графа Левицкого. Сев в экипаж он тотчас уехал. Варя зашла в дом и поднялась на второй этаж. Хозяйка увидев ее, кинулась к ней и выложила все о приезде молодого графа.
   Однако, увидев на лице у девушки безразличие, воскликнула.
   - Вас будут ждать. Поезжайте, "Викинг" уже стоит на пристани.
   Возможно уже завтра вы отправитесь в дальний путь.
   Хозяйка протянула певице записку с приглашением, лично от Григория Павловича. "Да, хозяйка не пропустила ничего, из написанного ей листочка".
   - Не знаю. У меня сейчас много работы в театре.
   - Да, но вы ведь так хотели побывать в Италии?
   Певица ушла в свою комнату. "Как же мне теперь поступить? А если, вновь у этих господ, что -- то опять не сладится?"
   Девушка решила подождать следующего дня. До самого вечера, она старалась не думать о приглашении. Утром, Мамонова уже была в театре. Буквально, через полчаса в класс, в котором занималась Варя, вошел Дмит­рий.
   - Я к вам.
   Мамонова была рада его появлению.- Проходите, садитесь.
   Молодой человек сел на предложенный стул.
   - Я, понимаю, - начал он,- почему вы не пришли к нам. На вашем месте наверное каждый уважающий себя человек, поступил бы также.
   Дмитрий волнуясь, стал подробно объяснять ситуацию, которая сложи­лась на момент первого ее прихода к ним. - Григорий Павлович и Гютнер Май, одно время были связаны между собой, деловыми отношениями, что- то с оснащением судов. Тонкостей я не знаю. Мне лишь известно то, что не­мецкий барон одно время оказал услугу графу и выручил его из трудного фи­нансового положения. Когда наши дела пошли на поправку, Григорий Павло­вич и мой отец решили отблагодарить барона. Тогда и отправился мой отец на судне "Русь" в Германию, в Висмар, где заранее была намечена их встре­ча. Вместе с отцом решила отправиться и мать, хотя она не очень хотела этого, словно чувствовала беду. Недалеко от порта, в Макленбургской бухте, это и случилось. Говорят, судно попало в шторм. Его отнесло далеко в море, где он и затонул...
   Молодой человек замолчал, заново переживая трагедию на море. За­тем он продолжил. - Моряки, бывавшие в этих местах, говорят, что видели "Русь" вновь. Но этого не может быть. Мало ли похожих кораблей плавает в этих широтах.
   - Я вам искренне сочувствую, это ужасно...
   - "Русь"- прекрасное судно. На нем мы часто плавали к берегам Франции, Испании, Италии. На корабле были все удобства, для долгого путе­шествия, ну что -- то вроде дома на воде...
   Варя чувствовала волнение Дмитрия, его боль, его страдания, но что она могла противопоставить этому? Утешение? Он в нем уже не нуждался.
   - Григорий Павлович вначале не знал, как поступить с приглаше­нием Гютнера Мая, потому как планы у него были совершенно другие. Сей­час ситуация, кажется, проясняется и я думаю, что намеченная поездка все же состоится, но с небольшими изменениями.
   Дмитрий подумал немного, затем продолжил.
   -Только не подумайте, ради Бога, что меня обязали дома на эту встречу с вами. Если об этом узнают, мне неприятностей не избежать.
   - Это будет нашей маленькой тайной, хорошо?
   - Вы добры ко мне.
   - Итальянский климат вам будет на пользу.
   - Владимир Григорьевич приезжал к вам с предложением не отка­зываться от поездки, но не застал вас...
   - Я думаю, что у вас все будет прекрасно.
   - А как же вы? Ведь вам необходима эта поездка?
   - Мне надо подумать...
  
  
  
   Глава -- 3. "Викинг"
  
   После долгих раздумий, Мамонова все же решилась на встречу с гра­фом Левицким. Вместе с Владимиром Григорьевичем, вновь посетившим ее, она отправилась на Васильевку. В экипаже, сын графа пытался загладить свою вину перед певицей.
   - Вы простите меня. Я не должен был огорчать вас в тот вечер. Приглашение немецкого барона, было для нас всех большой неожиданно­стью. Григорий Павлович с трудом согласился на посещение его замка. При­дется некоторое время терпеть общество Гютнера Мая, но зато быстро поки­нув его, мы сразу же направимся к границе Швейцарии, а там до Италии уже и рукой подать...
   В доме графа, Варя пробыла недолго. Григорий Павлович тоже выра­зил ей свое сочувствие, добавив при этом, что все вопросы с поездкой реше­ны и теперь можно будет уже отправляться...
   Вернувшись к себе на квартиру, она тщательно отобрала в дальнюю до­рогу, только самые необходимые вещи. Главным, безусловно, были ноты, на­писанные от руки. Все было размещено в одном чемодане.
   Первоначальный план поездки в Италию через Прагу и Вену был изме­нен. Теперь, чтобы попасть туда, нужно будет пересечь всю Германию, с се­вера на юг, а затем и ряд городов Швейцарии...
   Сам же граф сожалел, что не может составить им компанию. С день на день к нему должны пожаловать английские купцы с товаром индиго и санда­ловым деревом. От их встречи, многое зависит на верфях, и да бог, чтобы все прошло хорошо, а там можно будет и в Европу махнуть. К поездке Мамо­новой, Вера Григорьевна, женщина деликатная, придерживающаяся старых, светских взглядов, отнеслась положительно. Певица была красива, умна и стало быть появиться с ней в обществе будет приятно...
  
   ..Март 1888 года был снежным и ветреным, но путешественников это не смущало. В Кронштадском порту их уже ждало судно. "Викинг" был не­большой, серой посудиной, на котором обычно моряки возят пеньку, меха, лес. Экипаж подъехал к причалу.
   - На этом месте, - сказал Дмитрий, Мамоновой,- стояла наша "Русь". Белоснежная, как чайка, готовая вот- вот вспорхнуть и исчезнуть в снежном вихре небес.
   - А это судно, - добавил ему в тон Владимир Григорьевич, - при­близит наши мечты о Северной Ломбардии, где уже весна начинает свое тор­жественное шествие.
   Затем взглянув на Мамонову, добавил. - Забудем на время все наши хлопоты и посмотрим, чем живут другие.
   Вера Григорьевна нетерпеливо перебила его. - Как только подъедем к этой мышеловке, сразу же иди на судно. Узнай, что твой дружок Курт нам приготовил. Да, чтобы наша с Варей каюта солнышком проглядывалась. И вообще, осмотри все и доложишь нам, не то и назад недолго повернуть...
   Как только сани остановились у борта судна, Владимир Григорьевич вылез из саней и направился к трапу "Викинга". Тетушка Дмитрия явно была не в духе. Она перекрестилась. - Ох, не лежит моя душа к этой посудине. Го­ворила же Григорию Павловичу, подождем другого, попутного, так нет же, на­стоял на своем. Говорит, на "Викинге" вам будет хорошо, потому как капитан этого судна, не кто иной, как близкий родственник Гютнера Мая. И он сделает все, чтобы ваше пребывание на его судне было комфортным и приятным.
   - Ты же сама настаивала, чтобы как можно скорее начать путеше­ствие?
   Дмитрий с тоской посмотрел на залив, на его холодные и мрачные вол­ны, накатывающиеся на берег.
   - Хотела. Но ты погляди, на каком посмешище нам придется плыть! Срамота одна!
   - Зато безопасно.
   - Дай бог!
   Владимир Григорьевич не появлялся. Вера Григорьевна окунулась в воспоминания. - В Италии совсем не так, как у нас в России. Все не так! Там все иначе, традиции, одежда, мысли. Я уже несколько раз бывала там, Дмит­рий едет второй раз. Отдых на море, ни с чем не сравнимое удовольствие. А какие лагуны, пейзажи...
   - Но согласись тетушка, пребывать лишь в одном Соренто, это до­вольно скучно!
   - Ну зачем же одно Соренто? Теперь у тебя есть возможность по­бывать и в других местах, ты уже вполне взрослый молодой человек.
   - В Риме, во Флоренции?
   - А почему бы и нет?
   - Это было бы великолепно! Сикстинская капелла, картинная гале­рея Уффици...
   - Кажется нас зовут.
   Вера Григорьевна и Варя посмотрели на палубу "Викинга".
   Владимир Григорьевич махнул им рукой, приглашая всех на судно. Ря­дом с ним стоял Курт. Пока матросы возились с их вещами, перенося их на судно, Вера Григорьевна с Варей и Дмитрием поднялись на палубу.
   - Знакомтесь, - сказал Курт подведя к двум пожилым морякам.
   - Отто Кальтенбах - капитан "Викинга", частый гость Кронштадта, опытный мореплаватель Балтики и его помощник Ганс Липшнютц.
   Владимир Григорьевич улыбнулся, показывая на своего немецкого дру­га.
   - Эта личность вам уже знакома. Курт решил строго следить за тем, чтобы мы чувствовали себя на судне, как дома, развлекая нас своими университетскими познаниями. Пока Владимир Григорьевич говорил, девуш­ка избегая взгляда Курта, смотрела в сторону капитана и его помощника. Отто Кальтенбах, был выше среднего роста, крепыш с обветренным лицом, и пышными бакенбардами, переходящие в седую бородку, которые обычно но­сят провинциальные немецкие бюргеры.
   Он действительно походил своей внешностью на отважного морского медведя, которому были не страшны, ни сам морской черт, ни его неземные шутки. Его напарник, Ганс Липшнютц, был капитану под стать, с одним лишь элементом различия: его левая рука неестественно свисала, что вызывало естественно, сочувствие. Да и правая рука казалась, не вполне нормальной.
   Капитан говорил, не очень чисто на -- русском, но смысл сказанного был достаточно понятен. Дружески похлопывая Курта по плечу, он продол­жил.
   -Курт, племянник моего двоюродного брата Гютнера. И если я ваш слуга до Висмара, то он, будет вас опекать и развлекать до Веймара.
   Курт улыбнулся. - Мы уже знакомы.
   Он мельком взглянув на Мамонову, сказал капитану. - Эта очарователь­ная особа - гордость Петербурга, будущая знаменитость России. Свое об­разование певица намерена продолжить в Италии.
   Капитан был польщен. - Да? В таком случае я вдвойне буду рад за честь оказанную мне и моему судну. Сейчас Курт покажет вам ваши каюты. Располагайтесь. Увидимся за ужином.
   Пока Левицкие знакомились с местами, матросы принесли их багаж. Двухместные каюты примыкали друг к другу. Они были небольшие, но уют­ные. В их окошках -- иллюминаторах, как и обещал Отто Кальтенбах, будет обязательно заглядывать. Солнышко. Но пока, через них просматривалось лишь белая завеса идущего снега.
   Одну из кают, ближе к носу судна, заняли Владимир Григорьевич и Дмитрий. Во второй, Вера Григорьевна и Варя. Тетушка Дмитрия, облюбова­ла себе просторный топчан, девушке достался, меньшего размера, но акку­ратный, с рельефным рисунком на деревянных спинках. На первой, у изголо­вья, альпийская пастушка и ее возлюбленный играющей на свирели. На вто­рой, девушка с распущенными волосами, сидящая у горного ручья.
   Поправляя подушку, Варя заметила под ней ноты. Точно такой же сбор­ник, она видела у своего петербургского наставника, Эрика Вагнера. Кроме популярных народных немецких песен и танцев, здесь были также "Рейнский лендлер" и "Приглашение к танцу" Вебера.
   В начале девушка была в недоумении, затем преодолев смущение (не иначе проделка Курта), она положила сборник на прежнее место и прикрыла их подушкой.
   После того, как вещи были распакованы и разложены на полочки, кото­рых здесь было множество в каюте, все собрались на палубе. Владимир Гри­горьевич стоял с капитаном. Тот отдавал последние приказания матросам к отплытию судна. Вера Григорьевна и Мамонова с грустью смотрели на при­стань. Дмитрий и Курт оживленно беседовали. Тревожно забили склянки. Подняли трап, и "Викинг" медленно стал отплывать от берега. Люди, по­стройки, все более уменьшаясь, исчезали в снежных порывах ветра.
   - Ну, вот и началось наше путешествие, - произнесла Вера Григо­рьевна, смахивая слезу.
   Варе тоже было трудно расставаться с тем, что было ей так дорого...
  
   ...Вечером, капитан пригласил всех к себе в каюту на торжественный ужин, по случаю отплытия столь высоких гостей на его "Викинге" к берегам Германии. Об этом сообщил предварительно Габриэль, судовой кок, весну­щатый немец, лет двадцати пяти, с неприятным взглядом. Левицкие не за­ставили себя долго ждать. Пройдя несколько метров мокрой палубы, они во­шли в ярко освещенное, свечами помещение. Эта была просторная каюта Отто Кальтенбаха. Хозяин был не один. Ганс Липшнютц, Курт и Габриэль на­крывали на стол. После незначительных реплик о погоде, все уселись за него. Варя сидела между Владимиром Григорьевичем и тетушкой Дмитрия.
   Сам же племянник Веры Григорьевны, предпочел общество Курта. Когда кружки были наполнены вином, Отто Кальтенбах, не вставая, предло­жил выпить за деловых людей двух стран. Разумеется, это касалось вла­дельца верфей в Кронштадте и немецкого барона Гютнера Мая. Скованность гостей капитана, перешла в задушевную беседу. Говорили о разном. Тетушку Дмитрия волновало лишь одно, - безопасность плавания их на "Викинге" Отто Кальтенбах улыбнулся ей в ответ. - Когда на судне такой шкипер как Ганс Липшнютц, ваши тревоги напрасны. О погоде, морских течениях, под­водных рифах, он знает не хуже, чем пастор свои молитвы. Томас Барклай, шкипер лондонского судна "Гунон", в свое время не удосужился внять сове­там опытных моряков, отлично знавших дьявольские места вблизи острова "Сейскари" и жестоко поплатился за это.
   - Но тогда был шторм?
   - Шкипер должен был предвидеть его и заранее принять меры.
   - Слава богу, мы его уже проплыли, но ведь на нашем пути могут быть, не менее опасные места?
   - У каждого моряка есть свой бог, свой защитник. У нашего шкипе­ра Ганса Липшнютца, он тоже есть. Открою секрет. Залечивая свои раны в Скандинавии, после кораблекрушения, он часто приходил к памятнику Карла 1Х, стоявшего на городской площади и подолгу разговаривал с ним, жалуясь тому на свою нелегкую морскую судьбу. Так делали многие горожане. В конце он просил Карла быть его защитником. После этого, жизнь нашего шкипера изменилась. Уже много лет, ни подводные рифы, ни ураганные ветра не за­стают его врасплох. Я верно говорю Ганс?
   Капитан посмотрел в сторону помощника. Тот молча, согласно кивнул головой.
   - Хорошо, - сказал Владимир Григорьевич,- допустим дух Карла 1Х помогает нашему шкиперу избежать неожиданностей в плавании. Так? Но ведь там кроме этого есть и другие, например Густаву Адольфу...
   - О, нет! Нет! Эта скульптура пользуется дурной славой у горожан. В народе говорят, что эта личность склонна к людоедству и потому его стара­ются обходить стороной.
   - Надо же придумать такое? Памятник - людоед! Чепуха, все это!
   Отто Кальтенбах с хитрецой спросил ее. - Вы же не будете отрицать, что ваш Великий Петр так уж миролюбив и его не искушают желания поки­нуть на время свой постамент да лихо проскакать по ночным улицам города?
   Вопрос был неожиданным, но Вера Григорьевна не смутилась. Да, она уже слышала об этом в кругу своих знакомых. Кухарка, работавшая уже много лет в их доме, вспоминая своего покойного деда, слышала от него про козни царя Петра. Будто бы тот в зимние, ненастные ночи, бродил с дубьем по улицам города. Его кровавый взгляд и увесистая дубина не знала поща­ды. Редко кому удавалось от него унести ноги...
   Тетушка знала что ответить капитану, но ее опередил ее брат, Влади­мир Григорьевич. Он встал с наполненной кружкой и спокойно окинул взгля­дом, сидящих за столом людей
   - Если говорить всерьез,- сказал он, - не будем сгущать краски, над нашими соотечественниками. Пусть пребывают там в мире и спокой­ствии, а мы выпьем, за ныне живых и здравствующих! За разумную проводи­мую ими политику на благо наших народов!
   Капитан "Викинга" был польщен речью русского графа и тут же велел Габриэлю принести еще вина. Ужин длился долго. Шутки, смех, серьезные темы незаметно сменяли друг друга. О памятниках уже не вспоминали, слов­но и речи не было о них.
   Мамонова отметила для себя, Владимир Григорьевич оказался далеко не таким, каким она себе представляла впервые познакомившись с ними. Культура общения, начитанность, сдержанность было выше похвал. Перед девушкой был совершенно другой человек. Курт был его достойным против­ником, но в некоторых вопросах он все же уступал своему русскому другу. И еще одно обстоятельство не прошло мимо внимания Мамоновой. Это был помощник капитана Ганс Липшнютц.
   Впрочем не он сам, как его неподвижная рука. Не обращая внимания на нее, шкипер отлично управлялся одной левой рукой. Такой же интерес к Гансу проявлял и Дмитрий. Но отлично владея правилами приличия, моло­дой человек не одним словом не обмолвился с кем-либо о своем интересе. К тому же помощник капитана был немногословен. А если кто-то и обращался к нему с вопросом, тот неохотно вступал в разговор...
   ...Расходились поздно. Левицкие собрались в каюте Веры Григорьевны.
   - Что скажешь о родственнике Гютнера Мая?
   Владимир Григорьевич будучи в приподнятом настроении, ответил се­стре.
   - Скажу, когда будем в Висмаре.
   - Отто старался поддержать наше настроение, даже пытался петь!
   - Поживем - увидим. А пел он -- лучше уж помолчал бы.
   - А этот кок, Габриэль? Словно уж на мокрой траве, или этот по­мощник капитана с рукой - болтушкой? Какой из него работник тут на судне?
   - Я тоже об этом подумал.
   Дмитрий нарушил молчание. - Вы заметили, как Отто похож на нашего Ивана Архиповича?
   - Царство небесное ему. Хороший человек был, а уж в корабель­ном деле на Неве не сыскать такого, - сказала Вера Григорьевна, обращаясь к девушке и добавила. - На нашем судне "Русь" плавал с начала спуска на воду, и так до конца в капитанах плавал. Его даже в Зимнем дворце хорошо и пользовались его услугами.
   - А что думает Гютнер Май, о способностях своего родственника? - спросила девушка Владимира Григорьевича, уводя в сторону мрачную се­мейную тему.
   - Хвалит конечно. Но это так, для красного словца, я так полагаю. И если уж мы здесь, на корабле, то лишь нам решать его мастерство и уме­ние руководить, как хозяина судна. В отличии от барона, Отто далек от искус­ства, но с удовольствием смотрит его домашние спектакли, полные мистики и фантазии.
   -Любопытно,- сказала тетушка, - какой спектакль он готовит к нашему приезду? Уж не думает ли Гютнер удивить нас своими масонскими или вагнеровскими штучками?
   - Наверное попробует.
   - Посмотрим, на сколько хватит его...
  
   ...В своей каюте укладываясь спать Владимир Григорьевич обратился к Дмитрию. - Ты заметил, как ревностно капитан защищает своего Бисмарка?
   - Ничего удивительного. Он поступает как патриот своей отчизны. Кстати, он заметил твою иронию по поводу Тройственного Союза.
   - Я выразил ему свои соображения.
   - Курт воспринял твой не слишком лестный отзыв по этому поводу, как личную обиду.
   - В этом плане и Россия и Германия недалеко ушли друг от друга. Оба хороши.
   - Еще один вопрос.
   - Уже довольно поздно. Пора гасить свечи.
   - Курт уделяет чрезмерно много внимания и времени нашей певи­це. Тебе это все равно?
   - Что в этом плохого? Он моложе меня, на лицо недурен и в голо­ве кое -что есть. Да и в искусстве он не профан. Это, наверное и притягивает его к девушке.
   - Жаль.
   - О чем ты?
   - Тетушка, я думаю, была бы не прочь, если бы ты уделял нашей гостье, а теперь вроде как члену нашей семьи, тоже некоторое внимание.
   - Я подумаю, хорошо?
   Молодой человек нарушил молчание. - Ты тоже считаешь, что благо­родство Григория Павловича дать Мамоновой закончить образование в Милане, кто -- то оценит?
   - Безусловно. Ее талант необходим Петербургу, да что там столи­це, всей России, Европе надо! Ты помнишь того жалкого бродяжку - живопис­ца, замерзавшего у Медного всадника? Где он теперь? В Риме! В этом Веч­ном городе, он творит свои шедевры во славу России!
   - Это его картины висят в гостиной?
   - Да. Так вот. Кто помог ему полностью раскрыть свой талант? Гри­горий Павлович! Вот и эту певицу из провинции, он отправляет в Италию, чтобы она могла стать гордостью нашей великой Руси. Талантливых и ода­ренных людей много. Но доведись им обратится к чиновнику любого ранга. В этой серой, бездушной и сытой толпе, они никогда не найдут поддержки, и талант их безвозвратно гибнет.
   - К сожалению таких людей, как Григорий Павлович, мало на Руси.
   - Бездуховность, жадность, бездушие чиновников не дают должно­го расцвета нации.
   - Ты прав...
  
   ...На следующий день с утра, шел мокрый снег. Белая пелена за окош­ком, скрип мачт, хлопанье на ветру парусины, располагало к уединению. В каюты Левицких постучали, приглашая на завтрак. В небольшой столовой их обслуживал Габриэль. Как и вчера, он был в белом халате и поварском кол­паке, натянутый на оттопыренные уши.
   И хотя он плохо говорил на русском языке, он тем не менее прекрасно понимал, чего от него хотят.
   Ни Курта, ни капитана и его помощника в течении всего завтрака, Ле­вицкие так и не увидели. Вероятно те отсыпались от вчерашнего застолья. Отведав немецкую кухню и поблагодарив Габриэля за отличное приготовле­ние блюд, семейство Левицких разошлись по своим каютам.
   - Капитан и его однорукий помощник так и не явились на завтрак, - сказал племянник тетушки присаживаясь за столик.
   - На мостике, вероятно находятся, - ответил Владимир Григорье­вич.
   - У штурвала белобрысый матрос стоит, и больше никого.
   - Может в трюм спустились.
   - Нелюдимый этот Ганс Липшнютц. Как вроде сторонится всех.
   - И ходит по палубе, как Гец Берлинхинген?
   - Да. Как рыцарь с железной перчаткой.
   - Мы сейчас с тобой поработаем, ты над итальянским языком, я над бумагами, а вечером, если пожелаешь, мы попросим Курта, чтобы он нас просветил в историческом плане о рыцаре и его дьявольской руке. Идет? А теперь за работу...
  
   ... После легкого ужина, Левицкие собрались в каюте Веры Григорьев­ны. Курт не замедлил явиться. Извинившись за утро, поговорив о погоде, ко­торую шкипер обещает быть вскоре неплохой, он обратился к Дмитрию.
   - И так мой друг, вы что -- то хотели меня спросить?
   Дмитрий пересел ближе к Мамоновой, давая свое место немцу.
   - Да. Если вам не составит труда,- ответил ему в тон племянник тетушки, - мы бы хотели услышать о рыцаре Геце, и его "подвигах", в вашей интерпретации. Он ваш соотечественник и вы обязаны знать о нем больше чем мы...
   - Не иначе этот мрачный персонаж вам навеял шкипер нашего судна Ганс Липшнютц? Могу заверить вас, что помощник капитана, безобид­нейший человек. Он, наверняка, даже не слышал о злом рыцаре Геце.
   - Какая польза нашему капитану от человека, у которого вот такой дефект? - не выдержала Вера Григорьевна. - Это не работник, а обуза для всех.
   - Отто ценит его, как лучшего лоцмана, отважного моряка и знато­ка погоды в северных широтах.
   - Не много ли для одного человека?
   - Вы в этом убедитесь. Время для этого есть.
   Дмитрий не выдержал. - Мы отклонились от темы.
  
   Глава - 4. Гец Берлинхинеген.
  
   -И так, - начал Курт. - Кто такой Гец? Начнем пожалуй с того, как один монах, по имени Тецель, разъезжая по Германии, продавал индульгенции на отпущение грехов. Как -- то в лесу он повстречал рыцаря на коне, который также купил это разрешение за грех, который он должен был совершить. За­тем избив монаха, рыцарь отобрал у него сундук с деньгами и тут же покинул его, скрывшись за деревьями. Этим грабителем был Гец Берлинхинген. Он состоял на военной службе у князей, которых часто менял...
   ...Курт как всегда был красноречив. Глядя на него, Мамонова стара­лась найти в этом человеке положительные стороны. И она их находила. По ее мнению они были в его неплохих физических данных, в эрудиции, в спо­койных движениях рук, в мимике лица...
   - Рыцарь любил веселые пирушки. Это требовало много денег. Он до­бывал их разбоем. В одной из стычек с горожанами, Гецу мечом отсекли пол руки...
   ... Интересно, есть ли у племянника Гютнера Мая невеста? Какова она собой? Чем увлекается?...
   ...- Железная перчатка с пальцами на пружинах, сделанная мастером ремесленником, могла держать меч, не хуже, чем рука, которую он потерял в драке...
   ...Варя уловила себя на мысли, что несносное поведение молодого немца в обществе Левицких явление не постоянное и вероятно обусловлено причинами неизвестных ей. В это хотелось верить.
   ...- Большая крестьянская война. Гец Берлинхинген вождь одного из многочисленных отрядов крестьян в местечке Оденвальда. Под его командо­ванием крестьяне одерживают ряд побед над дворянами....Гец заводит друж­бу с "Черной фрау". Она заговаривает крестьян от пуль, веря в силу прокля­тий Однако вскоре перевес перешел на сторону дворян. Гец покидает свой отряд и уединяется в своем родовом замке Хорнберг...
   ...Мысли девушки продолжают витать над приятелем Владимира Григо­рьевича. Если тот неравнодушен к музыке и прекрасно знается на ней, он не может быть плохим человеком...- Или я, ошибаюсь?...
   ...- Находясь как то в трактире и хорошо поддавши, рыцарь теряет свой протез. Придя мрачным домой и прогнав слуг он запирается в комнате и дол­го возится там. Затем вызвав к себе городских стражников он вместе с ними направляется по известному ему адресу. Стражники напуганы увиденным, а именно смертью хозяина дома и его жены. На горле каждого из них были кровоточащие раны и синяки от удушья...
   ...Мамонова посмотрела в сторону Веры Григорьевны. Та недовольно качала головой, отгоняя от себя мрачные сцены давней истории. Владимир Григорьевич смотрел в окошко иллюминатора. Его мысли в ряд ли находи­лись среди слушателей Курта. И лишь Дмитрий всецело был поглощен его рассказом ...
   ...- Все кто знал рыцаря, считали, что тот продал свою душу Дьяволу в обмен на зловещую перчатку. В полночь, когда луна становилась полной, же­лезная перчатка покидала своего хозяина и возвращалась к утру со следами совершенного злодеяния. Этот дар Сатаны невозможно было потерять, она всегда возвращалась к Гецу. Смерть рыцаря была символичной.. Однажды утром слуга войдя в спальню своего хозяина, он увидел того задушенного своей собственной железной перчаткой...
  
   ... В эту ночь сон Мамоновой был неспокойным и девушка часто просы­палась. Ей снились руины замка, главная башня и фигура рыцаря в доспе­хах, закутанного в черный плащ. Тот не спеша прогуливался по стене замка, сжимая в руке меч...
   А где-то под утро, ей показалось, что по окошку каюты в лунном свете, в разных направлениях скользила паучья тень, похожая на железную перчат­ку Геца. Тень царапалась о стекло стараясь проникнуть в каюту...
  
   Глава - 5. Домский собор.
  
   Вера Григорьевна усевшись удобно в кресле, взяла со столика журнал, прихваченный из дому, с намерением немного почитать.
   Это отвлекало ее от посторонних мыслей. Однако перелистав несколь­ко страниц отложила его в сторону, откинувшись на спинку кресла. Погляды­вая на девушку, просматривающую нотные листы, старалась прочитать ее мысли. Женщина сначала скептически отнеслась к причудам своего отца Григория Павловича, по поводу певицы из Мариинского театра.
   Ее присутствие в кругу семьи, поначалу несколько стесняло Веру Григо­рьевну, но что поделаешь, надо было мирится с этим положением. Вера Гри­горьевна старалась понять добрые намерения Григория Павловича сделать приличную карьеру девушке. Дай Бог осуществиться этой мечте. Впрочем здесь есть и положительная сторона. Общество с певицей несомненно пой­дет на пользу Дмитрию и ее брату Владимиру. Да и ей будет не так скучно в этом путешествии.
   Владимиру Григорьевичу особенно будет полезно общение с очароваш­кой, какой является Варя Мамонова, наконец перестанет хандрить после рано ушедшей из жизни молодой жены. А там гляди, и вернется в свой университет и будет продолжать научную карьеру.
   Глядя на девушку, Вера Григорьевна старалась кроме внешней красо­ты, обаяния, найти в ней качества не подходившая к этим меркам. Увы. Де­вушка была сдержана во всем и не давала повода для кривотолков. Тетушка продолжала искать изъяны...
   - Я хотела спросить тебя...
   Варя оторвалась от бумаг. - Да, пожалуйста...
   Вера Григорьевна не могла так сразу начать разговаривать о главном, что не давало ей покоя, и она решила подойти к нему издалека.
   - Расскажи мне о своем городе. Каков он из себя, что в нем есть примечательного?
   Девушка подумала немного. - Наш городок небольшой, на берегу реки стоит. С одной стороны берега казаки хуторяне живут, на другой - литейка - пушечный завод стоит. Вокруг него поселок - Луганский завод называется. Сейчас Луганск уже уездный город...
   И Варя незаметно перешла на рабочих завода, знакомых и близких ей людей. Затем девушка стала рассказывать о своем увлечении вокалом и за­нятия с регентом Казанского собора и Софье Павловне...
   - Ты любишь читать?
   - Очень. Лишь читая книги, я путешествую по разным странам, горо­дам. Влюбляюсь в природу края, переживаю с героями книг и радуюсь их успехам.
   - У тебя есть дружок? Прости, я хотела спросить, есть ли у тебя молодой человек?
   Вопрос был неожиданным для самой тетушки. Он вырвался у нее как -- то сразу, внезапно. Она допускала, что девушка начнет пожалуй уходить от ответа, но та просто ответила.
   - Да, он слесарь на казенке. Мы знаем друг друга с детства.
   Непонятная досада охватила Веру Григорьевну. Он все же решила до конца пощекотать свое самолюбие, но неожиданный стук в дверь нарушил ее планы. В комнату вошел Дмитрий. Тетушка улыбнулась.
   - Чем занимается Владимир Григорьевич?
   - Читает свою научную литературу, а мне велел погулять.
   - А мы вот с Варей беседуем.
   - О чем же?
   - О пустяках.
   - У женщин не бывает разговоров о "пустяках". Не буду мешать. Продолжайте.
   - Ты не видел Курта?
   - Приходил к нам. Обещал в Риге показать Домский собор, Старый го­род и Орденский замок.
   - Ты уж будь любезен, не проси его на ночь глядя рассказывать нам всякую чертовщину, вроде твоего Геца...
   - А тебе, разве не было интересно?
   - Днем, куда ни шло, а на ночь, не желаю про такое слышать.
   Молодой человек не стал отстаивать свою точку зрения и обратился к Мамоновой.
   - Вы с нами пойдете смотреть Ригу. Этому городу уже много веков. Первое упоминание о нем датируется 1201 годом. Так что там есть на что по­смотреть.
   Девушка улыбнувшись ответила. - Я бы хотела в числе прочих досто­инств города побывать в Домском соборе, послушать органную музыку, но... если только на это будет согласие Владимира Григорьевича.
   - Он будет не против, вот увидите...
   Вера Григорьевна глядя на племянника покачала головой.
   - Ты уж если будешь там, не оставляй нашу Варюшу без внима­ния, На Владимира Григорьевича не надейся.
   Намек был достаточно прозрачным. Молодой человек ответил.
   - Тетушка, не беспокойся. Я буду ей верным телохранителем!
   - Как твой итальянский язык? Продвигается?
   - Могу прочитать кое -- что.
   - Например?
   - Из Петрарки, Данте, Бокаччо...
   - Как нибудь вечерком. Удиви Курта, чтобы не зазнавался своей ученостью...
  
   ... - Вы видите перед собой Рижский залив. В него впадает Даугава. На ее берегах расположен один из красивейших европейских городов - Рига...
   Курт подробно описывал его достопримечательности. Стоя на палубе рядом с Мамоновой, он казалось, был занят лишь ею, не замечая Левицких, стоявших рядом. Вера Григорьевна кивнув в его сторону, сказала брату.
   - Если бы ты так вел себя бесцеремонно с певицей, как твой друг, я была бы тобой недовольна.
   - Успокойся. Курт достаточно образованный человек. Он хочет по­нравится Варе. Я не вижу тут ничего плохого.
   - На ужине у капитана он также вел себя безнравственно.
   - Я этого не заметил.
   - Он не сводил с нее глаз.
   - Значит у нас будет меньше забот с ней до Веймара...
   Курт чувствуя себя хозяином положения стал предлагать массу развле­чений в Риге, но Вера Григорьевна мягко и настойчиво настояла на том, что­бы в первую очередь в городе надо посетить Домский собор. По ее словам, это святое место, имеет популярность среди ее знакомых в русской столице.
   Дмитрий предложил включить в экскурсию кроме собора и Орденский замок. Молодому немцу не оставалось ничего, как согласится на все предло­жения Левицких...
   "Викинг" причалил к берегу. Подали трап. Курт и его русские друзья ступили на пристань. Капитан судна приветливо махнул им рукой, пожелав хорошенько провести время. Ганс Липшнютц, стоявший рядом был молчалив и неподвижен как статуя. Предупредительный Курт нанял закрытый экипаж, стоявший неподалеку. Это было кстати, потому как с неба то и дело сыпал мокрый снег, переходящий в дождь. Всю дорогу к Домскому собору он не умолкал, развлекая всех своей осведомленностью о городе. Показывая на флюгера, обосновавшиеся на высоких шпилях устремленных ввысь, он да­вал историческую справку каждому из них.
   Навязчивость Курта угнетало девушку. Впрочем, такое ощущение испы­тывали и Левицкие.
   - Домский собор сохранил свой первоначальный облик. Он созда­вался с 13 века. Здесь увековечено искусство лучших мастеров: каменоте­сов, резчиков по дереву, художников и ремесленников. Лучшим достоянием собора является его орган. Он был заказан рижской городской управой в му­зыкальной фирме Вюртемберга. Фирма успешно выполнила заказ и в 1884 году он был здесь установлен. Этот музыкальный инструмент является са­мым большим и самым лучшим в мире...
   Все это Курт выложил, когда экипаж подъезжал к собору. Осмотр Риж­ской святыни в Старом городе, не поднял настроения путешественников. Дмитрий был молчалив. Тетушка старалась поднять его дух, но все ее стара­ния были напрасны. Дмитрий был недоволен Владимиром Григорьевичем, который совершенно не реагировал на вызывающее поведение своего не­мецкого друга по отношению к певице.
   Он не мог терпеть, когда Курт невзначай касался ее руки, локтя или во­лос спадавший на плечи из -- за шапочки. В свою очередь Мамонова стара­лась мило беседовать с тетушкой и ее племянником, не замечая при этом ни Курта, ни его русского друга.
   Внутренний осмотр помещения Домского собора произвел на всех удручающее настроение. Огромный серый зал, высокий потолок, расписан­ный ликами святых, цветные витражи на арочных окнах, величественные скульптуры апостолов, могильные склепы на каменном полу: от всего этого несло холодом ушедших столетий. И даже, когда звучал орган, настроение отнюдь не улучшалось, скорее наоборот, увеличивала грусть...
  
   ...Бродя по узким улочкам Старого города построенного еще в 15 столе­тии, Владимир Григорьевич после долгого молчания, заговорил.
   - Безусловно, все что мы сейчас увидели, это прекрасно. Собор, и все великолепие трудов человеческих в нем, эти старые дома, хозяева кото­рых уже давно смешались с землей, давая жизнь новым поколениям и при­роде. Осознавать это грустно. Так устроен мир. Наше настроение, созвучно тому, что мы видели, и впечатления от прекрасного в нем, долговечны. Так стоит ли грустить? Конечно нет! Впереди нас ждут не менее интересные тво­рения...
   - Молчание наше, будем считать признанием ценности реликвии Риги, вопреки нашему неважному настроению. Ты согласен с нами Курт? Те­тушка посмотрела на девушку.
   - Да, но это молчание можно трактовать иначе...
   Курт явно находил удовлетворение в споре.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Как не уважение к ценностям нации.
   Левицкий удивленно посмотрел на немца. Тот не жалел о сказанном.
   - Сейчас я попробую тебя просветить.
   Тетушка не намеревалась выслушивать доводы Курта, считая этой пу­стой болтовней.
   - Все, хватит! Не будем портить друг другу настроение. Реликвии Риги будем почитать, независимо от того, воспринимаем мы их молчанием, или вслух рассуждая об их ценности.
   К Орденскому замку подъезжали уже без Владимира Григорьевича. Он отправился на почту, чтобы отослать письмо в Кронштадт.
   Осмотр замка принес Дмитрию удовлетворение. Но к нему, у него были свои замечания.
   - Скажи Курт, именно вот в таких помещениях вынашивались идеи покорения русских городов?
   - Если я тебе скажу "да", это будет не совсем точно.
   - И все же
   - Для того, чтобы быть справедливым, нам необходимо с тобой перенестись на несколько столетий назад, чтобы знать достоверно, какими были отношения между государствами. Зная их, можно справедливо гово­рить о причинах возникновения военных конфликтов.
   Я думаю, сейчас нет смысла давать им оценку. В любом случае она бу­дет неверны.
   - Значит, то, что сейчас пишут о прошедших войнах, все вранье?
   - Войны были, но мы точно не знаем причин их возникновения, а то, что пишут о них, это политика, которую проводит то или иное государство. И трактуют они ее настолько, насколько это им выгодно.
   Ответом Курта, Дмитрий был недоволен. Да и Владимир Григорьевич вряд ли бы положительно оценил бы его...
   Вера Григорьевна и Варя, осматривая внутреннее убранство замка, больше рассуждали о петербургских церквях и Петропавловском равелине, напоминавший этот мрачный и холодный замок...
   Прежде чем вернуться на судно, экипаж направился в сторону почты. Там их ждал Владимир Григорьевич. Курт усевшись рядом с девушкой, при­нялся щебетать.
   - Государство имеет границы. Искусство - нет! Это достояние ци­вилизации. Вы согласны со мной?
   Девушке стало скучно. Ей не хотелось об этом говорить.
   - Почему наше судно называется "Викинг"? Это дань истории?
   - Да. И объяснение этому простое.
   - Мы вас слушаем.
   - Родственники, Отто Кальтенбах и Гютнер Май ведет свою родо­словную от прадедов, населявших Скандинавию.
   - Интересно! Один из них барон, второй - всего лишь капитан. Этому есть объяснение?
   - Первому повезло больше, чем второму.
   Наступила пауза. Мамонова решилась спросить.
   - "Приглашение к танцу" Вебера, это ваши ноты?
   - Да.
   - Вы играете?
   - Успехами похвалится не могу.
   - Зачем вы возите их с собой?
   - Они всегда при мне. Они для меня, вроде талисмана. Вы удивле­ны? Вот с этой книжкой, я тоже никогда не расстаюсь. Она всегда при мне
   Курт протянул ей сборник поэтических стихов и новелл немецких авто­ров. Девушка перелистала несколько страниц. На одной из них ей на глаза попались строки о прекрасной колдунье Лореллей. Они были аккуратно под­черкнуты.
   Девушка улыбнувшись, вернула книгу.
   - Однако вернемся к нотам. Вы не против, если я, перепишу несколько музыкальных произведений себе в тетрадь?
   - Нет.
   - Вы поклонник Вебера?
   - У вас есть композитор, которому вы отдаете больше предпочте­ния, нежели другим?
   - Вопрос нелегкий, надо подумать. Впрочем, кажется есть.
   - Я не знаю кто он, но думаю, скоро назову его.
   Экипаж подъехал к почте...
  
   ...Вернувшись на судно, Вера Григорьевна поделилась впечатлениями прогулки по городу. Брат внимательно выслушал ее, затем поделился с нею своими мыслями.
   - Не сделали мы с тобой ошибку, согласившись плыть на "Викин­ге"? Ведь гораздо проще было бы наше путешествие проделать через Прагу, Вену и Зальцбург?
   - Спорить с отцом бесполезно было, сам знаешь. Дался ему этот Гютнер Май. Сто лет бы он ему снился. Я думаю, что отец сейчас жалеет о своем решении. Что уж теперь поделаешь? Заедем к этому барону. Только ты уж братец с ним по строже будь, когда разговор коснется нашего судна "Русь". Чует моя душа, приложил этот немчура свою руку к ее гибели.
   - Зачем ему это?
   - Не знаю пока,
   Владимир Григорьевич задумчиво смотрел на корабли, стоявшие на причале.
   - Тебя что -- то беспокоит? - спросила сестра.
   - На почте я наткнулся на Габриэля. Наша встреча была неожи­данной и это было написано на его лице. Он не предполагал увидеть меня на почте, поскольку знал, что я занят с вами в поездке по городу.
   - Что же в этом плохого?
   - А перед этим он на двуколке следовал за нашим экипажем.
   - - Может ты обознался?
   - Не нравится мне все это. Я был в замке Гютнера Мая. Да, он лю­бит искусство, любит Гофмана, Вагнера и всяческие мистерии. Его наклонно­сти вульгарны и он вносит их не только в свой домашний театр, но и в прочие сборища в замке при свете горящих факелов. Я бы не хотел, чтобы Мамоно­ва участвовала в них, а то, что он будет ее склонять к этому - бесспорно!
   - Ты говорил об этом Григорию. Павловичу?
   - Как -- то не пришло в голову.
   - Что же делать? Может все не так плохо?
   Владимир Григорьевич тронул руку сестры.
   - Посмотри.
   Вера Григорьевна, взглянула в указанном направлении. Возле капи­танской рубки Курт разговаривал с певицей, жестикулируя руками, словно поэт декламирующий свои стихи на торжественном собрании.
   Чуть в сторонке, наблюдая за матросами, грузившие тюки на судно, стоял Дмитрий и Габриэль. Кок "Викинга" что -- то говорил племяннику, но тот вряд ли что понимал из сказанного и слушал того, вероятно всего из де­ликатности.
   - Может ерунда это, со слежкой его за нами? Как ты думаешь?
   - Право и не знаю, что тебе сказать.
   К Левицким подошел капитан Отто Кальтенбах.
   - Погодка сегодня, как по заказу хороша. Не правда ли?
   Капитан был в хорошем расположении духа.
   - Будем надеется, что и в другие дни она будет нас радовать.
   Ответ Левицких был сдержанным. Отто Кальтенбах не замечая серьез­ности тона, кивнул в сторону Курта.
   - Мой родственник кажется увлечен вашей певицей. Не отходит от нее ни на шаг. Да и фрейлин, я думаю не прочь поболтать с ним.
   Левицкий собирался с мыслями. Вера Григорьевна поспешила запол­нить паузу.
   - Дорогой Отто! Когда вы намерены дать сигнал к отплытию?
   - Как только с берега вернется мой лоцман. Кстати вот и он.
   Капитан достал из над грудного кармана часы и щелкнул крышкой.
   - Укладываемся во время. Приглашаю вечерком на чашку чая. А сейчас прошу извинить, работа - отплываем.
   И капитан подождав Ганса Липшнютца, направился с ним к себе в каю­ту...
  
   ...Парусник медленно отходил от пристани. Вера Григорьевна подошла к Курту и увлекла Мамонову, стоявшую с ним, в сторону. Глядя, на удаляю­щиеся за бортом город, спросила ее.
   - Не надоел ли он еще тебе? Прилип, как банный лист,...прости меня Господи.
   В ответ девушка грустно улыбнулась. Тетушка вздохнула, глядя на бе­рег.
   - Рига не Петербург. Не правда ли? Города, как и люди, имеют свое лицо и характер. С одними расстаешься безболезненно, с другими же при расставании остается в душе приятная грусть и надежда вновь и вновь побывать в нем. В данном случае Риги это не касается.
   Девушка молча слушала. Она мельком взглянула в сторону капитана стоявшего рядом с Куртом. Ей захотелось вернуться в каюту и побыть там одной. От Веры Григорьевны не ускользнула задумчивость певицы.
   - У тебя усталый вид. Ты бы прилегла, отдохнула бы?
   - Как проводим Ригу, прилягу.
   Чрезмерное внимание Курта к Мамоновой было замечено всеми на суд­не и этому уже начинали придавать особый смысл. Варя старалась во­преки своим взглядам быть с ним в дружеских отношениях, но ей не хоте­лось, чтобы его внимание к ней были не столь настойчивыми. Это утомляло...
  
   ... Берег медленно отдалялся. Дома, деревья, шхуны, корабли станови­лись все меньше и расплывчатые. Тетушка тронула локоть девушки. - Я сей­час.
   И Вера Григорьевна направилась идущему навстречу племяннику. - По­чему без Курта?
   - Отто велел ему спустится в трюм и посмотреть рижский товар.
   - Ты вновь скучаешь за ним ?
   - Курт многословен, подвижен, но в общем то неплохой человек. Ты что -- то имеешь против него?
   Тетушка подумала. - Я вот о чем хотела поговорить с тобой. Дело не во мне и не в Курте. Если общество твоих новых друзей тебе подходит, пожа­луйста! Ты волен выбирать сам их себе.
   Вера Григорьевна посмотрела в сторону Мамоновой.
   - Сейчас Варя, член нашей семьи. И заботится о ней мы должны все: Я, ты, и твой дядя, но ни Курт, и не Габриэль Твои новые друзья, пасут тебя как овцу, в то время, когда один из них постоянно опекает девушку. Это неразумно. Ты не должен позволять это Курту. И тут твоя деликатность неу­местна. Разберись, когда и где она необходима. Об этом я намерена погово­рить и с Владимиром Григорьевичем. Я бы не хотела, чтобы мы были посме­шищем в Веймаре! Мамонова гордость нашей семьи, и Петербурга и мы не должны позволять кому -- либо унизить ее. Я достаточно ясно выразилась?
   Племянник уязвленный вспышкой тетушки, молчал. Вера Григорьевна резко повернулась и подошла к певице. Варя слышала весь монолог произ­несенный тетушкой. Сердце девушки наполнилось теплотой и любовью к этой женщине. К Дмитрию вновь подошел судовой повар. Он уговаривал его, жестикулируя руками, спустится в трюм, где находился Курт.
   Племянник тетушки не громко, но категорично ответил, что на палубе "Викинга" ему больше нравится находиться, нежели дышать пылью в трюме судна. Тетушка переглянулась с Варей и улыбнулась Ответом Дмитрия она была довольна...
  
   Глава - 6. " Три чашки".
  
   - Море... эта тема, на которую я могу говорить бесконечно. Тот, кто связал свою судьбу с ним, по настоящему ценит жизнь. Спросите любого мо­ряка, и он вам скажет также.
   Ни штормы, ни ураганы, ни кораблекрушения не может убить в морской душе любовь к морю. Вот вам наглядный пример. Мой помощник Ганс Липщ­нютц скитался много лет на разных широтах. Все изведал, все испытал.
   У берегов Ла -- Манша шторм выкинул на сушу его корабль. В ночном кошмаре, когда волны, земля и небо смешались воедино, его руки были за­жатыми сорванной реей. Ни встать, не шелохнуться. Затем корабль вновь снесло в море. Его, как щепку кидало к небесам, чтобы затем вновь провалиться в черную бездну. Смерть, обеими руками держала его в объятиях, чтобы посмеяться над ним его, а затем вновь швырнуть в Преисподнюю.
   По прихоти Судьбы все же сжалившись над ним, она оставила его в жи­вых. Ганс Липшнютц не покаялся. Он вновь на судне среди нас. Но сейчас это уже другой человек. Его молчание оправдано. И я не вправе осуждать его за это и теперь вы знаете почему. Мой знакомый (тоже моряк) часто бывав­ший в русских портах на Черном море, как -- то рассказывал об одной карти­не, на которой изображен момент кораблекрушения.
   На мачте, оставшиеся от затонувшего корабля, несколько человек пы­таются спастись от дикой морской стихии. Я уверен, даже тот кому удастся все же спастись и выжить, он не разлюбит моря и вернется в ее стихию.
   Когда капитан закончил, Владимир Григорьевич обратился к шкиперу.
   - Вы слышали о гибели судна "Русь"?
   Ганс Липшнютц шевельнулся. - Я видел ваше судно. Отличный ко­рабль. Сожалею, что и его постигла эта жестокая участь. Минутку...
   Он жестом поманил к себе кока и что -- то тихо сказал ему. Габриэль мигом исчез за перегородкой.
   - Вам интересно знать каково мое мнение быть в морском аду? - продолжил шкипер. - Я воздержусь пожалуй, ибо это тема слишком мрачна.
   - Вы суеверны?
   - Как и все здесь находящиеся. Но, добавлю, я интуитивно чув­ствую морскую ситуацию.
   - Интересно...
   - Познать себя - удел святых и тех, кто побывал в лапах самого Дьявола. И это святая правда!
   Габриэль вышел из-за перегородки неся в обеих руках чашки с кусками дымящегося мяса. Поставив все это аккуратно на свободный край стола, вновь исчез за перегородкой.
   - Кораблекрушение "Руси" в Макленбургской бухте, скажем так, случайность, потому как этот район, обычно не пользуется дурной славой. То, что случилось, с ним было провидением Судьбы. Не иначе.
   Кок принес три кружки с вином и поставил их рядом с чашками.
   - И поскольку разговор у нас коснулся не очень приятной темы, я нахожу правильным помянуть капитана "Руси" и ваших близких, находив­шихся на этом судне. Пусть же в этот вечер они вместе с нами отужинают чем бог послал...
   Некоторое время за столом наступило молчание. Ели, больше из ува­жения к погибшим. Капитан "Викинга" нарушил молчание.
   - Я знал капитана "Руси". Моряк от бога. Вечный покой его душе и всем остальным.
   Вера Григорьевна легонько толкнула брата вбок. Тот вновь обратился к шкиперу. - Ходят слухи, что все же кто -то спасся с "Руси"?
   - Да, я что -то слышал об этом.
   Отто Кальтенбах поднял кружку с вином, сказал, перебивая помощника.
   - Спасся, не спасся... Ерунда все это! Никто об этом толком ниче­го не знает! Выпьем, чтобы наше плавание было спокойным и не омра­чалось неожиданностями!
   Не вставая все пригубили из своих кружек. Курт поставил свою пустую кружку на стол. Затем взглянув на певицу интригующим взглядом спросил Ганса Липшнютца
   - Поговорим о приятном. Вы долго плавали и много видели. Что вы можете сказать о сиренах?
   - Это о морских женщинах?
   - Вы их видели?
   - Что вас интересует?
   - Ливерпульский моряк, с которым я беседовал на Рейне, расска­зывал, что эти существа действительно красивы и неплохо поют.
   - Я видел их издали, в теплых морях. Они действительны привле­кательны, если бы не их рыбьи хвосты. Много парней уволокла эта морская бестия к себе в царство подводное.
   - Вы слышали как они поют?
   - Нет. Но другие моряки их голоса слышали.
   Курт придвинулся к Мамоновой. - Ну, как? Здорово я его? Девушка улыбнулась. - Но вы ведь это хотели услышать от шкипера?
   Молодой немец довольный своей уловкой, сказал.
   - Ганс Липшнтц почти уверен, в существовании поющих морских дев. Пусть будет так, не буду его огорчать.
   Тетушка тихо сказала, наклонившись к племяннику. - Опять наш друг Курт соловьем заливается перед певицей.
   Дмитрий осознав свой промах тотчас повернулся к немцу.
   - Капитан хотел бы от вас небольшого внимания к себе. Послуша­ем его, это интересно.
   Собственно Отто Кальтенбах разговаривал лишь с шкипером и всех других, сидящих за столом, он не замечал.
   ... - он умер в объятии этой монашки из Йоркширского аббатства. Толпа крестьян не могла простить ей смерть своего любимого защитника Робин Гуда и попросту растерзала настоятельницу. Похоронили его тут же на поля­не вблизи монастыря, окруженного могучими деревьями. Проходили годы, десятилетия, века. Люди не забывали своего защитника и приходили к нему на могилу. Их посещения становились все реже пока и вовсе не прекрати­лись. Ходили разные слухи об опасностях подстерегающих тех, кто все же пытался посетить это место. Так вот об Эберхарде. Он тоже одно время пла­вал в здешних водах Испании, Франции и Ла -- Манша. Будучи в Англии, он решил вопреки всем пересудам о могиле Робин Гуда, самому посетить его последнее пристанище. Моряки пытались отговорить его, но тот твердо сто­ял на своем. Опасности его не пугали. Он жил среди них и привык к ним.
   Прибыв в Йоркшир, Эберхард повесил на шею моток чеснока, взял в руку бутыль со священной водой, семисвечник и глухой, темной ночью направился в гости к рыцарю. На могиле его уже ждали. Моряк зажег свечи и подошел ближе. Перед ним стояла стройная женщина в белой рясе и черном капюшоне. Это был призрак настоятельницы аббатства Елизаветы Стейтон. Моряк не испугался. Сделав шаг вперед, он поднял над головой горящий се­мисвечник и крикнул.
   - Зри свет!?- три раза
   Однако монашка не шевельнулась и продолжала смотреть ему в глаза, затем приподняв руки, она шагнула ему навстречу. Эберхард от неожиданно­сти упал ниц и потерял сознание. Вскоре он вернулся домой. Постаревший и поседевший он уже как год не выходит из своего дома в Шверине. Он стал нелюдим и мало с кем ведет дружбу.
   - Повезло,...- протянул Ганс Липшнютц.
   - В каком смысле, - не понял капитан, отпивая из своей кружки вино.
   - У этого рыцаря есть верный страж и его могила с останками ни­куда не денется и не будет блуждать по другим местам.
   - Это ты про могилу доминиканца Рейберга?
   Но шкипер уже смотрел в сторону Курта. - Не только о его могиле. Мо­жет вполне статься так, что прибыв в Веймар, Курт с удивлением увидит на лужайке перед замком дядюшки Гютнера, могилу Геца Берлинхингена.
   - Вздор, - ответил молодой немец. - Вполне возможно этот рыцарь жил неспокойной жизнью и только и всего. Все остальное, что о нем говорят, это всего лишь домыслы и предположения.
   В наступившей паузе все услышали тихий треск. Он был похож на шо­рох падающих с высоты камней. Отто посмотрел в сторону окошко. Оно оста­валось быть целым. Все сидевшие за столом непонимающе переглянулись. Треск прекратился. Шкипер молча взглядом показал на край стола, где стоя­ли три чашки с мясом. Две из них раскололись на куски.
   - Мы кажется, увлеклись, - сказал Ганс Липшнютц, - и потревожили покой усопших.
   За столом засуетились, собираясь уходить. - Господа, успокойтесь. Мало ли по какой причине лопнула посуда. Может быть они и до этого были с дефектом.
   Словно в противовес его словам, снова раздался, но уже более гром­кий звук треснувшей последней чашки. Левицкие спеша покинули каюту Кальтенбаха. Они были слегка напуганы и расстроены. Владимир Григорье­вич пытался успокоить их.
   - Ну, ладно. Разбились и бог с ними. Забудем об этом.
   -Ты прав Володя,- поддержала брата Вера Григорьевна, - забудет и по­ставим точку. Неужели нет других тем для разговора, кроме как вспоминать об этих рыцарях?
   - Дух немца пропитан мистикой. Они спокойно переносят эти штучки...
  
   Глава - 7. Ночной разговор.
  
   Варя любила работать в одиночестве, когда никто и ничто не отвлекало ее. Особенно тогда, когда ей приходилось переписывать ноты. Этому настав­лял ее Андрей Кириллович из Луганска и педагог из Петербурга Эрик Вагнер. Он часто повторял. - "Собирайте, накапливайте нотный материал. Никогда не надейтесь в этом плане на кого -- то. То, что вы приобрели, купили или переписали - это Ваше. В работе этот материал окажет вам неоценимую услугу. Учитесь выбирать главное. Не тратьте время на бирюльки и маленькие, пустые пьески. Приобретайте лишь то, что может вам пригодится в работе!"
   ...Мамонова переписывала нотный сборник Курта. Некоторые пьесы из него уже были переписаны. Это были в основном немецкие народные песни и танцы. Переписывая их девушка прибегала к маленьким уловкам. Перепи­сав лишь основные темы, она в нотных тактах условными обозначениями проставляла функции гармонии в пьесе. Это давало ей возможность запи­сать больше произведений, затратив на это минимум времени.
   В сборнике теперь для нее интерес составляли лишь два произведения "Рейнский лендлер" и " Приглашение к танцу" Вебера. Последнее произве­дение занимало много листов и уж конечно сокращать что -- либо в них переписывая, было бы просто нелепо. Варя решила не раздумывать и пере­писать два оставшиеся опуса без изменения.
   Она подвинула к себе чистые нотные листы. В дверь постучали, и в каюту вошел Дмитрий.
   - Не помешаю?
   - Заходите, присаживайтесь.
   Молодой человек присел на свободный стул. Взяв со стола тетушки журнал стал молча перелистывать его.
   Певица нарушила молчание. - Вы бывали в Кенигсберге?
   - Нет. Но Владимир Григорьевич бывал, и даже знает здешнего пастора храма.
   Мамонова помолчала немного. - Вам часто снятся ваши родители?
   - Раньше да. Сейчас редко.
   - Этой ночью вам снилось что -- либо?
   - Не помню. Какие то обрывки, ясности никакой Спал плохо. Тетушка говорит, что это к перемене погоды. Она тоже кажется неважно себя чувство­вала.
   - Признаться, я тоже ужасно провела ночь.
   - Эти три чашки не давали мне покоя.
   Девушка промолчала в ответ. Дмитрий оторвался от журнала.
   - Что вы переписываете?
   - Посмотрите.
   Она протянула ему сборник музыкальных произведений. Он перели­стал несколько страниц и положил его на стол.
   - Я ведь тоже немного играю на инструменте, но мне определенно не везло с преподавателями. Не успеешь к одному привыкнуть, как на его место уже другой приходил.
   Мамонову не интересовали эти причины. В господских домах это было почти в порядке вещей.
   - Что вы любите играть: Шопена, Глинку, Моцарта?
   Молодой человек не успел ответить. В каюту заглянула Вера Григорьев­на. Увидев своего племянника, она велела ему тотчас покинуть помещение и не мешать певице повышать свой творческий уровень. Варя улыбнулась Дмитрию - У нас с вами будет еще много времени поболтать на досуге.
   Племянник тетушки с серьезным видом ответил. - Мне всегда приятно быть в вашем обществе...
   После ужина, Владимир Григорьевич, к большому удивлению Вари, пригласил ее немного прогуляться, благо погода этому способствовала. Де­вушка приняла жест графа и согласилась на прогулку с ним на палубе "Ви­кинга". Одевшись потеплей, она вышла из каюты и стала ждать Левицкого, прислонившись к тюку с пенькой. Луна ярко светила над морем. Тихо шурша­ли паруса и скрипели снасти. На душе царило спокойствие и умиротворен­ность. Любопытство овладело девушкой. За все время знакомства с Влади­миром Григорьевичем, зная немного его нрав и привычки, она даже не допус­кала мысли, чтобы граф мог пригласить ее на прогулку. Ее мысли были нару­шены неожиданным появлением на палубе Габриэля и Курта. Облокотив­шись о борт судна они негромко стали разговаривать, не боясь быть услы­шанными. Мамонова стал в тени, прижавшись к мешкам прочно закреплен­ными на носу "Викинга". Девушка стала невольным свидетелем их беседы.
   Г. - Вы раскаиваетесь?
   К. - Я начинаю понимать, что поступаю с ней не совсем хорошо.
   Г. - Когда ваш дядюшка барон увидел эту певицу на приеме у русского министра в Петербурге, он тут же загорелся с ней поближе познакомится, но затем хорошенько поразмыслив, решил сделать себе подарок, пригласив ее к себе в замок. А так как певица вряд ли сама захочет этого, он и придумал этот спектакль с семейством Левицких.
   К. - Откуда у тебя такие подробности?
   Г. - Я не мог раскрыть вам этой маленькой тайны, пока наши гости не вступили на борт судна. Теперь вы знаете все.
   К. - И в этой грязной истории, я первая скрипка?
   Г. - Гютнер видит вас своим приемником, не омрачайте его надежды необдуманными поступками. Не забывайте, что по приезду в Веймар, вас ждет сюрприз!
   К. - О чем ты?
   Г. - Охотничий замок у водопада.
   К. - Для садовника барона, ты много знаешь.
   Г, - И ему и вам, я желаю всего только хорошего.
   К. - Если Левицкие что -- то заподозрят, они могут сойти в любом порту и продолжить путь в Италию уже без нас.
   Г. - Этого нельзя допустить! Барон будет очень недоволен тогда вами.
   Наступило недолгое молчание.
   К. - Это Гютнер послал тебя на русское судно тогда?
   Г. - Не будем об этом вспоминать.
   К. - Зачем барону нужна была гибель "Руси", и это вранье с его кора­блекрушением?
   Г. - Я вам ничего не говорил, и вы ничего об этом не знаете.
   К. - Ты плохо кончишь Габриэль. Мечь кары уже висит над твоей голо­вой.
   Г. - Если бы не я, это бы сделал бы другой...Пора уходить...
   К. - Постой. Вот что...
   Но договорить ему не удалось. На палубе появился Владимир Григо­рьевич. Курт и Габриэль завидев его тут же скрылись в рубке. Граф огляделся. Заметив девушку среди грузов, подошел к ней. Варя была шоки­рована услышанным разговором. Она приложила палец к своим губам и тихо произнесла.
   - Пожалуйста, не единого слова
   Озабоченность певицы удивили Левицкого, но вняв ее просьбе, сдер­жался. Варя выйдя из своего укрытия, оглянулась. Палуба была пуста. Мамо­нова поманила к себе графа и увлекла его к своей каюте. Прежде чем войти в нее она с волнением в голосе, попросила его.
   - Пожалуйста, очень вас прошу. Никому ни слова о том, где вы ви­дели меня сейчас. Я все объясню, только не сейчас... Не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста...
   Девушка тут же открыла дверь в каюту и быстро исчезла в темноте...
  
  
   Глава - 8 Кенисберг.
  
   Ночной разговор Курта и Гавбриэля на палубе, напугал луганчанку.
   Она долго не могла уснуть, прокручивая в своей памяти злодейские признания судового повара
   "Рассказать графу обо всем, или Вере Григорьевне? Ног ведь они мо­гут истолковать все как ее вымысел и в дальнейшем их отношения будут вряд ли идеальные..."
   Варя долго обдумывала свое положение в котором очутилась, но так и не пришла к какому либо решению.
  
   ...Викинг приближался к портовому городу. Кенигсберг - опрятный и чи­стый городок. Это было заметно далеко на расстоянии. Дома с островерхими крышами, Королевский замок, величественный собор, все это в окружении деревьев и водоемов издали напоминали детские картинки к сказкам Гофма­на и Андерсена.
   Владимир Григорьевич стоявший на палубе подозвал к себе Дмитрия. Когда тот подошел, он сказал ему.
   - Сейчас мы все отправляемся в город. Возможно мне придется с твоей тетушкой на некоторое время оставить тебя с Мамоновой вдвоем.
   - Можешь не продолжать. Я постараюсь быть более вниматель­ным к певице. Ты хотел это услышать?
   - И еще. Будь с Куртом помягче...
   - Я тебя не понимаю. Вчера ты сделал замечание по поводу моего дру­желюбия к нему, а теперь...
   - А теперь, как и прежде, будь с ним вежлив, так надо!
   - Как скажешь...
   ...Когда судно подошло к причалу, Левицкие уже стояли у выхода, в ожидании, когда подадут трап. Вера Григорьевна, у которой остались не очень приятные воспоминания о Риге, согласилась побывать в городе, а за­одно посетить с братом, пастора Кенигсбергского храма, с которым он одно время имел приятельские отношения.
   Сойдя с парусника, Левицкие наняли экипаж, но не успев тронуться в путь, как тут же перед ними появился Курт.
   - Я вот подумал и решил, что лучшего проводника по этому городу вам не найти, и если вы не против, я могу присоединится к вам?
   Граф кивнул Дмитрию, сидевшему рядом с певицей. Тот нехотя потес­нился, давая место немцу. Тетушка явно была против его присутствия в эки­паже. О Варе и говорить было нечего. Сейчас она, боялась лишь одного, что­бы никто из сидящих в коляске, не затронул разговор, о ее вечерней прогул­ке. Теперь девушка решила твердо никому не признаваться о ночном разго­воре Курта и Габриэля.
   Вера Григорьевна посмотрела на самовлюбленного родственника Гют­нера Мая.
   - Я думаю в этом городе вы оставили немало хороших друзей, ко­торые были бы рады увидеть вас.
   Курт пропустил мимо ушей холодный расчет тетушки.
   - Когда часто видишь их, это утомляет обе стороны.
   Дмитрий поддержал разговор.
   - Что ты можешь предложить посмотреть в Кенисберге?
   - Прусия - страна солнечного камня. Кенигсберг - родина Иммануи­ла Канта.
   - Теоретик?
   - Как и другие просветители, он к сожалению ограничивался борь­бою лишь в духовной сфере, когда другие нации осуществляли эти идеи на практике.
   При последних словах, Курт посмотрел на своего русского друга, имея при этом в виду, русскую интеллигенцию с ее бунтарскими взглядами на все передовые течения в Западной Европе.
   - Чем же он прославил свое имя?
   Племянник тетушки оживился.
   - Сущность прав через обязанности нам близких по духу людей,
   - продолжал Курт, - в этом Кант следовал Ульпиену - римскому юристу...
   Далее Курт стал подробно освещать основные концепции своего соо­течественника -- теоретика. В завершении темы он предложил.
   - Я вам покажу последнее пристанище великого мыслителя. Это нам по пути
   Вскоре разговор перешел на другие темы. Теперь в них активное уча­стие принял и Левицкий Владимир Григорьевич. Разговор зашел в частности о масонстве, оккультных науках и их роли в жизни немцев. Девушке стало скучно. Ее мысли перенеслись на Левицкого. Варя уже знала, что граф со своей бывшей женой венчался в Кенигсбергском соборе. Почему не в Петер­бурге?
   Причина банальная. Бывшая невеста была простой провинциальной актрисой. Этого не могли простить родственники графа. Теперь Владимир Григорьевич и его сестра направляются в собор, в котором надеются встре­тить знакомого священника согласившегося освятить тот печальный брак...
  
   ...Солнечный день предполагал отличное настроение и массу впечат­лений. Экипаж с отдыхающими часто останавливался, чтобы осмотреть рату­шу, Королевский замок, Палату московитов, крепость. Так как значимые ме­ста находились не всегда в черте города, Курт все же уговорил своих друзей к терпению и посетить их. Таким образом они увидели могильник скандинав­ских викингов. Курт с гордостью поведал, что его дядя барон Гютнер Май и его двоюродный брат Отто Кальтенбах преклоняются перед мужеством этих морских героев.
   - После викингов, - продолжал немец, - в 12 веке в Пруссии появи­лись отряды крестоносцев, тевтоноского ордена. Они были грозой для вос­точных соседей И даже после Грюнвальда, наши соседи чувствовали себя все равно не очень уютно...
   Проезжая деревню Грос -- Егерсдорф экипаж остановился у крепости Фридрихсбург. Все вышли из коляски, чтобы размять немного ноги. Курт веж­ливо тронул за локоть Мамонову. Девушка сдержанно отошла от него в сто­ронку, но тот не замечая ее холодного взгляда, сказал, обращаясь к своему русскому другу.
   - Мы с Владимиром почти согласились на том, что войны между нашими странами (в ее причины вдаваться пока не будем) освещались или умалчивались политиками насколько это было им выгодно и мы с вами зна­ем совсем немного о происходивших событиях, в зачастую не правдивых, на­думанных или даже вообще перекрученных с ног на голову....
   Мамонова старалась не смотреть собеседнику в лицо. Тот продолжал.
   - Август 1757 года. В этих местах происходило сражение между пруссами и русскими. Как впоследствии утверждали ваши соотечественники тех лет, победа была за ними и даже ключ от ворот этой крепости были вру­чены русскому командованию. Но учась здесь в университете, в котором в свое время преподавал Иммануил Кант, я наткнулся на любопытные старые записи, свидетелей очевидцев этого сражения, которые сообщают, что побе­ды как таковой не было ни с одной стороны, ни с другой. Командование обе­их армий решило спор мирным путем и как признание общего согласия, прус­сы подарили русским символический ключ от ворот крепости, проявив таким образом дружелюбие к вашему народу. Я вполне допуская, что такая же си­туация могла вполне произойти и под Прейс -Эйлау и Фринландом. Тетушка внимательно выслушав высокопарную речь Курта, скептически усмехнулась.
   - Гладко у тебя все выходит. Армии встречаются на поле сражения только для того, чтобы...мирно разойтись? А как же многочисленные жертвы с обеих сторон? Или этого тоже не было?
   - Я понимаю ваш патриотический дух, Вера Григорьевна. Увы! Что поделаешь Записям очевидцев надо верить. А что до жертв, может и были они, но не на столько, чтобы больше столетия проливать по ним слезы.
   - Я отдаю должное прозорливости канцлера Бисмарка, - сказал Владимир Григорьевич, не выдерживая плутовства Курта.
   - Его отношения к России безупречны, образец того, как надо це­нить и уважать отношения между такими странами как Великая Германия и Великая Россия. И не дай Господи, чтобы в будущем не появились такие по­литики за которых твоим соотечественникам пришлось выкручиваться, как делаешь сейчас это ты...
   Курт смотрел в сторону обдумывая ответ. Вера Григорьевна перегляну­лась с братом. Варя впервые посмотрела в сторону немца. Казалось Курт не выберется из той глухомани, в которую его загнал русский друг Однако тот ответил. Его лицо при этом было не столь радостным, а скорее грустным.
   - Пройдут столетия, а может и того меньше, эти места могут ока­заться под флагом другой империи, другой нации, других порядков и тради­ций. Нашим утешением в этом случае будет то, что мы не доживем до такого позора. Его будут нести те, которые останутся жить после нас.
   Намек был достаточно прозрачным. Надо было реагировать. Левицкий глядя на дубовые ворота крепости, сказал.
   - Будем надеяться, что этого никогда не случится. Чтобы ни одно­му безумцу не пришла в голову идея топтать чужую землю и менять в угоду своей больной прихоти культуру, обычаи, названия деревень и городов.
   - В безумцах никогда не было недостатка. Они всегда были и бу­дут. Вопрос заключается в другом, как не допустить их высшей власти?
   - У тебя есть ответ?
   - Да, коллективное руководство. И только лишь, если все ее члены - нормальные, здоровые люди.
   - Это утопия!
   - К сожалению. И все же к этому надо стремится!
   ...Прежде чем направится к собору, на этом настояла Вера Григорьев­на, Курт предложил по пути к нему побывать в чудесном уголке края природа которой, до сих пор имеет неповторимый, первозданный вид.
   - Озеро Виштынец, - воскликнул молодой немец и велел кучеру остановиться. Место и впрямь было чудесным, даже сейчас, когда кругом еще белел снег и деревья в этом солнечный день были уже в томном ожида­нии весны. По берегу озера, росли деревья образуя порой непроходимые за­росли. Среди них уже было много солнечных, покрытой первой зеленью лу­жаек без снега, примыкавших к берегу.
   - Не правда ли,- сказал Курт, - места здесь райские? Виштынец - самое большое озеро в этом крае. Угри, лососи, карпы - всегда на столе у го­рожан. И еще одна примечательность. Курт показал на оголенную верхушку высокого дерева, где находилось большой птичье гнездо.
   - Совсем скоро у этого гнезда будет хозяйничать, черный аист- гордость пруссов. Их здесь довольно много.
   Далее Курт стал рассказывать смешные эпизоды из жизни здешних охотников. Но это уже мало интересовало его русских друзей. Курт прочитал на их лицах нетерпение продолжать путь, и он велел кучеру трогать Экипаж направился к собору. На пути к нему молодой немец подробно рассказал все, что знал о нем, начиная со дня его основания. Когда коляска подъехала к храму, девушка была приятно удивлена прекрасным сооружением. Это был действительно монументальный архитектурный памятник культуры. Курт го­ворил от сердца, и он, ни в чем не соврал. Рижский собор в этом плане зна­чительно уступал Кенигсберскому красавцу. Мамонова была восхищена бо­гатством фантазии во всем: в архитектуре, в скульптуре, в живописи. Во всем чувствовалась гармония. Курт молча наблюдал, с каким интересом его дру­зья впитывают в себя все увиденное богатство и роскошь.
   Затем подойдя к Мамоновой тихо сказал. - Немцы - нация великой культуры! Вы согласны?
   Девушка молча придвинулась к Вере Григорьевне. Та увидев как из бо­ковой стрельчатой двери вышел служитель храма, повернулась к Курту.
   - Нам с Владимиром Григорьевичем необходимо отлучится на не­которое время. Я поручаю вам Дмитрия и Варю. Займите, развлекайте их, и щадите их национальные чувства.
   И тетушка снисходительно улыбнувшись направилась с братом на­встречу священнику. Молодой немец пропустив иронию тетушки, молча направился к выходу. Когда все трое вышли из собора, он обратился к певи­це и племяннику тетушки.
   - А теперь, друзья мои, я вам покажу могилу гениального мыслите­ля, моего соотечественника. Минутку...
   Курт быстро вернулся в собор и тут же вышел из него. Теперь в руке он держал небольшой букетик ранних цветов.
   Этот букетик Дмитрий увидел одиноко оставленный кем -- то на сиде­нии в помещении храма. Пройдя вдоль высокой стены собора, они дошли до его угла. Здесь стоял скромный памятник. Курт глядя на своих русских дру­зей сказал.
   - Здесь похоронен великий человек и имя ему - Иманнуил Кант.
   Все почтительно стояли не шелохнувшись. Затем молодой немец поло­жил цветы на каменную плиту и вновь отошел на прежнее место...
  
   ...В ожидании Владимира Григорьевича и его сестры, Курт занимал своих друзей воспоминаниями о своей учебе в университете в котором рабо­тал великий немецкий мыслитель. Затем незаметно он переключился на за­бавные эпизоды своей студенческой жизни в университете. Это вызывало улыбки на лицах Дмитрия и Вари, что несомненно воодушевляло собеседни­ка немца.
   Первые страхи и недоверие певицы к Курту, после ночного разговора, стали незаметно уходить в сторону. В нем было что-то такое, еще не вполне осознанное для нее, что давало надежду на его порядочность. У нее мельк­нула мысль! А что, если его чрезмерное бравирование перед всеми, нечто иное, как одна из черт его характера? А на самом деле это обычная положи­тельная личность? Как бы хотелось в это верить!...
  
   ...Вскоре вернулись Левицкие. Их настроение было далеко не безоб­лачным. Как потом выяснилось, епископ кафедрального собора Георг Шуман уже как полгода скончался и был похоронен тут же на территории храма. Возвращаясь на "Викинг" Левицкие решили посетить Рыночную площадь. Не доезжая ее, Курт выскочил из экипажа и вскоре появился с букетами цве­тов, которые тут же подарил женщинами. Тетушка оценила поступок немца. - Ну, Курт... Вы растете в наших глазах, спасибо!
   - Скажем так, небольшая память об этом городе.
   Владимир Григорьевич остановил экипаж, встал и подал руку Мамоно­вой. Затем он подвел ее к уличному продавцу, торговавшего изделиями из солнечного камня, янтаря.
   - Выбирайте!
   У девушки от восхищения увиденного, стали пылать щеки.
   - Боже мой! Какая прелесть.
   Она смотрела на камни и не могла оторвать от них взгляда. Бусы, оже­релья, отдельные камни... От их количества и расцветок рябило в глазах. Граф понимал ее состояние.
   - Выбирайте же!
   Девушка вопросительно посмотрела на графа. Тот улыбнулся.
   - Вам не нравятся эти безделушки?
   Мамонова боясь, что граф обидится протянула руку к одному из желтых камней. Владимир Григорьевич подбадривал ее.
   - Смелее!
   Варя взяла камень в руку.
   - Этот,- спросил Левицкий.
   Мамонова одобрительно кивнула головой. Он деликатно взял из ее рук янтарь, стал рассматривать его поворачивая сторонами в лучах солнца. Лицо графа было безразличным
   - А ну -ка братец, обратился Владимир Григорьевич к лавочнику, возвращая ему камень,- поищи -- ка что нибудь еще!
   И хотя тот не понял ни одного слова из уст покупателя, он скорее чу­тьем почувствовал, что необходимо прилично одетому господину и его хоро­шенькой спутнице. Немец достал из своих запасов изящную коробочку, открыл ее и любезно протянул графу. Владимир Григорьевич увидев браслет из янтарных камней, не мог сдержать своего восхищения
   - А вот эта вещица будет лучше смотреться на вашей руке.
   Продавец улыбаясь показал на один из камней. Граф обратил на него внимание и протянул браслет девушке.
   - Посмотрите сюда. Видите, это насекомое застыло здесь много веков назад.
   Мамонова от волнения не могла сказать ни слова. Браслет состоял из больших камней и вероятно стоил немало денег. Владимир Григорьевич одел его ей на руку.
   - Берем?
   - Это...мне? Но зачем? Он ведь такой дорогой!
   - Значит берем!
   Расплатившись с лавочником они направились к экипажу. Курт сказал подошедшему графу.
   -У этих торговцев вы вряд ли найдете себе нужную вещь Я вам могу подыскать что нибудь подходящее. Положитесь на меня.
   Увидев браслет с крупными камнями на руке певицы, он осекся, но тут же взял себя в руки.
   - Не плохая вещица, и тем не менее, будьте осторожны с лавочни­ками. Они могут без зазрения совести подсунуть подделку. Я помогу вам в выборе безделушек.
   - Спасибо Курт, как нибудь в другой раз...
  
   Глава 9. Георг Шуман.
  
   ...Моросящий дождь загнал пассажиров в каюты. Вера Григорьевна усевшись удобно в плетеное кресло, накинула полушалок на плечи.
   - Пока наши мужчины развлекаются шахматами, я продолжу раз­говор о Георге.
   Сделав паузу, тетушка посмотрела в окно. - Вообще, такую погоду я лю­блю. Она навевает приятные воспоминания. Особенно они приятны в нашем загородном домике в Павловске. Боже мой, какая прелесть там бывать вес­ной и летом! Озера, лес, лужайки, птичья трель...
   Тетушка мечтательно покачала головой, затем вздохнув, продолжила.
   - Впрочем о Георге. Георг Карлович был епископом Кенигсбергско­го собора. Мой брат, Владимир Григорьевич познакомился с ним, когда тот был еще рядовым пастором. Причина была романтическая. Брат пастора Адольф покинул свой родной город из-за своей невесты, которая предпочла быть женой Георга. В жизни такие случаи не редки. И как всякий порядочный мужчина, Адольф Карлович не мог ей простить этого.
   Бросив свой магазин и всех своих друзей он приезжает в Петербург. Здесь он знакомится с двумя девицами из Мариинского театра. Анастасия и Софи не были близкими подругами, но часто их видели в Павловске на кон­цертах и танцевальных вечерах. Мой брат Владимир к тому времени уже во­лочился за Анастасией, а Софи была свободной, хотя поклонников у нее было пруд -- пруди! Вот тут то Адольф Карлович и приметил Софи. Он стал уделять ей много времени. Должна тебе сказать Варюша, эта театральная танцовщица была прелесть как хороша.
   Стройна, красива и грациозна, как Афродита. И вот, когда между ними наладились отношения, из Кенигсберга приехал его брат Георг.
   Он старался образумить Адольфа и вернуться домой, но тот увлечен­ный Софи отказывается от предложения брата. Вот в такой ситуации мой брат, Владимир Григорьевич и познакомился с братьями Шуман.
   Мамонова напрягла свое внимание. Адольф Карлович, Софья Павлов­на, Петербург, Павловск...Совпадение?
   - Простите, вы видели эту...Софи, Адольфа Карловича?
   Вера Григорьевна посмотрела в окошко.
   - Ну разумеется! Вот как тебя сейчас рядом. Софи, вся в своих ро­дителях. Семья Нарышкиных вообще отличались духовной и физической красотой. На концертах дочь появлялась вначале с родителями, а затем с Анастасией, с которой часто виделась в театре. Та недавно появилась в Ма­риинке, и обещала в будущем, стать неплохой актрисой.
   Мой брат увидев ее впервые на концерте в Павловске был сражен ее непосредственностью и потерял голову. Он влюбился в нее как мальчишка, как гимназист. Его искренние чувства к ней отдавались эхом в сердце этой девушки. Она тоже влюбилась в него безумно!
   В нашем доме настали черные дни. Прогнозы нашего отца на будущее моего брата рушились. Григорий Павлович готовил ему карьеру достойную нашего положения в Петербурге. Да и невеста ему была уже на примете. Когда пастор Георг Карлович приехал во второй раз с целью увезти брата до­мой, к своим обязанностям, тот был непреклонен и тверд как скала и пока­зав на танцовщицу Софи, сказал, что в Кенигсберг он вернется только лишь с ней. Адольф, как и мой брат были отчаянные в своей любви к своим из­бранницам. Они тратили кучу денег на них, что приводило моего отца и пас­тора Георга в бешенство.
   И если Анастасия была целомудренной девушкой и никогда не позволя­ла ухаживать за собой, кроме брата моего, то о Софи этого не скажешь. За ней пытались ухаживать многие мужчины и она ловко пользовалась этим танцуя со всеми и не обещая никому ничего.
   Но один из них корнет, кажется, все же добился у нее расположения. Мне тогда показалось, что танцовщица просто пожалела его военный мун­дир. А может она таким образом, старалась привлечь еще больше внимание венского дирижера, который ей был небезразличен. Право не знаю.
   Эту Петербургскую Афродиту порою трудно было понять, а значит и угодить. Она была для всех и не для кого. Мне было жаль Адольфа Карлови­ча. Еще тогда, мне Владимир Григорьевич, брат мой, сказал, что не пара ему. Тот был намного старше ее. Так оно и вышло. Два года она водила его за нос, затем неожиданно для всех друзей и знакомых укатила с корнетом куда то на юг, в Малороссию. Все в Петербурге были в недоумении от ее поступка. Впрочем некоторые догадывались о внезапной причине отъезда. Не знаю, на сколько, эти слухи были верны, но это вполне могло оправдать исчезновение танцовщицы. Любовный пыл, в коротком романе с венским скрипачом, не прошел для нее даром. Скрывая последствия одной из таких встреч, танцов­щица покинула столицу. Эта было маленькое торжество перед нерешитель­ностью Оленьки Смирнитской (поклонницы венского дирижера), и ее ма­меньки Евдокии Акимовны, своевольной до жестокости женщины, лишившая дочери личного счастья.
   Что касается Владимира Григорьевича, он, женился на актрисе. Венчал их Георг Шуман в Кенигсберге. Анастасия и Владимир прожили вместе три года. Они ездили, в Соренто, где она лечилась от туберкулеза. Там она и скончалась. Почти каждый год Володя бывает в Соренто. Там у нас есть свой домик "вилла", виноградник, рощица из десятка цитрусовых деревьев.
   Вера Григорьевна помолчала, задумавшись, затем добавила. - Вот ста­ло быть у нас такие пироги, Варенька.
   Тетушка приподнялась с кресла и вновь посмотрела в окошко.
   - Идет дождик, на урожай значит...
   Она посмотрела на певицу, листавшую исписанную тетрадь. Серьез­ность и простота девушки все более покоряли сердце Веры Григорьевны. Она подумав спросила ее. - Как тебе Курт? Не слишком ли он тебя досажда­ет?
   - Когда сойдем на берег, этого уже не будет.
   - До Веймара еще далеко.
   Варя отложила ноты в сторону. Ей хотелось вновь услышать что -либо услышать о летних концертах в Павловске, о венском композиторе, но воз­держалась.
   - Вы бывали в Ла -- Скала?
   - Нет. Но Владимир Григорьевич бывал часто. Он любит ходить в оперу, бывать на всевозможных выставках картин и водить дружбу с людьми знающих толк в искусстве. Ты не стесняйся его дитя, спрашивай его обо всем и граф тебе доподлинно изложит все. Уж ему то есть что рассказать о театре и галереях вообще.
   - Наверное это будет не очень удобно. Он такой всегда серьезный.
   - Ну хорошо. Я уж как нибудь при случае намекну ему об этом, а ты не теряйся, спрашивай его, что тебя интересует.
   Тетушка зевнула. - А, теперь я немного вздремну. Скажу тебе открыто, обеды тут неважные. Этот судовой повар, как его?
   - Габриэль.
   - Ему бы у наших кухарок ума набраться и научился бы чему. А так... Ну да ладно, какой уж есть,...
   Вера Григорьевна облокотившись о спинку кресла закрыла глаза.
   - Отдохни и ты дитя от своих нот. Сон прибавляет здоровья, бо­дрости, а для тебя и красоты. А эти, твои опусы, от тебя не сбегут...
   Тетушка умолкла. Тишина каюты нарушали шум ветра с дождем. И хло­панье мокрой парусины.
   Варя аккуратно сложив нотные листы и положила их в свой дорожный чемодан. Затем взглянув на спящую, и убедившись что та наверняка не откроет глаза, достала янтарный браслет и стала любоваться им. И чем больше девушка смотрела на желтые камни, поглаживая их, словно те были живые, ее обуревали странные ассоциации, от которых ей становилось не­ловко.
   Она вспомнила, как в детстве у нее была кукла в сафьяновой обувке, с которой никогда не расставалась. Кукла была ей очень дорога. Варе нрави­лась в ней длинная и толстая коса цветом напоминающая ей этот янтарный браслет. Такую же куклу она видела у Терешки Фирсова. Но та была доволь­но потрепанная и с обрезанной наполовину косой. Кажется и с ней Варя иг­ралась иногда, когда Терешка гонял еще стадо в сторону Сучьей балки. Про­шло много времени с тех пор, но воспоминания о кукле с янтарным цветом косы были всегда свежи.
   Теперь в ее руках этот прекрасный подарок графа. Что он принесет ей? Удачу? Счастье, печаль, разочарование? Что подтолкнуло Владимира Григо­рьевича подарить ей этот необычный подарок? Ответа не было. Девушка вздохнула и спрятала браслет среди нотных рукописей...
  
   Глава -- 10. Курт.
  
   ...Двое суток шел дождь. Густой, серой пеленой он окутывал парусник, отгораживая его от внешнего мира. Капитан "Викинга" и его шкипер Ганс Липшнютц стоя рядом со штурвальным, вглядывались вперед, стараясь по малейшим признакам определить место нахождения судна. Но даже не это волновало обоих. Они опасались столкновения с другим судном, которое могло идти навстречу, что случалось довольно часто в этих широтах и при такой неблагоприятной погоде.
   Отто Кальтебах похлопал своего помощника по плечу.
   - Давай старина, гляди в оба. Через пару часов пришлю тебе сме­ну. Капитан направился к себе в каюту. Надо было поработать с картами. Войдя к себе в каюту он увидел Курта. Тот сидел за столом с томиком стихов в руках.
   - Ну и погодка, сплошной туман, - сказал вошедший.
   - Барометр отклонился.
   - Почему в одиночестве? Где Габриэль?
   - Хочешь, почитаю тебе, что -- либо из Брентано?
   - В другой раз.
   Капитан снял дождевик и сел за стол, на котором были разложены мор­ские карты.
   - Русской певице, как мне кажется, ты уже порядком надоел?
   - Она ведет себя независимо со всеми и только Дмитрий является для нее исключением.
   - Скоро прибудем в Висмар, и наши пути с тобой разойдутся. Тебе при­дется одному сопровождать семью графа до Веймара.
   - Габриэль останется на судне?
   Курт был удивлен. Затем усмехнувшись, он сказал.
   -Ты прав. Как повар он тебе, подойдет больше, чем Гютнеру, как садов­ник.
   -Я не знаю, какой он садовник, но у него есть то, чего нет у тебя.
   - Продолжай.
   - У тебя нет твердости в характере. Тебе всех жалко. У тебя есть цель. Иди к ней не оглядываясь!
   Наступила продолжительная пауза. Курт раскрыл книжку стихов, пере­листав с безразличием несколько страниц, тут же захлопнул ее.
   - Мамонова принесла бы гораздо больше пользы для Германии, как талантливая личность, а домашний театр Гютнера ее погубит. Мне жаль русскую певицу.
   - Не отчаивайся! Твой дядюшка даст ей полную свободу действий, а ты станешь владельцем Охотничьего замка у водопада.
   - Ты думаешь он даст ей свободно гастролировать по городам Гер­мании?
   - Ты плохо знаешь своего дядюшку. Ее слава будет и его славой. Ты лучше обрати внимание на графа. Он бережет ее как святыню, как релик­вию, как родовой герб.
   Капитан придвинул к себе карты.
   - Перед Висмаром, надо будет устроить небольшую прощальную пирушку. Все -- таки от него и его отца в Кронштадте, мои дела идут неплохо и я могу наконец расстаться с этим старым корытом и купить что -- то при­личное себе...
  
   ...Под вечер в каюту к графу пришел Курт. Кроме Владимира Григорье­вича, здесь находились его сестра, племянник и Варя Мамонова. Домашний уют и спокойствие Левицких было нарушено. Они сдержанно встретили родственника Гютнера Мая. Тот с невозмутимым спокойствием стал гово­рить, словно ни куда не выходил из каюты.
   - Я хочу вам предложить короткий маршрут от Висмара до Вейма­ра. Места по которым мы будем проезжать, доставят вам яркие впе­чатления. Людвигслуст, Виттенберг, Магдебург, Галле - вам несомненно при­дет по вкусу. В этих городах вы можете осмотреть такие достопримечатель­ности, как Лютерхауз, родину Генделя, готические соборы и замки 11 -18 ве­ков.
   Тетушка воспользовалась наступившей паузой.
   - Дорогой Курт! Как вы находите нашу русскую столицу?
   - Санкт - Петербург - неплохой город в архитектурном плане. В нем есть что посмотреть и что послушать, но согласитесь, его основатель преследовал определенную цель. И эта цель - пробить брешь на Запад, что­бы россияне могли посмотреть и другую культуру. Ваш государь Петр, даль­новидный политик. Он был противник рутины и застоя в своем государстве. Культура западных государств, это образец культурных ценностей. Никто не станет спорить с этим, разве что невежды и недалекие политики.
   Граф коснулся локтя сестры, давая понять, чтобы та не вступала в бес­полезный спор с Куртом. Тот продолжал. - Каждая пядь германской земли, это истоки культурного наследия нашего народа...
   И молодой немец стал перечислять эти ценности с пафосом истинного патриота Германии. Владимир Григорьевич слушал Курта не перебивая. Когда тот завел речь о музыкальных традициях своей нации, граф не выдер­жал.
   - Германия, - это еще не вся Европа. И в других странах есть на что посмотреть и поучится!
   - Владимир, позволь мне закончить мысль?
   - Валяй.
   - В Нюрнберге, в Боварии, есть отличная школа для певцов - вока­листов. Во многих городах Германии ее выпускники работают в театрах. Их искусство покоряет слушателей серьезным репертуаром из произведений та­ких корифеев как Вагнер, Глюк, Бетховен, Вебер... Почему надо обязательно ехать в Италию, в такую даль, если свое образование можно с успехом про­должить в Германии? Я полагаю, что результат будет тот же. Да и с контрак­тами у нас проще, чем в Ла -- Скала. И Россия почти рядом.
   Владимир Григорьевич посмотрел на певицу. Та с серьезным видом вы­слушала тираду ее таланта, продолжала хранить молчание.
   - Именно немецкая школа вокала даст русской певице широкую дорогу на многие сцены больших городов Европы. Музыкальный мир моей родины богат и многообразен. Но Германия богата не только музыкантами. Художники, поэты, писатели тоже вложили немало усилий своих в процвета­ние Фатерланда. Кто не знает Дюрера, статью и плотью напоминающего Иисуса Христа? Его "Мучения десяти тысяч" или "Архангела Михаила в борьбе с драконом"? А творчество Гете, Шиллера, Гофмана?
   Молодой немец кинул взгляд на Мамонову.
  
  
  
   - Прохладой сумерки веют,
   И Рейна тих простор.
   В вечерних лучах алеют,
   Вершины далеких гор.
  
   Над страшною высотою,
   Девушка дивной красы.
   Одеждой горит золотою,
   Играют, златом косы...
  
   Золотым убирает гребнем,
   И песню поет она.
   В ее чудесном пенье,
   Тревога затаена...
  
   Курт наслаждался эффектом молчания. Мамонова неожиданно спро­сила.
   - Что вы думаете о венской музыке?
   - Кто вас интересует, Зуппе, Миллекер, Ланнер или Целлер?
   - Иоганн Штраус.
   - Вы - человек оперного масштаба и этот...скрипач?
   - Что вы скажете о нем?
   - Легкая музыка не для серьезных слушателей. Поэтому музыка вашего Шани, меня мало трогает. Да и весь этот семейный букет братьев не создал ничего серьезного, так себе, танцевальные бирюльки, да слащавые песенки, вроде этой:
  
   "Знаю я одно прекрасное местечко,
   Под горою есть там маленькая речка.
   Там обычаю верны, люди верности полны,
   И целуются в уста, возле каждого куста..."
  
   Курт ждал реакции. Варя улыбнулась и захлопала в ладоши.
   - Прелесть! Не хуже чем "Приглашение к танцу" вашего Вебера.
   - Не будем спорить. Кому что! Несомненно у венцев, Штраус поль­зуется некоторой популярностью, но....
   - Договаривайте.
   - Вы несомненно слышали скандальную историю связанную с одной из оперетт Штрауса? Один из братьев Иоганна, одно время оспаривал ав­торство "Летучей мыши". Об этом трубили все газеты в Германии. Неужели вы не слышали об этом скандале?
   - Чем кончился спор?
   - Доводы Брамса не всех убедили, что этот опус творение Иоган­на. Должен вам сказать, все братья - Иоганн, Иозеф и Эдуард в творческом плане завистливы, и живут не очень дружно...
   Сообщение Курта было новостью для певицы, и она воздержалась от расспросов. Курт не получив пищи для рассуждений продолжал смаковать семейные отношения композитора, трактуя их далеко не с лучшей стороны. Девушке стало не по себе перед Левицкими, за вольность, с которой Курт расправлялся с династией Штраусов. Тетушка решительно пошла в наступ­ление.
   - Дорогой Курт, я должна вам сделать замечание по праву стар­шинства здесь присутствующих.
   Немец удивленно посмотрел на Веру Григоорьевну.
   - Да, да,- продолжала тетушка. - Как прикажете вас понимать? С одной стороны вы ревниво отстаиваете честь национальной культуры и в то же время вы с едкой иронией отзываетесь о мастерстве Иоганна Штрауса?
   - Здесь секрета нет. Для меня Бах, Глюк, Вагнер, и разумеется Ве­бер - все, остальное не заслуживает внимания.
   - Вы считаете, что легкая музыка не имеет право на существова­ние?
   - Если хотите, да. Она подобна красивому мотыльку, порхающему вокруг костра, который рано или поздно уничтожит хрупкое создание.
   Владимир Григорьевич нарушил молчание. - Курт, я с тобой не согла­сен. Все что создается творческим гением композитора, имеет право на жизнь.
   - Ты прав,- если это гений.
   - Но простой народ сейчас, не танцует и не поет под музыку Баха или Глюка, ему нужна более доступная его пониманию музыка.
   Мамонова подняла голову и посмотрела на защитника классической музыки.
   - Как человек образованный вы не станете отрицать, что для наро­да необходима любая музыка. Время,- строгий судья. Музыка Штрауса будет завоевывать все больше сердец людей не только в Австрии или в Германии, но и в других странах.
   - Вы наивны. Пройдет совсем немного времени и люди забудут этого музыканта из Вены.
   - Вы это говорите не от чистого сердца. Зачем это вам?
   - Я приведу ряд примеров подтверждающие мою правоту.
   - Полно Курт! Хватит об этом. Переменим тему.
   Левицкий недовольно покачал головой. Вера Григорьевна поддержала его.
   - Верно! Уж лучше в подкидного сыграем. Или вот что. Ты обещал нам дать показательный сеанс спиритизма. Ты ведь поклонник Сведенборга, легко ориентируешься в литературных журналах "Молота ведьм", покажи нам все эти ваши немецкие штучки...
   - Это слишком серьезно.
   - У нас в Петербурге этим тоже балуются, так чего уж стращать. Давай показывай, а мы постараемся вопросики тебе и твоим духам загады­вать посложнее и поинтереснее. Считай, что мы все здесь поклонники таких сеансов.
   - А для оперной певицы?
   - Ей это будет тоже полезно знать.
   Тетушка посмотрела на Варю. Та улыбнулась Дмитрию.
   - Сыграем?
   - Я уже играл несколько раз, почему бы не попробовать еще разок!
   Курт стал серьезен. Он молча решал, стоит ли ему посвящать Левицких в небезопасную игру.
   - Этот сеанс желательно провести в домашней обстановке, на суше.
   Вера Григорьевна была нетерпелива. Граф недоверчиво усмехнулся.
   - Замок, полночь, зеленый стол свечи, ...восковые лица и духи над нами,... почти тайное общество!
   - Когда ты услышишь ответы на свои вопросы, это будет не смешно.
   - Не обмани наших надежд.
   - Не обману...
  
   ...Когда Курт наконец ушел, все облегченно вздохнули. Тетушка покача­ла головой. - Голова разболелась, словно дурмана отведала.
   Варя посмотрела в окошко. - Жаль, что погода не позволяет выйти на палубу.
   - Будем надеяться, что она скоро изменится и пошлет нам солнеч­ные дни.
   Владимир Григорьевич положил на столик журнал, который держал до этого в руках. Дмитрий поинтересовался.
   - Закончил читать Филлиду? Не правда ли занимательная вещица?
   - Нет, нет. Это не греческий миф.
   Обратившись к Мамоновой, спросил. - Что вы думаете о пламенной речи нашего немецкого друга по поводу вокальной школы в Нюрнберге? Я так полагаю, что его выступление имело далеко идущие цели?
   Мамонова в ответ слегка улыбнулась. - Владимир Григорьевич, я ценю его патриотизм, но планы у нас разные, и каждый из нас будет следовать своему пути, хорош он или плох.
   - Браво, дитя мое!
   Тетушка была серьезна как никогда. - Нечего метать бисер, перед вся­кой немчурой! Мы тоже не лыком шиты. Ишь чего надумал! Своих, что ли пе­виц мало?
   Девушка протянула руку к журналу. - Можно посмотреть? Граф пересел поближе к Мамоновой. - Посмотрите. Там есть одна заметка, которая вас за­интересует.
   Дмитрий переглянулся с тетушкой. - Наверное, что -- то очень скучное?
   - В историческом плане она будет и для тебя занимательна.
   Владимир Григорьевич сделал паузу и продолжил.
   - Я понимаю, все вы расстроены болтовней Курта, успокойтесь, я ду­маю, это скоро кончится, и мы с ним скоро расстанемся.
   - Расстанемся? А как же Веймар? Нас ведь там ждут?
   - Зачем связывать себя обязательствами, которые ничего хороше­го не сулят, кроме досады. Не так ли?
   Это была новость. Девушка подняла глаза на графа. В его обществе она чувствовала себя уверенно даже комфортно, и это порой даже пугало ее. Он был с ней корректен и предупредителен. Его внимание к ней было не навязчивым и это нравилось ей.
   - Прочитайте, заметку, - она протянула ему журнал.
   - Это связано в некоторой степени с вашей будущей профессией.
   Граф заговорщически улыбнулся ей. Мамонова была заинтригована.
   - Прочитайте же пожалуйста. Нам будет интересно послушать.
   Левицкий перелистал журнал и найдя нужную страницу, дал певице. Его рука коснулась ее пальцев. Девушке стало неловко и она опустила глаза на открытую страницу. Граф спросил ее.
   - Вы сами прочитаете, или...
   - Нет, нет. Сами, пожалуйста.
   Тетушка с племянником приготовились слушать. Владимир Григорьевич посмотрел на Дмитрия.
   - В столице Ломбардии, в конце 17 века было несколько театров. Популярным из них был несомненно "Реджо Дукале". В нем шли оперы Мо­царта, "Митридат, царь Понтийский" и "Луций Сулла".
   Владимир Григорьевич поднял глаза на сестру. - Если мне не изменяет память, это были ранние произведения Вольфанга.
   Граф вновь углубился в страницу. - Вскоре "Реджо Дукале", как и мно­гие другие театры были сожжены пожарами. Причины известны : деревянные постройки, свечное освещение, пламя вырывается на волю, все уничтожает­ся дотла. И вот на месте одной из сгоревшей церквушки, которая была зало­жена четыре столетия назад женой правителя Ломбардии, Реджиной делла Скала, стали строить новый театр. В гербе жены правителя было изображе­ние лестницы (Скала). Герб символизировал восхождение к славе. В назва­нии нового театра и вошло это слово "Ла - Скала"...
   Мамонова восторженно смотрела на Владимира Григорьевича. Тот улыбнулся.
   - Архитектором нового сооружения был Джузеппе Пьермарини. Под его руководством в то время осуществлялись все строительные работы в Северной Италии...
   Граф закончил читать заметку. - А теперь,- сказал он -- посмотрите ил­люстрации к заметке. Это здание театра. Оцените его античную стройность, продуманность композиции и гармонию этого шедевра! Рядом, портрет архи­тектора "Ла -- Скала"...
   Неожиданно в дверь постучали, и в каюту вновь вошел Курт. Не об­ращая внимания ни на кого, он бесцеремонно улыбаясь сказал.
   - Завтра Отто Кальтенбах устраивает прощальную вечеринку. Он желает на ней видеть всех своих гостей в капитанской комнате...
   - Мы уже в Макленбургской бухте?
   - Да.
   Увидев на столике раскрытый журнал, он наклонился над ним.
   - Пьермарини, "Ла - Скала", Италия...
   Курт выпрямился и глядя на певицу добавил. - Я вам докажу, что гер­манская вокальная школа не хуже итальянской, а возможно и лучше, что на­вязывают вам здесь!
   В душе девушки росла неприязнь к молодому немцу. Она была готова высказать ему все это в лицо, когда неожиданно почувствовала вновь на сво­ем колене легкое прикосновение руки графа. Она что -- то отвечала нем­цу, но не слышала своих слов Она жила лишь ощущением, всколыхнувшую ее чистую девичью душу.
   Даже тогда, когда обескураженный Курт под натиском своего русского приятеля покинул помещение, она не могла поднять глаза и продолжала смотреть на страницу журнала, боясь, чтобы никто не заметил ее горевших щек.
   Весь остаток дня, она только и думала о графе.
   Ложась спать она достала янтарный браслет. Гладя его, она уносилась мыслями в прекрасные мечты. В эту ночь ей приснился сон. Она летела над безбрежным морским простором. Ее белоснежная туника Аиды, словно кры­лья большой птицы, плавно парили в синеве небес.
   Утром, да и весь следующий день, она старалась не думать о проис­шедшем, и как ни в чем ни бывало, приятно беседовала со всеми, и с гра­фом тоже...
  
   Глава - 11. Вечеринка.
  
   ...Варя сожалела, что много времени уделяла общению с Куртом. Мол­чаливый Габриэль, часто присутствовавший при этом, вызывал у нее все больше раздражение. После ночной откровенности повара "Викинга", слу­чайным свидетелем которой оказалась девушка, она не на шутку была напу­гана услышанным. Варя понимала, что должна была посвятить в эту тайну семью Левицких, но что -- то очень важное сдерживало ее. Нужно было разобраться со всем этим самой.
   Теперь Мамонова анализировала каждый свой шаг и старалась по­меньше видеть немецкого друга Владимира Григорьевича и Габриэля. Слава Богу, что вечеринка положит конец всему этому.
   В душе своей она тайком радовалась, что Владимир Григорьевич при­нял решение изменить маршрут их путешествия, и таким образом они могут избежать не желанного гостеприимства в Веймаре.
   Девушка гладила янтарный браслет, служивший ей теперь добрым та­лисманом. Одно беспокоило ее На вечеринке ей вновь придется терпеть Кур­та и его друга садовника Гютнера Мая. Своими мыслями Мамонова подели­лась с Верой Григорьевной. Но та успокоила ее.
   - Ну уж, потерпи дорогуша еще чуток. Завтра все закончится и дай бог мы сядем в экипаж и поедем уже без всяких нежеланных попутчиков.
   Тетушка была на стороне Мамоновой и девушка была тронута ее вни­манием.
   - Владимир Григорьевич, - продолжала Вера Григорьевна, - продумал другой вариант пути, который приблизит нас к границе Италии. Теперь ему никто не помешает осуществить намеченный план. А на вечеринку мы пой­дем. Долг гостеприимства нас обязывает к этому. Будем с ними разговари­вать, шутить, петь их любимую "Ах мой милый Августин" и восхищаться Ло­релей, а завтра скажем им всем ауфидерзеен...
   ...В каюту вошел граф. Присев к сестре стал обсуждать с ней финансо­вые вопросы семьи. Присутствие певицы их нисколько не смущало. Варя до­гадывалась, что дела Левицких в этом плане были не блестящи и они не скрывали от нее этого. А может это умение строго придерживаться экономии денежных средств?
   Владимир Григорьевич закончив обсуждение этой темы, обратился к девушке - - Что мы читаем интересного?
   Варя приподняла журнал. - Миф Древней Греции.
   - А Феллида. Не буду мешать, читайте.
   - Я уже его закончила.
   - Простите за любопытство. Вы, влюблены в свою героиню, Аиду. Роль прекрасна и на сцене вы выглядите настоящей красавицей Востока. И при этом вы иногда вспоминаете дочь эфиопского царя Амонастро, Клеопатру. Это что, случайность, или что -- то личное?
   - Так иногда звали мою подругу из Луганска, тоже певицу.
   Варе не хотелось посвящать графа в беспокойную жизнь Скворцовой с клеймом египетской жрицы.
   - Ну, что касается Аиды, я согласен, история печальна. А вот с Клеопатрой, положим, продолжение было.
   Мамонова вопросительно посмотрела на графа. Тот продолжал.
   - Во 11 веке до нашей эры на побережье Северной Африки, пле­менами берберов была сооружена Могила римлянки в форме кургана. В ней была похоронена царская семья. Долгое время никто толком не мог объяс­нить, кто именно был похоронен там, и почему курган был назван Могилой римлянки.
   - Это имеет отношение к царице Египта?
   - Непосредственно. Оказалось, что в те времена как раз умер ве­ликий правитель мавританской Цезарии, Юба 11. Плутарх называет его умнейшим историком среди всех царей правивших до него. По преданию Юба 11 завещал похоронить его в склепе рядом с женой. И как вы думаете, кто была этой особой!
   - Вы интриган.
   - Жену Юба 11 звали Селеной, дочь римского завоевателя Анто­ния и египетской царицы Клеопатры. Отсюда вероятно и название кургана "Могила римлянки".
   Мамонова подарила Владимиру Григорьевичу свою чудесную улыбку.
   - Вы умеете поднимать настроение. История романтическая. Пре­лесть, спасибо...
   ..Под вечер, когда солнце уже касалось водной глади, Габриэль офици­ально пригласил семейство Левицких на прощальный ужин. По такому слу­чаю, судовой повар был одет не хуже дворецкого в замке своего хозяина, чем немало удивил Левицких, привыкших видеть кока в довольно скромной одежде рядового матроса "Викинга". Его появление в каюте Левитских, тоже было новостью.
   - А где же твой дружок Курт? Что -- то не видать его было сего­дня? Не заболел часом?, - спросил граф.
   Габриэль оставив без внимания вопрос Владимира Григорьевича, спешно покинул помещение...Через четверть часа Левицкие вместе с рус­ской певице вышли из каюты и направились к Отто Кальтенбаху. Капитан принял их радушно, словно не видел много лет. Кроме Отто в каюте находился старый моряк, Ганс Липшнютц и Курт.
   Тот молча, но вежливо приветствовал пришедших, не взглянув ни разу на певицу, одетую, словно та собиралась выходить на сцену. Габриэль тор­жественно стал зажигать свечи. Варя села между Верой Григорьевной и ее племянником. Граф придвинул свой стул к Отто Кальтенбаху и его помощни­ку, старому шкиперу. Курт сидел напротив Дмитрия и к удивлению последне­го, был молчалив.
   Рислинг быстро развязал языки мужской половины общества. Граф и капитан принялись вспоминать свои деловые встречи на петербургской зем­ле, делились политическими новостями России и Западной Европы. Ими ча­сто произносились имена Александра, Бисмарка, Франца Иосифа и прогнозы на будущее Тройственного союза. Курт был по прежнему молчалив, лишь из­редка перекидывался незначительными фразами с Дмитрием. В поведении Курта, Вера Григорьевна усмотрела пренебрежение не только к певице, ярко выделявшиеся среди всех за столом, но и ко всем ее спутникам. Немец дей­ствительно игнорировал присутствие Мамоновой, зато с Габриэлем, Курт вел себя как обычно, подолгу обсуждая вопросы, которые необходимо будет ре­шить в порту Висмара.
   Когда мужчины затянули народную песню о веселом волынщике Авгу­стине, Курт неожиданно встал и вышел из каюты. К Дмитрию подсел Габри­эль. Улыбаясь и раскачиваясь в такт песни, он жестом приглашал его и де­вушку, поддержать песню. Красивая мелодия и слова не оставили их равно­душными. Дмитрий и его очаровательная соседка стали тоже покачиваясь подпевать.
   На смену этой песне старый шкипер Ганс Липшнютц завел другую, но ее поддержал лишь капитан. Для остальных она была мало знакома, и гости как умели, подтягивали ее. Дружеская обстановка, старое вино, тянуло на общение. Скованность сменилась приподнятым настроением. Все разговори­лись. Курт вернулся не скоро, заняв место тотчас ушедшего судового повара. Молодой немец посетовал графу.
   - Жаль, что тут нет места, где бы можно было бы потанцевать.
   Варя уловив на себе взгляд Курта, повернулась к Вере Григорьевне. Та, тотчас оценив ситуацию, принялась рассуждать с ней о немецкой кухне и о блюдах на праздничном столе. Курт не найдя поддержки у своего русского друга, стал беседовать с Дмитрием.
   - Капитан Отто и его помощник, люди консервативные. Они строго придерживаются старых порядков. Ты бы посмотрел, как они танцуют кре­стьянские танцы. Это совсем не то, что мы привыкли видеть в городах на ба­лах, или в летних городских садах... Кстати, ты умеешь танцевать? Скажем так, полонез, галоп, вальс?
   - Да, но не слишком хорошо.
   - Для начала, неплохо. У тебя все впереди. Прилично танцевать, это быть в центре внимания. Вернешься в Петербург, постигай науки танце­вальных па, не зевай на балах, не подпирай колонн, делая вид, что танцы для тебя занятие скучное. Учись красиво вести партнершу, и ты будешь воз­награжден ее улыбкой и туром следующего танца.
   - Ты отлично танцуешь. Я наблюдал за тобой. Мне так не суметь.
   - Чепуха! У тебя есть все данные быть в этой области на высоте, только не ленись.
   - У тебя наверное были толковые учителя?
   - Я бы так не сказал. Я больше танцевал со стулом.
   - Это совет?
   - У тебя есть более одушевленный и прекрасный объект, с кото­рым бы ты быстро освоил азы в этом виде искусства.
   При этом молодой немец грустно посмотрел на соседку Дмитрия. Тот отодвинул от себя тарелку с остатками жаренной рыбьей икры.
   - Ты бы видел как она танцует!
   - Не трудно представить.
   Дмитрий посмотрел на свою тетушку. Ее взгляд сулил ничего хорошего.
   - Курт. Можно задать тебе вопрос? Сразу оговорюсь, он далеко не деликатный.
   - Давай. Веди меня на эшафот.
   - Почему ты настраиваешь себя против всех нас? Ты ведь на самом деле не такой!
   - Ах, Дмитрий, не знаю почему. Запутался я. Но поверь мне, у меня к вам самые добрые намерения.
   - Я хочу верить в твою искренность.
   - Благодарю....
  
   ...Прощальный ужин закончился довольно поздно. Вера Григорьевна с Варей первыми покинули капитанский кубрик. За ним вышел Дмитрий в со­провождении Курта. Владимир Григорьевич остался с капитаном и его по­мощником...
   ...Тетушка зажгла свечи. - Ну вот, кажись и закончилось наше с тобой морское путешествие. Вера Григорьевна продолжая пребывать мыслями еще на вечеринке, продолжила.
   - Курт был сегодня не такой как обычно. Заметила?
   - Может с капитаном повздорил?
   - Да бог с ними обоими!
   Когда свечи были затушены и мрак окутал помещение, тетушка лежа кровати нарушила молчание.
   - Может было не надо оставлять Владимира Григорьевича одного в компании Отто и Ганса? Брат мой по натуре добрый и деликатный, да толь­ко напоют его до скотского состояния и будут после потешатся над ним.
   - Нет, нет! Что вы? Граф умный человек. Он не позволит никому опустить себя до такой низости.
   - Чего это ему взбрело в голову остаться с ними?
   - Поболтают немного и разойдутся.
   - Не похоже это на него...
  
   ...Утром перебирая свой скромный гардероб, певица обнаружила про­пажу янтарного браслета, находившегося среди нот. Ее охватила тревога. Варя вновь и вновь перебирала все свои вещи но подарок графа не находи­ла. Что он подумает о ней, если узнает о пропаже? Девушка не нахо­дила себе места. Она с грустью посмотрела в окошко. Берег, на котором рас­полагался порт Висмар приближался.
   Вторая нелицеприятная новость, свалилась с утренним визитом Отто Кальтенбаха и Курта, в каюту Владимира Григорьевича. Даже через стенку Варя и тетушка слышали бурную перепалку мужчин.
   Отто - Вы делаете большую ошибку, нарушая обещание данное барону.
   Вл. Гр. - Гютнер Май немного потеряет от этого!
   Отто. - Это может отразиться на деловые отношения барона с вашим отцом.
   Вл. Гр. - Я сожалею, но своего решения менять не стану.
   Курт. - Ваш путь будет пролегать через Веймар, почему бы вашей певи­це, не посетить моего родственника? Я бы взял на себя ответственность быть ее ангелом хранителем и вернуть ее вам незамедлительно!
   Вл. Гр. - Мамонова Варя, член нашей семьи, и я за нее в ответе. Ей лучше держатся нас. Даже, если бы она согласилась на твое предложение, я был бы, категорически против этого.
   Курт. - От Висмара до Веймара не близкий путь. Подумай и сделай пра­вильное решение, чтобы потом тебя не мучила совесть за свой неверный шаг.
   Вл. Гр. - Не расстраивайся Курт. Наши дороги разошлись, авось, может, когда -- либо увидимся!"
   Дверь шумно хлопнула и за стеной наступила тишина. Вера Григорьев­на заторопилась. - Схожу к нему, а ты не выходи из каюты. Я сейчас...
   Тетушка вышла. За стеной по прежнему было тихо. Настроение Мамо­новой было ужасным. Утро начиналось с неприятностей. Время тянулось бесконечно долго. Наконец Вера Григорьевна вернулась. Она была не одна. Ее брат войдя в каюту не объяснял ничего, лишь попросил Мамонову, срочно готовится покинуть судно.
   Сборы были недолгими и вскоре все уже собрались на палубе. Капитан не замечал своих гостей, коротко отдавал приказания на швартовку "Викин­га". Курта на палубе не было, зато Габриэль уже стоял у выхода, в ожидании подачи трапа, чтобы первым сойти на берег...
  
   Глава 12. Висмар.
  
   Как и все северные порты Балтии, они похожи друг на друга.
   Висмар не исключение. Разве что имел несколько скромные размеры и более суровый северный ландшафт. Снежные равнины, берега чередова­лись с возвышенностями. Небольшие суда, баркасы, множество лодок, дере­вянные постройки на берегу, лесные массивы на склонах невысоких гор, ра­бочие порта, моряки... Эта была чужая страна, чужое небо и чужие люди...
   Варя первая ступила на землю чужой страны. За ней последовал Дмит­рий, Владимир Григорьевич и его сестра. Каждый нес свой багаж лично, не доверяя его матросам Отто Кальтенбаха.
   - Это уже не похоже на русский пейзаж.
   От сказанных слов Дмитрия, на девушку нашла грусть
   - Вы правы. Словно во сне все.
   - Нам придется теперь ко многому привыкать заново.
   - Мы долго пробудем здесь?
   - Габриэль обещал нам экипаж и мы тотчас тронемся в путь.
   - Владимир Григорьевич доверяет ему?
   - Повар "Викинга" знает этот порт хорошо и мы должны надеяться на его порядочность.
   У Мамоновой было совершенно противоположное мнение о Габриэле и его услуга вряд ли могла быть искренней.
   - Курт был очень недоволен, - продолжал Дмитрий, - когда узнал, что мы намерены продолжать свой путь без попутчиков. Это было настолько неожиданным для него, что он даже растерялся вчера вечером. А сегодня утром он и капитан пытались образумить Владимира Григорьевича, но он был непреклонен как скала. Ни доводы, ни просьбы его ехать с нами, он ка­тегорически отказался. Курт вначале нервничал, но вскоре согласился с Вла­димиром Григорьевичем и даже сделал добрый жест, попросил Габриэля подыскать нам экипаж, на котором мы бы продолжили свой путь.
   Мамонова была не уверена в том, что Курт это делал из добрых побу­ждений, а в том, что с поваром у него были на этот счет свои соображения, она не сомневалась. Варя решила, поделится своими мыслями с Влади­миром Григорьевичем, но не сейчас.
   - Вы в этих местах бывали?
   - Нет. Обычно в Италию наш путь проходил через Прагу, и Зальцбург. А этот путь, мой отец и его брат часто использовали в коммерческих целях.
   Дмитрий посмотрел в сторону озера. - Теперь наш путь будет проле­гать строго на юг. На нашем пути будут встречаться такие города, как Магде­бург, Галле, Веймар, Эрфурт, Нюрнберг и Аусбург. Затем пойдут более мел­кие города и так до Боденского озера. А после него, до границы Италии оста­ется совсем немного уже.
   - Значит Веймар нам не миновать?
   - К сожалению.
   Варю и Дмитрия окликнули. Мамонова оглянулась. Невдалеке на при­стани стоял экипаж. Рядом стоял граф, жестами приглашая их на посадку. У трапа "Викинга" стоял Курт и Габриэль. Они молча наблюдали за посадкой. Тетушка распоряжалась размещением багажа. Когда ей на помощь поспеши­ли двое матросов, женщина сердито махнула рукой. - Без вас как нибудь управимся...
   Когда вещи были аккуратно размещены Вера Григорьевна подошла к брату. С палубы судна на них смотрели капитан и его помощник.
   - Ты уж на прощание, не дари им свою кислую физиономию.
   Владимир Григорьевич махнул приветливо рукой Отто Кальтенбаху и Гансу Липшнютцу. Тетушка переборов в себе неприязнь к судну и его хозяину, улыбнулась.
   - Попутного ветра и семь футов воды под килем!
   Те, в свою очередь оживились сказанному.
   - О. Да, да. Спасибо.
   - Вот черти, хотя бы чего доброго пожелали на дорожку.
   - Ладно, бог с ними, поспешим...
   Стали садится в экипаж. Долговязый молодой парень возница, взял в руки вожжи. Прежде чем сесть, девушка оглянулась на судно. Она мысленно прощалась с ним с его обитателями и неудачами.
   - Вы огорчены разлукой?
   Девушка вздрогнула. Перед ней стоял Курт. - Может, передумаете ехать в Северную Ломбардию?
   Неожиданное появление немца, напугало девушку. Она резко поверну­лась, с намерением сесть в экипаж. Курт придержал ее за локоть.
   - До Милана далеко. Подумайте. Моя Родина не хуже оценит ваш талант. Впрочем, у вас будет время и причины изменить свое решение и поэтому я с вами не прощаюсь.
   Курт повернувшись, направился к грузчикам, поджидавшие его у борта судна.
   Варя села рядом с тетушкой Дмитрия. Та, увидев неважное настроение девушки не стала задавать вопросы о ее разговоре с Куртом. Теперь Мамо­нова не сомневалась, что кража янтарного браслета не обошлось без его участия.
   - Почему ваши лица не сияют радостью?- спросил подошедший к экипажу Владимир Григорьевич.
   Сестра кивнула головой в сторону "Викинга".
   - Твой друг Курт приходил.
   - Ну и что? Как пришел, так и ушел.
   Левицкий оглянулся. На палубе по прежнему стояли неразлучно капи­тан и его помощник. Варя смотрела в другую сторону. На причале у носа суд­на в окружении матросов и грузчиков стояли Курт и Габриэль. Молодой не­мец смотрел в ее сторону. И даже тогда, когда экипаж свернул за бревенча­тое строение харчевни, девушка чувствовала на себе его взгляд.
   - Ну, стало быть кончилась наша морская прогулка.
   Тетушка перекрестилась. Брат не обращаясь ни к кому, сказал.
   - Отто Кальтенбах на прощание вновь взывал к моему разуму. Я его успокоил, что возможно заедем по пути к барону Гютнеру.
   На что тетушка тут же отпарировала. - Хватит нас уже потчевать. Сам заедешь к нему, а нас уволь от этого!
   Дмитрий молча с безразличием смотрел в окошко. Он не понимал Кур­та, который постоянно противоречил себе, вызывая тем недовольство всех. Мамонова с ужасом думала о том, что скажет графу о пропаже браслета. Ведь долго этого скрывать не станешь. Она прикрыла глаза и старалась ду­мать о более приятных вещах, связанные с ее будущим, о стажировке и воз­можных контрактах с миланским театром. Но это ей не удавалось. От груст­ных мыслей ее отвлек голос графа разговаривавшего с Дмитрием. - Капитан дал мне список населенных пунктов, которые помогут нам сократить путь до Веймара, а после него и до Боденского озера. В списке он отметил места, где мы могли бы неплохо отдохнуть, осмотреть местные достопримечательности и покупать все, что нам будет приятно напоминать в Петербурге о нашем пу­тешествии.
   - Людвиглуст такая же дыра наверное как и этот Висмар?
   - Поэтому мы и не будем останавливаться в нем и поедем далее.
   - А Виттенберг?
   - Там мы отдохнем денек, возьмем новый экипаж и без остановок прямиком на Магдебург.
   - Сколько время займет у нас поездка до Милана?
   - Не будем загадывать. Мы предполагаем, а бог располагает. Бу­дем надеется, что на нашем пути не будет никаких преград, а вернувшись в Россию будем все вспоминать как приятную сказку.
   - Сказки бывают разные.
   - Они всегда заканчиваются положительно...
   Слушая весь этот разговор, Мамонова мысленно перенеслась в родной Луганск, на берег руки, в избу под соломенной крышей, где живут ее близкие люди. Несколько лет пребывания в российской столице, не отдалили ее чув­ства привязанности, а скорее наоборот. Желание быть рядом с ними, было настолько огромны, что ей захотелось плакать от тоски и отчаяния. Затем ее мысли перенеслись на подворье пастуха Фирсова, где часто бывал Петро. Лишь единственное письмо она получила от него. В нем, она между строк прочитала то, что действительно произошло в последствии. Они отдалились друг от друга не только расстоянием, но и теми чувствами, которые были между ними.
   Варя часто задавала себе вопрос, почему между ними росла эта про­пасть? Девушка старалась не верить ему, что между ними теперь ничего не будет и она никогда не приедет в Луганск, а если и случится такое, то он для нее останется всего лишь слесарем казенки, ведь она, как никак известная петербургская знаменитость теперь. А в сказки он уже не верит. Варе было горько читать это в его письме и думать об этом. Она пыталась сохранить светлые и добрые чувства к нему, но с каждым годом это становилось все труднее. Учеба, концерты, все далее отдаляли ее от Петра. Одно время Ма­монова даже пыталась приехать в родной Луганск и на месте разрешить все эти сомнения, но у нее с этим ничего не получилось. И только сейчас до нее стало доходить правдивость суждений ее бывшего ухажера. Да, она теперь известная личность. Ее знают в Петербурге, с ней считаются, ей пророчат мировую славу. Теперь ее встреча и объяснение с луганским слесарем, были довольно туманны...
  
   ...Почти до самого вечера семейство Левицких ехали до Шверина. Эки­паж часто останавливался. Возчик крытой коляски, то и дело осматривал низ своей колымаги. Наконец под вечер, впереди показался городишко, располо­жившиеся на берегу озера и двух старинных замков вдали. Вскоре экипаж подъехал к постоялому двору. От длительной езды и сидения все порядком устали. Владимир Григорьевич заметил, что Мамонова почти весь день была молчалива и печальна. Ее взгляд был отрешенный и задумчивый. Прогули­ваясь после ужина перед сном, он спросил ее. - Вы чем -- то огорчены? Воз­можно поделившись своими мыслями вы облегчите себя от скверного на­строения и вам станет гораздо легче?
   Она вздохнула. - У меня все хорошо, не беспокойтесь.
   Чтобы поднять своей спутнице настроение, граф стал вспоминать смешные эпизоды из своей жизни. Однако Варя совершенно не реагировала на них. Владимир Григорьевич видя, что девушке не интересна его болтовня, предложил. - - Давайте вернемся в дом, поди уже нас там ждут. Нам надо по­раньше лечь спать, хорошенько отдохнуть, а завтра с новыми силами будем продолжать свой путь. На ее глазах блестели слезы. Граф взял ее за руку. - - Да что с вами?о с вами?
   - У меня пропал ,браслет ...
   - Какой браслет?- не понял Владимир Григорьевич.
   - Янтарный браслет, который вы мне подарили в Кенигсберге.
   - Успокойтесь. Велика важность, браслет пропал. Стоит ли по та­кому ничтожному поводу так расстраиваться?
   - Он мне дорог.
   - Ну, ну. Не беда. Не сыщется - другой подберем.
   Девушка некоторое время шла молча, затем вновь остановилась.
   - Мне нужно вам что -- то важное сказать. Отнеситесь к этому се­рьезно. Хорошо?
   - Я вам обещаю это.
   Мамонова собиралась с мыслями. Граф не торопил ее.
   - Помните тот вечер на "Викинге", когда вы меня пригласили по­сле ужина подышать свежим воздухом при лунном сиянии?
   - Помню. Я подвел вас и опоздал...
   - Благодаря этому, я стала свидетелем разговора между поваром судна и вашим немецким другом...
   И девушка не спеша выложила Владимиру Григорьевичу истинные цели Гютнера Мая и его причастность к гибели судна "Русь". Когда Мамоно­ва закончила говорить, граф подумав сказал.
   - Это обвинение очень серьезное, и я так думаю, следует ожидать от "наших" друзей неожиданностей...
   Граф взял ее за руку. - Я с самого начала не доверял Габриэлю и со­мневался в искренности Курта. Я понимаю его. Он не мог перенести вашего отказа, так как надеялся сделать свою Германию еще краше и богаче вашим присутствием здесь. Вы держались молодцом и не поддались на его угово­ры. Пусть чувствует и знает наш русский дух и характер...
  
  
  
   Глава 13. Пленница.
  
   ...На следующее утро Мамонова увидела через окно своей комнаты, как граф распекал нерасторопного возчика за неисправный экипаж, по вине кото­рого было потрачено много драгоценного времени. Возчик не только не при­знал своей вины, но и настаивал, чтобы граф со своим семейством продол­жал бы поездку в его коляске до Виттенберга, как и было договорено еще в Висмаре. А что до его коляски, его ремонт займет совсем немного времени.
   Владимир Николаевич категорически отказался от его услуг. На постоя­лом дворе стояли еще два экипажа. Один из них направлялся в порт Висмар с важным господином, а второй был свободный. Граф не раздумывая нашел его хозяина. Тот согласился довезти их через Людвиглуст до Виттенберга.
   Хорошо и сытно подкрепившись в гостиной столовой, семейство Левиц­ких сели в экипаж.
  
   ...До Людвиглуста ехали спокойно, любуясь окружающей природой и солнечным, теплым днем. На равнинных и горных склонах еще лежал снег, но местами уже чернела земля и первая пробившаяся зелень. Снежные дали навевали успокоение. Вере Григорьевне то и дело показывала брату понра­вившейся ей пейзаж. Тот согласно кивал головой.
   Дмитрий, сидя рядом с Варей, рассуждал о культуре эпохи Возрожде­ния Италии и ее замечательных мастерах. Он старался быть с ней наравне и это ему удавалось. Племянник незаметно перешел на эпоху Древнего Егип­та, в котором жила рабыня Аида, ее друзья и враги. Мамонова в своих мыс­лях шла далее. В ее душе, жила мечта петь в знаменитой вердиевской опере на сцене Ла-Скала. Дмитрий продолжал говорить, а Варя уже мысленно стоя­ла на сцене и пела главную арию оперы. Она смотрела в зал в надежде увидеть человека написавшего этот музыкальный шедевр.... Миновав Людвиглуст, Левицкие не останавливаясь в нем, продолжали ехать далее.
  
   ...К небольшому городку Виттенберг ехали не спешаанавливаясьдви­глуст из них нгамков вдали.. Возница не подгонял лошадей, те шли рысцой, помахивая хвостами. Графу возница понравился и он решил нанять того до Магдебурга. Экипаж к гости­нице. Граф начал переговоры с возчиком, но тот сославшись на домашние неурядицы, вежливо отказал. Владимир Григорьевич щедро рассчитался с возчиком и тот сразу же развернув экипаж уехал в обратном направлении.
   Левицкие решили провести ночь в гостинице и лишь утром отправится в дорогу. Так им посоветовал ее хозяин, обещая при этом позаботится для них об экипаже до Магдебурга. На том и порешили. Вещи были внесены в комнаты, после чего чего хозяин дома организовал ужин для своих гостей в столовой.
   После ужина Варя и Дмитрий решили прогуляться. Вечер был теплый. Лучи заходящего солнца ложились бледными красками на пологие лесные склоны. Прогуливаясь вблизи гостиничного дома, племянник обратил внима­ние девушки на один из домов, стоявший неподалеку, своей старой архитек­турой. Таким образом они совершенно случайно наткнулись на Лютер -- хауз, дом в котором некогда проживал Мартин Лютер, основатель протестан­тизма, переводчика Библии, чем оказал большое влияние на все сферы ду­ховной жизни старой Германии. Об этом молодые люди прочитали на памят­ной доске у входа в дом. Обойдя его со всех сторон, любуясь старой по­стройкой девушка неожиданно увидела знакомую фигуру на углу Лютер - хауз. Габриэль, (это был он) увидев девушку тотчас скрылся за соседним до­мом. Мамонова была удивлена появлением повара "Викинга", считая, что тот остался в Висмаре, или плыл уже к берегам Недерландов и потому не мог быть здесь. Варя хотела поделится своими сомнениями с Дмитрием, но решила это сделать позже с графом Левицким. Но все же в глубине души у нее стало неспокойно. Варя предложила Дмитрию вернутся в гостиницу, где их уже ждали. Не доходя дома к ним подошел незнакомый парень в кре­стьянской одежде и попросил о помощи. С его слов Варя и Дмитрий поняли, что лошадь на которой ехал его брат, неожиданно сбросила его на землю. Парень просил Дмитрия помочь ему поднять брата и уложить того на круп лошади. Племянник извинился перед девушкой и сказал что долго не задер­жится и вскоре вернется в гостиницу. Мамонова согласно кивнула головой. Проходя между двумя тесно стоящими домами, она неожиданно услышала за своей спиной быстрые шаги. Она не успела обернуться как тотчас ей на голову кто -- то накинул темный мешок. Затем ее тело цепко обхватили чу­жие руки и потащили куда то в сторону.
   Девушка отчаянно закричала пытаясь стянуть с головы мешковину, но ту же почувствовала, как ее рот грубо сжали ладонью, а затем оторвав от земли понесли на руках. Так продолжалось недолго, но и эти минуты ей каза­лись бесконечно длинными. Она услышала ржанье лошадей. Ее поставили на ноги. Чужой, хриплый голос велел кому то открыть дверцу коляски и ее тотчас втиснули в нее на сидение. Кто то сел рядом и коляска быстро поне­слась.
   Мамонова вновь попыталась сорвать с головы мешковину пропахшую мукой, рыбой и еще чем -- то, но ей это не удавалось. С двух сторон ее дер­жали за руки похитители. Девушка просила их отпустить ее, но те были глухи к ней. Считая .тот способ для своего освобождения малоэффективным, она заставила себя успокоится и трезво оценить свое неожиданное пленение. Ехали молча, пока наконец экипаж остановился и ее привели в какое то по­мещение. Когда с нее сняли с головы мешок, она увидела перед собою судо­вого кока Габриэля. На ее вопрос, "Что все это значит?",- тот ответил. - Ско­ро узнаете. И не добавив ни слова, вышел из помещения. Варя осмотрелась. Она находилась в опрятной комнатке - темнице с темным окошком и запер­той дверью. Три свечи в подсвечнике горели ровно и ярко. Наконец дверь открылась и в комнату вошел Курт. Это не удивило ее. С Габриэлем он был неразлучен.
   Мамонова была настроена решительно.
   - Ваш поступок ко мне не делает вам чести? Отпустите меня сейчас же!
   - Я это сделаю, как только мы прибудем в замок барона Гютнера Мая.
   - Вы культурный, образованный человек, но ваш поступок, это по­ступок дикаря. Зачем вы это делаете против моей воли?
   - Я вас понимаю. В ваших словах есть доля правды, но...
   Молодой немец приоткрыл занавеску на окошке и продолжил.
   - Там на судне Отто Кальтебаха, вы меня несколько задели мое само­любие. Вы меня унизили, как истинного патриота Германии. Вы пренебрегли мировым наследием моей Родины.
   - Но это же чепуха, абсурд. С чего это вы взяли? Это же не повод так поступить со мной? Будьте же честны перед собой?
   - Вспомните, как вы реагировали на все мои неоднократные предложения посмотреть наши культурные ценности? А как вы отнеслись к моему предложению продолжить учебу в Нюрнберге и работать в лучших те­атрах моей страны?
   - И что же вы нашли в моем поведении к вам зазорного?
   - Пренебрежение! Да, да.
   Пренебрежение к моей Родине. Это задело мое самолюбие!
   - И как вы намерены со мной поступить? Оскорбить, унизить, уни­чтожить?
   - Нет. У меня есть другой план. Я вам дам возможность исправит­ся.
   - Каким же образом?
   - Подумайте.
   - Учится в Нюрнберге, затем петь в немецкой опере?
   - Отличный вариант!
   - Я ничего не имею против Вагнера, Глюка и Вебера, но сейчас передо мною есть цель, и я к ней стремлюсь.
   - Я сожалею. Наш разговор становится бессмысленным.
   - Отпустите меня. Мне необходимо увидеть Владимира Григорье­вича.
   - Ваш покровитель некоторое время переживет ваше отсутствие, а далее посмотрим. Все будет, зависит от вас...
   Это была уже угроза и Мамонова решила, что дальнейшая дискуссия с Куртом становится бесполезной.
   Он встал и подошел к двери. - Габриэль к вашим услугам. Все вопросы к нему.
   Курт вышел. Варя бессильно опустила голову на стол. "Значит она те­перь пленница этого высокомерного "патриота" Девушка подняла голову. Ее взгляд окинул комнату. Бежать было бесполезно. Оконце небольшое и веро­ятно никогда не открывалось, а дверь, тем более была заперта на ключ. "Те­перь, наверное, Курт действительно будет повсюду таскать ее по местам составляющие гордость немецкой нации. Какая нелепость. Или может быть похититель уготовил ей другую участь?" Девушка вспомнила ночной разго­вор Курта и Габриэля на "Викинге". Если они доставят ее на блюдечке баро­ну Гютнеру в замок, тут уж ее дела будут совсем плохи. Тот уж просто так не отпустит ее.
   Мысли Мамоновой перенеслись в Виттенберг к гостиничному двору. Наверное Левицкие уже ищут ее...
  
   ...Экипаж ехал не спеша. Кучер, светловолосый парень весело болтал с Габриэлем. Оба были в отличном настроении. Курт сидел напротив своей пленницы прикрыв глаза, о чем -- то думая. Варя тоже сидела молча погля­дывая по сторонам. Изредка, вдоль дороги проплывали одинокие деревушки, отдельные избы, редкие прохожие. Иногда экипаж обгоняли всадники, чтобы вскоре затеряться среди деревьев. Когда впереди показалась окраина город­ка, кучер приподнявшись взмахнул вожжами. Лошади, словно очнувшись от дремы, ускорили шаг. Курт открыл глаза. По обе стороны дороги замелькали небольшие, аккуратные домики. Возле одного из них, коляска остановилась. Габриэль спрыгнул на землю и направился к домику. На его стук в дверь вы­шел хозяин, рыжий толстяк в рабочей одежде с лопатой в руке. Разговор длился недолго и вскоре Курт с Мамоновой вошли в помещение.
   Девушке определили небольшую комнатку под крышей дома. После ужина в обществе молодого немца она вернулась в свою каморку. Не разде­ваясь, она прилегла на деревянную кровать и тут же уснула крепким сном. На следующий день новый экипаж с ее новым хозяином продолжал везти ее в неизвестность. Курт как и прежде сидел напротив девушки. Он пытался за­говорить с ней, но Варя ушла в себя и молчала.
   Молчание нарушалось фырканьем лошадей да скрипом коляски.
   - Верните мне мой браслет!
   Вопрос был задан неожиданно даже для самой Мамоновой. Курт про­должал глядеть куда то в сторону.
   - Какой браслет?
   - Тот, который вы у меня ... похители!
   Курт наконец отвлекся от своих мыслей. - Янтарный браслет? Да, он у меня. И скажу вам, эта вещица достойна вас. Отличная работа! В подборе камней этот браслет на вашей руке выглядит довольно эффектно. Человек купивший и подаривший его вам сделал это больше чем из дружеского рас­положения к вам. Вы понимаете, о чем я? Мой друг граф Левицкий серьезно увлечен вами. Его благородная душа живет вашим присутствием в его холо­стяцкой жизни. В его первоначальные планы вы совершенно не вписыва­лись, но что -- то очень весомое и значимое вихрем ворвалось в его душу и сердце, спутав все его карты на будущее. Мне думается, что в вас Владимир нашел то, что очень близко ему было от Анастасии, бывшей жены. Не обо­льщайтесь, у графа достаточно здравого ума, чтобы сдержать в себе этот да­леко не юношеский порыв. Он всегда будет чувствовать с вами разницу в возрасте. Ему будет вполне достаточно видеть вас в ореоле славы и для это­го он поступится многим...
   То, что говорил Курт, было похоже на правду. Некоторые моменты его поведения давали повод думать так.
   - Я верну вам браслет, - продолжил Курт,- но будет лучше, если не­которое время он останется у меня, для сохранности. Не беспокойтесь, он ваш, и я вам верну его. Этот браслет имеет для вас ценность, для меня - нет!
   - Как он попал к вам?
   - Мне его передал штурвальщик "Викинга". Он нашел его возле спасательной лодки. Браслет скользил по мокрой палубе и в любой момент мог очутится за бортом, тогда уж действительно вы нашли бы в моем лице воришку вашей вещицы.
   Девушка молчала. Курт продолжал.
   - Вы сомневаетесь? Вспомните вашу прогулку с тетушкой Дмитрия на палубе.
   - Допустим.
   - А теперь вспомните, вы одевали браслет, прежде чем выйти на прогулку?
   Мамонова стала вспоминать. Да, это было действительно так. Она на­дела подарок Левицкого, чтобы тот мог увидеть его на ее руке. Ему наверное очень бы понравилось это.
   - Да, одевала.
   - Отлично! А теперь вспомните, к себе, в каюту вы пришли с брас­летом, или без него?
   - Вернулась с ним.
   - Неправда. Вы были уже без него.
   - Откуда вам знать?
   - Тогда скажите, где ваш лиловый шарф?
   Девушка тут же вспомнила, как налетевший ветер сорвал его с головы и тот пролетев в воздухе зацепился за спасательную шлюпку. Все это время она пыталась его схватить, но все было напрасно. Шарф ветром закрутило ввысь и вскоре он исчез из виду. Вдобавок она еще споткнулась о рейку, к ко­торому крепился груз и при этом больно забила колено. Из неприятных воспоминаний ее вывел Курт.
   - Вспомнили?
   Мамонова молчала. Спутник понимал ее и не стал досаждать болтов­ней. Некоторое время ехали молча.
   - Зачем вы меня выкрали?
   - Вы сразу хотите все знать?
   - За мной следил Габриэль.
   - Он переусердствовал. Для своего хозяина барона Гютнера Мая, садовник готов на плаху голову положить. Его слепая любовь к нашей семье безгранична и он по собственной инициативе хотел таким образом сделать приятное барону. Я нахожу действия Габриэля не всегда удачными, но что случилось, то случилось....
  
   ...Мамонова не могла примириться с мыслью, что дальнейшее путеше­ствие она будет проводить с племянником немецкого барона. Впрочем, надо отдать должное, Курт вел себя по отношению к ней, по рыцарски. Никаких сомнительных вольностей! Проезжая небольшие селения, останавливаясь в крестьянских избах, он не отказывал ей ни в чем. Девушке всегда представлялась отличная кухня, отдельная комната, прогулки, продолжительный сон. При этом Курт всегда находил предлог в нужный для нее момент оставлять ее наедине, что было так необходимо, чтобы разобраться ей во всем.
   Городок Бург они проехали не останавливаясь в нем. Варя терпеливо сносила свое пленение отвлекаясь от нежелательных эмоций созерцанием меняющимся перед ней ландшафтов, которые благотворно влияли на ее на­строение и самочувствие.
  
   Глава - 14. Магдебург.
  
   Магдебург, Мамонова увидела еще издали. Здесь река Эльба была не так широка, когда она увидела ее впервые в Виттенберге. В порту стояло множество речных судов. Дома, улицы и площади города, среди множества деревьев, навевали романтические мысли рыцарских времен. Варя посмот­рела на своего спутника. Тот о чем -- то думая, молча смотрел на ратушу медленно проплывавшую мимо. Вскоре карета остановилась около двух­этажного дома. Это была частная гостиница. Рыхлая в оспинках блондинка, неопределенного возраста, хозяйка дома, сама провела певицу на второй этаж и предложила комнату с видом на гавань. Девушка согласилась. Не­большое, светлое помещение блистало чистотой и домашним уютом, но по­жалуй самым замечательным был чудесный вид на Эльбу.
   Курт пожелав ей хорошенько отдохнуть, удалился, и только лишь к ужину он постучал в ее комнату, и войдя, предложил ей опустится в столо­вую. Не- спеша, с достоинством, поедая свою порцию телятины и запивая ее пивом, он разговаривал с мальчуганом, обслуживавший его их стол. До Вари, доходили отдельные фразы их разговоры, но она не вникала в их суть. Когда Фриц (так звали сына хозяйки) ушел, она спросила.
   - Кто такой Карнеро?
   Это имя часто повторялось в их разговоре. Курт взглянув на нее мель­ком и подумав ответил. - Ну что -- то вроде вашего, русского Емельки Пуга­чева. Это одна из наших реликвий. Никто и никогда его не видел, но он все­гда везде и повсюду... Кто говорит, что он злодей и вор, другие, напротив, ни­когда не обижает бедный люд и даже помогает им. И еще говорят Карнеро, хороший танцор, особенно если танцует лендлер.
   Он пришелец. Его отец, Гароне, родом из Ломбардии, прославился как разбойник и убийца. Когда жандармы наконец словили его, они тут же и по­весили. Карнеро, его отпрыск. Он покинул пределы Италии. Сегодня он в окрестностях Магдебурга, а завтра о нем можно услышать уже за пределами Боденского озера. Карнеро одинаково себя чувствует хорошо и в Австрии и Швейцарии. Но нам не стоит его боятся, так как Карнеро, всего лишь миф, красивая сказка, придуманная людьми в их скучной и монотонной жизни. В Германии есть много такого, что может удивить вас, равно как и нас немцев в России.
   Варя не проронила ни слова, но известие о разбойнике несколько взволновало ее. Она подняла голову.
   - Он опасный человек ...для нас?
   - Каждый, по -- своему трактует его поведение, в меру своего благосостояния. Так что мы для него никакой ценности не представляем.
   Слова Курта немного успокоили ее, но в ту ночь она спала неспокойно и проснулась довольно рано. Утром, сын хозяйки гостиницы вежливо посту­чал в комнату девушки и пригласил ее на завтрак. Спустившись на первый этаж, в столовую, Мамонова увидела сидящего за столом Курта. Поджидая ее, просматривал местные газеты. Увидев девушку он встал и пошел ей на встречу.
   - Как отдохнули?
   Варя поблагодарила его за внимание. Завтрак проходил размеренно, не спеша. Фриц, исполнявший роль слуги, то и дело подходил к их столу, го­товый выполнить любую просьбу приезжих. Курт поделился с девушкой го­родскими новостями и в конце завтрака предложил ей прогулку по городу.
   Выйдя из гостиницы Мамонова увидела ландо, легкий, прогулочный экипаж. Его хозяин был ему под стать. Словно забавный гриммовский персо­наж, он важно восседал на высоком облучке с длинной тростью в руках. Ма­монову это развеселило. Курт объяснил.
   - Местные бюргеры в своей душе консервативны. Они считают, что в старине есть что -- то вечное и незыблемое, потому и относятся к ней нужно с почтением.
   - Вы тоже консерватор?
   - Пожалуй нет, но я их понимаю. Эти люди стараются не замечать все то новое, что входит в их жизнь и пытаются хоть каким то образом сдер­жать надвигавшиеся прогресс.
   В ландо Варя чувствовала себя человеком из знатной аристократиче­ской среды. "Несомненно, - думала она, - эта привилегия местных баронесс и графинь". И то, что она сидит в ней, льстило ей. Вполне возможно, что и горожане среднего достатка в этой изящной коляске чувствуют себя также по -- королевски, потому как именно в ней, можно потешить свое самолюбие.
   Курт молчал. Он не хотел мешать своей пленнице осматривать старые дома, улицы и площади.
   - Вы заметили, - нарушила молчание девушка, - что постройки до­мов и прилегающие к ним улицы, имеют свои закономерности. Скученность в одних местах, соседствуют с простором в других?
   - Это объясняется очень просто. В Германии в больших и старых городах, есть районы, где четко прослеживаются античные планирование, ко­торые в зачастую смешиваются как и в Магдебурге со средневековой хаотич­ностью...
   Ландо подъехало к приземистому и продолговатому сооружению с ма­ленькими оконцами по бокам. На фасаде выше дверей был установлен крест.
   - Это собор?
   Девушка с интересом смотрела на внушительные стены строения.
   - Это церковь. 11, 13, век. Романский, архитектурный стиль. Такие церкви строились десятками лет, а то и столетиями. Первоначально они предназначались для служения богу. Затем, в таких священных местах про­ходили военные советы, театральные представления и различные торже­ства. Вы заметили особенности постройки этой церкви?
   - Что вы имеете в виду?
   - Все романские церкви имеют форму латинского креста. Это хо­рошо видно, если смотреть на сооружение сбоку.
   Девушка обратила внимание на некоторые скульптурные композиции церкви. Курт заметил это. - Греки очень любили украшать место служению богу геометрическими и растительными элементами. Италия, Франция и Гер­мания переняли у них многое в этом плане и пошли далее - стали украшать церкви по мотивам Апокалипсиса, фигурами людей и животных. Я как-то упо­минал вам о Нотр - Дам в Париже. Там фигуры животных имеют ужасный вид. Недаром это вызывало протест у священников. И тогда на смену им ста­ли в церквях появляться фигуры безобидных и смирных животных. Они име­ли обычно две головы на одно туловище и наоборот. Эта романская церковь строилась и формировалась под влиянием античного и восточного искус­ства...
   Наступило молчание. Варя была удивлена эрудиции молодого немца.
   - Это ваш университетский багаж или любовь к старине?
   - Пожалуй третье - знать больше о своей стране...
  
   ...Ландо тронулось с места. Курт продолжал комментировать историю Магдебурга и сложившиеся многовековой уклад жизни его горожан. Девушка с интересом слушала его. Узкие улочки сменялись просторными и все как правило выходили на площадь, на котором стоял памятник основателю горо­да.
   Курт коротко давал ему характеристику, не вдаваясь при этом в подроб­ности. Вскоре на их пути появилась островерхая, кафедральное строение.
   - Готический собор. 13 - 16 век. В его построении чувствуется французское влияние. Название архитектурному стилю дал Рафаэль - ху­дожник эпохи Возрождения. Его мнение о готике было невысоким, равно­сильно варварству. А Вазари, ученик Микельанджело даже зафиксировал в своих мемуарах. "Эти готы, эти варвары (это про нас немцев) не воспитаны в классическом духе. Они лишены вкуса упрощения красоты античного света!" Даже Мольер в свое время ругал готику.
   - Почему приземистая романская церковь с маленькими окошками выглядит контрастно с этим высоким, с тонким шпилем наверху, собором?
   - 13 век. Местное население увеличивается, но расширить пло­щадь города было проблемой, потому что вокруг стояли могучие крепостные стены. И тогда мастера нашли выход - стали строить церковные сооружения не вширь, а вверх. Это характерно для готики. Собор должен быть величе­ствен, не занимающий много места. Сооружения строили прочным и легким. И по возможности светлым внутри. В строительстве кафедрального собора участвовало все население города и близлежащих селений....
   ...Когда осмотр собора был окончен и ландо вновь тронулось с места, Варя и Курт некоторое время ехали молча. Девушка была под впечатлением увиденного. Проезжая мимо театра, красивого здания с колоннами, молодой немец вздохнул.
   - Сегодня будут играть "Волшебного стрелка"
   - Вашего любимца Вебера?
   - У вас есть желание увидеть эту оперу?
   - Не знаю...
   Курт не ответил. Она понимала его. Но дать свое согласие пойти с ним в оперу, это было выше ее сил. Проезжая мимо пристани, Курт предложил.
   - Вы, не против, если мы, продолжим наше путешествие до Галле, по реке?
   - Есть причина?
   - Долгая езда в экипаже утомляет. Всего лишь...
   Девушка была согласна с его предложением, но Курт уже отвернув­шись, велел возчику ехать в гостиницу через ярмарочную площадь. Мамоно­ва не удержалась от соблазна увидеть странствующих комедиантов, давав­ших свое представление здесь, и попросила Курта остановить ландо. Она с удовольствием смотрела на уличных артистов, на их незатейливые житей­ские сценки, которые сопровождались пением ариэт и балетными сценками. Возвращаясь в гостиницу, Мамонова высказала свое восхищение, увиден­ным на ярмарочной площади. Курт был серьезен.
   - Когда я впервые попал в столицу России, мне было многое тоже интересно в этом городе.
   - Например?
   - Многое... Петропавловский равелин, Медный всадник, Иса­ковский собор...
   В наступившем молчании Варя чуть волнуясь спросила.
   - Вы видели "Волшебного стрелка"?
   - Да. Несколько раз.
   Мамонова почувствовала себя уязвленной. Она не прочь была бы по­смотреть оперу Вебера, но Курт уже не предлагал ей это.
   До самой гостиницы молодые люди уже ехали молча.
   На следующий день, с утра Варя и Курт решили сходить на пристань. Всю дорогу молодой человек занимал ее городскими новостями прочитанны­ми им из газет. Варя думая о своем, поинтересовалась в конце, куда поде­вался Габриэль?
   - Надо полагать, что садовник барона решил не мозолить нам гла­за.
   - Он уехал в Веймар?
   - Вряд ли.
   - Пока я с вами, вам нечего боятся его.
   - А барона в замке?
   Вопрос был неожиданный Наступило тягостное молчание, после чего молодой человек ответил.
   - Барон Гютнер, своеобразный человек.
   - Он непредсказуемый ?
   - Пожалуй да....
   Пройдя немного он продолжил. - Я намерен в порту найти судно от­правляющиеся сегодня до Галле. Как вы на это смотрите?
   У девушки уже был готов ответ. - Я ваша пленница. Разве у меня есть выбор?
   - Тогда выберем судно достойное вас.
   В порту молодой немец стал наводить справки о суднах направляющих­ся в Галле. И пока Курт улаживал некоторые формальности с капитаном "Магдалины", отправляющиеся туда через несколько часов, Ма­монова прогуливалась на пристани любовалась Эльбой. Среди множества судов, баркасов и лодок, противоположный берег просматривался с трудом и наверное поэтому девушке показалось, что этот порт был гораздо больше чем в Висмаре или в Виттенберге.
   Судно "Магдалина", которое Курт выбрал для дальнейшего путеше­ствия был несравненно более комфортабельным, чем "Викинг" и смотрелся просто великолепно. Мачты, паруса, надпалубные постройки внушали уве­ренность и домашний уют. По трапу уже подымались первые пассажиры. Судя по одежде и сопровождающих их носильщиков с вещами, было нетруд­но определить, что их хозяева относились далеко не бедной категории горо­жан, которых она привыкла видеть повсюду.
   - У нас с вами есть часа три свободного времени, сказал Курт подойдя к ней, - которые мы можем посвятить на ваш вкус.
   Девушка осмелела. - Если вы не против, давайте, прокатимся еще немного по Старому городу, потом заедем в гостиницу и вернемся сюда?
   Вместо ответа, молодой немец подозвал к себе извозчика и вскоре мо­лодые люди уже сидели в легкой коляске и катили по улицам города. У Вари была слабая надежда, что проезжая мимо театра, ее спутника осенит мысль отложить их отъезд на денек, а вечер посвятить культурному мероприятию. Увы, этого не случилось. Курт был уже не таким навязчивым как прежде. Перед ней раскрывался другой человек. Что это? Маскировка, чтобы усыпить ее бдительность, или умение перевоплощаться, как это умело делают теат­ралы?
  
   Глава - 15. "Магдалина".
  
   Два часа пролетели незаметно. Возвратившись в гостиницу Курт рас­платился с хозяйкой дома и ее сыном, забрав свой скудный багаж, поместив­шиеся в бауле, он направились к пристани. Поднявшись на борт судна, Курт стал искать капитана, обещавшего дать приличные каюты.
   Варя стояла у борта наблюдая, как по трапу спешили последние пасса­жиры. Ее внимание привлекли четверо прилично одетых молодых людей, не­вдалеке. Один из них взглянув на нее, подошел к ней. Выглядел он старше Курта, но пожалуй красивее. Его обаятельное лицо, лукавый взгляд, смотрел ей в лицо несколько развязно и нахально.
   - Молодая фрейлин плывет одна? Или у нее здесь на судне есть женишок, папашка или тетушка?
   Варя сочла нужным не отвечать наглецу и отвернулась.
   - Так с кем плывет, молодая фрейлин?
   Нахал был настойчив. Положение спас Курт. Он подошел к девушке и отвел ее в сторону. За своей спиной она услышала презрительный смешок наглеца. Вероятно Курт не обратил внимания на пассажира, стоявшего возле певицы и Варя решила не объяснять Курту о приставании того. Молодой не­мец подвел ее к капитану. Среднего роста, безукоризненно одет, согласно по­ложению и рангу, капитан был в годах. Увидев прекрасную незнакомку в со­провождении Курта, он улыбнулся ей. Курт представил ее, как свою хорошую знакомую, пожелавшую познакомится с достопримечательностями таких го­родов, как Магдебург, Галле и Веймар. В ответ капитан вновь улыбнувшись ответил, что рад видеть на "Магдалине" очаровательное создание и всегда готов к ее услугам.
   - Карл Вернер, отлично знает Отто Кальтенбаха и Гютнера Мая, - сказал Курт певице, когда они остались наедине и продолжил.
   - Вы произвели на него впечатление и будет рад, если мы нанесем ему неофициальный визит. Разумеется, если на то будет ваше желание. А теперь я вам покажу вашу каюту.
   И с этими словами он пройдя с ней немного по палубе подвел ее к две­ри с орнаментом виноградной лозы с листьями.
   - Моя же находится рядом... Итак располагайтесь.
   Войдя в свою комнату, девушка стала осматривать ее. Помещение было небольшим и уютным. Через окошко можно было созерцать противопо­ложный берег реки. Хотелось прилечь и отдохнуть немного, но Варя не стала этого делать. Нельзя было расслабляться. Она присела на стул с изящно изогнутыми ножками и устало закрыла глаза. Мысли плавно кружились. Она вспомнила семью Левицких, с которыми неожиданно рассталась. Что с ними? Каковы их действия в отношении ее? Будут ли ее искать? А если нет, что будет с ней? Неужели мечта попасть в Ла -- Скала так нелепо рухнет? Господи, как все глупо вышло!...
  
   ...Когда "Магадалина" вырулила на середину реки и взяла курс на юг, Варя и Курт не могли пропустить этого зрелища, и стоя у борта элегантного парусника стали любоваться пейзажем, медленно проплывающим перед ними.
   - Как вам "Магдалина"?
   - Пожалуй лучше чем "Викинг".
   - Услугами этого судна, как вы заметили, пользуется далеко не все горожане Магдебурга. Среди этих господ, нет ни одного ремесленника или мелкого торговца. Здесь можно неплохо отдохнуть, развлечься, выйти на де­лового партнера и так далее. Этим судном пользуются люди благо состоя­тельные, которым важно быть не очень заметным у себя дома. Игра в трик -- трак и другие сомнительные штучки, где можно без особого труда стать бога­тым или разорится, далеко не полный перечень услуг на судне. Вот и курси­рует "Магдалина" по Эльбе и Зее, ублажая своих богатых гостей подалее от городских властей и стражей порядка.
   Эти господа чувствуют себя здесь более чем комфортно.
   Варя с интересом наблюдала за публикой прогуливающийся на палубе и за теми, кто сидит в плетеных креслах. Их лица выражали самодовольство и напыщенность. Все ждали вечернего часа, когда в банкетном зале зажгут свечи и начнется то, ради чего они явились сюда. А пока эти господа вели между собою негромкие разговоры, шутили, дымили трубками, изучая друг друга. Мамонова почувствовала на себе чей то взгляд. Она повернула голо­ву. На одной из скамеек, на носу судна сидело четверо. Одного из них девуш­ка тотчас узнала. Это был тип пристававший к ней недавно. Он смотрел на нее как на вещь, как хозяин на новую служанку. Мамонова отвернулась.
   - Скажите, обратилась она к своему похитителю немцу, - как долго продолжится наше пребывание на этом судне?
   - Два, или три дня не более. Вас что - то беспокоит?
   - Мы зависим от прихоти этих господ?
   - В некотором смысле да.
   Курт почувствовал тревогу в голосе певицы, но не стал заострять на этом внимание.
   Вскоре всем пассажирам предложили спустится в зал, где для них был уже накрыт стол. Мясо, копчености, сыр, сладости и кружки с пивом были ак­куратно разложено и ждало гостей. Капитан Карл Вернер пригласил Курта с девушкой к своему столику. Он шутил с ним, говоря, что сегодня, как никогда у него собралось довольно много богатых людей. Некоторые из них приехали издалека, Дрездена, Лейпцига и Мюнхена, и что по приплытию в Галле он не­плохо заработает на этой поездке. Молодой немец пожелал Вернеру удачи, и в свою очередь спросил о Карнеро, якобы появившейся в этих краях. Капи­тан улыбнулся.
   - Мое судно посещают лишь те господа, которых я лично знаю или по рекомендации их, которым я вполне доверяю. Посмотрите на любого из них, и я подробно расскажу о нем. За двадцать лет плавания по Эльбе, меня все знают и я их всех. Сегодня я пригласил несколько музыкантов. Вам по­нравится их выступление. Этим господам все равно. Впрочем не всем. В про­шлом году у меня пел один поляк. Мне его выступление понравилось, хоро­шо пел, неплохой голос, но некоторым господам он пришелся не по вкусу и тот, чтобы уцелеть от их кулаков, спрыгнул в воду и вплавь добирался до бе­рега. Всяко бывало, но на этот раз я подобрал отличных музыкантов и наде­ясь они понравятся моим гостям...
   Доводы были убедительными. Курт поинтересовался у Вернера, когда судно прибудет в Галле, но капитана уже звали на капитанский мостик, и он извинившись покинул их. Варя и Курт не спеша ужиная наблюдали за пасса­жирами сидевшими в банкетном зале. Среди них Курт находил знакомые лица. Рассказывая о них девушке, он заметил, что она плохо слушает его, думая о чем -то своем. Молодой немец умолк. В наступившей паузе Варя спросила его.
   - Какого мнения о вас граф Левицкий? Насколько он может вам доверять, как своему приятелю?
   Вопрос был для Курта неожиданным.
   - По своей природе, - начал он, - Владимир Григорьевич неплохой человек, порядочный. Недостаток - доверчивость и слабохарактерность. Он мог быть отличным семьянином. Меня граф считает выскочкой, неуравнове­шенным человеком, способным на предательство. Но я не сержусь на своего русского друга. Каждому свое. Если говорить о доверии его ко мне сейчас, здесь мои шансы наверное минимальны.
   - Вы откровенный человек!
   - Не всегда. Как и у других у меня тоже есть свои слабости. Иде­альных людей нет.
   Варя подумала и решила задать вопрос, который постоянно ее волно­вал.
   - Владимир Григорьевич найдет меня?
   - Я думаю да, потому как вы для него не только певица и привле­кательная особа. В его положении как холостяку, это далеко не праздный во­прос...
   Их беседу нарушили звуки музыки. Спокойные, умиротворяющие звуки скрипок и виолончели растворились на душе целебным бальзамом. Сидев­шие за столом пресыщенные бюргеры казалось не замечали игру музыкан­тов, продолжая вести между собою разговоры, не забывая при этом о погло­щении обильной снеди на столах.
   Музыканты играли хорошо. Их репертуар пришелся по душе девушке. Наряду с народными мелодиями, в их исполнении звучали и темы серьезной музыки. Когда музыканты закончили играть популярную пьесу Моцарта, один из подвыпивших господ пожелал услышать "Хор охотников" в их инструмен­тальном исполнении. Музыкантов это не смутило, а скорее наоборот. Они словно ждали этого и тут же заиграли веберовский шедевр. Музыка не оста­вила равнодушных господ. Под ее несложный ритм многие из присутствую­щих стаи петь знакомые слова стуча пивными кружками о стол. Некоторые даже встали, чтобы сделать пару танцевальных движений. Курт улыбаясь кивнул на толстяка пытавшегося что -- то станцевать, но вскоре сбившись с такта, под выкрики веселой компании тут же вернулся на свое место.
   - Ганс Крюгер, владелец гвоздильного завода, двух судов и фабри­ки. Известный в Магдебурге богач. Любит роскошь, лошадей и охоту. Здесь его знают и надеются на удачу играя с ним.
   - А вы, азартный человек?
   - Пожалуй нет.
   Музыканты заиграли народный танец. Публику было трудно удержать на местах. Многие вышли на середину зала и тут девушка заметила невда­леке нахала пристававшего к ней. Он с безразличием смотрел на танцующие пары. Встретившись с ней взглядом, он не спеша направился в ее сторону. Варя отвернулась. Он подошел к ее столику и жестом придворного ловеласа пригласил ее на танец. Девушка посмотрела на Курта, надеясь что тот веж­ливо откажет танцору, но ее спутник согласно кивнул головой. Девушка была в смятении. Она нехотя подчинилась и пошла с незнакомцем на круг. Жен­ская часть публики представлялась несколькими девицами и они пользова­лись большим вниманием у господ. Особенно наглядным это было, когда му­зыканты играли танцевальную музыку.
   Девицы часто меняли партнеров. Довольные и смеясь они были навер­ху блаженства. Когда незнакомец с певицей вышли на середину площадки, танцующие пары тут же обратили внимание на новенькую. Прекрасная не­знакомка выгодно отличалась от своих соперниц, физическим совершен­ством. Все кто танцевал отступили назад, образовав свободный круг. Их замешательство передалось музыкантам. Стало тихо. Все с интере­сом смотрели на середину площадки. Незнакомец нахал, казалось никого во­круг не замечал, да выбранной им партнерши для танца, тоже. Его самоуве­ренный вид был непредсказуем. Любопытные стали выходить из-за стола. Вместе с ними поднялись и дружки нахала. Все с интересом теснились в круг.
   - Музыка! Где музыка?
   Голос у незнакомца был громким и повелительным. Музыканты стоя растерянно смотрели на говорившего незнакомца. Сквозь образовавшую тол­пу пробирался Карл Вернер.
   - Какую музыку желает услышать господин?
   Голос у капитана был испуганным и заискивающим.
   - Тирольскую, - ответил танцор и взглянув на партнершу добавил. - Моя фрейлин, желает танцевать лендлер! Не так ли?
   Мамонова была возмущена его заявлением. - Вы ошиблись!
   - Я не ошибаюсь.
   Капитан нетерпеливо взмахнул рукой музыкантам.
   - Вы слышали? Играй те же!
   Веселый и непринужденный танец захватил всех. Несколько пар осме­лились войти в круг. Незнакомец взял Варю за руку.
   - Не разочаруйте меня, фрейлин. Ваши эмоции меня совершенно не трогают.
   Не успела девушка грубияну ответить, как тот прижав ее к себе закру­жил в танце. Она стала вырываться из его объятий, но того лишь распаляло это. Нахал все сильнее и бесстыдно обнимал ее, легко носился среди танцую­щих пар. Это была пытка, которой не было конца, и ей приходилось ее униженно терпеть. Музыка прекратилась неожиданно. Вырвавшись нако­нец из цепких рук незнакомца, девушка кинулась прочь от него. Он остановил ее.
   - Я огорчен. Вы танцевали ужасно. Это лендлер, а не какой нибудь но­воявленный господский танец!
   Варя была настолько возмущена сказанным, что не нашлась сразу от­ветить танцору достойно. Он издевательски смотрел ей в лицо.
   - Вам нужно научится его танцевать. Спешите это делать...
   Мамонова была словно в тумане. Придя к столику, за которым сидел Курт, она опустошенной опустилась на стул. Звуки тирольского танца, цепкие руки незнакомца, его тесное прикосновение к телу, было каким то безумием, обрушившиеся на нее неожиданно тяжестью отчаяния. И даже презирая его, он не могла не отметить для себя, что ее партнер по танцу танцевал без­упречно.
   Курт молча смотрел на публику. "Почему он молчит"?- подумала Варя. "Неужели он не заметил ничего такого, что насторожило бы его?". Ей захоте­лось немедленно покинуть этот зал, этих господ и уединится в своей каюте. Она повернулась к Курту. Тот улыбнулся ей.
   - Браво! Похвально! Вы отлично смотрелись вдвоем! Признаться, я не предполагал, что вы так легко и свободно танцуете лендлер. Вы доволь­ны?
   Вопрос возмутил ее. Чем она могла быть довольна? Поведением не­знакомца, заставившего ее терпеть безобразные выходки?
   Курт продолжил. - Я вам скажу больше. Вы меня удивили. Танцевать лендлер присуще людям крестьянского сословия. Вы человек светского круга и этот танец...
   К их столику подошел капитан "Магдалины". Глядя на певицу, он улы­баясь похлопал в ладоши. - Бог мой, какое наслаждение я получил глядя на Вас. Вы со своим партнером покорили всех моих гостей на судне. Станце­вать вальс, или галоп, этим уже никого не удивить, но выдать публике сель­ский танец в таком необычном, прекрасном исполнении, это было что -- то...
   ... Карл Вернер не мог остановится. Он продолжал петь дифирамбы Мамоновой, которая совершенно была сбита с толку. Первое, что пришло ей в голову, это то, что капитан решил подшутить, посмеяться над ней. Девушка решительно встала из - за стола, чтобы покинуть зал. Вернер коснулся ее руки.
   - К вам направляется сам барон Макс Хауф, весьма известный и почитаемый человек в наших краях.
   К столику подошел сухощавый, подтянутый уже в возрасте господин. Его седые волосы придавали лицу утонченную натуру.
   - Восхитительно, - начал он. - Я бы не стал удивляться, если бы на вашем месте танцевала одна из этих ночных бабочек, но гостья из Петербур­га, и при том достаточно известная в музыкальном мире, для меня это, при­ятная неожиданность!
   Варя удивленно посмотрела на приятного господина. Тот продолжал. - Вы удивлены? Жизнь, это сплошные сюрпризы. Не знаешь, когда и что она при поднесет. Я поклонник театра. Люблю оперу, и когда мой знакомый уви­дев вас сказал, что вы человек искусства и отлично разбираетесь в творче­стве таких мастеров как Моцарт, Верди, Росинни, я был польщен. Не хочу быть навязчивым, но счел бы за смелость попросить вас исполнить, что -- либо из вашего репертуара.
   Мамонова продолжала еще находится под кошмаром танца с незнаком­цем и ей было трудно сразу перестроится на общение с Максом Хауфом. Ей на помощь пришел Курт.
   - Извините, моя спутница устала.
   - Жаль. Она могла бы вновь обратить внимание на себя, в новом для нас амплуа.
   Варя устало спросила. - Простите...вы меня знаете?
   - Мой знакомый был очень удивлен увидев вас здесь. От него я узнал о ваших способностях.
   - Я его знаю?
   - Без сомнения.
   Барон Макс Хауф повернулся боком к столу, где недавно сидел и под­няв руку подал знак. Из-за стола поднялся высокий, широкоплечий молодой человек. Девушка была удивлена. Неужели это сам Владимир Синещеков, концертмейстер, с которым она неоднократно дебютировала в Петербурге?
   Превосходный импровизатор, виртоуз любитель шутки, он подошел к ее столику. Сделав небольшой поклон он улыбнулся Мамоновой.
   - Мир тесен и я вновь рад видеть вас. Я поначалу даже не хотел верить своим глазам, мало ли бывает похожих лиц...
   Девушке было приятно видеть своего аккомпаниатора. Она улыбну­лась.
   - Вы же собирались навестить Ференца, передумали?
   - Владимир не меняет своих планов. Вначале Веймар, затем Байрет и Пешт. Мой учитель оставил после себя много учеников и я буду рад вновь увидеть своих друзей...
   - Может вы вдвоем окажите нам честь, выступить перед нами, ну не сейчас, а попозже...
   Макс Хауф был нетерпелив. Он действительно хотел услышать гостью из России, о которой так тепло отзывался ее коллега.
   Пианист пытался защитить Мамонову. - Петербургской певице без под­готовки будет весьма сложно петь произведения.
   - Чепуха! Мы простим все ее ошибки. Может вопрос здесь в дру­гом?
   Он вопросительно посмотрел на певицу и аккомпаниатора, затем взяв со стола корзинку и выложил из нее цветы.
   - Я, и эти господа, отблагодарят вас, наложат вам сюда столько денег, что вам их хватит надолго! Договорились?
   Пианист хотел знать реакцию девушки. Та прочитала в его глазах просьбу не спорить с бароном. Она встала.
   - Инструмент настроен?
   - Да, я его уже проверял.
   Макс Хауф довольный переговорами, обратился к публике.
   - Господа, прошу внимания! Среди нас на судне находится извест­ная оперная певица из России. Она согласилась спеть для нас. Поддержите гостью скромным вознаграждением. Проявите щедрость своей души во имя высокого искусства.
   Певица и пианист подошли к музыкантам, где у стены стоял инстру­мент. Один из музыкантов услужливо открыл крышку фортепиано. Володя успокоил успокоил девушку.
   - Не волнуйтесь. Все будет как и прежде отлично. Я перекрою ма­лейшую вашу неуверенность.
   Мамонова вспомнила как однажды на банкете у столичного банкира на Мойке, она волнуясь неточно спела вокальный пассаж в одной из арий Рос­сини. Этого никто не заметил, благодаря пианисту мастерски заштриховав­шего казус.
   В зале стихли разговоры. Все устремили свои взгляды на прекрасную незнакомку из России. Варя вспомнила слова своего наставника Эрика Вагнера. " - Когда ты на сцене, ты выше всех этих господ. Не забывай этого никогда! Выше тебя есть только бог! Да поможет он тебе!"
   Мамонова кивнула пианисту. Тот заиграл. Зная репертуар петербург­ской певицы, он свободно обходился без нот, мастерски импровизируя отдельные эпизоды произведения. Это была школа аббата Ференца Листа. Когда вступление закончилось, зал наполнился прекрасным женским сопра­но. Равнодушных не было. Ария Джильды исполненная в итальянском колорите, гипнотизировало публику "Магдалины". Мамонова не ожидавшего такого внимания к себе, оживилась и стала более уверенней в себе.
   Курт смотрел на свою пленницу с изумлением. Он не ожидал ничего подобного. То, что говорил ему Левицкий, никак не укладывалось с тем, что он видел и слышал. Даже тогда, когда буря оваций охватило зал награждая певицу, он вдруг стал понимать, какая пропасть разделяет их. Корзинка пере­ходила из рук в руки в нее щедро кидали деньги, кольца, часы... Наполнен­ную доверху корзинку поставили у ног очаровательной брюнетки.
   Барон Макс Хауф был на высоте. Его лицо излучало радость и восхи­щение. Он кивнул девушке. Пианист положил пальцы на клавиатуру. Два сле­дующих произведения растрогало слушателей. Некоторые не скрывали своих слез. Контраст между Каватиной Розины и Аве Марией всегда вызыва­ли у зрителей чувственные эмоции. С мест доносились в ее адрес здравицы и пожелания. Некоторые вставали с мест и подходили к ней, чтобы засвиде­тельствовать свое почтение к ее красоте и таланту. Барон Макс Хауф подо­ждав когда улягутся страсти, сказал, подойдя к ней.
   - Буду признателен, если вы найдете возможность посетить мой замок в Веймаре. Я надеюсь на встречу...
   Он чуть кивнул головой и величаво направился к своему столику. Курт хотел увести девушку из зала от назойливых и подвыпивших господ, но Варя подойдя своему месту опустилась на стул.
   - Вы знаете Макса Хауфа? Он ведь тоже из Веймара.
   - Да. Макс Хауф сосед Гютнера Мая. Их замки стоят невдалеке друг от друга. Одно время Гютнер и Макс были неплохими друзьями и часто посещали друг друга...
  
   ... Банкетный зал напоминал разбуженный улей. Люди разделились на два лагеря. Одни приветствовали итальянскую музыку, вторые, наоборот, считали свою эталоном мировой культуры и в знак солидарности, кто -- то пытался запеть "Германия, Германия превыше всего". Ее подхватили несколько человек. Владимир Синещеков сел за инструмент и вскоре весь зал пел гимн великой империи.
   - И что же дальше?
   - Потом в их отношениях что -- то нарушилось и они охладели друг к другу.
   - Барон вас узнал?
   - Конечно. Но его личные симпатии к моему дядюшке оставляют желать лучшего. И я, как близкий родственник, тоже под подаю под неми­лость барона Макса Хауфа...
   Карл Вернер, стоявший неподалеку и наблюдая с каким воодушевлени­ем гости его судна славят Дойчланд, обратился к молодым людям.
   - Разве вас не волнует эта атмосфера праздника, счастья и радо­сти? Не теряйте ни одной минуты такой. Жизнь коротка! Не успеете оглянуть­ся и у вас уже не будет желания повеселится, потанцевать, выпить хорошего вина. Лишь горькие воспоминания будут вашими спутниками. Вперед, моло­дые, друзья на Праздник Веселья!
   Курт улыбнулся. - Мы пожалуй так и сделаем, будем веселиться. Не­правда ли?
   Последние слова относились к девушке. Она колебалась, боясь встре­чи с бывшим партнером по лендлеру. Молодой немец не торопил ее. Капи­тан считая свое присутствие излишним нашел повод удалится. - Кажется меня зовут. Простите...
   Торжественная песня закончилась и на ее смену музыканты тут же за­играли чопорную польку.
   - Пригласите меня на танец.
   - Какой?
   - На ваше усмотрение.
   - Минутку.
   Курт поднялся из-за стола и направился к играющим музыкантам. Один из них с пышными бакенбардами (вероятно главный в группе) внимательно выслушал его и согласно кивнул головой.
   - И так, сказал вернувшиеся Курт, - они сыграют то, что бы я хотел сейчас услышать и станцевать вместе с вами.
   Польку сменил лирический вальс полный романтизма и чувственности. Курт жестом пригласил девушку на танец. Когда вступление закончилось и стала звучать главная тема произведения, Варя узнав ее улыбнулась. - Вы однолюб.
   - Это плохо?
   - Вы неисправимый однолюб!
   - Я поклонник Вебера, вы Штрауса. Так что мы с вами в этом пла­не в разных лодках плывем, но ....рядом. Я прав?
   - Когда музыка прекрасна, лучше послушать ее...
   Танцующую молодую пару быстро заметили в зале и вскоре в образо­вавшемся круге они остались одни. Их движения словно полет чаек над Эль­бой были легки и грациозны. Некоторые из господ даже встали, чтобы полю­боваться ими. Мамонова была в приподнятом настроении. Она даже на ка­кой то миг забыла о своем обидчике - танцоре, унизивший ее девичье досто­инство. Она мельком взглянула на барона Макса Хауфа. Тот глядя в ее сто­рону беседовал с рыжим толстяком. Разговор, видимо шел о ней, потому как собеседник барона тоже с интересом поглядывал в ее сторону...
  
   ...Курт танцевал отлично и девушка чувствовала его малейшее движе­ние в рисунке танца. Варя впервые ощутила миг наслаждения в единении музыки, танца и партнера. Тот раскрылся перед ней в новом для нее свете, и это было замечательно!...
  
   Глава - 16. Карнеро.
  
   Неожиданно где -- то сверху, на палубе раздался крик и за ним после­довал выстрел. Музыка захлебнулась. Стало тихо. Все окаменев прислуша­лись. По лестнице вниз, на танцевальную площадку скатилось тело мужчи­ны. Его одежда была в крови. Он не подавал признаков жизни. Стоявшие не­подалеку девицы, вскрикнув в страхе отскочили в сторону. В зал вошли несколько человек. Все они были вооружены, кто пистолетами, кто длинными ножами. Этих молодых людей Варя тотчас узнала. Это их она встретила у трапа судна, прежде чем подняться на его палубу. На середину зала вышел танцор, покоривший всех исполнением тирольского танца. Кто -- то рядом охнул.
   - Это Карнеро. Я его сразу узнал...
   В руках танцора был изящный кинжал итальянской работы. Его лицо было мрачным. Подойдя к столу он легко вскочил на него и ногой скинул на пол посуду с нетронутым ужином. Его взгляд медленно скользил по лицам людей.
   - Да. Я Карнеро! Тот, которым вы пугаете друг друга, наводит страх на города и замки вельмож. Тот, который появляется там, где его меньше всего ждут. Вы мечтаете меня словить и сжечь на костре, как еретика, или ги­льотинировать, как нарушителя вашего спокойствия. Я перед вами. Вяжите меня, разжигайте костер, тащите на гильотину. Что? Руки коротки? Вы только там, в городах смельчаки, а здесь вы никто. Трусы, жалкое подобие скота. Я бы мог вас всех здесь на этом жалком суденышке потопить и никто и никогда бы не вспомнили о вас! Впрочем, я еще подумаю, как с вами поступить. А сейчас мои лесные братья желают ознакомиться, с содержанием ваших ко­шельков и карманов.
   Не думаю, что кто -- то захочет иметь с ним дело, утаив что- либо... Один их "братьев" раскрыл мешок. - Эй ты, свиной окорок, заснул что ли? С тебя начнем. Пошевеливайся... Толстяк морщась подошел к грабителю и молча кинул в него толстый кошелек. Бандит увидев на его руке перстень, приказал. - Сними, а то с пальцем оторву.
   Толстяк испуганно стянул его с пальца и кинул вслед за кошельком.
   Владимир пытался незаметно спрятать корзинку с деньгами за инстру­мент. Карнеро заметил движение пианиста, кивнул одному из своих дружков. Тот подошел к фортепиано извлек ее и подойдя к главарю, поставил у его ног. Карнеро сурово посмотрел на певицу и перевел свой взгляд на тройку господ державшихся вместе.
   - Неужели сам бургомистр изволил посетить "Магдалину"? Кто же там стоит рядом? Судья и начальник полиции? Ха-ха-ха... Вся городская власть Магдебурга? А вдруг без вас весь город в тартарары провалится? Мо­жет к нам в лесное братство пожалуете? Нет? Вы нигде и некому не нужны. А если и нужны, то только для того, чтобы просмолить вас хорошенько, да за­жечь, вместо факелов на Празднике Веселья и Любви!
   Пока лесные разбойники очищали господ от кошельков и драгоценно­стей, Карнеро продолжал глумится над ними, выбирая новые объекты своего внимания.
   - Барон Макс Хауф! Как и вы здесь? Для меня видеть вас на судне -- большая удача. Если вы думаете, что на этот раз вам все обойдется, могу обрадовать. Вы будете первым на "Магдалине" с кем я рассчитаюсь сполна. Я, барон, не прощу своего визита к вам в замок. Вам чертовски повезло. Я не застал вас врасплох, и за это поплатился несколькими жизнями моих бра­тьев лесных. Мой суд над вами будет справедливым!
   Взгляд Карнеро остановился на Мамоновой. Он жестом показал ей выйти из толпы и стать рядом с ним. Девушка не двинулась с места. Карнеро не громко приказал. - Уверяю, вам будет лучше, если вы сами подойдете ко мне.
   Курт шепнул Мамоновой. - Не злите животное, идите... Девушка подо­шла к главарю. Тот окинул взглядом притихших людей.
   - Кто из вас желает иметь эту фрейлин за любовницу? Смелее! У вас не так много времени осталось на этом свете, чтобы не воспользоваться моей щедростью. Кто же этот первый счастливчик? Неужели такового нет на судне?
   Толпа стояла безмолвно. Карнеро спросил. - На этом судне есть капел­лан? Ответом была тишина. Один из разбойников крикнул.
   - Вон тот толстяк и есть священник. Я его сразу узнал. Это он нас выдал на Цветочной площади.
   Грабитель с мешком вытолкнул из толпы служителя храма, в мирской одежде. Тот вздрагивая от ударов, вышел горбясь на середину площадки. Главарь сурово спросил его.
   - Есть на тебе этот грех?
   - Только бог мой может определить мою вину и быть мне судьей!
   - Хорошо, об этом позже. Венчать не забыл как?
   - Нет.
   Карнеро посмотрел на партнершу по лендлеру. Варя догадываясь о его намерении, была в смятении.
   - Фрейлин, я вам уже говорил, что танцуете вы скверно, но у меня есть надежда, что вы все же постараетесь исправиться. Потому, как другого варианта у вас просто не будет!
   Главарь жестом приказал разбойнику высыпать содержимое корзинки в мешок. Курт воспользовавшись моментом, приблизился к Мамоновой и тихо сказал ей на русском языке.
   - Возьмите себя в руки. Не забавляйте его. Будьте циничней с ним, как и он с вами.
   К счастью, ни Карнеро, никто другой, не обратил внимания на него вни­мания, иначе неизвестно, чем бы кончилось это для спутника Вари.
   Главарь разбойников спрыгнул на пол. - Я хочу обрадовать вас, - начал он, обращаясь к певице. - Эти господа считают вас незаурядной личностью, эталоном женского совершенства, но в любовницы не решились взять...
   Бандит обвел притихший зал насмешливым взглядом.
   - Может Рейнская красавица сама выберет себе жениха из числа этих господ? Выгода прямая и думать нечего. Богатство, почет, слава... Тоже нет? Какая жалость. Может кто из моих лесных братьев сделает одолжение этой девице и возьмет себе на содержание?
   Трое разбойников весело захохотали.
   - Давай, Корнеро! Берем ее.
   - У нас она не будет скучать!
   - Пора менять своих птичек, ...
   Главарь обратился к рыжему верзиле, стоявшему у входа.
   - А ты, Дерзкий Ганс, что скажешь?
   - Взял бы, да только все равно ты ее себе заберешь!
   - Пожалуй я так и сделаю. Капеллан, разрешаю тебе начать цере­монию венчания. Да не тяни, шевели своим жирным задом...
   Цинично усмехнувшись Карнеро встал рядом с Мамоновой. Священник суетясь и путаясь в словах начал обряд. Варя могла что угодно предполо­жить в намерении разбойника, но венчание с ним, это было выше ее сил. Должен быть выход, но какой? В тревожной тишине помещения все услыша­ли спокойный голос Курта.
   - Церковный обряд венчания предполагает равные условия согла­шения для новобрачных, их обоюдное согласие. Но в данном случае этого нет. Есть лишь сила к принуждению.
   Курт вышел вперед. Главарь лесных разбойников казалось не удивился сказанному. Глядя на безумца, спросил негромко притихшую толпу.
   - Кто еще так думает здесь?
   Карнеро посмотрел на барона Макса Хауфа.
   - Вы тоже думаете, что эта фрейлин будет против венчания со мной?
   - Я, думаю да!
   Разбойник повернулся к девушке и сверля ее взглядом приказал.
   - Ответь те этому...бывшему барону, что это не так. Ему осталось жить совсем ничего, подумайте о себе. Ошибка будет вам дорого стоит.
   Девушка отступила к Курту. - У нас с вами, Карнеро, нет ничего общего и не может быть. На брак с вами, я своего согласия не даю!
   Ответ прекрасной незнакомки не понравился главарю. Лесные разбой­ники в ожидании его приказаний подошли ближе. Карнеро был взбешен. - Ни­кто из вас не должен мне перечить! Как я решил, так и будет!
   Барон Макс Хауф вышел вперед. - Девушка ясно выразилась. Она не желает связывать свою судьбу с разбойником и проходимцем!
   Лесные братья удивленно окружили своего вожака. Тот не терял наде­жды вернуть свое превосходство.
   - Ты знаешь барон, что я сейчас с тобой сделаю?
   - О себе подумай, щенок!
   Зловещая тишина восцарилась в зале. Любой шорох или движение, могло спровоцировать столкновение. Один из разбойников, Дерзкий Ганс, коснулся своего пояса, где висел кинжал. В следующую секунду барон рез­ким движением вынул из кармана пистолет и не целясь нажал курок. Вслед за выстрелом последовали другие. Стреляли из толпы. Бандиты один за дру­гим стали падать на пол. Стали раздаваться голоса.
   - Лови его!
   - Карнеро взять живым!
   - На костер разбойника!
   Зал шумел, люди суетились. Спотыкаясь о трупы, падали на пол, и вновь подымались. Все радовались неожиданно обретенной свободой. Те­перь все их старания были направлены на поимку виновника, державшего всех в зале в страхе и неопределенности. Но в пороховом дыму и неразбери­хе, Карнеро удалось сбежать. С ним исчез и мешок с награбленными ценно­стями. Курт взял за руку девушку.
   - Я вас проведу.
   С трудом выбравшись из помещения, они направились к каютам.
   - Завтра мы покинем "Магдалину". Галле - неплохой город. Там можно будет отлично провести время, а сейчас не думайте ни о чем. Отдыхайте...
   Варе не хотелось оставаться одной в каюте, но она не решилась ска­зать об этом своему спутнику.
   - Вы...благородный человек. Спасибо!
   Войдя в свою каюту она не стала зажигать свечи и присела на топчан. За дверью постоянно слышались быстрые шаги и голоса. Наконец все стих­ло. Неожиданно девушка услышала тихий стук в дверь. Она обрадовалась. Ей так не хотелось чтобы Курт уходил. Мамонова вскочила и сразу же откры­ла дверь. Не успела она что -- либо сообразить, как вошедший незнакомец грубо зажав ей рот рукой, закрыл дверь. Даже в полутьме она узнала его. Это был Карнеро. Он бросил мешок в сторону.
   - Праздник продолжается, фрейлин! Я сожалею, что толстяк капеллан не успел нас обвенчать, но я так полагаю, это дело поправимо.
   Он разжал ладонь, отпуская девушку, продолжил.
   - Тихо, Рейнская красавица, никаких слов. Говорить буду я.
   Мамонова очень сожалела, что отпустила Курта и теперь ей снова при­дется терпеть общество этого негодяя и грабителя. За дверью стали слышны голоса бегущих людей. Они громко спорили. - Он прячется где-то здесь. Его видел с мешком сам господин Фридман, банкир.
   - Он не такой дурак, чтобы оставаться на судне. Небось уже вплавь к берегу подплывает.
   - Не рискнет! Верная гибель. Все -- таки господа, надо будет про­верить эти каюты. От Карнеро всего можно ожидать!
   Девушка нарушила молчание. - Вы не боитесь, если вас здесь найдут?
   - Вы должны бояться этого.
   - Это почему же?
   Танцор зло усмехнулся. - А вы подумайте фрейлин, могу ли я вас в жи­вых оставить, если вам вздумается пошутить со мной?
   Карнеро подошел к двери и замер, прислушиваясь. Внимание Вари привлекли выпавшие из мешка несколько драгоценных вещиц. Среди них она узнала свой браслет из янтарных камней. Наверняка разбойники прежде чем ворваться в банкетный зал, занимались грабежом в пустующих каютах и таким образом попали в каюту Курта и копались в его вещах.
   - Верните мне мой браслет!
   - Какой браслет, - спросил Карнеро, продолжая смотреть в чуть приоткрытую дверь. Мамонова нагнулась, чтобы поднять подарок Левицкого. Танцор больно наступил носком обуви на ее пальцы.
   - Эти безделушки я дарю своим послушным любовницам. Я наде­юсь вы будете в их числе и тогда он будет ваш!
   - Вы насильник!
   - У каждого есть чем гордится.
   За дверью вновь стали слышны шаги. Карнеро прикрыл дверь на за­движку. Шаги прекратились возле каюты, где находился Курт. После стука в дверь, девушка услышала его голос.
   - Да, пожалуйста проходите, смотрите, но здесь Карнеро нет.
   - А в соседней каюте?
   - Я думаю, тоже нет.
   - Почему вы так думаете?
   - Здесь перегородки тонкие и через них было бы все слышно.
   - Мы все же проверим.
   В дверь каюты девушки постучали. Голос Курта был спокоен.
   - Откройте пожалуйста, это я. Господа ищут сбежавшего разбойни­ка и хотят удостовериться, что его нет в вашей каюте.
   Карнеро молча посмотрел на Мамонову. Его взгляд выражал реши­мость, ни тени страха. Он не спеша нагнувшись залез под топчан и протянув руку к мешку придвинул его к себе. Варя была в замешательстве. За дверью торопили. Она открыла дверь. На пороге стоял бургомистр и префект поли­ции. Сзади стоял Курт держа в руке подсвечник с зажженной свечой.
   - Фрейлин, - начал префект. - Просим извинения, но мы ищем раз­бойника Карнеро. Один из наших людей видел, как грабитель исчез в одной из кают здесь...
   Страж порядка наметанным глазом осмотрел помещение и тут же изви­нившись перед ней за беспокойство, сказал бургомистру.
   - Здесь его нет, теперь пройдем в следующую каюту.
   Когда оба ушли, Курт спросил Мамонову.
   - Вам нехорошо? Может я смогу вам чем нибудь помочь?
   - Нет, спасибо. Я очень устала. Мне надо просто отдохнуть и все пройдет.
   - Если вам необходима будет моя помощь, постучите мне в стенку.
   - Вы добры ко мне, спасибо.
   Девушка прикрыла дверь и оперлась к ней спиной. "Неужели никто не догадался заглянуть под кровать? Даже брошь отнятая бандитами у одной из девиц, валявшаяся на полу и та не была замечена. Как же так? Неужели и Курт был слеп?"
   Карнеро вылез из своего убежища.
   - Похвально, фрейлин! Вы заслужили право быть моей любовни­цей, но с этим я пока повременим, обстоятельства...
   Разбойник не слишком деликатно отодвинул хозяйку каюты в сторону и приоткрыв дверь стал прислушиваться. В каюте наступила могильная тиши­на. Танцор стоял долго, пока на палубе наступило затишье. Затем открыв дверь, он вышел, и прислонившись к стене замер. Мамоновой хотелось тут же захлопнуть дверь и громко постучать в тонкую перегородку. Но девушка так устала от всего происшедшего, что не могла даже пошевельнуться. Дверь тихо скрипнула. В каюту вновь вошел Карнеро. Он молча вытащил из под кровати свой мешок, подобрал на полу дорогие безделушки и кинул их вновь туда.
   - Фрейлин, я ухожу. Венчание не отменяется, учитесь танцевать...
   Танцор сказал это тихим, угрожающим голосом. Он поднял свою добы­чу вышел из каюты и слился с темнотой.
   Мамонова присела на стул и прикрыла лицо руками. Слезы отчаяния, невезения, хлынули из глаз Ее рыдания были услышаны Куртом. Тот быстро вошел в ее каюту.
   - Что случилось? Почему дверь не заперта?
   Не говоря ни слова, она потянулась к нему...
  
  
  
  
   Глава - 17. На следующий день.
  
   Утром следующего дня, она проснулась довольно поздно с головной болью. В первые минуты, она долго не могла вспомнить подробности ночно­го происшествия. Когда же картины ночи предстали перед ней со всеми дета­лями, девушку охватили мрачные мысли. Она твердо решила поговорить с Куртом, чтобы тот дал возможность, как можно скорее встретится с семьей Левицких и только вместе с ними решить свои дальнейшие действия. Мамо­нова долго приводила себя в порядок, когда к ней постучали. На мгновение ей показалось, что это вновь вернулся танцор, но стук был не такой тихий и вкрадчивый, как тогда ночью.
   Девушка решила открыть дверь, но прежде чем это сделать, она по­смотрела на себя в зеркальце и найдя, что ее лицо не слишком приветливое, улыбнулась через силу и только тогда открыла ее.
   На пороге стоял Курт. Его взгляд был серьезен и вопросительный.
   - Простите, я к вам приходил уже дважды, с вами все в порядке?
   - У меня все хорошо. Я отлично спала и наверное потому не слы­шала вашего стука в дверь. Извините...
   Но Курта было трудно провести. И по виду и по интонации ее голоса он был уверен, что у его соседки были по прежнему основания для беспокой­ства. Варя старалась не смотреть ему в лицо.
   - Наверное уже все проснулись на судне?
   - Все господа спят, словно мертвецы. Вчерашнее событие взбудо­ражило их, но это не помешало им всю ночь играть, кутить и веселиться.
   - Но ведь этот разбойник их ограбил?
   - Не всех. А потом этих господ трудно до нитки обобрать.
   - А убитые?
   - Их выкинули за борт. Кстати, помните рыжего, долговязого раз­бойника охранявшего выход из зала?
   - Дерзкого Ганса?
   - Все думали, что он тоже на том свете, в аду прогуливается. Толь­ко нет. Провел всех. Притворился убитым, а пока возились с другими, этот "мертвый" исчез. Не иначе как решил вплавь добраться до берега.
   - Вода очень холодная, не доплывет, утонет.
   - Возможно.
   - Вы были в зале?
   - Некоторое время. Среди этой публики я встретил несколько своих знакомых. Нашли общие темы для разговора, обсуждали появление Карнеро.
   - Капитан уверял нас, что случайных людей на его судне не будет.
   - Он лукавил. Вероятно разбойники неплохо одарили нашего капи­тана, чтобы попасть на его судно.
   - Ваши знакомые тоже так думают?
   - К сожалению многие из них утверждают, что это был не Карнеро!
   - Интересно, кто же тогда?
   - Нахал, воришка, возомнивший себя настоящим лесным разбой­ником. Его именем часто прикрываются некоторые проходимцы не ладившие с законом, чтобы попугать господ, ну и поживится за их счет.
   - А если это был настоящий Карнеро?
   - Он хитер, его просто так не словить, он жесток, не знающий жа­лости ни к бедняку, ни к богачу. Этот разбойник, ни в чем не уступает своему папаше, такому же негодяю, как и он сам, но появление настоящего Карнеро вполне допустимо...
   ...Курт и Варя направились в банкетный зал. Когда они вошли сюда, здесь царил полный беспорядок. Посуда, обрывки бумаг, неубранные столы с остатками ночного пиршества, представляли жалкое зрелище. Двое матро­сов не спеша приводили помещение в порядок. Вернер извинился за вре­менные неудобства и посоветовал завтракать в каюте. И он тут же ушел на камбуз, чтобы дать распоряжение. Курт предложил Варе завтракать в своей каюте.
   - Когда бы прибудем в Галле? - спросила Мамонова, подымаясь на палубу с Куртом.
   - Я полагаю, что ночные события ускорят наше с вами желания.
   Молодые люди остановились у борта, любуясь течением реки и проти­воположным берегом. Солнечное утро обещало прекрасную погоду.
   - Чем интересен Галле?
   - Многим. Его лучше увидеть.
   Девушка своими мыслями уносилась в свои заботы и переживания. Курт чувствовал это. Он ответил без энтузиазма. - Этот город расположен в прекрасной долине между Эльбой и Заале. Если пожелаете я покажу вам там Старую средневековую Рыночную площадь, с Красной башней, где стоит очень старая церковь...
   Курт замолчал. Девушка совершенно не слушала его. Она почувствова­ла на себе его взгляд, вздохнула.
   - И все?
   - В Галле, на центральной площади, стоит памятник нашему вели­кому композитору Генделю Георгу Фридриху, который родился в этом городе. Можно будет посетить дом, в котором он жил. Недалеко от Рыночной площа­ди стоит собор 14 века и действующий университет построенный в это же время. Не без интересно будет посмотреть замок,...вы меня совершенно не слушаете.
   - Извините.
   Мамонова была задумчива. Одна и та же мысль преследовала ее.
   - Скажите, вы сдержите свое слово, которое вы мне дали в Вит­тенберге?
   - О графе Левицком?
   - Да.
   - Вы свободны. Я вас не удерживаю. Делайте все, что считаете нужным.
   - Вы не будете препятствовать Владимиру Григорьевичу в поисках меня?
   - Нет.
   - А если он не найдет меня?
   - Найдет. Живите надеждой. Если ваша встреча по каким то причи­нам не произойдет в Веймаре, я буду склонен изменить свое мнение к свое­му русскому другу.
   - Если мне не удастся попасть в Италию, каковы будут ваши пла­ны по отношению ко мне?
   - В Нюрнберге есть отличная вокальная школа при театре...впро­чем выбор будет за вами...
   Наступило молчание. Каждый думал о своих планах на ближайшее бу­дущее. У Мамоновой они были расплывчаты и неясны. Курт серьезно стал сомневаться в добрых намерениях Гютнера Мая в отношении русской опер­ной певицы. Вскоре слуга матрос принес в каюту Курта завтрак на двоих...
  
   ...Пассажиры "Магдалины" просыпались. Вялые и сонные, как мухи по­сле долгой зимней спячки, они медленно двигались по судну. Некоторые из них все же пытались рассуждать и шутить по поводу ночного события, оста­ваясь при этом совершенно безразличными, словно случившиеся произошло не с ними и в другом месте. Только игровые столы, партнеры ставки вооду­шевляли их, заставляя мысли шевелиться живее. Некоторые из господ не прочь были немедленно приняться за игру, и лишь правила их круга сдержи­вало страсти.
   После обильного обеда, под аккомпанемент негромкой музыки, игроки вновь сели чистые карточные столы. Курт прогуливаясь с Мамоновой, больше молчал. Явно он был чем -- то озабочен. Девушка поинтересовалась причиной его неважного настроения.
   - Эти господа, - ответил Курт, - настаивают, чтобы капитан не очень спешил в Галле, по той причине якобы, что лесные разбойники, несколько подпортили им настроение ночью.
   - Это значит, что мы задержимся на судне еще на неопределенное время? Курт не ответил. Певица проводила взглядом белый парус лодки на реке.
   - А если Карнеро вернется?
   - Не думаю. После ночного происшествия он не рискнет повторить это.
   Молодой человек помолчал и добавил. - Давайте поговорим о более приятных вещах.
   Настроение Курта было неважным. Девушка сочувствовала ему.
   - Скажите, почему вы Баха и Вагнера противопоставляете другим немецким композиторам.
   - Например?
   - К Шуману.
   Курт невесело усмехнулся, глядя на гладь реки.
   - Бах и Вагнер более глубже смотрели на жизнь, а значит и кон­цепции, и мировозрение у них более тонки и прозрачны, нежели у последова­телей их
   - У людей разные вкусы.
   - Их необходимо воспитывать.
   - Но ведь нельзя любить одинаково?
   - Вы правы. Я люблю Баха, вы Моцарта. Вкусы не навязывают.
   - Вы меня не убедили.
   - Время все расставит на свои места.
   - Что вы думаете о творчестве Скарлатти, Россини, Верди?
   - Я уважаю талантливых людей.
   - Но не любите их творчества
   - Ну, я бы не сказал так. В искусстве, как и во всем, все восприни­мается и познается в сравнении. Вы согласны
   - Недавно я слушала сонату Тартини. Превосходная вещь!
   - Она была сыграна ему во сне Дьяволом. Композитору осталось лишь ее записать на нотные листы...
   Мамонова не ответила. Ее начинало раздражать все, разговор с Кур­том, это судно, лениво плывущее по реке, эти сытые господа с их азартными играми и вообще все...
   Курт нарушил молчание. - Вы не только талантливая певица, но и....
   - Ах, перестаньте пожалуйста.
   - Мы можем в споре прийти к общему мнению? ...
   Дальнейший разговор становился бесполезным. Она была не в духе. Весь мир перед ней был серым и скучным. Девушка понимала, что в отноше­нии с Куртом она должна быть сдержанной и не выплескивать наружу свои эмоции. Все таки ее настоящее, а может даже и будущее зависит от него, и с этим надо считаться.
   Варя миролюбиво спросила. - У вас есть девушка, женщина. Вы пони­маете, о чем я?
   Он вопросительно посмотрел на нее. - В этом плане, я категоричен. Ни­каких связей и обязанностей до тех пор, пока в этом не наступит необходи­мость.
   - А точнее?
   - Я пока не думаю серьезно над этим. Время отпущенное нам, нужно использовать максимально полезно.
   - Вас кто нибудь любил? Разумется кроме родителей?
   - Возможно.
   Это было сказано довольно грустно и Мамоновой от этого стало нелов­ко за свою нетактичность. Девушка извинилась. Разговор оборвался. Поло­жение спас матрос - официант, который пригласил их на обед...
  
   ...После обеда Девушка ушла к себе. До самого вечера она была предоставлена самой себе. Курт иногда приходил к ней, оставляя своих зна­комых в игорном зале. Он ненавязчиво комментировал игру наиболее азарт­ных игроков, их победы и поражения и тут же вежливо извинившись, возвра­щался в зал. Варя решала для себя одну единственную задачу. Она пришла к выводу, что только встреча с Левицким Владимиром Григорьевичем может решить свои дальнейшие планы. Или возвращение в Петербург, или... о дру­гом варианте она старалась уже не думать. Слишком дорого она платила за свою мечту.
   К вечеру погода испортилась. Стал накрапывать дождь. После ужина в обществе знакомых Курта, она поспешила к себе в каюту. Курт провел ее. Де­вушка виновато улыбнулась ему.
   - Еще рано ложится спать да и читать настроения нет...
   - Вы правы, но...
   - Уже становится прохладно и если вы не против, мы могли бы еще немного поболтать у меня в каюте...
   - Да погодка не для прогулки.
   - Проходите. Я сейчас зажгу свечи.
   К удивлению Курта, девушка была с ним мила и добра. Два часа прове­денных в ее каюте, пролетели быстро и незаметно, и только тогда, когда де­вушка имела неосторожность быть чуть рассеянной и украдкой зевнуть, что не ускользнуло от внимания Курта, молодой человек встал и пожелав ей до­брой ночи, стал уходить. Варя пыталась его остановить, но тот уже закрыл за собою дверь. Она устало опустилась на свою кровать. Ей не хотелось, чтобы Курт так быстро оставил ее одну...
  
   Глава - 18. Галле.
  
   ...Пристань медленно приближалась. Все отчетливее становились многочисленные суда, стоявшие у берега. Среди мачт и служебных построек гавани, стали видны островерхие крыши церквей и домов.
   Курт комментировал. - Вон там, чуть правее, Красная башня на Рыноч­ной площади, рядом старая церковь. Там же, неподалеку стоит памятник Генделю Георгу. В этом городе он родился и создавал свои произведения. Если у вас будет желание побывать в гостях у Великого музыканта, его Дом, всегда открыт для почитателей таланта.
   - А там, в стороне Рыночной площади, что это за сооружение?
   - Это собор, 14 век. Рядом университет.
   - А вот это мрачное здание с зубчатыми башнями?
   - Замок Морицбург. 15 век
   Девушка помолчав немного, спросила.
   - В Веймар мы поедем в экипаже?
   - Да, но...
   Варя вопросительно посмотрела на Курта. Тот улыбнувшись, ответил.
   - Я, полагал, что прежде мы посмотрим город и потом сразу же поки­нем его.
   Мамоновой не очень нравилась эта затея Курта, и подавляя в себе огромное желание не видеть этого города вообще, а поскорее убраться отсю­да, промолчала, не в силах что -- либо изменить.
   На палубе становилось все больше людей. Господа равнодушно смот­рели на пристань. Тем, кому не повезло в азартных играх, покидали "Магда­лину", другие напротив, оставались на судне, чтобы попытать счастья вновь, играя с новыми и богатыми партнерами, которые несомненно уже ждут в порту судно. Капитан Вернер был доволен. И хотя Карнеро несколько под­портил настроение его гостям, все остальное прошло неплохо. Среди толпы часто мелькала фигура ее аккомпаниатора Владимира Синещекова и барона Макса Хауфа. После налета лесных братьев на "Магдалину", ее ак­компаниатор так и не подошел к певице, зато барон Макс Хауф, всегда учти­во и важно раскланивался увидев ее.
   Чем ближе судно приближалось к берегу, двойное чувство все более терзало певицу. С одной стороны, посмотреть город, посетить дом великого композитора, все это было бы несомненно хорошо, но с другой стороны, ей не хотелось этого делать. Было одно желание, как можно быстрее покинуть Галле и ехать куда угодно, лишь бы воспоминания о "Магдалине" с ее пасса­жирами дали бы ей наконец покой. Но было и третье чувство терзавшее ее. Может все же уделить немного внимания старому немецкому городу? Кто знает, может она уже никогда не приедет сюда...
  
   ... У капитана Вернера были свои заботы. Он стоял невдалеке, задум­чиво глядя на знакомые лица стоявшие на пристани. Собственно он был до­волен собой. Если обратный рейс пройдет удачным (без происшествий), тал­леров в его кармане станет еще больше. Только надо быть начеку, чтобы этот лесной бродяга вновь не появился на судне и не испортил настроения его новым пассажирам. Бургомистр и префект полиции Магдебурга в один го­лос заверяли, что теперь лесной разбойник от них не уйдет и будет наказан прелюдно. Дай бог только словить его. Все это хорошо, но и самому надо бу­дет начеку и все командой проверить и следить за пассажирами, ступившим на его судно.
   Внимание капитана переключилось на молодую пару, с которой ему не хотелось расставаться. Курт и Варя прислонившись к борту, наблюдали, как матросы готовились к швартовке "Магдалину". Вернер подошел к ним. - Как настроение?
   Курт улыбнулся.
   - Вы долго будете здесь стоять?
   - Вечером в обратный рейс, может и вы с нами?
   - Как нибудь в другой раз.
   - Я понимаю. Ну, а если что, Вернер всегда устроит вам прекрас­ную прогулку.
   Капитан дружески улыбнулся Курту, и быстро направился к сходням, где матросы уже кидали концы канатов на берег, где их уже ловили рабочие пристани и крепили на металлические тумбы.
   Через четверть часа Варя и Курт уже ехали в открытой коляске по ули­цам старинного города. Возчик, старый немец, прилично одетый, в перчатках, вежливо посоветовал молодым людям остановится в доме фрау Цирер Анны. Ее меблированные комнаты всегда уютны и чисты. А окна выходят прямо на площадь с прекрасным видом. Это немного успокоило девушку. Возчик оправдал ее надежды.
   И дом и гостиная с прекрасным инструментом, картины на библейские сюжеты, висевшие на стенах, да и сама фрау Цирер, принявшая их с раду­шием, все это вместе было принято новыми постояльцами как подарок, по­сле изнурительной поездки на "Магдалине"
   В своей уютной комнате с большим окном и тяжелыми темно красными шторами, Варя решила перед обедом немного отдохнуть. Едва коснувшись головой подушки она тотчас уснула крепким сном. Когда пришло время обе­да, Курт не стал ее будить. Скорее наоборот, он попросил хозяйку, чтобы та не будила ее, и таким образом дала хорошо выспаться девушке.
   Под вечер Мамонова сама спустилась в гостиную. Она была в прекрас­ном настроении. После обильного стола, Варя предложила Курту прогулять­ся на площади перед домом...
  
   ...Они шли не спеша к центру площади, наслаждаясь архитектурой ста­рых зданий, памятниками и горожанами, гуляющих семьями. Молодые люди почти не разговаривали между собой, понимая друг друга без слов. К памят­нику Фридриху он подошли не сговариваясь, интуитивно. Глядя на великого композитора, Мамонова старалась вспомнить произведения написанные им. Нотные строки сами по себе стали медленно проплывать перед ней, неожи­данно, оживая звучанием клавесина. Девушка переглянулась с Куртом. Тот молча указал на дом, из которого звучали звуки.
   - Это его дом?
   - Да. Он в нем родился.
   Подойдя к нему ближе, они увидели, что входная дверь была приоткры­та. Не сговариваясь Варя и Курт вошли в помещение. В большой комнате на­полненной атрибутами и атмосферой периода жизни композитора играло двое. За клавесином сидел пожилой седеющий музыкант. На гобое вместе с ним, играл подросток лет тринадцати. Их виртуозную игру слушала не­большая группа посетителей.
   Молодые люди приблизились к зрителям. К сожалению певица и ее спутник подошли к концу импровизированного концерта. Седой музыкант, он же и смотритель дома Генделя, любезно стал прощаться с посетителями. Когда те покинули помещение, Курт упросил смотрителя уделить ему и его спутнице некоторое время, разумеется за вознаграждение.
   Старый музыкант оказался разговорчивым человеком. Он подробно стал рассказывать о жизни своего гениального соотечественника, останавли­ваясь на деталях его жизненного пути. Мамонова увлеченно слушала смот­рителя дома. Повествуя о Генделе, он садился за инструмент, на котором иг­рал великий музыкант и демонстрировал музыкальные отрывки из его произ­ведений. Ему помогал играть на гобое подросток. Затем смотритель водил своих гостей по дому, показывая вещи, которыми пользовался композитор при жизни. Когда экскурсия подошла к концу и старый музыкант получил щедрое вознаграждение, стал закрывать помещение, Курт поинтересовался, что можно еще показать русской певице в Галле? Смотритель оживился. " Почему бы ей, не посмотреть "Свадьбу Фигаро", в театре, или скажем так, сельскую свадьбу в пригороде Галле? Там будет есть на что глаз положить. Если господа пожелают, то завтра поутру он будет ждать их у дома Генделя, чтобы отвезти их туда. Легкая прогулочная коляска будет их ждать в точно назначенное время".
   Курт вопросительно посмотрел на девушку. Та загорелась желанием воспользоваться предложением старого музыканта...
  
   ...Прогуливаясь на площади, Мамонова слушала Курта, который допол­нял сведения смотрителя о Фридрихе Генделе. Она рассеянно слушала его. Ее волновал вопрос. Правильно ли она поступила, согласившись побывать на сельской свадьбе? Собственно куда спешить? Веймар подождет денек.
   Вернувшись в дом Анны Цирер, девушка решила сделать заметки по Генделю. Она достала тетрадь и стала записывать все, что услышала от смотрителя дома композитора. Она знала, что этот материал ей пригодится в ее работе. У нее получилось следующее:
   Галле. Гендель Георг Фридрих. - 1685 -- 1759.
   Искусство барокко достигло высоких художественных вершин в творче­стве композитора. В юности Гендель увлекался игрой на гобое..
   1710 г. Лондон. Гендель ставит много своих опер. дна из популярных - "Юлий Цезарь в Египте".
   16 век. На смену итальянской паванны приходит аллеманда - танец шествие...
   ...На следующий день в отличном настроении молодые люди уже были у дома Генделя. Солнечные часы показывали полдень. Смотритель ждал их. Легкая коляска стояла неподалеку. Возчиком был подросток игравший вчера на гобое. Когда все уселись и коляска тронулась с места, старый музыкант сказал.
   - За пределами города, в деревнях, уровень жизни сильно отлича­ется от нашей суеты городской. Там мало что изменилось от старых времен. И в этом есть своя прелесть. Многое вам покажется в диковинку: В обычаях, нравах, традициях. Но одно остается неизменным, эта любовь к музыке. Как и в городе, так и в деревне, люди поют, танцуют и веселятся, был бы повод. И если в городе это происходит более утонченно, там, крестьяне проявляют эти чувства более открыто...
   Старый музыкант увлекся. Его никто не перебивал.
   - Селение, в котором идет свадьба называется Клеингалле. Назва­ли его потому, что живущие в нем люди не хотят быть оторванными от большого города.
   Затем старый музыкант признался, что невестой на этой свадьбе будет его племянница Греттель.
   - Ах, вы бы послушали, как это дитя поет. Разве что соловей мог быть ее соперником?
   Курт переглянулся с Мамоновой.
   - Зачем же губить этот талант в глуши?
   - Не спрашивайте. Как нибудь потом на обратном пути расскажу. В Клеингалле моей племяннице будет лучше чем в городе...
   Наступила пауза. Курт переменил тему разговора.
   - Бюргеры требуют от властей решительных действий против лесных разбойников.
   - Карнеро хитер. Он своих разбойников, уводит в горы, и некото­рое время о нем ни слуху, ни духу, потом неожиданно появляется и вновь принимается за старое. Весь в своего папашу Гароне.
   - В Галле он частый гость?
   - Нет. Зато в других местах, его появление наводит переполох сре­ди людей.
   За городом коляска вскоре свернула в сторону в сторону разрушенной крепости. Смотритель махнул рукой. - В этих местах бывал Наполеон, а со­всем недавно приезжал Бисмарк. А вот и цель нашего приезда - Клеингалле...
  
  
   Глава - 19. Клейнгалле.
  
   ...Поселок расположился на берегу живописного озера. Склон перехо­дил в горный пейзаж. Подымаясь все выше, он упирался в небосклон, по ко­торому безмятежно плыли облака. Коляска проехав несколько сельских дво­ров, остановилась. Впереди, на площади около церквушки, уже толпился праздничный люд. Курт сказал, обращаясь к своей спутнице. - Ритуал сва­товства в таких маленьких селениях как этот, отличается от городских брако­сочетаний, и уж совсем не похож на ваши, российские свадьбы. Мы кажется, попали в разгар праздника. Глядите...
   На озере, окруженном со всех сторон деревьями и скалами, медленно плыли две лодки. Они были красочно украшены декоративными цветами и подделками. Сидевшая в них празднично одетая, сельская молодежь, весело переговаривалась между собой. А на поляне, несколько деревенских парней развлекались тем, что стрельбой из лука старались попасть в войлочный шар, очень напоминающий мифическое яблоко, свисавшее с дерева.
   Неподалеку свинопас и пастушка в национальных костюмах разыгрыва­ли перед зрителями, сценку, где песня чередовалась с танцем и заканчива­лась невинным поцелуем. Пока смотритель искал распорядителя торжества, Курт и Варя покинув коляску смешались в праздничной толпе. Для русской певицы все, что происходило здесь, было интересным и забавным. Она обо всем расспрашивала Курта и тот едва успевал отвечать. Варя обратила вни­мание на жениха и невесту. Те с важным видом сидели за столом, наблюдая за игрищами своих односельчан. Невеста выгодно отличалась, от суженного, и видом и внешностью.
   Жених, явно чувствуя этот контраст, поглядывал на свою половину, вос­торженно, не веря в счастье, выпавшее на его долю. Мамонова протиснулась вперед, чтобы получше рассмотреть новобрачных. Впереди стояли двое мо­лодых парней. Они негромко разговаривали, обсуждая красоту невесты. Го­лос одного из них Варе показался знакомым.
   Чтобы увидеть его, ей пришлось протиснуться немного вперед, но он со своим знакомым уже смешался толпе. Заиграла музыка. Четыре сельских музыканта, не жалея ни струн, ни смычков, подняли всех на ноги. Разделив­шись на пары, они весело закружились в танце. Варя стала оглядываться ища своего спутника. Его не оказалось рядом. Однако увидев его разговари­вающим со смотрителем, успокоилась. К невесте подошел один из парней. Варя тотчас узнала его. Это он стоял впереди нее со своим дружком. Он при­гласил невесту на танец. Та не спеша, с достоинством пошла с ним в круг. Начался новый танец. Теперь Мамонова знала его. Курт объяснил ей, "лендлер" - это танец сватовства.
   В нем заложены элементы праздничного обряда. Он родился в таких глухих и небольших селениях, вроде этого, и без него не обходится ни одна пирушка, ни одно гулянье. Мамонова отлично танцевала вальс на больших приемах известных вельмож в Петербурге, но к своему стыду и огорчению даже не догадывалась, что именно "лендлер" стоял у истоков этого прекрас­ного танца.
   - Можно вас пригласить на танец?
   Знакомый голос отвлек девушку от воспоминаний. Она повернулась и обомлела. Перед ней стоял Карнеро. Он смотрел на нее нагло и самоуверен­но. Девушка оглянулась. Курт продолжал разговаривать со смотрителем.
   - Я, фрейлин, приглашаю вас на танец. Будьте благоразумны...
   В его интонации звучала прямая угроза.
   - Но я плохо танцую этот танец, Окажите эту честь другой девуш­ке.
   - Сейчас меня интересуете только вы.
   - Но я не желаю с вами танцевать!
   - Это будет не вежливо с вашей стороны, по отношению к невесте, к жениху, к их близким и родным.
   Варя пыталась отойти в сторону, но разбойник не церемонясь схватил ее за локоть и увлек ее к танцующим парам. Как и тогда, в прошлый раз, на "Магдалине", он вновь прижал ее к своему телу, и стал кружиться с ней, сре­ди танцующих, деревенских пар. Девушка пыталась убрать его липкие руки от себя. Карнеро, не обращая внимания на ее попытки, продолжал танце­вать, увлекая партнершу в сторону, от танцующих пар. От его взгляда, прони­зывал страх и подкашивались ноги. Наконец пытка закончилась. Они остано­вились среди деревьев. Вокруг - ни души.
   Разбойник не выпускал ее из своих цепких рук.
   - Отвратительно танцуете. Так могут танцевать только невежды и глухонемые. Идите...
   - Куда? - испуганно спросила Варя.
   - Туда, где вас научат прилично танцевать!
   - Но, я не хочу с Вами никуда идти!
   Разбойник с силой подтолкнул ее вперед. Среди зарослей она увидела привязанных лошадей. Девушка остановилась, готовая позвать на помощь. Карнеро отвязал одну из лошадей.
   - Без глупостей, садитесь.
   Он не церемонясь усадил ее на круп лошади и тут же ловко сел позади нее. Взмахнув вожжами сказал миролюбиво.
   - Ваш приятель вновь повторил свою ошибку и дал возможность увести Вас. А может причина не в нем, а в Вашем холодном отношении к нему?
   Сказав это Карнеро весело рассмеялся. Взмахнув вожжами, лошадь с места понеслась вскачь по лесной тропе среди деревьев.
   Происшедшее казалось нереальным, каким то нездоровым сном, глу­пой шуткой, однако сознание опасности все более охватывало ее существо. От своего бессилия слезы невольно стали застилать глаза. Если их заметит Карнеро, это даст ему повод еще более глумится над ней. Девушка украдкой вытерла их.
   Затем разбойник стал рассуждать о ее неуважении к народным обыча­ям (имея виду конечно свадьбу в Клеингалле), где она была пассивным на­блюдателем. На сельской свадьбе все должны принимать участие. Вступать в дискуссию с ним девушка не стала, считая его болтовню насмешкой над собой. Разбойник продолжал.
   - Я могу вас обрадовать. Наше с Вами путешествие на этот раз бу­дет коротким и возможно мы с вами к сожалению расстанемся. Но, если, когда -- либо наши пути вновь пересекутся, ваша жизнь круто изменится, и вам придется менять свои привычки и убеждения.
   В ответ девушка не проронила ни слова. Неожиданная встреча с само­влюбленным наглецом вновь была для Вари непонятной, глупой насмешкой судьбы. Ее эмоции ради спасения были бы напрасны, и она это понимала.
   - Ошибка вашего друга в том, (бандит был настроен философски) что и в первый, и на этот раз, он проявил халатность, неосмотрительность оберегая Вас. На этот раз его шансы найти и спасти, будут минимальными, если вообще не нулевыми.
   - Вы негодяй и ничтожество!
   - Браво! Продолжайте.
   - Вы трус Вы живете одним днем, как животное. Вы боитесь буду­щего, потому что знаете, оно будет не безоблачным.
   - Мне не нужно нищее будущее. Я живу сейчас, сегодня и для это­го у меня есть все - богатство, молодость, женщины! А вы лишь мечтатель с пустым кошельком...Будьте откровенны. Какова ваша мечта, желание?
   - Не видеть, не слышать, вас, и таких как вы!
   - Жанна Д, Арк! Хорошо. Вот проедем этот лесок, и если вам повезет, я избавлю вас от своего общества.
   - К тому же вы еще и лгун.
   - Язык ваш враг...
   Они пересекли рощицу и перед ними открылся вид на старую, разру­шенную временем крепость. Ее Варя уже видела подъезжая к Кленигалле с противоположной стороны. Карнеро спрыгнул с лошади и помог спустится на землю девушке. Пройдя немного вперед они увидели легкий открытый эки­паж, лошади которые были привязаны к скобам торчавшим из стены.
   - Ну, вот фрейлин, мы и приехали. Вы можете избавится от меня, если постараетесь понравится господам, которые с нетерпением ждут вас здесь.
   Девушка хотела резко ему ответить, но не успела. Услышав за спиной приближающиеся топот лошадей, обернулась. Из рощи выехали всадники. Их было трое. Когда они приблизились, в одной из них Мамонова узнала не­весту из Клеингалле. Ее лицо было в слезах. Карнеро хмуро посмотрел на приезжих.
   - Что так долго?
   - Невеста строптивой оказалась, пыталась бежать.
   - Как все прошло?
   - Да, мы сработали это дельце так ловко, что никто и не заметил ее отсутствия.
   - Оставайтесь здесь, а вы фрейлины, за мной!
   Девушки покорно последовали за Карнеро. Пройдя совсем немного по разрушенному лабиринту крепости, все трое очутились в большом, забро­шенном зале. Через проемы окон помещения врывались лучи солнца. В зале находилось двое. Одного из них Варя узнала. Это бы толстяк, владелец гвоз­дильного завода и нескольких судов в порту Магдебурга. Второй, мужчина лет сорока, чисто выбритый на продолговатом лице, был незнаком девушке. Оба молча и внимательно рассматривали пленниц.
   - И так господа, - начал Карнеро, - я свое слово сдержал. Мой то­вар перед вами. Приступим к деловой части.
   Толстяк не обращая внимания на разбойника, подошел к заплаканной невесте. - Гретель, как же ты могла так поступить со своим господином? Я жалел тебя, готов был сделать все, чтобы ты была только послушной слу­жанкой, а ты сбежала тайком, думая, что я не разыщу тебя... Ты поступила со мной, нехорошо...
   - Господин Крюгер, ваши романтические чувства, вы изливайте с Греттель в другом месте, а сейчас давайте решать материальную сторону нашей сделки.
   Владелец гвоздильного завода, вновь проигнорировал слова Карнеро. Он перевел свое внимание на фигуру Мамоновой.
   - Эта девица мне очень нравится. А тебе Пауль?
   Спутник толстяка не спешил с ответом.
   - Ты только посмотри на ее формы. Венера Милосская!
   - Они оба хороши.
   - Отлично, берем! Только извини, Венеру я тебе не уступлю! Уж слишком она мне по душе пришлась!
   Крюгер вновь перевел свой взгляд на невесту из Клеингалле.
   - Ну что ж, Карнеро, я дам за этих девиц, ну скажем так...
   Толстяк посмотрел на разбойника и не спеша назвал цену. Тот невозму­тимо ответил. - За Греттель.
   - За обеих.
   - Только за одну из них!
   - Это несправедливо! Я рискую не меньше чем ты.
   - Ни таллера меньше. Либо вы платите сполна, или я увожу их с собой. Дерзкий Ганс купит Гретель не торгуясь за эту цену.
   - Это тот верзила с "Магдалины", которого подстрелили?
   - Ни одной царапины.
   - Нам необходимо посоветоваться.
   Толстяк и его спутник отошли в сторону. Карнеро с безразличием по­смотрел на своих пленниц, сказал, обращаясь к господам.
   - Время господа, время...
   Для русской певицы происходящее казалось наваждением, не подаю­щиеся осмыслению, какой то плохой игрой дилетантов артистов на ярмароч­ной площади. Греттель продолжала плакать. Ее плечики судорожно вздраги­вали не вызывая жалости у обидчиков. Ганс Крюгер и его спутник наконец за­кончив совещаться, подошли к разбойнику.
   - Хорошо, сделаем так. Мы платим эту сумму только за Венеру, а за Греттель приедем в другой раз.
   - Нет.
   - Почему?
   - В моем "замке" лесные братья не сдержаны и могут испортить этот товар.
   - Сумму, которую ты запросил за обеих, не реальна!
   - Вы за них возьмете больше.
   - Мы их берем для себя.
   - Это ваше последнее слово?
   - Я много раз тебя выручал, покровительствовал, мог бы и усту­пить...
   Карнеро направился к выходу.
   - За мной, фрейлины. Эти господа не для вас!
   - Уступай! Я даю приличную сумму!
   Голос Крюгера эхом отзывался в пустых стенах крепости. Лесные бра­тья видимо слышали весь этот торг, направились к лошадям. Вскоре к ним подошел Карнеро с пленницами. Двое разбойников, помогли сесть на ло­шадь, Греттель. Невеста продолжала плакать. Один из разбойников ух­мыльнулся.
   - Не плачь, невеста. Тебе подберут жениха. У нас их много!
   Карнеро помог Мамоновой сесть на лошадь.
   - Я хотел дать вам возможность уехать в Магдебург с этими госпо­дами, но они, не захотели вас взять, и теперь вы снова со мной.
   - Отпустите нас.
   - Отпустить лично вас, просто так? Ну уж нет! Я хочу знать, почему мужчины сторонятся вас, и я узнаю это!
   Карнеро тронул лошадь. Та направилась по тропке в рощу. За ними по­следовали остальные разбойники. Главарь оглянулся на крепость. У ее сте­ны стоял толстяк Крюгер. Он крикнул ему, махнув рукой.
   - Ты еще пожалеешь Карнеро!
   Неудавшаяся сделка с господами из Магдебурга нарушили планы гла­варя лесных разбойников, но не очень. Пленниц можно предложить господам по сговорчевее, например в Веймаре или Эрфурте. Там их охотно возьмут, особенно Венеру Милосскую. В таком деле не стоит спешить. Этот вариант много раз себя оправдывал. Карнеро придержал свою лошадь. Поравняв­шись с пленницей, следовавшей на лошади за ним, с которой случай его дважды сталкивал в лендлере, сказал.
   - Среди моих лесных братьев есть немало горячих парней. У вас будет время оценить их мужские достоинства и вы быстро забудете своего приятеля. Но прежде я сделаю себе этот подарок.
   Разбойник весело расхохотался.
   - А если, - продолжал он, - у вас возникнет желание не согласится с моим предложением, у меня есть много средств убедить вас быть послуш­ной.
   - Вас наверное в детстве очень обижали?
   - Почему вы так решили?
   - Люди, лишенные детства, самолюбивы, жестокие и безнрав­ственные.
   Карнеро не ответил, лишь взмахнув поводьями заставил своего жереб­ца не сбавлять хода. Мамонова осмелела.
   - С такими людьми, жизнь, в свою очередь, мстит беспощадно, же­стоко и в большинстве случаев такие люди не доживают до старости.
   Лесной разбойник неожиданно натянул поводья и лошадь останови­лась. Спрыгнув с нее, он молча ссадил девушку на землю.
   - Вы плохо говорите на моем языке. Я не знаю кто вы, но мне и не нужно этого знать. Здесь я ваш повелитель и бог.
   Карнеро прошелся по поляне и не обращая внимания на остальных, злобно смерил взглядом Мамонову.
   - Вы посмели копаться в моем прошлом. Дерзости я никому не прощал и вам не прощу!
   Он подошел к дереву и стал осматривать толстые нижние ветки. Затем подойдя к лошади снял с седла смотанную витками веревку.
   - Многие городские вельможи хотели бы видеть меня болтающим в петле, но они все глупцы. Я смерти не боюсь! Что такое смерть? Никто не знает толком ничего о ней. А жадные и толстые капелланы все врут о загроб­ной жизни. Кто ее видел? Еще никто не возвращался оттуда.
   Карнеро подкинул конец веревки вверх. Та сделав над веткой дугу упа­ла на землю.
   - Я многих лишил жизни. Одних за строптивость духа, других, для устрашения. В этом я нахожу если не удовлетворение, то для разрядки свое­му плохому настроению. Сегодня я пребывал в отличном расположении духа, но вы его мне испортили...
   Девушка не могла поверить в реальность его намерения. Для нее все это было как в нездоровом сне. Лесной разбойник не шутил. Его приготовле­ния были очевидными.
   - Вы сами подойдете ко мне, или вас с силой привести на эшафот
   - Вы сумасшедший, вы больны!
   - Идите сюда, будьте мужественны.
   Мамонова не шевельнулась. Она не могла говорить. Ее глаза наполни­лись влажностью. Карнеро медленно подошел к ней.
   - Не бойтесь. Если загробный мир существует, вполне возможно, мы там с вами когда либо встретимся.
   Он подтолкнул ее к свисавшей петле. Девушка не чувствовала ни своих ног, ни тела. Греттель вскрикнув, закрыла лицо руками. Лесные разбойники, наблюдавшие за действиями своего главаря, неодобрительно перекинулись между собой словами. Один из них, со шрамом на лице, подъехал ближе.
   - Зря ты это затеял. Нам сейчас нужно ноги свои отсюда уносить.
   - Ты что, Клаус, Крюгера испугался? Это болтун, как тот политик депутат, которого мы захватили, чтобы поджарить хорошенько.
   - Осторожность не помешает. Сматываемся отсюда!
   - Еще немного и я свободен.
   Греттель видя последние приготовления Карнеро, громко разрыдалась. Клаус продолжал.
   - Продай ее Дерзкому Гансу, он хорошо тебе заплатить.
   - Эта фрейлин, меня крепко задела и должна понести наказание.
   - Но, ведь лишний таллер тебе не помешает?
   Карнеро раздумывая, вопросительно посмотрел на говорившего раз­бойника. Тот решительно снял петлю с шеи девушки. Затем встав с коня по­мог ей взобраться на лошадь.
   - Если Карнеро не злить, он еще ничего, терпимый.
   Главарь не спеша смотал веревку и прикрепил ее к седлу.
   - Фрейлин, я обиды не забываю!
   С этими словами он вскочил на жеребца и не говоря ни слова направил его на лесную тропу. За ним последовали все...
  
   ...Казалось дороге не будет конца. Тропа сменялась бездорожьем, лес­ные склоны, резко переходили в спуски. Двигаться приходилось с трудом и медленно. На одном из поворотов Варя интуитивно оглянулась. Невдалеке за скалой стоял всадник и нетерпеливо помахал ей рукой.
   Она не придала этому значения. Когда же она оглянулась во второй раз, сердце ее забилось учащенно. В преследователе она узнала Курта. Он был не один. Его напарником был жених Греттель.
   "Боже мой! Они едут по их следу. Может еще не все потеряно?" Варя закрыла глаза и от радости зашептала молитву. Курт с женихом некоторое время следовали за группой лесных разбойников, но когда въехали в лес, де­вушка потеряла их из виду.
   "Бедняжка Курт",- подумала девушка, - " что он, со своим другом мо­жет сделать для них, против всей этой шайки?"
   Девушка была благодарна ему, что в трудную минуту он не оставляет ее в беде...
  
  
  
   Глава - 20. Лагерь разбойников.
  
  
   ...Ехали долго. Лесные тропы часто пересекали горные речушки и тогда их приходилось с осторожностью переходить бродом.
   Лагерь разбойников открылся перед ними неожиданно. Выехав из леса, всадники попали на большую поляну, окруженную со всех сторон лесным массивом, скалами и валунами. Подводы, бочки, бытовая рухлядь, все это в беспорядке было разбросано вокруг. В стороне, под нависшей скалой, вид­нелся грот. На противоположной его стороне над землей возвышался обго­ревший ствол дерева. Невдалеке, стояло несколько грубо сколоченных сто­лов и лавок. Обитатели этого мрачного пристанища тенями слонялись повсю­ду занимаясь, кто чем. Один нес сушняк для костра, второй рубал их, третий, чистил свое оружие, остальные, скучая от безделья возле валуна, резались в кости. Завидев своих братьев по ремеслу, возвратившихся с до­бычей, они кинулись им навстречу. К ним стали присоединятся и другие лю­бопытные.
   Разбойники с любопытством рассматривали живой товар, отпуская, в их адрес острые словечки.
   В большой степени в этом изощрялся карлик с непомерной большой го­ловой и маленькими ручками.
   - Уж на этот раз и мне перепадет. И тогда я не подкачаю! Клянусь святой Магдалиной!
   Над толпой завис хохот. - Ты хвастун, Тыква. Только на словах можешь, а на самом деле....
   - Он не врет, сам видел!
   Рыжий верзила, Дерзкий Ганс, подошел к лошади, на которой сидел главарь. Карнеро спрыгнул с нее.
   - Как и обещал, я этих девиц привез.
   - Я свои обещания сдерживаю.
   - Уступи черненькую?
   - А как насчет второй? Свеженькая еще!
   - Готовь деньги и они оба твои. А пока этих девиц отведи ко мне, не то наши голодные братья быстро с ними разделаются.
   Верзила направился к пленницам. - Вот мы и дома. Небось отсидели попки свои? Сейчас отдохнете немного с дороги, затем Карнеро решит, что с вами делать.
   Он помог Греттель слезть с лошади. Варя не стала ждать его помощи и сама спустилась на землю. Под веселый хохот лесных бродяг, все трое направились к гроту. Сзади раздавались голоса. - Не скучайте, скоро будем веселиться!
   Пройдя немного по освещенному факелами гроту, он вошли в его не­большой но просторный уголок. Все, что находилось здесь, явно претендова­ло на хоромы богатого городского вельможи. Все эти ковры, столики, жаров­ни и другая домашняя утварь имели когда -- то других хозяев, знавших толк в красоте. Пожалуй самым любопытным была широкая постель под балдахи­ном, великолепно сработанная умельцами - мастерами. Но как ее могли только доставить сюда по бездорожью в эту глушь, не поддавалась осмысле­нию.
   Для пленниц это сооружение имело яркое напоминание о цели ее пред­назначения. В помещении находилась молодая женщина, занимавшиеся уборкой. Ей можно было дать чуть более двадцати лет.
   Приятной наружности и неплохо одетой, она была контрастом сброду лесных злодеев. Верзила не обращая на нее внимания взял концы веревок, свисавших с кольца укрепленного в стене, и связал ими руки девушкам за спиной.
   - Ведите себя как ягнята, тихо и смирно, и вы возможно будете жить. А ты, Марта,- он обратился к женщине, - присмотри за ними хорошенько!
   Когда Дерзкий Ганс вышел из помещения, Марта молча оглядела деву­шек, остановив свой взгляд на Мамоновой.
   - Как тебя зовут?
   - Зачем тебе мое имя?
   - Карнеро дерзких и непослушных бьет, затем отдает их братьям.
   - Варей меня зовут.
   - Странное имя.
   - Ты тоже пленница?
   - Да.
   - Почему не бежишь отсюда?
   - Отсюда не убежишь. Карнеро всюду найдет меня.
   Марта подумав немного сказала грустно. - Ты очень красива и он не отдаст тебя братьям, а от меня он наверное теперь избавится...
   Услышав приближающиеся шаги, женщина отошла в сторону и приня­лась за уборку. Полог приоткрылся и в каморку вошел главарь разбойников. Посмотрев в сторону пленниц, он спросил Марту.
   - Которая из них тебе нравится?
   Та не спешила с ответом.
   - Для меня они оба хороши. У тебя были и получше.
   - Зачем врешь мне? Почему правды не говоришь?
   Разбойник был зол. Марта молча отвернулась. Глядя в упор на певицу, танцор медленно проговорил.
   - Почему вам все время везет фрейлин? Или к вам очень благоволит судьба, или что-то я упускаю из виду?
   С этими словами он развязал руки невесте из Клеингалле, и приказал Марте. - Выйди отсюда, эта девица стесняется тебя.
   Когда та вышла, Карнеро взял за руку Греттель и глядя на Мамонову сказал. - Сейчас я уделю, этой юной девице немного времени, затем постав­лю точку в своих сомнениях в отношении вас. Для этого у нас с вами есть це­лая ночь впереди.
   Разбойник повернулся к бедняжке Греттель.
   - Кто сейчас твой повелитель здесь?
   Она страшась его взгляда робко ответила.
   - Вы.
   - Ты будешь слушаться меня во всем?
   Девушка отступила от него. - Я боюсь вас.
   - Это хорошо. Значит нужно быть послушной. Иди сюда...
   Он подтолкнул ее к постели. Греттель опустилась на колени перед ним.
   - Отпустите меня, я не хочу этого!
   Карнеро посмотрел на Мамонову. - Я очень люблю такую искренность, но не могу ничего с собой поделать. Смотрите, учитесь быть покорной, если вам дорога ваша жизнь.
   С этими словами он взял со стены хлыст и резко взмахнул им. Тот за­свистев в воздухе, издал громкий хлопок. Греттель взвизгнув и обхватив голо­ву руками повалилась на землю. Откинув хлыст в сторону, Карнеро бесцере­монно оторвал бедняжку от пола и кинув ее на постель, стал снимать с себя одежду. Мамонова отвернулась. Крики, скрипы, угрожающие покачивание балдахина продолжались вечность, которое вскоре сменилось стоном и тя­желым дыханием. Варя стал свидетелем безумного насилия.
   - Вам понравилось смотреть?
   Обнаженный разбойник подошел к Мамоновой. Несмотря на его без­мерную жестокость, он выглядел перед ней, красавцем атлетом. Она отвер­нулась и стала смотреть в сторону. Тот продолжал.
   - Ну что ж, прежде чем вы заплатите мне за свою дерзость, я сде­лаю вам одолжение и дам время насладится жизнью ровно настолько, чтобы узнать вас в полной мере, и таким образом разрешить все свои сомнения. Этот момент наступит очень скоро, фрейлин!
   Карнеро стал приводить себя в порядок. Вскоре он покинул помещение. Греттель скорчившись, лежала на смятой постели повернувшись к стене, продолжала жалобно всхлипывать К ней неслышно приблизилась Марта. Подойдя к постели наклонилась над ней.
   - Успокойся. Так всегда бывает в первый раз. Отдохни немного.
   Мамонова встретилась с ней взглядом. - Можно попросить у тебя воды? Марта молча выполнила ее просьбу. Ее симпатии к пленницам были очевид­ны.
   - Сейчас Карнеро начнет торг и начнет он с тебя.
   Женщина кивнула в сторону невесты из Клеингалле.
   - А тебя, - продолжала она, посмотрев на Варю, - он придержит для себя. Будешь плохо вести себя с ним, у него есть много способов уме­рить твой пыл.
   Марта вновь подошла к постели, где находилась обесчесщенная де­вушка.
   - Вставай, сейчас придут за тобой.
   Греттель с трудом поднялась, стараясь прикрыть свое голое тело ло­скутами оставшиеся от праздничного платья. Марта принесла ей одежду, по­могла надеть его, затем стала приводить ее прическу в порядок.
   Ждать пришлось недолго. Полог приоткрылся и вошел разбойник с шрамом на лице. Варя вспомнила его имя. Кажется именно он, Клаус снял петлю с ее шеи, там на поляне, где Карнеро хотел осуществить свой злове­щий замысел. Оглядевшись, он удивился.
   - Кто и зачем отвязал эту красотку девственницу?
   Марта грубо ответила. - Тебе это и знать не положено. Лучше бы ты ей поесть принес!
   - Не сердись, Марта. Сейчас ее накормят, напоят, а потом будет потеха. За мной, красотка! Братья желают видеть невесту из Клеингалле.
   Когда они оба вышли, в помещении наступила тягостная тишина. Мол­чание нарушила Варя.
   - Зачем он продает девушек?
   - Карнеро любит деньги, и у него их много.
   - Что он делает с ними?
   - Он просто собирает их и все.
   -У него много...любовниц?
   - Он ведет счет только девственницам.
   Неожиданно они услышали быстро приближающиеся шаги. Полог дрог­нул и в помещении вновь появился Клаус. Марта спросила его о причине этой спешки. Тот отвязывая Мамонову, ответил.
   - Братья требуют и эту красотку на аукцион.
   Взяв ее за руку он буквально потянул ее за собой. Они шли уже по зна­комому лабиринту грота и вскоре вышли на поляну. Быстро темнело. Горя­щие костры освещали грубо сколоченные столы за которыми сидели лесные бродяги. Карнеро и Дерзкий Ганс сидели вместе во главе стола.
   Карлик Тыква примостился отдельно на бочке. Болтая детскими ножка­ми и держа в руках кусок говядины, он пытался рассказать своим братьям что - то веселое и смешное, но те плохо слушали его. Появление новой пленницы, вызвало у всех шумный восторг. Верзила Ганс завидев Мамонову, не спускал с нее глаз
   - Вот эту желаю!
   - Уверяю, Греттель прелесть, смотри, какие у нее формы....
   - Красивая, но ты уступи мне эту!
   - Хочешь обеих?
   Карнеро придвинулся к нему и что -- то тихо сказал ему. Рыжий Ганс расхохотался.
   - Тыкве тоже дать их напрокат?
   Главарь шайки встал и подождал тишины.
   - Открываю торг. Продается невеста из Клеингалле. Невинная девица, целомудренная, фрейлин. Кто возьмет ее себе на содержание?
   За столами нестройно загудели. - Сколько просишь?
   - Как обычно, кто больше даст.
   Лесные братья стали выкрикивать цифры. Некоторые полезли за пояса доставать деньги. Страсти накалялись. Дерзкий Ганс с интересом следил за желающими купить девственницу невесту. Цифра быстро росла вверх. Все были в ожидании, что скажет Карнеро. Тот уже был готов назвать имя счаст­ливчика, когда к нему подбежал карлик Тыква.
   - У нас гости! Посмотри!
   Карнеро поднял голову в указанном направлении. На поляне появились всадники. Вместе с ними было двое пленников, идущих пешком. Варя увидев Курта и Карла, жениха Греттель, упала духом. "Неужели это конец?"
   - О, знакомые лица! С чем пришли к нам? Ах, да. Соскучились по своим девицам? Любовь! Вот, что она делает с людьми! Из-за нее, они гото­вы принести себя в жертву! Разве мы можем им помешать этому? Конечно же нет! Ну что ж, а пока будем к ним милостивы. Развяжите их, все -- таки они наши гости...
   За столом весело хохотали. Пленников освободили от пут и подтолкну­ли к девушкам.
   - Боже мой, как же вы попали к ним? - не выдержав, тихо спросила Мамонова молодого немца. Тот едва коснулся ее руки.
   - Я этого хотел.
   - Но зачем?
   - Потом, все потом.
   Карнеро продолжал аукцион. - Кто же все -- таки даст больше? Желаю­щих не было. Лесные братья притихли в ожидании.
   - Что происходит? - спросил Карл у своей невесты. Та тихонько заплакала, не смея поднять глаза на своего жениха. Главарь окинув взгля­дом сидящих за столом бродяг, промолвил. - Эту крошку Греттель берет себе в услужение...
   Рыжий верзила поднялся со своего места и положил мешочек с деньга­ми на стол перед Карнеро. - Я ее беру!
   - Ты теперь ее хозяин, бери.
   - А черненькую?
   - На сегодня тебе и этой хватит.
   - Завтра, я у тебя ее заберу!
   - Конечно...
   Дерзкий Ганс вышел из-за стола, и под недовольный гул своих друж­ков, молча подошел к невесте из Клеингалле и бесцеремонно взял ее за руку.
   - Пошли, юное дитя, не будем терять время.
   Карл начиная понимать происходящее, выкрикнул.
   - Она моя невеста и никуда с тобой не пойдет!
   Рыжий верзила неожиданно с силой ударил жениха Греттель кулаком в лицо. Тот упал на землю, ударившись головой о бочку, на которой восседал карлик. Превозмогая боль, Карл подымаясь увидел, как разбойник тащил во­локом его кричавшую невесту за валун. Он шатаясь последовал за ним. Лес­ные братья развеселились, отпуская в его адрес сальные шуточки. Все даль­нейшее произошло неожиданно. Жених выхватив из-за пазухи длинный нож и нанес разбойнику в спину несколько ударов. Тот охнув, повернулся, удив­ленно посмотрел на Карла и тут же стал валиться на землю. Жених подошел к своей невесте и обнял ее.
   Разбойники притихли, глядя на Карнеро. Тот смотрел на поверженного соратника.
   - Ты всегда спешил во всем и этим портил себе миг удовольствия...ка­кая жалость...
   Разъяренная толпа окружила своего главаря. - Что делать с убийцей нашего брата?
   Карнеро молчал. Братья продолжали кричать.
   - Повесить! Замуровать! На кол его!
   Разбойник посмотрел в сторону Тыквы. - У него есть предложение, по­слушаем его.
   Карлик важно стал на бочке и хлопнул своими ручонками.
   - Хватайте этого парня, тащите к столбу, да привяжите повыше, чтобы он мог напоследок полюбоваться своей неверной возлюбленной. А когда же­нишок хорошенько прожарится, помянем его душу его же мощами!
   Идея Тыквы была встречена с восторгом. Несколько разбойников уже волокли жертву к черному столбу. Другие стали обвязывать его сухой травой. Третьи, носили хворост и складывали его у ног Карла. Тыква покрикивал на них.
   - Старайтесь, братья мои, старайтесь и вы будете первыми у этой зла­токудрой девицы. Я правильно говорю Карнеро?
   Тот в ответ усмехнулся. - Ты не ошибся.
   Жених Греттель не обращая внимания на приготовления разбойников, крикнул Тыкве.
   - Молись о своей душе, коротышка. Час Возмездия приближается и ты и твои заблудшие братья скоро предстанут перед судом Господним. Моли­тесь несчастные о своей душе грешной....
   Толпа взорвалась хохотом. - У тебя невеста хороша. Дерзкому Гансу не повезло, но у нас, как видишь, много других желающих быть на его месте.
   Никто из разбойников уже не обращал внимания на верзилу, безжиз­ненно лежавшего у валуна. Лесной брат, с шрамом на лице, подтянул один из столов ближе к черному столбу, скинув предварительно на землю остатки еды. Другие уже тащили к нему невесту из Клеингалле. Вокруг стола образо­валась толпа. Главарь дал знак и тут же кто -- то кинул горящую головешку в принесенный хворост у ног жертвы. Одновременно с этим над поляной про­несся девичий визг, перешедший в крик. Жених Греттель, не чувствуя в ногах огня, пророчествовал.
   - Не трогайте ее! Вы будете все гореть в аду за ее бесчестье! Будьте вы все прокляты!
   Крик невесты и крик горящего Карла потонули в шуме толпы, разгоря­ченные необузданной страстью и жестокостью. Один из лесных братьев по­теряв над собою контроль, кинулся к Мамоновой и резко схватил ее за руку.
   - Тебе ведь тоже этого хочется?
   Он не успел договорить. Карнеро перехватил его за руку.
   - Дерзкий Ганс тоже спешил всегда, и знаешь чем это кончилось?
   С этими словами он крепко схватил его шиворот и сделав с ним несколько шагов, толкнул в горящий костер. Обезумев от боли, тот вырвался из пламени, и кинулся прочь в темноту.
   Карлик спрыгнул с бочки и побежал к главарю. - Ты обещал мне девицу. Как видишь, от невесты мне той уже ничего не достанется. Братья, как ви­дишь, раздирают ее на части.
   - Хочешь, вон ту?
   И Карнеро показал на черноглазую красавицу, стоявшую рядом с Кур­том.
   - Ты смеешься надо мной. Она достойна короля, герцога и тебя Карнеро!
   - Отведи ее к себе и делай с ней что хочешь.
   Тыква сморщил лицо. - Ты серьезно отдаешь ее мне?
   - Иди, или я отдам ее другому брату.
   - А дружка куда девать?
   - Веди к себе обоих, пускай посмотрит на твое усердие.
   Карлик нерешительно направился к пленникам. Подойдя к ним, сказал невесело. - Насмотрелись? А теперь за мной!
   Разбойники охранявшие молодых людей, полюбопытствовали.
   - Куда их теперь?
   - Возьмите факела. Идем ко мне.
   Те переглянулись, но промолчали. Проходя мимо грота им на пути по­встречалась Марта. Женщина была удивлена, что пленницу ведут не в жили­ще Карнеро.
   - Не к себе ли ведешь эту девицу, Тыква?
   Тот торжественно ответил. - Карнеро держит свое обещание. Теперь эта девица моя! Не веришь? Спроси у него.
   Марту это не удивило. От того можно было ожидать чего угодно. В ее душе вновь затеплилось чувство жалости к прекрасной незнакомке...
   ...Все четверо миновав грот направились к темному проему в скале, сразу же за поворотом. Факелы хорошо освещали в ней проход. Он посте­пенно расширялся и неожиданно пленники попали в большую и про­сторную пещеру со всевозможными нишами и закоулками. Очевидно это и было основное гнездо братьев разбойников. В нескольких местах горели не­большие костры, возле которых копошилось несколько человек.
   Здесь же к стене были прикованы трое. Один из них был очень полный мужчина, рядом две молоденькие девушки. Судя по их одежде, они относи­лись к дворянскому сословию. Жертвы совершенно не реагировали на во­шедших пленников. Возле них, на земле, были разбросаны деревянные ко­лодки для рук, ног, шеи. Тут же находилась пень, плаха с топором и наспех сколоченная гильотина с корзиной.
   Когда разбойники привязали Курта к стене, рядом с толстяком, Тыква с важным видом приказал им.
   - А эту девицу подготовьте мне вот здесь.
   И он показал на широкую и длинную в человеческий рост доску, кото­рая могла принимать либо наклонное положение, либо вертикальное. Пока братья выполняли его наказ, к ним подошли остальные разбойники, сидев­шие у костра. Они вначале молча разглядывали новенькую, затем один из них, с хриплым, простуженным голосом попросил карлика.
   - Продай ее мне.
   - Нет. Мне ее сам Карнеро подарил.
   - Ты забыл как я тебя на своей спине через горный поток перенес? Ведь ты мог тогда в нем утонуть!
   - Это было давно, пора и забыть.
   - Тогда я у тебя ее и так возьму!
   - Если Карнеро узнает, что ты обидел Тыкву, тебе не сносить голо­вы.
   - Я пошутил.
   - Сколько дашь?
   - Я тебя не обижу.
   Стоявшие рядом братья зароптали. - Все ее хотят, значит надо кинуть жребий!
   - Какой еще жребий? Я даю за нее своего коня!
   Шум нарастал. Карлик встал на плаху и захлопал в ладоши.
   - Хватит глотку рвать, сделаем так...
   Торг был нарушен. В пещеру внезапно вошел Карнеро. Вместе с ним пришел и Клаус, разбойник со шрамом на лице.
   - Что за шум?
   - Тыква продает девицу, потому как она великовата, для него.
   Главарь подошел к доске, на которой была связана Мамонова. Чуть на­клонив ее и не спуская глаз с лежащей девушки, спросил.
   - И сколько же дают за вас фрейлин?
   Девушка была настолько взвинчена всем тем, что пришлось изведать в течение дня, что ей было решительно все равно, что будет с ней. Она была настроена мужественно. Слова гнева были готовы выплеснуться наружу, но увидев укоризненный взгляд Курта, сдержалась.
   Карнеро не замечая ее настроения, сурово спросил столпившихся бра­тьев.
   - Почему они еще живы?
   При этом он кивнул на толстяка и двух девушек.
   - Мы хотели спросить у тебя.
   - О чем?
   - Может этих девиц пока оставить, для братьев?
   - Пусть каждый заботится о себе сам. Девиц вокруг полно, не зе­вай, бери. Они только и ждут, чтобы мужчина их оседлал и начал скачки. Хо­рошо, оставьте этих девиц себе, депутата, политика, на небеса!
   Лесные братья в приподнятом настроении стали расходится. Тыква, молчавший все это время подал голос.
   - Я подумал вот о чем.
   Карнеро усмехнулся. - Я тебя слушаю.
   Карлик спрыгнул с пенька. - Забирай ты эту темноволосую красавицу себе, или подари ее Клаусу. Уж он ее так отделает, ангелам жарко станет!
   Разбойник, со шрамом на лице, вопросительно посмотрел на главаря. Тот снисходительно похлопал его по плечу.
   - Я наверное, так и сделаю.
   Карнеро повернулся к Мамоновой. - Итак, фрейлин, даже Тыква прене­брег вами. И это уже не странно!
   Он задумавшись смотрел на своих братьев. Те толпились возле толстя­ка, развязывая его.
   - Ваше мнение обо мне, - продолжал Карнеро, - не очень лестное, и в этом ваша ошибка. Я, фрейлин, не люблю две вещи. Это, когда меня ли­шают достоинства и предают. Этот толстяк, депутат -- политик нарушил нашу с ним дружбу. Он возомнил себя защитником справедливости и стал проповедовать ее в больших залах мерии и на площади, вспоминая меня не с лучшей стороны. Этих политиков перевертышей, необходимо уничтожать как собак и крыс, за их вранье, предательство и мошенничество. Но их тер­пят и потакают им, такие же уроды стоящие у власти. Теперь этот болтун неу­дачник находится у нас и понесет заслуженное наказание. Сейчас его как свинью разделают и зажарят на вертеле, а его племянницы будут есть блюдо из этого дерьма.
   Зачем я говорю все это вам? Наверное потому, что свои мысли и эмо­ции нужно сдерживать и не спешить выкладывать их мне. Вы вели со мной очень дерзко, видимо рассчитывая на мою доброту. Увы, это не так! Для меня доброта, это тоже зло прикрытое фиговым листком.
   Главарь смерил взглядом Курта и продолжал, обращаясь к Мамоновой.
   - Если вы окажетесь невинной, в чем я очень сомневаюсь, ваш приятель будет жить еще некоторое время, если это не так, вы отсюда оба попадете только... на небеса!
   Он опустил горизонтально доску. - Что вы скажете на это? - спросил разбойник проведя рукой по ее плечу.
   Варя старалась заглушить в себе это голос, и не видеть его лица.
   Ее взгляд блуждал по пещере. Около корзин и бочек братья забавля­лись с племянницами господина депутата. Чуть поодаль карлик Тыква покри­кивал на своих дружков, пытавшихся затиснуть голову толстяка в колоду нижней части гильотины.
   - Зачем вы его сюда притащили? Шея толстая, жирная, ее только на плаху под топор надо, или ножами отделить от жирного мешка с костями.
   Девушка почувствовала прикосновение руки Карнеро на своем бедре.
   - Вы упрямы, фрейлин. Хотите быть героиней? Посмотрим на сколько вас хватит!
   Главарь властно крикнул. - Клаус, займись этой девицей!
   Но тот услышав еле различимые хлопки ружейных выстрелов под сво­дами пещеры, переглянувшись с Карнеро быстро, направился к выходу.
   Девушка продолжала смотреть на гильотину. Один из братьев тронул за веревку и массивный нож заскользив по вертикальным брускам вниз врезал­ся в шею жертвы, из которой тут же хлынула кровь. Толстяк дернулся всем телом и захрипел Нож подняли вновь. За вторым разом голова депутата неу­дачника отвалилась и полетела в подставленную корзину.
   Клаус пришел не сразу. Лицо его было озабоченным. Он что -- то тихо сказал Карнеро, Тот нахмурился. Не говоря никому ни слова, оба спешно по­кинули пещеру. За ними увязался карлик.
   К гильотине подошли еще двое лесных братьев, освободившихся от возни с девицами. Теперь работа пошла живее и вскоре туша барона без ко­нечностей, нанизанная на толстый металлический стержень с рукояткой, была водружена над костром. Убрав лишние остатки жертвы в корзины раз­бойники вынесли их из пещеры, а возвратившись направились вновь к пле­мянницам барона, оставив одного дежурить у костра.
   Мамонова попыталась шевельнуть руками, но веревки лишь сильнее врезались в тело. Она обменялась взглядом с Куртом. Молодой немец упал духом. Все, что происходило здесь в пещере, несомненно сказалось на его состоянии. Мамоновой стало жаль его. Она уже и не стыдясь возможного надругательства над собой, попросила его не смотреть на все это. Курт не все понял из сказанного, но все равно, согласно кивнул головой. Неожиданно в пещеру ворвался запыхавшиеся карлик. На нем не было лица.
   - Всем собраться на поляне!
   - Что случилось?
   - Не знаю, только Карнеро велел всем прихватить с собой оружие...!
   - Может он решил нагрянуть в гости к кому нибудь?
   - В лесу началась стрельба, пошевеливайтесь!
   Последнее известие всполошили лесных разбойников. На ходу хватая боевое снаряжение, все поспешили к выходу. В пещере наступила тишина, нарушаемая треском дров на костре и горящего жира.
   - Что, могло там случиться? Как вы думаете?
   Варя посмотрела в сторону Курта. Тот терялся в догадках.
   - По видимому, что - то серьезное, и теперь им не до нас. Тише, кто -- то идет.
   Оба приготовились к худшему. К удивлению пленников в пещеру вошла Марта. Она подошла к Курту. Кивнув в сторону Мамоновой, спросила.
   - Это твоя невеста?
   - Чтобы ты хотела услышать?
   - Она у тебя очень красивая и жаль если Карнеро или Клаус,...
   - Но ты ведь, наверное, не хочешь этого?
   - Разве я могу им помешать сделать это?
   - Ты бы хотела нас отпустить?
   - Если Карнеро узнает, что я была здесь, он меня убьет!
   - Тебе незачем здесь оставаться. Уходи отсюда. Ты красива. На­чнешь новую жизнь и будешь счастлива.
   - Ты врешь, как и все мужчины.
   - Я тебя понимаю. Но ты можешь проверить мои слова.
   Марта недоверчиво посмотрела ему в глаза. - Это как?
   - Прийти в Охотничий замок, что у Сухого колодца недалеко от Веймара и назвать лишь мое имя. Это будет вполне достаточно, чтобы тебя приняли там и дали приличную работу.
   Женщина колебалась. Курт понимал ее.
   - Развяжи меня и ты пойдешь вместе с нами.
   - Я их боюсь. Они все равно найдут и тебя и меня и всех, всех!
   Курт пытался улыбнуться. - Твоя внешность пропадает среди этих же­стоких людей. Тебя не жалко себя?
   - Как тебя зовут?
   Молодой немец ответил. Марта нерешительно подошла к нему.
   - Ты не врешь про Охотничий замок?
   - В нем ты будешь в безопасности, и среди хороших людей.
   - Она тоже будет хорошо относится ко мне?
   - Конечно же...
   Молодая женщина протянула руки к узлам веревки. Некоторое время она все еще колебалась, затем решительно стала развязывать их. Как только Курт почувствовал свои руки свободными он кинулся к Мамоновой и быстро освободил ее от пут. Марта кивнула им.
   - Идите за мной.
   Все трое коротким путем покинули жилище лесных братьев. Марта остановившись махнула рукой в сторону лесной рощицы.
   - Там стоят лошади, идите туда быстрее.
   - А ты?
   - Не задерживайтесь, бегите. Останусь жива, найду Охотничий за­мок!
   Варя и Курт стали спускаться в лощину. При лунном свете, она про­сматривалась отлично. Со стороны лагеря разбойников раздавались ружей­ные выстрелы. Они становились чаще и громче. Перед самой рощицей, де­вушка нечаянно споткнулась, об липкий и мягкий предмет. Оглянувшись она увидела голову барона депутата. Ойкнув от страха Варя схватилась за Курта. Среди редких деревьев и валунов действительно находились лошади. Моло­дой немец отвязав двух свободных от поклажи коней быстро оседлали их и стали удалятся от проклятого гнезда Карнеро. Все вокруг просматривалось в мельчайших деталях. Выехав на равнинный спуск, они хотели пришпорить лошадей, когда спутница оглянувшись назад, сказала. - Посмотрите!
   Обернувшись Курт увидел двух лошадок, норовивших догнать их, но груженные мешками они часто отставали...
   - Пусть плетутся, не будем терять времени.
   Он направил свою лошадь к горному ручью. Варя последовала за ним. Некоторое время они ехали молча по водной глади потока. Кони шли уверен­но, минуя большие камни. "Что побудило молодого немца, - подумала де­вушка,- добровольно дать себя в руки разбойников? Ведь шансов остаться в живых в лагере Карнеро, равнялось нулю... Ведь если бы не Марта, бог зна­ет чем бы все это закончилось?" Она устало посмотрела на Курта. Тот, в свою очередь, мыслями был в лагере Карнеро. Кто мог поднять стрельбу в лесу? Может подвыпившие братья куражились, друг перед другом, или лич­ный решали спор, что было обычным явлением в такой среде
   Девушка поежилась от ночной свежести. Два последних дня радовали солнечным теплом, но сейчас... она не отказалась бы накинуть на себя что -- либо из зимнего гардероба. Она поравнялась с Куртом.
   - Куда мы направляемся?
   - Не знаю. Веймар очень далеко. Нам надо поскорее покинуть эти места.
   - За нами будет погоня?
   - Вряд ли. Карнеро сейчас не до нас.
   Его ответ не успокоил девушку. Перед ее глазами продолжал стоять об­раз главаря разбойников, его циничный взгляд и голос палача. Варе хотелось птицей лететь от этих мрачных мест и сокрушалась, что с Куртом, она слиш­ком медленно удаляется от осиного гнезда разбойников. Она оглянулась на­зад. Лошадки с трудом едва поспевали за ними.
   "Надо бы как- то помочь бедняжкам". Курт уловил ее мысли.
   - Спустимся вниз, снимем с них груз.
   Но проехав еще немного, молодые люди заметили, что лошадки с поклажей окончательно отстали. Бездорожье, частые остановки в поисках безопасного пути, казалось этому не будет конца. Долгая езда утомляла. Де­вушку клонило ко сну и только боязнь свалится с лошади держало ее в седле. Глаза невольно слипались от усталости. Курт, что - то говорил ей, но она плохо воспринимала его слова. Потом будто бы кто- то ее нес на руках и настала долгожданная тишина с запахом сена. Проснулась она от озноба. Оглядевшись она вскоре поняла что находится в каменной нише на охапке сена. Рядом лежал скорчившись от холода ее спутник.
   Почувствовав движение ее тела, он открыл глаза. Видимо ее вид вызы­вал жалость, он попытался обложить ее спину и ноги соломой, но все было тщетно, холод продолжал пронизывать ее тело. Курт поднялся и стал бро­дить по полянке. Не найдя ничего, чтобы могло их согреть, он направился в рощицу. Девушка видела его фигуру мелькавшую среди деревьев. Она за­крыла глаза. До утра было далеко. Вставать не было сил. Сквозь холодную дремоту она услышала его шаги, затем, что то мягкое и пушистое накрыло ее.. Солома чуть зашелестела. Молодой человек лег рядом. Стало очень тихо. Тело постепенно наполнялось живительной теплотой. Дыхание Курта на щеке, прикосновение его рук, рождало что -- то новое, неизведанное и притягивающее, к которому тянулось все ее существо. Девушка невольно по­тянулась к нему все свои телом. Ее пальцы коснулись его рук. Это было ни с чем сравнимое блаженство.
   Этот миг длился недолго. Молодой человек усмотрев видимо в этом элемент безнравственности, тактично убрав ее руки и повернулся к ней спи­ной.
   "Почему он сделал это? Разве я дала повод к чему-то непристойному?" Перед Мамоновой встали проплывать образы ее Петра, слесаря казенки с Луганска, графа Владимира Григорьевича и разбойника Карнеро. Слова последнего не выходили из головы. " - Почему вас игнориру­ют мужчины? Может в этом кроется ваша нетерпимость, холодность к ним?"
   "Что это? Правда, вымысел или ...состояние моей души?" Ответа не было...
  
   ... Утро было тихим и солнечным. Лесной перезвон птиц, журчанье ру­чья, запах влажной земли и зелени кружили голову. Курт проснулся первым. Осторожно встав, чтобы не разбудить спящую девушку он направился к ло­шадям. Место, где они находились, было ему незнакомым Он подошел к мешкам, с которыми возился ночью, снимая с лошадей. Надо было спешить. От груза надо было избавится опасаясь погони. Курт перетащил мешки под нависшую скалу и скинул их в темный проем на полу...
  
   Когда Варя проснулась, Курта рядом не оказалось. Она поднялась с жесткого ложа в каменном мешке, прошлась по поляне. Увидев молодого немца и двух лошадок., уже без поклажи, она воскликнула.
   - Боже мой! Как же они могли найти нас? Ведь мы почти сразу же потеряли их из виду? Это вы помогли им избавится от груза?
   Молодой человек не успел ответить.
   - Постойте, - воскликнула она, подходя к одной из лошадей.
   - Это же лошадь Карнеро! Белое пятнышко на лбу и левая задняя нога перевязана!
   Курт, не менее удивленный, ответил.
   - Именно на этой лошадке вы ночью проделали немало миль.
   Далее девушка поведала ему, как главарь разбойников именно на ней ехал из Клеингалле.
   Курт выслушал и тут же предложил своей спутнице не терять время и продолжить путь.
   - Мы пойдем пешком?, - спросила Варя, увидев как тот подняв с ложа теплый полушубок , протянув, ей, уже шел между скалами.
   - Здесь недалеко проходит дорога и теперь у нас есть возмож­ность более комфортно продолжить наше путешествие.
   Девушка была рада этому предложению. Ночная поездка на лошадях оставила не лучшие воспоминания.
   Дорожный тракт находился за рощицей. Мамонова оглянулась, мыс­ленно прощаясь с лошадками, которые вольно теперь бродили по поляне. Выйдя на дорогу, молодые люди стали ждать попутный транспорт. Его не было. Полушубок (ночной трофей, как позже пояснил ее спутник), пришелся кстати. Утро было сырым и прохладным. В нем Варя чувствовала себя пре­красно, что нельзя было сказать о ее спутнике, но поделится частью тепла трофея, она не решалась, зная щепетильность Курта. Ожидание транспорта становилось сомнительным. Ни экипажа, ни пролетки. Впрочем вскоре по­явился верховой. Разговор с наездником, прояснил ситуацию. Курт объяс­нил девушке.
   - Эта дорога перекрыта завалом. Нам необходимо добраться до объез­да. Это где -- то в той стороне.
   Молодой немец решительно направился в сторону серых нагроможде­ний камней. Варя молча последовала за ним. Объездная дорога открылась перед ними неожиданно. Она проходила среди скал, деревьев и частых по­воротов. Им не пришлось долго ждать транспорта и вскоре молодые люди уже сидели в пролетке. Утренняя свежесть не тревожили Мамонову, но глядя на своего спутника, зябнувшего в своей одежде, она не выдержала. Полушу­бок был просторным и вполне мог согреть их двоих. Варя предложила ему свой вариант, однако молодой человек тактично отклонил ее услугу.
   Мерно стучали копыта лошадей, скрипя, чуть покачивалась пролетка. Варя закрыла глаза. Кошмар прошедшего дня и вечера, все еще стояли перед ней. Впереди тоже была неизвестность. Она вздохнув открыла глаза. Курт съежившись, пытался уснуть. Варя распахнула полушубок и бережно, словно малого дитя, закутала вздрагивающего от холода, молодого немца, прижавшись к нему. Он молча принял ее жест. Поправив на нем часть полу­шубка, она вновь закрыла глаза. Хотелось ужасно есть, но об этом и думать нечего. Ехали долго. На пути часто встречались небольшие поселки, хутора. Приехав в небольшой городок, они пересели в экипаж и вновь продолжили свой путь. Чтобы заглушить чувство голода, они старались не думать о нем. Страх, перед возможным преследованием, продолжал пугать их. Курт пока­зал на солнце. Светило опускалось к горизонту. День промелькнул быстро и незаметно. Экипаж остановился. Путники огляделись. Городок чистенький, небольшой. Сразу же за домами высилась гряда гор. Людей на улицах было мало. Искать ночлег долго не пришлось. В одном из домиков гостеприимные хозяева предложили им уютную комнатку и сытный ужин. Сидя за столом, за­полненный снедью, Курт разговаривая с приветливыми хозяевами, выясняя дальнейший путь на Веймар. После ужина зайдя в свою комнатку, спутник сказал девушке.
   - Мы с вами проделали немалый путь. Позади Вайсенфельс и Наумбург, а значит завтра будем в Веймаре.
   - Что нас ждет там?
   - Будем надеяться, что ничего плохого.
   Варя окинула взглядом комнатку. Ее внимание остановилось на дере­вянной кровати. Ее спутник повернулся к окну.
   - Вы ложитесь, а я наверное прогуляюсь.
   - Нам надо рано вставать.
   - Конечно. Ложитесь.
   Курт не оглядываясь вышел из помещения. Девушка устало присела на кровать. Не хотелось ни о чем думать. Загасив свечу, она разделась, легла накрывшись одеялом. Сна не было. Спутник не появлялся. Уже засыпая она услышала, как тот тихо вошел в комнатку. Постояв нерешительно у окна, он сняв обувь и не раздеваясь растянулся в кресле. Варя была уверена, что ее спутник не заговорит с ней. Она ошиблась. Тот спросил ее тихо.
   - Вы спите.?
   - Нет.
   - Можно вас спросить кое о чем?
   - Спрашивайте.
   - Вы задумывались когда либо о своей жизни, вообще?
   - Да.
   - Что вас заставило об этом вспоминать?
   - Трудности.
   - Вы поддерживаете отношения со своим другом из Луганска?
   - Сейчас нет.
   - Он это заслуживает?
   - Не знаю.
   - Мой русский друг предложит вам руку и сердце. Я в этом уверен. Вы примете его?
   Мамонова помолчав ответила. - Он не сделает этого.
   - Скажите, карьера и замужество для вас совместимы?
   - Сейчас я пока не готова на этот вопрос.
   В комнатке наступила тишина.. Молодой немец виновато продолжил.
   - Прошу прощения за вольность вопросов.
   - Я так думаю, этому есть причины.
   - Да. Находясь в лагере разбойников, прикованным к стене, на грани жизни и смерти, я передумал много. В свои тридцать лет, я не могу по­хвастать тем, что сделал весомое, главное в жизни. Мои сверстники делали карьеру, влюблялись, женились, заводили детей. Словом жили полной жиз­нью. Эта полоса прошла мимо меня. Но даже не это волновало меня. Там, в логове Карнеро, я понял насколько может быть коротка жизнь и как глупо она может оборваться. И еще я понял, как дорог каждый прожитый день.
   Девушка повернулась к нему. - Вы замечательный, добрый человек, и любая девушка сочтет за счастье быть рядом с вами. Она ведь есть у вас?
   - Как вам сказать,... была. Она кажется во мне разочаровалась. Мое увлечение наукой, литературой, искусством, она попросту не восприни­мала, но зато азартно увлекалась идеями моего дядюшки. Отношения между ними были куда лучше, чем у меня с ней.
   - Где она сейчас?
   - Что то по видимому у нее произошло серьезное с Гютнером Маем, и она уехала в Браунау, к родственникам.
   - Ну а среди других девушек, у вас были поклонницы?
   - Нет. У меня была лишь одна Ирма. Дядюшка был категорически против моих ухаживаний за кем либо еще.
   - Если вы догадываетесь о причинах ваших неудач, примите вер­ное решение, и ваша жизнь круто изменится.
   - Я начинаю понимать насколько я был слеп и неразумен.
   - Будьте свободны от Гютнера Мая.
   Курт не ответил. Откровенный разговор с девушкой действовал отрезв­ляющие. Варя коснулась его руки. - Будьте мужественны...
  
   ...Утром, расставшись тепло с хозяевами, Варя и Курт сели в экипаж ко­торый направлялся в Веймар -- город великих просветителей. Не доезжая до него, экипаж остановился у владений Макса Хауфа. Девушку это немного удивило, но она не стала любопытствовать по этому вопросу. Она всецело доверяла своему спутнику.
   Пройдя по полянке, она не могла не обратить внимание на окружавшую ее вокруг природу.
   - Райский уголок. Прелесть. Не правда ли?
   - Посмотрите вон туда.
   И Курт показал рукой на один из лесных склонов. У его подножья стаял замок. - Мы находимся во владении барона Макса Хауфа. Это его замок. Немного правее Охотничий замок.
   - Мы в Веймаре?
   - Можно сказать, да. Мы пройдемся немного пешком. Вы не про­тив? Гютнер Май подождет, хотя сейчас нам не помешало бы кусок телятины или пудинга съесть.
   - Вам эти места знакомы?
   - Да.
   - А эта хижина?
   - В ней, когда -- то жил отшельником монах - бенедиктинец. Ря­дом с его избой, Сухой колодец. Ну, что, идем?
   И Курт жестом махнул в сторону нависшей скалы. Через несколько ми­нут молодые люди уже спешили в сторону замка Макса Хайфа. Шли молча. Каждый погрузился в свои мысли, связанные с разбойничьим гнездом Кар­неро. Происшедшие события все еще были свежи.
   - Смотрите, воскликнула девушка, оглянувшись в сторону.
   - Всадники!
   - Где?
   - Да вот же.
   И Мамонова показала на безлесный участок спуска. Там действительно находились всадники. Их было пятеро и все они не двигаясь смотрели в их сторону.
   - Это люди Карнеро! Волнение охватило Варю.
   - Вряд ли. Эти места он обходит стороной. Да и далековато...
   Впрочем Курт, не был уверен в том что говорил. Они свернули в лес. И прибавили ходу. Лучше не попадаться им на глаза. В просвете деревьев за­мок барона Макса Хауфа становился все отчетливей. Его стены, башни и окна четко вырисовывались на фоне ясного синего неба. Когда до него оста­валось не более полсотни метров, из-за деревьев им навстречу выскочили всадники и преградили путь. Девушка была в потрясении. - Что же теперь бу­дет с нами? Живыми они нас не оставят...
   Один из них направился в их сторону. Каково же было удивление, когда в подъезжающем всаднике они узнали Габриэля, садовника Гютнера Мая. Встреча была настолько неожиданной, что Варя от радости была готова про­стить ему все маленькие и большие подлости. Как оказалось позже, Габри­эль постоянно следовал за ними теряя их следы и вновь находя их. Ему дол­го пришлось искать, прежде чем он узнал о пленении их лесными братьями. Но когда полиция и вооруженные волонтеры из числа горожан Галле, разгро­мили гнездо разбойников в горах, оказалось, что ни Курта, ни певицы там не оказалось, хотя многие из лесных братьев, пленников видели их. Оставался один вариант. Курту и его спутнице удалось бежать и они естественно, направляются коротким путем в Веймар, через земли и замок барона Макса Хауфа. Габриэль был на высоте. Его расчеты оказались безупречны. Варя не выдержала и спросила его о семье Левицких.
   - Да, они уже здесь. Их очень опечалило ваше отсутствие в замке, но они не теряют надежды увидеть вас вновь.
   - До замка Гютнера Мая далеко?
   - Нет. Но я должен вас огорчить. Семья Левицких снимают комна­ты в Веймаре...
   Это известие расстроило Варю, но то, что Левицкие находятся в городе и ждут ее, радовало девушку. Она посмотрела на Курта. Интересно, какие мысли его тревожат сейчас? Последние дни сблизили их, они стали одним целым и разлука в Веймаре не может вот так,одним махом разрушить то светлое, которое объединяло их сердца.. Курт молча направился к замку Макса Хауфа. Спутница последовала за ним. В глазах Габриэля мелькнуло недоумение. Все трое не спеша приближались к стенам крепости. Для садов­ника и его людей эта территория была запретной зоной. Габриэль поровнял­ся с племянником Гютнера Мая.
   - Нам нужно сворачивать влево...
   Курт не ответил, продолжая идти вперед, думая о чем - то своем.
   Не доходя замка, он остановился. Гавбриэль стараясь быть спокой­ным, повторил.
   - Нам нужно здесь свернуть....
   Курт смотрел на крепость, из которого уже выходили люди.
   - Я намерен встретится с хозяином этого замка и получить ответы на некоторые вопросы.
   - Это можно будет сделать в любое другое время, а сейчас нам необходимо вернуться в замок твоего дядюшки. Гютнер ждет тебя с нетерпе­нием.
   Курт скептически усмехнулся. - Хватит валять дурака. Ты прекрасно знаешь, что это далеко не так. Он ждет певицу из Петербурга, так что спе­шить не будем.
   Садовник изобразил на своем лице непонимание.
   - Ты долго отсутствовал и все соскучились по тебе.
   - Отпусти людей, а сам задержись на минутку.
   Габриэль был в замешательстве, но все же повиновался. Всадники свернули в лес. По дорожке из замка, к ним на встречу шел человек. Это был сам барон Макс Хауф. Садовник, заподозрил что -- то неладное, в поведе­нии Курта.
   - Ты возвращаешься домой?
   - Не спеши.
   - Ты в опасности.
   - Этих лошадок, на которых вы сбежали от Корнеро, будут разыс­кивать. Только в замке Гютнера Мая вы будете в безопасности.
   - Откуда тебе это известно, что мы были его пленниками?
   - Знаю.
   - Ты не ответил на мой вопрос.
   - Я тебе и так уже много сказал.
   - Значит мой дядюшка и Карнеро знает?
   - Я тебе этого не говорил. Я еду. Барон будет очень недоволен твоим поступком и свои обещания вероятно будет пересматривать.
   Габриэль тронул лошадь. Курт усмехнулся.
   - Что подумает Макс Хауф о твоей спешке? Прояви уважение к нему.
   Садовник видя подошедшего хозяина замка, пересилил себя и сдержал лошадь на месте.
   Макс Хауф был удивлен, увидев в своих владениях петербургскую пе­вицу, в обществе племянника и садовника своего соседа барона. Не об­ращая внимания на них, он улыбнувшись развел руки в сторону.
   - Для меня ваш визит приятная неожиданность! У меня не было сомнения в том, что наша встреча не повторится, и я рад, что вновь вижу вас.
   Несмотря на скованность и далеко не праздничное настроение посети­телей, барон был вежлив и тактичен.
   - Будьте моими гостями, прошу...
   Курт взглянув на девушку, затем повернувшись сделав к барону произ­нес. .
   - Благодарим за приглашение. Я думаю, что возможно воспользу­емся вашей добротой, а сейчас мы бы хотели более короткой дорогой по­пасть в Охотничий замок.
   - Да, да. Конечно. Я буду рад, если вы его посетите. Мои люди привели его наконец в порядок, и вы будете там у меня желанными гостями.
   Курт с удовольствием посмотрел на садовника, явно чувствующего не своей тарелке.
   - Как же так! Ведь Охотничий замок принадлежит моему дядюшке, Гютнеру Маю?
   - Никогда! Его строил еще дед мой Герберт Хауф.
   Племянник Гютнера Мая посмотрел на садовника. Тот избегая его вз­гляда, смотрел в сторону. Барон продолжал.
   - А так как это строение стояло близ водопада, служившей грани­цей между нашими землями, он стал яблоком раздора между нами.
   - Тогда почему ваш сосед утверждает, что это его собственность?
   - Как -- то я имел неосторожность дать Охотничий замок на время пользоваться ему. Там он ставил свои спектакли на лоне первозданной при­роды и проводил всевозможные ритуалы. Вскоре я понял, что допустил ошибку. Его моральные качества, внесенные в сюжеты постановок, а также в ритуалы варварского направления не укладывались в рамки моих представ­лений о человеческой морали и этики, и я положил этому конец...
   Габриэль был готов провалиться на месте, но по своей природе любо­пытство взяло верх. Подробности отношений между видными соседями, мог­ли быть полезны ему и он продолжал слушать. Курт устало посмотрел на свою спутницу.
   - Жаль, что среди нас нет Гютнера Мая. Впрочем, какая разница, есть ли
   он или нет его...
   Молодой человек задумчиво посмотрел на девушку.
   - То, что я вам сейчас скажу, мне нелегко говорить, но рано или поздно я бы сделал это.
   Он сделал паузу. Его лицо стало серым и неузнаваемым.
   - Я вас предал, как Иуда Христа, против своей морали и принци­пов, выполняя мечту своего дядюшки, желавшего заполучить вас любой це­ной. О его намерениях, я догадывался, но не допускал мысли, что он опу­стится в своих стремлениях так низко. Мои сомнения в этом плане под­твердил садовник Гютнера Мая еще на "Викинге". Я решил сорвать этот ко­варный замысел и уже наметил предварительный план. Садовник моего дя­дюшки не доверяя мне, опередил меня. Вас выкрали, и если бы я случайно не оказался на пути Габриэля, верный пес Гютнера Мая на тарелочке бы пре­поднес ему желанный и лакомый кусочек из Петербурга.
   И последнее. Я допустил большую ошибку, убеждая вас, быть великой певицей моей Родины, предлагая насильственную любовь к культурным ценностям Великой Германии. Ваша порядочность убеждала меня, что мои усилия в этом направлении были напрасны. Вы мужественно отстаивали культуру не только своей нации но и других народов. Вы достойны великой похвалы! Я не устоял перед подачками своего дядюшки. Теперь я отказыва­юсь от его обещаний, Охотничьего замка, владельцем которого он никогда не был, от его посмертного обещания на право владения имущества барона, и всех посул, которыми он постоянно меня пичкал, не выполняя ни одной из них.
   Это он, Гютнер Май, увидев вас однажды в театре, устроил мое знаком­ство с Левицкими в Петербурге. Это его идея, под моим неусыпным внимани­ем доставить вас сюда в Веймар, в его замок. И помощником в этом грязном деле, он определил своего садовника.
   Курт посмотрел в лицо Габриэля.
   - Ты все слышал? А теперь скачи в замок и труби своему хозяину о моей "подлости". Ведь ты послушный слуга своего господина?
   Садовник, ошеломленный откровением племянника своего барона, тро­нул поводья лошади. Та сделала несколько шагов.
   - Гютнер Май этого тебе не простит!
   Лицо Габриэля исказилось гримасой ненависти. Он хлестнул свою ло­шадь, и та вскачь понеслась по объездной лесной тропе к замку.
   Девушка была готова разодрать в клочья Курта за те мучения, которые ей пришлось выносить все это время. Ее спутник продолжал.
   - Теперь, когда вы знаете всю правду, выбирайте, или вы гостья барона Макса Хауфа, либо я отвожу в город, где вас с нетерпением ждут Ле­вицкие.
   Варя посмотрела на барона. Его лицо было как всегда спокойным и ве­личавым. Затем она встретилась с глазами своего спутника и не выдержав спросила. - А как же вы? Что будет с вами? Хотите, я поеду к вашему дядюш­ке и попрошу снисхождения вам?
   - Если вы явитесь к нему, он уже не выпустит вас.
   - Я хочу посмотреть ему в глаза. После того, что мне пришлось претерпеть, я уже ничего не боюсь.
   Макс Хауф подошел к лошади, на которой сидела Мамонова.
   - Вы хотите добровольно попасть в этот Содом и Гоммору?
   Курт поднял голову и сделал попытку успокоить спутницу.
   - Обо мне не беспокойтесь, сейчас речь идет о вашей безопасно­сти.
   Макс Хауф похлопал лошадь по холке. - Прежде чем ехать к Гютнеру Маю, вам необходимо, ну скажем так, привести себя в надлежащий порядок, отдохнуть...
   Курт сделал попытку улыбнуться. - Вам действительно нужно сейчас хорошенько выспаться, и еще раз подумать обо всем.
   Девушка ждала от него других слов, но он их не произнес. Это был при­говор. Она поправила спадавший локон. Курт не мог быть другим. Барон лю­безно подал девушке свою руку ей и прежде чем направится к замку, сказал обращаясь к молодому человеку. - Может и вы с нами? Как жаль! Рад всегда видеть вас в моем замке! Приходите... .
  
  
  
  
   Глава - 21. Замок Макса Хауфа.
  
  
   ... Мамонова проснулась только к вечеру. Она не сразу сообразила где находится. Чудесная комната в розовых тонах, лепные украшения, мебель, вещи - атрибуты женской слабости, все это вместе радовало глаз и действо­вало успокаивающе. Служанка, молодая девушка, уже стояла возле ее кро­вати в ожидании, когда гостья проснется. Варя заметив ее, сделала попытку вступить с ней в разговор, но та виновато улыбаясь, на все вопросы отрица­тельно кивала головой. В конце концов, кое -- как словами и знаками, они все же объяснились и стали мало помалу понимать друг друга. Служанку звали Эмма и служит у хозяина недавно, и поэтому мало кого знает здесь.
   Варя пыталась получить ответ на свой вопрос о Курте, но та лишь вино­вато отрицательно качала головой. Мамонова уже не могла представить себя без него. "Что с ним? Как найти его?" Курт был всегда рядом с ней, он был ее тенью...
   Служанка помогла ей встать и стала приводить в порядок. Через чет­верть часа в овальном зеркале а нее смотрела прекрасная незнакомка в пла­тье, достойное носить молодой немецкой баронессе. В сопровождении слу­жанки, Мамонова спустилась в столовую. Там ее уже ждали.
   Во главе стола сидел хозяин замка. Рядом, жена - пышная блондинка и двое взрослых дочерей. По другую сторону сидел священник местного прихо­да, пожилой мужчина с бледным и худощавым лицом. Рядом с ним си­дел смуглый итальянец, лет сорока пяти, подвижный, с быстрым взглядом и приятной внешностью. С ним рядом сидела женщина. Лицо, одежда, осанка - все говорило о ее волевой натуре. Последним был, молодой человек с брос­кой внешностью, и с некоторой степенью развязности. При появлении Мамоновой, все сидящие за столом повернули головы в ее сторону. Они с интересом смотрели на незнакомку отдавая дань ее физическому совершен­ству.
   Макс Хауф жестом показал ее место за столом рядом с его дочерьми. Пожилой слуга, с невозмутимым видом услужливо придвинул ей стул. Все продолжали с нескрываемым интересом смотреть на новенькую. Хозяин зам­ка нарушил молчание.
   - Перед вами, господа, звезда российской оперной сцены, моя го­стья
   Мамонова Варя. Я имел честь познакомится с ней недавно, пла­вая на "Магдалине". В ее исполнении я слышал несколько вокальных опу­сов. Этого было вполне достаточно, чтобы оценить ее певческий талант и высокую культуру музыкальной подготовки. В настоящее время певице из России пришлось довольно трудно...
   Мамоновой не хотелось, чтобы барон останавливался на известных ему моментах ее путешествия на судне. Певица хотела их забыть навсегда. Хозяин замка и не думал делать этого. Он лишь ограничился общими трудно­стями путешествия...
   -...нескончаемая дорога, остановка в неуютных гостиничных дворах, где и отдохнуть то по настоящему не удавалось. Все это утомляло очень. Мы безусловно хотели бы услышать ваш чудесный голос, но настаивать не ста­нем. Всему свое время...
   Певица была благодарна Максу Хауфу за поддержку. За столом не все были согласны с мнением барона, и Мамонова это почувствовала. Она под­няла глаза на хозяина замка. Тот, словно что -- то вспомнив, сказал, обраща­ясь к ней, показывая на итальянца. - Чезаре Грасинни - скрипач, дирижер. Рядом, Лючия Борбоне -- виолончелистка. Оба уроженцы Северной Италии. Завтра вечером они дают концерт в городском театре.
   А вот этот молодой человек, Алоис, друг моих дочерей Линды и Луизы. Завершает наш семейный стол, пастор Герхард, наш друг и почитатель та­ланта моих дочерей. А теперь, - при этом барон сделал небольшой жест пе­вице, - кушайте, насыщайтесь, ибо на вашем долгом пути не все было гладко с кухней. Мне тоже не раз в дороге приходилось скучать по домашней пище...
   И Макс Хауф, чтобы более не сгущать общего внимания к ее персоне, дипломатично переключился на другую тему, которую затронул Герхард. Варя не утруждала себя заботой упрашивать себя, и не спеша принялась за гусиный бочок, аппетитно поджаренный до позолоты. Девушка действитель­но была голодна, но это не мешало ей быть сдержанной в еде и быть внима­тельной ко всему, о чем говорилось за столом. Пастор делился последними новостями из Галле, в частности о том, как стражники порядка в городе и во­лонтеры из числа горожан решили прочесать окрестности города в поисках разбойников и что уже есть надежда отыскать наконец их гнездо и разгро­мить их.
   - На площади, - продолжал он, - поставят виселицы для злодеев. Народ уже предвкушает удовольствие видеть этих мерзавцев там, где им и следует быть.
   - Как интересно! - воскликнула одна из дочерей барона. - Мне бы так хотелось посмотреть на главаря этих лесных братьев. Говорят, что он даже ничего себе, недурен собой!
   При этом девушка кокетливо взглянула на молодого человека сидевше­го с виолончелисткой из Италии.
   - Перестань, Луиза! - осадила дочь супруга Макса Хауфа. - Если он злодей, значит и внешность у него не лучше чем у трубочиста. Вы со мной согласны Алоис?
   Молодой человек польщенный вниманием Виолетты, матери Луизы, за­метил важно. - Не совсем. Должен заметить, что Карнеро, далеко не урод и не глуп, как кажется некоторым. Все его действия, эта ответная реакция на его свободу.
   - Вы одобряете его злодеяния?
   Барон взглянул на свою супругу.
   - Ни в коей мере. Никто из нас не знает, на что мы способны ока­жись на его месте.
   - Количество преступлений совершенных под его руководством не дают никакого права ему на жизнь. Справедливость должна восторжество­вать! Злодей должен быть наказан!
   - Я только выразил свою точку зрения.
   Алоис был доволен вниманием к своей персоне. Линда, сестра Луизы была всегда нетерпима к его тщеславию, высокомерию и убежденности в своей правоте. - Ты несносен Алоис! Мнение старших ты игнорируешь. Твоя близорукость опасна.
   Луизе тоже досталось от сестры. - А может для Карнеро не виселицу приготовить, а костер? Очень интересно, когда человек горит как факел. Ты хотела это сказать?
   Сестра не сдавалась. - Небось и сама на это с удовольствием смотрела бы?
   - Нет такого желания.
   - Линда, Луиза! Прекратите! Эта тема разговора, не для прилич­ных девушек.
   И Виолетта обратилась к итальянскому скрипачу. - Простите моих дево­чек. Сейчас, повсюду, только и слышно о проделках лесных разбойников.
   Чезаре Грасинни согласно кивнул головой. - Это реакция на события. У нас одно время тоже был не без известный герой - злодей Гароне, который с дружками занимался грабежами. Для него было все равно, бедный ли это ре­месленник или богатый синьор. Никого не щадил ради денег.
   - Ай, яй, яй!
   - Поймали, судили и отправили куда следует!
   И Чезаре махнул рукой к потолку. Невозмутимая синьора, спутница ита­льянского скрипача в разговоре не принимала участия. Изредка поглядывая на сидящих людей за столом, она из вежливости лишь улыбалась им. Вскоре разговор переключился в театральную область. Каждый пытался привнести свою лепту в музыкальную стихию концертов и постановок. Наиболее удачливой в этом плане была супруга Макса Хауфа. Из ее уст часто звучали такие прославленные имена как Гетте, Шиллер, Лист, Бах. Обо всем этом, а также артистов и музыкантов исполнителей, задействованных в театрах Веймара, она была достаточно компетентна.
   Для Мамоновой это не было открытием. Девушка уже знала, что Макс Хауф страстный поклонник музыки и театра. Вместе с женой и дочерьми он не пропускал ни одной новинки...
   ...После ужина все направились в гостиную Это был зал с небольшой сценой, с картинами между окнами и живыми цветами в декоративных вазах по углам. Хозяин замка подвел гостей к сцене, над которой висел портрет мо­лодого человека.
   - Узнаете?
   Гости некоторое время молча рассматривали портрет. Мамонова пыта­лась уловить в облике молодого человека малейшие детали, которые могли бы позволить узнать его. Но кто же это был? Она заметила на себе лукавые взгляды Линды и Луизы. Подошедший к ним Алоис, стал беседовать с ними. Затем надменно, с пафосом стал демонстрировать им танцевальные па, словно приглашая девушек на тур вальса.
   - Вебер.
   - Вы правы. Это Карл Мария Вебер. На этом портрете ему не бо­лее тридцати лет.
   И барон коротко посвятил своих гостей в историю пребывания компози­тора в замке его деда.
   - Когда был жив еще мой дед, он часто рассказывал как в замок к нему, забрели два спутника. Это были странствующие музыканты.
   Один из них играл на виоле, второй на гитаре. Как оказалось позднее, они были родными братьями. Музыканты чудесно играли на инструментах и также хорошо пели. Вечерами они развлекали в зале гостей, а те в свою оче­редь награждали их аплодисментами и лестной похвалой. Особенно отли­чался один из братьев великолепно импровизировавший на фортепиано. Это был Карл Вебер....
   Наступила пауза. Барон наслаждался эффектом своего сюрприза. За­тем улыбнувшись он добавил. - А теперь мой второй сюрприз.
   Луиза и Линда словно ждали этого момента и тотчас подошли к нему с футляром. Сестры бережно извлекли из него скрипку и подали итальянскому гостю. Тот не веря своим глазам рассматривая ее тихо спросил. - Гварнери?
   - Вот медная пластинка и здесь его инициалы.
   Скрипач все еще не веря в реальность неожиданного сюрприза, провел смычком слегка по струнам скрипки, затем настроив ее наиграл тему. - Свя­тая Мария! Это она... Какой звук, легкость, полет...
   Зал наполнился волшебными звуками творения великого мастера. Макс Хауф, Мамонова, и все остальные присели на стулья. Лючия Борбоне деловито взяла виолончель прислоненную к фортепиано, села на стул и при­готовилась играть ожидая новой музыкальной фразы. Новую часть они уже играли вдвоем. Макс Хауф наклонился к Луизе и тихо спросил.
   - Тебе это произведение знакомо?
   - Конечно!
   - Как ты думаешь, трио звучало бы еще лучше?
   - Да, но... в середине пьесы начать играть с ними, удобно ли?
   Барон уже не слушал ее. Он был вновь поглощен великолепной игрой итальянцев. Луиза тихо поднялась и направилась к фортепиано. Вторую часть инструментальной пьесы, они уже играли втроем. Восторг и аплодис­менты не смутили музыкантов, блестяще игравшие популярную пьесу Бокке­ринни. Скрипач Чезаре Грасинни никого не замечал. Он наслаждался тем, что держал в руках творение своего знаменитого соотечественника.
   Слушатели желали исполнения новых произведений. Скрипач и вио­лончелистка не сговариваясь, продолжали импровизированный концерт. Луи­за на ходу подхватывал тему и тут же вступала аккомпанируя им.
   В исполнении музыкантов звучали пьесы Скарлатти, Паганини и Ви­вальди. Лицо Макса Хауфа сияло самоудовлетворением не только игрой ита­льянских музыкантов. Он не скрывал своих эмоций в пользу своей дочери Луизы, не растерявшиеся в репертуаре итальянцев.
   - Браво, синьор Чезаро и синьора Лючия. Браво Луиза! Отличная игра!
   Алоис поднявшись со своего места, важно изрек. - Неплохо, неплохо... но жаль, что в вашем репертуаре, не нашлось места для немецкого класси­ка.
   Тон, в котором были сказаны эти слова были рассчитаны не в пользу итальянцев. Виолетта, зная неуемный характер будущего жениха своей доче­ри, отпарировала ему.
   - Алоис! Ты нескромен. Оставь при себе свои детские капризы.
   Итальянский скрипач вежливо спросил молодого человека.
   - Чтобы вы хотели сейчас услышать?
   Алоис с прежним гонором ответил. - Конечно же Моцарта или... Грасин­ни уже далее не слушал его. Повернувшись к музыкантам он стал с ними со­вещаться. Те кивнули ему в знак согласия. Жена барона недовольно посмот­рела в сторону молодого человека. Алоис был, на высоте своего тщеславия. Музыканты заиграли. Ярко, выразительно в аккордовом сплетении началась главная тема "Ночной серенады" Моцарта.
   Все слушали произведение с упоением. Пастор прикрыв глаза витал мыслями в поднебесье. Линда не спускала с виолончелистки глаз, с этой ме­ханической куклы, без каких либо эмоций вообще. Мамонова глядя на инструментальное трио окунулась в воспоминания. Петербург, летние кон­церты в Павловске... "Бросить бы все и вернуться в столицу". Певица украд­кой вздохнула.
   Когда закончилась 1 часть произведения, хлопки были сдержаны. Все продолжали находится в плену чудесной, мелодической темы. Барон Макс Хауф нарушил тишину. - Это было превосходно! Браво!
   Алоис не хотел оставаться в тени. - Каков наш Моцарт? Это величина! Гений от Бога! Это...это солнце нашей Германии, великой Германии! Я гор­жусь, что являюсь соотечественником этого чуда немца!
   Чванливость Алоиса начинало раздражать. Мамонова знала еще по Лу­ганску, цену таким выскочкам - дилетантам.
   Она сухо заметила ему. - Немца? Но ведь он австриец? Зальцбург, Вена... Ухажер Луизы был готов к такому замечанию.
   - Не отрицаю. Наш дальновидный канцлер объединив наши госу­дарства, таким образом дал право и Вольфанга Амадея считать немцем, ве­ликим немцем!
   Чезаре Грасинни был на стороне русской певицы. - Моцарт принадле­жит не только Германии или Австрии. Он принадлежит всем!
   Барон дипломатично улыбнулся. - Господа, у каждого из нас своя прав­да. Будем уважать мнения друг друга, а время рассудит, кто из нас прав.
   Алоис не мог простить певице из Петербурга. - Лето прошлого года я провел в русской столице. Увы, я так и не увидел афиши, где бы фигурирова­ла ваша фамилия. К сожалению...
   Это был вызов. Девушка ответила. - С вашей незаурядной внешностью и пылким воображением, это было видимо трудно сделать. Не так ли?
   Ответ певицы вызвал улыбку у присутствующих в гостиной. Настроение у хозяина замка было прекрасным. - Алоис, ты неосторожен в высказывани­ях. Имей это в виду на будущее.
   Линда подошла к сестре. - Твой обожатель неисправим, вновь сел в лужу... Луиза в ответ улыбнулась. - Мой? Да он сам не знает еще толком, за кем из нас ухаживает.
   Сестры весело расхохотались
   И гости и близкие барона с похвалой отнеслись к выступлению музы­кантов. Супруга Макса Хайфа польщенная в адрес своей дочери Луизы, предложила. - Господа! Минутку внимания. Я бы хотела, чтобы вы послуша­ли и Линду, мою младшую дочь. Она у нас тоже не без таланта и вы сейчас в этом убедитесь!
   Никто не возражал. Напротив, удобно усевшись вновь на свои места, находясь в отличном настроении, слушатели приготовились к выступлению Линды. Дочь барона уже была готова раскрыть свой талант и только ждала команды. Макс Хауф кивнул головой Луизе. Та подойдя к сестре уже сидев­шей за фортепиано, села рядом. Они стали играть в четыре руки, баховскую инвенцию. Слаженность, точность, чувство друг друга, все это вместе доно­сило зрителям величие духа композитора.
   За инвенцией, Луиза и Линда играли фрагменты из произведений Ген­деля и Бетховена. Каждый номер воспринимался слушателями восторженно. Затем сестры перешли к вокалу. В их репертуаре звучали народные песни и небольшие арии. После небольшой паузы Линда и Луиза запели дуэтом не знакомую Варе ариэту. Она была настолько мелодичной, светлой и прозрач­ной, что Мамонова забыв обо всем на свете, ушла полностью в этот сладост­ный и чудесный миг звуков и теперь ничто не могло ее оторвать от них. За ариэтой последовали еще несколько вокальных пьес. Все они были, словно лучи весеннего солнца, пронизывающие все существо ее благотворным ис­целяющим бальзамом.
   Это были последние произведения в их репертуаре, в котором Линда проявила себя как вокалистка. Хлопки, восторженные отклики, Линда и ее, сестра воспринимали с достоинством и улыбкой.
   На вопрос итальянского скрипача, кто автор этих чудесных мелодий, баронесса пожурила дочерей. - Не испытывайте терпение наших гостей и на­зовите композитора.
   Хлопки смолкли. Все были в ожидании. Линда лукаво улыбнувшись на­чала медленно. - Это написал....
   - Иоганн Штраус.
   Варя произнесла это неожиданно для себя. Луиза захлопала в ладоши.
   - Браво! Из какой оперы?
   Мамонова знала только "Летучую мышь" Но эта была оперетта. Линда не стала испытывать терпение публики. Подняв над головой сборник, произ­несла.
   - "Цыганский барон" Эту оперу уже ставили в Вене и мы надеемся, что Веймаре вскоре будем наслаждаться ее постановкой.
   Барон был доволен атмосферой царившей в зале. Его дочерей тепло поздравляли все, даже пастор ни проронивший ни единого слова за весь кон­церт. - Я всегда говорил, что талант, это божья благодать, спускающиеся с небес на избранных. Вы, заслужили его милость и он вознаградил вас.
   Мамонова подошла к дочерям барона. - Неплохо, очень даже неплохо.
   - Вам понравилось.
   - Да. Я бы хотела взглянуть на сборник, можно?
   - Да, конечно.
   Луиза взяла ноты из рук сестры и подала его русской певице. Варя хо­тела полистать его, но ей помешали.
   - ... Представьте, Россини готовит свое любимое блюдо. Его знако­мый вертится тут же на кухне. - Синьор Россини,- говорит он, - ваш "Се­вильский цирюльник" выше всяких похвал. Все от него без ума!
   Композитор весь в заботе. - Нашли о чем говорить! Вот попробуете мое блюдо, это получше будет, чем опера!..
   Шутка Чезаре, вызвала улыбку слушателей. Он обратился к Варе. - А вы поете что-либо из Россини?
   - Джаокино прелесть. Конечно пою.
   - Что именно?
   Девушка ответила. Итальянец продолжал. - Завтра в Веймаре я буду выступать в театре как дирижер оркестра, и как скрипач. Если у вас есть же­лание послушать меня, я к вашим услугам. Семья барона уже дала согласие присутствовать на концерте. Буду рад видеть вас в театре...
   Мамонова находилась в затруднительном положении по известным причинам. Приглашение было некстати, однако и ее отказ скрипачу, был не­желателен, ведь он мог воспринять его как неуважение к нему.
   - Я думаю, что смогу.
   Она улыбнулась. Чезаре Грасинни был доволен ее ответом. Сестры подождав, когда итальянец оставив в покое певицу, переключился на Алои­са, подошли к Варе. - Хотите посмотреть нашу библиотеку? Там тихо, спокой­но. А здесь еще долго будут говорить и спорить.
   - Но это неудобно бросить всех вот так и уйти?
   - Никто ни о чем не подумает.
   Девушки незаметно покинули зал и пройдя по освещенному свечами ко­ридору прошли в библиотеку.
   Помещение было гораздо меньших размеров чем гостиная. Книги были аккуратно размещены вдоль стен от пола до потолка, под стеклом, по секци­ям из полированного дерева. На верхней ступеньке стремянки сидел уже не молодой мужчина держа в руках старинный фолиант. Он был весь поглощен чтением книги и на вошедших девушек не обратил внимания. Луиза тихо ска­зала, кивнув в сторону читавшего мужчины.
   - Лекарь, француз. Знает латынь, и несколько языков. Человек мягкий и добрый. Лечит всех...
   Линда обратилась к нему. - Есть успехи, Жан?
   Француз оторвался от книги.
   - Представляете, фрейлин. Я действительно нашел то, что так долго искал... Увидев в помещении новенькую, воскликнул.- У нас гостья? Добрый вечер. Я не помешаю? Луиза успокоила лекаря. - Не обращай на нас внима­ния...
   И девушки тут же обратились к русской гостье. - Скажите, вы хорошо держитесь в седле?
   Вопрос был неожиданный. - Не очень...
   - Мы хотим предложить вам завтра конную прогулку по нашему парку....
   - А затем, - добавила Линда, можно будет побывать в окрестно­стях Этерсберга и реки Ильмы. Первозданная природа. Вам понравится.
   Луиза достала папки и положила их на столик.
   - Хотите посмотреть наши работы?
   - Вы рисуете?
   - Это мои наброски, а это моей сестры.
   Варя с удовольствием стала рассматривать рисунки.
   - Очень мило. Лес, поляна, олень...
   Заметив в руках гости сборник, Луиза спросила.
   - Вы тоже поклонница Штрауса?
   - Мне нравится его музыка.
   Луиза порылась среди книг, журналов и рукописей.
   - У нас есть еще несколько его произведений и даже портрет.
   - Портрет?
   - Посмотрите.
   Русская певица бережно взяла из ее рук небольшой формат листа, на котором был изображен венский композитор. У Софьи Павловны в Луганске, портрет композитора выглядел иначе, моложе. Здесь же лицо композитора было старше, несколько уставшим, но добрым и благородным. Сестры видя с каким вниманием гостья разглядывает портрет, переглянулись. Лекарь француз подойдя к ним положил фолиант на стол. - Что делают годы с чело­веком, - произнес он, взглянув на портрет. - А ведь там, в Париже на концер­те, он выглядел орлом.
   - Вы видели его?
   - Да. И даже лечил одного из его музыкантов.
   - Когда это было?
   - В 1867 году. На торжественном концерте присутствовал сам им­ператор Эммануил и его любимец Оффенбах. Штраус Иоганн, помню очень волновался перед выступлением, ведь успех или провал, всецело зависел от мнения Оффенбаха. Но все обошлось как нельзя лучше. Сам парижский метр высоко оценил выступление венца.
   - Что исполнял оркестр?
   - Не могу сказать, но точно знаю, что название его связано с Дуна­ем.
   - "На прекрасном голубом Дунае"?
   Линда взяла из рук Мамоновой сборник и открыла нужную страницу. Жан продолжал. - Да, именно это произведение. Я далек от музыки, но то что исполнял тогда оркестр под его дирижерской палочкой, было захватываю­щим. Как лекарь утверждаю, что музыка имеет притягательный, лечебный эффект. Он состоит в том, что нашему организму для поддержки жизненного тонуса, необходимы определенные сочетания звуков в музыкальных темах и гармонии. Мне нравится Гендель, вам Глинка, но вполне возможно отдель­ные произведения этих композиторов мы оба одинаково будем слушать с удовольствием. Вам понятна моя мысль? И в том, и в другом случае, слушая музыку, мы получаем заряд бодрости - жизненно важного эликсира здоро­вья.
   - Наш лекарь Жан, - обратилась Луиза к Мамоновой, - пользуется большим уважением у наших слуг и крестьян. Но вот с Эдвардом лечение у него затянулось и наверное...
   Сестра Линды кокетливо взглянула на лекаря. -...Ничто и никто не вы­лечит. Не так ли Жан?
   - Ах, фрейлин! Здесь случай весьма неординарный. Представьте себе, - обратился француз к русской певице, - молодого парня взбирающего­ся по шпилю только что выстроенной кирхи, чтобы там, на его острие, закре­пить крест. Ведь кроме него, никто не отважился бы на сей рискованный шаг. Эдварду удалось поставить точку в завершении этого строительства, крест был закреплен, как неожиданно потеряв опору под ногами, а затем и в руках, бедняга стремительно падает вниз. Все, кто находился на земле кинулись к безжизненному телу. Вероятность быть живым не было никакой, однако сердце у юноши еще слабо билось. Появилась надежда, что Эдуард будет жить. В общем, к счастью так и случилось. Не дал бог ему умереть в расцве­те сил.
   - Но ведь это прекрасно! - воскликнула Варя.
   - Да, - согласился лекарь француз, - но это был уже другой Эд­вард. Не тот, прежний, которого мы все хорошо знали.
   Мамонова с любопытством вскинула брови. Луиза и Линда перебивая друг друга стали пояснять. - Представьте себе, Эдвард утверждает, что он не­когда был писцом ассирийского царя Хамурапи и на своих глиняных таблич­ках, которых у него было множество, он отмечал все значительные моменты своего государя.
   - Ты помнишь Луиза, как Эдвард возле конюшни, вместо слов, стал чирикать как большая птица?
   - Потом он объяснил, что так говорят между собой люди одного из племен к которому будто бы принадлежал, еще до вавилонского столпотво­рения.
   Для Вари эта новость, похожая на сказку, была действительно необыч­ной, но не настолько, чтобы быть сраженной. Девушка была сдержанна. Та­кие новости вполне могли быть вымыслом.
   -...Он сражался вместе со Спартаком против римских легионеров. Его как и остальных рабов, оставшихся в живых, прибили к столбу на Апиевой дороге, и Красс, самолично на коне подъехал к нему, чтобы посмотреть на его мучения.
   Русская певица посмотрела на Жана. Тот развел руками.
   - Достоверность в его воспоминаниях, меня, признаться, поража­ет. О таких событиях, личностях, Эдвард вообще не имеет понятий, в силу своей неграмотности. Я хочу его показать веймарским гипократам и получить от них на этот счет вразумительный ответ.
   - Расскажи нашей гостье о твоей прогулке с ним на Эттерсберг.
   Лекарь француз провел рукой по книге. - Обычно, травы и коренья для своих снадобий, я собираю подалее от жилищ. Лучшее место для сбора это берега Ильмы и поляны Эттерсберга. Часто в таких прогулках меня сопрово­ждает Эдвард. Скажу вам, Эттерсберг - красивейшее место. Лес, поляны, солнце, птички... Если у вас будет возможность побывать там, воспользуй­тесь случаем - получите массу наслаждений...
   И вот несколько дней тому назад, мы поднялись с ним на возвышен­ность, чтобы просто побродить и полюбоваться пробуждающиеся природой. Некоторое время он шел спокойно, затем я заметил в его глазах беспокой­ство.
   - В чем дело? - спрашиваю.
   - Смотри, вон там впереди.
   Я посмотрел в указанном направлении. - Я ничего не вижу.
   - Ну как же. Черный дым, словно из печи, много людей в полоса­тых одеждах за колючей проволокой. Их охраняют солдаты с собаками.
   - Ничего этого нет, тебе это показалось.
   - Ты чувствуешь запах горелого мяса? Это их сжигают в печах.
   - Перестань выдумывать. Такого не может быть.
   -А эти бараки за колючей проволокой?
   - Успокойся. Сейчас все эти видения у тебя пройдут.
   - Я боюсь, уведи меня отсюда. Бухенвальд - это плохое место!
   - Хорошо, мы уходим.
   Когда мы вернулись в замок, я его спросил. - А раньше ты это видел все это здесь?
   Эдвард покачал головой. - Нет, раньше я этого не видел.
   Жан сделал паузу, а затем печально добавил. - В его психике несо­мненно что -- то сломалось. Это и повлекло за собой неизвестные медицине феномены. Впрочем в истории человечества, это не единичный случай. Есть еще много пятен, которые требуют изучения. В книгах я стараюсь найти отве­ты на все эти вопросы, но я нахожу в них пока голые факты и ничего конкрет­ного. Вот в этой книге, - лекарь взял со стола фолиант, - упоминается о суще­ствовании Хрустального черепа бога Кукулькана, который позволяет видеть прошлое и будущее. Есть почти достоверные данные о местонахождения зо­лотого черепа, аналогичный предыдущему. Это джунгли на юге Юкатана в Мексике, где некогда жили народы мая. Но увы, никто не решался, приблизится к небольшой нише под алтарем. Смельчаков, осмелившихся коснуться черепа, там находили обезглавленными. Мир, в котором мы живем, полон загадок и он неохотно раскрывает перед нами свои тайны....
   В этот вечер Варе Мамоновой так и не удалось, посмотреть ноты с произведениями своего кумира...
  
  
   Глава - 22. Гютнер Май.
  
   Хорошо выспавшись Мамонова встретила утро в прекрасном настрое­нии. За окном светило яркое весеннее солнце. Значит день будет теплым и приятным. Лишь одно вызывало беспокойство. Это неизвестность о Курте. Зная его характер и отношение к ней, молодой немец, не мог не заявить о себе, ведь прошло уже немало времени. Где он? Что с ним? Если он в Вей­маре и навестил Левицких (он намеревался это сделать), что могло его там задержать?
   В комнату неслышно вошла Ирма.
   - Доброе утро, фрейлин. Как спалось?
   - Спасибо, хорошо. Никто не приходил ко мне?
   - Пока нет. Хозяин рано уехал в город и приказал никому не беспо­коить вас. Он обещал вернуться к обеду.
   Варя, с помощью служанки оделась и привела себя в порядок. Увидев на ночном столике ноты с произведениями Штрауса, она поинтересовалась.
   - Скажи, я не очень побеспокою людей в доме, если некоторое время в гостиной просмотрю этот сборник за инструментом?
   - Конечно нет. Вам никто не будет мешать.
   - Луиза и Линда еще спят?
   - Да. Они встают поздно.
   Ирма провела Мамонову в зал и оставила ее там одну. Воспоминание о вчерашнем вечере, оставляли приятный след. "Правильно ли я поступила, - спрашивала себя Варя, - что неожиданно покинула зал? Если Луиза и Линда уговорили ее уйти с согласия отца ( по их словам), тогда ей и волноваться не следует.
   Зал блистал чистотой. Вебер, глядевший на нее со стены, был не про­тив, чтобы Мамонова подошла к музыкальному инструменту и попробовала чистоту его звуков. Певица провела пальцами по клавиатуре. Затем присев на стул, раскрыла перед собой сборник на пюпитре.
   Проигрывая отдельные музыкальные фразы, Варя по старой привычке стала напевать незнакомые ей темы. Мелодии сборника настолько захвати­ли ее, что от нахлынувших чувств, ее душа переполнялась счастьем и радо­стью к возвышенному и неземному блаженству. Девушка не замечала ничего: ни гостиной, ни его стен. Лишь Она и Он были воедино слиты в одно нераз­дельное целое. Некоторые произведения со словами она пропевала по несколько раз Ее мысли, словно птицы пролетали в голубом небе, кружа над рекой, над лесом, и городом, где жил и творил ее добрый кумир Иоганн. Со­звучно своему настроению, она перешла на торжественную "Оду радости" Бетховена.
   Последние звуки аккорда продолжали звучать в тишине гостиной. Хлоп­ки за спиной заставили ее опустится на землю и обернуться. В зале находи­лись итальянские музыканты и жена барона с дочерьми.
   - Это потрясающе! Великолепно! Грандиозно!
   Синьор Чезаре Грасинни протянув руки подошел к певице.
   - Удивительный голос! Вы волшебница!
   Сестры не менее удивленные тоже подошли к ней. - У вас необыкно­венный красивый тембр голоса.
   Виолетта взяла Мамонову за руки, сказала. - Когда мой муж рассказал мне о вашей встрече с ним на "Магдалине", я право, не придала этому зна­чения, но то что сейчас услышала, мой муж был прав. Вы поете божествен­но1
   - Вам необходимо надо встретится с Маттео, профессором из Ла-Скала...
   Чезаре был взволнован. - Поезжайте в Милан. Я дам вам рекоменда­тельное письмо к нему, а он, как старый мой друг, тоже будет рад услышать ваш голос и без всяких сомнений откроет двери своего храма искусства.
   Жена Макса Хауфа довольная тем, что именно в ее доме находится столь необычная личность из далекой России, не выдержала.
   - Вы бы могли одним или двумя номерами принять участие в кон­церте веймарского театра?
   Луиза и Линда присоединились к просьбе матери.
   - Пожалуйста, веймарцы будут рады услышать вас.
   Общее оживление нарушил приход слуги.
   - Завтрак подан.
   Варя улыбнувшись своим почитателям, ответила.
   - Я никогда не была в Веймаре, но слышала о нем много хорошего и приятного.
   Сестры подхватили певицу с двух сторон.
   - Лучше нас его никто не знает, доверьтесь нам...
   Все направились в столовую Там разговоры на эту не прекращались. И когда итальянский скрипач предложил вместе с ним ехать после завтрака в Веймар, Луиза запротестовала. - Нет, нет! Нашей гостье мы обещали прогул­ку на лошадках, а во второй половине дня мы все вместе поедем в город.
   В ответ итальянец улыбнулся. - С прекрасными синьорами я не рискую спорить. Ваше желание, для меня закон!..
   ...После завтрака, девушки переодевшись в легкие костюмы для верхо­вой езды, вышли из парадных дверей замка и направились в сторону конюш­ни. Прекрасное солнечное утро, отличное настроение, что еще надо для мо­лодых девушек, готовых ехать на край света...
   ...Из конюшни молодой конюх выводил лошадей.
   - Эдвард, нам нужна еще одна лошадь.
   И Луиза показала на гостью. Тот молча взглянул на нее, вернулся в ко­нюшню.
   - Это тот парень, о котором упоминал Жан?
   - Да. Раньше он жил в доме с прислугой, а сейчас все время нахо­дится здесь. В последнее время люди сторонятся его причуд и фанта­зий.
   - Быть отвергнутым, это ужасно!
   - Пожалуй не всеми. Наш егерь как -- то упоминал, что им очень интересуется наш сосед - барон Гютнер Май. Только зачем он ему такой, не­понятно? Здесь ему спокойнее и никто не нарушает ход его мыслей, да и присутствие лошадей действуют на него благотворно.
   Конюх вывел лошадь и подвел ее к Мамоновой. Лицо Эдварда было грустным. Подсаживая девушку на коня он тихо сказал ей.
   - Откажитесь от прогулки. Вам нужно быть сейчас очень осторож­ной.
   - Почему?
   Но Эдвард уже отошел в сторону. Луиза и Линда улыбнулись. Они не слышали слов конюха, но видели, как галантно тот помогал девушке сесть в седло.
   - Нашему ухажеру Алоису б такие манеры.
   - Судьба не разборчива. Не знает кому и что дать.
   - Ну что, поехали? Пожелай нам Эдвард отличной прогулки.
   Тот грустно махнул им рукой. После сказанных слов конюха, Варя по­чувствовала себя неуютно. "Можно ли серьезно воспринимать слова челове­ка, так сказать, не совсем здорового?"- подумала Варя. "Не сидеть же мне в комнате, только из-за того, что сказал конюх? Час, полтора на свежем возду­хе мне пойдут только лишь на пользу. Так что все плохие мысли в сторону!" Девушка вновь почувствовала себя уверенно.
   Лошадь под ней действительно была спокойная. Она четко реагирова­ла на малейшее движение рук и ног всадницы. Проезжая по парку девушки разговорились. В основном разговор шел о Варе и ее учебе в Петербурге. На все вопросы девушка отвечала сдержанно, не вдаваясь в подробности. За­тем Луиза поинтересовалась.
   - У вас есть молодой человек?
   Намек явно был на Курта. Мамонова ответила. - Пока нет.
   Понимая, что ее ответ вряд ли устраивал сестер, добавила.
   - Был, но это увлечение прошло, привязанность наверное, не бо­лее.
   - У нас с Луизой один на двоих.
   Линда развеселилась. - Только не подумайте, что Алоис может на что -- то рассчитывать. Вы ведь сразу его раскусили?
   Варя не спешила с ответом. - Люди все разные и каждый поступает в силу своих желаний и привычек.
   Ей не терпелось задать сестрам один вопрос. Поборов свое стеснение она поравнялась с Луизой. - Что собой представляет Гютнер Май, ваш сосед?
   Всадница улыбнулась. - Человек со странностями. Живет в своем при­думанном мире, считает себя незаурядной личностью, способным на великие свершения и подвиги. Свои фантазии старается воплотить в жизнь через до­машний театр, высокомерен, тщеславен, любит окружать себя девицами. Словом веймарский граф Сен - Жермен!
   - Алоис, его родственник?
   - Да.
   Парк перешел в сплошной лес, который быстро кончился и всадницы подъехали к реке.
   - Наша родная Ильма, а вот та возвышенность и есть Эттерсберг.
   - Прекрасное место для отдыха.
   Варя вспомнила Эдварда и его видения в Бухенвальде. "Наверное ужасно сознавать себя не таким как все".
   - Охотники.
   Линда показала рукой на всадников. Их было двое. За спинами у них висели ружья. Луиза направила свою лошадь в их сторону. - В этих местах они не редки. Поедем навстречу, другой дороги нет.
   Охотники постояв некоторое время скрылись в рощице. Девушки стали подыматься на возвышенность. Природа здесь была поистине великолепна Лес, поляны, первая весенняя зелень, необозримая даль, свежий воздух. Ко всему тянулась душа. Всадницы рысцой проехали вперед.
   - Мы с Луизой,- начала Линда, часто приезжаем сюда. Вид отсюда отличный! Не правда ли? С одной стороны Веймар, с другой - наш замок.
   - А эта крепость в стороне?
   - Это уже владения Гютнера Мая.
   Это имя было неприятно слышать. Сразу же возникла мысль о Курте, но Варя не теряла мысль разговора с сестрами. - Да, здесь очень мило.
   Девушки покружив на лошадях еще с полчаса на уединенных уголках Бухенвальда, повернули назад. Отличное настроение, езда рысью, галопом, быстро приблизило их к водопаду. Над ним, в стороне возвышался Охотни­чий замок. Варя заметила всадника. Тот следовал за ними.
   - Здесь тоже их можно встретить часто, - успокоила Линда свою го­стью.
   - В основном, это люди Гютнера Мая. Два года назад они убили семью туров живших у нас много лет. И сейчас эти охотники не прочь пострелять оленей в наших владениях.
   - Как же на это смотрит Макс Хауф?
   - Как велит ему закон. Наш егерь с людьми постоянно устраивает им ловушки и эти охотники - неудачники попадаются в них. Далее Веймар, суд, тюрьма или штраф.
   Варя проехала ближе к водопаду. Ее лошадь наклонив голову потяну­лась к воде. Неожиданно рядом раздался оглушительный выстрел, за ним последовал второй. Лошадь под Мамоновой шарахнулась в сторону. Девуш­ка старалась удержать ее на месте, но та испуганно храпя металась из сто­роны в сторону. Перескочив бурлящий поток, она понеслась не разбирая тро­пы. Ветки больно хлестали Варю по лицу. Обернувшись, она увидела охотни­ка преследовавшего ее. Тот подняв ружье над головой вновь нажал на спус­ковой крючок. От оглушительного выстрела, лошадь поднялась на дыбы, ста­раясь скинуть ее с себя. Она чудом осталась в седле, но ствол дерева накло­ненный в ее сторону, больно ударил девушку в бок и она стала валиться на­бок.
   Подскочивший охотник, перехватил ее за талию, усадил на свою ло­шадь впереди себя. Какое то время девушка не могла сообразить что слу­чилось. Голова кружилась. Бедро ныло от удара. Придя в себя она попыта­лась заговорить. - Кто вы такой? Куда вы меня везете?
   В ответ охотник пришпорил лошадь и та вновь понеслась по тропе, в глубину леса. Варя стала осматриваться по сторонам, но увы, кругом был только лес да вершины Эттерсберга плывущие на вершинах деревьев. Она вполне могла спрыгнуть с лошади, просто соскользнуть с ее крупа, так как сидела боком, но не могла по той причине, что лошадь неслась вскачь, да и тропа была каменистой.
   Наконец, выскочив на небольшую лесную поляну, их, короткое путеше­ствие закончилось. Охотник помог Мамоновой опустится на землю.
   Девушка выпрямилась. Перед ней на лошади сидел Габриэль, на вто­рой, мужчина лет пятидесяти, склонный к полноте. Его холеное, продолгова­тое лицо и самоуверенный взгляд был прикован к ней.
   - Рад вас видеть, фрейлин!
   Девушка сообразила. - Гютнер Май?
   - Вы не ошиблись.
   - Объясните, что все это значит?
   - Вы у меня в гостях.
   - Весьма интересный способ приглашения.
   Гютнер Май развел руками. - Деликатностью не могу похвалиться.
   Доказывать барону что -- либо было бесполезно. - Я желаю видеть Курта! Это все, что пришло ей в голову. Гютнер Май обратился к садовнику и нарочито громко спросил того.
   - Мой племянник желает видеть певицу из Петербурга?
   - Он сожалеет, что до конца не выполнил свою работу и вряд ли захочет увидеть ее.
   Наигранность была очевидной. "Ну что ж, будем играть", - подумала девушка и вновь обратилась к барону.
   - Если я ваша гостья, приглашайте меня в свой замок. Вы же этого хотели?
   Тон, с которым она обратилась к нему, несколько озадачил барона. Он ждал от нее всего: слез, истерики, мольбу отпустить, а вместо этого, полное согласие с его тайными желаниями. Гютнер Май переглянулся с Габриэлем. Тот безмолвствовал. Барон кивнул охотнику.
   - Коня нашей гостье.
   Тот слез с лошади. Мамонова самостоятельно села на нее. Боль в боку давала знать, но она даже не подала виду. Тронув за поводья Варя поравня­лась с Гютнером Маем. Певица уже знала, как будет вести с ним. Барон все еще несколько удивленный, поглядывал на нее. Всадница была прекрасна. Греческая фигура, темные волосы спадавшие на плечи, обаятельное лицо, глаза - лагуны, в которых небезопасно плавать, и тысячу других мелочей, де­лавших всадницу олицетворением совершенства.
   О такой фрейлин, можно было, только мечтать.
   Всадники не спеша проехали поляну и свернули на аллею ведущую к замку. Подъехав ближе, Мамонова увидела крепость в ухоженном и прилич­ном состоянии. Башни, зубчатые стены, подъемный мост, все это навевало отнюдь не светлые мысли. Крепостную стену опоясывал ров наполненный водой. Несколько гусей и уток скрашивали угрюмый вид пейзажа. Гютнер Май был молчалив. Его гостья оказалась не из робких созданий. Впрочем не все ли равно? Он хозяин и заставит эту чужестранку выполнять его условия!
   Проехав мост и массивные входные ворота, они очутились на простор­ном дворе. Он был пуст и лишь вороны пролетавшие над ним нарушали своим хриплым криком его тишину.
   Возле больших солнечных часов, две молодые девушки смотрели на новенькую.
   - Вот мы и приехали. Чувствуйте себя как дома. К вам будут отно­ситься, подобающим образом, согласно вашему положению.
   - Я желаю видеть Курта.
   - Вы нетерпеливы. Всему свое время. Уверяю вас, он не жаждет этого. Вы в этом убедитесь.
   Барон подозвал одну из стоявших девушек и дал ей распоряжение, что­бы та определила гостью в одну из лучших комнат замка.
   - Нашей гостье подойдут голубые апартаменты, проводи ее...
   Это был приказ. Габриэль спустился с лошади. Мамонова с брезгливо­стью относилась к присутствию этого негодяя. Она не хотела, чтобы тот по­могал ей слезть с лошади. Варя превозмогая боль в боку, сама опустилась на землю и последовала за девушкой. Ни говоря ни слова, она провела ее через парадный вход в крепость и пройдя немного по освещенному свечами коридору, они попали в просторную и уютную комнату. Светлые с голубизной стены, такие же шторы, спускавшиеся до пола, столик, стулья, низкий диван, овальное зеркало - все выглядело совсем недурно. Когда служанка ушла, пе­вица огляделась. Общий осмотр ее успокоил. Комната действительно была в ее вкусе. Над камином возвышался портрет средневекового рыцаря, во всем своем облачении. Воин смотрел вперед, пронизывая крепостные стены и все, что мешало ему видеть грядущее. На стенах висели несколько репро­дукций. Девушка подошла к одной из них. Она изображала склоны Эттерс­берга. Лес, полянка, горный ручей - все было выписано мастерски, правдо­подобно. Мамонова вспомнила дочерей Макса Хауфа, конюха Эдварда и его предостережение. Мысли сменились: концерт в веймарском городском теат­ре, судьба Курта, планы Левицких...
  
   ...Легкий шорох за спиной заставил ее обернуться. Гютнер Май стоял перед ней молча, в ожидании. "Как он мог попасть незаметно в помещение, ведь в дверь барон не заходил? Она заметила бы его?"
   Девушка старалась не подать виду, на его внезапное появление.
   - Этот воин, дань вашего отношения к старине?
   - Этот унтерсбергский рыцарь, - начал барон, показывая рукой по­верх камина, - мой славный предок и вполне возможно, он бывал в этих сте­нах. Барбаросса - великий воин. Своими подвигами он прославил нашу Роди­ну. Моя цель жизни - нести посильный вклад в возрождение здоровой нации, истинных немцев, будущих воинов и бесстрашных как этот рыцарь!
   Речь хозяина замка таила в себе подводные камни. Он продолжил.
   - Вас несомненно интересует моя роль в этом плане? Ну что ж, от­ложим пока ваш отдых. Прошу. Я вам покажу "райские кущи" и мой слав­ный цветник.
   Барон мягко, но повелительно указал ей на дверь. Пройдя по коридору, на стенах которого, висели картины с важными господами, Гютнер Май открыл дверь в другое помещение. Комната эта была гораздо больше, чем прежняя, но темнее, несмотря на два больших окна.
   Все здесь, от окон, в ажурных переплетах, расписных потолков, в ярких цветах и птицах, вещей и предметов обихода до курительной трубки - калья­на, все по видимому должно настраивать на восточную экзотику. В комнате находились молодые женщины и девушки. Все семеро были одеты в шарова­ры разных оттенков, преимущественно зеленых, розовых и красных цветов и легкие полупрозрачные блузы. Многие из них уже были беременны. Они сидя на диване увлеченно разговаривали. Увидев своего хозяина, они бы­стро повскакивали со своих мест, стали с любопытством смотреть на гостью.
   - Это мой цветник.
   Гютнер Май испытывающе посмотрел на певицу. Мамонова пропустила его взгляд мимо себя.
   - Вы консерватор
   - Это почему же?
   - Эта крепость, старина, восточные блага...
   Гостья скептически усмехнулась. - Жить только прошлым - неразумно.
   Барон жестом руки показал на девушек. - Взгляните на эти нежные и прекрасные бутоны в моем цветнике. Все они уже готовы дарить миру чисто­кровных немцев, которые будут защитой, украшением и гордостью нации. Они будут нашим будущим! Как видите я тружусь во славу интересов Фатер­ланда не напрасно.
   Гютнер Май поманил к себе одну из девушек. Та молча подошла к нему. Барон коснулся рукой ее уже округлившегося живота, продолжал.
   - Не думайте фрейлин, что это легкая работа. Вот этот альпийский цветок в моем саду долго не мог принять мое старание и силу, пока не со­зрел этот чудесный плод в корзинке.
   Хозяин замка поднял на Мамонову свой высокомерный взгляд.
   - В моем благоуханном раю все живут дружно, сытно, хорошо. Они, довольны своей судьбой.
   Он жестом отпустил девушку, затем окинув взглядом остальных, сказал.
   - Мой следующий цветок надеюсь не разочарует меня и примет мое усердие во благо высшей цели нации.
   Последние слова относились к гостье барона. Мамонова ощутила на себе его взгляд полный цинизма, наглости и самоуверенности. Она стара­лась не замечать его. Барон играл свою роль безукоризненно. Сказывался опыт донжуанства и безнаказанности.
   - Возможно для вас это несколько неожиданно, но это быстро пройдет и вы займете в моем цветнике подобающее место.
   Положение становилось критическим. Этот паук был настроен реши­тельно.
   - Ваш цветник подобран согласно вашим вкусам и новый цветок в нем может нарушить его гармонию.
   -Это исключено!
   Варя смело посмотрела в глаза Гютнеру Маю. - Макс Хауф будет недо­волен моим долгим отсутствием, и он начнет поиски...
   - Вас будут искать здесь? Я предоставлю полную свободу для по­исков, но увы... эти старые стены хранят много тайн и моих секретов.
   Вам придется смириться, с моим патриотическим долгом, быть по­лезным моей Родине, во благо высшей германской расы.
   Мамонова изобразила на своем лице улыбку. - Браво! Ваши цели благо­родны и конечно же не столь коварны, нежели у Синей бороды, но как же быть в этом случае с чувствами? Ведь они не всегда могут совпадать с ваши­ми желаниями?
   - В отношении вас, я буду терпелив и надеюсь заслужить ваше расположение к себе.
   "Терпелив? Не заслужите барон! Я уж постараюсь об этом!" Варе было противно от вранья Гютнера Мая. Барон жестом указал своим девицам поки­нуть помещение. Те уже ждали этого и тотчас вышли. Мамонова подошла к настенному ковру. Ружья, кривые сабли, меч, который вполне мог быть в свое время в руках неустрашимого завоевателя. Все это со вкусом и знанием располагалось на нем.
   - Вам нравится, моя коллекция?
   - Вы любите старину.
   - Мои предки ревностно оберегали свою свободу, традиции и релик­вии. Я, как продолжатель рода Гогенцоллернов, также стараясь не нарушать эти порядки.
   - Вы в душе тоже завоеватель?
   В этом вопросе девушка вложила далеко не лучшие стороны предков Гютнера Мая.
   - Я потомок Барбороссы, и этим все сказано.
   Варя с притворным интересом осматривала комнату, прохаживаясь и останавливаясь около какой либо вещицы. Восточные мотивы часто пере­плетались с европейскими элементами. Так рядом с четками, веерами, ка­льяном и деревянными масками божков, располагались вещи современного Запада, арфа, клавесин, часы, вмонтированные в щит воина в доспехах. И таких предметов в комнате было множество.
   - У вас много таких уголков, которые могут претендовать на "райские кущи" как эта?
   Настроение барона было превосходным. - Вполне достаточно для моих птичек в моем саду.
   - И эта тоже?
   Она подошла к чуть приоткрытой двери в следующую комнату. Хозяин замка открыл дверь и жестом пригласил гостью войти. Девушка сделала несколько шагов и тут же остановилась. Это без сомнения была спальня ба­рона. Широкая кровать под резным балдахином, ночной столик, зеркало. Единственное окно выходило на северную сторону крепости, лишив таким образом комнату живительных солнечных лучей.
   В спальне находилось двое. Одна из девушек сидела на стульчике, вто­рая, стоя, о чем -- то горячо убеждала ее. Увидев своего хозяина с гостьей, она конфузливо отступила в сторону и пройдя боком мимо вошедших людей, выскользнула и помещения. Сидевшая девушка встала и опустив голову обратилась к Гютнеру Маю.
   - Простите меня хозяин. Я недостойна вашего внимания.
   - Но почему же?
   Барон подошел к ней. - Ты красива и желанна для меня. В чем твои со­мнения исполнить свой долг?
   - Я не могу...быть с вами,...я...
   Гютнер Май нахмурился. - Ты что, позволила своему жениху сделать это?
   - Простите нас господин. Это получилось случайно...
   Девушка закрыв лицо руками, заплакала. Барон повернулся к гостье.
   - Все в моем владении живут моей добротой и щедростью и вот какая мне благодарность за это? Как бы вы поступили, если бы с вами не­честно поступили, забрали то, что вам принадлежит по праву?
   У певицы уже был готов ответ. - Простите ей этот невинный грех и отпу­стите на все четыре стороны. Дайте ей и ее жениху быть счастливыми. В своих молитвах они до конца дней своих будут благодарить вас за истинно отеческий поступок!
   - Эта девица совершила тяжкий проступок, и я как ее хозяин, стро­го соблюдающий традиции своих отцов должен ее простить? Ведь нарушив их и не наказав, я становлюсь таким же преступником. Я не Вольтер и не от­шельник, спасающий свою душу в пустыне! Вы человек чужой страны, иных обычаев и вам не понять меня.
   - Есть общечеловеческая мораль и вы бы могли поступиться ча­стицей ваших устоев.
   - Я не кюре...
   Гютнер Май взял со столика маленький колокольчик и позвонил им. Портьера, возле зеркала шевельнулась и перед ними предстал янычар, в полном облачении. Европейское лицо выдавало в нем одного из слуг замка.
   - Эта овечка, - обратился барон к нему, - желает стать зрелой ов­цой. Отдай ее Вальтеру и Генриху, нашим охотникам, они заслужили себе этот подарок.
   Девушка услышав свой приговор упала на колени. Гютнер Май кивнул янычару. Тот схватив ее обеими руками за талию и не обращая внимания на ее крики и мольбу, исчез с ней за портьерой.
   - Быть справедливым хозяином, как видите, нелегко, - сказал ба­рон, словно ничего не случилось.
   - Мы немцы, во всем любим порядок, а чтобы поддерживать его, прихо­дится применять воспитательные меры в назидание другим.
   Мамоновой стало не по себе от ханжества германского Казановы, и чтобы не выдать своего волнения, спросила.- Вы ведь не всегда бываете та­ким?
   - Каким? Жестоким, непредсказуемым?
   Гютнер Май вопросительно смотрел на Мамонову. Увидев входящего Габриэля, его осенило. - Томаса ко мне...
   Тот не уходил
   - В чем дело? - спросил барон подходя к нему. Садовник что -- то сказал, поглядывая на певицу.
   Барон усмехнулся. - Уже ищут? Так быстро? Подождут! Иди.
   Повернувшись к своей гостье, предложил.
   - Хотите узнать свое будущее?
   Видимо сообщение Габриэля было веским и нежелательным, так как девушка тотчас уловила перемену на лице барона, догадываясь о причине резкой смены его настроения. Теперь ей необходимо было тянуть время.
   - Вы знахарь, колдун, вещун?
   - Нет, но у меня есть свой астролог, и даже если его ответы будут не в мою пользу, я использую свою власть над вами.
   - Вы не боитесь Бога?
   - Он мне многое прощает. Вы у меня в гостях. Я хотел и ждал это­го, и как видите он меня услышал.
   Двое носильщиков, янычар, внесли в комнату носилки. На них сидел старик с жиденькой бородкой и бесцветными, маленькими глазами. Его чал­ма, с большими желтыми звездами на синем фоне и полосатый халат, наки­нутый на худые плечи, внушали загадочность и симпатию.
   Поставив носилки с ножками на пол, янычары отошли в сторону и скре­стили руки на груди. Старик подняв голову, посмотрел на девушку. Гютнер Май жестом показал гостье подойти поближе. Когда та сделала шаг к астро­логу, старик взял ее руки в свои и стал внимательно их рассматривать, пово­рачивая ладони. Затем он протянул костлявую руку к ее лицу, провел по щеке, подбородку и по ушным раковинам.
   Барон следил за лицом старого Томаса. Тот откинувшись на спинку, за­крыл глаза. - Фрейлин, чиста как роса на розе, непорочна как дева Мария, умна и добропорядочна. У нее будут: любовник, ребенок, муж, слава, почет, богатство.
   Гютнер не выдержал. - Ребенок будет моим? Любовник, это Курт? Ста­рик молчал. Барон вновь повторил свои вопросы. Не дождавшись от него ни слова, он недовольно махнул носильщикам рукой. Те быстро вынесли его из комнаты.
   - Томас очень стар, - нарушил молчание хозяин замка, - многое стал забывать, мысли его стали туманны и в зачастую непонятны. Есть у меня на примете молодой конюх, с большими возможностями предвидения. Он заменит мне старого Томаса. Макс Хауф много потеряет, лишившись свое­го Эдварда.
   Варя вспомнила предостережения молодого конюха. - "Неужели он действительно предвидел, чем закончится для меня эта конная прогулка?"
   - Макс Хауф не уступит его вам.
   - Уступит. Эдвард живет у него на конюшне, я же дам ему намного больше. То, что сказал старый Томас, его конюх разложит мне по полочкам. Кстати вы хотели видеть Курта?
   - Да.
   Барон жестом руки велел ей следовать за ним. Пройдя вновь "райские кущи", они наткнулись на садовника. Тот видимо ждал хозяина. Не дав ска­зать тому ни слова, Гютнер Май приказал ему.
   - Фрейлин желает видеть моего племянника. Проведи нашу гостью к нему.
   Выходя с ним из комнаты, Варя чувствовала спиной сальный взгляд ба­рона. Проходя по анфиладе бесконечных переходов, Мамонова пыталась за­вести разговор с Габриэлем.
   - Нам еще долго идти?
   - Вам теперь спешить некуда.
   - Курт в заточении?
   - Увидите сами.
   - Если ему будет грозить беда, вы поможете ему избежать ее?
   Садовник молча свернул в темный проход, ведущий куда то вниз.
   Девушка остановилась. - Я туда не пойду! Габриэль повозился у закры­той двери и та вскоре открылась. Где -то вдали горел неяркий свет. - Курт здесь, проходите.
   Девушка подошла к двери. Сразу же за ней начинался узкий проход. Его каменные ступеньки вели вниз. От мрачных стен несло холодком. Садов­ник уверенно шел навстречу горящему факелу. Казалось проходу не будет конца. Девушка вспомнила Левицкого Владимира Григорьевича, который рассказывал ей о мрачных темницах в духе Пиранези.
   Страх наполнял душу певицы. Жуткие сцены невольно стали проплы­вать перед ее глазами. - "Гютнер Май преподносит мне эти сюрпризы для устрашения и подавления к сопротивлению. Но ведь там, у Карнеро мне тоже пришлось претерпеть немало унижений и страха. Я не Жанна Д, Арк, но ее образ мне послужит примером для подражания". Последняя мысль успо­коила Варю.
   - Габриэль, мы с вами направляемся в Преисподнюю?
   Садовник остановился. - Я вам не завидую, как и Курту.
   - Гютнер Май - тиран. Вас это не страшит?
   Садовник некоторое время о чем -- то усиленно думал, затем неожи­данно спросил. - Где те две лошадки с грузом, которые за вами следовали от лагеря Карнеро?
   - Лошадки? Да, они следовали за нами, но потом отстали и больше я уже не видела их. Зачем они вам?
   Габриэль не отводил взгляда от лица певицы.
   - Если вспомните, это будет маленькая, очень маленькая надежда покинуть этот замок.
   Варя вспомнила, как холодно ей было там ночью в каменной нише, и та теплая шуба, которой Курт накрыл ее. Кажется утром он и сказал ей, что освободил этих двоих лошадок от груза, сбросив их в темный провал рядом с нишей. Девушка не стала сушить себе голову причинами побудившая садов­ника интересоваться лошадками Карнеро. Ей было вполне достаточно свое­го положения свалившейся на плечи.
   Габриэль свернул в боковой проход и открыл дверь. Пропустив Мамо­нову вперед, он сказал. - Мы пришли.
   Перед девушкой открылся зал. Вместительный и круглый, он вероятно всего служил основанием одной из башен крепости. Каменный пол, стены, потолок из толстых деревянных балок, навевали отнюдь невеселые мысли.
   Зал имел два арочных входа и освещался не яркими факелами. Пожа­луй самым интересным в этом каменном мешке, была сцена с театральными атрибутами. По обе стороны ее, стояли клавесины. Над сценой возвышался металлический лик Барбароссы, ниже символическая надпись: "За тысяче­летний рассвет Германии!" Напротив, вдоль стены, стояли лавки и стулья для сидения. Садовник выбрав одно из них получше, поставил его посреди зала. - Садитесь и ждите своего Курта.
   Видя, что -- то собирается уходить, остановила его.
   - У меня к вам вопрос.
   - Слушаю.
   - Барон женат?
   - У Гютнера Мая много жен. Вы займете среди них не последнее место, ...подумайте, о лошадках?
   Садовник с недовольной миной вышел из помещения.
   Стало очень тихо, лишь факелы потрескивая, нарушали тишину. Мамо­нова осталась одна. Удивительно, но сердце ее было спокойным. Образцо­вая чистота зала в подземелье, указывало на то, что именно здесь барон претворял в действительность свои фантазии, облекая их в театральные по­становки. Мамонова обошла помещение. Двери плотно были закрыты и не поддавались нажиму девушки. Тишина за дверью была недолгой. Вначале она услышал мяуканье, затем собачий лай и сдержанный смешок. Певица решительно постучала в дверь. Звуки прекратились. Затем, кто -- то вновь истерически захохотал за дверью и ему стал вторить петушиный крик и ку­дахтанье. Все вновь смолкло.
   - "Гютнер Май -- законченный идиот! Его скоморошьи чудачества могут разве что детей напугать!"
   Тишину нарушил металлический звук. Дверь неожиданно открылась и Варя отскочила в сторону. В зал стали вбегать существа в лохмотьях, в пе­рьях, с крыльями, с косой, с цепями, вилами, с топорами. В масках птиц, жи­вотных и всякой лесной и домашней чертовщиной. Среди всей этой нечисти маячила королевская чета, испанские гранды, Орфей, с лирой в руках, Эври­дика, палач, иезуит, старуха -- смерть. Вся эта разношерстная толпа, кружи­лась вокруг стула, на которой сидела Мамонова, издавая звуки, слова, пение, присуще данному образу.
   Продавец - гробовщик, пожилой, сухопарый немец, в приличном костю­ме с цилиндром на голове волоком втащил свой товар в зал. Старуха - смерть полоснула косой рыбака с сетью. Тот свалился в гроб. Затем рыбак, уже с крыльями, встал из него, и под дикий хохот, подняв руки вперед, торже­ственно вознесся к потолку скрывшись среди балок в нише потолка. Под рит­мичный стук барабана и флейты все взявшись за руки принялись кружить во­круг певицы. Веселясь и хохоча под веселую музыку, они расступились, про­пустив в свой круг осла, на котором сидел задом наперед шут в длинном кол­паке.
   Обойдя вокруг девушки, осел остановился. Мамонова взглянула на шута, ужаснулась. Это был несчастный Курт! Его ноги, руки и нижняя часть лица, была перевязана тряпьем. Варя вскочила с места подбежала к нему с намерением освободить его от веревок, но гробовщик, хлестнув осла, увел его с круга. Варя последовала за ним, но толпа, продолжая резвится, оттес­нила ее назад к стулу. Ее охватило отчаяние. Девушка не сдержалась и смахнула рукой сползавшую по щеке слезу.
   Веселье нарушили звуки гонга. Разношерстная толпа отступила назад, открыв обзор на сцену. Судя по мрачным декорациям, сюжет пьесы обещал быть минорным. Зажгли свечи, потушили факелы. За клавесины уселись ис­панские гранды. На сцене появились двое, юноша с лирой в руках и девушка следовавшая за ним. На заднем плане теснилась небольшая группа женщин в костюмах фурий. Еще там, В Петербурге, Варя пела Эвридику с тенором Михаилом Григорьевичем Морозом, в классе Эрика Вагнера. Эта была сцена Орфея и Эвридики. "Интересно, какую интерпретацию вложил барон в глю­ковский шедевр?"
   И хотя постоянная фальшь в голосах солистов, музыкантов была веро­ятно нормой для них, общее впечатление было неплохим. Стоявшие у стены "зрители" войдя в сюжетный драматизм сцены, стали оплакивать героиню оперы, всхлипывая и вытирая слезы.
   Это был фарс, рассчитанный на кого угодно, но только не для гостьи барона Гютнера Мая. Фальшь была налицо. Мамонова почувствовала на себе чей то взгляд. Она обернулась на арочный вход. Там у дверей стоял Он, - хозяин замка. Его взгляд был прикован к ней. Сейчас ему нужно было толь­ко одно. Как реагирует его пленница на спектакль? Догадывается ли она с аналогией этой сцены, с ее судьбой, которую он готовит ей?
   Мамонова отвернулась, продолжая смотреть заключительный фраг­мент оперы. Когда последние звуки голосов и клавесина затихли, тишину ка­менного мешка, стали нарушать рыдание "зрителей", переходящие в вопли. Их наигранность не тронули девушку, но и быть безразличной к труду акте­ров было бы с ее стороны нескромным. Мамонова сделала несколько сдер­жанных хлопков. Гютнер Май подошел к ней. Его сопровождал Габриэль. В руках он держал подсвечник с зажженными свечами.
   - Я вас не утомил своей программой?
   Барон участливо наклонился над ней.
   - Конечно же нет. Все было забавно. Шуты, клоуны, маски...
   - Я о Глюке?
   - Неплохо, однако, насколько мне известно, композитор не ограни­чился печальным концом своей оперы, как сделали вы, и финал ее, он сде­лал в торжестве света, счастья и любви героев!
   - Глюк весьма вольно обошелся с текстом. Так нельзя поступать с шедевром старины.
   - Прекрасная влюбленная пара имеет полное право на счастливую концовку. А вы, жестоко поступили со своими героями.
   Ответ певицы барону не понравился. Его лицо омрачилось
   - Я вас представлял иначе?
   - И как же? Может быть одной из ваших кукол?
   При этом девушка рукой показала в сторону уходящих "зрителей".
   - Вы хотите быть в моих глазах смелой?
   - Это недостаток?
   Гютнер Май подумал, глядя на пустеющий зал. - Наши взаимоотноше­ния должны быть дружелюбными.
   - Конечно. У вас это написано на лице.
   Хозяин замка посмотрел на свою гостью. Габриэль говорил неправду. Петербургская певица была с характером.
   - Ваше пребывание здесь, полностью зависит от вас.
   Обещание барона для Мамоновой было пустым звуком.
   - Я желаю говорить с Куртом?
   - Вы же виделись с ним?
   - Мельком. Этого недостаточно.
   Барон был зол. Нет, этой спесивой фрейлин необходимо преподать урок. Он повернулся к садовнику. - Отведи гостью ко мне в покои, но перед этим покажи ей работу Вальтера и Генриха...
   Варя не удивилась такому решению. Она была вполне спокойна.
   Садовник ждал этого приказа и молча кивнул девушке на дверь. Мамо­нова шла впереди. Она надеялась, что там, в "райских кущах" барона, ей удастся узнать что -- либо о Курте. Впрочем Габриэль тоже знает его место­нахождение, но вряд ли поделится с ней об этом.
   - Мы, кажется, идем другой дорогой?
   - Да.
   - Тот шут на осле, он тоже -- чем -- то не угодил хозяину?
   - Возможно.
   - Где он сейчас находится?
   -Там, где ему полагается быть.
   - Вы ведь с ним были неплохими друзьями?
   - Были.
   - Если бы вы попали в беду, Курт протянул бы вам руку помощи?
   Садовник не ответил. Остановившись у двери, он открыл ее ключом.
   - Вы о себе подумайте. Входите.
   - Кто такой, Вальтер и Генрих?
   - Охотники. Вы стали "гостьей" моего хозяина, благодаря их ста­раниям.
   И прежде чем девушка могла что -- либо сообразить, дверь захлопну­лась перед ней. Она вспомнила тех двоих всадников, преследовавших ее от Эттерсберга до водопада.
   - "Боже мой! Что же мне теперь делать? Помоги мне!"
   Она огляделась. Помещение было просторное и служило по видимому костюмерной и складом театральных декораций. В громоздких сундуках на­ходились костюмы, маски, парики. Рядом прислоненные к стене находились декорации. За перегородкой слышался скрип, возня, мужская брань, женское визжание. Мамонова направилась в сторону звуков. Неслышно подойдя к перегородке, она через щель в ней, увидела знакомых ей уже охотников. Один из них( выкравший ее под оружейный грохот у водопада и доставивший своему хозяину), наклонившись над девушкой в кресле необычной конструк­ции, усиленно трудился над заданием Гютнера Мая. Второй, бранясь нетер­пеливо подгонял напарника.
   Мамонова отскочила назад. В плачущей в кресле девушке, Варя узнала бедняжку, которую недавно защищала перед хозяином замка. Мамонова от­ступила в тень, прижавшись к декорациям и прикрыла ладонями уши, что­бы не слышать страдания несчастной. Мамоновой вполне хватало своих воспоминаний о разбойничьем гнезде, о Греттель и Карле. Чуть покачиваясь, певица отгоняла от себя эти мрачные мысли, твердя про себя. - "Со мною ничего плохого не произойдет. Нет! Нет! Нет!" Открыв глаза, она неожиданно увидела барона, входившего в дверь
   - "Почему он здесь, ведь за ней должен был прийти Габриэль?"
   Девушка от страха, присела, спрятавшись за сундуком, наполненного костюмами и париками. Шевельнись она, трудно было представить, что произошло бы с ней в дальнейшем? Шаги медленно и грузно прошли мимо. Варя подняла голову. Сдвинув в сторону край ширмы, барон смотрел на дер­гающихся в кресле любовников. Его лицо, взгляд, красноречиво указывали, что подобные сцены доставляли ему удовольствие. Гютнер Май наблюдал не долго. Переведя взгляд на ожидавшего своей очереди охотника, он спросил его о Габриэле и гостье.
   Получив отрицательный ответ, барон нахмурился.
   - Всем на конюшню. Ее тоже...
   Охотники молча засуетились. Один из них подняв девушку из кресла и положив себе на плечо, словно куль с мукой, направился к двери.
   Когда все вышли, барон закрыл за ними дверь на ключ. Он был не в духе Варя прижалась к каменному полу затаив дыхание. "Господи, отведи от меня беду!", шептали ее уста. Она услышала звук передвигаемого кресла, затем шорох, который вскоре вновь повторился, и настала тишина. Девушка не доверяла ей. Время тянулось бесконечно долго. - "Почему садовник не пришел за ней, а пришел барон?"
   В помещении по прежнему было тихо. Ожидание становилось невыно­симым. Варя подняла голову, Комната была пуста. Она вышла из своего убе­жища.
   " - Куда подевался хозяин замка? Ведь он лично закрыл дверь за охот­никами и остался здесь, в костюмерной? Ведь не мог же он бесследно исчез­нуть?"
   Мамонова вспомнила Курта, который как -- то сказал, что Гютнер Май появляется в комнатах неожиданно, и он знает секреты всех потайных две­рей в крепости. Девушка стала рассуждать логически. Барон выпроводил Вальтера и Генриха понятно для чего, чтобы те были далеки от его секретов. Кресло, (фантазия барона) стояло посреди помещения, теперь же он ото­двинул его к стене. Для чего?
   Девушка прошла к тому месту, где стояло кресло. Нагнувшись, она ста­ла пристально всматриваться в контуры плит. Все они были одинаковы, лишь одна, была несколько крупнее остальных. И хотя ее контуры ничем не отли­чались от других, Варя решила остановить свое внимание именно на этой плите. Оставалось найти ключ, при помощи которого плита могла бы прийти в действие. Какой же он из себя? Несомненно он должен обладать двумя особенностями. Быть незаметным и всегда под рукой. Всевозможные плитки, панели, плинтуса она проверяла по несколько раз. - "Нет, нет. Я делаю не то. Думай, как бы это делал Гютнер Май. Просто и быстро!"
   С литографии на стене на нее смотрел рыцарь. Его взгляд не давал ей ни одного шанса быть свободной. Таких рисунков было несколько. И на всех Барбаросса выглядел безжалостным и жестоким. - "Будь ты неладен! Пропа­ди пропадом!" Она наградила тумаками всех троих рыцарей, когда услыша­ла за своей спиной знакомый шорох. Плита, на которой стояло раньше кре­сло стало опускаться, обнажая темные каменные ступеньки ведущие вниз. Девушка с опаской подошла к черному квадрату. "Надо же, получилось! И куда же ведет этот подвал?"
   Где -- то недалеко горел факел. Она решительно стала опускаться по ступенькам вниз.
   Пройдя осторожно семь ступенек, над ее головой шевельнулась плита и с шорохом плотно закрыла светлый квадрат. Двойное чувство, охватило де­вушку. Радость удачи и волнение опасности. Где она, куда идти, что ждет ее в этой едва освещенной туннели? Осторожно идя навстречу огоньку, она то и дело натыкалась на боковые проходы, ведущие неизвестно куда. Чувство страха не было, но волнение усиливалось каждый раз, при мысли о нежела­тельной встрече здесь с кем -- либо.
   Мамонова была права. Если горящий факел освещает лишь этот под­земный ход, значит, это кому -- то нужно. А если это так, значит ей придется увидеть и любителей погулять здесь. До горящего факела, она подошла с опаской. Впереди могли заметить ее. Варя свернула в боковой проход и затаи­лась. Где далеко были слышны звуки. Там были люди, возможно и Курт. Как быть? Возвращаться назад? Ну уж нет! Девушка прислушалась. Кругом стояла тишина, нарушаемая металлическим лязгом.
   Мамонова осторожно выглянула, затем набравшись смелости быстро пробежала светлый участок туннеля, ища боковой проход. Его не было. При­жимаясь к стене, он продолжала двигаться вперед. Звуки становились все отчетливее. Стали слышны отдельные голоса. Мамонова хотела уже повер­нуть назад (становилось небезопасно), когда неожиданно увидела боковой подземный ход освещенный факелом. Он был пуст. Голоса людей станови­лись громче. Девушка прижалась к стене, слившись с темнотой.
   Низкий, с хрипотцой голос, возбужденно рассказывал кому -- то о неожиданном визите Макса Хауфа со своими людьми к Гютнеру Маю. Сосед­ский барон требовал девицу, якобы попавшую к нему не по своей воле.
   Радость охватило Варю. О ней не забыли. Но как ей выбраться отсюда и подать знать о себе? Окрыленная надеждой, девушка незаметно вышла из темноты и увидела двоих. Говоривший был небольшого роста, коренастый с гривой спутавшихся, нечесаных волос. Вторым был садовник барона. Мамо­нова узнала его тотчас. Его собеседник продолжал говорить. - Приходил хо­зяин, спрашивал о тебе. Недовольный, злой такой.
   - Иду к нему, а ты посматривай за его племянником.
   - Жаль мне его. Никому зла не желал, спокойный, обходительный молодой господин. За что наш хозяин невзлюбил его?
   - Не нашего ума это дело.
   - Барон велел мне на минутку покинуть его и сходить на конюшню. Только зачем, не сказал.
   - Если разрешил, тогда быстро туда и назад. Не пожалеешь.
   - Я мигом.
   Собеседник махнул ему рукой и тут же исчез в темноте подземелья.
   Садовник посмотрел ему вслед, задумчиво направился в противопо­ложную сторону, где находилась певица. Мамонова скользнула в темноту, прижавшись к стене. Шаги Габриэля прошли рядом и вскоре их звук стал сти­хать. Выйдя на свет и проводив взглядом его, Варя не раздумывая направи­лась в сторону, где мог предположительно находится Курт. Ей пришлось идти недолго. Проход быстро закончился и она вышла в просторное помещение, освещаемое двумя горящими светильниками. Вдоль стены с потолка свисали железные цепи, к которым были прикованы несколько человек. Двое из них, подвешенные за ноги, не подавали признаков жизни. Возле бочонка с водой, сидел худой, полуголый человек. Грязный и обросший, кося единственным глазом по сторонам, он тайком от товарищей, грыз черствую корку. Увидев неожиданно появившуюся девушку, он испуганно стал уползать от нее в тем­ный угол, таща за собой две увесистые гири, прикованные к ногам короткой цепью. Сострадание к этим людям и ненависть к их палачу, отозвалось бо­лью в сердце девушки. Но чем она могла им помочь? Неужели и Курт нахо­дится в таком ужасном положении?
   Понимая, что времени у нее совсем мало, ( в любую минуту сюда могли прийти люди ), она подойдя к несчастным, спрашивала, каждого из них.
   - Где находится Курт?
   Но те, обессиленные, не понимая ее, лишь качали головой. Только один попробовал с ней объяснится. - Курт? Он наверху был знатным челове­ком, и здесь ему большой почет.
   - Где он?
   - Рядом. Спроси у друга.
   - Как мне найти его?
   Несчастный истерически захохотал. - Как увидишь большие уши, четыре ноги и хвост, это и есть его друг.
   Девушка не стала слушать его более, спотыкаясь о пустые корзины, она шла далее. На помосте, стаял приговоренный бедняга с петлей на шее, спутанный цепью. Рядом стоял осел, понуро опустив голову. Варя не знала кто это был, но бежала к нему, веря, что сердце ее не обманывает. Быстро поднявшись на помост, она медленно подошла к осужденному. Тот устало поднял голову.
   - Вы? Каким образом?
   Мамонова прижалась к нему и заплакала.
   - Что он с вами сделал злодей? Я вас так ждала...
   - А я вот, кажется здесь, завершаю свой жизненный путь... Вам нужно уходить. Сюда, в любую минуту могут прийти люди.
   - Я помогу вам и мы вместе уйдем отсюда.
   - Как? Вы же видите, меня надежно спеленали?
   Девушка смахнув слезу, освободила молодого человека от свисавшей петли, затем отвязала бечеву, соединявшие его ноги с животным, мирно дре­мавшим стоя у помоста.
   - Теперь бы снять эти цепи...
   - Это невозможно. Ключи от замка находятся у моего дядюшки. - Может попробовать сделать так...
   Она обошла вокруг него, обдумывая возникшую идею.
   - Потерпите немного.
   Мамонова взялась за цепь, облегающую плечи и стала стягивать ее с них, сначала с одной стороны а затем и с другой. Как ни странно, та подда­лась и вскоре легла у ног Курта. Все дальнейшие действия уже не представ­ляли трудностей. Не прошло и нескольких минут, когда все было кончено. Курт подхватив цепи, стал спускаться с помоста. Он едва передвигал ноги. Варя, как ребенка, поддерживала его, чтобы тот не упал. - Вы знаете, как нам выбраться отсюда?
   - Да. Идем на тот огонек.
   ...Двое беглецов медленно удалялись от эшафота. Едва они укрылись в одном из закоулков, как увидели возвращавшегося коротышку. Тот весело напевал песенку. Курт сильно прихрамывая, намотав на руки цепи, чтобы те не звенели, ускорил шаг.
   - Сейчас будет поворот, осторожнее.
   - Здесь очень темно.
   - Я буду идти впереди.
   Крик коротышки огласил подземелье и эхом прокатился по всем закоул­кам лабиринта. Свет факела замаячил по стене. Беглецы затаились в тем­ном проходе. Тот отчаянно кричал: - Где ты Курт? Тебе от меня не уйти. Я тебя все равно найду, и тогда хорошенько поквитаюсь с тобой...
   Некоторое время факел освещал проход, затем вновь стало темно. Ко­ротышка уже бежал к другому темному закоулку, крича проклятия. Курт тихо звякнул цепями, шевельнулся.
   - Прошло, но это не надолго. Ведь о побеге знает пока лишь он.
   Девушка держалась за его рукав. - Они могут найти нас здесь?
   - Только лишь случайно. У нас мало времени, нам необходимо найти безопасное место.
   - Вы знаете его?
   - Мы туда направляемся.
   Идя в кромешной тьме, касаясь руками стены, молодой немец, неохот­но поддерживал разговор со своей спутницей. Она понимала его. Шок, в ко­тором он пребывал, все еще стойко держался в нем. Споткнувшись о камень, Курт остановился. - Присяду. Ног не чувствую, словно в тине болотной побы­вал.
   - Нам долго еще идти?
   - Мы пришли. Здесь редко кто бывает. Переждем опасность тут. Вероятно о нашем побеге уже знает Гютнер Май. Нас будут искать повсюду.
   - И здесь тоже?
   - Тут им нас не найти.
   - Макс Хауф и его люди знают что я здесь...
   И Мамонова рассказала Курту о разговоре коротышке и садовника ба­рона. Спутник молча выслушал, затем стал подыматься на ноги.
   - Это место не очень приятное, но зато никому и в голову не при­дет искать нас здесь.
   - Что вы имеете в виду?
   - Тише...
   Где -- то далеко стали слышны голоса. Они становились все отчетли­вей. Свет от факелов приближался, становился ярче, весь подземный грот теперь был виден как на ладони. То, что увидела вокруг себя девушка, потря­сло ее. В нишах подземелья стояли во весь рост высохшие мертвецы в пыш­ных одеждах, покрытых густой сетью паутины. Вдоль стены расположились усыпальницы, с великолепными растительными орнаментами по бокам, выпуклыми рисунками религиозного направления и крестами. Их было мно­жество, - от простых, до сложных и причудливых.
   Курт во время прикрыл ладонью рот девушки, чтобы та от страха не вскрикнула. - Да, да, - сказал он тихо. - Это наша родовая усыпальница. Ей уже много столетий. А теперь нам надо незаметно подойти к саркофагу на постаменте.
   Сделав несколько шагов к нему, он шепнул девушке.
   - Здесь есть ступеньки наверх. Полезайте, я за вами.
   Варя не двинулась с места. Курт успокоил ее. - Саркофаг пуст, простор­ный и стоит в стороне от других. Это надежное убежище для нас.
   Видя ее нерешительность, он легонько подтолкнул ее к ступенькам. Мамонова превозмогая брезгливость и страх, стала подыматься к саркофагу. За ней, почти вплотную следовал Курт. Каменный гроб был действительно вместительный и в нем совершенно свободно вместились беглецы. Девушка повернулась к молодому человеку и прижалась к его плечу. В подземелье становилось светлей. Крики, перебранка, топот ног нарастали, но вскоре шум стал стихать и свет от факелов стал тускнеть.
   Варя подняла голову и вдруг ей показалось, что она видит над собой лицо Габриэля. Это длилось какое - то мгновение и вскоре темнота поглоти­ла это видение. Это было настолько неожиданно, что она не хотела в это ве­рить
   Курт шепнул ей. - Надо еще подождать.
   Девушка закрыла глаза. - "Мне показалось, или... Тогда почему он не выдал их? Ведь в его руках был такой большой козырь. Впрочем он может сделать это и позже..." Затем ею овладела другая мысль. - "Странная штука жизнь! Она лежит в саркофаге с Куртом, среди трупов и каменных гробов, а там наверху ярко светит солнце, щебечут птицы, бурлит жизнь...Боже мой, какая глупость и несправедливость!" Варя стала отгонять от себя мрачные мысли, и она переключила свое внимание, на Левицких. - "А если их нет в Веймаре? Как же ей быть тогда? Что делать? Ее мысли нарушил звон цепей и голос спутника. - Пора.
   Они молча помогая друг другу опустились на помост.
   - Теперь куда нам идти?
   - Я освобожусь от цепей, и мы покинем замок.
   - Но ведь ключ находится....
   - У моего дядюшки. Я уже придумал как их достать. Это недалеко, ря­дом с тем огоньком, видите?
   Держась друг друга, словно слепцы, они прошли вдоль рядов мертве­цов и остановились у догорающего факела.
   - Ступеньки, осторожно.
   Девушка все же споткнулась, продолжая подыматься за Куртом. Затем молодой человек по колдовал у глухой стены. Что - то щелкнуло тихо и перед ними стала открываться дверь полная света. Они попали в длинный и про­сторный коридор с мягкими ковровыми дорожками с бюстами бывших вла­дельцев замка, освещенными свечами. Тут же на стенах были размещены картины строгих дам и важных вельмож. Завершал их строй фигура воина в доспехах. Остановившись у одной из дверей, Курт приложил палец к губам.
   - Это личный кабинет моего дядюшки. Будем надеяться, что его здесь нет.
   Молодой человек потянул на себя ручку двери. Та бесшумно отвори­лась. Войдя в комнату, девушка была искренне удивлена. Богатство, рос­кошь, комфорт чувствовался во всем: в мебели, в картинах и дорогих безде­лушек. Как и в предыдущих помещениях "райских кущах", здесь удачно впи­сывались бюсты римских и германских полководцев. Курт придерживая рука­ми цепи подошел к массивному столу и не долго думая открыл черепаховую шкатулку, стоявшую между подсвечником и фарфоровой пастушкой. Его на­дежды сбылись Ключ от его цепи находился именно здесь. Девушка быстро помогла ему освободится от них. Курт сложив их в один узел, положил на стул и придвинул его к столу. Он не спешил уходить Все его действия теперь были направлены другого ключа, не менее важного. Он перерыл буквально все на столе, в шкафу и ларчиках, но его поиски не дали результатов. И толь­ко тогда, когда потеряв надежду Курт с девушкой направились к двери, он вдруг вспомнив, стремительно вернулся к столу и перевернув подсвечник и достал из полой ее части изящный, маленький ключик. Молодой человек ра­достно побежал к картине, изображавшую охоту на львов, сдвинул ее в сто­рону и открыл ключом потайной сейф. Перерыв там буквально все он извлек ореховую шкатулку с бумагами, затем закрыл сейф, положив на место ключ и только после этого они вдвоем кинулись к двери, но тут же отскочили назад. Они услышали голоса и приближающиеся шаги. Едва молодые люди спрята­лись за тяжелой оконной шторой, как в комнату вошел Гютнер Май и его гость. Голос собеседника барона был очень хорошо знаком певице. Сейчас она сожалела, что покинула саркофаг и общество безобидных мертвецов.
   Г. М. - Я тебя предупреждал, что на тебя и твоих братьев готовится охо­та. Вполне вероятно, что толстяк Крюгер точно указал им твое гнездышко.
   Карнеро. - Я догадывался об этом, и готов был уже дать деру, но не ду­мал что это произойдет так быстро. А с Крюгером я поступлю, как с вашим политиком - депутатом. От меня ему не уйти!
   Г.М. - Вот тебе деньги. Исчезай и чтобы о тебе здесь забыли.
   К. - Мне эти двое нужны живые.
   Г.М. - Из замка им не выйти. Для них всюду расставлены ловушки.
   К. - Как ты мог упустить эту парочку. Они увели моих лошадей и мой личный груз, который для меня имеет важное значение.
   Г.М. - Найдем, не беспокойся.
   К. - Я надеюсь. А теперь мне надо уходить, не прощаюсь...
   Г.М. - Я тебя провожу....
  
   ...Некоторое время беглецы ни живые, ни мертвые прижавшись к сте­не, оцепенев от страха, ждали когда кончатся их мучения. Пережить присут­ствие двух злодеев, стоявших в двух, трех шагах от них было поистине чудовищным испытанием. Когда они вышли из-за шторы, на Курте не было лица. Молодой человек от пережитого страха не мог не произнести ни слова. Девушка провела рукой ему по щеке, словно ребенку. - Успокойтесь, их уже нет. Он коснулся ее руки. - Они не заметили лежавшей цепи на стуле, как же так? Потом на столе все было мною сдвинуто с места.
   Мамонова взяла его под руку. - Нам надо уходить.
   Курт открыл дверь в следующую комнату. Она была меньших размеров и обставлена скромнее. - Сюда.
   Он подошел к одной из скульптур и за ней нажал одну из геометриче­ских фигур на стене, которых здесь было множество. Часть книжного шкафа поддалась вперед, обнажив темный проем двери. Курт и Варя выйдя из ком­наты попали в каменный погреб. Спустившись по лестнице вниз и пройдя со­всем немного, они остановились вновь перед дверью. Открыв ее, молодые люди очутились в густых зарослях дикого винограда. Надвигающиеся су­мерки удивили Мамонову. Неужели так быстро пролетел день? Спутник ска­зал тихо.
   - Мы находимся сейчас на стороне парадного входа замка. Будем осто­рожны.
   - Надо подождать. Как только стемнеет, сразу перейдем на ту сто­рону.
   До заветной лесной зоны было не менее тридцати шагов, но она "таи­ла" в себе немало опасностей.
   Курт стал всматриваться на аллею.
   - Какое невезение. Гютнер Май и Вальтер идут в нашу сторону.
   Те, подойдя ближе, стали прислушиваться к тишине. Охотник показал барону в сторону леса. - Здесь у края, я поставлю двоих, и беглецам здесь не пройти.
   - Они вряд ли сунуться сюда, место слишком открытое, так что тех двоих ставь в районе конюшни.
   К ним подошел старый фонарщик с двумя молоденькими девушками. Гютнер Май махнул рукой Вальтеру. - Тому, кто приведет эту парочку, возна­гражу щедро, а теперь иди.
   Барон взял фонарь у старика и стал осматривать лицо одной из деву­шек.
   - Как тебя зовут?
   - Гертруда.
   - Сколько тебе лет?
   - Шестнадцать.
   - Кто твой жених?
   - Фриц, свинопас.
   - Знаю, знаю. Хороший парень.
   - А тебя как зовут?
   - Хильда.
   - Мать твоя прачка?
   - Да.
   - Кто твой жених?
   - Мартин. Он бондарь.
   Барон подумал немного. - Вы любите своего хозяина?
   - Да.
   - Вы знаете, зачем вы пришли сюда?
   Девушки замялись. Старик фонарщик прикрикнул на них.
   - Отвечайте, не молчите!
   - Мы пришли, ... чтобы исполнить свой девичий долг и отдать то, что принадлежит нашему хозяину.
   Гютнер Май довольный искренностью пастушек, приказал старику.
   - Отведи на кухню, пускай накормят их там.
   Когда все разошлись, Курт коснулся руки Мамоновой.
   - Ночь будет прохладной. Звезды дрожат к холоду.
   - Лучше терпеть холод этой ночи, чем вашего дядюшку и его прия­телей.
   - Найдем какой нибудь угол.
   Варя подумала. - Зачем вы взяли эту шкатулку?
   - В ней, моя жизнь.
   - "Зачем я его спросила об этом?" Девушка с тоской посмотрела на темный спасительный лес.
   - Пора.
   Рука Курта потянулась к ее теплой ладони. Молодые люди вышли из своего укрытия и быстро перейдя широкий двор, покрытый гравием и мост, углубились в лесную чащу...
  
   Глава - 23. Вилли Штейн.
  
   ...В келье уютно и тепло. Запах трав, ладана и лики святых повсюду, успокаивают. Варя сидит на топчане, поджав под себя ноги. Свет от лампа­док тусклый и от этого вся комнатка находится в полумраке. За столом сидит Курт. При свете зажженной свечи он изучает бумаги, извлеченные из прине­сенной шкатулки. Его лицо сосредоточенное. Ни одна строчка из документа не ускользает от его внимания. За стеной играет органист. В его репертуаре звучат церковные и светские произведения, а также интерпретации совре­менных композиторов. Многие из опусов Мамоновой неизвестны.
   Музыкант играет превосходно. После сытного ужина кюре Петера Зибе­ля и напряженного дня, тянуло ко сну, но Варя ждала пока молодой немец закончит с бумагами. Все происшедшее в течение дня, вновь и вновь про­плывали у нее перед глазами. Свое спасение, Мамонова считала совершен­но случайным. Даже бегство из замка с Куртом были для нее подарком судь­бы. Она не знала куда ведет ее Курт, но всецело доверяла ему. И вот после долгой ходьбы по бездорожью в лесной чащобе спутник привел ее в эту сельскую кирху.
   Петер Зибель - местный священник, старик с благородной внешностью, увидев Курта был очень обрадован ему. Не спрашивая его ни о чем, он пре­проводил его вместе с девушкой в одну из келий сельской церквушки. Распа­лив камин, кюре принес им ужин, холодную телятину, хлебцы и пару кружек легкого сидра, после чего тут же удалился.
   Гостеприимство Петера, спокойная обстановка, успокаивали Мамонову, но все же где - то в душе ее постоянно присутствовало волнение, что ждет ее и спутника впереди?..
   ...Варя продолжала слушать музыку. Она возвращала девушку к прият­ным воспоминаниям. Ее взгляд, блуждал по темным ликам святых на стенах, затем остановился на Курте, сидевшим за столом. Сколько она уже знает его? Неделю, месяц, целую вечность? И сколько всего она увидела в нем? Надуманное высокомерие, решительность в трудных ситуациях, слабость души, моральную поддержку, стеснительность и сколько еще других противо­речий? Тот продолжал изучать документы. Из всех бумаг он возвращается к одной и той же, прочитывая ее заново. Его лицо озаряет улыбка. Он подни­мается и подходит к спутнице.
   - Я всегда верил, что этот документ существует. Гютнер Май лгал мне постоянно, убеждая, что имеет полное право быть единственным на­следником замка. Мой дед Зифрид, несмотря на свою суровость и аскетизм, сделал это завещание. И вот теперь оно в моих руках. Теперь понятно поче­му он избавился от моих родителей и всячески старался это сделать со мной. Сначала университет в Кенигсберге, хотя я мог свободно учится в Вей­маре, затем организовывает мне поездку в Петербург, против моей воли, и наконец заточение в подземелье. Мой дядюшка имел серьезные намерения избавится от меня ради этой бумажки.
   Курт помолчав немного, продолжал. - Если барон узнает о пропаже де­довской шкатулки, он пойдет на крайность, чтобы вернуть ее и окончательно покончить со мной.
   Девушка участливо спросила, чем может так напугать этот документ Гютнера Мая? Он ответил.
   - Мой дед не хотел умирать в одиночестве и уговорил моих роди­телей переехать к нему из Веймара в замок У нас в городе был отличный дом и мы с неохотой согласились на предложение Зифрида. В это время Гютнер Май плавал капитаном на Рейне, имел большие связи во многих пор­товых городах, а также и в Кронштадте. Узнав о решении деда, он тут же ки­нулся к нему. Зифрид посоветовал ему не бросать прибыльное дело. Дядюш­ка вроде как согласился и по прежнему продолжал плавать по Рейну. Однако его посещения в замок не прекратились, а наоборот, он все чаще, под любым предлогом стал бывать в замке. Его замашки командовать всеми, навязы­вать свои правила морали Зифриду не нравились, и однажды в порыве гнева он сказал, что замок этот и ценности его он будет завещать моему отцу. Дя­дюшка притих, но не надолго. Мои родители - набожные люди и в силу своих смиренных привычек не могли противостоять Гютнеру Маю. После смерти деда, он стал требовать у моих родителей не только завещание его, но и все другие ценные бумаги Зифрида.
   Мой отец был готов отдать ему все это, но у него их просто не было. Он считал, что дед погорячившись хотел лишь приструнить зарвавшегося дя­дюшку. Чтобы быть в полной уверенности в своих правах на наследство, Гют­нер Май отправляет моих родителей в Петербург, "посмотреть мир". И когда те на "Руси" возвращались назад, дядюшка готовит им смертельный пода­рок. Судно тонет, мои родители погибают. Он находит шкатулку деда и оформляет надо мной опекунство. Дальнейшие планы дядюшки должны завершить его коварные планы. Подземелье, виселица для племянника и все! Гютнер Май становится полноправным хозяином поместья. Собственно это мои предположения, но как видите, они полностью совпадают.
   - Завещание было сделано на вашего отца?
   - Нет. Зифрид сделал этот документ на меня.
   - Вы владелец этого замка?
   - Согласно этому завещанию, да!
   - Вы теперь, тоже барон?
   - Мне самому не верится. Все так обернулось неожиданно!
   Для Мамоновой это известие было приятной новостью.
   - Я рада за вас.
   - Пока шкатулка в моих руках, Гютнер Май не оставит меня в по­кое.
   - Вам необходимо быстрее дать ход этому завещанию.
   - Барон хитер, и кто знает, на какую еще подлость он может пойти.
   Курт вернулся к столу и не спеша стал собирать документы и склады­вать их в шкатулку.
   - Меня волнует одно, как уберечь и сохранить все это.
   - А кюре Петер Зибель?
   - Он ничего не знает о завещании. Это тоже будет новость для него.
   - Если вы ему доверяете, поговорите с ним?
   Курт не ответил. Положив шкатулку среди церковной литературы, ска­зал.
   - Вы отдыхайте, спите...
   - А вы?
   - Не обращайте на меня внимания. Мне надо все взвесить и про­думать. Отдыхайте.
   Молодой немец затушил на столе свечу. Келья погрузилась в полумрак. За стеной смолкла музыка. Варя не могла уснуть, хотя очень устала за день. Курт ходил по комнатке, садился, вновь начинал мерить шагами помещение. Иногда он надолго выходил из кельи и вновь возвращался. Девушка смотре­ла в потолок, продолжая слушать его неспокойные вздохи.
   Мамонова встал с топчана, подошла к нему и взяла его за руку.
   - Успокойтесь. Вам необходимо поспать а утром...
   - Простите, что мешаю вам.
   - Пошлите.
   Она подвела его к топчану и как ребенка уложила. Присев рядом на стул, сказала. - У вас все получится. Только теперь вам нужно быть очень осторожным. Гютнер Май - хищная птица и безусловно будет преследовать вас повсюду. Но когда вы все оформите в юридической конторе Веймара, ваш дядюшка вам уже будет не опасен.
   - Это его не остановит.
   Наступила тишина. Каждый думал об одном и том же. Неожиданно Курт взял ее за руку.
   - Выходите за меня замуж...
   - Замуж?
   Вначале она даже не поняла его.
   - Вы хотите, чтобы я стала вашей женой?
   - Я понимаю, это звучит несколько странно...
   - Вы славный, благородный человек,...
   Девушка запнулась, не зная, что говорить далее. Курт отпустил ее ла­донь.
   - Извините, я ..... в растерянности...
   - Ваше предложение большая честь для меня.
   Он вновь взял ее ладонь и коснулся им к своему виску.
   - Вы для меня ... в моей ситуации...единственный шанс...простите меня...
   Он встал. - Я наверное выгляжу перед вами глупцом?
   - Нет. Вы порядочный человек.
   Курт нуждался в моральной поддержке. Девушка понимала, что от ее поступка зависело, может быть самое главное в его жизни...
   - Вы полагаете, что наш союз,.. . возможен?...
   Молодой человек зажег свечу. - Подождите, я сейчас... Он виновато от­вернулся и вышел и кельи. Мамонова не жалела о сказанном. Наоборот, она почувствовала, что в ее судьбе намечается что -- то очень важное, которое несомненно в будущем сыграет свою роль. Все, что ей было так близко, Ле­вицкие, Макс Хауф, его семья, стала отступать на задний план... Дверь отво­рилась. Вместе с Куртом в помещение вошел деревенский священник Петер Зибель. Он был одет налегке, видимо тот готовился уже ко сну. Молодой че­ловек подошел к девушке и обратился к кюре. - Я желаю заключить брачный союз.
   Просьба Курта не удивила священника.
   - Я приветствую твой смелый шаг. В свое время я почти так обру­чил твоего отца с матерью.
   Кюре сделал шаг к Мамоновой и внимательно посмотрел ей в лицо.
   - А вы согласны стать женой этого молодого человека?
   Взгляд священника был открытым и добрым.
   - Да, я согласна стать его женой.
   Варя не верила тому, что говорила. Кто -- то другой, внутри, манипули­ровал ею как куклой.
   Дальнейшее происходило словно в тумане. Полумрак церковного поме­щения, освещенный свечами, алтарь, Петер, в полном облачении, свидетели, органист и служка, деревенский подросток. Священник что -- то говорил о незыблемости семейных отношений и о божьей благодати на верных рабов своих, но девушка с трудом понимала кюре. Она была не готова восприни­мать происходящее серьезно. Даже поцелуй жениха.
   Назад в келью новобрачные вернулись вдвоем. Некоторое время они молча сидели на топчане, не зная о чем говорить. Топчан был тесен для двоих. Курт приставил к нему табуреты. Спали не раздеваясь. В тиши кельи он виновато произнес тихо. - Простите меня...
   - За что?
   - За Иоганна Штрауса, за вашу любовь к нему...и вообще, за все...
   Ответом была тишина. Каждый думал о своем. Сна не было. Молодой человек только делал вид что спит. Его будоражили уже другие, не менее важные мысли....
   ...Мамонова проснулась поздно. Увидев Вилли Штейна, органиста кир­хи, просматривающего нотные рукописи у окна, девушка затронула его, по­здоровавшись. Музыкант улыбнувшись ей, показал, на раскрытое окно.
   - Весна! Что может быть чудесней в этом мире, в эту пору? Великие ху­дожники и музыканты свои лучшие творения посвящали именно этому мигу природы.
   Варя чувствовала себя не очень уютно, будучи застигнутой врасплох после сна. - Где Курт?
   - Ваш молодой муж вместе с Петером Зибелем очень рано отбыли в Веймар, оставив меня в ваше распоряжение.
   Мамоновой было не привычно слышать "ваш молодой муж", потому как совершенно не чувствовала себя в новой для себя роли, женой Курта. За­чем она сделала это? Боже мой, как все получилось нескладно...
   - Когда он вернется?
   - Курт будет нас ждать в Веймаре в полдень возле городской рату­ши.
   Варя вопросительно посмотрела на органиста. - "Как же так? Ведь опасность со стороны дворовых людей Гютнера Мая все еще реальна! И на пути к городу, они могут подстеречь ее и схватить без особого труда!"
   Вилли Штейн уловил беспокойство девушки.
   - Не волнуйтесь. Мы поедем безопасной дорогой. А сейчас я вам приготовлю завтрак.
   Заботливость музыканта тронули девушку. Она вспомнила его ночные импровизации. Они были превосходны.
   Приведя себя в порядок, Варя уже через четверть часа сидела за на­крытым столом. Вилли взяв на себя роль добропорядочного слуги, опекал ее не хуже чем наседка своего любимца.
   - Вы на меня, старого ворчуна, не обращайте внимания, ешьте, пейте сколько душа пожелает. Если человек сыт, он и на мир смотрит весе­лее.
   - Вы отлично играете. Что вас забросило в эту сельскую церквуш­ку?
   -Моя жизнь как музыканта проходила довольно бурно, и вот настал мо­мент, когда необходимо удалится от всего, от концертов, парадных торжеств, церемоний, от всей этой бесконечной суеты. Петер Зибель, мой старый прия­тель, предложил мне спокойную деревенскую идиллию, быть органистом в его приходе. Я принял его предложение и теперь живу здесь. ..
   Варе хотелось спросить о его семье, но посчитала свой вопрос, не кор­ректным.
   - Вы отлично владеете инструментом. Вашему репертуару нет цены. Откуда такое богатство?
   - От любви, к возвышенным идеалам!! Я благодарен судьбе. Моя творческая жизнь была тесно связана с талантливыми людьми, для которых материальная сторона не всегда имела значение. Эти люди были духовно богаты и щедро делились своим опытом. За что я им и благодарен. Как пиа­нист я многое под черпнул у венгра Ференца Листа. Его транскрипции, посто­янно были в моем репертуаре. Мне приходилось много концертировать, и в своих поездках, у меня было много встреч с известными, яркими личностями.
   - Как интересно!
   - Во Франции, это были Шопен, Берлиоз, Гюго, Жорж Санд, Росси­ни, Делакруа. В Германии - Мейербер, Вагнер. В Италии ..., впрочем этот список бесконечен и его нет смысла перечислять. Каждый из этих людей, оставил в моем сердце частицу своей души и неповторимости.
   - Вы знаете Чезаре Грасинни?
   - Скрипача, итальянца? Ну как же, конечно. Он частый гость Веймара. Вы тоже с ним знакомы?
   - Немного.
   - Отличный музыкант, и как дирижер тоже.
   - Дирижер?
   - Сегодня в городском театре оперы он дирижирует увертюрами, Россини "Сорока - воровка", и "Севильский цирюльник".
   Девушка с тоской посмотрела в окно. Конечно же, ей не суждено насла­дится музыкой великого итальянца. Она украдкой вздохнула, но старый орга­нист все же заметил перемену в лице девушки.
   - Я могу вас провести в театральную ложу.
   - У меня не получится. Вы же знаете, почему?
   - Положитесь на Вилли Штейна, я все улажу.
   - Поиграйте что нибудь...
   - Да, конечно...
   Завтрак окончен. Вилли Штейн вышел из помещения и тут же возвра­тился с подростком. Паренек, лет пятнадцати, с оспинками на лице, молча стал убирать со стола. Варя и старый музыкант, через боковую, дверь про­шли в небольшой зал кирхи.
   - Да простят нас эти стены, - сказал перекрестившись музыкант, усаживаясь за небольшой клавесин. Потерев ладони, друг о дружку, он начал играть. Темы плавно сменяли одна другую. Мамонова прислушалась. Удиви­тельно, музыка была созвучна ее настроению, да сам музыкант закрыв гла­за, находился наверху блаженства.
   - Вам эта мелодия знакома?
   "Еще бы. Эрик Вагнер одну из первых включил вердиевскую Джильду в ее репертуар".
   - Конечно.
   - Может быть попробуете? Не бойтесь. Сейчас все прихожане ра­ботают: кто дома, кто на хозяина, а значит нас никто не услышит.
   Девушке было не до пения. Она отрицательно покачала головой. - Не могу, простите....
   - Музыка превыше всего. Выше голову дитя!
   Вилли Штейно перешел на вступление. Варя робко оглянулась. Лики святых осуждающе смотрели на нее.
   - В этом помещение и Джильда?
   - Да простится нам!
   Мамонова решилась. Она запела. Вначале тихо и неуверенно, но с каж­дым тактом ее голос становился сильнее и звонче, словно колокольчики в утреннем, степном просторе. Вилли Штейн приглушил аккомпанемент, давая возможность голосу певицы раскрыться в полной мере. Нежность мелодии и прекрасного голоса, вызвали слезы умиления на лице старого музыканта.
   - Простите,- сказал он после того, как последние звуки органа за­тихли. Он достал из кармана носовой платок и вытер им свое лицо.
   - Я не могу скрывать своих чувств, слыша или видя истинный дар божий. Вы,... вы ... пели... У меня нет слов, чтобы выразить свое восхище­ние тем, что я слышал.
   Девушке стало неловко перед старым человеком и чтобы скрыть свое смущение спросила.
   - Вы бывали в Вене?
   - Да.
   - Вы встречались с музыкантами, композиторами?
   - Конечно . С Крейслером, Миллекером, Целлером. Кто вас интере­сует?
   - Иоганн Штраус.
   Несколько раз, в обществе Брамса и Альфреда Грюнфельда в "Ан дер Вин".
   - А с братьями Иоганна?
   - Так, мельком. Йозеф и Эдуард тоже композиторы, но они уступа­ют своему старшему брату в плане популярности. Они вас интересуют?
   Певица уклончиво ответила.
   - Я много слышала об этом "семейном букете".
   - Все четверо продолжают школу венского вальса Ланнера.
   - Какое у вас отношение к легкой музыке?
   - Положительное. Возьмем к примеру вот эту тему.
   Вилли Штейн коснулся пальцами клавиатуры. Помещение наполнилось сплетением очаровательных звуков.
   - Штраус Иоганн. Не правда ли божественно?
   Что могла сказать девушка живя образом венского Маэстро?
   - Такую музыку может написать человек с большим сердцем, по­знавший тяготы жизни и не потерявший при этом свою пламенную любовь к музыке. Судьба капризна, не разборчива. Одни таланты она одаривает все­ми благами, другие - держит на скудном пайке. Яркий пример, Глюк и Моцарт. Один живет в роскоши и обласкан императором и вельможами из Шенбрюна. Второй, не может свести концы с концами, в то время, когда его оперы уже ставятся за пределами Австрии и приносят немалый доход предприимчивым театралам.
   - А Ференцу Листу в этом плане везло?
   - Этот венгр знал себе цену, и умело организовывал свои концер­ты. Материальная сторона его мало интересовала.
   - Каков он из себя?
   - Высокий стройный. Человек щедрой души. Как -- то раз к нему обратился юноша поляк, начинающий композитор. Живя в бедности, он не мог по этой причине опубликовать свой музыкальный опус. Ференц Лист без лишних слов отдал его произведение издателю и тот сразу напечатал. А чуть позже Лист дает юноше четыреста форинтов, чтобы материально поддер­жать музыканта и его семью. Этим поляком был Берджих Сметана...
   Варя вспомнила Левицких. Ситуация была аналогичной. Вилли Штейн подошел к окну. - Нам, наверное уже пора. Будем собираться.
   Собственно для Мамоновой приготовления были несложными. Подро­сток принес для нее одежду и она нарядившись в нее, сама себя не узнала. В зеркале, которое держал церковный служка, на нее смотрел сельский пар­нишка в серых штанах, куртке и шапочке с пером.
   - Ну теперь вас совершенно не узнать, - сказал входя в помеще­ние Вилли Штейн и добавил. - Лошади готовы, можем отправляться.
   Музыкант еще придирчиво оглядел девушку и найдя ее наряд вполне надежным, вышел вместе с ней из кельи. Вскоре двое всадников стали уда­лятся от сельской церквушки Петера Зибеля, направляясь через лес в сторо­ну возвышенности. Всю дорогу Вилли забавлял певицу случаями из своей жизни, в которой фейерверком мелькали имена знаменитостей. Их взлеты и падения на музыкальной ниве, упорство достигать главного в жизни и как ре­зультат труда, слава и признание. Органист был ярким рассказчиком и его приятно было слушать.
   Из осторожности Варя иногда оглядывалась. Вилли Штейн успокоил ее.
   - Гютнеру Маю сейчас не до вас. У него неприятности с веймрской по­лицией...
   Девушка была настороже. "Не таков этот барон, чтобы вот так просто напугать его. А Габроиэль, садовник его? Нет уж, осторожность не помешает. Подъехав к реке, всадники повернули в сторону города. Чем ближе становил­ся Веймар, тем сильнее было желание попасть в него. Словно чувствуя это намерение в своей спутнице, старый музыкант сказал.
   - Нам нужно быть ровно в назначенное время возле ратуши, ни раньше, ни позже. Будем же пунктуальны. Кстати о Веймаре. Это крупней­ший центр Просвещения. Город Шиллера, Гетте, Баха, Листа. Вы получите массу впечатлений, если уделите ему немного времени.
   И вновь Вилли Штейн окунулся в приятные воспоминания связанные с эти городом. "Вполне возможно я ознакомлюсь с этими историческими ме­стами в Веймаре, но только не сейчас". Девушка трезво оценивала ситуа­цию, в которой находилась.
   Город начинался небольшими домами, скорее похожими на заброшен­ные хибары без дворов, деревьев и колодцев. На мусорных кучах вблизи до­мов, бродили псы. Ребятишки, радуясь весеннему солнечному дню, бегали друг за другом, играя только им в понятную игру. Вскоре жалкие жилища сме­нили приличные дома в два, три этажа, с высокими и острыми черепичными крышами. Дороги здесь уже были с твердым покрытием. По ним лихо высту­кивали подковы лошадей.
   Чем ближе к центру города, тем величественнее раскрывался перед де­вушкой его архитектура, соединившая в себе седую старину и современное градостроительство.
   К городской ратуше они пришли пешком, оставив лошадей у знакомого Вилли Штейна, работавшего матросом на пристани. Солнечные часы на пло­щади показывали полдень. Возле фонтана Варя заметила Курта. Он был не один. Рядом с ним стояла женщина, с которой он разговаривал. Изумле­нию Мамоновой не было границ. Это была Вера Григорьевна Левицкая. Чуть поодаль, стоял ее брат и племянник. Варя невольно ускорила шаг. Ее не сра­зу узнали. Тетушка всплеснула руками.
   - Варенька! Детка моя, боже мой, какое счастье видеть тебя вновь!
   Женщины не скрывая слез, обнялись. Дмитрий и Владимир Григорье­вич подошли поближе. Девушка поправляя спадавшие на лицо волосы, вино­вато сказала. - Простите меня за этот маскарад.
   - В этом наряде вы выглядите романтически.
   - Да уж, скажите такое.
   Дмитрий взял за руку Курта. - Вы благородный человек. Я всегда верил в вашу порядочность.
   - Как итальянский язык, продвигается?
   - Не очень, но надеюсь по приезду в Соренто, смогу общаться уже с местными жителями.
   Радость встречи с пропавшей певицей, для Левицких, была огромной.
   Вера Григорьевна прижав к себе девушку сказала ей. - Теперь у меня, никто не отнимет тебя.
   Владимир Григорьевич поддержал сестру. - Мы все виноваты в том, что случилось. Это будет нам уроком на будущее.
   Вилли Штейн, наблюдавший в сторонке, оживился, при виде подошед­шего к нему приятеля.
   - Чезаре, и ты здесь?
   Грасинни приветливо махнул ему рукой. - Всегда приятно встречаться с хорошими людьми!
   Он подошел к русской певице и отечески обнял ее.
   - Жизнь - комическая опера. За весельем и смехом, нередко пря­чется зло. Будем же играть в ней свою роль, в надежде, что ее конец будет наполнен все же светом и добром.
   Варя выпрямилась. - Я рада всех вас видеть. Мне всегда не хватало вас! Каждый из присутствующих старался сказать девушке теплые, ободряю­щие слова, отчего та разрумянилась и готова была от прилива чувств пустить слезу.
   Итальянский скрипач, вспоминая вечер у барона Макса Хауфа, сокру­шался перед Мамоновой. - Определенно ваше присутствие в оперном театре этого города, внесло бы свежий ветерок русской музыкальной культуры, если бы вы,...
   Грасинни волновался. Он с надеждой посмотрел на Левицких.
   - Сегодня я дирижирую веймарским оркестром...и я бы хотел рискнуть пригласить,... всех вас на концерт симфонической музыки.
   Мамоновой было приятно внимание к себе Чезаре Грасинни. Тот с на­деждой посмотрел на певицу. - На концерт приедет Макс Хауф, с женой и до­черьми. Все они будут рады видеть вас.
   Мамонова взглянула На Левицких. От них зависело исполнение жела­ния девушки. Вера Григорьевна встретилась с глазами брата и сдержанно от­ветила. - Мы обсудим предложение и думаю этот вопрос решится положи­тельно.
   Курт увидев выходившего из здания ратуши Петера Зибеля, сельского кюре, кинулся ему навстречу. Переговорив с ним, молодой немец подошел к Варе.
   - Можно вас на минуту?
   Девушка подошла к нему. Курт извинился перед Левицкими.
   - Прошу прощения. Нам нужно уладить в мерии некоторые фор­мальности. Это займет немного времени.
   Потому как спутник певицы обращался к Левицким, можно было пред­положить, что между ними была предварительная договоренность. Насколь­ко она была открытой и доверительной в рамках последних событий, Мамо­новой приходилось лишь догадываться.
   В комнате городской ратуши за длинным столом, их ждал чиновник. Это был мужчина средних лет, склонный к полноте с огненно рыжей шевелюрой, с бесцветными навыкате глазами. Он с подозрительностью смотрел на де­вушку и ее наряд. Сельский священник подвел Курта и девушку к столу. Чи­новник неуверенно придвинул им листы бумаг и пальцем указал места для подписи. Мамонова перевела взгляд с Курта на Петера Зибеля. Тот кивнул головой. Девушка слегка волнуясь поставила свою подпись. За ней, свои за­мысловатые завитушки, оставил Курт.
   Чиновник молча взял листы и стал внимательно всматриваться в под­писи, поглядывая на молодую пару с прежним недоверием. Даже выйдя из помещения, певица продолжала ощущать на себе взгляд чиновника. Не под­ходя к Левицким, Курт остановился. Варя вопросительно посмотрела на него. Он волнуясь сказал в сторону.
   - Этот "знаменательный" день предполагает шампанское, тосты, пожелания...надеюсь что этот момент придет... к вам. Вот собственно и все! Вас впереди ждет Милан, гастроли, слава...Езжайте, и да пребудет с вами наш милостивый Господь!
   - А...как же вы?
   Курт молчал. Девушка не выдержала. - Мы...увидимся?
   - Если пожелаете...
   Мамонова хотела его спросить где и когда, и не смогла. - Я буду вас... ждать...
   Он не ответил.Опустив голову, Курт медленно направился к Петеру Зи­белю, поджидающего его у афишной тумбы...
   ...На семейном совете в гостиничном доме напротив шиллеровского особняка, Левицкими было принято решение отложить поездку еще на один день и посвятить вечер посещению веймарского городского театра.
   Все шло строго по плану. Отдых певицы, выбор вечернего туалета, ужин, выезд в легком экипаже в оперу.
   К началу симфонического концерта приехали заранее. Двойственное чувство преследовали Варю. С одной стороны, удачный исход ситуации и второй, мысли о Курте не давали ей покоя. Как она должна воспринимать в дальнейшем свои отношения с племянником Гютнера Мая? Знает ли семья Левицких о ее браке с Куртом? И наконец, где он сейчас, чем занят, нужно ли было оставлять его одного?
   ...Зрительный зал городской оперы заполнялся публикой. Судя по об­щей атмосфере, она состояла преимущественно из завсегдатаев. Веймарцы знали друг друга, разговаривали между собой, кивком головы приветствова­ли своих новых знакомых В программе концерта помимо Россини будут ис­полнены увертюры Вебера и Моцарта. Прекрасно. Оркестр закончил на­стройку инструментов и теперь вместе с публикой ждал выхода итальянского дирижера.
   Мамонова разговаривая с Верой Григорьевной, поглядывала в ложи на празднично одетых горожан в надежде увидеть семейство Макса Хауфа. Их не было. Отдельные хлопки стали перерастать в дружное рукоплескание. Из-за кулис к оркестру вышел Чезаре Грасинни. Это был уже не тот Чезаре, ко­торого знала девушка. Перед ней стоял строгий, подтянутый итальянец, ко­торый знал себе цену. Чуть наклонившись публике, дирижер повернулся к оркестру. Все, что происходило с Варей последние дни, заново проплывали у нее перед глазами, на фоне чарующей музыки. Порой казалось, что проис­шедшее, было просто сном, тяжелым и мучительным. Ей казалось, что даже сейчас в этом зале за ней постоянно кто-то следит, далеко не с чистыми на­мерениями.
   Мамонова локтем коснулась руки Владимира Григорьевича. Граф пони­мающе придвинулся к ней.
   В антракте к певице подошли дочери Макса Хауфа и сам барон с же­ной. Эта была приятная неожиданность для луганчанки. Барон взял на себя ответственность за происшествие, и тут же пообещал ей, что с Гютнером по­квитается сполна. Итальянский дирижер подошедший к ним, подмигнул рус­ской певице, показывая на сцену.
   - Оркестр в вашем распоряжении и готов сопровождать ваш чу­десный голос. Веймарцы получат минуты блаженства слушая вас.
   Девушка отпарировала. - Оркестр великолепен. Его игра безупречна. Для меня большое счастье выступать с ним, но...только не сегодня. В неда­леком будущем мы с вами встретимся на театральной сцене...
   Чезаре был восхищен ответом певицы. - Я верю в это, и надеюсь на со­трудничество!
   Мамонова была счастлива. Все, кто знал ее, любили и гордились ею. Во втором отделении концерта, слушая Россини, Варя не могла сдержать слез. Слушая увертюру, она смотрела на оркестр и не видела их. Прелесть мелодии переплетенные с кошмаром последних дней, переполняли ее чи­стую душу. Левицкие не успокаивали девушку. Они понимали ее состояние. Варя смотрела на дирижера. "Почему нет рядом Курта? Он был нужен ей, как друг, как муж..." Она привыкла постоянно видеть его и чувствовать. Мо­жет он все же здесь в зале? Варя невольно повернулась к ложам в надежде увидеть его лицо. Но вместо Курта в одной из лож, она увидела Габриэля. Тот невозмутимо смотрел в ее сторону.
   Мамонова взяла за руку графа и не отпускала ее, пока не опустился за­навес...
  
  
  
  
   Глава - 24. Нюрнберг.
  
   ...Экипаж не спеша колесил по узким улицам Веймара, прежде чем, его последние дома остались позади. Все это время Варя грустно смотрела в окошко, витая мыслями в облаках. Тетушка сидя рядом, рассуждала о превратности жизни с ее неожиданными сюрпризами. Владимир Григорьевич и Дмитрий вели разговоры о культурных ценностях Германии, в частности о творчестве Гете и Шиллера. Племянник даже пытался вспомнить некоторые стихи поэтов. Мамонова молча слушала их разговор. Прислонившись в угол экипажа, она незаметно уснула.
   Ей приснился город на воде. Безусловно это Венеция. О нем, ей много рассказывал Курт. Плывя на гондоле, она ищет дом, под названием "Красная роза". Молодой и стройный лодочник уверяет ее, что такого дома на Большом канале нет и она напрасно его ищет. Но Варя упорно продолжает поиски...
   ...Девушка проснулась от неясной тишины. В экипаже она была одна, Семья Левицких расположилась невдалеке на лесной лужайке. Перед ними, на разосланной скатерти, находилась нетронутая еда. Запах зелени, щебет птиц, яркое солнце, подымало настроение. Дмитрий первый заметил пробу­ждение девушки. Он вскочил и подошел к коляске.
   - Мы не хотели вас будить. Вы так сладко спали.
   Он подал ей руку. Варя сошла с коляски, подошла к Вере Григорьевне и ее брату, сидевшему у накрытого "стола".
   - Садись ко мне, - сказала тетушка, давая место девушке. Та, ви­новато улыбнувшись, присела. Вера Григорьевна продолжала.
   - Как спалось? Ну вот и хорошо. Не правда ли здесь очень даже неплохо? Ты только погляди, Варюша, какая красота вокруг! Ну точно наш павловский пейзаж на Славянке летом!
   Владимир Григорьевич усмехнулся. - Сейчас там пока еще не до весны, небось еще снегом метет.
   - Ну что ж, - философствовала тетушка, - пусть все идет своим че­редом, а мы вот сейчас подкрепимся и снова в путь. Нам тут мельник, кое -- что дал на стол, дай бог ему здоровья. Отведаем, чем тут немчура питается.
   Немчура питалась неплохо, все блюда были из свинины. Варя только сейчас заметила среди деревьев на берегу горного потока, деревянный до­мик, к стене которого примыкал медленно вращающиеся большое колесо.
   Обедали не спеша. Разговаривали о пустяках Говорила в основном те­тушка. Она неплохо разбиралась в политике.
   - Представляешь, Варя, - обратилась Вера Григорьевна к ней. - Этот старый мельник при нашем знакомстве с ним, выразил одну замеча­тельную мысль о нас русских. Он сказал. Никогда не надо воевать с Россией. Ее нельзя победить! Он повторил в точности слова канцлера Отто Бисмарка.
   - Не народы начинают войны, а их правители.
   - Ты прав Володя. Только не вполне здоровым политикам может прийти в голову столкнуть свои народы в эту бездну. Бог им судья. Итак, заез­жаем в Нюрнберг, или прямо на Аусбург едем?
   Все посмотрели на Варю. Девушка не знала что ответить. Она еще не могла отойти от проблем, волновавших ее.
   - Хорошо, - сказал граф.- В Нюрнберге остановимся на денек, Аусбург проезжаем мимо.
   - На том и порешим...
   ...Подкрепившись, Левицкие не стали терять времени. Позвав кучера, беседовавшего с мельником у горного ручья, все вскоре тронулись в путь.
   - Мы два дня "гостили" у барона Гютнера Мая, - начала тетушка, сидя напротив Вари.
   - Тот толком не мог объяснить нам, что случилось с тобой в доро­ге, а также о Курте и Габриэле. Он уговаривал нас остаться, погостить в его замке, но мы решили подождать тебя в Веймаре. Мы ему не доверяли. И не обманулись в своих намерениях. Курт и сообщил нам о тебе. Мы были рады его известию. Я ему, с самого начала не очень то верила, сама понимаешь почему. Его появление в городе произвело на меня, да и на всех нас двойное чувство. Его рыцарский жест покорил нас. Но то, что случилось с тобой, на самом деле, мы до сих пор в неведении.
   Мамонова не была готова раскрывать то, что по ее мнению было очень личным.
   - Как нибудь об этом позже...
   - Да, да. Конечно.
   Граф Владимир Григорьевич воспринял ответ девушки, довольно про­зрачным намеком на ее личные отношения с его немецким другом. Вера Гри­горьевна была уверена, что певица действительно все еще находилась в по­давленном состоянии.
   - Тебе Варюша, надо хорошенько отдохнуть и все пройдет...
   ...Приехав в Эрфурт, Левицкие расположились в гостиничном доме на берегу реки Геры. И пока женщины возились с вещами, мужчины направи­лись в центр города и вернулись с двумя большими букетами цветов и сразу же поставили их в роскошные стеклянные вазы на столе. Варя и тетушка были в восторге от сюрприза мужчин и красоты, источавший по всей комнате благоуханный аромат.
   ...На следующее утро, прежде чем тронуться в Обергоф и Зуль, Влади­мир Григорьевич посоветовал Варе. - В Эрфурте есть замечательные врачи, они могут помочь вам избавится от нежелательных эмоций. Может быть,...
   Девушка поблагодарила графа за внимание и попросила не терять время на остановки в маленьких немецких городах. Мамонова постепенно отходила от карнеровского и гютнеровского кошмара. Она уже разговаривала не только с Дмитрием и тетушкой но и с Владимиром Григорьевичем, которо­го всегда немножко побаивалась. Тот еще не мог забыть ее прощание с Кур­том, и на все вопросы девушки, отвечал сдержанно.
   Новая карета с извозчиком тирольцем, направлялась на Обергоф. Не останавливаясь в нем, Левицкий велел извозчику держать путь далее. Прие­хав в небольшой городок Гуль, они пробыли в нем немного времени, ровно столько, чтобы купить два охотничьих ружья и пару сувениров на память. Женщины не могли удержаться от соблазна привести в Петербург "Вольного стрелка" и "Альпийскую пастушку". Эти милые игрушки возвращали Варю к воспоминаниям связанные с Куртом и были дороги ей. Следующую остановку Левицкие сделали в Эрленгене. Пообедав в небольшом ресторанчике и купив для певицы нотную бумагу, все вновь продолжали путь.
   - А теперь держим путь на Нюрнберг.
   Граф вопросительно посмотрел на Варю, ожидая ее реакции. Мамоно­ва была не против остановиться на денек в этом городе. Ответом Владимиру Григорьевичу была ее улыбка. Курт очень много говорил лестного о Нюрн­берге, и ей действительно хотелось увидеть этот город.
   Взгляд Владимира Григорьевича несколько смутил ее. В этом она усмотрела далеко не интерес к величественным памятникам старины Нюрн­берга, а нечто большое - личное... Чтобы скрыть свое смущение девушка за­вела разговор с Дмитрием о Венгерской рапсодии - 2 Листа, которую так ве­ликолепно ей продемонстрировал старый органист Вилли Штейн в сельской церквушке. Племянник был прекрасным собеседником и тут же включился в разговор, вспоминая газетные заметки о первом исполнении произведения композитором.
   Время за разговором летело незаметно. Эрленген в Боварии не оста­вил в их душе каких либо приятных воспоминаний. Для Мамоновой все горо­да в Германии были удивительно похожи друг на друга. В этом были соглас­ны все. Перед Нюрнбергом, их застал ливень и пришлось ждать много вре­мени, прежде чем погода позволила им продолжить путь.
   Только с наступлением темноты им удалось добраться до города. В го­стином доме усталые и продрогшие, Левицкие сняв номера, отказавшись от ужина, тотчас ушли отдыхать. На следующий день они проснулись, когда солнце уже было довольно высоко над землей. За обеденным столом было решено, что граф с девушкой отправятся смотреть центр города, а тетушка с Дмитрием пройдутся по лавкам и рынку, а вечером собравшись вместе, бу­дут делиться своими впечатлениями. Так и поступили.
   Консерваторию, Владимир Григорьевич и Варя нашли сразу. Они вошли в двухэтажное здание и не привлекая к себе внимания людей, сновавших по коридорам, незаметно вошли в полутемный, зрительный зал.
   На сцене шла репетиция "Леноры" Готфрида Бюхлера. Свой монолог, актриса читала вдохновенно, мастерски, вкладывая свое душевное состоя­ние в каждую строку стиха. Особенно Мамоновой были близки строки о рае и аде.
  
   - О, мать, на что мне светлый рай.
   Что для меня гиена!
   Где мой Вильгельм - там светлый рай,
   Где нет его - гиена...
  
   Мысли певицы вспорхнули ввысь. И вот они уже над замком Гютнера Мая.
  
   Терпи! Пусть горестен твой век,
   Смирись пред богом человек!
  
   Образ Курта неподвижно стоял перед глазами. Его лицо было грустным и печальным. После небольшой паузы все артисты спустились в зрительный зал, к ним стали присоединяться и другие. Это были артисты и музыканты театра, без которых, обычно, не проходит ни одна репетиция.
   На середину сцены выдвинули рояль. На сцену вышел мужчина лет со­рока. Не обращая внимания ни на кого, он сел за белый рояль.
   - Рихард Штейн, пианист из Веймара.
   Владимир Григорьевич кивнул девушке на сцену и продолжил.
   - Отличный музыкант. Как и его отец, он тоже страстный поклонник Ференца Листа.
   Пианист опустил руки на клавиатуру. Левицкий и Мамонова ожидали услышать в его исполнении произведение великого венгра, но музыкант мощными аккордами стал потрясать зал звуками музыки к трагедии Гете "Эг­монт". Все, присутствующие в зале, слушали бетховенский шедевр на одном дыхании, находясь в плену боннского чародея. Даже покинув театр, девушка продолжала все еще быть в плену героических звуков этого произведения.
   - Скажите, Рихард Штейн и Вилли Штейн, это...однофамильцы?
   У Вари закралось сомнение в искренности старого органиста прекрасно владевшего инструментом.
   - Нет. Это отец и сын.
   Девушка была удивлена но не подала виду. Граф продолжал.
   - У Вилли Штейна, прекрасная семья. Жена, бывшая оперная пе­вица. Сын Рихард - пианист. Оба живут в Веймаре. Как вы заметили, по отно­шению к своей семье, Вилли повел себя несколько странно, найдя себе уединение в приходе Петера Зибеля.
   - Может этому была причина?
   - Абсолютно никакой. Объяснение простое. Творческим и одарен­ным людям свойственны маленькие причуды. Мы должны спокойно воспри­нимать это...
  
   ...В доме Дюрера, Мамонова и Левицкий пробыли недолго. Из всех ра­бот великого немецкого художника в память певицы врезалась картина "Убие­ние 10 тысяч", с его довольно мрачными эпизодами и "Заяц, настоль­ко реальный, что казалось, тронешь его, и тот кинется прочь в кусты.
   Прогулка по городу завершило знакомство их с Нюрнбергом. Впечатле­ние от его памятников культуры, было впечатляющим. Когда Варя и Влади­мир Григорьевич вернулись в гостиницу, тетушка с Дмитрием уже ждали их. Ужин прошел в приятных воспоминаниях дня.
   Мамонова была на редкость разговорчивой со всеми, что импонирова­ло Вере Григорьевне, не любившей молчунов. Она переглянулась с братом. Оба были довольны, что певица находилась в отличном расположении духа. Утром, открытая коляска с Левицкими уже направлялась к предгорьям Альп в город Аусбург...
  
   Глава - 25. Боденское озеро.
  
   - Навещая Гютнера Мая, в его замке, мы были готовы к неожидан­ностям. Разговаривая и наблюдая за ним, поняли, наш приезд к нему был за­ранее обречен на неудачу. Эта коварная лисица имела совсем другие наме­рения и тщательно скрывала от нас свои коварные планы...
   Слушая Владимира Григорьевича, Мамоновой становилось не по себе. Во всей этой грязной истории ей была отведена главная роль. И вновь перед глазами ее образ Курта. "Стоит ли воспринимать их отношения серьезно? Если да, он найдет возможность увидеть ее. Но как долго будет его молча­ние?"...
   ...- После визита к барону, я послал депешу Григорию Павловичу в Пе­тербург, где сделал подробный отчет случившегося. По приезду в Сорренто, я должен получить от него ответ. А пока все остается в силе. Никаких измене­ний! Приезжаем в Милан, вы остаетесь на стажировке в театре, мы через Ве­нецию отправляемся в Сорренто.
   - Венеция, красивый город?
   - Уникальный. Стоит на островах. Передвижение на гондолах. Го­род масок и карнавалов. Вам необходимо увидеть его.
   "Интересно, подумала Варя. - На каком же острове расположена "Красная роза?", о котором упоминал Курт. Впрочем об этом рано еще ду­мать...
   Экипаж плавно покачиваясь, продолжал двигаться по хорошо укатан­ной дороге. Дмитрий шевельнувшись, открыл глаза. Граф улыбнулся ему.
   - До Боденского озера еще далеко, продолжай дремать.
   - Мне приснился сон.
   - Выкладывай. Твоя тетушка мастер по части отгадывания снов.
   - Мне приснился город на воде. Много красивых и больших домов. Кругом много людей.
   - Мы сейчас говорили о Венеции.
   - Наверное он и приснился мне.
   - Что еще снилось?
   - Не помню, кажется лодка, а в ней певец поющий романс своей девушке, стоящей на балконе украшенный цветами.
   При этом племянник посмотрел на девушку. Граф улыбнулся.
   - И она похожа на Варю?
   - Не знаю, не удалось рассмотреть.
   Все дружно рассмеялись. Тетушка была настроена философски.
   - Ко всем снам нужно относится спокойно. Они не врут. Только не каждому дано их разгадать. Тут нужно быть умельцем, чтобы разобраться в них...
   ...Вскоре разговор перешел на личные петербургские проблемы. Вера Григорьевна сетовала на шаткое положение их семьи Владимир Григорьевич продолжил ее мысли. - В наших кругах непозволительно вспоминать неуда­чи, особенно крупные. Все должно выглядеть респектабельно, иначе злые языки наших недругов могут поколебать нашу дружбу с друзьями и особенно с компаньонами...
   Владимир Григорьевич сделал паузу, глядя на лесной массив, проплы­вающий мимо. Варя, глядя на его грустное лицо, подумала.
   "Сколько же ему лет? Тридцать пять, сорок..? И сколько же было лет жене, когда та умерла?"
   Граф продолжал. - Верфи наши старые и переходили к нам по наслед­ству. В настоящее время дела на них пошли неважные. Все меньше кора­блей заходит на разгрузку или ремонт. Одно преимущество, рядом с верфью, выход в море, нет надобности кружить по Неве.
   Грустное признание графа озадачили русскую певицу.
   - Может не стоило начинать это путешествие?
   - Все должно выглядеть как обычно, и это не вызовет ни сожале­ние у друзей, ни радости у наших врагов. Сейчас надо решить главную зада­чу. Это Мильвольский завод, который претендует на акции наших верфей. Он одно время поставлял нам свою продукцию по обновлению верфи. Договор был настолько хитро продуман чиновниками Мильвольского завода, что мы спохватились не сразу. Сумма долга росла, платить стало трудней. Теперь Григорий Павлович готовит своим "друзьям" коммерческую оплеуху в знак нечестной конкуренции.
   - А Гютнер Май, он тоже замешан в этой истории?
   - И он и его брат, капитан "Викинга" были частыми гостями на на­ших верфях. И я так думаю, их участие в заговоре было очевидным. Во вся­ком случае Барон Гютнер Май был в этом очень заинтересован. Сейчас наша задача с отцом состоит в том, чтобы поставить этих мошенников на ме­сто.
   - Вам удалось что -- либо узнать у Гютнера Мая, об этом деле?
   - Пока нет. Этот разговор он уводил в сторону, заменяя его другой темой.
   - Какой?
   - Его очень "огорчило" известие о вашем исчезновении. Но это была игра и довольно плохая.
   - А мое " пленение" в замке, решило бы эту проблему?
   - Напротив. Цинизм и самодовольство распирало бы его хищную нату­ру...
  
   ...На пристани было малолюдно. Моросил дождь. Все старались укрыться под деревьями в ожидания парома. Пока граф уговаривал лодочни­ка перевезти четырех человек на швейцарский берег, не дожидаясь парома, все остальные, терпеливо всматривались в пелену дождя, ожидая его. Но па­рома не было. Владимир Григорьевич вернулся ни с чем.
   - Лодка не выдержит пяти человек. Он может взять лишь троих.
   Оставалась надежда на паром, медленно бороздящий воды Рейна. Граф подошел к пожилому немцу, стоявшего с девушкой, вероятно с доче­рью. Они тоже стремились попасть на берег Швейцарии в направлении ме­стечка Вадуц. Это вполне подходило и Левицким. Владимир Григорьевич стал подробно расспрашивать того об этой дороге. Немец неохотно отвечал на вопросы, замыкаясь в себе, и вскоре совсем замолчал. Граф оставил его в покое. Долгожданный паром появился из тумана дождя неожиданно. Ожи­давшие его на берегу люди, кинулись к нему. Левицкие устроились на краю парома. Рядом находились свернутые в круги канаты, бочки и пустые корзи­ны. Выбирать не приходилось. Находчивая тетушка устроила в углу на­вес, из свисавшей здесь парусины, и все четверо прижавшись друг к другу приготовились отплывать к границам нового государства.
   - Берега Боденского озера,- важно изрек Дмитрий, - является граница­ми трех государств.
   Ему шутливо в тон вторил Владимир Григорьевич
   - Германии, Швейцарии и Австрии.
   - На этом месте проходит древняя ледниковая равнина...
   - Здесь начинается предгорья Альп...
   - Берег холмистый...
   - А на противоположном - скалистый.
   Граф улыбнулся племяннику. Мамонова смотрела на девушку, мокнув­шую под дождем. Ее отец, пытался прикрепить на ее голове, что - то вроде зонтика, из газеты но все было напрасно. Припустившиеся дождь лил на ее светлые волосы, плечи, одежду так, что та, наверняка уже промокла на­сквозь.
   Мамонова рукой поманила ее к себе, но та взглянув на отца, продолжа­ла мокнуть под дождем. Дмитрий поднялся со своего места, подошел к сто­явшей девушке и предложил ей свое место. Она вновь посмотрела на своего отца. Тот безразлично отвернулся, глядя, как паром медленно плыл среди ту­мана и дождя. Молодая немка нерешительно подошла к Левицким. Все по­теснились, давая ей место. Немка присела рядом с Варей прижавшись к ее коленям.
   Некоторое время все молчали, глядя на мокнувших пассажиров паро­ма. Затем Вера Григорьевна с братом стали обсуждать дальнейший план пу­тешествия. Она настаивала закупить продукты и нигде не останавливаясь нанять экипаж до Лугано. Граф хорошо знавший путь к итальянской границе, мягко советовал держать путь на озеро Лаго - Маджор, а там, через Наварру, добраться к столице Северной Ломбардии...
   Впрочем на своем плане Владимир Григорьевич особенно не настаи­вал. Вера Григорьевна подумала. - Оплошали мы с тобой малость, Володя. И потому с самого начала нас преследует одни неудачи, а ведь до Италии еще далековато. Какие еще неожиданности таит в себе эта дорога?
   - По вечерам у домашнего камина зимой будет что вспомнить.
   Варя пыталась наладить разговор с девушкой немкой. В ответ та лишь кивала головой. Но все же вскоре, поглядывая на отца, она поделилась с Ма­моновой, причинами, побудившие ее с родителем, покинуть Германию, и по­пытать личного счастья на швейцарской земле. Где-то в окрестностях Вадуц, в небольшом хуторке, поведала молодая немка, живет двоюродный брат отца. Вот она и едет к нему... У него есть свое небольшое хозяйство, а зна­чит и ее руки не будут там лишними. А потом, возможно кто -- то из его сы­новей, у двоюродного брата их трое, и женится на ней. А почему отец такой хмурый и молчит все время, да потому, что он не знает, как встретит его родственник, с которым у него всегда были натянутые отношения.
   Варя поинтересовалась. - Ты уже знаешь кто будет твоим женихом?
   - Я никогда их не видела.
   - Тебе все равно, за кого замуж выходить? В ответ девушка молча покачала головой и грустно опустила голову.
   Мамонова посочувствовала молодой немке. - Не грусти. Не понравится жених - возвращайся домой.
   Немка отрицательно покачала головой.
   - Отец оставит меня там. Дома у нас остались еще мои сестры ...
   Дальнейший разговор на эту тему был бесполезен и Варя тактично перевела его в другое русло, о подружках, о личном увлечении и конечно о родных сестрах. В разговоре проходило незаметно. Дождь продолжал идти. Наконец из тумана дождя появился берег. Толпа на пароме зашевелилась. На берегу, с обеих сторон парома теснилось множество лодок и баркасов. Чуть подалее, на берегу стояло несколько строений. Молодая немка поспеш­но поднялась и направилась к отцу, стоявшего на носу парома. Когда тот при­швартовался к берегу, люди кинулись покидать его, ища от дождя крышу над головой. Вступив на швейцарскую землю Левицкие, стали искать убежища в двух деревянных домах. В одном из них, под легким деревянным навесом, уже теснились пассажиры сошедшие с парома, остальные разошлись, растворившись в пелене дождя и деревьев. Казалось что непогоде не будет конца, а значит о продолжении поездки в экипаже, нечего было и думать. Не­веселые мысли Левицких развеял подошедший к ним отец молодой немки. Он предложил места в экипаже им, до местечка Вадуц.
   Левицкие обрадовались неожиданному спасению. Громоздкий экипаж с четырьмя лошадьми в упряжке, стоял за соседним домом. В нем уже сидело двое. Монах, с надвинутым на глаза капюшоном и молодая немка, сидевшая в уголку напротив. Разместились быстро, и экипаж тут же тронулся в путь. Левицкие были благодарны судьбе за столь чудесное неожиданное избавле­ние от непогоды.
   Некоторое время ехали молча. Владимир Григорьевич попытался раз­рядить тягостное молчание, начав разговор о погоде. К сожалению, его по­пытка наладить контакт с попутчиками не удался. Отец молодой немки мол­ча с безразличием продолжал смотреть в окошко. Монах -- доминиканец, угрюмо посматривал на попутчиков, то и дело закрывая глаза, бормоча что-то из библейских канонов.
   Граф видя без результативность своей попытки наладить контакт с со­седями, тут же переключился на своих домочадцев. Мамонова улыбкой под­держала разговор.
   - Дождевая вода, весенних дождей, - начал Владимир Григорье­вич, - возрождает природу. Люди считают ее божественной, дарующее здоро­вье, красоту и изгоняющее темные силы. А наиболее целебные свойства, на­ходятся в воде, собранной на Ильин день...
   Граф сделал паузу, глядя на племянника. Тот собирался с мыслями. Мамонова заполнила наступившую тишину, вспомнив строчки погодной при­баутки.
  
   На Светина, если ясно
   Будет сорок дней прекрасных
   Коль на Светина дожди,
   Сорок дней ненастья жди...
  
   Левицкий улыбнулся ей. - У немцев есть быль, связанная с днем Марии Магдалины. Если в этот день будет идти дождь, это означает, что Мария сти­рает свой платок, который она наденет, собираясь на ярмарку в день святого Иакова Великого, своего родственника.
   - А в день Вознесения, - подержал разговор Дмитрий, - немцы вы­ставляли под дождь посуду, затем таким образом собранную дождевую воду разливали в бутылки. Считалось, что такая вода, будет всегда свежей.
   А чтобы вызвать дождь, прыскали водой на камни, читая молитву, или бросали в ручей муку, а затем взбалтывали воду ореховым прутом, как это делают в Нормандии...
   Тетушка недовольно пробурчала, глядя на мрачного монаха.
   - Будет ли когда - нибудь конец этой сырости?
   ...Колымага двигалась медленно. Пассажиры устало, незаметно зевали. Некоторые прикрыв глаза пытались вздремнуть. Лишь монах, недружелюбно поглядывая на всех, останавливал свой взгляд на девушках, осенял себя крестным знамением, подымая глаза к верху. Казалось дороги не будет кон­ца. Стало быстро темнеть. Кучер зажег боковые фонари. Шум дождя переме­шивался со скрипом колымаги. Настроение было под стать погоде. В экипа­же наступила тишина, хотя еще никто не дремал. Мамонова окунулась в воспоминания. Она вспомнила луганского богомольца Прокопа, умевшего разгонять тучи и его встречу с Натальей Скворцовой. Его насквозь пронизы­вающий взгляд пугал ее. Смерть подруги тяжелым камнем был на душе Ма­моновой. Если бы не Валентин Иванович и Эрик Вагнер не уговорили ее про­должать учебу, несмотря на случившиеся трагедию, она бы на крыльях поле­тела бы в Луганск. А там неизвестно, вернулась бы она вновь в Петербург, или окунулась в своем уездном городке, в свою обычную, серенькую жизнь... Если бы ее подруга была с ней, все было бы совсем иначе, а главное, она была бы жива.
   Письмо от Андрея Кирилловича о кончине Скворцовой, было спрятано Варей в нотный сборник из произведений Моцарта между страницами его "Лакримозы". Пожалуй из всех бед и неприятностей висевших дамокловым мечом над головой Вари, была ее судьба, которая еще долго будет терзать сердце и душу.
   Мысли Мамоновой перенеслись в логово лесного разбойника Карнеро, который устроил ей адские испытания. Побег с Куртом удался. Затем ложе в каменной нише, ночь... Курт вел с ней, как подобает истинному рыцарю. Ей хотелось дружеского тепла с его стороны, но молодой немец был с ней до мелочей деликатен и не замечал ее романтических желаний...
  
   ...Странный брак с ним, до сих пор не дают ей покоя. Зачем он ему был нужен? Зачем эта формальность в мерии? И почему он не воспользовался своим правом мужа к ней, как к своей жене , в ту ночь?..
   ...Мамонова открыла глаза. Все пассажиры уже дремали или делали вид. Лишь дочь лесника смотрела в окошко старалась что-либо увидеть че­рез него. В свете фонаря мимо проплывали медленно деревья и косо падали на землю струи дождя.
   - Тебе тоже не спится?
   Варя старалась быть с девушкой как можно приветливей.
   - Как долго мы еще будем трястись до Вадуца? Молодая немка от­ветила, не отрываясь от окошка.
   - Все зависит от погоды. Если дождь будет продолжаться, нам придется ехать всю ночь. Так сказал мне мой отец Мне всегда не везет. Как только нужно решить что-то важное, обязательно что-то мешает...
   Девушки разговорились. Темы были самые разные. Дом, родственники, друзья. Девушки увлеченно рассказывали друг другу свои житейские мелочи. Бригитта (так звали немку) была польщена тем, что едет с настоящей ак­трисой из российской столицы. Возможно разговор бы их продолжался и да­лее, но заметив на себе свирепый взгляд монаха, они тут же умолкли.
   Дождь лил всю ночь. Экипаж часто останавливался. Кучер проверял до­рогу. Когда наступило долгожданное утро, он остановился. Кучер сославшись на то что, его колымагу необходимо осмотреть и устранить поломку (перед­няя рессора угрожающе осела) отказался ехать далее.
   До города оставалось еще с десяток верст. Первым из колымаги вышел монах, за ним Бригитта и ее отец. Владимир Григорьевич попробовал угово­рить возчика дотянуть до Вадуца, но тот упорствовал. Тогда граф предложил ему помощь. Вместе с Дмитрием он помог хозяину устранить поломку и вско­ре колымага вновь тронулась в путь. Вера Григорьевна, видя, с каким трудом коляска движется по отвратительной дороге, готовая остановиться в любой момент, высказала брату мысль, что разумнее пожалуй было бы, все -- таки остановиться в деревушке, которых, наверное, немало здесь. - Конечно, - добавила она, - если эта телега не развалится, прежде чем мы доберемся до нее. Но как только встретим приличную избу, там и переждем эту несносную погоду.
   - Может нам, удастся все -- таки дотянуть...
   Племянник был на стороне тетушки. - Сейчас бы чего нибудь горячего...
   - Потерпи. Как только доберемся к хуторку, отдохнем и побалуем­ся чайком.
   И тетушка похлопала племянника по колену. Однако Левицким было не суждено добраться ни до Вадуца, ни до хуторка с горяченьким чаем. Недале­ко от монастыря, прятавшегося в низине в окружении действенного леса, ко­лымага окончательно остановилась. Кучер показал графу на переднюю ось. Кожаные рессоры, на которых крепилась кибитка на оси, вновь оборвалась. Дальнейшее путешествие стало действительно невозможным..
   Семья Левицких потянулась по лесной дорожке вниз к монастырю. От мрачного строения тревожно доносились звуки колокола. Церковные ворота были закрыты. Вера Григорьевна заметила, что из смотрового окошка за ними наблюдают.
   - Кажется мы тут гости нежеланные, - сказала она обращаясь к брату. Тот подошел к двери. Окошко тут же захлопнулось. Граф настойчиво продолжал стучать. Видимо душа монаха, наблюдавшего за ними, была не до конца испорчена слабостями монашеской жизни и он открыл путникам дверь. Монах был молод. Его лицо, при виде не прошенных гостей, было ис­пуганным. Он вопросительно молчал.
   - У нас обломался экипаж, - начала Вера Григорьевна. - Нам необ­ходимо переждать погоду. Будьте добры, пустите нас?
   Монах колебался. Владимир Григорьевич не выдержал.
   - У тебя язык отнялся, что -- ли? Нам нужна крыша над головой. Ты служишь Господу, значит обязан протягивать руку помощи тем, кто в этом нуждается.
   Монах, словно очнувшись, резко дернул за ручку двери, пытаясь за­крыть ее. Граф подставил ногу, затем быстро вновь открыл ее.
   - Посторонись!
   С этими словами Владимир Григорьевич пропустил вперед Варю, Дмит­рия и свою сестру. Молодой монах безмолвно отступил в сторону крестясь. Дождь, ветер, гром усиливался. Тревожно гудел колокол.
   Неожиданно небо осветилось ослепительной вспышкой. Раздался оглу­шительный треск, словно земля раскололась на части и все живое и неживое вот рухнет в темную пропасть бездны. Оглушенные путники окаменев засты­ли на месте. Звенящий шум в ушах, яркое белое свечение в глазах еще неко­торое время держало Левицких в оцепенении. Придя в себя от шока, они за­метили полыхавшую пламенем колокольню. К ней уже бежали монахи. Один из них заметил не прошенных гостей что -- то крикнул остальным. И прежде чем те совещались и соображали, Левицкие решили повернуть назад. Иска­женные злобой лица монахов, при виде их, было плохим знаком
   Левицкие прибавили ходу, стараясь быстро покинуть пределы монасты­ря. Кучер заметив бежавших к нему своих пассажиров, покачал головой. - За­лезайте в кибитку. Опять наверное, звонаря убило. Вон как пылает. В прош­лый раз, тоже такое же случилось здесь. Не ко времени к монахам попали.
   Возчик поглядывая на небо философствовал далее. - Гроза, молния, град, - наказание за грехи наши. За неверие в Господа, не раскаяние, непо­сещение церкви, обман и злодейство...
   Дмитрий тронул локоть тетушки, показывая в окошко. - Монахи.
   Владимир Григорьевич перебив возчика, тоже заметил святош в темных балахонах. - Пойдем мы пожалуй...
   Кучер перехватил его взгляд, посоветовал. - Идите. Эти монахи, народ злобный, мало ли чего навяжут вам в сердцах. Тут недалеко хромой Генрих с сыновьями живет. Держитесь тех скал, и вы быстро доберетесь к его избе.
   Пятеро монахов были еще довольно далеко и Левицким удалось неза­метно подойти к скалам и притаится в одном из его углублений. Дождь сти­хал. Дмитрий вышел из укрытия, чтобы убедится в отсутствии погони.
   - Наверное повернули назад, - сказал он и добавил. - Чуть далее, вон там, в скале, вроде как что -- то мигает.
   Владимир Григорьевич вышел из ниши и стал смотреть в указанном направлении. - Пойду, посмотрю.
   - Мы с тобой,- твердо заявила тетушка и все трое двинулись за графом. Действительно, в метрах тридцати тропа привела их в просторное углубление в скале, со всеми признаками церковного предназначения. Большой деревянный крест прислоненный посредине в каменном склепе, впереди небольшой алтарь и две низкие продолговатые скамьи, из цельного ствола дерева, чуть стесанного по бокам. Всюду горели свечи. Их было много. Единственной посетительницей здесь была пожилая женщина, стояв­шая на коленях перед алтарем. Опустив голову в черном платке и положив руки на колени, она была неподвижна. Закрыв глаза и не замечая вошедших в келью людей, она едва заметно шевелила губами.
   Ее темная одежда, ладони, в свежих ранах, полное одиночество, вызы­вало сочувствие. Вера Григорьевна присев на скамью, тихо сказала, обраща­ясь к брату. - Не будем тревожить человека с расспросами, отдохнем чуток и пойдем на хутор к Генриху.
   В келье наступила тишина, нарушаемая лишь шумом ветра. Наконец благоверная перекрестилась, поднялась на ноги, обошла алтарь и присло­нилась спиной к массивному кресту. Окинув взглядом пришельцев, развела руки в стороны, сливаясь с его контурами. Раны на ее чистых ладонях точно соответствовали ранам Христа, пригвожденного большими гвоздями на пе­рекладине креста. Вера Григорьевна не выдержала.
   - Кто ты несчастная? Что с твоими руками?
   Пригвожденная к кресту, подняла глаза к небу.
   - Зачем это вам знать? Ради сожаления, интереса ко мне?
   - Прости, но твои ладони...это ведь такая ужасная боль...
   - Нашему Христу было еще тяжелей, и он все претерпел ради на­шего спасения. Есть много еще заблудших душ, сомневающихся в благород­ных деяниях нашего Господа и его самопожертвования. Через меня, через мои видения он являет послушным чадам своим свою истину.
   Женщина умолкла и вновь закрыла глаза.
   - Ты здесь живешь? Вера Григорьевна нарушила наступившее молчание.
   Женщина на кресте шелохнулась. - Вам надо уходить....
   Владимир Григорьевич тронул плечо сестры. - Все, уходим.
   Левицкие вышли из каменной кельи, оставив богомольную страдалицу наедине с Христом. Дождь полностью прекратился.
   Путники не спеша двинулись по тропке вдоль скалистой гряды, по ка­менистой тропке, терявшиеся в прошлогодней листве.
   Вскоре она привела спутников к спуску. Впереди, на поляне, среди де­ревьев и хозяйских, подсобных строений, стояла приземистая изба. Несколь­ко псов, в загородке частокола, завидев незнакомцев, подняли лай. Левицкие остановились. Из хаты вышел хромой немец, лет пятидесяти. Прикрикнув на собак, он молча ждал приближавшихся к нему людей. Псы метались по во­льеру. Хозяин взял в руки палку прислоненную к ее стене и те недовольно за­тихли.
   Владимир Григорьевич поздоровавшись с ним, стал излагать свою просьбу. Рыжебородый хозяин, окинув взглядом всех и задержав при этом свое внимание на тетушке Дмитрия, молча пригласил всех зайти в избу.
   Помещение внутри оказалось просторным и имела несколько комнат. Убранство было небогатым. Стол, скамья табурет. Лампа, висевшая над сто­лом. В углу, статуэтка богородицы, ниже, черный деревянный крест. Ничего лишнего. Видимо это была одна из самых больших комнат в избе, служив­шая гостиной. Усадив всех на скамью, хозяин вновь, уже более детально стал выслушивать нежданных гостей, не очень тактично поглядывая на женщин, приводя тех в неловкое положение. Когда Владимир Григорьевич закончил говорить, хозяин хлопнул в ладоши. В комнату вошли трое молодых парней. Рослые, широкоплечие, они молча уставились на сидевших за столом людей. Хромой Генрих кивнул в их сторону. - Мои сыновья - Ганс, Рихард, Иосиф.
   На подворье вновь залаяли собаки. Сыновья, по знаку отца, вышли из комнаты. Левицкий воспользовавшись паузой, пытался вновь обратить вни­мание на неприятности свалившиеся на их плечи, начиная с Боденского озе­ра. Хозяин казалось вообще не слушал говорившего гостя и не вникал в суть его тревоги. Это было видно по его лицу. Дмитрий шепнул тетушке, показы­вая в окно.
   - Монахи.
   Вера Григорьевна охнула, прикрыв рот рукой. Псы разрывались от лая. Рыжебородый немец встал, и припадая на левую ногу вышел из избы.
   Левицкие не отрывали взгляда от окна.
   - Из огня в полумя попали, - перекрестилась тетушка. Шум, пере­бранка за окно усиливалось. Затем, на некоторое время время, он прекра­тился. Ко двору подошли еще трое. Это были, лесник с дочерью и монах, по­путчики Левицких от Боденского озера., с которыми они ехали в колымаге. В начале разговор их носил миролюбивый характер. Леснику понадобилось не­мало усилий убедить хромого Генриха в его родственных отношениях к нему, пока наконец тот нехотя сдался. Веским аргументом дальнего родственника была его дочь и причина побудившая их преодолеть немалый путь.
   Затем монахи вновь наперебой стали требовать от хромого Генриха выдать им беглецов, на славших смертельную молнию на их монастырского брата. Шум усиливался. Рыжебородый Генрих зайдя в избу велел всем вый­ти во двор. Монахи тесным кольцом окружили Левицких.
   Лица святош были настроены агрессивно. Хромой Генрих был выше всех на голову. Молча посматривая на монастырских братьев, он внушал к себе беспрекословное повиновение.
   - Кто из моих гостей, - начал он, - повинен в смерти вашего брата?
   Монахи закричали. - Все виноваты!
   - Эти две ведьмы! Их будет судить наш справедливый суд!
   Хромой Генрих терял терпение. Он обратился к монаху, пришедшего с лесником и его дочерью.
   - Твои братья хотят, чтобы я нарушил закон гостеприимства. Что ты скажешь на это брат Бенедикт?
   Тот вышел вперед. - Братья. Нашего звонаря уже не вернешь с того света. Зло порождает зло. Прервем эту цепь, отнесемся к этим людям с миром.
   - Они должны быть наказаны!
   - Господь прислал этих людей сюда, не для творения зла, - монах сделал паузу, глядя на рыжебородого хозяина, - а чтобы принести в эту избу мир, спокойствие и долгожданный женский уют. Сыновья Генриха наконец обретут жен, да и сам хозяин еще достаточно силен, чтобы не отказаться от женского тепла.
   Вера Григорьевна ощутила на себе взгляд говорившего монаха.
   - Что он мелет, этот бес поганый?
   Тетушка была вне себя от негодования. Брат успокоил ее. - Я так ду­мая, что ты кому - то приглянулась здесь.
   - Огради меня Господи, от такого.
   Хромой Генрих был польщен изворотливостью Бенедикта.
   - А теперь, когда все стало на свои места, отправляйтесь святые братья в свой монастырь, и молитесь за нас, и за себя грешных.
   Монахи не шевельнулись. Один из сыновей протянул отцу ружье.
   Тот щелкнул затвором.
   - Братья, не будем грех на душу брать.
   Монахи отступили назад. - Твой разум затмил Сатана. Отдай нам этих грешников, и мы с миром уйдем отсюда...
   Рыжебородый Генрих поднял ствол ружья вверх. Грянул выстрел. Псы заскулили, монахи сделав несколько шагов назад, пустились наутек. Один из них кричал, обернувшись. - Дьявол! Его обуяли бесы!
   - Ну, а ты, брат Бенедикт, чего стоишь? Скачи за братьями!
   Сказал хромой Генрих монаха. Тот ответил с хитрецой.
   - Мне за ними не угнаться Вот отдохну у тебя немного и пойду.
   Левицкие с облегчением вздохнули. Опасность миновала. Но радость была преждевременна. Хозяин обвел присутствующих властным взглядом.
   - Бенедикт сказал правду. Изба без женщины - холодная изба! Наши молитвы услышал Господь и теперь они здесь. Работы хватит всем и женщинам и мужчинам. Ленивых работников отправлю в монастырь к святым братьям, на перевоспитание. Они с удовольствием побеседуют с ними о чаше Грааля, и кипящих котлах в Преисподней. А сейчас сделаем себе не­большой праздник, потому как есть к этому причина.
   При последних словах рыжебородый Генрих посмотрел на женщин.
   ...- и за столом обсудим наши семейные дела.
   - Мы уже семья?- негодовала Вера Григорьевна своему брату.
   - Как видишь, очень многочисленная.
   В избу возвращаться не хотелось, но свирепый взгляд хромого Генриха и его сыновей, не оставляли надежд. Тетушка, державшая за руку Варю, тихо сказала брату
   - Не отпускай ее от себя ни на миг.
   Владимир Григорьевич согласно кивнул головой. В избе началась мол­чаливая суета: сдвигали столы, к ним придвинули длинные и широкие лавки. Все лишнее выносили во двор. Когда на кухне потребовалась помощь, Бри­гитта, - дочь лесника, первая предложила свою помощь. Владимир Григорье­вич придержал за руку Варю.
   - Не спешите, успеется.
   К ним заковылял рыжебородый хозяин.
   - В моей избе один закон. Это мое слово. Дважды не повторяю.
   Вера Григорьевна опередила скандал. - Нечего шуметь, уже идем.
   Направляясь с девушкой на кухню, она добавила, кивнув в его сторону.
   - Несет за версту от него навозом. Небось, не мылся со дня ро­ждения, черт рыжий!
   Пока женщины готовили на стол, сыновья хромого Генриха принесли из погреба вино в кувшинах и аккуратно расставили посреди стола. Парни не смущаясь обменивались между собой вполне определенными намерениями в отношении женщин, поглядывая на них, словно на купленную за бесценок дорогую безделушку. Один из братьев подошел к дочери лесника и что -- то сказав ей, неприлично обхватив ее сзади ниже спины. Бригитта краснея мол­ча продолжала работать. Второй из братьев направился к Варе. Но не успел дотронуться к девушке, как тут же отлетел в сторону. - Не по тебе, эта пташ­ка, чучело огородное!
   Парень удивленно посмотрел на тетушку. Стоявший у дверей Ганс, уви­девший эту сцену, от души рассмеялся, а затем увел его с собой во двор. Иосиф последовал за ними, тоже несколько удивленный реакцией русской женщины.
   - Я тебя в обиду не дам. Пусть только затронут, я им покажу мать кузкину, немчура поганая...
  
   ...В избе становилось тесно. Хозяин самолично, рассаживал, "семью" за стол. Бригитта и Варя были посажены между сыновьями хромого Генриха. Возле себя, он не очень учтиво усадил Веру Григорьевну. Всех остальных хо­зяин разместил в конце стола. Недовольство Левицких игнорировалось.
   - В моей избе - мои законы. Привыкайте!
   Лицо монаха Бенедикта выражало самодовольство. Его советы воспри­нимались Генрихом, как план к намеченному действию, не подлежащему со­мнению. Тосты были примитивными.
   - За тебя Генрих, за твою удачную сделку в Вадуце.
   - За праведность твою! За усердие!
   Застолье, для Левицких, было очередным испытанием судьбы. Влади­мир Григорьевич искал выход. Стараясь не привлекать к себе внимания, осо­бенно монаха, сидевшего рядом, он тихо переговаривался с племянником. Тот понимающе кивнул головой.
   Бенедикт путаясь в словах, ( выпитое вино, быстро развязало ему язык), предложил выпить за уютное гнездышко семейства Генриха. Хозяин через стол обратился к Левицкому.
   - Я вижу ты не пьешь, но за этот тост тебе надо это сделать.
   Не подымаясь, Владимир Григорьевич ответил.
   - Не будем спешить. Необходимо прежде обсудить некоторые формальности этого союза, семьи...
   - Никаких формальностей. Здесь все решаю я!
   Спорить было бесполезно. Левицкий предложил.
   - Выпьем за ... "гостеприимство"!
   Хромой Генрих осушил кружку. Владимир Григорьевич предложил вы­пить хозяину за его сыновей. И пока все были заняты выпивкой, Левицкий помог Дмитрию покинуть помещение. Монах придвинулся к Владимиру Гри­горьевичу. - Почему сам не пьешь?
   - Выпью, вот только отведаю это блюдо, кажется это свинина?
   - Где твой отпрыск?
   - По нужде вышел.
   - Тебе хозяина не споить. Не старайся!
   Монах отодвинулся от него и обратившись к Генриху, предложил ему.
   - Отпусти сыновей своих по чирикать с девицами. Пора им свою молодую кровь разогреть, небось застоялась от безделья.
   Тот повернулся к Вере Григорьевне.
   - Отпустим? Ну вот и хорошо. А с тобой мы по чирикаем позже.
   Вера Григорьевна брезгливо отвернулась.
   - Чума болотная, нажралась, как свинья поросная...
   - Что ты там бормочешь?
   Не получив ответа, хромой Генрих махнул Иосифу, сидевшего рядом с Мамоновой, на дверь, ведущую в следующую комнату.
   - Слышал, что сказал брат Бенедикт? Веди свою девицу к себе. Да не осрами меня! Иди.
   Иосиф, словно ждал разрешения. Он схватил Варю за локоть и с силой стал выводить ее из -- за стола.
   Левицкие встали на ее защиту.
   - Отпусти ее, - повысила голос тетушка, - она жена моего брата! -...и никуда и ни с кем не пойдет!
   С этими словами Владимир Григорьевич решительно встал с намерени­ем преградить дорогу Иосифу. Хозяин нахмурился.
   - А теперь она станет женой моего сына.
   Рихард поднялся из-за стола и вопросительно посмотрел на своего отца. Тот кивнул ему в сторону Иосифа. Рихард поспешил за братом. Монах встал на пути Веры Григорьевны.
   - Не спеши - зашипел он, - теперь твое место рядом с хозяином и без его разрешения сиди тихо и смирно!
   Бенедикт не договорил, как тут же, под резким движением локтя жен­щины свалился на лесника Мартина.
   Увидев барахтавшегося монаха в объятиях своего дальнего родствен­ника, хромой Генрих развеселился.
   - Ха, ха, ха! Вот так женщина! Не ожидал от нее такой прыти. С та­кой лошадкой только я смогу управится.
   Тетушка Дмитрия решительно зашагала в следующую комнату.
   - Пусть посмотрит на моих жеребцов.
   Хозяин налил себе вина из кувшина.
   - Значит ты, Бригитту, - обратился он к леснику, - привел в мой дом, вроде как помощницу? Так я тебя понял?
   - Да, - робко ответил отец девушки. Она будет стараться угодить тебе.
   - Ну это еще пока слова...
   Рыжебородый хозяин хотел еще что -- то, как в комнату вошла тетушка держа за руку Варю.
   Иосиф и Рихард плелись сзади, Их вид не вызывал восторга. Хромой Генрих пытался быть суровым. - В чем дело, - спросил он у сыновей?
   Те замялись, переглянувшись. - Лошадка поплыла, скачки отменяются.
   Генрих подумал и сказал, обращаясь к отцу Бригитты.
   - Так ты говоришь, что твоя дочь будет послушна во всем, в моем доме?
   И не дожидаясь ответа сделал прозрачный намек.
   - Мои сыновья тоже будут рады оказать ей честь по чирикать с ней.
   Лесник опустил голову. Рыжебородый Генрих кивнул Рихарду.
   Тот спеша вышел из-за стола. Бригитта последовала за ним. Иосиф и Рихард вопросительно посмотрели на отца. Тот окинув недружелюбным вз­глядом Веру Григорьевну, напутствовал сыновей. - Идите, помогите брату.
   Тем не нужно было повторять дважды. В комнате наступила тревожная тишина. Каждый из присутствующих сидел словно на углях, не в силах что -- либо предпринять. Долгое отсутствие Дмитрия стало беспокоить Владимира Григорьевича. "Что могло его задержать во дворе?"
   Хромой Генрих поманил к себе родственника, отца Бригитты и усадив его рядом, стал расспрашивать того обо всем, что делается по ту сторону Бо­денского озера. Вера Григорьевна переглянулась с братом. Их взгляд выра­жал лишь одно - Что делать? Владимир Григорьевич незаметно от монаха, зорко следившим а ним, приложил палец к губам, затем встал, и вышел из избы. Бенедикт последовал за ним. Погода продолжала быть пасмурной. Рваные тучи неслись по небу, готовы вновь пролиться дождем.
   - Не сидится в избе?
   Монах нехорошо ухмыльнулся. - Не желаешь со мной говорить... Граф не удостоил его своим вниманием. Наглость Бенедикта раздражала.
   - Та женщина, в каменной келье, пригвожденная к кресту, кто она та­кая?
   - Анна -- Катарина? Ее видения и разговоры с Христом, у нас все­ми почитаются. Они правдоподобны и никто не осмелится оспаривать это. Говорят, была еще одна монахиня августинского ордена из Вестфалии, но то все вранье. Ты ведь хотел не это спросить? Может ты своего парня ищешь?
   - Где он?
   - Видел у подвала стоял, а куда подевался, не знаю.
   "Монах хитрит и наверняка знает где он". Левицкий не навязчиво завел разговор, в надежде, что тот проговорится и выложит местонахождения Дмитрия, но монастырский брат вновь подтвердил, что не видел его. У Вла­димира Григорьевича появилась надежда, что Бенедикт действительно не знает, где находится племянник.
   Левицкий вернулся в избу. Пропустив вперед монаха, он остановился у дверей. Из соседней комнаты, к сидевшим за столом, влетел Ганс. Потный, красный, он потрясал над своей головой нижним бельем Бригитты. На нем все увидели следы лишенной невинности девушки.
   - Я, я это сделал. Смотрите!
   Пьяный Генрих разглядывая белье, ухмыльнулся.
   - А братья?
   - Они остались с ней.
   - Твоя Бригитта была девственница?
   Вопрос был адресован леснику Мартину. Тот ответил, стараясь не смот­реть тому в глаза. - Как видишь...
   - Для начала неплохо. Посмотрим какова твоя дочь будет помощ­ницей в домашнем хозяйстве. Выпьем же за нее!
   Прежде чем приложится к кружке, хромой Генрих почти в лицо Вари ткнул бельем Бригитты.
   - А ты будешь верной помощницей, угодной нам...днем и ночью? Не отворачивайся! Гляди мне в глаза!
   Мамонова прижалась к Вере Григорьевне. Хозяин шатаясь вышел из -- за стола. - Когда я спрашиваю, надо отвечать. Ты готова угодить мне, и моим сыновьям?
   За столом наступила зловещая тишина. Тетушка крепко держала де­вушку в своих руках.
   - Вставай! Я сейчас проверю, насколько ты далеко заплыла!
   Его голос был тихим и жестоким. Никто не шелохнулся. Наступившую тишину нарушил голос Владимира Григорьевича.
   - Оставь мою жену в покое.
   Все сидевшие за столом, повернули головы в его сторону. Граф стоял в дверях, держа ружье, направленное дулом в сторону хромого Генриха. Ря­дом с Левицким стоял Дмитрий. Он держал в руках второе новенькое ружье. Монах от страха прижался к стене. Рыжебородый хозяин удивленно посмот­рел на Левицкого. Хмель придавала ему смелость. В его глазах не было страха.
   - Решил поиграться с ружьем? А теперь отдай его мне и побы­стрей! Ганс, забери у него эту штуку.
   Тот сделал шаг к Левицкому, но тут же остановился. Хозяин рассвире­пел. Он медленно, словно вепрь надвигался на ствол ружья.
   - Отдай ружье, или я тебя скормлю собакам!
   Левицкий приподнял ствол ружья и нажал курок. В избе прогремел вы­стрел. Когда дым рассеялся, рядом с графом стояла его сестра и Мамонова. Вера Григорьевна взяла из рук племянника ружье. Деловито, словно заправ­ский солдат, она проверила его боеготовность и направила его тоже на хозяи­на дома.
   - Что жених, язык отнялся?
   Хриплым голосом, стараясь заглушить свое бессилие, перед стоявши­ми вооруженными людьми хромой Генрих, крикнул.
   - Убирайтесь из моего дома! Я вас всюду найду и тогда и уж тогда, вам эти штуки не помогут!
   Левицкий не спускал с хозяина глаз. - Ты все сказал, петух хромой! А теперь меня слушай! Выходи из избы и вы все за ним. Поживее!
   Вера Григорьевна заметила Иосифа и Рихарда. Братья вышли из спальни, все еще не понимая что случилось.
   - Вы тоже за ними следуйте, - приказала тетушка им.
   Те на ходу приводя себя в порядок в полном неведении случившегося, безропотно повиновались.
   Когда все вышли во двор, Владимир Григорьевич кивнул одному из сы­новей Генриха. - Открывай подвал. А теперь все по одному туда.
   -Ты пожалеешь что родился,- прошипел угрюмо хромой Генрих, первым спускаясь в темный подвал. За ним последовали его сыновья.
   - А теперь ты святоша полезай к ним и поучи их смирению.
   Последним был лесник Мартин, отец Бригитты.
   - Мне тоже к ним?- спросил он у Левицкого.
   - Да.
   Когда Мартин исчез в черном проеме подвала, граф передал ружье Дмитрию, и сам закрыл обе половинки дверей погреба. Затем тщательно уперев их кольями и парой старых колес от дрожек, велел всем собираться в дорогу. Сборы были коротки. Собрав все свои вещи Левицкие с ненавистью покидали гнездо хромого Генриха. Пройдя немного они оглянулись. В проеме двери показалась дочь лесника Мартина. Полураздетая и непричесанная, девушка грустно смотрела вслед своим бывшим спутникам по колымаге...
  
   Глава - 26. Монастырь.
  
   Каменистая тропка часто терялась и вновь угадывалась с трудом. Ле­вицкие надеялись, что она обязательно должна привести их на дорожный тракт. Тропка вновь потерялась. Покружив в поисках ее беглецы останови­лись.
   - Заблудили мы. Вон тот раздвоенный кедр опять у нас с правой стороны оказался.
   Владимир Григорьевич устало предложил.
   - Спустимся в ту лощину. Может по ней проходит дорога.
   Все направились в просвет между деревьями за которыми начинался спуск. Спустившись в лощину, они были обрадованы. Тракт проходил именно здесь, но из-за деревьев, плотно стоявших по сторонам, был совершенно скрыт от пристального внимания. Выбрав ствол дерева покрупнее, откуда хо­рошо просматривалась дорога, Левицкие устроили под ним привал. В ожида­нии транспорта время тянулось медленно. Дмитрий несколько раз выходил на дорогу и возвращался ни с чем.
   - Может здесь есть и другая колея еще?, - спросила его тетушка. Дмитрий ответил.
   - Нет. На этой дороге свежие следы. Будем ждать.
   Небо освобождалось от туч. Ветер и солнце постепенно согревало и просушивало все вокруг от ночной непогоды. Дорога была по прежнему пу­стынна. Женщины прижавшись друг к другу, дремали. Мужчины тихо перего­варивались, обсуждая варианты дальнейших своих действий. Надежда на появление экипажа быстро угасала. Необходимо было искать ночлег. Когда солнце скрылось за вершиной скалы, Владимир Григорьевич сказал. - Нам надо поспешить. Уже темнеет.
   Дмитрий влез на дерево и стал осматриваться по сторонам, затем спу­стившись, сказал. - Ничего вокруг, но в той стороне, вроде, как стена с кры­шей показалась.
   Племянник вполне мог ошибиться, но выбора не было. Без особого эн­тузиазма Левицкие стали пробираться по лощине в поисках жилища. Когда они наконец преодолели бездорожье, крутые подъемы и спуски они наткну­лись на стены, которые видел Дмитрий. Стало совершенно темно. Непрохо­димые заросли затруднили поиск входа. Но вскоре граф наткнулся на не­большую дверь забитую накрест досками. Кое-как с трудом они были оторва­ны, и низенькая дверь, под нажимом, скрипя отворилась. Пройдя немного по темному проходу беглецы остановились
   - Здесь сухо, расположимся в этом уголку. Ночку передремаем, а утром дай бог, и подберет нас какой либо транспорт на дороге.
   Свой скудный багаж, ружья, узлы, с домашними вещами, были сложены у стены. В полнейшей темноте стали готовиться ко сну.
   Где -- то сбоку, неясно на стене, замелькали отблески света. Левицкие насторожились. Приглушенные звуки нарушили тишину. Вера Григорьевна коснулась руки брата. - Может нам лучше уйти отсюда?
   Брат успокоил ее. - Всегда успеем. Пойду, посмотрю.
   - Будь осторожней.
   Некоторое время все внимательно прислушивались к звукам. Вера Гри­горьевна поднялась и взяв в руки ружье, последовала за ним. Сразу же за поворотом, перед братом и сестрой, открылось просторное помещение. Часть противоположной стены были заполнены нишами в человеческий рост, остальные, уже были заложены камнями. Двое монахов повесив фонарь на крюк, торчавший из стены, остановились в ожидании. Рядом на полу находи­лась куча сложенных камней и широкое деревянное корыто с раствором. Вера Григорьевна потянула за руку брата.
   - Уйдем отсюда, от греха подальше.
   Владимир Григорьевич был не против покинуть помещение, однако за­держался. В помещение вошли еще трое. Они почти волоком тащили сопро­тивляющегося монаха. Его связанные руки, заткнутый тряпьем рот, гримасы искаженного лица, красноречиво свидетельствовали, что несчастного ждала ужасная кара.
   Левицкие тотчас узнали его. Это был монах, не пускавших их на терри­торию монастыря. Что готовили ему монастырские братья не трудно было догадаться. Палачи молча и слаженно делали свое черное дело. Беднягу за­толкали в нишу, где он не мог даже пошевелится, стоял, словно свеча, и тут же стали закладывать ее камнями на растворе. Вера Григорьевна вложила ружье в руки брата. - Пужани иродов, не дай погибнуть невинному человеку.
   Владимир Григорьевич тихо ответил. - На выстрел сбегутся все, и тогда у нас будут большие проблемы.
   - Его надо спасти!
   - Спасем.
   Монахи работали быстро, уверенно, словно всю свою жизнь только и занимались этим. Когда последний камень закрыл темное пятно в стене, они спеша, молча перекрестились и стали покидать помещение, освещая себе обратный путь фонарем. Догорающий факел, торчавший в стене, тускло освещал свежую кладку и темные ниши для будущих жертв.
   Граф, сдерживая нетерпение сестры, спасать замурованного в стене монаха, подождав еще немного, вышел из коридора и стал быстро разбирать кладку. Вера Григорьевна отдав ружье подошедшему племяннику, и засучив рукава, стала помогать брату. Владимир Григорьевич опасаясь возвращение палачей, заметно нервничал. Сестра успокаивала его. - Не волнуйся, рабо­тай. Дмитрий не промахнется. Граф мельком оглянулся назад. В проеме ко­ридора стоял племянник, держа ружье наготове. Рядом с ним стояла Мамо­нова.
   Кладку разобрали быстро. Вытащив беднягу из ниши и освободив от кляпа во рту, тот испуганно глядя на знакомых, не прошенных гостей, попя­тился назад к стене, крикнул. - Зачем вам душа моя! Изыди бесовское отро­дье! Анна - Катарина! Пошли на меня свою благодать!
   Вопли монашка вполне могли быть услышаны монастырской братией. Граф подошел к нему и зажал ладонью его рот.
   - Тебя спасают, а ты орешь, душа бестолковая! Уходить отсюда надо. Пока твои братья не вернулись сюда.
   Монашек, казалось, внял голосу рассудка, но пройдя немного, вырвал­ся из рук своего спасителя. Прижавшись к стене, не шевелясь, он продолжал испуганно смотреть на всех. Левицкий сказал устало.
   - Как хочешь, а мы уходим.
   С этими словами он взял со стены факел и направился в коридор, где его уже ждали Дмитрий, Варя и Вера Григорьевна. Пройдя уже к выходу их догнал молодой монах. Держась на расстоянии, он посоветовал Левицкому.
   - Не сюда.
   - Подойди ко мне. У тебя связаны руки. Я развяжу их.
   Все еще опасаясь подвоха, монах нерешительно подошел к своему спасителю. Владимир Григорьевич спросил его, освобождая от пут.
   - Это за что же твои братья невзлюбили тебя? Из-за смерти звонаря?
   - Анна - Катарина не раз предупреждала отца Бенедикта, что бить в колокола в грозу, нельзя, это вновь принесет несчастье в наш монастырь. Но он и братья не внимали ее словам, считая, что зло в грозу приносит дьявол, принимая разные обличья, и потому его надо отгонять.
   При этом монашек посмотрел исподлобья на женщин.
   - Потому в грозу и звонят в колокол, чтобы отогнать всякую нечисть от святого места.
   - Ладно. Поговорили немного и хватит. Идем.
   - Нам туда.
   Беглецы последовали за монахом. Пройдя ряд заброшенных келий, они попали в пустой и просторный зал. Единственным украшением был сар­кофаг на высоком постаменте.
   - Зал Совета. Здесь решаются все важные вопросы и выносятся указы. Здесь же похоронен Святой Себастьян - основатель монастыря.
   Монах кивнул в сторону саркофага, затем подойдя к одной из сторон постамента, стал нажимать на выпуклый орнамент из семи лепестков. Плита бесшумно поддалась, открываясь словно дверь, обнажая темный ход в под­земелье. Взяв факел из рук Владимира Григорьевича, он стал спускаться, приглашая всех следовать за ним. Пройдя по небольшому вырытому в земле тоннелю, он вскоре стали подыматься по крутым ступенькам вверх. Припод­няв крышку люка все поднявшись очутились в усыпальнице. Она была не­большой. Саркофаг здесь стоял на полу. - Дух Себастьяна, - нарушил молча­ние монах, - витает не только в монастыре, но и здесь.
   Он открыл выходную дверь и все вышли на монастырское кладбище. Он было небольшим Со всех сторон его окружали кустарники. Здесь повсюду в беспорядке торчали покосившиеся кресты Луна, редкие облака, сулили завтрашний день быть неплохим. Владимир Григорьевич поравнялся с мона­хом.
   - Куда мы направляемся?
   - Еще немного и мы будем на месте.
   Левицкие прибавили шагу. Мрачные места действовали удручающе. Тропка петляя подымалась по склону. Казалось ей не будет конца. Вскоре она привела всех к избе, прилепившейся к скале.
   - Здесь живет Анна - Катарина. Сестра моей матери.
   Для беглецов имя хозяйки не имело значения, хотелось одного спать и только спать. Когда Левицкие вошли в избу, они были удивлены. В хозяйке дома они узнали женщину в черном одеянии, с ранами на ладонях, которую повстречали в каменной келье по дороге к Хромому Генриху.
   Женщина не реагировала на нежданных гостей, словно знала их и была готова к встрече. Усадив всех на лавки, она стала выслушивать испо­ведь своего племянника. Когда монах закончил, Анна - Катарина кивком голо­вы показала ему на гостей. Тот пригласил всех за стол. Он был небогат. Ле­пешки, яблоки и настой из диких плодов в больших деревянных кружках. Мо­нах сел рядом с Владимиром Григорьевичем.
   - Мое спасение вами, моя тетушка предвидела. Теперь ваш дальней­ший путь будет безопасен. Она об этом позаботится.
   Граф скептически посмотрел на монашка.
   - Как тебя зовут?
   Монах испуганно оглянулся по сторонам.
   - Зачем оно вам? Из-за него все мои неприятности.
   Владимир Григорьевич многозначительно посмотрел на всех, сидев­ших за столом. Картина была ясна. И хозяйка и ее племянник в чудачестве недалеко ушли друг от друга.
   - Все устали и хотят уснуть.
   - Я вас провожу.
   Племянник благоверной взял, со стены фонарь, открыл в нем окошко, зажег от свечи фитиль лампы и к неудовольствию гостей вывел их во двор. Затем обойдя стену избы, открыл дверь с другой стороны. Комната была со­вершенно пустой. Весь пол был покрыт охапками душистого сена, от которо­го приятно кружилась голова.
   - Располагайтесь и отдыхайте. Эти кресты на стенах будут хранить ваш покой и сон.
   Когда монах вышел, Вера Григорьевна стала ровнять на полу сено устраивая ложе для отдыха.
   - Нас уже ничем не запугать - всего изведали.
   Вскоре в комнате наступила тишина, все спали непробудным сном.
   На следующее утро во дворе Анны Катарины уже стояла кибитка, запряженная двумя лошадками. Левицкие тепло попрощались с гостеприим­ной хозяйкой. Когда ее гости уселись в кибитку, племянник Анны Катарины тронул вожжи. Кибитка петляя по неказистой дороге, вскоре выехала на до­рожный тракт. Впереди путешественников ждал Вадуц...
  
   Глава - 27. Вадуц.
  
   - Феномен Анны - Катарины не единичен. Есть много примеров тому. Шуман, епископ Кенигсбергского собора, последние годы также страдал этим. Как образованный человек, он стал записывать их, сопоставлять, ана­лизировать, раздумывать над ними. В его записях много данных о судьбе своих близких, в частности брата Адольфа Шумана, будущего родного города и его знатных горожан. Особенно его тяготило дата своей собственной кончи­ны. Он так много хотел сделать. Уверовав в свои необычные сны, Георг стал готовиться к смерти. Разумеется об этом он никому не рассказывал, даже своей жене...
   ...Слушая Владимира Григорьевича, Варя вспомнила луганского бого­мольца Прокопа и Эдварда, конюха барона Макса Хауфа из Веймара. Де­вушке хотелось поведать ему, что Адольфа Карловича, брата кенигсбергско­го епископа, она хорошо знает, но не стала об этом говорить. Мамонова не хотела тревожить прошлое, да и усталость последних дней, не располагало к откровениям.
   ...- Епископ пришел к неутешительному выводу. Его видения не были случайными. Эта была кара за предательство к своему родному брату, у ко­торого Георг увел невесту и сделал ее своей женой...
   Эта была новость для Мамоновой.
   - И какова же дальнейшая судьба Адольфа Карловича в видениях его брата?
   - В его записи значится, что братья отойдут в лучший мир в один и тот же день, в объятиях своих возлюбленных. Об этом рассказала жена Георга, прочитавшая дневник своего мужа.
   "Значит Адольфа Карловича нет в живых... Славный был человек, вежливый, предупредительный. Только жаль, не пара он был Софье Павлов­не...".
   - Что еще интересного было в записях епископа?
   - Не более как фантазии старого человека.
   - И все же?
   - Не более чем через сорок , пятьдесят лет его родной город будет ле­жать в руинах. От родного собора останутся лишь стены. "Варвары с востока построят здесь свои дома, будут жить в них, и назовут город именем не луч­шего своего кумира".
   Владимир Григорьевич подумал и добавил.
   - К необычным способностям Георга и Анны - Катарины мы должны от­носится осторожно: не отрицать, но и не брать на веру их высказывания. Ве­рить необходимо фактам.
   Продолжая тему, Левицкий заметил, что монах свернул с наезжаной дороги, на менее удобную, лесную тропу. - Мы едем правильно?
   Тот махнул рукой вперед. - Эта дорога намного короче. Правда, потря­сет немного на ней, но зато в Вадуц мы приедем не менее чем за час.
   - Володя, успокойся,- сказала Вера Григорьевна, видя намерение брата вступить в дискуссию с монахом, о целесообразности новой дороги.
   Владимир Григорьевич явно недовольно проворчал.
   - Короче? Ну что ж, пусть так и будет.
   И помолчав намного, спросил. - На чем мы остановились? Ах, на Геор­ге Шумане...
   Мамонова плохо слушала графа. Ее мысли были расплывчаты и неяс­ны. Петербург, Виттенберг, замок Гютнера Мая, странное обручение с Кур­том, снова Луганск, слесарь казенки Петро... Все перемешалось, станови­лось нереальным, словно во сне... Ее мысли были прерваны остановкой ки­битки. К ней направлялся щеголеватый молодой человек. Полицейская фор­ма шла ему к лицу. В сторонке, среди редких деревьев, виднелась повозка и небольшая группа людей. Неожиданное появление офицера, стража порядка и людей в столь безлюдном месте вызвало удивление Левицких. Молодой офицер взглянув на сидящих в кибитке людей, велел монаху, следовать за ним.
   Тот перекрестившись слез с повозки, сгорбившись поплелся за офице­ром.
   Действия людей на поляне, приковали внимание сидевших в кибитке. В первую очередь обращала на себя яма, которую по очереди рыли трое че­ловек. И второе, господин, безучастно смотревший на их работу. Его внеш­ность, одежда, общий вид, относили к преуспевающему сословию граждан города. Ему было не менее шестидесяти лет.
   Когда яма была готова, офицер подвел к господину, монаха извозчика. Тот сняв с себя крест и держа его перед ним, стал говорить. Красавец мужчи­на, смерив его насмешливым взглядом стал созерцать природу, наслаждаясь ею. Закончив свою миссию, монах отошел в сторону. Господин обратился к офицеру. Его лицо было спокойным и ясным. Чиновник полицейский соглас­но кивал головой. Когда тот закончил говорить, он протянул руку вперед. Офицер в свою очередь подал ему заранее приготовленный фужер на длин­ной ножке. Тот взял его и посмотрев на чистое весеннее небо, не спеша вы­пил содержимое бокала. Какое то мгновение он смотрел на щеголя жандар­ма, затем схватившись за грудь, стал оседать на землю. Бокал, выпавший из рук, блеснув в лучах солнца упал, на сырую землю и покатившись исчез в яме. Мамонова отвернулась. Вера Григорьевна прижала девушку к себе.
   - Ироды, палачи, инквизиторы,... И это Швейцария!
   Владимир Григорьевич нарушил наступившую тишину.
   - Не очень приятная сцена. Увы, здесь свои порядки и законы. Этого зловещего, тайного убийства, видимо никому не суждено узнать.
   - Может монах что - то скажет?
   - Кажется он уже возвращается.
   - Они не станут посвящать его в эти детали.
   - Наш монашек идет и не один. Будем же осторожны с этим "молод­цом" в полицейском мундире.
   Действительно к повозке возвращался возчик. За ним оглядываясь на­зад, следовал офицер. Подойдя к телеге, он ловко взобрался на сиденье и сел рядом с монахом. Лошадь мирно пощипывала молодую поросль, проби­вавшуюся сквозь прошлогоднюю листву. Полицейский продолжал смотреть на поляну, где младшие чины участка, спешили засыпать яму с покойником. И только лишь тогда, когда работа была завершена, офицер разрешил мона­ху трогать с места.
   Ехали молча. Когда поляна скрылась среди деревьев, жандарм повер­нувшись в сторону Левицких, заметил небрежно.
   - Погодка сегодня отличная. Не то что вчера, не так ли?
   Ему никто не ответил.
   - Я понимаю,- продолжал он,- ваше настроение испортила небольшая лесная драма. Увы, жизнь не только птички и цветочки...
   У меня есть все основания препроводить вас в участок, как нежела­тельных свидетелей происшествия. Таков порядок, сами понимаете, но я, на­верное, этого делать не стану. Вам необходимо покинуть Вадуц и как можно быстрее.
   - Наши планы совпадают.
   Тетушка старалась быть спокойной. - Мы покинем ваш город, как толь­ко подвернется дорожная карета.
   - И куда лежит ваш путь?
   - На Белленцону, Бергамо, Верона...
   Щеголь жандарм чуть удивился, затем романтически произнес.
  
   "По улицам тихой Вероны, печально чуждаясь людей,
   Шел Данте, поэт флорентийский, изгнанник отчизны своей..."
  
   Вера Григорьевна деликатно сделала попытку изменить тему разгово­ра.
- Скажите, вам часто приходится заниматься вот такой...работой, в безлюд­ных местах?
   Полицейский погрозил пальцем. - Эта тема обсуждению не подлежит. По приезду в город, я сам побеспокоюсь, чтобы вы тотчас покинули его.
   Подумав немного, он с сожалением покачал головой.
   - Ничего не получится. Не один из экипажей сегодня не покинет Вадуц.
   Полицейский раздумывал. Владимир Григорьевич полюбопытствовал.
   - Веская причина?
   - Сегодня весь город торжественно избирает мэром города Пауля Штольца, и каждый почтет за честь выразить ему свое почтение от мусорщи­ка до банкира.
   - Интересно. Чем же заслужил он уважение горожан?
   - Многим. Он великолепный актер, отличный музыкант, искусный врач. Когда он читает со сцены или на площади, люди в буквальном смысле слу­шают его затаив дыхание. Каждое слово и жест яркими образами восприни­маются ими. Они наслаждаются, переживают и радуются одновременно. Сделав актерский жест на внимание, молодой жандарм стал декламировать, вкладывая в смысл сказанного, свои чувства и симпатии.
  
   "Все тихо, все спит: с неба месяц глядит,
   Песчаная отмель сияет,
   На береге рыцарь прелестный лежит,
   Лежит он и сладко мечтает.
  
   Блестящи, воздушны, одна за другой,
   Из моря русалки выходят,
   Несутся все к юноше резвой толпой
   И глаз с него светлых не сводят.
  
   Хитрец не шелохнется...Что их пугать?
   И крепче смыкает он очи.
   Ему тут с русалками любо лежать,
   В сиянье серебряной ночи".
  
   - Благодаря актерскому мастерству Пауля Штольца, эти стихи знает у нас любой бродяжка и видный чиновник. Как музыкант, он прославил себя иг­рая на органе, сопровождая церковные богослужения и торжественные мес­сы. Бах, Гендель, Бетховен - его кумиры, и он хорошо знается на их творче­стве. Когда он появляется на публике, люди преображаются, становятся дру­гими, забывая в своей ничтожной жизни, все мелочное, вульгарное и злоб­ное.
   - Когда же он успевает все это делать?
   - И это еще не все. Как известный врач, он зарекомендовал себя в об­ласти психотерапии. Обладая способностями внушения и гипноза он поды­мал на ноги казалось бы совсем безнадежных больных, от которых отказа­лись его коллеги, и медицинские светила. Пауль Штольц был свободен от школы "психиков" и "соматиков". Его учителями были Гипократ, Корнелий Цельс и Сооран. Только их методами и наставлениями, он руководствовался в своей лечебной практике. Это давала ему прекрасные результаты.
   Офицер сделал паузу. Вера Григорьевна была не прочь и слушать и далее молодого жандарма, благо до города еще было далековато.
   - Да, этот человек заслуживает похвалы и вероятно в его честь в горо­де будут проходить торжества, концерты?
   - На одной из площадей Вадуца решено открыть памятник Паулю Штольцу. После поздравительных речей, вы правильно заметили, начнутся концерты и народные гулянья. Завершатся торжества праздничным салютом.
   - Завидная судьба. Благородные профессии, служение людям, уваже­ние и почет, это прекрасно! Скажите, а ваша профессия дает вам удовлетво­рение?
   Намек был прозрачным. Драма на лесной поляне не выходила из голо­вы. Офицер жандарм посмотрел на Веру Григорьевну и подумав ответил. - Я вас отлично понял. Моя профессия - это работа санитара, который помогает обществу избавится от всего, что мешает ему быть здоровым, целеустрем­ленным, чистым. К тому же, я призван быть на страже порядка в городе и его жителей.
   Владимир Григорьевич тактично увел в сторону опасную тему и пере­вел разговор на житейские мелочи.
   Щеголь офицер в нескольких словах обрисовал жизнь Вадуца, где по­мимо немцев, проживают итальянцы и французы. Когда его спросили о се­мье, тот с важностью заметил, что его отец занимает на городском собрании мэрии высокое положение, но какое именно, полицейский умолчал
   В свою очередь тот поинтересовался своими попутчиками. Узнав что те из столицы России, и стало быть являются россиянами, его лицо стушева­лось, стало безразличным. Теперь даже на безобидные вопросы он отвечал неохотно и сдержанно. Для Левицких резкий поворот в отношениях с ним был нежелателен. Мало ли чего могло взбрести офицеру юнцу к ним, как свидетелям его "работы" в безлюдном месте. Вера Григорьевна пошла на хитрость.
   - Вы молодой, энергичный человек. Не каждому в вашем возрасте све­тит офицерский чин. И я так думаю, что отдаваясь полностью работе, вы за­служенно получили его.
   Полицейский клюнул на удочку женщины.
   - У нас в Вадуце чинами не разбрасываются. Это звание я получил не­давно и надеюсь сохранить его надолго Я, уже не фанен - юнкер, как вы за­метили.
   - Да, да. Конечно. Эта форма вам очень идет.
   Тетушка попала в точку. Юнец расслабился.
   - В полиции, - продолжал он, - я выполняю особые поручения.
   - Это секрет?
   У Веры Григорьевны вопрос вырвался неожиданно.
   Жандарм ждал его. - Человек, которого вы имеете в виду, личность неординарная, однако оставим в стороне его положительные качества. На протяжении ряда лет он отправил на тот свет многих себе подобных. Пользу­ясь доверием граждан, он вел двойную жизнь. Днем, это уважаемый человек, ночью - чудовище, убийца, каннибал.
   - Боже мой! Что вы говорите? С виду он показался нам таким прилич­ным господином.
   - Этот "приличный" господин с двумя верными ему слугами, устраивал в городе настоящую охоту на бродяг, девиц, легкого поведения и душевно­больных. Не гнушался он и людьми, считавшиеся в наших кругах, порядоч­ными и довольно известными, как оказалось позже, шулерами, взяточника­ми, нечестными депутатами, и всякого рода сомнительными личностями.
   - Но какое же объяснение он дает своим поступкам?
   - Он считает, что такие ничтожества не имеют права на жизнь. Для при­личного общества, это слишком дорогое удовольствие.
   - Но а больные? В чем же их вина?
   - Вспомните Спарту. Ее население отличалось здоровьем, красивым телосложением. Люди жили в полной гармонии с природой. И только потому, что оставляли для потомства лишь здоровых детей, остальных, без жалости они сбрасывали со скалы.
   - Вы тоже...оправдываете действия этого...злодея?
   - Мое мнение я оставлю при себе. Не будем лицемерить. Ваша варвар­ская страна тоже полна таких "героев".
   - У нас на Руси к душевнобольным относились со страданием. Мона­стыри заботились об убогих, калеках и бесноватых. Для таких людей у нас есть приюты, где за больными ухаживают.
   Дмитрий поддержал тетушку. - Еще Киевский князь Владимир обязал церковь содержать больницы, на что выделялась "десятина" из княжеских прибылей. Отец Феодосий - основатель, Киево - Печорской лавры, также ве­лел в монастырях заботится об юродивых.
   Владимир Григорьевич продолжил разговор. - Вы упоминали о канни­бализме вашего соотечественника. Это предположение, или...
   - Судите сами. Его объяснение сводятся к следующему. Человек часть природы, часть животного мира. Его потребность питаться себе подобным заложена в его сути. Цивилизация несколько умерила в нем этот инстинкт. Каннибализм, это не болезнь, как утверждают нынешние скептики, а борьба за выживание. Моряки Колумба, конкистадоры Кортеса, вступив на берег не­знакомой им земли, часто видели возле хижин местных туземцев, висевшие части человеческих тел. Они употребляли их в пищу, меняли и продавали. Войны во все времена, порождали охотников питавшихся исключительно мя­сом своих противников, не говоря уже об экстремальных ситуациях, когда без сожаления сильные особи ради пищи уничтожали более слабых. Мой "соотечественник" вполне мог употреблять мясные блюда из своих жертв. Он утверждал, что такое питание приносит великолепное здоровье, ясный ум, стремление подниматься по лестнице успеха к вершинам своей мечты.
   - Он сожалеет о содеянном зле?
   - Нисколько. Каждый немецкий патриот, - говорил он, - должен заботит­ся о здоровье и чистоте расы. Для этого необходимо убрать с дороги весь че­ловеческий хлам уродства: от больных с детства, до людей, мыслящих во вред немецкой культуры и нации. Что касается его отношения к каннибализ­му, в этом вопросе он философ. Это было, есть, и будет.
   - Вы привезли его сюда, в глухомань, по решению суда?
   - Во - избежании огласки, что может вызвать волнение среди граждан города. Об этом деле знает ограниченный круг людей Этот человек понимая вину содеянного зла, сам выбрал день, место и способ отойти в лучший мир. Это воскресный день, загородный уголок, в лесной чаще и яд, которым он да­вал своим жертвам с вином или другими напитками.
   Немного помолчав, офицер добавил.- Теперь вы знаете все и у вас бу­дут очень большие проблемы, если кто - либо узнает об этом.
   - У нас и своих хватает!
   Высокомерие юнца офицера вывело тетушку из себя.
   - Западня Европа всегда относилась к больным и к икономыслящим, без сострадания, враждебно. Отсюда преследования, тюрьмы, инквизиция, костры...
   - Каждая уважающая себя страна находит свои методы изоляции о "сюрпризов" природы... кроме России?
   Дискуссия принимала опасный поворот. Владимир Григорьевич недо­вольно взглянув на сестру, грустно произнес:
  
   - " Не дай мне бог сойти с ума,
   Нет, легче, посох и сумма..."
  
   Офицер вопросительно посмотрел на него. Русский текст был для него темным лесом. - Для нас, немцев, - продолжил он,- Россия - варварская стра­на. Ваши злодеи Иван Грозный, Петр Великий и другие, творили зло не мень­ше, чем испанская инквизиция. Только мы европейцы можем поднять вашу страну из преисподней царства невежества!
   В наступившей паузе офицер ждал реакции. Вместо нее, все услыша­ли удивленный голос Дмитрия.
   - Это Вадуц? Мы уже подъезжаем к городу?
   Ему никто не ответил. Тетушка находясь в неоплаченном долгу перед самодовольным чинушей, полицейским "санитаром" решила не опускаться до его уровня.
   - Слава тебе Господи, доехали!
   Левицкие приподнявшись с мест, стали вглядываться вдаль, однако спины возницы и офицера, мешали что - либо рассмотреть.
   Стали спускаться в долину. Рейн в лучах солнца поблескивал своей по­верхностью. Островерхие крыши домов, становились все отчетливей особен­но выделялась в утренних лучах солнца, шпили соборов и золото их крестов. Варя обратила внимание на старый замок, его архитектуру и место располо­жение, отлично вписывавшиеся в ансамбль города.
   Офицер небрежно махнул рукой вперед. - Главный город Лихтштейна. Как и все города, Вадуц имеет свои особенности...
   Полицейский сделал паузу, затем подумав, сказал. - Впрочем оставим их пока. Сейчас, я вас определю на некоторое время в приличный дом, где вы сможете отдохнуть, привести себя в порядок и оценить нашу кухню. Я, тем временем, буду решать вопрос, чтобы ваше пребывание долго не за­тянулось, В мое отсутствие будьте благоразумны. Молчание - золото - как го­ворили древние...
  
   ...Улицы Вадуца в этот утренний час, уже заполняли торговцы зеленью и мясом, толкавшие свои тележки на рынок, подметальщики улиц, мастеро­вые, трубочисты, словом все те, от кого зависел комфорт, удобство и сытость еще спящих граждан. Проехав несколько коротких улиц, кибитка останови­лась у двухэтажного дома. Его хозяин, низкорослый толстячок с рыжей щети­ной подскочил к крытой телеге и услужливо помог офицеру спустится на зем­лю. Отведя хозяина дома в сторону, полицейский стал с ним говорить. Сияю­щее лицо толстячка стало серьезным и озабоченным. Он поглядывал в сто­рону кибитки согласно кивая головой....
  
   ...Левицкие помогая друг другу, покинули кибитку. К ним подошел из­возчик - монах. - Зла много на свете, - сказал он кивнув в сторону офицера. Но света и добра больше. Нужно только в это горячо верить. С нами Бог, с нами Анна - Катарина!
   Монах перекрестившись и не говоря ни слова более подошел к лошад­кам и взял в руки вожжи. Телега заскрипев повернула назад и скрылась за уг­лом дома.
   - Итак,- сказал подошедший жандарм, - вопрос ваш решен. Комната, удобства и несколько часов свободного времени в вашем распоряжении. Ни­каких необдуманных шагов. Не омрачайте свое дальнейшее путешествие. Я вас покидаю, но не надолго.
   Самоуверенный чинуша смерив Левицких высокомерным взглядом, бодрым шагом пересек улицу и пройдя несколько домов исчез в одном из переулков.
   - Скатертью дорожка, - кинула ему вслед тетушка Дмитрия. - Небось и папаша такой же как и сынок - гриб поганка.
   Хозяин дома, поглядывая на приезжих, молча пригласил их в дом. Ви­зит городского полицейского и его приказ не спускать глаз с них, испортил ему настроение. Ведь сегодня, в воскресный день, он мечтал увидеть и по­слушать будущего мэра Вадуца. Весь город будет веселиться в его честь, а ему придется присматривать за этими людьми. Какое невезение!
   Комнату, которую определили приезжим была небольшой, но опрятной - ничего лишнего. Женщины воспрянули духом. Наконец они могут привести себя в порядок. Выпроводив мужчин за дверь поставили на табурет не­большой таз, принесли кувшин с водой, приготовили полотенца...
  
   ...Владимир Григорьевич и племянник вышли на улицу. Возле ресто­ранчика, стоявшего напротив дома, они присели на скамью, на которой уже сидел пожилой мужчина. Его аккуратные причесанные темные с проседью волосы, лицо южанина, модный покров одежды: все говорило о респекта­бельности человека в обществе. Он подвинулся на край скамьи, давая место Левицким. Разговор между незнакомцем и графом начался непринужденно. Языковый барьер был преодолен быстро.
   Немецкие, итальянские и русские слова переплетаясь находили общее понимание. Согласившись, что погода намечается быть неплохой и ее необ­ходимо использовать максимально результативно, приятный незнакомец тут же стал сокрушаться, что два дня проведенные в этом городе у него прошли впустую. Намеченная встреча с приятелем так и не состоялась. Единствен­ная надежда на торжества намеченные на сегодня.
   Граф посочувствовал господину и пожелал ему не терять надежды. Возможно именно сегодня ему повезет и он встретит своего коллегу в Ваду­це, ради которого пришлось проделать немалый путь.
   После общих незначительных фраз, новый знакомый обратился к Дмитрию, поинтересовался у него первым впечатлением города. Тот уклон­чиво ответил, что затрудняется ответить на этот вопрос, но надеется, в ско­ром времени мнение о нем, у него обязательно будет. Ответ понравился господину и он тут же спросил, в какой области молодой человек желает себя посвятить?
   Владимир Григорьевич увидев рыжего толстячка, хозяина дома смот­ревшего на него из окна второго этажа, предложил племяннику прогуляться. Извинившись перед южанином, они поднялись и направились не спеша про­хаживаться вдоль домов.
   - Что - то случилось?
   - Все в порядке. Будем осторожны. Чужой город, чужие люди.
   - Ты о нем?
   Дмитрий кивнул в сторону скамьи где в одиночестве остался сидеть их знакомый.
   - Нет. Он славный человек.
   Владимир Григорьевич и Дмитрий медленно прогуливались по улице, которая незаметно быстро заполнялась людьми. На стенах домов развеши­вали цветные полотнища с яркими надписями лозунгов В основном преобла­дали коричневые тона. Готический шрифт затруднял перевод, но Владимир Григорьевич без труда их переводил племяннику. Смысл всех при­зывов был почти одинаков.
   "Наш мэр - Пауль Штольц! Если ты любишь свою нацию, новый мэр с тобой!", "Если ты против Штольца - ты наш враг!" и т.п.
   Возле дома, в котором они остановились Левицкие, тоже полным хо­дом шла подготовка к празднику. Лозунг с надписью "Мы с тобой Пауль!", уже красовался на фасаде второго этажа дома. Рядом красовался портрет виновника торжества. Холеное лицо бюргера, претендующее на внешность немецкого канцлера, его пронизывающий взгляд не оставляли сомнений, что главой администрации города будет только он и никто другой. Левицкий и его племянник взглянув на портрет, переглянулись. Лицо Дмитрия выражало удивление.
   - Этот господин очень похож на...
   - Тс, тс... Возможно. Горожанам навязывают то, чего они хотят. Стад­ный инстинкт.
   Возле остерии шла оживленная суета. С телеги в помещение вкатыва­лись бочки с пивом и вином. Девушки весело переговариваясь, оформляли парадный ход бумажными гирляндами ярких оттенков. Кое - где, уже в домах из раскрытых окон доносилась музыка. Владимир Григорьевич и племянник вернулись в дом и прошли в свою комнату.
   Там царил порядок, чистота и накрытый стол.
   - Мы уже решили вас идти искать.
   Вера Григорьевна стала сливать воду из кувшина на руки брата. Тот от­ветил, поглядывая на Дмитрия.
   - Мы провели время неплохо, и даже открыли для себя много полезно­го.
   - Например.
   - Ну например, с каким энтузиазмом идут приготовление к торжеству.
   - Шустрые. Не успели проснуться, и пошло и поехало... Нет. Русские тяжелы на подъем.
   - Но когда разойдутся - их не остановить!
   За столом Вера Григорьевна озабоченно спросила брата.
   - Как бы нам, отсюда убраться поскорее, пока этот мухомор из поли­ции, чего нибудь не придумал еще на нашу голову?
   Владимир Григорьевич предупредительно качнул указательным паль­цем. - Не так громко, ибо стены здесь возможно имеют уши.
   - Наш язык для них, что глухому говорить.
   Брат осуждающе покачал головой. Сестра примирительно сдалась.
   - Да уж ладно, пусть будет по твоему...
  
   ...После завтрака Левицкие вышли на улицу, где царило общее ожив­ление. Многие спешили к собору, где должен был выступить будущий мэр Вадуца, как музыкант, как органист. Личность Штольца интриговало Левиц­ких. Они решили посмотреть и послушать эту местную знаменитость. Но так как время еще было достаточно, Владимир Григорьевич предложил побро­дить по улицам и таким образом ближе познакомится с городом. Офицер по­лиции их более не волновал, поскольку хозяин гостиного дома неотлучно следовал за Левицкими и был гарантией их спокойствия. В одном из мага­зинчиков, куда они забрели, их привлекла серия картин, Мерварта, Матейко и Караваджо. Внимательно осмотрев их, Левицкий выразил сомнения в их подлинности, хотя, чего не бывает в жизни...
   Побродив еще немного и полюбовавшись на праздничную суету горо­жан, Левицкие повернули к собору. Верный офицеру обыватель, продолжал следовать за ними.
   Возле храма было многолюдно. Протиснувшись в помещение, они с удовольствием стали осматривать его, любуясь убранством стен и потолка.
   Величие и одухотворенность сквозило во всем: в росписях, статуях и витражах окон. Ровно в полдень к прихожанам вышел священник. Его речь была короткой. В связи с занятостью Пауля Штольца в городской управе, вместо него будет играть...
   По залу прокатился недовольный гул. Его перекрыл мощный звук орга­на. Часть людей потянулась к выходу. Владимир Григорьевич воспользовал­ся ситуацией, предупредив сестру и затерявшись среди людей он поспешил на поиски экипажа. Мамоновой, да и всем, очень хотелось чтобы ему уда­лось найти хоть что нибудь, прежде чем жандарм вновь навестит их. Она не­заметно перекрестилась.
   Глядя на органиста, Варя собиралась с мыслями. Безусловно это произведение ей знакомо. Она придвинулась к Дмитрию.
   - Не правда ли прелесть?
   Тот не успел ответить.
   - Токатта и фуга Ре минор.
   Племянник тетушки обернулся на мужской голос, и тотчас узнал в гово­рившем мужчине, знакомого господина, с которым познакомился утром на скамье возле гостиного дома. Тот продолжал. - Бах не новый, и не старый...- он вечный!
   - Вы музыкант?
   - Об этом позже, молодой человек, а пока наслаждаемся.
   Варя мельком окинула его взглядом и про себя отметила в нем опреде­ленно положительные качества. Это выражалось во внешности господина, в тоне сказанном им слов и знатока, отлично разбиравшегося в творчестве композитора из Эйзенаха.
   Звуки органа метались среди стен собора, стараясь выбраться из по­мещения, но не находя выхода, они вновь и вновь кружили в оболочке про­странства, заполненного людьми. Они захватывали, гипнотизировали их, унося в заоблачные выси райского блаженства. Когда последние звуки инструмента затихли, люди не спеша стали выходить из собора.
   - Вы мне не ответили на мой вопрос. Вы тоже музыкант? - обратился Дмитрий к знакомому господину, поравнявшись с ним. Тот задумчиво отве­тил. - - Право нет! Им может называться человек меченный перстом божьим, тот, музыку которого мы сейчас слушали. Таких людей, не так много, молодой человек, но только они способны зажечь свет доброты и любви в наших ду­шах. Остальные, пусть простят мне, это ремесленники от искусства, я уж не говорю о случайных пигмеях возомнивших себя в ней звездами. Я пожалуй отношусь к той группе людей, для которых музыка есть нечто большее, чем хорошо поесть, примерять новый костюм или шляпу.
   Вера Григорьевна взяла под руку Мамонову. Она с интересом окинула взглядом собеседника Дмитрия.
   - Ваш любимый инструмент... не фортепиано?
   - Вы правы. Я предпочитаю играть на флейте
   - Привилегия монархов.
   - У каждого из нас свои слабости.
   Господин сделал паузу и остановившись приподнял край цилиндра.
- Разрешите представиться. Витторио Фелинни. Юрист. Приехал в Вадуц по просьбе Пауля Штольца.
   Вера Григорьевна улыбнулась в ответ, назвала себя и сопровождавших ее Варю и Дмитрия. Флейтист задержав свой взгляд на девушке, спросил. - Вы наверное,... музыкант?
   Мамонова улыбнулась. - Как вам будет угодно.
   Тетушка Дмитрия деликатно продолжила, обратившись к Витторио. - Флейта не мешает вашему законотворчеству?
   - Напротив. После судебных разбирательств и заседаний я дома пол­ностью посвящаю себя импровизациям и пьесам старой плеяде композито­ров, но музыкантом при этом я себя не считаю, по известным вам причинам. В музыке, как и в чтении хорошей книги, я вновь, как Феникс, возрождаюсь и готов вновь начать трудовой день.
   Тетушка никогда не доверявшая первому встречному, на этот раз нару­шила свой запрет. Внешность, обаяние и эрудиция нового знакомого, расто­пили в ней лед недоверия. Знакомство с Витторио Челинни пришлось ей по душе. Общение с ним было приятным. На углу одного из домов, флейтист стал прощаться с Левицкими.
   - Пройдусь на площадь, возможно там я встречу своего коллегу.
   - Это далеко отсюда?
   - Видите замок? Это там.
   - Мы с вами.
   - С удовольствием.
   По дороге к замку Витторио Фелинни по просьбе Дмитрия коротко про­шелся по особенностям края.
   - Город и окрестности, это карликовые княжества на территории Швей­царии. Очень давно один из князей Лихтештейна купил здесь в верховьях Рейна земли Вадуц и Шеленберга, на окраине тогда еще Габсбурской импе­рии и основал здесь свое княжество. Но вскоре оно стало зависеть от "Свя­щенной Римской империи" и только приход сюда войск русского полководца Суворова, вернул этим землям вновь свою независимость. Долина Рейна, - продолжал он, - благоприятна для выращивания винограда. Здесь почти каж­дый француз или итальянец связан с виноделием. Немцы же больше пред­почитают заниматься приготовлением пива. И у них это неплохо получается. А главной ценностью города можно отнести этот замок. Он построен в 9 веке. Позже, уже в 15 веке, в нем пристроили готическую капеллу. В настоящее время замок действует. В его стенах, как и вы старину проводят знамена­тельные мероприятия. Это скорее дань прошлому, а в основном здесь можно ознакомится с музейными редкостями города, ковры, картины, оружие...
  
   ...Незаметно за разговором Левицкие и Витторио Фелоинни подошли к площади, на которой возвышался старинный замок. У его стен уже собра­лась праздничная толпа. Бродячие артисты в масках свои персонажей, разы­грывали сюжет из народного быта. Главными действующими лицами здесь были молодые влюбленные, служанка, и веселый, находчивый рыбак. Они решают идти под венец, но им мешают это сделать, злой герцог, хитрый аб­бат и скупая старуха сводница, уговаривающая молодую девицу выйти за­муж за старого и богатого мельника. Остроумные реплики и веселые куплеты вызывали у зрителей смех и веселое настроение.
   Как в старых и добрых сказках, молодые добились своей мечты. Они поженились, оставив в глупом положении своих недругов.
   Флейтист Витторио с надеждой поглядывал на опустевшее место поки­нутое артистами, затем с сожалением промолвил.
   - Какая досада,... я приехал сюда по приглашению своего коллеги, но ни дома, ни в ратуше, ни в соборе его не оказалось. Он человек слова, и я ему верю. Но то, что он сыграл злую шутку, не только со мной но и этими людьми, должно быть объяснение...
   - Не падайте духом, возможно вы еще встретитесь с ним...
   - Здесь на площади он должен был читать "Фульского короля". Где чтец? Где будущий мэр города? Его нет!
   Бродячих артистов заменили местные певцы - минезиннгеры, акроба­ты, и шуты. Толпа ожидавшая выступления Пауля Штольца, и разочаровав­шись его отсутствием, стала редеть. За ними последовали и Левицкие. Дмит­рий пытаясь отвлечь Виттория от мрачных мыслей, спросил. - Играя на флейте вы отдаете предпочтению сольному исполнению или с сопровожде­нием?
   -Для меня удовольствием, есть оба варианта. Аккомпаниатором, обыч­но моим, является моя собственная дочь. Она отлично владеет игрой на фортепиано.
   Разговор вновь переключился на главу администрации города, который по необъяснимой причине не появился перед своими согражданами. Ряд его портретов, развешанных на видных местах главной улицы города, Штедле, продолжали удивлять горожан. Пауль Штольц всегда был пунктуален в мело­чах и не мог подвести своих избирателей.
   Его поведение в этот торжественный день, не поддавалось объясне­нию...
  
   ...Повернув к собору, итальянец откланялся с Левицкими и тот час сме­шался в толпе. Вероятно его не покидала надежда все же встретить своего знакомого.
   - Ты почему все время оглядывался по сторонам, - спросила тетушка своего племянника, пробираясь сквозь праздничную толпу людей горланив­шую "Германия, превыше всего". Тот улыбнулся. - Ты видишь вон того тоще­го в шапочке с пером?
   - Ну и что из этого?
   - Он "пасет" нас от собора.
   Вера Григорьевна окинула взглядом парнишку, стоявшего к ним боком на углу дома.
   - Да бог с ним! Вот Владимира Григорьевича не видать. Нам еще не хватало, чтобы он влез в какую нибудь неприятность.
   Варя мягко заметила. - Возможно Владимир Григорьевич решил в де­ревне найти транспорт. Ведь Бальцерс находится недалеко от города.
   - Будем надеяться.
   До самого вечера Левицкие находились в гуще празднующих людей.
   В остерии, рядом с гостиничным домом, звучала музыка, люди пели, танцевали и снова садились за столики установленные закусками и напитка­ми. Левицкие заняли в уголку свободное место и заказав себе блюда, не хуже чем у соседей, принялись ждать Владимира Григорьевича.
   Его не было. Волнение усиливалось. Первым, кто увидел графа был Дмитрий. Он подбежал к нему и взяв за руку подвел к столику, за которым си­дели тетушка и Варя.
   - Дела, дела, - улыбнулся он и коротко рассказал о своей неудачной попытке найти экипаж.
   Веселое настроение окружающих их людей передалось Левицким.
   Владимир Григорьевич заказал бутылочку токайского. Забыв о своих неурядицах, они полностью окунулись в чужой праздник. Прекрасная мело­дия, слова, несложные танцевальные движения, "невинный" поцелуй на сильной доле такта, приводило в восторг танцующих и слушателей. Вера Григорьевна поглядывая на брата и Варю, выразила свое мнение о танце.
   - Это не "барыня", уж точно. Но нас этим не удивишь. Не так ли, Вла­димир Григорьевич? Не попробовать ли тебе с Варюшей показать, что и мы в этом танце не лыком шиты?
   Граф посмотрел на девушку. Та застигнутая врасплох, зардевшись от смущения, поднялась со своего места и подала ему руку. Варя танцевала с Владимиром Григорьевичем впервые, и чувствовала себя не очень комфорт­но. Он был старше нее и отношения между ними были не конца определен­ными. Эта двойственность пугала ее и в то же время привлекала. Ритм тан­ца, куплеты слов, ощущение его рук, все это мешало ей сосредоточится и когда подходил последний слог слова, на сильную долю такта, лишь в самый последний миг ей удавалось увернуться от его поцелуя.
   Варе удавалось это проделывать на протяжении всего танца и лишь в самом конце, потеряв над собою контроль, девушка вдруг почувствовала на своем лице прикосновение его губ. И хотя она понимала, что в этом нет ниче­го плохого, ее лицо стало гореть от непонятного стыда. Ей казалось, что все взоры были обращены в ее сторону и к столику вместе с графом она шла стараясь ни на кого не смотреть. Ощущение чего - то нового и незнакомого заполняли ее чистую душу, охватывая все ее существо смущением и радо­стью. Ей хотелось вновь и вновь вместе с Владимиром Григорьевичем танце­вать эту польку в тесноте танцующих веселых пар. Варя была почти уверена, что за столиком ей не придется долго сидеть и Владимир Григорьевич вновь пригласит ее на танец. Ее лицо сияло детским счастьем. Интересно, какая реакция будет у Веры Григорьевны на их дебют? Когда девушка подошла к столику и подняла голову, перед ней стоял офицер полицейский. Тот смотрел на нее, не скрывая своей власти.
   - Отдохнули, повеселились, а теперь в дорогу.
   Вера Григорьевна поднялась и стала рядом с Варей. - Неужели вам удалось найти экипаж?
   Тот достал часы. - Десять минут на сборы. Мы - немцы, любим точность и аккуратность во всем. А теперь, поживее, за вещами.
   Левицкие пересекли улицу. Возле гостиного дома действительно стоял громоздкий экипаж в упряжке которой нетерпеливо перебирая ногами стояла четверка лошадей. К экипажу, на удивление Левицких, спешил Витторио Фе­линни. "Значит у нас будет сосед. С хорошим попутчиком и дорога будет ко­роче!" Все были рады видеть итальянца своим попутчиком. Левицкие собрав все свои вещи, и не взглянув на рыжего толстячка, хозяина дома, направи­лись к экипажу, возле которого стоял офицер. Когда все уселись, граф преж­де чем закрыть дверцу, спросил у офицера.
   - - Скажите, новый мэр Вадуца Пауль Штольц, это не тот господин, кото­рого вы отправили на тот свет, там на лесной поляне?
   Жандарм крикнул извозчику. - Трогай!
   Граф с иронией добавил.
   - Прощайте офицер - "санитар"!...
  
   ...Экипаж медленно, с трудом пробирался сквозь шумную толпу людей. Выехав на главную улицу Вадуца, и проехав еще ряд двухэтажных домов, они наконец оставили позади себя празднующий город. Музыка и пение ста­новились все тише, а вскоре и вовсе прекратились. Свет боковых фонарей экипажа тускло освещал лица сидящих пассажиров. Говорить не хотелось. Незначительные фразы тут же смолкали. Причина была одна: наконец по­явилась возможность покинуть город. Правда, это касалось исключительно Левицких. У Витторио Фелинни была другая причина молчать. И виною этому был Пауль Штольц, вернее, несостоявшаяся с ним встреча.
   Выехав за пределы города все неожиданно услышали хлопки и треск выстрелов. Карета остановилась. Возчик отворил дверцу и пригласил сидев­ших пассажиров полюбоваться фейерверком. Выйдя из экипажа путники ста­ли любоваться букетами разноцветных огней, заполнившее небо над Ваду­цом. Сбоку дороги стоял деревянный щит. На нем готичесим шрифтом было написано "Фюрстентум Лихтенштейн". Владимир Григорьевич кивнул своему племяннику на надпись. Тот скептически усмехнулся. - "Княжество Лихтен­штейн"... без мэра.
   Яркие гирлянды вспышек, вновь и вновь вспыхивали над городом, ра­дуя безмятежных горожан, появившемуся поводу повеселится. Для Левицких и Витторио Фелинни это было грустное торжество. Фейерверк длился недол­го и вскоре его поглотила тьма. Флейтист негромко промолвил.
   - Комедия окончена господа, едем.
   Владимир Григорьевич добавил ему в тон.
   - Не расстраивайтесь! Там где не хватает ума, не хватает всего...
   Ему никто не ответил. Стали рассаживаться в экипаже. Вера Григо­рьевна вновь села с Витторио, а своему племяннику, велела сесть по другую сторону от себя. Брата же с девушкой попросила сесть напротив.
   Для Вари это перемещение было неожиданностью. Она привыкла все­гда сидеть рядом с ней. И хотя девушка была не прочь нового соседства, но чувство робости все же охватило ее. Владимир Григорьевич всегда был с ней в отношениях на приличном расстоянии. Ну что ж, она как всегда, будет ве­сти себя с ним как и прежде, разумно и корректно.
   Вера Григорьевна со свойственной ей простотой русской души, стара­лась вызвать на разговор своего соседа итальянца. Тот продолжал еще мыс­лями находится в Вадуце, отвечал коротко и в зачастую невпопад. Тетушка не навязчиво продолжала свою наступательную тактику. Они разговорились. Узнав, что сосед тоже направляется в Беллинцону, она радостно воскликну­ла. - Браво! Значит с вами нам по пути. Мы ведь тоже туда направляемся. А скажите...
   И Вера Григорьевна стала расспрашивать Витторио о его семье, горо­де, работе, увлечениях. Тот вначале неохотно шел на сближение, но вскоре он уже разговаривал с ней, словно знал ее давно. Ни Дмитрий, ни Владимир Григорьевич и Варя в разговоре не участвовали. Племянник, уставший за день, мечтал лишь об одном, как можно скорее уснуть, но свет боковых фо­нарей мешало этому осуществиться. Граф, своими мыслями продолжал быть в Вадуце. "Что принесет новый день городу исчезновение Пауля Штольца, и насколько долго тайна его смерти может продержаться? А если все же занавес этой неприглядной истории каким то образом приоткроется? Тогда их знакомый жандарм - офицер, вероятно будет чувствовать себя в этой ситуации, не хуже, чем рыба на горячей сковороде!".
   Мамонова, глядя на соседа Веры Григорьевны, представила себя иду­щей по очень узенькой тропинке, ведущая в желанную страну ее мечты. Это сравнение, возникло у девушки, как - то само по себе, спонтанно. Невольно, на заднем плане возник другой образ, пригвожденной к кресту Анны - Катари­ны.
   "Кто она? Несчастная волею судьбы, или фанатичка, человек не со­всем в своем уме? Как бы то ни было, а ее напутственные слава были живи­тельным эликсиром на тот час, и за это, дай Бог здоровья ей!".
   Мысли Мамоновой продолжали плавно кружить над нею, вызывая в памяти образы прошедших дней.
   Астролог Гютнера Мая... Этот худой старик в смешном колпаке звездо­чета. Он что - то говорит своему барону. Девушка не слышит его, а только ви­дит, как тот шевелит сухими, тонкими губами. Его речь вызывает недоволь­ство хозяина замка. Теперь обрывки слов старого Томаса стали ей понятны, она вспомнила их. "Чиста, умна, любовник, ребенок, муж, богатство, слава..."
   Варя грустно вздохнула. "Как же! Умна, слава, богатство... Разве это для меня? Нет уж, господа не дадут ей всего этого! А что до ребенка и лю­бовника, опять же это вымысел, потому что мужчины ее избегают, не воспри­нимают как обычную женщину, а видят лишь в ней оперную певицу, не бо­лее... Может ей следует вернуться в Луганск, обновить свои отношения с Петром и выйти за него замуж? Тогда возможно и ребенок у нее будет А как же тогда ее вокал, сцена, оперные арии? Что подумает о ней Андрей Кирил­лович, Софья Павловна? Валентин Иванович, Эрик Вагнер? Ведь она всем им обязана? Они поверили в ее талант, и надеются, что с ее стороны теперь не будет отступления назад...
  
   ... Варя открыла глаза. В экипаже тихо. Девушка украдкой посмотрела на графа сидящего рядом. "Спит он, или прикрыв глаза, о чем - то думает? Кто она для него? Никто! Так себе, девчушка, которой необходима его благо­творительность. Привезет он ее в Милан, оставит в оперном театре, а сам с сестрой и племянником покинут ее и отправятся в Сорренто, будут отдыхать, ходить по горным тропам, наслаждаться природой, морем, и лагунами..."
   Девушка чувствовала себя незаслуженно обиженным ребенком. Ей хо­телось плакать. Карета качнулась в сторону. Она невольно прикоснулась к Владимиру Григорьевичу щекой к его подбородку. Варя хотела тотчас ото­двинуться, но карета вновь сильно качнулась. Его руки обняли ее. Она под­няла глаза и встретилась с его взглядом. В них было все: желание, страсть, боль, самобичевание и еще много такого, отчего сердце сильно забилось в груди. Ее глаза наполнились влагой, очертания лица графа стали неясными и расплывчатыми. Она почувствовала прикосновение его губ на своей горя­щей щеке. Его руки продолжали нежно обнимать ее. Ответом была женская покорность.
  
   ...Утро встретило Левицких и Витторио Фелинни в горной швейцарской деревушке. Лесные склоны были сплошь покрыты снегом. Весеннее солнце, синее небо, зелень сосны и елей на белом фоне переполняли сердца росси­ян радостью и прекрасным настроением.
   После плотного завтрака в крестьянской избе, путешественники с удо­вольствием прогуливались невдалеке от избы швейцарца. Громоздкий эки­паж, на котором, они приехали, уже с новыми путниками возвращался в Ва­дуц. Новый экипаж уже ждал Левицких, чтобы продолжить путь до Беллинцо­ну. Он был более легким, чем прежний, с упряжкой из двух красавцев жереб­цов. Витторио Фелинни протянул руку вперед.
   - Перед вами господа, горная альпийская страна. Ее хребты вытянуты с Юга - Запада на Северо Восток и проходят через всю страну. Некоторые из них очень высоки. Так например пик Дюфур в массиве Минте - Роза достига­ет более четырех тысяч метров. Снежные лавины здесь часты и опасны. До­роги здесь зависят полностью от рельефа поверхности. Хозяева конных упряжек отлично справляются в этих условиях, доставляя своим клиентам массу впечатлений и быструю езду.
   Наиболее живописные места в Швейцарии это Женевское озеро, се­верные склоны Рейтинских Альп, альпийские луга....
   Левицкие слушая итальянца, любовались панорамой снежных альпий­ских склонов. Варя украдкой поглядывала на Владимира Григорьевича. Про­шедшая ночь окрылила девушку и теперь она не чувствовала себя одинокой и никому не нужной, хотя в глубине своей душе она все же побаивалась его...
   ...- Из соседних стран сюда приезжают опытные лыжники, чтобы пока­зать свою сноровку на скорость, ведь спускаясь с любого склона, смельчак развивает большую скорость...
   Мамонова подошла ближе к тетушке Дмитрия. "Может всего этого не было и я просто придумала себе это? Граф, человек серьезный. Он не позво­лит кокетничать со мной. Но и я хороша! Возомнила о себе невесть что!"
   ...- Когда человек срывается в ущелье или того хуже, его накрывает снежная лавина, без собаки беднягу не сыскать...
   Витторио Фелинни воодушевленный вниманием к себе слушателей, продолжал экскурс по кантонам горной страны. Это продолжалось недолго. Вскоре пассажиров позвали к избе и сообщили им, что они могут продолжать путь. Тепло расставшись с хозяевами, они удобно расположившись в экипа­же, тут же велели кучеру трогать.
   Вера Григорьевна явно симпатизировала своему соседу итальянцу. Это было замечено всеми.
   Разговор в экипаже возобновился. В зачастую он проходил "тет а тет", между тетушкой и Витторио, словно они были лишь вдвоем.
   Итальянца интересовал Петербург, его исторические и культурные ценности Вера Григорьевна, с удовольствием, не спеша стала говорить об особенности столицы. Она часто упоминала Невский проспект, Сенатскую площадь, кунсткамеру, Эрмитаж и связанные с ними известные имена. Когда Вера Григорьевна среди прочих назвала Пушкина, Витторио оживился.
   - Скупой рыцарь, Каменный гость,...
   - Пиковая дама, Борис Годунов, Моцарт и Сальери...
   - Нет, нет! Пушкин не знает Сальери. Так нельзя поступать с ним!
   Все сидевшие в экипаже с удивлением посмотрели на Витторио.
   Тот продолжал. - Вы знаете, что сказал о нем Антонио Бомарше?
   Сальери большой композитор. У него от природы утонченное чувство, ясный ум, драматический талант, исключительная плодовитость и готовность к благодеянию. Одно время известность Антонио превосходило славу Мо­царта. Так позвольте спросить, какой смысл Сальери травить Моцарта как соперника? Это полнейший вздор! Не более, как вымысел газетчика на слухи городских сплетников. К тому же Антонио питал к Вольфангу отцовские чув­ства и всячески оказывал ему помощь.
   Известие Витторио Фелинни вызвало искреннее удивление.
   - Да, но версия убийства очень живуча!
   - Надо хорошо себе представить время, в котором жил Моцарт, его слабости, наклонности, окружение...
   - Какова же тогда роль заказчика "Реквиема", господина в черном пла­ще? Ведь именно с его появлением связана трагедия композитора?
   - Начнем издалека. Адепты Черной магии выполняя заказы высокопо­ставленных лиц по устранению нежелательных лиц прибегали к "черной мессе". Эта процедура была очень популярна в средние века и в наши дни совершаются в тайне во Франции. Вспомните гравюру времен царствования Людовика 14. Она изображает мадам де - Монтеспан, фаворитки короля, ле­жащую на столе. Перед ней стоит Гибург, лишенный сана священник, а те­перь колдун и адепт Черной магии. Он держит в руках младенца, вонзает в него кинжал. Кровь стекает на обнаженное тело женщины. Цинизм, убийство, завершается сладострастием.
   Таким образом мадам де Монтеспан черными мессами и энвольтова­нием на любовь, желала удержать себе расположение Людовика 14. Идем далее.
   Энвольтование применялось в большинстве случаев колдунами с це­лью убийства человека. В этом случае применялись различные способы.
   Одним из таких, верных и сильных способов, является ритуал совер­шаемый над кровью человека, приговоренного к смерти. Именно таким об­разом одна из любовниц расправилась с герцогом Орлеанским, сыном Луи - Филиппа 13 июля 1842 года. История приписывает энвольтованию также все несчастья, постигшие дом Габсбургов. Эта смерть императора Максимилиа­на в Мексике, сумашествие Шарлотты, его жены, смерть наследника престо­ла Рудольфа, убийство императрицы Елисаветы. Таких примеров можно при­вести множество.
   Наряду с энвольтованием на смерть, широкое распространение полу­чили отравление ядом. Вспомните Сократа, выпившего добровольно цикуту, или жизнь римских императоров, которые вообще не обходились без смер­тельных напитков. От яда погибали соперники, близкие родственники, жены, дети, друзья. Все делалось во имя трона, во имя власти. "Итальянский сюр­приз! Его подхватывает Европа. И вот она в Австрии, во времена Моцарта. И так, мы подошли к нашей загадке вплотную. Кому была выгодна смерть Вольфанга? Безусловно, его музыка гениальна, это бесспорно и никто этого не отрицает. Прямолинейность молодого композитора не всегда находит под­держку императорского двора Шенбрюна, но это совсем на значит, что кто - либо из чиновников дворца, к которому относился Антонио Сальери, мог бы стать его злейшим врагом. Этот вариант отпадает
   Вы вспоминали о некоем господине, заказавший Моцарту "Реквием". На первый взгляд он ассоциируется со зловещим образом, которому вдруг понадобилась заупокойная месса. На самом деле это совершенно не так. Господин в черном оказался графом Вальзах - Штупаху, намеривавший вы­дать "Реквием" как собственное сочинение. Его анонимность и неожидан­ный приход и без того подкосил ухудшающее здоровье молодого композито­ра. Итак последнее, кто отравил композитора и было ли оно?
   Вольфанг Амадей, как и все молодые люди, не чуждались веселых пи­рушек. Как творческая личность, свои минутные слабости и разочарования он пытался приглушить вином. Сразу оговорюсь, до уровня трактирного пьян­чужки, он никогда не опускался. Моцарт быстро приходил в норму и продол­жал много работать. Его жена Констанция Вебер не очень заботилась о сво­ем муже, и не всегда была рядом. Причиной была в семье неблагополучная материальная сторона. Возможно поэтому молодой человек иногда посещал дома с доступными женщинами, с которыми он весело проводил время.
   Эти невинные прогулки не прошли для него даром. Он серьезно забо­лел. Среди "Жриц любви" были девицы с "неаполитанским" сюрпризом. Эта заразная болезнь была смертельна для мужчин. Версию заражения, ни­кто почему - то не рассматривал серьезно, хотя медицинские светила города допускали эту мысль. Так что господа, Ни Сальери, ни императорский двор, ни "адепт черной магии" граф Вальзах - Штупаху не является виновниками смерти Вольфанга Моцарта...
   Витторио Фелинни закончил говорить. Грустная тишина нарушалась конным топотом жеребцов и шуршаньем колес на дороге.
   - Это...все?
   Вера Григорьевна желала продолжения.
   - В последний путь композитора провожала всего лишь несколько че­ловек. Шел дождь. Возле городских ворот они остановились. До вечного при­станища, гроб сопровождал лишь священник. Рабочие кладбища скинули труп в общую могилу с бродягами и прокаженными. А вечером шла его опера "Волшебная флейта". Весь зал был переполнен восторгом, блаженством и радостью...
  
   ... С вниманием Мамонова слушала итальянца Витторио. Ее живое во­ображение мигом перенесло на улицы старой Вены с ее карнавальным блес­ком и уродливой нищетой. Варе было горько от мысли, что этот город так же­стоко и безжалостно поступил с великим музыкантом.
   Она мысленно обвиняла друзей, родных и чиновников всех рангов им­ператорского дворца, в предательстве перед божьим даром их соотечествен­ника. Ведь каждый из них мог протянуть ему руку моральной или материаль­ной поддержки, в которой он так нуждался. Как же они могли не увидеть в нем, высочайшую вершину музыкального дара, которую он ежедневно дарил всем им, всей Вене...
  
   ...Экипаж двигался быстро, хотя дорога не всегда позволяла это. Ча­стые подъемы, спуски, объезды опасных участков, связанных с возможно­стью схода лавин, затрудняли движение, но возчик - швейцарец с улыбкой обещал своим клиентам скоро доставить их в Беллинцону.
   Когда дорогу перекрывал снежный покров, тянувшиеся на многие кило­метры, веселый швейцарец вместе с мужчинами быстро снимали колеса и закрепляли на осях широкие деревянные полозья и экипаж вновь продолжал путь. Эта смена проходила дважды, в течении дня, и занимала совсем мало времени, не более четверти часа...
   Ближе к вечеру, подкрепившись холодным мясом и пирогом, из фрук­тов, Витторио вспомнил о Пауле Штольце.
   - С ним я познакомился в Венеции, на острове Мурано, в царстве стек­ла и зеркал. Я же был там поводу расследования по так называемому делу Гароне. Но об этом позже. Пауль Штольц - необычная личность. Образован­ный человек, отлично разбирается в искусстве, играет на органе, читает в оригинале Петрарку, занимается частной врачебной практикой. Наши вкусы во многом пересекались, и мы, вскоре, неплохо подружились. Прогулки по Большому каналу, посещение собора Сан - Марко, укрепили нашу дружбу. Мы договорились, что по приезду домой, наши отношения должны быть про­должены. Мы писали друг другу письма, встречались в Граце, в Линце и очень часто в Вадуце. Как правило в этих городах, проходили различные кон­ференции, где рассматривались вопросы близкие нам по профессиональным направлениям. Чем ближе я познавал Пауля, тем больше открывал для себя в нем новые черты. Некоторые из них меня очень удивили. Например, субор­динация рас. По его теории, это выглядит примерно таким образом. Цивили­зация не стоит на месте. Она развивается, но одна раса проходит в ней бурное развитие во всех областях, другие заметно отстают.
   Исходя из этой концепции Пауля Штольца, быстро развивающиеся раса имеет полное право на лидирующее положение в мире. Это заявление я вначале не принимал всерьез, но мой друг часто об этом упоминал, ссыла­ясь на отдельные высказывания Ломброзо, Даля и других психологов. Его идея исправить ошибку природы, избавить нацию от паразитирующего чело­веческого хлама, меня всерьез обеспокоила.
   Когда он говорил об этом, его глаза загорались нездоровым блеском, голос становился неузнаваемым хриплым, отрывистым, словно лай. Две не­дели тому назад я получил от него письмо, в котором он приглашал меня приехать в Вадуц...
   При этом итальянец порывшись в нагрудном кармане, извлек его и по­казал Левицким...
   - При встрече он обещал мне раскрыть методику разработанную им по определению высшей человеческой расы. Она заключает в себе строгие ма­тематические расчеты, помогающие определить по конфигурации черепа, все физиологические данные о человеке, от гениальности до низменных жи­вотных инстинктов и сумасшествия. В конце письма Пауль Штольц, сделал намек, что его расовая идея находит поддержку среди его друзей, а если это так, то он найдет ей практическое решение.
   Я был заинтригован и решил потешить свое самолюбие. И вот я приез­жаю в княжество Лихтенштейн. Все остальное вы уже знаете.
   Наступила пауза. Никто не решался ее нарушить. Сообщение итальян­ца вызвало не столько любопытство, сколько настороженность.
   - Пауль Штольц, - продолжил Витторио, - неоднократно упоминал в своих разговорах со мной, что в Вадуце, основанным Адамом - Андреас фон Лихтенштейн, должны проживать люди лишь немецкой расы и никакой дру­гой не должно быть! В скором будущем, если на то будет воля свыше, он вплотную подойдет к решению этой проблемы.
   - Почему именно с вами, итальянцем, он обсуждал свои "научные ис­следования"?
   - Не знаю. Не нахожу этому объяснению. Впрочем, мой друг очень ин­тересовался историей Рима. Ее политикой и символикой. К этой теме он по­стоянно возвращался и находил в ней для себя отдельные моменты очень удачными. На мой вопрос, зачем ему все это, он дипломатично уходил в сто­рону. У меня к нему накопилось много вопросов, но ни на один из них, я увы, пока, не получил ответа.
   ..Тетушка посочувствовала соседу.
   - Не встретили его, и бог с ним!
   - Я отдаю ему должное. Он действительно талантлив. На любой во­прос у него всегда был ответ. Но в тоже время некая загадочность в его гла­зах настораживает. Словно видение расплываются его черты и передо мною уже появляется некто иной, как двуликий Янус, с хищным лицом. Впрочем, наверное мое нездоровое воображение, играло на тот момент. Простите...
   Симпатии Мамоновой к пожилому итальянцу росли. Она понимала его и ей хотелось добрым словом поддержать его, но стеснительность (присут­ствие Левицких) мешало это сделать.
   Экипаж остановился. Все не сговариваясь вышли из него. Звездная ночь, снежные лесные склоны, бодрящий хвойный воздух, располагал к хоро­шему настроению. Впереди, по дороге, вместо снега темнела извилистая по­лоса.
   - Далее до Беллинцона, - сказал вставая возчик, - будем ехать на коле­сах, и если господа помогут мне из саней сделать карету, мы вскоре завер­шим нашу поездку...
   И пока мужчины возились с экипажем, убирая лыжные полосы и заме­няя их колесами, Варя и тетушка Дмитрия прогуливались невдалеке.
   - Погляди, Варюша, какое небо над нами! Звезды сверкают, словно россыпь алмазов. Большие, маленькие, как песчинки и какое огромное коли­чество! В городе они не такие яркие и большие как здесь. Если к ним пригля­деться, звездочки, словно живые подмигивают нам.
   Тетушка сделала паузу, продолжая созерцать величие небесной тверди.
- Как тебе наш попутчик Витторио? - спросила Вера Григорьевна девушку, резко меняя тему разговора.
   Для Вари этот вопрос не был неожиданностью.
   - Он дружелюбен, умен. У него прекрасные манеры Для семьи Витто­рио просто клад.
   - Ты думаешь что он женат?
   - Трудно сказать, но у него есть взрослая дочь...
   В ответ тетушка молча посмотрела девушку. Варя почувствовала себя неуютно. Сердце ее не обмануло. Вера Григорьевна, словно продолжая дав­ний разговор об уездном городе, спросила. - Ты поддерживаешь отношения со своим молодым человеком, ну тот, который работает слесарем, что ли?
   Девушка подумала. - Не до писем ему, работа, изба, хозяйство...
   В ответ тетушка грустно вздохнула. - Гляжу я на своего брата, Влади­мира Григорьевича, и меня иногда слеза от обиды прошибает. Невезучий он. Все не как у людей. И грамотности ему не занимать, и не бедный вроде, да и внешностью бог не обидел. А вот с девицами у него, словно кот дорогу пере­шел. Все не то, одна шелупонь липнет...
   Это были мысли вслух. Разговор оборвался. Тема была неприятна для обоих. "Что хотела услышать тетушка на это от нее? Владимир Григорьевич ей не безразличен, но есть очень много "но", что не позволяет ей даже рас­считывать на что - то в отношении графа. Пожалуй самое главное это брако­сочетание с Куртом... Любопытно, будет ли брат тетушки сидеть в карете ря­дом с ней, или по обыкновению, с Дмитрием напротив?"
   Вера Григорьевна обняв Варю предложила. - Что- то наши мужчины с работой затянули, пойдем, поторопим их.
   Женщины направились к экипажу. Мысли о графе продолжали будора­жить девушку. Она пыталась отогнать от себя их, но те продолжали витать над ней. Она стала думать о Курте. Где он сейчас? Что делает? Вспоминает ли о ней? Господи! Помоги мне найти ту дорожку, которая вела бы меня по светлому пути справедливости и не искушала меня худыми мыслями...
  
   ...Экипаж уже ждал их. Надежды Мамоновой не оправдались. Напро­тив ее в экипаже заняли места граф и его племянник. Настроение девушки заметно упало, она повернулась к окошку. Мужчины продолжали обсуждать находчивость возчика - швейцарца сумевшего свой транспорт быстро при­спосабливать к условиям дороги.
   Вера Григорьевна поддержала разговор. - Молодец! Его идея превос­ходна, однако не лучше ли просто объезжать снежные участки, чем возиться каждый раз с полозьями?
   Витторио улыбнулся. - Я уже говорил. Швейцария - горная страна. Это мощные хребты с высокими вершинами как Юнгфрау, Маттерхорц, глубокие ущелья, с горными потоками. Местные дороги здесь таят неожиданности, но смекалка здешних кучеров ограждает нас от них и сокращает дорогу.
   - Значит мы скоро будем в Беллинцоне?
   - Да.
   - Тетушка была суеверна и не стала спрашивать соседа о возможных неприятностях на дороге. Ей было достаточно и тех, которые она уже претер­пела.
   - Вы давно живете в Беллинцоне?
   - Лет двадцать.
   - А ваши родители?
   - Из Пармы. Там прошло мое детство. После университета, в Милане, мне предложили работу в Беллинцона. У меня много друзей и знакомых...
   Варя примостившись в уголок экипажа прикрыла глаза. Ни о чем ду­мать не хотелось. Все у нее складывается не так. Могла ли она предполо­жить, что ее поездка в Италию будет проходить таким образом?
   А для Левицких? Что будет завтра, послезавтра? Неужели вновь злые штучки судьбы будут вновь преследовать ее? Мамонова чувствовала игруш­кой в ее руках, которая смеясь подкидывала ей все новые испытания...
   Левицкие продолжали беседовать с Витторио Фелинни. О чем идет разговор? Девушка прислушалась.
   Вера Гр. - Читала "Фауста" Гетте. Козни Мефистофеля, Вальпургиева ночь, бедняжка Гретхен, ее любовь и драматический конец... признаться я не могла без слез читать эту вещь!
   Витт. - Кстати о Фаусте. Я был в Лейпциге и посетил там погребок Ауэр­баха. Так вот на стенах этого заведения сохранились картины, свидетель­ствующие о его посещения погребка. Одна из них изображала доктора Фау­ста, пирующего со студентами, а на второй, улетающего из него верхом на пивной бочке.
   Вера Гр. - У нас обычно на метле это проделывают.
   Витт. - Фауст продал душу дьяволу, чтобы быть могущественным. Даже получив его, Фауста это не спасло. Это логический конец любого смертного, пожелавшего возвысится до небесных светил. Но дело даже не в нем. Рядом с ним безвинно погибает простолюдинка - чудесное дитя, имя которой Грет­тхен. Это Елена Прекрасная отождествляет собой жертвы существующих и поныне "Фаустов", людей желающих жить. по сатанинским меркам.
   Мамонова тихонько вздохнула. "Витторио прав. Этих Фаустов всюду хватает, начиная с луганских "мурен", список можно продолжить: Карнеро, Гютнер Май, Пауль Штольц...Кто следующий?".
   Витт. - Помните песенку Офелии, об Валентиновом дне?
  
   " Ты девушкой к нему войдешь,
   Но девушкой не выйдешь."....
  
   Позднее Гете напишет:
  
   "На свадьбе парни ей цветы
   Сорвут со свадебной фаты
   А девки перед дверью дома
   Посыплют отрубей с соломой"...
  
   Вера Григорьевна продолжала витать над страницами Гетте.. - Помни­те сцену в тюрьме, куда заточили бедняжку Гретхен в ожидании казни?. Как не упрашивал Фауст Мефистофеля, чтобы тот помог выпустить бедняжку на свободу, и что же? Злодей не только не помог ей, а злорадно, потешаясь смаковал как топор палача коснется ее шеи.
   Витт. - Ее чистота и наивность окунувшись в болото людских грехов привело ее к преступлению. Увы, невинность всегда была в почете...
  
   ...Варя шевельнувшись открыла глаза. Дмитрий сидевший напротив мирно спал уткнувшись в уголок. Но даже, если бы он и слышал, о чем ведет разговор взрослые, не подал бы даже виду Его воспитанность была выше похвал. Девушка нечаянно встретилась с взглядом Владимира Григорьевича и тут же отвернувшись к стенке вновь закрыла глаза.
   "О чем он подумал? Похожа ли я на Греттхен или Офелию? Боже мой! Хотя бы скорее добраться до Милана, а потом все! Только лишь учеба и ра­бота на сцене. Больше меня ничего не должно отвлекать.
   Ничего!"
   Витт. - Дело Гароне было пожалуй самым громким в моей практике...
   Девушка уже не слушала итальянца. Ее мысли о сцене уже плавно раскачивались на волнах голубой лагуны, постепенно замедляя движения и вскоре Варя незаметно уснула...
  
  
  
  
   Глава - 28. Беллинцона.
  
   Когда Мамонова проснулась, она не сразу поняла, где находится. Варя огляделась. Высокий потолок, лепные виноградные листья с розовыми гроз­дями по карнизу, светлые шторы на окнах, большое зеркало, дева Мария, в углу комнаты - все навевало покой и умиротворение. Девушка тотчас вспо­мнила ранний приезд в дом Витторио Фелинни. Раннее утро, карета подъез­жает к особняку, в окружении небольшого паркового ансамбля. Их встречает молчаливый слуга, который тут же разводит гостей по комнатам. Ей и Вере Григорьевне досталась эта теплая и уютная комнатка. Постель тетушки была уже пуста и прибрана. "Уже на ногах. Небось и Владимира Григорьевича с племянником разбудила..." Девушка мечтательно потянулась. "Все таки хорошо, что они остановились у Витторио."
   В комнату неслышно вошла Вера Григорьевна. Она с улыбкой подо­шла к постели девушки. - Как спалось?
   Тетушка придвинула стул к постели и опустилась на него. Варя пребы­вала в отличном настроении - Великолепно! Ни тряски, ни остановок...
   - А я уже перезнакомилась со всеми в доме, даже с Настрадамусом.
   Видя вопросительный взгляд, тетушка пояснила. - Анри Дюпре, фран­цуз. Старый друг Витторио. Как только узнал о его приезде, тут же пришел со своим приятелем, Аугустино. Все трое, друзья - не разлей вода.
   Кроме того я познакомилась с Вероникой, дочерью хозяина дома. При­ятная молодая особа, примерно твоих лет. А теперь, детка, будем вставать, прихорашиваться, а затем предстанем перед обществом Витторио Фелинни. Кстати, он, как я и предполагала, вдовец. Жены давно нет, несчастный слу­чай...
  
   ...Когда Мамонова в сопровождении Веры Григорьевны вышли из ком­наты, им навстречу шел Дмитрий, неся в руках книги в кожаных переплетах с медными застежками на боках. Он с серьезным видом, кивая на книги, произ­нес. - Плутарх. История Рима, и что то об эпохе Возрождения.
   - Нас приглашают за стол.
   - Знаю, я мигом.
   - Когда ты будешь все это это читать?
   - Выборочно, останавливаясь на главном.
   Когда женщины вошли в гостиную, хозяин встал им навстречу и привет­ливо осведомился у Мамоновой, как та отдохнула. Девушка поблаго­дарила за теплый прием. Витторио представил ее своим друзьям.
   - Аугустино Паравичинни. Всю жизнь отдал борьбе со злом. Нет ни од­ного крупного дела, которого он не раскрыл бы.
   Пожилой швейцарец с бородкой встал.
   - Мой друг Витторио, как всегда преувеличивает.
   - Одно дело, правда, у тебя забрали и отдали Риваресу, который так и не довел его до конца, но твоей вины в этом нет.
   Хозяин дома представил Мамоновой рядом сидящего господина. По внешности, он скорее напоминал ей средневекового алхимика, среди реторт, колб, растворов и химикатов, которых обычно изображают на старинных гра­вюрах. Чуть взъерошенные седые волосы, не новый уже костюм, на котором красовался значок с причудливым тиснением, скрипку, которую он держал в руках и была под стать возрасту своего хозяина, все это вместе вызывали смешанные чувства, где явно преобладала грусть.
   - Анри Дюпре, профессор медицины. В настоящем, магистр оккультных наук. Последователь Парацельса и Настрадамуса. Ходячая энциклопедия, знает решительно все. Для ученых мужей, интригующая личность с которой контакт небезопасен. Варя протянула ему руку. Француз чуть приподнялся.
   - Вот так всегда. Не дает и слова сказать о себе.
   Подумав немного, он вновь посмотрел на молодую гостью.
   - Вам, кто нибудь говорил, что вы обворожительны? Впрочем это ба­нальный вопрос. Вы и сами знаете об этом. Природа действительно щедро наградила вас этим прекрасным даром.
   Варя зарделась румянцем. - Спасибо...
   Заметив на себе вопросительный взгляд Владимира Григорьевича, де­вушка впервые не опустила голову, смотрела ему в лицо. Вера Григорьевна слегка коснулась рукой ее локтя, кивнула головой в сторону двери. В залу во­шла девушка в светлом и нарядном платье. Ее темные волосы были аккурат­но подвязаны красным бантом. Витторио подозвал ее к себе. - Моя дочь Ве­роника. Говорят, мы похожи.
   Тетушка улыбнулась итальянцу. - Очень даже похожа.
   Мамонова назвала свое имя. Девушки подали друг другу руки. Ладони и пальцы мягко сплелись в дружеском пожатии.
   - А теперь, друзья мои, прошу пройти со мною. С этими словами, хозя­ин дома учтиво коснулся руки тетушки. Подошедший Дмитрий присоединил­ся к ней. Витторио Фелинни провел гостей в столовую комнату, где был уже накрыт стол. Служанка увидев входящих людей, отошла в сторону.
   - Располагайтесь, кушайте, словом, чувствуйте себя как дома. Полла к вашим услугам. Не буду более смущать вас. Моим друзьям не терпится взять инструменты в руки и немного по музицировать. Если у вас появится жела­ние послушать нас, мы будем это только приветствовать...
   ...Обед прошел в отличном настроении. Все мысли были о завтраш­нем дне, когда, наконец, после долгих мытарств они будут уже в Италии. Вера Григорьевна даже взгрустнула, глядя на Варю.
   - Сорренто, чудесный уголок, но без тебя, я буду там скучать. Может прямо туда?
   Владимир Григорьевич был серьезен. - Прежде Миланский оперный те­атр, и только после этого, все остальное!
   Дмитрий поддержал его. - Не слушайте мою тетушку. У вас есть цель, она прекрасна.
   Все улыбнулись. Вставая из-за стола, тетушка примирительно заявила. - - Да ладно уж, пусть будет по - вашему. Я говорю это к тому, что и учится надо не во вред здоровью. Ишь как тебя стянуло. Тебе бы Варюша формы свои подправить, похудела больно. Приедем в Петербург я уж там возьмусь за твои телеса, а потом художника приличного приглашу, чтобы тебя во весь рост изобразил. Вся столица будет у твоих ног, глядя на тебя...
  
   ...Когда Левицкие вернулись в зал, к Варе подошла дочь Витторио. Улыбнувшись она протянула ей нотные рукописи. Девушка неплохо владела немецким языком
   - Простите, эти ноты подобрал наш слуга Петер, на ступеньках парад­ного входа. Я подумала, возможно они ваши?
   Варя смутилась своей халатности. Рукописи ей были очень дороги.
   - Да. Это мои ноты, благодарю.
   Вера Григорьевна всплеснула руками. - Ах, боже мой! Конечно же наши. Эта утомительная поездка, усталость, спешка, вещи... Немудрено и голову потерять.
   Она взяла из рук Вари ноты. - Ну, не буду вам мешать.
   Вера Григорьевна передала рукописи племяннику, который с нетерпе­нием ждал момента, чтобы покинуть всех и уединится в комнате с книгами, взятые из библиотеки хозяина итальянца.
   Вероника и Варя обменивались любезностями.
   - Я была во многих городах Италии - начала дочь Витторио, - но в Сор­ренто бывать не приходилось. Там, говорят, природа на редкость, первоздан­ная. Горы, лесные тропы, апельсиновые рощи, пустынные берега. Для отды­ха, нечего лучшего не придумать. Целое лето пребывать в этих местах - не передаваемое блаженство.
   "Да уж, - подумала Мамонова, кому райское блаженство, а кому еще надо карабкаться и карабкаться на свою вершину... А там еще неизвестно, удастся ли ей осуществить задуманное желание?"
   Вслух Варя сказала ,стараясь уйти от скользкой темы.
   - В Швейцарии, на сколько мне известно, есть немало мест, где можно отлично провести свой отдых. В будущем я надеюсь воспользоваться случа­ем и побывать на одном из ваших курортов этого неповторимого края.
   - Где? В Лугано, Давосе, Лозане или на Женевском озере?
   - Пожалуй в Женеве.
   Это было смелое заявление, в реальность которого Мамонова слабо верила. Скорее всего, эта была мысль сказанная вслух. А вдруг ей предло­жат турне в этом городе?
   - Я внимательно просмотрела ваши ноты, - продолжала Вероника, - это довольно серьезные вещи. Вы певица?
   Мамонова не хотела затрагивать эту тему. Это было даже не дань суе­верию, а скорее призрачность ее желания попасть в оперный театр, которое все более захватывало девушку, по мере приближения к столице Северной Ломбардии. Подобными разговорами Варя не хотела расшатать и без того свою хрупкую надежду.
   - Мне нравятся эти произведения. И хотя у меня не все гладко выходит, я все равно получаю удовольствие напевая их.
   Ответ, судя по серьезному репертуару нот, Веронику не устраивал.
   -Эти произведения написаны для большой, изысканной аудитории слу­шателей, понимающие высокое искусство...
   Мамонова тактично увела в сторону эту тему.
   - Ваш отец упоминал, что вы превосходно владеете инструментом?
   Заданный вопрос Веронику не удивил. Гостья не желала продолжать разговор о своем, нотном багаже.
   - Он как всегда преувеличивает.
   - Вы с ним друзья?
   - У нас с ним полное взаимопонимание. Когда он долго отсутствует, я по нему очень скучаю.
   Девушка оглянулась на отца. Тот разговаривал с молодым человеком. Вероятно он пришел совсем недавно.
   - Меня ждут, извините. Сейчас начнется репетиция.
   Девушки разошлись. Одна направилась к инструменту, вторая к Левиц­ким....
  
   ...- Искусство организовывает сознание общества. Это бесспорный факт. Звездная плеяда людей от бога, таких как Рафаэль, Делакруа, Данте, Бетховен и другие, это люди посланные нам свыше. Их искусство объединя­ет людей, делая их чище, умнее, справедливее. При этом в большинстве случаев они создают свои шедевры претерпевая в своей жизни немалые мо­ральные и материальные трудности.
   Каждая вещь гения таит в себе его прекрасные порывы души помогаю­щие слушателям взлетать птицей в безмятежный океан человеческих страстей и несбывшихся мечтаний. Возьмем к примеру эту вещицу.
   Аугустино смычком показал Веронике на нотную страницу стоявшую на пюпитре фортепиано. Витторио кивнул молодому человеку. Тот подошел к инструменту. Музыканты не спеша с достоинством приготовились играть. Ре минорное вступление в аккордовом звучании заполнили зал. Тенор не стес­няясь присутствующих гостей Витторио, запел.
   Помещение наполнилось звуками шубертовской серенады. Левицкие слушали ее уносясь мыслями в далекий заснеженный Петербург. Мамонова вспомнила Луганск. Это произведение часто исполнял Иван Андреевич, на музыкальных четвергах в салоне Софьи Павловны. По окончании, у него на глазах всегда блестели слезы, которых он не скрывал и не стыдился. Вспо­миная его, Варя почувствовала, как к горлу подступает комок. Софья Павлов­на часто укоряла ее в чрезмерных эмоциях. Что делать? Слушая такую му­зыку трудно сдерживать себя. Девушке казалось, что с последнего выступле­ния ее в Петербурге, прошло ужасно много времени, а ей так хотелось петь. Душа и сердце Мамоновой не могла так долго выдерживать. Заметив на себе взгляды виолончелиста Аугустино, девушка стал более сдержанной.
   Последние звуки домашнего квартета и солиста затихли в тишине го­стиной. Несколько хлопков Веры Григорьевны и ее брата нарушили ее. Аугу­стино нетерпеливо махнул смычком.
   - И так господа, я продолжу свою мысль. Какие эмоции может вызвать эта музыка? Вы правы. Наилучшие. Человек, создавший эту вещь, несомнен­но романтик. Он вложил в нее мелодический дар и целую гамму человече­ских чувств.
   Виолончелист положил на крышку фортепиано смычок, неожиданно спросил Мамонову. - Вы поете?
   Мамонова нерешительно посмотрела на Витторио.
   Хозяин дома с сожалением сказал. - В некоторой степени да, но про­студа, дорога, и все прочее, не до пенья сейчас, увы...
   - Ну что ж. Продолжим музицирование. Сейчас Артур нам споет еще одно произведение. Пусть это поможет ему завтра в Бергамо обратить вни­мание на себя итальянского мэтра. Будем надеяться на госпожу удачу, чтобы нашему молодому человеку повезло.
   Артур приняв позу персонажа "Любовного напитка" ждал вступления. Вероника положила руки на клавиатуру инструмента. Зал наполнился звука­ми, напоминавшую качающуюся на волнах лодку. Артур запел. Мелодия До­ницетти была прекрасна. Тенор старался вложить в нее весь пыл своего же­лания понравится слушателям. Левицкие уже искушенные вокальным искус­ством петербургских звезд, слушая певца, скорее жалели его, нежели насла­ждались его пением. Закончив петь арию, молодой человек воодушев­ленный вниманием к себе слушателей, был готов петь для них еще и еще.
   Да, этот певец мечтал в будущем о больших планах своих творческих выступлениях и это был о написано на его лице. Однако Мамонова сразу же отметила для себя, что уровень вокального исполнения был далеко не без­упречен. Неточности нотного текста, не дотягивания высоких нот, чувство ан­самбля и другие шероховатости на нет сводили усилия Артура как певца. Не­сомненно музыканты сопровождавшие его пение, это знали, но старались не замечать его ошибок, в надежде, что он сам разберется со всем этим и в дальнейшем примет правильное решение.
   - Как быть с дуэтом Альфреда и Виоллеты? - спросил виолончелист у Артура.
   - Нет, нет! Без партнерши его петь не имеет смысла.
   Анри Дюпре видя погрустневшее лицо певца стал успокаивать его.
   - Не стоит унывать. Доверься судьбе и все образуется.
   - Я очень хотел, чтобы этот дуэт прослушал в Бергамо дирижер из Ми­лана. Болезнь партнерши в такой ответственный момент меня просто убива­ет.
   Аугустино задумчиво предложил. - Если Джана не сможет ехать в Бер­гамо, надо сходить в приход к Марио. У него есть отличные женские голоса. Пусть поговорит с кем- либо.
   - Уже наведывался. Пастора нет в городе и регента тоже.
   - Если Джанни Фрати не будет, найдешь ей замену в Бергамо. Две, три репетиции и можно смело выходить на сцену.
   Анри Дюпре усмехнулся. - Не отчаивайся. Если Верди увидел бы твою певицу Джанну, в роли Виоллеты, с ним случился бы припадок.
   Француз подарил улыбку Мамоновой. - Вот такую тебе необходимо партнершу в вердиевском дуэте. Чтобы зал глядя на нее ревел бы от востор­га!
   Левицкие глядя на Варю, блаженствовали. "Знали бы вы, господа, как это дитя поет, ...но всему свое время".
   Артур обратился к Мамоновой. - Я неважно пел?
   - А вы как считаете?
   - Не знаю. В этом доме меня все успокаивают, а я хочу знать правду.
   - Серьезная работа над репертуаром и терпение прежде всего.
   Вероника встала из-за инструмента. - Ты, ведешь себя как маленький бамбино.
   - А "Травиату" я с кем буду петь?
   - У нас с тобой много знакомых. Помогут.
   Аугустино встал и аккуратно прислонил виолончель на спинку стула.
- Путь музыканта тернист. Не каждому суждено пройти его. Это касается всех, кто решил посвятить себя сцене.
   Анри Дюпре положил скрипку в футляр. - И так господа, оставим моло­дых людей наедине с музой, а я, как обещал вам, у меня уже есть для вас кое - что. Полагаю, мои соображения могут заинтересовать вас.
   Витторио Фелинни взглянул на Левицких.
   - Мой друг Анри, неисправимый оккультист. Послушаем его. Отнеси­тесь к его размышлениям спокойно. Все его речи и умозаключения я терплю из дружеских побуждений, и стараясь при этом ни о чем не спорить, это бесполезно. Пройдемте господа в мой кабинет и не будем мешать моло­дым людям решать свои проблемы.
   Когда все встали и последовали за хозяином дома, тетушка оглянулась на Варю. - Мы здесь рядом...
   Дочь Витторио попросила Мамонову задержаться
   - Скажите, - обратилась она к ней. - У Артура есть шансы быть певцом?
   Мамонова уже знала что ответить. - Для певца, в полном смысле этого слова, необходимы отличные вокальные данные. Развивать обычный голос - пустая трата времени.
   Варе почему стало жаль друзей Витторио, которые почему - то стара­лись поднять певческий дух молодого человека, хотя была уверена что и они были невысокого мнения о его певческом таланте. Прямолинейность гостьи, немного озадачили Веронику, хотя и она прекрасно знала это, как музыкант.
   - Какие основные ошибки у него?
   Мамонова перечислила наиболее характерные из них.
   - Можно попросить вас еще раз прослушать Артура? Ему будет прият­но ваше присутствие и замечания.
   В просьбе Вероники, Мамонова отказать не могла. Варя присела вновь на стул и настроилась слушать. Оказанная ей честь быть вершителем судь­бы певца, ее не устраивало, но и быть пассивной в такой щекотливой прось­бе, она тоже не могла. Как поступить? Мамонова вспомнила своего мудрого петербургского наставника и его педагогический подход дать веру и надежду слабому вокалисту. Как оказалось позже, этот девиз Эрика Вагнера никогда не подводил его, а в зачастую даже давал неожиданный положительный эф­фект. Слабые студенты в начале курса, вскоре опережали своих перспектив­ных товарищей. И еще одно обстоятельство сдерживало Мамонову. Девушка не хотела преждевременно раскрывать свои карты оперной певицы. Суеве­рие и призрачность мечты сдерживало ее порывы. Когда Артур закончил петь свои произведения, Мамонова не углубляясь в профессиональные де­бри, посоветовала тенору петь распевки в гармоническом и мелодическом ладах. Затем последовали другие замечания по поводу триолей, высоких нот и мелодических оборотов. На каждую из ошибок, Варя давала простейшие советы, для их устранения. Хотя была уверена в бесполезности этих сове­тов. Артур слушал гостью Витторио, как прилежный прихожанин своего пас­тора.
   - Я ему не раз указывала на это, - не выдержала Вероника, - распевка также важна, как гамма и этюды для пианиста.
   - Вы правы. Без этого нет движения вперед.
   Отношения между певцом и пианисткой, наверняка были более чем дружественные и это сразу заметила Мамонова. Они часто спорили между собой и тут же соглашались друг с другом. Напряженный и выжидательный Артур не всегда подчинялся и доверял Вероники, стараясь играть в отноше­ниях, доминирующую роль. Когда он попросил гостью спеть что нибудь, певи­ца тут же категорически отказалась, сославшись на простуду. Он довольный улыбнулся в сторону. Мамоновой не терпелось покинуть своих новых друзей, так как была уверена, что расспросам, откуда, куда, зачем, не будет конца. Увидев служанку направляющуюся в кабинет хозяина, Мамонова улыбнувшись Веронике, извинившись последовала за Поллой.
   В помещении, куда они вошли, царил полумрак. Ее освещала лишь одна свеча, стоявшая на столе, покрытой зеленым сукном. Анри Дюпре вз­глянул на вошедших.
   - Браво! Как я вам и говорил, господа, первой в кабинет войдет наша гостья. Если желаете, я могу в общих чертах обрисовать ее личность, как со­вершенно незнакомого нам человека?
   Ответной реакции присутствующих, не последовало. Француз попро­сил Мамонову и служанку стать рядом.
   - Вы видите перед собой двух девушек. Одну из них, служанку Витто­рио, мы хорошо знаем. Она из крестьянской семьи, а значит любая работа ей нипочем. Взгляните на ее руки, складки у рта, на глаза, которые никогда не врут. Эта лошадка не знающая покоя.
   Теперь о другой девушке. Для нас она пока, в некотором смысле загад­ка. Кто она, где проживает, кто ее родители, увлечения и призвание, все это я могу сказать с точностью...
   Мамонова не ожидала такого поворота и внимания к себе. Она пыта­лась шутить. - Это однако забавно. Стоит ли утомлять всех моей персоной? Право, вряд ли кому это будет интересно.
   - Не волнуйтесь, я скажу только то, что найду нужным. Ваши личные тайны останутся при вас.
   Варя колебалась. Вера Григорьевна подошла к ней.
   - До твоего прихода сюда, - начала она, - тут возник небольшой спор, может ли старый друг Витторио, определить в незнакомом человеке, его со­циальное положение жизненный путь, его судьбу. и так далее...
... Когда ты с Поллой вошла сюда, выбор пал на тебя. Отнесись к этому спо­койно, как к детским причудам старых людей.
   Мамонова подумала. "А в чем собственно проблема? Я луганская ху­торянка и пришлось хлебнуть трудностей не меньше чем Полле!". Варя осмелела и обратилась к французу.
   - Можно вопрос?
   - Я вас слушаю.
   - Моя родина, это небольшой уездный городок, на юге Малороссии. Наша изба стоит на берегу реки. Вопрос. Кто является нашим близким сосе­дом?
   - Если я отвечу, вы поверите в мой талант?
   - Возможно.
   - Господа прошу внимания.
   Анри поднял руку требуя тишины. На столе перед ним лежал белый, круглый лист с бесчисленными значками расположенными по краю круга. Сверху, круглая пластинка помеченная стрелкой, у самого края. Коснувшись пальцами пластинки, француз поднял взгляд к потолку, стал что - то шеве­лить губами. Тишина нарушалась звуками фортепиано, доносившиеся из го­стиной. Мамоновой стало весело. Откуда знать этому "Настродамусу", да и впрочем остальным, имя безвестного им пастуха?
   Анри Дюпре молча поманил к себе Витторио и Аугустино. Те неслышно приблизились к нему и тоже прикоснулись пальцами к белой пластинке. Ожи­дание становилось утомительным. Мамонова переглянулась с Верой Григо­рьевной. Та пожав плечами покачала головой. Анри Дюпре кивком головы ве­лел Мамоновой подойти к нему. Девушка не двинулась с места. "Нострада­мус" сурово сдвинул брови. Варя повиновалась и подойдя к столу и прикос­нулась к пластинке. Анри, обратившись к своему соотечественнику врачу и магу из Нотр - Дама, словно тот был живой, с вопросом. Ждать пришлось не долго. Вначале девушке показалось, что кто - то пытается сдвинуть пластин­ку с места. Варя убрала пальцы. Та стала неподвижной. Но стоило ей вновь прикоснуться к ней, как белый кружок под ним, вновь шевельнулся, затем беспокойно стал двигаться по кругу, замедляя ход, показывая стрелкой на очередной знак. Девушка с нескрываемым любопытством следила за ним. Анри с важностью тоже наблюдал за стрелкой, пока та вообще не замерла на месте. Он вновь попросил Мамонову повторить свой вопрос. Уверенная в своей победе, над чудачеством старого человека, девушка повторила его.
   Анри Дюпре обвел всех многообещающим взглядом.
   - Фирсоф Терешка...
   Варя была в недоумении. Она улыбнулась. Со стороны это выглядело довольно глупо.
   - Это,... невероятно!
   Вера Григорьевна участливо спросила. - Это так?
   - Да, но в это невозможно поверить...
   - Еще будут вопросы?
   Француз не нуждался в похвале. Его лицо по прежнему выражало уве­ренность. "Конечно, я не верю во всю эту галиматью, - подумала Мамонова, возможно этот "Настрадамус" просто случайно назвал фамилию и имя па­стуха, зная определенно, что на Руси, оно весьма распространено".
   - Назовите имена моих братьев?
   Девушка все еще надеялась на победу. "Он назовет имена, но они бу­дут совершенно другие".
   Теперь манипуляции у стола проводились с участием Левицких с Ва­рей. "Сеанс" продолжался недолго. Вернее француз просто прервал его. Он вопросительно посмотрел на девушку. Его взгляд был недружелюбен.
   - Вы со мной шутить изволили?
   - Простите, я вас не понимаю?
   Витторио подошел к Анри. - Успокойся. Может ты что - то упустил и нужно просто повторить?
   Оккультист вновь посмотрел на девушку.
   - У вас нет братьев родных, а вот сестра есть, и зовут ее...
   - Как? - вырвалось у Вари.
   - Александра.
   Мамонова решительно ничего не понимала. Вера Григорьевна обняла ее.
- Ну, ну будет... Это всего лишь игра...
   Теперь наступила очередь возмущаться Мамоновой. Слова негодова­ния комом застряли в ее горле. Анри Дюпре примирительно улыб­нулся девушке.
- Я вас понимаю. Мои прогнозы бывают непредсказуемые и многих приводят в недоумение, но проходит время, мои слова находят подтверждения и люди начинают верить в силу оккультизма. Если пожелаете, могу предложить бо­лее приятные моменты вашей жизни в будущем?
   Варя отрицательно покачала головой. Она уже с боязнью смотрела на друга Витторио. Теперь Анри Дюпре не казался ей таким безобидным старич­ком, каким он показался вначале. Тетушка Дмитрия, была не прочь узнать, что в будущем ждет ее "дитя". Она шепнула Варе.
   - Пусть потешится старик своей "наукой". Тебе то что, авось чего ска­жет полезного.
   Левицкие и Мамонова подошли к столу. Француз начав сеанс, вновь стал шептать, глядя в потолок, держа при этом вместе с остальными, палец на пластинке. Когда та начала "играть", взгляд Анри сосредоточился на зна­ках и стрелке, читая их сочетания, словно книжные строчки. Чтиво продолжа­лось долго. Мамонова нервничала. - "Мало ли чего на мелет этот вещун. Ка­ким посмешищем будет она выглядеть перед Левицкими?" Когда пластинка замерла на месте, "Настродамус" попросил зажечь в кабинете свечи. Его просьба была выполнена.
   - Ну, вот синьора, теперь я о вас знаю много,...почти все.
   Видя смущение девушки, тот немного подумав, посмотрел в сторону Левицких. - Но скажу лишь то, что считаю необходимым. У вас была нелегкая жизнь. Люди приютившие вас, действительно хуторяне, вы же не являетесь ею. Так часто бывает в жизни. Судьба жестоко поступила с вашими близкими людьми, раскинув их в разные стороны. Я мог бы рассказать более подробно об этом, но не стану этого делать, ибо это нарушит вашу заветную мечту и прекрасное будущее. Ищите разгадку у человека, которого знаете с детства, любите и доверяете.
   - Терешка Фирсов?
   По лицу Вари медленно поползли слезинки.
   - И последнее. Не вдаваясь в подробности, по тем же причинам, скажу, ваша звезда успеха и славы уже не за горами. Идите вперед не оглядываясь. Совсем скоро вас будут величать "Синьора Бельканто" а возвратившись в Россию это звание закрепится уже за вами постоянно.
   Анри Дюпре сделал паузу, добавил. - Вот пожалуй пока и все.
   Вера Григорьевна достав душистый платочек стала вытирать слезы с лица девушки. - Успокойся. Правда или неправда все это время покажет.
   Мамонова страдала. Ей не хотелось быть побежденной. То, что нагово­рил ей француз, напоминало девушке известный гриммовский сюжет, про си­ротку. Но она уже далеко не подросток и принять "правду" Анри прямо так не могла. Это было бы унижением ее самолюбия.
   Варя искала зацепку, чтобы хоть как - то защитить себя и поставить на место самоуверенного старика. Ее не было. Впрочем она вспомнила видения конюха Эдварда, предвидения кенигсбергского священника Георга и астроло­га Гютнера Мая.
   Девушка подняла голову. Анри не глуп и вопрос к нему должен быть тоже не простой.
   - Можно еще один вопрос?
   - Да, Синьора Бельканто.
   Варя пропустила шутку мимо. Она волновалась, причуды француза ее уже серьезно волновали. - Германия, Барбаросса, Россия, Петербург, приго­род Веймара, Эттерсберг,...в недалеком будущем.
   Оккультист удивленно поднял на нее свой взгляд, затем переглянув­шись с Витторио и Аугустино, ответил.
   - Этот вопрос я слышу впервые. Он мудр, я ждал его. Вы опередили моих соотечественников.
   Француз достал из кармана небольшую, но толстую тетрадь. Перели­став ее страницы и найдя нужную, он положил на нее ладонь.
   - Господа! Многим видным чиновникам из Берна, Парижа, Мадрида, я, высказал опасения о надвигающиеся катастрофе в Европе. В ответ, эти господа, лишь улыбались соглашаясь со мной, но не верили ни одному мое­му слову. Этот вопрос у синьорины возник не случайно. На то, как я понимаю, была причина. Я вам благодарен за него.
   Буду краток. Барбаросса, уроженец Унтерсберга, германский импера­тор из дома Гогенштауфенов - надежда и символ некоторых теоретиков нем­цев на завоевания новых территорий, возможно даже мирового господства. Эти политики, насаждавшие бредовые идеи о превосходстве рас, думающие всерьез приступить к их реализации. Именно они уже начинают вслух разгла­гольствовать о противостоянии рас по своей шкале.
   На высокую ступень ее претендует белокурая раса господ - хельдинги.
   Остальные, на ступеньку ниже, нации низкого порядка - аффлинти, то есть мы с вами. На последней ступени этой шкалы, люди живущие под звез­дой Давида.
   Флагом и руководством к действию "хельдингов" и является Барбарос­са, могущий привести их к рассвету Германии на тысячелетия. Вы вероятно уже слышали их торжественную оду "Германия превыше всего"!
   Это начало отчета времени к мировой катастрофе, если ее заранее не предупредить. Таких как Пауль Штольц пока еще немного среди "белокурых" господ, но с каждым днем их количество будет расти и уже родился тот, кто своим нездоровым фанатизмом возвысится над всеми и поведет собой соо­течественников немцев, на великие завоевания территорий, для процветания "белокурой" расы. С планами Барбароссы и лозунгом "Блют унд Ейзен", ме­чом и кровью будут сеять смерть и разрушения в Европе, продвигаясь много­тысячной громадой на Восток...
  
   ...Откровения Анри Дюпре, Левицкие воспринимали не одинаково. Так Владимир Григорьевич, слушая швейцарца, старался найти в его предполо­жениях несоответствия в фактах, однако прорицания были логичны и апел­лировал оккультист вполне возможной ситуацией. Вера Григорьевна не очень доверяла французу, но воспринимало сказанное им эмоционально. Что каса­ется Мамоновой, Анри Дюпре становился в ее глазах все более правдо­подобным и могущественным.
   Теперь о России, - продолжал друг Витторио.
- 1913 год,- вершина благополучия страны. Но уже на следующий год вспых­нет военный конфликт между Россией и Германией. Искра недоверия сторон вспыхнет в Сараево. Через три года в России произойдет переворот. По пар­кету в залах и гостиных, в грязных сапогах будут расхаживать солдаты и сброд из подозрительных людей. Более ловкие и хитрые из них будут бить себя кулаками в грудь перед толпою, уверяя тех, что знают путь к лучшей жизни. Это будущие вожди России. В стране начнется хаос и беспорядок. Элита страны будут покидать свою родину. Кучка авантюристов займут посты и кабинеты в Московском Кремле. Те, кто участвовал в перевороте, во благо лучшей жизни для народа, вновь очутятся на улице. На просторах России на­чнется недовольство, бунт и все вскоре перерастет в войну между старыми и новыми порядками. Так начнется новая эра для России...
   ...Теперь вернемся в Германию. На границе Австрии и Боварии, в го­родке Браунау, растет будущий главарь преступников, который будет мечтать о мировом господстве "белокурой" расы. Художник, музыкант, неудачник он услышит легенду, поверит в нее и начнет вскоре поиски вещей, которые смо­гут возвысить его над всеми. Это копье, которым римский центурион Гай Кас­силь пронзил тело Иисуса, избавляя его таким образом от мучений. Далее, это чаша Грааля, в которую Мария Магдалина собрала его святую кровь. На поиски этих реликвий будет организованы сотни оккультистов. Однако чуда не произойдет, потому что кроме этих двух вещей существует еще одна язы­ческая реликвия, которую необходимо присоединить к найденным . Это котел скифского царя Арманте. Астрологи и оккультисты точно укажут его местона­хождение. Котел находится в Центре Европы в Западной части России. Это место надежно защищено заклятиями. О нем еще упоминал Геродот. Препят­ствия не будут пугать будущего главаря нацистов и он уверен, что вскоре бу­дет там. А пока он объявит войну "аффлинти". А тем, кто отмечен шестико­нечной звездой будет объявлено полное уничтожение. В свои 44 года, этот дьявол во плоти, начнет свое кровавое восхождение на вершину своего прав­ления. Начиная с Мюнхена и Берлина, он словно паук, будет плести свою пау­тину, покрывая ею не только германские города но и соседние государ­ства. Коричневая чума охватит всю Европу. Впереди - Россия, необъятная и загадочная. 1941 год. Неожиданное нападение. Русские вожди в растерянно­сти. Коричневая паутина охватит западные окраины России, стремительно будет продвигаться и расширяясь Нах Остен.
   Вы спросили о Петербурге. Этот город будет полностью разрушен. Те­перь о пригороде Веймара. Белокурую расу должны обслуживать люди низ­кого сорта, аффлинти. А так как их будет слишком много, сотни тысяч, воз­можно даже миллионы, лишний балласт должен быть уничтожен. На терри­тории Германии будут построены фабрики по уничтожению аффлинти и де­тей Давида. Одна из них будет функционировать близ Веймара на Эттерс­берге. Способ уничтожения людей средневековый - сжигание...
   Наступило тягостное молчание. Тетушка Дмитрия была шокирована
   - То, что вы сказали, это ужасно. Этого не может быть!
   - Я понимаю вас. Все, кому я говорил об этом, примерно также с недо­верием отнеслись к моему сообщению. Слава богу, мы живем не в средневе­ковье, иначе меня бы за такие высказывания сожгли бы на костре. Почему Настродамус свои прогнозы на будущее тщательно вуалировал в стихах? Потому, что это было небезопасно в его время. Вспомните Бруно и Галилея...
   Душа и сердце Мамоновой не хотела воспринимать ужасное России, а о Петербурге тем более. "Как же тогда Эрмитаж, Исаковский собор, Летний сад, Павловск? Нет, нет! Этого не может быть!"
   - Как зовут этого злодея?
   - В этом вопросе, я еще до конца не определился, но думаю вскоре и с этим справлюсь. Дело в том, что в родословной этой зловещей фигуре много белых пятен, которые мешают точно определить эту личность. Но кое - что у меня уже есть. Фамилия его будет Гидлер, хотя вернее бы звучала как Гит­лер. Это более созвучно древнегерманским сагам. А с именем у меня неу­вязка. Первая буква у меня определена точно. С нее начинаются имена Ало­ис, Адольф и т. д. Чтобы определить более точно имя, мне необходимо в се­ансе присутствие соотечественника этого "героя".
   Вера Григорьевна не могла успокоиться. - Какова дальнейшая судьба России?
   - На вашей большой реке, в степи, злодея остановят. Его конец будет, не менее романтичен чем у Пауля Штольца....
  
   ...- Что ты думаешь обо всем этом? - спросила Вера Григорьевна Варю, открывая дверь в спальную комнату. Та находясь все еще в тумане провидца Дюпре, не готова была что - либо сказать в ответ. Тетушка продол­жала.
- Представь себе выражение лиц моих знакомых и друзей в Петербурге, если я изложу по приезду такую новость. Ведь они после этого, десятой до­рогой будут обходить наш дом, считая меня свихнувшиеся, которой место не на Мойке, а в церковном приюте или богадельне. Но знаешь, Варюша, эти даты, цифры, новые слова, с которыми он преподносил свои "видения", на­стораживают. Успокаивает лишь то, что неизвестно когда все то произойдет, через тридцать, сорок или пятьдесят лет. Мало ли чего может произойти за это время, возможно и часть того, чего "навещал" нам этот старик - француз. Мы с тобой будем жить днем нынешним, а там, как бог даст.
   Веру Григорьевну подмывало расспросить девушку о ее детстве в уездном городе, чтобы сопоставить сказанное с прогнозами "Настрадамуса". Но решила пока воздержаться. Неизвестно еще, как отне­сется к этому ее "дитя".
   - Как тебе Артур? В смысле его упорства стучать в ворота храма искус­ства, в котором уже места все заняты?
   - Ему необходимо другая профессия.
   - Она у него есть и чувствует он себя в ней, как рыба в воде.
   Мамонова вопросительно посмотрела на тетушку. Вера Григорьевна го­товилась ко сну. - Да, да. Представь себе. Его отец, бывший банковский ра­ботник, все сделал для своего отпрыска, чтобы тот стал в будущем банки­ром.
   - Но зачем же тогда ему ехать в Бергамо на прослушивание? Ведь с вокалом у него не очень...?
   - Тщеславие, дитя мое, тщеславие. Пусть едет. Там его итальянский благодетель поставит на место, и дело с концом.
   - Какое он имеет отношение к семье Витторио?
   - Отец Артура, большой друг его, вернее был. Одно время небезиз­вестный Гароне со своими дружками на безлюдной дороге в окрестностях Пармы подстерегли его коляску. Произошла стычка, в которой и погиб отец Артура. Собственно это и дало толчок Витторио, Аугустино и Анри Дюпре за­няться поимкой Гароне. В этом деле главную роль, как ты думаешь, кто сы­грал?
   - Хозяин дома.
   - Увы. Анри и его "Сеансы" точно воспроизвели местонахождения убийцы. Конец его, ты уже знаешь. Теперь Артур сирота.
   - А мать его ?
   - Год прожила после мужа.
   - Печально.
   - Теперь Витторио, как мне подсказывает женское чувство, хочет при­близить Артура к себе через Веронику, разумеется.. Он не прочь, чтобы тот предложил ей руку и сердце. Только зачем? Из чувства долга перед другом? Или жалости к сиротству парня? Если это так, мне жаль Витторио. Взачастую такие "беззащитные" сироты непредсказуемы люди От них можно ожидать чего угодно. Вероника не избалованна, без амбиций. Ей бы и мужа прилично­го. А что Артур? Не пара он ей! Он парень, себе на уме. Щепкой по течению не плывет. Да и как мужчина с него толку будет мало. Ты уж прости меня за откровенность. Не люблю таких.
   Варя не спеша перебирала нотные рукописи лежавшие на столе.
   - Здесь не все ноты.
   Тетушка подошла к ней. - Неужели забыла в кабинете? Так и есть. Зе­леной попки нет. Пойду и принесу, не то завтра в спешке забудем про них.
   - Лучше сделать это мне, а вы ложитесь.
   - Не заплутаешь?
   ...Варя прошла небольшой коридор ведущий в зал. Возле окна она увидела служанку. Рядом стоял Артур. Оба о чем - то негромко беседовали. Стараясь не привлекать к себе внимания, Мамонова свернула к стенке и пройдя немного вперед зашла в открытую дверь кабинета. В помещении ца­рил полумрак. Зашторенное окно, едва пропускало лунный свет, но отдель­ные предметы в помещении были отчетливо видны. Варя стала искать по­всюду папку с нотами. Ее нигде не было. И только нагнувшись, девушка уви­дела ее под одним из стульев. Собрав выпавшие листы, она намеревалась уже встать, как неожиданно увидела Артура. Тот тянул за руку упиравшуюся Полу в кабинет. Затащив ее и прикрыв ногою дверь, он прижал ее к стене. Варя пригнувшись затаилась. Она не была напугана, но неприятные чувства, овладевшие ею, мешали сосредоточиться и принять правильное решение. Бессвязные слова, чмоканье, возня, частое дыхание вскоре перешли, всхли­пывание и плач. Мамонова продолжала находиться в идиотском положении. Спина, ноги, колени начинали ныть, переходя в ноющую боль. Мысли пута­лись. Возня длилась долго, пока наконец в кабинете наступила тишина. Варя продолжала некоторое время еще прятаться, ненавидя себя, затем спохва­тившись, что Вера Григорьевна начнет ее поиски, осторожно подня­лась и неслышно покинула пустой кабинет...
  
  
  
  
   Глава - 29. Бергамо.
  
   И вновь перед путешественниками проплывали по сторонам привыч­ные горные лесные пейзажи и небольшие селения. Снежный покров все бо­лее отступал с низин, оставаясь на возвышенных участках. Чем ближе была итальянская граница, тем сильнее волнение охватывало Левицких. За Мамо­нову и говорить не приходилось. Она ждала этого момента, словно чуда. У всех было желание, как можно скорее пересечь рубеж, за которым начинает­ся совершенно другая жизнь, полная романтики и безмятежности. И вскоре этот момент наступил. Та же дорога, лесные заросли по сторонам, горные речушки да яркое весеннее солнце на безоблачном небе. Казалось ничего примечательного, за исключением одинокой пограничной будки, да постовых остановивших их экипаж.
   Процедура с проверкой документов прошла без хлопот и задержки. Ка­рета с пассажирами пересекла границу. Радость переполняло душу. Проехав немного граф велел кучеру остановиться. Все вышли из экипажа. Стоя перед спуском в долину, Левицкие взволнованно внимали красоту. Перед ними открывалась безбрежная панорама света, воздуха, пробуждающиеся приро­ды.
   - Италия! - воскликнула тетушка. На ее глазах заблестели слезы.
   - Боже мой, красотища какая. Который раз уже приезжаю сюда и не могу без волнения смотреть на все это. Варюша, ты только посмотри какое богатство красок! Какие виды тянутся к горизонту, во сне не привидятся.
   Девушка тоже была не менее взволнована. Она молча впитывала в себя это райское видение. Владимир Григорьевич положил руку на плечо Дмитрию.
- Если наши дела на верфи пойдут на поправку, на что я очень надеюсь, ты будешь часто приезжать в этот край. Племянник подумал. - Только вместе, как сейчас. Кстати, этот уголок напоминает мне Сорренто, разве что только моря нет.
   Владимир Григорьевич улыбнулся. Дмитрий читал его мысли...
  
   ...До Бергамо ехали без остановок. Этот город расположился в Альпах Ломбардии и мало чем отличался от города, в котором жил Витторио Фелин­ни. Покружив по тесным улочкам, экипаж остановился у серого, ни чем не примечательного дома, разве что между окнами красовались лепные изобра­жение лиц воинов. Собственно Левицкие не думали задерживаться в этом го­роде. В гостинице путешественники решили пообедать и через прислугу сра­зу же заказать себе транспорт, чтобы продолжить путь до Милана. Хозяин старинного дома Мартель Риварес, так было обозначено на медной пластин­ке входной двери, мужчина в расцвете лет с дежурной улыбкой на лице тот­час послал своего сына выполнить просьбу приезжих синьоров. Однако вер­нувшиеся Марчело, сообщил, что на Милан есть лишь одна пролетка, но в ней могут сесть только двое.
   - Только завтра поутру из Бергамо в Милан будут ехать несколько ка­рет.
   - Что будем делать? Спросил Владимир Григорьевич своих спутников, сидящих за столом. Тетушка предложила.
   - А что тут думать? Остаемся. Прогуляемся, посмотрим город, людей, развеемся немного, а завтра уж и в дорогу...
   Приготовление заняло немного времени и вскоре из дверей старинного дома, вышло четверо прилично одетых людей. Совет Мартеля был кстати. Центральная площадь города находилась невдалеке. Нужно было лишь пройти между домами, не сворачивая никуда. На площади было не много­людно. Левицкие не спеша прогуливались, с интересом оглядывая старую архитектуру домов. Иногда Владимир Григорьевич деликатно вступал в раз­говор с кем нибудь из отдыхающих обывателей. Те охотно отвечали на его вопросы. Таким образом, Левицкие ознакомились с некоторыми памятниками эпохи Возрождения. Завершая свою прогулку, они с удовольствием осмотре­ли картинную галерею, в доме Кореро. Возле памятника Гаэтано Доницетти, путешественников привлекли звуки скрипки. Играл подросток. Левицкие подошли поближе. Кроме народной музыки, юный скрипач неплохо исполнял Вивальди. Музыкант играл, не обращая внимания на мимо проходящих лю­дей. Закончив свое выступление, он поднял с земли мелочь, завернул в чи­стую тряпицу инструмент, собираясь уходить.
   - Как тебя зовут?
   - Джанни.
   - Кто научил тебя так хорошо играть на скрипке?
   Мальчуган подхватив инструмент подмышку, ответил уходя.
   - Мой отец играл лучше.
   Владимир Григорьевич посмотрел ему вслед, но останавливать не стал. Мальчишка был с характером. Приготовленная для скрипача монеты остались в руке...
  
   ...Проходя мимо театра, Вера Григорьевна взяла по руку Мамонову.
   - Гляди, наши знакомые уже здесь!
   Варя посмотрела на ступени, ведущие к парадному входу в здание. Возле афишной тумбы стояла Вероника и Артур Она нетерпеливо погляды­вали на проезжавшие мимо них пролетки.
   - Подойдем к ним?
   Вере Григорьевне не терпелось перекинуться словечком с дочерью Витторио. Итальянец из Беленцонни оставил в ее душе не только приятные воспоминания, но что - то большое и личное. Мамонова наоборот. Встреча с Артуром вызывало у нее чувство неприязни и брезгливости. Левицкие не спеша направились к Веронике и ее другу. Ангел хранитель Мамоновой не спал. Когда до молодой пары оставалось пройти несколько шагов, те неожи­данно кинулись к подъехавшему экипажу, из которого вышел прилично оде­тый господин. В руках он держал скрипку.
   - Не этот ли благодетель, к которому стремился попасть Артур на про­слушивание?
   - Наверное.
   "Благодетель" выслушивая на ходу молодых людей, случайным взгля­дом окинул Левицких. Увидев Мамонову, господин даже растерялся на какое - то мгновение. Девушка была не менее удивлена Перед ней стоял сам Чеза­ре Грасинни. Тот забыв уже своих просителей, направлялся в сторону Левиц­ких, радостно восклицая.
   - Мир тесен синьоры! Мог ли я предположить, что встречу в Бергамо своих друзей? Это неспроста. Силы свыше подают нам знак большой удачи. Только не вздумайте мне сказать, что вы вновь спешите. Вижу по глазам ва­шим, что это не так. Не разочаруйте вашего друга Чезаре, как в прошлый раз в Веймаре.
   Последние слова относились к Мамоновой. Девушка улыбнулась.
   - Вы неисправимо энергичный человек!
   - Жизнь держись, а то догоню! Не так ли говорят у вас на Руси? Вот, вот. И до нас доходят сюда ваши прибаутки. Мое предложение. Примерно че­рез час, у меня здесь состоится концерт, кстати, я всех вас приглашаю по­смотреть его, а после окончания...
   Музыкант не успел договорить К нему подошли Артур и Вероника.
   Увидев Левицких и Мамонову, они поначалу смутились, но тут же пове­селев, поздоровались. Итальянский мэтр в свою очередь тоже был удивлен.
   - Это ваши знакомые?
   За всех ответила Вера Григорьевна. - Да. Это Вероника, дочь Витторио Фелинни, а это Артур, ее знакомый.
   - Фелинни, Фелинни... Знакомая фамилия.
   - Дело Гароне, вспомните...
   - Да, да. Кажется он вел это дело.
   Чезаре Грасинни обратился к Артуру. - Так на чем мы остановились, молодой человек?
   Тот неуверенно поглядывая на всех, начал. - Я приготовил несколько вокальных опусов и хотел бы попросить вас послушать меня...
   Итальянец показывая взглядом на Левицких, спросил.
   - Эти синьоры, слушали вас?
   - Да.
   - А эта синьора?
   Скрипач показал на Мамонову. Артур замялся. - Она дилетант в вока­ле, а вы...величина!
   Итальянец покачал головой. - Не надо спешить с такими выводами, молодой человек, можно ошибиться. Впрочем картина вырисовывается. Вы приходите на концерт, слушаете певцов, делаете для себя вывод, стоит ли приносить себя в жертву искусству? Может быть попробовать найти для себя более спокойное призвание?
   - А вот синьоре, я бы предложил другой вариант. Может сразу в театр? Послушаете, чем дышать эти стены, впитаете в себя частицу Италии, почув­ствуете ее атмосферу?
   Мамонова встретилась с глазами Артура. В них было все, ненависть, злость, тщеславие. Варя взяла под руку Веру Григорьевну.
   - Пожалуй я соглашусь с предложением нашего веймарского друга.
   Девушка впервые проявила самостоятельность и заявила о себе, как независимая личность. - Я отстала от кулис, сцены, декораций. Это необхо­димо исправить.
   Левицкие оценили заявление певицы, как вызов молодому человеку. Они были не против, чтобы певица вновь окунулась в жизнь театра, хотя бы посторонним наблюдателем...
  
   ...Время летело незаметно. Придя в театр, Левицкие заняли места лю­безно предоставленные Чезаре Грасинни. Тот загадочно улыбнувшись пообе­щал им сюрприз. Мысль у Левицких, на этот счет, была одна. Вероника и Ар­тур, мелькавшие, в зале, неожиданно потерялись. Если "сюрприз" связан с ними, он вряд ли обрадует. Варя не показывалась. Левицкие понимали и ждали ее...
   ...Концерт начался выступлением скрипача Чезаре Грасинни. Как и то­гда в Веймаре, он выглядел на фоне оркестра великолепно. Подтянутый, жи­вой, он излучал собою свет, энергию, тепло. Соната Ре Мажор Моцарта за­хватила всех. Звуки скрипки нежно порхали по залу увлекая всех в даль пре­красной мечты. Зрители долго аплодировали скрипачу, кричали дифирамбы, на что Грасинни успокоив публику, улыбнувшись сказал.
   - Благодарю. Принимаю ваши слова как награду! Кроме меня на этой сцене перед вами будут выступать и другие не менее замечательные музы­канты. Наберитесь терпения, вы будете довольны.
   Следующим номером дирижер объявил выступление Лючии Борбоне. В ней, Левицкие узнали виолончелистку. с которой Чезаре был в гостях в замке Макса Хауфа. Женщина не обращая внимания ни на кого, села впере­ди оркестра и приготовившись посмотрела на дирижера. В ее исполнении прозвучала шубертовская "Аве Мария" и популярная пьеса Бокеринни. Это были ее коронные номера. Потому как публика с восторгом воспринимала игру виолончелистки, не трудно было догадаться, что имя Лючии Борбоне, в Бергамо было известным и популярным.
   После "Антракта к третьему действию оперы Верди "Травиата", про­звучали несколько вокальных номеров в исполнении тенора городского теат­ра. Это был уже не молодой человек, но с очень приятным тембром голоса. В основном он пел арии из опер Доницетти. Слушатели воспринимали его как старого и доброго друга. В завершении концерта Чезаре Грасинни обра­тился к публике.
   - Уважаемые синьоры и синьориты. Сейчас вашему вниманию предла­гается выступление гостьи вашего города. Прошу...
   Скрипач поднял руку в сторону кулис. На сцену не спеша вышла очаро­вательная девушка в белоснежной тунике. Ее темные волосы, лицо, шея, были приукрашены недорогими безделушками, и от этого южанка, стала еще более привлекательней и загадочней. Зал с любопытством смотрел на рас­пустившиеся цветок, гадая, будет ли он соответствовать вокальным данным прекрасной незнакомке. Оркестр заиграл. Маэстро взглянул на певицу. Та запела.
   - Бог ты мой! Да это же Варя наша, - тихо сказала Вера Григорьевна брату. - Как же это я не признала ее сразу? Видела я красоту, но такой...
   Мамонова пела в образе. Тоска, любовь, отчаяние переплетались сле­зинками нот в голосе и скрипках, вызывая в сердцах людей волнующую, боль. Когда певица закончила петь в зале была тишина. Многие плакали, другие, смутившись, доставали носовые платки. Вердиевская Джильда, каза­лось наповал сразила зал, несмотря на то, что ее слушатели были далеко неискушенные люди. Чезаре Грасинни не растерялся Он весело взмахнул дирижерской палочкой. Зал наполнился звуками "Травиаты". На сцену к пе­вице подошел тенор городского театра. Лицо Мамоновой преобразилось. Оно излучало радость и веселье. Ария Альфреда и Виолетты оживило зал и уже к последнему куплету, ряды слушателей, волнами стали перекатываться из стороны в сторону. Не успел затихнуть последний звук оркестра, как бушую­щий вал аплодисментов потряс помещение. Люди кричали, размахи­вали руками, вскакивали с мест, спешили к сцене. Чезаре Грасинни пытался успокоить зал, но все его усилия не дали результатов. Зал продолжал грохо­тать. Подоспевший директор театра, хорошо зная свою публику быстро увел певицу со сцены. За спиной кто - то обратился к ней.
   - Синьора, можно вас на минутку? Пожалуйста, Синьора Бельканто...
   Публика подхватила имя стал скандировать его. Проведя в свой каби­нет Сильвио Бонетто усадил ее в роскошное кожаное кресло и стал о чем - то упрашивать. Директор театра, с присущим ему южным темпераментом, го­ворил быстро помогая себе руками. Мамонова совершенно не понимала его. Он подсовывал ей листы, просил подписать их и только тогда девушка поня­ла его, что хочет от нее толстячок в дорогом вечернем костюме. Певице при­ятно было предложение Сильвио Бонетто, но подписать контракт, она вежли­во отказалась.
   В кабинет вошел взволнованный Чезаре Грасинни. - Святая мадонна! Я ожидал успеха, но такого вулкана страстей не предвидел! Все требуют Си­ньору Бельканто и все. Что делать? Выйти ей вновь на сцену? Безумию не будет конца! Эту толпу надо как - то успокоить, либо они перевернут здесь все верх дном.
   Сильвио Бонетто стал совещаться с дирижером. Тот в знак согласия кивал головой. Закончив говорить директор театра, тут же вышел из кабине­та.
   - Пока Сильвио будет укрощать пыл своих горожан, мы с вами постара­емся незаметно покинуть театр. Сейчас Симона принесет вашу одежду, вы переоденетесь и мы сразу же через запасной выход уйдем.
   - Да, но я пришла не одна?
   - Не волнуйтесь, я их предупрежу...
   ...Скрипач часто выходил из помещения, вновь возвращался недо­вольный, пока наконец не пришел с костюмершей. Но переодеться Варе не пришлось. Чезаре накинув на ее тунику свой плащ и подхватив ее одежду сказал. - Толпа у парадного входа и ждет вашего появления, а мы выйдем из театра другой дверью. Там вас уже поджидает коляска. Поторопимся.
   Идя рядом с певицей по коридору он успокаивал ее.
   - Мы, итальянцы темпераментны. Нам присуще крайности, либо так, либо этак. Середины нет. Либо взлет, либо падение. Привыкайте ко всему этому и закаляйтесь.
   Наконец Симона подвела их к небольшой двери, затем найдя нужный ключ в связке, открыла ее. Кто - то негромко крикнул за дверью.
   - Скорее, сюда бегут!
   Знак опасности подавал хозяин пролетки. Дверь наконец открылась. Дирижер кинул вещи на сиденье и помог певице сесть в коляску.
   - Гони, - крикнул он кучеру
   - А вы? - спросила Мамонова скрипача.
   - Увидимся.
   Пролетка тронулась с места и вскоре быстро понеслась к темному про­улку между домами. Извозчику, было не впервые выполнять деликатные на­казы администрации театра. Он быстро привез певицу к старинному дому, где Левицкие остановились на ночь. Зайдя в свою комнату, девушка переоде­лась, затем аккуратно сложила тунику и украшения в небольшой сверток. Но как все это передать Сильвио Бонетто? Варя подошла к окну. Глядя на пу­стой темный двор, между домами, она сказал себе.
   - Ты годами ждала признания. Сколько было неудач, волнений, про­лито слез, чтобы тебя заметили, оценили и полюбили. Итальянцы не сдержа­ны. Их природа тонко чувствует музыку. И если я затронула в их душах что-то сокровенное, личное, важное, значит все мои труды и усилия за эти годы не прошли даром. Жаль, что сегодня в театре не было Курта. Ему бы непремен­но понравилось мое выступление. Он всегда понимал меня без слов, но чув­ствовал ли он меня? Итальянцы считают меня привлекательной и обворожи­тельной. Ну что ж, пусть будет так! Да сбудутся слова Анри Дюпре!
   Мамонова перекрестилась и добавила. - Так, держать Синьора Бель­канто!
  
   ... Время шло, Левицких не было. Варя стала волноваться Поглядывая в окно она заметила Веронику и Артура. Оба спешили к старому дому. За ними не спеша следовали Левицкие.
   "Интересно. Чем же закончилось ее бегство из театра? Любопытно, ка­кие новости принесут ей Левицкие? Впрочем, плохие или хорошие, она вос­примет их спокойно".
   Девушка еще раз взглянула в зеркало и поправила локон. В комнату постучали. Мамонова открыла дверь, но вместо Левицких, она увидела Веро­нику и Артура. Войдя в комнату, дочь Витторио с восхищением стала по­здравлять певицу.
   - Вы покорили всех! Такого триумфа в театре Бергамо давно не было. Вы разбудили весь город и теперь все будут говорить только о Синьоре Бельканто!
   - Все это хорошо, - продолжил Артур. - Оставим пока в стороне ваше загадочное молчание о своей профессии в доме Фелинни. Мне необходима встреча с Чезаре Грасинни. Желательно, чтобы вы помогли мне в дуэте. Я полагаю, что произведу на него впечатление. Вы же не откажете мне и ...Ве­ронике?
   Дочь Витторио коснулась руки певицы. - Пожалуйста, помогите ему. Для меня это...очень важно...
   Артур бесцеремонно обнял Веронику за плечи. - Мое положение в Бе­ленцонни не блестяще. Сиротство не красит личность. Такова моя планида. Люди зная это, идут мне навстречу. С вашими связями вам будет нетрудно организовать мне прослушивание...
   Вероника была готова пустить слезу. - Поговорите с Чезаре, он вас по­слушает. Это прослушивание для нас все. Если оно пройдет удачно, мы по приезду в Беленцонни, сразу же поженимся.
   - Это условие Курта?
   Мамонова с сожалением посмотрела на девушку. Та смущенно отвела взгляд. Артур, недовольный откровением Вероники, спросил певицу. - Вы нам поможете? Вы же видите, как она страдает?
   Дочь Витторио призналась. - Да, это условие моего жениха. Но это он просто так предложил, уж очень ему хочется спеть с вами в дуэте перед Че­заре Грасинни.
   - И только тогда он на вас женится?
   Вероника в ответ с надеждой кивнула головой. Артур попытался за­мять разговор. - Синьора! Моей девушке необходима поддержка. Мы любим друг друга, помогите нам!
   "Да, этот молодой нахал, быстро научился брать от жизни все, не брезгуя ничем, спекулируя своим сиротством".
   Мамонова спросила девушку. - Вы действительно любите этого чело­века?
   Та удивленно посмотрела на певицу. - Да?
   В ее голосе прозвучало недоумение. Варя перевела взгляд на Артура.
   - А вы?
   На лице жениха застыла улыбка. - Я? О да, конечно. И мне будут зави­довать все, моему правильному выбору.
   Мамонова была не прочь дать почещину этому подлецу. Та же хищная, самодовольная улыбка, как у местного певца и композитора из Луганска. Пе­вица взяла за руку Веронику. - Этот человек никогда вас не любил. Не верьте ни одному его слову. Не сегодня, завтра вы в этом убедитесь. Им руководит лишь самолюбие, тщеславие, корысть. Все остальное его не беспокоит, даже ваши сердечные чувства к нему.
   А вы, Артур, оставьте девушку в покое, не морочьте ей голову. Вы пре­красно знаете, для чего вам нужна ее "любовь"...
   - Вы не имеете права так говорить со мной!
   - Теперь имею. Если я скажу правду о вас, Веронике будет больно слы­шать это, но так или иначе она будет знать все! А теперь о вашем голосе. Не тешьте себя иллюзиями, найдите себе другое увлечение. Пение, это не для вас! А теперь, оставьте меня в покое...
   Артур пытался что - то сказать в свое оправдание, но видя, как Веро­ника, плача выскочила из комнаты, поплелся за ней. Однако у дверей, он обернувшись сказал.
   - Вы красивы, талантливы, но очень...одиноки...
   И цинично усмехнувшись вышел, не прикрыв за собою дверь. Мамоно­ва подождав, пока стихнут его шаги в коридоре, закрыла их. Она устало при­села на стул...
   Вера Григорьевна вошла неожиданно. - Мы встретили Артура и Веро­нику. Сюда, к тебе, они спешили словно на праздник. Сейчас на них жалко смотреть. Что - случилось?
   Мамонова не хотела сейчас излагать предысторию инцидента.
   - Ничего особенного. Я пыталась объяснить Артуру, что не могу устроить ему встречу с Чезаре Грасинни.
   Тетушку было трудно провести. Она внимательно посмотрела на де­вушку, но не стала о чем - либо спрашивать ее. Сама расскажет, если найдет нужным. Вскоре в комнату вошли Владимир Григорьевич и его племянник. Они оба поздравили певицу с небывалым успехом в театре. Затем восторга­ясь, стали делится впечатлением о ее шумном триумфе. Девушка с улыбкой слушала их, затем положив руку на сверток попыталась сменить тему разго­вора. Настроение, после ухода Артура не располагало к веселью.
   - Мое "бегство" было неожиданным, не успела даже переодеться. Те­перь вот это необходимо вернуть Но как?
   - Да, кстати, о тунике. Директор театра Сильвио Бонетто оставляет тебе ее в память о твоем выступлении в Бергамо и надеется, что ты вновь посетишь этот город и дашь свой сольный концерт в его театре. Да, да. Именно с такими пожеланиями директор театра, администрация, оркестр и горожане хотят видеть тебя здесь вновь...
  
   ...На следующий день, утром, в гостинице появился итальянский скри­пач Чезаре Грасинни. Тепло поздоровавшись со всеми, поговорив о шумном успехе русской певицы, он вручил ей рекомендательное письмо к своему другу Маттео Берни работающего в миланском оперном театре Ла - Скала.
   - Если не будет Маттео, обратитесь к Дино Борнабо, он все сделает как полагается.
   - Вы остаетесь?
   - У меня контракт. Увидимся.
   Вера Григорьевна и ее брат уговорили мэтра позавтракать с ними. И хотя скрипач спешил в театр, он все же сел за стол. За завтраком он вспо­мнил.
- Вчера, после концерта, синьору Бельканто очень хотел видеть синьор ху­дожник из Парижа. Как живописца его интересовала творческая встреча с вами...
   Мамонова вспомнила, когда уходя со сцены, молодой голос за ее спи­ной, просил минутку для важного разговора. Именно с его уст слетела об­ращенная к ней имя "Синьора Бельканто".
   Тетушка придвинула скрипачу бокал с вином. - Может пройдоха какой? Их нынче повсюду можно встретить.
   - Не думаю. Внешность интеллигента, отличный французский выговор и при этом, молодого художника сопровождала девица, под стать ему, не дурна и даже прилично одета.
   Далее разговор перешел на личные темы. Итальянский музыкант по­хвалился, что его творческое турне продлится до летнего затишья, когда все аристократы и театралы разъедутся по своим сельским усадьбам, а в го­родских театрах останется лишь незначительная часть артистов...
  
   ...К гостинице подъехал экипаж. Левицкие заметив его стали собирать­ся. Провожал их хозяин дома с сыном. Они были приветливы, узнав, что зна­менитый скрипач любезно обходился с его постояльцами, особенно с рус­ской певицей, которую успели окрестить в театре как "Синьора Бельканто"...
   ...В экипаже было просторно. Рядом с Мамоновой сидел Владимир Григорьевич, напротив, его племянник и Вера Григорьевна. Тетушка Дмитрия обсудив с братом некоторые финансовые вопросы, вспомнила.
   - Наш друг Витторио обещал приехать к нам в Сорренто на июль ме­сяц. Он внесет в нашу жизнь разнообразие и не даст нам скучать. Ты не про­тив?
   Владимир Григорьевич хитро улыбнулся. - Но, ведь ты уже давно ре­шила приезжать ему или нет?
   - Значит ты согласен?
   - Разумеется. Мы все не против его приезда. Не так ли?
   При этом граф лукаво посмотрел на всех. Для Мамоновой это известие было новостью. "Несомненно тетушка сама приложила к этому усилие". Вера Григорьевна посмотрев на Варю, продолжила.
   - Человек он приятный, общительный и как хозяин, он был на высоте, и нам тоже нужно быть по отношению к нему, гостеприимным. Таких людей не часто встретишь.
   Варя уловила взгляд тетушки. Той не терпелось знать, что же все - таки произошло между ней и Вероникой с Артуром? Но та повернувшись в другую сторону стала смотреть на проплывающие назад городские постройки, кото­рые вскоре сменились горным пейзажем на фоне небесной синевы. Экипаж, в котором ехали Левицкие, легко обгоняли пролетки, одинокие всадники. Одна из пролеток, поравнялась с экипажем. Из нее молодой и звонкий голос выкрикнул. - Синьора Бельканто! Какая удача, наконец я вас встретил! Оста­новите же экипаж!
   Через несколько минут, молодой художник и его девушка, уже сидели в экипаже среди Левицких. Знакомство перешло в оживленный разговор. Жан, так звали молодого человека, обрадованно говорил.
   - Я с Сюзанной хотел увидеться с вами, после концерта, но к сожале­нию, среди этой шумной неразберихи, толпы поклонников, мы вас потеряли. Но я не терял надежды встретить вас вновь...
   Вера Григорьевна посмотрела на спутницу живописца. Та выглядела довольно таки привлекательно.
   - О чем же вы хотели поговорить с певицей?
   Жан улыбнулся. - Я сейчас попытаюсь объяснить суть. Я живописец и люблю все изящное, оригинальное и простое до гениальности. Увидев рус­скую синьору в греческой тунике, я как художник хотел запечатлеть этот миг красоты на фоне Акрополя, Парфенона или на фоне храма Зевса. Мне ну­жен всего лишь один сеанс для позирования, все остальное дорисует мое во­ображение и фантазия...
   - Но мы не можем для этого остановить экипаж, чтобы вы,...
   - О, это не проблема. Если вы не против, лицо синьоры могу запечат­леть здесь. Теснота для меня дело привычное. Белоснежную тунику на ва­шей фигуре я запечатлел сразу и надолго. Директор театра в Бергамо, по секрету разумеется, сказал утром, что вы покидаете город и направляетесь в Милан. И тогда у меня появилась надежда увидеть вас, встретив на дороге. Удача сопутствовала мне.
   Художник достав из папки плотный, лист бумаги и все это разложив у себя на коленях, стал углем набрасывать контуры лица певицы. За работой, он продолжал говорить с Левицкими. Его интересно было слушать. Часто звучали слова о Париже, большой мастерской отца, выставках, в которых принимали участие известные живописцы.
   - А сейчас у нас с Сюзанной творческая поездка.
   - Ваша девушка тоже...художник?
   - Да. Мы с ней одно целое.
   Вера Григорьевна поглядывала на белый лист. Контуры, штрихи превращались в детали лица и вскоре на нее уже смотрело лицо Вари. С каждым новым движением, оно становилось живым и осмысленным. Худож­ник продолжал работать над тонами и полутонами. Закончив рисовать Жан придирчиво стал сравнивать свою работу с оригиналом.
   - Можно взглянуть?
   Тот протянул ей лист. Девушка взяла его в руки. Ее портрет, словно от­ражение в зеркале, с мельчайшими деталями поразил воображение певицы. Не верилось, что молодой художник так мастерски сумел достичь совершен­ства в изображении. Даже на плечах у нее красовалась та же туника. - Вы та­лантливый художник.
   - Цветовые гаммы, греческие мотивы как фон, буду решать уже в ма­стерской.
   Рисунок переходил из рук в руки. Каждый высказывал свое одобрение молодому парижанину. Время в разговорах проходило быстро. Под вечер экипаж остановился на каменном мосту. Возчик кнутом показал вперед.
- Милан, синьоры!
   Сердце Мамоновой вздрогнуло. Все вышли из экипажа и зачарованно смотрели на город расположившиеся в низине. Недалеко от путешественни­ков, крестьянин в горной речушке, чистил жеребца. Это был серый красавец на тонких ногах. Вероятно хозяин готовил выгодно продать его в городе. Сю­занна первая обратила внимание на него. Затем показала его Жану. Моло­дой художник с интересом стал смотреть на жеребца. Крестьянин недруже­любно посмотрел на молодого франта. Но тот не обращал на него внимания. У художника возникла идея и он попросил Варю стать возле лошади. Отойдя назад, Жан пристально вглядывался в композицию. Затем художник поста­вил ее с с другой стороны, но что - то опять не устраивало его.
   Жан попросил крестьянина, чтобы девушка села на жеребца. Тот отри­цательно покачал головой. Владимир Григорьевич сунул ему в руку деньги. Тот недовольно отошел в сторону. Живописец подсадил Варю на лошадь и отойдя назад просил принять ту или иную позу. Певица повиновалась. Для убедительности своей возникшей идее, Жан взял за поводья жеребца стал поворачивать его в разные стороны. Наконец найдя верное решение он под­нял руки вперед и замер. Всадница на фоне столицы Ломбардии гипнотизи­ровала его. Он воскликнул радостно.
   - Милан ждет синьору Бельканто!..
  
   Глава - 30. Милан.
  
   ...Прибыв в Милан и сняв номер в гостинице, Владимир Григорьевич за ужином в траттории, переглянувшись с сестрой, сказал Мамоновой.
   - Здесь, наши с вами пути расходятся. Вы остаетесь в Милане, мы же продолжаем наш путь далее...
   Тетушка вздохнула. - Море, лагуна, домик на берегу... Поскорее бы увидеть все это и окунуться наконец в райское наслаждение.
   - Теперь вам уже осталось немножко до этого момента.
   Мамонова не представляла себя без Левицких в этом городе. Граф переглянувшись вновь с Верой Григорьевной продолжил.
   - Впрочем, я вас одну пока не оставлю, до тех пор, пока все ваши во­просы с театром не будут решены.
   Варя посмотрела на тетушку. Та ей в ответ улыбнулась. - Мы с Дмитри­ем не будем обузой для вас, а тебе, дитя мое, я желаю в Милане добиться таких же высот в оперном театре, каких ты добилась в российской столице и Бергамо.
   - Спасибо. Буду стараться.
   - Русский талант, - важно изрек Дмитрий, - всегда и везде был в почете!
   Владимир Григорьевич от души рассмеялся. - Ну уж если ты так катего­рично заявляешь, значит и быть посему...
  
   ...В эту ночь, Мамонова спала непробудным сном. Сказывалось долгое путешествие. Утром, она отправилась на вокзал. Поезд на Верону стоял на парах. Левицкие ждали ее. Прощание было коротким. Вера Григорьевна была противником слезных церемоний расставания. Обняв девушку, сказала тихо.
- Италия хороша. Только будь осторожна с молодыми повесами и прочей бездарью. Не успеешь оглянуться, как и забрюхатят. Береги себя.
   Когда последний вагон поезда скрылся за поворотом, девушка смахну­ла слезу. Расставание с Верой Григорьевной ставшей для певицы близким и дорогим человеком, было нелегким. Владимир Григорьевич коснулся рукой ее локтя. - Не расстраивайтесь. Это расставание ненадолго. За работой и учебой в театре, время пролетит быстро и мы вновь встретимся.
   Шли молча. Левицкий нарушил тишину. Надо было о чем - то говорить.
- Италия, страна удивительных контрастов. На склонах гор можно видеть снег, а на ее равнинах успешно растет виноград и лимоны. Летняя темпера­тура не превышает тридцати градусов тепла, но в отдельных районах по­луострова, когда дует сирокко, температура может достигать сорока пяти гра­дусов...
   Девушка плохо слушала спутника. - Вы часто приезжаете сюда?
   - Не очень.
   - Вы так много видели всего.
   - У вас все впереди. Ваша профессия будет обязывать вас к частым пу­тешествиям в страны и города, не менее известные чем Милан.
   Мамонова подумала. - Владимир Григорьевич, а если у меня здесь ни­чего не получится с театром?
   Левицкий взял ее за руку и стал успокаивать. - Вам сейчас необходимо сосредоточиться на главном, это аудиенции с Маттео Берни, все остальное не должно вас отвлекать. Не будем терять времени. Совместим приятное с полезным. И так. Небольшая прогулка и мы направляемся в Ла - Скала. Не возражаете?
   И хотя этот вариант совпадал с желанием девушки, она все же стала нервничать, как тогда в первый раз, зайдя в Мариинский театр в класс Эрика Вагнера. Ее шаги невольно замедлились, уверенность пошатнулась, на­строение упало. Ее спутник, что - то говорил, но все его слова не восприни­мались. Неуверенность сменилось страхом, который безжалостно стал раз­рушать ее давнишнюю мечту и усилия многих лет.
   Она понимала. Это была минутная слабость. Нет! Она сильна и войдет в желанную дверь театра, а там, если надо, будет петь не хуже певицы, знаю­щая высокую культуру вокала. Все остальное, пусть обходит ее внима­ние. Варя мысленно прочитала молитву. На душе стало светлее и спокойнее.
   Прогуливаясь по улице с Владимиром Григорьевичем, она старалась угадать среди зданий то, о котором постоянно грезила. Но ее фантазия была бессильна против страстного желания предугадать. Все дома привлекали своей индивидуальностью и носили отпечаток старой культуры ее созда­телей. Одно здание все же привлекло ее внимание. Граф предложил девуш­ке перекусить в траттории, находящиеся неподалеку.
   Сидя за столиком, Мамонова поглядывала на здание, спросила.
   - Далеко отсюда Ла-Скала?
   Спутник заметил ее интерес к сооружению.
   - Волнуетесь?
   - Немножко.
   - Может, отложим посещение на завтра?
   - Зачем откладывать?
   Она вздохнув продолжала созерцать фасад здания. Где - то она уже видела, похожее на него.
   - Не правда ли, в нем есть что - то привлекательное?
   - В этом городе есть и получше памятники зодчества, - ответил с по­казным равнодушием Левицкий.
   Они посидели еще немного, отведали итальянские блюда, которые не оставили без внимания русскую певицу, и в приподнятом настроении, вышли из траттории. Пройдя немного по улице, девушка остановилась. Владимир Григорьевич вопросительно посмотрел на спутницу. Но та, уже спешила на­зад к зданию, из окон которых доносилась музыка. Мамонова остановилась у его парадного входа. На ее глазах блестели слезы. Граф подойдя к ней и по­молчав немного, сказал.
   - Ваше сердце не обмануло. Это действительно Миланский оперный театр Ла-Скала. А теперь немного мужества и вперед. Я буду рядом с вами.
   - Позвольте, я сама попробую еще раз испытать свою судьбу?
   Левицкий не был удивлен ее смелым решением.
   - Я буду волноваться за вас, и пусть фортуна удачи, усыпит цветами ваш путь на эту вершину...
   Этот театр в Милане был для Мамоновой всегда храмом для избран­ных, и поэтому недоступный для многих. Переборов в себе все: страх, волне­ние, неуверенность она открыла волшебную для нее дверь.
   "Главное себя настроить", - не раз поучала ее Софья Павловна из Лу­ганска. Да и Эрик Вагнер, всегда ей напоминал об этом. Этот эликсир от ро­бости и неуверенности, всегда себя оправдывал, когда приходилось решать важные и необходимые вопросы.
   Войдя в помещение, ее встретила строгая театральная атмосфера. Портреты, бюсты, скульптуры видных представителей музыкальной элиты, здесь были повсюду. Центральное место занимало панно, изображающее единение природы, мифологии и искусства. Кабинет с табличкой "Маттео Берни" певица нашла без трудностей. Впрочем, в этом ей помог один из со­трудников театра. Робко постучав в дверь и зайдя в кабинет, она застала си­дящего за столом немолодого уже итальянца, просматривающего бумаги. Седеющий, с усталыми глазами, он мельком взглянув на вошедшую незна­комку, снова углубился в чтение, затем отложив бумаги в сторону, вопроси­тельно вновь посмотрел на Мамонову.
   Варя ожидала увидеть друга Чезаре Грасинни этаким важным, солид­ным господином, но вместо него перед ней сидел обычный ничем не приме­чательная личность, разве что на лацкане его пиджака, был прикреплен зна­чок в виде серебристой лестницы, на фоне листьев лавра.
   Девушка протянула Маттео рекомендательное письмо итальянского скрипача. Она старалась быть спокойной, и готовой принять любое решение этого человека И пока тот читал, девушка осматривала помещение. Кабинет был заполнен в основном рекламными афишами оперных постановок. Кроме этого здесь было много книг, альбомов и фотографий. Они заполняли стены, стол и шкаф. Завершал интерьер кабинетный, небольших размеров рояль и помпезный бюст Вивальди.
   Маттео Берни прочитав первые строки письма, взглянув на девушку, затем уже с интересом не отрываясь, быстро пробежал глазами весь текст.
   Окончив читать и заинтригованный письмом друга, он поднял на нее глаза, окинув профессиональным взглядом ее стройную фигурку, поднялся из-за стола. Затем также молча взяв со стола медный колокольчик позвонил им. Ждать пришлось недолго. Через минуту не более, в кабинет быстро во­шел толстячок, в сером костюмчике. Маттео Берни что - то быстро сказал ему. Тот уселся за рояль и тут же начал играть Варе музыкальную тему. - Это вам знакомо?
   Аккомпаниатор спросил ее на чистом русском языке. Мамонова в знак согласия кивнула головой. Берни махнул рукой. После небольшой распевки девушка спела предложенный опус. Обычно Маттео не до конца прослуши­вал произведения у новеньких, все было понятно с двух, трех вокальных строк. На этот раз, он с интересом прослушал каватину Розины до конца. За­тем мэтр попросил спеть певицу что нибудь из Верди. Варя предложила арию Аиды. Она была благодарна своему петербургскому наставнику, прило­живший немало усилий для нее, к познанию мировой классики. Все же чуть волнуясь, она спела арию. За ней Маттео попросил спеть что нибудь из Вол­шебной флейты. Но закончить фрагмент девушке не пришлось. В каби­нет стали заглядывать любопытные. Берни не обращая на них внимания подошел к певице, затем взяв ее руку, коснулся своей и дружески похлопал взволнованно.
   - Да, да. В вас есть что - то божественное несомненно и я готов поде­лится с вами моими скромными познаниями в области бельканто. Чезаре не ошибся, направив вас ко мне.
   Маттео говорил ужасно на русском языке, но Мамонова хорошо пони­мала его. Тот продолжал. - Мой друг пишет о ваших успехах в Бергамо. Будь­те осторожны! Успех, триумф слава, спутники весьма ненадежные. Об этом всегда нужно помнить. Публику надо завоевывать не спеша, впрочем на эту тему мы вернемся еще не раз. А теперь скажите, где вы остановились?
   Певица ответила. Маэстро недовольно махнул рукой.
   - Нет, нет! Вы будете мне нужны в любой момент. Сейчас я вам дам ад­ресок, это рядом с театром, там для вас будет все необходимые условия.
   И пока Маттео Берни писал записку, наклонившись над столом, Мамо­нова продолжала волноваться. - Неужели я принята в театр? Но ведь маэ­стро ей этого не говорил?
   Итальянец протянул ей записку. - Синьора, я буду рад вас видеть зав­тра утром в моем кабинете, а пока устраивайтесь...
  
   ...Левицкий ждал Варю у входа в театр. Завидев ее выходящей из две­рей, он поспешил ей навстречу. Он не торопил девушку с результатами про­слушивания. Та сияя от счастья подошла к нему.
   - Кажется, меня приняли, и я теперь, каждый день буду приходить сюда.
   - Я рад за вас.
   - Мне дали адрес, где я буду жить. Это, где - то совсем рядом.
   И девушка протянула записку Левицкому. Тот прочитал ее и попросил молодого итальянца, выходившего из дверей театра, показать дом, где живет синьора Клара, бывшая оперная певица. Тот взглянув на обоих, показал не только дом стоявший неподалеку, но и окна ее квартиры на втором этаже. Поблагодарив молодого человека, Владимир Григорьевич, предложил девуш­ке вначале сходить в гостиницу за вещами, и с ними уже направится к синьо­ре Кларе. Так и поступили.
   Через час, они уже поднимались на второй этаж ее дома.
   На стук в дверь вышла пожилая служанка. Выслушав незнакомцев, по­вертев записку к хозяйке, она молча провела их в комнату. Та была неплохо обставлена, но пожалуй самым ценным в ней для девушки, был рояль. Слу­жанка не уходила. На вопрос, как увидеть хозяйку, та ответила, что синьора Клара вернется домой лишь к вечеру. Сейчас она находится у своей сестры в Вероне.
   Служанка продолжала стоять. Владимир Григорьевич поставил чемо­дан и саквояж с личными вещами Мамоновой у стола.
   - Ну что ж, тогда мы к вечеру мы и подойдем.
   Выйдя на улицу, Левицкий взял под руку Варю.
   - Комната отличная, рядом с театром, хозяйка - бывшая певица, все складывается прекрасно. Какие наши планы на сегодня?
   Мамонова смотрела на здание театра. Владимир Григорьевич понимал ее.
- Вы хотите сходить туда?
   - Не знаю. Удобно ли?
   - В сторону неуверенность! Осваивайтесь, привыкайте, заводите дру­зей. Словом, начинайте новую жизнь!
   Наступило неловкое молчание. - Мы встретимся сегодня?
   Девушка задала этот вопрос не случайно. Ей пришла в голову мысль, что Левицкий считая свою миссию в Милане завершенной, может неожидан­но покинуть город и последовать за своей сестрой и племянником в Соррен­то, и она уже надолго останется одна в этом незнакомом ей городе.
   Граф подумал. - Ну разве что, только отметить торжественное собы­тие.
   - Я буду вас ждать.
   Мамонова не оборачиваясь направилась к оперному театру. Варя не сомневалась, что Владимир Григорьевич будет смотреть ей вслед Она ошиб­лась. Тот был далек от этого. Он решил вернуться в гостиницу...
  
   ...Войти вновь в здание театра, было большим желанием для русской певицы. Ей хотелось удостовериться, что она уже не посторонний человек, а полноправная синьора в нем. Однако робость и стеснительность сдерживало ее порыв. Пройдя мимо здания, словно обычный прохожий, она решила немного прогуляться, успокоится и решить для себя целесообразность свое­го возможного поступка. Сейчас было бы неразумно ее появление в театре, поскольку завтра ведь ей необходимо уже быть здесь. Девушка радостно поглядывала на людей проходивших мимо, на экипажи с серьезными госпо­дами, проезжавших улицей, на окна, в которых мелькали сонные лица.
   Ей хотелось кричать от нахлынувшего счастья и быть услышанной. Проходя вновь мимо театра у нее возникла смелая мысль, подойти к двери коснуться ее и ощутить, что это не сон. Настроившись и уж не думая ни о чем, Мамонова подошла к центральному порталу здания. Остановившись в двух шагах от дверей, она увидела выходивших Маттео Берни и пожилого, сухопарого итальянца, которого девушка уже видела в помещении.
   - О, - воскликнул Берни увидев певицу, - а мы вот с Дино о вас только что говорили. Если у вас есть свободная минутка, я бы попросил провести ее с Дино Борнабо - нашим капельдинером. Он проведет с вами небольшой экскурс по театру, покажет и расскажет о нем вкратце, затем познакомит вас с нашими дальнейшими планами. С вами я уже встречаюсь завтра, как мы и условились.
   Маттео говорил быстро и только через Дино, она понимала сказанное. Старый итальянец Дино Борнабо работал в театре почти всю свою жизнь. Он как никто другой, знал решительно все здесь. Капельдинера уважали и поль­зовались его услугами. Перед началом осмотра Дино дал историческую справку о постройке театра. Мамонова уже знала ее и продолжала слушать музыканта в надежде услышать от него новые сведения о нем, И она их услышала и чтобы не забыть, решила по приходу в квартиру записать их. Дино водил ее по театру, показывая и рассказывая о нем много интересного и увлекательного. Затем он открыл дверь, пропуская девушку вперед и провел по светлому фойе театра. Итальянец на лету схватывал взгляд певицы на каком либо предмете или объекте и тут же кратко давал об этом нужную информацию. Старому итальянцу доставляло удовольствие общение с девушкой, прибывшей из далекой России.
   Рассказывая о театре, он вспоминал знаменитых музыкантов, певцов, балетных звезд, работавших здесь, их победы и неудачи. Открыв одну из дверей и пройдя немного вперед, они прошли на сцену. Занавес был поднят. Перед ней в полумраке открылся огромный зрительный зал. У Мамоновой захватило дух. Две галереи золотистой подковой охватывали партер. Четыре яруса лож вмещали огромное количество зрителей. Богатство красок, деко­ративная роспись захватывало воображение. Итальянец показывая на кули­сы, занавес и задник сцены не без гордости сообщил, что первыми оформи­телями их были братья Галлиари. А на занавесе ими тогда был изображен Апполон указывающий музам на образцы "хорошего" искусства.
   Варя с согласия Дино спустилась в зал, прошла между рядами в глубь, затем повернувшись остановилась. Она впитывала в себя этот незабывае­мый чудесный миг, царивший вокруг и свое присутствие в новом для нее пре­красном мире. Капельдинер понимал ее, и терпеливо ждал на сцене. Вернув­шись к нему, она нарушила молчание.
   - Наверное очень трудно выходить на эту сцену певцам в первый раз?
   - Обычно во второй или третий. Все зависит от публики. Она индикатор провала или успеха.
   Девушка вспомнила свое выступление в Бергамо и с ответом не спе­шила. Тот продолжал.
   - Если верить Грасинни, у вас с публикой были вполне приличные от­ношения, но...остерегайтесь самовлюбленности. Если публика это заметит, вам будет трудно вернуть ее доброе расположение к себе.
   Разговаривая, Дино и певица покинули сцену и пройдя мимо примы­кавших к сцене комнат, зашли в одну из них.
   - А вот это помещение, - продолжал старый итальянец - особое. Все эти вещи: картины, гравюры, инструменты и прочие предметы, принадлежат людям прославившие наш театр своим искусством. Это певцы, музыканты, либреттисты, танцовщики, художники, всех не перечесть. О каждом из них можно рассказывать очень долго. Например этот спинет, на котором играл маленький Беппи, и сейчас довольно прилично звучит. Верди не часто захо­дит в эту комнату, но когда это случается, то подходит к нему, нажмет два или три аккорда и обязательно при этом скажет.
   - Держись, старина! Мы с тобой не все еще сделали в этой жизни.
   Борнабо подошел к небольшому столу на изящных, выгнутых ножках.
- Скажу вам синьора, в этой комнате вы можете спокойно работать, перепи­сывать ноты из партитур, или читать необходимую литературу. Библиотека у нас одна из лучших, среди театров в городе. Как видите обстановка способ­ствует этому. Если у вас возникнут вопросы в этом плане, я к вашим услугам. Знаю, вам не терпится узнать об этих предметах в этом помещении, и кому они принадлежат, наберитесь терпения, у вас теперь будет достаточно вре­мени узнать все это. Библиотекарь Владек Шански просветит вас на самом высоком уровне в этом плане...
   С этими словами Дино Борнабо и Мамонова покинули комнату - музей. Зайдя в кабинет Маттео, капельдинер стал посвящать певицу в план ее дальнейших занятий с Берни, сначала статисткой в спектаклях, а затем, воз­можно и пением несложных партий в ансамбле.
   Дино рассчитывал, что новенькая певица будет выражать недоволь­ство таким вариантом, однако та волнуясь, тотчас согласилась на все усло­вия. Капельдинер продолжал.
   - Завтра Маттео Берни проведет с вами индивидуальное занятие. Будьте внимательны ко всем его замечаниям. Это все, что от вас потребует­ся.
   Наступила короткая пауза. Посмотрев певице в глаза, словно раздумы­вая, он добавил. - Вероятно, среди прочего в кабинете Джулиани - директора театра, речь пойдет о контракте.
   Он вновь посмотрел на девушку. - Это мое предположение. А пока за­будьте о нем.
   Увидев, что певица от радости готова пустить слезу, старый музыкант взял ее за руку. - Отнеситесь ко всему спокойно, лишние эмоции нежелатель­ны. Кстати о "Травиате". На сколько готовы в данный момент в этой опере, ваши вокальные партии?
   Мамонова не задумываясь ответила. - Одна, две репетиции для меня достаточно, чтобы быть в форме.
   - Да, да. Конечно, - думая о своем, ответил Дино и добавил.
   - Ну вот собственно пока все. Не смею более задерживать вас...
  
   ...Нет! Эмоции были сильнее ее. Придя к себе в квартиру, в своей ком­нате, она присела на кровать и тут же уткнувшись лицом в подушку стала плакать. Радость и счастье переполняли ее девичью душу. Перед глазами мелькали лица. Их было много. Среди них повторялись образы Эрика Вагне­ра, Анри Дюпре, Курта... К нему она обратилась со словами, продолжая лить слезы. - Почему вас нет рядом? Я не могу не думать о вас. Вы всегда тяну­лись ко мне, но придуманные вами запреты лишь обостряли мои чувства к вам. Свою радость сейчас я могу разделить только с вами. Где вы? о чем ду­маете? Отзовитесь!
   В комнате было тихо. Девушка успокоилась и незаметно уснула. Про­снулась Мамонова от тихого стука в дверь. Кое - как приведя себя в порядок, она подошла к двери и открыла ее. Перед ней стояла пожилая служанка, си­ньоры Клары. Кивнув в глубь коридора, сказала, коверкая слова. - Моя хо­зяйка и русский граф ждут вас.
   Сказав это с полным безразличием, женщина важно повернувшись, ушла. Мыслей не было. Спокойно, не торопясь, Варя сполоснула лицо водой из кувшина, надев из своего небогатого гардероба светлое платьице, подчер­кивающее ее девичьи формы, взглянув на себя в зеркало, поправив при этом прическу, девушка вышла из комнаты..
   В гостиной, ей навстречу из-за стола поднялся Владимир Григорьевич.
- А мы вот с хозяйкой, синьорой Кларой, решали будить вас или подождать? Но хозяйке очень хотелось увидеть вас и она...
   Из-за стола поднялась полная женщина, лет пятидесяти с холеным лицом не в меру приукрашенной косметикой.
   - Так вот вы какая! Не успела я приехать из Вероны, а о вас уже тут слухи идут. И Маттео и Дино мне уши прожужжали о вас. Говорят, что вас сам Чезаре Грасинни рекомендовал. Он великолепный музыкант. Я с ним много лет работала. Вы даже "Аиду" поете? Это был мой конек в "Ла - Скала", Ну уж если вас сам Маттео приветствовал, а это человек высокой степени культуры, как педагог, которого не сыскать да самого Рима, я тоже присоеди­няюсь и с удовольствием буду слушать вас в опере. В этой квартире, - про­должала хозяйка, часто бывали такие кумиры публики, как Россини, Тереза Штольц, но о Верди и говорить не надо - и сейчас забегает на минутку спра­вится о моем здоровье и днях ушедших золотых. Если вы меня спросите, откуда я знаю ваш язык, отвечу коротко, профессия оперной певицы знать в обязательном порядке несколько европейских языков.
   Владимир Григорьевич придвинул стул Мамоновой. Все уселись за празднично сервированный стол. Цветы фрукты печенье, шоколад и прочая снедь завершала красочная бутылка вина.
   - Ваш благодетель, - не унималась хозяйка, - намерен предложить тост за ваш будущий успех в миланском театре. Вы не против? Тогда подымем бо­калы.
   Свечи, уютная домашняя обстановка, воспоминания синьоры Клары о славе театра, где тенями проплывали образы людей прославившие Италию, наполняли сердце девушки особой, неповторимой экзотикой.
   Владимир Григорьевич и Варя, слегка опьяневшие от вина, с должным вниманием слушали, чрезмерно разговорчивую хозяйку. Мамоновой было жаль Левицкого. Он выглядел уставшим, и наверное не прочь был бы уда­литься, куда либо от красноречия женщины. Но синьора Клара порозовевшая от напитка продолжала витать в облаках воспоминаний и казалось этому не будет конца и только служанка вошедшая с конвертом в руке остановила фонтан красноречия своей хозяйки.
   - Кажется я немножко увлеклась. Это у меня бывает. Надеюсь, вам по­нравилось у меня, пора и отдыхать, - сказала хозяйка рассматривая конверт, принесенной служанкой...
   Проходя в свою комнату с Владимиром Григорьевичем, девушку охва­тило чувство тревоги. Неужели хозяйка и взаправду решила, что русский граф имеет право оставаться на ночь с певицей в знак компенсации за мате­риальную поддержку?
   Служанка принесла новые свечи и письмо. Положив все это на стол, она также молча вышла. Варя чувствовала себя неуверенно в присутствии Левицкого. Она просто не знала, как поступить ей в данной ситуации. Влади­мир Григорьевич нарушил молчание.
   - Синьора Клара сама предложила мне остаться на ночь. Я понимаю, все получилось довольно таки не очень хорошо. Может мне вернуться в го­стиницу?
   Девушка грустно ответила ему, подходя к окну.
   - Вы же хотите остаться, неправда ли? Оставайтесь, места хватит на двоих...
   Она смотрела в окно. Темнота охватила улицу. На небе ни одной звез­дочки, лишь в одном из окошек театра светился одинокий огонек. Мамонова продолжила. - Вы устали, ложитесь. Я сейчас потушу свечи.
   - Не тушите.
   Девушка обернулась. Левицкий мотнул головой, повторил.
   - Не надо тушить. Поговорим о чем - либо еще, а там будет видно как нам быть. Поймите меня правильно, эта ситуация не для меня.
   Мамоновой стало жаль взрослого человека.
   - О чем мы будем говорить?
   - Не знаю. Давайте находить темы.
   Варя с явной неохотой начала. - Скажите, тот француз, оккультист из Белинцонни, знакомый Витторио...
   - Анри Дюпре?
   - Как вы относитесь к его речам? С его фантастическими прогнозами? Ведь на малообразованного человека он не похож ведь?
   Мамонова тянула время, сама не зная зачем. Вино продолжало кру­жить голову. Хотелось одиночества и покоя.
   Левицкий был недоволен собой. Он понимал, его присутствие здесь в столь поздний час было ошибкой. - Вы правы. Окультист Дюпре умен и по - своему талантлив. Но чтобы убедится прав ли он в своих прогнозах, необхо­димо время, хотя, если верить его словам, Гароне был пойман исключитель­но его сеансам и чутью.
   Варя продолжала смотреть в окно. Она не знала о чем еще можно го­ворить с ним. Потом, что подумает хозяйка, заметив свет в столь позднее время в ее комнате?
   Владимир Григорьевич тоже чувствовал себя прескверно. Синьора Клара наверняка поняла его визит к будущей певице "Ла-Скала", как нечто само собой разумеющиеся, согласно ее представлениям о девушках, доби­вавшихся высот в искусстве не без помощи маленьких услуг своим благоде­телям. Владимир Григорьевич продолжал.
   - Когда вы с тетушкой и Дмитрием покинули кабинет Витторио, Анри Дюпре продолжал нас забавлять своими гипотезами.
   - Какими же?
   - Один из них наиболее яркий, опять таки о маньяке из Браунау. Уж очень он преследует его. Так вот. В 1917 году этот тип будет солдатом и чу­дом спасется от взрыва бомбы. Это будет лукавый жест дьявола своей жерт­ве. В 1932 году молодой авантюрист заключит с ним договор на 13 лет. Сата­на будет верен своему слову. Маньяк из Браунау станет все властен, всемо­гущ на все эти годы...
   Наступила пауза. Воспоминания Левицкого не воспринимались. Варя вздохнула. - Уже поздно. Завтра предстоит нелегкий день.
   Она безучастно подошла к столу с намерением затушить свечи. Заме­тив конверт, принесенный служанкой она взяла его в руки и стала рассматри­вать. Глаза девушки неожиданно оживились. Вскрыв конверт, она стала бы­стро читать письмо. Левицкий несколько удивленный подошел к ней. Варя продолжала читать. Граф участливо спросил. - Письмо? От кого же?
   Вопрос был неуместен. Закончив чтение она протянула ему исписан­ный мелким почерком лист. Левицкий вначале посмотрел на конверт. Письмо было из Веймара. В комнате наступила неловкая тишина.
   Владимир Григорьевич подошел к окну. Варя присела на кровать и при­крыла лицо ладонями. Тишина давила, мысли разлетались. Он услышал ее шепот.
- Простите меня,...пожалуйста...
   Левицкий продолжал смотреть в темноту и даже, когда свечи потухли, он даже не шелохнулся...
  
   ...Проснувшись рано утром, Мамонова обнаружила на столе записку.
   "Я уехал в Сорренто. Возникнут вопросы, пишите". Ни подписи, ни слова о письме от Курта...
  
   ...Варя шла в театр стараясь не думать о личных неприятностях. Зайдя в кабинет к Маттео Берни, который уже просматривал утреннюю почту, девушка поздоровалась. Тот увидев ее, тут же принялся расспрашивать о "Травиате" и личном участии в этой опере. Варя вспомнила капельдинера, которого тоже интересовало это. И пока Мамонова отвечала, стараясь не пропустить главного, маэстро думая о чем - то, нервно постукивал кончиками пальцев по столу. Даже тогда, когда певица закончила говорить, тот продол­жал выстукивать ритм, казалось забыв о ней. Варя старалась вспомнить еще что либо, но безуспешно. В голову приходили лишь незначительные детали не имеющие ценности по данному вопросу. Мэтр серьезным взглядом окинул фигуру девушки, чем смутил ее, затем встал из - за стола подошел к окну.
   - Сейчас сюда войдут синьоры, - сказал он и продолжил.
   - Им срочно, нужна певица. Слушайте, вникайте, решайте для себя ва­риант. От него зависит для вас многое. Ваше согласие и поездку в Венецию будем считать контрактом с вами.
   Тишина в кабинете длилась не долго. Берни волновался, это было оче­видно, но он, старался держаться уверенно. В комнату вошли несколько че­ловек. Среди них был Дино Борнабо и пианист театра. Двое незнакомых господ тут же обратили внимание на Мамонову. После нескольких общих фраз, Маттео показывая на девушку, сказал.
   - Итак синьоры, как я и обещал вам, Виолетта перед вами. Будьте уве­ренны, ваши спектакли, теперь не будут сорваны.
   Синьоры из Венеции неуверенно поглядывали на молодую певицу, ста­ли задавать Берни вопросы. Тот выслушав их, стал успокаивать их.
   - Джильды нет, Аделины Патти и Алисы Нильсен тоже. Если молодость этой певицы вас смущает, то голос ее, вас равнодушными не оставит. Это я вам говорю, Маттео. Если нет вопросов, Венеция ждет вас. Вперед господа!
   Гости нерешительно переглянулись. Мэтр кивнул аккомпаниатору. Тот живо уселся за инструмент. Распевка была короткой. Приезжие были приятно удивлены. Прослушав вокальный фрагмент из "Волшебной флейты", они сдались. Маттео пальцем погрозил им.
   - Синьоры, никаких штучек. Знаю вас. Через неделю эта молодая си­ньора должна быть в этом кабинете!
   Венецианцы в приподнятом настроении стали покидать помещение.
   - А вы, - обратился Берни к девушке, - держитесь с ними на равных. С этими хитрецами надо быть начеку. Не поддавайтесь на обещания и подачки. Всюду и всегда помните об этом. А с Джулианни, по поводу вас, уже есть до­говоренность...
   ...Придя к себе на квартиру, Варя поделилась новостью с хозяйкой. Си­ньора Клара не удивилась быстрому решению Маттео.
   - Решил, значит так надо. Вам с Берни повезло. Держитесь его. Глав­ную скрипку в театре играет он, а не Джулианни, а это значит, что сцена "Ла-Скала" и главные партии опер вам почти обеспечены...
   Во второй половине дня Мамонова и Дино Борнабо в экипаже, направ­лялись в сторону Вероны...
  
   ...Неделя проведенная в Венеции прошла незаметно быстро. Утренние репетиции, спектакли по вечерам, совершенно лишали ее свободного време­ни. А если даже и появлялись, девушка не покидала стен театра и постоянна была на виду у своих коллег по сцене. Свой портрет на афише, она увидела только благодаря Дино, опекавший ее, как свое дитя. Ей очень хотелось по­бывать во многих уголках города: в соборе, где когда - то работал Верди, на Большом канале, в "Красной розе", но Венеция так и осталась для нее зага­дочным и желанным городом. Возвратилась Мамонова с капельдинером в Милан уже поездом....
  
   ...Занятия с Маттео Берни, участие в массовых сценах, знакомство с труппой театра, приносили девушке удовольствие А когда через месяц упор­ной работы над голосом, Берни предложил ей петь Розину, в "Севилськом Цирюльнике", Мамонова была наверху блаженства. Это был тот волшебный миг, к которому он стремилась многие годы.
   Отдавшись целиком работе в театре, отодвинули в сторону все личное, что связывало ее с Левицкими и Куртом. Друг Левицкого надеялся на встречу с ней в Милане, однако точный срок им не был назван. Мамонова продолжа­ла ждать его. Девушка прилежно раз в неделю писала ему письма в Веймар и Левицким в Сорренто, в котором подробно описывала свои успехи и труд­ности в освоении бельканто.
   Летние дни проходили незаметно. Работая в театре она старалась не пропустить главного. Особенно девушка уделяла внимание мастерам опер­ной сцены "Ла - Скала", о которых знала лишь по скудным сообщениям пе­тербургских газет. На одной из премьер новой оперы Верди, ей посчастливи­лось даже увидеть исполнительницу главной роли в "Аиде" Терезу Штольц в обществе пожилого итальянца с бородкой. Даже несмотря на возраст, жен­щина была образцом восточной красоты.
   Письма Мамонова обычно писала в театральной комнате - музее, при­мостившись у спинета маленького Беппи, не боясь быть застигнутой врас­плох Джулианни, к которому девушка относилась неоднознчно. Капельдинер Дино, был ее верным помощником и на него всегда можно было положиться. Сухощавый, подтянутый с проседью на висках, он отлично разговаривал на русском языке и был незаменимым помощником в ее жизни в этом городе. Он следовал за ней тенью, помогая во всем: книгами, нотным материалом и посвящал ее во все хитросплетения театральной жизни театра. С его помощью она познавала в музее истории "Ла-Скала" и его музыкальные ценности прошедших лет Здесь же после занятий вокалом с Берни, Варя не теряя времени даром, переписывала необходимую музыкальную литературу, которую любезно ей представлял Борнабо...
  
   ... Дино любил свой город и с восторгом говорил о нем, о знаменитостях живших здесь или посещавших Милан.
   Капельдинер почти никогда не покидал пределы своего города, но знал почти все, что делалась в других городах Италии. Все это он узнавал от бес­численных господ и синьоров путешествующих по его родной стране. Имен­но ему Мамонова была благодарна за посещение таких исторических мест, как монастырь Санта- Мария делла Грацие, и замка Кастелло Сфорцеско, бывшего правителя столицы Ломбардии.
   - В нашем городе, - говорил Борнабо, провожая Варю домой, - каждый дом, каждый камень хранит память прошлых лет и столетий. По этим улоч­кам ходил Соваронолла, Гарибальди, Рафаэль, Мигель Сервантес...
   Варя вспомнила набросок на картоне, которая очень поразила ее, "Казнь Сованаролы"
   - Чем прославил себя,...Сованарола?
   - Этот доминиканец требовал воздержания в браке. Он устраивал со­жжение "суеты", предметов, не отвечающим правилам благочестия. Люди бросали в костры игральные кости, карты, маски, помаду а также картины и рисунки с обнаженным телом. Сованарола вещал: "- Лучше слушать больше проповедей!" Казнили его по церковным соображениям, так как приговорен­ный игнорировал многие постулаты Священной Римской церкви. Люди сожа­лели о его гибели...
  
   ...После небольшой паузы, девушка нарушила молчание
   - Кто из музыкантов в городе бывал?
   - Простите синьора. Милан гордится такими именами как Скарлати, Чи­мароза, Доницетти, Россини.
   - Маттео говорил, что вы лично знали Россини?
   - Джаокино? Конечно же! Весельчак и шутник. Любил хорошо поесть. А блюда из птицы готовил - пальчики оближешь! В то время о нем больше су­дачили, чем об императоре. Вы слушали его увертюры? В нем весь Маэстро!..
   - Вы давно знаете Владека Шански?
   - Вы уже заитересовались им ? Похвально! Это полиглот. Знает реши­тельно все. Как библиотекарь он неистощимый источник информации. Для нашего театра - он клад. Вам надо обязательно познакомится с ним побли­же...
  
   ... Владек Шански, давний приятель Дино. Оба давно уже работают в театре. Работая библиотекарем, он также был смотрителем комнаты музея, где находились личные вещи известных артистов и людей много вложивших своих трудов и знаний в Ла - Скала. Варя Мамонова не раз слышала, что по­ляк Владек, личность необычная, с которой есть о чем поговорить и получить ответы на любые вопросы в области искусства и исторических ценностей Ломбардии. Певица часто пользовалась его услугами. Он снабжал ее музы­кальной литературой, подробно объяснял в какой книге, партитуры, на какой странице находится нужный ей материал. Среднего роста, подвижный, в его глазах всегда светилась теплота при ее появлении. Певица уходя из библио­теки всегда уносила в своем сердце его доброту и отзывчивость.
   Простудившись, он уже несколько дней не появлялся в театре. Ей хо­телось навестить больного, но все время что то мешало. И все же однажды, решительно отбросив все в сторону, она направилась к нему. По пути к его дому, девушка зашла в тратторию и купила больному сладости. Жил библио­текарь в одиночестве возле вокзала.
   Хозяин квартиры увидев любимицу Дино, радостно воскликнул.
   - Борнабо ждал, Джулиано ждал, Пучинни обещал зайти... Вместо них я вижу вас, миланскую Галатею, цветок Петербурга! Очень рад и тронут ва­шим приходом. У меня не очень просторно, извините. Я уже привык своей тесноте. Проходите вперед, еще немного. Вот так...
   Варя прошла в большую комнату, заменявшую гостиную. Она огляде­лась и была удивлена. Все стены и углы помещения были заполнены карти­нами, рисунками, и картоном с набросками. По углам стояли скульптуры. Между ними бюсты. Гостиная напоминала ей картинную галерею.
   Мамонова была настолько удивлена увиденным, что не сразу замети­ла Федерико Мартини, театрального художника, декоратора. Тот, чуть нагнув­шись над мольбертом, копировал настенный опус. Варя улыбнувшись, кивну­ла ему головой. Федерико ответил взаимно.
   Усаживая гостью в кресло, хозяин спросил ее. - Что новенького в теат­ре? Небось там уже соскучились по библиотекарю? Подождут еще денька два. Я уже на ногах, как видите, но пока тарантеллу не рискну отплясывать!
   - Все по прежнему, репетиции, спектакли...
   - Как Джулиано? Держит свое слово?
   - Да. Сейчас работаю над Адиною. Роль интересная, увлекательная...
   - А партнер, Неморино? Опять этот Леон Матти?
   - К сожалению. Все ведь разъехались по своим виллам.
   - Будьте по строже с этим щеголем. Тенор он неплохой, но как человек, не очень,.. приятный. Да вы и сами знаете.
   Да, певица знала. Дино сразу предупредил ее как нужно вести себя с этим миланским повесой, и она быстро поставила этого заносчивого певца на место.
   Библиотекарь перевел разговор на Милан. Была ли певица в Ми­ланском соборе, в монастыре Санта Мария делла Грацие? Девушка согласно кивнула головой и в свою очередь сказала. - У вас прекрасная коллекция кар­тин, портреты, пейзажи, натюрморты, рисунки... Наверное бы любая го­родская галерея гордилась таким подбором. Мир ваших увлечений великоле­пен!
   Владек Шански улыбнулся. - Я рад, что вы разделяете со мной эти вз­гляды. В основном, все что вы видите, относится к прошлому Милану.
   - Очень много портретов.
   - Мерия города желает видеть ее в городской галерее, но я пока воз­держусь расставаться с коллекцией, потому как хотел видеть ее вначале в стенах театра.
   - Вы с Джулиано говорили об этом?
   - Официально нет, так, мимоходом. Впрочем моей коллекцией интере­совались и частные лица. Так например приезжий из России некий извест­ный антиквар Евгений Нестеренко интересовался двумя работами, это "Ма­донна Бенуа" и портрет маркизы Изабеллы Гонзага. Он хотел их приобрести для своей коллекции, но был очень разочарован, узнав что те были всего лишь копии. Посмотрите на этот портрет, какие удивительные глаза, лицо, ракурс... Не правда чудесная головка?
   - Тоже маркиза?
   - Увы. Это жена антиквара, о котором я упоминал. Зовут ее Галина.
   - Она очень красива, просто восхитительна!
   - Этого у славянок не отнять.
   Варя перевела взгляд на рисунок картона. На нем был изображен го­род окруженный крепостной стеной и каналом.
- Один из старых городов Италии?
   - Милан. Столица Ломбардии.
   - Милан?
   - Рисунок датируется приблизительно 1480 годом. Город, как видите окружен и каналом и крепостной стеной, но это не спасло город от вторжения Фридриха Барбароссы. Германский император, "Рыжая борода", дважды уни­чтожал город. В свои 35 лет, он принес много страданий и горя населению Милана.
   Мамонова показала на снимок всадника. - Это он?
   - Вы имеете ввиду германского завоевателя? Нет. Это Аттендоло из Ко­тильона. Франческа Сфорца Великолепный, из рода Висконти. Он дал нача­ло аристократической династии, которая правила Миланом много веков на­зад. Их замок Перто Джовио (Ворота Юпитера) находились вблизи Павии, приблизительно здесь...
   Библиотекарь достал из папки лежащей на столе старую карту города, и указал пальцем место дворца правителей Ломбардии.
   - На гербе Сфорца была изображена змея. Как видите, кличка Сфорца (Насилие) была дана не случайно, как видите.
   Владек Шански показал на портреты висевшие на стене. - Это млад­ший сын его, Лодовико. Неаполитанский король, как то в шутку назвал его Моро (Мавр) за смуглый цвет лица. Это прозвище закрепилось за ним навсе­гда.
   А это старщий сын Франческо Сфорца, Галлеаццо Мария.
   - Неприятная, отталкивающая внешность.
   - Вы правы. И лицо и характер ужасны. К нему прилипало все негатив­ное и плохое. Где бы он не появлялся, он нес страх и печаль. Хитер, коварен, жестокий тиран, он тем не менее отлично разбирался в живописи и был по­кровителем искусства. Его девиз. " Где искусство - там власть!" Будучи во Флоренции, он купил там вот этот рисунок...
   Билиотекарь достал из папки ее копию. Варя Мамонова увидев его, от­шатнулась. - Что это такое?
   - Ротелло ди фико. Насекомое.
   - Но ведь здесь змеи, жабы, ящерицы...
   - Название этой необычной компании дал художник.
   - Представляю себе этого живописца. Видимо он не лучше, чем этот Галлеацо Мария.
   Хозяин улыбнулся. - Ну уж тут вы совершенно не правы. Впрочем мы еще вернемся к этому художнику.
   Библиотекарь продолжил. - Как я уже говорил, Галлеаццо Мария все­гда окружал себя вот такими "шедеврами". Они питали его дух и выходили из него, отравляя все вокруг. Кончина его была тоже не менее странная, Его за­кололи на паперти святой обители. Перед смертью он воскликнул:
- Смерть жестока, а слава вечна!
   Гостья перевела взгляд на другой рисунок. На нем был изображен мо­лодой человек с лирою в руках. Хозяин заметил ее внимание.
   - Вас интересует этот набросок?
   - Кто этот молодой человек?
   - Леонардо да Винчи.
   Варя недоверчиво посмотрела на Владека Шански.
   - Он музыкант?
   - Здесь ему 30 лет. Он приезжает в Милан на музыкальные соревнова­ние. Его лира ди брачо, украшает лошадиный череп. Свое пение он сопрово­ждает игрой на этом инструменте. К моменту его появления в Милане, это был 1482 год, в городе проходили торжества по чествованию династии Сфорца. Флорентиец Леонардо да Винчи вместе с другими музыкантами и певчими пели кантату в честь Моро, и Джан Галлеаццо, его племянника.
   - Леонардо музыкант! Поразительно!
   - Он пел высоким голосом. Его учителем на лире, был Аталант Милио­ротти из Мантуи.
   Библиотекарь сделал паузу. - Я вас не утомил, синьора?
   Девушка увлеченно ответила. - Нет, что вы. Продолжайте пожалуйста...
   - Этот период жизни города пришелся на военные действия. Милан и Феррара воевали против Венеции. Для защиты города, нужны были специа­листы в области военной и оборонной техники. Молодой Леонардо предлага­ет герцогу Моро свои чертежи. Тот зачисляет его в коллегию инженеров. Леонардо дают жилье. Его мастерская находилась в Корте Веккио. Это был ветхий дворец (Старый двор) возведенный на развалинах цирка, где во вре­мена римского владычества состоялись бои гладиаторов и другие дикие зре­лища. Помимо своих прямых обязанностях инженера, Леонардо как живопи­сец стал рисовать картины. Вот одна из них, "Мадонна в скалах", для капел­лы церкви св. Франциска В этой работе Леонардо да Винчи применяет метод "сфумато"- рассеянный свет, незаметно проникающий в контуры объектов и образов. Живописец вообще любил работать в вечерние часы, или в туман­ные дни, когда свет не дает резких оттенков и плавно переходит от светлых к темным тонам. И хотя это полотно по мнения. некоторых богословов проти­воречит догмам Писания, якобы в ней нет "срединной сущности", тем не ме­нее "Мадонна в скалах" занимает почетное место среди других работ Леонардо.
   Кроме живописи он проявляет себя как архитектор. Для строительства купола Миланского собора, регент Моро поручает эту работу ему и урбинцу Донато Браманте. Техническая сторона этого проекта была сложна, но это не остановило архитекторов. Они принялись за работу.
   Кроме купола Моро заказывает Леонардо да Винчи конную скульптуру, Франческо Сфорца, а вскоре и "Тайную вечерю", которая должна будет укра­шать трапезную, в монастыре Санта Мария делла Грацие - усыпальницу Сфорца. Настоятель обители вредный старикашка, отец Винченцо Бандоли, своими нападками и наушничеством, всячески мешал работе живописца. Он и послужил прообразом библейского Иуды в "Тайной вечере".
   Владек Шански сделал паузу. Подойдя к театральному художнику пере­кинулся с ним несколькими словами, глядя на его работу. Варя переключила свое внимание на портрет сидящей девушки со зверьком на коленях. Биб­лиотекарь улыбнувшись, подошел к ней. - Перед вами портрет Беатриче Че­чилии Галлериани. Имя Беатриче она получила за красоту, которой так не хватало возлюбленной Данте. Здесь ей 16 лет. Она была младшей дочерью герцога Эрколе. Флорентиец поэт Бернардо Беллинчона, увидев впервые этот портрет, воскликнул...
   Библиотекарь нашел в папке старую тетрадь. "- Ломбардским обжорам дан прекрасный урок: в конюшне, полной навоза, тосканец художник (Леонардо) сумел отыскать перл чистоты и изящества, лютню, звуки которой заглушали полные вопли этих наглецов и бездельников...".
   Варя Мамонова, глядя на портрет Чечилии Галлериани, чувствовала на себе взгляды художника - декоратора, словно тот рисовал ее, а не набро­сок апостола Филиппа.
   - Портрет синьоры тоже написан в манере "сфумато"?
   - Леонардо да Винчи в многих своих работах придерживался этого направления.
   - Дальнейшая судьба этой синьоры известна?
   - Она становится вначале наложницей Лодовико Моро, а потом и же­ной его. Герцог дарит ей красивое палаццо. Далее свадьба. Франкино Гафу­ри, ученый музыкант с певчими поют гимн, прославляющий их.
   " Грянули хором; Слава Моро!
   Слава Моро и Беатриче! "
   Два месяца проходят в праздниках. Далее идет все как полагается. И вот уже молодая жена герцога на восьмом месяце беременности. Личный астролог и звездочет герцога, Мессер Амброджо, наблюдая за небесными светилами в башне дворца, предостерегает герцогиню. Начало 1494 год, а именно март месяц,( древние называли его месяцем Марса и Ржавчины, т. е. Войны и Гибели) ей необходимо быть осторожной от резких движений и уда­ров. Синьора Беатриче Чечилия прислушивается советам астролога, но спу­стя несколько дней на Празднике Христа, она не выдерживает своего уеди­нения и принимает активное участие в нем. Она лихо танцует и веселится с остальными.. Через два часа она рождает мертвого ребенка и умирает от по­тери крови.
   Теперь вместо праздничного карнавала, из замка Сфорца в Милан, по­тянулась скорбная процессия к монастырю Санта Мария делла Грацие - усы­пальнице Сфорца.
   - Печально.
   - О, да...Предупреждения нельзя игнорировать.
   - Продолжайте.
   - Мир увлечений Леонардо да Винчи разносторонен. Я лишь попробую обратить ваше внимание на некоторые его работы. Итак скульптор продол­жает работать над восковой конной фигурой Франческо Сфорца. В его ма­стерскую Корте Веккио приезжает регент Лодовико Моро и его камердинер Джакопо Феррарский. Герцог интересуется работой над Конем, затем осмат­ривает его. Моро уже представляет Миланского колосса на пустыре возле дворца.
   Этот Конь несомненно во много раз превышает известную скульптуру "Падуанского коня Бартоломея Коллеони", Венецианского, Андреа Вероккио и тем более конную скульптуру Марка Аврелия на Латеранском поле в Риме. Непомерно большой Конь Леонардо да Винчи, принимает устрашающй вид. Его уже называют Чудовище, Конь Апокалипсис... Моро считает его симво­лом власти и могущества династии...
   Девушка переключила свое внимание на "Тайную вечерю".
   - Я видела эту роспись в трапезной монастыря.
   - Вы обратили внимание на апостолов сидящих за столом с Христом? Выражения их лиц, расположения фигур, задний фон? Какое богатство кра­сок и фантазии!
   - Вы правы. Каждый раз, когда приходишь в Санта Мария делла Гра­цие, эту картину воспринимаешь заново, по новому.
   - Король Франции Людовик, увидев "Тайную вечерю", во время оккупа­ции Милана, был восхищен ею и тотчас решил фрагментами увезти ее к себе на родину, но вскоре забыл о своем желании. Впрочем, если бы мечта его сбылась, картина сохранилась бы вероятно в первоначальном виде и буду­щие поколения могли лицезреть и восхищаться ею более восторженно, чем сейчас...
   - Но ведь и сегодня она,...выглядит прилично...
   - Не совсем.
   Девушка вопросительно посмотрела на библиотекаря. Тот невозмути­мо продолжал. - Немного истории. Обстановка между Миланом и Францией в тот период была критическая. Король Франции вторгается в столицу Ломбар­дии. Герцог Моро в Альпах ждет помощи от германского императора.. Тот дает ее, но это не спасает миланского герцога. Он терпит поражение. Переодевшись в монаха Моро пытается бежать, но его опознают и в желез­ной клетке для преступников увозят в замок Лош на Лувре.
   В это же время его камердинер, Джакопо Андреас Феррарский велит открыть шлюзы канала, чтобы залить местность в городской черте и поме­шать таким образом действиям французских солдат. Вода достигает мона­стыря Санта Мария делла Грацие, проникает в трапезную и стоит там много лет подряд. Мокрые стены, плесень погубили роспись. Вазари, побывавший в монастыре, увидел на месте картины одно грязное пятно. Роспись впослед­ствии, стали спасать, но она уже стала не той, что сделал в свое время Леонардо. Я так полагаю.
   -Это ужасно. Неужели камердинер герцога не предвидел последствий своего поступка?
   - На тот момент, как я полагаю, у него были другие мысли. Впрочем он понес наказание. Палач на Рыночной площади разрубил его тело на части, насадил на железные крюки, затем их развесили на воротах города, в нази­дание и устрашения других, чтобы ворота никто не открывал без разреше­ния...
   Хозяин квартиры умолк, убирая рисунки и листки в папку. Певица нахо­дясь под впечатлением, спросила. - А далее, что было, с художником Леонардо?
   - После вторжения французов в город, в Милане начинаются грабежи. Гасконские арбалетчики в Корте Веккио расстреляли исполинского Коня, что­бы в будущем Сфорца не оседлал его. Уничтожены чертежи, записи и рисун­ки Леонардо. Сам же живописец вместе с друзьями "леонордеско" покинули город. В Мантуе он по просьбе маркизы Изабеллы Гонзага рисует ее портрет, затем покидает город, чтобы вернуться к себе на родину во Флоренцию.
   - А Моро? Его отпустили?
   - Он скончался в плену. Труп перевезли в Милан и похоронили рядом с женой Чечилией. Скульптор Кристофор дель Гоббо, изготовил для них гроб­ницу, где они и покоятся ныне, в монастыре Санта Мария делла Грацие.
   Варя подошла к иконе . - Это тоже, ... Чечилия?
   - Моро часто проводил время в молитвах перед этой иконой, Здесь Ма­терь Господа нашего изображена под видом прекрасной наложницы, гра­фини Чечилии Бергамини. Она была написана Леонардо да Винчи по личной просьбе миланского герцога.
  
   Владек Шански вновь подошел к художнику декоратору. Его серьезное лицо расцвело в изумлении. Он подозвал к себе певицу.. - Вы только посмот­рите. Я ведь не раз говорил Джулианно, что у Федерико Мартини талант, что у него руки золотые. Они способны творить чудеса....
   Девушка подошла к библиотекарю и посмотрела на мольберт теат­рального художника. На белом листе бумаги был изображен ее портрет. Ра­курс был необычный, вполоборота. На портрете ее лица застыла улыбка. Библиотекарь мотнул головой. - Нет, нет, нет! Я, Федерико, у тебя это заби­раю. Портрет останется у меня, а значит для театра и города. Извини...
   Мамонова почувствовала себя неловко, и чтобы скрыть свое смуще­ние, она пыталась вернуть разговор в прежнее русло. Подойдя к портрету, спросила? - Джаконда?
   - Одно время этот портрет считался работой неизвестного художника.
   - А Леонардо?
   - Во время заключения мира между Францией и Ломбардией, он следу­ет за королем во Францию. В замке Дю Клу, близ Парижа король окружает его своим вниманием. Живописец, совершенствует шлюзы, участвует в строительстве Гавра, замка Шамбор.... Король ценит божий дар Леонардо да Винчи. Последние годы живописец живет среди природы, солнца и птиц. 2 мая 1519 года, ранним утром флорентиец мучительно умирает. Король с придворными спешат застать его в живых, но опаздывают. Первыми отпевали великого живописца, жаворонки...
   Леонардо да Винчи был погребен в монастыре Сен -- Флорентен. Его забытая могила сравнялась с землей и память о тосканце в Амбуазе исчезла бесследно...
   ...Наступило долгое молчание. Стоя рядом с автопортретом Леонардо да Винчи, библиотекарь тихо сказал. - Он был необычным, гениальным чело­веком...
  
   ...Летом театральный сезон в городе затихал. Приехавшая в город на карнавальный сезон публика, довольствовалась средним исполнительским составом актеров, и весьма посредственными спектаклями. Однако бывали исключения и оперный театр в такие дни блистал исполнительским составом и выбором или премьерой оперы и довольно многочисленной, пестрой по своему составу публикой. Синьора Клара узнав от капельдинера Дино, об успешном выступлении русской певицы в Венеции, теперь часто приходила в театр и с интересом смотрела спектакли с ее участием. Когда та занималась дома, сидя за инструментом, хозяйка, подойдя однажды к ней, поглаживая крышку инструмента, поведала ей не без гордости, что на нем музицировала сама Мария Вальцман и Тереза Штольц. Можно было понять с каким душев­ным трепетом подходила к нему луганчанка...
   Все эти летние месяцы он очень выручал ее. За все время своей заня­тости в театре, Мамонова так и не увидели Верди, но ее наставник Маттео Берни, успокаивал ее, и уверял, что обязательно увидит его и вполне воз­можно композитор будет присутствовать на опере Россини, в которой русская певица будет исполнять одну из главных ролей.
   Девушка тщательно готовилась к своей премьере, работая над партия­ми, сопровождая свое пение на инструменте. К себе на квартиру Варя прихо­дила усталой и тотчас ложась в постель, засыпала намертво...
  
   ...В первых числах августа на афишах театра "Ла-Скала" наряду с из­вестными вокалистами, появилось и ее фамилия. Причем она упоминалась дважды. Второй оперой по контракту, была опера Верди "Аида". Хозяйка квартиры узнав об этом тотчас изъявила желание послушать певицу.
   - Я синьора, - сказала она, - с удовольствием буду слушать вас на сце­не театра. Я ведь начинала петь Розину, еще при живом Джаокино. О, как он глядел на меня тогда, молоденькую и грациозную простушку.
   "Аиду" я пела много раз и даже не хуже чем Тереза Штольц, однако лавры успеха всегда доставались ей. Я не в обиде. Для меня Верди и его предмет обожания, всегда были выше моих личных интересов...
   ... В день своей премьеры, девушка около часа провела в монастыре Санта - Мария делла Грацие, где просила заступницу помочь ей на выступ­лении. Выходя из помещения она встретила Джакомо, молодого композитора театра. Тот разговаривал с пожилым итальянцем с бородкой, которого она как - то раз видела в обществе Терезы Штольц. А Джакомо Пучинни, Мамо­нова уже хорошо знала. Молодой композитор был известен в театре двумя своими операми. Несомненно, его в будущем ожидало призвание и известность.
   Мамонова извинившись перед мужчинами поспешила в театр, где ее уже ждал Берни. Во время распевки в репетиционном помещении, она вновь увидела опрятного пожилого итальянца с бородкой. Тот внимательно слушал ее, сидя рядом с Маттео Берни...
   ..."Севильский цирюльник" собрал в театре много людей. Глядя на них, Варя вспомнила свои выступления в Петербурге. Как и в русской столи­це, так и здесь, публика делилась на аристократов и на синьоров, на которых держится город и провинция. Это различие сразу кидалось в глаза. Мамоно­ва вспомнила слова сказанные однажды Эриком Вагнером. "Запомните, го­лубушка. Здесь на сцене, вы выше всех этих господ, а выше вас есть только Бог! Помните об этом всегда..."
   Во время спектакля, Варя глядя на переполненный зал, старалась ощутить это превосходство над теми, кто слушал ее. Все свое знание и ма­стерство, девушка переключила на образ Розины. И ей это удалось. Спек­такль прошел с успехом. Администрация театра, артисты, дирижер, директор тепло поздравляли русскую певицу с дебютом. А Джулиании тут же предло­жил Мамоновой продлить контракт, на что певица дипломатично пообещала подумать.
   Через неделю, в театре должна быть идти "Аида", на которую обещал приехать Верди. Для Вари, это испытание, казалось, будет пожалуй труднее, чем исполнение россининских изящных арий. И хотя Мамонова знала реши­тельно все в этой опере, до малейшего нюанса в своей вокальной партии, но волнение все больше охватывало ее.
   Наставник Маттео успокаивал. - Все пройдет хорошо, а то что вы вол­нуетесь, это вполне нормально...
  
   ... К парадному входу театра стали подъезжать экипажи, пролетки и легкие двухместные коляски. Нарядно одетая публика не спеша входила в фойе. Из окна гримерной, Варя стала наблюдать за людьми. По словам капельдинера Дино, композитор "Аиды" еще не приехал. Может он уже сре­ди этих господ? Узнает ли она его? Маттео Берни да и молодой Пучинни, ав­тор "Виллием", и "Эдгара", утверждали, что в общем то в Джузеппе нет ни­чего оригинального и он похож скорее на служащего конторы, нежели на из­вестного музыканта. Впрочем, певица могла часто его видеть в театре. Композитор часто присутствовал на репетиции оркестра и вокалистов....
  
   ...Франческа продолжала готовить ее к выходу. И вскоре из овального зеркала на столике на Мамонову смотрела Аида. Ее лицо было обаятельным и грустным. Прозвенел первый звонок. Франческа перекрестила певицу. Под­ходя к кулисе она остановилась. Берни, стоявший у смотрового окошка, усту­пил ей место.
   - Людей - яблоку негде упасть, посмотрите в зал.
   К певице подошел Дино Борнабо. Мамонова грустно улыбнулась.
   - Молитесь за меня.
   - Я буду просить святого Януария, чтобы он вам помог быть, сегодня на высоте.
   Варя вновь прильнула к окошку, в надежде узнать среди зрителей Вер­ди, сидевших в первых рядах.
   - Он уже в театре?
   Дино не успел ответить. К мужчинам подошел итальянец с бородкой и стал о чем с ними говорить. Обратив внимание на русскую певицу, продол­жавшую смотреть в зал и переглянувшись с Берни и Дино, спросил, обраща­ясь к ней.
- Однако зрителей сегодня больше чем обычно, вы заметили?
   Мамонова оторвалась от смотрового окошка и повернувшись в сторону говорившего господина, спросила, осмелившись.
   - Вы видели Верди? Он уже приехал?
   Дино переводил.
   - Я думаю, да.
   - Вы хорошо знаете его?
   Тот удивился. - Ну как вам сказать, синьора, наверное. А в чем дело?
   Девушка вздохнула. - А вдруг ему не понравится мое исполнение.
   - Это исключено. Джузеппе доверяет Берни, а Берни кое - что смыслит в вокале.
   При этом итальянец многозначительно, с улыбкой, посмотрел на Мат­тео. Мамонова грустно покачала головой.
   - Я так волнуюсь.
   - Немножко волноваться не вредно.
   - Да, я уже слышала это.
   - Пойте синьора так, чтобы вам это доставляло удовольствие. Публика почувствует это и оценит, ну к примеру, как вашу Розину.
   Певица вопросительно посмотрела на опрятного итальянца. Вопрос она не успела задать, прозвенел второй звонок. Все находившиеся на сцене артисты и рабочий персонал стали покидать ее. Артисты, занятые в первом действии, занимали свои места, входили в образ.
   - Ах, какая жалость, сказала Мамонова, отходя от смотрового окошка,- я опять не смогу его увидеть... - Вы о Верди? Но вы же с ним, ...- капельди­нер не договорил. Взглянув в окошко он продолжил.
-Смотрите, он сидит с Роберто Исмани, банкиром.
Певица прильнула к окошку и посмотрела в указанном направлении и тотчас увидела знакомого итальянца с бородкой, с которым недавно разговаривала.
- Это Верди?,- изумилась девушка.
   - Он не раз слушал вас и был доволен вашими вокальными способно­стями.
   Мамоновой стало не по себе Страх, неловкость, стыд - все перепута­лось. Зрители нетерпеливо захлопали. Дирижер взмахнув палочкой и мощ­ные аккорды взметнулись над залом. После вступления занавес медленно стал подниматься кверху. На сцене стали звучать арии действующих лиц и хора. Варя взяла в себя в руки. И на этот раз она будет выглядеть не хуже? чем в "Севильском цирюльнике".
   - Синьора Аида, ваш выход!
   Варя перекрестившись вышла на сцену. Она не боялась уже перепол­ненного зала. Ожидая вступления арии, Варя посмотрела на дириже­ра. Тот доброжелательно чуть кивнул головой. Мамонова запела....
  
   ...Спектакль прошел отлично, как говорят люди искусства "на одном дыхании". Зал восторженно награждал исполнителей бурными аплодисмен­тами. Аида была замечена всеми и ее несколько раз вызывали на сцену. Когда наконец занавес опустился, луганчанка продолжала жить образом сво­ей героини. Артисты тепло поздравляли новенькую с успехом. Гром аплодис­ментов в зале не утихал. Занавес подняли вновь. К артистам вышел мужчина с бородкой и стал рядом с Мамоновой. Варя была ошеломлена.
   " - Это Верди"? Композитор, которого она неоднократно встречала в театре, на улице? Сквозь поволоку в глазах девушка смотрела на благодар­ную публику, не смея взглянуть на стоявшего рядом композитора. Тот обра­тился к ней, но от большого волнения, она не слышала его. Композитор по­вторил.
   - Видите? Зрители Милана приветствуют вас. Вы это заслужили. Пели вы действительно превосходно!
   Душа Вари была переполнена счастьем...
  
   ...Незаметно быстро пролетало летнее время. На афишах театра все чаще вспоминалась фамилия русской певицы. После одного из спектаклей, Мамонова зайдя в гримёрную комнату, увидала букет, из роскошных белых и розовых гортензий, стоявших в вазе на ее столике.
   - Боже мой, какая прелесть! От кого же?
   Франческа пожала плечами. - Молодой синьор не назвал себя, но ска­зал, что является поклонником вашего таланта. Да вот он стоит, - кивнула ко­стюмерша глядя в окно.
   Мелькнувшая мысль у Мамоновой остановилась на единственном ва­рианте, о Курте. Она радостно подбежала к окну. Но среди поредевшей тол­пы людей, выходивших из театра, она увидела своего знакомого парижского живописца Жана Лебруа. Рядом с ним была и его подружка Сюзанна. Варя вздохнула.
- Меня ждут.
   - Я, синьорина, его раньше не видела, чтобы он приходил к вам...
   Певица не стала ничего ей объяснять. Быстро переодевшись, она то­ропливо вышла из комнаты. Глядя ей вслед, костюмерша подумала вслух. - Все время сама - никаких друзей, и вот тебе, появился...
  
   ...После дружеских поздравлений, в оперном спектакле и творческих пожеланий, ее друзья обменялись с певицей новостями. Затем художник об­няв Сюзанну поделился с Варей своими планами.
   - Мы решили с ней завершить свое пребывание в Италии, поездкой
   в Ла - Маджоре. Прекрасные места для отдыха и творческого полета. Изумительные ландшафты света и воздуха. Затем в Париж, в мастерскую и за работу.
   Мамонова была рада встрече с друзьями и от всей души пожелала им хорошо провести время на озере.
   - Мне предложили, - продолжила она, - продлить контракт и ждут от меня положительного ответа.
   - Здесь и думать нечего, соглашайтесь!
   - Меня все здесь устраивает,...но есть вопросы, которые необходимо решить и тогда...
   - И тогда Синьора Бельканто приезжает в столицу Франции, в Гранд Оперу, покорять парижан.
   - Я бы не отказала себе в удовольствии побывать на родине Гуно, Оф­фенбаха и Гюго.
   - Приезжайте, смотрите, удивляйтесь.
   - Не будем торопить события
   - Время бесценно. Необходимо сделать главное в жизни, не отклады­вая ничего на завтра.
   Мамонова улыбнулась. - Хочу в Париж!
   Все рассмеялись. - Кстати, - продолжал Жан уже серьезно, - мы бы хо­тели с Сюзанной освежить свою память, старинной, некоторых уголков Мила­на.
   - Если вас интересует город в плане его культурных ценностей, я гото­ва сопровождать вас.
   Жан одобрительно кивнул головой. Сюзанна захлопала в ладоши... На следующий день певица после занятий с Маттео Берни, встретила своих друзей возле театра. Они не теряли времени даром. Жан Лебруа уже закан­чивал на листе бумаги общий набросок фасада здания театра. Его спутница комментировала его, указывая при этом на неточности некоторых архитек­турных деталей. Он охотно соглашался и тут же исправлял их. Поздоровав­шись с друзьями, Мамонова похвалила набросок художника. Тот улыбнув­шись что - то сказал подружке. Та порывшись в рулоне, торчавший из дорож­ной сумки, вытащив лист, подала певице.
   Варя с любопытством развернув его, ахнула. С листа, плотной белой бумаги, на нее в полуоборот, смотрела очаровательная всадница на сером красавце скакуне. Сзади широкой панорамой расположились знакомые очер­тания города.
   - Это мне? - выдохнула Варя от приятной неожиданности.
   - Будете в Париже, увидите аналогичный сюжет, но уже на полотне и в раме. Картина будет выставлена, в одной, из галерей, города.
   - Вы, настоящий художник!
   - Стараюсь быть им, синьорина. Рафаэля вдохновляла на создание прекрасных картин Фарнарина. Меня, в моей работе - Сюзанна. Без нее я просто ремесленник.
   Живописец немного подумал, и попросил певицу сказать несколько слов о театре. Мамонова вспомнила Дино Борбоне и его историческую справку о "Ла-Скала". Варя говорила не спеша. Жан, на полях листа, делал пометки, затем вновь обратился к ней.
   - Что вы посоветуете посмотреть в Милане?
   Мамонова стал перечислять. - В Коза Понигарелла можно будет уви­деть Залу Вооруженных, почувствовать при этом атмосферу города 15 века. Затем можно посетить церковь Сент - Эстурджио, Санта Мария прессе Сан - Сатире.
   - Нас интересует прежде всего Леонардо, и его фреска.
   - Монастырь Санта Мария делла Грацие? Ну что ж, тогда и направимся туда. Там вы увидите не только его знаменитое творение, но и работу не ме­нее известного живописца и архитектора Браманте.
   - Отлично! Кстати, вы приняли решение о продлении контракта?
   - Кажется да. Возможно уже на днях я подпишу новый.
   - Вы в чем - то неуверенны?
   - Мне нужно об этом сообщить Владимиру Григорьевичу в Соренто. Его мнение, по этому поводу, имеет немаловажное значение, для меня.
   - Он будет только рад за вас.
   - Я все же напишу ему письмо.
   - О, Сорренто! Волшебный уголок рая! Скалы, горы, синева небес, море, лагуны, белый парус вдали, щебетанье птиц... Словами всего не пере­дашь. Это надо видеть и слышать.
   Масса впечатлений и зарисовок. Кстати о Левицком. Мы с Сюзанной встречались с ним. В конце сентября, он намерен ехать в Вену. К этому вре­мени туда приезжает из Петербурга и его отец. Если Италия, это страна пев­цов, то Вена - город музыки и великих музыкантов. Я уверен, что Владимир Григорьевич несомненно предложит вам поездку в это прекрасный город.
   Желание Мамоновой побывать в Вене было не менее сильнее, чем оставаться и продолжать работать в миланском театре. Она вспомнила му­ченицу Катарину и друга Витторио Фелинни, пророчившие ей удачу и безмя­тежную радость жизни. "Сейчас мне определенно везет, а завтра?".
   После напряженной работы в театре Варе действительно не помешал бы короткий отдых, и поездка в столицу Австрии, был бы кстати.
   - Как проводит время Дмитрий и его тетушка?
   По письмам из Сорренто, девушка знала об увлечении их рыбной ловлей и Жан, наверное, вряд ли что добавит к этому.
   - Племянник больше времени проводит с Владимиром Григорьевичем: Книги, прогулки, поездки в Гревизо, Ровиго, Падую.
   - А Вера Григорьевна?
   - С приездом швейцарца Витторио, она в основном проводила времени с ним.
   Эта новость была неожиданной и приятной для Мамоновой. Вполне возможно в дальнейшем отношения между ними перерастут в счастливый семейный союз. Это было бы конечно очень здорово...
  
   ...В этот день Варя, и ее друзья увидели не только гениальное творе­ние Леонардо да Винчи, но и побывали в музее его имени. Затем все напра­вились в замок Кастелло Сфорцеско. А вечером, за бокалом вина, в одном из подвальчиков траттории, они долго обсуждали план своих интересов на следующий день. Прогулки по городу с друзьями, разговоры об искусстве, от­влекали русскую певицу от театральной жизни. Она стала понимать, что кро­ме работы, ей необходимо, что - то личное, где бы она могла расслабиться, и иметь свои маленькие тайны и быть нужной кому - то. Мамонова уже втайне завидовала Жану и Вере Григорьевне сумевшие избежать одиночества и быть счастливыми...
  
   ...Посещение церкви Сан - Эстурджио, где находилась известная сво­ей популярностью капелла Портинари, проходила уже без луганчанки. Певи­це было необходимо решать свои неотложные дела в оперном театре, где заканчивался ее сезонный, летний контракт. Для себя Варя решила после долгих колебаний принять предложение Джулианни и продлить контракт. Как отнесутся к этому Левицкие, она не знала, но надеялась на их понимание. Придя в театр, она тот час решила увидеть Маттео и обсудить с ним этот во­прос. Но ее ждало разочарование. Ни его, ни Джулианни в театре не оказа­лось. Джакомо Пучинни разбирая партитуру своей новой оперы с пианистом Анатолием Капиносом (выходцем из южных губерний России), сказали, что тоже хотели бы видеть их, но увы...Вероятно они уехали в свои загородные вилы. Как жаль... И Дино куда то запропастился...
   Выйдя из театра, девушка направилась в ресторанчик, находившиеся неподалеку. За одним из столиков, она увидела своих парижских друзей, Жана и Сюзанну. Те уже ждали ее. Молодой художник рассматривал лист с фасадом театра. Его подружка указывала на небольшую ошибку архитектур­ной детали на правой стороне здания.
   - Как дела? - оживленно спросил художник подошедшую певицу, имея в виду ее новый контракт. Девушка коротко рассказала о своей неудаче в теат­ре. Жан перебирая листы, успокоил ее.
   - После выходных, и решите этот вопрос. А мы за это время найдем, чем себя занять. Не так ли?
   - Что это? - поинтересовалась Варя отложенным в сторону рисунком.
   Художник взял его и развернул.
   - Как вы его находите?
   - Отвратительная внешность. Где вы его подцепили?
   - Я давно искал этот образ для своего Сатира. Мне повезло. Когда мы с Сюзанной осматривали во Флоренции картины, кажется в галерее Уфици или Питти, точно не помню, там я и повстречал у входа этого нищего.
   - Взгляд у него, словно насквозь пронизывает.
   - Я сразу обратил на это внимание. А для контраста этому типу, я ищу нимфу необычной красоты. Вот неполный набор головок и фигур для нее.
   - Они все хороши.
   - На первый взгляд. А когда присмотришься, находишь в каждой из них изъяны. То ли лоб великоват, то нос или губы растянуты. Да и подбородок не идеал.
   Сюзанна развернула рулон с фасадом здания театра и подвинула его к Жану. Тот вспомнив об ошибке в нем, извинился перед певицей.
   - Подождите нас, мы сейчас вернемся. Сюзанна уверяет меня, что я не точно скопировал одну деталь фасада здания.
   И улыбнувшись певице, он последовал за подружкой к выходу.
   Кто - то небрежно сел, на рядом стоящий стул, хотя в помещении было много свободных мест. Варя подняла голову и вначале даже не поняла, поче­му незнакомец выбрал именно это место. Узнав в нем Габриэля, садовника Гютнера Мая, девушка вначале удивилась, затем ее охватило тревожное чувство.
   - Что вы делаете здесь? Что вам нужно?
   - Вопрос по существу. Вам его вновь повторить, или вы сразу дадите мне ответ?
   - Что с Куртом?
   Габриэль зло усмехнулся и погрозил пальцем.
   - Ваш медовый месяц придется прервать. Дважды вы ускользнули от меня. Теперь же я получу от вас обоих то, что мне нужно.
   Садовник посмотрел на своих сообщников, подозрительных типов, сто­явших у дверей. Их было двое.
   -...или Карнеро получит желанный сюрприз. Увидев вас с Куртом, его радости не будет границ.
   Габриэль посмотрел на лист с изображением Сатира.
   - Вам нравится?
   Неожиданное появление Жана и его подружки, несколько охладили са­довника. Он нехотя встал и посмотрел на Мамонову.
   - Нравится. И знаете почему? Этот субъект будет иметь то, чего поже­лает. Не так ли фрейлин? Кстати, вспомните о лошадках. До скорой встречи!
   Когда тройка негодяев покинула помещение, Жан спросил певицу. - Мы вернулись не вовремя?
   Варя закрыла лицо руками. Ее плечики стали вздрагивать. Она без­звучно заплакала...
  
   ...Через два дня Мамонова прощалась с театром. Расставание с маэ­стро Маттео Берни, Дино Борнабо, артистами и друзьями было трогатель­ным и грустным. Варя подошла к миланскому наставнику. Берни дружески обнял ее и слегка погладил по плечу.
   - Вы еще молоды, и я надеюсь еще не раз увидеть вас в этих стенах. Пусть эти слезы будут напоминанием о вершине вашего успеха, и о том дол­гом и упорном труде, благодаря которому вы достигли этого во славу Велико­го Искусства. Мы дети Музы, всегда должны это помнить и не забывать свое­го предназначения...
  
   Глава - 31. Марьетта.
  
   Начало осени не чувствовалось. Вокруг по прежнему продолжала ше­ствие отличная летняя погода. Возчик, худощавый итальянец, напевающий всю дорогу темы из популярных опер, подгонял лошадей, чтобы засветло по­пасть в знакомую деревушку.
   Жан и Сюзанна обсуждали проделанную работу: что удалось сделать, и на что еще необходимо обратить внимание. Настроение Мамоновой про­должало быть отвратительным. Перед ней вновь и вновь, как в калейдоско­пе, сменялись эпизоды последних дней в Милане. Неожиданное появление садовника Гютнера Мая, его угрозы, утешение синьоры Клары, Дино Борна­бо, вынужденное прощание с коллективом театра и вот она уже в костюме Керубино покидает "Ла - Скала". Капельдинер Дино ловко придумал это, устраивая ей таким образом незаметное исчезновение из города. Сейчас она уже далеко за его пределами.
   Парижские друзья обещали ей надежный уголок, который скроет ее от преследователей. По их расчетом, эта лесная деревушка, на берегу озера, быстро подымет ее настроение и она забудет о своих страхах. Варя понима­ла, Жан и его подружка желают ей добра и она благодарна им за это, однако все равно ей еще придется переживать моменты, связанные с Карнеро, Га­бриэлем и Гютнером Мая. И еще одно обстоятельство беспокоило девушку. Это Курт. Где он? Судя по разговору с садовником, он находится где - то не­далеко, и только лишь из цели безопасности, не проявляет себя. Значит Курт не забыл ее, помнит о ней и ждет благоприятный момент для встречи с ней...
  
   ...Быстро темнело. Желанная деревушка не показывалась. Возчик не­терпеливо подгонял лошадей.
   - Наконец!- воскликнул молодой парижанин, приподымаясь со своего места. Из за поредевших деревьев, показалась гладь озера. Сюзанна ра­достно захлопала в ладоши.
   - Вон и лодка, у деревянного мостика. Помнишь, как мы плавали на ней по озеру?
   Жан в ответ улыбнулся ей. - И мы, чуть было не опрокинулись на ней.
   Повернувшись к певице он продолжил. - Отличные были деньки. Есть что вспомнить. Места здесь чудесные. Воздух - не надышишься, обзор по­трясающий.
   Мамонова была безмолвна. Все ее существо и мысли по прежнему на­ходились в Милане. Возле одинокой избушки, на пригорке, коляска останови­лась. Жан стал рассчитываться с возчиком. Тот поглядывая на Мамонову, сказал, что рад был услужить молодым людям. Во время пути Варя не раз замечала на себе взгляд кучера. Вначале она не придавала этому значение, потом они стали ее попросту раздражать. Так часто бывало с ней на улицах Милана или на репетициях в театре, от молодых повес и людей еще не ста­рых, с тугими кошельками.
   Отведя художника в сторону, кучер по любопытствовал у того, показы­вая глазами в сторону певицы.
   - Послушайте, синьор художник. Разрешите мое любопытство в отно­шении этого молодого красавчика. Меня заинтересовала эта личность. Мне кажется, что это лицо я уже видел.
   - И где же?
   - Дайте вспомнить. Ну да, конечно, я видел это лицо на афишах "Ла - Скала". Только не могу вспомнить в какой опере.
   Жан дружески улыбнулся любителю театра.
   - Вы меломан. Это прекрасно, но этот "красавчик" едет с нами из Пар­мы, а значит видать его в этом театре вы не могли. Сочувствую вам.
   - Но как же так? Я не мог ошибиться!
   - Прощайте синьор дилетант...
   ... Марьетта, хозяйка избы, полнеющая женщина, средних лет с бы­стрыми взглядом черных глаз, увидев своих бывших постояльцев, обрадова­лась.
   - Не забыли Марьетту. Рада вас видеть. Проходите в избу. Ваша комна­та ждет вас. Этот молодой человек, тоже художник? Нет? Не беда. Не всем же рисовать картины. Для него я тоже приготовлю уголок...
  
   ...Зайдя в тесную каморку и прикрыв за хозяйкой дверь, Жан и Сюзан­на расхохотались, глядя на беглянку.
   - Браво, Керубино! Вас всерьез воспринимают как юношу. В этом ко­стюме вы действительно неподражаемый персонаж моцартовского шедевра! Может есть смысл пока воздержатся от перевоплощения, и продолжать этот маленький, невинный спектакль?
   Варе было не до веселья. - Не знаю. Но в этом костюме я действитель­но чувствую себя неплохо, даже комфортно...
   - Отлично! Это даже забавно! Потешьте свое самолюбие, будучи юно­шей привлекательной внешности. Жизнь преподносит вам неожиданный сюрприз. Воспользуйтесь случаем. Это принесет вам массу новых впечатле­ний смешных, радостных и возможно даже и романтических.
   Мамонова в ответ грустно улыбнулась.
   - Да. Придется с этим смирится. Ведь другого варианта, в моем поло­жении сейчас, просто нет.
   Жан встал. - Пойду, подгоню хозяйку с ужином.
   - Мы голодны и ждем приглашения.
   Когда парижанин вышел, его подружка улыбнулась Варе.
   - Глядя на вас, любая девушка захочет с вами заговорить
   Мамонова попыталась сменить тему разговора.
   - Это мест выбрано вами не случайно?
   - В прошлом году возвращаясь из Вероны в Бергамо, мы застряли здесь неподалеку. Сломалась дорожная карета. После городского шума, суе­ты и неразберихи, мы почувствовали себя здесь на верху блаженства и вме­сто того, чтобы продолжать далее свой путь, пробыли еще более недели.
   Певица осматривала комнату. Она была тесной, но уютной. Полы, по­толок, стены - все было сработано из стволов дерева. Широкая деревянная кровать, лавка у стены, небольшой стол, мадонна на видном месте, заверша­ли убранство помещения. "Наверное Марьетта и мне предложит такой же уголок", - подумала Варя, продолжая разговор с Сюзанной.
   - Хозяйка одна здесь живет?
   - Не знаю, но в прошлом году с нею были дети ее сестры, кажется Ро­мул и Анхен.
   Сюзанна пересела к певице. Ей показалось, что та опять взгрустнула.
- Здесь вы в полной безопасности. За Курта не беспокойтесь он вас обяза­тельно найдет.
   Скрипнула дверь. Вошел Жан. Он жестом указал на дверь и весело сказал.
   - Синьоры, за мной. Нас ждет ужин!
  
   ...В пристройке, примыкавшей к террасе, увитый виноградной лозой, хозяйка накрыла стол для гостей. Марьетта была рада их приезду и когда те уселись, она принялась расспрашивать их обо всем. Гости отвечали охотно похваливая при этом отлично приготовленное блюдо из гуся. - Этот рецепт приготовления, - сказала хозяйка,- мне дал один заезжий синьор. Говорил, - так готовил одно время в Милане, известный повар музыкант.
   Варя улыбнулась. Она уже где - то слышала, о кулинарных способно­стях автора "Севильского цирюльника". Затем разговор неожиданно переключился на певицу. Поводом послужило ее слишком деликатное отно­шение с куском мяса и поглощения его.
   - Что вы синьор, церемонитесь с ним, словно куртизанка из Венеции. Мы тут все люди простые, ешьте, не стесняйтесь Не хватит,- еще принесу.
   Мамонова чуть было не поперхнулась. Художник замял конфуз.
   - Уж очень вкусен гусь. Молодой человек, как вы видите, желает про­длить удовольствие.
   Марьетта была довольна ответом синьора художника.
   - Ну, что ж, пусть ест тогда на здоровье.
   Хозяйка стала расспрашивать приглянувшегося ей юношу. Ее интере­совало все: кто его родители, чем занимаются, куда держит он путь? Мамо­нова не была готова к атаке. Выручил парижанин. Он на ходу сочинил для Керубино биографию. Хозяйка выслушав его, поинтересовалась. - Вероятно у вашего молодого синьора много поклонниц? А есть ли у него невеста?
   Чтобы закончить эту тему, неприятную для певицы, Жан коротко отве­тил.
   - Нет! У него сейчас другие планы.
   - Ему пора уже подумать об этом.
   - Невеста подождет.
   - У меня есть для него цветок - юная синьора, доброй души и красотою наделенная.
   - Таких невест сейчас нет, - подмигнул Мамоновой, продолжал Жан. Марьетта была серьезна. - Есть, и я ее берегу для порядочного синьора...
   ...- Ну вот и пара вам нашлась, - сказал художник, после того, как по­кончив с ужином все перешли на террасу, оставив хозяйку с радужной меч­той.
   - Мне только этого сейчас не хватало.
   - Только в этой глуши чудес не бывает. Все Золушки - замарашки уже разобраны, а если и осталось какая, мы ей быстро покажем от ворот пово­рот! Правильно, Керубино?
   Сюзанна укоризненно посмотрела на своего дружка. Тот согласно кив­нул головой и тут же переключился на обзор панорамы раскинувшиеся перед террасой.
   - Посмотрите, какая ночь, луна, вид на озеро? Мой отец, - продолжал он, - обожает работать в такие часы на природе. В этом есть своя прелесть. В отличие от Сезанна, любившего дневной пленнер, мой отец находит его в вечерние и ночные часы при лунном освещении. Это его манера, почерк и конек. Его вдохновение, - это тишина, и удивительное сочетание красок во­круг.
   - Вы поклонник итальянской школы живописи?
   Мамонова заполнила наступившую паузу. Жан ответил.
   - В некотором смысле да. Когда приезжаю сюда, начинаю чувствовать себя чуть итальянцем Они всегда любили изобразительное искусство. Во времена Древнего Рима, многие знатные вельможи и патриции сами занима­лись живописью и рисованием. Например Юлий Цезарь, Нерон, Фабий Пик­тор. Римляне с уважением относились к выдающимся произведениям искус­ства. Богатые итальянцы собирали коллекции картин, строили пинокотеки. Особенно это распространилось во времена Цезаря. Предпочтение отдава­лось греческим художникам. Римлян в основном интересовало техническая сторона дела.
   К французской школе искусства, мой отец и я, больше склоняемся к барбизонской школе, нежели к Академии Сюиса. Нам ближе пейзажи, Рем­брант, Делакруа, Веласкес. Мы с отцом консерваторы и новые течения, ни во Франции, ни в Италии, нас пока мало тревожит.
   Вы видели Триумфальную арку в конце Елисейских полей? Ее начали строить в годы Великой революции в честь Наполеона. Скульптурная группа правого пилона восхитительна. Высеченная из серого камня, крылатая жен­щина, в фригийском колпаке, стоит на площади близ лестницы. Брови серди­то сдвинуты, рот открыт. Создается впечатление что с ее губ вырываются слова песни. Скульптор Рюд, создававший этот шедевр, заставлял позиро­вавшую ему родственницу громко кричать, чтобы схватить движение ее губ и рта.
   Когда Жан умолк, Сюзанна спросила певицу.
   - Вы видели "Свободу на баррикадах" Делакруа?
   - Да.
   - Сюжет почти идентичен. "Марсельеза" - копия греческой богини Ники...
  
   ...Хозяйка проводила молодого синьора в его каморку. Неожиданно
   из коридора им навстречу выскочил верзила с гривой не чесанных во­лос. Его лицо, гримасы, не вполне нормального человека, неопрятный вид вызывал физическое отвращение. Марьетта прикрикнула на него.
   - У нас гости, иди к себе.
   Тот продолжал гримасничать, увертываясь от оплеух, исчез в темноте коридора.
   - Не обращайте на него внимания, - сказала хозяйка молодому синьо­ру. Это Ромул - мой племянник. Он хоть и вымахал под потолок, а ума бог не дал. Таким уж уродился.
   Тот вновь появился перед ее глазами. Ромул явно хотел обратить на себя внимание гостя, но юноша совершенно не реагировал на его присут­ствие. Пройдя в свою комнатку Мамонова облегченно вздохнула. День, на­полненный тревожной спешкой, и бегством, наконец закончен. Ужасно хоте­лось спать. Ее спальня, была далеко не в стиле царицы Савской, но девушке была рада и тому, что было. Раздеваясь, она почувствовала душевный дис­комфорт, будто кто - то за ней наблюдает.
   Она подошла к окошку и поправила занавеску. Тревожное чувство не проходило. Варя загасила свечу. Комната погрузилась во мрак. Девушка при­села на кровать. " И вновь я одна. Судьба пересмешница вновь смеясь под­кинула мне эту пакость, глухомань. Во имя чего мне такие самопожертвова­ния?" Мамонова вспомнила оккультиста Анри Дюпре. Вот с кем сейчас бы она поговорила по душам. Этот человек знает ответы на все ее вопросы.
   Варя мысленно стала беседовать с ним, словно тот сидел рядом с ней со своей старой скрипкой. Повторив свой наболевший вопрос, стала ждать. Тот не замедлил с ответом.
   - Тернистый путь к мечте - для сильных натур. Слабым - его не одо­леть. Они либо сходят с дистанции, не добившись нечего, либо погибают, как неудачники. Если перед смельчаком возникают препятствия или опасность угрожающая его жизни, это всего лишь проверка его на прочность. К этому нужно отнестись спокойно, рассудительно и продолжать идти не останавли­ваясь вперед. Трус умирает много раз, герой однажды!
   - Почему именно мне приходится претерпевать эти постоянные неу­добства?
   - В мире нет случайностей. Во всем есть своя закономерность. Для вас это испытание судьбы. Достойно перенесите тяготы своей черной полосы и вам воздастся!
   - Разумны ли мои действия в данный момент?
   - Вы сами должны это решить, полагаясь на обстановку и душевное равновесие барометром которого является ваше сердце. Доверьтесь ему. Оно вас никогда не обманет и не подведет.
   - Может я преувеличиваю свои страхи?
   - Вполне. Это свойственно человеку. Только в спокойном состоянии вы сможете принять правильное решение...
  
   ...Мамонова была довольна диалогом с Анри Дюпре. Она улыбнулась себе. Мне наверное действительно необходимо расслабится и отдохнуть. Де­вушка растянулась на кровати. Глядя в темный потолок, стала гадать каким будет ее встреча с Куртом и какие будут его первые слова обращенные к ней. Вспомнит ли он обручение с ней, в маленькой и тесной церквушке? Посвятил ли он в свою тайну своего русского друга? Затем мысли плавно перенесли ее вновь в миланский театр, а затем в Венецию. Кажется с "Травиатой" она справилась там неплохо. Сколько поклонников ее таланта ждало по оконча­нии спектакля? Десятки, а может и того больше? Но Дино Борнабо ревностно охранял ее от них, увозя с театра через запасной выход...
   Засыпая Мамонова услышала тихий скрип двери. Не обратив внима­ние, девушка продолжала опускаться в грезы сна. Однако услышав рядом грузные шаги, она тотчас открыла глаза. Склонившись над головой, на нее смотрел племянник Марьетты. Его глуповатая физиономия расплывалась в улыбке. Вскочив с постели, девушка выбежала из комнатки, и постучала в следующую дверь, за которыми находились Жан и Сюзанна. Художник открыл дверь не сразу.
   - Что случилось?
   Мамонова втиснулась в помещение. Сюзанна прикрыв нагое тело тоже была обеспокоена.
   - Что с вами, говорите же?
   Варя присела на стул и прикрыла лицо руками.
   - Племянник хозяйки ... меня напугал...он вошел неожиданно...и...
   Жан подошел к Мамоновой. - Успокойтесь. Это безобиднейшее суще­ство. Он собственной тени боится.
   Варя взглянула на парижанина. Тот был перед ней совершенно обна­женным, она отвернулась. - Извините, я пойду...
   - Оставайтесь, как нибудь поместимся втроем на этой старой рухляди.
   Мамонова отрицательно покачала головой. Жан спросил сердито. - Вы смущены нашим видом? Это вполне естественно. Только ханжа, видя обна­женное тело, может лукавить, говоря о неприличии. Но мы ведь с вами не пу­ритане?
   Сюзанна взяв за руку певицу притянула к себе. Мамонова осталась, хотя чувствовала себя в их обществе, более чем неуютно, но и возвращаться в свою комнату у нее не было сил. Художник что - то рассказывал о странно­стях и причудах природы, рождавших Ромулов и ему подобных, но Варя ста­ралась думать лишь о своих проблемах. Она вновь вспомнила Святую Ката­рину и оккультиста Дюпре, сулившие ей, безмятежное блаженство. Может действительно страхи ее напрасны и она сделала неверный шаг покинув ми­ланский театр? Впрочем дело сделано и теперь ей в будущем необходимо быть более осмотрительней и не повторять подобных ошибок. " - Застигну­той врасплох, я более не позволю себе. Костюм Керубино мне отлично под­ходит и в нем я и далее буду играть, "прелестного" юношу".
   В комнатке наступила долгожданная тишина. Впрочем тихий шепот Жана и Сюзанны, Мамоновой не мешал. Девушка стала засыпать. Ей при­снились родные места: уездный город, изба на берегу реки. На склоне Гуси­новки, возле Фирсового кургана пасутся кони, помахивая хвостами, отгоняя мошкару. И вот она уже сидит на одном из них. Лошадь не спеша набирает ход. Боязнь быть скинутой ее не пугает. Она вихрем несется к горизонту оку­танной слегка синевой...
  
   ...Проснулась певица поздно. Солнце было уже выше деревьев. В ком­нате она была одна. Выглянув в окошко, девушка увидела своих друзей и Марьетту. Жан о чем - то возбужденно разговаривал с ней, жестикулируя при этом руками показывая на избу. Вероятно речь шла о Ромуле и его ночном визите к Керубино.
   Приведя себя в надлежащий вид, Мамонова вышла во двор. Увидев ее, разговор тотчас прекратился. Все смотрели в ее сторону.
   - Как спалось? - нарушил молчание парижанин.
   Варя улыбнулась. - Хорошо.
   - Синьор, - обратилась хозяйка к Керубино,- не сердитесь на Ромула. Он уже наказан и не будет более беспокоить вас.
   Жан примирительно добавил - Мы уже говорили об этом, и не будем вспоминать.
   - Я уже приготовила завтрак, прошу к столу.
   Все направились к избе.
   - Она была удручена поведением племянника и кажется, отправила его домой, - глядя вслед Марьетты, промолвила Сюзанна.
   Жан весело хлопнул в ладоши. - После завтрака - на природу...
  
   ...Молодые люди не спеша шли по тропке вдоль берега озера. Востор­гаясь пейзажем, парижанин декламировал Монкрифа и Беранже, а за­тем стал вспоминать о днях, проведенных здесь в прошлом году. Они были столь прекрасны как стихи. Сюзанна дополняла сказанное. Мамонова отдох­нувшая и повеселевшая охотно слушала Жана.
   - В поисках зеленого уголка с ручьем, мы с Сюзанной забрели на мель­ницу Альберто, здешнего мельника. Свое сооружение он пристроил под струи воды, спадавшие со скалы. Издали это выглядело привлекательно: горы, лесной массив, ниспадающий поток воды и мельница с большим коле­сом. Недолго думая я стал устанавливать свой дорожный мольберт, чтобы набросать понравившиеся мне вид. Не успел закрепить на нем лист, как под­бегает ко мне хозяин этой мельницы, Альберто, Узнав мои намерения, он рассердился и велел убираться с его территории. Что находил он плохого в моих действиях, мне было непонятно, но впоследствии я узнал причину его негодования. Она была скорее глупа, чем банальна. Мельник враждовал с Марьеттой. Такое же отношение Альберто было и к ее сестре, Эмилии - ма­тери Ромула и Анхен.
   Сюзанна тронула за локоть Жана. Тот поднял голову и посмотрел в указанном направлении. На полянке в окружении кустов, деревьев и журчав­шего ручья сидело юное создание. Рядом паслось несколько козочек. Па­стушка мечтательно смотрела на вершины гор и синеву неба.
   - Романтично! Не правда ли?
   Художник свернул с тропы и кивком головы пригласил своих друзей следовать за ним.
   - Неужели это Анхен! Бог мой! Всего год прошел, и ее уже трудно узнать. Не эту ли невесту бережет Марьетта для молодого синьора?
   Парижанин подмигнул Мамоновой.
   Пастушка увидев незнакомцев быстро встала. Узнав Жана и Сюзанну, она улыбнувшись подошла к ним.
   - Я часто о вас вспоминала.
   - Тебя, дитя, уже не узнать. Стала совсем взрослой и еще красивее.
   - А вы не изменились.
   - Я помню твою просьбу.
   - Какую?
   - На этот раз ты обязательно будешь мне позировать.
   - Это правда?
   - Конечно.
   - А этот, молодой синьор, тоже с вами?
   -Знакомься. Керубино. Он немного застенчивый, но как человек, пре­красный.
   Альпийская пастушка робко подала юноше руку. Керубино ответил вза­имностью. Художник прошелся по поляне.
   - Обратите внимание синьорины, какая вокруг красота! Райские кущи, сады Эдема? Здесь все дышит гармонией, чистотой и прелестью. Прислу­шайтесь, смотрите, внимайте, наполняйте душу и сердце неповторимым ми­гом жизни!
   Жан подозвал к себе Анхен. - Иди ко мне, дитя природы. Обратите вни­мание, - продолжал он обращаясь к Сюзанне и Керубино, показывая рукой на юную пастушку
   - Вчера дна была незаметной девчушкой, а сейчас перед вами уже по­чти распустившийся бутон. На фоне чудного ландшафта она выглядит Ве­нерой.
   Сюзанна поправила Жана. - Лесная нимфа, ей больше подойдет.
   - Нимфой? Впрочем ты права, в ней есть что - то от нее.
   - А кто такая нимфа? - спросила Анхен, вопросительно глядя на худож­ника? Тот с улыбкой посмотрел на своих друзей.
   - Ну, скажем так, прекрасное лесное создание очень похожее на тебя.
   - На твоей картине я буду ею?
   - Спешить не будем. Надо продумать сюжет, композицию, и твое место там. Пройдем с тобой туда.
   Парижанин взял ее за руку, и повел к ручью, возле скалы.
   - Вы заметили, - обратилась подружка Жана к певице,- как это милое дитя поглядывало на вас? Она действительно восприняла вас как мужчину.
   Мамонова в ответ улыбнулась.
   - Она будет разочарована, если узнает, кто я на самом деле.
   - Она вами заинтересовалась, дайте ей шанс помечтать.
   - Смотрите, - Варя показала рукой на один из кустов, из за которого ис­пуганно выглядывал племянник Марьетты. Увидев Анхен, он подбежал к ней и отчаянно жестикулируя руками и мотая головой, стал о чем - то говорить ей, поглядывая на Керубино. Та усадив его на камень, и обняв, стала успокаи­вать. Жан подошел к своим друзьям. - Не будем нарушать идиллию семейной сцены.
   Некоторое время они наблюдали за братом и сестрой, за их безгранич­ной любовью друг к другу. Художник грустно заметил.
   - Увы. Причуды природы. Иначе это никак не назовешь. Что может быть смешнее и печальнее?
   Анхен заметив как разбрелись козы и поляна опустела, кинулась соби­рать их. За ней неуклюже подпрыгивая, последовал Ромул.
   Жан и его друзья стали покидать поляну, но тут же остановились. На ней вновь появилась пастушка с козами. Ее брат радостно хлопая в ладоши, шел за ней. Затем, они, словно малые дети стали резвится, бегая по зеленой лужайке. Анхен вспомнив, что они с братом здесь не одни, подбежала к ху­дожнику.
   - Вы нарисуете Ромула?
   - Ромула?
   - Он будет очень рад увидеть себя нарисованным.
   О чем - то думая, глядя на идиота, Жан ответил не спеша.
   - Пожалуй да. На моей картине вы будете изображены...оба...
   При этом художник перевел свой взгляд на певицу. Юная пастушка по­вернулась к брату. - Ты слышал? Синьор художник и тебя нарисует.
   Тот глупо заулыбался и подпрыгивая завертелся на месте...
  
   ...Под вечер Варя прогуливаясь пришла на берег озера. Подойдя к лод­ке, привязанной к вымытым корням дерева, она осторожно села в нее, и ка­чаясь в ней слегка на волнах, предалась мечтаниям. Обстановка вокруг способствовала этому. Тишина, отражение на водной поверхности небесной тверди, успокаивали и располагали к размышлению. " - Еще два или три дня, и я отправлюсь в Венецию. И никто, и ничто меня не остановит. Может там меня уже ждет Курт. В этом костюме меня вряд ли опознают мои недруги. Я же ведь актриса, и свою новую роль буду играть не хуже чем на сцене...."
   К лодке подошли ее друзья, Жан и Сюзанна.
   - Мы решили нарушить ваше одиночество и присоединиться к вам. Не возражаете?
   - В этой тиши и красоте, я ее не чувствую.
   - Здесь очень мило.
   - Я встретила хозяйку, она была чем - то взволнована. Может мы не во­время появились здесь?
   - Вы из-за этого покинули нас и пришли сюда?
   - У нее, что- то серьезное?
   Парижанин улыбнулся.
   - Скорее наоборот. Ваше присутствие пришлось Марьетте кстати.
   И художник вкратце обрисовал возникшую ситуацию. - Приходил ра­ботник от мельника. Требовал, чтобы Марьетта пришла к нему по важному делу. Хозяйка отказалась идти. "- Знаю, - сказала она, - какое у него ко мне дело. Альберто вновь хочет, чтобы Анхен прислуживала в его доме и была сиделкой у его сына".
   - Почему он сам не пришел, а прислал вместо себя своего работника?
   - Хитрит. Альберто сам придет к ней, и в этом уверена сама хозяйка. Впрочем какое нам до этого дело? Свои, договорятся.
   Тема разговора сменилась. Молодые люди стали обсуждать, чем будут заниматься завтра, совмещая приятное, с полезным...
  
  
   ...Зайдя в свою комнату, Мамонова первым делом закрыла дверь на задвижку, поправила шторки на окошке и только тогда погасив свечу присела на кровать. Затем не раздеваясь, она прилегла пожав ноги. Вспомнив про­шлую ночь, ее охватила досада за свою слабость нерешительность и вооб­ще за свое поведение. Она поднялась, решительно разделась, забралась под легкое одеяло и закрыв глаза пыталась уснуть.
   Вначале ей не удавалось это сделать, но затем, расслабившись де­вушка незаметно уснула...
   ...На следующий день художник прихватив с собою Ромула и Анхен, ушел в лес, чтобы там на поляне поработать с ними над сюжетом и компози­циею, над которым он уже мысленно прорабатывал.
   Сюзанна и Варя решили не мешать Жану его творческой работе. Они бродили по лесу, подымаясь на склон, наблюдая и любуясь оттуда панора­мой итальянского пейзажа.
   - Жан обожает рисовать природу. Чтобы запечатлеть полюбившийся ему уголок, он готов днями просиживать над мольбертом, пока не достигнет желаемого результата.
   - А как же мельница Альберто? Он ведь тоже хотел ее нарисовать?
   - Когда будете в Париже, загляните к нам. Вы увидите ее уже на полот­не, в законченном виде. Если он решил для себя что - то, его уже не остановить.
   Некоторое время девушки шли молча, затем разговор возобновился вновь.
   - У вас отличные физические данные. Если бы согласились позировать Жану, он был бы счастлив работать с вами. Несмотря на свою, казалось бы смелость и решительность в этом вопросе к своим парижским натурщицам, (у него их предостаточно), к вам у Жана отношение совершенно иное. Он бо­ится прямого отказа, и это сдерживает его от разговора на эту тему с вами...
   Да, Мамонова это чувствовала всегда, при общении с ним. Ответ висел в воздухе. " - Немного ли для оперной певицы быть и натурщицей. Ведь фантазии художников не всегда вкладывались в рамки дозволенности".
   - Я, пока, не готова ответить на этот вопрос.
   - Понимаю, оставим пока этот разговор...
  
   ...За обедом Сюзанна поинтересовалась у Жана.
   - Есть успехи?
   Тот думая о чем - то своем, ответил. - Зерно есть, но что - то в наброс­ках меня не устраивает.
   - Что именно?
   - По мелочам.
   Хозяйка обслуживая стол, старалась всячески угодить Керубино. Ее внимательность к нему, была настолько прозрачной, что тому становилось просто неловко перед своими друзьями. Провожая после обеда его в комна­ту, Марьетта спросила.
   - Как вам синьор, моя племянница Анхен? Не правда ли хороша? Даже художник ваш вот рисует с нее картину.
   - Если бы я был бы на его месте, то поступил бы также.
   - Значит она вам нравится?
   - Ну, в общем то, да.
   - Ей бы сейчас с приличным парнем погулять, да замуж за него выйти.
   - Не рановато ли?
   - В наших краях ее возраст самый подходящий.
   Видя, что Керубино не терпится закрыть перед ней дверь, хозяйка предложила. - Если вы синьор пожелаете с Анхен по ворковать, только на­мекните. Я ее тотчас приведу.
   - Хорошо. Как нибудь в другой раз.
   - Да, да. Конечно...
   Потирая руки от удовольствия, считая свою задачу наполовину выпол­ненной, Марьетта оставила Керубино в покое. Варя прикрыла дверь и подо­шла к окошку. Ей было жаль юную пастушку. В этой глуши ей ничего не све­тит и она повторит судьбу многих здешних невест.
   " - А как бы сложилась моя судьба, если бы не случайная встреча с Софьей Павловной? Именно Туманова указала ей путь на большую сцену. Именно ее старания помогли мне попасть в Петербург, а затем в Милан.
   И потом. Кто же я на самом деле? Подкидыш, или дочь Мамоновых?
   Кто же на самом деле мои родители, и почему они поступили таким об­разом?". После откровений Анри Дюпре, Мамонова часто задавала себе эти вопросы. Необходимость приехать в Луганск, росла. "Там я обязательно найду разгадку истины, а заодно подробно узнаю о смерти Натальи".
   Отдохнув пару часов, Мамонова решила прогуляться к озеру. Лодка на берегу прекрасно подходила для отдыха. Но спустившись к ней она вновь встретила своих друзей. Поворачивать назад было поздно. Обменявшись не­значительными фразами, певица спросила. - Я не помешаю вам?
   - Наоборот. Мы говорили о вас.
   - О чем именно?
   Жан переглянулся с Сюзанной. - С вашим появлением здесь у хозяйки появилась надежда решить одну проблему.
   - Интересно, какую же?
   - Марьетта хочет предложить вам ...женится на ее племяннице,
   ... временно. Не расстраивайтесь, хозяйку можно понять. Из - за этого Альберто, она готова на безрассудный шаг. Но вы ведь актриса и вам не трудно сыграть роль жениха, чтобы спасти это семейство. Этот спектакль бу­дет коротким. Как только мельник явится сюда, хозяйка представит вас ему как возлюбленного Анхен, после ухода Альберто, мы спокойно будем продол­жать свой творческий отдых.
   Положение Мамоновой было щекотливым. Ее лицо было спокойным.
   - Мне жаль Анхен, я думаю что смогу ей помочь...
  
   ...Полдень был жарким. Здесь на террасе, откуда открывался чудес­ный вид на озеро, и дали, с горными лесными массивами, было относитель­но хорошо. Легкий ветерок и виноградная зелень спасала от солнечных лу­чей. Слушая Жана, рассуждавшего о нелегкой судьбе многих творческих лю­дей, Варя, изведовавшая все это на себе, вспоминала в эту минуту своих ми­ланских друзей. Свою хозяйку, бывшую оперную певицу, и Дино Борнабо, капелдьдинера театра, верного помощника, которому доверяла свои малень­кие тайны. Это касалось в первую очередь любой информации от Курта и Владимира Григорьевича. Ее мысли, и рассуждения художника, были пре­рваны появлением на террасе Марьетты и ее племянницы.
   Анхен была одета празднично, светлое платьице, передник, как у слу­жанки из господских домов, на головке в волосах два цветка, белый и крас­ный. Она смущенно смотрела на сидевших постояльцев не зная куда деть свои руки, теребя ими, край передника. Марьетта чуть волнуясь спросила своих гостей, показывая на племянницу. - Похожа, она на невесту?
   Жан ответил за всех. - Очень.
   - Можно я посажу ее с Керубино?
   - Конечно.
   - Может еще и породнимся. Она будет молодому синьору хорошей хо­зяйкой, потому как умеет все делать по дому. А то что она молода, так это и хорошо, быстрее привыкнет к мужу своему.
   Мамонова украдкой вздохнула и стала играть, не очень для себя при­ятную роль. Она дарила пастушке улыбки, задавая той несложные вопросы. Когда Марьетта ушла, Анхен краснея предложила Керубино прогуляться. Ра­зумеется юноша не мог отказать в просьбе юной пастушке.
   "Невеста" была на вершине своего счастья. Под улыбки Жана и Сю­занны, они покинули террасу и направились по тропке, в лес.
   Анхен щебетала птичкой, рассказывая своему кавалеру, о художнике рисовавшего ее и Ромула в лесу. Керубино не перебивал. Его задачей было поддержать пастушку, в ее мечте стать лесной нимфой в его картине.
   - Синьор художник обещал рисунки перенести на полотно.
   - Если обещал, обязательно сделает.
   - У него красивая подружка.
   - И хорошая помощница.
   - А у вас подружка есть или невеста?
   - Как тебе сказать, и да и нет,...пока.
   - Значит нет.
   Пастушка помолчала, соображая, затем продолжила.
   - Можно вас попросить?
   - О чем же?
   - Если придет Альберто и увидит нас с вами вместе, можно мне ска­зать ему, что вы мой...жених? Я не хочу к нему идти работать, ухаживать за Мартелем.
   - А это кто такой?
   - Его сын, вредный, грубый и заносчивый. А как ноги лишился (ему ва­луном ее раздавило) стал совсем невыносимым. Схватит меня своими пога­ными ручищами и глупости предлагает делать. Из-за него я и не хочу идти работать к Альберто.
   Грустные глаза Анхен молили о поддержке. Керубино взял ее за руку.
   - Ничего у мельника не получится. Как придет, так и уйдет ни с чем. Я тебя в обиду не дам.
   Пастушка была готова заплакать. Слезы радости поползли по ее щеке.
   - Вы так добры ко мне синьор. Как мне благодарить вас!
   - Успокойся. Все будет хорошо.
   - У нас здесь есть много красивых мест. Вы бы хотели их увидеть?
   Керубино не успел ответить. К ним подошли Жан, Сюзанна и ухмыляю­щейся во весь рот Ромул. Художник махнул рукой в сторону светила. - Про­стите, что нарушаю ваш "сердечный" разговор. Время. Работа ждет. Итак Анхен, я попробую еще раз по фантазировать над сюжетом, с тобой и твоим братом. А вы, синьор, - обратился парижанин к Керубино,
   - можете с Сюзанной созерцать момент моего творческого порыва.
   Жан кивнул своим натурщикам и велел следовать за ним. Сюзанна подошла к Мамоновой. - Альпийская пастушка в этом наряде великолепно смотрится. Лицо, фигурка, улыбка, ну просто все так и просится на бумагу.
   - Да.
   - Жан видя, это решил не упустить шанс, чтобы заново запечатлеть это.
   - Все это верно, только вот зачем Ромул ему? Разумно ли это?
   - Еще и как! Его уродство, еще больше подчеркнет все ее прелести.
   Мамоновой было нечего сказать. Сюзанна, наверное, была права.
   Они не стали близко подходить к Жану, чтобы не мешать ему работать и присев на валун издали наблюдали за ним. Тот колдовал над расстановкой своих персонажей, заставляя Анхен и Ромула принять ту или иную позу. Ху­дожник не спешил, пробуя новые варианты. Однако все они не устраивали Жана. Отойдя в сторону, глядя отсутствующим взглядом на подопечных, он размышлял. Те почувствовав свободу, разыгрались. Когда же Ромул бегал за сестрой, заигрывая с ней, делая это грубо и неумело, парижанина осенило. Выбрав одну из наиболее удачных позиций он попросил их не двигаться.
   Рассматривая возможный вариант, Жан внимательно изучал позиции героев, прося сделать то или иное положение тела, рук, головы. Затем весе­ло хлопнув себя по коленям повернулся к Сюзанне и Керубино.
   - Эврика! Нашел! Это будет смотреться. Вы согласны со мной?
   Керубино неуверенно возразил ему. - Вы находите это верным решени­ем?
   - Смотрите вперед, синьор! На картине это будет выглядеть великолеп­но!
   - Но ведь это несколько непристойно,...заглядывать под платье?
   - В этом есть своя изюминка. А теперь за работу!
   Основа композиции Жана была почти готова. Художник был доволен своей находкой. Единственно его не устраивал фон, на котором был задуман сюжет. Жан сказал об этом своим друзьям за ужином. И еще, добавил он, к сожалению Анхен не вполне подходит на роль лесной нимфы. Слишком юна. Ее женские формы, не дотягивают до совершенства. Это было сказано так, чтобы не слышала пастушка, сидевшая неподалеку. Та примостившись ря­дом с Керубино, делилась своими впечатлениями с ним, о поездке в Навар­ру, где живут ее родственники по матери.
   Марьетта, видя Анхен беспечно, болтавшая с синьором Керубино, была на седьмом небе. Ей льстило, что племянница вела себя с юношей сво­бодно, словно старые друзья. Однако мир и спокойствие за столом был на­рушен приходом Альберто. Его ждали, но не так быстро и неожиданно. Низ­корослый, с мышиными глазками, он внимательно оглядел всех за столом, остановил свой взгляд на Керубино. Затем, так, чтобы слышали все, сказал Марьетте.
   - Вижу у вас тут знатный ужин. Не буду мешать, но завтра, чтобы Ан­хен была у меня с утра, и занялась своим делом.
   Пастушка придвинулась к юноше. - Я, я не хочу, и не буду сиделкой у Мартеля. Он не слушает меня и пристает ко мне.
   - Ты что, шуток, не понимаешь? Строишь из себя святую Инессу. Воз­вращайся и будь ему послушной помощницей. Он калека и ему необходима твое милосердие.
   Марьетта подошла к племяннице и положила руку ей на плечо. - Сей­час у Анхен, другие планы. Вот этот молодой синьор, желает обручиться с нею. И то, что ты называешь "знатным" ужином, ты не ошибся.
   Альберто усмехнулся. - Ты хочешь сказать помолвка?
   - Да. Как видишь нам сейчас не до твоих забот.
   Мельник в раздумье топтался на месте, затем повернувшись к столу, произнес сухо с издевкой. - Веселитесь, а я это сделаю себе попозже.
   И более ни говоря ни слова, Альберто повернувшись заковылял из комнаты. За столом стало тихо. Марьетта молча собрала пустую посуду и от­несся ее за перегородку, тотчас вернулась.
   - Вы синьор Керубино, извините, что осмелилась это сказать.
   Жан стал успокаивать ее. - Вы поступили верно. С такими прохвостами как этот, так и надо поступать...
  
   ...Укладываясь спать Мамонова услышала за дверьми тихий шепот. Го­ворили двое. Она прислушалась. Голоса ей были знакомы. Марьетта угова­ривала свою племянницу постучать в дверь Керубино, затем войти к нему и немножко поболтать с ним. В ответ, Анхен неуверенно возразила, что навер­няка молодой синьор уже спит и будить его было бы нескромно. Шепот пре­кратился. Тишину нарушил тихий стук в дверь. Мамонова не шелохнулась.
   Тихий голос Анхен. - Я же говорила, что Керубино уже спит.
   Голос Марьетты. - Как жаль. Надо было тебе раньше к нему прийти.
   - И о чем бы я с ним говорила, ночью?
   - Ну не знаю, нашли бы о чем. Пошли...
  
   ...Сюзанна и Мамонова прогуливались вдоль берега живописного озе­ра. Разговаривая, они не единым словом не вспомнили вчерашний визит мельника и его бесславный уход. Хватало своих проблем.
   -Скоро мы покинем этот чудесный уголок.
Подружка художника подошла ближе к воде.
   - Жан надеялся найти здесь что нибудь для своих работ, но как видите, кроме этой контрастной парочки, я имею в виду Ромула и его сестру, в об­щем то здесь его уже ничего не держит. Ну может быть еще какой нибудь ландшафт запечатлеть.
   - С водопадом?
   - Не здесь. По словам Марьетты, он находится в двух, трех часах езды, неподалеку от жилища Леонардо. Это нам по пути.
   Сюзанна сняла с ноги обувь и коснулась пальцами поверхности воды.
   - Теплая. Хотите искупаться?
   Варя вспомнила свой уездный город и купание с подружками в зарос­лях реки. - Здесь?
   - Нет. Но тут есть много уголков, где можно поплавать или просто оку­нуться. Пошлите.
   Мамонова с неохотой последовала за подружкой Жана. Берег озера действительно изобиловал уютными уголками. Сюзанна вела ее все далее в глубь леса. Выйдя на поляну, которая упиралась в берег, она промолвила.
   - Здесь совершенно безлюдное место. Природа здесь, как видите - прелесть.
   Она была права. Место выбранное ею, было восхитительное. С одной стороны озеро, с другой - лес, а посередине, освещенное щедрым солнцем, зеленая, словно ковер, поляна.
   - Как уголок?
   - Отличный.
   Девушки подошли к берегу. Варя вздохнула. Настроение для купания отсутствовало. - Место незнакомое, а если ямы?
   - Их здесь нет. Видите, дно как на ладони просматривается.
   Подружка Жана разделась и стала входить в воду, маня движением руки за собой певицу. Та нерешительно стала стягивать с себя мужскую оде­жду. Освободившись от нижнего белья подошла к Сюзанне и только сейчас она заметила у той уже округлившийся живот.
   - Вы,...беременны?
   - Мой дружок не знает меры в любви и вот...результат.
   - Он рад быть отцом?
   - О моем положении он еще пока не знает.
   - Но вы же скажете ему об этом?
   Сюзанна отрицательно покачала головой. - Нет. Не скажу.
   Мамонова удивленно посмотрела на нее. - Но почему?
   - У нас с ним свободные отношения, не более. О женитьбе Жан еще не думает, так как - то может помешать ему в работе.
   Девушки вошли в воду и стали плавать кружа вблизи берега. Сюзанна продолжала. - Он часто рисовал меня, но дальше набросков дело не продви­галось.
   Немного помолчав она посмотрела на певицу. - У вас идеальная фигу­ра, мечта для творческой личности. Жан увидев эту красоту был в восторге от ваших форм, фигуры и лица. Прекрасно понимая, что вы никогда не согла­ситесь ему позировать (вы ведь театральная знаменитость) он заставляет себя против собственной воли не думать об этом.
   Мамонова привыкла видеть и чувствовать на себе взгляды мужчин, и откровенные признания Сюзанны в свой адрес, воспринимала спокойно. Не трудно было догадаться к чему клонила вновь подружка Жанна, но певица дипломатично молчала.
   Вода освежала тело, солнечные лучи приятно согревало тело на поля­не, атмосфера общения с природой и Сюзанной наполняли душу спокойстви­ем.
   Мамонова понимала, что спутница художника вполне могла спросить ее о таких "свободных" отношениях с Куртом или вообще с кем - либо и поэтому незаметно меняла тему, переведя разговор на ее родину - Париж. Та отвечала с удовольствием. Явно Сюзанну тянуло к родным местам...
  
   ...На следующий день Мамонова решила проявить самостоятельность и уединится в лесной тиши на берегу озера. Впрочем эта мысль пришла к ней не случайно. Предложение Сюзанны (накануне) совпадало с желанием певицы посетить вновь полюбившийся уголок, чтобы вновь испытать насла­ждение в теплых и прозрачных водах озера.
   Взяв самое необходимое, коврик (продолговатый кусок грубой ткани), свернув его в рулон, она направилась на выбранное Сюзанной вчера место. И вот она уже на знакомой поляне. Вокруг ни души, лишь она и девственная природа. Разложив коврик на траве, девушка прошла по поляне. Настроение было великолепным. "Чтобы почувствовать дух свободы души, необходим миг одиночества!" Кто это сказал? Впрочем, это уже не важно. Подойдя к реке Варя посмотрела на свое отражение. Улыбнувшись ему она сняла надо­евший за все это время тирольскую шапочку с пером (подарок Дино) и кур­точку. Черные волосы, крылом птицы грациозно легли на плечи и спину певи­цы. Затем сняв все остальное и аккуратно сложив все это на камни близ воды, она выпрямилась, тряхнула головкой, чтобы почувствовать на своем теле прикосновение своих волос и вновь посмотрела на свое отражение в воде.
   Словно Нарцис, она некоторое время любовалась собой. Ей даже ста­ло немножко жаль, что Жан, не может запечатлеть красоту ее тела. Войдя в воду и плавая, она погрузилась в мир своих мечтаний. Переплетаясь мысля­ми о Курте, они порождали все новые фантазии. Выйдя на берег, словно Ве­нера Милосская из пены морской, она растянулась на коврике, подставив свое нежное, белое тело солнечным лучам. Закрыв глаза, она вновь очути­лась в плену своих радужных надежд. Перед глазами возникли образы семьи Левицких, тетушка, ее племянник и Владимир Григорьевич. В последнем письме к ней, граф подробно описывал жизнь в Сорренто, а в конце, недву­смысленно сделал намек о возможном путешествии с ней по городам Италии
   Предложение было заманчивым, однако сделать это не представля­лось возможным. По приезду в Венецию, где уже наверное ждет Курт, ее дальнейшие планы были расплывчаты. Как быть? Девушка открыла глаза. Синее небо манило к себе своей голубизной и загадочностью. И все - таки жизнь прекрасна! Мамонова встала. Подняв руки и голову кверху, улыбну­лась. - Пусть вечно живет красота, и я ее частица!
   Прежде чем идти на обед, девушка вновь искупалась, позагорала на солнышке и не спеша стала собираться в обратный путь. Она шла легко и бодро. Моральной и физической усталости как не бывало...
  
   ...Обед проходил без Жана и его подружки. По словам хозяйки, те неизвестно когда придут. Скучать за столом Мамоновой не пришлось. Ма­рьетта разговаривала с Керубино, словно он был ее близким родственником. Ее мало интересовала жизнь его домашних. Хозяйка всецело сосредоточи­лась лишь на своей проблеме.
   - Мы здесь люди простые, и нам господские обычаи чужды. Нравится Анхен, стеснения в сторону. Гуляйте, воркуйте, любитесь. Она душу вам отдаст за вашу доброту и внимание к ней. Только и слышу от нее: - Этот Ке­рубино словно синьора, строен, красив, а лицо - смотришь, не насмотришь­ся. Глаза большие с синевой - утонуть в них можно, брови и ресницы длин­ные. А губы - так и хочется к ним прикоснуться.
   Керубино улыбнулся. - В ее возрасте фантазии не имеют границ. Ста­нет старше, ее характеристики о людях, будут скромнее.
   - Она никогда не будет помехой в вашей жизни. Если разлюбите, не отпускайте от себя, она будет всегда вам верна и своим трудом докажет это...
   ...Да, разговор зашел далеко. Керубино выслушав хозяйку до конца ди­пломатично спросил. - Может Анхен преувеличивает свои страхи, говоря о семье Альберто?
   - Что вы синьор! Эта ненасытная свинья Альберто ни в чем меры не знает. Это не расскажешь в двух словах. Пропадет Анхен у него...
   Наступило молчание. Керубино встал из-за стола. - Пройдусь к озеру.
   Марьетта молча стала убирать со стола...
   Не доходя до озера, Мамонова свернула на знакомую тропку ведущую в лес. Ситуация, в которой она очутилась, была не простой. Конечно при же­лании, она могла бы этот узел легко разрубить, и тогда это дитя, действи­тельно зачахнет и пропадет в этой глуши на мельнице Альберто. Как посту­пить, чтобы спасти Анхен?
   Варя не заметила, как далеко она забрела. Спустившись к берегу, она задумчиво смотрела вдаль. Неожиданно она услышала неясные звуки. При­сев за куст, она увидела среди деревьев идущих по тропе троих незнаком­цев. Двое из них вели связанного за руки долговязого парня. Тот мотая голо­вой, издавал при этом протяжные звуки, напоминающие рыдание. Девушка приподнялась, чтобы получше рассмотреть незнакомцев, но те, мелькая спи­нами среди деревьев, вскоре исчезли из виду. Увиденное было настолько неожиданным, что казалось нереальным видением.
   Когда Мамонова вернулась к избе, ее встретили Сюзанна и Анхен в своем праздничном наряде. Сияя от радости, она обратилась к Керубино.
   - Синьор художник уже закончил рисовать меня и брата. Теперь ему осталось нарисовать водопад и все это перенести на полотно.
   Подружка Жана улыбнувшись, добавила - Жан скоро придет с Рому­лом и мы все вместе посмотрим эти наброски...
   После ужина Марьетта встревожилась. - Ромула нет.
   Парижанин успокоил ее. - Придет. Он остался на поляне "доигрывать свой образ". Собирался идти домой.
   - Быть одному в пустом доме? Нет. Он боится темноты и одиночества.
   - Вернется, еще видно...
  
   ...Когда все разошлись по своим комнатам, в дверь Мамоновой кто - то робко постучал. Варя открыла ее. Перед ней стояла Анхен. - Можно мне к вам?
Глаза у пастушки были заплаканные. Мамонова к счастью была еще в муж­ской одежде.
   - Проходи, успокойся. Утром ты вновь увидишь его.
   - С ним что - то случилось, я это чувствую.
   - Возьми себя в руки. Все будет хорошо.
   Анхен печально покачала головой. - Нет, нет. Он всего боится на свете: грозы, молнии, свист кнута, выстрелов. Однажды Альберто связал ему руки и оставил привязанным к дереву на ночь.
   - За что?
   - Ромул носил мешки с зерном и нечаянно споткнувшись растянулся на земле. Мельник увидев разорванный мешок, из которого высыпалось зерно, рассвирепел и подбежав к нему начал бить. А потом привязал его.
   Керубино повернулся к окну. Анхен заспешила.
   - Марьетта, наверное, меня ждет. Я на минутку к ней, и сразу же вер­нусь.
   С чувством досады, Мамонова ждала возвращения пастушки. Роль Ке­рубино, которую играла певица принимало нежелательный поворот. Может уже пришла пора объяснится с ней, и раскрыть свои карты? Понятно, узнав все, бедняжка будет страдать. Ведь построив свой замок мечты на песке, она уверовала в него!
   Варя все еще надеялась, что Анхен не придет, однако она вернулась.
   - Марьетта говорит, - начала она,- что Ромула дома нет и где его искать - не знает. Если это проделка мельника, он об этом пожалеет.
   Пастушка немного помолчала затем виновато попросила.
   - Можно я останусь у вас?
   - Ты боишься прихода Альберто?
   Анхен молча кивнула головой. Керубино усадил ее на стул.
   - Расскажи мне о своей матери.
   Пастушка подумала немного, начала. Ее воспоминания о ней были яр­кими. Останавливаясь на отдельных эпизодах, она давала матери положи­тельные отзывы, приукрашивая их своими причудливыми фантазиями. Бесе­да длилась довольно долго, прежде чем Керубино серьезным тоном прика­зал ей.
   - Теперь спать, и до утра никаких разговоров.
   Анхен пересела на кровать, затем свернулась калачиком на краю и за­тихла. Керубино сел у окна. Минутное молчание было нарушено пастушкой.
   - Ложитесь, я вам не буду мешать.
   - Спи, а я еще посижу немного...
  
   ...Утро, застало певицу, спящую за столом. Марьетта бесшумно войдя в комнату, подошла к кровати, разбудила племянницу и вместе с ней, также тихо, вышли из помещения.
   ...Незадолго до завтрака, Мамонова и ее друзья собравшись на терра­се обсуждали исчезновение племянника хозяйки. Певица осторожно выска­зала мысль, что тот, мог, находится на мельнице у Альберто. Поводом для такого утверждения было увиденное ею вчера, в лесу двое неизвестных ве­дущих связанного парня.
   - Угроза мельника не была пустым звуком. Впрочем, это лишь мое предположение.
   - Мы с Сюзанной тоже об этом подумали, - сказал в ответ Жан, и доба­вил.
   - Может, прогуляемся туда?...
  
   ...Завтрак, на котором присутствовала Марьетта и Анхен, напоминало военный совет. Все были настроены решительно. Хозяйка вздохнула. - Аль­берто давно грозился забрать себе Ромула. Ведь для него немой, дешевая рабочая сила. А как он относится к нему, чуть что не так, сразу же сажает Ро­мула на цепь.
   Марьетта посмотрела на Анхен.
   - Из - за нее, это сделал мельник. Это его месть, за отказ быть прислу­гой в его доме...
  
   ...К гнезду Альберто шли коротким путем. Проходя мимо уединенного уголка, где Варя наслаждалась природой: купалась в озере, загорала, она вновь вспомнила тех двоих, которые вели на веревке долговязого парня. Впрочем и сейчас она была неуверенна, что люди мельника могли быть при­частны к этому.
   Подойдя к дому Альберто, возле которого работники кололи дрова, ху­дожник спросил. - Хозяин дома?
   Те, словно по команде заявили, что Альберто уехал, но не сказал куда. Парижанин был настойчив. - Мы ищем Ромула.
   - Зачем вам этот бездельник?
   Работники привлекли внимание Мамоновой. Теперь она без труда узнала их по одежде. Именно они там в лесу на веревке вели Ромула. Де­вушка подошла к Жану и сказала тихо в сторону. - Он здесь.
   - Будем искать.
   К удивлению пришедших, работники, на просьбы парижанина, охотно открывали двери подсобных помещений, но брата Анхен, там не оказалось. Вошли в дом. Толстая кухарка, чистившая посуду, недовольно поглядывала на не прошенных гостей. - Зря ищете. Нет его здесь.
   Войдя в комнату Мартеля, сына мельника, Марьетта сурово спросила его, сидевшего за столом. - Куда вы припрятали Ромула?
   Нагло улыбаясь, он игнорировал вопрос. - Не дорого ли за Анхен про­сишь?
   - Прежде чем упоминать имя моей племянницы, погляди на себя в зеркало, во весь рост и плюнь в него.
   Художник подошел к Мартелю вплотную. - Где Ромул?
   Сын мельника встретившись с глазами Анхен, ответил.
   - Только ей скажу, если останется...
   Ничего не добившись, Марьетта и ее постояльцы возвращались назад в подавленном настроении. Несомненно Альберто предвидя их визит, прячет Ромула в надежном месте. Стали высказывать по этому поводу различные предположения. Хозяйка молча слушала их, мысленно перебирая варианты возможного местонахождения своего племянника.
   Подходя к избе, все увидели крытую коляску. Чуть поодаль на траве находился багаж: чемоданы и плетенка крытая салфеткой. Тут же прогулива­лись несколько человек.
   - Не забыл обо мне Пико, - воскликнула хозяйка. - Новых постояльцев привез. Где же мне теперь их размещать? Ах, как нехорошо получилось. При­дется отказывать, по - другому, не выйдет.
   Подойдя ближе, Мамонова увидела пожилую пару и неопределенного возраста сухопарую девицу. Извозчик увидев Марьетту, улыбаясь, подошел к ней и поздоровавшись со всеми, весело сказал ей.
   - Как и обещал, привез тебе гостей. Принимай. Люди все серьезные, мешать тебе не будут.
   - Спасибо тебе Пико, только видишь, у меня уже есть постояльцы.
   - Вижу, не слепой. Придумай что нибудь. Не везти же мне их назад в Бергамо?
   Пока хозяйка разбиралась с новоприбывшими, Жан, Сюзанна и певица зайдя в комнату стали обсуждать ситуацию. Подружка Жана высказала мысль, что их компания растет, а значит оставшиеся время, они проведут не­плохо с новыми людьми. Парижанин посмотрел на Мамонову. Та мечтавшая, как можно скорее продолжить путь, по известной причине, неуверенно предложила. - Несколько дней мы провели здесь великолепно, может есть смысл завершить наше пребывание здесь и дать возможность другим, испытать эту радость общения с природой?
   Парижанин колебался. - Нашей хозяйке трудно будет с нами всеми. Ее комнатки не позволят разместить всех комфортно. Ей неудобно нам отказать и только от нас зависит правильно решить эту проблему.
   Художник молча повернулся к окну. Подумав, спросил.
   - Итак, как мы поступим?
   Ему никто не ответил. Жан повернулся к своим друзьям.
   - Здесь нас уже ничто не держит. Что касается Ромула, Марьетта сама в силах решить этот вопрос. Мы уезжаем!
   Он вышел из комнаты. Из окошка было видно, как он подойдя к хозяй­ке, стоявшую с новоприбывшими, и отведя ее в сторону, стал говорить о при­нятом решении. Сюзанна вздохнула. - Будем собираться.
   Мамонова оживилась. - Пойду к себе и соберу вещи...
  
   ...Анхен узнав, что синьор художник покидает их, кинулась искать Керу­бино. Наткнувшись на подружку Жана, пастушка заплакала.
   - Не уезжайте, останьтесь, помогите найти моего брата. Где синьор Ке­рубино?
   Сюзанна взяла за руку Анхен, пройдя с ней на террасу и стала ее успо­каивать, объясняя сложившуюся ситуацию.
   Мамонова собрав свои вещи в чемоданчик (подарок Дино), вернулась в комнату своих друзей. Она была пуста. Взглянув в окошко, певица увидела Сюзанну и Анхен. Решив присоединится к ним, она шагнула у двери и неча­янно зацепила листы с набросками рисунков Жана, беспорядочно лежавшие на столе. Подымая их с пола, она без всякого интереса развернула один из листов и обомлела. На нем была изображена она в обнаженном виде. Де­вушка развернула другой, третий и на них она была изображена без нижней одежды, в разных положениях. Варя чуть не плача стала разворачивать ли­сты один за другим. Где же Анхен? Ее не было ни на одном рисунке. Варя плача развернула большой свернутый в рулон лист. На ее обнаженную фигу­ру, хищным взглядом пожирал уже знакомый ей Сатир. А из-за его плеча вы­глядывало лицо идиота Ромула.
   Мамонова присела на стул. Поступок Жана, по отношению к ней был необъясним. Как он мог поступить так с ней? Значит он следил за ней посто­янно? В избе, во время сна, купания в озере и еще неизвестно где... Мамо­нова была готова разорвать все это в клочья, чтобы никто и никогда не ли­цезрел ее наготу. Возможно, она бы так и поступила, если бы ей не помеша­ли. Сюзанна и Жан вошли неожиданно. Не обращая внимания на певицу, они стали собирать и укладывать вещи. Сматывая листы в рулоны, он сказал об­ращаясь к певице. - Наше решение уехать. Марьетта восприняла спокойно. В эту комнату, она поселит адвоката с женой, а их дочери предложат, вашу. Я думаю присутствие такого важного чиновника здесь, пойдет на пользу нашей хозяйке.
   Сюзанна аккуратно складывая одежду в дорожный мешок, продолжи­ла.
   - Жан прав. На одном месте нельзя долго задерживаться. Все быстро надоедает.
   Парижанин поддержал ее. - Однообразия нужно избегать. Отдохнули немного, все, что наметили, сделали, теперь и в путь, к другим берегам.
   От последних слов Мамонову передернуло от негодования. Если бы художнику пришло в голову повернуться и взглянуть в лицо певице, он бы тотчас догадался о причине такого взгляда. Но тот спокойно продолжал свя­зывать и упаковывать в дорожные чехлы рулоны с набросками. Когда все было закончено, Жан окинув взглядом комнатку, махнул рукой.
   - Все. Уходим.
   Уже садясь в коляску, к ним подошла Марьетта, ведя за руку Анхен. Поблагодарив своих постояльцев за поддержку, она сказала.
   - С Альберто, я справлюсь. Он меня хорошо знает, какова я в гневе. А для вас двери моей избы всегда открыты.
   Обращаясь к Керубино, хозяйка разволновалась. - Просьба у меня к вам синьор. Моя племянница желает с вами ехать на край света, на любых условиях, она безумна предана вам. Мне ее уже не удержать здесь. Не жа­лейте для нее хороших слов, она безумно предана вам...
   Анхен, в нарядном платьице, вспорхнула бабочкой и села рядом с Ке­рубино, краснея от радости и счастья. Марьетта отступила от коляски и смах­нула слезу.- Не забывайте меня, я всегда буду ждать вас...
  
   ...Коляска тронулась с места. Присутствие пастушки привело всех в уныние. Никто не предполагал, что невинная игра, приведет к таким се­рьезным последствиям. Анхен украдкой проглядывала счастливыми глазами на своего жениха. Жан, глядя на нее и Керубино сидевших, грустно заметил.
   - Теперь вы как Адам и Ева, изгнанные из рая, будете бродить по пу­стыне, чтобы найти уголок и основать там свой Багдад.
   Керубино держался мужественно. Он взял за руку пастушку.
   - Мы похожи с тобой на Адама и Еву?
   - Я не знаю, как скажете вы. А кто они такие?
   - Я когда нибудь расскажу тебе об этом.
   Лошади легкой рысью лавировали по извилистой лесной дороге.
   Разговаривали мало. Всем хотелось тишины и покоя, но извозчик Пико не умолкал, заставляя таким образом всех слушать его болтовню. Та продол­жалось некоторое время, затем что-то вспомнив, он повернулся к Жану. - - Что опять натворил Ромул на мельнице?
   Парижанин не сразу понял смысл вопроса. - Что?
   Пико вновь повторил его. Художник насторожился.
   - Где вы его видели? Когда?
   - Да вот недавно. Вел его мельник, как собаку на цепи к гроту, что у Черной скалы.
   Анхен удивленно посмотрела на извозчика. Ее большие и красивые глаза округлились. - Может это не мой брат?
   - Слепой я, что ли?
   - Останови лошадей! Останови же!
   Пико удивленно натянул вожжи. Пастушка спрыгнула на землю и по­смотрела на Керубино. - Я не могу с вами ехать. Мне нужно спасти брата. Простите меня!..
   Пастушка плача повернулась. Вначале медленно, затем все быстрее, переходя на бег она уже мчалась по дороге, пока ее цветастое платьице не скрылось среди деревьев. Пико виновато нарушил молчание.
   - Куда ехать, вперед, или...?
   Жан махнул рукой вперед. Возчик мысленно кляня себя, сплюнул в сторону. - Вот что делает проклятый язык с человеком. Сколько раз себе при­казывал, думай вначале, потом и рот раскрывай. А теперь вот сболтнул на свою голову.
   - Марьетта знает об этом?
   - Не знаю. Догадается.
   - Ты ее хорошо знаешь?
   - Лет пятнадцать езжу этой дорогой. Как не знать? И Марьетту и ее се­стру Эмилию и Альберто.
   - Мы ни разу не видели Эмилии, ни в прошлом году ни в этом.
   - А как же вы ее увидите, когда она с синьорами в больших городах гу­ляет и днем и ночью.
   - Она красива?
   - Очень.
   - Ромул - это ее сын?
   - От Альберто, а Анхен от проезжего красавца тенора...
  
  
  
  
   Глава - 32. Вендетта.
  
   Коляска продолжала петлять в гористой, местности среди камней, за­рослей и деревьев. Иногда перед путешественниками открывался склон с ви­ноградниками, тянущиеся к подножию гор. Их сменяли небольшие селения. Одинокие монастыри и полуразрушенные средневековые крепости.
   Все это медленно проплывало по сторонам узкой горной дороги.
   Жан что-то увлеченно говорил Пико, показывая на них. Сюзанна улыб­нулась певице. - Запас энергии и решительности у моего дружка, неисчерпае­мые. Он желает объять необъятное. Все, что бросается ему в глаза, он готов все это набросать на свои листы, чтобы в родном Париже, глядя на свои зарисовки, творить полотна.
   Мамонова по прежнему находилась в подавленном состоянии. На этот раз мысли об Анхен не давали ей покоя. Она уже мысленно согласилась, что теперь с нею постоянно будет это дитя. И она не даст ее обиду. "О чем гово­рила Сюзанна? Ах, да. Об энтузиазме в творчестве Жана. Какие слова в от­вет я должна сказать? Эти? " - Это достойно похвалы?"
   Молчание певицы продолжалось. Подружка художника понимала ее. Разлука с Куртом не проходит бесследно, да и миланские неприятности до­бавили проблем, А тут еще с Анхен, со своими фантазиями...
   Проезжая мимо полуразрушенной башни, стоявшей на возвышенности, парижанин попросил Пико сделать остановку.
   - Сделаем короткий привал. Мы пройдемся, посмотрим старинное укрепление, общий вид сверху и поедем далее...
   Мамонова осталась в коляске. Прислонившись в уголок, певица закры­ла глаза. Она понимала, если Жан взял с собою мольберт, это надолго. Она не ошиблась. Парижанин с подружкой вернулись, когда солнце, уже клони­лось к горным вершинам. Пико сказал, обращаясь ко всем. В горах темнеет быстро, надо поспешить к жилищу Леонардо.
   - Это наверное, еще далеко?
   Мамонова смотрела по сторонам, стараясь увидеть какое - либо жи­лье. Подружка Жана переадресовала вопрос извозчику. Тот показав рукой куда то в сторону. - Сейчас будет поворот, затем мы свернем к водопаду, а там уже недалеко, у подножия скалы и живет Леонардо со своим внуком.
   И действительно, за поворотом, коляска свернула в рощу, над которой возвышалась серая скала. Проехав еще немного, пассажиры увидели не­большое строение, прилипившиейся у основания каменной глыбы...
  
   ...Их встретил мальчуган лет пятнадцати. Каково же было удивление Мамоновой, когда она узнала юного скрипача, игравшего на площади в Бер­гамо. Он деловито взял под уздцы лошадей. Возчик встал и подошел к нему. Похлопав того по плечу, стал разговаривать с ним.
   Дверь избы, скрипнув, отворилась и к приезжим вышел пожилой муж­чина в крестьянской одежде. Это был Леонардо. Его единственный правый глаз вопросительно смотрел на приезжих молодых людей. Пико поздоровав­шись с ним, показывая на своих пассажиров, что - то сказал ему. Тот одобри­тельно кивнул головой. Он был немой, но хорошо слышал и понимал возчи­ка. Разговаривая с Пико, Леонардо жестикулировал руками, мимикой лица и губ, выражал таким образом свою речь. Хозяин избы жестом пригласил при­езжих к себе в избу. Подросток стал распрягать коней...
  
   ...Плошка с огнем, укрепленной на стене, слабо отсвечивала лица си­девших за столом людей, уставленным чашками с мясом, зеленью и винны­ми кружками. Уставшие ездой, молодые люди молча поглощали свой ужин за столом. В основном разговаривали Пико и подросток, которого звали Джан­ни. Тот живо интересовался всем, что рассказывал приезжий возница. Его дед, внимательно слушая разговор, одобрительно кивал головой. Разговор шел об общих знакомых, проживавших в Наварре. Девушки молча оглядыва­ли убогое жилище Леонардо. Сюзанна кивнула в сторону висевшей на стене скрипки. Варя уже давно обратила внимание на нее. Скрипка была без струн и смычка. Рядом с инструментом, на деревянной подставе, стояла святая мадонна - защитница домашнего очага.
   Когда разговор зашел о каком то Болетто, которого Пико видел в трат­тории в Наварре, подросток вскочил из-за своего места и стал что то быстро и громко говорить. Жан, не успевал переводить.
   - Ты видел Болетто? Может ты обознался?
   - Я вначале тоже сомневался, - отвечал возница, - ведь сколько лет прошло, но рассмотрев его хорошенько, особенно шрам на его лице, я уже не сомневался, это был он, дружок Гароне.
   - Отвези меня в Наварру, я хочу видеть его.
   - Он в городе появился недавно и наверняка он там не один, а с новы­ми дружками.
   - Я был в Бергамо, но там его нет.
   Пико посмотрел на Леонардо. Тот подумав, и в знак согласия кивнул го­ловой. Возница слегка хлопнул ладонью по краю стола.- Хорошо, я отвезу этих молодых людей куда они пожелают, а на обратном пути, заеду за тобой, и мы вместе поедем в Наварру. Я, кажется знаю, где искать Болетто...
  
   ...Ужин подходил к концу. Приезжие продолжали молчать, считая не­приличным нарушать семейную беседу. Выйдя из избы, на свежий воздух, молодые люди прошли под навес, увитый виноградом. Глядя на усеянное звездами небо, Пико покачал головой.
   - Не надо мне было упоминать о Болетто. Мало ли, что может прийти в голову парнишке.
   - Кто такой Болетто?
   - Разбойник.
   - А Гароне?
   Пико посмотрел на художника. - Это злодей, которому уже на том свете приготовлена раскаленная сковорода. Это он и его дружки Болетто и Ма­льянно устроили тогда эту резню здесь.
   Возница рукой махнул в сторону избы. - Тут, лет десять тому назад, был постоялый двор. Леонардо и его дочь Шейла принимали приезжих, кор­мили их, давали угол на ночь, словом обходились с ними, как нельзя лучше. Те, в свою очередь были благодарны хозяевам, за приятное гостеприимство.
   Часто на постоялый двор к ним приходил Лоренцо, чтобы помочь по хозяйству. Парень жил недалеко отсюда, в селении Аль - Бано. И он, и его отец Марчелло Барталоне, занимались тем, что мастерили скрипки и виолы. На их инструментах сейчас играют в Болонье, в Риме, в Сиенне и других го­родах Италии. Господа, закупавшие у них инструменты не раз предлагали Барталоне переехать жить в Парму, но отец и сын не хотели менять тихую сельскую жизнь на городской шум и суету...
   Пико умолк. Парижанин посмотрел на уставших девушек.
   - Может, хватит на сегодня? День выдался нелегкий, надо хорошенько выспаться и...
   Сюзанна тронула за рукав своего дружка. - Нет, нет. Пусть расскажет все, пожалуйста...
   Пико продолжил. - Лоренцо колол дрова, ухаживал за виноградником, помогал ходить за скотиной. Находя себе работу на постоялом дворе, он молча выполнял ее, и так же молча уходил в свое селение, никогда не прося за свой труд ничего у хозяина. Для Леонардо не было секретом то, что скри­пичному мастеру нравилась его дочь Шейла. Но юный возраст дочери ( ей было не более пятнадцати лет) , а ему было уже под двадцать. Что делало их серьезные отношения невозможными. Все знали об этом и старалась не говорить. Свои чувства к ней, он выражал игрой на скрипке. Насколько хоро­шо владел скрипкой Барталоне, судите сами. Иногда для развлечения приез­жих, в непогоду, он неплохо играл Вивальди. Но особенно гостям нра­вились скрипичные вариации великого генуэзца, особенно его "Ведьмы".
   Шейла относилась к нему с детской привязанностью близкого родственника. Если кто из приезжих пытался приударить за ней, скрипач тут же приходил к ней на помощь. Те считая его братом Шейлы, тут же успокаи­вались.
   Жизнь на постоялом дворе проходила спокойно и безмятежно, пока не появился Гароне. Он и его дружки, занимались грабежами и разбоем на до­рогах. Полиция не раз пыталась поймать их по свежим следам, но все было напрасно. Разбойникам удавалось избегать встреч со стражами порядка...
  
   ...Когда Гароне увидел Шейлу на постоялом дворе, он тут же стал при­ставать к ней. Между Лоренцо и бандитом произошла сора, в которой Барта­лоне здорово отделал проходимца. Уходя Гароне поклялся отомстить Лорен­цо. Леонардо знал, что разбойник может вернуться, и тут же повенчал свою дочь с музыкантом.
   Прошло несколько лет. История стала забываться. У Шейлы родился сын, от которого Леонардо был безумно счастлив, что обзавелся внуком, хо­рошим зятем и помощником на постоялом дворе. Казалось радость, мир и счастье навсегда поселились в их избе. Но в один из прекрасных летних дней, к ним нагрянул Гароне. Он был не один. Мальяно и Болетто всегда со­провождали его в дерзких налетах.
   Леонардо вместе с пятилетним внуком в это время пасли коз у водопа­да. Когда они вернулись на постоялый двор. Перед ними предстал хаос и беспорядок. Стол, стулья, посудная стойка в избе, были перевернуты. Посу­да перебита. На полу и стенах были следы крови. Сюда приходил Гароне. Только он мог оставить после себя эти следы. Леонардо стал искать свою дочь и ее мужа. Не найдя их в избе, он выбежал во двор. Но и там их не ока­залось, хотя Леонардо обшарил все закоулки двора и кустарники вокруг него.
   От постоялого двора, вели две дороги, которыми могли уйти разбойни­ки. Одна на Милан и Верону, и ее Гароне больше всего опасался, так как по ней постоянно в обе стороны двигались экипажи, повозки, или шли к своим горным селениям крестьяне. Значит бандиты выбрали узкую, безлюдную тропу, ведущую в горы. Прихватив с собой кинжал, Леонардо закрыв внука в винном погребе, стал преследовать Гароне, подымаясь по тропке вверх. Не дойдя еще до вершины скалы, он услышал крики Шейлы. Леонардо свернул с тропки, и напрямую через кусты, стал карабкаться наверх. Крики дочери становились сильнее.
   Выскочив на площадку, он увидел разбойников. Как пастух и предпола­гал, их было трое. Леонардо знал их всех, так как те в разное время бывали у него на постоялом дворе. Болетто и Мальянно тащили тело Лоренцо к об­рыву. Труп был без головы. Подтащив его к нему, они скинули тело в бушую­щие воды водопада.
   Гароне стоял перед Шейлой, держа голову скрипача у ее лица. Та стоя­ла на коленях, продолжая судорожно плакать. Теряя самообладание Леонар­до двинулся на Гароне. Тот заметив его, повернулся к нему.
   - О. Леонардо - сказал он. - Ты уже здесь? Как видишь, с Лоренцо уже покончено, как я и обещал. Если ты пришел за своей дочерью, - зря пришел. Шейла нехорошо поступила, выйдя за него замуж, я предупреждал ее, те­перь она должна понести за это наказание.
   Лоренцо посмотрел на голову своего зятя. Веки его глаз продолжали вздрагивать, губы шевелились. Словно пытались что - то сказать. Из крова­вой раны продолжала стекать темная кровь. Пастух выхватил из-за пояса кинжал и кинулся на палача. Но подоспевшие дружки его, сбили нападавше­го с ног. Навалившись втроем, они стали спорить, решая судьбу Леонарда. Мальянно и Болетто требовали у Гароне душу пастуха, чтобы проделать с ним то же самое, что и с Лоренцо. Шейла закричала вновь, прося палачей пожалеть ее отца. Гароне злорадно улыбаясь подарил ее Леонардо. А чтобы тот помнил его доброту, разбойник отрезал ему язык, чтобы больше молчал, и выколол глаз чтобы меньше видел. Мальянно на прощание вонзил ему кинжал в бедро, чтобы сидел больше в избе и не шатался с козами по горам.
   Леонардо потерял сознание, а когда очнулся, поляна была пуста, лишь голова бедного Лоренцо скрипача. Валялась неподалеку у валуна...
  
   ...Все, что осталось от молодого Барталоне и дочери, отец замуровал в том гроте, в нише. Он хотел покинуть проклятое место, и не смог. Пастух не хотел забывать того, что произошло. Вместе с внуком Джанни, сыном Лорен­цо и Шейлы, он часто приходит в грот, зажигает факел, читает молитвы и просит святых покарать злодеев. Но Леонардо надеется не только на небес­ную помощь, он ждет, когда Джанни подрастет, станет сильным мужчиной, и сможет исполнить священную вендетту над убийцами своих родителей...
   Часто рассказывал мне Леонардо и его внук о своем горе, потому что, не хотели забывать о своем мщении...
   ...История, которая поведал возница, ошеломила молодых людей. Же­лание парижанина запечатлеть водопад на своем полотне резко усилилось. В эту ночь, все трое долго не могли уснуть...
   На следующий день, утром, Жан упросил Пико сводить их в грот. Тот посоветовался с пастухом. Леонардо неохотно согласился. Мамонова и ее друзья понимали состояние хозяина избы. Воспоминание того ужасного дня было раной, которая еще долго будет давать о себе знать....
  
   ...Все не спеша направились к гроту. Подойдя к его входу, Леонардо за­жег факел и вошел в него первым. Все последовали за ним. Прохлада стен, тишина, навевали отнюдь не веселые мысли. Небольшой лабиринт упирался в тупик, образованный нагромождением камней.
   Пастух укрепил горящий факел в трещине стены, подошел к нише. Джанни, подойдя к нему, сказал негромко. Жан перевел своим друзьям.
   - Здесь находится свадебный наряд Шейлы, голова Лоренцо и кинжал Леонардо. Перед вендеттой, оружие мщения будет извлечено из ниши....
  
   ...Углубление было заложено хорошо подогнанным камнем и было едва заметным для постороннего взгляда. Все стояли молча, не шелохнув­шись. Варя посмотрела на пастуха. Тот смотрел на нишу беззвучно шевеля губами. Она укрепила букетик горных цветов над ней и отступила назад. Леонардо перекрестился, взял со стены факел и направился к выходу. Все последовали за ним.
   Мамонова продолжала видеть перед собой осиротевшую скрипку Ло­ренцо, без струн и смычка...
  
  
   Глава 33. На Верону.
  
   - Вам помочь?
   - Нет, спасибо. Мне не тяжело.
   - Вам повезло. Еще бы пару минут и экипаж на Верону уехал бы без вас. Попутчиками будут ваши соотечественники, русские.
   - Прекрасно, но как же мои друзья, Жан и Сюзанна? Я ведь их не предупредила?
   - Об этом не беспокойтесь. Объясню все сам, пусть рисуют свой водо­пад...
   Пико подошел к открытой дверце экипажа.
   - Садитесь. Здесь есть свободное место. Вот так. Счастливого пути!
   Мамонова села рядом с господином с подстриженной бородкой и лю­бопытным взглядом серых глаз. Напротив Мамоновой сидело двое женщин среднего возраста. Все трое были несомненно интеллигентами. Они молча разглядывали новенького. Тот поздоровался со всеми, затем оглянувшись на дверцу, махнул на прощание рукой своему провожатому.
   Пико улыбнувшись, ответил взаимно. Экипаж тронулся с места. Пото­му как все молча продолжали ее разглядывать, Варя почувствовала себя не очень уютно. Их, вероятно, смущала ее мужская одежда. Мужчина покосился еще раз на сидевшего рядом франта с миловидным лицом, нарушил молча­ние, обращаясь к женщинам, сидевшим напротив.
   - Итак, на чем мы остановились?
   - На религии.
   - Да, да. Так вот. У христиан, то есть у нас с вами. Бог - это "Святая Троица". Бог - отец, бог - сын, Святой дух. Бог - сын, воплощение в образе Христа. Это понятно. Теперь Восток. Мусульмане уважительно относятся к Иисусу. Они убеждены, что Бог - "Аллах" - един. У него нет ни сына, ни доче­ри, ни родственников. Аллах единый и вечный. И нет ему равных. Иисус яв­ляется посланником Слова Божьего людям. Кроме него, посланниками были: Авраам - Ибрагим", Моисей - "Мусса", Давид - "Давул". А после смерти Иису­са Христа "Иссы" посланником был Мухамед - пророк, которому был ниспо­слан коран, последняя " Книга Божья", не подвергавшаяся никаким искажени­ям, что отличало ее от других религиозных книг...
   Вежливый мужчина искоса взглянул на молодого юношу, смотревшего на обочину дороги. Затем он обратился к женщине, сидевшую напротив. - А ты, что скажешь о своем буддизме?
   -Я пожалуй воздержусь в полемике этого вопроса, - ответила та с на­мерением сдержать свое слово.
   Ее соседка придвинулась к ней. - Там в Сибири, ты не была молчуном. Что с тобой? Поделись частицей своего увлечения.
   - Это не увлечение, Лариса.
   - Пусть будет так. Нам интересно будет знать, о твоем новом миро­возрении, не вредничай.
   - Хорошо. Скажу коротко. Ваш Христос грешил. Он хотел воспротивит­ся воле бога и избежать казни. Когда он молился в Гефсиманском саду Хри­стос воскликнул; " - Да минует меня чаша сия!". Вы же не будете отрицать этого?
   - Но ведь...
   - А Будда безгрешен. Его учение, это избавление от страданий. Чтобы достичь "высшего просветления", нирваны, необходимо полностью отказать­ся от своих желаний. Лишь нравственное усовершенствование личности, мо­жет освободить человека от горя, печали и страданий.
   - Каково его отношение к Богу?
   - Будда отвергает Бога - отца.
   Говорившая тут же замкнулась, отвернувшись в сторону. Ее соседка, Лариса, вздохнув пыталась обнять ее. - Ты Нина, очень изменилась, после того как сменила веру. Я и Николай Дмитриевич боимся за тебя.
   Мужчина поддержал ее, и добавил. - Ты была послушной христианкой и этот резкий шаг твой, тебя может погубить. Это фанатизм и он не проходит бесследно.
   - Я счастлива в новой вере!
   В пролетке наступила гнетущая тишина. Интеллигент Николай Дмитрие­вич, качнув неодобрительно головой переглянувшись с Ларисой, по­смотрел на своего соседа.
   . Тот с безразличием стал смотреть на мелькавшие мимо деревья. Это было внешне. На самом деле радость и грусть переполняли душу Мамоно­вой. Каждая верста уходящая назад, приближала ее к желанному городу на воде, наполняло счастьем певицу. Она уже мысленно прощала парижскому художнику его профессиональные уловки, для достижения желанных ре­зультатов. К этому выводу ее натолкнула совершенно случайная мысль Она не всегда будет объектом восхищения своих прелестей для мужской полови­ны, и зависти женской, а на картине, ее физические качества, будут волно­вать еще многие годы и тех и других.
   Радость перемешивалась с грустью. Судьба Анхен и семья пастуха Леонардо, навевало грусть и тоску. Лучшее лекарство от мрачных мыслей, это послушать, о чем говорят ее спутники. Приятный баритон соседа, про­должал.
   - Яркий пример русского фанатизма. Софья Перовская. Обаятельная внешность, не глупа. Несмотря на аресты за участие в Народной воле, кото­рая, как вы уже знаете, вела террористическую деятельность против русско­го трона, Перовскую, по милости государя, освобождают от тюремной ска­мьи. Казалось, чего проще, открестится от бунтовщиков, возвратится в свою Одессу, и живи себе спокойно. Нет же! Она вновь и вновь вместе с бунтовщи­ками будоражат народ, призывая его к непослушанию. Ее фанатизм достига­ет вершины. С группой таких же безумцев, она идет на убийство императора.
   На этот раз ее уже не отпустили. Она получила заслуженное наказа­ние. Таких примеров множество.
   - Как Иоанна Французская, граф Калистро,...
   - ...кавалер д,- Эон..!
   При этом женщины многозначительно кивнули на локон, спадавший на плечи молодого щеголя.
   Господин с бородкой, перехватив их взгляд, понимающе улыбнулся.
   - Кавалер д, Эон, или мадемаузель Лия де Бомон. Но тут уж больше актерская игра в свое удовольствие, нежели фанатизм. А Каллиостро - са­лонный шулер, не более.
   - Как же! Прожить всю жизнь при дворах женщиной, будучи на самом деле мужчиной! Я об д, Эоне. Нет, нет, любезный Николай Дмитриевич. Толь­ко фанатичная личность способна на непредсказуемый шаг. Ну подумайте сами. Вскружить голову Вольтеру, выйти замуж за Пьера Бомарше, быть лич­ной чтицей императрицы Елизаветы...
   - Не спорю. Однако добавьте все же сюда, талант актера. Именно этим качествам и его стараниям был заключен мир между Россией и Францией, а также он содействовал прочным отношениям между Парижем и Лондоном. Как мы видим, посольскую работу д,-Эон выполняла блестяще.
   Варя повернулась к говорившим соседям. Те не скрывали удоволь­ствия, смотрели на нее. Девушка была в недоумении, но тут сообразила в чем было дело. Коснувшись шапочки с пером, она почувствовала спиной спадавший локон. Решение было принято быстро. Не обращая внимания ни на кого, она убрала его на прежнее место, затем улыбнувшись всем, присло­нилась к спинке экипажа и закрыла глаза. "Продолжайте, господа, я слушаю вас", - мысленно произнесла Варя, наслаждаясь тишиной, наступившей в са­лоне экипажа.
   "Несомненно разговор об адвокате парижского парламента д, Эона был не случаен. Впрочем не все ли равно. Мне от этого ни холодно ни жарко..."
   Она открыла глаза. Господин интеллигент участливо спросил ее, ста­раясь таким образом втянуть девушку в дискуссию.
   - А вы, как полагаете? Можно ли считать этого кавалера фанатиком, посвятившего свою фантазию, скажем так, весьма оригинальным способом?
   Вопрос был прозрачен как стеклышко.
   - Видимо для него это было,...необходимостью.
   Николая Дмитриевича не устраивало это заключение.
   - А вы, - обратился он к своим спутницам, - поддерживаете эту версию?
   Полнеющая дама с проницательным взглядом была на стороне Нико­лая Дмитриевича.
   - Безусловно д, Эон фанатик. Ну скажите, какой нормальный актер по­сле спектакля будет расхаживать на улице в костюме и гриме Наполеона или Кутузова? Нет, нет! Чудачество д, Эона с переодеванием, конечно же фана­тичны.
   Ее соседка согласно кивнула головой
   - Ты права Лариса. Ну право, чтобы подумали прохожие увидев перед собой живого императора Франции? Все это вздор и нелепость! Скажу больше, это ненормальность. Впрочем это касается не только д, Эона или Перовской но и других "знаменитостей".
   - Я внесу в дискуссию поправочку?
   Сосед Мамоновой, нетерпеливо мотнул указательным пальцем вверх.
   - Я согласен. Все эти "знаменитости" фанатики бесспорно, но я о дру­гом!
   Николай Дмитриевич сделал паузу. Все с интересом наблюдали за его лицом.
   - Возьмем к примеру Жанну Д, Арк или наших бунтовщиков за "народ". Она шла с богом в сердце, освобождать Францию от врагов, а эти поднимали на бунт мужиков для чего?
   Орлеанская девушка делала это, для своего народа, не думая о лич­ной выгоде. Есть фанатизм, угодный народу, а есть презираемый ими. Вы со­гласны со мной?
   С этим вопросом Николай Дмитриевич обратился к Мамоновой. Де­вушка была согласна с этим мнением.
   - Действительно, фанатизм имеет свои стороны. Один мы приветству­ем, другой - наоборот, осуждаем. Если говорить о Перовской, я думаю, что из личных побуждений, она стремилась сделать благо народу, но путь терро­ризма, который выбрала она, это уж слишком непонятно! Дикость, не более...
   - Вот, вот! Именно это я и имел в виду. Благодарю.
   Николай Дмитриевич довольный поддержкой рядом сидящей соседки, хлопнул себя руками по коленям. Разговор становился оживленным и все четверо принимали в нем активное участие...
  
   ... Как оказалось позже, спутниками Мамоновой были уроженцы Сиби­ри, из купеческого сословия Захаровых. Нина Петровна, последовательница буддизма, Лариса Михайловна, поэт, художник, певица, и ее муж Николай Дмитриевич Колтунов. Все трое направлялись в Верону, где их уже ждали друзья известного московского фабриканта Коваленко Анатолия Игнатьеви­ча. Когда зашел разговор о Мамоновой, ее спутников интересовало все: отку­да и куда держит путь милое создание в столь необычной одежде. Девушка на ходу импровизировала свою биографию, останавливаясь лишь на отдель­ных несущественных моментах, отбрасывая все, о чем не хотелось говорить.
   Ее слушали, любуясь внешностью и приятным тембром голоса. Конеч­но же, молодая спутница многое не договаривала, но даже то, о чем подели­лась она, было достаточно для первого знакомства.
   Узнав, что та едет в Венецию, спутники поддержали ее.
   - Венеция - это сказка, - сказала одна из сестер, Лариса Михайловна.
   - Когда я попала в этот город впервые, конечно была очарована им. Эти дома, набережные, каналы, памятники зодчества, до сих пор стоят у меня перед глазами. Я, часто бывала на площади святого Марко, с Николаем Дмитриевичем, моим мужем. Для нас, здесь время словно останавливалось, мысли становились спокойными и ясными...
   Лариса Михайловна мечтательно прикрыла глаза, качнув головой. Ее муж улыбнулся. - Недаром в этот город съезжаются много людей на карна­вал, но мы с Ларисой обычно предпочитаем бывать на таком празднике в другом городе.
   - В каком же?
   Мамонова с любопытством посмотрела на соседа интеллигента. Тот загадочно помолчав, нарушил молчание.
   - Рим, Вечный город. Тибр, Коллизей, Ватикан, Сикстинаская капелла. Это незабываемо!
   - Вы, голубушка,- сосед обратился к Варе,- обязательно должны побы­вать в этом городе. Рим - неиссякаемый источник старины. А какие архитек­турные памятники и ансамбли античности. А дворцы Браманте...Побывав в Риме вы увезете домой массу впечатлений....
   Скованность между девушкой и спутниками переросли в приятельские отношения. Симпатии к девушке росли. Двоюродная сестра Колтуновой, Нина Петровна поинтересовалась у нее.
   - Одной путешествовать не безопасно. Вы со мной согласны?
   - Приеду в Венецию, и там уже я буду не одна.
   - Да, но в этом костюме...
   Мамонова отреагировала быстро. - В нем я чувствую себя отлично. Ни­что не мешает моим движениям.
   Ответ никого не убедил, напротив, к ней прониклись с сочувствием, ре­шив, что именно этот маскарад и послужил следствием ее неудач на любов­ном поприще. Девушка понимая свое незавидное положение старалась быть сдержанной в разговоре со спутниками, представляя им между собой, со­ревноваться в красноречии. Те разговорились. Беседа перешла в тему ко­варства, благо этому была причина. Сестры соревновались перемывая ко­сточки мужскому коварству, обвиняя их в измене и предательстве к прекрас­ному полу. Мамонова угадывала в этом намерении женщин таким образом предупредить ее об опасности.
   Николай Дмитриевич стал защищать мужскую половину к которой при­надлежал, приводя пример жестокости женского тщеславия.
   - В Бургундии, в 6 веке, королева Австрахильда, слегла. Врачи бес­сильны были что то сделать. У постели больной собрались дети, родственни­ки, муж. Он спросил ее о последнем желании. Та обратилась к своему мужу Гунграму с с просьбой сразу же после ее кончины отрубить головы всем вра­чам, лечивших ее.
   ...Сестры грустно посмотрели на Николая Дмитриевича.
   - Жестокое желание...
   - Матушка Россия недалеко ушла от Запада, и тоже имеет немало при­меров коварного женского тщеславия. Например вот такой....
   Камергер Моне, любовник Екатерины, как вы знаете, был казнен Пет­ром 1. Моне посадили на кол, голову отделили от туловища, поместили в банку со спиртом и поставили ее в комнату Екатерины. Когда та, увидев банку с отрезанной головой, она сказала, не растерявшись своим слугам. - Вот, господа, до чего доводит разврат придворных!
   Нина Петровна заметила по этому поводу.
   - Да уж поистине чудовищные примеры рождает коварство и тщесла­вие!
   Ее сестра Лариса Михайловна обратилась к Мамоновой стараясь направит тему в более приятное русло.
   - Гляжу я на вас, душенька, вы вся из себя одна простота, прямо. Вам бы и жениха под стать, скромного и любящего. Но ведь в жизни это редко случается. Жизнь - сложная противоречивая штука. Не знаешь чего ждать от нее. Любовь красавицы Лопухиной к обер - гофмаршалу Левенвольду к чему привела? А ведь любили они друг дружку. Но нашелся такой проходимец как Бергер, который захотел нагреть на этом руки. Этот поручик коварно посту­пил с Лопухиной и предал ее. Впрочем этот негодяй получил по заслугам. В жизни бывает по - всякому. С виду красавец мужчина, глаз не отведешь. Душу свою нараспашку перед ней раскрывает, гляди, мол, без изъянов я, а на самом деле в голове у него одни грешные мысли да корысть в свой кар­ман.
   Видела я как - то доме нашего московского приятеля Коваленко Анато­лия Игнатьевича в гостиной, картину одну. Представьте себе тюремная ка­морка. Голые стены, низкий столик. На нем кусок хлеба и кувшин с водой. Ря­дом к стене прислонен топчан. На нем стоит девица, прижавшись спиной к холодной каменной стене. Через окно в каморку хлещет вода, заливая поме­щение. Лицо бедняжки в слезах. Отчаяние застыло в ее глазах. На постели у ее ног снуют крысы, спасаясь от пребывающей воды. Эта была княжна Тара­канова. Ее любовь и доверие к возлюбленному, оказавшемуся подлецом и привела княжну к печальному концу...
   Для Мамоновой эта история была нова, хотя фамилия княжны как то упоминалось в салоне Софьи Павловны в Луганске, но в виду занятости, Варя тогда не обратила на нее внимания.
   Николай Дмитриевич Колтунов улыбнулся своей соседке.
   - Как вы находите эту историю ? Занятной?
   - Я мало знакома с этим историческим фактом.
   - Хотите, я приоткрою в этом плане занавес?
   Девушка посмотрела на женщин. - Я право не знаю...
   Лариса Михайловна улыбнулась ей.
   - С удовольствием Николай Дмитриевич, да и нашей Вареньке это бу­дет интересно знать...
   Колтунов откинулся на спинку экипажа. Прикрыв глаза он вспоминал.
   - Эта любовная драма была рассказана одним сановником из Петер­бурга. Она запомнилась мне наверное потому, что окраина Петербурга, Пе­тергоф, сохранила дух времени Петра и его окружения. Чудесный уголок он построил на манер Версаля и видимо часто бывал там. Впрочем вернемся к княжне Таракановой. Эта молодая особа, выдававшая себя за дочь Елизаве­ты Петровны, неоднократно высказывала мысль о своем праве на россий­ский трон. Это было небезопасно при Екатерине 11, именовать себя внучкой Петра 1, и она уехала в Италию.
   Но русская императрица не выпускает ее из виду. Соперники ей не нужны. Княжну нужно вернуть в столицу. Только здесь можно найти на нее управу. Кому поручить это трудное и деликатное дело? Императрица оста­навливает свой выбор на Григории Орлове, своего любовника и женского сердцееда. И вот он уже в пути. Молодец вынашивает планы как выманить красавицу княжну из Италии и доставить в Петербург, русской императрице. Приехав в Рим он находит ее и знакомится с нею. Прогулки вдвоем по горо­ду, перерастают в нечто большее, чем обычная дружба.
   А когда Орлов обещает ей поддержку вступить на законный россий­ский престол, она стала полностью ему доверять. Их часто можно было уже видеть на смотрах, парадах, различных развлечениях. В знак своей безгра­ничной любви к нему, княжна делит с ним свое ложе.
   В Ливорно, куда они приехали посмотреть русский флот, она как буду­щая императрица, любуется им. Орлов предлагает ей прокатится на корабле и обвенчаться на нем. Тараканова сияет от счастья. Она подымается по тра­пу на корабль. Русский священник венчает их. Молодожены закрываются в каюте. Вино, поцелуи и все остальное - целая ночь. На следующий день ей объявляют об аресте и тут же ставят у каюты охрану. Княжна вдруг осознает, что подло обманута. К тому же она беременна от Григория. Ее привозят в Пе­тербург и сажают в Петропавловскую крепость. Здесь она рожает младенца. На одном из допросов присутствует и сам Григорий Орлов. Княжна находит в себе силы и смелость плюнуть ему в лицо и дать почещину негодяю...
   Вскоре Тараканова скончалась в тюрьме от чахотки...
  
   ...Когда Колтунов закончил, его жена Лариса Михайловна вздохнула грустно.
   - Да и сейчас немало таких прохвостов, от которых страдают девичьи сердца.
   Мамонова понимала, все, что говорилось спутниками было адресова­но ей, во избежании подлости и коварства со стороны дон - жуанов.
   Да и тетушка Дмитрия предупреждала ее об этом.
   "У меня все будет хорошо. Я верю Дюпре".
   Видя, что их молодая спутница решила отдохнуть, ее соседи по экипа­жу, стали разговаривать тише. Среди разнообразия их воспоминаний, ей за­помнился один. Это был случай с подростком из дворянской семьи, влюбив­шиеся в красавицу служанку. Узнав про это, его близкие стали посмеиваться над страданиями юноши, говоря ему, что простолюдинка не стоит его ногтя. Когда это помогло, они на глазах подростка опозорили служанку и выгнали ее прочь из господского дома.
   Мамонова вспомнила Дмитрия, племянника Левицкого. За кажущиеся спокойствием, он был неравнодушен к ней. Это было очевидно. Дмитрий всячески старался не показывать, что влюблен в нее....
   Легкое покачивание экипажа клонило ко сну. Все вокруг становилось легким, невесомым как спокойно плывущие облака...
  
   ...Она проснулась, когда экипаж остановился.
   - Верона,- сказал Николай Дмитриевич, увидев как девушка открыла глаза. Прощались с ней, как с близкой родственницей. Женщины приглашали ее в Москву. Колтунов сунул бумажку ей в руку.
   - Мой адрес. Будете в наших краях, милости просим.
   Лариса Михайловна обняла ее. - Будешь в Венеции, гляди в оба. Будь выше этих пустоголовых повес. Не доверяй никому. Ты встретишь достойного тебя мужчину в мужья. И пусть бог хранит тебя!
  
   Глава - 34. Венеция.
  
   Рано утром, Варя была уже в Венеции. Выйдя их вагона поезда, она решила идти в сторону оперного театра пешком. Ее Виолетта в "Травиате" здесь прошла с успехом и за короткое время у певицы появились в труппе много друзей. На их помощь Мамонова и рассчитывала. Она вспомнила од­ного из музыкантов оркестра, сластолюбца, упивавшейся ее красотой. Тот признался ей как - то. - Я бы хотел быть вашим Отелло, только для того, что­бы самому наслаждаться наготой ...на вашем платье!...
   После этого она уже старалась носить платье с более скромными вы­резами на нем.
   Уже подходя к зданию театра, она нерешительно замедлила шаги. Ее появление в этих стенах в костюме Керубино, будет вряд ли понято ее дру­зьями и знакомыми. Ведь при этом, было бы необходимо подробно объяс­нять причину происшедшего, но именно этого ей и не хотелось делать. Как же она не подумала об этом?!
   Нет! Ей необходимо хотя бы на некоторое время, терпеть этот маска­рад. А когда она встретит Курта, тогда у нее уже будет все иначе, и мужская одежда ей уже не понадобится. Мамонова в раздумье бродила по улицам, пока не пришла к набережной Большого канала.
   Легкие, изящные гондолы с пассажирами на борту, бесшумно скользи­ли по воде. Чайки и голуби стайками плавно кружили над каналом, садясь на карнизы домов и выступы прибрежных камней. На противоположном берегу, в окружении домов, высился купол собора, отливавший в лучах солнца своей позолотой. Пожилой лодочник у берега, наводил в своей лодке порядок: акку­ратно закрепляя на сидении толстую матерчатую подкладку. Девушка наблю­дая за его работой подошла ближе и спросила о "Красной розе". Тот поду­мав немного, отрицательно покачал головой. Девушка направилась вдоль на­бережной. Ей необходимо было решить две проблемы. Это приобретение но­вого мужского костюма и местонахождения "Красной розы". С первой зада­чей, будто будет проще. Лавок и магазинчиков с одеждой, выбор есть, а вот со второй проблемой, наверное, будет посложнее.
   Все лодочники, встречавшиеся ей на пути, к которым она обращалась были неуверенны, что на Большом канале есть дом с таким названием, где сдают приличные комнаты. Мамонова успокаивала себя. Канал большой, ло­дочников много, возможно кто - либо и вспомнит о "Красной розе".
   В одной из лавчонок девушка выбрала себе костюм, который отлично сидел на ней и был приятных не броских оттенков. Здесь же она выбрала шляпу и саквояж. Глядя на себя в зеркало певица выглядела в своей обновке загадочной и романтической особой. Для полной конспирации ей теперь осталась лишь одна маленькая деталь. Ее не трудно будет приобрести где - либо. Со старым костюмом и чемоданчиком прилично надоевшие ей, Варя безжалостно рассталась, отдав их нищему, сидевшему на паперти церкви.
   Чувствуя себя комфортно и почти в безопасности, она шла по набе­режной походкой молодого аристократа не обремененного тяготами жизни.
   Теперь и гондольеры, которых она затрагивала, охотно вступали с ней в разговор.
   Хотелось есть. Открытых ресторанчиков - тратторий, вдоль набереж­ной было множество. Выбрав один из них, с видом на канал, Варя присела за столик и заказала себе завтрак и бокал сухого вина, как того требовала конспирация. Молодой официант, глядя на красавца франта, молча принял заказ и тотчас удалился выполнять его. Девушка слегка улыбнулась себе.
   "- Для начала неплохо Синьора Бельканто, Не переиграй".
   Официант не задержался. Он принес на подносе завтрак, аккуратно расставил его перед синьором и пожелав приятного аппетита, с натянутой улыбкой, исчез за перегородкой. Завтракая девушка смотрела на лодки снующие по каналу. Одна из гондол, в которой сидела пожилая пара, прибли­зилась к берегу. Гондольер, молодой и стройный красавец, помог им выйти на берег. Затем закрепив на берегу лодку и достав из кармана пиджака книгу, присел на каменную ступеньку, стал ждать новых пассажиров. Девушка хоте­ла затронуть его своей просьбой, но не стала. Вероятно, и он столько же зна­ет о "Красной розе", сколько и его приятели по профессии.
   Мамонова стала вспоминать подробности разговора с Куртом, об этом доме на набережной Большого канала, но в голову ничего определенного не приходило. Оставалось одно - спрашивать. Покинув тратторию Мамонова не спеша прогуливалась среди праздношатающихся толпы людей. Женщины и девушки обращали внимание на молодого синьора в шляпе и модным сак­вояжем в руке, провожали взглядом и отпуская в его сторону шуточки. Их по­ведение веселило Варю. Игра захватывала ее. Не забывая о своей цели, пе­вица держалась лишь набережной канала, хотя ей очень тянуло свернуть на многолюдную площадь к памятникам старины. Вступая в разговор с пожилы­ми людьми, которые по ее мнению, могли быть коренными жителями города, она все больше убеждалась, что Курт был в свое время не правильно ин­формирован о гостинице, в которой, бывал не раз.
   Настроение падало. Шансов на встречу с Куртом становилось все меньше. Оставаться одной в чужом городе пугало ее. Бесцельно гуляя, она вернулась к траттории, в которой охотно лакомилась крабовыми супом и ку­риным мясом. Она присела на стул. Необходимо было привести свои мысли в порядок. Вокруг нее бурлила жизнь. Люди гуляли, работали, разговаривали, пили вино, затягивались табачным дымом.
   К ее столику подошло несколько молодых людей. Чтобы не вступать с ними в ненужный разговор, Мамонова встала и спустившись к берегу, подо­шла к лодкам. Знакомый лодочник, спрятав книгу в карман, отвязывал лодку, с намерением отчалить от берега. Варя подошла к нему. - Я ищу "Красную розу"?
   Тот мельком взглянув на франта в шляпе и махнул рукой вдоль набе­режной. - Вон шпиль собора. Перед ним, на набережной стоит дом с цветоч­ным балконом. Это и есть "Красная роза".
   Лодочник взял в руки весло. Молодой повеса в шляпе сделал к нему шаг
   - Подождите же! Отвезите меня туда!
   - Это недалеко, можно и пешком прогуляться.
   - Отвезите.
   Гондольер с неудовольствием стал ждать пока смазливый юноша с женскими манерами нерешительно перешагнул борт его лодки и уселся на скамью. Лодочник вырулил на середину канала. Пассажир пытался загово­рить с ним, но безуспешно. Тот молча манипулировал веслом, и казалось был занят лишь своими мыслями. Доставив щеголя к месту назначения, к дому с цветочным балконом, он коротко сказал. - Это здесь.
   И не добавив ни слова, он повернул назад. Девушка сомневалась в ис­кренности лодочника, но выбора не было. Поднявшись на набережную, она направилась к дому, на балконе которого действительно были цветы...
  
   ...Без особого энтузиазма Мамонова подошла к двери. Она уже на­строилась на отрицательный ответ, но решила в любом случае остаться здесь, пока ее поиски не увенчаются успехом. На ее стук вышла молодая, смуглая итальянка. На вопрос о "Красной розе", та положительно кивнула головой и отступила назад, приглашая симпатичного синьора пройти к хозяй­ке. Варя не поверила сказанному, не успела переспросить, навстречу ей шла полная в годах женщина, в пестром халате. Чутье подсказало певице, это была хозяйка.
   - "Красная роза"? Вы пришли по адресу. На Большом канале все зна­ют Лауру, на балконе которой, всегда растут цветы. Если синьор пожелает снять комнату, Джованна покажет ее. После небольшого ремонта, она выгля­дит гораздо лучше чем прежде. Вы надолго к нам?
   Мамонова была охвачена радостным волнением. Лодочник, которому она не очень доверяла, не обманул ее. Да, она согласна снять комнату, ска­жем так, на недельку.
   Хозяйку устраивало это предложение. Смерив юношу оценивающим взглядом, Лаура поручила его своей служанке.
   - Покажи синьору все наши комнаты, пусть выбирает любую.
   Мамонова парила на седьмом небе Всю неделю она будет жить в Вене­ции и наслаждаться миром красоты. Когда хозяйка ушла к себе, служанка по­вела гостя знакомится с жильем. В основном в доме сдавалось три комнаты. Одна большая, с видом на канал, две остальные, чуть поменьше с окнами выходящими на площадь. Гость не задумываясь остановил свой выбор на комнату с цветочным балконом, откуда открывался чудесный вид на Большой канал.
   - Это мне подойдет. Люблю смотреть на лодки...
   Далее продолжая болтать о пустяках певице удалось узнать причину связанную с названием дома Лауры.
   - Если быть точным, - сказала служанка, - во всей Венеции, вообще нет гостиницы с таким названием. "Красная роза" прилепилась к дому Лауры из-за цветочного балкона, где всегда росли красные розы, к которым хозяйка была всегда неравнодушна.
   - Многие лодочники, к которым я обращался, не знали дома с таким на­званием.
   - Вранье все это. Моя хозяйка не очень ладит с ними. Ведь за каждого жильца, которого они привозили к ней, они требовали плату. Лауру это не устраивало, потому и комнаты у нас часто пустуют...
   Уладив все финансовые вопросы с хозяйкой, Варя закрылась в своей комнате, открыла свой саквояж с вещами, не спеша переоделась и растянув­шись на кровати закрыла глаза. "Итак Синьора Бельканто вы в Венеции. Что дальше?" Ответа не было...
  
   ...Отдохнув пару часов Варя встала, переоделась, посмотрела на себя в зеркало и найдя, что в новой шляпе она смотрится неплохо, вышла из ком­наты и стала по ступенькам спускаться на первый этаж.
   Хозяйка увидев своего жильца, напутствовала.
   -Будьте осторожны, синьор. Ночная Венеция полна неожиданностей. Избегайте случайных знакомств, темных переулков и шумных компаний.
   - Благодарю за совет.
   - Вы обаятельны, молодой человек. Берегитесь наших куртизанок.
   Эти дьяволицы уже вышли на охоту. Они не знают границ своего стыда и будут липнуть к вам, как мухи на мед.
   - Я учту, спасибо.
   - Да хранит вас святая Мария...
   ...Вечерело. В окнах домов стали зажигать огни. Вскоре они заполнили всю набережную. На канале замаячили фонари гондол, плавно сновавших на воде. Как и днем, на набережной было довольно многолюдно. По тому как гу­ляющие общались друг с другом, Мамоновой не трудно было определить из какой страны они прибыли сюда. Легкая французская речь, спокойная ан­глийская, несколько тяжеловатая немецкая, весь этот говор переплетаясь ви­сел над толпой, двигаясь вместе с ней. Некоторые из гуляющих остановив­шись смотрели на канал, наблюдая разнообразие плывущих гондол, делая при этом свои замечания. Другие, наоборот, не замечая ничего вокруг, про­должали шествие всецело занятые беседой. На молодого щеголя в шляпе обращали внимание. Иногда заговаривали с ним. В основном это были рос­кошные дамы с дочерьми или женщины с лукавым взглядом, о которых хо­зяйка "Красной розы" предупреждала своего нового жильца. Мамонова по­меняла тактику. Посещение магазинчиков, которых здесь было множество, тоже приносили ей немало впечатлений.
   В одном из них, по продаже сувениров, Варя долго не могла выбрать себе что-либо Маски, зеркала, перья африканских птиц для шляпок, зонтики, испанские веера, и тысяча других безделушек - от всего этого многообразия, было трудно остановить свой выбор, на каком то одном предмете. Две маски она подобрала сразу. Одна, в форме крылышек бабочки, прикрывавших лишь верхнюю часть лица, и вторая, которая закрывала все лицо. Обе были красочно оформлены и смотрелись на ее лице эффектно. Это были те ма­ленькие безделушки, которые могли завершить ее туалет и полнейшую конспирацию, в городе до появления Курта.
   Разглядывая изящные бутафорские кинжалы и выбрав один из них, она взяла его в руки. Работая в театре ей часто приходилось видеть их, но этот, который она держала в руках, был особый, по красоте, оформлению и размеру. К ней подошел хозяин лавки, пожилой итальянец, с проседью на висках. Он стал расхваливать свой товар. Видя, что молодой синьор мало реагирует на его слова, итальянец приложил палец к губам и заговорщески произнес тихо.
   - Я, кажется, знаю что вам нужно!
   Он исчез за перегородкой, буквально на несколько секунд. Появив­шись, он протянул юноше новый товар. Это был кинжал, но какой! Варя не могла оторвать взгляда, разглядывая его. Инструктированный, с надписями, небольшой, он захватил ее. Она улыбнулась продавцу. Тот осторожно взял его в руки и одним движением пристроил кинжал на брюках молодого синьо­ра. Подведя к зеркалу хозяин воскликнул. - О, теперь вы настоящий Ромео! Ни одна синьора не устоит перед вами, стоит лишь поманить ее к себе паль­чиком.
   Мамонова быстро сообразила, что старый итальянец не отвяжется от нее, пока она не купит его товар. И хотя тот запросил с нее приличную сумму, она расплатившись, сразу направилась к выходу. У дверей хозяин предупре­дил покупателя. - Молодой синьор будет доволен моим товаром. Кинжал на­стоящий, боевой!
   Варя пулей вылетела из магазина. Первая мысль, которая пришла ей в голову, это избавится от него. - Боже мой! Зачем он мне? Ведь у меня совер­шенно не было намерения покупать его!
   Погуляв еще около часа на набережной, она повернула к дому с цве­точным балконом. Около каменных ступенек у дома, к ней неожиданно подскочила девушка и плача прижалась к ней. Варя хотела освободить руку и даже сделала к этому движение, когда увидела подбежавших к ней двух на­глецов. Увидев перед собой красавца в шляпе, они остановились в ожида­нии. Варя повернулась к ним и тихо, жестко спросила.
   - В чем дело синьоры?
   Те увидев, как рука красавца потянулась к кинжалу, тут же, не сговари­ваясь, кинулись в разные стороны. Варя улыбнулась им вслед, затем спроси­ла девушку строго.
   - Долго мы еще будем с тобой здесь стоять?
   Бедняжка подняла голову. Ее глаза от удивления округлились.
   - Это...вы... Синьора Бельканто?
   Неожиданность не застала Мамонову врасплох.
   - В "Красной розе" есть отличные комнаты, и мы могли бы с вами си­ньорина продолжить там беседу в более приятном направлении...
   Та со страхом отступила назад и кинулась от франта прочь...
  
   ...На следующий день служанка увидев жильца Лауры, затронула его.
   - Моя хозяйка интересуется, довольны ли вы нашими удобствами? Мо­жет синьор желает еще чего нибудь? Не стесняйтесь и обращайтесь к ней.
   Жилец поблагодарил служанку. - Мне нравится у вас. Спасибо за вни­мание.
   Джованна подумав, спросила. - Вы, женаты?
   Франт недовольно ответил ей. - Мне часто задают этот вопрос. На столько часто, что все это меня всегда начинает раздражать.
   - Простите, синьор, за мой глупый вопрос.
   Служанка хотела уйти, но жилец остановил ее.
   - Я много лестного слышал о вашем городе.
   - Город, как город. Есть и получше.
   - Безусловно, но каждый имеет свои особенности.
   - Люди часто преувеличивают.
   - О Венеции мне много рассказывал мой хороший знакомый, которому я полностью доверяю.
   - Приехали бы с ним.
   - Я надеюсь его увидеть здесь.
   - У вас с ним назначена встреча?
   - В общем то да. Вполне возможно, весточку о себе он пришлет сюда.
   - Ваш знакомый у нас тоже останавливался?
   - "Красную розу" он находит более привлекательной, чем другие дома.
   - Моей хозяйке будет приятно это слышать. Кстати, у нее есть невос­требованные письма. Может среди них есть и на ваше имя?
   - Вполне возможно.
   - Я могу принести их вам, но если Лаура узнает об этом, мне здорово влетит. Она никому не позволяет рыться в ее корреспонденции.
   - Я был бы рад получить весточку от знакомого.
   Когда Джованна принесла связку писем, молодой синьор с волнением стал просматривать их, читая лишь адреса получателей и обратный адрес, но от Курта не было ничего. Жилец с сожалением вернул письма служанке.
   - Жаль, буду ждать.
   - Он обязательно напишет.
   - Надеюсь, спасибо за поддержку..
   Джованна ушла, но вскоре вернулась, держа в руке еще один конверт.
   - Странное письмо. Ни фамилии написавшего, ни фамилии получате­ля. Одни стихи.
   - Какие стихи? - с безразличием спросил синьор.
   - Не знаю. Хозяйка хотела выбросить его, считая глупой выходкой како­го то бездельника.
   Жилец взял конверт в руки. Он был уже распечатан. Достав и развер­нув лист, он чуть было не ахнул.
  
   "Жила на Рейне фея,
   В селенье Бахарах.
   И красотой своею,
   Повергла всех во прах..."
  
   "Твой конь в алмазах, весь как ты,
   Сама ты дивной красоты.
   О боже! Горный свет пролей,
   Не ты ль колдунья Лорелей?"...
  
   Сердце бешено застучало в груди. По спине пробежал холодок. Варя вновь и вновь перечитывала строки, написанные рукой Курта.
   - Что с вами? Вы бледны...
   -Эти стихи мне кое - что напомнили. Ты не против, если я их возьму?
   - Конечно же нет.
   Мамонова сдерживая волнение, подошла к окну. Служанка удивленно поглядывая в сторону молодого синьора вышла из комнаты...
  
   ...Джованна была приятна удивлена, когда жилец Лауры предложил ей прогуляться по набережной. С таким красавцем пройтись, об этом можно, разве что только мечтать. Принарядившись получше она постучала в дверь и вошла к нему в комнату. Тот уже ждал ее. Увидев служанку в новой обновке он воскликнул.
   - Ну, ну! Сегодня ты выглядишь настоящей синьорой. И платье на тебе сидит отлично, и волосы убраны как у знатной римлянки.
   - Вам нравится?
   - О, да. Конечно. Не будем терять времени даром. Нас ждет набереж­ная. Вперед!
   Выйдя из дома, они смешались среди гуляющей толпы, разговаривая о пустяках. Джованна охотно делилась с синьором, о Лауре, о своих домашних неурядицах. Тот внимательно слушал ее, затем, в свою очередь спросил ее.
   - Дворец дожей, это далеко отсюда?
   - Если на гондоле плыть, то не очень.
   - А площадь Венеции?
   - Если идти не спеша, через полчаса будем там.
   - Расскажи мне о своей хозяйке.
   - Что вас интересует?
   - Ну не знаю, что нибудь. Увлечения, муж, дети...
   Джованна отрицательно покачала головой. - Ни детей, ни мужа...
   - Так не бывает.
   Наступило неловкое молчание. Молодой повеса окинул взглядом приунывшую служанку.- Твоя хозяйка несомненно в молодости была краса­вицей, не так ли? Значит и молодых людей у нее было немало!
   Джованна несмела подняла голову. - Лаура была в молодости самой дорогой куртизанкой в Венеции. Этот дом ей подарил знатный синьор Феде­рико Строцци. Он очень любил ее....
   - Она и сейчас не потеряла своего обаяния...
   - Вы правы синьор.
   - А сейчас берем лодку, садимся, плывем и ты рассказываешь мне о своем городе. Идет?
   Джованна спустилась к берегу и окликнула свободного лодочника, по­казывая ему рукой на синьора в шляпе, стоявшего на набережной. Гондо­льер в знак согласия кивнул головой. Через минуту лодка с пассажирами на борту, выплыла на середину канала. Вид с лодки на город захватил Мамоно­ву. Показывая рукой, на какой - либо интересный объект, она тут же просила служанку рассказать о нем. В ответ, Джованна ограничивалась лишь его на­званием и тут же умолкала. Да, гид с нее оказался неважный. Назвав таким образом несколько примечательных ансамблей, служанка призналась синьо­ру грустно.
   - Мне хозяйка приказала сходить к портнихе, у которой она шьет пла­тье, а я совершенно забыла об этом. Теперь будет мне от нее...
   Молодой синьор раздумывая, молча смотрел на канал, затем велел ло­дочнику поворачивать назад. На берегу служанка стала всхлипывать.
   - Вы не знаете Лауру, она только на людях хороша.
   - Успокойся. Ты еще успеешь к портнихе...
  
   ...Мамонова стояла у окна с цветочным балконом. Ее мысли были да­леки от городской суеты за окном. Хозяйка через приоткрытую дверь наблю­дала за своим жильцом, гадая, о чем думает, и чего желает этот молодой красавец синьор? Не думает ли он менять местожительство? Это было бы для нее очень плохо...
   Нет, мысли нового жильца были другие. Варя вспомнила стихи при­сланные ей Куртом. Несомненно он уже в Венеции и в любой момент может прийти в "Красную розу". О чем она будет говорить с ним? Каковы будут их отношения в дальнейшем, после венчания? От Левицких тоже никаких изве­стий, хотя свои координаты она оставила в Милане у хозяйки, где квартиро­вала, и у Дино Борнабо.
   Мамонова вспомнила поздний вечер и девицу, искавшую у нее защиту от преследователей возле дома Лауры. Бедняжка признала в ней Синьору Бельканто. Этого следовала ожидать, но ведь и сидеть в этих четырех сте­нах, тоже было бы неразумно...
  
   ...Во второй половине дня, служанка Лауры освободившись от домаш­них дел, попросила знакомого лодочника покатать жильца ее хозяйки, по ка­налу. Увидев его, Мамонова тотчас узнала гондольера, который и привез ее в "Красную розу". Стройного красавца, с жгучими, синими глазами, звали Мар­ко.
   - Он лучше меня знает этот канал и покажет все, что будет интересо­вать вас, - сказала служанка, знакомя их. Джованна была права. Гондольер, к удивлению Вари, оказался общительным и всезнающим знатоком Венеции, и не таким хмурым, как показался вначале.
   Он отвечал на все ее вопросы, давая исчерпывающие ответы. Таким образом в этот прекрасный вечер, она увидела Дворец дожей, собор святого Марка и много других интересных сооружений. Прогулка по каналу закончи­лась, когда в домах стали зажигать огни.
   Мамонова тепло поблагодарила лодочника за полезную прогулку и направилась к себе в "Красную розу". Служанка встретила ее у входа.
   - Как прошла прогулка? Марко умеет ладить с людьми.
   - Я бы хотел бы также и завтра с пользой провести время.
   - На канале?
   - Да.
   - Может синьор вновь желает с Марко прокатиться?
   - Ну, не знаю...
   - Жаль, что вы не договорились...
  
   На следующее утро Мамонова спустилась вниз и выйдя из дома направилась по набережной вдоль канала в знакомый ресторанчик. Народу здесь еще было мало, и она заняла свободное место за столиком с видом на канал. Позавтракав, она не спешила уходить, любуясь водной поверхностью, по которой не спеша двигались гондолы. Когда она уже собиралась уходить, к ней за столик подсел незнакомец. Заказав себе стаканчик вина, он стал ждать официанта, тоже поглядывая на канал. Варя сидела к нему боком. Его голос показался ей знакомым. Она повернулась к нему. Это был Марко. Оба были удивлены неожиданной встречей..
   - Вот уж не думал встретить вас здесь.
   - Это почему же?
   - Обычно приезжие стараются не терять времени даром. Им нужно все увидеть, всем восхитится, насладится и увезти домой с собой эти воспомина­ния.
   - Вы спешите?
   Лодочник допил свой стакан.
   - Мне пора.
   - Марко!
   Имя лодочника вырвалось у молодого синьора нечаянно. Гондольер остановился. Жилец Лауры, стараясь не смотреть ему в лицо, попросил.
   - Я бы хотел попасть на остров Мурано, и если вас это не затруднит, то...
   - Меня ждут три пожилых испанца. Если мне удастся сплавить их моим друзьям, лодочникам, я думаю, что смогу вас отвезти туда.
   - Мне вас подождать?
   - Через полчаса я буду у "Красной розы"...
  
   ... Мамонова была недовольна собой. Не надо было просить Марко везти ее бог знает куда, на остров. Ведь она едва знает его. Если бы с Джо­ванной, тогда другое дело. Мой поступок неразумен. На следующий раз, она воспользуется услугами другого лодочника.
   Через полчаса Варя уже стояла у дома Лауры. Гондольера не было. Девушка успокоилась. Нет? Значит он занят, или забыл о своем обещании...
   - Я к вашим услугам!
   Голос раздался за ее спиной. Мамонова повернулась. Гондольер Мар­ко стоял перед ней. Он был серьезен и красив как Аполлон. Жилец Лауры ко­лебался. Но это было лишь на мгновение...
  
   ...Изящная и легкая гондола скользила по водной глади Большого ка­нала. На вопрос молодого синьора в шляпе, почему на канале все лодки не­больших размеров. - Это что, традиция, или экономия средств?
   Гондольер ответил.
   - Вы наблюдательны синьор, но дело здесь не в кошельке. Очень дав­но по этому каналу, да и по другим тоже, плавало не меньше лодок чем сей­час. И были они разных размеров. От больших и роскошных, до небольших, бедных, рыбацких. Теперь представьте себе, какое столпотворение твори­лось часто на канале, когда одному судну необходимо было пристать к бере­гу, другому же продолжить свой путь. А если этих громоздких и неуклюжих посудин много, и движения их непредсказуемы? Заторы неизбежны. В этой ситуации, в самом выгодном положении, были небольшие гондолы, способ­ные маневрировать среди этих исполинов. Вот тогда, и пришла светлая мысль градоначальнику города, запретить строительство больших посудин, во избежания столкновений и других неудобств, для граждан Венеции...
   Некоторое время лодочник молчал поглядывая на канал.
   - Далеко еще?
   - Не очень.
   Легко управляясь веслом, Марко стал рассказывать синьору о Мурано, где испокон веков мастера изготовляли зеркала, одним из которых был и флорентиец Бенвенуто Челинни.
   - Слыхали о таком? Это известная личность. Вы видели его гигантского Персея? Нет? Жаль. Будет возможность побывать во Флоренции, посмотри­те.
   Подплывая к берегу гондольер предупредил.
   - Не думайте, что зеркало это невинная вещица. Впрочем, когда оно новое, зеркало не таит в себе ничего плохого, но если оно старое, родовое, переходящее из поколения в поколение, зеркало таит в себе немало сюрпри­зов и неожиданностей.
   Марко стал приводить примеры связанные с зеркалом в жизни бедных и богатых итальянцев. Разговаривая, лодочник и синьор заходили в лавки, где торговали зеркалами в простых, обычных рамках и в богатом художе­ственном оформлении.
   - Особенно надо быть осторожным в выборе выпуклых зеркал, - про­должил лодочник, увидев как молодой синьор взяв в руки небольшой круглое зеркало, в котором его лицо стало неестественно крупным.
   - Такой товар, обычно покупают старые синьоры, для своих колдовских ритуалов в работе с клиентами. Я бы вам посоветовал приобрести вот это.
   Марко выбрал небольшое зеркальце в простой, грубоватой оправе.
   - Но это же зеркало старое, посмотрите?
   - Ну, если пользоваться с умом, он может принести удачу и пользу.
   - Кстати, вы часто смотритесь в зеркало?
   - Не очень.
   - Правильно делаете. Лючия из Винченцо, дочь богатого винодела, не расставалась с зеркалом ни днем ни ночью, все любовалась своим отраже­нием в нем. Когда ей исполнилось семнадцать лет, ее лицо стало совершен­но неузнаваемым. Жених, ее увидев, ужаснулся и тотчас разорвал брачный контракт. Ведь в четырнадцать лет, она была несравненной красавицей и он с нетерпением ждал тот день, когда бог и небо соединит их вместе.
   - Вы меня пугаете.
   - Наоборот, предупреждаю. Берем эту вещицу?
   - Не знаю. Оно ведь при этом еще и женское...
   - Не беда. Главное, чтобы зеркальце привлекало удачу.
   - Вы фантазер.
   - Берем, - сказал Марко хозяину лавочки. Тот аккуратно завернул по­купку и подал молодому синьору.
   - Вам известно имя Анна Жюдик? - спросил лодочник своего спутника выходя из лавки.
   - Знакомое имя.
   - Парижская опереточная знаменитость.
   Спутник насторожился. "- К чему клонит лодочник?".
   - "Прекрасная Елена", "Герцогиня Герольштейская". Так вот. С юно­сти, после окончания консерватории, она тщетно пыталась найти работу. Ей повсюду отказывали, находя певицу низкорослой, полной, да и лицом не ахти.
   - Это имеет отношение к покупке?
   - Терпение. Отчаявшись Анна как - то забрела в антикварную лавку и купила маленькое овальное зеркальце с медной ручкой, очень простое и до­вольно старое...
   Гондольер прошел мимо лавки, показывая рукой на следующий мага­зинчик. Молодой синьор вопросительно посмотрел в его сторону.
   - И она нашла работу?
   - Ее жизнь после этой покупки круто изменилась и Анна Жюдик стала известна на всю Европу.
   - Но ее внешность?
   - В свои, 33 года, она на сцене выглядела, юной красавицей.
   - Зачем вы мне все это рассказываете?
   - Зеркальце, которое мы купили, как и другая безделушка ждет своего хозяина, чтобы верно служить ему. Возможно именно в нем, витает добрые намерения великого скульптора.
   - Вы выдумщик.
   - Не теряйте его и разговаривайте с ним, как с родственником или близким человеком, никаких плохих мыслей.
   В ответ, синьор в шляпе, покачал головой и вздохнул. "Ах Марко! До­брый и наивный человек, во все веришь. Только я вряд ли воспользуюсь твоим советам..."
   Когда все лавки и магазины были ими осмотрены, лодочник завел си­ньора в одну из больших мастерских, где изготовляли зеркала.
   - А вы знаете,- сказал Марко, - что одно время зеркало стоило больших денег и ценились на много дороже, чем картины Рафаэля?
   - Это интересно!
   Рабочие увидев Марко дружески махнули ему рукой.
   - Вас всюду знают, в магазинах, лавках, здесь...
   - У меня много знакомых и друзей.
   Спутник гондольера, с интересом наблюдал за работой людей, то и дело спрашивая того, по поводу той или иной операции. Марко подробно объяснял процесс обработки стекла, нанесения на него серебристого веще­ства и темной краски на уже готовое изделие. При этом лодочник поведал своему спутнику о тонкостях некоторых операций, что для непосвященных было конечно тайной...
  
   ...Назад в "Красную розу", Мамонова возвращалась усталой и доволь­ной. Прощаясь с лодочником, синьор обратился к нему с просьбой показать в Венеции еще что - либо в плане исторических ценностей, но Марко сослав­шись на занятость вежливо отказал ему.
   - Я не могу вам обещать это, сказал он, - когда освобожусь, дам знать об этом.
   Лодочник приветливо махнул рукой на прощанье и ту же заработал ве­слом. Служанка Лауры встретила жильца встревоженно.
   - Святая Мария, как вы напугали нас своим долгим отсутствием. Мы не знали что и думать. Ведь в Венеции все случается. Будьте осторожны в горо­де.
   - Не беспокойся Джованна, я отлично провел сегодня время. Кстати, как твоя поездка к родственникам прошла?
   - Спасибо. Все по прежнему. Мать болеет, а братья ищут работу. Если бы я была покрасивее, возможно и моя жизнь была бы другой.
   - Ну уж ты совсем себя недооцениваешь. Небось многие парни загля­дываются на тебя?
   - Нет, нет! Что вы, синьор? Кто же на меня может обратить внимание? Разве какой нибудь бродяга бездомный.
   - Не говори о себе так. Ты еще встретишь своего парня....
  
  
   ...Весь следующий день Мамонова вместе с Джованной бродили по го­роду. Побывав на площади Венеции, жилец Лауры предложил прогуляться к оперному театру. Та охотно согласилась, добавив. - Моя хозяйка теперь не против, чтобы я проводила некоторое время с вами. Она считает, что вы дей­ствуете на меня благотворно и что...
   - Договаривай.
   - ...наверное я вам немножко нравлюсь.
   Синьор улыбнулся. - Твоя хозяйка для тебя, не такая уж и плохая.
   - Это не всегда так бывает.
   ...Подойдя к театру, Варю охватило волнение. Здесь она пела в "Тра­виате", здесь ее слушали и рукоплескали. Помнят ли ее здесь сейчас, как миланскую примадонну? Несомненно. Ведь ей недвусмысленно здесь предлагали приличный контракт на любой срок...
   Они остановились у театральной афиши. Репертуар театра мало чем отличался от прежнего. Явно он был рассчитан на приезжих в Венеции. "На­буко", "Аида", "Любовный напиток"...
   Из дверей театра вышла девушка. Проходя мимо них, она увидев Джо­ванну, остановилась. Служанка извинилась перед синьором.
   - Это моя знакомая. Я сейчас.
   Отойдя с ней в сторонку, стала разговаривать с ней. Та подозрительно кидала взгляды на спутника Джованны. Варя узнала незнакомку. Эта была беглянка, за которой гнались двое проходимцев, тогда поздним вечером у дома с цветочным балконом. И еще. Мамонова, кажется, видела ее не раз в театре.
   - Это Рената, певичка из театра, бывшая подружка Марко,- сказала служанка, возвратившись к синьору. Она очень интересовалась вами, откуда вы, и как долго уже здесь в Венеции.
   - Зачем это ей?
   Служанка подумав немного, посмотрела в лицо спутника.
   - Она считает, что вы ... Виолетта, актриса...
   Молодой синьор недовольно повернул назад.
   - Пошли отсюда. Мало ли на кого я похож! Надо же такое придумать! Виолетта, кто она такая?
   Джованна видя расстроенного синьора уныло ответила.
   - Примадонна из Милана. На ее выступлении здесь всегда было много народа. От ее пения все были без ума. Афиши с ее портретом здесь берегут как дорогую реликвию.
   Лицо спутника выражало недовольство и он казалось вообще не реаги­ровал на слова Джованны. Служанка стала успокаивать его.
   - Этой Ренате соврать ничего не стоит. Мало ли людей есть похожих. Я знаю братьев близнецов. Не отличить одного от другого. Один из них, уже как год женился. Так его молодая жена до сих пор не знает, с кем она спит, со своим мужем или с его братом...
   Мамонова вернулась в "Красную розу" в неважном настроении. Спро­сив у Лауры, нет ли для нее писем и получив отрицательный ответ, она под­нялась к себе и закрылась в своей комнате...
  
  
   ...Она стояла задумавшись у окна. Неопределенность, вновь заставля­ла ее нервничать и переживать. Может ей необходимо что -то изменить в своей жизни, предпринять, поступиться частью своих заплесневших привы­чек?
   "-Умница Дюпре! Как мне не хватает тебя, твоих здравых советов и ум­ных речей! Как мне поступить в данный момент? С чего начать? Может про­сто стать самим собой и сбросить с плеч тот груз страха, который я постоян­но несу на себе? Вот в чем моя проблема и тупик из которого я пока не нахо­жу выхода..."
   Варя вздохнула. Лодки не спеша двигались по каналу. На противопо­ложном берегу мерно звучал колокол. Его подхватил другой, из собора, рас­положенного за домом Лауры. Девушка прислушалась к биению своего серд­ца. Оно стучало, спокойно и ритмично. Никаких предпосылок к беспокойству. Певица достала зеркальце купленное лодочником и посмотрела в него. Улыбнувшись и погрозив своему отражению, спросила. - У меня все хорошо, не правда ли?
   Через несколько минут, Варя в приподнятом настроении спустилась вниз и выйдя из дома направилась в знакомую тратторию. Отлично пообе­дав, девушка наняла пожилого гондольера, который отвез ее в другой район города, на остров Бурано. Здесь она пробыла долго, любуясь тканями, кру­жевами, а также изделиями из кожи. В "Красную розу" она уже вернулась к вечеру. Писем на ее адрес по прежнему не было...
   Новый день принес новые впечатления. Все больше русская певица окуналась в жизнь итальянского города. Марко был верен своему слову. Он пришел в "Красную розу" и предложил юноше быть его гидом. Прогуливаясь на площади перед собором святого Марко, лодочник посвящал своего спут­ника в тайны исторических эпох, происходивших в Италии много веков назад. С его уст слетали известные имена, даты, события, памятники, связанные с ними. Остановившись возле композиции бронзовых коней, Марко продолжил - А вот эти красавцы, когда то стояли над галереей ведущей от дворца импе­ратора до закрытой ложи в форуме...
   Спутник гондольера с интересом слушая его, удивлялся познаниями простого лодочник который все больше, вызывал к себе уважение.
   - Вы, как гид - находка для путешественника.
   - Теперь о Бенвенутто Челлини и его знаменитой скульптуре Персея. Как видите, я не забыл о вашей просьбе.
   - Пожалуйста.
   - Вас заинтересовал этот персонаж?
   - Да.
   - Начнем издалека. В эпоху Возрождения люди ценили себя. Особенно это относилось к творческим личностям. Они всегда старались быть во всем самостоятельны и независимы. К ним можно отнести и Челинни. Он был флорентийцем, золотых дел мастер. Флоренция, цветок Тосканы. Герцог Ко­зимо и его жена Элеонора благосклонно относились к талантливому ювелиру и скульптору. Одно время Челинни был даже музыкантом замка Святого Ан­гела во Флоренции. Именно ему герцог заказывает ему величественную ста­тую Персея, знаменовавшую собой победу над сторонниками республики. Своего героя Челинни изобразил с обезглавленной головой Медузы в руке. Композиция была установлена на площади Синьории в апреле 1554 году. По этому знаменательному поводу он сказал: - ... и вот как угодно было пре­славно моему господу и бессмертному богу, я окончил ее совсем и однажды в четверг утром открыл ее всем...
   - Похвально. Я даже начинаю сомневаться в вашей истинной профес­сии.
   - Люблю читать.
   - Впрочем Челлини имел неуживчивый, трудный характер. К деньгам от­носился легкомысленно.
   - И конечно имел кучу недоброжелателей?...
   - Серьезным соперником у него был знаменитый скульптор Леоне Лео­ни, который много работал в Италии и в Испании, работы которого , Челлини ценил высоко.
   - Он был женат?
   - Челлини предпочел узы одиночества и монашества, но в 60 лет был расстрижен и женился. Он прожил долгую жизнь и был свидетелем жестоко­го, кровавого времени итальянского Возрождения. Разруха, расцвет искус­ства, разгул инквизиции, он видел разграбление Рима в 1527 году, осаду Флоренции, чуму, голод, нищету...
   Лодочник остановился. - А вот перед нами площадь Риальто.
   - Стариной отдает.
   - Прославилась в свое время сожжением еретиков.
   - И здесь был казнен Джордано Бруно?
   - Нет. Будете в Риме побывайте на площади Кампо -- ди Фьери. Она знаменита тем и же событиями. Инквизиторы доминиканцы - псы господние приговорили его к смерти. Именно там и был сожжен Ноланец Бруно.
   - Он был холост?
   - Любимую женщину его, звали Моргана.
   - Она была красива?
   - У разных народов и эпох, понятие о красоте, неординарное. К приме­ру, в Египте младенцев бинтовали, пока их кости еще мягкие, чтобы сделать голову длиннее. Девушки острова Крит перетягивали талию до такой степени, что казалось вот - вот тело их переломится надвое. А мужчины Ти­бета откармливали своих женщин так, что те едва могли передвигаться. Это считалось признаком красоты и соблазнительности. Лишь греки считали та­ким эталоном естественную, природную красоту физического тела человека.
   Спутник молчал, Марко продолжил уже веселее.
   - Впрочем об этом можно говорить еще очень много. Пока хватит об этом. У меня есть предложение сходить в оперный театр. Моя сестра со своим другом не могли воспользоваться билетами, уехав в Падую по неот­ложному делу. Не сочтите моим легкомыслием, если я вам предложу посмот­реть "Любовный напиток". Если вы даже далеки от музыки и пения, вы не без удовольствия компенсируете это, сюжетом романтического плана, деко­рациями и постановкой спектакля.
   - Ну, не знаю. Это так любезно с вашей стороны, что я пожалуй, не откажусь от предложения.
   Спутник улыбнувшись себе, уже без смущения поинтересовался ре­пертуаром сезона, хотя уже прекрасно знал его. Варю захватила игра.
   Да, "Любовный напиток" ему знаком. Музыка, вокал, оркестр - непло­хо. А то что в постановке этой оперы будут участвовать приезжая труппа из Милана, это наверное, будет очень захватывающее зрелище. Есть на что бу­дет посмотреть. До начала спектакля было еще много времени и лодочник предложил своему спутнику перекусить что нибудь. Сидя в ресторанчике за столом, Марко продолжал удивлять молодого синьора своей эрудицией. Об­щение с лодочником стало вызывать сомнение у жильца Лауры.
   "Кто он на самом деле этот Марко? Для простого гондольера его зна­ния - это уж непозволительная роскошь! То, что он много времени проводит с ней, можно понять. Друзей или знакомых, понимающих тебя с полуслова, не так уж легко найти, тем более приобрести".
   К оперному театру шли не спеша. Спутник Марко вел себя теперь бо­лее сдержанно, чем прежде, давая полную свободу его красноречию.
   Находясь в стенах театра, среди разодетой публики, лодочник чувство­вал себя уверенно и комфортно. Он был завсегдатаем этого заведения. Его узнавали, здоровались и передавали наилучшие пожелания какому то важ­ному синьору Стереонни и его дочери Марион...
   Во время спектакля Мамонова узнавала на сцене своих друзей и зна­комых по миланскому театру. Ей хотелось присоединится к ним, петь, пере­живать, радоваться союзу Неморино и Адины. В антракте, Варя сдерживая себя, нашла за лучшим не подходить к своим бывшим партнерам по сцене и таким образом не расстраиваться лишний раз.
   Но ее уже заметили и не обращая внимания на ее спутника, привели за кулисы. Встреча с друзьями, слезы радости охватило всех и лишь звонок к началу нового действия, разъединило их. Друзья попросили непременно прийти на постановку "Аиды". Варя обещала прийти. Возвращаясь к себе в ложу, певица только сейчас сообразила, что ее маскарад с мужской одеждой и шляпой, почти никого не удивил и был воспринят как небольшая романти­ческая фантазия Синьоры Бельканто. Томазо, игравший в опере роль Немо­рино, отвел девушку на место.
   - Вы обязательно приходите завтра. После спектакля мы устроим не­большую вечеринку. Ведь нам есть что вспомнить, не правда ли?
   До конца оперы лодочник не произнес ни одного слова. Он был шоки­рован открытием тайны молодой синьоры. Провожая ее в "Красную розу" он задумчиво сказал. - Когда Джованна сказала мне, что вы оперная певица из Милана, я не поверил.
   - Ей рассказала об этом Рената.
   - Возможно.
   - А почему вы не поверили ей?
   - Сомневался. Возможно потому, что вы вели себя уж очень скромно. Так не ведут себя знаменитости. Впрочем иногда я замечал за вами нечто присуще только женщинам.
   - Интересно. И что же?
   - Детали. Как вы садитесь, ходите, поправляете шляпу и пожалуй самое главное, это ваше лицо, удивительной свежести и очарования.
   - Вы говорите как поэт.
   - Как Данте своей возлюбленной Беатриче?...
   - Ну не знаю, возможно...
   ...Возле дома Лауры молодые люди стали прощаться.
   - Я завтра вас увижу?
   - Не знаю. Прощайте синьора....
  
   ...На следующий день Марко не появился и в последующие дни тоже. Мамонова спросила у служанки, не случилось ли чего с лодочником. Та отве­тила.
   - Простите синьор. Я и сама не знаю что с ним. Он должен был привез­ти продукты моей хозяйке, но так и не появился.
   - Скажи, что это за тип уже второй день под балконом стоит?
   Служанка выглянула в окно. - А, этот. Птичку свою поджидает.
   - Какую птичку?
   - Не знаю. Так сказал он мне утром...
  
   ...До самого вечера на душе было неспокойно. Варя прилегла на кро­вать. Мысли были разные и не очень приятные. Отсутствие писем от Левиц­ких и Курта, молчание Марко. И этот тип, торчавший под балконом, усилива­ли грусть Хотелось плакать, как ребенку, у которого отняли любимую игрушку. Не хотелось жить. Она представила себе как выходит на балкон и раненной чайкой кидается в волны канала. И все. Чего проще. На память приходит прощальная тема Аиды в замурованном склепе, затем, где - то издалека ее перекрывает очень знакомая мелодия. Где же он могла ее слышать? Звуки мандолины, гитары и голос тенора, не дают ей сосредоточится. Ее воспоми­нание пронизывает время и пространство. Она резко поднялась и кинулась к балкону. По каналу прямо ей навстречу плыла лодка. В ней сидело несколь­ко человек, двое музыкантов, певец, и стоявший синьор в маске. Старый гон­дольер направил лодку к берегу, под цветочный балкон.
   Теперь "Лореллея" звучала совсем рядом. Мамонова охнув от неожи­данности подошла к зеркалу, поправила на себе одежду, надела шляпу и вновь подошла к окну. Из лодки никто не выходил. Музыка и пение продол­жали терзать девичье сердце. Подозрительный тип под балконом, с по­казным безразличием наблюдал за чайками пролетавшими низко над водой. Варя позвонив в колокольчик позвала служанку.
   - Видишь молодого синьора в маске стоявшего а лодке?
   - Да.
   - Приведи его сюда ко мне. Да так, чтобы этот тип под балконом не увя­зался за тобой.
   -Хорошо. А этого субъекта, который все еще ждет свою птичку, я нала­жу быстро, если что...
  
   ...Пока Джованна спускалась вниз, Мамонова убрав все лишнее в сво­ей комнате, стала с волнением ждать прихода гостя. Курт зайдя в комнату и прикрыв за собою дверь, стянул с лица маску. Взглянув на стоявшего перед ним элегантного синьора, произнес, несколько озадаченный. - Вас сразу и не узнать.
   Девушка смутившись стала снимать головной убор, но Курт удержал ее руку. - Зачем? В этой шляпе вы еще прекраснее.
   Он положил на стол аккуратно перевязанный пакет, затем подойдя к ней и заметив на ее глазах слезы, улыбнулся.
   - Я надеялся вас здесь увидеть. Моя мечта сбылась.
   Девушка не знала как вести себя с ним, и о чем говорить.
   - У вас усталый вид.
   Вместо ответа Курт подошел к окну и тут же отошел от него.
   - Они уже здесь.
   - Кто?
   Мамонова подошла к окну. Теперь уже под балконом крутилось двое неизвестных молодчиков. - Это люди Карнеро?
   - Габриэля. Он знал, что я в Венеции, но где именно, для него было за­гадкой. Он искал вас, но не мог найти до тех пор, пока вы не появились в те­атре. А когда вы появились там, кто - то вас выдал.
   - Что ему надо?
   - Или мы, или вот это.
   Курт кивнул в сторону свертка.
   - Что там?
   Он с опаской посмотрел в окно.
   - Здесь есть другой выход из дома?
   - Не знаю...
   ... Не такой представляла себе девушка встречу с Куртом. Как и там в Веймаре, он выглядел измотанным, загнанным существом. Удары судьбы окончательно сломили его волю. Его приезд в Венецию не был прогулкой и вероятно стоило ему, больших усилий. Он нарушил молчание.
   - Вам нужно покинуть незаметно "Красную розу" с этим пакетом. Они выследили меня и просто так не отпустят.
   - А вы как же?
   - Не беспокойтесь, я найду вас.
   Варя подошла к окну, и посмотрела вниз.
   - Их нет, Смотрите, они ушли.
   - Вряд ли. Они просто поменяли место наблюдения, - ответил Курт, подходя к окну. Девушка зашторила окно и закрыла на задвижку дверь. Затем взяв Курта за руку, словно ребенка, сказала.
   - Вы неважно выглядите, забудьте обо всем, отдохните. Я буду стоять у окна и беречь ваш сон.
   Видя его нерешительность, добавила.
   - Позвольте, на правах вашей...жены слушать меня и не возражать. Я разбужу вас, когда в этом будет необходимость.
   И не говоря более ни слова, она подошла к окну. За ее спиной стояла тишина, затем стали слышны шорохи снимаемого пиджака, тихий звук обуви и легкий скрип кровати. В комнате наступила тишина. Мамонова продолжала смотреть в окно, не видя ничего перед собой. Прошло достаточно много вре­мени, прежде чем она оглянулась. Молодой немец, спал лежа на спине. Варя подошла к нему. Лицо Курта было спокойным и даже, как показалось ей, оду­хотворенным. Сколько дней и ночей она мечтала его увидеть вот таким, ря­дом с ней. И теперь, когда он уже здесь, они должны вновь расстаться. Варя придвинула стул ближе к кровати, села.
   Глядя в его черты лица, вздохнула. Мысли были неясные, противоре­чивые. Над всеми ими витала жалость и сострадание к спящему молодому человеку. Убирая с его груди книжку с готическим шрифтом (это были стихи немецких поэтом - романистов), с которыми он никогда не расставался, спя­щий тут же проснулся и открыл глаза.
   Мамонова наклонилась над ним.
   - Все спокойно, отдыхайте.
   - Простите, что из-за меня, вам пришлось столько претерпеть.
   - Все скоро кончится и нас уже не будут преследовать, ни Карнеро и никто другой.
   - Главаря лесных разбойников опасаться не следует. Его уже словили, отправили в Галле и прелюдно будут судить на площади. Один раз ему уда­лось избежать костра, но на этот раз ему его не миновать.
   - А Гютнер Май?
   - Он скрывается от правосудия. И все еще надеется вернуть себе шка­тулку с документами и для этого послал своего садовника разыскать нас хоть на дне морском. Тот охотно согласился. Еще бы! Ему не столько нужна шка­тулка барона, сколько местонахождение груза с лошадок Карнеро. И он готов любой ценой это знать.
   Курт умолк. Варя взяла его за руку.
   - На кого вы оставили замок?
   Он улыбнулся, чем удивил девушку.
   - Помните Марту? Ну, та с разбойничьего гнезда Карнеро?
   - Да.
   - Она не только за нашим замком присматривает, но и по просьбе Мак­са Хауфа, уделяет внимание и его Охотничьему замку.
   - Но ведь это очень трудно, наверное?
   - Нисколько. Она показала себя прекрасной хозяйкой. Под ее контро­лем эти два замка опрятны, чисты, как внутри так и снаружи. Марта с нетерпением ждет нас и...
   В дверь неожиданно постучали. Курт рывком приподнялся с постели. Мамонова удержала его. В дверь постучали вновь. Девушка глядя на Курта, прижав палец к губам поднялась и подошла к двери.
   - В чем дело?
   - Синьор, это я, Лаура. Мне нужно срочно что - то вам сказать!
   - Я сейчас.
   Мамонова ободряюще посмотрела на молодого немца и вышла из ком­наты. Курт, взволнованный стуком в дверь, быстро встал, поправил постель и прошел к окну. Когда девушка вернулась он вопросительно посмотрел на нее.
   - Мы уходим, - сказала она коротко. Она извлекла из подсобки саквояж, затем быстро собрав все свои вещи и вместе со свертком, принесенный Кур­том, сложила их в нем и закрыла его.
   - Служанка может вывести нас из дома черным ходом.
   Мельком взглянув в зеркало, поправив шляпу, она протянула ему руку.
   - Не волнуйтесь, все будет хорошо.
   За дверью их уже ждала Джованна. Рядом с ней стояла хозяйка. Поже­лав синьорам доброго пути, она перекрестила их. Спустившись вниз и покру­жив в темноте в каких то проходах и закоулках, в которых служанка разбира­лась отлично, они наконец вышли на улицу. Большой канал теперь, находил­ся по другую сторону дома.
   - Вам лучше порознь идти, - посоветовала Джованна, - не так приметно будет.
   - Спасибо тебе за все!
   - Пусть хранит вас святой Януарий....
   Пройдя немного, Курт нерешительно предложил.
   - Может один из нас лодку возьмет?
   Это был неплохой вариант. У девушки уже была такая мысль.
   - Мы пойдем к набережной вместе, возьмем лодку и вы поплывете. Я же на вокзал пройдусь пешком, напрямик.
   - Здесь и заблудится не трудно.
   - Мне все здесь уже знакомо.
   Курт протянул ей саквояж. - Будет лучше, если он будет при вас.
   Когда молодые люди подходили к набережной, Варя вкратце рассказа­ла, что послужило поводом их внезапного бегства из "Красной розы".
   - К хозяйке приходил посетитель и пожелал снять комнату, в которой проживала я. На ее ответ, что комната уже занята синьором, тот даже обра­довался этому. " - Мы с ним подружимся и будем большими друзьями!"- ска­зал он.
   Лаура предложила ему другое жилье, тот с неохотой согласился, и по­шел за своими вещами. Джованна проводив его, видела, как к посетителю подошли те двое, торчавшие под цветочным балконом.
   - Это был Габриэль.
   - Он следил за домом. Сейчас вы сядете в лодку, и через полчаса, не более, мы вновь встретимся на вокзале, сядем в поезд и всем нашим непри­ятностям придет конец.
   Выбрав свободную гондолу и усевшись в нее, он вспомнив что - то, по­лез в карман, достал из него в шелковом платочке вещицу и протянул девуш­ке.
   - Совсем забыл. Простите.
   Она развернула его. На ее ладони лежал янтарный браслет. Ее удив­ление сменилось радостью. Прижав его к груди, она хотела поблагодарить Курта, но тот подымая выпавшую при этом книжку с готическим шрифтом, ру­кой показывал лодочнику маршрут следования, уже не смотрел в ее сторону...
  
   ...Мамонова оглянулась. Все вокруг было спокойно. Подхватив сак­вояж, она кинулась в толпу гуляющих прохожих почувствовав себя в безопас­ности, она замедлила шаги и даже с интересом стала смотреть на прогуливаю­щиеся парочки, завидуя их безмятежности и свободе.
   Неожиданно с двух сторон двое незнакомцев схватили ее под руки и почти вынесли из толпы, и потянули куда то в переулок. Варя пыталась со­противляться, но те держали ее крепко. И хотя людей кругом было много, это не смутило негодяев. Девушка растерялась. Прижав к себе саквояж, она по­пыталась вырваться вновь, но один из бандитов кулаком больно ударил ее в бок Она выпустила из рук саквояж и вскрикнула от боли. Двое кинулись подымать его. Варя воспользовалась ситуацией кинулась прочь от негодяев, но тут же споткнулась от подножки, и растянулась на земле. Подымаясь, она увидела злобное лицо Габриэля.
   - Игра в кошки - мышки закончилась. Где спрятан груз с лошадей Кар­неро?
   - Опять вы со своим вздором ко мне?
   - Или я получу нужный мне ответ сейчас, или...
   Садовник посмотрел на двух помощников, стоявших рядом.
   - Или эти два жеребца растерзают вас.
   Его угроза была не напрасной, Мамонова это чувствовала. Она была уже готова покончить со всем этим и рассказать все, что знала, но вспомнив страдания Курта в подземелье замка Гютнера Мая, а также и свои невзгоды, связанные с ним, она переборола в себе минутную слабость. - Вы хотите, чтобы я сказала вам о грузе на лошадках Карнеро? - Вы глупец! Посмотрите на себя. В погоне за чужим грузом, вы потеряли все; совесть, честь, уваже­ние к себе, как к человеку. Вы стали жалким отбросом, не лучше этих двоих, которых вы наняли для своих грязных делишек.
   Вы полагаете, что запугали меня? Нисколько! Даже, если бы я и знала об этом грузе, что - либо, не сказала вам ничего!
   Габриэль, не ожидая такой пламенной риторики, от любовницы Курта, махнул рукой своим дружкам, приказывая подойти ближе.
   - Мне она уже без надобности. Забирайте ее себе.
   Те переглянулись между собой. - Ты отдаешь ее нам?
   - Да. А мне нужно еще поговорить с ее дружком.
   - Тебе помощь нужна?
   - С ним я справлюсь сам.
   Садовник зашагал в сторону набережной. Один из негодяев держав­ший ее саквояж, спросил другого.
   - А с этим что делать?
   - Кому нужны ее тряпки, выбрось.
   Варя отступила назад, готова кинуться наутек. Тот, что стоял ближе к ней ухмыльнулся.
   - Ну что птичка, будем развлекаться?
   Он хотел ее облапить, но девушка резко отскочила в сторону. Его напарник, поставив саквояж на землю, перехватил ее за руку и толкнул свое­му напарнику.
   - А я то думал, что ты действительно синьор важный какой!
   - А мы вот сейчас это и проверим.
   Попав в объятия стоявшего позади мерзавца, тот стал с усилием при­жимать ее к себе.
   - Трепыхайся, птичка, трепыхайся. Это лишь усиливает мой аппетит к тебе...
   Варя напряглась, и со всей силы оттолкнула насильника, и тут же кину­лась бежать. Оглянувшись назад, и увидев, что один из них кинулся за нею, она не чувствуя ног продолжала бежать, чуть не сбив идущего навстречу про­хожего. Девушка плача хотела продолжать свой бег, но тут же останови­лась как вкопанная. Перед ней стоял ее знакомый гондольер Марко.
   - Что случилось?
   - Меня преследуют, - успела выпалить Мамонова.
   Но лодочник и так видел все.
   - Кинжал.
   Варя вопросительно посмотрела на него. Марко не говоря ни слова, вытащил у нее спрятанный за поясом оружие, о котором она совершенно за­была.
   - Стойте здесь и успокойтесь.
   Подлетевший тип, увидев с девушкой незнакомца, стал не спеша под­ходить к Марко.
   - Прочь с дороги, она моя.
   - Какое совпадение! Она тоже мне не чужая.
   Бандит вытащил из штанин длинный нож. Лодочник не шевельнулся, внимательно следя за его движениями. Противник чуть отступив назад, неожиданно кинулся на Марко. Тот ловко увернулся от ножа и сделав обман­ное движение рукой, ударом ноги выбил его из рук негодяя.
   - Марко! - крикнула девушка, увидев как подбежавший напарник, бро­сив саквояж и подняв нож с земли своего дружка, кинулся ему на помощь. Лодочник стал отступать назад. В его руке блеснуло лезвие кинжала. Не успев один из бандитов кинуться на Марко, как тут же схватившись за горло, стал валиться на землю. Второй, удивленно взглянув на своего дружка, исте­кающего кровью, стал испуганно пятится назад, затем кинулся прочь.
   - Комедия окончена, произнес Марко, глядя на поверженного насиль­ника.
   Протянув руку певице, он сказал. - Нам лучше покинуть это место. Сейчас здесь соберется толпа...
  
   ... - Где мы находимся? Чье это жилье?
   Мамонова огляделась. Невзрачная комната с высоким потолком. Там же небольшое круглое окно. Стены с треснувшей штукатуркой. Два старых стула, низкий деревянный диван, стол, на котором стопками стояли множе­ство книг. Тут же в беспорядке лежали рукописи и тетради. Небольшой тем­ный крест на стене. Вместо входных дверей, проем закрывался куском плот­ной парусины. В дальнем углу на деревянной подставке, кувшин, чашка, по­лотенце. Бедность и нищета царила вокруг Единственным утешением была чистота и порядок.
   Марко поставил саквояж вплотную к столу.
   - Это мое жилье. Не палаццо, не дворец, но жить можно. Девушка про­шлась по комнате и остановилась у небольшой статуэтки Святой девы Ма­рии. Проведя пальцем по ее поверхности и не обнаружив пыли, она мельком взглянула на хозяина этого жалкого жилья. Тот убирая с глаз лишние вещи в комнате, совершенно не обращал внимания на гостью. Увидев на стене перед столом театральную афишу, Мамонова подошла ближе. Варя была вначале в недоумении, затем даже на какое - то мгновение растерялась. На нее смотрела Виолетта из "Травиаты", где она играла главную роль.
   - Вы знали, кто я ?
   - Нет. Когда Рената недавно принесла эту афишу мне, и вкратце изло­жила все, что знала о вас, я стал сомневаться. Признаюсь, я был сражен вначале, затем даже был рад этому проведению
   - И вы продолжали играть со мной?
   - Я не был еще уверен в своих окончательных предположениях.
   Девушка прошла к столу.
   - Эта певичка, Рената, часто бывает здесь у вас?
   - Раньше, да. Теперь я вряд ли увижу ее.
   - Повздорили?
   - Братья выследили ее в городе и увезли в Беллуно, к богатому жениху, которого терпеть не может.
   - Вы часто приводите сюда девушек?
   - Что вас больше устроит, ложь или правда?
   Варя взяла в руки книжку со стола.
   - Скажите, тот мерзавец, которого вы полоснули кинжалом, будет жить?
   - Не знаю.
   - Нас будут искать?
   - Здесь вы в полной безопасности.
   Лодочник мельком взглянул на нее. - Я сейчас принесу вам ужин. Ми­нутку.
   Марко вышел из помещения зашуршав пологом парусины, заменяв­шую дверь. Стало темнеть. Варя не стала зажигать свечи. Тревожные мысли вновь охватили ее.... Набережная, Курт, двое неизвестных, Габриэль, драка, кровь, путаница дворов и переходов, лачуга Марко... Все это проплывало перед глазами не спеша, повторяясь каждый раз заново. "Может мне сейчас прямо на вокзал пойти? Поезд наверное ушел, но ведь Курт меня все еще ждет там? Габриэль! Как же я забыла о нем? Нет! Нет! Мне нельзя появляться там. Курт умница. Он быстро сообразит причину моего отсутствия и поймет меня, и когда все успокоится, мы найдем друг друга".
   Варя прошла по комнате, усиленно думая еще об одной проблеме.
   "Но я не могу оставаться здесь на ночь с Марко. Здесь, в Венеции можно найти более приличный уголок, в котором я могу распоряжаться по своему усмотрению..."
   Гондольер вошел неожиданно. Поставив поднос с тарелками на стол, он стал зажигать свечи.
   - Я вас покидаю. Чувствуйте себя здесь свободно. Ваш покой никто не потревожит.
   Он направился к двери. Девушка хотела его остановить. Ведь у нее к нему было много вопросов, но тот уже вышел из помещения. Варя вновь подошла к афише. "Жаль, что Курт не смог ее увидеть в "Травиате" и услы­шать реакцию зрителей на ее выступлении. Он был бы счастлив и гордился мною. Удалось ли ему благополучно покинуть город? Или он все еще ждет ее у фонтана? Может все-таки рискнуть мне и пойти туда?"
   Мамонова вспомнила какими запутанными и безлюдными закоулками ей пришлось с Марко идти сюда, чтобы попасть в это убогое и неприглядное жилище. "Нет, ей ни за что самой не выбраться отсюда!".
   Она подошла к столу и придвинув к нему стул, села. Продолжая ду­мать о неприятностях, девушка принялась за ужин. Покончив с едой, она ак­куратно убрав пустую посуду на поднос, отодвинула его на край стола. Серд­це по прежнему было неспокойным до боли, словно предчувствуя что - то не­поправимо ужасное. Она встала и прошлась по комнате. Ей хотелось что - то делать, куда то бежать, кричать о помощи...
   Девушка старалась вспомнить что - то важное, и не могла. Увидев свой саквояж, она взяла его и положив на диван, открыла его. Первым в ее руках оказался янтарный браслет, подарок Левицкого. Надев его себе на запястье, она стала любоваться им в свете горящих свечей. Затем из саквояжа был из­влечен пакет туго перевязанный бечевой. Любопытство взяло верх, и Мамо­нова повозившись с ним, развернула его. Ореховую шкатулку она тотчас узнала.
   Варя видела ее в руках Курта в кабинете Гютнера Мая в замке. Девуш­ка волнуясь открыла ее. Документы, письмо, женские украшения, все было разложено аккуратным образом. Девушка поднесла шкатулку ближе к свету. Она не верила своим глазам. Золотой браслет, диадема с драгоценными камнями, жемчужное ожерелье, незримо притягивали к себе, будили в серд­це радость и страх. Часто перед спектаклем надевая на себя украшения (те­атральный реквизит) певица не задумываясь делала это привычным движе­нием рук, сожалела каждый раз, что это лишь подделка, а не произведение ювелирного искусства, которые могут позволить себе носить многие там, в зрительном зале. Может и все это, всего лишь мишура, ловко сработанная мастером ювелиром?
   Мамонова боясь спугнуть чарующую явь, осторожно надела украше­ния на себя, затем достав зеркальце (подарок Марка), взглянула на свое от­ражение. Варя смотрела на свое лицо, которое заставляло мужчин огляды­ваться в ее сторону, даже взгрустнула немного. На нее действитель­но, смотрело обворожительное личико, от которого было трудно оторваться.
   Девушка опустила зеркальце и перевела дух. Голова странно кружи­лась. Мамонова пересилила волнение вновь посмотрела на себя в зеркало. Юное создание мило улыбнулось в блеске драгоценностей. Затем, словно очнувшись от чудесного сна, быстро спрятала творение Бенвенуто Челинни в свой саквояж. "Что я делаю в этом ужасном месте? Примеряю украшения? А если кто наблюдает за мной? Боже, я совсем потеряла разум".
   Мамонова сняла их с себя и положила на место, в шкатулку, затем до­стала документы и стала их просматривать. Она уже их знала. Один лист гласил, что хозяином замка является барон Курт Май.. Второй, был акт о ее браке с Куртом. Оба документа были подлинны. Положив их в шкатулку, она взяла в руки письмо. Оно было написано ровным, красивым почерком, кото­рым отлично владел Курт. В нем он предупреждал ее об опасности подстере­гающей в "Красной розе".
   Габриэль и нанятые им проходимцы ищут их обоих в Венеции.
   " -...если вы хорошенько вспомните, - писал далее Курт, - то наш побег из лагеря разбойников очень беспокоил их главаря. Не сколько нас с вами, сколько тех лошадок с грузом, которые следовали за нами. Оказывается этот груз был непростым. Карнеро знал, что его уже разыскивают повсюду поли­ция Галле, и в любой момент могут застать врасплох, поэтому, он заранее собрал награбленное богатство в золоте и серебре в мешки, и погрузил их на свои лошадки, с намерением незаметно исчезнуть из лагеря, бросив своих братьев. Мы с вами именно на них и наткнулись там в рощице. Каким об­разом Габриэль узнал о кладе Карнеро неизвестно, но теперь он ищет нас, чтобы любой ценой узнать о его местонахождении. И последнее. Посмотрите на план. Крестиком помечено то место, где хранятся мешки с лошадок Кар­неро. Это Сухой колодец. Я перевез мешки туда. О кладе я узнал совершен­но случайно, но об этом после... Теперь вы знаете все. Сожгите письмо, сохраните документы. До встречи!"
   Мамонова вновь прочитала письмо, затем поднеся к пламени свечи, сожгла его. "Бедняжка Курт, - подумала она,- так и не отважился отослать письмо мне на "Красную розу". Решил сам явиться туда, пренебрегая опас­ностью. Пока горел лист письма, Варя мысленно гадала, как поступит Курт не дождавшись ее на вокзале? Будет ли он ждать ее, или уже покинул преде­лы города. А может, затаился где нибудь, чтобы найти ее вновь.
   Покончив с письмом, она спрятала документы среди своих вещей в саквояже. Драгоценности же она решила оставить в ореховой шкатулке, за­вернув бумагу и перевязав тонкой бечевой, как и было. Сложив все это акку­ратно в нем, она поставила его под стол, чтобы тот не очень кидался в глаза.
   ...Марко не было. Она взглянула на старый и низкий диван. "Куда я по­пала? Не думает ли хозяин этого жилища, что привел к себе очередную кур­тизанку? Сколько же их перебывало здесь?" Сейчас лодочник представлял­ся ей даже не в серых, а в мрачных, темных тонах.
   "Может мне уйти отсюда, пока он не вернулся? Уж где нибудь найду себе угол...."
   Убедив себя покинуть комнатушку Марко, Мамонова решительно до­став саквояж и направилась к выходу. Свечи решила не тушить - догорят сами по себе. Зашуршав парусиной, она вышла из помещения. Кругом стоя­ла непроглядная темень. Девушка стала вспоминать двор, окруженный со всех сторон стенами домов. Кое - где в окнах, слабо горел свет. "Где же тот темный переход, по которому она с лодочником пришла сюда?"
   Мамонова пыталась, что - либо разглядеть в темноте, но все было напрасно. Пройдя вдоль стены дважды, она кроме входных дверей ведущих в дом так и не смогла найти тот узкий и темный проулок, соединяющий этот двор с внешним миром. С трудом найдя парусиновый полог, Варя вернулась в жилье Марко. Было уже наверное довольно поздно и ужасно клонило ко сну. Бесцельно бродя по комнатке, она присела на корточки в углу возле ста­туэтки мадонны. Свечи вот - вот потухнут и помещение погрузится в темноту. От пола и стен тянуло сырой прохладой. Девушка поднялась, достала теп­лую одежду и надев все это на себя, вернулась на прежнее место. Догорела и потухла одна свеча. Мамонова удобно примостилась на коврике. Две остальные свечи потухли почти одновременно. Варя опустила голову на ко­лени, пытаясь заснуть. "А если сейчас зайдет Марко и увидит ее скорчившую­ся на полу, затем начнет стыдит, обвиняя в неуважении его в не гостеприимстве? Может быть так и будет. Что поделаешь? Другой мне не быть. Уж какая есть!"
   Мысли певицы стали дробиться, мельчать и вскоре она незаметно ус­нула...
  
   - Рано ты сегодня ко мне заявился. Вид у тебя усталый. Небось измо­тала тебя девица за ночь?
   - Твоего брата подрезали.
   - Как подрезали, за что?
   Толстушка Берта чуть было не опрокинула на пол кастрюлю с разде­ланной рыбой. Марко продолжал. - Вчера днем я был у него. Хвастал, что но­вую лодку для себя присмотрел, купить собирался. А вечером его пырнули ножом в бедро. Говорит, неизвестный подплыл к его лодке, и затеял сору с парнем, которого твой братец в сторону вокзала отвозил. Он стал защищать беднягу, когда неизвестный и нанес ему этот удар длинным ножом.
   - Рана опасная?
   - Нет, но недельку полежит в лачуге.
   - Чем окончилась эта сора?
   - Полиция схватила нападающего, а парня не удалось спасти. Из воды его уже вытащили мертвым.
   - Наши, сорвиголовы, не могли это сделать. Наверное опять из Вероны понаехали сюда безобразничать.
   - Не похоже. Издалека он.
   - Надо бы к брату сходить, проведать.
   - Не беспокойся. Я ему хорошенько рану промыл, перевязал и уложил в постель. Долго не мог уснуть и только к утру задремал.
   - Что ни день, то новости. Ты уж Марко будь поосторожней с прохво­стами. Лучше с девицами а постели воевать, чем иметь дело с проходимца­ми.
   Берта подумав, спросила. - Скоро твой завтрак будет готов. Подо­ждешь?
   - Приду попозже.
   Лодочник вышел от соседки, жившей рядом, и направился к себе. За­шуршав парусиной зашел в жилье. Его гостья стояла у стола перед вазой с роскошным букетом цветов. Он улыбнулся.
   - Как спалось?
   - Не очень.
   - Вы правы. На полу спать неудобно, да и насморк можно прихватить.
   - Вы работаете не только днем, но и ночью?
   - Как придется.
   Гостья коснулась рукой лепестков.
   - Вчера вечером вы защитили меня от ... неизвестных лиц. Спасибо.
   - Если бы не ваш кинжал, история могла бы закончиться иначе. Где вы его взяли? Отличная вещь!
   - Меня его уговорил купить хозяин лавки на набережной. Покупая его как сувенир, я даже не подозревала что он настоящий, а не бутафорский.
   - Я вас тогда не сразу узнал. Вы бежали так, словно за вами гналась испанская инквизиция.
   Марко положил на стол мокрую книгу. Варя продолжала любоваться цветами. - А тот, который остался лежать на земле, он будет жить?
   - Он глупец. Не ценил свою жизнь.
   Марко показал на столик, стоявший в углу, на котором находился кув­шин и чашка. Рядом, на стене висело полотенце.
   - Там вы можете освежиться. Сейчас принесу вам завтрак...
   "Или он прикидывается быть в моих глазах положительным, или я на­столько уже честолюбива, что в любом его жесте и взгляде, стараюсь уви­деть лишь только плохие помыслы... Отчего у меня такая крайность к нему?"
   Варя направилась в угол. Налила воды из кувшина в чашку. "Чепуха! Меня здесь ничего де держит. Возьму свои вещи и на вокзал. Может попро­сить Марко, чтобы он провел ее к поезду?"
   Девушка ополоснула лицо и руки водой, затем вытерлась пахнущим полотенцем. Закончив с утренним туалетом, она перекрестилась перед рас­пятием.
   Зашуршала парусина. Лодочник вошел в комнату неся в руках поднос с чашками. - Берта не любит, когда после завтрака, что - либо остается в чаш­ках.
   - Берта, это кто?
   - Соседка. А теперь садитесь и приступайте к еде.
   - А вы?
   - Мне необходимо на некоторое время покинуть вас.
   - Мне нужно попасть на вокзал.
   - Вам мало того, что случилось вчера?
   - Вы надолго покидаете меня?
   - Не знаю. Вам лучше некоторое время отсидеться здесь, а потом на все четыре стороны, птичкой.... Впрочем это мое предложение, в целях без­опасности. А вам решать...
   Марко ушел. Девушка с неохотой принялась есть рыбу в соусе.
   "Наверное он прав. День, два, она еще может потерпеть его, но потом Все! Никаких советов с его стороны для нее уже не будет существовать".
   После сытного завтрака, она принялась просматривать книги, ото­двинув поднос с пустой посудой. Все они были на итальянском языке. Неко­торые из них были прекрасно иллюстрированы и девушка с удовольствием просматривала их. "Божественная комедия" Данте, Петрарка, Овидий, Плу­тарх, труды по римскому праву, и много другой серьезной литературы. Де­вушка покачала головой. "Кто же ты на самом деле Марко? Любви обильный венецианец или аристократ, прикидывающееся простачком? Простой гондо­льер, вряд ли знает о существовании такой литературы, не говоря уже о том, чтобы ее прочитать".
   Варя вздохнув от сомнений, взяла в руки книгу принесенную Марком. Она была влажной. Ее мокрые страницы слипались. Перелистав ее и не об­наружив рисунков, она отложила книгу в сторону. Однако ее внимание при­влек красивый готический шрифт на обложке. Она вновь взяла в руки ее. Это были литературные баллады немецких авторов. Знакомая книга... Чувствуя сердцем, что - то необъяснимо важное, она стала вновь перелистывать стра­ницы. На одной из них, Мамонова резко остановилась. Клеменс Брентано. "Жила на Рейне фея..." Название баллады было слегка подчеркнуто. Она стала тщательно осматривать книгу и ее страницы. Эту книга без сомнения имеет своего хозяина. Курт! Он всегда носил ее с собой. Мамонова вновь и вновь просматривала листы в книге. Никаких более зацепок, кроме слабой линии под названием известного только ей стихотворения. "Но почему книга влажная, словно ее искупали в воде?" Девушка стала успокаивать себя. "Мало ли людей любящих поэзию имеют у себя такой же экземпляр. Воз­можно, кто - то из них и обратил внимание на балладу, которую так вдохно­венно читал ей Курт"...
   Марко вернулся, когда солнце уже показывало полдень.
   - Скучаем? - спросил он девушку. Та не ответила. Гондольер выложил на стол фрукты.
   - Что читаем?
   - Откуда у вас эта книга?
   - Которая?
   Девушка взяла мокрую книгу и протянула ее Марко.
   - Кто - то в лодке оставил.
   - Вы можете вспомнить кто именно? Как он выглядел?
   - А зачем мне это? Пассажиры в зачастую такие рассеянные, что порой после их ухода, находишь в лодке и более дорогие вещи, чем эта книга.
   - Но ведь большинство из них вспоминают и возвращаются за ними.
   - Бывает, но редко.
   - Скажите, а эти книги, тоже были забыты в лодке вашими пассажира­ми?
   - Нет, это моя, личная литература.
   - Странно.
   - О чем вы?
   - Почему она мокрая, словно ее кинули в воду?Марко встал. - Вы на­верное не прочь пообедать? Берта, сейчас сообразит это.
   Когда он вышел, Мамонова подумала. " Я, наверное, приличная обуза для Марко! Возится со мной, как с ребенком, а у самого наверное и своих хлопот хватает и без меня!" Она прибрала на столе и в ожидании его, стала строить планы, как покинуть это жилье и куда держать далее путь? Когда Марко вернулся с подносом в руках, девушка выпалила не задумываясь.
   - Мне нужно идти.
   - Идите. Я вас не удерживаю. Только днем это небезопасно.
   - Вы снова уйдете сейчас?
   - Да. Работа, а вечером, если пожелаете, я провожу вас, куда скажете.
   - Вы обедали?
   - Да.
   Девушка с сомнением посмотрела на Марко.
   - То, что вы принесли от Берты, нам на двоих хватит...
   Лодочник направился к выходу.
   - Если все же вы надумаете уходить, будьте осторожны. Ваше лицо, фигура и походка могут привлечь внимание ваших недругов.
   - У меня их нет! - в сердцах выпалила девушка.
   - Они есть у каждого...
   ...Мамонова пребывала в нерешительности. Она мерила шагами тес­ную комнатушку из угла в угол, настраивая себя на решительные действия. Она часто поглядывала на саквояж, с которым действительно было небез­опасно ходить по городу одной. Она присела на диван, но тут же встала. Марко проведет ее к поезду. Далее, она поедет в Верону, а оттуда, на судне, или опять же на поезде, ее путь будет лежать на юг, через Рим, Неаполь в Сорренто. Ее визит к Левицким будет конечно неожиданным, но это пожалуй единственный вариант в ее положении.
   Успокоившись она села за стол и принялась за блюда, принесенные Марком. Ее взгляд блуждал по книгам, лежащим на столе.
   "Я тебя совершенно не знаю Марко, но должна отметить, что доброта и порядочность тебе не чужда..."
   Закончив с обедом, она взяла несколько книг, подошла к дивану и при­сев на его край, стала вновь рассматривать цветные иллюстрации. Невольно ее потянуло к книге литературных баллад немецких поэтов. Она вновь взяла ее в руки, опустилась на подушку и найдя Брентано, стала медленно, по сло­гам читать его "Лореллею". Девушку стало клонить ко сну. Свернувшись ка­лачиком на диване, она продолжала пребывать в мире своих забот, которые погрузили ее незаметно в сон....
  
   ...Марко вошел в комнату неслышно. Его гостья спала на диване под­жав под себя ноги. Ее красота притягивала его. Подойдя ближе, он любовал­ся ею, как посетитель музея, произведением искусства. Девушка, видимо бессознательно почувствовала, что она не одна в помещении, проснувшись, открыла глаза. Увидев рядом лодочника, она вскочила с дивана и прижалась к стене, молча глядя ему в лицо.
   Марко прошел в глубь комнаты, где висела на стене его рабочая оде­жда.
   - Я вас разбудил? Простите.
   Когда он вышел из комнатки, Варя кинулась к саквояжу, быстро переоделась в мужскую одежду и была уже готова покинуть ненавистное ей жилье. Когда лодочник вернулся, она сразу же попросила его.
   - Проведите меня на вокзал.
   - Вы не против, если я вначале поужинаю?
   Это было сказано с иронией. Варя не ответила. Марко придвинул к сто­лу табурет и усевшись, не обращая внимания на гостью, принялся упле­тать принесенный им ужин. Молчание становилось невыносимым. Марко первым нарушил его. - Вы желаете попасть на вокзал?
   - Да.
   - Может немного подождем, пока стемнеет?
   - Нет.
   Лодочник полез в карман и вытащил из него смятый листок. Подавая его девушке, сказал. - Это вам. С вокзала принес.
   Мамонова удивленно развернула его. На нем было ее изображение и грозные надписи под ним. "Разыскивается...приметы... рост... вознагражде­ние... адрес полиции..."
   Девушка не знала что и думать об этом. Слезы безвольно поползли по щеке.
   Марко продолжая есть, сказал. - Я не знаю, что вы еще там натворили, но на вокзале вам нельзя показываться.
   - Что же мне теперь делать?
   - Не знаю. Может другое жилье вам подыскать, если это не подходит?
   "И другое жилье, наверное будет, не лучше чем это", подумала с гру­стью она, находясь в безвыходном положении. Некоторое время в помеще­нии царила тишина.
   - Хотите попасть на карнавал?
   Девушка продолжала быть в отчаянии.
   - Какой еще карнавал?
   - Венецианский.
   - Небо вон тучами заволокло, небось скоро пойдет дождь.
   - Этот карнавал будет проходить в доме известного в Венеции синьора.
   Мамонова печально покачала головой. - Какой еще праздник в моем положении?
   - Я предложил, вы выбираете.
   Лодочник покончив с ужином, поднялся. И хотя на подносе были еще не тронутые чашки с едой, он взял его и вынес из помещения.
   Варя продолжала усиленно думать, стараясь найти выход из своего трудного положения. Перебирая свои вещи в саквояже, она наткнулась на зеркальце. Простенькое и неказистое, оно вызывало к себе жалость, нежели придуманное лодочником ему необычные свойства. Глядя в него, девушка с грустью сказала вслух. - Я мечтала и грезила Венецией всегда. Моя мечта сбылась. Я теперь здесь И что же? Вместо того, чтобы восхищаться блеском, богатством, роскошью города, я пребываю в какой то лачуге, прячась от вся­кого сброда мерзавцев. Это несправедливо! Если ты всесильно (при этом де­вушка печально улыбнулась) избавь меня от этого кошмара и покажи мне ее обратную сторону! Не молчи, я ведь почти поверила Марко, в твои необычные возможности...
   За спиной зашуршала парусина. Лодочник вошел в помещение.
   - Итак, что вы решили?
   - Я не знаю как мне поступить?
   Марко решительно направился к выходу.
   - Постойте! Вы опять бросаете меня?
   - Да.
   - Вы ...намерены пойти на карнавал?
   - Возможно, если найду с кем.
   Девушка критически посмотрела на одежду Марко.
   - Но ведь туда, вы же не пойдете в таком виде?
   - У меня много друзей, которые помогут мне решить эту проблему.
   - Я много слышала о карнавале. Это наверное незабываемое зрели­ще?
   - У вас есть возможность это увидеть и оценить.
   - Предложение заманчивое. Я в растерянности...
  
   ... Быстро темнело. Накрапывал мелкий дождь. Легкая коляска с моло­дой парой колесила по улицам и переулкам города и незаметно быстро вы­ехала за город.
   - Это далеко?
   - Вилла Стереони находится сразу же за плантацией цитрусовых, вон за тем холмом.
   - А если этот синьор не пожелает нас видеть?
   Лодочник подумал. - Джеральдино все устроит.
   - Кто такой Джеральдино?
   - Немножко играет, немножко поет, танцует, говорун и весельчак. Умеет публику завести и держать в руках. Его многие знают в Венеции и приглаша­ют к себе на торжества.
   Дождь усиливался. И хотя коляска имела крышу (если так можно на­звать кусок плотной ткани над головой) Марко протянул девушке свою накид­ку.
   - Накройтесь.
   - А вы?
   Вместо ответа спутник спросил. - На карнавале, вы кем бы хотели быть? Я имею в виду, в каком костюме вы бы чувствовали себя комфортно?
   - Я право, не знаю.
   - Хорошо. Марион вам поможет подобрать что нибудь.
   - Марион, это служанка?
   - Это дочь Альберто Стереони.
   Варя покосилась на Марко. Тот продолжал быть для нее загадкой.
   "Какую игру он затеял со мной на этот раз? Или я опять взваливаю на него свои надуманные глупости?"
   - Когда -то, - продолжал Марко,- на месте, где стоит сейчас вилла Стереони, в пещере жил старик монах. Люди, знавшие его, уважали, прино­сили ему еду, одежду. Он был хороший лекарь и знающий вещун.
   Все, кто к нему обращался за помощью, он лечил лекарствами, кото­рые готовил сам. Особенным почтением монах пользовался у куртизанок. Он их вылечивал и прятал от богатых синьоров, преследовавших их Так длилось много времени до тех пор, пока не нашелся отщепенец, который выдал си­ньорам монаха скрывавших молодых куртизанок. Его убили и вместе с ним и семеро беглянок. В ту же ночь появился неизвестный рыцарь. Не найдя ни­кого в живых он поклялся над трупами умерших, покарать всех, кто совер­шил этот тяжкий грех. Сказав это, он исчез, но до сих пор этот воин ищет по­всюду и отправляет на тот свет, этих убийц.
   - Я так думаю, это не конец истории?
   - Когда дом выстроили, одна из комнат приходится на то место, где произошла трагедия. В этой комнате никто не живет, поскольку там (вполне серьезно), поселились души погибших, Их можно увидеть, услышать и даже поговорить с ними. Было замечено, если в этой комнате в полночь появляет­ся рыцарь с длинным мечом и железной перчаткой на правой руке, значит в городе обязательно, кто - то будет задушен ее смертельным хваткой.
   В доме - дворце Стереони много комнат. Дверь одной из них, примеча­тельна хотя бы тем, что на общем фоне, если быть внимательным, можно увидеть цифру 7. Посещение туда нежелательно.
   - Вы мне покажете ее?
   - Я вас не напугал?
   - С вами, мне не будет так страшно...
  
   ...Миновав холмы и свернув с основной дороги в сторону, Варя увиде­ла среди деревьев освещенный особняк с колоннами, который мог бы впол­не претендовать на дворец.... Таких уютных и роскошных дворянских гнезды­шек, Мамонова часто видела на окраинах Петербурга, разбросанных в самых живописных уголках.
   К парадному входу подъезжали экипажи, из которых выходили важные синьоры со своим семейством. Они не спеша, величественно подымались по ступенькам, не обращая внимания на слуг, встречающих их. Марко помог пе­вице выйти из коляски и обогнув угол дома зашли в дверь, которой обычно пользовались лакеи.
   Заведя девушку в комнату прислуги, он попросил ее подождать. Комна­та была небольшой и опрятной. Варя подошла к темному распятию, на стене. Сложив лодочкой свои ладони и опустив голову, она прочитала молит­ву и перекрестилась.
   Марко не было. Никто из слуг не входил. Варя подошла к окошку. За стеклом была непроглядная тьма. Были слышны порывы ветра и дождя.
   - Надо срочно сходить в "Красную розу". Может там ее ждет весточка от Левицких, или ... Девушка вспомнила приход Курта. Если бы не преследо­ватели, он мог бы остаться у нее на ночь...
   Лодочник вернулся с юной синьориной, приятной внешности и со вку­сом одетой. Представляя ее Мамоновой, Марко сказал.
   - Знакомтесь, Марион. А это синьорина, приехала из далекой России. Ее очень интересует культура и быт нашего города. Отнесись к ней Марион, подобающим образом, как к жемчужине бала.
   - Она само совершенство! Жаль прятать ее естество в карнавальный атрибут.
   - Не буду мешать твоей фантазии в подборе костюма, но он должен выделяться своей оригинальностью...
   Марко вышел из комнаты, даже не взглянув на свою спутницу.
   Марион очень трудно было общаться с гостьей. И та, и другая плохо понимали друг друга. Выход был найден. Когда девушки перешли в другое помещение, более просторное и светлое, Варя увидев на полках, стеллажах и шкафах огромное количество разнообразнейших костюмов, масок, пари­ков, она была в восхищении. Варя не скрывала своих эмоций, трогала их, примеряла, любуясь при этом, собой в большом овальном зеркале. Морион, глядя на спутницу Марка, не всегда одобряла ее выбор, отрицательно качая головой или жестом руки. Затем она стала помогать ей, роясь в шкафах и стеллажах. Наконец в зеркале на Варю смотрела молодая особа с прекрас­ными восточными чертами в тунике, ярчайшей алой расцветке, в которых могли ходить, лишь знатные римлянки.
   В довершении ансамбля, дочь Стереони, подобрала ей маску, которая прикрывала ей лишь глаза и часть лба. Отойдя в сторону, она оценивающе смотрела на свое художество и найдя его удачным, улыбаясь, сделала несколько ободряющих хлопков...
  
   ...Когда Марко вошел в костюмерную, певица совершенно не узнала его. Перед ней стоял не лодочник, которого она знала, а молодой человек эпохи Возрождения, не без известный Марко Поло. Даже без парика он был трудно узнаваем. Взяв гостью за руку, он повернул ее к зеркалу.
   - Неплохо! Яркий цвет, прекрасно подходит к ее головке. Ты Марион - прелесть! Отличная работа. В этом наряде наша гостья восхитительна. Спа­сибо дорогая. А теперь мы направимся в зал. Нас ждут новые знакомства. Ты тоже не задерживайся здесь!
   С этими словами он взял Варю под руку. - Прежде чем начнется карна­вал, - сказал он ей, - посмотрите на приглашенную сюда публику. В ней вы найдете для себя образы довольно интересные. Каждый из присутствующих здесь являет собой личность прославивший свою эпоху либо добром, или злом. В этом доме придерживаются одного правила.
   Предлагают - не отвергайте! И вас поймут правильно!
   Проведя девушку в зал, где уже было много людей, Марко остановился у роскошного фонтана в форме морской раковины с Венерой, играющей с дельфином. - Я вас ненадолго покидаю. Все эти господа не оставят вас без своего внимания.
   - Идите, я уже привыкла к вашим странностям, покидать меня.
   Спутник удивленно посмотрел на нее, но она уже смотрела в другую сторону, пока тот не затерялся в толпе.
   Пестрота необычных нарядов, множество люстр с горящими свечами, факелов вдоль колонн, по обе стороны, тихая музыка небольшого оркестра, негромкий разговор, смех - все это напоминало ей старую и добрую сказку Андерсена про Золушку. Среди присутствующих было нетрудно угадать из­вестных классических персонажей. Например, тройка, у окна. Идальго дон Кихот Ламанчский, Дульсинея, и Санча Панса. Недалеко от них, контрасная парочка, красавица Эсмеральда и безобразный горбун Квазимодо.
   Мимо русской певицы прошла жеманная парочка: Амур и Психея. По залу не спеша, с достоинством, шествовали гладиаторы, трубадуры, нимфы, фурии, плеяда морских сирен в самых причудливых костюмах.
   Приметным среди них был уже не молодой человек, стройный мужчина с изысканными манерами в дорогом вечернем костюме. Пожалуй лишь он один, был без карнавальной атрибутики. Потому как он живо объяснялся с гостями, с музыкантами и вел себя, как первая скрипка в оркестре, можно было без труда определить, что им является сам Джеральдино - устроитель праздника. Он встал на дирижерский помост, несколько раз хлопнув в ладо­ши, призывая к тишине и внимание гостей. Затем стал о чем - то говорить, затем подняв руку вверх, он дал знак музыкантам к открытию карнавала. Торжественно зазвучала труба, к ней присоединилась вторая, а затем и тре­тья. В наступившей паузе к Джеральдине подошла девушка в загадочном ко­стюме. Ее сопровождал кавалер в старинной одежде. Устроитель объявил. - Наш карнавал открывают наша любимица Стелла и ее сердечный друг Астрофел! Давайте по приветствуем их! Ваши аплодисменты!
   Гости потеснились, образовав свободный круг. Оркестр величаво заиг­рал вальс. Маркиз подал руку девушке и чуть наклонившись, обнял ее за та­лию. Когда отзвучала главная тема, вслед за ними на круг стали входить пары и начинали вальсировать. Вскоре уже весь зал танцевал. К Мамоновой подошел молодой человек в изысканном костюме, с короткой накидкой на плечах и пригласил ее на танец. Танцевал он легко и непринужденно. Варе было интересно узнать, какого героя представляет он, но заговорить с ним она не решилась.
   Когда танец закончился, он отвел ее к фонтану и поблагодарив покинул ее. Вне всякого сомнения это был француз, или даже немец. Варя вспо­мнила своих парижских друзей Жана и Сюзанну. Все трое отлично понимали друг друга. Ей было легко общаться с ними.
   К Мамоновой подошла Стелла. Чуть сдвинув маску на лице, она улыб­нулась. Певица была изумлена. Перед ней стояла Марион. Та путаясь в сло­вах, помогая себе больше жестами, спросила. - Как настроение? Не скучали?
   Варя ответила ей в тон. - Здесь все так мило, интересно, прекрасно. Весь зал наполнен стариной, экзотикой и великолепием.
   Мамоновой не терпелось узнать о Марко, но сдержалась. О нем вспо­мнила Стелла.
   - Марко попросил передать вам, чтобы ни одного танца вы не пропу­стили.
   - Это как получится.
   - И еще. Он просил узнать, какая из скульптурных композиций здесь в зале, вам ближе по духу?
   Варя обратила на них внимание, танцуя среди них. Их было три.
   - Они все прекрасны!
   - И все же?
   - Пожалуй вот эта. Венера с дельфином, - улыбнулась русская гостья.
   Вновь заиграл оркестр. Стелла приветливо махнула рукой.
   - Удачи вам, - и подхватив подошедшего маркиза под руку исчезла с ним в пестрой толпе.
   К Варе подошел гладиатор и галантно предложил себя на тур танца. Девушка уже освободившись от робости, приняла его предложение. Навер­ное ее партнер хотел чувствовать себя истинным Спартаком или Крассом, но по представлению партнерши, он не тянул на столь высокий аргумент. Гла­диатор был худ и мал ростом. Все его движения в танце были настолько неу­веренными, что Мамоновой пришлось самой взять на себя роль ведущего...
  
   ...Варе скучать не приходилось. Партнеры менялись. Когда кто- либо пытался заговорить с ней, в ответ смельчаки получали ее очаровательную улыбку. Очередной партнер девушке уже был знаком. Он был первым, кто пригласил ее танцевать на этом празднике.
   - Вы француз?
   - Нет.
   - Ваш костюм оригинален. Кто вы?
   - Попробуйте отгадать.
   - Настрадамус?
   - Вы знаете его?
   - Не очень.
   - Мишель Нотрдам. Врач, астролог, лейбмедик Карла 1Х.
   - И что же вы можете предсказать?
   - Немногое. Чтобы вы хотели узнать?
   - Лично мне это уже не надо. Себе вы можете предсказать что - либо?
   Астролог подумал. - Моя жизнь, как и жизнь каждого зафиксирована в глазах и на ладонях рук. Эта печать свыше, и никто из нас не изменит ее.
   - Вы боитесь смерти?
   - Смерть это прекрасно! С одним лишь не могу согласиться.
   - С чем же?
   - Я, как и Настрадамус не желаю, чтобы после моей кончины, по мне ходили и топтали мои бренные останки.
   - Вы улыбаетесь когда нибудь?
   Вместо ответа его лицо чуть улыбнулось.
   - Это подойдет?
   - Вполне.
   - Покажите мне свою ладонь. Нет, другую. Вот так.
   Партнер остановился у фонтана, и при свете факела внимательно стал изучать ладонь девушки, затем с таким же вниманием посмотрел ей в глаза. Мамонова улыбнулась.
   - Шутник! А я вот возьму и поверю в ваши прогнозы!
   - Я в этом не сомневаюсь. Эта ночь не пройдет для вас бесследно. Она войдет в вашу жизнь новым смыслом. Берите от нее все, что она предлагает и не терзайтесь по мелочам.
   - Все? Как много!...
  
   ..."Сведенборг, Сведенборг? Где - то я уже слышала это имя". Девуш­ка успела прочитать его на темном плаще с мистическими символами астролога. Мамонова поправила спадавшую с лица маску. "Куда запропа­стился этот обманщик Марко? Однако манеры у него, бросать девушку одну, в этом незнакомом обществе! Это что? Одно из правил молодых венециан­цев, как вести себя с девушками?"
   Недалеко от певицы появились женские фигурки, на головках которых искусно и заманчиво разместились цветы, фрукты, миниатюрные суда вре­мен Колумба и фантастические прически. Проходя мимо них у Мамоновой неожиданно сползла с лица плохо закрепленная маска. Одна из женщин с фрегатом на голове, увидев незнакомку подымавшую с пола маску, удивлено воскликнула, - Синьора Бельканто! Виолетта...Святая Мария, это же певица из Милана!
   - Сюрприз синьора Стереонни.
   - На этот раз он превзошел самого себя!
   - Милый обманщик...
   Варя быстро подняв маску с пола, направилась в сторону оркестра. По залу прокатился негромкий говор.
   - Синьора Бельканто здесь?
   - Где же она?
   - Ах, как она чудесно поет.
   Русской певице было приятно слушать это о себе, но быть узнанной, пугало ее. Марко появился неожиданно.
   - Не о вас ли это говорят?
   - Они узнали меня.
   Тот улыбнулся ей. - Пусть это будет небольшим сюрпризом для хозяи­на этого дома...
   - Он здесь?
   - О, да! Вы видели его, но не обратили на него внимания. Кстати, по­смотрите на синьора в костюме дожа Венеции.
   - Это он?
   - Танцуя с вами, он обратил на вас внимание. Загадочное молчание очаровательной партнерши его заинтриговало и усилило любопытство к ней.
   - К нам идет Стелла.
   - Как вы ее находите?
   - Очень милой. Она скромна и проста в общении.
   - Синьор Стереони тоже начинал свою трудовую деятельность про­стым гондольером.
   - Он для вас предмет подражания?
   - Скорее условием, Впрочем, об этом позже.
   Разговор прервался. К ним подошла Стелла.
   - Мой отец желает вас видеть обоих. Джеральдино сбился с ног, разыс­кивая вас.
   - Что за спешка?
   Дочь Стереони поглядывая на Мамонову с восхищением, продолжала.
   - Когда отец узнал, что у нас в гостях сама Синьорина Бельканто, он пожелал лично принести свои извинения, что не встретил вас должным об­разом. Пожалуйста, синьора, он ждет вас.
   Марко поддержал Стеллу.
   - Не будем испытывать терпение хозяина этого дома...
  
   ...Возле скульптурной композиции Вергуми, Помоны и дятла на стволе дерева, разговаривала группа гостей в костюмах римских легионеров и цеза­рей. Среди них выделялся в своем богатом убранстве венецианский дож, хо­зяин дома, синьор Стереони. Заметив свою дочь и Марко с незнакомкой, он протянул руки вперед.
   - Святой Януарий! Да будешь славен вечно! Ты вновь искушаешь меня приятной неожиданностью. Синьора Бельканто! Я несказанно рад видеть вас на моем карнавале в честь моей дочери. Когда я случайно узнал, что вы прие­хали сюда инкогнито, моей радости не было границ. Я лично сам пытал­ся искать вас среди моих гостей, но увы. Все мои попытки оказались неудач­ными. Приглашаю разделить мою радость со всеми. Отдыхайте, веселитесь, наслаждайтесь жизнью!
   Один из легионеров что - то сказал на ухо хозяину дома, поглядывая на певицу. Стереони нерешительно сказал, обращаясь к ней.
   - Синьора, извините меня. Наверное, это будет выглядеть не очень тактично, но я, ...мы, вот все, хотели бы, чтобы эти стены, навсегда сохрани­ли ваш прекрасный голос, ваш талант, ваш дух! Спойте что нибудь для нас...
   Появившиеся Джеральдино, запыхавшись от бега, воскликнул, зала­мывая руки перед певицей.
   - Я вас повсюду искал. О, синьора, наконец я вас увидел. Там, в опер­ном театре, я не пропустил ни одного спектакля с вашим участием. Ваша афиша заняла в моей квартире одно из лучших мест, рядом с Джотто.
   Вы покорили своим талантом не только меня, но и всех, кто слушал и видел вас. Маска на вашем лице прелестна, но разве можно скрывать ею волшебную красоту лица? Это кощунство! Снимите ее, спойте нам что ни­будь из Верди. Помните, когда вы пели с Рудольфом свой дуэт, весь зал, и я в том числе пели с вами, забыв обо всем на свете. Я прошу, сделайте одол­жение, спойте нам! Хотите, я стану на колени перед вами, только не отказы­вайте нам...
   Устроитель праздника махнул рукой трубадурам стоявшим рядом. Те тотчас опустились на пол подогнув колени.
   - Мы просим вас, Синьора Бельканто!
   Марко тихо спросил певицу. - Вас что - то сдерживает, или, смущает?
   Мамонова не спеша сняла маску. - Синьоры,- обратилась она к мужчи­нам, стоявшим на коленях - встаньте. Мне право, неудобно за ваше поведе­ние. Встаньте же! Я исполню вашу просьбу, если только оркестр подыграет мне.
   - Да, да конечно! Мы вам и Рудольфа уже подыскали. Вот он.
   Джиральдино подозвал к себе молодого человека в костюме Нарциса, и представил его певице.
   - Это наша гордость и Верди - его слабость.
   - Ну, что ж, тогда не будем терять времени.
   Все направились в сторону оркестра. Распорядитель стал улаживать вопрос о выступлении оперной знаменитости из Милана с руководителем ор­кестра. Тот обрадовавшись случаю знакомства с приезжей примадонной, засуетился.
   - Почту за честь услужить Синьоре Бельканто. Что желает петь синьо­ра с оркестром? Верди? Прекрасно!
   Джиралдьдино вышел на свободную площадку перед оркестром и под­няв руку, призывая всех к вниманию. Публика заметив его, с интересом жда­ла объявления. Тот коротко объявил о выступлении российской певицы. Зал замер в ожидании. К певице подошел тенор. Он был уже без маски и тради­ционного костюма Нарцисса. Певец был сконфужен и нерешителен. Мамоно­ва участливо спросила его.
   - Вы волнуетесь?
   - Немножко.
   - Немножко - не вредно.
   Заиграл оркестр. Певица смотрела в пестроту зала. Улыбнувшись сво­ей чудесной улыбкой своему партнеру, слегка кивнула ему головой. Тенор запел. В зале стало настолько тихо, что сквозь пиано звуков оркестра, Варя слышала журчание воды в фонтане зала. Второй куплет, в таком же жизнера­достном темпе, подхватила певица. Ей казалось, что она поет пустому залу, стенам, потолку и вся эта зрительская толпа, стоявшая перед ней, не будет реагировать на ее старания. Но это было не так. Весь зал обрушил гром ру­коплесканий в ее адрес после окончания "Заздравной" Верди. Вторым номе­ром ее была ария Джильды из "Риголетто". Грустная тема и нежнейший го­лос оперной певицы очаровала гостей Стереони. Даже после окончания арии, зрители продолжали в тишине наслаждаться ее восхитительным голо­сом...
   Джиральдино смахивая с лица слезу, вышел вперед.
   - Уважаема публика, господа, синьоры! Я не менее вас поражен искус­ством нашей гостьи, и не мог как и вы, сдержать свои эмоции, однако...
   Чей то голос издали крикнул. - Еще! Мы хотим ее слушать!
   Зал подхватил слова и хлопая в такт, начал скандировать.
   - Синьора Бельканто! Еще что нибудь спойте, пожалуйста, - раздалось где - то рядом. Певица понимала, что сложные арии в карнавальной атмо­сфере, может нарушить гармонию праздника, да и возможности маленького оркестра не безграничны и она решила спеть еще два произведения Эта была ария Периколы Оффенбаха, и конечно же ария Розины из "Севильско­го цирюльника" Россини. Когда певица закончила свое выступление, зал гу­дел в такт словам: - Еще, еще, еще!
   Стелла, по лицу которой, скатывались слезы радости и восхищения, подошла к певице и обняла ее.
   - Вы пели, как ангел на небесах, как райская птичка в саду.
   Девушка сняла со своей головы корону королевы бала и надела ее на русскую певицу. - Вы это заслужили по праву...
   Публика продолжала неистовствовать. Распорядитель вышел вперед.
   - Господа, прошу внимания! Синьора Бельканто приехала к нам на кар­навал, чтобы отдохнуть и повеселится, как и мы с вами. Будем же терпеливы в своих желаниях... Продолжаем праздник...
   Кто - то вновь крикнул, - Еще! Но его голос был заглушен более прозаи­ческим словом "Заткнись!".
   Середина зала теперь была предоставлена шутам, циркачам и фокус­никам. Хозяин дома пригласил певицу к столику. К ним присоединились дочь Стереони, Марко и Джеральдино.
   - Шампанского, - махнул рукой хозяин лакею. Тот быстро откупорив бу­тылку и стал разливать напиток в бокалы. Лицо Стереони было невозмутимо серьезным, словно ему предстояло решить важную проблему. Взяв напол­ненный бокал и подождав, когда это сделают остальные, он обратился к рус­ской певице.
   - Уважаемая синьора! Ваш визит в мой дом, я расцениваю, как подарок свыше. Ваш божественный талант, голос и красоту надолго сохранят эти сте­ны. Ваше появление здесь, для меня особый знак. Я всецело доверяю прогнозу своего астролога. Мечта, которую я долгие годы лелеял, по его сло­вам, приблизилась и почти близка к осуществлению. Если вы меня спросите, что я имею в виду, и я отвечу, этим я, окончательно разрушу ее. Свою мечту и желание я буду хранить в тайне. Почему об этом вам говорю, я бы очень хотел, чтобы вы были причастны к ней! Не хочу лишним словом пугать роб­кие шаги моей фортуны. Я суеверен, простите. Итак за вас! За нашу встречу!..
  
   ...- Я пьяна.
   - Вы просто устали немного.
   - Я хотела выпить шампанского, но после него у меня стала кружится голова.
   - Пройдет.
   - Забавный этот синьор Стереонни Его тост такой тайной окружен, что просто страх берет.
   - Фантазер!
   - Его слова я воспринимала буквально.
   - Марион, влюблена в вас. Вы заметили ее слезы?
   - Славная девушка.
   Певица посмотрела Марко в глаза.
   - Признайтесь, где же все - таки вы подобрали книгу?
   - Какую книгу?
   - С готическим шрифтом на обложке, мокрую?
   - Это для вас важно?
   - Говорите же! Впрочем, даже если вы и скажете, наверное, это будет неправдой.
   Молодые люди прошли немного вперед по коридору, и остановились у картины висевшей на стене. На ней был изображен Сатир играющий с дриа­дой у лесного ручья. Марко подумав, начал. - Брат Берты на своей гондоле подвозил одного немца. Приятный, такой, - говорит, - и вежливый...Неожи­данно к его лодке подплыла другая гондола.
   С нее вскочил один тип и перегнувшись через борт схватил немца и стал тащить того к себе в лодку. Завязалась борьба. Брат Берты вступился за своего клиента, за что получил от типа удар ножом в бедро. Немец отби­ваясь от нападающего, свалился в воду. Полиции удалось задержать него­дяя, но спасти беднягу, упавшего в воду не удалось. Его вытащили на бе­рег уже мертвым. В одном из карманов мокрого пиджака и была извлечена эта книга...
   Девушка долго молчала, затем спросила тихо, не оборачиваясь.
   - Это...правда?
   - Да.
   Варя прошла вперед, и стала у окна. Марко заметив слезы на ее лице, не стал подходить к ней. Молчание нарушалось звуками оркестра, веселым смехом Джиральдино. Распорядитель напутствовал публику.
  
   О, как молодость прекрасна,
   Но мгновенна! Пой же, смейся,
   Счастлив будь, кто счастья хочет,
   И на завтра не надейся.
  
   - ...пользуйтесь мигом жизни сейчас синьоры. Не откладывайте на по­том себе удовольствия, наслаждения и радости своего существования. Ибо завтра - это мрак и неизвестность!
   Марко решил подойти к девушке и сказать пару ободряющих слов. Пе­вица молча продолжала плакать. Она старалась быть спокойной, но это уда­лось ей плохо. С дрожью в голосе, она попросила его.
   - Мне надо побыть одной...
   Марко, понимая ее состояние, ответил.
   - Да, как вам будет угодно...
   Мамонова думала о смерти Курта. Лодочник сказал правду.
   "Я виновата во всем. Его нельзя было оставлять одного. Гавбриэль еще подумал бы, нападать на них вдвоем, или нет?
   От мысли, что Курта уже нет в живых, и она не увидит его лица, не услышит его голос, хотелось выть волчицей, от нахлынувшей тоски.
   Где - то она слышала (или читала), что мир обычно первыми покидают слабые существа, но ведь это так несправедливо!.. Варя медленно шла по освещенному коридору, раздумывая над своим положением. Она не была не­вестой, да и женой стала лишь на бумаге. Все в ее личной жизни шло наперекосяк, не так как у людей. Вниманием мужчин, она всегда пользова­лась успехом, а толку то от этого? Неужели ей и далее, придется тянуть лям­ку своих личных неудач?...
   Девушка смахнув рукой слезы, подняла голову.
   Картины, статуи, бюсты и гравюры, расположенные вдоль стен, много могли рассказать о привычках и наклонностях хозяина дома. Двери, которых здесь было несколько, удачно вписывались в интерьер помещения. Каждая из них имела свой неповторимый вид. Внимание девушки привлекла одна из них. Роспись двери была сделана вероятно художником. Верхняя часть пред­ставляла собой чистое небо, на котором резвились девушки. На нижней ее половине, долина покрытая зеленью, переходящая в возвышенность и закан­чивающаяся грядой величественных гор.
   Мамонова вновь посмотрела на играющих девушек. Странно! Их фигу­ры были расположены таким образом, что все они вместе образовали цифру "7". Случайность? Не об этой ли двери упоминал Марко?
   Девушка подошла ближе и потянула на себя ручку двери. Та неслышно приоткрылась. Варя заглянула вовнутрь Комната была пуста. Она вошла в нее. Стены, потолок были сделаны из зеркал. Слабое свечение в центре по­толка позволяло любоваться своим отражением, хотя оно было не очень чет­ким. В центре комнаты, на полу, девушка заметила несколько ритуальных и мистических знаков. Обходя их, она прошла в глубь помещения и наткнулась на чуть приоткрытую зеркальную дверь, ведущая в темноту.
   Разумеется Мамонова не решилась зайти туда. Когда она осмотрев все, собиралась покинуть комнату, входная дверь неожиданно распахнулась и в комнату вошли двое. Одного из них, в темном и длинном плаще с магиче­скими символами, Мамонова тотчас узнала. Это был оккультист Сведенборг, с которым она танцевала. Второго, в элегантном костюме в тигровой маске, она видела лишь мельком в зале. Спрятавшись за дверью, девушка стала ждать, пока те выйдут из помещения. Марко как - то рассказала ей, что си­ньор Стереонни как и большинство богатых людей в Венеции, имеют своих людей, знающих толк в магии и колдовстве. Этого, кажется, зовут Харон, ну а второй, вероятно всего, заблудшая душа ищущая спасения в лице астролога Стереони.
   Варя прислушалась к их разговору.
   Харон. - И так синьор Лука Компано, начнем. Становитесь на этот знак. Смелее. Вот так! Вы владелец нескольких судов. Над вашим се­мейством нависла смертельная угроза. Все мужчины вашего рода умирали жестокой смертью. Причина известная. В свое время, на этом месте был убит мирный монах и семеро ни в чем не повинных куртизанок. Мужчины в вашем роду были напрямую причастны к их гибели. Из всех живых осталось лишь двое: вы и ваш брат Томазо Компано. Вы готовы заключить договор с Господином вашего тела и духа, чтобы избежать смерти?
   Лука К. - Да, да. Я вас об этом умоляю. До полночи осталось совсем немного времени, поспешим же! Где бумага, перо? Я согласен на все, дик­туйте мне. Я напишу сейчас и немедленно!
   Харон. - И подпишите договор своею кровью...
   Лука К. - О, Святая мадонна, скорее же...
   Харон. - Пишите, синьор Компано...
   Варя не верила своим ушам. Ведь то, что ей говорили о соглашении смертного, с Дьяволом, она воспринимала не совсем серьезно. Сейчас эта процедура происходит рядом, всего несколько шагов от нее. Текст, который диктовал Харон владельцу судов, изобиловал незнакомыми именами поту­сторонних сил, латинскими фразами, сложными оборотами речи. Когда по­следние слова с ужасным подтекстом были продиктованы, оккультист произ­нес. - Ваша подпись, синьор Компано...Вот стилет. Не паникуйте, вы же муж­чина. Не пожалейте нескольких капель крови во имя безопасности вашей собственной жизни. Подписали? Отлично! Сделка заключена, договор подпи­сан. Теперь, синьор держите ваш лист в руках вот так. Неожиданностей не пугайтесь...
   В комнате стало совершенно темно. В полнейшей тишине Харон стал произносить незнакомые слова, похожие на клятву. Затем голос умолк. В комнате наступила гнетущая тишина. Варя заметила в щели двери свечение. Оно было голубым и мерцало как звезда в стужу.
   Затем откуда - то издали стал слышен голос. Он приближался, усили­вался и вдруг вся комната озарилась яркой вспышкой и громким ударом, буд­то топор с большой силой расколол пень на две части. Девушка ощутила запах сосны, дегтя и серы. Зловещая тишина нарушалась биением сердца певицы в груди. Ей казалось что время остановилось и темнота навсегда поглотила ее здесь Однако вскоре за дверью она услышала голос Харона.
   - Вы живы, синьор Компано? Подымайтесь!
   - Я видел Его! Вы видите, у меня нет в руках договора? Он взял его? Я спасен, я спасен!
   - Не так громко. Об этом никому ни слова.
   - О, конечно! Клянусь небом и Мадонной!
   - Уже полночь, нам нужно спешить покинуть эту комнату. Души умер­ших вот - вот появятся здесь и лучше их не тревожить.
   - А как же мой брат Томазо?
   - Но ведь он не захотел заключать договор с Господином.
   - Я его уговаривал, но это было бесполезно....
   - Тут уж я не в силах ему помочь...Уходим...
  
   ...Мамонова тоже не хотела здесь более оставаться. Неуютность стен, их безжизненность, атмосфера замкнутости, от всего этого хотелось бежать, не оглядываясь. Все здесь ей напоминало каменный мешок в замке Гютнера Мая. Подождав еще немного, пока стихнут шаги в коридоре, она приоткрыла зеркальную дверь и направилась к выходу. За своей спиной она услышала тихий девичий смех и негромкий разговор. Варя оглянулась. Никого. Она сде­лала еще пару шагов, как снова, уже с двух сторон услышала смех. Уже в дверях певица оглянулась и тут неожиданно увидела как стены и потолок стали светлеть и обрисовываться в природный ландшафт в стиле Пуссена. Неподалеку от журчавшего ручья, сидел на пеньке старик и о чем - то разго­варивал с подростком - девочкой лет четырнадцати. Вокруг весело перегова­риваясь и беззаботно хохоча, занимались домашним заботами девушки. Одни стирали белье, другие развешивали на кусты для просушки. Осталь­ные, над костром готовили еду. Мамонова насчитала восемь девиц. Но ведь лодочник утверждал, что куртизанок было семь? Да и на двери была эта цифра!
   Варя не чувствовала, что стоит на полу с магическими знаками, наобо­рот, пройдя несколько шагов к сидящему монаху, она ощущала под ногами зеленый покров земли. Почему ее тянуло ее к старику, она пока не знала. Это было сделано вопреки ее здравому мышлению.
   Теперь вся комната, словно растворилась, в этой лесной экзотике. Ма­монова с интересом поглядывала на девушек. "Так вот, они какие курти­занки! Стройные, молодые, красивые... А та, которая сидит с монахом со­всем еще юна!". Мамонова подошла поближе. Приглядевшись к девочке под­ростку, она была удивлена. Юная куртизанка была точной копией Анхен, пле­мянницей Марьетты.
   Певица негромко позвала ее. Та оглянувшись на зов, тут же поднялась на ноги. И хотя она смотрела в сторону Мамоновой, ее взгляд проходил на­сквозь не замечая ее. Варя спросила.
   - Тебя зовут Анхен?
   - Ты знаешь мое имя?
   - У тебя есть брат Ромул?
   - Да.
   - Ты скучаешь по Керубино?
   - Очень.
   - Ты нашла своего брата?
   - Не успела. Мартель закрыл меня в своей комнате и мучил день и ночь. Когда я ему надоела, он отдал меня одному синьору старику. Я не вы­держала его злых шуток и...
   Наступила короткая пауза. Анхен обдумывала свой последний шаг.
   - ...теперь я здесь. У меня хорошие подруги, и живем мы, как одна се­мья!
   - Мартель будет наказан?
   - И Мартель и злой синьор тоже. Об этом позаботится наш защитник.
   - Кто он?
   - Ты его не знаешь. Да вот он.
   Из-за скалы появился высокий рыцарь в темной плаще. Одна рука его, держала длинный меч, на второй, надета железная перчатка. Не обращая внимания ни на кого, он прошел к выходу, открыл дверь и скрылся за ней.
   - Это ведь Берлинхинген!
   - Рыцарь, который мстит за нас, убиенных
   - Куда он направился?
   - Творить справедливый суд.
   Мамонова не нашлось, что сказать в ответ. Ведь по ее представлению рыцарь Гец, будучи смертным, был связан с нечистой силой и творил безна­казанные жестокости.
   Анхен нарушила тишину.
   - Почему у тебя лицо грустное?
   - Но ты уж наверное знаешь?
   - Как тебе сказать. Печаль в сторону. Жизнь коротка. Тот, который же­лает тебя видеть, рядом. Иди навстречу своим желаниям...
   Сказав это, Анхен вернулась к старику монаху. Варя пропустив деву­шек куртизанок, с кувшинами наполненных водой, направилась к зеркальной двери, которая в общем ландшафте, была едва заметна. Открыв ее и войдя, в следующую комнату, она остановилась. В новом помещении теперь, вме­сто темноты, ярко горело множество свечей, освещая роскошь и уют. Стены, в нежно розовых тонах, люстра - орхидея, фантазия мастера, под потолком. Камин, на фронтоне которого в меди красовался царь зверей, все выглядело эффектно и торжественно Тепло от горящих поленьев в камине, было прият­но ощутимо в сравнении с температурой комнаты, в которой обитали духи. Девушка не спеша прошла вперед.
   Вся комната была в цветах, в букетах, корзинах и вазах. Украшением комнаты была широкая раковина - ложе, на котором могла почивать лишь особа знатного происхождения. У резного столика, напротив, стоял молодой человек в элегантном вечернем костюме и в маске. Тот наливал в бокалы вино. "Курт" - мелькнула мысль. "Ах этот лодочник Марко, вновь сказал мне неправду. Конечно же это Курт. И книга со стихами из кармана выглядывает". Мужчина в маске протянул ей бокал.
   - Я вас ждал.
   Мамонова взяла фужер из его рук.
   - Что это?
   - Любовный напиток.
   - Амонтильядо? Бордо?
   - Возможно.
   - Вы доверяете ему?
   - Только попробовав, вы оцените его качества.
   - Это комната Марион?
   - Фантазия синьора Стереонни.
   - Забавно.
   - Он верит, что именно в этих стенах, зародится жизнь, наследника его состояния.
   - У дочери его намечается свадьба?
   -Это произойдет с другой девушкой.
- Интересно!
   Мамонова вспомнила тост хозяина дома. "Однако и мечта у него...".
   - А теперь, - собеседник поднял бокал, - выпьем за наши маленькие желания!
   Девушка пригубила незнакомый ей напиток, приятный на вкус и запах.
   Незнакомец в маске укоризненно покачал головой.
   - До конца, синьора, до конца. Проявим уважение к Винченцо, старому виноделу из Сардинии. Этому вину очень много лет. Почувствуйте и наслади­тесь букетом его.
   Варя стала пить вино маленькими глотками. "Ах, Курт! Разве я могу перечить тебе в чем - то?". Выпив до дна, она поставила фужер на столик.
   - Можно попросить вас,...снять маску?
   - Да, конечно, но,...чуть позже.
   "Играй, милый Курт, играй. Я подыграю тебе. Это будет даже интерес­но!".
   - Эта морская раковина - ложе, очень похожа на ту, что я видела в большом зале, только меньших размеров.
   - Абсолютно верно.
   - А, где же Венера и ее друг дельфин? - улыбнулась с хитрецой певи­ца.
   - Ну, если пофантазировать немного, вы бы могли спокойно сойти за нее, а я бы согласился на более скромную роль...дельфина.
   - Дельфина в маске?
   Девушка весело расхохоталась. Вино стало кружить голову. Она игриво погрозила незнакомцу пальцем.
   - Этот дом весь наполнен тайнами. Зеркальная комната с тенями умер­ших, вы, скрывающийся под маской, да и синьор Стереони, с странной меч­тою, которую тоже скрывает.
   - Вы замечательная актриса. Я предлагаю игру.
   - Какую?
   - Сыграть обольстительницу Венеру.
   - У меня кружится голова.
   - Это пройдет.
   Незнакомец в маске взял певицу за руку и подвел ее к морской ракови­не.
   - Станьте вон там, в ее середине. Осторожно, не споткнитесь о край. Вот так.
   - В обуви на ложе?
   - Ах, да. Снимите ее. Вам помочь?
   - Попробую сама.
   Певица наклонилась, сняла туфли и шатаясь, нерешительно сделала шаг на середину раковины. Голова странно кружилась, ноги не повинова­лись, мысли путались. Незнакомец продолжал командовать.
   - Ваши волосы прекрасны, распустите их на плечи. Впрочем, лучше, если они будут облегать ваше нежное тело, а не платье ваше.
   Девушка вопросительно посмотрела на него. Молодой человек прибли­зился к ней, стал стягивать с ее плеч алую римскую тунику. Мамонова едва держась на ногах, спросила. - Вы хотите меня раздеть?
   - Это всего лишь небольшая игра воображения.
   - Странная, однако игра. Ой, я сейчас упаду, - произнесла Мамонова, видя, как обнажается ее тело.
   Когда туника сползла к ее ногам, незнакомец отступив назад, восклик­нул восторженно, глядя на нее.
  
   О, ангелица, дух любви
   Спаси меня, благослови!...
  
   - Вы Купидон или Вакх?
  
   "- Приди, приди, невеста моя,
   голубица моя непорочная.".
  
   - Вы обещали снять свою маску.
   - Конечно. Ведь дельфин в маске, это абсурд!
   Незнакомец стал не спеша раздеваться. Последней он стянул с лица свою маску, но девушка теряя равновесие и уже не чувствуя ног, ничего не видя перед собой, стала падать. Искуситель - дельфин успел подхватить ее на руки, затем бережно стал укладывать ее на ложе, в морской раковине. Свечи, люстра, камин, цветы, странно переплетались между собой в комна­те. Да и она сама, казалось, плавно кружила среди всего этого разноцветья.
   - Что со мной? - тихо спросила она, опекавшего ее мужчину Тот успо­коил ее, сказав, что легкое опьянение скоро пройдет и она сможет поднять­ся. Затем он стал ее о чем - то спрашивать, а ей стало смешно, что говорив­ший, был похож уже не Курта, а на лодочника Марко, а потом и вовсе на па­рижского художника Жана Лебруа. Он наверное замыслил ее нарисовать в обнаженном виде, потому как стал жадно ее разглядывать и трогать руками. Конечно же она была против всего этого и стала просить художника, чтобы тот оставил ее в покое. Жан согласился и успокоил, сказав, что не будет рисовать ее, по той причине, что не захватил с собой ни мольберта, ни кисти, ни красок. Ему вполне достаточно невинной игры дельфина с красавицей Венерой...
   ...Все продолжало плыть перед глазами яркими пятнами. Теперь даже обнаженный художник казался не таким ей не приятным, как прежде. Как дельфин, он затеял с ней игру непонятную, но забавную для нее. Вначале он предложил ей увлекательную прогулу среди волн, рифов и отмелей, ощутив таким образом прелесть морской одиссеи. Девушка была неуверенна, что сможет составить ему компанию, потому как и плавать она не очень умеет. Дельфин, как показалось Варе, был огорчен ее ответом. Девушке стало жаль его. " - Ну если только немного попробовать..."
   Когда началась их совместная водная одиссея, то оказалось, что с самого начала для нее, она была не совсем удачной. Подводные камни, ско­рость, все это вместе, шквалом, неожиданно обрушилось на нее. Она вскри­кивала и плакала от ударов, боли и дышала, словно рыба выброшенная на берег. Казалось этой прогулке не будет конца. Дельфинний лик постоянно менялся, превращаясь в озабоченное лицо Курта, то в черты хитреца Жана, а затем и лодочника Марко.
   Затем настала тишина, тревожная и звенящая. Девушка не могла ше­вельнуться. Все тело ныло от тысячи вонзившихся в нее шипов. Но покой длился не долго. Дельфин принявший уродливый облик Сатира, начал зано­во проделывать с нею свои необузданные, жестокие штучки, после которых, она вообще перестала что либо соображать...
   ...Очнувшись от кошмарных видений, она открыла глаза. В комнате она была одна. На краю постели лежала книга, забытая Куртом. Мамонова взяла ее в руки. Нет. Это были не стихи, который ей читал молодой немец, а проза. Да и обложка была совершенно другая, необычная, вероятно из кожи. В комнату неслышно вошел Марк. Он был в одежде гондольера. Увидев кни­гу в руках у девушки, он подошел к ней и взял ее из рук.
   - Не хотел вас будить. Вы отлично спали и сейчас хорошо выглядите.
   - Что это за книга?
   - По криминалистике.
   - Необычная обложка.
   - Из человеческой кожи.
   - Из человеческой?
   - Был такой Гароне, известная своей жестокостью личность...
   Певица подумала.
   - Увезите меня отсюда.
   - Куда?
   - В "Красную розу". Принесите мою одежду.
   - Вы, намерены сейчас уехать?
   - Да.
   Лодочник покинул помещение. Певицу мучил один вопрос и была сла­бая надежда, что происшедшее с ней, было лишь взыгравшиейся нездо­ровое воображение. Приподнявшись с постели, откинув в сторону край легко­го одеяла, она жалобно и тихонько завыла, присев на колени. То, чего она всегда боялась,...свершилось. Не только постель, но и одежда римлянки, была в следах ее лишенной невинности. "Кто это сделал? И кто она теперь?"
   Когда лодочник вернулся и подал ей мужскую одежду, она продолжала все еще всхлипывать Раскрытая постель, с розовыми и красными пятнами, красноречиво говорили, о их происхождении....
  
   ...Боковые фонари коляски освещали грустное лицо девушки. Сидев­ший рядом Марко молчал. Оба чувствовали себя неуютно. Прохладные по­рывы ветра невольно заставляли девушку ежится от холода. Гондольер не­решительно обнял ее и прижал к себе. Его жест она восприняла молча, спо­койно. Ветер, дождь, скрип колес, усиливали и без того, неважное настрое­ние.
   - Синьор Стереонни ваш отец?
   Девушка старалась быть спокойной.
   - Да.
   - Почему вы живете отдельно от отца? У вас с ним конфликт?
   - Напротив. Отношения у нас превосходные.
   - Но вы ведь живете в таких условиях...
   -...в неважных и плохих?
   - Скажем так.
   - Это экзамен на зрелость и он скоро кончится. А жилье, в котором я временно обитаю, не мое, а брата Берты
   Варя вопросительно посмотрела ему в лицо. Тот продолжал.
   - У меня был брат, старше меня. Его жизнь была полна приключений. Он вращался среди сомнительных личностей. Постоянные гульбища и драки занесли его на Корсику. Там его убили местные козопасы в маки. Я прибыл в Аячо, чтобы узнать о нем что либо. Но увы, мои попытки оказались напрас­ными, впрочем узнав, что я его близкий родственник, мне посоветовали тут же поскорее убраться оттуда. Вендетта наложила свой порочный отпечаток на жизнь города, на весь остров. На улицах и площадях мало кого можно увидеть. Лишь сквозь заборные щели, люди следят друг за другом, видя в каждом своих обидчиков. Мужчины без ружья не выходят на улицу. Девушки прячут стилеты в своих корсетах. Я все же успел побывать в комнате, и в пе­щере, где бывал Наполеон, а также на площади в Бастии, на которой совер­шались казни. Корсика, это болота, лихорадка, кабаны, олени, фазаны, куро­патки и биндо - варенный сыр из сливок. Чтобы не повторить судьбу своего брата, отец устроил мне проверку на самостоятельность. Сразу же после окончания университета, (я учился в Риме на юридическом факультете), он настоял, чтобы я поработал гондольером, и таким образом научился бы це­нить жизнь простых людей и свою собственную.
   Мамонова вспомнила уездный город и свою нелегкую работу.
   - Этот карнавал был устроен в честь вашей сестры.
   - Да. Ей сегодня исполнилось семнадцать лет.
   - Вы похожи с ней.
   - Кстати о карнавале. Среди гостей появился гость, которого никто не приглашал. Это рыцарь с железной перчаткой.
   - Это Берлинхингер, и он убил судовладельца Томазо Кампоне.
   - Был задушен его перчаткой. Откуда у вас эти данные?
   Варя уклончиво ответила.
   - Я случайно попала в комнату под номером семь.
   - Вы были там?
   - Он появился среди куртизанок неожиданно, и очень спешил.
   Марко мотнул головой.
   - Томазо Кампоне шутя попросил рыцаря поддержать его перчатку. Тот снял ее со своей руки и дал судовладельцу. Кампоне смеялся от необычной перчатки, пока та неожиданно схватила его за горло.
   - А что же публика?
   - Люди просто смеялись над шуткой рыцаря...
   ...Коляска остановилась. Марко встал первым и помог девушке выйти из нее. Часть парусины на дверном проеме его жилища, была сорвана вет­ром. В комнате было прохладно и темно. Лодочник подошел к столу и зажег свечу. Желтый огонек затрепыхался, грозясь затухнуть. Девушка увидев сак­вояж прислоненный к нему, сделала к нему шаг, чтобы взять его, однако воз­держалась, увидев на себе взгляд лодочника. Тот сказал.
   - Может "Красная роза подождет до утра? Зачем беспокоить людей но­чью?
   Девушка в ответ промолчала. Марко был прав как всегда. Лаура и Джо­ванна могут подождать. Он взял ее ладони в свои руки.
   - Вам надо согреться.
   Затем он неожиданно привлек ее к себе и коснулся губами ее лица. Усадив на диван, снял с нее обувь.
   - Ложитесь.
   - Вы уходите?
   - Нет. Поправлю парусину.
   Марко взял стул поставил его у дверного проема и взобравшись на него, стал подтягивать с пола парусину и крепить ее у потолка. Свеча потух­ла. Помещение погрузилось в темноту. Девушка слышала, как тот молча во­зился у дверей, затем, вероятно, все - таки закрепив сорванный кусок, подо­шел к дивану. Варя подала голос.
   - Здесь часто бывает так...прохладно?
   Лодочник не ответил. Его шаги в комнате были едва слышны. Повозив­шись где - то в углу помещения, он принес теплое одеяло и накрыл им де­вушку Его рука коснулась ее плеча.
   - Я пожалуй пойду, а вы тут...
   - Не уходите! Останьтесь, пожалуйста...
   Чуть не вскрикнула Варя, боясь вновь остаться одной в этой лачуге.
   Марко раздумывал, затем нагнувшись попросил.
   - Подвиньтесь,...немножко...
   Диван скрипнул. Варя отодвинулась на край, давая ему место. Лодоч­ник растянулся рядом.
   - Давно не было такой скверной погоды.
   Варя не знала, что сказать в ответ. Ее волновало его близкое сосед­ство. В помещении наступила тишина нарушаемая шумом дождя и ветра. Она лежала не шевелясь, боясь невольным движением нарушить покой ло­дочника. За окошком стало светать. Ветер постепенно стих. Шум дождя пре­кратился. "О чем он думает?- подумало девушка. О карнавале, о работе?) Марко открыл глаза.
   - Согрелись?
   - Да.
   Ее голос был словно чужой. Лодочник повернулся к ней и стал разгля­дывать ее лицо.
   - Бог и природа не скупились, подарив вам творческий талант и удиви­тельную красоту.
   - Я...вам нравлюсь?
   - Если я скажу "Да", "Конечно", "Очень" - это будет слишком мало. Вы созданы для любви, необъятной, как мир и жгучей, как солнце в зените.
   Сказав это Марко стал покрывать ее лицо поцелуями. Не отрывая от певицы взгляда он не спеша стал снимать с себя одежду, затем наклонив­шись над девушкой, стал проделывать это с ней. Варя не знала, почему поз­воляла ему это делать. Находясь в пылу новых для нее ощущений, она даже не замечала утренней свежести пронизывающе холодом ее обнаженное тело. Даже когда он накрыл ее своим телом, она продолжала еще некоторое время зябнуть. Он согревал ее молча, уткнувшись подбородком в локоны пахнущие лепестками гортензий. В ее голове стали теснится бури, чего - то неведомого и сладостного. Оно манило и пугало ее. Их сердца бились не в такт. У Марко стучало спокойно и размеренно, у нее же, трепыхалось воро­бышком в груди. Она шевельнулась под ним. Это было ее ошибкой. Он при­поднял голову, стал смотреть в ее лицо, будто видя его впервые, затем стал вновь покрывать поцелуями ее губы, лицо, шею, плечи, все тело. Девушка изнемогая от прикосновения мужчины, стала стремительно падать в про­пасть своих страхов и желаний. Затем лодочник стал проделывать с ней лю­бовные штучки с жадностью изголодавшегося волка, облекая свою страсть в своих необъятных фантазиях. Даже тогда, когда парусина с шумом вновь со­рвалась с дверного проема, он не останавливаясь, продолжал свою бешеную возню. Девушка вцепившись пальцами в его плечи неожиданно вскрикнула.
   - Боже мой! На нас смотрят!
   Марко мельком оглянулся. В проеме двери стояло несколько человек безучастно смотревших на громко скрипящий диван с любовниками. Подро­сток, лет пятнадцати, старик с подслеповатыми глазами, и девочка лет три­надцати с ребенком на руках.
   - У них нет никакой радости в жизни, пусть смотрят.
   - Пожалуйста, не надо. Мне стыдно!
   Марко махнул смотревшим нищим рукой. Те не спеша поплелись своей дорогой. Лодочник прикрыв наготу девушки одеялом, лег рядом.
   - Я, неважно обошелся с вами?
   Варя смотрела в сторону.
   - Не знаю.
   - Простите, я был несдержан...
  
   ...Двор оживал. Прохожие не обращали внимания на лачугу лодочника и проходили мимо.
   - Мне нужно попасть в "Красную розу".
   Марко не ответил. Девушка повторила свою просьбу. Он молча поднял­ся и не стесняясь ее, стал одеваться. Затем повернувшись к ней, сказал. - Пойду, узнаю, что там с нашей лодкой . Я сейчас же и вернусь.
   Когда Марко вышел из помещения, девушка оглядываясь на раскры­тую дверь, быстро натянула на себя мужскую одежду. Прибирая постель, она вновь, как и там в доме Стереонни, увидела последствия любовного пыла, но уже не столь обильной как прежде. Она прикрыла одеялом свой позор и падение. Подойдя к статуэтке мадонны, Варя перекрестилась, попросив у той для себя всепрощение.
   Ожидая возвращения Марка, она смотрела на себя в зеркало. Бурная ночь отложила на ее лице следы девичьего греха. Происшедшего не испра­вить, с этим нужно будет жить.
   - Лодка ждет нас.
   Мамонова не заметила прихода хозяина лачуги. Тот взял ее вещи.
   Путь на Большой канал был недолгим. Утро было мокрым и солнеч­ным. Людей было мало. Пройдя к берегу, Марко отвязал свою лодку. Плыли молча. Лодочник не выходил из ее головы. Певица невольно поглядывала на стройного красавца гондольера. Она уже не сомневалась, что именно Марко устроил ей этот водевиль с Венерой, дельфином и любовным напитком. Если бы не амонтильядо, этого ничего не было. Она встретилась с его взгля­дом. Она понимала, что делает все это вопреки своему здравому рассудку, но была бессильна противостоять своей слабости.
   Проезжая под большим мостом, он остановил лодку, закрепил ее за выступающий крюк и перебрался на сидение к девушке. Она удивленно по­вернулась в его сторону. В его глазах она прочитала лишь одно... Она хотела возразить ему, но он нежно целуя увлек ее вновь, в свой мир ярких и пылаю­щих страстью грез. Девушка вновь окунулась в ощущения не до конца еще познанной страсти...
  
   ...Лодка гондольера продолжала плыть вдоль берега. Дом Лауры с цветочным балконом был уже виден. Он неуклонно приближался и вместе с ним росла неуверенность певицы в целесообразности его посещения. При­чалив к берегу, Марко помог ей выйти не берег и подал саквояж. Варя уже знала, что вряд ли, когда - либо увидит лодочника, его тесное жилье, роскош­ный дом его отца и его дочь Марион. Мамонова сделала несколько шагов к ступенькам, когда услышала за своей спиной голос Марко. Она оглянулась. Марко протянул ей книгу стихов с готическим шрифтом. Она отрицательно покачала головой, затем вспомнив что - то достала из-за пояса кинжал, про­тянула ему. Не оглядываясь более назад Мамонова поднялась на набереж­ную и направилась к дому. Марко ждал ее прощального взгляда, но та уже открывала двери "Красной розы".
   Хозяйка дома увидев своего недавнего жильца была крайне удивлена.
   - Вы? Я вновь вижу вас!
   Варя в свою очередь спросила о письмах на ее адрес.
   Лаура отрицательно качнула головой и тут же добавила.
   - Писем нет, но вас уже второй день ждет синьор, такой вежливый и приятный.
   - Где он?
   - В вашей комнате. Он очень ждет вас!
   Мамонова быстро поднялась на второй этаж. Первая мысль была о Курте. Открыв дверь, она увидела мужчину смотревшего на канал. Безуслов­но он видел, как она вставала с лодки Марко. Гость повернулся.
   Перед ней стоял граф Владимир Григорьевич Левицкий...
  
  
   Глава - 35. Дорога на Сорренто.
  
   ... Коляска не спеша, чуть покачиваясь, двигалась по дороге, направ­ляясь в Болонью. Вместе с Мамоновой и Левицким, ехали еще трое пассажи­ров. Все они были коренными жителями этого города. Один из них, худоща­вый и подвижный, узнав, что их попутчики держат путь из далекой России, оживился и тут же стал сокрушатся, что не бывал в этой стране, но много хо­рошего слышал о ней. Тинто, (так звали добродушного болонца), путая сло­ва, советовал русским побывать в его городе и посмотреть его. Он уверял, что в его городе есть интересные места, которые не оставят равнодушными их. Владимир Григорьевич хотя бывал здесь не раз, все же по интересовался ими, поддерживая таким образом разговор. Тот восторженно стал не только перечислять их, но и давал им краткую характеристику. Мамонова знала, что граф не намерен делать остановку в Болонье и будет продолжать путь да­лее. Девушка слушала Тинто, витая мыслями в Венеции. Обрывки фраз, отдельные слова все же долетали до нее.
   -...город был предместьем святого Феникса и начинался с Большой улицы, Он стоит на реке Рено, у подножья, Северных Аппенин,... универси­тет, основанный этрусками,...памятники Средневековья, эпохи Возрождения,...одно время в Болонье бывал юный Моцарт,...здесь маленького виртоуза наградили знаком отличия "Золотой шпорой"...
   - ...к примеру немаловажный факт. Окончание войны и перемирие меж­ду Францией и Ломбардией. Именно в Болонье встречаются римский папа и король Франции. В знак дружеского расположения папа дарит победителю механического льва, сделанного Леонардо да Винчи, который может пере­двигаться по комнате, раскрывать пасть и дарить белые лилии...
   ...король доволен, но все же просит святого отца подарить ему "Ла­окоона", которого недавно извлекли на заброшенных холмах вблизи Рима. Римский папа с улыбкой предлагает ему взамен умельца, сделавшего меха­нического льва, а именно Леонардо да Винчи...
   ...Перед отъездом во Францию, живописец посещает умирающего от легочной болезни голофаньера Джулиано Медичи. Тот великодушно отдает ему портрет своей возлюбленной Пачифики Брондано, Джаконду...
  
   ...Мамонова перенеслась мыслями в дом с цветочным балконом в Ве­неции. ...Курт отдыхает закрыв глаза, на ее постели. Она сидит рядом. Его лицо спокойно, без тени страха. Он спит, или отдыхает, закрыв глаза? Ей хо­чется прикоснуться к его мягкой коже, словно у подростка. О чем тогда были ее мысли? Конечно же из Венеции, они вернутся в Веймар, в его замок. Ло­гично? Да. Но как же тогда быть с Левицкими, с театром в Петербурге? Ведь просто так, одним махом, нельзя уничтожить то, что с таким трудом достава­лось! Нужно искать другое решение...
   Приятные воспоминания о молодом немце, нарушаются остановкой в Болонье. Короткое прощание с попутчиками, обед в траттории, новый экипаж и снова дорога. Владимир Григорьевич о чем - то говорит с ней, кажется о Сорренто, о встрече с сестрой и племянником. Она старается поддержать разговор, но Левицкого трудно провести. В экипаже наступает тишина нару­шаемая топотом копыт и поскрипыванием рессор экипажа...
  
   ...Остров Мурано. Царство зеркал. Марко привлекает ее внимание своей непосредственностью, умением вести разговор, знатоком в области производства зеркал. Это притягивает к нему, хотя она по прежнему строга к себе и случайному знакомству. Однако, когда он заводит разговор об Анне Жюдик, она настораживается. К чему это аналогия? Правда, ее опасения оказались напрасными. Марко продолжал ее считать молодым синьором, жильцом Лауры. Кажется в тот день, лодочник оставил в ее душе, смутные чувства, будившее что-то личное и сокровенное...
   ...В Прато, Левицкий и Мамонова лишь сменили экипажа и тут же направились далее. Впереди их ждала Флоренция. Мамонова, к удивлению Владимира Григорьевича, заговорила. Она спросила его, что представляет собой главный город Тосканы? Затем последовали и другие вопросы, о Пло­щади Синьории, статуе Персея, моста, названного в честь Бенвенутто Че­линни, о самом скульпторе. Левицкий не был готов к такому натиску. Его от­веты были поверхностны и не убедительны и он вскоре понял, что экскурс по Флоренции ему не удался. Сразу возник вопрос, Откуда у певицы возникло любопытство к памятникам старины этого города? Потому как она задавала ему вопросы, не трудно было догадаться, что ответы на них она уже знала, и была информирована достаточно хорошо.
   Без сомнений, кто - то хорошо повлиял на певицу в плане культурных ценностей Флоренции. Кто же он? Курт? Вряд ли...
   Когда была исчерпана тема о городе, девушка вновь замкнулась в себе. Разговаривали мало. Левицкий смотрел на обочину дороги. Ему не да­вала покоя перемена в певице. Впрочем, время, все расставит на свои ме­ста...
   ...Варя вновь вспомнила лодочника и его занимательные разговоры. От ярких и живых, воспоминаний о нем, было тепло и грустно....
   ...Подъезжая к Флоренции, Варя обратила внимание на деревянное распятие, стоявшее на краю дороги, на котором когда то распяли Царя Иудейского. Крест стоял на берегу Арно. Тут же расположились и рыбные прилавки.
   Приехав в город, Левицкий по просьбе девушки, решил остановиться здесь на денек...
   Выходя из гостиничного дома и пройдя немного по улице, они наткну­лись на свадьбу. Молодых, стоявших на шерстяном ковре, поздравляли и напутствовали их близкие, родственники и просто знакомые. "У меня ведь тоже могла быть свадьба с Куртом. Конечно же, он пригласил бы на нее, свое­го русского друга, но ей было бы неловко перед ним и его сестрой, Ве­рой Григорьевной".
   Левицкий и Мамонова бродили по старым улицам города, обращая внимание на старую архитектуру построек. Возле гигантского Персея, на Площади Синьории, она с удовольствием фотографировалась с графом. На каменном мосту, названного в честь легендарного скульптора, к ней пристал уже немолодой художник с мольбертом, пожелавший запечатлеть ее на по­лотне, которое обязательно выставят в галерее Питти. Мамонова мило улыб­нулась ему, и отрицательно покачала головой. Ей вполне хватит набросков с нее парижского художника Жана Лебруа. У Владимира Григорьевича мельк­нула мысль.
   - Как тебя зовут, братец?, - обратился он к нему. Флорентиец не поняв вопросительно посмотрел на синьора иностранца. Владимир Григорьевич знаками пояснил свой вопрос. Тот путая все слова на свете, радостно хлоп­нул себя в грудь. - Роберто, Роберто Солари...
   - Ты местный? Ты можешь показать нам свой город?
   И граф вновь пояснил свой вопрос знаками. Художник улыбаясь захло­пал в ладоши. - Город? О, да, конечно! Санта Мария де Новелла, Уфицци, Сандро Ботичелли, все, что пожелают синьоры.
   Он остановил проезжавшую мимо пролетку. Перекинувшись нескольки­ми словами с ее хозяином, махнул рукой своим клиентам, приглашая их подойти. Через несколько минут коляска не спеша с пассажирами покатила по улицам города. Мамонова и Левицкий настроились на познавательную ин­формацию местного гида. Однако Роберто Солари начал ее с личных до­машних неурядиц. Хозяин пролетки, старый и худой итальянец явно поды­грывая ему, сочувственно кивал головой. Многочисленная семья, детей кор­мить, одевать надо. Работа живописца идет из рук вон плохо... Намек был более чем прозрачным. Владимир Григорьевич терпеливо выслушивал ху­дожника неудачника.
   Дорога шла на подъем. Выехав за пределы города, пролетка продол­жала катить по неровной, извилистой грунтовой дороге, подымаясь на поло­гую возвышенность. Граф удивленно переглянулся с девушкой.
   - Куда мы едем?
   - Не беспокойтесь синьоры, мы уже приехали.
   Пролетка остановилась. С возвышенности, на которой они находились, открывался захватывающий вид на равнину, расположенную внизу. Далекие рощи, зеленые холмы прерывались строениями, в которых угадывались со­боры, дома богатых горожан, неровные улицы ремесленников.
   - Тосканский пейзаж, - начал флорентиец. - Сюда приезжают все, кто небезразличен к красоте Флоренции. Это излюбленное место для художни­ков, поэтов и мечтателей. Они приходят сюда, чтобы запечатлеть в своей душе этот миг красоты.
   Роберто оживленно стал показывать на объекты расположенные там внизу, давая о них интересные для россиян данные. Удовлетворив таким об­разом любопытство, пассажиры повернули назад в город. В пролетке худож­ник вновь вспомнил о своих домашних неурядицах, стараясь таким образом обратить на себя внимание синьоров иностранцев. Владимир Григорьевич старался не обращать внимания на его намеки. Они вызывали в нем уже до­саду. Проезжая по улицам города, он прерывал стенания гида, показывая на то или иное сооружение, давая понять тому, чтобы не отвлекался о цели поездки. Таким образом пассажиры среди прочих объектов старины позна­комились с собором Санта Мария де Фьоре, который достраивал Джотто, и купол который был сделан по проэкту Липпо Брунеллеско. Здесь же, в обите­ли находилась и его полотно "Грехопадение". Пролетка покружив еще немного, остановилась на площади Синьории перед Палаццо.
   - В один из майских дней перед палаццо Векио, по приказу монаха до­миниканца Савонаролы происходило сожжение "сует." Гора редких книг, кар­тин, домашних вещей, карты, кости, помада и прочее, все, что не вписыва­лось в нравственные рамки горожан, горело большим ярким факелом.
   А 1498 году, в такой же весенний день, на этом же месте, посланник римского папы Александра Шестого, епископ Вазонский взяв за руку брата Джиролано Савонаролу, перед многочисленной толпой горожан объявил всем об отречении его от церкви, за смутные проповеди и недоверии к Свя­той римской курии. Сованоролу и его двух учеников раздели до пояса, связа­ли руки за спиной, подвели к виселице и накинув петли на шеи столкнули с лестницы. Затем под ними развели большой костер...
   Не прерывая мысли, флорентиец подошел к памятнику.
   - Библейский Давид. Работа Микеланджело Буонаротти. Композиция олицетворяет прочность и силу Республики. А в палаццо, во время создания Давида, Леонардо да Винчи рисует "Ротело ди фико", а также создает конную скульптуру маршала Тривольцио... Между Буонаротти и Леонардо намечают­ся разногласия. Ваятель был убежден, что его работы превосходили по ма­стерству исполнения, чем картины его соперника...
   ... Певица и русский граф глядя на скульптуру Давида, отметили в ней совершенство телосложения мифической личности. Гид не умолкал. Забыв наконец о своих домашних неприятностях, о заливался теперь соловьем, ра­дуя своих клиентов подробностями старины Тосканы. Следующая остановка была возле собора Санте Мария де Новелла. Он подробно рассказал об обители, заметив в конце.
   - Здесь, в папском зале, находится Колесница Смерти. Ее тайно изго­товил Пьеродо Козимо. На этой колеснице было не меньше гробов, с поющи­ми мертвецами, чем на приличном кладбище того времени во Флоренции. Это было напоминанием живущим о скоротечности наших дней в этом хруп­ком мире.
   Владимир Григорьевич и Варя в общем то были довольны Солари за его познавательную осведомленность в изложении фактов и подробность из­ложения. Они понимали, что все осмотреть в городе, время не позволяет. Им нужно сосредоточить свое внимания пока на главном. И об этом Владимир Григорьевич напомнил местному художнику. Роберто Солари согласно кивнул головой и забыв о своих домашних тяготах, говорил уже без умолку. Факты, события, касающиеся города сыпались на синьоров, как из рога изобилия. Левицкий улыбнувшись спутнице, вспомнил о Палаццо, у входа которого расположились каменные львы, попросил художника более подробно рассказать о нем. Художник прервал свой монолог о Бенвенутти Челлинни.
   - Мерия нашего города. Синьория. В этом здании в старину собирались старшины города. Ими правили Медичи, которые начинали свою карьеру ап­текарями. Их герб украшали красные шары, пилюли. Наиболее известные из них, Лоренцо, Джованна, Ипполит, Джулиано. Некоторые из них становились префектами Рима, другие возглавляли римскую курию, как например рим­ский папа Юлий 11, заказчик Сикстинской мадонны. Львы у входа Синьории это символ славы и могущества Флоренции.. В доме напротив, тогда жил Пьеро Антонио да Винчи, натариус с женой Джовани Амадори. Своего неза­коннорожденного шестнадцатилетнего сына Леонардо, Пьеро отдает учени­ком в мастерскую живописца и скульптора Вероккио. Через год Леонардо уже зачисляют в гильдию живописцев св. Луки.
   - Где можно увидеть его работы?
   - В Уффици.
   - Тогда едем туда.
   - Вы хотите увидеть картинную галерею?
   Русский граф переглянулся с певицей. Девушка утвердительно кивнула головой.
   - Тогда не будем тратить время, едем в Уффици.
   Когда пролетка покатила по мостовой, флорентиец довольный своими клиентами, стал посвящать их в особенности экспозиций данного заведения.
   - Вы будете довольны увиденным там. Среди подлинников там есть не­мало копий, выполненных мастерами живописи настолько точно скопирован­ные, что без подсказки специалистов, ее отличить от оригинала почти невоз­можно...
   Пролетка остановилась возле здания, где находилась картинная гале­рея. Ее служащие, хорошо знавшие Роберто Солари, проводили посетителей в залу. Перед ними предстало царство картин, бюстов и скульптур. Все они были расположены в хронологическом порядке и были прекрасным дополне­нием к друг другу. Варя была в восторге от увиденного. Слушая художника, он успевала кидать взгляды на всю эту историческую прелесть и загадоч­ность. Ей хотелось узнать как можно больше о каждом экспонате в зале. Флорентиец продолжал.
   - Работа Фра Беато Анжелико. Обратите внимание на продуманное расположение фигуры апостола на полотне. Этот художник никогда не ис­правлял и не переделывал свои картины. Перед началом работы он долго и страстно до слез молился...
   Варя перевела свой взгляд на рядом стоящую скульптуру. Гид сделал к нему шаг. - Памятник кондотьеру Колеони. Скульптор Андреа Вероккио. Ко­пия. Оригинал находится в Венеции. Посмотрите с какой точностью выполне­на композиция. Конь и всадник здесь словно живые и замерли лишь на миг. А вот другая композиция "Бронзовая статуя Давида". Юноша Давид здесь, по­хож на Орфея. Вы не находите?
   Вопрос был задан синьоре. Варя подумала. - Юноша прекрасно сло­жен и пожалуй может сойти за мифического певца.
   - Вы не ошиблись. Модель для этой скульптуры неплохо владела своим голосом, сопровождая его на инструменте.
   - Леонардо да Винчи?
   - Здесь ему 17 лет. Этот Орфей во многом помогал своему учителю в работе над заказом венецианского магистрата конной скульптуры кондотье­ра Колеони, которого вы уже видели. Вот здесь находится еще несколько картин связанных с его именем. "Крещение Христа". Вероккио. Заканчивать это полотно, живописец поручил молодому Леонардо. Коленопреклонный ан­гел на картине, его работа. Следующие полотна, уже от начала до конца, вы­полнены самим Леонардо. Любуйтесь, "Благовещение", "св. Иероним", Пор­трет Джаневры ди Америго Бенчу.
   - Сколько же энергии и мастерства нужно было вложить в эти полотна?..
   - Леонардо да Винчи будучи уже зрелым живописцем поучал молодых художников. " - Хочешь придать картине красоту,- заготовь светлый грунт". Кладка белилами на полотно доставалось ученикам. Чтобы картина приобре­тала глубину, краски накладывали прозрачными слоями, одна поверх другой. Это изменяло ее и таким образом получалась смешанная краска. Для других картин он готовил аспидно - черный грунт. Взгляните на следую­щие его работы.
   - В манере сфумато?
   - Да. Рассеянная, бесконечная изменчивость света и тени.
   - А вот его "Мадонна Литта". Часто подвергалась гонениям. Святые отцы считали ее безнравственной и требовали запретить для показа.
   Роберто подошел к следующему экспонату. - Полотно Сандро Ботиче­лии "Весна". Она была написана для Медичи. Здесь "Флора" имеет сходство с "Сикстинской мадонной" Рафаэля из Урбино. Моделью для картины послу­жила Симонетта Веспучи. Работа, как видите, прекрасна и пользуется успе­хом у посетителей. Кстати, несмотря на суровые взгляды на нравственность Сованоролы, Сандро Ботичелли, был поклонник любовных страстей
   Варя, умышленно пропустив последнее замечания гида, продолжала смотреть на полотно.
   - Какая фантазия, формы, краски, тени, полутени....
   Флорентиец согласно кивал головой. Владимир Григорьевич поинтере­совался.
   - Прошло очень много времени с тех пор, как были нарисованы эти по­лотна, но и до сих пор они в отличном состоянии. В чем секрет их сохранно­сти?
   - Яркость для картин вредна и даже гибельна. Как видите ни один сол­нечный луч не падает на них. К этому могу добавить, что краска в те времена готовилась особым способом, из прокисшего творога и множества яиц. Все это тщательно размешивалось, затем готовилось чистое масло для красок. В глиняном блюде отстаивалось тесто орехов. Когда над белым выступившим соком подымался слой янтарного шара масла, его осторожно собирали и смешивали с раствором. Этот процесс был нелегким, но зато, в конечном итоге получалась отличная, долго стойкая краска...
   Роберто Солари подвел россиян к мужскому портрету. - Гонфалоньер Джулиано Медичи, младший сын Лоренцо Великолепного. В отличии своих братьев, далек от вопросов правления Тосканой, Он находит утешение в об­ществе женщин двора. Среди них Пачифика Брандано, вдова испанского дворянина. Эта женщина была в сердечной близости с Джулиано Медичи. У нее мягкий и веселый нрав. Она постоянно принимает участие во всех общих забавах придворных. Эта синьора имела прозвище Мирная. Джулиано Меди­чи в виду особой привязанности к ней заказывает живописцу Леонардо да Винчи ее портрет. Впервые художник увидел Пачифику, когда та была проез­дом во Флоренции из Урбино. На ее руках был тогда двухлетний ребенок от Медичи.
   Леонардо принимается за работу. Ему было уже за 50. А чтобы она спорилась, музыкант Аталант Милиоротти с лирою ди брачо, способствовал хорошему настроению синьоры. Музыкант и чтец, он читал ей веселые стихи с недвусмысленным подтекстом. Это вызывало на лице синьоре улыбку, ко­торую живописец перенес на полотно, что было большой удачей. Этот пор­трет он назвал Джаконда (Играющая). Посмотрите, вот она, тосканская си­ньора. Когда портрет был закончен и получил широкую известность, некий лекарь англичанин рассматривая портрет и основываясь на положении ее рук на животе, словно те прикрывали его от ударов, сделал заключение, что синьора на полотне беременна. Впрочем по поводу этого портрета было много противоречивых суждений. Так например Вазари, отождествлял мо­дель портрета Джаконды не с Пачифики Брандано, а с Моной Лизой - женой флорентийского гражданина Франческо дель Джакондо.
   Другие считали, что вместо синьоры Пачифики, прообразом портрета послужила неаполитанская Констанца д, Аволе. Этому послужила ссылка на известный сонет, где ее имя стояло рядом с именем Леонардо да Винчи...
   Гид сделал паузу. Певица нарушила молчание. - Что было дальше?
- Кроме живописи Леонардо писал научные трактаты, проводил эксперимен­ты с зеркалами, изучал анатомию. Церковь запретила ему вскрывать трупы в госпитале, но он продолжал это делать, пока не покинул Флоренцию.
   - Это тоже рисунок Леонардо?
   Спросила певица Солари, показывая ему на небольшой рисунок с жен­ской головкой.
   - Да.
   - Можно коротко о нем?
   - О, да. Конечно! В горном селении Винчи, близ Флоренции, в одном из трактиров работала прислугой сиротка Катарина. Это была богу послушная девица, которая строго придерживалась правилам морали. Шестнадцатилет­няя двушка была соблазнена приезжим в поселок к отцу флорентийцем, но­тариусом Пьеро. Отец молодого повесы Антонио, узнав о скверном поступке своего сына, тотчас женил его на девушке из почетного семейства, Джованни Амадори. А Катерину он выдает замуж за бедного поденщика, пожилого, с трудным характером поселянина, дав тому тридцать флоринов и клочок зем­ли с оливковой рощей. Вскоре Катарина родила малютку и назвала его,... Леонардо...
   ...Мамонова переглянулась с Левицким. Это была неожиданная и при­ятная новость для них.
   Солари прошел к следующему опусу, пропустив ряд технических и научных набросков Леонардо.
   - "Битва при Ангиари". Оригинал находился одно время в папском зале Санта Мария Новелла. Гонфалоньер верховного правителя Республики Пьеро Содерини делает заказ Леонардо да Винчи нарисовать картину, кото­рая бы изображала победу флорентийцев в какой либо битве с неприятелем. Живописец выбрал битву при Ангиари происшедшей в 1440 году... Здесь от­ряд флорентийцев сталкивается с авангардом миланцев и побеждают их. Бой проходит на мосту через рек у Тибр. Картон на котором была изображе­на картина, погибла. На стене перед вами лишь набросок сделанная впо­следствии Рубенсом. А теперь перейдем к следующим картинам.
   Перед Левицким и Варей предстали новые полотна.
   - Тициано Вечеллио.
   - Тициан?
   - Да. Он является главой венецианской живописи эпохи Возрождения. Художнику присуща жизнерадостность и безмятежность восприятия. Обрати­те внимание на полотна. "Любовь земная и небесная", "Венера и Адонис", Даная". И полные драматизма картины "Се человек", и "Оплакивания Хри­ста". Живописец был любим при дворе. Имел большие почести. Прожил дол­гую жизнь и умер во время эпидемии чумы, заразившись ею.
   Рассказывая о работе художника, Солари подробно останавливался на деталях творчества известного художника, его житейский мелочах и причи­нах побудивших к написанию полотен. Все трое медленно, прохаживались вдоль стены, останавливаясь около висевших картин. Мамонова была на­столько в восторге от увиденного, что на какое то время полностью отключи­лась он венецианских воспоминаний. Подойдя к скульптурной композиции, девушка остановилась. Солари величественно изрек, подойдя к ней. - Троян­ский жрец Лаокоон и его сыновья, погибающие от змей. Копия. Знаменитая мраморная группа была найдена на Эсквилинском холме в Риме. Ее приоб­рел для себя папа Юлий 11. Французский король Франциск 1 требовал ее себе как подарок после победы при Мариньяно в 1515 году. Римский папа не желая расставаться с ней заказал копию и отослал ее во Францию...
   ...Экскурс по Флоренции занял много времени, но Левицкий и Мамоно­ва покидали его в отличном настроении. Впрочем, девушка находясь под впечатлением увиденного, ловила себя на мысли о Сованароле. Эта необыч­ная личность каким то образом задевало ее женское самолюбие, от которого нельзя было просто так отмахнуться.
   По дороге в Рим, Варя удобно устроившись в углу коляски, была заня­та просмотром книги. Владимир Григорьевич купил ее уже перед отъездом из Флоренции, в одной из книжных лавок. Впрочем ее можно было назвать вполне справочником, так как все статьи и рисунки, были посвящены Вечно­му городу, его культуре, быту, историческим ценностям. Читая справочник, (отдельные слова и фразы, на немецком языке, она хорошо разбирала и по­нимала), Варя поддерживала разговор с графом по поводу отдельных заме­ток в нем.
   Владимиру Григорьевичу хотелось побольше узнать о ее жизни в Ми­лане и в Венеции, но спутница ограничивалась лишь общими фразами.
   И если до "Ла-Скала" их отношения были приятными, то сейчас их та­ковыми уже не назовешь. Девушка отложила справочник на сиденье, глядя на мимо проезжавшие коляски, отдельных всадников, пешеходов, она загово­рила. Как ни странно ее интересовали не общеизвестные памятники старины в Риме, а всего лишь старый университет. Это удивило Левицкого, но ни од­ним словом он не высказал своего желания спросить свою спутницу о причи­не такого интереса.
   И хотя граф, (как бы между прочим), заметил ей что в Вечном городе есть гораздо больше других ценных объектов, для внимания, Мамонову ин­тересовал лишь этот университет построенный в 11 веке. Левицкий согла­сился с ее желанием посетить его...
  
   ...Окраина Рима, как и все южные города Италии, были похожими друг на друга. Дома, мостовые, вывески, пестревшие всюду, выдерживались тра­диционно в одной манере. В город приехали под вечер. О своем обещании, Владимир Григорьевич помнил. Оставив вещи на стоянке, они направились к старому университетскому зданию коротким путем. Девушка шла к нему не замечая ничего вокруг себя.
   Он предстал перед ней, неожиданно серой громадой. Не спеша обо­шла его, она остановилась у парадного входа. Любуясь старым фасадом, она нежно провела рукой по стене, что - то тихо говоря. Граф стоял в сторон­ке. Он не переставал удивляться необычным желанием спутницы. Если бы Левицкий подошел ближе и услышал, о чем говорит девушка, все его сомне­ния, улетучились как дым, и тогда бы он знал истинную причину ее замкнуто­сти...
   Девушка шептала. "Марко, зачем ты не прошенным вошел в мое серд­це, нарушил мои страдания о Курте? Сейчас во мне все кричит и воет. Твои глаза, улыбка, речь, не дают мне покоя. Зачем ты стал на моем пути? Ты ошибаешься, считая меня сильной и свободолюбивой. Я как и все девушки, слабый человек. Вот видишь, я кажется уже плачу. Мне трудно будет пере­жить все то, что было между нами. Ты не обидел меня, та ранил глубоко и надолго..."
   Владимир Григорьевич заметил, как она смахнула слезу. Он подошел к ней. - Может не будем заходить в здание, время позднее...
   В ответ девушка коротко взглянув на него, повернула назад. Шли мол­ча. Проходя мимо собора Святого Ангела, Варя даже не взглянув в сторону Ватикана, прошла мимо. Вернувшись на стоянку, они сели в экипаж и вместе с другими пассажирами направились в Неаполь. Левицкий старался меньше общаться с певицей. Та была благодарна ему за это...
  
   ...Лунная ночь в Неаполе, не располагала к приятным сновидениям. Морской воздух Неаполитанского залива усиливали грусть. Варя, не могла заставить себя вздремнуть, на новом месте. И хотя Венеция ей немало до­ставила хлопот, однако ее отдельные моменты надолго (если не навсегда), оставили в ее душе яркие, следы воспоминаний.
   Ветерок нежно колыхал на окне занавеску. Начало светать. Аромат зе­лени, цветов и морского соленоватого воздуха, наполняли комнату утренней свежестью Девушка прикрыла глаза.
   "Сегодня вечером я увижу Веру Григорьевну. Боже мой! Она ведь сра­зу догадается, что со мной произошло, даже не спрашивая меня ни о чем. И буду я выглядеть в ее глазах, как непутевый, бессловесный теленок". Варя перебирая варианты общения с ней, выискивала такой, чтобы сохранить прежние дружеские отношения, но к чему - то определенному, она так и не пришла. Девушка достала под подушкой зеркальце и стала вглядываться в свое лицо. В нем она выглядела неплохо, даже несколько экстравагантно. Марко уверял ее в каких - то необычных свойствах этой безделушки. Сейчас, она старалась серьезно относится к его советам, не игнорируя добрых поже­ланий.
   - Мой добрый советчик, - обратилась она к подарку Марко. - Я очень волнуюсь. Взгляд тетушки Дмитрия, добрый и ласковый, насквозь просвечи­вает меня как стеклышко. На его гладкой и чистой поверхности, она обяза­тельно увидит следы моих неразумных поступков.
   Моя надежда на тебя. Я всецело в твоей власти и жду твоей подсказки, как вести себя с ней, чтобы и в дальнейшем мы были по прежнему больши­ми друзьями..."
   Девушка вздохнула, затем чуть улыбнувшись поцеловала свое отраже­ние в зеркальце и спрятала его вновь под подушку. Она обратила внимание на картину висевшую над дверью. Ничем не примечательное полотно. Моло­дые люди беседуют. Их довольно много. Среди них выделяется красавица в бледно зеленом платье с пояском на талии слева и молодой человек в цен­тре в непомерно свободном костюме в шахматной расцветке. Интерьер ком­наты, где находилась молодежь, их одежды, позы, говорили, что полотно за­фиксировало событие, несколько сотен лет назад.
   Мамонова знала, что находится в комнате, которую снимает художник, и в настоящее время, он находится за городом, в поисках натурных зарисо­вок. Он тоже из русских. Это интересно. Что же он собою представляет? Судя по висевшей картине можно лишь догадываться о его мастерстве и культуре...
  
   ...Солнце уже находилось высоко над заливом, Мамонова решила еще понежится в постели, но в дверь уже тихонько постучали. Варя прикрылась и подала голос. Дверь скрипнув открылась, и в комнату вошла хозяйка. Сред­них лет, смуглая южанка улыбнувшись, показала рукой на солнце за окном. Мамонова в ответ улыбнулась и согласно кивнула головой. "Да, пора уже вставать, это верно, Левицкий небось уже ждет ее". Когда хозяйка вышла, девушка встала и не спеша стала приводить себя в порядок. Покончив с утренним туалетом, она осенила себя крестным знамением перед распяти­ем, висевшим у ее изголовья.
   Выйдя из комнаты, в небольшой дворик, в стиле испанского патио, уви­тый виноградной лозой, Варя увидела графа, в обществе полного мужчины ниже среднего роста прилично одетого в костюме. Поздоровавшись с ними, она стала рядом с Владимиром Григорьевичем. Он представил ее незнаком­цу.
   - Знакомтесь. Генадий Георгиевич Кирсанов, уроженец Малороссии. В прошлом музыкант, в настоящем - местный гид. Неаполь теперь - его родной город. Живет по соседству. Отлично знает город и его окрестности. Собирает народный фольклор, изучает трагедию Помпей и Геркаланума. В будущем намерен написать об этом книгу.
   - Нет, нет,- возразил бывший музыкант. - Не будем спешить. Это пока мысли вслух.
   Собеседник Левицкого, явно был польщен похвалой в свой адрес, в присутствии девушки. Левицкий продолжил.
   - Главное начать и не спеша с божьей помощью писать.
   - Ну, не знаю...
   - Смело смотрите вперед. Настройте себя и дело пойдет. Как там у вас...
  
  
   ...Дорога крымская петляет,
   Уводит в синий, горный край!
   Меня приветливо встречает,
   Земли клочок - Бахчисарай....
  
   - Крымская тема меня всегда волновала в историческом плане.
   - С Помпеей у вас не хуже получится. Вот и работайте над этой темой.
   - Вы полагаете, что у меня получится?
   - Без сомнений.
   Генадий Георгиевич взглянул на Мамонову.
   - Попробую конечно...Пожалуй я пойду, не буду тратить ваше время.
   Когда Кирсанов ушел, Левицкий улыбнулся
   - Эмигрант. Приехал сюда искать лучшей доли, со своим другом. Кста­ти он художник и живет в доме в котором мы остановились.
   Владимир Григорьевич коснулся кисти винограда.
   - О своем соседе, музыканте, наша хозяйка хорошего мнения, но об его друге, она предпочитает больше молчать. Пойдемте, кажется Мелинда зовет нас к столу. Поспешим....
  
   ...После завтрака Мамонова и Левицкий решили прогуляться.
   - Как местная кухня? Вы ведь заметили, что она полностью приготовле­на из флоры и фауны моря?
   - Непривычно, но вкусно.
   - А вы обратили внимание на картины в комнатах?
   - Да.
   - Они все принадлежат Августу.
   - Надо же какое имя...
   - Надо полагать что это псевдоним.
   - Среди этих картин, я заметила и другие, известных мастеров.
   - Это всего лишь копии, но как сработано - не отличить от оригинала!
   - Вы бы хотели что - либо приобрести из его коллекции?
   - С Августом будет трудно договорится. Ну знаете, его характер и все такое. Я это сразу понял из слов Мелинды.
   - Жаль.
   - Несколько его картин, можно увидеть в городской галерее искусств. Две, наиболее значительные находятся в Риме, чем художник очень гордит­ся.
   - Человек нашел себя.
   - Мы с вами увидим его сегодня.
   Мамонова вопросительно посмотрела на графа.
   Тот пояснил. - Август едет в Сорренто. Он возьмет нас с собой. Это ему по пути.
   Варя вспомнила парижского художника Жана Лебруа. Настроение ста­ло падать
   - У нас нет другого варианта попасть в Соренто?
   - Есть, конечно, но этот дает нам возможность немного передохнуть от дороги...
   Левицкий и Мамонова прогуливались вдоль берега залива, любуясь окрестностями Неаполя. Людей было мало. День обещал быть солнечным и безветренным. Владимир Григорьевич обратил внимание на группу людей на берегу. Оттуда доносились звуки музыки.
   - Подойдем?
   Варя кивнула головой. Звуки мандолины и гитары становились все от­четливей. Подойдя ближе они увидели юных музыкантов, играющих веселый народный танец. Темноволосый, вихрастый подросток извлекал на мандоли­не несложные вариации. Его напарница, примерно одних лет с ним, смуглая, с приятной косинкой в глазах девчушка, четко чередовала бас и аккорды, со­провождала порхающие и нежные звуки подростка, играющего на инструмен­те. Варя тронула за рукав Левицкого.
   - Смотрите, ваш знакомый.
   Рядом с музыкантами, Владимир Григорьевич увидел своего недавнего приятеля из Малороссии. Тот внимательно слушал играющих детей. Когда затихли последние звуки, слушатели награждали юных музыкантов хлопками и одобрительными возгласами. Те улыбнувшись переглянулись друг с дру­гом. Пауза длилась недолго. После короткого вступления зазвучала лириче­ская песня. Ее пела гитаристка, мягким альтовым голосом. В припеве к ней присоединился мальчуган подыгрывающей себе на мандолине. Его голос от­лично вплетался с ее пением. Вокальный дуэт все слушали с наслаждением. Песня о море, парусе и влюбленных, по просьбе зрителей исполнялась два­жды. Затем стала звучать инструментальная музыка, в основу которых, были народные мотивы.
   Мамонова слушая музыкантов, отметила в их исполнении музыкаль­ную подготовку. Их талант и настойчивость к прекрасному, при поддержке на­ставника могли бы дать в будущем возможность заявить о себе... После не­большого концерта, девчушка отдав гитару напарнику и сняв с того шляпу, стала обходить слушателей. В шляпу посыпалась мелочь. Знакомый Левиц­кого, самодовольно поглядывал на присутствующих. Заметив Владимира Григорьевича с девушкой, он махнул им рукой.
   - И вы тут? Как вам игра моих подопечных?
   - Ваша работа?
   - С ними мне приятно было заниматься.
   Когда толпа разошлась, к детям подошел лодочник, наблюдавший за ними издали, облокотившись о борт своей посудины.
   - Как дела у нас сегодня?
   - Лучше чем вчера, вот посмотри....
   Генадий Георгиевич обратился к лодочнику.
   - Твои дети сегодня были в прекрасной форме.
   - Зато у меня ни одного пассажира.
   - Не расстраивайся, день только начался.
   Отец приказал своим детям. - А теперь домой, небось мать уже ждет.
   Бывший музыкант из Малороссии махнул в сторону Везувия.
   - Может нам там повезет?
   - Ты прав, нечего тут без дела торчать, поехали...
   Кирсанов на прощанье махнул Левицкому и его спутнице рукой. - Хо­чешь жить - умей вертеться! Всего хорошего!
   Не пройдя и нескольких шагов к лодке, он неожиданно повернулся к ним.
   - Может и вы с нами? Покажу Помпеи, Везувий вблизи? Как соотече­ственнику, я проведу с вами пару часов в мире интересных исторических фактов и не возьму за это с вас ни гроша.
   Владимир Григорьевич посмотрел на певицу. Мамоновой стало жаль музыканта и его друга лодочника.
   - Конечно же нет.
   Он подвел ее к лодке. Через минуту другую они уже плыли на волнах Неаполитанского залива...
  
   ...- Перед вами расположился Везувий. К началу новой эры у его под­ножия были два города, утопающих в зелени. Это Геркаланум и Помпеи. Эти города были богаты за счет виноградников, растущих у подножия вулкана. В Помпеях был построен амфитеатр, где собирались на представления не только горожане, но и люди живущие из окрестных деревень.
   И вот в первой веке нашей эры, в середине дня, произошло землетря­сение. Население стало покидать свои жилища. Однако прошло несколько десятков лет, люди возвратились и стали заново отстраивать свои дома. Люди вновь стали жить богато и комфортно....
   В 79 году землетрясение повторилось. С утра начался подземный гул. Домашний скот пришел в волнение. Море стало неспокойным. Лишь небо продолжало быть чистым и солнечным. Неожиданно под ногами вздрогнула земля. Стало темно, словно пришла ночь. На Геркаланум (это в той стороне) двинулась река огненной лавы, высотою больше десяти метров. Перепуган­ные жители города кинулись бежать. Многим удалось спастись. В Помпеях все сложилось иначе. Огненная лава не дошла до города, но с неба на него посыпался пепел с серными парами. Люди погибали от удушья. Когда земле­трясение закончилось, Геркаланума и Помпей больше не существовало....
  
   ...Музыкант - гид сделал паузу, затем повернувшись к вулкану теат­рально взмахнул руками.
   - Везувий зев открыл - дым хлынул клубом, пламя
   Широко разлилось, как боевое знамя.
   Земля волнуется, - с шатнувшихся колонн
   Кумиры падают! Народ гонимый страхом
   Под каменным дождем, под воспаленным прахом
   Толпами, стар и млад, бежал из града вон...
  
   Закончив декламировать, Генадий Георгиевич застыл в величествен­ной позе, затем повернувшись к Левицкому и Мамоновой продолжал более спокойно.
   - Только нашему соотечественнику удалось в полной мере изобразить на полотне катастрофу этого города. Его картина "Последний день Помпей" была отмечена высокими наградами и выставлялась в таких городах как Ми­лан, Флоренция, Болонья, Рим и Париж. Имя Карла Брюлова стало популяр­ным не только в России, но и здесь, в Западной Европе....
   А теперь мы пройдем по городу, вернее, что от него осталось, и позна­комимся с бытом и культурой помпейцев. Прошу...
  
   ...Девушке понравилась экскурсия. Левицкий поблагодарил музыканта за увлекательную прогулку. В конце он спросил.
   - Вернетесь на родину?
   - Не знаю.
   - Как разбогатеете - возвращайтесь.
   - Да уж как получится.
   - Успехов во всем!
   - Благодарю...
  
   ...После обеда Варя ушла к себе в комнату отдохнуть. Она заново про­кручивала в своей памяти, прогулку в Помпеях. Жилища горожан теснившие­ся, словно норы друг к другу, виллы знатных горожан, лупонарии... В большинстве помещений, была настенная и мозаичная роспись, отображав­шая быт и нрав помпейцев. А надписи на стенах:
   - Я согласен лучше умереть, чем жить без тебя! Терций.
   - Ты, мой друг, лицом противен! Виргула.
   - Ни что не вечно. Сколько бы не светило солнце, и оно тонет в море!
   Варя грустно улыбнулась. "Сколько столетий уже прошло, а смысл на­писанного, и до сих пор не потерял своего значения."
   Мысли Мамоновой остановились на Владимире Григорьевиче. Русский граф в ее глазах, как всегда олицетворял порядочность. Нарочито серьезно отдавая деньги Генадию Георгиевичу, сказал.
   - Возьмите, вы это заслужили. Отличная с пользой прогулка!
   - Я же обещал вам это сделать бесплатно?
   - Бесплатно только петух кукарекует. Берите...
   - Благодарю...
  
   ...Девушка прилегла на кровать и стала разглядывать картину висев­шую над дверью. Она уже знала ее. "Кумская Сибилла", работа Тициа­на. "Что же хотел художник этим полотном рассказать?", подумала Момоно­вав, когда дверь неожиданно открылась и в комнату вошел молодой незнако­мец. Лицо худое, помятое, губы ниточкой сжаты, выражение лица неприят­ное. Он, на какое то мгновение удивленно смотрел на вскочившую с постели незнакомку, затем быстрым взглядом посмотрел на картину. Вероятно он за­метил ее любопытство к полотну.
   Застигнутая врасплох девушка волнуясь обратилась к нему.
   - В чем дело? Кто вы такой? Почему без разрешения вы врываетесь сюда, в комнату?
   Тот удивленно вновь посмотрел на нее.
   - В свою комнату, я обычно вхожу без разрешения.
   Он кивнул в сторону картины.
   - Нравится? Что вы чувствуете глядя на нее?
   - Я попрошу вас выйти из комнаты.
   Тот ухмыльнулся.
   - Надо же! Меня выгоняют из собственного помещения. Ну, что ж под­чиняюсь. Надеюсь, что наша встреча не последняя....
  
   ...Варя была недовольна собой. Неожиданное появление Августа, (в этом она уже не сомневалась), вывела ее из равновесия. Август вел себя не очень учтиво с ней, словно она была чуть ли не уличной девицей. Этот вы­скочка вполне может отказать им в поездке в Сорренто, Может это и хорошо. Не трудно было представить, какая была бы с ним поездка?
   Мамонова взяла саквояж и поставив на стул раскрыла его. Она даже сама не знала зачем это делает. В дверь постучали. Варя закрыла его и подойдя к двери открыла ее. На пороге стоял Август.
   - Вы не против, если я возьму некоторые свои вещи? Прекрасно!
   Войдя в комнату он зашел за перегородку и вскоре вышел оттуда с ру­лоном белой бумаги.
   - Если я правильно понял, - сказал он уже в дверях, - вы едете в Сор­ренто со мной? Где ваши вещи? Только этот саквояж? Не будем терять вре­мени. Пролетка ждет нас.
   Мамонова не знала как вести себя с ним. Когда она взяла свои вещи в руку, Август не очень вежливо взял ее багаж и вышел из комнаты. Им на­встречу уже спешил Левицкий. Когда все сели в пролетку, Мелинда на про­щание подала девушке корзинку с фруктами и улыбнувшись махнула всем рукой...
  
   ...Проезжая по улочкам Неаполя, девушка с безразличием смотрела на дома, хранившие в себе много интересного кроме Помпей. Пока художник и граф беседовали о городских мелочах она обдумывала свою встречу с Ве­рой Григорьевной. Эта женщина для Вари была символом мудрости. На нее можно положится. Ее советы всегда были разумны. Возможно в будущем придется не раз обращаться к ней с просьбой решить тот или иной вопрос...
   ...Неаполитанский живописец продолжал разговаривать с Владимиром Григорьевичем. На Мамонову никто не обращал внимания, словно ее вооб­ще не существовало. Август был недурен собой. Ему наверное нет еще и тридцати лет, - подумала девушка, глядя на него, - но крайне тщеславен и наверное эгоист. За все время, пока они ехали, он ни разу не взглянул в ее сторону. Ей было собственно все равно, но где - то на донышке ее души, ее самолюбие было затронуто...
  
   ... - Человек сознает неизбежность своей смерти, - философствовал Август. Рядом с ней шествуют ее спутники, болезни и страдания. Он мало ду­мает о них, и в этом его мудрость. Несчастья, не для умершего, а для тех, кто остался жить. Утешением для нас служит то, что ты продолжаешь жить в своих делах, в творчестве. Надо спешить жить, ведь несчастный случай или болезнь, могут прервать наши мечты, надежды, жизнь. Человек - божье тво­рение, и он держит ответ перед ним. Смысл жизни не в том чтобы искать ее, а в том, чтобы достойно прожить ее, уметь остановиться и посмотреть на прошедший путь. Я спешу жить, чтобы творить и быть полезным своему по­колению, а может даже и последующему. Жизнь коротка. Надо все успеть сделать.
   Примером к этому есть творения великих людей. Вы бывали в Риме? Видели картины божественного Санцио "Мадам Грандука", "Прекрасная са­довница", "Мадонна в зелени"? Это истинно духовные видения, ниспослан­ные Рафаэлю свыше. А "Сикстинская мадонна"? "Мария с младенцем"? Огромное впечатление дает слияние в картине духовной и физической сущ­ности человеческого бытия.
   Или например его картину "Преображение"? Вазари и его единомыш­ленники, называют это полотно самым совершенным творением Санти, вен­цом в искусстве живописи.
   - Да, но в этой картине есть нарушение элементарных основ построе­ния. Об этом даже Фальконе говорил.
   - И в "Преображении", и в "Сикстинской мадонне" есть нарушение ка­нона. Ну и что? Умалилось величие от этого Рафаэля? У великих людей ви­дения мира несколько другие. Это надо знать и не становится в позу....
   Август неожиданно повернулся к певице. - Вон видите, - сказал он по­казывая на живописный холм в центре города, где стояло серое продолгова­тое строение. - Это Сан -- Доминико Маджоре. Монастырь. Здесь начинал постигать науки Бруно из Нолы. Кстати,- продолжил художник,- в Неаполе скоро будет премьера его комедии "Любовь Бонифация", которую он посвя­тил своей возлюбленной Моргане. Я случайно попал на репетицию этого спектакля и получил большое удовольствие посмотрев ее. Поговаривают, что и балет на его стихи о Цирцее скоро будет восстановлен и показан публике. Если у вас возникнет желание посмотреть все это, не упускайте случай воспользоваться им...
   ...Выехав за пределы города, стали кружить по тесным закоулкам скал и зарослей. Узкая дорога часто петляя поднималась по склону вверх, делая неожиданные спуски. Август не умолкал ни на минуту, что делало поездку даже приятной.
   - А теперь о его фреске "Афинская школа". Чтобы понять и осознать это творение, ее необходимо много раз видеть. Вы видели эту фреску? Как вы помните, на ней множество персонажей. Греческие философы, мудрецы, богословы, деятели науки, культуры, искусства. Большинство образов реаль­ные исторические личности. Центральные фигуры - Платон и Аристотель. Рядом его ученики: Сократ, Алкивид, Пифагор, Эпиур, увенчанный виноград­ными листьями. Здесь же, Диоген, Архимед, Птолемей и бактрийский царь Зорастр.
   На фреске также изображен Савонарола, художник Фра - Беато Адже­лико, Рафаэль и Перуджио. Если вы заметили в образе Эвклида, художник запечатлел архитектора Браманте. А Платон своей внешностью, это никто как сам Леонардо да Винчи. Я считаю, что эта фреска по своей сути, уни­кальна! Ее можно смотреть много раз и находить в ней для себя что то новое всегда...
   Впрочем Рафаэль был гениален не только как художник. Как архитек­тор он помогал Браманте в строительстве грандиозного собора в Риме. Уми­рая он считал Санти достойным продолжателем своего дела. Тот не подвел своего учителя. Рафаэлю принадлежат много замечательных построек в Риме....
   - Достойный пример для подражания.
   Так Левицкий оценил эрудицию неаполитанского художника. Август не нуждался в похвале. Наступила пауза нарушаемая скрипом пролетки. Речь Августа не прошла мимо внимания девушки. И хотя в ней укрепились отрица­тельные эмоции в его адрес, тем не менее, она по достоинству оценила его знания как художника. Разговор между мужчинами вновь возобновился, но он был уже пустым и неинтересным..
   Окружавший пролетку ландшафт, навевал грустные мысли. Время ле­тело незаметно. Выехав из темной расщелины скал на вершину возвышенно­го участка дороги, Август показал рукой вперед
   - Смотрите, вид на поселок, достойный кисти мастера!
   Варя поддалась вперед Среди нагромождений серых скал и темной зе­лени, показалось светлое облачко из домов. Внизу, широкой панорамой в лу­чах солнца застыла гладь лагуны с белым парусом.
   - Сорренто?
   - Да. Мы подъезжаем к нему.
   Сердце девушки тревожно забилось. Поселок приближался. Не доез­жая его, пролетка свернула в сторону и вскоре остановилась у дома окружен­ного цитрусовыми деревцами.
   Это было вилла Левицких. Громкое название не умоляло его вида. Владимир Григорьевич помог девушке сойти с пролетки. Живописец мельком взглянув на Мамонову, кинул.
   - Мы, кажется, будем соседями. Вон видите рощицу? Приходите...
   Варя старалась не смотреть в его сторону. Тот попрощавшись с Левиц­ким, велел извозчику трогать. Владимир Григорьевич жестом пригласил де­вушку ко двору. Небольшой и чистенький, он манил тишиной и прохладой.
   - Вот мы и дома.
   Варя прошла по двору. В его дальнем углу на кресле качалке, кто - то отдыхал. Девушка подошла ближе. Кресло качнулось и Мамонова тотчас услышала тетушкин, голос звавший племянника. Дмитрий вышел на крыльцо из дома и посмотрел на входивших во двор людей. Его удивленный и радост­ный голос, произнес. - У нас, тетушка, гости, да еще какие...
   Вера Григорьевна поднявшись с кресла и увидев девушку, всплеснула руками.
   - Варя, Варенька! Бог ты мой! Наконец я тебя вижу вновь!
   Тетушка смахнув слезу радости, обняла певицу. Лицо Дмитрия, смот­ревшего на девушку, стало пунцовым....
  
   ...- Когда мы с Дмитрием, покинули Милан, я не могла найти себе ме­ста. Вот чего то не хватает и все. Понимаю: театр, учеба, спектакли, все это необходимо, чтобы повысить свой творческий уровень, а сердцу не прика­жешь. И начинаешь переживать нервничать. Одни и те же мысли: как ты там, как учеба, ешь ли ты вовремя, каковы успехи, а может и не нужно было тебе оставаться там, а прямо сюда на виллу, в этот дом, отдохнула бы хорошень­ко, набралась сил. А то ведь стянуло тебя и взгляд такой отсутствующий, как вроде что - то потеряла. Вот до чего доводит работа и учеба без отдыха и нужного питания. Ну, что молчишь? Ведь правду говорю?
   Вера Григорьевна провела рукой по плечу девушки. Та улыбнулась.
   - Да все хорошо. Трудновато было, но теперь все позади.
   - Теперь я уж возьмусь за твою худобу, откормлю тебя, и ты будешь вы­глядеть не хуже чем Наталья у Пушкина, а то и лучше.
   - А вы тут как развлекались?
   Мамоновой не терпелось сменить тему разговора.
   - Прекрасно. Племянник с Витторио на море а я,...
   - Витторио?
   - Ах да. Я забыла тебе сказать. Этот итальянец (ну ты знаешь его), пробыл с нами здесь более месяца и недавно уехал к себе домой.
   - Как дочь его?
   - Я понимаю о чем ты. С ней все хорошо. Наш друг Грасинни сделал ей протекцию, и она теперь работает в театре Бергамо и часто выезжает с орке­стром на концерты.
   - А этот,...ее друг?
   - Артур? О нем Витторио не вспоминал. Но я так думаю, что его просто наладили, и с Вероникой у них теперь никаких отношений. Впрочем, что мы с тобой все о других только и говорим, рассказывай о себе, о Милане, о теат­ре, спектаклях.
   Варя нехотя начала. - Приняли меня в Ла - Скала хорошо, пела в хоре, в ансамблях, занималась вокалом, затем пошли первые оперные арии, ну и так далее.
   - В какой опере ты начинала дебютировать?
   В ответ, девушка рассказала как ей пришлось неожиданно выехать из Милана в Венецию и петь там Виолетту.
   Вера Григорьевна рассмеялась от души.
   - Так с первого раза и в примадонны?
   - Я ужасно волновалась тогда, и если бы не Дино, я бы наверное про­валила бы спектакль.
   - Не говори так. Все равно все прошло бы хорошо. У тебя приличный багаж знаний, да и опыта не занимать.
   - А из знаменитостей с кем общалась?
   - Со многими. Аделина Патти, Верди, Пучинни...
   Тетушка помолчала глядя на морской простор, затем неуверенно спро­сила.
   - Как Курт?
   Варя ожидала этого вопроса, но решила обождать с неприятным изве­стием.
   - У нас была короткая встреча с ним.
   - Значит занят был.
   Мамоновой показалось, что Вера Григорьевна была даже рада ее от­вету. На этом разговор оборвался.
   Вечером, после ужина, усевшись во дворе перед панорамой лагуны, скал и восходящей луны, стали вспоминать долгую дорогу, города, людей, с которыми пришлось встречаться на пути в Италию. Никто, не единым словом при этом не вспоминал молодого немца, друга Владимира Григорьевича.
   Следующий день, да и последующие дни, Левицкие проводили в ак­тивном отдыхе. Прогулки, по живописным уголкам, близ виллы, купание в ла­гуне, катание на лодке, посещение поселка, все это приносило всем массу удовольствия, впечатления и прекрасного настроения...
  
   ...В один из таких дней, Дмитрий предложил провести поэтический ве­чер у костра. Для такого мероприятия он даже присмотрел площадку, неда­леко от виллы. Вера Григорьевна была категорически против этого. Сослав­шись, что Варе необходимо хорошенько отоспаться от дороги, учебы и рабо­ты. Мамоновой понравилось предложение племянника тетушки, смотревше­го на нее загадочно, влюбленными глазами.
   - Успею выспаться, а вот у костра посидеть, это было бы прекрасно! Море, звезды, тишина! Фантастическая ночь под итальянским небом...
   Вера Григорьевна нехотя согласилась с этим предложением.
   - Ну, что ж, - сказала она, - я тоже пойду с вами. Не сидеть же мне од­ной с прислугой дома.
   Дмитрий придвинулся к тетушке.
   - Ты только представь. Поляна, мы разводим костер, садимся вокруг. Там, внизу шумит прибой, а над нами звездное небо, вокруг ни души, лишь мы одни на целом свете! Сердце и душа в полной гармонии с природой.
   - Ладно уж, посмотрю на твой костер и звезды.
   - Зачем же только смотреть? Я бы предложил в такие минуты окунуть­ся в мир поэзии. Это возвысило бы наш дух и интеллект на более высокую ступень.
   - Поговори мне, еще умник.
   - Этот вечер проведенный у костра, ты запомнишь надолго.
   - Не хотела же идти, уговорил...
  
   ...После ужина, Вера Григорьевна предложила Варе прогуляться. Та насторожилась. Но ее страх оказался напрасным. Гуляя по аллее, вблизи дома, тетушка помолчав обратилась к девушке.
   - Варюша, хочу с тобой посоветоваться. Понимаешь, об этом я не могу с Володей говорить, потому как не знаю, как он к этому отнесется да и неу­добно как - то, все таки он мужчина. Так вот. Как ты уже наешь, сюда к нам приезжал Витторио. Мы отлично вчетвером проводили время. С ним было легко общаться. За месяц, который он был здесь, мы к нему привыкли, как к близкому родственнику. И вот незадолго до отъезда, мы как - то вдвоем про­гуливаясь вот по этой дорожке, он неожиданно предложил мне...свою руку и сердце. Я потеряла дар речи в тот момент. Но это еще не все.
   Вера Григорьевна остановилась и протянула Варе небольшой коробок.
   - Смотри, обручальные кольца и ожерелье. Увидев еще и это, я чуть было в обморок не упала. Ведь никто в жизни мне не предлагал ни руку, ни сердца, ни кольца с ожерельем. Когда он это давал, на его глазах были сле­зы, он боялся моего отказа. Я не знаю, как поступить мне. Естественно с бра­том, я об этом не говорила. Когда Витторио уехал, я часто уходила из дома и ревела как баба на конюшне. Что ты скажешь мне об этом, говори напрямик?
   Варя улыбнулась и обняла Веру Григорьевну.
   - Да что тут говорить, соглашайтесь и все тут! Вы ведь его тоже полю­били, я же вижу.
   - Но мне ведь не двадцать и не тридцать лет?
   - Он тоже далеко не юноша. А раз полюбили друг друга держитесь вме­сте, теперь до конца.
   - Но мы живем ведь в разных странах, далеко друг от друга?
   - Поезжайте в Беленцонни. Ваше место рядом с ним.
   - А как же Григорий Павлович, Володя, Дмитрий, ты?
   - У них своя жизнь, у вас своя. Они все поймут и будут рады за вас.
   - Ты так думаешь?
   - Другого варианта просто нет.
   Женщины молча прошли по аллее. Тетушка взяла за руку Варю.
   - Ты сняла с моих плеч тяжелый груз. Дышать стало свободнее. Только уговор. Об этом никому ни слова. Впрочем, что я говорю - ты умеешь дер­жать язык за зубами....
   Мамонова была рада за Веру Григорьевну. Она даже немного завидо­вала ей. Ведь найти в таком возрасте семейное счастье, это действительно счастливая удача в судьбе. Варя даже заметила, что сестра Владимира Гри­горьевича даже как -то помолодела. Ее движения, взгляд, походка не были как прежде размеренны и степенны, а наоборот, стали быстры, уверенны и четки. Это даже заметил ее племянник.
   - Мою тетушку, - сказал он, прогуливаясь с певицей в сторону выбран­ного мета для костра, - словно подменили, стала совсем другой.
   - И какой же?
   - Жизнерадостной. Все в ее руках спорится, не сидит на месте, как прежде. Вот что делает с ней здешний климат. Вы согласны со мной?
   - О да, климат здесь чудесный.
   - Давайте пройдем вон к той скале. Там есть отличная площадка для нашего костра.
   - С видом на море?
   - Конечно.
   Пройдя немного, Варя увидела старика чинившего сети, Она часто ви­дела его на вилле. Среди деревьев находилось его жилище. Дмитрий поздо­ровался с рыбаком. Тот, глядя на девушку, кивнул ему головой.
   - Бернардо, наш слуга уже много лет. Это он посоветовал взять Анну из Сорренто в наш дом. Кухня, уборка, стирка - все на ней. Моя тетушка до­вольна выбором и работой Анны.
   Когда Дмитрий собирался уходить, рыбак поднявшись, сорвал со связ­ки висевшей на суку, рыбину. Отдавая ее племяннику, он что- то сказал, кив­нул в сторону девушки.
   - Это для вас, - улыбнулся племянник, показав на рыбу, спускаясь по тропке среди скал. Придя на поляну, он оглянувшись произнес.
   - Как вам мой выбор: море, горы, солнце, воздух!
   - Удачное место для костра.
   - И при этом недалеко от дома.
   Он протянул ей рыбину. - Попробуйте дары моря, наслаждайтесь экзо­тикой, а я буду собирать хворост.
   - Я вам помогу.
   - Ну уж нет. У вас есть другая задача.
  
   Варя улыбнулась уходящему в заросли Дмитрию. Она прошлась по по­лянке, любуясь простором итальянского пейзажа. На душе было легко и спо­койно. Отношения с Левицкими оставались по прежнему дружелюбными. Ее мнимый страх перед Верой Григорьевной постепенно ослабевал. Она была благодарна Владимиру Григорьевичу, что тот не единым словом не обмол­вился о ее замкнутости в дороге. Она продолжала бродить по полянке, витая светлыми мыслями в облаках. В просвете зарослей одного из кустарников, она увидела еще один отличный уголок среди скал с видом на морской про­стор и поселок Сорренто.
   Она без труда пробралась на полянку и тут же остановилась. Недале­ко от нее перед мольбертом, стоял уже знакомый ей художник. Вглядываясь в приморский поселок, он не спеша делал кистью мазки на полотне. Это был Август. Встреча была неожиданной. Подходить и общаться с ним желания не было. Мимо своей воли, словно кто-то тянул ее за руку, она подошла к живо­писцу. Тот молча, лишь мельком взглянув на нее, продолжал наносить мазки. Взглянув на полотно в подрамнике, на котором отдельные детали были ма­стерски проработаны, она была готова забыть все обиды на него и сказать ему несколько приятных слов о его работе.
   На ее приветствие он не реагировал. Девушке стало неловко за свою навязчивость. Она повернулась, чтобы уйти и не мешать ему работать. Ма­монова чувствовала себя оскорбленной
   Художник не оборачиваясь произнес.
   - На эту поляну ведет тропа (вон там), и незачем вам делать другую, собственную.
   - Я ее не заметила.
   Август повернулся к ней. - Вы меня искали?
   Мамонова не успела ответить, тот продолжал. - Как модель, возможно вы подходите для меня, но я не воспользуюсь случаем использовать вас и ваши просьбы на этот счет сейчас будут напрасны.
   Девушка была возмущена тирадой самоуверенного живописца и она ушла бы отсюда, но ее маленькое женское самолюбие требовало достойного ответа.
   - Я вас не искала и вы мне не нужны!
   - А как художник?
   - Тоже без надобности.
   - Но волею судьбы вы передо мной?
   - Это случайность.
   - Ее нет. Есть закономерность
   Август сделал мазок на полотне. - Я знаю, что вы хотите от меня?
   Варя удивленно посмотрела на него.
   - От вас мне ничего не нужно.
   - Все женщины так говорят, а потом признаются, что хотят быть в моей жизни Форнариной. И все ради того, чтобы быть моделью в моем шедевре.
   - Вы к сожалению не Рафаэль. Смиритесь с этой мыслью.
   Девушка повернулась и стала уходить. За ее спиной раздался хохот.
   - Вы будете молить меня стать ею, но я еще подумаю. До встречи!
   Чуть не плача от негодования, она вернулась на прежнюю поляну, где ее уже ждал взволнованный Дмитрий. Он сразу заметил ее плохое настрое­ние.
   - Что- то случилось?
   - Да нет, ничего особенного. Кажется хвороста уже достаточно для ко­стра?
   - Пожалуй да. Вот сложу в одно место и все.
   - Я помогу.
   Работали молча. Когда с кучей было покончено, они покинули поляну. Стали подниматься наверх. Дмитрий часто подавал руку девушке, чтобы по­мочь ей преодолеть трудный участок пути, но даже тогда, когда тропа была уже без помех, Варя продолжала держаться за его руку.
   Подходя к своей вилле, им навстречу уже шел Владимир Григорьевич. Варя отпустила руку Дмитрия.
   - С уловом вас!
   Левицкий обратил внимание на рыбину в руках племянника. Тот при­поднял ее. - Бернардо дал.
   Владимир Григорьевич улыбнулся. - Снеси ка ее на виллу.
   Племянник смекнул. Дядюшка намерен поговорить с певицей.
   Когда он скрылся за деревьями, граф помолчав, неуверенно спросил Мамонову.
   - Вы не против, если мы прогуляемся немного?
   - Нет.
   Они молча прошлись по дорожке.
   - Скучаете по России?
   - Немножко.
   - Я, признаться тоже. Часто вижу сны о Петербурге, его улицы, дома, Летний сад,...и...
   Левицкий сделал паузу, раздумывая говорить или воздержаться. Де­вушка вопросительно посмотрела ему в лицо.
   - Договаривайте...
   - Я часто вижу в своих снах, Анастасию - свою бывшую жену.
   Мамонова и Левицкий свернув с дороги, углубились по едва заметной тропке в рощицу.
   - Сколько длился ваш брак?
   - Всего три года. Мы жили с ней хорошо, душа в душу, как говорят, а за месяц своей кончины, она как- то спросила меня, как я отношусь к смерти? Меня тогда очень удивил ее вопрос. Я ответил, что отношусь к этому фило­софски, чему быть, того не миновать, и не следует этого боятся. Сейчас я осознаю, что мой ответ был неразумен, глуп. Затем она сожалея призналась, что всегда мечтала побывать в Италии. Ее желание исполнилось. Мы прие­хали сюда, но в Петербург она уже не вернулась...
   Варя и Владимир Григорьевич вышли на полянку. Посредине ее одино­ко на холмике возвышался крест.
   - Вот здесь мы ее и похоронили, - сказал Левицкий, останавливаясь возле ухоженной могилки. Выкрашенный крест, свежие цветы - все говорило о внимании и заботе, к умершей.
   Варе стало неловко стоять перед могилкой с пустыми руками. Она ре­шила без графа прийти сюда, принести цветы и в случае необходимости под­держать здесь чистоту и порядок. Владимир Григорьевич грустно добавил.
   - Она хотела жить и не хотела умирать. Часто плача, она говорила об этом. Но ни я, ни Бернард, да и никто другой, не могли ей помочь. Туберкулез сделал свое черное дело....
  
   ...Они стояли молча. Мамонова видела Как ее спутник заметно волно­вался. Это было написано на его лице и движениях рук и пальцев. На него жалко было смотреть. Варя прикоснулась к его руке. Постояв еще немного они повернули назад.
   - Извините,...воспоминания...
   - Я понимаю...
   - Вы уже сегодня были здесь?
   - Да, рано утром... Август, которого я встретил на дороге, изъявил же­лание составить мне компанию, но к счастью подошел Бернардо, и отгово­рил его. Кстати об этом художнике. Как вы его находите?
   - Несдержан, самолюбив...
   - Талантлив...
   - Возможно
   - Не глуп...
   Варя воздержалась продолжать полемику о нем далее.
   - Глущенко Игорь, по батюшке не знаю как. Вместе с Кирсановы Гена­дием Георгиевичем покинули Малороссию, чтобы в новых условиях, начать свою жизнь с нуля.
   - Ну а родные же как?
   - Братья есть.
   - А жена, у этого ...художника?
   - У таких людей их нет.
   - А у Кирсанова?
   - Семейный дискомфорт.
   - Печально.
   Девушка перевела разговор на костер, о котором мечтал Дмитрий. Ведь около него он готов был провести не только вечер, но и ночь. Левицкий был не против желания племянника...
  
   ...До вечера Варя находилась в доме с Верой Григорьевной, пока муж­чины ходили в поселок за продуктами. Мамонова лакомилась рыбой. Бер­нардо. К ней она всегда относилась равнодушно. Там в Луганске, на подво­рье, всегда висели связки, сушеной рыбы. Варя с детства привыкла к ней и особого желания ее есть, у нее не было. Но сейчас, она с большим удоволь­ствием ее ела. Вера Григорьевна даже пошутила по этому поводу.
   - Раньше я не замечала за тобой склонности к рыбе, впрочем Бернар­до отлично вялит ее...
   ...Дмитрий и Владимир Григорьевич возились у костра. Варя и тетушка расстелили на траве скатерть и стали расставлять на ней посуду с приготов­ленными продуктами. Свет костра освещал довольные лица Левицких и Ма­моновой.
   - Я, полагаю, хвороста на костер хватит нам,- сказал Дмитрий подлажи­вая в костер сушняк. - Его здесь много, если надо будет, принесу еще.
   Владимир Григорьевич длинным прутом поправлял в костре горевшие ветки. Женщины уже приготовили, принесенную Бернардо свежую рыбу. Ее осталось лишь кинуть в кипяток.
   - Рыба здесь не та что у нас. К ней нужно привыкнуть. В Петербурге она постоянно есть в меню и подается на стол в разном виде. Кто любит под­жаренную, а кто тушенную с приправами. А у вас там как в Луганске?
   - В нашем уездном городе тоже рыбный стол не беден, и в богатых до­мах купеческих, и тех, чьи избы по над рекой стоят. Придешь на Сенной ба­зар, ее там на прилавках - глаза разбегаются, сколько!
   - Рыба - полезный продукт. Те, кто постоянно питаются ею, ясность в голове, и тому не страшны сердечные недуги.
   Мамонова перехватила взгляд племянника тетушки и улыбнулась. От тетушки было трудно что - то скрыть.
   - Дмитрий готовит нам сюрприз, но, что именно пока тайна. Очень ждал этого вечера..
   - Он так мечтал об этом костре.
   - О, да! О нем он мечтал еще в Петербурге.
   Владимир Григорьевич махнул рукой своей сестре.
   - Неси рыбу, можно кидать.
   - Хорошо, иду.
   Тетушка взяла посудину с разделанной рыбой и подошла к костру.
   - Сейчас мы ее родимую приготовим и начнем пировать.
   Дружная семейная обстановка захватила Варю. Все ее тревоги улег­лись. Она чувствовала себя в этой семье, равной со всеми. К ней относились здесь, как близкой родственнице. Это радовало ее и пугало. Она уже где - то слышала, завтра - это неизвестность, и об этом не следует забывать. Живи и радуйся сегодня, сейчас! Кто это сказал? Ах, не все ли равно кто! Девиз прекрасный!
   Варя подошла к костру, держа солонку в руке. Вера Григорьевна взяла ее из рук девушки.
   - Сейчас подсолим нашу славную уху. Вот так. Отлично...
  
   ...Шорох прибоя, треск костра, под звездным небом, навевали роман­тическое настроение. Негромкий разговор в отблесках пламени и теней, уси­ливали воображение. Настроение Мамоновой было великолепным. Тетушка продолжала колдовать над ухой, пробуя каждый раз ее на вкус, что бы та была на славу. Дмитрий поглядывая на нее нетерпеливо подгонял.
   - Ну что? может добавить еще огня?
   - Все. Уже готова.
   Владимир Григорьевич коснулся плеча племянника.
   - Дождался? Сейчас нас пригласят к столу. Тебе первое слово.
   Вера Григорьевна хозяйским тоном хлопнула в ладоши.
   - Можно начинать. Варенька со мной, а вы, мужчины, садитесь напро­тив. Вот так.
   Когда все уселись, тетушка тихо сказала, наклонившись к девушке.
   - Гляди, как мой племянник волнуется. Боится пропустить главный мо­мент, начало застолья.
   Она нарочито серьезным тоном обратилась к нему.
   - Ты что - то обещал прочитать нам, или уже раздумал? Коли так, на­чнем без речей.
   Дмитрий не спеша поднялся со своего места. Свое знание итальянско­го языка, Дмитрий продемонстрировать чтением Данте. Изящные терцины о Франческе да Римини из песен Ада, в его исполнении, были встречены вос­торженно. Принимая похвалы в свой адрес, юноша продолжил, и стал декла­мировать фрагменты (Неистового Роланда), известного итальянца из Ферра­ры.
   Тетушка умилялась своим племянником.
   - Браво Дмитрий !Я уж думала что итальянский язык тебе не одолеть.
   Юноша улыбнулся ей. - Как видишь тетушка, я не подвел тебя.
   Племянник взглянув на Мамонову волнуясь продолжил.
  
   " Я устремляю мои мысли к жилищу той,
   Кого ищу и найти не могу на земле.
   Среди блаженных, в третьем круге неба,
   Я увидел ее вновь более прекрасней и менее гордой.
   Взяв за руку меня, она сказала: "- В этой сфере
   Ты будешь вновь со мной уже навеки.
   Я -- та, что на земле с тобою враждовала
   И раньше вечера окончила мой день."
  
   Варя опустила голову, боясь на кого либо взглянуть. Владимир Григо­рьевич негромко сказал глядя на сестру.
   - Петрарка. "Небесное видение"
   Дмитрий окинул взглядом всех и стряхнув с себя маску печали, улыб­нулся.
   - И так дамы и господа, прошу внимания! Я продолжаю..
   Театрально вскинул руки в стороны, он начал уже с улыбкой.
  
   Цыгане шумною толпой
   По Бессарабии кочуют
   Они сегодня над рекой
   В шатрах изодранных ночуют
   Как вольность, весел их ночлег
   И мирный сон под небесами
   Полузавешенных коврами
   Горит огонь, семья кругом
   Готовит ужин в чистом поле.
  
   Словно актер он помедлив, сделал небольшой поклон, под одобри­тельные хлопки своих слушателей.
   - Это еще не все, - сказал он взглянув на девушку, - сейчас я прочитаю...
   Дмитрий умолк. Все услышали несколько ленивых хлопков. Перед си­девшими на поляне с кувшином вина в руке, появился Август. Его неожидан­ное появление, вызвало у Левицких замешательство, однако художника это не смутило.
   - Найдется ли мне место у вашего костра? Хорошо. Два слова и я сяду.
   Синьоры и синьорины! Рад всех видеть в полном сборе. Я, кажется, пришел к началу вашего семейного застолья. Наполним наши кубки вот этим напитком. Не будем скромничать, вот так, а теперь...
  
  
   - Высоко поднимем все кубок веселья
   И жадно прильнем мы устами...
  
  
   Не обращая внимания ни на кого, неаполитанский художник не спеша выпил содержимое в кружке и вновь наполнил ее.
   Все кроме Мамоновой приложились к напитку. Не званный гость вел себя хозяином компании. Левицкие были удручены его присутствием и были вынуждены терпеть его общество. Больше всех страдала певица. Она стара­лась не смотреть в его сторону и больше общалась с Верой Григорьевной. Надменность и честолюбие гостя унижали достоинство всех остальных.
   - Ну, ка, молодой синьор, - обратился Август к Дмитрию, - что там у вас еще для нас припасено?
   Дмитрий переглянулся с Владимиром Григорьевичем. Тот в знак согла­сия кивнул головой. Племянник встал и посмотрел на художника
   - Вам посвящается.
   - Мне? Прекрасно! Начинайте.
  
   ...Все предрассудки истребя
   Мы почитали всех нулями,
   А единицами - себя...
   - Смело! Что еще?
   - Я одинок и жизнь моя пустынна
   И нет со мной ни ангела, ни джина...
  
   Никто не проронил ни слова. Дмитрий сел рядом с Левицким. Август поднял голову и посмотрел на чтеца.
   - Вам молодой синьор, я так полагаю, не более девятнадцати лет, мне же нет и тридцати. Так что, у нас с вами еще не все потеряно.
   Живописец налил себе вина. - Я не богат, у меня нет дворца и нет слуг, но у меня есть голова, талант и руки.
   - Вы много пьете, - подала голос Вера Григорьевна.
   - Да, это так. В этом я нахожу решение всех своих проблем.
   Он обвел взглядом своих соседей. Встретившись с глазами девушки, он спросил Дмитрия.
   - А что вы можете сказать об этой синьоре, в двух, трех словах?
   Племянник посмотрел в ее сторону.
  
  
   ...К тебе, стремится, прелесть красоты
   Как вниз поток стремится с высоты...
  
   - Еще.
   Голос Августа нарушил тишину. Тетушка махнула рукой.
   - Хватит. Турнир окончен.
   - У него есть еще что сказать этой синьоре.
   Взгляд Дмитрия был полон решимости и вдохновения.
  
  
  
   ...Любимая в блеске
   Своей красоты
   Языческой фреске
   Прекраснее ты
   С тобой забываю
   Сокровища рая
   Эдемского края
   Плоды и цветы!..
  
   Откровенность чувств Дмитрия привело в замешательство всех, одна­ко находчивость тетушки охладило положение.
   - Прекрасно! Ты преподал хороший урок для всех влюбленных, как нужно разговаривать с любимой девушкой, и как нужно делать приятное своим избранницам.
   Смущенный Дмитрий посмотрел на девушку. Варе было не по себе. Она была уверенна, что последний стих, он бы ей прочитал наедине, но ни при всех. Очевидно, безрассудство Августа вынудило Дмитрия прочитать его пре людно. Художник налил себе вина в кружку залпом выпил ее и тяжело поднявшись, шатаясь побрел к спуску. Владимир Григорьевич встал и подо­шел к нему.
   - Вы хорошо себя чувствуете?
   Тот качнувшись вперед, помолчав, ответил.
   - Мой приход сюда, нарушил ваш семейный отдых. Я это почувствовал, и стал лишним. Ваш молодой соперник четко определил мое место в жизни.
   - Это просто стихи.
   - Но какие! Это правда жизни!
   - У Дмитрия слабость к поэзии. Хотите послушать в его исполнении еще что либо в итальянском плане?
   Живописец не ответил. Он задумчиво смотрел вдаль...
  
   ...Вера Григорьевна хвалила племянника.
   - Молодец. Ты, его как на дуэли, наповал сразу.
   Дмитрий продолжал все еще находится под впечатлением своих вулка­нических страстей. Девушка чувствуя это, поднялась.
   - Ты куда? - спросила Вера Григорьевна.
   - Пройдусь.
   Она не спеша сделала несколько шагов и остановилась недалеко от Левицкого, разговаривавшего с Августом.
   Естественно ей не хотелось подходить к ним.
   Те продолжали беседовать. Закончив рассуждать о последних ново­стях поселка, художник сказал.
   - Желаю выпить.
   - Может, хватит?
   - Еще кружку вина, и я покину вас...
   Он хотел было направится к костру, но Владимир Григорьевич, предло­жил.
   - Вы неважно держитесь на ногах, минутку...
   Левицкий не хотел, чтобы тот вновь вернулся к столу...
   Живописец заметив девушку, шатаясь подошел к ней.
   - Вас опять тянет ко мне?
   - Глупости.
   - Но вы ведь бросили всех, и пришли сюда, ко мне?
   Варя взяла себя в руки.
   - Скажите, там, в Неаполе, в вашей комнате висит картина над дверью,...
   - "Кумская Сиббила"?
   - Вы спросили меня тогда, что я чувствую глядя на нее? Что вы имели в виду?
   - Не правда ли, что копия мне удалась?
   - Вы не ответили на мой вопрос.
   - Завтра.
   - Что завтра?
   - Придете ко мне, возможно я и расскажу.
   - Почему вы думаете, что я приду к вам?
   Август усмехнулся и кивнул на небо.
   - Звезды мне об этом говорят.
   - Вы счастливы?
   - Счастье, это состояние, когда ты делаешь то, что тебе нравится...
   ...Левицкий возвратился и протянул ему кружку с напитком. Выпив немного, живописец сказал ему.
   - Вот выпью и в нору к Бернардо.
   Мамонова переглянулась с Владимиром Григорьевичем.
   - Скажите, Август - это ваша кличка или псевдоним?
   - Звучит? Не хуже, чем Нерон, Тиберий, или Красс! Все, ухожу. Вот ваша кружка. Где моя тропа?
   - Не заблудитесь?
   Август погрозил пальцем. - Я далеко еще не пьян.
   Он шатаясь, зашагал мимо костра, никого не замечая, напевая куплет:
  
   - Что мне модницы - кокетки
   Повторенье знатных дам
   Я за всех, одной лоретки
   И Жанеты не отдам...
  
  
   После ухода Августа, Левицкие находились некоторое время под не­приятным впечатлением. Вера Григорьевна покачала головой.
   - Так гибнут таланты. Что ж! Каждый идет своей дорогой! Так ведь? А мы продолжим свою пирушку. Развлекай нас Дмитрий!
   - Нет уж, уволь. Я суеверен, сама знаешь. Начну читать, и вновь вер­нется этот...живописец.
   - Да забудь ты о нем. Небось он уже где - то под кустом валяется.
   - Ну не знаю, попробую...
   Дмитрий задумчиво посмотрел на пламя костра.
  
   ...Люблю дымок спаленной жнивы
   В степи ночующий обоз
   И на холме средь желтой нивы
   Чету белеющих берез.
   С отрадой, многим незнакомой
   Я вижу полное гумно
   Избу, покрытую соломой
   С резными ставнями окон
   И в праздник, вечером росистым
   Смотреть до полночи готов
   На пляску с топаньем и свистом
   Под говор пьяных мужиков...
  
   - Браво племянник! Где - бы русский человек не находился, а родину ему не забыть.
   - Тогда продолжу в этом духе...
   - Погоди, - сказал ему Владимир Григорьевич, - к нам еще один гость пожаловал.
   Бернардо вышел из темноты и опустил плетенку на землю.
   - Не спится. Пришел вот посидеть. Не помешаю?
   - Конечно нет. Присаживайся, где либо.
   Рыбак стал доставать из плетенки вино, фрукты, рыбу.
   Тетушка стала помогать ему раскладывать все это на "стол".
   - И правильно, что пришел, нечего в избе сидеть, если не спится.
   Ее поддержал брат. - У костра время летит быстро, не успеешь огля­нуться, а время за полночь переваливает.
   Тетушка посмотрела на Дмитрия.
   - Ну, что молчишь? Продолжай, мы тебя слушаем.
   Тот в ответ ей улыбнулся.
   - Ну уж нет. С меня хватит!
   Атмосфера застолья постепенно нормализовалась и все вскоре забы­ли об Августе. Тосты, речи, шутки захватили всех. Каждый старался принести свою частицу в чашу веселья. Старик Бернардо, даже пытался что- то спеть, но вскоре сконфузившись мотнул головой, опустил ее, давая возможность проявить себя другим.
   Вера Григорьевна обняла Варю.
   - Хватит на рыбу налегать, больше фрукты ешь, они молодят человека. Девушка вспохватилась. Она даже не замечала, что из разнообразия "стола", она отдавала предпочтению лишь рыбе. Отложив недоеденный хвост, она вытерла руки и переключила свое внимание на игры, предложен­ные племянником тетушки.
   Интерес вызвала у нее игра в фанты, предложенная Дмитрием.
   Однако, когда проигравший Владимир Григорьевич изображал добро­душного дельфина, катающего на своей спине племянника, у девушки это вызвало не очень приятную реакцию. Ее память на миг унесла в Венецию в дом синьора Стереонни. Она опустила голову и закрыла глаза.
   - Что с тобой?- спросила тетушка взгрустнувшую девушку. Та через силу улыбнулась.
   - Да, так, ничего особенного.
   Вера Григорьевна недоверчиво посмотрела ей в лицо, затем переведя свое внимание на играющих, сказала.
   - Каков Дмитрий, выдумщик, фантазер...
   - Молодец, сколько энергии....
   ...Вечеринка у костра закончилась далеко за полночь. На виллу воз­вращались, все усталые, и довольные. Зайдя в свою комнату, Варя не разде­ваясь прилегла на диван. Вечер у костра ей безусловно понравился. Актив­ное участие всех сделало его незабываемым. Даже слуга Левицких, старый рыбак Бернардо веселился с ними от души, очевидно вспоминая при этом свою былую молодость. А Дмитрий? Его томные взгляды, нечаянные прикос­новения в ее руке будили в ней противоречивые чувства. Владимир Григо­рьевич, даже если и замечал это, вел себя как всегда тактично и галантно, хотя в его "уж точно" бедной душе бурлили страсти ревности.
   Мамонова улыбнулась, затем встав, разделась и легла в постель. Сна не пришлось долго ждать. Она заснула быстро с приятными мыслями о ко­стре и веселой компании.
   Где - то под утро, она неожиданно проснулась, словно кто - то коснулся ее тела внутри. Девушка приподнявшись, огляделась. За окном светало. Ма­монова провела по взмокшему лбу. Она опустилась вновь на подушку и за­крыла глаза. Тревожные мысли успокоились и Варя стала засыпать. Неожи­данно под сердцем как будто что - то шевельнулось. Девушка в ужасе вско­чила. Подбежав к окну, она задрала спереди ночную рубашку, стала разгля­дывать живот, поглаживая его ладонями рук. Причин для беспокойства не было. Что же могло ее так напугать? Она перебрала в памяти вечеринку у ко­стра. Может отравилась, или рыбья косточка, которую она нечаянно прогло­тила, дала о себе знать? Так нет же, она не могла быть причиной ее испуга. Косточка была слишком мала да и все продукты были свежы. Мамонова при­села на кровать. Она уже хотела прилечь, как вновь почувствовала шевеле­ние внутри себя. Испугавшись насмерть, девушка вскочила вновь и натянув на себя платье выскочила во двор. Утренняя свежесть и тишина не успокаи­вали. Она зачерпнула ладошками воду из бадьи, для полива цветов, и плес­нула себе в лицо. Почувствовав вновь шевеление на прежнем месте, она вы­скочила из двора и быстро зашагала по аллее. Переведя дух, она останови­лась, затем опустилась на колени и перекрестилась на восток. "Что со мной, Господи? Надоуми меня, помоги!" Она прочитала "Отче наш" и вновь пере­крестилась. Затем поднявшись с колен побрела по аллее, не зная куда и за­чем. Ее мысли хаотично метались не зная покоя.
   Неожиданно Варя остановилась как вкопанная. "Боже мой! Только не это. Нет! Нет! Этого не может быть!" Она в отчаянии взялась за голову. "Господи, неужели я ...беременна? Этого не может быть! Как же я не подума­ла об этом раньше!?"
   Варя вспомнила, с какой жадной неистощимостью, Марко проделывал с ней любовные трюки, награждая всякий раз ее тело своим семенем.
   "Сколько раз это было: два, три, или пять раз?" Она заплакала мотая головой. "Я не хочу ребенка, зачем он мне?"
   Аллея закончилась тропой и вела неизвестно куда. Ее плачь, сменился завыванием. "Что же мне теперь делать? А если об этом узнают Левицкие? Какой позор! Так вот, почему меня в последнее время, тянуло на соленое, мел и рвоту".
   Остановившись у ствола дерева, она ждала. Плод шевельнулся вновь. Окончательно убедившись в своей беременности, она не вытирая слез, ста­ла искать выход из деликатного положения. Первое, что пришло ей в голову, это немедленно покинуть всех и вернуться в Петербург. Самостоятельно, без Левицких. Остается вопрос. Как объяснить своим благодетелям, свой неожи­данный отъезд? Может быть, вообще не стоит объяснять? Варя стала успо­каивать себя. "Что случилось - не исправить! Ах, Марко! Зачем ты так посту­пил со мной? Ты воспользовался моей неопытностью. Сделав меня не толь­ко женщиной, но и матерью твоего ребенка! Ты ведь знал, чем все это кон­чится для меня? Я ведь действительно ничего в этом не понимала, надеясь лишь на твое благородство!".
   Тропа привела ее на поляну, на которой в прошлый раз она увидела Августа. Сейчас она была пуста. Подойдя к спуску, она присела на пенек. Те­перь ее мысли не метались, как прежде, а неторопливо, словно облака, плыли в одном направлении. Подумав над всем хорошенько, она убедила себя, что иметь своего ребенка, даже неплохо, а что мужа нет, бог с ним, зна­чит такова моя планида.
   Успокоившись, она поднялась, чтобы вернуться на виллу, пока не про­снулись Левицкие. Но не пройдя и нескольких шагов, она наткнулась на жи­вописца, идущего с мольбертом ей навстречу.
   - О, синьора! - воскликнул он удивленно, - вы уже здесь? Так рано? Как закончилась ваша вечеринка? Хорошо? Ну, да. Конечно! С таким обожа­телем, как Дмитрий, ведь и не могло быть иначе! Что привело вас вновь ко мне?
   - Я здесь, совершенно случайно.
   Художник в ответ рассмеялся и лукаво подмигнул ей.
   - Играете со мной? И вы думаете, я вам поверю? Впрочем мне все рав­но. Сейчас, я не могу вам уделить внимания, так как планы у меня другие, но я думаю, в следующий раз, эта встреча будет особенной для нас двоих. Не скажу где и когда. Небо, вновь приведет вас ко мне и тогда я наверное по­ступлюсь некоторыми своими принципами, и пойду навстречу вашим малень­ким желаниям.
   - Вы самоуверенны.
   - Вас ведь интересует Тициан и его "Кумская Сибилла"? Конечно!
   - Ну а любовные элегии Серлона Вильгонского, вы будете слушать тоже с удовольствием. Я вас заинтриговал?
   - Вы презрительно относитесь к женщинам. Почему?
   - Всякая женщина, как сказал один грек, это зло, но дважды бывает хо­рошей: или на ложе любви, или на смертном одре. До встречи, невостребо­ванная Фарнарина!
   Август повернулся к ней спиной и зашагал к месту своей работы...
   ...Возвращаясь на виллу, Варя вновь окунулась в мир своих новых за­бот. Находясь теперь в интересном положении, ей было уже не до художни­ка, ни до его туманных надежд. "Ох, Марко! Зачем ты так жестоко поступил со мной? Воспользовавшись моей наивностью, не предупредил о послед­ствии любовных игр со мной? Мне тоже прощения нет, любопытство, новое ощущение, страсть познания, лишили меня разума..."...
  
   ...В доме еще все спали. Мамонова зашла в свою комнату и задумав­шись подошла к окну. Затем достав зеркальце, посмотрела в него.
   " - Ну что? Влипли мы с тобой?"
   Отражение было явно другого мнения. Варя продолжила.
   " - И что же мне теперь делать! Как поступить, чтобы скрыть свое не­разумное любопытство? Ведь через три, четыре месяца увидев мою фигуру, все будут смеяться надо мной!"
   Отражение в зеркальце, по прежнему с улыбкой смотрело на нее. Ма­монова вздохнула. "- Тебе то что? Никаких забот, а мне то теперь каково? Ведь не один раз предупреждали меня люди, о последствиях случайной свя­зи?"
   Спрятав зеркальце на место, она растянулась на своей постели. Ее мысли постепенно замедлили свой ход, все стало серым, будничным и без­различным...
  
   ...Она проснулась поздно и только благодаря приходу Веры Григорьев­ны.
   - Пора вставать. Завтрак уже давно готов и ждет тебя.
   Тетушка наклонилась и поцеловала Варю в лоб.
   - Никаких более костров, только отдыхать. Прогулки, море, кухня. Все! Вставай, дитя, мы тебя ждем.
   Когда Вера Григорьевна вышла, Варя встала.
   - Что "дитя"? будем играть, словно ничего не случилось?..
   ...Во время завтрака, отлично приготовленного кухаркой, за столом, вспоминали костер, вечеринку и ее отдельные смешные эпизоды. Когда же Дмитрий предложил провести еще такой же вечер костра, тетушка категори­чески заявила. - Никаких более костров!
   - Но ведь так интересно было, - попытался отстоять свою мечту пле­мянник. Вера Григорьевна была непреклонной.
   - Находите себе другие развлечения. Сходите к морю, погуляйте в роще, посидите у водопада, поднимитесь к гроту, но ни сидеть же у костра ночь, чтобы на утро встать с головной болью! Мы вот с Варей, к примеру, схо­дим в поселок, посмотрим на людей, в лавки заглянем, может чего купим. Может и вы с нами?
   - В другой раз. Идите...
  
   ...После завтрака, надев широкополые шляпы. Женщины направились в Соренто. Некоторое время они шли молча. Затем тетушка нарушила мол­чание.
   - Плохо ты с утра выглядишь. Вчера на костре, ты была живой, радост­ной а вот сегодня, тебя вроде как подменили, ни слова за столом. Да и ела ты неважно. На лице бледность, в глазах пустота. Может дело не только в ве­черинке, а из-за Курта?
   Варя попыталась улыбнуться. - Да все у меня хорошо.
   - Меня не проведешь. Глаза твои говорят совсем другое.
   - Вспомнила Петербург, Луганск...
   - Что у тебя с Куртом вышло?
   - Не сейчас. Как нибудь в другой раз. Я еще не готова к этому разгово­ру.
   - Извини, дитя, я хотела как лучше.
   Когда стали подходить к поселку, тетушка показала рукой вперед.
   - Любуйся, Сорренто.
   Мамонова не раз слышала об этом уголке Италии.
   - Как интересно! Дома, словно гнезда ласточек лепятся друг к другу.
   - Здесь улочки, переулочки и тупики переплетаются между собой и спускаются таким образом к самому берегу.
   - В них наверное, не трудно и заблудить?
   - Так и было со мной в первый раз.
   - Я представляла себе Сорренто иначе.
   - И как же? Как придорожный хутор или деревенька?
   - Ну в общем то, да.
   Проходя между серыми стенами домов, они не спешили заходить в лавки, двери которых были настежь открыты. Морской воздух, запах зелени, экзотика южного поселка располагали к задушевной беседе.
   - Ты бы, Варюша не сторонилась Владимира Григорьевича, брата мое­го. Он, как и твой Курт, на словах герой, а на самом деле, мягкий и добрый. Ты ведь заметила его частые отлучки?
   Варя подняла голову и посмотрела на тетушку. Та продолжала.
   - Жаль мне его. Каждое утро и вечер, он ходит на могилку к своей Ана­стасии. Не может ее все еще забыть Это все, что осталось у него от семей­ной жизни. Вот так то!
   Вера Григорьевна задумчиво посмотрела на апельсиновое деревцо, сиротливо прижавшиеся, к каменной стене забора. Варя нерешительно нару­шила молчание.
   - Владимир Григорьевич всегда такой,...серьезный ...
   - Это снаружи, а в душе - смятение.
   Пройдя еще немного, тетушка предложила.
   - Давай по лавкам пройдемся.
   Женщины стали обходить их не пропуская ни одной. Всюду, в какую бы лавку они не заходили, товар на прилавках интересовал чисто из любопыт­ства, а не столько, чтобы что - то купить и унести с собой, как память. Однако в одной из них, они задержались. Морские ежи, звезды, крабы, здесь сосед­ствовали с чучелами рыб, необычной формы и раскраски. Женщины с любо­пытством осматривали все это разнообразие.
   - Смотри, Варенька, какая прелесть? Ну, уж эту вещь, грех не взять. Берем!
   Варя подошла к прилавку. На нем среди моллюсков и ракушек, красо­валась большая морская раковина с бледно розовым оттенком, во внутрен­ней ее части.
   - Я давно, искала такую, и вот нашла.
   Вера Григорьевна тут же рассчиталась с хозяином лавки. Выйдя из нее, тетушка торжественно вручила ее певице.
   - Это подарок от меня. Память об Италии. Бери!
   Девушка была сконфужена ее жестом.
   - Спасибо, но...
   - Никаких "но"! Пошли.
   Мамонова приняла подарок, хотя по известным причинам, эта вещь вызывала у нее не совсем желательные воспоминания. Возвращаясь на вил­лу Вера Григорьевна спросила.
   - Каковы планы у тебя на Милан?
   - Не думала об этом. Дирекция "Ла - Скала" предложила мне заклю­чить контракт. Но есть еще вопросы, которые мне необходимо еще решить.
   - Разве может быть что нибудь важнее, чем блистать в миланском те­атре?
   Мамонова грустно улыбнулась. - Увы, есть.
   - Луганск?
   - Да, и Луганск тоже....
   Разговор переключился на домашние заботы и о том, что уже не за го­рами тот день, когда придется возвращаться в Россию...
  
   ...Придя домой, кроме Анны, возившиеся на кухне, и Бернардо колов­шего дрова для печи, никого не было. Тетушка не стала спрашивать у них, о своем брате и племяннике. Она сказала Варе.
   - Пока наши мужчины где - то развлекаются, мы с тобой отдохнем немного. Ты не против?
   Девушка в ответ улыбнулась. - Нет...
   Она зашла в свою комнату и поставив подарок тетушки на стол, при­слушалась. Толчки были нерегулярными, но давали о себе знать.
   Варя провела руками по животу. "Баловник, ну что нам теперь делать? Как прикажешь смотреть мне в глаза людям?"
   Мамонова села на диван, затем поджав ноги, прилегла. Что же делать с подарком Марко? Ответа не было. Она вздохнула и закрыла глаза...
  
   ... Под вечер к Левицким заглянул Август. Он присел к Дмитрию и Варе, сидевшим в беседке, увитый виноградной зеленью.
   - О чем беседуем? - поинтересовался живописец у молодых людей.
   - О, разном, ответил Дмитрий.
   - О, прошлом, о будущем?
   - О будущем?
   - Есть планы?
   - Конечно.
   - И в какой же области вы намерены проявить себя?
   - Это пока секрет.
   - Я могу предугадать?
   Племянник тетушки улыбнулся. - Это удел немногих.
   - Как Леонардо да Винчи, Брунно, Компанелла?
   - Возможно.
   - А ваша синьора? Впрочем с ней кажется все ясно. Радужные мечты детства и юности, которым увы, уже не суждено сбыться. Эта судьба увы, многих синьорин. Они обделены талантом. Им остается одно - быть бесплат­ным приложением своему благодетелю. Если конечно повезет...
   Дмитрий удивился - Это вы о ней?
   Август цинично усмехнулся. - Но ведь другой, молодой синьоры я не вижу здесь?
   Племянник старался сдержать себя. - Да вы знаете, кто она такая?
   Живописец усмехнулся. - Герцогиня, баронесса, царица Савская?
   В порыве негодования, Дмитрий был готов влепить пощёчину самоуве­ренному наглецу. Однако сдержавшись, он решил выложить ему все досто­инства певицы, но Мамонова взяв его за руку, сказала.
   - Не надо. Это бесполезно! Пусть человек тешится в своих иллюзиях.
   Август расхохотался. - Тристан защищает Изольду. Изольда обнажает меч! Как трогательно! Но так в жизни не бывает. Даже надев маску, человек остается прежним, или гением или неудачником.
   - О чем спор, - спросил подошедший Владимир Григорьевич.
   - О жизни.
   - Интересно.
   Он потрогал виноградный лист. - Что можно сказать о жизни этого ли­ста?
   - Все, что мы видим, - продолжал художник, - трава, деревья, водный мир, хребты, скалы, камни, да и вся наша земля, наполнена жизненными процессами.
   Вера Григорьевна, Подойдя к Варе, кивнула в сторону валунов, разбро­санных в сторону спуска к лагуне, усмехнулась.
   - Да, уж эти камни, как пить дать, живые. Может по ночам и версты ме­ряют?
   - По нашим меркам возможно они и не маршируют, но точно, не стоят на месте.
   - Может у них и сердце имеется?
   - Что - то в этом плане. И бьется оно гораздо реже, чем наше.
   Дмитрий осадил тетушку. - Не перебивай.
   Август продолжал. - Ньютон играя на скрипке перед растениями, был удивлен, как те, почти визуально реагировали на звуки инструмента.
   А валун, около пастушеского грота? Бернардо рассказывал, что он раньше стоял немного далее от него. Об этом ему еще говорил его дед. Да и пастухи пасшие там своих коз, тоже знают об этом. Одному - можно не ве­рить. Двоим - можно сомневаться. Но, если об этом говорят многие, к этому надо прислушаться.
   Впрочем возьмем другой пример. Художник нарисовал картину. Она по сути безмолвна. На самом деле это не так. Картина живет своей жизнью, как и любой другой предмет, влияя при этом, на тех, кто любуется, глядя на нее Одни из них несут положительные эмоции, другие, наоборот, хотя сюжет на ней даже привлекательный. Среди них есть роковые.
   Август посмотрел на Мамонову. - У Тициана есть картина "Кумская Си­билла" Ничего особенного. Группа молодых людей ведут между собой свет­ский разговор. Какие эмоции вложил в нее художник при ее создании неиз­вестно, однако это полотно оставило свой ужасный след. Представьте себе большой зал, в замке князя Радзивилла в Галиции. Над входной дверью ви­сит тицианский шедевр. Все к нему привыкли, кроме Агнессы, приемной до­чери князя. Еще будучи ребенком она ужасно боялась этой картины и всяче­ски сторонилась ее. Через двенадцать лет она уже невеста и ее выдают за­муж. В зале, по такому случаю, устроили роскошный бал. После его оконча­ния, все расходятся. Выходя из зала, Агнесса останавливается перед карти­ной, боясь сделать шаг. Преодолевая свой страх она делает его, как неожи­данно картина срывается и падает на нее. Несчастная погибает на месте...
   Живописец вновь посмотрел на Мамонову. - Теперь вы поняли, почему я спросил вас тогда, что вы чувствуете, глядя на эту картину?
   Варя подумала. - Зачем же вы нарисовали и повесели ее, зная эту пре­дысторию?
   - Во первых, как художнику, она мне нравится. Во- вторых, это копия. Ну, а в третьих, "Кумская Сибилла", как талисман, приносит мне удачу.
   Август развернул плотный лист, который держал в руке.
   - Художник создающий полотно или рисунок, не делает это бездумно, а вкладывает в него, не только смысл, но и определенные эмоции.
   С этими словами живописец передал лист Владимиру Григорьевичу. Дмитрий и Тетушка придвинулись к нему.
   - Варя!- Воскликнула Вера Григорьевна. - Да это же ты. Смотри! Неа­поль, Помпеи, Везувий и ты. Боже мой, какая здесь у тебя улыбка, как у Джа­конды!
   Мамонова взглянула на рисунок. Действительно, на нем она выглядела чудесно. Девушка уже была готова подарить комплимент Августу, но тот взяв лист из рук Левицкого неожиданно разорвал его на несколько частей.
   Дмитрий ахнул. - Что вы делаете?
   Он кинулся подбирать клочки. Август пытался отговорить его.
   - Не спешите подымать. Может я вложил сюда весь свой негатив. Отку­да вам знать!
   Племянник собрал все разорванные клочки. - Так нельзя поступать со своей работой, тем более, она ведь кому - то предназначалась?
   - Чепуха! Я не думал ее дарить кому - либо. Это пример того, о чем мы уже говорили.
   Тетушка взяла за руку Варю. - Пошли в дом, дело есть.
   Живописец хотел их остановить. - Куда же вы?
   Левицкий удержал его. - Пусть идут, продолжайте.
   - Или вот, - садясь на свое место, продолжил Август. - Возьмем обыч­ную карнавальную маску. Кто знает, что в нее вложил мастер? А если ее изготовил знахарь - колдун? Тогда ваши дела будут плохи...
   Дмитрий нетерпеливо поглядывал на Владимира Григорьевича. Тот уже рассеянно слушал не званного гостя. Художник, видя что его визит, за­тянулся, стал прощаться. - Ладно, об этом как нибудь в другой раз погово­рим.
   Он махнул рукой и вышел из двора. Левицкий и его племянник вошли в дом. Вера Григорьевна поинтересовалась.
   - Ушел наш сосед - умник?
   - Да.
   - Обиделся?
   - Такие люди далеки от этого.
   Дмитрий протянул клочки рисунка тетушке. Та положила на колени Варе.
- Возьми и сохрани...
   В своей комнатке Мамонова стала раскладывать клочки рисунка на столе. Соединив в одно целое, она признала талант живописца. Его работа действительно была талантлива, если учесть, что ее образ он рисовал по па­мяти. Однако поведение к ней, возмутило ее. Где -то в душе мелькнула дерз­кая мысль отомстит. Колеблясь еще в своей затее, она собрала клочки. И сжав в руке вышла из своей комнаты Уже во дворе ее мысль организовалась в план. Выйдя из двора, девушка по знакомой аллее спешила догнать нена­вистного ей живописца. Она настигла его уже возле избы Бернардо. В лун­ном свете, его фигура казалась ей зловещей и демонической. Она выкрикну­ла ему в спину. - Возьмите назад ваше творение!
   Август удивленно повернулся к ней.
   - Послушайте синьора! Ваши преследования начинают меня докучать
   - Возьмите свой шедевр и никогда не пытайтесь меня рисовать. Я вас...ненавижу. Вы, вы,....
   - Смелее!
   - Вы ведете себя,...отвратительно!
   Художник расхохотался. - Вы, прекрасны в своем гневе! Кстати, вы обратили внимание на детали рисунка? Неаполь - ваше появление в этом городе. Помпеи - город бесстыдства и разврата, куда вы стремились по­пасть. Ну, а Везувий здесь - символ страсти, которое вы сеете вокруг себя с блудливой улыбкой Джаконды. Вы ведь в Помпеях стремились увидеть что-то особенное. Не так ли? Например виллу Цицерона, дом Веттия Центурио­на, и конечно обратили внимание там на фрески и настенную живопись. А как лупонарии в Помпеях? Ну конечно же вы получили от их осмотра незабы­ваемые приятные ощущения. Это далеко не мозаика "Уличных музыкантов" Диоскурида Самоского.
   Живописец коснулся ее локтя. Девушка отступила назад.
   - Отпустите мою руку.
   - Ваш молодой друг, синьор Дмитрий посвятил вам прекрасные строки у костра. Он это преподнес, это как флорентиец Данте, с пылающей любо­вью, к Беатриче.
   Я тоже, прочитаю вам стихи, которые были написаны очень давно. Но и сейчас они современны.
   - Отпустите меня. Я не хочу слушать вас!
   - Проявите уважение к автору этих стихов...
  
   Где неважно, неважно - когда, и неважно - с которой.
   Девушкой был я один: Девушка строгой была.
   Ночью, вдвоем, и строга? Ее увещал я стихами -
   Страсть была на лице и убежденье в словах:
   Злая, зачем ты бежишь? Тебе я не враг, а влюбленный.
   Я не Циклоп, я Анис: весь без остатка я твой.
   Всех, кто были мои, - не ищу, не желаю?
   Жажду только тебя, жажду я жажды твоей.
   Все в тебе хорошо, одно только плохо: не любишь.
   Тот не достоин любви, кто не желает любить!
   Ты посмотри на меня, на себя - друг друга мы стоим.
   Здесь мы одни, и темно: требует жертвы Амур.
   Молви, зачем мужчинам их мощь и женщинам прелесть?
   Силой желанны мужи, девы желанны красой.
   Тот, кто меда не знал, тому и не хочется меда:
   Кто хоть попробовал мед, снова запросит его.
   Если ты знала любовь - любовь оттолкнуть ты не сможешь:
   Если не знала - пригубь: это не горечь, а сласть.
   То, что природой дано, грешно отвергать человеку.
   Стало быть, выбор один - или любовь или грех!...
  
   Август улыбнулся. - Не правда ли чудесные строки. Сейчас мы зайдем ко мне в комнатку и дочитаю вам эту элегию...
   - Уже поздно
   - Еще несколько шагов и,...
   Неожиданно из кустов выскочил племянник тетушки.
   - Отпустите ее!
   - О, и вы уже здесь? Вашу синьору я не звал к себе. Она пришла по собственному желанию.
   Дмитрий взял за руку певицу. - Вам здесь делать нечего.
   Когда они стали удалятся, Август, крикнул ей вслед.
   - Найдите себе другое развлечение и не морочьте голову мужчинам!
   Мамонова стала оправдываться перед Дмитрием, но тот шел молча, крепко держа ее за руку...
  
   ...В своей комнатке Варя кинулась на кровать и зарыдала. Она долго не могла успокоиться. В дверь тихонько постучали. Так всегда делала тетуш­ка Дмитрия. Девушка встала и открыла дверь. Вера Григорьевна зашла в по­мещение и присела на стул. Варя села рядом. Тетушка глядя на нее, не спе­шила начинать разговор, затем вздохнув спросила.
   - Опять расстроилась? Да плюнь ты на него, выскочка, умник! Сама ви­новата. А все из-за того, что нет у тебя защитника, мужского плеча, на кото­рое ты могла бы всегда опереться. Ведь этот художник сразу смекнул, что ты девица свободная, а значит можно на время и приклеиться к тебе.
   Определись и прибивайся к берегу, не то и далее будет тебя носить щепкой по течению. С Куртом у тебя не сладилось, я то сразу приметила, по твоему приезду. Другого мужчину, не присмотрела, понимаю: работа, театр, учеба - не до личных забот. Поспеши, а то ведь и опоздать можно. Может я что - то не то сказала - пропусти мимо ушей. А теперь в постельку и подумай о моих словах
   Девушка обняла ее, и поцеловала. - Да, да...Конечно...
   Вера Григорьевна встала. - Ложись. Утро вечера, мудренее, дитя...
  
   ...Гнездышко старой рыбачки находилось на окраине поселка в живо­писном уголку. Ее маленький дворик с виноградником выходил с прекрасным видом на лагуну. Небольшая деревянная лачуга, под сенью деревьев, нагро­мождение серых валунов, извилистая тропка спускающаяся к берегу, все это вместе делало неповторимый колорит уголка, под южным итальянским не­бом.
   Август был не частым гостем у Паулины, но приходя каждый раз к ней, он обязательно, что то рисовал, набрасывал на клочках бумаги и уносил все это с собой. Это были гроздья винограда, натюрморт, из посудной утвари хо­зяйки, пейзаж, с видом на море...
   На этот раз художник рисовал Паулину, стоявшую перед столом на ко­тором были разложены дары лагуны; рыба, крабы, молюски и прочая здеш­няя живность. Хозяйка держала в руках морскую звезду, задумавшись, ре­шая, как поступить с нею. То ли засушить, для продажи приезжим синьорам, то ли отнести соседу Пачоли. Он как то просил ее об этом.
   Этот момент нерешительности и был выбран Августом для своего бу­дущего опуса. Живописец работал не спеша, тщательно прорабатывая дета­ли лица старой женщины, ее руки и складки одежды, на худом теле.
   - Держи голову прямо. Вот так. Мне надо схватить твой подбородок, нос и губы.
   - Не понятно мне твое рвение. Пустая трата времени. Какой прок тебе от всего этого? Ну нарисуешь, покажешь, а далее что? Другое дело рыбка. Наловил, продал, купил что надо, и наслаждаешься жизнью. Вон мой сосед, Пачоли. За рыбные денежки, новый дом отстроил, купил участок с лимонны­ми деревьями и виноградник на холме. А что дает тебе эта работа? Сиднем сидишь, портишь бумагу, покоя не знаешь. Засунешь ее в рамку, а продать то ее и некому. Ну найдется какой либо дуралей, купит из жалости к тебе твою мазню и ты вновь начнешь свою бесполезную возню. Нет. Тебе надо сменить ее на полезную работу. Чтобы толк был.
   - На какую?
   - Не желаешь рыбкой торговать, нанялся бы на судно морячком. По­плавал бы, повидал свет, скопил деньжат, присмотрел домик...
   - Мысль интересная...
   - Тебе то что. Живешь один, как краб отшельник. Никаких забот, Вот и решил бы для себя эту задачу.
   - Может я женюсь скоро.
   - Выдумал. Не доля тебя эта забота.
   - Почему не для меня? Я молод, выгляжу не плохо. Думаю найти свою половину.
   - Все это конечно верно. И молод и статью вышел, да только для семьи этого будет мало.
   - Подскажи, чего мне не хватает?
   - Мои советы для тебя пустой звук.
   - Ну да ладно тебе, не скромничай.
   - Куда подевалась Джулли, Зита и Лючия? Более недели, никто из них не выдержал тебя? Что ты скажешь на это?
   - Одна слишком умна, другая, наоборот глупа, а третья киселем отда­вала. И хочется, и в рот не возьмешь. Мне с ними не повезло. Надеюсь на удачу.
   - С таким привередливым характером, любая девица сбежит от тебя на другой же день.
   - Еще не нашлась, которая могла бы понимать меня с полуслова.
   - Ты еще надеешься встретить такую?
   - Надеюсь.
   - Ну, не знаю. Может и найдется такая дура, которая будет терпеть твои выходки.
   - Нрав у меня не сахар, признаю это. Так что? выхода мне видать?
   - Трудно сказать.
   - Помогла бы советом.
   - Твой противный характер, есть причина неудач на любовном фронте.
   - Признаю. Это во мне есть.
   - Так борись со своим высокомерием, ты же парень не глупый.
   - И тогда....
   - Может и повезет тебе...
   В наступившей паузе стали слышны пенье птиц и шум прибоя.
   - Повернись лицом ко мне и опусти руки на стол. Да не так....
   Август подошел к Паулине и поправил руки державшие морское суще­ство. - Продолжай. Направляй меня на путь истинный. Я слушаю тебя.
   - Зачем? Девиц своих ты разогнал. А другие, уже побоятся приблизит­ся к тебе. Да и на примете у тебя никого нет, сплошной туман.
   - На моем горизонте что то замаячило вновь.
   - Ты знаешь подденщика Филиппо, работающего у Баттисты, владель­ца виноградного поля у Черных камней?
   - Одноглазого "Циклопа"?
   - Дочка у него, словно синьора неаполитанская. Молода, красива, не глупа.
   - Что из этого
   - Не перебивай. Прилепилась она к молчуну Филиппо как затычка к днищу лодки. Не отходит от него ни на шаг.
   - Выдумала ты все это. Он же старый для нее.
   - Любовь значит у нее к нему.
   - Куда же Баттиста смотрел?
   - Значит проглядел ее. Ходит его дочка уже с животом далее подбород­ка. Не желает никого видеть кроме своего Филиппо.
   - Так ведь она его на дух не переносит, десятой дорогой обходит.
   - Значит ее Филиппо чем то привлек, что та к нему приклеялась ... на­мертво.
   - Может и ты знаешь что то такое, отчего девицы ум теряют?
   - Может и знаю, только это дельце не для тебя.
   Живописец сделал последний штрих на рисунке. Отойдя с ним в сторо­ну стал сравнивать свою работу с оригиналом.
   - На сегодня хватит. Теперь перенесу все это на картон, выставлю в га­лерее и люди глядя на тебя, будут любоваться твоей стряпней на фоне мор­ской глади, деревьев и скал.
   - Посмотрят и забудут.
   - Умный будет вспоминать, глупому можно простить.
   Художник бережно стал скатывать лист в рулон.
   - Так на чем мы остановились? Ах да, на тайне.
   - Был бы ты попроще, может быть я бы и поделилась ею.
   - Не скромничай, Выкладывай.
   - Нет, нет, - ответила рыбачка, убирая со стола. - Да и девицы, как я по­нимаю у тебя новой нет, на которую ты бы мог применить мое средство.
   - Есть у меня одна на примете, живет неподалеку. Возможно твой при­ворот и пришелся в самый раз.
   - Хитришь со мной, не люблю я этого.
   - Ну что же. Нет так нет. Придется обратится к другому человеку. Ну хотя бы к Филиппо. Уж он то не откажет мне в таком интересном деле...
   Август направился по тропе ведущей на одну из улочек поселка. Пау­лина окликнула его. Когда тот остановившись оглянулся, она поманила его к себе.
   - Горяч ты больно. Вспыхиваешь как сухой хворост. Не поможет тебе подденшик.
   - Небось сама приложила к этому руки?
   Старая рыбачка прошла к скамье и присела на ее край, давая место художнику.
   - Гляди у меня орел! То чего тебе скажу, крепко держи за зубами. Фи­липпо помогла, тебе помогу, чтобы не ходил без пары. Ты меня выручал не раз. Теперь пришла очередь и мне помочь тебе.
   Старуха замолчала, теребя руками подол, раздумывая, доверится не­спокойному художнику или подождать со своим откровением и советом. Кто знает, что из этого может выйти. Август не торопил ее, чтобы не спугнуть не­решительность. Та вздохнула.
   - Сходи к свечнику Пьеро. Он сейчас сидит в своей лавке. Купи воска, только чистого не смешанного, размером с твой кулак. Иди домой. В полно­луние слепи изображение своей девицы. На ее головке прилепи пучок ее во­лос. Тут ты уж подумай как его достать. Разведи огонь, затем начни обвола­кивать фигурку дымом. Только не увлекайся. Не подноси близко к огню. Если воск начнет таять, твоя избранница начнет тотчас чахнуть. Закрой глаза. Три­жды повтори; "Цаларат", "Цхалафар", наложи оковы... назови ее имя и свое желание к ней. Когда пламя само по себе начнет угасать, спрячь восковую фигурку в тайничок. При необходимости приворожить к себе красавицу возь­ми из пяти иголок длинную и вонзи ее в левую грудь фигурки. Если острие войдет слишком глубоко, твоя красотка будет просто помирать от любви к тебе... Но ты же не будешь так терзать свою бедняжку?...
   Паулина умолкла. Август нарушил молчание. - Далее что?
   - Все. Запомнил, что за чем?
   - Приду к тебе, напомнишь...
   - Приблизишь к себе девицу, умерь пыл своего языка. Поласковей будь с ней. Надо будет -- повинись перед ней. Только так ты можешь добиться у нее признания. И вот еще что. Девицы не любят пьяные физиономии. Их тошнит от этого. А у тебя есть слабость к зелью. Значит выбирай, что тебе важнее, или девица или кувшин вина. А теперь иди куда надо, У меня еще много дел...
  
   ...На следующий день около полудня, когда Левицкие садились обе­дать, старый Бернардо, ходивший в поселок, принес конверт и вручил его Вере Григорьевне. Та вскрыв его и пробежав глазами, протянула брату. - Ка­жется наш отдых подошел к концу. Письмо из Парижа. Григорий Павлович направляется в Вену, где и надеется встретить нас.
   Владимир Григорьевич прочитав, отложил письмо в сторону.
   - Он уже в Вене. Письмо запоздало. Собираемся!
   Обед прошел в совещании. По его окончании, Левицкий направился в поселок, чтобы раздобыть транспорт. Услугами Августа, решили не прибе­гать. Сборы решили не откладывать, и приступить к ним сразу. Подозвав к себе прислугу, тетушка стала давать им поручения по консервации мебели и ненужных вещей, от которых необходимо избавиться. Бернардо и Анна молча выслушав хозяйку, обещали все исполнить в точности. Возвратившись из Сорренто, Владимир Григорьевич сообщил. - Завтра утром отъезжаем. Надо быть готовым.
   - Успеем, - ответила ему в тон сестра.
   Она перевела взгляд с брата на Варю. Та вспомнила вчерашний разго­вор с нею и опустила глаза. Дмитрий, возбужденный причиной отъезда, рья­но кинулся паковать вещи. Он, без умолку говорил о Петербурге, Кронштад­те, куда часто ездил к Григорию Павловичу. Тетушка поддерживала с ним эту тему, не забыв при этом напомнить ему об учебе, которая ждет его в столи­це. Владимир Григорьевич добавил, что этот учебный год для него, будет за­вершающим, от которого зависит его дальнейшая карьера.
   Настроение всех было приподнятым. И все же несмотря на отличную атмосферу в семье Левицких, все же над ними всеми, витала скрытая напря­женность. Мамонова понимала, что именно она является причиной этому....
  
   ...После ужина Владимир Григорьевич по обыкновению пошел на мо­гилку Анастасии, Дмитрий, на прогулку к лагуне. Варя осталась в доме с Ве­рой Григорьевной. Она чувствовала себя неуютно, словно все ее игнорирова­ли, избегали...
   - Я пойду немного прогуляюсь, - сказала девушка ей, направляясь к двери.
   Тетушка словно ждала этого. - Да, конечно. Только будь осторожна, Не попадись на глаза этому умнику, соседу. Сама знаешь, что эта за птица.
   Предостережения тетушки Варя восприняла спокойно. Теперь она зна­ла уже, как вести себя с Августом, в случае, если придется с ним встретится. Девушка вышла из двора и направилась по тенистой аллее в сторону грота, находившегося за избой Бернардо, если подняться по тропке вверх Настрое­ние было неважным, но это ее не остановило. Сворачивая с тропинки, на жи­вописные уголки и прогуливаясь среди скал и зелени, она раздумывала над своей нелегкой судьбой.
   Начиная с Луганска, она не сидела сложа руки. Работая на дому (сти­рая белье Джексона Холдейна) она успевала при этом заниматься вокалом в салоне Софьи Павловны, у Андрея Кирилловича, и петь в Казанском хоре. Ее труд и настойчивость дали результаты. Она едет в Петербург. И здесь в театре, вновь, и вновь, не покладая рук, она занимается и выступает в част­ных домах В ней уже видят певицу большой сцены. Впереди Миланский те­атр "Ла-Скала". Она примадонна, синьора Бельканто. Все прекрасно! А ее личная жизнь? Ей просто некогда было думать. Впрочем иногда на горизонте что - то маячило. "Муж, дети, семья, дом..." И чем закончились ее мечты? Отношения с Куртом складывались таки странно, как впрочем и ее заверше­ние. Теперь она беременна от венецианского лодочника Марко. Как это мог­ло с ней случится? Она даже подумать не могла, что ее неосведомленность, в интимных отношениях с ним, будут иметь неожиданные последствия. Ведь лодочник по сути, был для нее совершенно посторонним человеком. Мельк­нула мысль. "Неужели происшедшее со мной, это то, о чем так страстно же­лал синьор Стереонни?"
   Ее погубило чрезмерное любопытство. А ведь она помнила совет те­тушки Дмитрия, быть осторожнее в этой стране, в выборе знакомств. Да и москвичи, с которыми она ехала до Вероны, предупреждали ее об этом. Успокаивало девушку лишь обстоятельства, другого, более приятного харак­тера.
   На документах, выданный городской мэрией Веймара, Курт значится, как барон и владельцем замка. За регистрированный с ним брак дает ей пра­во тоже быть баронессой. В связи со смертью мужа, она теперь полноправ­ная хозяйка его имения,...и то, что находится на дне Сухого колодца. Курт, видимо интуитивно чувствовал необходимость передать свое состояние в надежные руки. Теперь она не просто богата, а очень богата...Но, увы, к это­му еще надо привыкнуть и освободится от привычек, умаляющие ее досто­инства....
  
   ...Она бродила лужайками, иногда срывая поздние, осенние цветы. Они росли повсюду: возле кустов, валунов и просто под небольшими дерев­цами. Варя не заметила, как попала на поляну, на которой находился Влади­мир Григорьевич, стоявший одиноко у надгробного холмика. Она подошла к нему. Постояв немного, положила цветы на могилку, поправляя их, чтобы те не скатывались в разные стороны. Левицкий грустно заметил.
   - Странная штука жизнь. Ходит человек по земле, работает, чем - то за­нимается, дом, семья и вдруг, все кончено. Его нет, словно он ушел куда то очень далеко, откуда назад все дороги отрезаны, и остаются о нем, лишь одни воспоминания.
   Владимир Григорьевич, покачав головой, не спеша направился к тропе. Девушка последовала за ним. Дойдя до аллеи, он не свернул в сторону вил­лы, а наоборот, стал подыматься по узкой тропке вверх. Мамонова молча по­следовала за ним. Не доходя до пастушеского грота, он остановился.
   - Я часто прихожу сюда, чтобы побыть одному...
   Варя виновато посмотрела ему в лицо. - Я,...я не буду вам мешать...
   Он подошел к пещере. Вид на все стороны, был великолепный, не­смотря на поздний вечер. С одной стороны открывался обзор на Неаполь и Везувий, по другую сторону, Сорренто и ее лагуны.
   Граф стоял безмолвно, словно капитан, вглядывающиеся в безбреж­ный океан. Он присел на валун, стоявший неподалеку.
   - Когда смотришь на эту красоту, - нарушил молчание он, - чувствуешь себя ничтожной букашкой в этом мире, и в тоже время великаном, безраз­дельно владеющим им.
   Мамонова молча смотрела на лагуну. Ее волновал лишь один вопрос к нему, но она не решалась его задать. Левицкий почувствовал это.
   - Вас что - то беспокоит?
   Варя продолжала смотреть на морскую гладь.
   - Вы,... и сейчас продолжаете любить свою жену?
   Вопрос удивил Левицкого. - Да. А разве может быть иначе?
   - Она красива?
   - В этом она уступает вам, но в остальном, Анастасия была прекрасным человеком.
   Мамонова вспомнила миланского библиотекаря. "- Леонардо да Вин­чи, - говорил он, - любил в одиночестве любоваться своей Джакондой. Часто сидел перед портретом, любовался ею, вспоминая промелькнувшую перед ним свою долгую жизнь полную противоречий взлетов и падений. Он не лю­бил показывать ее кому либо. Когда к нему в каморку однажды вошел неожи­данно французский король со свитою, художник попытался прикрыть картину холстиной, но тот успел увидеть ее, и был очень изумлен. Франциск 1 тотчас предложил флорентийцу большую сумму за портрет. При всем своем уваже­нии к королю, Леонардо да Винчи вежливо отказал ему в продаже, чем еще более удивил короля. Художник смиренно попросил своего покровителя не разлучать его с Моной Лизой, ведь ему осталось совсем мало жить. Король ценил талант Леонардо да Винчи и понимал его состояние смятенной души. Он заплатил художнику за Джаконду обещанную сумму, и оставил дорогой ему портрет...
   ...Владимир Григорьевич продолжал молча смотреть на темнеющие склоны гор. Мамонова нарушила тягостное молчание. - Вы видели Джаконду?
   - Да, ответил Владимир Григорьевич, думая о своем. Затем повернув­шись к девушке вопросительно посмотрел ей в лицо. - Почему именно ее?
   - Не знаю, просто так.
   Наступило тягостное молчание.
   - Вы часто приходите сюда?
   - Здесь легче думается.
   - Уже темнеет...
   - Я обычно прихожу надолго сюда.
   Левицкий замкнулся в себе, но вскоре они разговорились, вспоминая Петербург и отдельные моменты путешествия. Стало совершенно темно, лишь небо продолжала раскрывать перед ними мерцающее серебро звезд. Они восторженно смотрели на этот безмолвный, завораживающий океан светлячков. Варя подошла к гроту. Владимир Григорьевич поднялся.
   - Стало свежо. Из грота тоже можно наблюдать за этой красотой, да и теплее там.
   Он вошел в пещеру и сел на душистое сено. Варя последовала за ним. Звезды продолжали заговорщицки подмигивать. Девушка присела поджав под себя ноги. - О чем вы думаете?
   - О разном.
   - И все таки?
   - О вас и о моем немецком друге.
   - Вы говорите это с тоской. Почему?
   - Наверное во мне заговорила ревность.
   - А если бы Курта не было,...вообще?
   - Увы, это реальность.
   Девушка колебалась, затем нерешительно спросила.
   - Я вам нравлюсь?..
   Вопрос повис в воздухе, словно звон колокольчика, в ожидании.
   - Вы ведь чувствуете это?
   -Да.
   Чтобы загладить свое смущение, откровенным признанием, она про­должила.
   - Вы сделали для меня очень много, и я постоянно нахожусь вашим должником. Меня это угнетает и унижает как личность.
   - Я освобождаю вас от всего этого.
   Варя подумав нарушила тишину.
   - Забудьте пожалуйста о Курте. Его нет и уже никогда не будет.
   - Это невозможно...
   Девушка не выдержала. - Его нет в живых, Курта убили!
   Левицкий, резко повернулся к ней. - Что ? Как убили?...
   Мамонова, всхлипывая стала подробно рассказывать о последней встрече с ним в Венеции, и его гибели. В конце она добавила.
   - Он был славным человеком и беспомощный по своей природе...
   Владимир Григорьевич был потрясен известием. Наступила долгая ти­шина. Каждый из них молча, переживал смерть Курта. Теперь Левицкий пони­мал, причину подавленности Мамоновой и ее молчание в дороге...
   Звезды по прежнему таинственно перемигивались между собой.
   - Прохладно становится.
   Ее голос был тихим и грустным.
   Левицкий придвинулся к ней и нерешительно обнял ее.
   - Так теплее?
   Она нерешительно коснулась его руки.
   - Поцелуйте меня...
   Он не шевельнулся. Варя стыдливо повторила свою просьбу. - Пожа­луйста....
   Владимир Григорьевич боялся спугнуть чарующий миг. Словно во сне, он коснулся губами ее лица, подбородка, губ... Она все еще колеблясь нере­шительно обвила его шею руками, потянулась к нему и шепнула ему.
   - Вы хотите меня?... Я хочу быть вашей,... любовницей?...
   Левицкий находясь в нарастающем возбуждении, шевельнул сухими губами.
   - Вы,...серьезно?
   - Да.
   - Здесь? Сейчас?
   Он перестал что - либо соображать и понимая что говорит глупость, мотнул головой. - Мне трудно в это...поверить. Простите...
   Девушка провела рукой по его щеке.
   - Вы,... же хотите...
   Левицкий волнуясь, взял ее руки в свои.
   - Выходите за меня замуж?
   Девушка посмотрела ему в лицо и провела рукой по его плечу. Мысль о неудачном бракосочетании с Куртом были еще свежи.
   - Давайте поговорим об этом в другой раз. Я пока, не готова ответить вам. Вы всегда такой строгий, и меня это всегда пугало.
   - Извините. Я был уверен в том, что не интересую вас...
   - Это не так...Вы мне,... небезразличны...
   ... В пастушеском гроте наступила кратковременная тишина, затем ста­ли слышны тихие звуки поцелуев, шорох соломы и шепот...
   - Подождите, я сниму туфли.
   - Я вам помогу их снять, хорошо?
   -Да...
  
   ...На виллу они вернулись только утром. Бернардо и Анна помогали выносить вещи Левицких из дома во двор. Коляски еще не было. Сели зав­тракать. Разговор не клеился, хотя каждый старался что - то сказать. Взгля­ды Дмитрия на Варю приводили последнюю в смятение. В них было все: пре­зрение, любовь, отчаяние... Не доев свой завтрак и не сказав никому ни сло­ва, он вышел из-за стола и покинул столовое помещение.
   Левицкие покончив с едой, стали помогать прислуге надевать чехлы на мебель. Вскоре прибыла коляска. Ее хозяин, молодой итальянец поздоро­вавшись, стал помогать укладывать вещи в коляску. Вспомнили о Дмитрии. Вера Григорьевна удивленно произнесла.
   - Где же он? Куда запропастился? То, то я заметила вид у него за сто­лом был какой то хмурый. Грусть, тоска по Сорренто, по вилле понимаю, но возвращаться назад ведь надо же?
   Мамонова и Левицкий не сговариваясь кинулись на поиски. Затем раз­делившись, стали искать племянника порознь. Обойдя все уголки, где он ча­сто бывал, девушка случайно увидела его стоящим на краю обрыва. Тот смотрел на лагуну Варя подойдя к нему, окликнула его. Дмитрий вздрогнул и повернулся к ней Его лицо было в слезах. Девушка в недоумении, подошла ближе. Он выпрямился.
   - Если вы ко мне сделаете еще шаг, я брошусь вниз и вы найдете меня на дне лагуны!
   - Боже мой! Что с вами! Объяснитесь же?
   Племянник истерически захохотал.
   - Не притворяйтесь! Вы же прекрасно знаете почему я здесь!
   - Нет, же, - уже неуверенно ответила она.
   - Я вас боготворил, безумно любил, с первым вашим появлением в моей жизни. А вы? Убили во мне все прекрасное к вам...
   - Чем же я могла вам так навредить?
   Дмитрий усмехнулся. - Я вас считал совершенством и жестоко попла­тился за свой обман.
   Мамонову ужаснула мысль. - Вы следили за мной?
   - Поневоле. Вчера вечером тетушка велела мне разыскать вас. Вы мило забавлялись с моим дорогим дядюшкой. Эта идиллия так долго дли­лась у вас, что пожалуй и пастухам, пришедшим по утру, доставили удоволь­ствия лицезреть вас в одеждах Адама и Евы.
   Когда я увидел, чем вы в гроте занимались, то был сражен наповал. Все мои мечты и грезы о вас были растоптаны в один миг. Мне хотелось в тот момент покончить с собой. Я не знал, почему не сделал этого сразу. Навер­ное потому, что еще хотел раз увидеть ваше лицо, руки, фигуру и навсегда унести с собой в вечность.
   - Вы образованный человек, великодушный. Разве, кто - либо из деву­шек может устоять против вашего обаяния?
   - Но вы же устояли?
   - Об этом разве говорят во всеуслышание?
   Дмитрий удивленно посмотрел на девушку.
   - Как это понять?
   - Подойдите ко мне.
   Тот спрыгнул с камня и нерешительно подошел к ней.
   Она взяла его за руки, затем приподнявшись на цыпочки коснулась гу­бами его лица.
   Дмитрий растерянно посмотрел ей в глаза и неожиданно привлек к себе, стал отчаянно целовать, боясь, что это всего лишь наваждение. Она стояла не шевелясь, принимая жар его чувств. Пропасть над лагуной все еще была рядом. Ее, почти вертикальный спуск продолжал пугать Варю.
   - Нас ждут. Идем те же.
   - Простите, я взволнован...
  
   ...Варя и Дмитрий вернулись на виллу. Коляска их уже ждала. Тетушка уже намеревалась накинуться на племянника, но ее брат остановил. - Мы те­ряем время. Едем!
   Прощание с прислугой было прервано приходом Августа.
   - Подождите, синьоры. Вы забыли кое - что. Это от меня.
   Он подошел к коляске и поставил у ног Левицких бутыль с вином.
   Лицо Августа было несколько озабоченным и даже растерянным.
   - Уезжаете? Так неожиданно?
   Взглянув на певицу, он обратился к Владимиру Григорьевичу и его се­стре.
   - Прошу вашего позволения выразить молодой синьоре мои личные признания за свои не всегда разумные поступки. Я бы хотел сказать ей это лично, тет а тет... Позвольте мне это сделать?
   Тон сказанной тирады слов удивил Левицких. Они ждали реакции Ма­моновой. Девушка была тоже смущена его переменой и просьбой. Вера Гри­горьевна коснулась ее локтя. - Иди. Уважь просьбу нашего соседа. Мы подо­ждем.
   Все еще пребывая в нерешительности, Варя сошла с пролетки. Живо­писец молча прошел с ней к виноградной изгороди. Левицкие внимательно следили за молодыми людьми. И хотя до до них не долетали слова разгово­ра, но по выражению лица художника было видно, что тот говорил действи­тельно искренне и смотрелся сейчас вполне порядочным человеком. Это продолжало удивлять графа, его сестру. Неожиданно племянник тетушки вы­скочил из пролетки и быстро направился к изгороди.
   Подойдя к разговаривающим, он резко взял за руку певицу и стал уво­дить ее от Августа. Владимир Григорьевич и его сестра увидели в руках ху­дожника ножницы для резки бумаги. Дмитрий подвел девушку к пролетке. Усевшись в ней, он оглянулся. Август подавленно смотрел на удаляющуюся коляску. Увидев кровь на пальцах Дмитрия, тетушка молча вытерла ее носо­вым платочком, переглянувшись с братом...
   Вскоре уже подъезжали к Неаполю. Поколесив по улочкам города, из­возчик повернул на Бари. Дорога была долгая и изнурительная. К вечеру пу­тешественники уже были приморском городке, на берегу Андриатики. На их удачу тут же сели на пароход, направлявшийся в Венецию...
  
   В свободные минуты Мамонова с ужасом вспоминала племянника те­тушки, стоявшего на краю пропасти. Кто знает, чем бы кончилась их встреча, если бы не ее "задушевный разговор" с ним. Ведь последствия могли быть и для Левицких и для нее, непредсказуемые. Сейчас Дмитрий держался спо­койно, крепко держа язык за зубами, несмотря на все ухищрения тетушки, выведать у него, причину утреннего исчезновения. Причуды Августа взять себе на память частицу локона ее волос, была не менее удивительна, чем и его поведение. Девушка вспоминала это с улыбкой до тех пор, пока не узна­ла, какие могли быть последствия этого "невинного" желания соседа живо­писца для нее...
   Свое любопытство Вера Григорьевна компенсировала приятной неожиданностью. Ее брат, Владимир Григорьевич, теперь постоянно был с певицей. Их руки часто сплетались вместе и тайком подкреплялись нежным поцелуем. Обрывки фраз, долетавшие до нее, вселяли уверенность в их се­мейном будущем... Вена, Веймар, замок Курта, Миланский театр, все эти слова были прочной гарантией их отношений, как и янтарный браслет на руке Мамоновой, подарок ее брата...
  
   Глава 36. Вена.
  
   Путь на Вену проходил через Верону, Больцано и Зальцбург. По обе стороны экипажа проплывали опрятные домики на берегах рек и равнин. Кругом стояли величественные вершины гор. После деревушки Инсбрук, эки­паж доставил Левицких в Зальцбург. Эта была уже другая страна. Не­большой городок разместился на равнинной части берегов реки Зальцах у подножья изгиба горы Монсберг. Здесь, как и сто лет назад сохранился дух времени Моцарта. Он царил повсюду, в старых постройках домов, соборов, замков и широких площадей. Остановившись в небольшой гостинице на де­нек, они попросили местного музыканта - органиста костела св. Эхарда, пока­зать город. Владимир Григорьевич нанял карету и все четверо покатили по старинным улочкам Зальцбурга.
   Мамонова много читала о Моцарте и пела не раз на концертах фраг­менты из его опер и конечно же желание узнать о нем побольше, было огромным.
   Органист подробно рассказывал путешественникам о жизни великого музыканта и о местах связанные с его именем. Он старался объяснятся с клиентами на немецком языке, но те с трудом понимали его. Язык старого музыканта, был настолько перенасыщен французскими и итальянскими фра­зами, что на долю немецкого, оставалось совсем незначительное количество слов. Левицкому приходилось часто переспрашивать его, чтобы не упустить ни одной детали.
   Он переводил. - Отец Моцарта, Леопольд был католиком. Он был сто­ронником императрицы Марии Терезы и зальцбургского Архиепископа Шра­тенбаха. Этот собор, с двумя величественными башнями, хранит церковную книгу с записью рождения музыканта Моцарта. Она гласит:
   "Иоганнес Хризостомус Вольфганус Теофилус Моцарт, родился 27 ян­варя 1756 года...".
   Недалеко от собора, массивное сооружение - резиденция архиеписко­па Шраттенбаха. В помещении имеются залы. Так например зал карбонари­ев, служил для охраны святейшего лица. Конференцзал, Шраттенбах прово­дил торжественные собрания и встречи. В рыцарском зале Резиденции, ар­хиепископ слушал игру детей Леопольда, Нанерль и Вольфанга, которому было всего пять лет.
   Рядом с собором и Резиденцией, расположены церкви св. Михаила, св. Петра, св. Каэтана и св. Эрхарда, в котором я играю на органе. Эти тесные строения вместе, называют в Зальцбурге "город суверена". Сейчас мы подъ­езжаем к "городу бюргеров". В этом доме снимали комнаты семья Моцарта, Леопольда и Анны - Марии с детьми. Хозяином дома тогда был Лоренц Ха­геннауэр, поклонник музыкальных способностей своих жильцов, проживав­ших на третьем этаже.
   А вот на той возвышенности, горы Монхсберг, стоит крепость Гоген­зальцбург. С ее площадки открывается чудесный вид на город, на реку Заль­цах, и на Унверсбергбаварскую равнину. На эту вершину отец Моцарта, Лео­польд, на руках приносил своего сына, чтобы тот мог полюбоваться величи­ем края, в котором тот родился и жил...
  
   ...Старый органист продолжал рассказывать о жизни города и ее горо­жан. Левицкий поинтересовался, бывал ли тот кроме Зальцбурга в других го­родах, и может ли он сравнить красоту своего родного края, с каким либо другим? Органист отрицательно покачал головой. Кроме Зальбурга и Граца, он нигде не бывал. Город Грац, в котором он родился, тоже хорош, и там есть свои знаменитости. Какие? Ну хотя бы, что в этом городе жила и начинала свою творческую карьеру Тереза Штольц, исполнительница многих вокаль­ных партий, в операх Верди. У нее есть внук Роберт, подающий надежды прекрасный музыкант. И если судьба к нему будет столь же благосклонна, как и к его бабушке, Роберта ждет успех и слава.
   Маленькая подробность о Терезе Штольц, была приятным сюрпризом для Мамоновой. Она часто слышала о ней, но видеть ее, так и не пришлось...
   Утром следующего дня, экипаж увозил Левицких в столицу Австрии.
   Когда последние дома по Линцштрассе остались позади, Вера Григо­рьевна заметила. - На ваших лицах, молодые люди, я вижу грусть. Ее поро­дили возвышенные чувства. Это прекрасно! Впереди нас ждет Вена! Это но­вые впечатления. Оставим же нашу грусть и воспоминания на осенние и зим­ние вечера в Петербурге, у теплого камина, с чашкой горячего кофе.
   Племянник тетушки добавил. - Чтобы они были более яркими, я попро­бую их изложить на бумаге.
   - А Варенька не даст тебе что-либо пропустить. Имей это в виду!
   Мамонова улыбнулась тетушке. - Конечно. Воспоминания стоят этого!...
  
   ...До Вены было двести верст. Весь этот путь девушка думала только об одном, о посещении театра "Ун дер Вин", слава, о котором была известна далеко за ее пределами. Думая о нем, перед ее глазами простирался долгий и тернистый путь, по которому она шла к успеху, и о тех людях, которые способствовали ее продвижению. Перед глазами стоял родной Луганск, пер­вый учитель по вокалу и наставник Андрей Кириллович Свеженцев, и Тума­нова Софья Павловна.
   Образ Наташи Скворцовой, всегда вызывал у Мамоновой смутное вол­нение. Ее личность, как ни странно, ассоциировалась у певицы постоянно с Тумановой, с пригородом Петербурга, Павловском, и венским композитором. Но пожалуй не только это. Что - то очень личное, притягательное было в этом, которому не было объяснения...
   Приехав в Вену, Левицкие сняли номера, в гостинице, на площади свя­того Михаила. В этот же день, их встретил отец Владимира Григорьевича, Григорий Павлович. За праздничным столом, он слушал их рассказы о неза­бываемых днях проведенных в Италии. Затем Григорий Павлович поблагода­рил Мамонову за поддержку его семьи.
   - Они, - сказал он, кивнув на дочь, сына и племянника, - стали другими, уверенными в себе, что так важно в наше время. Здесь в Вене, я вам не буду помехой. Ходите, смотрите и восхищайтесь, а мне предстоит решить в этом городе, ряд важных вопросов.
   Ужин прошел в сердечной обстановке, который больше походил на се­мейный...
  
   ...Мамонова и Владимир Григорьевич осматривали Вену. Стефан (быв­ший русский солдат, работавший при гостинице возницей), согласился сопро­вождать их по городу. Разъезжая в легком экипаже, он показывал им на ста­ринные особняки, коротко давая справку ценности его, связанные с памятны­ми датами.
   Бетховен, Гайдн, Глюк, Шуберт и много других известных музыкантов было произнесено конюхом с безразличием, словно он знал их далеко не с лучшей стороны. По просьбе девушки, Стефан направил вою коляску на кладбище святого Марка, где обрел свой вечный покой Вольфанг Моцарт. Стоя среди неизвестных могил, конюх уверял, что именно в этом месте был захоронен композитор, и в знак своей правоты и компетентности, стал приво­дить ряд убедительных доводов.
   Памятник Радецкому, был завершающим в этот день.
   Возвращаясь в гостиницу, Стефан показал на один из двухэтажных до­мов. Он негромко произнес имя, одного из жильцов, проживавшего в нем. Варя услышав его, вздрогнула в полном смысле этого слова. В какой то миг, ей даже показалось, что ослышалась, и она попросила повторить его. Тот по­вторил имя. Мамонова с волнением смотрела на окна и парадный вход в дом. Здесь живет человек, музыку которого она обожала и собиралась слу­шать в Венской опере, в театре "Ун дер Вин"...
  
   ...Дмитрий, и его тетушка, были сдержаны в эмоциях, выслушав вер­нувшихся с прогулки Варю и Владимира Григорьевича. Мамоновой даже по­казалось, что за время их отсутствия, что - то случилось. Но Вера Григо­рьевна, старалась по- своему обыкновению, как всегда вести себя спокойно. Чутье Вари подсказало, что с приездом Григория Павловича, их семейная си­туация изменилась не в лучшую сторону. От нее что- то скрывали. Она пони­мала их.
   Когда Вера Григорьевна с братом вышли из комнаты, Варя подошла к Дмитрию, сидевшим за столом, с журналом в руках.
   - Что случилось?
   - Вы о чем?
   - У Григория Павловича неприятности?
   - У нас все хорошо.
   - Это не так, я же вижу. Мы ведь друзья, секретов не может быть между нами. Говорите же...
   Дмитрий подумал.
   - Я даже не знаю как вам сказать. Мы разорены. Кредиторы англичане, хотят наложить на все наше недвижимое имущество арест, и продать его с молотка. Мы будем выкинуты на улицу.
   Мамонова задумчиво посмотрела в окно.
   - Гютнер Май замешан в этом деле?
   - Он зачинщик всего этого, начиная с гибели нашего судна "Русь".
   Певица повернулась к Дмитрию и взяла его за руку.
   - То, что намерены сделать с вами эти жулики, у них ничего не выйдет!
   - Но ведь,...
   - Махинации с векселями, им обойдется дорого!
   Племянник удивленно посмотрел на Мамонову. Та, как никогда, была серьезна.
   - Не волнуйтесь, все будет хорошо. Я уж, об этом позабочусь!..
  
   ...Роскошная открытая карета подъехала к великолепному зданию. Те­атр "Ун дер Вин" украшали всевозможные скульптурные и лепные украше­ния, символизирующие вечную красоту и добра. Мамонова с волнением и трепетом входила в зал. Она не замечала ни Левицкого ни его сестру, ни Дмитрия. Стены, люстры, красочный потолок, все вместе, наполняли душу луганчанки, радостью и счастьем. Музыканты настраивали инструменты. Ле­вицкий поглядывал на императорскую ложу. Будет ли присутствовать на кон­церте своего любимца, Франц Иосиф?
   Зал уже был полон празднично одетых венцев. Они негромко перего­варивались. Дамы обмахивались веерами. Наступила тишина. С правой сто­роны, из-за кулис к оркестру вышел дирижер. Рукоплескания перешли в нескончаемый грохот, словно с гор сходили лавины из тысячи крупных и мел­ких камней. Дирижер стоял лицом к публике. Несмотря на возраст, он был красив и элегантен. Его серьезное, утомленное лицо смотрело мимо импера­торской ложи, словно отыскивая в зале, среди зрителей, знакомые лица.
   Мамонова не отрывала взгляда от того, чья судьба, оставила свой след в Малороссии, в далеком и безвестном Луганске. Затем композитор по­вернулся к оркестру и поднял руки вперед для вступления. Первые аккорды увертюры к "Летучей мыши", целиком захватили девушку. Казалось, ничто и никто, не в силах оторвать ее от чарующих звуков оркестра. Движение рук признанного Маэстро, были для музыкантов и слушателей, священными пассами, отчего все затаив дыхание загипнотизировано смотрели на сцену. Граф Левицкий не единым словом не обмолвился с сестрой и Дмитрием. Эти звуки, дарили всем, наслаждение вечной красоты. Когда оркестр умолк, Варя захлопала в ладоши. В тишине зала, на нее обратили внимание. Дирижер тоже посмотрел в ее сторону. Его взгляд пронзил ее бедное сердце...
  
   ...В антракте, Владимир Григорьевич восторгался увертюрой. Варя плохо слушала Левицкого, которому музыка венского композитора тоже при­шлась по душе. Мамонова томилась. Причина была непонятна. Сквозь на­рядную толпу, в ее сторону, кто - то спешил. Девушка невольно отступила на­зад. К ней подошел молодой мужчина. Его лицо расплылось в улыбке. Варя ахнула. Перед ней стоял Рудольф, брат Роланды. Он почти не изменился, однако новая черта в его характере появилась. Он был сдержан. Семейство Левицких, было обрадованно появлением в чужом городе, знакомого Вари Мамоновой. Граф, да и остальные, были не против, чтобы девушка поболта­ла с музыкантом из оркестра.
   О чем могли говорить молодые люди, расставшись в Луганске? Все было понятно без слов. Разговор шел в основном, на профессиональные темы. О прошлом говорили мало.
   - Пошли, я познакомлю тебя с музыкантами. Мои друзья имеют пред­ставление о бельканто.
   - Но это наверное, неудобно?
   - У нас мало времени и мы напрасно тратим его.
   Певица вместе с Рудольфом последовала в комнату, примыкающая к сцене. Музыканты увидев своего товарища, с очаровательной спутницей, тотчас повернулись в их сторону.
   - Прошу господа внимания!
   Рудольф, представил девушку, музыкантам оркестра. Узнав, что та на­ходится в Вене проездом, стали расспрашивать ее о Риме, Флоренции и ко­нечно же о Милане. Рудольф едва успевал переводить и отвечать на много­численные вопросы. Затем разговор незаметно перешел на столицу России. Варя осмелела и стала спокойно отвечать на вопросы. Когда разговор зашел о ее репертуаре, она, коротко остановилась на некоторых произведениях. Седой австриец, сидевший у фортепиано, что - то спросил певицу. Рудольф перевел. - Спой, что нибудь?
   Видя ее нерешительность, он попросил. - Они хотят послушать рус­скую певицу, побывавшую в Италии.
   Мамонова слегка волнуясь взяла ноты с фортепиано и перелистав несколько страниц, поставила их вновь на пюпитр. Пианист вопросительно перевел взгляд с певицы на музыкантов. Она кивнула ему. Пожилой музы­кант коснулся пальцами клавишей инструмента. Вступление было коротким и ярким. Она хотела петь и запела. Все, словно увидев нечто, смотрели на русское чудо, с большим интересом. Едва прозвучала вторая часть темы произведения, певица осеклась. В тишине помещения раздались несколько хлопков. Варя млея смотрела вперед. Ее лицо стало пунцовым. Перед ней стоял венский композитор Иоганн Штраус.
   Он не спеша подошел к ней.
   - Я вас узнал. Это были ваши первые хлопки в зале?
   Девушка не чувствовала ног и не слышала своего ответа. Много лет, "всю свою жизнь", она мечтала увидеть того, о котором была много наслы­шана. Мечта сбылась, и вот он стоит перед ней, с благородными чертами лица, и грустными, усталыми глазами. Композитор понимал ее волнение.
   - "Весенние голоса" я написал недавно. Каким образом ноты попали к вам?
   Мамонова волнуясь ответила, что случайно увидела этот вальс у ми­ланского музыканта и за несколько дней, выучив его, пела в театре "Ла - Скала"
   - Вам нравится моя музыка?
   - А разве есть такой человек, который ответил бы "Нет"?
   Ответ смутил композитора.
   - Благодарю за искренность
   Он что-то спросил у пианиста. Тот пожав плечами, показал на свои часы. Иоганн Штраус обратился к оркестрантам.
   - Наша молодая российская гостья, могла бы выручить нас и быть украшением нашей программы. Розалинда как всегда опаздывает. Не будем ждать ее.
   Композитор обратился с просьбой к луганчанке
   - Можно попросить вас об одолжении, спеть нам что нибудь из вашего репертуара, разумеется сейчас, на концерте? Кстати в зале, в первом ряду сидит известный российский дипломат Пусть для него это будет маленьким сюрпризом...
   Предложение было неожиданным и это озадачило Варю. - Но ведь без распевки, это...сами понимаете...
   - С вашими данными и мастерством, в этом нет особой необходимости...
  
   ...Дальнейшее было для Мамоновой, словно в тумане. Огромный зал, публика, лицо дирижера, доброе и удивительно родное, ее голос, нежно пор­хающий в этих стенах, гром аплодисментов...Это было признанием ее талан­та. Но для певицы, это было нечто большее, чем торжество. Композитор подошел к Мамоновой. Они встретились взглядами. Ей очень хотелось при­коснуться к его руке, и дирижер почувствовав это, взял луганчанку за руку. Чувства Вари к Маэстро были несколько странные, раздвоенные, но удиви­тельно близкие и родные...
  
  
   ... Шульц, игравший во вторых скрипках, наклонился к Рудольфу.
   - Это она?
   - Нет. Икона нарисована с ее подруги.
   - Они похожи?
   - Как две капли воды.
   Рудольф приветливо махнул рукой сиявшей от счастья Мамоновой.
   Если бы кто то, из них посмотрел на середину зала, они бы обратили внимание на женщину, стоявшую между рядами. Это была стройная особа, средних лет, со вкусом одетая В ее больших и красивых глазах блестели сле­зы. Без всякого сомнения и Варя и Рудольф узнали бы в ней свою общую знакомую из далекого Луганска, а именно Туманову Софью Павловну...
  
   ...Иоганн Штраус и Варя Мамонова продолжали стоять на сцене ря­дом, под бури оваций и нескончаемый грохот аплодисментов.
   Шульц коснулся смычком плеча своего товарища.
   - А ведь они похожи, не правда ли?
   Тот не ответил. Зал продолжал бурно аплодировать...
  
  

Луганск 1983 -- 7 мая 2007г.

  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"