В ночь на четвёртое августа нас выгрузили на станции Лог, не доезжая станции Иловля. Под аэродром, а если честно, то просто посадочную площадку приспособили выкошенный луг к востоку от станции и железной дороги. С другой стороны железнодорожной ветки в сторону Дона местами были пески, на которых развернуть посадочную площадку невозможно. Хоть разгружавшиеся перед нами танковые подразделения успели здорово покалечить дороги вокруг станции, но обеспечивавшие разгрузку прибывающих эшелонов железнодорожники и сапёры успели площадку у вагонов подправить. Впрочем, в этом аврале наравне работали все, по дороге, а где и просто по степи рядом с разбитой дорогой сумели полупогружным способом за ночь отбуксировать наши машины к месту базирования. Если бы не это, то утром немецкая воздушная разведка, обнаружив разгрузку, быстро бы вызвала бомбардировщики и тогда неизвестно, что осталось бы от полка. А то, что станцию эффективно бомбят можно было видеть в отсветах фар по обгорелым танковым коробкам и остовам другой техники и скрученным от жара вагонным рамам. Понятно, что вся эта техника не участвовала в боях, до которых просто не доехала, что это работа немецких бомбардировщиков, которой противопоставить ПВО станции ничего не смогла. Думаю, что ПВО небольшой станции не больше четырёх-пяти стволов невеликих калибров, если вообще есть. Но я не критиковать ПВО собрался, всего лишь о том, что наш ночной аврал имел смысл и принёс результат - мы не попали под налёт немцев и рассвет встретили уже под маскировочными сетями на нашей площадке.

  Мы расположились на краю и внутри жиденького лесочка по краю оврага. Нет здесь белорусских чащ и пущ, как и Вологодской тайги мимо которой ехал наш эшелон. Самолётные стоянки замаскировали по опушке, а полковые службы, штаб и жильё заняли заросшую балку или овраг по другому краю леса. Натянули маскировочные сети, поверх которых накидали скошенного высохшего сена. Здесь никто не вывешивал флюгер "полосатого чулка" показывающий ветер, никаких обязательных посадочных "Т". В условиях полного господства немцев в воздухе, когда летают они с придвинувшихся вплотную к станции Морозовская на правом берегу Чира аэродромов, маскировка уже не прихоть, а вопрос выживания. Ещё нам очень помогло, что здесь раньше был оборудован полевой стан и на краю балки имелся действующий колодец, то есть возить воду нам было не нужно.

  Пока техники суетились, приводя самолёты в полётное состояние и проводя все положенные регламенты, нас засадили учить карты. В этих краях успел полетать я один, да и то это мне не особенно помогало, ведь пилотажная зона аэродрома училища в стороне от нашего расположения. Впрочем, наличие множества хорошо видимых рек, несколько железных дорог и другие заметные ориентиры облегчали ориентирование и нашу задачу по ознакомлению с новым районом. Ориентирование над степью - довольно сложное дело, полетали мы уже в Иране над пустыней, где вдали горы, а вот над однообразным ландшафтом точно привязаться очень сложно. В этом населённом и освоенном районе было намного проще. Тем временем командир и комиссар пытались выяснить, кому и как мы теперь подчиняемся. Место нашего развёртывания нам передали в пути на одной из станций вместе с приказом, а вот принадлежность и подчинение по прибытии нигде не указана.

  Удалось связаться со штабом Сталинградского фронта и доложить о нашем прибытии. Что в штабе никого не заинтересовало и вообще осталось неясным, а кому вообще передали наш рапорт. А потом встретились с представителями шестьдесят третьей армии, в полосе которой мы находимся, и со штабом генерала Кузнецова установили устойчивую связь и договорились о взаимодействии. Дело в том, что не только эта армия, а сам фронт и большинство соединений здесь в эти дни находились на разных этапах формирования, а из Москвы уже сыпались приказы и боевые задачи, которые нужно не обсуждать, а выполнять.* А нам, раз уж мы здесь оказались, нужно в этом участвовать и не тогда, когда всё устаканится, а сейчас. Словом, нам пока вполне подходили задачи по поддержанию наземных частей шестьдесят третьей армии, а начальники на нашу шею всегда найдутся и сами нас найдут. К вечеру пятого августа мы облётывали первые самолёты, а наутро шестого усиленным звеном вылетели с полной боевой загрузкой в сторону Чира, где наши войска в этой жаре пытались перекрыть путь немцам в излучине Дона.

  Круглые сутки стоит такая духота, что в кабине комбинезоны и бельё становятся мокрыми уже через десяток минут, а после возвращения из вылета шлемофоны снимали с головы, словно это были раскалённые чугунки, и пить хочется жутко. Кажется, утолить жажду вообще невозможно, пили прямо из вёдер через край, захлёбываясь обливаясь тёплой или ледяной колодезной водой, какую техники на стоянке приготовили, фыркая от попавшей в нос воды, но, не останавливаясь, и с непередаваемым удовольствием опрокидывали оставшуюся воду прямо на голову. И даже приятно, что вода затекла за шиворот и прохладно забулькала в сапогах. Но сушь и жара даже облегчают нам работу, ведь в такую погоду любое перемещение техники в степи на много километров выдают пыльные столбы и нужно просто подлететь и разглядеть, кто это по степи раскатывает. Мне с моим зрением это не составляет никакого труда, а ещё на расстоянии до километра я уже уверенно чувствую примерный порядок количества аур, которые срывает пылевое облако, а часто можно даже почувствовать эмоциональный настрой едущих, это тоже очень помогает определиться. В небе ауры чувствую на гораздо бОльшем расстоянии и намного точнее...

  Чтобы обзор иметь больше, подлетели к Дону на полутора тысячах, увидели, что по всей площади от Чира до Клетской и Малонабатовской идут тяжёлые бои. И не всегда немцы с запада или с юго-запада согласно генеральному направлению ударов, как нас наставлял перед вылетом командир по полученной из штаба информации. С воздуха без точного наведения в происходящем разобраться очень сложно. Но вначале нам помогли наши старые знакомцы с неубирающимися стойками шасси, которые самозабвенно бомбили какую-то цель. Со стороны это выглядит, как группа бомбардировщиков пикирует и сыплет бомбы куда-то в большое грязное дымное пылевое облако, которое встало наверно после первых разрывов. Мы с Цыгановым привычно вверху, под нами четыре наших машины и две из второй эскадрильи строем двух звеньев, по команде дружно развернулись в атаку. Юнкерсы до последнего нас не видят. Идущий впереди Цыганов дал команду к повороту и атаке, сам чуть клюнул носом и дал первую очередь, а следом жахнули остальные. Фактически мы растянутым строем звеньев зашли сбоку, а потом после разворота оказались фронтом и почти смели немцев нашим могучим залпом, шестнадцать скорострельных пушек - это аргумент. С хода завалили двоих, а оставшиеся пятеро бросились в стороны, для облегчения машин сбрасывая остатки бомб куда попало. Честно, я ожидал больший эффект, все наши стволы - огневая метла, которая должна была смести если не всех, то большинство. Но жизнь плевать хотела на логику и статистику. Не будь у нас под опекой наши машины, минимум пару бы мы с комэском точно догнали и приземлили, но чего уж. Кто именно и кого завалил в такой атаке не понять, вышли на них и влупили все из всех стволов, пойди тут разбери, хотя своего я чётко разглядел, как и то, что в него кроме меня точно несколько раз попал чей-то ШКАС. К сожалению, я во время атаки оказался дальше всех и стрелял из очень неудобного положения. Да и вообще, больше внимания уделял обстановке вокруг, чтобы не пропустить неожиданное нападение, поэтому в атаке участвовал самым краем, но одного завалил именно я, только говорить об этом глупо.

  Из-за поднятой пикировщиками пыли, которую сносило на немецкие позиции, оказалось, невозможно определить, кого нам бомбить. Полетели дальше, и всего через пару километров увидели пять угловатых коробочек немецких танков, которые при поддержке пехоты штурмовали позицию, где в спешно отрытых окопах и ячейках хорошо если три десятка наших бойцов наберётся. А их единственная пушка дымит в стороне перевёрнутая и искорёженная. Похоже, что её даже на позицию выставить не успели. Встали в круг, как научились и стали гнобить супостата. У немцев даже зенитка оказалась, её вовремя заметил Цыганов и произвёл зенитчикам отеческое внушение уложившись в один проход с огнём из пушек и пулемётов, больше она не стреляла. А я по ходу дела испытывал свои разрывные усиленные выправленные пули и снаряды, вернее только снаряды, пули попробовал по "Лаптёжнику" и мне понравилось. Из пяти танков чётко идентифицировались только две тройки и одна двойка, а вот ещё две бронеединицы оказались не танки. Одна какая-то жуткая самоходка, словно на танк без башни сверху взгромоздили короткоствольную пушку калибром не меньше ста миллиметров со здоровенным дульным тормозом и могучим броневым щитом. А вторая похоже переделанная из нашего БТ-семь конструкция вооружённая крупнокалиберным пулемётом за наклонным щитом и открытым сверху отсеком для расчёта. От нашего дружного залпа эРэСами при подходе, немецкая пехота сразу залегла, и стала расползаться. В смысле, кому повезло не оказаться в зоне взрывов и не поймать осколок. А после мы показали класс, ведь не зря нас гонял Бурдужа. Лёшка Гордеев удачно положил рядом с одной тройкой полусотенную бомбу. А ещё одной почти распылил бронетранспортёр с пушкой на крыше, этих не считая танков три штуки было. Цыганов, как уже сказал, отлучился к зенитке и больше обстреливал пехоту. Фима и Расул (это я про старшего сержанта и старшего пилота Ефима Кобыленко и сержанта Расула Баймухаметова) вдвоём уделали вторую немецкую тройку. А старшина Нечай с двумя ведомыми своими бомбами перевернули двойку, но кажется, она осталась целой, хотя сейчас и торчала перевёрнутая из воронки, задрав корму и гусеницы в небо. Тройка Валеры разнесла и странную самоходку с крупнокалиберным пулемётом. Пока парни гоняли по полю залёгшую пехоту и сгрудившиеся в стороне машины и мотоциклы, я расстрелял эту непонятную самоходку со здоровенной пушкой. Теперь у меня сведение стволов выставлено на четыреста - пятьсот метров, поэтому два десятка снарядов из двух стволов вошли в цель, и она рванула так, что кусок ствола чуть не долетел до нашего круга, а это метров четыреста высоты. Даже не знаю, это у неё столько боекомплекта было, который сдетонировал или это двадцать моих снарядов так нашумели? Больше я такими длинными очередями решил не садить, а взрывы даже от моего одиночного снаряда выглядят мощнее, чем попадание фугаса из полковой трёхдюймовки. Вообще после первых взрывов землю накрыли пыль и дым от бомбёжки, поэтому я стрелял не особенно волнуясь, что придётся объясняться с нашими, откуда такие мощные взрывы. Из окопов нам радостно махали наши бойцы, среди которых у многих были повязки, а самые шустрые уже перебежками выдвигались за трофеями или окончательно прижать пулемётами немцев с фланга. Мы с Цыгановым все бомбы высыпали на тылы атакующего подразделения, в километре в балке прятались три грузовика, пара мотоциклов и дымила полевая кухня.

  Похоже, обиженные нами Юнкерсы пожаловались на нас, и на обратном пути нас решили поучить две пары охотников. Мы уже подлетали к Дону, когда я их заметил и предупредил комэска и группу. Из двухсот сорока снарядов на каждую пушку я расстрелял по сотне, а вот из полутора тысяч патронов к ШКАСам почти не стрелял, мне кажется, что моих выправленных пуль для воздушного боя вполне хватит, ведь Юнкерсу хватило. Вот четверо нарисовались уверенные, что они волки, а мы их жертвенные барашки. Хорошо бы их не упустить, чтобы не передали информацию, что штурмовики больно огрызаются. Чем дольше немцы будут продолжать считать нас мишенью, тем больше их мы успеем смертельно удивить.

  Дальше почти классическая схема атаки группы немецких охотников. Один остался сверху руководить и отслеживать обстановку. А трое, по их манёвру я почти слышал радостное щенячье повизгивание, с которым они немного разошлись по фронту и кинулись сверху и сзади на нас, хотя, может это просто игра воображения из-за напряжения перед схваткой. Нас Цыганов вёл никак не показывая, что мы успели обнаружить "худых". Тем не менее комэск уже оттянулся назад ближе ко мне, а ребята прижались к земле. При атаке такой низколетящей цели любое неловкое движение атакующего может стать фатальным и последним. Особенно если пытаться сближаться для уверенного поражения цели. А мы с Цыгановым над группой старательно изображаем слепых и тупых придурков, идя тем же курсом и даже не особенно выписывая "змейку". Выждали до самого начала атаки. Я пошёл в разворот, а комэск вильнул машиной и со скольжением резко сбросил скорость. И вот ведь досада! От моего разворота тот, на кого я нацелился, умудрился увернуться. А на уловку Цыганова попались двое оставшихся. Он сумел вывернуть машину и зацепить обоих. Один сразу ушёл носом в камыши по берегу Дона, а второй с явными проблемами мотора и управления потянул с дымком на неуверенный вираж большого радиуса. Цыганов приказал мне добить подранка, а он останется прикрывать группу. Всё верно, мы - не истребители, наше дело своих прикрывать, хотя азарт в крови кипит и досада, что мой ушёл от моей атаки.

  Комэск пристроился к нашим, а я повернул за подранком. Но сделать ничего не успел, немец клюнул носом, и из кабины заваливающейся на бок машины, плеснуло белой тряпкой парашюта. Но парашют воздухом не наполнился, пилот не смог покинуть самолёт, точнее, покинул, но на несколько секунд позже. При ударе о землю тело выкинуло и отбросило, а несколько раз кувыркнувшаяся машина с отлетающими в стороны частями замерла перевёрнутая и зачадила в клубах поднятой пыли, может и разгорится потом. Два оставшихся охотника кружат над нами на высоте двух с половиной тысяч и не делают в нашу сторону никаких движений, но и не улетают, а нам уже через двадцать километров надо поворачивать к аэродрому. Но пока у нас такое сопровождение показывать курс на аэродром только дурак станет. Я пристроился к нашим сзади, а Цыганов сразу скользнул вперёд. Хоть охотники любят нападать на штурмовики сзади, где меньше опасности и плохой обзор, но могут и нарушить это правило, поэтому мы пасём эскадрилью с обоих концов.

  Немцам минут через пять надоело висеть над нами и разойдясь в стороны с пикированием они стали разгоняться, чтобы взять меня в "ножницы", как заднего. Цыганов тоже видел этот маневр, и мы с ним по радио поделили стороны. Мне выпала левая. И едва мой противник стал выравниваться выцеливая, перегрузка вдавила меня в парашют на сиденье, самолёт встал на крыло, взревев мотором. Но сегодня день для меня не задался, мой немец снова вывернулся и даже посланная с досады короткая очередь на авось его не задела. С этими эволюциями мы набрали полторы тысячи высоты, вернее это я выскочил наверх, а вот немец так шарахнулся от моего разворота, что оказался внизу и наверно услышал по рации крик своего, которого комэск взял как на блюдечке. Очередь Цыганова с очень малого расстояния из пушек и пулемётов оторвала его немцу почти весь хвост, превратив его полёт в неуправляемый. Словом, мой немец, не пытаясь умничать пытался уйти на бреющем, а я ведь до сих пор так и не проверил свойства своих пуль, да и обидно стало. Крикнул по рации, что я за немцем, кинул машину в пикирование, в рассчёте, что тяжёлый утюг разгоняется быстрее...

  Вообще, после моих манипуляций с мотором и скольжением воздуха по обшивке я полные обороты двигателю ещё ни разу не давал, не так ещё хорошо приработались детали, поэтому не рисковал. А вот сегодня уже можно, и я дал полный газ со скольжением "под горку". Скорость ушла за шестёрку показывающую сотни километров в час. Если бы у меня не была обработана обшивка, может и не стоило так рисковать, вдруг обшивку с плоскостей сорвёт, хотя для этого скорость нужна под восемь сотен. Видимо немец был полностью уверен, что у штурмовиков скорость до четыреста, а у него пятьсот семьдесят, у земли чуть меньше, всё равно больше сотни запаса, чтобы уйти от "Бетонного Ивана". Зеркала заднего обзора у него не видно, а смотреть назад гаргрот мешает и соответственно меня он не видит. Улепётывает по прямой, пикировать с разгоном высота не даёт. Догнал я его всего минуты за три и расстрелял как на полигоне. Подошёл вплотную, когда траектории пулемётных трасс ещё не сошлись в точке сведения. Очередями на двадцать пять - тридцать патронов отпилил немцу оба крыла. Не знаю, насколько удивился пилот, но уже не спросишь, при ударе об землю рвануло громко. Зато я проверил и убедился, что теперь пули моих ШКАСов взрываются не слабее, чем стандартные снаряды пушек ШВАК, вот только надо помнить, что скорострельные ШКАСы посылают в цель даже не очереди, а целое облако пуль. Радостный не снижая скорости, помчался догонять наших. Настроение до самой посадки стало чудесное, в конце сбил не самолёт, а прервал сегодняшнюю полосу невезения.

  А вот после посадки Цыганов меня взял в оборот и повёл в палатку комиссара, она немного в стороне поставлена. Оказавшийся среди встречающих Гамбузов охотно предоставил комэску условия для приватной втык-беседы. И уже в палатке без крика и мата Васильевич мне качественно прочистил мозги. И ведь обидно, что полностью прав, а я расслабился и увлёкся. То есть в тот момент оставил всю эскадрилью на комэска и это просто везение, что за время моего отсутствия на нас никто не выскочил. Позабыл, что для нас главное защищать своих, а не сбивать немцев, мы - не истребители, а штурмовики. Повинился, пообещал принять к сведению и больше так не делать. А потащил он меня в палатку к комиссару, чтобы мой авторитет лейтенантский не ронять!

  После пошли обедать, пока наши самолёты техники обслужат. И уже в столовой хитро прищурившись и частично переводя разговор в шутливую форму:

  - Ты за немцем сегодня от обиды помчался, что я тебя почти догнал?

  - Ну, вроде ещё не догнал, сколько у нас получается? У меня это двадцатый.

  - А у меня сегодня восемнадцать, вышло, а если как сегодня попадёт, так две штуки считай не проблема!

  - Да я сегодня как не с той ноги встал, два раза считай в упор, промахнулся...

  - Да, видел я! Но не забывай, что я тебе сто раз говорил, мы не истребители! Да и ну их истребителей, у нас при их сопровождении ребят сбили. Ну, ты знаешь... Лучше на себя рассчитывать, тем более, что когда истребителей нет, немец от нас подвоха совсем не ждёт, сам подставляется...

  Уже когда допивали компот прибежал посыльный от командира и Цыганов убежал в штаб. А ещё через пару минут с рёвом стали садиться четыре машины из второй эскадрильи, они и вылетали после нас... Про подтверждение наших сегодняшних сбитых даже думать не имело смысла, потому, что мы здесь ещё никого не знаем и уж тем более на виду каких наших частей мы в это время пролетали. То есть, не зная, какая часть под нами - неизвестно куда звонить, чтобы прислали нам подтверждение о сбитых над ними. Вот такая простая арифметика. Когда обживёмся, лучше узнаем расположение наших войск, вот тогда можно будет запрашивать официальные подтверждения о сбитых. И в случае посадки в расположении наших частей иногда лучше нам звонить, неизвестно в каком состоянии лётчик и может ли добраться до связи. Да, честно сказать, мы и не заморачивались. Наше с комэском соревнование скорее в шуточном ключе, а не реальный задокументированный счёт. Вообще, для нас обоих выбранное нами занятие по охране наших групп стало данью нашему истребительному прошлому, вроде как истребитель в нас не умер, а жизнь вот в штурмовики занесла. И при этом мы это могли делать гораздо лучше других и особенно в нашей слётанной паре. Тем более при наличии у нас теперь радиосвязи.

  Когда собрались у штаба в курилке, вышел Цыганов и с ходу стал нарезать задачи, предварительно поговорив с Сергеем Петровичем - нашим старшим инженером:

  - Слушаем меня все внимательно! Сегодня мы неплохо слетали, отработали без потерь. Только у Гордеева перебита тяга, которую надо менять и до вылета это сделать не успеют. Гордееву - замечание! Нечего под немецкие снаряды подставляться! Заодно всем, кто ещё не вылетал нужно машины облетать. Идём ввосьмером. Ведущими звеньев Нечай и Фима вместо Гордеева. Ведомые Пряхин и Косенков, второе звено Баймухаметов и Васильков. Я с Гурьяновым как всегда сверху в прикрытии, но башкой всё равно всем вертеть, если жить хотите. Разведка донесла, что вроде бы со стороны станции Суровкино двигается бронеколонна в сторону позиций шестьдесят второй армии, соседи помочь просят. Вылет прямо сейчас, доложили, что машины уже готовы! Вопросы есть?!

  -...!

  -Вопросов нет! Вперёд! По машинам!...

  Снова сквозь поднятую над ВПП пыль, почти на ощупь взлетаем. Мы с Цыгановым последние, чтобы точно знать, что наши уже все в воздухе. У нас народ уже облетанный, пинками как наседке группу после взлёта сгонять в кучу не требуется. Летим. Мелькнул Дон, оставили слева дымы боёв, идём на юг, нам нужно у Чира выйти к железке и вдоль неё направо. Километрах в сорока от Дона пылит большая колонна, похоже с бронетехникой. Впереди разведка на мотоциклах и бронетранспортёре, с ними хорошо виден танк - двойка, за ним немного отстав тоже танк, только уже не понять, какой, а дальше в густой рыжеватой степной пыли не видно уже ничего, но колонна растянулась не меньше километра. До Суровкино и железной дороги мы не долетели километров двадцать пять и "наша колонна" должна немного севернее быть, решение принимать комэску... Парадокс в том, что даже зная, что перед нами немцы мы можем оказаться в положении "не выполнение приказа" ведь на нас рассчитывали, а мы чем-то другим занимались, если разбомбим не тех...

  Идём мимо, словно и не видим колонну, комэск полез наверх, когда от колонны отдалились километров на пятнадцать, пришла команда на разворот и принять влево, что заходить будем, не смотря на пыль с конца колонны. Где там в этой пылище конец колонны неизвестно, хотя я примерно чувствую, но Цыганов исходит из того, что считает длину колонны в двести метров. Ну, грубо говоря, мы бОльшую длину колонны и не осилим, маловато нас, тем более, что у нас всего по шесть бомб, по две сотки и четыре полусотки. Были бы мелкие осколочные по пехоте или зажигательные ампулы в контейнерах, когда можно действительно площадь накрыть, а так работаем тяжёлыми бомбами чтобы нанести максимальный ущерб бронетехнике. Заходим по оси дороги и идём к голове, мы работаем голову от середины, а на хвост залпами выпустили эРэСы... После нашего прохода видно стало ещё хуже, если была только пыль и дым выхлопа техники, то теперь под нами вообще облако клубами и разных цветов, но что-то точно горит. Комэск решает не штурмовать из бортового оружия, смысла стрелять в непроглядную пыль и дым никакого, всё в душе протестует неприцельно тратить снаряды. Приказ группе на отход. Доворачиваем и идём на восток, где видны дымы пожаров боёв в излучине Дона, там найдём, что и кого поштурмовать из наших пушек и пулемётов.

  Нашли, прошлись из всех стволов. Я снова порезвился из своих пулемётов только очень короткими очередями, можете себе представить полторы тысячи пуль, которые я выкладываю с очень большой точностью, которые рвутся, как фугасные пушечные снаряды каждая. Ну, а если надо и снарядов парочку добавляю, мне не жалко. Словом на паре участков мы перепахали немецкие порядки так, что после оседания пыли и дыма боеспособного там уже ничего не могло остаться. Желающих пострелять в нас не то, что из зениток, даже из пехотных пулемётов множили на ноль в первую очередь. А по пути к нам никто не стал приставать, даже странно. Потому, что немцы нагнали сюда столько авиации, что почти в любой момент, поглядев в небо хоть где-нибудь в воздухе можно увидеть самолёт и с вероятностью процентов в восемьдесят этот самолёт немецкий. Грубо говоря, всё правильно, при немецком плотном взаимодействии наземников и авиации, а здесь район главного удара даже не армии, а всего фланга фронта.

  Нам уже довели, что здесь надо быть готовыми ко встречам не только с немцами, но и с их союзниками. К слову, те четверо, что пытались пристать к нам в прошлом вылете, имели на хвостах своих мессеров вместо косой свастики немецкого паука косой чёрный крест. На боку фюзеляжа вместо немецкого чёрного креста был нарисован на белом кругу с красной окантовкой тонкий красный крест с расщеплёнными ласточкиными хвостами концами, с жёлтым тонким кантом, двумя перекрещенными шпагами и с жёлтым львом на задних лапах в красно-белом медальоне. Оказывается это эмблемы болгарских ВВС**, которые с нами официально вроде не воюют. Когда ребята узнали, их возмущению не было предела. Все помнили про братушек-славян, про освобождение Болгарии от османского ига, про Шипку, про то, что ради освобождения славян из басурманского ига последняя Крымская война началась, победными плодами, которой из-за маразматика Горчакова Россия воспользоваться не смогла, только Болгария получила свободу и государственность, которая щедро полита кровью русских солдат, если подумать, совершенно не нужная России. Нам рассказали и про знаки самолётов Венгрии с бело-зелёной галочкой и белым крестом в чёрном квадрате на хвосте, Румынии с красно-жёлто-синим хвостовым оперением и жёлтым крестом-снежинкой с жёлтым кантом и красно-жёлто-синими кругами похожими на мишень в центре, Хорватии с щитом в красно-белую шашечку, Италии с зелёно-бело-красным хвостом и тремя стилизованными фашинами с крылышками на фюзеляже рядом с немецким крестом или просто белым крестом с маленьким красно-белым щитом в центре. В принципе все эти нюансы не так уж важны, тем более и сами немцы обожают разрисовывать свои самолёты. Главное, что все союзники немцев предпочитают летать на немецких самолётах, хотя вначале войны, говорят, пытались и на своих, а из общих обозначений - желтый нос и жёлтые полосы на машинах.

  Назавтра или ещё через день наши полёты должны были бы закончиться, ведь боеприпасов у нас с собой едва на пару недель, а бензина только на несколько вылетов, для облёта самолётов, если точнее. Но наш БАО успел захомячить на станции где мы разгружались две бесхозные цистерны авиационного топлива и даже перевезти уже почти всё в нам. Даже бочки нашли, вернее потому и сумели захомячить, что сумели найти тару, а как иначе вывезти по тридцать тонн в каждой цистерне чудом не сгоревшие после бомбёжек...

  Боеприпасы нам обещают подвезти, так, что будет с чем летать. Вот мы и летали до конца недели. Когда сами выискивали себе цели, а когда и по заявкам с земли. Наша шестьдесят третья армия стояла на левом берегу Дона, кроме плацдарма у Серафимовича откуда её пытались сбросить в Дон. Несколько раз летали объяснить наступающим здесь итальянским и румынским частям, что делать это не нужно. Вполне возможно, что если бы здесь наступали немцы, то удержать плацдарм не вышло бы, а против итальянцев с румынами плацдарм держится. Нам каждый день доводят конфигурацию линии фронта, и мы её рисуем на своих кроках карт, с которыми летаем. Немцы уже перебросили свои самолёты на аэродромы Морозовской и Обливской и сейчас имеют возможность прибывать по заявке буквально в течение нескольких десятков минут.

  Дон здесь делает изгиб в сторону Волги, и немного севернее города Калач-на-Дону резко отворачивает к западу. Образованный этим изгибом почти прямой угол напротив Сталинграда и называют Донской Излучиной. В этот угол немцы отжимают наши войска, которые попытались держать оборону по реке Чир. Но их никто в лоб штурмовать не стал, немцы подготовленный и занятый нашими войсками рубеж обороны просто обошли. И если с северной стороны обход не очень получился, и они увязли в боях с правым флангом шестьдесят второй армии, то левый фланг рубежа, где стоит шестьдесят четвёртая армия, смяли и уже выдавили эту армию за Дон. Прижатая к углу излучины осталась шестьдесят вторая и остатки четвёртой танковой армий. Вообще на этом пятаке очень трудно разобраться, где и кто с кем воюет. Никакой сплошной линии фронта нет, многие части воюют в окружении и полуокружении зацепившись за какой-нибудь удачный взгорок или лесок, прикрывшись глубокой балкой или оврагом. Двести двадцать седьмой приказ выполняется, какими бы суровыми не казались его формулировки и последствия. Мы в этой ситуации имеем мало шансов вмешаться в мешанину идущих на земле боёв. Для того, чтобы надёжно и эффективно в таких условиях применять штурмовую или бомбардировочную авиацию нужно хорошее устойчивое наведение с земли со своевременным обозначением целей и своих порядков. И уж точно не хочется из самых благих побуждений вывалить бомбы на головы своих бойцов. Есть вариант летать парами и звеньями, выглядывать конкретные стычки и пытаться помочь нашим, но такая малая группа слишком уязвима для охотников и для обычного зрения задача далеко не всегда выполнимая. Поэтому нам остаётся в основном работать по подходящим из немецкого тыла колоннам и обозам, что тоже нужно, кто бы спорил, но хочется помочь в идущих на земле боях.

  Вот только сами посчитайте, пусть даже восемь самолётов с восемью полусотками каждый и восемью РС-82. Цель - пылящая колонна, то есть работа при плохой видимости, наша система прицеливания и разброс при бомбометании с горизонтального полёта, когда бомбим куда-то в район цели. А вероятность попадания в танк с его гарантированным уничтожением всего пара процентов. Притом, что колонна даже танкового подразделения состоит не из одних танков. Радует, что наша эффективность против грузовиков или повозок в несколько раз выше, против них даже небольшие восемьдесят два эРэСы работают замечательно. А ведь у войсковых колонн есть свои средства ПВО, которые начинают палить, даже если не видят нас, но им хорошо слышно сквозь пыль и дым, на близких расстояниях этого достаточно. И два-три зенитных автомата вполне могут испортить нам всю малину комфортного захода по оси дороги, а заходы под углом снижают эффективность бомбометания в несколько раз. То есть, прилетели восемь больших железных самолётов, устроили очень много грохота, взрывов и пожаров, а в итоге хорошо, если хоть один танк уничтожен, а не отправлен в ремонт со сбитой гусеницей. Радует, что при плотном построении колонны грузовиков и конных повозок под раздачу каждой попавшей бомбы попадает не меньше десятка. Впрочем, эта на первый взгляд небольшая эффективность нашей работы рассчитана и принята достаточной. Это не мы - мазилы, это особенность применения всей бомбардировочной и штурмовой авиации. К слову, из-за малых высот точность у нас в разы выше, чем у больших бомберов. А для крупнокалиберной зенитной артиллерии расход снарядов в десятки тысяч на один повреждённый (даже не сбитый) самолёт считается вполне приемлемым и оценивается, как хорошая работа ПВО. Мелкокалиберная зенитная артиллерия при том, что стреляет очередями имеет показатель в несколько тысяч снарядов на сбитый или повреждённый, только в отличие от согласованных залпов больших стволов с задачей создать на пути вражеских самолётов вал осколков, малые калибры должны попасть и ведут прицельный огонь. Высоты, при которых их применение эффективно - небольшие, они прицельно работают по низколетящим целям. Только для нас это как раз высота, на которой мы и работаем, поэтому малокалиберные зенитки наш самый главный враг и противник.

  Но против таких расчётов и мне есть, что в пику добавить. Я придумал, как, не привлекая к себе особого внимания использовать при штурмовке не только пулемёты, но и пушки с усиленными снарядами. Во-первых, в существующих условиях жаркого засушливого лета, что и как в облаках пыли и дыма взрывается, не особенно разберёшь. Во-вторых, я могу вести огонь издалека, что по таким целям как самолёт или отдельный танк не имеет смысла, но по автомобильной колонне разброс даже в десяток метров не страшен, а фугасное действие моих снарядов при удачном попадании даже для танка опасно. Броню такой взрыв не пробьёт, но при попадании в моторный отсек, закреплённое на броне топливо и масло или распахнутый по случаю жары люк почти гарантированное уничтожение бронеединицы. В-третьих, этот же приём - стрельба издали я стал использовать при штурмовке, когда мы работаем на переднем крае, тогда рассеивание моих снарядов по зелёгшей пехоте ей очень сильно не нравится. Ведь взрывы мощнее, чем от трёхдюймовки, а количество взрывов очень большое, поэтому удаётся качественно перепахивать передний край немцев. Ещё почти каждая колонна впереди себя пускает дозор или разведку на мотоциклах в сопровождении грузовика с солдатами или бронетранспортёра. Вот уж этим мы шанса не оставляем никакого, после бомбардировки колонны штурмовать из пушек облако пыли и дыма не имеет особого смысла. Кроме меня в пыли никто не ориентируется, поэтому я спокойно занимаюсь с точки зрения остальных глупостью, стреляю в пыль и просто перевожу боеприпасы. А остальные тем временем разносят на молекулы передовой дозор, которому в степи деваться некуда. Ну, грубо говоря, их сюда никто не звал!...

  Вот такими задачами, если нам не приходили другие, мы занимались первые дни после приезда. По всем канонам - голая партизанщина, но что-то ведь нужно делать. При этом понимали, что количество боеприпасов у нас катастрофически уменьшается, а для его получения нужна команда какого-нибудь большого штаба. Кузнецов - командарм шестьдесят третьей нам со своих складов отгрузил, что мог, но это не много и надолго не хватит. Ведь у нас боеприпасы свои, а у него снабжение для наземных войск и если что-нибудь попалось, то это немного и случайно. Даже патрон для ШКАСа только внешне похож на винтовочный патрон, но если в наш пулемёт зарядить патроны от винтовки, то стрелять не получится, а пулемёты выйдут из строя. Поэтому на наших патронах на донце гильзы буква "Ш" выбита и второй желобок дополнительного обжима пули в гильзе. Двадцатимиллиметровых снарядов у наземных войск вообще нет, так, что вопрос не решён, а только отложен на несколько дней. Наконец, двадцатого на нас вышли из штаба генерала Руденко, которого назначили командующим шестнадцатой воздушной армии Сталинградского фронта. Его штаб в Сталинграде, а мы, как оказалось, его подчинённые. Про создание воздушных армий мы уже знали из приказа Ставки, тем более, что совсем рядом уже была и воевала недавно созданная восьмая воздушная армия Юго-Западного фронта под командованием генерала Хрюкина, который нами недавно командовал в Карелии и скорее всего поэтому нас вытащил вслед за собой. Хоть мы не попали под его командование из-за неразберихи, но он вытащил бездействующий полк туда, где он был очень нужен.

  Командир с комиссаром взяли бумажки, прыгнули в связной самолёт и полетели на Гумрак, чтобы предстать пред грозные очи нашего найденного начальства. Но какое бы оно не было, было очень хорошо, что период наших полупартизанских действий закончился. И закончился вполне успешно, ведь за прошедшие две недели мы потеряли только один самолёт, при этом лётчик остался жив, это Витя Осинкин - старший пилот второй эскадрильи не дотянул до аэродрома километров двадцать и плюхнулся в песках на левом берегу Дона в расположении наших частей. Витя в госпитале, машина восстановлению не подлежит, но её всё равно притащили. Техники в обломках чего-нибудь интересное обязательно найдут. В том вылете вторая эскадрилья при возвращении нарвалась на два звена немецких истребителей. Их пощипали, но отвадил, и не дал добить два сильно повреждённых самолёта решительный отпор, который дали наши штурмовики, вместо правильного в понимании немцев убегания. Штурмовики встали в круг на небольшой высоте и превратились в очень кусачую цель. А может у немцев уже заканчивался бензин, и им нужно было возвращаться на базу. Со второй обычно в прикрытии как мы с Цыгановым летает Морозов, а в этот раз с ними был ещё и командир, так, что огрызнутся они смогли очень достойно. Два немца из-за повреждений вышли из боя сразу, а ещё один со снижением и дымом в конце потянул к своим. Два наших самолёта сейчас ремонтируют и они пока не боеготовы.

  У нас в эскадрилье пока только пробоины, которые техники заделывают походя. Как говорит комэск, немцам пока сильно везет, не встречаемся в небе, то есть, видим мы их часто, но вдали и к нам они не приближаются. Ну, а мы не истребители, чтобы гоняться за ними по всему небу. Но одно звено охотников мы прижучили, только в этот раз будто я поменялся местами с комэском. Цыганов выкрутил боевым разворотом навстречу, и засадил почти в упор, а я сыграл на скольжении и резком сбрасывании скорости, что вывело мне одного как на блюдечке. Второй успел уйти в сторону, а четвёртый вообще отвернул не завершив атаку. Двое оставшихся почему-то мстить за своих не стали, а смылись на полной скорости. У полка здесь за две недели счёт уже девять сбитых, это ещё одного приголубил командир, когда вылетал со второй. Рассказали, что сунувшемуся неизвестно с какого перепуга лаптёжнику из пролетавшей в стороне группы командир с разворота всадил очередь, от которой Юнкерс просто разорвало в клочья, видимо попал в бомбу и сработал детонатор. Вообще, всё произошло так быстро, что ни наша, ни немецкая группы даже не успели отреагировать или изменить курс. А после взрыва вроде и смысла уже не стало, тем более, что командир спокойно вернулся в строй и полетел дальше. На наших молодых из второй эскадрильи этот эпизод произвел очень сильное впечатление. До этого наши с Цыгановым разговоры о сбитых они видимо всерьёз не принимали.

  Теперь к числу целей нам добавили переправы через Дон, которые с трудолюбием муравьёв наводят немецкие сапёры напротив захваченных на левом берегу плацдармов. Собственно захватывать и удерживать плацдармы на левом берегу не трудно, ведь почти весь правый берег Дона высокий и обрывистый, то есть установленная на нём артиллерия качественно и далеко контролирует через реку низкий левый берег***, то есть, способны эффективно поддержать высадившийся на левом берегу десант. Вот этой переправе войск от нас требовали помешать. Переправа идёт уже несколько дней, наши войска почти полностью выбили с правого берега Дона и на левый берег немцы успели переправить даже несколько танковых подразделений. Бои идут уже на внешнем обводе системы обороны Сталинграда. Самое неприятное, что немцы активно используют действующий мост в районе Калача, то ли его не успели взорвать, то ли немцы его восстановили. А часть немецких войск двигается с юга со стороны Калмыцких степей и угрожает городу с юго-запада.

  Поучавствовать в налёте на аэродром Обливская, который двенадцатого августа штурмовали лётчики шестьсот восемьдесят восьмого ШАП нам не пришлось, но нашему полку поручили провести аналогичную операцию против аэродрома в Морозовской. Старичкам очень хорошо был памятен наш первый налёт седьмого ноября на немецкий аэродром под Москвой. Поэтому никто не стал спешить с шашками наголо, тем более, что здесь голая степь, над которой самолёты будут видны задолго до подхода, и встречу нам организуют полноценную. Неизвестно, с какими потерями и результатами вернулся шестьсот восемьдесят восьмой полк, связываться с ним не стали, сложно, он из восьмой армии. Вариант использовать для налёта сумерки на подходе или отходе не играет, к полётам в темноте из полка готовы меньше половины. А на отходе ещё и от истребителей немецких отбиваться придётся. Немцы сюда пригнали свои сто десятые двухмоторные мессеры и, говорят, появились какие-то сто девяностые фоке-вульфы, у которых просто страшный по мощности залп, а летают быстрее "худых". Капитану Демьянову - нашему начальнику штаба, он хоть и не может летать, но бывший бомбардировщик и в наших делах разбирается, поручено разработать налёт на Морозовский аэродром. Наши полковые острословы тут же связали это задание с нашими Морозовыми - штурманом и фельдшером. Притом, что все понимают, что из такого вылета многие не вернутся, но шутят и пытаются не показать свой страх или неуверенность.

  А первым приказом нашего нового командарма стала понтонная переправа у хутора Трёх-Островянский. Правда от хутора даже обгорелых кирпичей не осталось. Думаю, не нужно объяснять, что переправы немцы прикрывают очень надёжно и не только зенитками, которых здесь больше даже, чем положено по штату на аэродроме, но обязательно ещё и с воздуха. А с развитой системой наблюдения за воздушным пространством, пока долетим, нас будут встречать со всем радушием. Не было в полку человека, который бы открыто трусил, но вопрос в том, чтобы выполнить приказ и не погибнуть, чтобы дальше бить фашистов. Нам приказали разрушить переправу до завтра, поэтому сегодня вечером командир решил перед самой темнотой послать меня и Лёшку Гордеева на разведку, чтобы слетали и аккуратно посмотрели, что из себя представляет переправа и её оборона. По времени рассчитали, что мы вполне успеем подлететь к переправе ещё при свете дня, а вот возвращаться будем уже в темноте. Договорились, что при возвращении попросим подсветить нам полосу. Цыганов расстроился, что послали не его, но его самолёт сейчас в ремонте, во время крайнего вылета ему прострелили баллон шасси, он едва не перевернулся при посадке, и сейчас сверкал измазанным йодом, перекошенным опухшим лицом. А Гордеев имеет довольно большой налёт в сложных условиях и ещё довоенный допуск к ночным полётам, да и опыта боевого успел набрать. Моя кандидатура как-то не обсуждалась даже, за мной и Цыгановым уже закрепилась достойная репутация...

  Когда готовились к вылету, и я только залез в кабину, вдруг пришло в голову, что сижу в ней, как пехотинец в своей стрелковой ячейке и только голова наружу. А то, что я внутри бронекапсулы только увеличивает эту аналогию. Вместо каски у меня толстый шлемофон. Пока летали без радио шлем был гораздо меньше и удобнее, а теперь на ушах утолщения и ларингофоны первое время очень сильно мешали, буквально душили и шею натирали. Сейчас привыкли, но всё равно не слишком удобно...

  Взлетели, отошли в сторону от аэродрома и легли на курс. Лёха идёт сзади, а на подходе понял, что мы просчитались по времени заката, то есть мы опоздали буквально минут на пять, может немного больше. Из-за высокого западного берега Дон и часть левого берега уже утонули в темноте, хоть вокруг ещё достаточно светло, а ещё минут через пять стемнеет окончательно, здесь ночи южные и темнота падает стремительно. Вообще, мне это проблем не доставило, а вот объяснять, что в такой темноте я сумел разглядеть всю схему обороны и подходы к переправе будет сложно. Пока раздумывал, мы уже вышли к самой переправе:

  - Двенадцатый! Набирай высоту! Я подсвечу, клади туда все свои бомбы разом с высоты, чтобы не подставиться, как понял?

  Ведомый качнул крыльями и отвалил наверх, а я стал строить заход, чтобы за раз накрыть побольше целей, мне нужно было выбить как можно больше зениток на высоком берегу, тем более, что они почти все тут и стоят. А рядом в расчищенном овраге сгрудился транспорт на переправу, но светомаскировку соблюдают идеально. Немцы нас слышат, но пока молчат, затаились и не выдают своё расположение. Развернул машину и прошёл очередью из пушек следом за пуском эРэСов. Склон перед обрывом накрыло разрывами. Из-за плотных пушечных очередей вышло, словно накрытие парой гаубичных батарей. До меня дошло, что мы сегодня летали два раза, и за оба вылета мне стрелять не пришлось, и мои снаряды накопили максимум Силы. Раньше я о таком нюансе как-то не задумывался. Проскочил дальше, оставив сзади суматошную стрельбу перехитривших сами себя зенитчиков, но хорошо подсветил Алексею место для бомбометания. В развороте почти над самой землёй вывернулся резким виражом и пошёл на второй заход, чтобы зачистить другую сторону от устроенной в высоком берегу дороги к переправе. Моя вторая атака по времени случайно совпала с заходом Гордеева и разница в разрывах его бомб и залпа эРэСов, он, как и приказано, всё высыпал разом, то есть при подходе все снаряды и потом все бомбы. Если бы я не накрыл перед этим зенитки в первом заходе, а зенитчики успели на нём сосредоточить свой огонь, то его бы наверно ссадили на землю, но обошлось. При втором проходе в меня уже стреляли, но попасть, даже на фоне ещё более светлого неба в низко летящий самолёт - лотерейная удача, ведь я ещё и скорость успел набрать в пикировании, только если сам влечу в очередь зенитного автомата. Вот только я - не барашек, я - хищник и это моя охота! Залпом издалека смёл почти все зенитки с другой стороны дороги и в момент выхода внизу жахнуло! Лёша не поскупился и все шесть соток выложил разом. Успей он чуть раньше, и меня бы взрывом снизу хорошенько приложило, но боюсь, что он меня в темноте уже давно не видит. И скорее всего к взрыву Лёшкиных бомб добавился какой-нибудь грузовик со снарядами, великоват взрыв получился. Даже краем взрывная волна меня хорошенько встряхнула. Спокойно развернулся и с западной стороны пошёл в створе переправы, сообразив, что могу и в этой куче техники на берегу дел натворить, от Лёшкиных бомб стало видно почти всё. С высоты больше семи сотен метров наклонил нос и пустил оставшиеся эРэСы разом, выставленные на задержку всего три-четыре секунды они просто хлопнули над целью, а вот мои снаряды подняли дыбом всё, что там успело скучиться. Увлёкшись, я ещё и по наведённому мосту снарядами прошёлся, а на выходе выложил пару своих соток. Одна рванула, как велено, а вот вторая только когда сработал самоуничтожитель, она в воду попала, и контактный взрыватель не сработал. Но когда сработал под водой на дне под понтонами, восточный конец моста просто вырвало и он, отскочив от берега, закачался. Не завидую тем, кто оказался в машинах, три штуки встали на понтонах. Перед началом моей стрельбы помню, что на понтонах было штук шесть или семь машин. От гидравлического удара снизу моста, по нему пошла вздыбливающая волна высотой метра три, при проходе которой фигурки людей и техника разлетаются в стороны как брызги из лужи, в которую кинули кирпич. Две оставшиеся зенитки с правого и шесть целых зениток с левого берега с азартом лупят в тёмное небо, шарит в темноте единственный уцелевший прожектор. Мелькнула злорадная мысль: интересно сколько десятков сбитых самолётов они себе сегодня запишут? Нам комиссар ещё под Торжком рассказывал, как немецкие лётчики и зенитчики себе бешеные цифры побед записывают, плюс-минус десять - это даже не приписка. А тут после разрушения переправы им придётся очень много писать, чтобы перед своим командованием оправдаться. Но эти мысли ворохнулись где-то в глубине сознания. Я думал, как мне лучше использовать свои оставшиеся четыре бомбы. С понтонов чудом оставшиеся на них немцы шустро сигали в воду, наверно искупаться решили, водичка тёплая, а тёмная дуга понтонов тихонько отходит от берега. Но немцы ведь эти понтоны поймают и завтра опять сюда прицепят! Развернулся, прицелился и положил ещё две бомбы под начало моста у правого берега, перед этим послав пару очередей из пушек в основание моста, где должны бомбы взорваться. А при развороте ещё и по зениткам на левом берегу добавил. Загрохотали взрывы на низком берегу, в меня никто уже не стрелял. А вот мои сотки легли мимо, хоть и разметали штук пять машин у берега, конец моста остался на месте. Обидно и радует, что из жадности не сбросил все оставшиеся, а то бы сейчас остался голым и босым, как Гордеев говорит. Да, кстати:

  - Двенадцатый! Иди на базу, скоро догоню! - Гордеев щёлкнул выключателем рации и, не смотря на темноту, качнул крыльями, стал поворачивать, хоть и не знает, что я его в темноте хорошо вижу.

  Пусть пока Лёха идёт к нашим, а у меня ещё один заход и нужно бомбы точно уложить, что скорее лотерея, чем мастерство прицеливания. А может попробовать из пушки, уж очень сложно бомбы уложить точно в основание моста. И в пикирование низко не зайти, с запада высокий берег прикрывает, цели не видно, с востока перед обрывом надо машину подорвать и суметь выйти наверх. Внизу начало разгораться пламя там, где были сгрудившиеся грузовики, думаю, там хватало горючих грузов, а если среди прочего ещё и боеприпасы, то может рвануть очень сильно и туда близко лучше не соваться. Пламя подсветило поднятую пыль и дымное облако вставшее над переправой. Если Гордеев что и видел, то ничего конкретного сказать всё равно не сможет. Зенитки не стреляют, но я запомнил два места, откуда они вели огонь и сейчас как раз удобно довернул в ту сторону. В темноте сквозь дым вижу, что у двух зенитных автоматов копошатся расчёты, упёртые ребята. Вести огонь они могут и либо выжидают, либо просто не видят куда, скорее всего первое, вот и не нужно оставлять у себя за спиной непонятные вопросы. Всего две очереди из трёх-четырёх снарядов в каждую и вместо зенитных установок остались коптящие, мерцающие в темноте островками тлеющих ошмётков ямы. Перескочил через бровку обрыва, довернуть в начало моста в этом заходе не получилось, пришлось закладывать разворот уже над левым берегом и выйти точно на основание разворачивающегося по течению моста поперёк стремнины, пушки - это не бомбы, тут можно и поперёк цели заходить. Для надёжности положил очередь из десятка снарядов из каждой пушки. После разворота убедился, что мост поплыл целиком, теперь можно и бомбы. Широко развернулся, лёг на курс примерно по линии изогнутого дугой моста, прошёл на бреющем из пушек и пулемётов, а ближе к середине сбросил бомбы. Не страшно, если они рванут под водой, главное, от моих снарядов понтоны должны прийти в полную непригодность, ведь после этого ещё четыре раза обстреливал мост из всех стволов, а на выходе добавлял по обоим берегам где радостно горела уже переправившаяся и ещё только готовившаяся к переправе техника. Там в дыму даже пяток танков разглядел, а веселья добавляли рвущиеся в кузовах снаряды...

  Оставил за собой горящие искорёженные остатки частью затонувших понтонов наплавного моста. И полетел догонять Гордеева, который не должен был успеть слишком далеко улететь, до посадки должен догнать. После посадки на докладе я изложил версию, что один конец моста оборвало одной из бомб Гордеева, когда он произвёл заход и бомбардировку этой стороны моста и сгрудившегося там транспорта. А я в несколько заходов отбомбился по длине моста и по его противоположному концу. С зенитками удалось расправиться реактивными снарядами и пушками, да и не стреляли они почти, наверно не видели нас в темноте. То есть приказ по уничтожению переправы выполнен, хотя темнота и фотофиксации сделанного нет. Бурдужа выслушал, долго молчал, барабанил по столу пальцами, потом вынес своё решение:

  - Завтра с утра летим бомбить переправу... Если вы там с Гордеевым так удачно всё разнесли, то просто отметимся, ведь наверняка немцы работы начнут, место слишком удобное. А если это всё вам привиделось, то выполним приказ. Заодно Морозов с Иваном снимут на камеру результаты вашей работы. Сами говорите, что темно и не видно почти ничего из-за дыма и пыли. Так! Всё! Орлы! Докладывать сейчас ничего не стану, утром посмотрим! Сейчас оба на ужин!

  Когда вышли Лёха почти обиженно начал бухтеть, что он по мосту не бомбил, а высыпал все бомбы, как я и велел по подсветке. На что ему резонно заметил, что подсветка и была после того, как я попал наверно в склад боеприпасов, который взорвался. А про разброс бомб он и без меня знает, вот ему и повезло, что одна бомба точно в основание моста легла. Он же не видел, куда бомбы попали, а я сбоку летел. Мне пришлось только другой конец моста подорвать, заодно прошёл и высыпал бомбы по всей длине. А я всё разглядел уже, когда он улетел, там разлитое горючее загорелось...

  Лёшке я конечно мозги запудрил, а вот сам присел, поглаживая ластящуюся Тотошку, и задумался, чего это меня вдруг так занесло. Состояние накатило какое-то игриво суматошное, да и вообще, так действовать нельзя, мне просто крупно повезло. Меня может, и не сбили бы, а вот Лёшку мог подставить. Все заходы делал, как ходит пьяный биндюжник, слишком широко и боевые заходы далеко не самыми оптимальными углами. Можно и нужно было работать гораздо чётче и красивее! Мысленно отругал себя и дал себе обещание вести себя разумнее и особенно в бою лучше продумывать свои действия. Но при этом подумал, что немцы - профессионалы и возможно, если бы я действовал умно и правильно, меня бы уже на втором заходе зенитки сумели поймать. А возможности проверить, какой вариант правильнее, нет! Причину такого возбуждения нашёл в том, что долго не летал, а тут много Силы и всё сложилось и накопилось. И ещё, в вылете оказался один с Лёшкой, в котором уверен, то есть почувствовал свободу без необходимости оглядываться. Уже стемнело, в небе никаких опасностей, вот и сорвался...

  Утром полетели всем полком смотреть и бомбить, если цель ещё есть. На семнадцати машинах, а это сурово! Четыре звена одно за другим, машина Морозова замыкает строй и две растянутые пары: я с комэском сзади и впереди командир с Ваней Бунько сверху. Строй ведёт комэск два - лейтенант Фролов. Зашли к цели с востока, подходили почти по Иловле, командир в режиме радиомолчания с Иваном поднялся выше и ушёл вперёд. Мы подошли, когда они уже круг над целью сделали. Пара зениток была, но не стреляли, только хищно хоботами орудий в нашу сторону повели. На переправе никаких работ не велось, только на широких выгоревших пятнах в овраге и на выезде с переправы на левом берегу, среди остовов сгоревшей техники копошились несколько десятков человек. Остатки понтонного моста наверно уже никогда не будут служить по назначению, если судить по торчащим из воды искорёженным фрагментам, даже не думал, что я его так измочалить умудрился.

  Бурдужа повёл строй вниз по течению, где река делает правый поворот, и напротив песчаного яра наведена ещё одна переправа. На подходе пара с командиром и одно звено ушли налево заняться ПВО переправы, как и было по плану штурмовки. О том, что невидимая за поворотом переправа работает, можно было судить по тому, что на подходе и выходе с неё висели густые облака пыли от идущего транспорта, а над ней висят две пары "худых". Я с Цыгановым и Морозов ушли направо, наша часть с юга от дороги, но мы, проходя, выпустили половину эРэСов по северной стороне, пара ракет долетела до дороги. Потом началась нудная, но очень ответственная работа подавления зенитных точек, которые пытались плеваться в нас. Но как сказал как-то Цыганов, в дуэли пикирующего в атаке штурмовика и расчёта зенитки вторые очень редко выигрывают, что мы раз за разом подтверждаем. И тут дело даже не в том, что зенитчики трусы, просто попасть в самолёт в таких условиях почти невозможно и страшно. А мы работаем по удобной неподвижной цели на земле как на полигоне, хотя тоже действует на нервы то, что в нас ведь тоже стреляют. Когда отработали ПВО, отбомбились по технике у переправы и по самой нитке плавучего моста. Я издали ещё пострелял под шумок из пушек, а остатки бомб выложили по остаткам моста, но не из понтонов, а их собранных пакетов бревен, к которым для увеличения плавучести добавлены многочисленные пустые бочки. То есть его грузоподъемность меньше, чем у первого моста. То-то у этой переправы ни одного танка и тяжёлых грузовиков не видно. Ещё вчера первый мост был основным, а этот дублёром, потому у него и ПВО пожиже, чем у вчерашнего.

  Бунько прошёлся и сделал панораму разваленной нами переправы. Морозов в группе, которая уже похромала домой. Там те, кто получил повреждения, в воздухе держатся пока все, а вот сколько сможет дотянуть домой неизвестно пока. Летим над немецкой территорией, напряжение не отпускает. Догнали группу наших подранков, но вроде все летят, хоть и здорово потрёпанные. Зенитки как мы не старались их вывести из строя, да и просто отвлечь их внимание, серьёзно противодействовали. Вообще зенитная оборона переправы на удивление ослабленная, вчерашняя была гораздо сильнее, но мне кажется, всё равно не дотянула до немецких стандартов. Или у немцев зениток не хватило, или они пренебрегли обороной от воздушного нападения, во что не очень верится. Кстати, обе пары, которые патрулировали над переправой, улетели после того, как пара командира и Бунько обозначила атаку на них. Пугливые какие-то попались... Впрочем, какая нам разница, главное нам удалось дело сделать без особенного ущерба и больших потерь...

  Назавтра смогли вылететь только восемь машин. Один Фролов из второй, остальные наши. Этими машинами мы выполнили два вылета. Во второй вылет пошли уже вшестером, без Фролова и Фимы. Работали по целям на подходе к рубежу на внешнем обводе Сталинграда. В междуречье между Волгой и Доном хозяйничают немцы, а в воздухе висит немецкая авиация. Наши войска откатились до рубежей внешнего обвода обороны города. Две наших получивших повреждения в первом вылете машины пострадали от истребителей. Как после этого вылета Цыганов Фролову голову не оторвал? Просто удивляюсь. Мы уже отбомбились и заканчивали работать, когда на нас навалились три пары сто десятых, а это противник очень опасный. Мы с комэском привычно стали играть невинных ягнят, и на этом успели двоих подловить и спокойно успевали выставить заградительный огонь, если бы кто полез к нашим. И тут Фролов командует атаку, а он впереди группу нашу ведёт. Наши хорошо знают, что пока мы с Цыгановым сверху, их дело телячье - обоссался и сохни, в смысле идти, как шли, чтобы нам не мешать их прикрывать. Ну, может чуть компактнее сбиться, если цель точечная, то её и защитить легче. А тут команда, все полезли в разворот, тем более, что не было команды куда крутить поворот и все посыпались в разные стороны, строй развалился. Из шести немцев мой уже упал, Цыгановский ушёл с дымом, а четверых мы вдвоём над рассыпанным строем никак удержать не сможем. Тем более, что наши расползлись в стороны, как тараканы. Ещё и команда подана криво, атака - это значит должна быть чёткая цель или команда должна быть ясной для выполнения. А такую кривую команду и начали выполнять каждый по своему разумению. Дальше всё слилось в мелькание и маневры, в которых от перегрузки даже у меня темнело в глазах. И воющий на полных оборотах мотор не мог заглушить стоны перегруженного набора машины во время очередных виражей и кувырканий. Если бы не моё ускоренное восприятие, то едва ли удалось бы вывернуться из ситуации, в которую нас Фролов втравил. Троих из этих "церштереров" я развалил в воздухе, одного вначале подранил комэск, потом второго завалил, и кажется, последнего ему тоже удалось зацепить, перед тем, как он удрал. Вроде бы удалось всех наших отстоять, все шестеро летят, только видно, что двоим здорово досталось. Всё-таки две пушки и четыре пулемёта в лобовом залпе сто десятого - это серьёзный аргумент. Не зря же ему дали имя "Разрушитель" и в книжке "Самолёты Германии" (Воениздат НКО СССР, 1941 год****), которую давали читать на курсах, он начинает раздел истребителей и даже описан в двух модификациях.

  По рации Цыганов спокойно собрал группу и приказал идти домой. Судя по интонациям, говорил он, крепко стиснув зубы. Ну, я понимаю, злость на чужую тупость. Наверно меня бы трясло, если бы этот бой не вымотал все силы. После посадки я из самолёта сам выбраться не мог, мне Валя вылезти помогал, не считать же скачущую тут же Тотошку. Машина Фролова пострадала больше всех, и во второй вылет он не полетел, а Цыганов сходил к Петровичу и попросил не браться за его самолёт, пока все пострадавшие в этом вылете не будут сделаны. Чего Фролов вдруг полез командовать атаку и вообще командовать составом чужой эскадрильи, когда его взяли на вылет просто лидером, чтобы строй не разваливался? Неизвестно, сам лепечет, что затмение нашло. Эскадрилье банником комэск прочистил все места, отвечающие за понимание, за то, что они при наличии рядом живого комэска кидаются выполнять команды любого вышедшего в эфир! Нет, то, что мы всё время прикрываем своих - не значит, что мы не учим и не готовим их к выполнению любых действий в бою. Лёша Гордеев уже вполне готовый истребитель, Валера Нечай сам не рвётся пилотажить, а вот Фима не очень сильно отстаёт от Лёшки. Мы не раз отрабатывали фронтальную атаку всем строем, как в первый день завалили двух юнкерсов, оборонительный круг, построение с превышением, когда идущие сзади передних прикрывают, чётко перестраиваться из пеленга в колонну и обратно, много чего обсуждали, и каждый вылет разбираем, чтобы опыт набирался...

  Наверно не слишком интересно читать однообразные описания, как каждый день взлетели, разбомбили и вернулись. Каждый раз одно и то же, лишь малыми штрихами вылеты отличаются один от другого. Но это и есть работа лётчиков-штурмовиков. Были бы мы транспортниками, каждый день бы возили грузы и пассажиров из одного места в другое. Вот только не принято об этом говорить и обращать внимание, что из любого вылета каждый из нас может не вернуться, ведь тем, кого мы бомбим это совершенно не нравится, и они прикладывают все усилия, чтобы нас сбить. Поэтому после вылетов многие самолёты возвращаются изодранные от попаданий, и долетают просто чудом, и неизвестно как удерживаясь в воздухе...

  Давайте пару слов не о войне. Тотошка самолёт готова с трудом терпеть только пока не заведён мотор. И когда от меня после вылета пахнет потом и специфическими самолётными запахами она фыркает и чихает, когда обнюхивает своего дурного хозяина. Я думал, что она ждёт моего возвращения на дереве рядом со стоянкой, с которого прыгает на меня, но оказалось, что ей гораздо удобнее ждать меня в медсанчасти и её там с радостью принимают. А узнал я про это предательство совершенно случайно. Валя Комолов повредил палец, и ему положили пару швов и деревянные шпатели вместо шин. Он честно ходил на перевязки, где и увидел изменницу Тотошку, которая ездила по медсанчасти на плече Ани Морозовой и ни она, ни доктор Веселов против не были. Я в это время был в воздухе, почему Валя и побежал успеть перевязку до моего возвращения сделать. Обидно немного, но решил из этого проблему не делать. Вообще, в приручении животных есть две цели или два пути. Одни добиваются абсолютно рабского подчинения, а другим скорее нужен друг и соратник, который просто согласился быть рядом. Вот я из вторых. Не делай с другими того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе!...

   * - Многие и очень часто у нас обожают буквально упиваться нашим извечным бардаком, который царил в сорок первом и с момента Харьковской катастрофы до середины августа здесь на Северном Кавказе и в излучине Дона. Они ставят в пример чёткую связь и организацию немецкой армии и то, как благодаря этому немцы наносили нам страшные по силе и согласованности удары. И часто не за счёт численного превосходства, а за счёт своей маневренности, связи и координации, создавая локальный перевес при общем равенстве сил. Ежу понятно, что если хорошо координировать действия подразделений, то эффективность их возрастает в разы. У нас на тот момент ничего подобного не имелось, а старшие и высшие командиры были без хорошей базовой подготовки, которую не заменит революционный огонь в душе или ещё где-нибудь. Впрочем, дураков было не так много и необходимость устойчивой связи понимали все. Но вот то, что война ожидается маневренная, где телефонные линии не дадут возможности управлять, увы. Впрочем, давайте представим, что все прониклись и ещё до войны освоили радиосвязь. Вот только к сорок первому году единственный цех молодого ленинградского завода "Светлана" (Световая лампочка накаливания) ещё только осваивает производство громоздких, тяжёлых в производстве радиоламп и при всём желании обеспечить даже только войска первой линии на батальонном уровне хорошими надёжными радиостанциями не сможет, как и запущенный перед войной завод во Фрязино. А ведь кроме самих раций ещё нужны те, кто на них будет работать. А это тоже затея не из простых, подготовка хорошего грамотного специалиста связи не проще подготовки хорошего танкиста, да и не дешевле. Фактически для организации полноценной радиосвязи все предвоенные годы новорожденную радиосвязь следовало беречь, пестовать и лелеять. А главное, учить не только связистов, а ещё и командиров всех уровней, чтобы они научились формулировать приказы и обрабатывать оперативную информацию. А не использовали связь, как телефонную, когда трубки раскаляются от часовых зарядов биндюжного мата, в котором ноль информации, но такая прорва эмоциональной энергии, которой многие командиры того времени компенсировали свой недостаток знаний и умений. Но вернёмся к бардаку и неразберихе. По сути оба приведённых места и указанное время - это ситуация, когда рухнула спланированная оборона, и противник оказался в дыре фронта, громит тылы, устоявшиеся рокадные связи и наступает в условиях войскового вакуума. Дыру нужно затыкать, но противник уже не на линии прорванного фронта, он далеко в бывшем тылу, где нет войск, нечем управлять и командовать. И в глубине этой прорехи срочно нужно создать фронт, перебросить туда войска, которые должны в кратчайшие сроки превратиться в боеспособные соединения и части, которые смогут выполнять боевые задачи и встанут в глухую непробиваемую оборону на созданном на пустом месте рубеже. И есть наивные детишки, которые меня смогут уверить, что немцы (французы, китайцы, жители островов Кирибати) могут этот процесс провести без неразберихи и суматохи?! Тогда вспомните фактически марш наших войск через пол-Европы после середины сорок четвёртого, когда рухнул немецкий фронт и реальную оборону сумели организовать уже только на подступах к Берлину или где исторически имелись качественные защитные коммуникации вроде фортов Кенигсберга. Нет, немецкие части дрались, пытались удерживать рубежи, но их, как и наших в сорок первом наступающие советские войска спокойно обходили и шли дальше. Но мы ведь про чисто "русский" бардак и неразбериху...

   **- Меня саму эта информация удивила в своё время, ведь Болгария самим фактом своего существования как государства обязана России. В нас исторически вдалбливали почти родственное отношение к братушкам-болгарам. Но по документам, хранящимся в музее обороны Сталинграда, не просто воевали, а даже сбили за время Сталинградской битвы более 200 наших самолётов. Неизвестно сколько из них они себе приписали, но уже это говорит о том, что как минимум летали и стреляли, да ещё и гордились своими победами. Вообще, в нападении на СССР в 1941 году участвовали: финны и шведы - 340 тысяч чел, 2047 орудий и миномётов, 86 танков и 307 самолётов; 6 тысяч датчан; итальянцев - почти 62 тысячи человек, чуть меньше тысячи орудий и миномётов, 61 танк, 83 самолёта; больше двух тысяч хорватов; словаков - 42, 5 тысячи человек, 246 орудий, 35 танков, 51 самолёт; венгров - 44,5 тысячи человек, 200 орудий, 160 танков, 100 самолётов; Румынов - больше 380 тысяч, больше 3 тысяч орудий и миномётов, 60 танков и больше четырёхсот самолётов. Это цифры только на начало войны, а дальше желающих завоевать себе чего-нибудь в СССР европцев меньше не становилось, а география только расширялась: Польша, Франция, Бельгия, Нидерланды, Испания, Чехия, Эстония, Латвия и Литва (последние вдруг осознали свою мнимую государственность) и речь только про полностью укомплектованные подразделения не менее полка или дивизии.

   ***- Меня ещё в детстве удивляло, что у всех наших рек текущих в направлении меридианов, особенно тех, чьё течение неспешное равнинное, западный берег почти всегда высокий и обрывистый или скалистый, а восточный низкий и очень редко имеет высоты. Словно природа сама создала условия для облегчения движения войск на восток и затруднения в западном направлении. Но оказалось, что никакого злого умысла или божеского провидения нет, это всего лишь последствия вращения Земли вокруг своей оси и вода, имеющая высокую инерцию за тысячелетия просто подмыла западные берега и отступила от восточных.

   ****- Реально существующая книга или скорее альбом, если судить по множеству рисунков в ней и минимуму текста. Была рекомендована военным лётчикам, бойцам ПВО и в обучении курсантов ОСОАВИАХИМ. Перечислены и нарисованы почти все самолёты Германии в том числе многие модели так и не ставшие серийными и многие самолёты описаны в той подаче, как их представляли нашим спецам чины Люфтваффе и часто очень тонко передёргивали акценты. Так знаменитый разведчик Фоке-Вульф-189 "Филин", у нас больше известный как "Рама", который выпил столько крови у наших бойцов, в книге позиционируется как невинный учебно-тренировочный самолёт, хотя в примечании отмечено, что вероятно его использование как ночного разведчика. Только использовали его как дневной и очень эффективный, с прекрасным обзором и способный висеть в нужном месте часами. Никому из наших перед войной в голову не могло прийти, что этот летающий аквариум окажется настолько удачным фронтовым самолётом. А при его скорости немного больше трёхсот километров он окажется чрезвычайно сложной целью для наших истребителей, с его фантастической маневренностью и четырьмя пулемётами сможет довольно успешно отбиваться.

  С утра слетали и отработали колонну у посёлка Советский посредине между Калачом и Сталинградом. Хорошо так отработали. На обратном пути отогнали наглую пару охотников. Вечером меня вызвали в штаб и сказали, что полечу смотреть подходы к Морозовскому аэродрому. Почти все самолёты из ремонта вышли и могут лететь целых шестнадцать машин. Это завтра, а сегодня нужно слетать в штаб армии. День солнечный, жара, воскресенье. Сегодня как-то особенно много немцев летят в сторону Сталинграда, который в последние дни немецкая авиация не оставляет в покое. То есть активно бомбят именно город, а не позиции наших войск или предприятия, удары наносят по жилым кварталам. Но для того, чтобы судить более точно нужно больше информации для сравнения, а у меня такой возможности нет...

  Я всего лишь лечу, обойдя с северо-востока Иловайскую, чтобы добраться до аэродрома в Гумраке. Аэродром уже всего в десятке километров от передовой, где части шестьдесят второй армии держат оборону на внешнем городском обводе. На лётное поле часто залетают шальные снаряды, почти все части восьмой воздушной армии и сто второй дивизии ПВО района с него выведены. Сейчас аэродром уже почти не работает, оставшийся наземный состав суетится и готовит к эвакуации имущество. Только несколько связных самолётов ещё приткнулись в стороне укрытые от прямых обстрелов. Вот и мне нужно получить пакет для полка, который должен передать посыльный из штаба нашей шестнадцатой воздушной армии. Лететь днём на беззащитном У-двасе через зону боёв посчитали неправильным, и под командирскую руку подвернулся я. Вообще, думал, что только сяду, и дежурный с пакетом сам подбежит к самолёту или пошлёт кого-нибудь, а мне даже мотор глушить не придётся. Но не смотря на то, что объезжая воронки и другие препятствия я неторопливо поднимая кучу пыли объехал почти весь аэропорт, ко мне так никто и не приблизился. Пришлось поставить самолёт боком у какого-то ангара с распахнутыми воротами и самому идти искать дежурного и пакет. Дурацкая ситуация, когда армия и фронт на севере, а командование фронта с Руденко сидят в городе, что только подчёркивает сложившуюся вокруг неразбериху. Ведь у Сталинградского фронта разграничение зон ответственности с Юго-Западным севернее за пределами города и Урюпинск на северо-западе гораздо лучше бы подошёл под размещение нашего штаба. Ну, это я так злюсь просто...

  Действует на нервы гудение в высоте немецких самолётов, проходящих в сторону города, на земле чувствую себя гораздо беззащитнее, чем в кабине самлёта. Судя по силуэтам летит полный набор: бомбардировщики Юнкерс-88 и Хенкель-111, пикировщики Юнкерс-87, сверху их прикрывают "Худые". В стороне на высоте висит "Рама" - Фоке-Вульф-189. Но это всё не мои высоты и работа для истребителей, а у меня сейчас задача найти дежурного. Дежурным оказался запылённый старший лейтенант с криво поверх свежей повязки нахлобученной фуражкой. И если бы увидев на его рукаве красную повязку "Дежурный" я не поймал его за рукав, он бы наверно успел убежать в только ему ведомые дали. Даже ухваченный за рукав он пару раз попытался вырваться, пока не обратил внимание на удерживающую его руку. На мой вопрос о пакете он махнул рукой, что пакет в столе в дежурке и снова попытался удрать, и даже удерживаемый он кричал какие-то поручения пробегавшим в стороне бойцам, что мне даже на секунду стало чуть-чуть стыдно. Но представить, как здесь я буду искать эту дежурку и там лазить по столам, нет уж! Спасибо! Дежурный поняв, что проще отдать мне пакет, чем пытаться от меня избавиться другими путями, шустро рванул к дежурке, а я почти бегом за ним уже отпустив его рукав.

  В когда-то красиво застеклённом помещении дежурной части - бывшего КДП, сейчас не осталось целых стёкол, но при такой жаре гуляющий ветерок даже на пользу, а вот громко трезвонящие телефоны совсем не добавляли уюта. Дежурный бросился к одному аппарату полностью проигнорировав два других и судя по тому, что едва приложил трубку к уху выпрямился и вытянул по шву свободную руку, на другом конце провода был кто-то очень начальственный. Влезать в этот разговор было глупо, я просто ждал, пока лейтенант пытался вставить какие-то междометия в разнос по телефону. А то, что это не отдача приказа или желание узнать, что творится на аэродроме, стало понятно по пунцовым щекам и ушам дежурного и особое тупое одеревенелое лицо подчинённого получающего начальственный втык. Минут через десять разнос прекратился, дежурный ответил что-то и, положив трубку, выдохнул и схватился за оставшийся в одиночестве трезвонивший аппарат. Заметив моё движение, дежурный скосил глаза и показал мне двухтумбовый стол, где мне следовало найти свой пакет. Пакет нашёлся под ещё двумя похожими. Проверил целость пяти сургучных печатей, фамилию Бурдужи на конверте и стал ждать, когда освободится дежурный. Нам на курсах сто раз вдалбливали правила ведения документации, про обязательность учёта, в идеале, даже ненужный кусок газетки для туалета из штаба не может быть вынесен без внесения в соответствующие книги учёта и движения документов. Тем более, что пакет явно секретный. Но всё оказалось просто и незамысловато, когда я спросил, где мне нужно расписаться дежурный задумался, пытаясь сообразить, что это такое неприличное я ему сейчас предложил, потом энергично заржал и напутствовал меня: "Вали отсюда на хрен! Лейтенант! Расписаться ему... Вот придумал! Шутник хе...".

  Ну, валить, так валить, я и сам не особенно рвусь здесь оставаться. За час с лишним плутания по аэродрому пара залетевших шальных снарядов громко бумкнули в разных концах аэродрома. Так и мою птичку поцарапают, сатрапы! А тем временем на город накатывал просто вал бомбардировщиков, немцы летели целыми полками или как там у них, нас ведь учили, - штафели и эскадры. Вот целыми эскадрами они и летели. От бомбёжки аэродром спасло только то, что было очевидно, что он покинут, и ценности не имеет. Нагретая на солнце машина завелась сразу и даже температура воды и масла в принципе давала возможность аккуратно взлететь, а там и прогреется, если сразу оборотов не давать, а на взлёте чуть дальше пробежаться. Времени убил прорву, а мне ведь ещё сегодня на разведку с комэском лететь.

  Взлетел, пошёл на север, стараясь не вылетать за пределы нашего расположения, и перпендикулярно пересечь курс потока идущих с запада немцев. Сделать с ними я ничего не могу, вернее, для этого мне нужно набрать высоту, а там на поле настоящих истребителей - это совсем не то же самое, что подлавливать зазевавшихся охотников, которые пытаются атаковать такую сладкую добычу, как наши штурмовики. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания стараюсь не забираться высоко, впрочем, немецким истребителям, занятым прикрытием армады своих бомбардировщиков сейчас наверно совсем не до одиночного штурмовика крадущегося у самой земли, но от этого я не переставал вертеть головой во все стороны...

  А подо мной происходило что-то непонятное, моя голова занятая вопросом: "Лететь сейчас через Кузьмичи или Самофаловку?" - не сразу переключилась на происходящее на земле. Тем более, что часть происходящего была скрыта дымом и пылевым облаком. Толчком послужила увиденная картинка с убитой девушкой-зенитчицей, и место я узнал. Ещё когда летел сюда, заметил рядом с прикрытой маскировочной сетью восьмидесяти пяти миллиметровой зениткой в маленьком дворике натянутые верёвки, на которых сушились какие-то белые бельевые тряпки. Вспомнил, как мелькнула мысль, что любые женщины, где бы они не появлялись, моментально под себя осваивают территорию, и после этого точно не скажешь, что их здесь не было. Вот именно рядом с этим двориком, из которого мне тогда махали руками и белозубо улыбались молодые девчонки в форме, сейчас лежала одна из них в пятне почти чёрной крови. Их пушка перевёрнутая лежала отброшенная в сторону, только развешенное на просушку бельё продолжало белеть на верёвках. Но над нами нет ни одного самолёта, они все идут южнее, тогда откуда здесь встают разрывы, ведь здесь глубокий тыл и сюда даже дальнобойная артиллерия немцев не должна доставать. Пока я закладывал широкий вираж, разглядел, что происходит. Зенитчицы из своих замаскированных только с воздуха и торчащих словно мишени пушек бьют по немецким танкам, которые разворачиваются в боевой порядок и накатывают на окраину посёлка с запада.

  Я не слышал ничего кроме отдалённого грохота и рёва своего мотора, но отличное зрение выхватывало картинки. Как с перекошенным от напряжения с закушенной губой невысокая плотная девчонка с чёрными кудряшками тащит, прижимая к своей пышной груди снаряд, в её руках выглядящий здоровенным. У другого орудия почти скрытого в пыли и дыме согнулась на корточках и прижала ладони к лицу другая девушка, её светлая коса касается земли, а между сжатыми пальцами течёт кровь, стекая по рукам в закатанные рукава. Да много там было картинок и у меня внутри что-то перемкнуло. Уроды, убивающие женщин не должны жить!!!

  К своему несчастью немцы из транспортной колонны уже развернулись в боевой порядок или начали разворачиваться, потому, что колонна, голова которой уже вступила в бой, в длину намного больше километра и сейчас с остановившегося хвоста пыль ветерком снесло на юго-восток. По правилам, которые ввёл наш командир вылетать без боезапаса нельзя и сейчас у меня во всех отсеках четыре ФАБ-100 и восемь эРэСов под крыльями. Нет, я ещё могу две сотни килограммов взять на внешнюю подсвеску, но и этого вооружения не мало. Против танков мне лучше заходить сзади, чтобы не тратить снаряды об крепкую лобовую броню, которую даже бронебойные снаряды не всех пушек берут. Заодно могу с толком избавиться от бомбового груза. Продолжая широкую дугу, я вышёл к хвосту колонны, вспомнив, что наши "горбатые" немного похожи на "лаптёжники" выпустил шасси, что некоторые немцы у остановившихся машин мне даже радостно скалились и махали руками. На фоне светлого неба в солнечный день разглядеть с земли знаки на крыльях и фюзеляжах не просто, виден просто почти чёрный силуэт. Но к моменту, когда начал заход с хвоста колонны шасси я убрал. И по оси дороги пуская парами эРэСы и сбрасывая парами бомбы, прошёл к её голове (к сожаленью, сброс бомб и пуск реактивных снарядов у меня был настроен на обоих блоках электросбрасывателей только парами, лучше бы было выкладывать по одной). К голове уже развернувшейся в боевой порядок колонны я подошёл налегке и в ускорении стал просчитывать максимально эффективные курсы проходов для стрельбы. Как ни крути, а наведение у моих жёстко закреплённых пушек только курсом машины, вот и придётся покрутиться. По нелепой случайности именно сегодня в утреннем вылете мне шальной пулей срубило антенный фидер, к моему возвращению Валя должен всё подготовить и поставить мне новый. Но сейчас я без связи, поэтому вызвать своих не могу, хотя рация бы достала....

  Не знаю, о чём в это время думали немцы, да и не интересно это мне, но полностью сосредоточенный я отсекал по одному-два снаряда с каждой пушки в очередь. Ведь у меня всего двести пятьдесят снарядов на ствол, хотя положено двести десять - двести двадцать, но Сергей Подгорный мне снаряжает по две с половиной сотни. А немцев уж очень много на меня одного, а ждать подмоги не откуда. При очереди по пять снарядов я смогу поразить всего пятьдесят целей, а по два - больше сотни, и ещё не факт, что мне снарядов здесь на всех хватит, поэтому и стараюсь работать как можно точнее и ювелирнее. Когда при первом проходе один танк (кажется это четвёрка с длинной пушкой, а не окурком, как в ранних модификациях) взорвался, и взрывом его башню выбросило вверх, а от второй очереди другой рядом просто пыхнул после взрыва моих снарядов дымом из открытых люков, меня охватило ликование. Ведь до последнего я не мог быть уверен, что мои снаряды будут эффективны против толстой брони. Заметил при развороте две тройки с их короткими тонкими пушками, вспомнил, что бортовая броня у них всего полтора сантиметра. Поставил самолёт почти ребром к земле, чтобы довернуть и с самой малой дистанции дал пару снарядов им в боковину. И как красиво: снаряды левой пушки ушли в дальнего, а правые снаряды в ближнего, хорошо состворились гады. Дальний встал и зачадил, выскочил только мехвод, а ближний встряхнуло, наверно внутренним взрывом, и ауры танкистов погасли мгновенно. Во время третьего прохода, когда на моём счету было уже семь или восемь танков и один бронетранспортёр, пришлось отвлечься, потому, что со стороны колонны по мне открыли огонь две зенитки. Мне некого тут стесняться, я один и могу творить, что хочу! Вывернул машину и с невозможного для большинства расстояния - больше полукилометра положил две пулемётные очереди ШКАСов в зенитки. Возможно они рассчитывали, что в пыли и дыму они хорошо замаскированы, но я успел увидеть их скопившиеся ауры. Я обожаю свои пулемёты! К цели улетело целое облачко злых шершней, взрывы равные снарядам авиапушек в количестве больше двадцати от каждой очереди прекратили ненужную инициативу зенитчиков. Когда пули пулемётов прилетают и больше десятка взрываются разом, то эффект иногда похож на взрыв гаубичного снаряда...

  В одну из следующих атак я заметил, что танки идут не просто так. В центре атакуют самые мощные "четвёрки" с уже новыми длинными пушками с круглым дульным тормозом*. Снаряды наших зениток отскакивали и рикошетили от их лобовой брони не в силах пробить, а пара остановленных были поражены в ходовую часть. Один даже успешно продолжал вести огонь. А вот более слабые "тройки" и "двойки" девчонки жгли. Осознав это, я сосредоточился на тяжёлом клине и начал с того, который с места продолжал вести успешный огонь, зенитчики по нему больше не стреляли, видимо считали более опасными движущихся. Дальше всё слилось в непрерывное маневрирование, выход на цель, прицеливание, коротенькая очередь и на выходе при развороте можно и более лёгкие "на ноль помножить", очень мне это выражение нашего командира понравилось. Во время одного из выходов из атаки при развороте я проскочил дальше и увидел пару грузовиков с пехотой, которую бы не увидел под тентами, но количество и агрессивность аур не оставила вопросов. Грузовики пытались объехать вставшую технику и доставить пехоту к месту боя. Как-то я не подумал, что я сильно сблизился и высота у меня маловата, но ведь их нельзя пропустить, вот я и дал пару пулемётных очередей, едва успев нос приподнять по второму, как оказалось, что я влетел в облако взрывов моих же снарядов. Это не нанесло мне вреда, но смутил красный цвет взрыва и облака, в которое я влетел, а передние стёкла словно запорошило розовой дымкой. Это ещё хорошо, что впереди винт молотит, уже на земле узнал, что залепить могло и сильнее, скорее всего винт раскидал часть летящих фрагментов доблестных гренадёров Гитлера, которые оказались на пути моей машины. Но это не помешало моему самолёту стать почти полностью красным, а снизу, где была голубая краска, машина приобрела тёмный фиолетовый цвет. Но это всё выяснилось потом, а пока только подосадовал, что ухудшилась видимость, ведь немцев меньше почти не становится и я кручусь поглядывая на уровень топлива. В бою положено по неписанным или писанным правилам давать полный газ, я плюнул и для экономии бензина летал на среднем...

  Давно сбился со счёта, сколько и каких танков сжёг, точно знаю, что не меньше пятидесяти. Уже закончились "четвёрки" и захлебнулась атака на позиции зенитчиц, как потом узнал дивизиона тысяча семьдесят седьмого зенитного полка ПВО СТЗ. Но у меня ещё были снаряды и топливо, а под крыльями ещё куча живых немцев, поэтому я не остановился и крошил стоящую и частью теперь пытающуюся развернуться обратно колонну. По сравнению с танками на колонну из грузовиков и нескольких уцелевших бронетранспортёров можно заходить с любой стороны и цели изумительные, просто на выбор, хотя далеко не беззащитные. Когда принялся за колонну, меня встретило пять уцелевших зениток, не считая огня из пехотных пулемётов с зенитных турелей, которые выжидали до самого последнего, чтобы подловить меня. Но им не повезло, они стали первыми, хотя в мою сторону стреляло всё, что могло стрелять, одних пулемётов и автоматов было не один десяток. Но после очереди веером, когда снаряды рвутся, а плотность пулемётного огня при мощности взрывов снарядов пушек, это воздействует на стрельбу и стрелков лучше, чем команда генерала. Кстати, генерал там тоже был и пытался уехать в большой открытой легковой машине. К счастью увидел её в просвете столбов пыли и дыма и произвёл нехитрое действие умножения на ноль...

  Конечно, вы же не думали, что на такую бойню немцы не пожаловались своим летающим друзьям. Их первую атаку к своему стыду, я обнаружил, уже когда по машине пробарабанили попадания, а сверху мелькнула тень немецкого истребителя. Оглядевшись, хорошо, что боковые стёкла не очень заляпало, прислушался к своим ощущениям, понял, что по мою душу пришло всего одно звено из четырёх машин. Странно бы было, если бы на одного сумасшедшего русского штурмовика прислали целую эскадрилью, по их правилам даже звена тут много. Снаряды у меня уже кончились, и я последние минуты работал пулемётами, этого немцам всё равно хватало. Да и целей бронированных уже не осталось... Честно скажу, я последние минут двадцать никаких целей уже не видел, внизу была такая плотная стена огня дыма и пыли, что метров на двести в высоту ничего видно не было. Поэтому я выныривал из этого облака, разворачивался и наводился по кучкам живых аур, обстреливал из пулемётов и снова выныривал наружу...

  Отреагировал на мессеры, как на досадную преграду. Я и бой с ними построил без сложностей и изысков. Как был в ускоренном режиме, так и вывернул, в одном вираже, успев отстреляться по троим из четырёх. Которые, вот ведь шутники, решили зайти на меня вместе и одновременно, только чуть разошлись по фронту. Четвёртый не ожидал такого манёвра вообще потерял меня из вида, когда я оказался у него со стороны брюха и сбоку. Пока он валил самолёт то на одно, то на другое крыло, я успел дать ручку газа вперёд, задрал нос, немного сблизился и всадил ему в брюхо очередь из десятка пуль, отчего он неуправляемо посыпался вниз...

  Шутки шутками, но садится, пусть в степи почти везде ровно и вроде бы наши, у меня желания не было. Тем более, что в полку ведь уже волнуются, я же должен был только туда и обратно за час обернуться. А я тут кручусь уже больше часа, и датчик уровня топлива подозрительно склонился к нулевой риске. Оставаться совсем без патронов тоже не хочется, так, что пора завязывать. Тем более, что немцы внизу уже никуда не наступают, а по аурам прячутся и полностью деморализованы. Хотя неизвестно будут сдаваться или смогут организоваться и рискнут пойти в атаку после моего отлёта. На всякий случай решил ещё пару раз пройтись вдоль всей колонны поливая её из своих ШКАСов. Наверно я увлёкся и со счёта сбился, потому, что во время очередной очереди клацнули замки конца ленты. Я впервые отстрелял до железки всё своё вооружение, ведь пара десятков патронов в пулемётах у меня всегда оставалось, словом, пора домой, козлятки молочка ждут. Сбросил ещё немного скорость и тихонечко над самой землёй пополз на север в сторону нашего аэродрома. На всякий случай стал высматривать в открытом фонаре кабины место для возможной внезапной посадки. В бою я как-то умудрялся смотреть через заляпавшую стёкла кисею, а вот в полёте непривычно и вдаль видно очень плохо, вот и открыл фонарь, чтобы высунуть голову и уж очень не хотелось пропустить кого-нибудь и оказаться неожиданно атакованным когда я совсем без боезапаса...

  До аэродрома бензина хватило, мотор обрезало уже при рулёжке. А когда меня руками затолкали на стоянку, вокруг машины зрители собрались толпой. Пришлось выдумывать, что увидел машину, решил снизиться и посмотреть пустая или с грузом. А из кузова в упор дали очередь, вот на нервах я и пустил в ответ свои эРэСы почти в упор. Они попали, и рванули перед самым носом, машина была полная немецкой пехоты, через облако ошмётков их тел я и пролетел. Народ недоверчиво поскрёб краску и после плевка растёрли и убедились, что это, скорее всего, правда кровь. Общую мысль выразил Валера Нечай:

  - Да ты не Пастух, а Мясник! Обалдеть! Даже не думал, что такое увижу!...

  Но на удивление мой экипаж к необходимости отмывать машину отнёсся даже с каким-то неожиданным воодушевлением и гордостью, а Подгорный ходил с такой хитрющей ухмылкой на лице, что пришлось его остановить и спросить, многозначительно насупив брови. На что он радостно поведал, что я ещё ни разу за всё время не достреливал всё оружие "до железки", а раз так, значит повод у меня был и не малый, но он конечно молчит и поверил в мою байку...

  После пропущенного мной обеда, а кушать хотелось "как из пулемёта", заглотил холодную порцию, что при этой жаре было даже лучше горячего, если бы не плавающие застывшие жиринки. Пошёл на свою стоянку посмотреть, и помочь, если потребуется, своему экипажу. После почти двухчасового тяжёлого боя на постоянном ускорении, если бы не подпитывался постоянным потоком Силы, я бы наверно сейчас в лёжку лежал. Спасло наверно то, что в ускоренном режиме я только думал и смотрел, а вот тело почти не испытывало сверхперегрузок, ведь какой смысл в ускоренных движениях, если управление всё равно не сможет успеть их передать, а машина отреагировать. Зато ускоренное восприятие даёт возможность для анализа ситуации и построение наиболее выгодных схем маневрирования.

  Даже когда на меня сверху наскочили мессеры, а я увлёкся, без ускоренного восприятия едва ли мне удалось бы с хода выстроить такую эффективную ответную атаку. Когда по машине пробарабанили несколько пулемётных пуль и один снаряд, я даже успел оценить, что мою бронированную обшивку они не пробили и оценить степени угроз и вообще произошедшее. Поэтому первого, который меня обстрелял, я оставил в покое, а сразу развернулся на троих оставшихся. И для того, чтобы узнать, где они находятся, мне не нужно было вертеть головой и выворачивать самолёт, я просто почувствовал расположение живых сверху сзади. И если внизу живых было много, то в небе поблизости всего четверо. Вот и получилось их поймать на одном вираже. А четвёртый, который в это время поднялся выше и обходил нас большим виражом просто не успел осознать произошедшее и не успел кинуться драпать, что его возможно бы спасло. Поэтому пусть и на пределе дальности, но я его тоже достал в брюхо. Но за всё нужно расплачиваться, усталость была большая и какая-то внутренняя. Я подошёл на стоянку, поглаживая мягкий мех Тошки и подставляемую под пальцы хитрую мордочку, Тотошка сразу по прилёту и обливания водой недовольно фыркая всегда залезает мне на шею. Так, что даже вытереть шею уже не получается и остаётся вытирать только руки и грудь, ну, и лицо с волосами. Разглядываю свою птичку, которая действительно вся заляпана чем-то красным. Отмыть это полностью едва ли получится быстро, поэтому надо менять задачу, чтобы сейчас готовили машину к вылету на разведку с комэском.

  С радостью поглядел на заляпанные боковины фюзеляжа, где мой бортовой номер почти не просматривается. Когда решали писать номера, кто-то предложил не писать цифры краской по трафарету, а приложить вырезанные цифры и обвести их аккуратно плоской двухсантиметровой кисточкой и получится номер, написанный контурами цифр. Попробовали на борту полуторки, всем понравилось и даже не стали возражать против моего большого номера. Ведь никаких регламентов по нанесению цифр не существует, а мы разглядим. А ещё наши номера издали легко узнать, только нужно знать, что хочешь увидеть. Уже по пути на базу я понял, что после устроенного побоища, меня начнут искать, а когда найдут, придётся очень много объяснять, а мне это не нужно? А раз у меня вышел такой случайный камуфляж, так даже и лучше. Может даже номер надо написать полными цифрами, чтобы уж точно его было издалека видно!

  Может вам не слишком понятно, почему я так старательно скрываю свои способности. С одной стороны я уже полностью просмотрел жизнь Сани Гурьянова и там вполне отчётливо просматривается ожидаемая реакция властей на любую необычность, что только подтвердил случай на заводе в Воронеже, когда разлетелся в куски пропеллер. Нет, на части резать и препарировать наверно не станут, но небо я увижу только в клеточку. Да и собственно, наверно я бы смирился с этим, если бы мог своими знаниями и умениями поделиться. Я ведь на полном серьёзе хотел раскрыться и предложить усиливать броню на танках и укрепить другие самолёты. Но как выяснилось, даже мой самолёт все свои свойства в моё отсутствие теряет, и я могу рисовать свои руны сколько угодно, и они даже будут работать, если я буду рядом. Так, что никакого желания сидеть под замком только для того, чтобы УМНЫЕ убедились в моих наблюдениях. Ведь мне, просто не поверят. Знаете, почему не стоит идти сдавать в милицию клад, который нашёл в одиночку? Потому, что тебе никто не поверит, что ты действительно принёс сдавать всё, и будут из тебя вытряхивать ПРАВДУ и остальное, пока не помрёшь. Люди, которые в этой области принимают решения, сами бы никогда так не поступили, обязательно бы себе отсыпали, поэтому абсолютно искренне уверены, что и другие ведут себя так же. Ну, действительно, как это найти клад и для себя не прикопать пару другую горсточек золота и бриллиантов, ведь никто не знает, сколько там изначально было! И даже если сами бы не стали воровать, но должны ждать самого худшего, то есть мог украсть, значит, точно слямзил. Вот и мне никто не поверит, что я могу делать, но никак не могу это умение передать или распространить. Тем более, что я и сам о природе этих сил имею очень малое представление... А на доказывание своей честности может уйти вся жизнь, долгая или не очень. Скорее всего, не очень долгая.

  Надеюсь, что теперь вы понимаете, почему я не рвусь афишировать свои возможности. Тогда вы можете спросить, так чего я тогда полез громить эту танковую колонну, если так не хочу засветиться? Ну, тут, так вот вышло, сорвался! У нас женщины и дети - это совершенно особая категория и воины могут воевать, могут устраивать драки, поединки, да тот же Тиркад, который меня убил, его осудят, но многие его и пожалеют за глупость, ведь и правда дурак. А вот если бы кто-нибудь убил женщину или ребёнка, тут уж никакой жалости бы не было ни при каких условиях. Я ведь рассказывал вам, что наши старики рассказывают про наши войны ещё до переселения на Пери. Когда место для сражения выбирается в стороне, чтобы ни в коем случае не пострадали мирные жители и это не только женщины, дети и старики, это ещё и мастера, хранители знаний о прошлом и шаманы. К слову, шаманы не воюют и в бой не ходят. Шаман может зарядить своим воинам кучу оружия, но в бою ему не место. А там были убиты молодые девчонки, и не просто девчонки, а те, что ещё сегодня мне махали руками, когда я мимо пролетал. И они ведь не воюют в передовых частях, они служат в ПВО, которое призвано защищать от налётов вражеской авиации. Улавливаете? Не нападать, а только защищать! Защищать мирных жителей от налётов, что устроили сегодня на город, где почти нет военных, а одни мирные жители. Как бы там дальше не сложилось, но я всё равно считаю, что правильно поступил...

  А радовался, что из-за такого способа нанесения номеров на наших самолётах никто, скорее всего, не мог разглядеть номер на борту моей птички. А уж после того, как я угодил под кровавый дождь, там уже вообще толком ничего не разглядеть стало. Да и разглядывать самолет, когда внизу бой был и всё в дыму и пыли... Тем временем подошли мои ребята, они вместе за раз решили привезти на тележке весь боекомплект. Вообще это больше полутоны веса, но техники давно приспособили тележку, которая когда-то была двуколкой, а сейчас вполне справляется с новыми задачами...

  - Значит так! Экипаж! Отмыть до вылета не получится. Отмывать будем ночью, когда вернусь. Сейчас в первую очередь заправка, проверка мотора, чистка и зарядка всего бортового оружия, подвеска бомб и эРэСов. А помыть нужно только фонарь, а то вперёд не видно ничего. Вопросы есть?...

  -...

  - Вот и славно! А я пойду ценные указания по шее от командиров получать, работа у нас такая, они - дают, мы - получаем...

  Это я иногда шутить пробую, если кто не понял. Может правда, чего нового всплыло, я ведь пакет из штаба перед столовой командиру отдал. В штабе командиры мудрят над картой и прикидывают как нам с Цыгановым лучше подойти и никого не всполошить. Никаких вопросов о том, чтоб меня заменить не возникло. Я ведь доложил, что слетал нормально без происшествий, а боезапас на колонну немцев израсходовал, даже не соврал ни в одной буковке. Про четверых сбитых даже заикаться не стал. А долго, потому, что дежурного в Гумраке искал. Такое ощущение, что дежурный и покинутый аэродром были не три часа назад, а позавчера. Столько событий и эмоций последние часы вместили...

  По карте Морозовская - довольно крупная станция и наверняка свою ПВО имеет, соответственно при нужде постарается прикрыть свой фланг при налёте на аэродром. Неожиданно ни к станции, ни к аэродрому не подобраться. Как без риска и, не засвечивая свой интерес, разведать, что и как на аэродроме не понятно. Хочется и нужно как-то хитро, и тут кто-то предложил нагло на высоте под видом "лаптёжников" пройти чуть в стороне. Не так уж сильно наши Илы на "восемьдесят седьмые" похожи, но на больших расстояниях оцениваются не мелкие детали, а силуэт и более значимые параметры. А при выпущенных шасси и получится, что летит одномоторный, форма немного горбатая, а главное "лапти" снизу торчат. Сейчас быстро Цыганову вместо посадочной фары в крыло затолкают фотокамеру, но основное это наши глаза, которые должны всё разглядеть и сведения обратно привезти.

  ― Пусть даже три транспортника с Гитлером без всякой охраны летят, не замечать! Даже если он с Геббельсом по пояс из люка высунулся и вам кукиши показывает! Вы сейчас - разведка, наши глаза на завтра, чтобы мы не на ощупь шли и бошки свои подставляли...

  - Да мы бы его и с охраной завалили! А, Саня!? - Бурчал выходя немного даже обиженный комэск. Почему-то он расценил эти слова обидными для нас.

  Поднялись, вышли на три тысячи метров. Потихоньку сместились к югу и пристроились в общую волну возвращающихся с бомбёжки немецких самолётов. Выбранная высота очень удачна. Бомберы и их сопровождение идут намного выше, а этот эшелон для своих подранков, вот мы под них и маскируемся, один подбитый, второй сопровождает камрада. К Морозовской вышли, не привлекая к себе внимания. На подходе комэску даже удалось пройти со снижением курсом на аэродром и отвернуть до входа в зону ответственности аэродромной ПВО. На нас никто не обратил внимания, наш маскарад с выпущенными шасси себя вполне оправдал, тем более, что сегодня в воздухе было действительно очень тесно и немцам было не до тщательного наблюдения за небом. А мы ещё и заходили с северо-запада, чтобы наблюдателям солнце в угол глаза подсвечивало. После успешной съёмки мы прошли вокруг аэродрома по большой дуге, и уже было повернули назад, но нами вдруг заинтересовалась пара охотников, что летели в стороне. Или у них кто-то очень глазастый попался, или на всякий случай решили развеять свои сомнения. Коротко рыкнув по рации: "Делай как я!" - Цыганов завалился на крыло и с переворотом стал резко пикировать в сторону зоны захода на посадку Морозовского аэродрома. Истребители интерес к нам сразу потеряли, а я послушно повторил манёвры. Только в зону захода на посадку мы не пошли, а проскользнули ниже и на бреющем дунули вдоль компаса Когановича** в сторону Обливской. Через двадцать километров повернули на север. Надо думать, что идущим в высоте над нами возвращающимся немцам было не до наших машин скользящих теперь у самой земли. Вообще, когда солнце уже склонилось к горизонту разглядеть идущие низко машины очень трудно. В ясный день низко летящие самолёты выдаёт прежде всего следующая за ними очень контрастная тень, а не возможность разглядеть зелёные, пусть и более тёмные машины. На втором месте блики от остекления фонаря и почему-то пропеллера, хотя там вроде и блестеть то нечему. Но сам видел и не понял, почему диск вращающегося винта иногда бликует, когда там нет ничего отражающего свет. Но ведь и на асфальтовой дороге в солнечном свете иногда поверхность дороги выглядит как зеркало, а это серый затёртый асфальт.

  Вернулись в полк и до глубокой ночи наносили на схему организацию ПВО аэродрома и наши возможные действия, чтобы с наименьшими потерями выполнить поставленную задачу. Никого уже не удивляло, что я сумел разглядеть расположение всех зениток, не смотря на их маскировку. Решили, что пойдём всем полком, а это шестнадцать исправных машин. Может ещё одну приведут в порядок, и будет семнадцать. В пути идём компактно построение звеньями. Мы с Цыгановым сверху сзади, Бурдужа с Морозовым спереди сверху. Вторая идёт впереди, первая снизу и сзади. На подходе к нам четверым присоединяется ещё по одной машине к каждому, и мы работаем по зениткам эРэСами и пушками. Для этого у каждой противозенитной пары свой коридор захода и выхода. Остальные по намеченному к расчистке коридору проходят над аэродромом и вываливают свой бомбовый груз и эРэСы. На выходе ведущие могут проштурмовать какие-нибудь цели, если увидят, ведомым сидеть на хвостах ведущих и варежку не раскрывать. Повторный заход для штурмовки не делаем, полк сразу уходит. Четыре первые пары на выходе из штурмовки зениток вываливают бомбы куда найдут. План примерно такой. На бумаге всё вроде бы гладко, а как выйдет неизвестно. Морозовский аэродром в степи и расположен очень вольготно, стоянки разбросаны, склады не скучены, толку от этого налёта мизер, даже если бы нас было в пять раз больше. Все понимают, что нужно в Москву отрапортовать, что разбомбили силами ЦЕЛОГО полка весь вражий аэродром...

  С утра Валя доложил, что машину отмыли, но вот ведь странно, отмылась она очень легко, даже отмачивать не пришлось, просто мокрой тряпкой прошлись и чисто. Вот только вместе с грязью и номер смыло, сначала не заметили, а потом уже поздно стало. Звёзды остались, а вот номера контурами так красиво написанного теперь нет. Пока он смущённый такой нелепостью передо мной мялся, я сообразил, что это связано с тем, что номер нарисовали уже после того, как я машину воздухоотталкивающим составом обработал. Поспешил его успокоить, что вернёмся с вылета, обязательно чего-нибудь придумаем. А так... Ну, смылся и смылся, судьба у него такая...

  Утром стало известно, что фашисты вчера натворили в городе. Комиссару через члена военного совета шестьдесят третьей армии передали сообщение, которое он зачитал на срочном построении всего полка перед вылетом и доведения приказа на вылет. В сообщении рассказывалось, что за вчерашний день немецкая авиация произвела больше тысячи двухсот самолётовылетов и за последние три дня на город сброшено больше миллиона килограммов бомб. По приказу германского верховного командования решено ещё до штурма сровнять город с землёй, поэтому вчера бомбёжке подверглись не промышленные районы, имеющие неплохую систему ПВО, а жилые кварталы и значительная часть сброшенных боеприпасов зажигательного действия. В начале самой сильной бомбардировки на центр города были сброшены зажигательные боеприпасы представляющие собой кусочки алюминиевой фольги с нанесённым на неё фосфором*** и не подозревающие ничего мирные граждане выходили посмотреть на это необычный листопад. А когда на земле вспыхнул огонь, и к нему присоединилось пламя от разрушенных бомбёжкой огромных береговых нефтяных емкостей, из которых горящие нефтепродукты хлынули в Волгу, и огонь понесло по течению, возник огненный смерч. Многочисленные очаги пожаров умножили свою силу, и по законам физики пламя устремилось, вверх сливаясь в один огромный костёр. А у земли со всех сторон с огромной силой стало подсасывать свежий воздух, взамен выгоревшего кислорода. Возникла тяга как в топке, усиливая огонь, поднимая температуру выше тысячи градусов и поднимая пламя на высоту больше километра. Из-за возникшего явления от многих людей находившихся в это время на улице не осталось даже пепла, а те кто пытались укрыться в домах получили страшные по силе ожоги и многие уже умерли или умрут в ближайшие часы. Даже в подвалах и убежищах многие не спаслись, потому, что в зоне огненного смерча выгорел весь кислород и люди в убежищах погибли от удушья. Но немцы применили не только зажигательные бомбы, но и фугасные от которых рушились дома и возникали завалы. По предварительным и самым приблизительным прикидкам в городе разрушены не меньше семидесяти процентов капитального домостроения. О количестве погибших говорить не представляется возможным, потому, что пожары продолжаются, дым и огонь от них видно даже от нас. Всю ночь в стороне Сталинграда горизонт озаряло зарево пожаров. В ходе налётов нашей авиацией и зенитной артиллерией сбито около ста двадцати самолётов противника. И в конце комиссар призвал: "Не простить и отомстить фашистам за очередное зверское преступление и за смерти мирных Сталинградцев!"

  После митинга, а как ещё назвать это построение, вопрос о бомбардировке немецкого аэродрома в Морозовске приобрёл уже совсем другой смысл и звучание. Даже тишина в эфире на подходе звучала как-то сурово и зловеще...

  А потом мы начали работать. Мне в пару выпало встать Фиме Кобыленко, мы с ним мало в паре летали, мне было бы удобнее с Гордеевым, но Лёшка летел с Морозовым. Мы заходили со стороны станции, вернее в промежуток между станцией и аэродромом. Выходя на позиции зениток, я не прицельно пускал пару эРэСов, а дальше добавлял из пушек, и правки не требовалось. Зная расположение стволов ПВО я построил змейку своего пролёта заранее и мне некогда было отвлекаться на ведомого. Но у меня четыре пары эРэСов уже закончились, и я скомандовал Фиме работать, то есть выходить вперёд, это мы с ним обсудили ещё перед вылетом. Он пускал свои снаряды, а я добавлял из пушек, и место попадания тонуло в шквале огня и дыма, пойди разбери, куда попали твои эРэСы, и что там взрывалось. Мне бы вообще было лучше одному, но приказы не обсуждают. Последние три зенитки, на которые не хватило реактивных снарядов проштурмовал из ШКАСов и им хватило. Когда с моим участком всё было в норме, я смог оглянуться и увидел, как наша основная группа заходит на аэродром. В отличие от вчерашнего дня самолётов на поле было раза в два больше и немцы их даже не замаскировали и не убрали на стоянки в стороне от ВПП. Чтобы не расслаблялись, дал веером несколько очередей из пушек в сторону станции, куда-нибудь прилетит, и приготовился в работе по аэродрому. А при развороте посылал очереди из пушки по площади, куда клали бомбы наши. Больше - не меньше, правда ведь? Вдалеке увидел, что пара Васильевича отбомбилась по складам бензина и боеприпасов, хоть они и разнесены, чтобы не причинило вреда друг другу от огня или взрывов и даже обвалованы, как положено, но маскировочные сети их не скрыли от наших глаз и они назначены в числе обязательных целей. Ну и как было не поучаствовать, особенно если нос машины прямо в ту сторону смотрит. Правда увлёкся немного и зацепил казарму или кто его знает, что было в этом здании, но завалился щитовой дом красиво, как и полыхнул. Фима у меня на хвосте сидит плотно, только раз, судя по моим ощущениям не вписался в маневр и отстал на пару минут. Прошли, добавили свои бомбы в тучу огня и пыли на аэродроме и пошли к месту сбора наших. Если даже группам подавления ПВО не получилось уничтожить все огневые точки, но даже просто взрыв рядом делает такую дымовую и пылевую завесу, что о прицельном огне этого ствола говорить уже не приходится. Хотя в строю минимум трое "хромают" и кого-то одного не было. Не рассусоливая развернулись на север и в пути командир уточнил:

  - Тюльпаны! Кого нет?!

  - Косенков на зенитку наскочил, в воздухе разорвало...

  Дальше летели молча. За Доном в пески плюхнулся со своей машиной Серёга Польчиков, но после посадки помахал рукой, что у него всё хорошо, а на заходе на посадку сел на брюхо Фима, который оказывается успел наловить снарядов. На аэродром сели тринадцать самолётов из вылетевших шестнадцати. К вечеру стало известно, что готовы к вылету на завтра всего пять, к обеду будет ещё три или четыре. С тремя вообще ничего не понятно. За Польчиковым и его самолётом послали машину, и пока они не вернулись. У Фимы оказался разбит хвост и он летел почти без руля направления и не вышли шасси, но машина оказалась вполне ремонтопригодна... До следующего дня полк никуда не дёргали. А мы с моим экипажем рисовали на машине номер "47". Краску нашли только жёлтую, просто цыплячий цвет, правда старшина заверил, что цвет будет не такой яркий, когда высохнет, но другой краски для этих целей у него всё равно нет. Не думаю, что у этого куркуля в загашнике не найдётся нужной краски, но раз упёрся, то уже не сдвинешь. Нашли какую-то картонку, вырезали четвёрку с семёркой и стали их обводить. Кисточки специальной плоской нет, да и цифры хоть по высоте одинаковые, но кривые какие-то. Нарисовали цифры сплошными. Меня утешило только то, что по идее эта краска также легко смоется, стоит её только посильнее потереть, а судя по множеству блестящих металлом рисок по всему фюзеляжу и крыльям, самолёт на себя принял уже не один десяток пуль и снарядов. А элероны и рули Валя менял уже два раза, говорит, там заклеивать уже нечего было...

  Назавтра вылетали три раза. Первые два раза тремя машинами нашей первой эскадрильи, над Гордеевым и Ваней Пряхиным - сержантом-пилотом меня поставили старшим. Работали по заявке нашей шестьдесят третьей армии. Сначала помогли бойцам сто девяносто седьмой дивизии отогнать итальянцев у речки Олеховатка и овладеть Чеботарёвским. Второй вылет был рядом на позиции двести третьей дивизии, где их контратаки отбивал пятьдесят третий пехотный полк второй пехотной дивизии итальянской армии. Разогнали итальянцев и помогли нашим отбить Ягодное.*** Третий вылет был в составе шести самолётов, звено второй эскадрильи вёл Морозов, но группу поручили мне. И это мне совсем не нравится. Ну, не хочу я быть начальником и командиром, меня вполне устраивает моё нынешнее место, а командиры этими действиями явно нацелились меня наверх двигать...

  Полетели в сторону моего позавчерашнего боя. Вообще, мне и самому было интересно, что там удалось накрошить, ведь тогда всё было в дыму и пыли. И я могу только прикидывать по ощущениям от аур живых кто, где и сколько. Кстати, как я не старался, но уничтожить всех фашистов мне не удалось, ведь они разбежались от колонны, когда поняли, что я её взялся всерьёз штурмовать и прочёсывать. За исключением зенитчиков, которые на меня пытались засаду устроить. Ну, по некоторым крупным скоплениям я отстрелялся само собой, а вот летать и стрелять по одиночкам просто невозможно, да и боеприпасов у меня бы не хватило, там по прикидкам ещё больше тысячи немцев осталось. Но когда я улетал со стороны тракторного завода подошли три наших танка и батальон бойцов, хотя они в основном там, в спецовках, а не в форме были, я уже улетал, не очень рассмотрел. А сегодня тут немного западнее места вчерашнего боя нормальный рубеж организовали и окопов нарыли. Вот на них пытаются наступать немцы, ещё и танки впереди пять штук пустили. Сзади в ложбинке немецкая гаубичная батарея из трёх орудий по нашим позициям бьёт. Приказал Лёшке её уничтожить, а остальные пошли с танками разбираться. Морозов удачно свои эРэСы положил, там за пригорком какая-то компания начальственных немцев за боем наблюдала, там всего две ауры живые остались, и один точно не жилец, аура дрожит и гаснет.

  Вышли в атаку с западной стороны и удачненько два танка сразу приголубили. Не очень видно, но вроде бы "тройки" да ещё эРэСами по пехоте прошлись и один бронетранспортёр подожгли. Уже разворачивались, как угодили под залп двух зениток и машина Вани Пряхина, который с Лёшкой проштурмовал гаубицы и к нам летел, словно в стену ткнулась, когда от неё куски в стороны полетели при попадании очереди эрликона. Ваня-умница машину удержал. Повезло, что он как раз в сторону наших позиций летел. Он сумел через наши окопы перетянуть и скрылся в облаке поднятой при посадке-падении пыли. А вот мы очень сильно разозлились. Сначала я уничтожил одну зенитку, кажется именно из неё в Ваню попали, а Гордеев сбоку зашёл ко второй и тоже там прошуровал из всех стволов. Грубо говоря, пока они себя не показали, их хорошая маскировка скрывала, но стоило им высунуться и прятаться им некуда и поздно. Пыль немного осела, Ванин самолёт вроде бы не загорелся, но мы очень обиделись и стали множить на ноль всё, что видели. Три оставшихся танка пережили своих собратьев минуты на четыре, а после того, как мы прошлись по залёгшей пехоте и заставили её бежать, наши бойцы выскочили из окопов и погнали немцев. А наши пять машин летали сверху и кидались на любой очаг немецкого сопротивления.

  Падающие на нас мессеры почувствовал, а не увидел буквально в последние секунды. Да! Расслабились. Но к счастью они заходили вместе и неспешно, уверенно и не особенно напрягаясь, наверно думали, что мы их гарантированная добыча. Целью атаки они выбрали машину из второй эскадрильи, не помню кто там сейчас летит, но мне оказалось не очень трудно резко бросить машину в разворот и оба немца вошли в очередь моих пулемётов. Один сразу ушёл в землю, а вот второй попробовал уйти, потянул вверх и на вираж, но я на сближении почти в упор добавил и он ссыпался вниз. Всё-таки мои усиленные пули для пулемётов - это что-то восхитительное. Дал команду на сбор группы и отход, как сверху подошли ещё две пары. Видимо они видели, что стало с их друзьями, потому, что напролом не полезли, а стали хороводить вверху. Но нам ли привыкать невинных овечек из себя корчить? Собираю группу, сам чуть в стороне и выше, четыре машины выстраиваются ромбом, впереди звеном Морозов ведущим, а сзади Гордеев.

  Лечу ровненько, не кручусь, в их глазах даже и не озираюсь. Худые звеном крутятся вверху и не решаются атаковать пока. Наверно не успели хорошо разглядеть и пытаются понять и разобраться, как это их приятели с неба осыпались. Ну и ладно, поторопим. Наши развернулись, крыльями пехоте покачали и на север повернули. Что и требовалось доказать. Пара сзади на парней, а двое на меня, я ведь не командира изображаю, а проблемы с управлением. Разворачиваюсь и собирался только заградительную очередь им перед мордами дать, чтобы не дать группу атаковать и весь в мыслях - "как мне своих двоих на хвосте подловить?", как один ловит пулю прямо в район кабины и, не прекращая движения так в пикировании со взрывом входит в землю. При этом просвистал всего в паре метров позади хвоста Лёшкиной машины. Меня даже пот пробил, когда показалось, что он зацепит Гордеева. Зато второй шарахнулся. Впечатлился наверно. А мои двое постарались повторить мой разворот, и только один в мою сторону смог очередь дать, которая пулемётными пулями по крылу и кабине цокнула. А вот это они зря сделали. У них скорость намного больше, тем более, что они в атаку пикировали разгоняясь, поэтому дуга разворота у них раза в два больше. То есть мне достаточно вывалится из виража, и один точно перед моими стволами, сам в прицел входит, а второй как положено ведомому сзади висит и манёвры старшего повторяет. Влепил в ведущего и довернул по ведомому, но он от испуга так дёрнул машину, что она сделала какой-то неописуемый кувырок и выскочила из сектора стрельбы, где я мог его достать. Только вдогонку дал очередь и вроде даже зацепил, но он ушёл, паразит такой, следом за вторым из первой пары. Может и смог бы догнать хоть одного из этих двоих, но моё дело группу прикрывать. Покачал ещё раз крыльями пехоте, которая внизу махала руками и оружием. Наверно что-то кричали, судя по распахнутым ртам. У Ваниной машины какая-то возня, но она не загорелась и не перевернулась, а это шанс. Да! Показательно я у пехоты над головами четверых приземлил, да с немцами мы им хорошо помогли...

  Полетели назад, но я передал группе принять правее. Заодно посмотрел на место позавчерашнего боя. В обгорелых и не очень остатках колонны наши бойцы копошатся, вначале шарахнулись от звука наших моторов, а потом узнали и помахали нам руками, два танка вроде решили отремонтировать. Один тягач тащит в сторону завода, у второго народ очень активно копается, но не так как у других, народа больше и деловитее, если это можно понять при взгляде со стороны. Четыре зенитки на старых позициях стоят. Из разбитых только одна лежит перевёрнутая. Даже не верится, что здесь творилось два дня назад. У зениток не девчонки, а мужики и руками как девчонки нам не машут, а смотрят настороженно, но пушки не разворачивают. Им тоже покачали крыльями, нам не трудно, а им приятно и полетели домой.

  А вот дома нас ждали новости. Комиссар, разумеется, не знал, что я имею непосредственное отношение к событию, но он принёс несколько экземпляров "Сталинградской правды", где была напечатана большая статья про подвиг женского тысяча семьдесят седьмого зенитно-артиллерийского полка ПВО Сталинградского района. О том, что двадцать третьего августа около шестнадцати часов на позиции полка примерно в километре от цехов Сталинградского Тракторного завода вышел передовой дозор шестнадцатой танковой дивизии четырнадцатого механизированного корпуса немецкой армии и сразу вступил в бой. Колонне дивизии удалось незаметно обойти оборонительные порядки наших войск, и до Волги на их пути не было других воинских частей кроме девушек зенитчиц. Артиллеристы полка ПВО вступили в бой и в течение двух с лишним часов отбивали непрерывные танковые атаки. Пролетавшая эскадрилья наших штурмовиков, увидев на земле тяжёлый бой, произвела штурмовку немецкой колонны и наступающих порядков танков, чем сильно помогла героическим артиллеристам-зенитчикам. К тому моменту, когда на звуки боя выдвинулись от завода два отремонтированных танка, и бойцы заводского отряда самообороны, бой уже практически завершился, а штурмовики вызвали подмогу и ещё до полка штурмовиков нанесли завершающий бомбо-штурмовой удар. На долю прибывших осталось собрать деморализованных солдат противника и обеспечить охранение пленных и позиций полка. Командир дивизиона, первым принявшего на себя удар немецких танков капитан Даховник раненым доставлен в госпиталь. В ходе боя уничтожено восемь из тридцати семи орудий зенитного полка, погибли тридцать два человека, девяносто два получили ранения. По результатам боя уничтожено около шестидесяти семи танков противника, часть танков от внутренних взрывов разорвало на части и поэтому их подсчёт затруднён, больше пятидесяти автомашин и множество другой техники и оружия, часть из которого взята в исправном состоянии. Кроме этого, зенитчики сбили четыре самолёта "Мессершмитт БФ-сто девять". На поле боя найдены остатки личного автомобиля, части тела и документы командира шестнадцатой танковой дивизии генерал-лейтенанта Хубе и его начальника штаба. В плен сдались восемьсот двадцать два немецких военнослужащих, из них двадцать восемь офицеров и сто шестнадцать унтерофицеров. За выдающийся подвиг капитан Л.И.Даховник и ещё шесть человек представлены к званию Героев Советского Союза. Почти весь состав героического полка представлен к орденам и медалям, к сожалению очень многие посмертно.

  Здорово, что тут скажешь. И понятно, что не мог никто понять и объяснить, что всю колонну разбомбил один самолёт, вот и написали про эскадрилью, а про меня в таком ключе никто и думать не будет, даже если сопоставят время и маршрут, допустят, что пролетал мимо и бомбы свои высыпал и дальше полетел. И пусть девчонок наградят, девчонки ведь правда героические. Когда я подлетел, они ведь насмерть стояли! И если бы меня там не оказалось, то раскатала бы их эта дивизия и дальше пошла. Ведь я точно видел, что их зенитные снаряды от лобовой брони "четвёрок" отскакивали, да и не учили их по танкам стрелять, я думаю. А в той машине, которая уехать пыталась выходит целый генерал-лейтенант сидел. Хорошо, что я его углядел...

   *- Имеются ввиду Pz.Kpfw.IV Ausf.F или модификация седьмой серии. Столкнувшись с нашими танками КВ и Т-34 была поставлена задача по немедленному усилению огневой мощи основного тяжёлого танка Вермахта на тот период. Уже имелось решение на перевооружение "Троек" на длинноствольные пушки 5,0 см и было принято решение использовать пушку аналогичную 7,5 см ПАК-40, но танкисты выставили условие, чтобы пушка не выступала за передний урез корпуса. В те времена считалось, что выступающая за габариты корпуса пушка серьёзно снижает возможности маневрирования танка. Кстати, и ни у одного из наших довоенных танков ствол пушки особенно не вылезал за габариты корпуса, ну, может у Т-34 ствол пушки немного вперёд торчал. Так вместо пушки со стволом в 40 калибров были установлены стволы 7,5 см 33 калибра. Стоит добавить, что для стеснённого объёма танковой башни были специально разработаны более слабые короткие снаряды, в результате бронепробиваемость орудия стала меньше шести сантиметров на 400 метров вместо более семи у пушки ПАК-40 со стволом в 40 калибров обычным бронебойным снарядом и меньшее количество рикошетов. Таких танков до июня 1942 года успели выпустить и перевооружить больше 180 штук. Могу быть уверена, что именно в любимую Гитлером 6-ю армию новинки шли в первую очередь. На этих танках не на всех ставили дульные тормоза, поэтому на фото из Сталинграда иногда попадаются непонятные "четвёрки" не с "окурком", а укороченной пушкой 7,5 см без дульного тормоза и с круглым однокамерным. Может за счёт того, что там в волжских степях почти все эти танки остались, в памяти они почти не оставили следа, и в массовом сознании "четвёрки" были сразу модифицированы длинной пушкой в 48 калибров и грушевидным двухкамерным дульным тормозом, а не круглым однокамерным. Но такие появились только в январе 1943 года.

   **- Компас Когановича - так лётчики называли железнодорожные пути, по которым было удобно ориентироваться. Лазарь Коганович - многолетний бессменный народный комиссар путей сообщения.

   *** - Написано со слов свидетелей этой бомбёжки. То, что на Сталинград были сброшены фосфорные и начинённые разными пирогелями крупнокалиберные бомбы теперь известно точно. А вот про полоски фольги - это противорадарные средства и впервые были применены в 1943 году над Ла-Маншем. Скорее всего, в восприятии свидетелей произошла компиляция из действительно зрелищного вида падающего горящего фосфора и попадавшихся потом остатков тонкостенных оболочек зажигательных бомб. Но я написала не изменяя, как это было в рассказе свидетелей.

   *** - Реальные подразделения и реальные бои. Информация из копии журнала боевых действий 203 стрелковой дивизии.

  Утро началось суматошно. С ночи в штаб названивали и скоро должен прилететь командующий нашей воздушной армией, поэтому все бегали и суетились. И при этом ещё нужно было готовиться к вылетам. Вечером приехал с синяком на половину лица и рукой в косынке Иван Пряхин после своей аварийной посадки, Веселов его уложил в санчасть и сказал, что раньше, чем через три недели, ни до каких полётов он его не допустит, чего то ужасное с сотрясением мозга у него нашёл.

  В полку боеспособными и готовыми к вылету остались семь машин. Что особенно радовало меня и комэска, что самолёт Цыганова сделали, и он может лететь. Мы вылетели тремя машинами по уже знакомому маршруту к позициям двести третьей стрелковой дивизии у Верхнекривской. Остальным выдали другую задачу. На позиции двести третьей на плацдарме у Серафимовича итальянцы пустили танки, а у пехоты артиллерии своей не осталось совсем, вот и пришлось нам их прикрыть. Слетали, отработали. Кажется, итальянцев мы уже научили уважать штурмовики. Ни одного выстрела в нашу сторону. Как мне показалось, из одного танка экипаж даже выскочил сам и мы его не подбивали, надеюсь, наша пехота не зевала и танк себе забрать сообразила. Когда заходили на посадку увидели, что в стороне укрытые маскировкой чужие самолёты. Над всеми возвышается здоровенный ДБ-3,* который легко узнать по характерному носу и размерам. Рядом четыре истребителя, значит, гости к нам прилетели...

  Загнал самолёт на стоянку, вылез, облился холодной водой, всё-таки жара стоит южная и в железной кабине как в парилке, даже влажность высокая, только пахнет не берёзовыми вениками. Тотошка проворно запрыгнула на своё законное место. Подошли наши Цыганов с Мишей Васильковым, это ещё один наш младший сержант-пилот из новеньких. Позади них мялся посыльный из штаба, что комэск сразу пояснил:

  - Саня! Там нас в штаб срочно требуют, генералы какие-то прилетели, наш командарм, как я понимаю. Ты бы застегнулся и зверюгу свою...

  - Слушай! Товарищ старший лейтенант! Жарища такая, у штаба и застегнусь. А Тошка, ты же знаешь, что не отлипнет и скандал устроит. Ну не звери же они...

  - Миша, ты пока за машинами пригляди! Ладно! Потопали, заодно и доложиться по вылету надо. Там посмотрим. Вроде драть нас не за что, только давай по пути переоденемся, не в мокрых же комбинезонах к начальству идти...

  В штабе была теснота и столпотворение. Вернее, даже в штаб все не поместились. Незнакомые лётчики кучковались у входа, а в стороне мялись несколько автоматчиков зыркающие глазами, с очень злой аурой, наверно охрана генерала. Но здесь я не угадал, генералов было два, и оба расположились за столом, и командиру с комиссаром сидячих мест уже не осталось. Сейчас командир что-то рассказывал в стороне, как потом оказалось, полковому комиссару Виноградову - комиссару 16 воздушной армии. Мы протиснулись и Цыганов стал рапортовать:

  - Товарищ генерал! Разрешите обратиться к товарищу майору?! - Не знаю к кому он обратился, ведь генералов было два. Но это его проблемы, я сзади стою и не отсвечиваю.

  - Обращайтесь.

  - Товарищ майор! Группа первой эскадрильи числом три машины из боевого вылета вернулась. Задание выполнено. Зенитного противодействия с земли не было. Потерь нет. С авиацией противника не встретились. Командир первой эскадрильи - старший лейтенант Цыганов. Доклад закончил!

  - Во! Видал, Сергей Игнатьевич, какие у тебя орлы, полк то у меня раньше на Карельском фронте служил! А что за задание?

  - Ничего сложного! Товарищ генерал. Двести третьей дивизии помогли чуток итальянцев отогнать, а то у них артиллерии не осталось, а итальянцы танки пустили.

  - Так! А где тот ас, что вчера двоих повредил, а четырёх мессеров у меня на глазах в землю мимоходом вогнал?!

  - Так это адъютант моей эскадрильи младший лейтенант Гурьянов, он вчера группу водил, когда в третьем вылете прикрывая группу штурмовиков сбил четыре истребителя противника...

  - Ну, покажись, сокол! Ты сбил? - Хрюкин вперил в меня взгляд. Не знаю, чего он от меня ждал, видимо вид у меня показался не слишком героическим или сидящая на плече Тотошка его смутила.

  - Так ведь опыт уже, товарищ генерал.

  - Какой опыт?

  - Так с комэском у нас на двоих уже больше сорока сбитых немцев.

  - Командир!

  - Точно так, только подтверждённых... Михаил! У тебя сколько?

  - Подтверждённых семь, всего сбитых девятнадцать. У Сани подтверждённых было девять и двадцать один всего, если эти четыре считать, то тринадцать подтверждённых и двадцать пять.

  - Тринадцать подтверждённых? Так его на Героя давно надо представлять! Или набедокурил чего?

  - Нет! Хороший лётчик, девять у него ещё на Калининском фронте было и мы с комиссаром подавали, но штаб фронта не пропустил, вон только на Красную Звезду подали...

  - Ладно! Он теперь даже истребительную норму выполнил...

  Дальше о чём-то спросили Бурдужу, потом к разговору присоединился Цыганов, который начал руками размахивать в чём-то убеждая. Тут генерал хлопнул ладонью по столу:

  - У меня с собой капитан Баклан из четыреста тридцать четвёртого ИАПа командиром группы сопровождения, не боишься старлей против капитана выйти? Учти, у него сбитые есть и истребитель толковый.

  - А как победу считать будем?

  - Баклана сюда! - Крикнул Хрюкин и в палатку втолкнули невысокого капитана. Тот только начал руку к шлемофону поднимать, как генерал его перебил. - У тебя на машине фотопулемёт стоит?

  - Стоит...

  - Майор! А у вас в полку есть фотопулемёты?

  - Есть, только на машине комэска нет.

  - Так я ради такого дела на другую пересяду, мне не сложно. - Встрял Цыганов.

  В общем, по решению Хрюкина и Руденко решили провести показательный бой с блокированным оружием, а так как до линии фронта совсем не далеко, то сверху комэска с капитаном прикроют поднявшиеся вместе с ними три Яка из группы сопровождения. И Цыганов показал! Он использовал почти все наши придумки. И два раза даже чётко садился на хвост Баклана, и хоть со стороны выглядело так, словно истребитель вьётся вокруг штурмовика и атакует его, как хочет. Но я видел, что Цыганов если и подставился, то только раз, а сам подловил капитана больше восьми раз. Не слишком зрелищно, ведь у истребителя скорость выше и даже когда штурмовик в хвост заходит, удержаться не может. То есть со стороны едва ли генералы смогли это чётко оценить. Комэск с капитаном на высоте оттянулись немного в сторону, и видно было не очень хорошо, и важных мелких нюансов было не разглядеть. Это у меня глаза всё без бинокля видят. Словом, нужно смотреть плёнки фотопулемётов, а это время, за которое генералов отвлекут, и они так и уедут с испорченным мнением. Поэтому я решил влезть, ведь из-за меня эта катавасия и началась:

  - Товарищ генерал! Разрешите мне с кем-нибудь покрутиться без всяких фотопулемётов.

  - Так уверен?!

  - Так ведь мы - штурмовики, нам бояться не приходится...

  - Алкидов! Бегом сюда! Не побоишься, лейтенант тоже хороший лётчик.

  - Я постараюсь! Товарищ генерал. - Тут Хрюкин переключился на подошедшего лётчика:

  - Лейтенант! Тут тебя на учебный бой приглашают. Только имей ввиду. Я вчера его бой видел, у парня глаза на затылке и маневры очень точные... Не посрами истребителей и нашу армию...

  Я побежал к своей птичке. Яки опять взлетели, теперь я пошёл на взлёт. Понятно, что они стараются высоту занять, а я тихонечко внизу пока овечкой прикинусь... Делаю вид, что осматриваюсь перекладывая машину слева на право и в каждом из этих небольших виражей могу скорость чуть не до двухсот сбросить, а он сейчас в атаке и скорость выжмет до предела, разница в три сотни километров, если кто не понял. Только и у меня мотор переделанный, могу очень быстро скорость набрать. Обычный двигатель захлебнуться может, а свой я уже гонял. Истребитель заходит сзади, валится в пике, выравнивает машину и... Не может за мной повернуть, хотя и пытается. Я из правого виража, в котором я слева от его курса и он от меня ждёт и опасается именно ухода влево по наименьшему расстоянию. Только я, продолжая вираж, вообще кладу самолёт вертикально земле и доворачиваю по ходу виража. В этом манёре я для него почти встаю на месте, а он ведь заходил с расчётом на упреждение и мою скорость. Ему сейчас либо резко бросать машину в более резкое пике или считать атаку неудачной. Вот только если он бросит машину резко вниз на скорости, которую он успел набрать, он провалится по высоте и может из пике не выйти, высоты для такого размашистого манёвра считай нет. Отвернул вверх, закладывает надо мной вираж. В плексиглас фонаря в мою сторону смотрит, лицо недовольное и обиженное. А чего, собственно, я же не мишень и в бою ему никто поддаваться не станет. Но ладно, утешим парня, пойдём на высоту...

  Вверху он решил меня с виража и с переворотом атаковать. Вот только время виража у него такое же, как у меня, а вот скорость гораздо больше. То есть радиус виража в два раза больше и на вираже я ещё и подрезать его могу. И мощности у моего мотора с запасом. Есть возможность резко добавить. В первом заходе на виражах, которые наши истребители в отличие от немцев очень любят я от него пять раз ушел, и раз даже перекрутил и в хвост зашёл, что он меня потерял. Хотя, и он меня два раза подловил, тоже не первый день за штурвалом.** Садились, лейтенант уже улыбался до ушей.

  В общем, пока шли до генералов успели меня по всем местам обхлопать, правда Тошке это очень не понравилось, и она вся растопырилась и шипела на шумных истребителей, оскалила свои острые зубки и встопорщила хвостик, намекая, что сейчас начнёт кусаться. Ещё мне предложили бросать эту штурмовую яму и к ним в истребители податься. Но этого я делать точно не собираюсь. Нас похвалили и пошли смотреть плёнки, где как я и предполагал в Цыганова только один раз без гарантии попали бы, а вот он ловил капитана больше десяти раз. После просмотра плёнки народ задумчиво притих. Одно дело, когда всё воспринимается, как чудо и совсем иное, когда готовый к бою хороший истребитель против самолёта, который его в два раза тяжелее ничего сделать не может, а ведь не мальчики и понимают, что попасть под залп истребителя штурмовику не страшно, а вот наоборот - почти гарантированный полёт вниз.

  Тут Цыганов сел на своего конька, что дело не в том, что мы такие с ним асы, а в том, что от нас такого не ждут. Даже в этом бою наш истребитель не ждал такого маневрирования от формально неповоротливой и тяжёлой машины. Немцы тоже не ждут. И большое количество наших побед не столько от мастерства пилотажа, сколько от того, что мы в отличие от истребителей сами - вкусная приманка для немецких охотников. Вот на сколько вылетов истребителя приходится один воздушный бой? В среднем пять-семь вылетов пустых на активных участках фронта. Немцы тоже не дураки лезть в бой, где их могут перевиражить и сбить, когда есть столько вкусных беззащитных целей. Вот и выходит, что они сами к нам летят, а нам остаётся их только достойно встретить. А то, что почти все командиры штурмовых полков стонут, что со стороны задней полусферы совершенно беззащитны - это глупость. Если идти колонной и не организовывать прикрытие, а сзади ставить ещё и самых неопытных, то их сзади и будут сбивать. Вот у нас за три недели на фронте уже больше четырёхсот самолёто-вылетов, а потери два лётчика и два в госпитале, остальные или в строю или будут скоро. Самолётов меньше, но больше десяти самолёто-вылетов за день делаем обязательно. А другие штурмовые полки после двухсот вылетов в ноль стачиваются...

  Но всё равно зашёл разговор о том, что с такими показателями наши Илы можно и нужно использовать в качестве истребителей, которые при этом бронированы и их не так просто сбить. Но на эту тему мы с Цыгановым уже не раз говорили, и он быстро привёл убедительную аргументацию против такого решения. Начнём с того, что у машины слабый мотор и скорость в районе четырёхсот, что даже не все немецкие бомбардировщики даст догнать. Скороподъёмность вызывает слёзы. Полётные качества машины очень слабые. И о чём вообще можно говорить, если на выходе из крутого пикирования машина проваливается по высоте до полукилометра. А если попытаться с этими недостатками бороться, то нужно машину значительно облегчать, а самая большая тяжесть - восемьсот килограммов бронекапсулы, хотя и остальная часть конструкции тяжеловата. Ведь шесть тонн взлётного веса минус восемьсот всё равно почти в два раза тяжелее Яка или ЛаГГа. А законы физики никто не отменил, и эту массу, которую можем попробовать ужать до четырёх тонн, нужно разгонять и тянуть, а возможности Микулинского мотора явно не достаточно. То есть реально можно рассчитывать на скорость по прямой на высоте до четырёхсот семидесяти километров в час, что для истребителя сегодня уже даже не смешно. А вот главное достоинство неубиваемого бронированного самолёта в этих переделках потеряется. Этот тихоход будут сбивать одной очередью, броню то ради веса выкинули. Так и стоит ли овчинка выделки?...

  И если Руденко не очень сильно проникся вопросами штурмовиков, у него кроме нашего было всего три штурмовых полка, то у Хрюкина больше десяти штурмовых полков и потери они несут серьёзные, на фоне которых наш полк выглядит заговорённым. Вообще, они очень плотно засели с документами нашего полка. Выяснилось, что у Цыганова подтверждённых по всем даже самым придирчивым критериям боевых вылетов уже тридцать два и на этом фоне я со своими двадцатью двумя не котировался. А ведь во исполнение приказа ГКО мне из них ещё одиннадцать с Калининского фронта вычесть надо, ведь там не было фотофиксации вылетов. Ну, если придираться, то можно вычесть только десять, ведь аэродром после нашего налёта снимали. Зато всех очень впечатлил мой воздушный бой, когда я от Яка сумел увернуться. Но тут уж сыграли свойства моего самолёта и моё чувство места нахождения соперника, что дало мне серьёзное преимущество в предугадывании его маневров. Только я про это не говорю, сами понимаете. Наскочившие на меня поначалу истребители после разжёвывания Цыганова быстро сдулись, да и я в истребители уже не рвусь. Всё-таки у штурмовиков работа конкретная и с чёткими поставленными задачами, а истребители основное время летают, патрулируют, гоняются за противником. А когда, наконец, встречают, оказывается, что топливо уже кончилось и нужно домой лететь. Нет, штурмовиком гораздо лучше...

  С Цыганова взяли обещание, что Хрюкин его вызовет, и он проедет по всем штурмовым полкам и проведёт там занятия и демонстрации того, что мы у себя уже внедрили. Генералов накормили ужином и со вздохом глубокого облегчения помахали вслед улетевшей генеральской кавалькаде из транспортника и истребителей сопровождения. Оказывается, Руденко, который командует нашей шестнадцатой воздушной армией на самом деле не командующий, а заместитель. А официально командующий - генерал-майор Степанов - член Военного Совета штаба ВВС и сидит в Москве***. А Руденко до этого назначения был заместителем Хрюкина - командующего восьмой воздушной армией, может потому они вместе и прилетели.

  После отлёта генералов наша работа вернулась в привычное русло. Немцы рвутся к Сталинграду, жестокие бои идут на внешнем обводе у городской черты. После жутких бомбёжек, а ведь описанной тяжёлой бомбёжкой двадцать третьего числа немцы не ограничились и бомбили, может чуть слабее каждый день, просто это уже не вызывало такой реакции как в первый раз. Ведь по приказу Гитлера целью этих бомбёжек было не сровнять город с землёй, а по замыслу немецких стратегов, после того, как город станет руинами, у защитников не будет смысла его оборонять и наша армия отступит, как отступала раньше. Но здесь нашла коса на камень и Сталинград не просто город с именем главы страны, это, прежде всего, очень важный транспортный узел вне зависимости от того, есть в нём дома или их смели бомбёжками. Главное - это большая и очень важная водная артерия, узел железных дорог и единственный доступ к Кавказу после утери нами Ростова-на-Дону.

  Наша армия вгрызлась в землю, на подступах к городу, а немцы двумя танковыми армиями, ровняя перед собой всё артиллерией и бомбардировочной авиацией, пытались продвинуться вперёд, но у них ничего не получалось. И стоило им где-то добиться успеха и продвинуться вперёд на сто-двести метров, как на этот участок перекидывались подкрепления и немцев отжимали назад. Особенно тяжёлые бои шли на "кладбище Хубе", как прозвали место напротив Рынка и северной части СТЗ, где была разгромлена шестнадцатая танковая дивизия вместе с её командиром и начальником штаба. Видимо немцы очень оскорбились фактом разгрома их дивизии и смертью генерала. Но теперь на этом рубеже стоят наши полноценные военные части, которые успели закопаться и укрепиться. И как бы немцы не обижались и не рвались отомстить, но вынуждены учитывать, что на любую их активность могла последовать очень опасная атака со стороны Качалинской и Самофаловки, в результате которой наступающие будут отсечены и пополнят число пленных уже взятых в Сталинграде.**** Так сложилось, что район "кладбища Хубе" и есть линия разграничения зон ответственности шестьдесят второй и шестьдесят шестой армий. Да и сама ситуация с тем памятным прорывом танковой колонны сложилась как раз из-за этого. Как это у нас водится, все понадеялись на соседей, и немецкая шестнадцатая дивизия получила почти чистый коридор до Волги. Ведь даже то, что их остановили девчонки зенитчицы говорит об этом. Ведь этот зенитно-артиллерийский полк не имел никакого отношения к упомянутым армиям, а входил в состав ПВО района тракторного завода. Да и на помощь им тоже выдвинулись не подразделения этих армий, а батальон заводской самообороны. Теперь, после случившегося к этому участку приковано достаточно внимания, только вот нашему полку там работать не выпадает, впрочем, нам и других полётных заданий хватает.

  К концу августа возникло ощущение, что происходящее вокруг нас стало стабилизироваться. Не только наш полк переброшенный сюда с севера обустроился и нынешнее наше расположения стало привычным, когда выходя ночью уже не нужно соображать куда идти и даже те, кто не имел моего ночного зрения вполне ориентировались на территории в темноте. Вновь созданные части и соединения, наконец, разобрались на месте и приступили к работе. И пусть немцы продолжают давить, словно обезумевшие бросая в бой всё новые и новые танки и людей на наши войска вставшие в глухую оборону. И если на флангах, где стоим мы нет такого ожесточения и накала, в большинстве мест оборона стабилизировалась. А у нашего фронта она бОльшей частью идёт по такой плохопреодолимой преграде, как Дон выше излучины. Вот в направлении города бои не стихают часто даже по ночам. Когда нам выпадает работать в направлении города или по станции Воропоново или Басаргино, то можно было быть уверенными, что нас будут обстреливать зенитки с земли и попробуют на зуб немецкие истребители. Хорошо знакомый мне аэродром Гумрак уже захватили немцы. И хоть от него до линий окопов совсем недалеко, но немцы уже деловито его ремонтируют, словно собираются прямо на днях переводить сюда свою авиацию. Впрочем, и перевели, только это случилось позже.

  Благодаря тому, что немцы пытались доставить грузы как можно ближе к линии боевого соприкосновения, они разгружали вагоны даже не на станциях, а на перегонах или полустанках, чем мы с радостью пользовались. Хоть эти выгруженные грузы они пытались защитить своими зенитками и истребителями, но сравнить наскоро поставленные по краям четыре зенитных автомата со стандартной схемой ПВО станции - это даже не смешно. Эту доморощенную ПВО мы сносили с одного захода и превращали состав, если он ещё не ушёл, и выгруженные грузы в кучи горящих обломков.

  А немецких лётчиков мы научили себя уважать. Теперь на нас стали направлять не "худых", а двухмоторные "сто десятые". Действительно для "худого" сбить штурмовик - почти удача, только если у него идеальные условия, и он имеет возможность, зайдя сзади с минимального комфортного расстояния отстрелить хвост или крыло. А это с попадания одного-двух снарядов тоже не сделаешь. То есть требуется как минимум несколько заходов и стрельба с малого расстояния. А вот для двухмоторного монстра с его двумя пушками, четырьмя пулемётами и меньшей скоростью штурмовики гораздо более доступная цель. Фактически сама концепция тяжёлых истребителей заточена на борьбу с тяжёлыми машинами вроде летающих крепостей и многомоторных бомбардировщиков со стрелками, которых нужно иметь возможность поражать за один заход, ведь второго могут и не предоставить. То есть эта машина словно специально создана для борьбы с нами. И если штурмовиков других полков им удаётся щипать, то с нами у них постоянно накладки получаются. За последние дни августа мы с комэском пополнили свой подтверждённый счёт каждый на два самолёта. Вообще, у Цыганова было три, но когда по возвращении мы запросили дивизию шестьдесят второй армии, над позициями, которой комэск завалил своего двухмоторника, ему ответили, что сегодня в расположении дивизии зенитчики действительно сбили один двухмоторный немецкий бомбардировщик, а других самолётов в их районе сегодня не падало. Как Васильевич не ругался, но зенитчики немца себе записали и очень рады. Может даже они, и стреляли в его сторону, но сбить и стрелять в сторону вражеского самолёта вещи разные. Вот и думайте, если завалить кого-нибудь в немецком тылу, где никто это подтвердить не сможет, то никто и не претендует на твою победу, которая правда так и останется тебе в памяти и в качестве личного удовлетворения. А если делать это на глазах наших войск, то возникает конфликт интересов, ведь наземным войскам тоже хочется почестей и славы. Пришлось напомнить, как у нас уже отобрали один самолёт ещё на Калининском фронте. Ругайся - не ругайся, но подтверждать нам сбитый против слов своих зенитчиков они не станут.

  Но буквально на следующий день чуть в стороне от того места, мы как раз шли отработать сгружаемую у Воропоново технику, увидели, как прямо на наши позиции работают "лаптёжники", а прикрывающие их "худые" висят в высоте и нас не видят. Мы шли всеми машинами полка. Сегодня техники сумели поднять целых восемь машин. Вёл нас Бурдужа, он и отдал команду на атаку юнкерсов:

  - Цыган! Пастух! Вы сверху! Всем разомкнуться и по два эРэСа залпом по команде! Атакуем "лаптей"! Пуск!...

  И что, что их две полные девятки, они нас точно не ждали. Наверно нас прикрыли дымы с другого участка фронта, а мы сегодня обходили северную часть города на высоте две тысячи метров. Это было красиво, я бы даже сказал - восхитительно. Я стрелять начал издали, едва прозвучала команда командира. Чтобы не зацепить комэска, я сместился правее и врубил из всех стволов прямо по выстроившейся колонне готовых к пикированию немецких машин. В этот момент наши выпустили по паре эРэСов. Вроде бы не много, но когда залпом шестнадцать штук с подрывом на три секунды... Мы ведь с Цыгановым тоже отстрелялись. Пикировщиков это очень впечатлило. Как-то очень ловко получилось, что все наши разомкнулись по высоте пеленгом, и наша группа создала сплошной фронт. Тренировались бы так не получилось. Мои попадания разнесли три машины, и одна отвалила с дымом, но это было только начало. От наших ракет упали ещё две машины, но мы ведь только начали. И на сближении полк дал залп из всех стволов. А я теперь уже прицельно стал поливать верхних, которые ещё не приступили к бомбёжке. Они встали в круг и ждали, когда им освободят место. Пусть далеко, но у моих снарядов срабатывание на удар, поэтому не имеет особенного значения с какого расстояния стрелять, в крайнем случае, взорвётся при падении на землю. У одного от попадания снаряда оторвало хвост и он закрутившись по дуге стал падать в сторону Дона. А вот у другого взорвался боекомплект. Не знаю, что именно и как случилось, но только сверху на другие пикировщики полетели с густым дымом какие-то горящие хлопья-ошмётки, а сам взрыв зацепил его соседа. Вниз падали два разваливающихся пикировщика и от их частей вынуждены были шарахаться их собратья. Попали эти куски только на одного "лаптёжника", а вот напугало это почти всех. Наверно действительно страшно, когда сверху валятся такие горящие куски. При этом я не переставал поглядывать наверх, где вьются чёрточки "худых". Цыганов проскочил вперёд и расправился с подставившимся немцем, и зацепил ещё одного, который отвалил в сторону с дымом в пикировании. От залпа полка точно упали двое и двое отвалили с дымом. Оставшиеся не стали ждать, что мы им сможем ещё предложить и высыпали бомбы на своих, и бросились в разные стороны. Напоследок я подловил ещё одного. Он неудачно выбрал направление для бегства, и я поймал его в прицел... Может нас не заметили или были уверены, что восьмёрка самолётов не станет атаковать две девятки прикрытые сверху истребителями, но они просчитались. Тем более, что мы прекрасно понимали, как худо сейчас под бомбёжкой приходится нашей пехоте, когда сверху валится воющая смерть, а всё вокруг сотрясают взрывы и свистят осколки...

  Вот теперь нас заметили мессеры, но на удивление, когда мы с комэском развернулись в сторону их захода, дали пару очередей, все три пары скромно отвалили в сторону. Даже не стали наблюдать, а ушли совсем с форсажем в пикировании. А мы полетели к Воропоново, ведь свой бомбовый груз мы ещё не вывалили. Да! Это нововведение Бурдужи, по два первых эРэСа ставить на трёхсекундную задержку, а остальные на удар. Поэтому все и отстрелялись по два снаряда, а оставшиеся шесть не трогали. Ведь шансов попасть в летящий самолёт почти нет, а вот подрыв нескольких снарядов даже при большом разбросе может наделать неприятностей, что мы и показали. Как минимум создаёт очень сильное психологическое давление, ведь рвущиеся вокруг осколочно-фугасные заряды только издали выглядят красиво, а вблизи, как говорят, даже до полутора сантиметров брони осколки прошивают...

  Похоже, что на станции нас уже ждали, но удалось удачно подавить ПВО с одной стороны и мы отбомбились без потерь. Я ещё и порезвился стреляя веером во все стороны, отчего не только место разгрузки, а все окрестности станции утонули в дыму и пыли. Оставшимся зениткам осталось стрелять только на звук. На две камеры засняли сделанное полком и полетели домой (хоть убейте, не знаю, чего там в этих облаках пыли, огня и копоти можно на фото разглядеть, положено, вот и снимаем). Проходя мимо места нашего боя с "юнкерсами", часть которых дымилась на земле в непосредственной близости от наших позиций, Бурдужа дал команду на счёт "три" всем покачать крыльями, а по радио голосом Цыганова разнеслось:

  - И не дай Бог какая-нибудь зараза зенитная скажет, что они сегодня здесь хоть кого-нибудь из наших двенадцати сбили!...

  Нам с Цыгановым записали по два личных и по два всем сбитые в группе. Ну, а как считать? Комэск пытался настоять, чтобы расписали каждому по одному и оставшихся командиру, но Бурдужа настоял на своём. При этом каждый по своему прав...

  Вообще, мне здесь очень нравится. Не в смысле войны, а природа приволжских степей, она так напоминает мою родную степь на Пери. Конечно, мне даже представить себе не хочется, что нашу степь пятнают коптящие пятна угловатых железных коробок танков, а в нашем небе встают дымные и пыльные столбы. И даже, так понравившиеся мне паровозы, по неспешному размышлению, я бы не хотел их появления у нас. Ну, смогут купцы быстрее и больше доставлять товара. Я же видел до бомбёжки, как дымил промышленный Сталинград стремясь выдать больше продукции для фронта. Хочу я такого для своего мира? И может Богиня полностью права, когда ограничила рождаемость и замедлила рост всего населения... И пусть короткоживущие люди даже при этом умудрились значительно увеличиться численно. Но даже для них места ещё очень много и не на одну сотню лет хватит без перенаселения и сложностей, чтобы всех прокормить. Даже долгоживущие лесные ушастики закладывают новые леса, и нигде на планете нет войн. Даже во время небольших стычек участники поглядывают на небо, опасаясь рассердить Богиню нарушением её запрета. И это я ещё не говорю про второй материк, где вообще никто не живёт, а он даже больше нашего...

  И не смотря на все эти мысли мне очень нравится выходить вечером после полётов в степь. Лежать, глядя на огромную луну и звёзды, жевать горьковатую травинку и слушать, как неугомонная Тошка с пыхтением обследует окрестности. Даже немного пряный травяной запах степи немного похож на то, как пахнет наша степь. Хотелось бы сесть на коня и скакать во весь опор прищурив глаза от бьющего в лицо ветра...

  Здесь на Земле я столько всего увидел, и наверно уже окончательно смирился, что проживу здесь свою жизнь. И встреча с Анной остаётся непонятной для меня загадкой. У Сани никакого опыта в ухаживаниях за девушками нет, у нас тоже такое не практикуется. И вот уже не первый раз, лёжа под ярким многозвёздным небом я думал про то, что совершенно не понимаю, что мне делать. Из всех местных девушек Анна первая, кто вызвал во мне искренний интерес и на кого я стал смотреть с точки зрения того, что мог бы с ней прожить жизнь и хочу, чтобы она всегда была рядом. Я читал про любовь и ухаживания, но у людей всё настолько не похоже, что я не рискну даже параллели какие-то проводить. У нас вообще нет никакого ухаживания, я уже говорил. Ведь в племени между всеми живущими есть дальняя или близкая родственная связь, поэтому все девушки племени - это сёстры. Разные сёстры, любимые и не очень, глупые и умные, весёлые и плаксы, но с ними не может быть никаких отношений кроме братской заботы и опеки. Гази, на которую я засматривался из племени лисиц. Я ведь тоже не просто так на неё внимание обратил, да и с её стороны интерес был явно прицельный. Мне её показал старший брат, а до этого, скорее всего уже были какие-то предварительные разговоры о нашей возможной паре и Гази об этом тоже сказали, так всегда делают. И даже покидая племя и оказавшись в местах, где множество чужих девушек, отношение к ним по привычке остаётся почти родственным, как к своим. Если подумать, то отношения и любовь начинаются у нас уже после свадьбы или даже рождения ребёнка. Ведь именно рождение ребёнка и становится тем, что делает свадьбу совершившейся. Нет, люди бывают разные. Очень-очень редко, но встречаются среди молодых те, кто вступают в связь без свадьбы. Только для таких девушек зачатие становится невозможно, а значит и после свадьбы такая девушка не забеременеет, что сделает свадьбу с ней недействительной, так Богиня решила. Девушка возвращается в свою семью, и она на всю жизнь останется "пустышкой". Таких случаев очень мало, и говорить о них не принято, такие иногда даже из племени уходят и в людских городах торгуют телом. Они уже решились на нарушение правил, пошли против воли Богини, что им ещё остаётся. Говорят, наверно так и есть, что такие женщины стремительно стареют и становятся дряхлыми старухами тогда, когда их замужние ровесницы ещё первого ребёнка не вырастили. У меня перед глазами семьи моего брата и родителей, есть и другие. Отношения в этих семьях я видел изнутри, и для меня в них не было никаких тайн. И если мои мама и папа не любят друг друга или брат с его милой женой, то я вообще не понимаю, что можно называть этим чувством...

  Случайно услышал разговор пожилого техника и молодого красноармейца из охраны. Чего уж они взялись вечером женщин обсуждать, не моё дело, да и подслушивать не хорошо, но они говорили громко и не таились. А вспомнил про это, из-за фразы, которую сказал техник: "Девки, они потому и кобенятся, и нервы парням мотают, потому, что всякая любовь - она только до свадьбы. Если успеет девка нагуляться и своё урвать, то это её и больше всё одно не будет! Венец надели и всё, считай в ярмо впрягли, потому невесты и рыдают, хоть и платья нарядные на свадьбе..." Дальше его боец расспрашивал, что пожилой имел в виду, а тот объяснял. Он сам из деревенских и от его объяснений как-то совсем грустно стало. Я не очень деревенский быт себе представляю, да и у Саньки никакого опыта, а тут из объяснений вышло, что дело даже не в том, что детишки после свадьбы один за другим. А в том, что пахота, покос, страда и весь сезон с восхода до заката на работах разных ломаться нужно, да ещё по дому столько работы, что присесть за день только за столом во время еды удаётся. Какая уж тут любовь и чувства со страданиями. Ни сил, ни времени на такие глупости не остаётся... Мы с Аней, конечно не крестьяне, но про то, что со свадьбой любовь заканчивается я ещё от Ольги Коноваловой случайно услышал, вроде бы она в шутку сказала, но не зря здесь присловица, что в каждой шутке - лишь доля шутки!

  Но у меня с Анной даже до ухаживаний дело не дошло, всё вообще ограничилось тем, что я с ней вместе выхаживал Тошку и потом носил её на перевязки, вернее обработку ранок, ведь повязку моя зверушка содрала едва её перестали держать. Теперь, как выяснилось, Тошка остаётся с Анной, когда у меня вылеты, хотя и до этого было понятно, что она - единственный человек, к кому на руки моя девочка согласна идти. Пока я на вылетах Тошка проводит время в медпункте и вроде бы даже не шалит там. Даже не верится, что моя неугомонная и страшно любопытная малышка, у которой внутри наверно есть специальный маленький моторчик, может где-то вести себя спокойно. Всё наше общение ограничено тем, что здороваемся при встрече, иногда она позволяет себе потрепать Тошку, которая против этого не возражает. Встречаться нам приходится часто, ведь упрямый и дотошный Веселов без предполётного осмотра никого на вылет не выпустит, а поэтому по утрам мы всем гуртом топаем в санчасть и там почти всегда встречаюсь с Анной. И что мне со всем этим делать не представляю. Нет мыслей даже о том, с какого направления к этому вопросу подступиться можно...

  Я даже не знаю, красивая она или нет, по мнению местных, потому, что эта характеристика здесь такая размытая и непонятная. Здесь большинство считает самыми красивыми актрис вроде Целиковской или Серовой, а в моём понимании они красавицами совершенно не являются и их высокие пронзительные голоса совсем не кажутся приятными. Удивительно, Анна маленькая и миниатюрная, а голос у неё довольно низкий и сочный, от которого у меня мурашки по спине. Я как-то спросил у Цыганова, как он ухаживал за своей женой, которая с маленькой дочкой после начала войны уехала к своей маме в Рыбинск. Цыганов замялся, а потом признался, что был очень сильно пьян и не очень помнит даже сам процесс знакомства с симпатичными студентками педучилища. А, проснувшись утром в её постели, как настоящий мужчина женился и не жалеет. Через год у них родилась замечательная дочурка, фотографию обеих он тут же мне предъявил. Такой вариант у меня не проходит, потому, что Аня Морозова ведёт себя очень строго и никаких поползновений в свой адрес не пропускает. Даже нафантазировать сложно, что должно происходить, чтобы мы с ней оказались в компании, надрались до бесчувствия и проснулись в одной постели. Тем более, что Анну в строгом поведении полностью поддерживает Веселов, который, как ни крути, один из немногих старожилов полка и начинал с нами ещё в отдельной эскадрилье, авторитет у него огромный.

  Я пытался разобраться, что меня в ней привлекает, ведь я её выделил из всех ещё до более близкого знакомства благодаря Тотошке. Аура у неё большая и очень чистая, но таких девушек я уже встречал и не мало. Только ни одна из них не вызвала у меня такого интереса. Жена Цыганова и его дочка светленькие в кудряшках, довольно симпатичная, и чем-то похожа на Целиковскую. Анна темноволосая, с косой через плечо, с тёмными серо-зелёными глазами, я сначала вообще думал, что у неё глаза чёрные, но оказывается из-за густых ресниц они только кажутся чёрными. У неё аккуратный прямой носик, но не курносый, чуть припухшие губы, которые она, когда волнуется иногда чуть прикусывает. Лицо широкое, немного скуластое, но не плоское, а гармоничное и аккуратное. У неё восхитительная улыбка, только улыбается она очень редко. И вообще, вся очень чистая, выглаженная и правильная. Из памяти Сани, этой чертой очень похожа на Лену Кривскую их классную отличницу, которая была для детдомовских ребят как что-то недостижимое и сказочное. Вообще, с точки зрения очень многих здесь я веду себя совершенно недопустимо. У многих очень чётко нацеленность на выполнение одной главной задачи, даже кажется порой, что это черта характера, а всё кроме этого не важно, и даже не допустимо. Сейчас война и поэтому выполнение задачи с целью достичь в ней победы - главное, а отвлекаться от неё недопустимо никак и даже преступно! Вот и как в таких условиях быть? Правда это только в лозунгах и на собрании, ведь как с этим согласуется то, что техники где-то нашли спирт и напились, когда куча работы по ремонту? Да и другие примеры есть...

  Лёшка Гордеев посоветовал подарить девушке цветы. Но я совсем не хочу выглядеть глупо с букетиком в руках. А главное, что нескольких ухажёров с букетами Анна уже выставила... Грустные мысли, а может плюнуть на всё. Вообще неизвестно удастся ли дожить до конца войны или даже завтрашнего вечера. Вот я вроде бы всё предусмотрел и забронировал, а позавчера после боя в кабине нашли пулю от немецкого пулемёта. Оказалось, что она попала точно в стык, где сдвижная часть фонаря прилежит к козырьку кабины. Пуля каким-то чудом сумела пробить край в этом месте и влетела в кабину. В меня она попала уже на излете, и остался только синяк на плече, а вот рикошеты успели дел наделать. Разбила кожух и кабинную лампочку у правого колена рядом с приборами ЭСБР и разбила стекло высотомера на приборной панели. Да и прямое попадание восьмидесяти восьми миллиметрового снаряда я очень хорошо помню, ведь волосок от смерти отделил...

  А в четверг третьего сентября в газете "Красная Звезда" опубликовали... Но давайте по порядку. Комиссар после обеда, когда никто особенно даже шевелиться не хочет, а распаренные жарой и разморенные съеденным обедом все стремятся найти тенёк, в котором немного прилечь и дать обеду улежаться в животе. Как любит приговаривать Ефимов "казак оттого гладок, что поел да на бок". Мы с Лёшкой и Валерой только удобно в тени под крылом моего самолёта прилегли на брезент чехла, думаю, что его туда для себя Подгорный принёс, когда прокричали на построение. Бурча и чертыхаясь, пошли строиться. Судя по встрёпанному и недовольному лицу командира, его построение удивило, как и всех остальных. Перед строем комиссар стал зачитывать газету. Когда он дошёл до того, что нашего командира наградили орденом Ленина, строй разулыбался, а Бурдужа смутился и покраснел. Комиссар выдержал театральную паузу и продолжил. Сообщение о том, что капитану Цыганову и младшему лейтенанту Гурьянову присвоено звание Героев Советского Союза до меня дошло как-то криво. Я стазу понял, что комэска наградили и очень этому обрадовался. А то, что нас наградили обоих, до меня почему-то не дошло, пока Цыганов мне это не объяснил после того, как сгрёб меня в охапку и чуть не раздавил своей медвежьей мощью. Когда нас обоих стали качать, в смысле подкидывать вверх, а это совсем не радостные ощущения, хочу заметить. Я ведь ещё пытался удержать в руках и не дать примять Тотошку, которой всё это нравилось ещё меньше, чем мне. Я отбивался и вырывался, уверенный, что меня прихватили по ошибке за компанию с комэском и всё нужно немедля прекратить. Словом, только когда взятую у комиссара, а он специально для каждого из нас взял экземпляр газеты на память, мне сунули под нос, и пальцем ткнули в мою фамилию до меня окончательно дошло. Каждый считал своим долгом пожать нам руки, и радовались наградам даже больше нас, мне кажется...

  В воскресенье шестого сентября к нам приехал полковой комиссар Виноградов - комиссар нашей шестнадцатой воздушной армии и вручал награды остальным. Оказывается нам за нашими надо ехать в Москву, а остальные награды вручили здесь. На торжественное построение вынесли развёрнутое знамя полка, вызывали, объявляли и вручали разные награды. Награды получил почти весь полк. Командир и комиссар не скупились на представления, объясняли это тем, что за хорошую службу надо не забывать поощрять, как и наказывать нерадивых...

  Цыганов стал капитаном, как мы уже догадались по указу в газете. У комиссара теперь по две шпалы, как у командира. Старшего лейтенанта получил Фролов - комэск второй эскадрильи. Лёша Гордеев и Сергей Польчиков стали старшинами, а Озеров старшим сержантом. Очень обрадовало, что мой экипаж тоже не забыли. Валя стал старшим сержантом, а Подгорный младшим сержантом авиационной технической службы. Комолову ещё и медаль "за боевые заслуги" вручили, а Сергею знак отличника ВВС. За малым исключением почти всему полку была объявлена благодарность командующего фронтом. Старших пилотов сержанта Косенкова и старшего сержанта Осинкина наградили орденами Красной Звезды посмертно.

  Вечером Цыганов сказал, что во вторник мы вылетаем в Москву на награждение ...

   *- Отчего бы генералам ВВС не летать на бомбардировщике ДБ-3 переделанном умельцами для перевозки пассажиров. Тем более, что такая переделка в СССР того времени была далеко не единичная. Гражданской и транспортно-пассажирской авиации катастрофически не хватало. К чему бы иначе было выкупать у американцев лицензию на транспортный Дуглас, который у нас стал Ли-2. А для перевозки пассажиров и грузов в это время активно использовались "Туберкулёзы" - ТБ-3, которые даже не переделывали под новые цели. Тем более, что самолёты такого класса имеют достаточно широкий фюзеляж, у нас не привыкли делать их тонкими, как у немцев.

   ** - Реальный факт: 28 марта 1945 года в Силезии в рамках испытания штурмовика Ил-10, который пилотировал капитан Сироткин из 108 гвардейского штурмового полка был проведён показательный бой с истребителем Ла-5ФН под управлением Героя Советского Союза капитана Попкова из 5 гвардейского истребительного полка. На тот момент Виталий Попков мог считаться очень опытным воздушным бойцом, имея за спиной больше ста воздушных боёв и 39 лично сбитых самолётов противника. Бой закончился вничью, но кино-фотопулемёты зафиксировали, что Ла-5 побывал в прицеле лётчика и стрелка штурмовика гораздо больше раз, чем истребитель смог надёжно взять на прицел штурмовик, который к тому же ещё и бронированный и не так просто его сбить.
   Можно возразить, что Ил-10 более скоростной самолёт с более мощным мотором, но и Ла-5ФН образца сорок пятого года на порядок лучше Яка-1 или мессера сорок второго года. Собственно именно счёт сбитых штурмовиками самолётов подвиг ГКО поручить Ильюшину разработку Ил-1ИБ предполагалось, что это будет специализированный самолёт для борьбы с немецкими бомбардировщиками. К счастью, нашлись умные люди, кто не дал эту безумную идею реализовать. Но благодаря этим фактам в штурмовых полках была проведена работа по разъяснению, того, что большие потери штурмовиков якобы из-за фатального отсутствия бортового стрелка, на самом деле из-за жертвенного и неактивного поведения самих штурмовиков, которые не глядят по сторонам, при нападении не предпринимают ничего кроме бегства, и тут бортовой стрелок поможет не сильно. К слову, после появления двухместной модификации штурмовика процент потерь больше коррелирует с завоеванием в этот период нашей авиацией господства в воздухе, сколько с безумной эффективностью защиты дающей бортовым стрелком. Само собой, что ствол, тем более Березинского крупнокалиберного пулемёта - это хороший аргумент, но у многих бомбардировщиков стрелков - не один и это никому не мешало их сбивать. С целью борьбы с мессеробоязнью в полках даже проводились показательные учебные бои аналогичные мной описанному. К слову, говорят, вот после таких демонстраций потери в этих полках снижались даже без появления бортстрелка.

   ***- Реальный факт в истории героической 16-й воздушной армии. Нужно было иметь немалую смелость, и даже авантюризм, чтобы в условиях провального лета 1942 года принять в Донских степях на себя командование и ответственность над существующим только на бумаге подразделением, создать его и добиться победных результатов. А указанный ЧВС из Москвы даже не выехал, не смотря на наличие приказа подписанного ставкой. Как то это мало похоже на то, что вся страна дрожит и Сталина боится.

   ****- Только по журналу боевых действий двести третьей стрелковой дивизии за середину июля и август взяты в плен больше двухсот итальянцев и больше двух десятков немцев. А это только одна дивизия и не на самом напряжённом участке фронта, надо полагать, что пленных ещё до сдачи Паулюса хватало. Это же нашим современным "историкам" точно известно, что пленных брали только немцы, а Красная армия сделала это только пару раз и то по недосмотру под Сталинградом и при контрнаступлении во время битвы под Москвой...

  Поездка в Москву прошла в какой-то мельтешащей чехарде. Из-за поломки вылет нашего борта задержался и мы прилетели в столицу уже глубокой ночью, если не сказать, под утро. Едва легли в корпусе санатория ВВС, как нас подняли. Так рано разбудили, оказывается, чтобы мы успели навести лоск на форму, а ещё подстричься и побриться. Потом за нами прислали машину, привезли в Кремль и мы битых два часа сидели в каком-то зале на красных мягких стульях в ожидании. В зал постоянно заходили какие-то люди, раз десять уточнили наличие каждого из нас по списку, отдельно у каждого несколько раз уточняли правильность написания имён и фамилий. К моменту награждения ужасно хотелось есть и все себе повторяли много раз повторённую инструкцию: "Нельзя крепко жать руку Калинину. Он в возрасте, а нас много!". Наконец нас пригласили в другой зал, где началось само награждение. Вручили грамоту звания Героя и коробочки с наградами. Я очень боялся сильно помять руку седого старичка в очках. И всё как-то стремительно закончилось. Уже под начавшийся в зале гомон нас пригласили к накрытым закусками и выпивкой столам в соседнем зале. Мы стали прикручивать наши ордена. Почти всем пришлось перевешивать имеющиеся награды, чтобы разместить новые. Только у одного танкиста с ожогами на лице оказался нужный инструмент в наборе складного ножа, и вокруг танкиста сразу возникла сутолока. Всем почему-то казалось очень важным скорее прикрепить свои награды, чтобы перейти к столам. Идти к ним с коробочками никто почему-то не решался. Награды повесили, правда, при этом мы пропустили тост "За товарища Сталина!", но к тосту "За нашу Победу!" успели, и позвенели бокалами с вином, чокаясь с другими радостными кавалерами.

  Есть уже хотелось зверски и мы, не обнаружив среди закусок ничего существенного, быстро смотались с этого банкета. Мы держались втроём и ни с кем там не познакомились. Кто и за что получает награду, особенно не объявляли, но по глазам было видно, что здесь были те, кто видел врага в лицо и прибыли сюда не из воскресной школы. В нашем корпусе в санатории с помощью дежурного организовали обед, переходящий в ужин. Успели купнуть все награды в стакане водки. А ещё до рассвета в зябком утреннем тумане мы топали по взлётному полю к нашему прогревающему моторы "Дугласу". Никто бы не протестовал, если бы мы задержались и погуляли по Москве. А нам, даже такая трёхдневная отлучка казалась чем-то некрасивым перед теми, кто остался, и эти дни летал и рисковал собой...

  Нормально обмыли награды уже в полку. При всех искупали награды в водке. Причём бросили их на дно котелка, в который налили всю водку за боевые вылеты и пустили этот круглый помятый подкопчённый котелок по кругу, и каждый отхлебнул по глотку. Выданную старшиной перед поездкой новую форму с наградами повесили в нашем домике на плечики, а уже с утра влезли в свои постиранные проветренные от запаха пота лётные комбинезоны. Я с удовольствием намотал на плечо свой бич, а Тошка после разлуки, кажется, даже пописать не отлучалась ни разу. Командир категорично запретил зверинду с собой в столицу брать, пришлось малышку с Анной оставить. После пары вылетов форма или комбинезон так пропитываются ядрёным запахом пота, что запах не уступает духу борцовской раздевалки, поэтому многие старались менять свою лётную одежду на обычную, чтобы не ходить таким вонючкой. Меня часто удивляло, что большинство парней этого запаха даже не замечают или совершенно не придают ему значения. Впрочем, наверно от меня тоже пахнет, ведь этот ядрёный запах пота можно отмыть только в бане, а баню старшина устраивает не чаще двух раз в неделю. Здесь с дровами сложно и в колодце вода должна накопиться, а для бани вообще с речки Иловли дважды водовозка воду привозит...

  Меня немного удивило изменившееся ко мне отношение со стороны некоторых сослуживцев. Они по поводу и без повода пытались подчеркнуть, что я теперь "Герой" и мне, поэтому делают поблажки или что-то мне теперь не к лицу. И в отношении ко мне в их аурах стали часто появляться всполохи злости и зависти. Честно сказать, это отношение было непонятным и неприятным. Похожее было со стороны Мельника, который мне постоянно завидовал, и только моё нежелание конфликтовать не вывело это в открытую стычку. Теперь таких "мельников" стало много, а с учётом того, что я эти вещи хорошо чувствую, находиться в этой атмосфере мне было тяжело. Если бы я был более шебутной, общительный, как говорят "рубаха-парень", то наверно такого отчуждения бы не возникло. Но я больше молчал потому, что до сих пор не очень уверен в том, что я действительно хорошо овладел русским языком, вернее той кучей идиом или выражений, у которых есть вторые и третьи планы смысла. Чего стоит только то, что я не рассмеялся однажды, когда кто-то к месту вставил: "Учи, давай, пулемёту, гад!..." - и поймал на себе пару недоумевающих взглядов. Потом в полк привезли на кинопередвижке кино "Чапаев" и стали понятны фразы из этого любимого в народе фильма, которые стали крылатыми, вроде: "А вот тут я, на лихом коне!", "Тихо! Чапай думать будет!" или "Белые пришли - грабють, красные пришли - тоже... Понимаешь, грабить начали... Куды ж бедному крестьянину податься?"... В результате у меня сформировался очень узкий круг общения из комэска и моего экипажа. Ну, может добавить в эту группу лётчиков, особенно из "старичков" - Серёгу Польчикова и Лёшку Гордеева, которые и сами не очень болтливые парни. Командира и Сергея Петровича я безмерно уважаю и охотно общаюсь с ними, но это всегда по вопросам службы, а не доверительное дружеское общение. Даже появившийся в нашем экипаже моторист, который закреплён за моей и комэска машинами как-то не прижился, и чаще общается с экипажем комэска. Не приняли его почему-то мои Валя с Серёгой, да и мне он не очень нравится, есть у него в ауре гнильца какая-то в части лживости и лени.

  Кроме Ольги и Анны у нас появились девушки: парашютная служба - четыре человека, но двое больше на подхвате у старшины, а в штабе теперь ещё Настя рыженькая с Ольгой работает и фотолаборатории помогает. Петрович сказал, что скоро ещё будут, когда ШМАСы* первые женские выпуски сделают. Многие ребята теперь за ними увиваются и порой так кобелировать начинают, что едва до драк не доходит. Я от всего этого в стороне. Ну, не интересует меня это совершенно. Есть Анна, но как к ней подойти я не представляю. Из боязни сделать неправильно вообще никак не проявляю к ней своего интереса, а другие и так не интересны. Твержу себе, что нужно врага бить и не отвлекаться! Вот только мысли всё время к ней возвращаются. Но группа людей и не важно, что это полк или племя, всегда имеет сложные вопросы отношений и взаимопонимания. А ведь у меня и опыта особенного общения с разными людьми нет, я родился и вырос в нашем племени, где я всех и всё знаю, и меня тоже знают с моих первых неуверенных шагов и голодного плача, когда я грудничком наверно есть хотел, говорят очень был горластый. Мне никому и ничего не нужно доказывать и объяснять, тем более, что среди родных отношение доброжелательное. Наверно я только теперь стал понимать рассказы брата, что может самое сложное это с незнакомыми людьми сходиться и вместе что-то делать. А тут не просто чужие люди, тут вообще чужой мир и может люди подсознательно чувствуют, что я немного чужой и это тоже создаёт свой барьер. И когда на это наложилось награждение, все эти небольшие движения и токи просто себя ярче показали...

  Но, немцы рвутся к Волге и Сталинграду, вернее, к тому, что осталось от города. Накал боёв стал приобретать какое-то ожесточённое исступление с обеих сторон и ни одна сторона не желает уступать. За прошедшее время немцы немного продвинулись вперёд. И это "немного" заключается в сотнях метров, когда им удавалось выбомбить и перемешать артиллерией всю нашу линию обороны или проутюжить её прорвавшимися танками. Только тогда у них появлялась возможность двинуться вперёд до этой линии бывших наших передовых окопов. Но за нею уже возведена и занята войсками наша следующая линия окопов. И если в конце августа только иногда по ночам продолжались бои на некоторых участках, то теперь фронт рокочет стрельбой из всех видов оружия днём и ночью.

  Наши несколько раз пытались контратаковать, я имею в виду не постоянные броски вперёд на линии соприкосновения в зоне основного направления наступления на город, а с флангов. И нас обязательно привлекают поддерживать такие маневры с воздуха. Но даже успешно начатые они вязнут в успевших отреагировать и перестроиться порядках немцев. И наш наступающий клин либо натыкался на жёсткую очаговую оборону и разбивался об неё, неся тяжёлые потери, либо немцы наносят неожиданный мощный удар с фланга и наступающие оказываются в условиях окружения или полуокружения и им становится уже не до наступления. То есть они оказываются вынужденными переходить к обороне на неподготовленных позициях, и наши попытавшиеся контратаковать части в итоге выбивают на исходные...

  Если называть вещи своими именами, то немцы явно завязли в нашей обороне, и она сейчас тяжело и кроваво перемалывает все их подкрепления без какого-либо серьёзного результата. Но и отступить они не желают или не могут. Они продолжают биться в неприступную оборону на подступах к городу. Наши на этих рубежах успели обжиться, но тоже самое сделали и немцы. Теперь налёты на станции или аэродромы стали для нас значительно труднее и связаны с гораздо более тяжёлыми потерями. Но бомбить станции нужно, потому, что важно лишить противника подвоза резервов, пополнений, продовольствия, техники, боеприпасов, горючего и прочего, без чего воевать невозможно. Ведь поймать эти эшелоны и разбомбить на перегоне нельзя. То есть, если совершенно точно знать графики движения всех поездов, тогда попробовать можно, но кто же станет нам раскрывать секретные графики перевозок. Кроме того, разбомбить один эшелон по сложности организации, времени и затратам не меньше, чем скученные на станции несколько эшелонов. А бомба упавшая рядом с одним эшелоном нанесёт ущерб, который в несколько раз перекроется ущербом от той же бомбы, но упавшей рядом с несколькими эшелонами, и скученность в разы усиливает эффект бомбёжки и наносимый противнику ущерб. Вот только за это приходится платить при прорыве сквозь станционную ПВО и трудно сказать, что дороже. Тем более, что теперь поймать эшелон на перегоне как летом очень трудно. Теперь немцы в прифронтовой зоне гоняют поезда по ночам, когда мы не летаем.

  С моей точки зрения бомбить аэродромы довольно глупо. При прорыве мощной аэродромной ПВО, которая едва уступит станционной, потери очень серьёзные, а вот реально наносимый ущерб авиации противника небольшой. Даже при очень большой скученности самолётов на стоянках реально безвозвратно оказываются повреждены может с десяток самолётов, остальные остались целыми и с мелкими повреждениями, или ремонтопригодны в разные сроки. Ведь аэродром остался у немцев, и они все обломки соберут и к делу пристроят. Казармы с личным составом, особенно лётный состав чаще всего размещают за пределами аэродрома, то есть от такого налёта он не пострадает. Вот и выходит - с огромными потерями пробились, и сделали так мало. Но фашисты господствуют в воздухе, выигрывают у нас не только числом, но и тактически в вопросах организации. К примеру, группа пикировщиков прилетает в тот момент, когда наши патрулирующие воздушное пространство истребители полетели сменяться или у них закончилось горючее и время патрулирования. Вроде бы наши самолёты в воздухе висели и защищали, но в итоге не защитили. А широкого внедрения локаторов, о которых нам на курсах рассказывали ещё нет, как и грамотной организации управления воздушными силами. Немцы господствуют в воздухе и на это нужно как-то реагировать, вот и следуют приказы разбомбить тот или иной аэродром. И об эффективности этого действия уже речь не идёт. Главное - можно отрапортовать, что прилетели, разбомбили, сожгли... А то, что на обстановку в воздухе это почти не повлияло, так это у гадов столько новых самолётов, что просто не пересчитать, а мы целую кучу разбомбили, всё уничтожили с имуществом и личным составом. Словом, так и запишите, полк, а то и два, противника в чистый минус перевели...

  И мы не дураки. Почти всё из написанного понимаем, но правила игры написаны и их нужно выполнять. Вот мы и выполняем. Когда сидели после награждения в Москве уже выпивший Бурдужа зло бросил:

  - Бомбить нужно не самолёты на стоянках, а дома, где лётчики живут, даже казармы с техниками, толку больше будет. У Германии и её союзников такая промышленность, что они наштампуют новых самолётов сколько угодно, а вот лётчика хорошего выучить - это на год-два работы и стоит это больше любого самолёта. Даже бортстрелка нужно специально готовить, я не говорю про техников... Но нужны фотографии с горящими стоянками...

  Никто ему ничего не ответил, да и что тут можно сказать? Всё правильно, но как узнать, где дома лётного состава? Да и бомбить, даже если всем полком работать или двумя. Они же тоже не дураки и при налёте по щелям и бомбоубежищам разбегутся, откуда их выковырять не получится. Даже если авиация перепахала линию обороны подразделения, так, что там воронка на воронке, в живых остаётся не меньше десяти процентов личного состава. Человек - вообще существо очень живучее, хотя в другое время от случайного чиха умереть может. Мы при нашем налёте даже перепахать серьёзно отдельно взятое место не сможем, ведь у нас бомб не так уж много и время поджимает. А по таким площадным целям вообще лучше мелкие бомбы и много, а у нас самые маленькие двадцать килограммов. Нет, есть и пятикилограммовые бомбы и РотАБы, только они не для применения с наших штурмовиков. Видимо в глазах больших начальников, чем громче бомбы бухают, тем страшнее для врага. Но вернёмся к нашему боевому заданию. Нам после штурмовки ещё над занятой врагом территорией лететь. Немцы уже наверняка свои истребители с соседнего аэродрома вызовут, от которых придётся отбиваться. И особенно сложно будет тем, кого зацепят зенитки, и кто не сможет общий строй держать...

  Нет! Бомбить аэродромы можно и нужно! Но не так, когда посылают, к примеру, наш полк разбомбить вражеский аэродром. Даже если у нас в строю вся штатная численность самолётов. Для того, чтобы от такого налёта была реальная польза, как минимум два полка нужно после качественной разведки и продуманной тактики выделять для подавления ПВО. Затем сразу, чтобы не дать противнику отреагировать наносить согласованные удары по всем объектам аэродрома, а не только по самолётным стоянкам. При этом на каждую значимую цель вроде казарм личного состава, склада горючего или боеприпасов, штаба или ремонтных мастерских выделять не меньше полной эскадрильи. То, что мелкокалиберными и зажигательными бомбами следует качественно обработать самолётные стоянки наверно говорить не нужно. Вот в таком случае можно довольно уверенно говорить о том, что данный аэродром подвергся значимому воздействию и противнику нанесён значимый ущерб. Наверно из описания даже людям далёким от службы в военной авиации понятно, что такой налёт требует привлечения больше сотни только штурмовиков и бомбардировщиков, к числу которых нужно добавить обеспечивающие сопровождение и прикрытие истребители в количестве не меньше трёх полков. Нужны разведывательные самолёты, на которые может быть возложена функция оперативного командования в воздухе и наведения. Фактически этот налёт превращается в операцию масштаба чуть ли не воздушной армии. Это всё сложно, очень нервно, требует высокого уровня подготовки самих экипажей, наземных служб, штабов и общей координации. Можете прикинуть, какова вероятность проведения подобных операций в условиях сорок второго года при почти полном господстве в воздухе авиации фашистов. Вот поэтому и происходили вынужденно налёты на аэродромы, которые больше проходят по графе беспокоящие, а не наносящие реальный ущерб. И сложно найти хоть одно возражение против сентенции, что лучшее ПВО - это наши танки на аэродроме противника.

  В середине сентября нам привезли шесть новых моторов, а через день перегнали с завода четыре новых самолёта. В полку радости не было предела. Ведь на многих машинах моторы уже начали плеваться маслом и часто при заходе на посадку самолёты шли с дымком, их пропускали вперёд, как повреждённые, а после оказывалось, что просто накидало масла на горячий мотор. Не говоря про то, что такие моторы уже не выдают положенную мощность и могут отказать в любой момент. К счастью, в нашем полку пока ни у одной машины без боевых повреждений мотор в воздухе не обрезало. И латанные-перелатанные самолёты у многих уже исчерпали все допустимые лимиты ремонтов и восстановлений. Хоть техники творят настоящие чудеса, но у нас здесь нет под боком, как под Торжком развёрнутого ПАРМа, а возможности БАО в части ремонта гораздо скромнее. Реально к середине сентября у нас было семь-восемь боеготовых машин на тринадцать лётчиков и ещё Серёга Польчиков должен вскоре получить допуск к полётам. Фактически эти два события вдохнули в полк новую жизнь, ведь через три дня в воздух подняли уже двенадцать машин новых и с новыми моторами. Мой мотор к удивлению Сергея Петровича сохранил свои качества. У меня и пушки до сих пор не расстреляны, почти как новые. Ещё один мотор собрали из частей, получилось не хуже нового. Такая удивительная "живучесть" моего мотора и стволов остаётся не заметной и не привлекает внимания только потому, что ремонтникам не до того, чтобы уделять внимание и время на осмотры машин, не заявленных в очереди на ремонт, иначе бы это не могло не привлечь к себе внимание и очень неприятные вопросы. Не жалуюсь и не требую поменять и слава партии.

  Война идёт, мы здесь уже почти два месяца сыплем с неба на немцев свои бомбы и снаряды. Петрович как-то доложил, сколько килограммов взрывающегося груза мы уже перетащили по воздуху и вывалили на свои цели, даже не верится. А если приведённые цифры представить гружёнными вагонами, то от удивления дух захватывает. Мы летаем каждый день, говорят, тут по осени бывают жуткие туманы, но пока погода лётная и никаких ограничений. Случайно узнал, что у нашего командования возникла любопытная коллизия. Цыганова наградили Звездой Героя, но осталось не ясно, за что именно. Ведь у него с Торжковскими уже больше тридцати боевых вылетов, что по 299 приказу от 19 августа 1941 года уже есть основание для представления к званию Героя, а у него теперь ещё и больше восьми подтверждённых сбитых, что аналогично требует звания, тем более, что в приказе использована формулировка: "... Вне зависимости от количества боевых вылетов...". То есть получается, что Васильевича нужно награждать второй Золотой Звездой, но ведь не поймут-с! Да-с... Тем более, что уже есть разговоры, что эти нормы лета сорок первого года нужно пересматривать. Что истребителям вместо двенадцати сделают пятнадцать или шестнадцать. А нам наверно количество боевых вылетов до полусотни поднимут...

  Словом, комиссар поехал по своей линии этот вопрос вентилировать. Вернулся не слишком радостный. Смысл в том, что даже за выполненную двойную норму сбитых по нормам истребителей вторую звезду, как истребителям нам никто давать не будет. Вот за количество боевых вылетов на штурмовку если набрал количество на два звания - получите второго Героя и никаких вопросов. Потому, что если штурмовик набил столько вражеских самолётов, то возникают резоны: "А что такой умелый ас делает в штурмовой авиации? Почему он до сих пор не среди истребителей? И что это за нормативы такие, если их какие-то штурмовики походя выполняют? И чем он там вообще занимается, если штурмовик, то и должен штурмовать, а не самолёты сбивать! И главное, кто за каждый из этих вопросов должен ответить и понести положенное наказание?!". Поэтому теперь нам с Цыгановым только максимум ордена уровня не выше Ордена Красного Знамени, который своей властью может вручать командующий фронтом.** И шанс получить вторую Золотую Звезду для нас есть теперь только в случае выполнения двойной штурмовой нормы, которую собираются исправить. Самое нелепое, что летающий с нами Бурдужа за выполнение штурмовой нормы вылетов или за сбитые шансов получить звание Героя практически не имеет. Потому, что его основная работа - командовать, а штурмовать должны его подчинённые. И наградить его могут за общее количество боевых самолёто-вылетов полка без потерь, на это тоже есть свои цифры, чтобы вы знали. Вот так всё запутанно. Ведь никто не отменял пункт о том, что награждаемый не должен иметь объявленных взысканий, даже в виде внеочередного наряда на кухню, не говоря о чём-либо более серьёзном. К примеру, мне награждение могли запросто и законно зарубить на основании того, что в сорок первом я выходил по оккупированной территории. Вот прицепился бы к этому пункту любой штабной крючок и фиг тебе, а не заслуженную награду...

  Но это всё штабная мышиная возня, идёт война, и мы воюем не за награды. Уже скоро два месяца мы на передовой. Все полки, прибывшие с нами, либо пополнены личным составом и самолётами, либо уже сточились и отведены на переформирование. Мы пока летаем без пополнения людьми, хоть и потеряли уже трёх лётчиков, последний погибший у нас сержант Яша Нигурский из второй эскадрильи, который во время штурмовки станции Басаргино, которую мы производили вместе с нашими "Пешками" направил свою подбитую машину в скопление эшелонов. Может он нам что-нибудь бы крикнул перед смертью, но на его машине стоял только приёмник, а вот я точно знаю, что до последнего он был жив и в сознании, я видел его ауру до самого взрыва. Яшу - весёлого кудрявого черноволосого балагура в полку любили, тем более, что он прекрасно пел и играл на неизвестно откуда взявшемся пошарпанном аккордеоне. Как он сам объяснял, что рос обычным еврейским ребёнком, для которого освоить скрипку является более важным, чем умение ездить на велосипеде. А после скрипки почти любой инструмент только вопрос некоторого времени для тренировки пальцев...

  Каждый день нам ставят новые задачи, ревут моторы, и мы уходим в небо, попрыгав на кочках нашего полевого аэродрома. Мы уже столько здесь налетали, что вот этот уже заржавевший остов сгоревшей в июле тридцать четвёрки можно использовать как ориентир. Ещё совсем недавно мы летали над колосящимися и полными зерна полями, которые сеяли советские люди, и не было никаких фашистов. А сейчас они под врагом, частью выжжены, частью полегли от ветра и времени и некому их убирать. Только малая часть вблизи станиц, где остались жители, убрана. Всё больше на дорогах у немцев, а тем более венгров и итальянцев повозок вместо машин и их мы тоже штурмуем. Лошадей жалко, но это подвоз снабжения войскам противника и наша задача ему препятствовать при любом удобном шансе, и не до жалости к лошадям. Наши самолёты уже узнают, мы научили себя уважать. Говорят, немцы называют наши машины "бетонным самолётом" и "шварцен тод" ("чёрная смерть")***, и если первое просто констатация того, что штурмовик трудно сбить, то второе - это уже заслуженная нами репутация, которая вызывает ужас у противника и ликование у наших.

  Наземное командование требует, чтобы наши самолёты буквально висели над полем боя и затыкали своими пушками любое шевеление противника. Наверно их можно понять, тем более, что даже не моих, а обычных пушек Ила вполне достаточно, чтобы все внизу сидели тихонечко, как мыши под веником. Вот только как бы не был бронирован наш бетонный самолёт, но от очереди двадцатимиллиметрового "Эрликона", которая штурмовик буквально перепиливает броня не спасает, тем более, что крылья и хвост брони не имеют, а без них не полетаешь. Да и более тяжёлых зениток у немцев в полевой ПВО хватает. Поэтому самая правильная тактика для нас - быстро прилетели, неожиданно выскочили на цель, быстро разнесли всё в пух и перья, и не менее шустро свалили, пока зенитчики не очухались. И это не трусость, это здравый расчёт и желание командира сохранить технику и личный состав, чтобы подчинённые сделали больше и нанесли больше вреда врагу и не один раз, а много раз...

  Устойчивые слухи, что увеличат до шестнадцати количество сбитых у истребителей на звание Героя, а нам до сорока пяти боевых вылетов ходят всё настойчивее. Мы с Цыгановым, когда выяснилась подоплёка того, что больше одной нормы сбитых нам всё равно не зачтут, теперь негласно соревнуемся уже просто для себя. И уже не заморачиваемся подтверждениями с земли. Да и остальные как-то успокоились, хотя завистливые взгляды на свою грудь ловлю постоянно.

  А комэск однажды завёл разговор, который мне очень понравился.

  ― Звание Героя, это я понимаю. Отличился, совершил, чего не каждый может. Но вот никак не могу понять НОРМУ при выполнении которой вторую давать нужно. Герой - это больше чем награда, это звание, статус, качество которое теперь есть у человека. По-моему дважды герой - это как дважды мужчина. Вот сбил двадцать самолётов и заслужил звание. Ну, если так уж хочется вторую звезду, так пусть будет теперь уже норма для Героя - сто и ни на один меньше... И об этом всем объявить и не забыть, что если струсил или поступок порочащий совершил звезду долой и без права на возврат... - Среди тех, кто это слышал возражающих не было.

  На кухне завели кошку, которая прибилась неизвестно откуда. Симпатичная трёхцветная, явно домашняя. Поначалу она вела себя очень скромно, но освоилась и вошла в силу, заматерела, приобрела уверенность и решила показать, что на своей территории мою Тошку терпеть не намерена. Сначала она повадилась залезать на скамейку у нашего стола, а для командиров стол отдельный, другой для лётчиков-сержантов и старшин. Только она всегда выбирала скамейку с другой стороны стола от той, где сажусь я. То, что я кормлю Тошку прямо на столе уже давно стало традицией и никто не возражает, даже суровый доктор постоянно бдящий за соблюдением санитарных и гигиенических норм. Тотошка - девочка аккуратная, кушает спокойно, не мусорит, в чужие тарелки не лезет, по столу не скачет. Но Муська, так кошку назвали, всё-таки нашла способ Тошку спровоцировать. За столом почти никого не было и она нагло спёрла кусочек прямо с моей ладони, всё произошло так стремительно, что поймать мою разъярённую девчонку я просто не сумел. Пока сообразили и кто-то вылил на визжащий меховой комок ведро холодной воды, они друг друга успели хорошенько подрать. Только надо заметить, что как бы остры не были когти и зубы хорька, они всё равно гораздо меньше кошачьих. Да и весовые категории у них не сопоставимы. В итоге Муська отделалась несколькими глубокими укусами и оторванным ухом, а вот Тошку она когтями располосовала зверски. Я обмотал девочку кухонным полотенцем и побежал в санчасть просить Анну помочь полечить мою героиню. К счастью все разрывы оказались поверхностные и их зашили. Тошка опять лежала и терпела, только кусала иногда мой многострадальный палец. А потом я её неделю выхаживал, пока всё заживало. Конечно, кухня перетрухнула, что могут оказаться крайними и упёрлись в свою версию, что это моя дикая лесная зверюга напала на их милую домашнюю кошечку. Доказывать и ругаться глупо и бессмысленно, для меня главнее, что Тошка поправляется. А кормить малышку я стал в своей палатке и теперь она в столовой не ест и с моего плеча не слезает. Дуры-официантки своими ужимками всячески показывают своё "Фи", но мне, честно сказать, на это совершенно плевать. Хотя есть у меня подозрение, что Муська ещё ответит за всё, уж очень внимательно Тошка следит за каждым её движением и шипит, если та приближается, что говорит об очень сильной злости. Теперь в столовой появилась ещё одна кошка, толстая и ленивая Мурка, которая кажется, только ест и спит, вот до неё Тошке никакого дела. А Муська лезет и нарывается постоянно. А мне это нужно, смотреть как бы чего не вышло, вместо того, чтобы спокойно кушать? И когда я потребовал на время еды убирать её куда-нибудь, кухня попробовала возмутиться, но я пообещал, что тогда буду ходить с Барбосом, это здоровенный пёс, которого прикормили наши техники и он живёт в мастерских, он Мурку люто ненавидит и закусит ею при первой возможности. Угроза подействовала, знают, что Барбос кошек терпеть не может и уже не раз загонял Муську на деревья и не порвал её только по случайности. Теперь кушаю нормально, если не считать жестикуляцию и мимику официанток. Вообще, если бы не риск немедленной драки Тошки с кошкой, я бы не обращал внимания. Все эти страсти в моём понимании похожи на возню в луже трёхлетних детишек. Но это немного мешает и создаёт неудобство. Само собой, что в угоду кухонному бабью я сажать Тошку в клетку не собираюсь. Для выздоровления малышки я использовал подпитку Силой и выздоровление ускорилось в разы, и теперь только шёрстка до конца отрастёт, там где Аня выстригла, чтобы раны зашить.

  Но говорят, у людей существует закон парных случаев и касается он только неприятностей. Так это или нет, и имеется ли связь между стычкой кухонной кошки и моей девочки, не знаю, но меня вдруг вызвал политрук Сидоров, это наш особист вместо Фалеева и до этого момента мы с ним виделись только на расстоянии. В его палатку пришёл после вылета, с мокрой головой и в вонючем от пота комбинезоне, само собой на шее устроилась Тошка.

  - Младший лейтенант! Убери из особого отдела свою скотину!

  Вообще, по устоявшимся нормам существует негласная традиция в общении называть младших лейтенантов без слова "младший", а подполковников - полковниками. Поэтому такое обращение с хода показало, что особист пытается создать конфликт и идти у него на поводу не стоит даже в малом.

  - Товарищ политрук! Наличие и забота о животных - показатель уровня человечности и воспитания человека, которые в коммунистическом человеке будущего станут главными чертами. - Где-то в книжке Сане попалась такая фраза про людей будущего коммунистического общества. Она запомнилась и сейчас пригодилась. - Поэтому ваши нападки на моего питомца мне не понятны!

  - Я сказал, убери! Это особый отдел, а не зверинец!

  - Так, я у вас в виде арестованного или приглашённого на беседу среднего командира? - Вот здесь он немного сдал:

  - Не все любят животных...

  - Но те, кто любят, этим гордятся. Или вы имеете что-то против того, что Владимир Ильич в Шушенском во время половодья спасал тонущих зайцев, даже не ручных. И эту историю знают все советские дети. В Горках, с Лениным и Надеждой Константиновной жила собака, она иногда даже в кадры съёмки попала. Вы что-то имеете против вождя мирового пролетариата? Товарищ политрук! - Такого оборота он явно не ожидал и резко побледнел. Я успел узнать, что здесь обвинение в нелояльности в любой форме особенно чревато.

  - Ну, я не это имел ввиду...

  Сижу, молчу. Он вызывал, пусть и говорит, я его первый выпад отбил, ждём второго, хотя у меня уже готов ещё один ход, кто же ему виноват, что он с головой дружить не хочет? Не дождавшись моих слов, он после паузы продолжил, снова пытаясь захватить инициативу:

  - Вот здесь, - он подвинул по столу серенькую картонную папочку, - у меня сведения, что за тобой замечены очень странные вещи...

  Сижу, молчу, кажется какие-то моменты применения магии стали известны. Но пока меня ничего не спрашивают, а просто берут на "Слабо" или пытаются заставить нервничать. Вообще, Фалеев был в несколько раз умнее и грамотнее. Даже подумать страшно, что бы было, если бы с нами в Иране был такой индюк, как Сидоров. Не дождавшись от меня никакой реакции, он помолчал и продолжил:

  - Что вы мне можете сказать?! - Он резко перешёл на "Вы", видимо моё спокойствие уменьшило его уверенность...

  - Могу сказать много, только вы ведь не спрашиваете...

  - Как это я не спрашиваю? Я уже два раза спросил!

  - Спросили, товарищ политрук, вы меня только один раз. Вопрос звучал: Что вы можете мне сказать? Я на это вопрос ответил. Других вопросов не было. - Он пожевал губами, наморщил лоб и кивнул, что я сказал всё правильно...

  - Странности вокруг вас... Как вы их объясните?!

  - Знаете, для якута ваши глаза - это странность, а для негра - цвет вашей кожи. Какие странности будем обсуждать?! - Я совсем успокоился, вдруг понял, что этот не слишком умный человек просто решил "взять меня на пушку", как здесь говорят. Вполне возможно, чтобы поднять самомнение, что он вот смог запугать целого Героя Советского Союза. Кстати, надо будет у комиссара уточнить, вроде как Героя Союза судить должен Верховный суд или совещание особого присутствия, слышал что-то такое. Ну, это потом. Молчу, жду его активности.

  Сидоров окончательно сдулся, хотя и пытался ещё хорохориться. Он так и не сказал, кто предоставил ему информацию, что мои снаряды как-то уж очень сильно взрываются, а ведь это мог сделать только лётчик. Ведь на аэродроме я стрельбы не устраивал, если не считать проверки мной пуль для пистолета в Карелии. Ещё раз возблагодарил себя за свои опасения и то, что никогда не устраивал стрельбы, чтобы только я стрелял. Всегда маскировал свою стрельбу пусками эРэСов, сбросом бомб, когда от разрывов внизу поднимались дым и пыль и уже ничего невозможно разглядеть и понять. Или стрелял вдаль, как по станции веером, когда бомбили немецкий аэродром. Тут уж чисто психологический момент и такое же выходящее за рамки зрение, как у меня. Ведь никому в голову не сможет прийти, что моя очередь пущенная веером и есть причина того, что станция скрылась в грохоте разрывов, словно её из гаубиц накрыло. Самолёты на такие расстояния не стреляют и это аксиома. Так, что всё, что могли рассказать лётчики летавшие со мной, только свои предположения, мол им кажется, что пули моих ШКАСов взрываются как снаряды от пушки, вернее мои пушки слишком скорострельны. Хоть это и правда, но ничего категорично утверждать не получится. Тем более, что высокую скорострельность представить легче, чем взрывы пуль, как снарядов. А ещё, может я одновременно с выстрелами из пулемётов нажал гашетку пушки или просто её зацепил, ведь гашетки одна под другой совсем рядом на рукоятке управления. А взрывы снарядов моих пушек? Да, тоже никакой конкретики. За выстрелами из пушки я смотрю очень аккуратно, это из пулемётов стреляю без особенной оглядки.

  Из озвученных аргументов я стал догадываться, что один из источников сведения про меня - явно Фима Кобыленко, это когда его дали мне в пару при штурмовке Морозовского аэродрома. Там он у меня на хвосте сидел и мог вблизи видеть, когда я из пушек к пускам эРэСов добавлял и к его пускам тоже и последние зенитки разнёс только из стволов. Ну, видел и видел. А что видел? Видел сильные взрывы на земле вроде бы после того, как я стрелял из пушки. И о чём это говорит? А ни о чём конкретном. Начиная с того, что у меня в каждом крыле по гаубице в безумным боезапасом, с которым даже два самолёта едва ли взлететь смогут. И кончая совпавшим самоподрывом снарядов в месте куда пришлись попадания. Но наиболее вероятное объяснение, что от выстрелов произошла детонация боезапаса и всё встаёт на свои места. Что я и поведал гордо зачитавшему мне выжимки из чьего-то сочинения. Затем мне зачитали ещё выдержки, а это уже было похоже на вылет, когда меня поставили старшим группы, а летели с Морозовым, а он старше меня по званию и должности, вот похоже и обиделся Владилен. Собственно аналогичные предположения, к тому же сформулированные более обтекаемо, никакой конкретики, только сомнения.

  И вот тут встал вопрос, надо это вопрос разрешить так, чтобы не вызвать на конфликт авторов, вот зачем мне конфликты с пилотами? То есть всё должно идти на уровне конфликта: я - Сидоров. А для этого нужно ситуацию якобы расследования сделать более конфликтной. И во время его очередной попытки чего-то лепетать, а он полез уже в вообще безграмотные вирши уже от наших аэродромных писателей про то, что веду себя недостойно звания Героя. Что подрываю авторитет звания тем, что у меня странная дикая зверушка, которой место в лесу, а не уважаемых людей на руках. А ещё с простыми людями знаться не желаю, замашки барские... Наверно поварихи писали, да Бог то с ними. Я сообщил ему, что по сути проведённой беседы я сейчас пойду к себе и напишу рапорт на имя командира. Что Сидоров просто онемел от возмущения, ведь не ему, а командиру, то есть его просто выкинули за ненадобностью из расклада, хотя на самом деле я полностью в своём праве, ему я не подчиняюсь. Его физиономия раскраснелась и вздулась... Но ещё до того, как он начал верещать, сообщил ему, что совсем недавно я отлично окончил курсы по подготовке штабных специалистов ВВС и нас там очень хорошо учили. И могу с уверенностью утверждать, что на имя особого отдела я обязан что-либо писать только в случае прямых обвинений в мой адрес или возбуждения на меня следственного дела. И даже в этом случае военнослужащий имеет право писать на имя своих прямых начальников, потому, что единоначалие в армии ещё никто не отменял и за всё в части несёт ответственность командир, как за понос, так и за шпионаж. И пока особист осознавал сказанное, я добавил, что рапортов будет два, а второй по поводу недостойного поведения начальника особого отдела полка выражающееся в том, что указанный военнослужащий систематически нарушает нормы поведения военнослужащих Красной Армии и наносит оскорбления сослуживцам. В частности, хамски обращаясь на "Ты" к военнослужащему из среднего командного состава, что иначе как оскорблением трактоваться не может. И мне не составит труда взять свидетельские показания такого тыканья в полку. За результатами предложил прийти к командиру через полчасика, как раз напишу. Хорошо нас учили на штабных курсах. В частности, во время отвлечённых бесед затрагивали темы возможного перетягивания власти политработниками и особистами, ведь они имеют совсем другое подчинение и во многих вопросах очень много полномочий, что может легко приводить к трениям и конфликтам. И это не против таких нужных направлений, как политработа или контрразведка, а просто, чтобы людей не заносило и они делом, а не интригами занимались.

  Пошёл написал, что подвергся необоснованным хамским нападкам со стороны начальника особого отдела. И чтобы подобные измышления не продолжать, прошу разрешить провести натурный эксперимент со стрельбой и составлением акта об этом. Про тыканье особиста писать пока не стал. После моего рапорта Сидоров попал под каток злого Бурдужи, у него и так забот полный рот, а тут ещё со всякой ахинеей лезут. Тем более, что я для командира куда ближе и давно знаком, чем недавно появившийся особист, в отличие от Фалеева - ни рыба, ни мясо, да за воротник у себя в закутке заливает, так, что с утра от него амбре, хоть выноси. Бурдужа подмахнул мой рапорт, и я повёл уже притихшего особиста создавать комиссию по проведению натурного эксперимента. Он явно не ожидал от меня такого поворота, но этим экспериментом я выбиваю у него всю почву из-под ног, чтобы в дальнейшем, что бы ни говорили, и не писали про меня, у него было устойчивое нежелание со мной связываться. Дураком я его выставляю перед всем полком, чего уж...

  Получив визу на свой рапорт я развил бешеную активность. Прихватив из штаба комиссара и обеих наших писарей. А комиссар у нас оказался мировым мужиком, не смотря на солидную должность и возраст, с бесенятами в глазах и всегда готовый на любую авантюру, только бы самому не рожать (это я его слова цитирую). Девчонкам, которые рядом смотрелись очень контрастно, высокая и фигуристая с косой до пояса, вся какая-то былинная Ольга и худющая до скелетообразности Настя, словно теряющаяся в болтающейся на ней форме. Совершенно пацанского вида неизвестно почему одевшая на свою худобу юбку, при каких-то птичьих круглых чёрно-карих глазах под огненной кудрявой шевелюрой, которую призвать к порядку не мог бы никто и она торчит у неё над головой словно цветок одуванчика. Глянул на них, с трудом удержал улыбку, ведь кому понравится, что над ним смеются, и ведь не объяснишь, что это по-доброму. Прокашлялся, проверил, взяли ли они с собой бумагу и чем писать, ведь нужно будет в итоге акт настоящий составить, чтобы Сидорова выставить показательно. Пока они собирались и выдвигались к стоянке моего самолёта, ведь им ещё Сидорова нужно дождаться, как же без него, я дунул за технической частью комиссии. Петрович меня сразу послал, даже не став дослушивать, а вот вооруженца и инженера по эксплуатации удалось под это дело подписать и до кучи прихватили старшину и попавшихся по пути Гордеева и Ваню Бунько. Вообще, весь этот шум мне был нужен для антуража, если бы я без подготовки взлетел и дал пару очередей, то на земле бы были воронки по два-три метра, а я имел бледный вид и кучу проблем. Собрав всю эту кучу народа у своего самолёта уточнил у Подгорного, успел ли он перезарядить оружие? Как выяснилось успел и первыми на стрельбу стоят патроны и снаряды, которые со мной уже летали, ведь сегодня я до железки не отстреливался. А значит, мне нужно их заменить. Я сам залез на крыло, открыл лючок и из конца снарядной ленты выдернул четыре снаряда, а сам всех озадачил вопросом, как ловить гильзы от пулемётов и пушек, ведь они выбрасываются наружу, только звенья ленты сыплются во внутреннюю полость крыла. Ведь в целях эксперимента нам нужно используемые снаряды пометить и иметь возможность в конце приложить как вещественные доказательства. Пока техники с вооруженцем соображали, как приладить брезентовый мешок-гильзоулавливатель, я с комиссаром и особистом помечал гильзы снарядов и пулемётных патронов. На каждом решили нацарапать номер полка и цифры.

  Я же говорил, что Сергей Подгорный страшный авантюрист и прохиндей, он как-то уже понял, что от него требуется и приготовил короткие куски ленты отсоединив всё остальное и выложив в стороне на брезенте, чтобы после моего возвращения сразу зарядить бортовое оружие. Для вящего эффекта я должен был зайти и сначала дать залп из четырёх снарядов, а потом вторым заходом очереди из пулемётов по четыре патрона с каждого ствола. В самом конце, когда решили, что стрелять просто так не интересно, притащили ржавую бочку и установили под углом, чтобы я стрелял в круглое дно, как мишень будет. А раз так, то начать лучше с пулемётов, ведь снаряды при попадании бочку перевернут. Напоследок прилюдно закрыли и заклеили листочками с подписями членов комиссии оружейные лючки, проверили подёргали мешки для гильз и я неспешно поехал на взлёт. Пока комиссия дойдёт до края лётного поля, где установили бочку, я успею взлететь и пару кругов сделаю. На службе не так много развлечений и слух о том, что Гурьянов будет снайперскую стрельбу на спор с особистом показывать, разлетелся в одно мгновение, и у мишени была целая толпа, что пришлось даже подождать, пока особенно бестолковых от мишени отгонят.

  Ну, что сказать, взлетел, прицелился и с пятисот метров как у меня выставлено сведение отстрелялся из пулемётов, правый ствол чуть увёл очередь вниз и пули из него попали рядом не дальше полуметра от центра дна бочки, когда из левого все пули прошили дно почти в центре. Потом два снаряда легли в бочку и почти вырвали у неё дно. Ну, не настроить сведение так, чтобы пушки стреляли как снайперская винтовка, вот и пришлось целиться по правой пушке. Из левой два снаряда в двух метрах в сторону попали. После посадки не менее пафосно потребовал проверить печати и гильзы в гильзоулавливателях. Правда мешок с правой пушки сорвало, ведь на живульку делали, а в левом две помеченные гильзы лежат, как и все гильзы от пулемёта. Акт составили и подписали, девчонки понесли его заверить печатью и зарегистрировать в штаб, а народ больше интересовала точность стрельбы. Это отвлекло от изначального вопроса, а Сидоров и сам больше не лез. Молчком подписал составленный акт и испарился...

  Между тем требования по представлению к званию Героя резко ужесточили. Так командир хотел подать Лёшку Гордеева и уже готовил бумаги на Игоря Озерова, у которого тоже показатели подходят. Да, по хорошему сказать, за почти два месяца ежедневных полётов и не по одному разу в день, каждый пилот в полку уже вылетал не меньше пятидесяти вылетов на штурмовку. Но под параметры приказа о награждении попали меньше четверти вылетов, и даже попавшие должны на фотокамерах иметь не просто съёмки каких-то взрывов, а привязку к местности и подтверждения, что именно каждым лётчиком уничтожено и выведено из строя. Если написали "танк", то покажите фото этого горящего танка и желательно на фоне местной характерной часовенки, которая в семнадцатого века известна. Словом, как наши в штабе не старались, но приехавший из наградного отдела штаба фронта капитан отбраковал почти все фотографии и принял со скрипом только подтверждение семи вылетов из тридцати восьми. А когда узнал, что у нас рапорты по результатам вылетов пишут только старшие вылетавших групп, схватился за голову и забраковал даже эти семь.

  Так, что теперь после каждого вылета у нас уроки чистописания. Все садимся и пишем и не просто так, а согласовывая между собой, кто и что взорвал, куда попал и куда стрелял. А Настя как рыжий вихрь носится с фотографиями и "привязывает" их к написанному. Нет, я, конечно, понимаю, что Ленин говорил, что социализм - это прежде всего учёт. И главное, на что нацелены эти меры - это не допустить награждения недостойных и защититься от вранья и приписок. Но как же это всё утомляет и злит. Когда в кабине штурмовика выходишь на цель, по тебе лупят зенитки, нужно эту цель разглядеть и не оторваться от хвоста ведущего. А внизу не то что цель, там вообще ничего после первых бомб не разглядеть. И половина бомбёжки традиционно идёт "куда-то в район цели" и это не от небрежения, а потому, что по-другому никак...

  Но мы учимся правильно (как от нас ждут) писать рапорты. Наши фотографы учатся правильно снимать, то есть делать панораму цели при заходе, потом в ходе бомбёжки, когда ещё что-то видно и важнее, что можно разглядеть на фото, а не то, что разбомбили на самом деле. В общем, всё это превратилось в азартную игру: "Вы нас в рамки загоняете - таки мы в этих рамках всё равно сумеем своего добиться!"...**** Под это дело привлекли Сидорова, которому вроде как положено уметь видеть суть и сопоставлять факты. Вот он теперь у нас, наконец, делом заниматься стал и вычитывает нестыковки и накладки в наших рапортах.

  Но вот нам снова выпало штурмовать аэродром. В этот раз Обливскую, где базируется куча самолётов всех типов, и который уже несколько раз бомбили или пытались бомбить штурмовики и бомберы восьмой армии. Наши вроде тоже бомбили, но аэродром работает и торчит костью в горле и надо показать, что мы с немцами боремся и не просто докладывая о сбитых, а совершить нечто эпохальное и заметное для сводок по радио... Нам предоставили все имеющиеся у нас и у соседей данные по аэродрому. Нас должен усилить ещё один штурмовой полк, но если мы выставляем десять самолётов, то у соседей всего шесть машин. Сидим и думаем, как шестнадцатью машинами изобразить, что мы нанесли страшный вред немецким ВВС. Ну, нет среди нас идиотов, которые верят, что шестнадцать машин такому большому аэродрому могут нанести серьёзный или хотя бы заметный ущерб. И если бы здесь был другой ландшафт, можно было бы надеяться вывести из строя взлётную полосу на всё время ремонта, но здесь везде ровная степь и взлетать можно где угодно. На многих здешних аэродромах даже не взлётная полоса, а поле, по которому хоть вдоль, хоть поперёк садись. Если полосу взрывами перепахать, то вместо её восстановления можно просто разметку в сторону сдвинуть и летать снова...

  Собственно горевать некогда, нужно выполнять приказ, расписали роли каждой машины, оговорили построение, назначили цели. Диспозицию согласовали с соседями, у которых оказалось ещё и радиосвязи нет, без которой мы уже не представляем себе вылет. А в штабе у нас стоит мощная стационарная рация, которая позволяет наши переговоры слушать, хоть далеко она добить и не может, но километров двести покрывает. С утра в сыром предрассветном осеннем тумане заводим самолёты и прогреваем моторы, чтобы едва туман сдёрнет налетевший ветерок быть готовыми идти на взлёт...

   * - ШМАС - школа младших авиационных специалистов, во время войны ускоренно готовили младших специалистов всех авиатехнических специальностей для обслуживания всех типов самолётов.

   **- Вообще, такой приказ действительно есть, только он вышел 11 ноября 1942 года за номером 352, где и были прописаны награды, и командование какого уровня может их вручать. Так командующий фронтом и его заместители (ЧВС) могли своей властью награждать до командира полка и равных ему: орденами Красного Знамени, Суворова 3-ей степени, Александра Невского, Отечественной войны обеих степеней, Красной Звезды и медалями "За отвагу" "За боевые заслуги". И далее по нисходящей до командира полка, который свой властью мог награждать подчинённый рядовой и младший начальствующий состав медалями "За отвагу" и "За боевые заслуги" и нагрудными знаками отличия. Может то он может, да только кто же ему даст?! Награды из "личного фонда" командующего фронтом даже до командармов доходили крайне редко. Но зато штабные профурсетки некоторые были обвешаны боевыми наградами, видимо за особые заслуги в позах и страсти. Нет, были и нормальные генералы и поступали достойно, но фактически наличие этого приказа почти не повлияло на традиционный порядок награждения. Разница была лишь в том, что в Кремле оставили для вручения только высшие степени орденов, остальные вручались прямо госпиталях и в подразделениях на глазах у боевых товарищей, как было сформулировано в приказе номер 272 от 19 августа 1941 года. Впрочем, в особых случаях и при проведении важных операций командующие делились, и этим поощряли своих подчинённых, выдавая им для награждения из своего наградного фонда. Так генерал у Бондарева в "Горячем снеге" вручает прямо в окопах выжившим ордена Боевого Красного Знамени, но при этом не является командующим фронтом, скорее всего по сюжету комкор или командарм, а может даже командир дивизии. То есть такое было, но это выходящий из ряда вон случай. Сама слышала и не знаю насколько это было, что Нахимов при обороне Севастополя перед атакой горстями кидал за брустверы окопов солдатские георгиевские кресты которые доставались смельчакам первыми поднявшимся в атаку.

   ***- От исторической достоверности я немного отклонилась. В 1942 году Ил-2 ещё не успели заслужить все свои прозвища и звания. Его уже успели оценить, как бетонный и несбиваемый, а вот своё имя "Чёрная смерть" от немецкой пехоты он заслужит только в 1943 году, когда во время Курской битвы покажет себя во всей красе и станет воплощённым кошмаром вермахта.

   ****- И тем ценнее и дороже награды фронтовиков, и не нужно цепляться в пятьдесят восемь или шестьдесят два сбитых у наших прославленных трижды Героев, можете не сомневаться, что за каждым из этих официальных сбитых ещё как минимум один не зачтённый или сбитый в круговерти боя, когда не ясно кто и куда попал. Не говоря про тех, кто упал не сразу, а тянул в сторону и упал через пятнадцать-двадцать-тридцать минут и этого не видели ни наблюдатели с земли, ни сами лётчики. Может в этом есть смысл и главная суть того сурового, и может даже излишне честного времени...

  Штурмовка Обливской как-то сразу не задалась. На аэродроме была скучена масса самолётов и несколько истребителей или уже готовились к вылету, или были просто дежурными. Когда наши назначенные для преодоления ПВО пары выходили на свои цели, по взлётной полосе уже разбегались четыре "худых". Пришлось вывернуть в сторону взлётной полосы, дав команду ведомому Нечаю бить зенитки. Сбить разгоняющиеся на взлёте машины не сложно, самолёт на взлёте вынужден двигаться прямолинейно и всё внимание лётчика на полосе перед ним и выдерживании параметров взлёта. Вот только четверо - это много особенно при заходе под углом. Двоих удалось остановить, но двое вывернулись и сумели взлететь. Пришлось доделывать начатое, пока они не набрали скорость и высоту, развернулся и приземлил обоих. Не зря я уже не раз хвалил пулемёт Шпитального-Комарицкого и рой посланных вдогон пуль, каждая из которых взрывалась не хуже стандартного осколочно-фугасного снаряда двадцатимиллиметровой пушки. Вполне возможно, что повреждения от пары попаданий при такой стрельбе они получили минимальные, но когда ни скорости, ни высоты... Словом, оба шлёпнулись на степной чернозём, где и остались чадными кострами. Тем временем наша основная группа уже заходила работать, а зенитки наша пара из-за меня не доработала. Своей вины я в этом не видел, ведь взлетевшее звено куда опаснее для нас, чем полдесятка зениток. Вообще, за мной уже плотно закрепилась репутация снайпера и то, что моя сторона всегда вычищена надёжно, знают и рассчитывают на меня. Поэтому сейчас наши будут выходить как раз в сторону, где должна была отработать наша пара. Мало верится, что Валера сумел отработать все наши цели. Тем более, что мы и не рассчитывали отработать всю ПВО, слишком нас мало и слишком большой и мощный аэродром. Кто говорит о том, что во время бомбёжки аэродрома он смог видеть весь процесс и оценивать происходящее - врёт, а если мягче - это большое преувеличение. Даже мне с моим уникальным по скорости и остроте зрением далеко не всё удаётся разглядеть, тем более дым от взрывов и множественные разрывы заградительного огня зенитных орудий перекрывают половину возможностей обзора. Скорее по памяти, я рванул туда, где моя зона ответственности подавления ПВО и сразу увидел, как Валера наскочил на очередь в упор спаренного зенитного автомата. Было ощущение, что его самолёт просто встал на секунду в воздухе, а потом, качнувшись, рухнул прямо на подбившую его зенитку. Когда охваченный огнём штурмовик падал, Валера был уже мёртв. Мало того, что Валера был из немногих, с кем у меня были дружеские отношения, он ещё сегодня мой ведомый, а потеря ведомого или ведущего всегда вина второго в паре. Конечно, можно кивать на объективные причины, оправдываться, что я был вынужден отвлечься на взлетающие истребители. Но это оправдания, а не виновный не оправдывается! Просто, они сбили МОЕГО ведомого! И я прошёлся поганой метлой по их противовоздушной обороне. Напоследок, когда наши уже почти все вышли из зоны аэродрома, я положил свои бомбы на край самолётной стоянки, а две последние постарался влепить в стену красивого двухэтажного дома, предположительно, как нам сказали, казарма и гостиница для пилотов. Кроме этого, пока разворачивался, от всей души прошёл из обеих пушек и пулемётов по покрытому дымом аэродрому. Надеюсь, что не меньше сотни взрывов равных фугасным артиллерийским зарядам этому аэродрому совсем не помешают, не считая нескольких сотен усиленных пуль моих пулемётов.

  Довернул в сторону сбора группы, увидел, что эта бомбёжка нам обошлась очень дорого. На север шли, и многие с трудом, всего восемь машин, то есть кроме Валеры мы потеряли ещё шестерых. Рация не работала, только шипела, видимо мне сбили антенну, пришлось её выключить. Пристроился на своё привычное место, покачал крыльями, что у меня всё не плохо. Стал выглядывать знакомые машины, не забывая крутить головой во все стороны. Углядел командира, вроде бы машины Гордеева и Вани Бунько. Чуть в стороне внизу ковыляет комэск, досталось ему капитально. Нет части обшивки крыла, вырван правый элерон, измочален хвост и предательский дымок из мотора. Три машины едва держатся в воздухе, хорошо, что хоть преследования не видно...

  Через тридцать километров, Бурдужа почему-то вёл группу гораздо западнее, а не на север - северо-восток, стало видно, что Цыганов не может держать даже небольшую крейсерскую скорость группы и его машину ведёт влево, а ему приходится прикладывать усилия для удержания её на курсе. Без связи подлетел к командиру, покачал крыльями, привлекая внимание, и показал на себя и две единицы, что я останусь с комэском. Согласился он или нет, и понял ли меня, не знаю. Но моя совесть чиста, я его предупредил, отвалил в сторону и пошёл змейкой над уже отставшей от группы машиной комэска. Если вы думаете, что у меня кроме рации с машиной всё идеально, то я вас разочарую. Машина управляется, но не скажу, что хорошо, даже из кабины видно, что у меня вырвана часть левого элерона, а в каком состоянии рули можно только догадываться лупили в нас с остервенением. Наши уже скрылись вдали. А километрах в восьмидесяти от аэродрома-цели над вьющимся по степи Чиром машина Васильевича стала терять высоту. В последний момент он сумел вывернуть и направить самолёт на реку и даже чуть приподнял нос, чтобы машина в брызгах воды и грязи врубилась в прибрежные камыши под высоким правым берегом. Я кружил над машиной комэска, по ауре я чувствовал, что он жив, хотя ему плохо, из кабины он не показывался, хотя погрузился в воду только тяжёлый нос машины прорубившей в камышах целую полосу. К счастью машина не вспыхнула...

  Едва пошёл на второй круг, как глаза начали искать место для посадки. И хоть для себя я ещё не успел ничего сформулировать, но внутри уже знал, что комэска я одного не брошу. Правый берег Чира, к которому приткнулся самолёт Цыганова, мне показался более неровным. И я углядел площадку всего метрах в двухстах от севшего самолёта на восточном берегу. Почему-то я был полностью уверен, что удастся провернуть уже однажды проделанный фокус с посадкой и взлётом вдвоём, как с Серёгой Польчиковым. Словом на посадку я заходил с железной уверенностью, что главная сложность, что меня ждёт, это габариты совсем не мелкого Васильевича в узкой кабине. А ещё мне его до машины тащить и в кабину затаскивать. Только вот, не зря говорят: "Не говори Гоп, пока не перепрыгнул". Посадка прошла вполне нормально, потрясло на кочках в пределах нормы, пока на середине пробега страшный удар вдруг не сотряс машину. Небо мелькнуло над головой, потом тёмная земля и куча пыли, ещё пара ударов. Сильная боль в шее среди наступившей тишины, если не считать какого-то шороха и потрескивания.

  К счастью фонарь не заело, а ещё бОльшая удача, что самолёт сделал полный кувырок, а не скапотировал в положение вверх шасси. Сдвижная часть скользнула по салазкам, на меня посыпалась какая-то труха. Я выметнул вверх тело, но за что-то зацепился парашют. Дёрнулся, не помогло. Отстегнул замки и выскользнул из ремней, попутно убеждаясь, что ремень планшета цел и кобура на месте. Выскочил на крыло, из-за пыли ничего толком не видно и даже не понятно куда мне надо. Хоть автоматически отрубил электричество, но стараюсь отскочить от машины, вдруг полыхнёт. Показалось, что мне надо вправо, хоть я садился, оставляя реку слева. Но когда выбрался из пыли и огляделся, не сразу сообразил, что самолёт при посадке и кувырках развернуло и теперь река справа по положению носа машины. Как ни жалко мою птичку, на немецкой территории поднять её в небо уже едва ли выйдет. Шасси попало в яму, вырвано и самолёт раскорячило на крыле и оставшейся скривлённой стойке. Но сейчас важнее разобраться с комэском, ведь и его машина даже в реке полыхнуть может, а он в кабине сидит.

  Солнце хоть ещё печёт и в кабине жарко, но купаться уже прохладно. На эмоциях даже не заметил, как перебрался через реку. Прорубился сквозь густые заросли по пояс в грязи, подскочил к машине Цыганова, которая плотно засела в прибрежных камышах. Чтобы открыть фонарь пришлось помучиться. В кабине комэск бледный и без сознания, а на лбу здоровенная багровая шишка и кровь заливает лицо. С трудом его отстегнул и вытащил наружу. Здоровенный, хорошо, что и я не дюймовочка. Видимо ещё в азарте боя почти бегом перенёс Цыганова на берег под обрыв. Вспомнил, что нам приказали брать с собой в полёт наборы "НЗ", а там кроме спичек и шоколада бинты должны быть. Помыл руки, ополоснул рану чистой водой, которую принёс в шлемофоне, забинтовал голову как Щорсу, и оставил комэска лежать одного. Поверх повязки шлемофон не налез, пришлось затолкать его ему за пазуху. Вот теперь пришло время подумать, хотя, умные, говорят, с этого начинают.

  То, что возле самолётов оставаться нельзя - понятно. Вопрос в другом, куда нам податься? Наши стоят на Дону по левому берегу, до него по прямой отсюда всего километров пятьдесят, это десять минут полёта. Вот только и немцы ведь не дураки, и именно там нас станут искать. Перехитрить всех и себя в первую очередь и дунуть километров шестьсот до Кавказских гор, где наши вроде бы оборону у Майкопа держат? Даже не смешно. Пока главное машины сжечь, чтобы врагу не досталось и может запутать тех, кто станет нас искать. Как не было холодно, но пришлось снова лезть в воду. Кое-как отковырнул лючок, через который машину заправляют. К счастью самолёт лёг с перекосом, поэтому в переднем баке высокий уровень значительно израсходованного в полёте бензина. Убедился, что топливо есть, полез за тряпкой в кабину, у меня внизу у спинки есть кусок ветоши руки вытереть или ещё для чего-нибудь. Одновременно сообразил, что можно в кабину и к бензобаку несколько снарядов затолкать, они и сами сдетонируют, а если сработает магический подрыв, то от самолёта только воронка останется, ведь при подрыве толовой шашкой снаряд душевно бабахнул. Хорошо, что зарядный люк пушки на крыле сверху и крыло не сильно деформировалось. Крышка открылась намного легче, выдернул ленту и надёргал из неё пушечных снарядов. Штук шесть затолкал за ремень, ещё с десяток забросил в открытую кабину и пару оставил в руках, чтобы затолкать в пространство у бензобака. Засунул тряпку в бак, достал, тихонько, чтобы не облиться выжал её на нос самолёта. Вот никак меня не привлекает поджигать горючее сидя верхом на моторе и бензобаке. Ещё выжал топлива на бензобак снаружи и посчитал, что достаточно. Спрыгнул, прикинул, куда отскакивать, когда пламя полыхнёт. Старательно оттёр об штаны комбинезона руки, а то чиркнешь спичку и руки не потушишь. Вроде влажных мест не осталось, чиркнул и бросил первую спичку. Ага, никакого результата, спичка в полёте погасла, вторая тоже. Тогда сложил кучкой штук пять, чиркнул и бросил, пламя вспыхнуло. В первые секунды прозрачное, скорее от полыхнувшего жара понял, что загорелось, чем увидел, но уже через минуту огонь оформился и стал выбрасывать в небо завитки чёрного коптящего дыма, а я припустил к реке. Теперь времени у меня осталось совсем немного, ведь коптящий столб в степи очень далеко видно. Вполне возможно, что мою посадку кто-нибудь вдали засёк. Из-за спешки не догадался убрать спички в целлофановую упаковку, и они в реке промокли. К счастью у комэска такой же набор есть. Запалить машину Васильевича было даже проще, вот только тряпки у него не нашёл. Дербанить Цыгановский парашют, который решил взять с собой я не стал, а просто откромсал выше локтя рукав своего комбинезона. Оттащил всё ещё бессознательного комэска по берегу немного дальше и запалил его машину, не забыв взятые в моей машине снаряды в неё засунуть. Здесь вообще просто вышло, едва крышку бака отвинтил, горючее через край выплеснулось, хвост высоко задран.

  Ещё когда бегал к своей машине думал, как мне тащить совсем не лёгкого Цыганова. Вспомнил санпросветовскую картинку в госпитале, где раненого рекомендовалось переносить на спине с использованием ремней. Вот и решил воспользоваться советом. В любом случае лучше, чем просто на руках или волоком. Уже когда взгромоздил комэска на себя и протопал метров пятьдесят сначала по краю камышей, потом по мелководью, сообразил, что иду вниз по течению Чира, хотя к нашим нужно вверх. Менять что-то не стал, нам сейчас нужно отойти и спрятаться до темноты. Днём в открытой степи любой путник на многие километры виден. Только радует, что я здесь в родных условиях, не то, что в глухом белорусском лесу, где мне всё непривычно и не видно ничего. А комэск - совсем не пушинка и сил у моего нынешнего тела маловато, такого здоровяка таскать. Ноги уже начали уставать, хорошо, что ремни, один Васильевича, который обхватил его петлёй под ягодицы, второй мой, который восьмёркой застегнул с первым и надел себе на надплечья. Если напрягать руки можно выдержать тяжесть довольно долго, через шею или грудь придавит за минуты. Вот только даже так ноги уже стали уставать, ведь ещё и идти приходится не по твёрдой поверхности, а по песчаному заиленному берегу реки вдоль не очень высокого обрыва. Когда прошёл с полкилометра и поставленный самому себе срок, когда уже обязательно спрятаться настал и миновал, потому, что прятаться пока негде. Ноги одеревенели и удаётся идти, только стиснув зубы и заставляя эти деревянные култышки переставляться, каждым шагом выдирая сапоги из чавкающей грязи мелководья.

  Пульс гукает в ушах и голове, ещё не хватало красной пелены перед глазами. Вот, наконец, маленький недоовражек или русло ручейка, глубиной всего с метр, не больше, но в таком и искать не с руки. Быстро скинул Васильевича, полез в кусты проверить, сколько там места. Место есть и вода в ручье рядом, мечта, а не тайник. Шустро втащил наверх комэска и по возможности закидал песком следы своего выхода из воды. Сам вскарабкался по промытой водой узкой щели, немного обрушил край, но вода скоро все следы смоет. В принципе на метровую высоту мог и просто запрыгнуть, но тогда глубокие следы останутся.

  Минут через двадцать, как тронулись в путь громыхнул взрыв моей птички. Рвануло так, что думаю воронка метров пятнадцать получилась, если даже на таком расстоянии от места взрыва меня взрывной волной качнуло, едва на ногах устоял. Второй взрыв вышел гораздо скромнее, но тоже душевный. Над водой даже не громыхнуло, а словно громко охнуло. Вот теперь пусть решают, с пилотами самолёты взорвались или нет. Да и вообще, хорошая загадка, что же такого самолёт вёз, что такая воронка на месте посадки образовалась? Впрочем, можно предположить, что взорвался необнаруженный склад с боеприпасами, например... Главное, что именно с момента первого взрыва я стал отсчитывать срок, за который нужно найти укрытие.

  Первые полчаса просто лежал, отдыхал и прислушивался. В себя приходил. Не лёгкое это занятие - упитанных Героев Советского Союза на себе таскать. Минут через двадцать выше и в стороне от берега протарахтела пара машин. Судя по звуку разные, а может машина и мотоцикл, не настолько я хорошо звуки моторов знаю. Даже не подозревал, что так сильно вымотался. Хотя, пока тело и гудящие члены отдыхали, голова думала и прикидывала. Понятно, что я создал себе проблемы. По правилам я должен был улететь, ведь риск моей посадки был неоправданным и избыточным, что неудачная посадка наглядно доказала. Я должен был улететь. В полку и так траур, сколько машин не вернулось и Цыганов на этом фоне проскользнёт тихо. Скорее всего, его семье вышлют извещение о смерти, ведь, в случае потери кормильца положено содержание. А в случае "пропажи без вести" выплаты не положены, ведь неизвестно где кормилец. Может жив и вообще предатель. Поэтому командир с комиссаром выдержат паузу недели две-три и отправят семье похоронку. Скорее всего, завтра или послезавтра пошлют кого-нибудь по маршруту посмотреть, может увидят, что произошло, ведь мою посадку никто не видел, наши уже далеко улетели. Увидят здоровенные воронки, не знаю, там хоть куски крыльев остались при таком взрыве? Неизвестно свяжут ли их с нами, скорее всего нет. И останется неизвестность, в которой десятки версий и допущений...

  Но к чему мне сейчас гадать что будет делать Бурдужа и комиссар. Осталось ещё поволноваться, что политрук Андрюша Сидоров - придурок и особист может накатать какую-нибудь бредовую цидулю, что мы с Цыгановым "перелётчики", в смысле предатели, которые добровольно перелётели к немцам. С дурака станется, а нам потом серьёзно объяснять, почему такой бред в его голову пришёл. А ведь дыма без огня не бывает, доказывай, что не верблюд...

  Ладно, не буду о грустном. Надо толком осмотреть комэска, что-то мне намекает, что шишкой и раной на лбу он не ограничился, не зря же чуйка велела половину бинта оставить. Потом спокойно погляжу карту и прикину наше местоположение и "куды нам - бедным крестьянам податься". В планшете у командира должна быть настоящая карта, а не кроки, с которыми почти все мы летаем. Не хватает карт и думается, что никому в генштабе в дурном бреду в голову не приходило до войны заготовить карты нашего глубокого тыла. Впрочем, за прошедшие месяцы мы уже весьма толково стали ориентироваться в здешних местах и даже многие хутора или станицы не обозначенные на картах в штабе мы на своих кроках пометили. Вот только районы наших полётов мне сейчас, скорее всего не нужны, а придётся ножками знакомиться совсем с другими территориями. Ещё один момент, чем быстрее мы вернёмся, тем лучше и меньше лишних вопросов. Это значит, что нужно по самому короткому пути идти к нашим. До наших километров пятьдесят. С неспособным двигаться самостоятельно Цыгановым за день я смогу в самом лучшем случае километров пять-семь преодолеть. Хотя, какой день? Идти придётся ночью, днём в степи будешь как вошь на подносе. Но это не важно, важнее, что это не меньше десяти дней при самом удачном раскладе. Даже если смогу проходить за ночь километров десять, но с обходами и разными непредвиденными остановками всё равно не меньше десяти дней получится. А потом ещё рассчитывать, что удастся проскочить через посты и порядки стоящих здесь венгров и итальянцев. Хотя для устойчивости фронта немцы их своими подразделениями разбавляют. А всё это время нужно не только идти, а ещё есть чего-нибудь. На шоколадках и изюме из бортового пайка можно от силы два дня протянуть. А кроме этого всплывёт ещё сто всяких попутных обстоятельств. Так, что не десять дней, а на круг брать две недели. Не очень радостная перспектива. Один бы я проскочил до Дона за ночь и посты бы прошёл и реку переплыл... Можно так и сделать, а у наших организовать группу разведчиков, которым толково объяснить, где я комэска спрятал, чтобы они его вынесли. Скорее всего, вынесут, там парни ловкие. Вот только при всей здравости такого плана, бросать командира - как-то это не слишком красиво. Чего тогда, спрашивается, садился в степь...

  А сейчас мы ушли в другую сторону... Возвращаться ночью по Чиру или обойти? Ищут нас или поверили в страшные взрывы всего бомбового запаса? Ладно! Это после! Что с Васильевичем?! При осмотре обнаружил, что левый коленный сустав у него согнулся кнаружи, и болтается как-то нехорошо, и изнутри опухло до того, что штанина бриджей натянута, как кожа на барабане. Пришлось резать аккуратно перочинным ножом, с которым был Саня ещё при моём появлении в этом мире. После перемещения ни разу не пробовал ещё использовать Силу вне себя, только чуть помогал при выздоровлении Тошки, а вот проводить обследование при помощи Силы не приходилось. Не нужно путать с тем, как изнутри занимался со своим организмом, это совершенно разные вещи. Ведь тут нужно как локатору выпустить Силу и почувствовать отзвук, не совсем так, но иначе не объясню. И напомню, организм сам никогда не выпустит из себя наружу даже толику Силы. Хоть я с этим моментом уже натренировался, когда рунные печати активировал, но диагностическое зондирование немного иначе работает. И что неприятно - никакой гарантии, что всё получится. Хорошо, что сейчас я сразу после полёта и Силы у меня под завязку, можно сказать, из ушей вытекает. Ладно, не стоит тянуть, надо пользоваться, пока комэск без сознания. Сосредоточился, выпустил наружу тонкий щуп из кончика пальца и прислушался к происходящему в опухшем колене. Состояние колена очень не понравилось. Видимо сильный удар спереди, а потом нога скользнула наружу, и порвало связки сбоку сустава. Ещё с этой стороны при прощупывании хрустит разлом кости, слишком характерные ощущения для переломов. Мне всего раз показывал то, что я делаю, старый шаман на маленьком жеребёнке, который по юной дурости свалился с небольшой скалы и сломал ногу. И самой большой сложностью тогда было отогнать взъярённую мамашу, которая к детёнышу никого подпускать не хотела. Шаман тогда усыпил её бурча и ругаясь, что никаких условий для работы, да и почтенья к шаманам у молодёжи никакого, могли бы и сами кобылу в сторону убрать. В тех условиях, мы в Силе почти купались, даже не задумывались об этом, запустить щуп, посмотреть снова, и после складывания отломков полечить мелкого дурачка было совсем просто. Потом на ногу наложили лубки и затолкали жеребёнка в специальный узкий ящик, из которого он мог голову высовывать и сосать свою дурную мамашу, а сам ящик плотно набили свежим упругим сеном, чтобы он не мог шевелиться и себе повредить, пока перелом окончательно срастётся. Через два дня лубки сняли и его выпустили. Он наверно мой запах запомнил и когда вырос, меня сторонился. Здесь из-за бедного фона всё гораздо труднее. Но попытаюсь. Дело в том, что с такой травмой Цыганову место в госпитале в ближайшие часы, может сутки, где ему вскроют сустав, сделают операцию и дальше шансы, что ему разрешат летать пятьдесят на пятьдесят, а скорее даже меньше. А вот если время протянуть, то неба ему не видать с гарантией. Ведь даже при самом лучшем исходе в колене нога гнуться не будет, это если ногу сохранить удастся. Я же пытался сейчас точечным вливанием Силы склеить повреждённые связки и приживить на место отломки кости. Ох! Ядрит-Мадрид! Ещё надколенник или по простому "чашечка" треснул и может при резком движении на две части разлететься. Его тоже придётся клеить, а Сила уходит как в песок. В таком бедном фоне больше половины выделяемой Силы сразу рассеивается...

  Вымотался, словно на гору с мешком камней забежал. Сейчас бы полежать, но надо ногу зафиксировать в таком положении. Если шевельнуть вся работа насмарку пойдёт. Хорошо, что здесь вербой молодой ручей зарос. Наломал прутов не меньше, чем в палец толщиной, не очень хорошо верба ломается, но если по излому ножиком дорезать, вполне ловко получается. Вы думаете, я своему перочинному ножику лезвие не выправил? Знали бы вы, сколько раз у меня его выпрашивали, думая, что на лезвие пошла просто очень качественная сталь вроде инструментальной. От листьев почистить и плотно забинтовать колено. А сверху к нему прибинтовать эти ветки обложив ими больше снаружи, чтобы колено не выгнулось наружу. Все наши бинты на это ушли. А ватно-марлевые подушечки из ИПП* проложил под прутья. После этой манипуляции мне действительно нужно полежать и отдохнуть. К счастью, с головой у комэска всё хорошо, просто обморок от боли и ушиба...

  Через час Цыганов завозился, и пришлось к нему кинуться. К сожаленью, высунуться и осмотреться вокруг возможности нет. А вот нездоровая активность в окрестностях имела место и мне она очень не нравилась. Мотались машины и мотоциклы, цокали копытами лошади, кто-то кричал и командовал, но разобрать слова в далёких гортанных командах не получилось. И даже протарахтел на небольшой высоте какой-то самолёт, надо полагать "сто двадцать шестой Хеншель" или "Физилёр - Шторьх", я их ещё по книжке "Самолёты Германии" помню. Скорее всего второй, у него скорость меньше и он качественнее может местность осматривать, а если нужно и сядет где угодно. Нам рассказывали, что он при встречном ветре может вообще на месте зависать. Судя по звуку самолёт ходит по кругу. Пришедшему в себя комэску быстро шёпотом обрисовал ситуацию. На его возмущение предложил нотацию оставить на потом, всё равно уже ничего не изменить. А наш героический бой до смерти у меня самом крайнем варианте в чулане на дальней полке лежит.

  Лежать на прохладной земле не слишком хорошо, но ничего пока с этим не сделать. Тут вспомнил про парашют. Тихонько отстегнул стопорную систему и отрезал сложенный купол от строп. Подложил купол под Цыганова. Из строп несколько отрезал и смотал себе в карман. Пригодятся, верёвки там хоть тонкие, но крепкие. В процессе пришла в голову мысль, и я стал очень внимательно осматривать подвесную систему. Нести Цыганова на двух ремнях всё время напрягая плечи, мне совершенно не понравилось. А идти комэск точно не сможет. Оказалось, что если нижние ремни подвесной системы не пропускать между ног, то сзади получаются две петли, в которых может сидеть транспортируемый на спине седок. А из крышки парашютной сумки можно сделать сидушку. Конечно для больной ноги это всё совсем не здорово, но ситуация выбора особенного не оставляет.

  Я когда выскакивал из самолёта отстегнул не только ремни, но и парашют. Хорошо, хоть, что я подвесную систему приноровился поверх своего бича застёгивать и бич у меня на плече остался. А то, что я в отличие от Цыганова и других комбинезон надеваю штанинами поверх голенищ сапог, уберегло их от того, чтобы начерпать грязи и ила, пока я по камышам бегал. Я уже успел в нашей норке снять сапоги и отжать портянки, а вот если бы в них грязи набилось, то простым отжимом портянок отделаться бы не получилось, да и грязь из сапог выколачивать бы пришлось. Ну, а то, что штанины комбинезона илом заляпаны, да и Бог с ними. Пока суд да дело, вынул из кобуры комэска запасную обойму и поменял в своём пистолете. Это конечно здорово, что у меня каждая пуля пушку заменяет, но лучше оставлю такую мощь на крайний случай, а у Цыганова основная обойма целая осталась, на крайнюю нужду должно хватить. Даже с двумя обоймами полноценный бой вести не получится...

  До вечера просидели у ручья. Съели на двоих одну шоколадку. Обсудили и пришли к тому, что мы где-то южнее Боковской и нам лучше всего выбираться сначала на запад в сторону Поповки и от неё поворачивать к Дону, чтобы выйти в районе Калиновского. Маршрут ничем не хуже любого другого. В принципе, вполне может получится. Если взять немного севернее Поповки, то до самого Дона ни одной водной преграды. Это только сверху и издали кажется, что степь ровная как стол, на самом деле там кустики, здесь балочка или овражек. А все речки за тысячелетия пропилили себе целые каньоны по дну которых они текут. Шансы пройти незаметно есть и не малые. Я уже прислушался и убедился, что, не смотря на войну, в кустах есть зайцы и какие-то птицы. То есть от голода мы умереть не должны, а ради дела мясо можно и сырым есть или развести костерок в темноте и обжарить. А горячее, как приговаривал сержант Васнецов, сырым не бывает.

  И если я на вылеты под комбинезон одеваю старую подменку, которую взял у старшины, чтобы иметь возможность переодеться и не вонять пОтом. То Цыганов, как и многие выше таких мелочей, поэтому у него под комбинезоном нормальная форма со всеми орденами и звездой Героя. При этом у него с собой все документы. Я свои оставил в форме, а какой смысл перекладывать каждый раз? В разных условиях это может быть как плюсом, так и минусом. Самое неприятное для меня без документов - это момент выхода к нашим. В плен сдаваться я не собираюсь категорически. С одеждой есть ещё одна особенность, если у меня комбинезон достаточно свежий, то Васильевич специально использовал старый и застиранный, чтобы лучше продувался, так многие делают. Это тонкий авизент, если кто не понял, можете себе представить ветхость этого комбинезона, если он уже продувается. А по ночам уже чувствительно прохладно. Ему в таком комбинезоне будет не жарко днём, а вот ночью точно замёрзнет, мне то проще, я ночью планирую его на себе тащить и согреюсь, а ему придётся терпеть и зубами стучать.

  Ночью вызвездило, и я потопал. Чтобы меньше давило на плечи, под комбинезон подсунул свёрнутую половину парашюта. Вторую половину затолкали Цыганову... Скажем снизу сзади и ниже пояса, чтобы тоже помягче было. Поначалу комэск бурчал, что никогда ещё его на себе никто не таскал, но так как я совершенно никак не отреагировал, то этот заход в самобичевание разбился в клочья. Что бы я ни сказал в ответ, скорее всего посыл начал бы накручиваться и до конфликта могло дойти. А кому это сейчас надо, тем более, что дыхание лучше поберечь, а из комэска просто эмоции выплёсткиваются. К счастью я хорошо вижу, сумел заметить выставленный на перекрёстке полевых дорог пост. Не знаю, это по нашу душу или пост сам по себе, но увидел его издали и обошёл. Впрочем, наверно его бы можно было заметить и без моего ночного зрения, потому, что постовые палили небольшой костерок в ложбинке рядом и от него иногда вылетали редкие искры. Не вижу смысла гадать, но то, что это не мирные пастухи, я разглядел каски и винтовки. За ночь прошёл километров шесть. Если бы впрягся и стиснул зубы прошёл бы ещё километра два, но после такого рывка потом пару дней в себя бы пришлось приходить. А так, ноги и плечи гудели, всё-таки Васильевич девяносто килограммов без одежды весит, а этот организм гораздо слабее моего родного. Вообще, по пути стал обдумывать варианты, как бы облегчить транспортировку, но пока ничего путного в голову не пришло. Только подосадовал запоздало, что если бы не яма, может вышло бы Цыганова забрать и нормально взлететь. Сейчас бы на родном аэродроме был, а комэск в госпитале на белой крахмальной простыне в окружении щебечущих молодых медсестричек. Перед глазами встало строгое милое лицо Ани Морозовой в белой косынке, срочно отогнал эти расслабляющие мысли...

  Под утро похолодало, Цыганов замёрз, даже не смотря на то, что от моей спины было тепло. К рассвету ещё и туман выпал, а с ним роса, от чего всё вокруг стало мокрое и добавило зябкости. К сожалению, мы оказались далеко от рек, промытых водой ложков и оврагов, тоже не было. В качестве дневного укрытия я выбрал низинку, которую издали принял за овражек и понадеялся, что в нём нас хорошо укроет. Но оказалось, что только с краю поросль кустов, которая показалась приемлемым укрытием, а из-за рассвета идти дальше было нельзя. Из-за тумана ничего не видно и его может сдёрнуть ветром любой момент, и останешься посреди голой степи на виду со всех сторон. Пристроились в этих кустиках. Хотя, мой синий комбинезон - совсем не лучшая одежда для того, чтобы слиться с фоном. Даже Цыгановский когда-то чёрный, а теперь серо-седой комбинезон в этом плане удачнее. Есть вариант - снять комбинезоны и остаться в форме, по цвету выигрыш безусловный, но совсем не жарко, это не в кабине самолёта у горячего двигателя. Многие до сих пор летают в одном комбинезоне или форме, но Бурдужа уже неделю как приказал надевать комбинезоны на форму, ведь иногда приходится подниматься и на три-четыре тысячи метров и тогда кабина выстывает моментально и можно легко простудиться. Воды нет совсем. Перед выходом напились, сколько смогли, а теперь придётся терпеть до ночи, когда пойдём дальше, первым делом надо как-нибудь искать воду. Цыганов терзаемый чувством вины и ощущением собственной неполноценности предложил подежурить, пока я посплю. Пытаться что-либо съесть без воды - глупость, а вода вокруг в виде тумана жутко действует на нервы, что комэск даже не удержался и попытался слизывать росу с травинок...

  Видимо я недооценил степень усталости тела, потому, что провалился в глубокий сон мгновенно и пришёл в себя, только поняв, что меня толкают и шёпотом зовут. От неудобной позы тело сильно затекло, но повернулся и, оглянувшись, понял, что, кажется мы влипли. При свете дня наше укрытие было похоже на то, как маленький ребёнок суёт лицо в горшок герани и искренне верит, что теперь он хорошо спрятался. Кусты росли пятаком не шире полутора метров, хотя в тумане казались довольно крупной порослью, которая, как я был уверен, нас вполне скроет. А на деле мы лежали, забившись под один её край, я лежал почти открыто, рядом с кустами, хоть с низинкой не ошибся. Но в тумане и начинающемся рассвете искать что-либо более подходящее было не лучшей идеей, так, что горевать не о чём. Хуже было то, что я чётко слышал цокот копыт неподалёку, и это был цокот не проезжающих мимо, а кого-то, кто неспешно объезжает территорию и осматривается как на охоте. Цыганов прошептал, что уже давно их услышал, ездят неспешно кругами и приближаются, поэтому и решил разбудить. Звуки уже приблизились настолько, что предпринимать какие-то действия по маскировке стало поздно. Надежда осталась только на то, что эту ложбинку объедут и не заглянут в неё. Хотя я и сам не поверю в такое чудо, слишком уж неспешно и методично действуют наши невидимые оппоненты...

  Когда над обрезом укрывшей нас низинки появилась голова, а через минуту раздался радостный вопль, меня это не слишком удивило. Я всё время после пробуждения пытался на слух определить, сколько лошадей вокруг нас бродит. Уверенно мог сказать, что их три или четыре и больше вблизи никаких посторонних звуков не слышно. Заметив, что комэск достал из кобуры свой пистолет, я перехватил его руку, которой он потянулся его взвести, прошептав, что лучше делать всё тихо. Он послушал, и пистолет опустил, но убирать не стал, а переложил руку за спину. Когда из-за уреза склона появились ещё две головы, а первый уже выехал на гребень целиком, у меня на душе немного отлегло. Это были гражданские, вернее, не солдаты регулярной армии, а набранные из местных полицаи в одинаковых расстёгнутых чёрных суконных куртках, на голове у двоих кепи похожие по форме на то, что кто-то не поленился пришить плоский козырёк к нашей пилотке. У всех за спиной винтовки или карабины, не сильно я в этом разбираюсь, а у двоих на животе кобуры с наганами, как мне показалось...

  Всадники не доставая оружие и оставаясь в расхлябанных расслабленных позах развалившись в сёдлах шагом правили коней к нам. Не утруждали себя лишними изысками с расхождениями, чтобы охватить нас с флангов и не перекрывать своим направления стрельбы. А чего им бояться, мы не дёргаемся, оружия не достали, у Цыганова явные признаки ранений. Я правда уже сидел, про себя прикидывая, как мне с ними справиться. А ещё у меня тут останется свидетель очень глазастый и не глупый. Но если Цыганову не доверять, наверно никому не надо верить. Удобно то, что всегда в голове всадника есть уверенность, что он с конём - намного больше и сильнее пешего человека, вот и не будем их пока разуверять.

  - Слышь! Гриня! А ты мне три марки продул! И пан офицер не угадал, а я эту краснопузую сволочь нутром чую!

  Заговоривший "Мордатый" препирался по условиям спора с Гриней, как я думаю. Вообще, самым крупным и тушистым был не "Мордатый", а третий, и лицо у него было призовых габаритов. А у "Мордатого" просто с круглыми щеками, немного собранными к центру глазками создавалось впечатление плоского и большого лица, вот и назвал его для себя "Мордатым". Второй, надо полагать - упомянутый "Гриня", а третьего обозначил "Битюгом". Вся эта показушная у нас на глазах пикировка должна была показать нам, насколько мы ничтожны, а они уверены в себе и расслабленны. И нас совершенно не воспринимают за противников, и это должно нас задавить морально. В госпитале один из бывших мелких воров делился, что это такой приём в уголовной среде, когда приглашают кого-то и при нём начинают разговоры, словно приглашённого нет, и многие не просто нервничают, а даже срываются. Ну, у нас нервы покрепче, чем у блатной шпаны, хотя, вот комэск побелел и напрягся. Как бы палить не начал, а какой он там стрелок ещё бабушка на двое сказала... Мне для удобства хорошо бы оказаться на ногах, а то из такой сидячей позы вскакивать сложно, хотя можно. Наверно будет повод встать, а там поглядим. Главное обойтись без стрельбы. Ведь до поста, который обходил в темноте всего пара километров. А звук в степи распространяется по совершенно непредсказуемым правилам. Может звук выстрела за полкилометра погасить, а может и на десяток донести. Успел пожать незаметно руку комэску и шепнуть, чтобы без команды не стрелял. А подъехавшие не торопились что-нибудь делать. Не знаю, о чём ворочались мысли под их кепками, но "Битюг" - единственный, кто не потерял бдительности, и у кого в руках был хоть и самодельный, но неплохой кнут. Вот он и отреагировал на бич, который я из-за того, что вынужден был Цыганова таскать, ещё вчера перевесил на шею, словно хомут. Мысль о том, что его как лишний вес нужно выкинуть в голову прийти просто не могла. Честно сказать, на такую удачу, что можно будет подключить к ситуации бич, я не слишком рассчитывал, скорее прикидывал, как перейти на сверхскорость, и что при этом "танце" делать. Будь они пешком, я бы и не слишком волновался. Но они верхом и нервные реакции лошади гораздо менее предсказуемы, чем человека и высока опасность помарок. А при моей скорости любая из них может стоить мне серьёзных травм. Думаю, что "Битюг" разглядел, из чего сделан бич и сейчас заинтересованно на него смотрел:

  - Слышь ка... Кнут у тебя из змеи никак?...

  - Из гюрзы, сам делал.

  - Давай сюда!

  - Да ты в уме ль, казачок?! Кто бич так отдаст? Его только покупают ЗА ДОРОГО или меняют. Ну, подарить ещё можно...

  - Вот ты мне его и подаришь... - И он зло ощерился гыгыкнув.

  - Да ты погляди, что за бич, ты ж такое в руках никогда не держал... - говоря это и подпуская в голос побольше недовольного возмущения я встал и стал медленно сматывать с шеи бич, не сходя с места. Видимо мне удалось поймать ритм медленной завораживающей даже, когда от змеи осталась только кожа, пластики гибкого тела. Я смог без окриков под их взглядами не просто снять бич, но и растянуть его и даже продёрнуть по нему расправляющую волну, позволяющую лучше почувствовать моё оружие. А дальше дёргаться им стало поздно. Нет, они попробовали дёрнуться. Но это наивная блажь при почти идеальной для бича дистанции в пять-шесть метров. Бич даже не хлопнул ни разу, мне это было не нужно, тут не красота, а практика, где важен результат, а не зрелищные эффекты. Бич из-за скорости невидимый глазом послал пульку в лоб "Битюга" чуть выше козырька надвинутой на брови мягкой форменной кепки. Лобная кость вообще довольно крепкая, но далеко не везде. Над глазницами утолщена и там ещё и пазухи имеются. По средней линии внутри проходят борозды и валики венозных коллекторов. А швы соединяющие её с другими костями у взрослых бывают крепче окружающих частей, вот поэтому я прицелился над бровью и чуть вправо. Кончик бича сухо щёлкнул и покачнувшийся всем телом "Битюг" ещё не понял, что уже умер. Конь его не рванул дурниной, а почувствовав неладное, плавно развернулся, и стал уходить нескорой плавной рысью вверх по склону. Не зря мне конь "Битюга" стазу понравился больше двух других - простых лошадок - "под седло и в тягло", мелькнуло в голове... Но мне сейчас не до посторонних вещей. "Гриню" бич захлестнул за шею и нижнюю часть лица, резкого рывка его шея не выдержала и его буквально сдёрнуло из седла в мою сторону, у упавшего тела лицо было со стороны спины. Последним оставил "Мордатого", этот мне был нужен живым, в идеале ему я должен дать развернуться, если он не потянется за оружием. Не потянулся и среагировал с похвальной быстротой, которая ему не сильно помогла. Едва он повернулся с лошадью ко мне спиной в три четверти, я резким движением захлестнул бич вокруг него на высоте пояса и напрягся, чтобы удержать рывок. Я сначала хотел запрыгнуть на круп лошади, проконтролировать и надёжно прижать руки к корпусу. Но бич и так захлестнулся хорошо, я его и так стяну с лошади. Не знаю, что именно произошло, может лошадь сама по себе нервная и пугливая или "Мордатый" сумел удержать уздечку, и до боли дёрнул губы лошади. Но когда он кулём уже соскользнул по лошадиному крупу, лошадка поддала назад двумя копытами, вскинув круп при ударе. Тело "Мордатого" после удара рухнуло мне под ноги с противным хрустом, а он сам хрипло утробно завыл. "Мордатый" судя по хрусту и силе удара имел переломанные в осколки кости таза и никаких шансов к выживанию. Хоть и поморщился, но от желания его допросить, я отказываться не собирался. Даже хорошо, быстрее петь начнёт, за обещание лёгкой смерти. Вроде не дурак и понимает как вляпался...

  Лошадка "Грини" проволокла тело всадника метров десять за какой-то длинный ремень захлестнувший ногу, и сейчас испуганно косилась на нас. Видимо почуяла запах крови, которая выплеснулась изо рта её наездника. Лошадь "Мордатого" ещё ловить придётся. Она отбежала к гребню, сейчас принюхивалась и нервно прядала ушами и трясла головой, брякая железками сбруи. Гнедой конь "Битюга" со съехавшим набок мёртвым всадником уже ушёл из нашего поля зрения. Я почти автоматически смотал бич и накинул на шею хорошо поработавшее оружие. Быстро изъял у полицая всё оружие. У винтовки оказался сломанный у основания приклад. В кобуре действительно оказался старенький потёртый наган. А в левом сапоге паршивенькая сточенная наполовину финка в деревянных ножнах. Отбросил найденное подальше, чтобы не дотянулся вдруг. Наконец, повернулся к комэску...

  Вы видели, как улитка глазки свои на ножках высовывает? Вот и у Цыганова глаза вылезли из орбит и удержали их от дальнейшего движения только натянувшиеся зрительные нервы. Таких выпученных круглых глаз у Цыганова я ещё не видел ни разу...

  - Ты чего, Михаил Васильевич?!

  - Ты сейчас один троих... Своим... Этим... Бичом?

  - Так и что, это же боевой бич. Я же пулю на конец насадил. Он доску дюймовку пробивает.

  - Так все ж думали, что это просто забава...

  - Ну, и хорошо, что так думали, эти вон тоже так думали...

  - А третий ушёл?

  - Не волнуйся, труп, я гарантирую.**

  - А с этим что?!

  - Допросить хочу, а потом надо сделать, что мы здесь ни при чём. Не хочу след поисковикам давать...

  Дальше принялся за "Мордатого", который оказался Алексеем Калмыковым из станицы Вёшенской. Хоть его станица на той стороне Дона и там наши войска, он пошёл на службу к немцам ещё в прошлом году, когда сам сдался в плен ещё за Днепром. С немцами вернулся в родные места и служит во вспомогательной полиции. С местом нашей посадки мы практически не ошиблись, действительно, почти строго на север километрах в семи Боковская. Их организовали на поиски, потому, что какой-то "Пане Официре" из уездного управления немецкой криминальной полиции уверен, что самолёты взорвали сами лётчики после посадки и ушли. Ну, в общем, правильно думает. Единственная собака наш след взять не смогла. Но все поиски направлены на восток и север, там всё надёжно перекрыто и всем обещана премия в триста марок за пойманного лётчика-штурмовика. Потому, что наши окруженцы выбираются постоянно и за них уже только благодарности дают, а денег больше не платят. Вот он свою группу и повёл не туда, где им сказали, а сюда... Вот в этом месте я весь превратился в слух, чтобы не пропустить ничего важного. Ведь если их послали не сюда, то и искать будут там, где им участок определили. Но полицай заверил, что немец очень хитрый и ушлый. По-русски говорит без акцента, много про нашу жизнь знает и так просто не обманется. А ведь по месту исчезновения патруля тоже можно судить о том, где мы находимся...

  К концу Калмыков почему-то решил, что может выжить, и полез за пазуху, где у него видимо был потайной карман и стал умолять отпустить его и помочь забраться на лошадь. Когда он вытряхнул на заскорузлую широкую ладонь из мешочка с десяток колец, серёжек, цепочек, глаза у него пылали и он твердил, что это ведь золото!... ЗОЛОТО!!!... ЗОЛОТО ЖЕ!!!... Но когда в кучке я увидел пару золотых зубов со следами крови и один с зубом внутри, стоило большого труда заставить себя не пристрелить этого мерзавца на месте. Больше всего хотелось просто оставить его здесь и дать возможность умирать пару суток или сколько он протянет с размозжённым тазом. Почти не сомневаюсь, что зубы он выбивал сам. Но, увы... Такой роскоши мы себе позволить не можем. С полицаев мы взяли только чёрные куртки, и свёрток с едой найденный в седельной сумке лошади "Грини". Вообще, я прикидывал на комэска куртку "Битюга", но она уехала. Так, что пришлось ему влезать в куртку "Мордатого", которая Цыганову оказалась немного мала, что озвучили лопнувшие сзади швы рукавов, когда Васильевич решил руками и плечами подвигать, типа: "Ох! Тесновата кольчужка"... Он морщился и всячески противился этому переодеванию, но я ему напомнил, что ночью холодно и наша задача выжить, а не девочек на танцах охмурять. Я, к своему удивлению, влез в куртку Грини, которая была ему на несколько размеров велика, а мне в пору. В седельной сумке нашли кусок духовитого домашнего сала, почти полкаравая хлеба, две пузатые ядрёные луковицы, завёрнутые в тряпицу два варёных яйца и пару солёных огурцов. По моему мнению, самая ценная находка была чуть не отброшена. Оказалось, что в кусок старой газеты завёрнута соль и не мало, граммов сто, не меньше. Цыганов заметил, что это не еда, а скорее закуска. Это подтвердилось, когда следом обнаружилась поллитровка с деревянной пробкой и мутным самогоном внутри. Хоть без воды алкоголь лучше не употреблять, но поглядев на загоревшиеся глаза комэска, и с учётом его состояния, я решил, что хуже не будет. Ну, чуть сильнее помучается жаждой, зато нервы успокоит. Тащить его мне, а я точно пить не собираюсь.

  Куртки с обоих полицаев я снял сразу, с Калмыкова еще, когда обыскивал на предмет оружия. Теперь нужно создать убедительный антураж их случайной смерти. Конечно, вопросов останется масса, с чего это людей, которые в седле выросли, вдруг коняжки посбрасывали? И главное, всех так патологически неудачно. Прямо в чудеса верить начнёшь! Но при этом ни у одного нет убедительных признаков того, что к их насильственной смерти причастны лётчики. Ведь нет признаков борьбы, нет ран от огнестрельного или холодного оружия. Конечно, хороший следопыт всё выяснит очень быстро. Но очень надеюсь, что мне удалось убрать наиболее очевидные следы, а остальное затопчет лошадь и те, кто приедут сюда первыми.

  "Гриню" я полностью вооружил, как было, только застегнул ремень поверх его гражданских пиджака и штанов. После этого протащил его по земле метров десять там где его и в самом деле протащила лошадь. Для бОльшей убедительности тащил его за ногу. С Калмыковым было чуть сложнее. Как бы мне не хотелось оставить его умирать, но ему ведь нужно оставить всё оружие, вдруг у него хватит сил нам в спину или в воздух пальнуть. И просто кто-нибудь сюда на выстрел сунется. Пришлось щёлкнуть ему по шее, чтобы от гидроудара полопались сосуды в голове. А потом морщась от вони вернуть на место всю его амуницию, поверх его аккуратной красноармейской формы с выцветшими следами двух сержантских треугольников. Сам он имел это звание или снял с кого-то форму? Не знаю, не спросил. К слову, обделался он ещё при нашем разговоре, а может это потекло из-за разрывов обломками костей... Из его вещей я оставил нам только его финку. Её пропажа никому в глаза не бросится, да и потерять он её мог сам. А у нас будет ножик хлебушек и сало порезать.

  Была шальная мысль закрепить обеим лошадям пучок жёсткой травы под хвостом и привязать полицаев. Лошади их далеко утащат, и там в получившемся месиве что-нибудь понять будет трудно. Но совсем не любовь к лошадям меня остановила. Тогда, скорее всего по следам пустят хороших следопытов, а тем здесь разобраться не составит труда, любой конник поймёт, что не сами трупы траву под хвост привязали. Если лошади здесь в низинке будут, их искать гораздо дольше, а нам бы до ночи продержаться. А там ищите нас на севере и востоке... На всякий случай пучком травы замёл все характерные следы от наших сапог, у полицаев сапоги не армейские, поэтому и след другой. Они здесь и не топтались, а я посадил Цыганова на удивительно спокойную и меланхоличную лошадь покойного "Грини" и отвёз его в соседнюю низину, где в стороне были небольшие заросли кустов с парой деревьев. Кстати, вокруг этих зарослей всё истоптали лошади полицаев. Сам после этого верхом вернулся обратно и без сапог босиком создавал здесь запланированную постановку и антураж. Когда ехал осмотрелся. В соседний ложок можно попасть не высовываясь на всеобщее обозрение, тем более, что я в чёрной куртке, только кепки и винтовки нет. Уходя, кинул взгляд на своё "криминальное произведение". Лошадка "Грини" пасётся неподалёку от него и никуда убегать не собирается. Седельная сумка на месте, всё прилично. А вот Калмыков лежит там, где якобы сам слетел с коня и на руку захлёстнут недоуздок и лошадь бродит вокруг него, фыркает, изредка дёргая мёртвую руку, но трава её занимает больше, чем мёртвый хозяин. Надеюсь, что скоро она вокруг всё затопчет. Неизвестно, только куда дунул конь "Битюга", но и это не принципиально. Его рана точно не от огнестрельного оружия, такую может оставить камень брошенный очень сильно или выпущенный из пращи, но точно попасть из пращи. Не знаю, так и не далось мне это оружие, которым в детстве баловались. Или сам мог удариться при падении, не думаю, что тело долго в седле удержалось...

  Быстро прошмыгнул в соседнюю низину, и устроили с комэском небольшой перекус из сала и хлеба с одной луковицей. Цыганов запил всё парой добрых глотков самогона. Судя по уровню в бутылке, он успел уже приложиться. Да и Бог с ним, не страшно, мне его нести. Тем более, что планирую, как воду найдём самогон вылить, а это же трагедия для любителя выпить. Вот пусть и пьёт, при его габаритах ему и полная бутылка на одного не страшно. Когда он расслабленно откинулся в кустах, где мы устроились и задремал, я ощупал его колено и ещё подпитал участки ускоренного лечения. Будем уповать на мою подпитку Силой и его могучий организм. Повертевшись, тоже решил немного вздремнуть, благо до заката ещё часа два осталось и во сне не так сильно пить хочется...

   * - ИПП - Индивидуальный перевязочный пакет, представляет из себя бинт шириной 10-12 см длиной не менее 7 метров с двумя ватно-марлевыми подушками размерами не меньше 15Х30 см. Всё это стерильно и упаковано в клеёнчатую герметичную упаковку. Во всём мире признан, как один из самых удачных наборов для оказания первой помощи при ранениях и ожогах и позволяет сохранить больного при транспортировке к месту оказания квалифицированной или специализированной медицинской помощи. Вообще, отечественная школа военно-полевой медицины во всём мире признана самой успешной и удачной. А такого процента излеченных и выживших, какие продемонстрировала наша медицина в Великой Отечественной войне не смогла добиться ни одна военная медицинская служба в мире. А признанные одними из лучших в мире социально ориентированные системы гражданского здравоохранения Канады и Швеции, в основу организации и принципов своей работы взяли практически без коррекции принципы и положения по организации медицинской помощи населению разработанные ещё Семашко - первым наркомом здравоохранения. И вот ведь недоразумение, эта система была ориентирована на здоровье населения, а не предполагала пилить государственные дотации, кому же такая глупость нужна...

   **- Абсолютная и доподлинная правда. У меня на глазах старый столяр краснодеревщик делал стамеской выборку пазов по границам слоёв и объяснял, что просто чувствует более мягкую прослойку между слоями. А уж как матёрый слесарь вскрывает своими крючками незнакомый замок! Не видели? Много потеряли. У бича, как почти у любого инструмента существует не явная обратная связь, то есть когда есть достаточный опыт и умеешь обращаться с инструментом, то рукой начинаешь ощущать то, с чем контактирует инструмент. Поэтому по удару почувствовать, что не просто чуть пробита наружная пластина черепа, а главное внутренняя оторвалась и улетела перемалывать мозг, не говоря о возникшем из-за такого высокоэнергетического удара гидравлического удара, который тоже пользы организму не принесёт. Я имею ввиду то, что поражения при ударах по черепной коробке имеют свою специфику. Удар по черепу топором или ледорубом при видимой фатальности далеко не так опасны, как кажутся. Ну, разрубил черепную кость или прорубил частично или насквозь, рана и рана, ничего особенного. А вот если сравнить более страшный внешне удар кувалдой и резкий удар молотком или даже тупоконечной пулей даже вскользь то вот тут начинаются нюансы. Череп имеет две плотные плоские пластины между которыми тонкий слой губчатого вещества наполненного кровью - имеющего обильную разветвлённую сосудистую сеть. И при ударе кувалдой, а её ещё и разогнать до большой скорости трудно, тяжёлая она, даже если происходит повреждение и вдавление наружной пластины, внутренняя чаще остаётся целой и мозг пострадает только от сотрясения. А вот при большой энергетике удара при малой площади совсем не обязательно происходит банальное проникновение, часто повреждения наружной пластины незначительны, а вот переданная на внутреннюю пластину энергия удара может разрушить её на гораздо бОльшей площади и острые осколки с большой скоростью просто нашинкуют нежную ткань головного мозга. Это если очень грубо. Про проникающие огнестрельные ранения лучше даже не начинать, там ещё сложнее. (Про энергетику описанного удара - можете обратиться к курсу физики. Масса пульки 4 грамма, скорость 400 метров в секунду, площадь воздействия около пяти квадратных миллиметров.) А опытные хирурги имеют чувствительность не на пальцах, а на кончике скальпеля. К примеру, сама видела, как хирург одним движением рассекает кожу и подкожную клетчатку и нигде не повреждает подкожный апоневроз, хотя для острого скальпеля прорезать и его и подлежащие под ним мышцы практически как пирожное разрезать. Но хирург чувствует и делает то, что ему нужно. В общем, просто ещё одна грань настоящего мастерства, которого так мало в мире.

  До ночи время прошло спокойно. Лишь изредка неподалёку подавали голос и топотали оставленные лошади. Подумал, что нужно сходить и отвязать лошадь от руки "Мордатого", но потом решил, что лезть туда и затаптывать следы не стоит, тем более, что если очень захочет пить, лошадь сорвёт петлю с руки, ведь не узел. Ещё до конца не стемнело. Я взвалил на себя Цыганова и потопали вперёд и искать воду. К середине ночи так и не встретили воды. Решили, что лучше не идти сразу, а сначала найти воду, к этому моменту жажда уже крепко скрутила. Оставил комэска в какой-то канавке, договорились, что когда буду подходить, то пощёлкаю языком, чтобы он меня не подстрелил. Взял бутылку с остатками самогона, которую комэск отдал без вопросов. Мелькнула мысль, что проще сбегать обратно до реки, но удержали от этого многочисленные наблюдательные посты про которые "Мордатый" рассказал. Как ни всматривайся, а издали какой-нибудь пост заметит, и бегай потом по голой степи, как таракан по сковородке. На земле с обнаружением людей у меня гораздо сложнее, чем в небе, в воздухе я за пару километров чётко чувствую, а иногда и дальше. А на земле очень много всяких лишних засветок от всего живого, вон на пост вчера чуть не вышли, случайно заметил, а так бы попались.

  По карте километрах в пятнадцати на юг станица с говорящим названием Тёплые ключи, ну, пить то из них можно, наверно. Пить, правда очень хочется. Всё-таки это тело совсем плохо к жизни подготовлено, у нас три-четыре дня без воды даже ребёнок проведёт и не заметит, ведь мы исконные жители степи, где вода в дефиците. Проскочил вперёд километров пять, пошёл обратно по дуге. Мимо этого пепелища чуть не проскочил. Если бы там не заорал кошак, то не заметил бы. Хутор во время боя полностью снесли с поверхности земли, но должен же у них здесь быть источник воды, раз люди жили. Оказалось, что во время разгоревшегося здесь боя колодец тоже пострадал, но к счастью его хоть и завалило, но он был с крышей и воротом, эта крышка упала вниз, защитила, прикрыв собой ствол колодца. А вот чем воду набрать неизвестно. Не бутылку же к стропе привязывать, хотя первым делом именно это я и сделал, и с трудом набрал примерно четверть бутылки. Но вот не хочет она сама воду набирать, плавает, то горлышко вверх, то вниз, а вода внутрь не попадает. Только подёргиваниями верёвки совсем немного наполнил. Выпил несколько набравшихся глотков, и ещё больше пить захотелось. Пошёл по развалинам искать какую-нибудь ёмкость. Нет, я вижу в темноте, но не настолько хорошо, чтобы в развалинах ёмкость для воды найти. В этот погреб провалился сквозь обгоревшие перекрытия. Вход в погреб обрушился, а пыль его замаскировала. Долго разглядывал полки, на которых всё перебито, а были соления, варенье, капуста квашеная, от запахов живот урчит и сводит, жуть, так вкусно в нос шибает. Похоже рядом был сильный взрыв и сюда по земле дошла ударная волна... Только упорство позволило среди этого битого хлама найти в углу среди один целый глечик, как одна повариха местная у нас на кухне говорит. Факт, что им можно воду набрать и ёмкость у него больше литра, это не бутылка с узким горлышком. Внутри какая-то ссохшаяся масса с землёй перемешанная, похоже, что в нём была сметана или закваска, но это не важно.

  Наверно со стороны это выглядело странно. В полной темноте человек пытается выковырять что-то ножом и щепками из глиняного горшка. Потом булькает горшок на верёвке в какую-то яму в земле, достаёт, бурчит ругается себе под нос и ковыряет дальше. Кое-как отскрёб этот кувшин, хорошо, что рука внутрь пролезает. Самым удобным и действенным инструментом оказались ногти, хоть у людей они удивительно тонкие и ломкие, но отскабливать горшок помогли, хоть и болели потом целый день. Напился, даже в ушах булькает. Ночь заканчивается, а у меня комэск оставлен, пить хочет, и до него километра три топать. Набрал воды в бутылку и в крынку, вот только привязанная крынка в процессе поднимания перекашивается, и поднять больше половины воды в ней не получается, но и так в ней на глаз около литра остаётся. Едва я сделал первые шаги, как увидел торчащий из земли бок круглого армейского котелка. Я так долго искал ёмкости, что пройти мимо ещё одной было выше моих сил, нагнувшись, выдернул его из земли, подспудно надеясь, что он смятый или дырявый, но котелок оказался идеально целым и даже с целой фабричной проволочной ручкой. Ничего не осталось, как вернуться к колодцу, потратить воду из крынки на отмывание котелка и уже котелком набрал воду в крынку и котелок ёмкостью больше двух литров.

  Эту эпопею с водой надо заканчивать. Бежать с двумя открытыми шикорогорлыми ёмкостями воды - почти гарантия, что воды не донесёшь. Пришлось идти, шустро перебирая ногами. Чуть не пропустил приметный гребень, где оставил дежурить комэска, только услышав немного сбоку тихое цоканье, защёлкал языком в ответ. Пару минут Цыганов отсутствовал для мира, он в один глоток выхлебал котелок и следом добил полкрынки воды, остальное я расплескал. Пока ночь сворачивала свои дела, я дотащил свой травмированный груз до небольшого заросшего кустами оврага или ложбинки с довольно крутыми стенками, но нас она укрыла хорошо. За ночь набегался и хотел спать, но Цыганов ночью тоже не спал и мы поделили время пополам. К счастью мне выпало утро, и я отбыл в царство сна.

  Проснулся сам, оттого, что услышал какую-то возню и шёпот. Потихоньку открыл глаза и увидел, что Цыганов шепчется с каким-то худым десятилетним мальчишкой в засаленной тюбетейке и торчащими из-под неё вихрами чёрных непослушных волос. Оказалось, что его зовут Прохор, и он услышал нас, а сам прятался в другом конце этой ложбинки. От чего и почему прятался, я не понял. У мальчишек его возраста всегда куча тайн, которые может и не стоят ничего, но без этого никак. Вполне может, что он просто нашёл на оставленных полях сражений винтовку с парой патронов или просто бляху красноармейского или немецкого ремня и теперь эту "драгоценность" прячет и охраняет. Ещё у него конфликт с кем-то в станице и если "Журавель" его найдёт, то ему не жить. Может этот "Журавель" старший мальчишка, который тиранит пацана, может злой сосед или полицай, которые, не смотря на такой малый срок оккупации, уже успели здесь появиться. Не известна степень угрозы от этого "Журавеля" или "Журавля", тем более, что у Прохора в станице осталась мамка с сестрёнкой и он им каждый день бегает помогать. Комэск поверил Прохору, а я видел его чистую и честную ауру без зла и подлости, поэтому не возражал. Я отправил Васильевича отдыхать, а сам решил больше разузнать про то, что вокруг делается.

  Здесь на Дону очень многие встречали немцев с радостью, как освободителей, ведь немцы, как рассказывал комиссар, очень много делают, чтобы создать здесь о себе такой образ, это в Белоруссии народ другой и то не везде. К тому по немецким понятиям здесь живут не русские, а казаки, то есть другой не славянский народ, который они планировали противопоставить русским. Вполне жизнеспособный план по разделению противника и какая разница, что будет в основании этого разделения - вера, язык или форма ушей. Тем более, что казачьи эмиграционные генералы Краснов и Шкуро в радостью пошли на службу Гитлеру.* Здесь обиженных на Советскую власть осталось очень много, политика большевиков в отношении казачества хорошо работала на пропагандистскую машину Третьего Рейха, ведь если "раскулачивание" проводили ориентируясь на какой-то имущественный уровень, то для "расказачивания" достаточно было косого взгляда или желания местного уполномоченного. Да и в Гражданскую войну Дон повёл себя странно. Сначала долго игрался в нейтралитет, но потом с пылом и жаром кинулся в войну на стороне уже фактически побеждённых на тот момент Деникина, Слащова и Врангеля. Исход закономерен, кто-то ушёл на последних кораблях из Крыма, кто-то сбился в банды и потом куролесил в окрестностях, кто-то полной мерой вкусил радости революционного правосудия. Вот и вышло, что любить казакам Москву нет резона, тем более, что Донцы уже несколько столетий не несут службу дома, в отличие от Терцев или Забайкальцев, что живут на границе и не забыли как отражать очередные набеги дурных чеченов с черкесами или хунхузов или ещё кого, пойди их там разбери, что лопочут узкоглазые или горбоносые до того, как добрая шашка его до пояса развалит. А в этих тепличных условиях Дон жирел с Кубанью бок о бок, ублажая свой гонор тем, что многих уже стали приравнивать с благородным.** И кому же понравится, когда пришла новая власть с уравнительными аршинами, пытаясь посмотреть на казаков как на крестьян, а для казака больше оскорбления нет, чем его с крестьянином рядом поставить. Хотя, по форме ведения хозяйства разница только в видах и количестве налогов, но дело то в гоноре. Словом, в станицах снова забурлили старые счёты и обиды. Исходя из истины про "врага моего врага" казаки кинулись во все тяжкие. Хотя мобилизацию как чечены с ингушами не срывали, у которых вместо военкомата призывники толпами в горы рванули откапывать прикопанные ещё с гражданской английские винтовки и датские пулемёты...

  Сам Прохор с хутора от станицы Боково, что на север от места, где мы сейчас прятались. Ещё успел узнать про то, что конь привёз убитого Степана Бойко, после расспросов понял, что так "Битюга" зовут. Все уверены, что его убил кто-то из своих, чужого бы острожный Степан к себе не подпустил. Его гнедая кобыла*** никому в руки не далась и убежала в степь, наверно сейчас где-то неподалёку бродит. А нам повезло, что эти полицаи из Боковской. Степан - вообще не местный, прибился вместе с конём, после службы в Туркестане, как он всем рассказал. Полгода перед приходом немцев где-то скрывался от призыва в армию и мобилизации его кобылы, с которой он возился почище, чем иные с невестой. Вроде бы даже его кобылка чистых кровей из настоящих аргамаков. Наскочив на любимую тему, Прохор заливался соловьём. А я для себя выяснил главное, что всё сделал правильно. Для деревни лошадь - это очень ценный ресурс. Тела и лошадей нашли поздно вечером того же дня, видимо мы только успели уйти. А Прохор сюда прибежал утром. То есть, если бы мы забрали лошадей, то местные на поиски подняли бы всех вёрст на сто вокруг и уйти не смог бы даже невидимка. А так главная версия, что разъезд Калмыкова чего-то не поделил и сцепились между собой, скорее всего Бойко и Калмыков, а Григорий случайно попал под горячую руку.

  Но вроде немец из полицейской управы, не поверил и должны привезти новых собак, а в степь выехали все полицаи с помощниками, но ищут без особенного энтузиазма. Награду за нас подняли до пятисот марок, которые к рублям меняют уже больше пятнадцати рублей за марку, то есть сумма стала совсем нереальная. Большинство не верит, что могут семь с половиной тысяч заплатить, тут немцы явно лопухнулись. Прохор это узнал потому, что сосед в полиции служит, и с утра сильно ругался. Договориться с мальчишкой получилось быстро. Я попросил его пробежаться вокруг и найти коня "Битюга", получить коня, которого искать не станут - очень заманчиво. И просто разведка из Прохора идеальная, всё увидит, услышит и местный, которого все здесь на сотню километров знают, тем более, что ничего компрометирующего я ему не поручал, и риска особого нет, раз пять повторил, чтобы он никуда в опасные места не лез и главное хвост к нам не привёл.

  Под вечер Прохор принёс две основные новости. Первая - это, что кобылка здесь неподалёку и можно к ней дойти незаметно. Только он очень сомневается, что у меня что-нибудь получится. Очень она злая и своенравная, кусается и копытами бьёт вперёд и назад. Только Степана признаёт, даже седло не дала с себя снять, сейчас седло у неё на спине скособочилось и скоро на пузо съедет. Потом мы с Прохором устроили мену, он с удовольствием поменял алюминиевый немецкий закрывающийся бачок литра на два, который был у него в схроне припрятан, на котелок и крынку. Хитрость в том, что немцам може сильно не понравиться, что у кого-то явно трофейный немецкий предмет, а вот котелок советский, ну, а крынка - просто до кучи, нам она всё равно никак не пригодится. Но главное нам достались две ложки. Пехота, говорят, свои носит с собой, а вот у нас ложки никто не носит. Только есть без ложек, ну очень неудобно. Кто мог предположить, что мы окажемся в такой вот ситуации. На память подарил Прохору свой выправленный складной ножик, правка с месяц продержится, а нам эта мелочь никаким боком не нужна, если есть достаточно большой нож. У меня финка "Мордатого" осталась, которую у Прохора опознать могут. В лощинке в том конце, где была лёжка Прохора оказался небольшой ключ, он почти сразу впитывается в песок и если не знаешь, то в кустах его никак не найдёшь. То есть ночью вода от нас была всего в километре и бегать кругами бы не пришлось.

  К лощине, где пасётся Шельма, такое вот имя у кобылы, меня провожал Прохор. Как понимаю, ему было ужасно любопытно посмотреть, что у меня получится, и он был уверен в моём фиаско, судя по скепсису в его тоне, но старался этого не показывать. Мальчишка выросший среди лошадей о них знает очень много, этого не отнять, вот только для нас лошади имеют совсем другой статус и относимся мы к ним иначе. А ещё не нужно забывать, что мы, по сути, хищники, а хищник должен уметь не вызывать у жертвы панику и ужас, а скорее наоборот, иначе как подобраться к добыче? Голодным помрёшь. Надеюсь, что мои уловки должны сработать, многое другое из прошлого мира ведь сработало.

  В темноте здоровая ухоженная шкура кобылы чуть блестела, и она выглядела не гнедой, а в лунном свете с каким-то волшебным золотистым отливом. Лошади плохо видят в темноте, и подпускать к себе чужака не станут, но и тут есть хитрость, что рядом без тревоги может быть только свой. Я разулся и против ветра пошёл к молоденькой кобылке лет четырёх-пяти. Через полчаса, приговаривая, что она совсем даже не Шельма, а самая замечательная на свете девочка, я её обошёл и вначале хотел поправить, но вместо этого совсем снял седло и потник, чтобы у неё спина отдохнула немного. Про седло я уже думал его оставить или отдать Прохору, но он отказался. Потом днём разглядел, что седло слишком приметное, не местной казачьей выделки, а высокое с узорной спинкой наверно из Туркестана. То есть Прохору оно пользы не принесёт, а если бросить, его обязательно найдут, то это будет только хуже. Тем более, что для Цыганова с седлом гораздо удобнее будет.

  Закинул седло на плечо и пошёл надевать сапоги. Фыркнувшая кобыла потопала следом не переставая тыкаться мне в плечо, а Прохор, даже в темноте было видно, остолбенел с круглыми глазами.

  - Что, Прохор, не видел цыганские ухватки? Так весь табун уведу, и ни одна голос не подаст... - Соврал я, здесь цыгане были известными конокрадами, вот и пусть на цыган лучше думает, чем фантазировать начнёт. Всё непонятное должно иметь как можно более понятное объяснение. Цыганов на стоянке ждал нас и волновался. Я днём его колено ещё немного Силой напитал, думаю, ему завтра можно будет попробовать наступать осторожно, и он уже сможет верхом ехать. Шагом конечно, ведь нога в сторону прямая торчать будет, но это тоже не мало, всё не на себе тащить. Прикинули, как подвесную систему на седле сбоку закрепить, чтобы Васильевич не соскользнул с седла. Перед прощанием вспомнил про парашют, отдали обе части мальчишке, объяснив, чтобы не показывал шёлк раньше времени. Его матери с сёстрами точно пригодится. Попрощались с мальчишкой, и мы поехали...

  Я не сказал про вторую новость, которую принёс Прохор, про то, что всю округу обложили постами и патрулями километров на тридцать во все стороны, но вот основной упор всё равно сделан на север, а на запад проскользнуть можно, особенно если немного забрать на юг. С конём нам фантастически повезло. Ведь даже если встретим кого-нибудь, то все ждут пеших и прячущихся, а бодренько шагом и небыстрой рысью, ездят только свои по делу. Ведь таким беглецам, как мы взять коня неоткуда, а про любую кражу их бы известили. Наша кобылка выпала из этой логики потому, что считается недоступной и непокорной, то есть мы ею воспользоваться не можем. Да и местные про неё не распространялись, наверно тешились надеждой её как-нибудь позже себе прибрать. Оказалось, что у Шельмы очень мягкая почти без тряски небыстрая рысь. Так мы и ехали, вернее Васильевич ехал перекинутый через седло и очень этим недовольный, а я бежал рядом. Не передать, насколько такой способ движения мне нравится больше, чем со мной в качестве носильщика. Почему мы не усадили Цыганова в седло, как он хотел и настаивал? При той хлипкой из прутьев шине при обычной посадке колено окажется на излом, и с тряской начинающие заживать связки порвёт снова, то есть нога должна быть совершенно прямой, вот пришлось комэску вьюк изображать, завтра уже можно попробовать в седло сесть...

  За ночь мы отрысили больше двадцати километров. Не советуясь с комэском, я повернул на юго-запад. Если попадались степные стёжки-дорожки подходящего направления, мы пользовались ими. По той же логике, прячущиеся беглецы дорог должны шарахаться, поэтому и патрули старательно прочёсывают бездорожье. Для сильной породистой кобылы ночь лёгкой комфортной рысью - совсем не изнуряющая нагрузка даже с грузом. Тем более, что раз в час я минут на двадцать переходил с ней на шаг. Конечно, для полноценных нагрузок коня следует кормить калорийным овсом или ячменём, а не увявшей осенней травой. Но жизнь не обещала для всех быть сказочной и изобильной. Ближе к рассвету Шельма начала беспокоиться и потянула вперёд. Спорить с инстинктами животного глупо, и конь не подвёл, выведя нас на высохшее с грязью посредине русло небольшой речки. И хоть речка за лето высохла, но по руслу ещё оставались лужи, а главное, Шельма потянулась к стекающему по склону ручейку, что даже пришлось шлёпнуть ладонью ей по носу. На что она обиженно фыркнула, но видимо не первый раз ей после езды не дали сразу воды, поэтому отвернулась, мгновенно потеряв всякий интерес к ручью. Провёл нашу группу немного дальше и нашёл глубокий заросший овраг с проходом по дну, ну, просто праздник какой-то. Сгрузил измотанного дорогой Цыганова на землю и стал вываживать по кругу кобылку, которая совсем не вымоталась, а даже пыталась со мной поиграть, толкаясь и всхрапывая. А я думал, что если бы мы сегодня ехали с жеребцом, то за ночь он бы заржал раз пять не меньше. Хотя и Шельма разик чуть не подала голос в ответ на чужое ржание, но я вовремя прищепнул ей ноздрю и прихватил за ухо. Девочки вообще гораздо умнее и лучше сходятся с человеком или орком, чем жеребцы.

  Наконец, без седла и уздечки остывшую от бега кобылку отпустил пить и пастись, чтобы посветлу загнать в овраг, где ей на весь день хватит зелени. Сами с Цыгановым перебрались в заросли ивы и вербы, которыми зарос овраг. Здесь речка за годы успела себе целую долинку под русло промыть, и здесь очень комфортно укрываться. Напились воды, и пока не устроились на днёвку, поставил на ноги командира, чтобы проверить, как поведёт себя его нога. Лубок снимать рано, а вот завтра ехать сможет уже сидя в седле и может попробовать, не вставая на ногу сегодня начать осторожно покачивать стопой. Свои познания в лечении опять свалил на бывшего в нашем детдоме азиата, который борьбе научил, а заодно и таким вот лечебным штукам, ведь травмы у бойцов часто бывают, вот и нужно уметь оказывать помощь. История прошла, а вот то, что я свернул и сейчас мы даже дальше от наших, чем были вначале его рассердило не на шутку. Видимо заело, что его не известили, чуть вдрызг не разругались. Но сумел ему объяснить, что последние сведения получил от Прохора уже перед самым выездом, а обсуждать маршрут при ребёнке, который может выдать его случайно или осознанно не самое умное занятие. Поэтому при нём специально говорил, что едем к Дону на север, что Цыганов принял за истину и от этого так сердился. Хотя, думаю, что вспышка - больше результат его усталости. Протрястись целую ночь перекинутым через седло - не самое приятное в жизни.

  Доели скудные пищевые припасы, которыми ещё и с Прохором поделились на прошлой стоянке. Уже рассвело, решил не загонять кобылку в овраг, у реки её издалека не видно, а вблизи может никто и не поедет и чужим она не дастся. В принципе рассёдланная пасущаяся лошадь не должна к себе особо внимание привлекать. Тихо прошёлся вверх по оврагу к небольшой рощице у его начала. Удалось добыть двух зайцев, один совсем молодой и мелкий, а вот второй к зиме уже начал отъедаться. Знал бы, что дальше этого здоровяка встречу, молодого бы не тронул. Когда вернулся с уже ободранными тушками, Цыганов снова сделал фокус с очень круглыми выступающими глазами, хотя кушать хотелось обоим.

  Запалённый бездымный костерок скоро не только кипятил нам воду в бидоне, где я хотел сделать суп, но и жарил куски скворчащего мяса на ивовых прутиках. Без хлеба, но зато посоленная зайчатина и суп пошли отлично, а спать, подложив под голову седло, оказалось вообще восхитительно. В обед зайцев доели, и я понял, что очень сильно недооценил наши аппетиты. И перед сменой дежурств обсудили, куда нам податься дальше. Сейчас мы отошли от места посадки километров на тридцать, а высохшее русло - скорее всего речка Нагольная. До Дона на севере так и осталось больше семидесяти километров, вот только там точно все подходы перекрыты. А ведь там ещё и войска стоят со своей системой охранения. Там пробираться нужно очень медленно и аккуратно - ползком и перебежками, а это не с ногой комэска. Решили, что главное сейчас выйти из зоны поисков, чтобы дальше уже на свободе решать...

  За следующую ночь всё было даже легче. Через пару часов перешли вброд маленькую речку, а к утру, забирая севернее, вышли на берег Ольховой, где встали на днёвку. По пути в двух местах попали на места боёв, как я предположил, близко не полезли, но волна трупного запаха разлагающихся с лета трупов чуть не вывернула желудки. Видимо ни немцы. Ни местные захоронениями здесь не озаботились или похоронили очень поверхностно. Не стал говорить Цыганову, что это вполне могут быть не погибшие бойцы, а мирные жители, не угодившие чем-либо новым хозяевам. Настроение было похоронное, а вот зайца я на ходу добыл, косой даже не понял ничего, когда его между ушей щёлкнул бич. Ещё был подросший за лето выводок степных куропаток, этих оказалось три штуки. Если побегать, то может ещё бы удалось добыть, но не стал тратить на это время, они просто в темноте лететь не рискнули, вот я их и достал, а вот услышать их шебуршение в траве довольно трудно. Цыганов уже не удивлялся, только похихикал, когда мы готовили на костерке, что он сейчас как генералы у Салтыкова-Щедрина.****

  Здесь на берегу речки нам пришлось задуматься. Теперь выйдя на север, мы окажемся уже в полосе действий Воронежского фронта и там нет Дона, который нужно преодолевать, но мощный фронт с двух сторон. Честно сказать, уверенности в том, что я смогу обеспечить нам обоим незаметное преодоление насыщенной войсками фронтовой полосы, у меня не было. Сам бы я прокрался, скорее всего, а вот с комэском сразу возникает очень много сложностей. И что делать дальше в голову не идёт. Вообще, мы чаще всего прилетаем на те участки фронта, где идут активные боевые действия, то есть в моём понимании фронт - это стреляющая со всех сторон полоса. При этом я понимаю, что такое происходит не постоянно, но вот как там, когда активных действий нет, я не знаю. Не думаю, что у Цыганова есть такие знания, всё-таки мы - небесные птички и слишком оторваны от пехоты... За эту ночь мы как-то очень резко рванули и сейчас понимали, что в таком темпе следующую ночь Шельма может не выдержать, надо сбавить темп. Но из зоны поисков мы, скорее всего, вырвались, потому, что за ночь встретили только один патруль вначале, с которым благополучно разминулись. Вообще, так уверенно в темноте могут ездить только местные и то не всякие, ведь переломать ноги лошади в темноте очень легко, то есть мы с такой скачкой точно под категорию разыскиваемых не попадаем. А секрет в том, что я хорошо дорогу вижу и веду Шельму так, чтобы она ноги не повредила. Цыганов наверно уверен, что ведёт как раз кобыла, типа инстинкты, ну, и ладно...

  Приготовленный из куропаток супчик настроил на благодушный лад. Я даже созрел до решения после отдыха раздеться и слазить в речку искупаться и проверить дно и глубину перед переправой. Чуть в стороне в небольшой лесок мы не полезли, посчитав, что здесь в низинке нам будет гораздо безопаснее. Ведь на месте беглецов лес выглядит гораздо более логично. С набитым желудком напрягаться и думать не хотелось совершенно. Судя по лицу, комэск был в таком же состоянии. Ситуация почти патовая, что делать и куда двигаться не понятно. Соль комэск рассыпал, как он после не сокрушался, но соли нам осталось только доесть сегодняшнего зайца. Сколько мы ещё на подножном корме продержимся? Не смертельно, но тоже один из факторов, влияющих на нашу ситуацию...

  Вариантов на самом деле не слишком много. Идти дальше на запад и искать партизан, которые смогут вызвать самолёт или как-то иначе переправить нас через линию фронта. Даже мельком не возникло мыслей о том, что мы с ними останемся партизанить. Вот только с какого перепуга нас партизаны должны встретить с распростёртыми объятиями, ведь фактически сбитые у самой линии фронта мы оказались в глубоком немецком тылу. Объяснить можно, а вы бы поверили? Другой вариант - пробиваться на север или восток через линию фронта. Месяц назад, когда тут ещё была каша из наших и немецких частей шанс проскочить дуриком ещё был. Теперь фронт с обеих сторон оформился и для того, чтобы сквозь него просочиться нужны знания и опыт полковой разведки, для которых это одно из отработанных действий, как для нас бомбометание из оборонительного круга. И никакая сверхскорость не поможет, если издали прилетит совсем небольшая пуля и прострелит что-нибудь очень дорогое моему организму. Форсировать действующий фронт - никакого желания, как я не крутил этот вариант, он мне казался изощрённой формой самоубийства, ведь в плен я сдаваться не буду. А главное, для чего я совершил посадку, чтобы вытащить комэска превратится в "фу-фу", и получится, что всё было зря. Вариант пробираться к Дону, где река служит разделением воюющих сторон более привлекателен, чем действующий и воюющий фронт с линиями окопов по обе стороны. Но вот добраться по голой степи туда мне кажется даже ночью невозможно. Раз уж там этот немецкий "пан офицер" развил такую бешеную активность, что выгнал в степь все силы вспомогательной полиции и награду объявил. Что имеем в остатке? Имеем вариант дойти до ближайшей комендатуры и сдаться, чтобы никто за нас награду обещанную не получил, так им гадам! Это я шучу, если кто не понял. По моему мнению ситуация тупиковая и надо это осознать и выбрать где и как переть к фронту. Братиков "Авось" и "Небось" из русских сказок ещё никто не отменял, главное, чтобы эти сказочные братишки своего папу - "Накося-Выкуси" не позвали. Вообще, мне очень нравятся эти понятия, есть в них что-то сакральное, хотя местные этого даже не понимают, привыкли... Судя по насупленному лицу Цыганова, его мысли от моих не очень сильно отличаются...

  Сходил, проведал радостную отдохнувшую Шельму, которая игриво толкнула меня мордой в плечо, от этого лёгкого неожиданного движения я чуть не растянулся, сильна малышка. В очередной раз удивился, как всегда приятно чуть кисленько пахнет дыхание почти у всех травоядных, а вот даже у маленьких хищников из пасти амбре сильнее и редко приятное. Приятный запах бывает только у молочных детёнышей, а стоит им перейти на взрослый рацион, запах с оттенками тухлятины обеспечен. Даже такая хищная малявка, как Тошка когда лезет лизать лицо запашком отдаёт и это я не про её личный специфический мускусный хорьковый запах... Вернулся к костру, отхлебнул варёного кипятка, хоть что-то вместо чая. Желания начинать неприятный разговор нет никакого... Вдруг высоко в небе увидел немецкий самолёт белый четырёхмоторный пассажирский или транспортный с квадратными иллюминаторами по бортам, со свастикой на красных килях, без чёрно-белого тевтонского креста на боку и большими чёрными буквами на крыльях.***** В моей голове щёлкнуло, видимо, когда после взгляда в небо я повернулся к Васильевичу, он успел просчитать последовательность моих движений и в его глазах вспыхнул радостный огонёк:

  - Самолёт...

  - Я понимаю, ты думаешь?

  - Михаил Васильевич! Думаю на аэродром попасть легче, чем через фронт с хромой ногой...

  - Да! Подвёл я тебя...

  - Да не об этом сейчас. Мы с его управлением справимся?

  - Ну, не боги же... горшки лудят...

  - Вот и я думаю...

  Главное у нас теперь появился выход и цель из полной безнадеги, в которой пребывали ещё минуты назад. Обсудили и решили, что с управлением мы должны справиться, особенно если возьмём немца, который нас проинструктирует. Оказалось, Цыганов вполне сносно шпрехает по-немецки. Осталось решить, где взять самолёт, вернее, на какой аэродром нацелиться. Морозовский и Обливский мы забраковали сразу. Куча самолётов и у самой линии фронта, то есть народ боевой и нервный, а вот дальше... Стали вспоминать, что мы слышали про тыловые немецкие аэродромы. Ростов и Таганрог тоже отмели, в больших городах рядом и гарнизоны большие. Вспомнили, что вроде в разговорах упоминали Тацинскую и Шахты, но, правда это или нет, неизвестно, а проверять достаточно далеко. Карта комэска уже закончилась, южного края с Ростовом и Шахтами на ней нет, как и дальше на запад, мы сейчас уже вышли за её край. А карта нам точно понадобится и как-то нужно узнать про аэродромы. По станицам спрашивать не пойдёшь, да и что мирные хуторяне могут знать, если аэродром не на их огороде. Немца ещё поймать и выкрасть надо. При этом сделать всё тихо и потом иметь возможность поспрашивать. А так как Цыганов у нас не очень мобильный, то немца добывать предстоит мне, и потом вести к комэску. Я на немецком из саниной школы помню только: "Их хайсе Александр." - и на этом всё, если не считать: "Гитлер - капут!". Совсем не простая ситуация. Нужно потихоньку двигать вперёд, наверно нужна дорога, на которой остановить транспорт. Лучше военный немецкий, отогнать его в сторону и немцев допросить. Ну, вроде я должен справиться, вот только Цыганов из принципа меня одного не пустит и так себя балластом считает и страшно переживает. Ладно, разберёмся...

  Пересёк лес поперёк и осмотрелся на другой опушке. В этот лес вошли ранним утром, после переправы через Калитву, это мы потом на карте посмотрели. Обошли пару деревень, и вышли к лесу. Я оставил Цыганова на полянке, где есть место пастись для Шельмы и он может потихоньку ногу расхаживать, а сам побежал посмотреть, что вокруг делается. По пути попалось много следов войны, даже брошенная телега с разбросанными использованными бинтами и уже просевшей могилой под деревьями со стёртой надписью "Майор-танкист и 8 к.а. июнь 1942" на куске доски над ней. Лес исхоженный, но очень засорённый, а мне даже в радость бесшумно по лесу скользить. Вот теперь лежу в кустах, осматриваюсь. Вдоль леса проходит наезженная дорога, на которой имеется движение, пусть не очень оживлённое, но у немецкого поста на перекрёстке есть работа. Вдали на юго-западе увидел заходящий на посадку транспортный самолёт, скорее всего там есть аэродром, такую тушу на поле сажать сложно. За дорогой примерно в километре, то есть в трёх от меня прошёл поезд на юг. Из леса выйти сложно, совершенно открытое место, а осенняя трава пожухла и полегла даже здесь на опушке. Правее в паре километров небольшая деревня или станица, видны белые мазанки под соломенными или камышовыми крышами. От леса до поста чуть больше ста метров. Ну, и у кого здесь что-нибудь узнавать? Понаблюдал больше часа. Подобрался по лесу к посту на дороге. Трое немцев и один мотоцикл без коляски, это как они на нём втроём ездят? У двоих винтовки, а у одного только пистолет на животе, и какие-то изогнутые блестящие бляхи на цепочках на шее, как собачки носят. Останавливают всех. За время наблюдения остановили и проверили документы у трёх одиночных машин и даже небольшую колонну из четырёх грузовиков и небольшого автобусика с закруглёнными формами. Не пропустили и две крестьянские подводы, у которых тоже проверили документы и долго копошились в телегах. По запаху обнаружил немного дальше за кустами обустроенную стоянку с палаткой и костром, на котором сварили обед ещё два немца. В стороне обнаружился ещё один мотоцикл, только с коляской. Вот теперь всё на свои места встало.

  Доложил результаты комэску, прикинули, что такой дорожный патруль точно должен много знать. Но Цыганов стал сокрушаться, что взять пятерых без шума не получится, а в деревне могут стрельбу услышать... Я прикинул, что вполне смогу с ними тихо справиться, только вот надо Шельму с собой взять, чтобы языка Цыганову привезти. Комэска решил пока не извещать, а то начнёт в бой рваться, а от него выйдет больше проблем, чем помощи. Вообще, за себя одного отвечать всегда проще, чем даже действия двоих координировать, тем более, когда нужно состояние напарника учитывать и о его амбициях и обидчивости помнить. Нет, уж, лучше одному. Вышло всё спокойно и тихо. Вечером движение на дороге стихло, и немцы собрались вместе, ужинать. Вначале хотел брать их после ужина, когда они будут после еды расслабленные, но когда до меня долетели запахи от костра, я взял их едва ужин был готов и они у костра расселись. Добытого мной вчера у ручья мелкого подсвинка мы уже наполовину съели, от этой мясной без соли диеты даже мне уже тошно стало. Ну, хоть бы лепёшки были для закуски и приправы, а так в виде жирного бульона вообще в горло не лезло. А тут духовитая гороховая с тушёнкой похлёбка из концентрата и кофе. Удержаться невозможно. Из пятерых оставил живыми двоих, один самый молодой, второй матёрый, который документы проверял и порыкивал на всех...

  Пока обыскивал их и транспорт, оказалось, что двоих мне не увезти, у них только продуктов оказалось почти три мешка, а ещё оружие, другие полезные вещи. Чтобы затруднить разбор ситуации, если их искать будут и место осматривать, прикинул свои действия. Хорошо бы тела разбросать, и лучше раздетыми, и без голов, тогда опознать будет труднее и вопросов возникнет множество, а следствие затянется. Вот здесь я пожалел, что не научился водить мотоцикл. Оба мотоцикла пришлось оттолкать в лес вручную. Один вообще ехать зараза не хотел, пока я на рычаг на руле случайно не нажал. Оттолкал до ближайшего въезда в лес и там по тропинке ещё метров сто, хорошо, что не в горку. Все ненужные вещи увязал и навьючил на Шельму, чтобы вывезти. А про тела мысль возникла, когда сбоку коляски нашёл складную лопату. Там, где я вначале выглядывал, был бой, и остались воронки, достаточно одну углубить и можно всех похоронить, тогда и с головами можно не возиться. Перевозить трупы Шельме очень не понравилось, но пришлось. Помогли найденные среди продуктов яблоки. А потом молодой под моим присмотром быстро докопал найденную воронку, куда раздел и сложил трупы троих. И если я вначале думал, что мне придётся немца везти, и я выбирал, которого мне оставить в живых, а которого добавить в яму, тут решил, что своими ногами оба дойдут. Пока окончательно соберусь, оставил их у деревьев привязанными. А чтобы они лучше прониклись ситуацией, "выключил" им обоим руки, это не сложно, если знать где нервы проходят, и уметь их блокировать точечным тычком. Заодно и не развяжутся, а рты им кляпами из тряпок забил, чтобы не кричали.

  Когда я, ведя под уздцы нагруженную Шельму, появился на полянке, а следом комэск увидел привязанных одной стропой за безвольно болтающиеся руки одного за другим двух немцев, Цыганов, уже привычно, сделал "глазки улитки". Я привязал у дерева пожилого немца и повёл в сторону молодого, чтобы при допросе один не слышал слова другого. Да и посидит один, больше времени будет о судьбе своей горемычной подумать, которая его в нашу страну привела. Тем более, что он уже успел свои штаны обмочить. Ну, не обслуживать же мне их, тем более, что живыми их оставлять резона нет, а для меня они и не люди. Сгрузил оружие и что посчитал нужным с поста забрать. Отдельно поставил заботливо принесённый ужин, который уже успел попробовать, ведь и нести так меньше и не расплескается. Сам повёз на Шельме ненужные вещи в лесу прятать, но не очень качественно, может местные найдут, и применят в хозяйстве, главное, чтобы немцы в ближайшие дни не нашли. В глубине леса нашлась какая-то сторожка, в которой в подпол и сбросил всю одежду и прочую ненужную амуницию, в число которой попала пара ножей и даже бинокль и одни часы, последние отдельно в тряпку завернул, порадуется кто-то.

  Когда вернулся, Цыганов только начал разговаривать с немцем и тот сразу начал качать права, что я понял по интонациям. Опыта пытать и резать, у нас не было, но я решил, что сумею напугать немца. Когда мне Васильевич подтвердил мою догадку, я присел к немцу и попросил переводить максимально точно и не задавать лишние вопросы. После этого ткнул довольно сильно в ямочку в основании шеи над самой грудиной своим "Силовым пальцем". Эта впадина довольно необычное место и даже если просто резко в неё надавить возникают весьма не комфортные ощущения. А если в этот момент палец не убирать, при этом резко и сильно откачать часть Силы из энергетического ядра, до которого здесь довольно близко, ощущения, которые должен пережить человек - очень неприятны, это если очень мягко сказать. А я просто использую метод, которым собираю Силу, и какая организму разница, что в этот раз Сила не рассеяна, а находится вместе и в чужом организме? Если бы немец умел своей Силой управлять, то он, конечно, смог бы не допустить откачку у него Силы. Но в том и дело, что все эти процессы у людей и земных животных происходят пассивно и неуправляемо, а те крохи Силы, что за жизнь умудряется захватить энергетическое ядро, никак не используются, а просто хранятся, как деньги в сундуках Скупого рыцаря. Организм вдруг начинает терять ДРАГОЦЕННУЮ СИЛУ!!! Но ничего с этим сделать не может, то есть полным комплектом: страх, ужас, тревога и прочее, а на уровне физиологии дрожь, непроизвольное недержание сфинктеров и опорожнение мочевого пузыря, жуткая слабость, холодный пот и ломящие фантомные боли. Воняет противно, но после того, как по моей просьбе комэск перевёл, что при желании я могу продолжить и настолько долго, сколько пожелаю. Но если гефрайтер Гюнтер ответит на все наши вопросы, то я ему гарантирую быструю смерть без мучений достойную настоящего солдата. Больше немец не запирался, а пожилого даже запугивать не потребовалось, он только глянул на своего товарища, а тот ему что-то буркнул и немец рассказывал так, что его останавливать приходилось. И думал ли он про своих четверых детей, когда сюда шёл воевать? Вот и нечего тут слёзы лить...

  А поведали они нам много интересного. Аэродромы есть, и я днём видел посадку, скорее всего на немецком аэродроме рядом с Миллерово, что примерно в пятнадцати километрах на юго-запад от нас. Но есть и свои сложности. Самая удобная для наших целей из-за разгильдяйства итальянцев часть аэродрома в Миллерово где размещена "Реджиа Аэронаутика", то есть авиация итальянского военного командования. Надо понимать, что сказанное не проявление снобизма, а реальная оценка, если немецкий и итальянский аэродромы рядом, но отдельно. Сложность в том, что на аэродроме итальянцев базируются истребители, а вот транспортники здесь не базируются, только иногда производят посадки, как и бомбардировщики. А вот подобраться к очень большому немецкому аэродрому сомнительно. Эти немцы оказались не просто патрулём, а специальной немецкой службой фельджандармерии, которая следит за порядком в тылу армии. То есть по роду своей службы они очень много знают, ведь на дороге они останавливали весь транспорт и у каждого уточняют груз и маршрут, а про важные перевозки им ещё и сообщают дополнительно. Кроме этого выяснилось, что они, пользуясь тёплым временем года, выезжают на маршрут патрулирования на несколько дней. И сюда они прибыли только сегодня утром, а вернуться должны только через пять дней. И на всё это время у них с собой взят паёк и всё необходимое для приготовления пищи. И вообще, у них не оговорено точное место поста, они отвечают за участок определённой дороги и могут на ней быть в любом месте. Здесь они оказались из-за удобного леса, хотя это почти самый край их маршрута, а середина на перекрёстке у Миллерово, где идёт дорога на Ворошиловград. То есть здесь их станут искать в последнюю очередь, что нам только на руку. Цыганов мечтательно описывал, что если бы я умел водить мотоцикл, а с его знанием немецкого, мы бы могли спокойно надеть форму жандармов и проехать куда угодно, и нас бы никто остановить не посмел. Хотя, у меня были сомнения, ведь по закону подлости обязательно наткнёшься на какого-нибудь приятеля, который узнает мотоцикл или фуражку, не важно, что именно, но из-за этой мелочи вся эта замечательная идея накроется медным тазом. Ночью отвёл немцев в лес к могиле их товарищей, и они не мучились.

  Цыганов уже смирился, что стал главным на хозяйстве, а я ещё в темноте под утро побежал знакомиться с местными аэродромами. Про разгильдяйство итальянцев немцы нам не соврали. Две зенитки на краю аэродрома стояли до сих пор не установленные. Как их видимо привезли, так они и стояли у какого-то сарая приспособленного под аэродромные нужды. Я вообще увидел только три установленные зенитки по краям самолётной стоянки и одна в центре, где бравый расчёт в каких-то мелких касках, проводил тренировки, а командует ими офицер или сержант в смешной пилотке, издали похожей на те, в которых наши пионеры ходят. Действительно, кроме истребителей с жёлтыми носами и широкой поперечной жёлтой полосой на фюзеляже и широким белым крестом на хвосте, были только три больших самолёта. Два трёхмоторных, скорее всего Юнкерс-52 и один тупоносый двухмоторный бомбардировщик. Но по многим признакам вроде отсутствия около них какой-нибудь активности при явных признаках незаконченного ремонта, шансов, что эти машины можно поднять в воздух очень мало. У одного из Юнкерсов вообще был снят один боковой мотор, а бомбардировщик имел разобранную стойку шасси, и самолёт опирался крылом на самодельные козлы. На всякий случай постарался хорошенько разглядеть оба типа истребителей. Остроносые явно более новые, издали похожи на наши ЛаГГи, если бы не окраска. А вот спутать его с Мессером точно не получится. Широконосые имеют очень своеобразную и характерную форму носа, кожух, который кольцом закрывает переднюю часть мотора по кругу имеет продолговатые выступы и мотор словно пришлёпнут от другого самолёта. Фонарь кабины торчит вверх на изогнутой спине, вот уж кто "горбатый", а не наши Илы. Впрочем, в расслабленной неразберихе, что царит на лётном поле, невозможно предсказать, что и кто учудит. Угнать самолёт может стать неразрешимой проблемой. Вдруг какой-нибудь незамеченный патриот Италии возьмёт и всадит из пушек по взлетающему самолёту не потому, что узнал об угоне, а по непостижимому велению его итальянской души. Ну, а как иначе воспринимать то, что несколько человек рядом со складом горючего устроили стрельбу по банкам и рикошеты к бочкам улетают. Никому до этого никакого дела. Ещё примерно до обеда понаблюдал за ленивой жизнью итальянского аэродрома и отправился к немцам. На то, что я почти открыто лазил по самым самолётным стоянкам никто внимания так и не обратил, а на дальнем конце ВПП паслись штук пять коз и корова, мне даже стало любопытно, они этих животных перед посадкой прогоняют или садятся так?...

  На немецком аэродроме всё было иначе. Мне показалось, что здесь стандартная аэродромная ПВО даже усилена, стволы зениток торчат кажется отовсюду. Весь аэродром огорожен забором с колючей проволокой. На вышках несут службу часовые. Но даже не это главное. На аэродроме такая куча народа, что всё это со стороны напоминает большой муравейник. По всему аэродрому насчитал больше шестидесяти самолётов разных типов, это не считая того, что за несколько часов наблюдения сели ещё восемь и улетели пять, без шести самолётов, которые взлетали для отработки пилотажа и потом сели обратно. Караул несёт едва ли не рота солдат. Ну, я так прикинул, если на смену караулов с каждым из трёх разводящих выходит больше двадцати человек. Во всех опасных направлениях устроены укреплённые пулемётные огневые точки, где дежурят не меньше трёх человек, а ещё эти направления подстраховывают зенитки с круговыми секторами обстрела. У въезда и ещё в двух местах рассмотрел бронетранспортёры, в которых, кажется, тоже дежурят экипажи. Мне кажется, что здесь охраной аэродрома командует чрезмерно бдительный человек. Не хватает только собак по периметру. И не удивлюсь, если наружные подходы ещё и заминированы. Вот уж здесь точно нет расслабленности и безалаберности итальянского аэродрома. Осталось порадоваться за немцев, вот только с нашими планами такая организация службы никак не согласуется...

  Вечером рассказал всё Цыганову, который приготовил нам картофельное рагу с рыбными консервами и томатной пастой и кофе из запасов фельджандармов. Подробно ответил на все его вопросы, ещё покрутили с ним эту ситуацию и пришли к выводу, что шансов у нас здесь очень мало, вернее никаких. Но у нас ещё остались в запасе две штабные площадки со связными самолётами, одна в Миллерово, другая в Тарасовском. Только если в Тарасовском штаб какой-то тыловой группы и шансы есть, то в Миллерово штаб восьмой армии, не считая множества других частей и подразделений, а к площадке связных самолётов в сам город пробираться нужно. И последнее, из рассказанного молодым жандармом, его знакомый служит на аэродроме в Чертково,****** это в шестидесяти километрах на север от Миллерово, там аэродром меньше и там базируются несколько транспортников и бомбардировщиков. А от нашего расположения даже ближе на десяток километров. Покрутили ситуацию и решили двигать к Чертково. Всё-таки лезть к штабу, чтобы на глазах его охраны угонять самолёт попахивает явным безумием, как и лезть на осмотренные мной аэродромы...

  В ночь выдвинулись и за две ночи, и часть дня добрались до места. На днёвку встали в лесу у железной дороги за деревней Козыри. Надёжным ориентиром стала железная дорога, которой немцы активно пользуются. А про названия деревень знаем, потому, что у жандармов обнаружили целых две карты гораздо подробнее тех, что нам выдают. Всё-таки нам такой мелкий масштаб не требуется, а здесь даже родники и отдельные колодцы обозначены. Комэск уже уверенно на коне в седле держится, поэтому пройти за ночь больше тридцати километров по прямой нам труда не составило, и Шельма успела хорошо отдохнуть. Первую днёвку сделали в овраге высохшей речки неподалёку от деревни Готальской. А за вторую ночь, вернее уже утром нашли заросшее кустами русло или овраг к северо-востоку от Чертково, здесь у обозначенного на карте родника и оставил после завтрака Цыганова на хозяйстве. Если первые дни капитана бросало из крайности в крайность, то он начинал пытаться командовать, то углублялся в самобичевание и подчёркивание своей ненужности, дескать, чего с обузой церемониться. Не встретив с моей стороны никакой реакции на оба этих состояния комэск принял ситуацию как есть и уже пару дней вёл себя спокойно, а может сыграло свою роль то, что без его знания немецкого нам бы пришлось гораздо хуже, то есть Васильевич осознал себя реально полезным...

   *- Реальный факт и планы немецкой оккупационной политики. Это же позволило привлечь на свою службу практически всех крымских татар, которым пообещали национальную автономию. На вопросе религии купили калмыков, и целая кавалерийская дивизия калмыков служила в вермахте. По какой-то мозговой отрыжке ГлавПолитУпра в конце 41го начале 42го формировались подразделения по национальному признаку, которые иногда строем сдавались в плен и соглашались на службу гитлеровцам, им тоже чего-то обещали. Особенно в этом отметились подразделения грузин, чеченцев, ингушей, кабардинцев, татар, казахов (вернее мусульман из средней азии, исламскую карту немцы разыгрывали очень активно и умело), про галичан и прибалтов даже не упоминаю. Потом многие из этих частей стали костяком РОА Власова. В Красной Армии остались и создавались национальные части вроде польской дивизии Берлинга - будущего войска польского, части из прибалтийских народов и других европейских стран, которые должны были помочь при освобождении соответствующих территорий. Ну, и Нормандия-Неман, куда ж без гламурных французов.

   **- В 19 веке действительно были приняты законы, согласно которым целые категории казаков приравняли к дворянскому сословию, в том числе потомственному, а в Новочеркасске к началу ХХ века уже появилось местное "благородное" общество полностью из казаков. К примеру, будущий адмирал Бахирев - казак без примесей, от рождения имел потомственное дворянство, и это позволило ему поступить и окончить морской корпус. Вот только Сибирские, Оренбургские или Уральские казаки такими играми не занимались, некогда было, они службу несли. И Донцы перед всеми ужасно кичились своей многовековой историей, дескать остальные ещё молодые и не выслужили свои права и привилегии.

   ***- Давайте поясню, слова "конь" и "лошадь" к полу животного отношения не имеют. Это обозначение назначения животного, то есть конь - это чаще всего военное животное "под-верх", то есть под седло военного всадника, то есть в кавалерии, но часто и других тягловых военных животных именуют конями, поэтому можно сказать, что кони - это животные на военной службе. Лошади - это тягловые или верховые гражданские хозяйственные животные, хотя используемых только под седлом, чтобы подчеркнуть это, часто называют конями. В языке закрепилось, что конь - строевое животное под седлом, а лошадь - рабочее тягловое животное. Пол определяется словами: кобыла и жеребец, холощённый жеребчик - мерин. Есть ещё куча слов местечковых и из разных языков, которые конники используют для обозначения этих животных и совсем не обязательно это только стати и порода. Аргамак - это устоявшееся название строевого коня далёких арабских кровей, он чаще всего гораздо выше и мощнее арабских лошадей, которые изначально гораздо более сухие и мелкие. И по конституции аргамаки более квадратные, а не вытянутые, как арабские.

   ****- Кому интересно, "Сказ о том, как один солдат двух генералов прокормил"

   *****- По описанию - Юнкерс-90, в раскраске и со знаками пассажирской машины "Люфтганзы". Далее по тексту упоминаются истребители Макки МС-200 Саетта (скорость около 500 км/ч, вооружение два крупнокалиберных пулемёта, мотор воздушного охлаждения 870 л.с., фактически аналог нашего И-16) и
   Макки МС-202 Фольгоре (скорость на высоте около 600 км/ч, вооружение 4 пулемёта - два крупнокалиберных, мотор 1075 л.с. Довольно серьёзный противник для наших Яков и ЛаГГов, на таких машинах, но с моторами Даймлер-Бенц 1375 л.ч. с двумя 20-мм пушками под названием МС-205 "Велтро" - "Борзая" воевали даже немцы в составе группы II| JG 77 Люфтваффе, они развивали скорость до 620 км/ч.).
   Кроме истребителей упоминается итальянский бомбардировщик Фиат BR-20 (Самолёт построенный в середине 30-х, по характеристикам фактически немного улучшенная версия нашего СБ, только бомб брал не 600, а 1600 кг, хотя за всю эксплуатацию кажется так ни в кого этими бомбами итальянцы не попали) и
   транспортный самолёт Савойя-Марчетти SM-81, который герои принимают за Юнкерс-52 "Тётушку Ю". На самом деле, не только мои герои дапускают эту ошибку. Большая часть сбитых над "Сталинградским котлом" транспортных "Юнкерсов" на самом деле были итальянские Савойи-Марчетти, которые были очень похожи внешне, но меньше Юнкерсов по габаритам, хотя груза могли взять едва ли не больше штатных для Юнкерса 1875 кг (Размах крыла Юнкерса на 5 метров больше, длина на 0,5 метра, мощность моторов почти на 200 л.с. каждый). Во время одного из вылетов на таком самолёте командующий итальянской авиацией на Восточном фронте генерал Энрико Пецци пропал в русском небе во время вылета в сторону Миллерово в конце декабря 1942 года.

   ******- Все перечисленные аэродромы действительно имели место быть, а Миллерово вообще выполнял функции регионарного аэроузла. Здесь кроме немецких, базировались основные силы итальянского авиационного командования на восточном фронте, которые выполняли задания в интересах и в полосе действий восьмой Итальянской армии и её соседей. Чертково упоминается просто как площадка, на которой базировался кто-то или нет, не понятно, но то, что здесь весь период оккупации садились самолёты для дозаправки и обслуживания - достоверно известно. То есть, как минимум развёрнутые авиационно-технические службы в Чертково имелись.

  Аэродром Чертково мне понравился сразу, здесь не было разгильдяйства итальянцев, но и не было столпотворения как в Миллерово. На аэродроме из самолётов имелись три транспортных трёхмоторных Юнкерса, у одного из которых явно проводился неспешный ремонт. Кроме транспортников в стороне я обнаружил шесть бомбардировщиков, но из-за маскировки толком их рассмотреть не получалось, видна была только большая масса и что в носах нет винтов как у Юнкерсов. На отдельной стоянке три сто двадцать шестых Хеншеля - артиллерийских разведчика, в народе прозванные "Костылём", правда, потом оказалось, что третий, который было хуже видно неисправный Физилёр-Шторьх. Больше самолётов не было, если не скрываются ещё два-три в довольно больших ремонтных ангарах. Наряд ПВО обычный, но минимальный, я насчитал всего восемь восьмидесяти восьми миллиметровых пушек, шестнадцать стволов в тридцать семь миллиметров и восемнадцать двуствольных двадцатимиллиметровых "Эрликонов". На плоской крыше самого большого ангара по углам установлены два наших ДШК на зенитных станках с возможностью обстрела ещё и всего аэродрома, и они точно включены в систему наземной охраны. Наземную охрану несёт полная охранная рота, а из системы ПВО на постоянном дежурстве по две малокалиберные зенитки в разных концах. Потом весь день ползал и осматривал аэродром с разных точек, ничего принципиально нового не узнал. За день улетал один "Костыль" и садились на дозаправку три борта, два трёхмоторных Юнкерса и один маленький Шторьх, скорее всего курьерский. Пока курьера заправляли, даже еду лётчику и пассажиру принесли к самолёту и они ели стоя под крылом. Портфель, с которым пассажир не расставался даже во время еды, меня очень заинтересовал, вот бы было замечательно такой захватить, ведь там наверняка какие-то секретные приказы и они помогут нашему командованию. Но, увы, сейчас захватить не получится, ещё ничего не готово, а пока что-нибудь успею сделать, курьерский самолётик уже улетит вместе с таким интересным портфелем.

  Вечером результаты дневных наблюдений изложил Цыганову под шикарную кашу с консервированными колбасками, которые он покрошил в неё. За эти дни комэск приноровился передвигаться при помощи вырубленной мной палки с развилкой, которую обмотали порезанной на полосы курткой полицая в качестве костыля. Вторую я выкинул, когда появилась возможность использовать более добротную одёжку немецкого патруля. Да и использовать одежду врага психологически комфортнее, чем снятую с предателей как мне кажется. Особенно нам понравились длинные прорезиненные плащи жандармов. Постелив один на лапник, второй натянув над головой и укрывшись третьим мы, прижавшись, согревали друг друга и спокойно могли спать всю ночь. Даже капающая с веток утренняя роса только барабанила по верхнему плащу. Ночами уже становилось холодно, середина октября - это не "бабье лето". Вообще, всяких трофеев вроде пары хороших часов, небольшого Вальтера, новенького наградного "ТТ" (дарственную пластину немцы сняли, но след от неё остался) и здоровенного Люггера, не считая остального, мы набрали целый вещмешок, не считая посуды и свёрнутых отдельно плащей. Теперь, когда Цыганов оставался в лагере, кроме своего пистолета у него было два маузеровских карабина и граната. Вообще, фееричная картинка: заросший светлой щетиной, перепачканный и закопчённый от нашего лесного проживания, в накинутой серой немецкой шинели, опирающийся на самодельный костыль (с рогулькой на нижнем конце, чтобы в землю не проваливался), с немецким карабином на плече, на поясе немецкий кинжал-штык, за ремнём граната с длинной деревянной рукояткой и среди этого непотребства из распахнутого ворота комбинезона иногда выглядывает звезда Героя и ордена. Без улыбки на это смотреть наверно было сложно, но я уже привык. К этому можно добавить хитрую морду Шельмы, которая к нам привыкла и вела себя нагло и совершенно панибратски...

  В поиск я уходил с одним пистолетом, которым ни разу не воспользовался, Цыганов ещё в первые дни попросил вернуть ему запасную обойму, поэтому у меня заряжены мои усиленные патроны так, что нужна очень серьёзная причина, чтобы я начал пулять из своей переносной артиллерийской батареи. Богиня знает, сколько там ещё в патронах заряда Силы осталось, ведь рванёт, как фугас. На самом деле это совсем не главное, среди вещей оказались и патроны к пистолетам, которыми я мог заменить свои "замагиченные", но не стал. Дело наверно в том, что за всё время нахождения в этом мире я так и не свыкся с ручным стреляющим оружием. Пушки и пулемёты своего самолёта я давно почувствовал и пользуюсь ими с удовольствием, вот они для меня - оружие, а стреляющее с грохотом в руке совершенно не внушает доверия, вернее это мне кажется каким-то неправильным, по сути. За всё время я из пистолета стрелял меньше раз, чем его чистил. То есть если будет стоять выбор между ножом и пистолетом, я выберу нож, тем более, что от выстрела из пистолета сам всегда могу уйти, если буду видеть куда целится стрелок. То же касается и остальных ружей и прочих карабинов, может, мне бы понравился пулемёт, но из ручного я не стрелял, а времени и возможности научиться - не было. Так, что я таскаю свой штатный пистолет, прежде всего потому, что за его утерю придётся отвечать. А вот комэск ко всему оружию относится с уважением и нежностью. Очень расстроился, что у жандармов не оказалось пулемёта, который они накануне в ремонт отдали на чистку от забивающей всё жуткой местной пыли. И если бы не ограничение веса груза, на Шельму бы было нагружено всё оружие и снаряжение жандармов, а меня бы попросили при случае изъять ещё чего-нибудь эдакое и стреляющее чуть поменьше корпусной гаубицы...

  Обсудили охрану аэродрома с комэском, решили, ещё день посмотреть и уточнить закономерности, а послезавтра перед рассветом атаковать. Я вижу, что Цыганова смущает до плохо скрываемого скепсиса факт наличия больше сотни охраны и не меньше зенитчиков, не говоря про остальной технический персонал. То есть при таком раскладе на каждого из нас больше сотни противников, но видимо он решил довериться излучаемой мной уверенности, которой у меня на самом деле было не так уж много. Я реально понимал, что при таком соотношении слишком высока любая случайность, которая станет для меня фатальной, тащить в самую гущу комэска я даже не предполагаю. Завалился спать, чтобы встать ночью и рассвет встретить уже около аэродрома. Посмотреть, как и что творится во время планируемого нами штурма. Вообще, это я для Цыганова говорю такие кавалерийские термины: "Штурм" и "Атака", на самом деле уже второй день смотрю и прикидываю, как сделать всё тихо, чтобы до самого последнего момента вообще никто ничего не понял. Мы же не танковая бригада, чтобы въехать и убедить всех бронёй, огнём и манёвром. По предварительным прикидкам, посажу комэска на КПП у въездной дороги, с категорической просьбой до крайней возможности не открывать огня и не шуметь. С одной стороны он это важное направление прикроет, а главное, будет занят и не станет мне мешать. Но ему я объясню, что это самое главное и опасное направление, и по этой дороге и в самом деле поедут подкрепления и мобильные тревожные группы, если рано нашумим, и немцы поднимут тревогу. Но при таком раскладе можно считать нашу попытку проваленной и нужно не героически принимать смертельный бой, а скорее уходить, пока такую возможность не перекрыли, чтобы попытаться иначе или по-другому и в другом месте.

  Вот с этими мыслями лежу у кустов, за которыми в замаскированном окопчике немецкий "секрет" с пулемётом. Смотрю на то, как просыпается аэродром. Вот вышли повара покурить на крыльце, они кашеварят уже пару часов, чтобы к завтраку всё было готово. Вон опять потащили объедки с кухни собак кормить, я этот странный сарай, в котором собак держат, вчера пару часов разглядывал. Сначала вообще не понял, чего там часовой на вышке охраняет, только потом услышал собачий лай, и стало понятнее. Еду им носят с кухни в обшарпанной кастрюле до того, как наступает время приёма пищи у людей. Но мне сегодня не до наблюдения за "собачатником", если они всё время у себя в сарае просидят, то мне до них вообще никакого дела не будет, только ещё один пост у сарая снять. Я сейчас высматривал особенности утренней смены постов и уже нашёл два секрета, которые сняли, но на день не выставили, поэтому я их вчера днём не увидел. Самым заманчивым был подход со стороны небольшого овражка, который по краю взлётной полосы почти вплотную подходит к техническим строениям. Но ещё вчера выяснил, что так подумал не только я и там всё заминировано и накручено столько колючей проволоки, что разбираться и делать проход, будь я даже профессиональным сапёром, потребуется несколько недель, и в конце подорвёшься.

  Какой-то грамотный местный вояка организовал выкос всех прилегающих территорий, чтобы враг в траве не спрятался. С одной стороны, выкошенные луговины - это неудобство, а с другой - говорит о том, что подходы к аэродрому не заминированы, ведь не стали бы косить прямо по минам. На всякий случай ещё раз слазил в заминированный овраг, убедился, что он непроходим. Мне это не нужно, я думал, по нему Цыганова провести, но ничего страшного, войдёт с почётом, как положено, через КПП на въезде, после того, как я там немного поработаю.

  Наконец, удалось рассмотреть, что тут за бомбардировщики. С одного стянули маскировку и выкатили немного вперёд. Показалось круглое застеклённое плексигласом место переднего стрелка довольно узнаваемого носа восемьдесят шестого Юнкерса. Нам на курсах про него рассказывали, что это один из немногих самолётов в мире спроектированный под экономичные дизельные двигатели, но после эксплуатации опытных образцов решили, что мощности дизельных моторов по шестьсот сил мало и стали ставить обычные бензиновые моторы воздушного охлаждения мощностью каждый больше восьми сотен сил. Нам показывали фотографии с узкими заострёнными мотогондолами с дизелями и с широкими "бензиновыми звёздами" воздушного охлаждения. Сейчас я разглядывал этот самолёт с бензиновыми двигателями и судорожно вспоминал всё, что знал про этот самолёт. Уже морально устаревший двухмоторный моноплан с низкорасположенным крылом и двухкилевым хвостовым оперением. Максимальная скорость на высоте немного больше трёхсот километров в час, бомбовая нагрузка тысяча килограммов, дальность средняя, полная взлётная масса около восьми тонн, практический потолок меньше шести километров, экипаж четыре человека. Что я ещё про этот самолёт знаю? Что там придумана смешная кабина для заднего стрелка, из днища выдвигается бронированная сидушка-ванна-гондола-корзина, сидя в которой стрелок ведёт огонь назад и вниз. Вооружение три авиационных пулемёта калибра семь и девять десятых миллиметра, один в передней кабине и два сзади. В принципе машина надёжная, только медленная и бомбардировщик из него средний, его собратья: восемьдесят восьмой Юнкерс и сто одиннадцатый Хенкель берут в два раза больше бомбовой нагрузки и могут доставить её со скоростью на сто километров в час быстрее. Даже сто десятый Мессершмитт - истребитель несёт бОльшую бомбовую нагрузку. Вот и вышло, что самолёт устарел, как его ровесники наши "СБ", "Ишачки" и "Чайки". Но часть уже выпущенных машин используется на фронте. Наверно их тоже союзникам немцы спихнули.* Хотя у этого на фюзеляже знаки немецкие, после итальянцев в Миллерово и болгар в небе Сталинграда, меня уже мало что удивит. Здесь на земле воюют кроме немцев румыны, итальянцы, хорваты и венгры, уж очень им хочется ухватить себе немного русского чернозёма. В этой компании только негров с Лимпопо не хватает...

  Опять куда-то в сторону мысли убежали. И чего я вообще к этому бомбардировщику прицепился, вон стоит трёхмоторный транспортник, Цыганов говорил, что даже в кабине такого посидел. Но как-то в моём сознании "прилететь на бомбардировщике" звучит гораздо лучше, чем "прилететь на транспортнике". Так! Ладно, дальше смотрим и запоминаем, чтобы ничего не пропустить и не допустить ошибки. Стоп! А это, что за компания под охраной двух немецких солдат топает?! Кто, если не наши могут ходить босиком без ремней в ободранной красноармейской форме? С этим нужно разбираться! Наблюдаю за тем, куда ведут два немца восемь наших пленных. Ну, не видно особенной радости на лицах наших. Явно против воли выполняют команды конвоиров. Вообще, на плен я теперь смотрю больше с местных позиций и понимаю, что в плен можно попасть без сознания или без возможности сопротивляться. Здесь совсем другая война и плен, надо полагать, тоже другой и мои мерки не всегда подходят. Как-то говорили с комэском и он сказал, что гораздо труднее в плену не сломаться и не сдаться, а при случае бежать и либо добраться к нашим, либо воевать в тылу, чем просто покончить с собой. А он мужчина умный и стоит прислушаться к его словам...

  Пленные тем временем взяли телегу, четверо впряглись в оглобли и покатили её на поле, где часть скошенного сена ещё стоит в стогах. Пробрался к одному из стогов, у которого наши работают, они грузят в телегу с верхом сено, потом четверо впряглись и утащили телегу куда-то на аэродром, а четверо отдыхают-ждут их возвращения, потом уже отдохнувшие грузят и тащат телегу... Вначале подумал, что четверо мужчин и у них даже вилы есть, давно могли кинуться на конвоира, всё равно он больше одного выстрела из своего карабина сделать не успеет. Но, осмотревшись, понял, что не всё так просто. Место работы просматривается минимум с трёх огневых точек, два пулемёта и автоматическая зенитка на работающих развёрнуты. Да и сами парни истощены, что ходят едва. Настало время обеда и хоть наших никто кормить не подумал, но пока неспешно ели караульные, наши повалились в сено и отдыхать. А у меня появилась возможность с ними поговорить. Конечно, я рисковал, ведь окажись они не теми, за кого я их принял и мне придётся очень быстро убегать, и вся планируемая операция окажется на грани срыва, но я рискнул и не пожалел. Кажется, я здесь уже становлюсь совсем русским.

  Представились друг другу и между походами с гружёной телегой старшина Телегин, с которым меня свёл тот, с кем вначале заговорил, вводил меня в курс дел на аэродроме. Я зарылся в сено, а он вроде бы просто устроился отдыхать чуть в стороне от остальных. Он среди этих восьмерых старший, бывший лётчик-истребитель на "Ишачке", сбили ещё в августе сорок первого над Украиной. Пытался посадить самолёт и потерял сознание при ударе о землю. В себя пришёл уже в лагере, где пробыл пару недель, пока не приехал представитель авиационной части и из строя начали выдёргивать всех с голубыми петлицами и лётными эмблемами. Так оказался в рабочей аэродромной команде. Этот аэродром для него уже четвёртый. Кормят объедками и очистками. Тот сарай, что я принял за псарню, оказался бараком, где держат пленных. Бачок с кухни и есть их еда, куда сбрасывают очистки при приготовлении пищи, даже объедки им не достаются, потому, что ими кормят несколько свиней, которых откармливает начальник охраны. На аэродроме есть несколько предателей "хиви", которые добровольно согласились работать на немцев, и они живут в немецкой казарме и питаться ходят в столовую охраны. Их используют при работах на самолётах и в мастерских, а пленных только на неквалифицированных работах вроде этой. Всего их больше тридцати человек, но трое от истощения и слабости уже не встают. В бараке остался лейтенант Косматенков, штурман дальней авиации, случайно попавший в лагерь для рядового состава, он у них старший. На мой вопрос о готовности помочь в захвате аэродрома и угоне самолёта получил горячую поддержку. Попросил Телегина передать Косматенкову, что как только всё будет готово, мы их освободим, и рассчитываем на их помощь. На этом расстались. Рассказывать свои планы и называть конкретные сроки не стал, ведь при такой обтекаемой формулировке, скорее всего, даже если информация дойдёт до немцев едва ли они будут готовы к тому, что атакуем уже ближайшей ночью.

  Оставшееся время до самых сумерек наблюдал, прикидывал и уточнял план своих действий в свете объявившихся тридцати с лишним истощённых ослабленных неволей обстоятельств. Впрочем, особенно я им ничего доверять не собираюсь, до станции всего ничего, сделать всё нужно тихо, а эти чуть, что стрелять начнут, а ещё хуже, если от желания мести соображать перестанут. Тогда, минут через двадцать на КПП уже прибудет дежурная группа, то есть развернётся полноценная война, и станет совсем не до отлёта на самолёте с простреливаемого аэродрома. Хотя, чисто физически одному уничтожить больше двух сотен человек находящихся на аэродроме - нереально. Впрочем, я считаю, что для меня всего лишь очень сложно, может даже придётся прыгать выше головы, но выбора нет. Вот и надо хорошо думать, что и как делать. Думать самому, потому, что привлекать Цыганова или ещё кого-нибудь нет смысла, им придётся долго объяснять границы моих возможностей, в которые они в итоге ещё и не поверят... Или любое обсуждение нужно проводить под лозунгом: "Цыц, всем! Мы подумали, и я решил!", при этом без права критиковать, оспаривать или не выполнять порученную часть, вы верите, что Цыганов сразу послушается? Вот и выходит, что проще всё сделать самому и ставить всех перед свершившимся фактом. А Цыганову ещё и объяснение какое-то внятное придумать. До чего же всё-таки люди - сложные существа с кучей условностей и ритуалов. Впрочем, может с их точки зрения именно наша жизнь показалась бы жутко сложной с непостижимым валом условностей. К сожалению, я не имею возможности посмотреть ни на один из миров со стороны, в обоих мирах я - участник, и смотрю изнутри. Ладно, все прикидки сделаны. Надо бежать к комэску, ужинать и спать, ведь ночью вставать, а день будет суматошный. Хорошо, что Цыганов меня на ночь от дежурства освобождает. Уверяет, что за день успевает выспаться. Но сегодня ему тоже надо обязательно хоть пару часов поспать...

  Почти как всегда. Готовишься к атаке, прикидываешь, выстраиваешь маневр, просчитываешь варианты, подгадываешь, волнуешься, а как до неё доходит, мгновение, нажаты гашетки и ты уже уворачиваешься, чтобы в землю или разлетающиеся куски вражеской машины не влепиться. Только к концу перегрузок успеваешь понять - получилось или нет. Здесь тоже, нервничал, высматривал, прикидывал, рассчитывал, сомневался... Приехали ещё до рассвета, оставил комэска метрах в трёхстах от КПП, ночью звуки очень далеко разносятся, и побежал работать по своему плану. Пусть Цыганов думает, что я начну с КПП, где по доведенному до него плану я посажу его за пулемёт, и он будет прикрывать нам спину, когда я первым делом освобожу наших пленных, и будем с ними захватывать аэродром. Что мне для незаметного подкрадывания к открыто стоящему домику КПП нужно не меньше двадцати минут, плюс пока сумею убрать часового и проникнуть внутрь, долго, одним словом, а ему надо тихо ждать, пока не позову...

  На самом деле мне нужно первым делом обезопасить себя от караула и казармы охраны. Потом самые опасные посты и те, что с этой стороны, а только потом КПП. Какое на фиг освобождать пленных? Они же пальбу откроют, стоит им оружие в руки взять. И вообще шум поднимется до Сталинграда. А что самое неприятное, может найтись у немцев умная голова или просто перестраховщик, который вышлет пару звеньев истребителей из Миллерово и они наглухо заблокируют взлёт с аэродрома и получится пшик. Как говорила одна медсестра подружке в госпитале, описывая своего ухажёра: "Так пыжился, щёки надувал, глаза пучил, даже зубами скрипел, а у него возьми и сопля выскочи, теперь бегает от меня... Знаешь, подруга! Ерунда это всё! Все эти пальцы пыром, поза Наполеона и сопли пузырями - совершенно одно и то же!"... Вот и хочется просто дело сделать, а не сопли вспузырить.

  Поэтому делаю, как задумал и даст Богиня, всё получится! А чтобы за комэском не бегать к назначенному времени сказал ему в сторону КПП очень тихо и аккуратно выдвигаться. Так, что теперь я в жёстком графике, от которого сам себя лишил возможности отступать. Буквально за спинами одного из постов проскользнул на охраняемую территорию и начался "танец смерти". В караулке даже не поняли наверно, что произошло. Ведь у них перед дверью на всякий случай часовой стоит. Вот только часовой уже не стоит, а с пробитым бичом виском привалился спиной к стене сидя на чурбачке для желающих покурить. Издали даже не поймёшь сразу, что он убит, а не присел покемарить, и полоса на щеке - это не след от подушки, а затекающая за ворот струйка крови из раны на виске. А в караулке перед смертью увидели настоящий "боевой танец", а не то жалкое подобие, которое я больше года назад в белорусской деревне пытался изобразить. Те, кто спали - не проснулись, а из тех, кто бодрствовал, только один успел до своего оружия дотянуться, а вот выстрелить уже не вышло. После входа в распахнутую дверь, в которую я вежливо постучал и мне открыли не спрашивая. А ведь наверняка должны были спросить, но там ведь их камрад и шума никакого не было! Двоих самых дальних отработал бичом, и пришлось бич бросить, потому, что он за скоростью танца не успеет, не тренировался я с ним в ускорении. Через полминуты остановился и ни одной живой ауры не почувствовал, последние угасали. Повезло, что на двери пружина и дверь толстая, всё-таки шума падающей мебели, тел и чайника со стола избежать не удалось. Разглядывать результаты некогда, закрыл караулку на ключ, который изнутри оказался в замочную скважину вставлен, перед этим закинул тело часового внутрь. У меня ещё двадцать шесть человек на постах, семнадцать из которых нужно отработать сначала, а то уже небо светлеть начинает и кто-нибудь может увидеть мои метания между постами.

  Первым делом полез наверх по пожарной лестнице, где на крыше установлены крупнокалиберные пулемёты. И хорошо, что здесь темно, чтобы не засвечивать глаза расчётам. Трое в ближнем пулемётном гнезде умерли, но у второй точки наверно услышали что-то и стали тихонько окликать своих приятелей. А это требует времени, которого у них нет, хоть они об этом не знают. Отработал одного бичом подбегая, а остальных троих уже впрыгнув за загородку из мешков с песком. Откуда здесь взялся четвёртый не знаю, может чей приятель на огонёк заглянуть решил, но это и есть самый противный непредсказуемый фактор, когда случайность может обернуться катастрофой. Присел бы он за мешки и затаился, а вдруг бы я его не заметил, и получил крупнокалиберный пулемёт с тыла, а главное тревогу и вся операция рухнула. Вот только я ориентируюсь не по зрению, а по чувству аур живых существ, но всё равно от этой неучтённой неожиданности настроение испортилось, только на план моих действий это не повлияло. Проверил ауры, ни одной живой! Бежим дальше...

  Дальше проще, всё на одном уровне, посты и дежурные зенитные расчеты, по кругу не пропуская ни одного, считая секреты. Хотя это скорее не секреты, как я это понимаю, а просто дополнительные посты на ночное время, оборудованные окопчики на двоих с пулемётом. На двух постах часовые дремали, проснуться им уже не придётся. Когда убирал часового на вышке рядом с бараком пленных, караульные овчарки зашлись в истеричном лае, но сделать с этим что-нибудь требует времени, которого у меня нет. Важнее, что собаки устраивают подобные концерты несколько раз за ночь и к этому все привыкли. Поэтому облаянный бегу дальше. С обеими вышками вообще просто получилось, когда планировал думал как делать. Ведь лезть на вышку к часовому нельзя, как и стрелять. Но часовой на вышке тоже считает себя защищённым, ведь как минимум расстояние от тех, кто на земле его защищает. Щелчок бича и один в агонии каблуками по стенкам застучал, другой умер тихо. Хорошо, что я ауры вижу, мне даже не нужно залезать проверять...

  Когда прибыл на КПП, за спиной в живых осталось только пять дальних постов, один из которых спаренный и расчёт зенитки, за ангарами возле склада горючего, казармы роты охраны и зенитчиков, дежурный и техники. Казарма большая общая сбоку от неё кухня со столовой, дверь казармы я на всякий случай пока подпёр доской, выломать её не долго, но шум будет, и я его услышу. Главное, прежде чем ломать они какое-то время будут пробовать узнать, что происходит и что с дверью случилось, ведь шума не было. А время для меня сейчас самое дорогое. Я даже дежурку, где сидит дежурный у телефонов и радист на узле связи трогать пока не стал, не успеваю. Уже разогнавшись, не делая труда на подготовку, влетел на КПП, почти одновременно прерывая жизнь немца у дверей и распахивая дверь в будку, где грелись, а вернее, дремали, остальные пять человек. У одного нашёл нужный мне сейчас скорее кинжал, чем нож, и всем нанёс колотые раны в грудь. Последним был часовой у двери, в его груди кинжал и оставил торчать, а его самого привалил в уголке. Теперь можно комэску свиснуть...

  Цыганов появился весь возбуждённый и нервный через пару минут. Действительно изматывающее и очень нервное занятие ждать в неизвестности, особенно в тишине, когда вроде ничего не происходит. Помог ему устроиться у амбразуры и показал, как заблокировать входную дверь, чтобы его через дверь сзади не атаковали. Быстро проговорили, что если начнётся серьёзная стрельба и заваруха на аэродроме, пусть запрыгивает на Шельму и двигает к нам на аэродром. Это будет значить, что наш план провалился и нужно сматываться, пока подкрепление со станции к немцам не приехало. А я постараюсь ему поскорее помощь и смену прислать. Пароль "Пастух", прибывшие передадут, что ему делать. Комэск расчувствовался и обнял меня перед уходом. И я побежал дальше. Пробегая, потрепал пришедшую с комэском Шельму, которую сейчас гораздо больше занимали ещё зелёные листочки на кусте рядом, до которых не мешал дотянуться длинный повод...

  С оставшимися постами разобрался ещё быстрее и без проблем. Заскочил в дежурку и на кухню, чтобы не оставлять свободных бодрствующих за спиной. Радист нашей встречи не пережил, а дежурного на всякий случай только оглушил и связал, вдруг что-нибудь любопытное скажет или нам узнать понадобится, пусть Васильевич с ним пошпрехает. Пришло время освобождать наших пленных. Не передать словами, как сильно мне не хотелось этого делать. Не потому, что я хотел их оставить в плену. Просто каждый из них - это неуправляемый неучтённый фактор в моём плане, который до этого момента выполнялся филигранно и я полностью контролировал происходящее. Теперь своими руками должен в этот идеальный отлаженный механизм вбросить фактор случайности, вернее тридцать случайностей, а это приговор любому плану. Но нужно направить кого-то в помощь Цыганову, он там один сидит и от неизвестности с ума сходит. Да и здесь ещё куча работы, теперь здесь нужно не только убивать, и они мне нужны прежде всего для контроля территории, ведь я не смогу быть везде:

  - Лейтенант Косматенков и старшина Телегин на выход быстро и тихо! - Тихо скомандовал я в едва приоткрытую дверь, за которой в спёртом тяжёлом воздухе спали три десятка человек. К дверям я подошёл с несколькими винтовками, взятыми мной у последних часовых и со снятой с тех же часовых амуницией с боеприпасами. Как и предполагал, выскочившие раздетые Телегин и невысокий, наверно Косматенков, ещё до приветствий получили в руки по винтовке, и это сразу изменило в них всё. Оружие в руках это совершенно другой настрой, да, это личность уже другая. Если выскакивали они с недоумевающими спросонья вопросительными лицами, то сейчас оба уже превратились в бойцов и готовы получать приказы и задания. Для проведения инструктажа мне пришлось зайти внутрь и включить свет. Само собой винтовок на всех не хватило, но их появление и прилаживаемые на поясах ремни со сложной немецкой системой дополнительных ремней, мобилизовали всех моментально. Даже ослабленные не лежали, а приподнялись на нарах, не желая в такой миг пропустить что-нибудь.

  - Товарищи! Аэродром уже практически в наших руках, но осталось пара последних усилий. Главное! Запомните, и не дай вам Бог нарушить то, что я сейчас скажу! Запомните три НЕЛЬЗЯ: Нельзя ничего есть! После голодовки от этого может быть очень плохо и даже смертельно, а мне нужны бойцы! Нельзя шуметь, особенно стрелять! Нельзя поворачиваться спиной к любому, пока не проткнул его штыком! Вопросы?

  Возникший гомон прекратил невысокий:

  - Товарищ лейтенант. Что нам сейчас делать, чтобы помочь?!

  Пятерых ослабленных отправил на крышу к пулемётам, они теперь надёжно всю территорию контролируют. Всем объяснено, что каждого немца нужно ткнуть штыком в середину груди, в живот не нужно, вонять будет. Один из пленных не дожил до этого утра, его вычислили как немецкого провокатора. Двоих ослабленных на тюфяках вынесли на улицу воздухом подышать. Троих отправил на КПП сменить Цыганова и сказал им пароль. Позже криком "Пастух" все опознавались при последующей суете и возникновении непонятных ситуаций. Я взял десяток самых крепких и с Телегиным пошёл в казарму. Дневального около оружейной пирамиды вырубил сам, а остальных будили под наведёнными на них стволами, ещё раз приказал даже патрон в патронник не досылать, работать штыком. Обошлось без стрельбы. Телегин знал, что нужно делать, а я побежал в лётную гостиницу, был тут, оказывается, такой двухэтажный домик, я его из поля зрения выпустил. Косматенков с парой ребят двинулся в дежурку, пообещал заняться дежурным, посадить с ним знающего немецкий и посмотреть документы в дежурке и узле связи.

  Пока я закончил, в смысле прикончил, четверых проживавших в гостинице и забрал их жетоны, оружие и документы, на аэродроме уже воцарился сущий кавардак. Всюду носилась уйма народа, хотя людей было не слишком много, но впечатление толпы и суеты они создали умело. Наши "освободители" проверили и выпустили четверых "хиви" с парой немецких техников, они выкатили и готовили к вылету один, самый лучший, восемьдесят шестой Юнкерс. Техников, которые отказались с нами сотрудничать, заперли, и с ними ещё предстояло разбираться. И если в казарму охраны я отправил двух бойцов ткнуть каждого убитого в грудь штыком, собрать оружие, документы и смертные жетоны, то в караулке, то же самое проделал сам. В караулке брызги крови заляпали даже потолок, зачем людей лишними размышлениями нагружать.

  Вы спросите, почему я так спокойно реагирую на такое количество смертей и убийств? На самом деле я никого не убил! Солдаты на войне вообще никого не убивают! А врагов уничтожают, потому, что в этом их военная работа. С тем же успехом можно спрашивать у косаря, как же ему не жалко косить живые растения? Или у дровосека про деревья. Они ведь тоже живые. Так можно договориться до извинений перед комаром, которого хочешь прихлопнуть у себя на лбу или яичницей на сковороде. А то, что их нужно не просто запереть или связать, а не убивать? Так они ведь солдаты воюющей против нас армии, и не важно с чем они воюют, с винтовкой или здесь на аэродроме с гаечным ключом, да пусть хоть с бумажками в штабе бегает, армия - это сложный механизм и выведение из строя любой его части - это работа военных, а я присягу давал, вернее Гурьянов, но какая разница, если я принял на себя его жизнь. То есть они сами пришли в армию и присягнули, что согласны умереть, так и к чему вопросы? А связать и потом их развяжут, и они снова будут в составе своей армии против нас воевать - это уже предательство с моей стороны. Так ведь всех воров, убийц и насильников надо тоже понять, пожалеть и отпустить. И все эти разглагольствования про гуманизм ровно до того момента, пока не упрут твой кошелёк и не зарежут твою родную бабушку. А враг, воюющий против тебя - это гораздо хуже любого вора или убийцы...

  Вообще, если группе военных числом более трёх поставить задачу, то начнётся такой шум и гам, что для непривычных и далёких от военной службы становится страшно, и они теряются. На самом деле, вполне себе жизненный процесс, а то, что команды и организационные матерки грохочут как канонада, так, это мелочи и даже ускоряют процесс. По полю сквозь весь этот шум, подобно какому-то легендарному полководцу с отставленной в сторону больной ногой верхом на Шельме, кажется проникшейся выпавшей ей важной ролью, разъезжает Цыганов. Когда народ узнал, что ими командует не просто капитан, а целый Герой Советского Союза их воодушевление достигло небес, и сейчас комэск пожинал реальные плоды славы. Но это я ёрничаю, можете считать, что завидую. На самом деле Васильевич действительно взял ситуацию под контроль и его награды сыграли в этом немаловажную роль. Хоть, как он потом признался, так и не понял, как удалось взять аэродром и перебить столько охраны без единого выстрела и потерь с нашей стороны. Но сейчас он не вдавался в такие мелочи. Полным ходом шла подготовка к вылету выбранного Юнкерса. Как оказалось, выбора у нас не было, потому, что все три транспортника были с других аэродромов, а здесь застряли из-за разных поломок в ожидании запасных частей. По ходу выяснилась ещё одна удивительная подробность: лететь с нами согласились только пятеро и двое лежачих. Остальные решили пробиваться по земле с захваченным на аэродроме оружием и на машинах. Хотя, больше в Юнкерс втиснуть наверно можно, но человека три максимум, всё-таки бомбардировщик совершенно не приспособлен для перевозки людей. У него даже отсек для бомб так устроен, что для каждой бомбы своё место и человеку туда не влезть. Когда я выразил удивление, комэск показал на подготавливаемый транспорт, а ребята к вопросу подошли капитально и с размахом. Сейчас они устанавливали на открытый кузов бортового автомобиля с молнией на решётке двигателя спаренный ДШК с крыши, а в другую машину грузили припасы и несколько человек занимались блиндированием бортов и самой машины. А вообще колонна состояла из трёх больших машин, и спереди стоял неизвестно какими путями попавший на аэродром наш маленький пулемётный броневичок БА-20. Оказалось, что уже даже есть договорённость, что и Шельму они с собой заберут. Сначала из-за того, что в бомбардировщик все не влезут, а потом мысль им самим понравилась. К слову, здесь очень немногие готовы рискнуть подняться в воздух...

  - Нет, нам так даже проще, вдевятером нам долететь будет гораздо легче...

  - Нет, полетит десяток, ещё возьмём на всякий случай одного немецкого техника, который в случае необходимости поможет с управлением самолётом...

  - Ну, десяток то такой мамонт упрёт, даже с полными баками топлива...

  - А Телегин просит ему разрешить на Хеншеле лететь и там у него стрелок сзади будет, дескать, лишний ствол, если что прикрыть смогут, как ты на это смотришь?

  - В принципе скорости у самолётов одинаковые, прикрытие из него конечно еле-еле, разве, что заслонить сможет и внимание на себя отвлечь, да и нам будет на двух человек полегче...

  - А чего тогда мнёшься?

  - Да сам самолёт мне не нравится... Слушай. А ничего больше нет?

  - В том и дело. Слава уже всё облазил и техников опросил, но рвётся сам за штурвал сесть, говорит, пока проверки, туда-сюда, когда ещё удастся за штурвалом посидеть, может и не придётся больше вообще, сам же знаешь, как могут всё развернуть...

  - Что тут скажешь, пусть летит, а кого он себе в пару берёт?

  - А есть у них ещё один истребитель, только он на ЛаГГе летал, во втором вылете, как говорит, варежкой прохлопал и мессера не заметил, из самолёта выпрыгнул и приземлился прямо в руки немцев. Сержант Михалёв, Качу перед самой войной закончил, а полетать так и не успел. Вроде неплохой парень...

  - Ладно! Это понятно, а что вообще тут происходит? Кто-нибудь минированием занимается?

  - Обижаешь! Всё делается! Под каждый оставляемый самолёт притащили такие здоровенные бандуры вроде наших четвертьтонок, там один техник оружейник командует, и такими же взорвут все строения. Всё, что остаётся из зениток и того, что не заберём на склад ГМС, после подрыва загорится и точно непригодным к использованию станет. Тут такие планы!... - Цыганов это таким тоном и с такой радостной улыбкой сказал, что я на всякий случай осторожно спросил:

  - А мы вообще сегодня отсюда улететь планируем?!

  - Ещё не больше часа и мы на взлёт, а остающиеся ещё минут через двадцать-тридцать с подготовкой подрыва закончат и тоже поедут...

  - Тогда ладно. Пойду, я, командир...

  Он махнул рукой и поехал куда-то на командирский выпуклый глаз прикинуть, проверить и направить. Мне сказал только проконтролировать погрузку жетонов и документов убитых и наших личных трофеев. А мне ещё с караулкой закончить надо было. Шёл и думал, если четверть тонны везде подорвут, от тел одни хлопья останутся, но лучше уж доделать всё намеченное, всё равно нужно документы и медальоны с тел собрать. Как ни крути, а по возвращении нужно будет объясняться и желательно с вещественными доказательствами, где это мы целую неделю шлялись и дезертирствовали, когда сослуживцы воевали и кровь проливали...

  После караулки меня подхватил и потянул с собой Косматенков. Встал вопрос, что делать с техниками. И с ним почему-то ко мне, а не к комэску. Похоже, что в этой компании должность главного душегубца моя окончательно. А что делать? По мне так вообще не вопрос, враг он враг и есть, чего слюни пускать? Пошли с ним разбираться с техниками и прочими из обслуги, кто оказался живыми и под арестом. Надо было сразу со всеми кончать, а то теперь проблемы лишние. Видимо что-то уловив в моём взгляде, штурман по пути попросил меня по возможности не всех убивать. С чего это его так на гуманность потянуло не знаю, может слишком сильное впечатление произвела на него полная караулка мёртвых немцев или как в казарме мы с Телегиным и помощниками немцев будили и штыками сразу прикалывали, вот ведь изверги, велели всех штыками в грудь тыкать. Чего будили? Кто-то мне говорил, что если спящего убить, то он уже убитый может дёргаться и даже кричать. Я сказал, а Телегин не обсуждая стал делать. Кремень - парень. Двое из наших помощников минут десять потом желчь отрыгивали. А тут штурман отжигает НЕ УБИВАЙ. На пролетарскую солидарность пробило? Местным иногда мозги перекашивает, я даже теряюсь от их загибов...

  Когда колонну вывели и повели в дальнюю часть взлётного поля техники видимо решили, что их ведут на расстрел и задёргались. Но Косматенков крикнул им по-немецки и потом ещё раз попросил меня. Да, мне собственно начхать, я для себя давно решил, что они не люди. Я попросил Косматенкова переводить максимально точно, когда строй неподалёку от оврага остановили. Правда мои слова прервал шум заходящих на посадку самолётов, к моему удивлению это были машины в уже знакомой по Миллерово итальянской окраске, один трёхмоторный транспортник и два истребителя, которые сели сразу за Юнкерсом и покатили по полю в сторону стоянок. Ну, а мне осталось продолжать, хотя стало очень любопытно, что же там происходит, тем более, что ожидаемой стрельбы не последовало, да и мне тоже шуметь не желательно.

  - Мы с вами враги и бойцы воюющих сторон! Врага нужно убить, иначе он убьёт тебя, твою семью, твоих друзей, весь твой народ! И это правильно! Но лейтенант неосмотрительно пообещал вам, что вас не будут убивать, а слово надо держать! Но позволить врагам моей страны остаться в строю и продолжать воевать я не могу, мне это не разрешит моя присяга! Поэтому, чтобы выполнить обещание моего товарища я вам предлагаю добровольный выбор: смерть или одна рука и нога, но жизнь. Все, кто выбирает жизнь без одной руки и ноги два шага вперёд! - Сам я ещё по дороге размотал свой бич и сейчас он был уже готовый к использованию в моей руке, мне достаточно было только выпустить из пальцев петли, чтобы они упали на землю.

  Из сорока с лишним человек смерть выбрали только семеро, один из которых был с явными следами драки на лице и рукой засунутой за пуговицу, чтобы не держать её на весу. Они стояли в бывшем строю в разных местах и сейчас, когда строй ушёл вперёд, оказались довольно далеко друг от друга, что было мне только на руку. Семь движений бичом, семь сухих щелчков и семеро не успевшие даже понять, что с ними происходит валятся где стояли, только уже мёртвые. Сложно оставаться в живых, когда куски внутренней пластины черепной кости как шрапнель кромсают мозг. Окружающим наверно показалось, что бич ко мне вообще не возвращался, а так вытянутый и плясал по своим жертвам. Но, это уже не мои проблемы. Охраняющие строй трое бойцов с пулемётами и Косматенков застыли, как и оставшиеся немцы с вытаращенными глазами. А у меня времени совсем мало, мне ещё незнакомым самолётом рулить, а для этого надо хоть немного до взлёта в кабине посидеть, к управлению привыкнуть. И не дожидаясь, пока они выйдут из ступора, толкнул лейтенанта, чтобы переводил:

  - Вот вы двое выйдите сюда. Вы назначаетесь временными санитарами, после моих действий вы должны быстро уложить и оказать помощь в виде жгута, на наложение повязок времени нет, если сюда вовремя прибудут ваши медики, то у вас будут большие шансы выжить. Вы будете последними, вам помощь окажем уже мы. Всё понятно?!

  Косматенков перевёл, как мне кажется, не выйдя из ступора на автопилоте. Конечно, строй начал что-то гомонить, но я всё, что хотел уже сказал, а так как я до этого приказал им встать в одну шеренгу, так и пошёл выбивать им колено и локтевой сустав, вернее наоборот, сначала руку, а потом ногу, ведь после потери опоры они падали. Само собой, что санитары едва успевали за мной. Оказались трое хитрых, которые попытались упасть ещё до того, как я им что-то успел сделать. Ну, и получили свинцовой пулькой в висок, в качестве лекарства от хитрости. Двое из наших конвоиров кинулись помогать немцам-санитарам. Вот ведь, не перестаю удивляться русскому народу, ведь они их уже пожалели, а те их жалеть бы и не подумали. Тем более, что я среди этих не видел ни одной чистой светлой ауры, у двух была почище, может поэтому они и выбрали смерть. Минут через пять мы оставили на поле лежбище их стонущих и ругающихся немцев. Сами выбрали, я только их желание в реальность оформил. И уж точно не моя вина, что они думали, что мы шутим...

  Пока шли обратно, Косматенков решился спросить, почему я так сделал? Пришлось ему объяснить, что на самом деле так следовало сделать со всеми на аэродроме. Ведь мои удары бичом не просто в колено или руку, фактически эти удары эквивалентны попаданию пистолетной пули, то есть суставы превратились в кашу, а значит, шансов спасти ногу или руку ни у одного из них нет, и их ждёт долгое и дорогое лечение, а потом гарантированная инвалидность. И если только без руки или только без ноги инвалид после протезирования может стать полезным членом общества, то при двойной травме эти шансы падают в разы. То есть эти немцы не только не смогут никогда больше воевать против нас, но и на их содержание и уход за ними, я не говорю про долгое и сложное лечение, будут отвлечены рабочие руки, время и деньги. Фактически появление такого инвалида эквивалентно гибели двоих солдат, если посчитать все затраты... После моих объяснений от меня отодвинулись все четверо. Вот ведь странные люди. Романтики - идеалисты, Ядрид-Мадрид. Подводник утопивший крейсер, на котором горели и захлёбывались перед смертью семьсот человек - герой и молодец, а когда им честно рассказали всю подоплёку, они тут же губёнки поджали. Чистоплюи хреновы... Но мне было куда интереснее, что за самолёты прилетели, и встрепенулся, когда на подходе вдруг басисто раскатисто загрохотал крупнокалиберный пулемёт оставшийся на крыше ангара. После этого несколько тихих выстрелов уже словно потерялись на фоне грохота крупняка. Тут я уже не выдержал и меня поддержали все, мы рванули к самолётным стоянкам со всех ног...

  На рёв садящихся самолётов сбежались если не все, то остальных остались единицы на постах. И пока самолёты выруливали на стояночные места, никто особенно не вылезал, даже "фельдмаршала" Цыганова умная Шельма унесла куда-то в сторону от рычащих самолётов. А вот когда из самолёта стали выпрыгивать иностранные военные, тут и оказалось, что со всех сторон их взяли на прицел. Пока никто никаких действий не предпринимал, тем более, что и командовать было некому. Телегин только прибежал и не успел вникнуть в ситуацию. Цыганова Шельма унесла подальше, ну, не видела коняга раньше самолёты вблизи вот и испугалась. А мы с Косматенковым были заняты правосудием с техниками.

  До прилетевших всё-таки дошло, что они вляпались и очень глубоко. Всё-таки попавшие им на глаза наши бывшие пленные слишком отличаются от привычной суеты немецких техников. И кто-то из итальянского экипажа решил погеройствовать, для чего стал разворачивать верхнюю пулемётную турель транспортника с двумя авиационными пулемётами. Вот только умница - Телегин приказал даже после снятия с крыши одного ДШК у второго расчёт пока оставить и контролировать всё происходящее на аэродроме. Вот и контролировали, само собой не оставили без внимания три прилетевших вражеских самолёта. И когда наверху фюзеляжа над кабиной стала разворачиваться пулемётная установка, то не долго думая, всандалили метров со ста пятидесяти из ДШК полную ленту на пятьдесят выстрелов. Транспортник после рулёжки стоял к пулемёту правой стороной и хвостом. Стреляли, логично рассудив, что хоть голову стрелка не видно (а в башенках пулемёты могут быть вообще с дистанционным управлением), но тело стрелка точно должно быть где-то чуть ниже, вот и влупили прямо по фюзеляжу. Корпус транспортника такому хамству, как двенадцатимиллиметровые по полста граммов пули противостоять не смог и превратился в дуршлаг. Странно, что не загорелся. А оставшиеся внутри потомки Спартака и прочих римлян превратились в куски неаппетитного фарша. Часть пуль, прошив насквозь небронированный самолёт разметала часть группы сопровождения высокопоставленных пассажиров. А увидевшие, как от фюзеляжа транспортника летят ошмётки, а людей разрывает на куски, пилоты двух истребителей не спешившие вылезать даже под наведёнными на них стволами, но уже успевшие заглушить двигатели, сразу полезли наружу, выкинув пистолеты и высоко подняв руки...

  Когда мы добежали, Цыганов тоже уговорил Шельму вернуться, застали уже вполне благостную картинку. Телегин своей масластой тяжёлой ладонью что-то почти заботливо бурча отряхивал немного обалдевшего невысокого генерала при лампасах, седых усах и сапогах, и от этих хлопков генерала мотыляло как тряпку на ветру. Но Слава предусмотрительно прихватил его у плеча за портупею, поэтому обалдевший генерал не мог ни упасть, ни отлететь. Второй генерал стиснув в руке свою фуражку что-то темпераментно тараторил Цыганову заглядывая снизу ему в глаза, но кажется Васильевич его немецкий на такой скорости не понимал и был занят ещё и тем, что итальянец очень не нравился Шельме и она переступала и кажется хотела куснуть или лягнуть оккупанта. Рявкнув, чтобы меня услышали, я приказал всех живых построить в шеренгу не разбирая звания и личности. Двоим ближайшим бойцам приказал быстро осмотреть самолёт, раненых добить, остальных в строй! Хотя я уже знал, что в салоне и кабине не повезло никому, ведь такие тяжёлые пули даже при попадании в руку или ногу их отрывают, а человек почти с гарантией не может пережить болевой шок, да и ни одной живой ауры. Но такие команды - как холодный душ. Махнул рукой, мол, пилотов истребителей тоже сюда. Вдруг вспомнил про опечатанный портфель у вчерашнего курьера, крикнул вдогон парням посмотреть в самолёте, вдруг увидят какой-нибудь опечатанный портфель или баул с бумагами, пусть тащат сюда. Пока все мялись, а время идёт, мы от начала операции уже два часа здесь колготимся и пока никаких реальных подвижек на отлёт. А такую ситуацию, как и ремонт - невозможно закончить, её можно только прекратить! Если сейчас они и вокруг генералов начнут хороводы водить, то мы точно завязнем и проблем на голову дождёмся. Из-за стрельбы сюда уже может дежурная группа нестись. Может эти гаврики уже по рации кому-нибудь пожаловались? Генералы совсем не ожидали, что их грубо поставят в строй, и ещё пребывали в прострации. Особенно старший, который мял в руке странный головной убор похожий на феску и пилотку одновременно, который я принял за фуражку, как у второго. Нужно срочно всех выводить из равновесия. Взял у молодого его фуражку, и в натяг надел до ушей старшему генералу. Пока он пытался что-то сказать, я быстро охлопал по карманам обоих, вынул из кобуры какой-то весь узорчатый никелированный пистолет незнакомой формы. Второй оказался во внутреннем кармане у третьего военного, неизвестно какого звания, но морда достаточно холёная и надменная, пистолет небольшой плоский, который удобно прятать.

  Среди тел увидел ещё одни штаны с лампасами, но ему не повезло, и пуля попала в плечо и вырвала его с частью грудной клетки. А я тем временем подскочил к Цыганову и вытянувшись с отданием чести, стал громко докладывать:

  - Товарищ капитан! Иностранные военные в количестве шести штук, с ними двое вроде генералы и пара-тройка - старший командный состав, обысканы и осмотрены, пригодны к транспортировке! Разрешите приступить к их погрузке! Мы же их не оставим? Товарищ капитан!

  Чего я полез? Ну, поплыл немного комэск, из-за мельтешения немного расслабился, а тут ещё и генералы с неба валятся. И какой бы армии не был генерал, но это генерал, это вам любой военный подтвердит, вот и поплыл... А мой доклад - фактически уже готовый приказ и команда к действию. Он махнул рукой, и генералов потащили к нашему самолёту. Если бы не удалая стрельба, мы могли бы на транспортнике полететь, но чего уж теперь. Успел дать команду оставшихся связать и отнести куда-нибудь в сторону, если проявят инициативу и пристрелят и фиг с ними. Времени уже совсем не осталось. К нам подскочили сияющие Телегин и Михалёв, что теперь они могут на двух итальянских истребителях лететь. Косматенков успел переговорить с генералами и из оставляемых выдернул ещё одного итальянца, вроде как ценный кадр, хоть и не генерал...

  Со мной в кабину посадили немца-техника, который согласился с нами лететь, вроде он из рабочих и коммунист. К нему переводчиком измождённого паренька из бывших пленных. Я стал осматриваться и по командам техника проводить комплекс предстартовых действий, то есть действия по переводу машины в предполётный режим. Вообще, лететь не сложно, сложно взлетать, а особенно сложно садиться, тут важна любая мелочь, от скорости в очень узких границах, до градусов отклонения закрылков или предкрылков, а ещё управлять винто-моторной группой и всякими заслонками и задвижками для разных режимов работы мотора и полёта. Собственно, чтобы избежать нелепых ошибок, и нужен в кабине этот техник, своей жизнью заинтересованный в нашей удачной посадке.

  К счастью, не только до меня дошло, что пора улетать. И от момента, когда в самолёт полез Цыганов, а потом Косматенков, минут через десять мы уже раскручивали винты и прогревали моторы. Конечно масса моего штурмовика всего на пару тонн меньше, чем масса этого здоровяка, но ощущения совершенно другие и пошёл в разбег он как-то удивительно плавно покачиваясь, хотя в конце разбега всё равно потрясло. Мы нормально взлетели и когда пошли на круг, облетая станцию, чтобы выйти на нужный курс, очень хорошо видели, как по полосе за нами разбегаются два желтоносых с белым крестом на хвосте итальянских Макки - двести два Телегина и Михалёва. Когда выруливали на ВПП, увидел выложенные тела связанных итальянцев и с ними техников и хиви помогавших с самолётом. Сначала удивился, что выложили почти посредине полосы, а не у стенки какой-нибудь. От стоянок нам машут руками наши остающиеся, но остаются совсем не надолго. Они должны погрузиться и выезжать буквально минут через пять, а следом должны рвануть заложенные фугасы. Тут и сообразил, что итальянцев положили, чтобы обрушенные взрывами здания никого не завалили, значит пожалели их. Так красиво и радостно в небе. Мы летим! Сейчас нас ребята догонят, и пойдём домой...

  Поле широкое, поэтому истребители разбегались по полосе рядом, чтобы не глотать лишнюю пыль. Отрыв. Взлёт. И вдруг правый самолёт словно спотыкается и через мгновение втыкается в пригорок исчезая во вспышке взрыва. Не знаю, что чувствовал парень во втором самолёте, но мы онемели на несколько мгновений. Я как раз убрал шасси и положил машину в вираж, чтобы развернуть на восток, поэтому взлёт истребителей видел хорошо. Связи между машинами нет, да и не хотели мы появляться в эфире. Хорошо, что появление впереди-справа станции и железной дороги заставило меня шевелиться и отворачивать. Ведь пролёты в зоне ПВО станции запрещены даже своим самолётам и вообще могут быть вредны для здоровья. Только когда догнавший нас истребитель догадался пройти с нами рядом, я разглядел, что в кабине Телегин, значит, на взлёте разбился Михалёв. Такая злая судьба у парня. Но у меня времени особенно рефлексировать не было, нужно делать кучу операций, которые подсказывал немец, а ещё вертеть головой хотя бы в пределах обзора из кабины, нас и наши ведь сбить могут и мяукнуть не успеем...

  Полёт прошёл как-то буднично и неожиданно совершенно спокойно. За весь полёт не встретили ни одного нашего или немецкого самолёта. Нет, вдали видели пролетающие машины, скорее всего немецкие, а мы шли на высоте не выше двухсот метров и огибали складки местности. Телегин выписывал вокруг нас круги, тоже не поднимаясь высоко. Так и шли на восток по широте между Чертково и Миллерово. После пересечения Чира через двенадцать минут довернули на север и почти идеально вышли в виду Серафимовича. Почти пробрив берег, перескочили Дон. Если я хоть что-то понимаю, то фронт по Дону продолжает стоять. Под нами уже пески, которые тянутся почти до нашего аэродрома. Восемьдесят километров или шестнадцать минут полёта. Нужно заходить без кругов с хода, пусть у нас и куцая ПВО по сравнению с немцами, но она есть. Наши умельцы даже несколько наземных зенитных станков для пуска эРэСов сделали. Поэтому лучше никого не дразнить, а на земле стрелять могут начать с испуга в нас, а не самолёт. Это уже всяко проще...

  Над до боли знакомыми местами заложил большой пологий вираж. Телегин тоже подобрался и чуть отошёл в сторону и назад, чтобы видеть нашу посадку, ведь для него аэродром незнакомый. Не смотря на то, что в кабине мы сидим буквально друг у друга на головах, но обзорность при посадке как в кинотеатре. Даже дико как-то заходить на ВПП, которая так непривычно близко, и её всю видно, а не как привык - на ощупь, и рулить змейкой, чтобы в яму какую колесом не угодить... Немецкий бомбардировщик вальяжно и плавно, словно журавль в сравнении с уткой, коснулся полосы и затрясся в сторону стоянок, тормозя, чтобы не въехать в них. Надеюсь, что Телегин сзади нормально сел. Вдруг словно внутри какой-то стержень вынули, навалилась страшная усталость, что шевелиться сил нет. А Цыганов с Косматенковым уже выскочили из заднего отсека и прямо перед кабиной стали радостно кричать и обниматься...

  - Знаете, мужики, а нам бы ещё теперь выжить... - В самолёте все замолчали, а я глушил двигатели...

   *- Не совсем так, хотя венграм и финнам эти самолёты в числе прочих немцы охотно спихнули, и они активно использовались у новых хозяев. В частности, Юнкерсы-86 точно были в той сотне самолётов, которая в составе национальной авиаэскадры, поддерживала действия венгерского наземного корпуса. Ирония в том, что после выхода из войны финны этими самолётами бомбили немецкие войска на севере Финляндии и тоже кажется ни в кого ни разу не попали...

  Выходить из самолёта было страшновато. Со всех сторон вокруг сбежались люди, и только стволов роты охраны было столько, что из каждого из нас вполне могли дуршлаг сделать. Многие из тех, у кого было штатное оружие вроде пистолетов тоже достали свои пукалки. И это пугало даже больше, чем винтовки бойцов из охраны, их хотя бы учат оружием пользоваться, а вот куда может дрожащей ручкой пульнуть какой-нибудь нервный техник или ещё хуже - лётчик даже подумать страшно. Цыганов и Косматенков, что обнимались перед кабиной, затихли и замерли, видимо дошло, что оба в немецком обмундировании, комэск с фельджандармов, а штурман переоделся, потому, что его форма совсем истрепалась и любая одёжка казалась лучше его лохмотьев. Почти все пленные переоделись. Начали с сапог, ведь все были босиком, а там и остальную одежду поменяли. Теперь видимо сообразили, что видят наши, у немецкого самолёта в немецкой форме могут быть только немцы. Цыганов крикнул нам в люк, и назад по самолёту пока не выходить. А сам стал неторопливо куртку с себя стягивать, чтобы его быстрее узнали. До всех постепенно доходило узнавание и осознание, что в немецком самолёте прилетели свои или очень на них похожие. Все стоят молча, хорошо хоть никаких движений не делают, всё-таки в головах наверно никак не укладывается этот здоровенный немецкий самолёт посреди нашего родного аэродрома и Цыганов в немецкой форме. Внутри ещё явно кто-то есть, а ведь сзади сел и подкатил ещё один непонятный самолёт с жёлтым носом, и там тоже кто-то сидит и не выходит. Тут к счастью появился Бурдужа и комэск, как смог со своей хромотой и поддерживаемый лейтенантом, дошкандыбал и стал громко рапортовать:

  - Товарищ командир! Докладываю: во время боевого вылета получил повреждения и не мог дотянуть до аэродрома, был вынужден совершить аварийную посадку. При посадке получил ранения и потерял сознание. Лейтенант Гурьянов, произвёл посадку неподалёку, вытащил меня из машины и оказал первую медицинскую помощь. Его машина при посадке получила повреждения, и взлететь не могла. Самолёты после посадки были нами уничтожены. Потом пришлось скрываться от облавы немцев и по временно оккупированной врагом территории добрались до аэродрома у станции Чертково, где освободили наших пленных и среди прочих трофеев захватили три вражеских самолёта, один из которых при взлёте разбился, два произвели посадку на вверенном вам аэродроме. С нами из вражеского плена освобождены шесть наших бывших пленных, а также нами захвачены и доставлены два вражеских генерала и один штабной старший офицер. Вся трофейная техника исправна, возможно, будет полезна нашему государству. Доклад закончил! Командир первой эскадрильи капитан Цыганов.

  Бурдужа с перевязанной бинтом головой и рукой на косынке с явно не очень здоровым лицом шагнул вперёд, и крепко обнял комэска, следом объятия достались и мне. Я под шумок успел вылезти наружу и подошёл к ним. После моей фразы, что командира бы в санчасть, все словно встрепенулись, Цыганова подхватили и без всяких носилок понесли на руках, а я подошёл к командиру с комиссаром:

  - Товарищи командиры, охрану бы обеспечить, а то, как бы чего не вышло, и доложить куда следует, генералы всё-таки...

  - Вы что, правда, генералов привезли?...

  - Да! Двоих, только они не немцы, а итальянцы, но уж какие попались...

  Я проскочил к машине Телегина, махнул, чтобы он вылезал, побежал к заднему люку, как сообразил, что там у нас народ который тоже в лазарет надо:

  - Народ! Там наши из плена совсем плохие их бы к Веселову, за носилками сбегайте кто-нибудь...!

  Эту немую сцену я наверно никогда не забуду. Как из нижнего люка показались сапоги, потом галифе с лампасами, а потом усатый и носатый седой генерал, потом следом вылез второй, но только не в сапогах, а в ботинках, но тоже с лампасами. Ну, тут можно понять, не каждому командиру полка подчинённые из вражеского тыла живых генералов привозят. Потом стали доставать наших ребят, я то думал только про двоих лежачих, но оказавшаяся здесь Анна забрала всех шестерых и на меня серо-зелёными глазищами так глянула, что мурашки по спине побежали, а с её плеча на меня прыгнула моя Тошка. Не передать, как я радовался маленькому пушистому чуду, которое от радости никак не могло устроиться на своём привычном месте, и топталась у меня по плечам и вылизывала мне лицо, не обращая никакого внимания на отросшую за эти дни колючую щетину. Сколько раз я про Тошку вспоминал эти дни, и она запрыгнула на меня едва Анна ближе подошла, она её на руках держала. Достали из самолёта мешки с нашими трофеями, но их даже трогать не стали, просто оттащили в сторону и приставили охрану, а самолёты руками быстро оттолкали к деревьям и замаскировали. А от мысли, что сегодня в баньке, наконец, помоюсь даже кожа зудеть начала. Может как-то сумбурно рассказываю, но всё проходило ещё более сумбурно, вы уж поверьте.

  Сообразивший, что скоро нагрянут компетентные товарищи, комиссар быстренько организовал нам баньку, где мы с Цыгановым, Телегиным, Косматенковым и другими, кроме двоих совсем слабых, неторопливо помылись отмывая с себя грязь и вонь. Баню нам не прокаливали, ребята не в том состоянии, чтобы париться, но и такое тепло безумно приятно и его вполне хватило, чтобы отпарить покрывшую нас грязюку. Слава рассказал, что когда мы уже отлетели довольно далеко, он увидел в той стороне, где остался Чертковский аэродром поднялся столб мощного взрыва, а следом ещё один. И пока мы летели, долго видел поднимающийся столб чёрного дыма, а значит, оставленные на земле ребята свою задачу выполнили и взорвали всё заминированное. Один из парней, что летел с генералами, со смехом рассказывал, что генералы поначалу очень дёргались и могли глупостей наделать. Тогда Костя (это один из ослабленных) показал им лимонку, из которой у них на глазах вынул чеку, а потом весь полёт держал гранату у них на виду, и они от неё глаз не отводили. Правда, после посадки, когда вставили чеку, Костя долго не мог пальцы разжать, так их свело. Посмеялись от души, представляя себе физиономии итальянцев.

  После бани наши распаренные физиономии ради такого уникального случая пришёл побрить наш старшина, было у него такое умение, и он иногда баловал наших командиров и бойцов. Заодно он принёс ребятам чистое бельё и приличную форму из подменного фонда. И хоть на них были снятые с немцев короткие подкованные сапоги, но теперь вид у них был уже не такой затрапезный. Я проводил ребят в санчасть и помог дохромать комэску. Здесь нашёл и насел на нас следователь, из прибывших из особого отдела фронта, и началась писанина. Сами должны понимать, сколько бумаги должно быть в "Деле: о захвате вражеских генералов и угоне двух боевых вражеских самолётов".

  Генералов* увезли под охраной, едва срочно вызванная группа из особого отдела штаба фронта добралась до нашего полка. Оказывается мы вывезли командующего восьмой итальянской армией Гарибольди и главу итальянского авиационного командования на Восточном фронте Энрико Пецци, а старшим офицером оказался подполковник Маркуччи - начальник штаба итальянского авиационного командования. Как рассказали, погибшим третьим генералом был начальник штаба восьмой итальянской армии. Немца-техника, который летел с нами в кабине, увезли на следующий день, его ведь просто в обычный лагерь для военнопленных, после того, как опросили с переводчиком. Сказали, что вопрос о том, что делать с самолётами решается в Москве, думаю, что им тоже требуется время, чтобы переварить такие новости.

  Да и что с нами делать решают. Как в той сказке: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ. А мы сидим и пишем. По распоряжению старшего из прибывших, меня тоже поместили к остальным в лазарет. Теперь мы битком забили обе палаты нашего полкового медпункта, который охраняет привезённый караул. Может нас охраняют, может от нас всех остальных. В первый день нас не пустили на завтрак, дескать "не положено", через час пустили, когда в столовой уже никого не было, а еда остыла. С обеда нас стали кормить в санчасти. В первую ночь Тошка притащила и выложила мне на подушку целых шесть полевых мышей, наверно она так пыталась намекнуть, что она меня прокормит и не надо её так надолго одну оставлять. Я даже ругать её не стал, ведь и раньше за притаскиваемую ею добычу не сердился. Это её способ показать мне свою любовь и привязанность, как можно за такое сердиться? А вот ругать её обязательно, но только интонациями, она всё понимает, чтобы больше не носила, а то просыпаться рядом с очередным трупиком крысы или птички на подушке не очень приятно.

  Нам рассказали, что нашим техникам поручили перекрасить оба самолёта, оказывается, из Москвы должна прилететь для них перегонная команда. Так, что теперь у Телегинского "Макки эМЦэ-двести два" жёлтым остался только кок винта, а на хвосте, крыльях и фюзеляже теперь красные звёзды. Но ещё до начала этих работ приехавший фотограф заснял нас всех и отдельно меня с Цыгановым на фоне наших трофеев. По остальным трофеям нам тоже пришлось давать подробные объяснения и многое следователей очень заинтересовало. Славе Телегину очень понравился итальянский самолёт, сказал, что очень послушный и довольно маневренный, при хороших скоростных качествах, только вооружение очень слабое, одни пулемёты. К слову, Слава по дороге сильно поволновался, ведь про заправку истребителей в суматохе совсем забыли, но, к счастью, бензина хватило и ему в пути не пришлось двигатель форсировать...

  Отдельно пришлось объяснять, что документы со смертными медальонами точно убитых, а если только документы, как у техников или двух итальянских пилотов, то они могут быть живы, если выжили после взрывов устроенных нашими подрывниками. Цифра в двести три уничтоженных немца и трое полицаев, документы которых мы не брали, не считая разорванных в клочья итальянцев от стрельбы из ДШК в упор, произвела впечатление даже на матёрых следователей. А я подумал, что как только кто-нибудь возьмётся и спокойно разложит по полочкам наши объяснения, то окажется, что из этой толпы без десятка-другого все - моя работа и придётся долго и убедительно объяснять, как такое чудо могло произойти и не брешем ли мы сговорившись? Среди кучи бумаг, которые мы сгребли у связистов и у начальника аэродрома тоже оказались интересные, не говоря про то, что было в портфелях у итальянцев, мы ведь хватали без разбора, что под руку подвернулось. А вещи генералов Косматенков сообразил найти и в самолёт закинуть. Они ему по-немецки объяснили что забрать...

  Ушлый Цыганов оказывается успел шепнуть старшине и зажуковал наши личные трофеи, и уже отдарился командиру и комиссару. А мне отдал подарочные пистолеты для Анны и Веселова. Я отдарился от нас всех, доктору здоровенный браунинг в рыжей кобуре, а Анне изящную хромированную беретту которую у одного из старших офицеров из транспортника взяли. Вообще, пистолетов и кинжалов он набрал больше десятка и у нас теперь многие в полку ходят с нештатным трофейным оружием. Себе он взял изящный компактный "Вальтер ППК". А я выбрал наградной "ТТ", который мы нашли у фельджандармов со следами наградной пластины. Сначала хотел попросить техников зачернить место, где была наградная пластина, но узнавший об этом следователь попросил не спешить и забрал у нас с Цыгановым наши пистолеты. В день приезда москвичей нам вернули пистолеты с пластинами, на которых значилось, что пистолеты нам вручены за захват вражеских самолётов командующим фронтом генералом Ерёменко, о чём в штаб полка была передана выписка из приказа командующего. Как мне объяснил Сергей Подгорный, мне достался пистолет из специальной наградной партии, их делают лучшие мастера и доводят до идеала. Пистолет и вправду было приятно взять в руки, какой-то он более уютный и ловкий, если можно так сказать про оружие...

  А полк пребывал "на чемоданах". После того вылета на штурмовку аэродрома в Обливской вернулись всего семь машин, среди которых наших всего четыре. Через два дня в воздух смогли поднять только две отремонтированные машины, на следующий день ещё две, но одна из предыдущей пары встала в ремонт. Сейчас в полку всего две латанные-перелатанные машины на девять пилотов, это с нами двоими. С радостью узнал, что из наших живы Гордеев, Фима и Расул. В том вылете погибли Валера Нечай у меня на глазах и Мишка Васильков. Из второй не вернулись Коля Белов и Сергей Дубровин, но я их знал плохо. За дни пока нас не было, сбили комэска второй Никиту Фролова, а на днях при посадке, пытаясь сохранить избитую машину, побился Бурдужа. Со сломанной ногой после прыжка с парашютом в госпиталь угодил Игорь Озеров. Так, что Ваня Бунько - ИО комэска командует одним Лёшей Петровым. Как раз решался вопрос о пополнении, чтобы прислать нам новые машины и лётчиков. Но из-за нашего фееричного возвращения полк приказали вывести на отдых и переформирование. Две оставшиеся у нас машины мы должны передать в соседний полк, с которым летали на Обливскую, и сейчас наши техники вылизывают их, чтобы привести в хорошее состояние.

  Через день прилетела московская группа из НКВД. Они оставили двух человек в полку, а нас восьмерых погрузили в прицепленный к эшелону плацкартный вагон и мы поехали. Через Борисоглебск скоро оказались в тыловой и тихой Пензе. Нас поместили в отдельный корпус госпиталя, который представлял собой небольшой на четыре палаты домик, вот по двое нас и разместили. Вернее в нашей палате было трое, третьей была Тошка, которой новое место совсем не понравилось. А как было оставить мою маленькую красотку, которая от меня теперь почти не отлипала. Из нас только один Цыганов мог бы считаться настоящим больным. После рентгена, на который его свозил из полка Веселов, комэску наложили гипсовую лангету, и он ловко скакал на костылях, наступая на загипсованную пятку. На снимках у него нашли трещины головки малоберцовой кости и надколенника. Колено всё ещё было отёчно, и комэску сказали, что если бы не иммобилизация, то не факт, что после лечения он бы смог летать или даже просто ходить без хромоты. А если бы трещины превратились в переломы, то после возвращения его пришлось бы оперировать, а коленный сустав очень сложный и коварный. Не буду же я говорить, что это не трещины, а уже подлеченные переломы, которые я много раз накачивал Силой. Два истощённых доходяги Костя и Семён, уже вставали, потихоньку держась за стенки, пытались ходить. Вот уж этих шестерых точно не нужно агитировать, они готовы хоть сейчас бежать на фронт, чтобы бить проклятых фашистов, да хоть зубами им глотки грызть. Есть у меня подозрение, что будь генералы не итальянские, а немецкие, они бы живыми не долетели. Слава Телегин в плену близко сошёлся с погибшим Михалевым, и очень переживает его гибель...

  В Пензе за нас взялись матёрые московские следователи и в первый же день принесли нам газету "Правда", где на первой странице была фотография итальянских генералов и статья, о том, что благодаря успешно проведённой операции были захвачены в плен два итальянских командующих. Про нас и угнанные самолёты почему-то ни одного слова. Следователь объяснил, что генералы такого ранга - это вопрос политический и не нужно его мешать с трофейными самолётами. Тем более, что успешно проведённая специальная операция и случайный захват - звучат совершенно по-разному, и первый вариант гораздо выгоднее для страны. Ещё нам сказали, что навстречу группе, которая будет выходить по земле, высланы в разведгруппы для помощи и координации действий при прорыве. А ещё самолёт-разведчик произвёл съёмку бывшего аэродрома Чертково, который теперь действительно бывший, потому, что ребята там взорвали всё и от души. Нам показали на снимках воронки, оставшиеся от строений и стоянок самолётов. На удивление, остатки транспортника итальянцев почти не пострадали от взрывов. Молодцы парни, даже гордость берёт.

  Как я и предполагал, ко мне возникло очень много вопросов и пришлось показывать, как я умею пользоваться своим бичом и дозировать силу и характер ударов. Для оценки моих умений приехали какие-то ребята, вроде бы даже из легендарного московского Осназа. И когда я по их команде пробивал насквозь дюймовую доску, перерубал палку или делал в доске только вмятину, а немецкие и наши каски сминал или пробивал, эти взрослые мужики чуть не визжали от радости и были счастливы как дети, получившие подарки. Я показал им и вариант, когда бичом можно работать на противоходе, то есть не только наносить удар при прямом посыле бича вперёд, но и при его движении ко мне конец бича или сама бечевина могут работать как на удар, так и на обвивание, если такое нужно. Они почти впали в ступор, когда я им честно сказал, что стрелять из пистолета или винтовки совершенно не умею и мне это не нужно, потому, что мне это оружие не нравится. Здесь старшего среди них подполковника "заело" и он попытался меня убедить. Пошли на стрельбище, и он попытался в меня попасть из автоматический винтовки, пока я не смог с ним сблизиться и вырубить его. Словом, свои умения показал во всей красе...

  И если с этими боевыми ребятами особенных проблем не возникало, они реально оценивали то, что я им показывал, то со следователем было трудно. Следователь, мне достался страшно нудный и упрямый, он раз за разом тупо и нудно задавал одни и те же вопросы и совершенно игнорировал любые доводы и аргументы. Он с настойчивостью бегущего носорога продавливал свою идею о том, что всё, что произошло - это инсценировка вражеской разведки, и он лишь хочет узнать, какая при этом преследовалась цель, а цель не маленькая, если решили пожертвовать двумя довольно значимыми и даже политическими фигурами как генералы и командующие. И так раз за разом. Нет, никто меня не бил и не морил голодом. Надо мной не издевались. Много дней меня ежедневно изнуряли однообразными вопросами. В какой-то момент я понял, что вся его маска зануды, тупицы и упрямца - есть не что иное, как именно маска, задача которой вывести меня из равновесия. После этого моё общение со следователем не закончилось и он продолжал задавать свои вопросы на которые я так же заученно продолжал давать отрицательные ответы, вот только теперь меня это словно не касалось, я отгадал смысл этой игры и вскоре следователь это понял, и свернул допросы...

  У остальных тоже были допросы, тоже без грубостей. Некоторых возили на очные ставки, где опознавали его или они кого-то, то есть это требовалось в рамках проверки показаний каждого. А на меня, после того, как от меня отстал следователь, насел этот подполковник, с целью уговорить перейти к ним и бросить эти глупости с полётами, как он говорил "с голым задом над зенитками". На что я ему объяснял, что как раз у нас зад совсем не голый, а очень даже бронированный. Бич они как-то быстро приняли, и даже некоторые парни стали с похожими бичами тренироваться и у многих даже что-то получалось, вот только дозировать силу воздействия пока не выходило. Но это мелочи, всего лишь вопрос тренировки... Про точки при ударе в которые человека можно полностью или частями обездвижить они и так хорошо знают, правда, я знаю много других и ещё знаю, что можно на них воздействовать не физически в виде удара, а Силой посылая её в точку или откачивая из точки. Но об этом я говорить не стану...

  Через две недели у нас убрали Николая, бывшего техника истребительного полка, оказывается, у него были серьёзные трения с законом, он бежал из тюрьмы и призвался в армию по фальшивым документам. Ему предложили, раз он хочет воевать, то согласно приказу 227 его могут направить на оставшийся срок в штрафную роту, раз он не досидел полтора года, то ему нужно отслужить в штрафниках полтора месяца, а дальше жить и служить уже с погашенной судимостью. Или, как вариант, его просто вернут в тюрьму. Он выбрал роту и пришёл с нами прощаться. Меня удивило, что он, когда выяснилось про его подлог, не пробовал бежать и от нас его не убрали, он сам нам всё и рассказал. Может нас охраняли незаметно издали, но в любом случае бежать отсюда было проще, чем из тюрьмы. Когда спросил, он ответил, что хочет честную жизнь начать, а следователь сказал, что после штрафной роты, если не оплошает, скорее всего, наградят и судимость снимут, и медаль ему за участие в угоне самолётов его ждать будет. А главное, что он нас не хочет подводить, ведь мы не знали о его вранье, а если побежит, то подведёт. Трудно мне это всё понять...

  Ещё через полмесяца лангету комэску сняли, и стало понятно, что нас всех что-то ждёт. За нами приехал целый майор безопасности с ромбиками на петлицах и сообщил, что мы все выезжаем в Москву. Хотя в Москву мы не выехали, а вылетели на транспортнике. А на меня этот майор насел не меньше, чем мы с Цыгановым наседали на Телегина, убеждая его, что не фиг делать в истребителях, а нужно к нам на штурмовики! Вообще, на всех наших произвело большое впечатление, что и я тоже Герой, ведь Золотую Звезду на груди комэска все видели, он её и не прятал и относились к нему соответственно. А у меня гимнастёрка с наградами осталась на аэродроме, ну, а хвастаться причин не было. Вот своими званиями мы на Славу тоже давили, а когда он узнал, что у нас на двоих наверно уже больше шести десятков сбитых, только мы их уже не считаем, потому, что для штурмовиков не предусмотрено награждение повторно за выполнение второй нормы по сбитым, как у истребителей. А уж Цыганов пел соловьём, что истребителям даже бомбы стали подвешивать, чтобы впустую не летали, а то двадцать вылетов и один воздушный бой. Потом семь воздушных боёв и один сбитый без подтверждения - реальность службы истребителей. Словом, Славу Телегина мы почти дожали. Вообще, в нашей компании, к сожалению только двое летали, как оказалось. Но второго списали из летнабов ещё до войны, и он служил начальником парашютной службы в бомбардировочном полку. Косматенков - понятно штурман дальней авиации, один приборист и один метеоролог. Вот уж кого только в авиации нет.

  Майор на меня насел плотно, видимо подполковник ему очень красочно и много про меня рассказал. Хорошо, что я ещё не показал, как с бичом могу против троих с винтовками выйти и от пуль увернуться. А так как все разговоры шли прилюдно, я вспомнил, что ребята они жутко азартные, вот и предложил ему спор. Смысл в том, что я на незнакомом самолёте, на котором перед этим минут тридцать покручусь и пристреляюсь, с одной очереди попаду из пушки в поставленную на земле мишень размером с обычную табуретку. Потом мне сбросят с самолёта вещмешок набитый песком или опилками и я с двух попыток в падающую цель из пушки попаду, а потом так же в пустой цинк от патронов. Стрелять буду очередью не больше десяти снарядов, команду на сброс буду давать по радио и главное, самолёт и пушки новые, не расстрелянные. Если не выполню это задание, то согласен на любые условия майора, в другом варианте я остаюсь в штурмовой авиации, и больше меня не донимают. Цыганов с Телегиным хихикали и были полностью солидарны со мной, что менять на что-либо штурвал - это диагноз и дело майора обречено, хотя от условий спора оба очень задумались. Майор попросил время, ему нужно будет по прилёте посоветоваться, и всю дорогу в самолёте он молчал, а мы зачем-то летели в Москву. Подозревали, что награждать будут, ведь про генералов в газете написали, а это что-нибудь да значит. Цыганов перекрикивая шум в салоне самолёта спросил:

  - А ты уверен, что попадёшь?

  - Да вроде бы должен, ты же знаешь, что с меткостью у меня всё нормально...

  - Ну, ну...

  На аэродроме, куда мы приземлились, нас уже ждал бывалый скрипучий автобус, а майор куда-то убежал, надо полагать звонить. Пришёл очень весёлый, что он не просто готов принять мои условия спора, но даже нашёл, где это можно провести и мы поехали на аэродром НИИ ВВС. Здесь мы впервые увидели и даже пощупали новую модификацию штурмовика уже с кабиной стрелка и пушками ВЯ в двадцать три миллиметра. Прибежавший местный полковник выслушал условия нашего спора и заявил, что мы ерундой занимаемся. Что из штурмовика попасть по падающему мешку невозможно и даже из истребителя только если случайно повезёт и он тратить время на такую ерунду не намерен. А про пустой цинк вообще назвал идиотизмом, ведь он летит и кувыркается как попало в отличие от тяжёлого мешка. Но у майора наверно хватило полномочий продавить нежелание полковника и меня подвели к новой машине. Я, само собой, хотел привычные пушки ШВАК, но это условие мы не оговорили, пришлось брать, что дают...

  Посидел в кабине, проверил рацию, покачал органы управления, дали взлёт. Вместе со мной взлетел четвёртый УТИ, где надо полагать были мои мишени, а зрители гуртом поехали на мишенное поле, где Цыганов поставил обычную зелёную табуретку из караулки и помахал мне руками. Но я сначала отошёл в пилотажную зону, получил разрешение на стрельбу и пилотаж, покрутился, чтобы почувствовать машину. Ничего машина, ничего особенного, надо привыкать, но рулей слушается и на команды откликается с привычной задержкой. Потом убрал предохранитель гашеток и пострелял. Правая пушка совсем не понравилась, а вот левая работает четко, и снаряды идут точно по линии сведения метров на двести. Я уже давно не пытаюсь пользоваться прицелом. Тем более тут стоит по середине этот дурацкий ПБП-1б для пикирующего бомбардировщика, я на своих обеих машинах его сразу снял. И если в первой сделал кольцевую мушку на капоте и крестик на стекле, то на втором даже их не стал делать. Вот и тут мне прицел больше мешает, чем помогает. Ну, да ладно, надо по земле отстреляться, чтобы окончательно почувствовать пушки и машину, и идти выполнять условия спора. Вон УТИшка круги надо мной наворачивает в ожидании. Выбрал на земле цель и наклонил машину в пикирование, снаряды идут как по ниточке и задержку прочувствовал. Нормально, я готов работать...

  Доложил по радио, дали "Добро" на стрельбу по мишени на земле. Вот блин, не подумал, надо было просить практические снаряды, а тут фугасные, от попадания фугасного снаряда даже рядом с табуреткой её осколками разломает или выкинет куда-нибудь. Но чего уж теперь, значит надо попадать в первого снаряда, хотя не тот случай, когда по самой очереди можно прицел подправить! Фактически я уже должен из пике выводить самолет, когда первые снаряды только к мишени подлетают, здесь скорости другие, да и запаздывание маневра после поворота рулей или элеронов значимое. Хотя, у нас ещё очень быстро, вот во флоте снаряд до цели может больше минуты лететь. А торпеда ещё дольше к цели идёт. Развернулся, вышел на мишенное поле к тому концу, где народ в стороне от табуретки скучился. Нос наклонил, прицелился и плавненько подтопил верхнюю гашетку, чтобы едва пара снарядов уйдёт успеть отпустить. Отстрелялся, вывел машину из виража. Поглядел вниз, Цыганов мне большой палец показывает, табуретки не видно, наверно в клочья разнесло. Запрашиваю, как со сбросом договоримся? Другой голос в ответ спрашивает, хватит ли мне полутора тысяч? Отвечаю, что устроит, но только минут через пять, мне после стрельбы высоту надо набрать, а сам ищу УТИ в небе. Сам потихоньку высоту накручиваю. Забрался на полторы, развернулся к УТИ, даю команду на сброс, пока сообразят, пока скинут, я уже половину дуги вокруг них пройду. Нет, сразу крутнули полубочку, перевернули машину и скинули мешок. Даже очень крутое пике в которое я бы бросил машину после того, как определилось где летит моя цель потребовало бы от меня войти в него после того, как в вираже я бы вышел на нужный курс. То есть по времени мне бы нужно было догонять ускоряющийся в падении мешок, а это пикирование почти вертикальное из которого Ил вывести даже при полутора тысячах высоты я бы не взялся. Собственно именно из этих соображений местный полковник так скептически был настроен. Но я свой штурмовик знаю уже больше года и чувствую его в воздухе и вместо "правильных" манёвров делаю иначе. При сбросе мишени я резко кладу машину в вираж и не выравниваю после достижения нужного курса, а наоборот ещё глубже валю машину на бок и фактически проваливаюсь вслед за целью боком и мне только надо чуть довернуть машину вниз и прицелиться. Никто ведь не запрещает мне из этого положения стрелять, да это не так удобно, как при правильном пикировании, но ведь не невозможно. Кладу машину в разворот с пикированием свожу линию стрельбы и траекторию полёта мешка, даже успел разглядеть, как у него завязочка трепыхается от набегающего потока. Жму гашетку - отсёк три снаряда. В прицеле я уверен, но мешок может попасть между снарядами. Не такая уж высокая скорострельность у пушек, это не любимый мной ШКАС, таких сомнений бы не возникло, а в пролетающий мешок попало бы не меньше пяти пуль. Попадёт между снарядами, придётся перестреливать, но у меня ещё один заход по условиям спора заначен. Всё-таки угловая скорость падающего мешка слишком велика, даже взмок от напряжения. Конечно, от греха подальше лучше уже вывести самолёт из такого опасного пикирования-падения, но я не спешу и только немного выравниваю машину продолжая вираж, чтобы видеть свои попадания. Попал, кажется вторым снарядом. Очень неудобно с незнакомой пушкой, у ШВАК темп стрельбы другой и трясёт отдачей меньше. Мешок брызнул облачком разлетевшегося песка или скорее опилок с песком. Переложил машину. Почти на ту же высоту выскочил за счёт набранной в пикировании скорости. В УТИ руками машут, по рации поздравляют. В ответ прошу "сброс", сам готовлюсь, снова иду по дуге вокруг них, сейчас цинк полетит кувыркаясь... Фиг вам! Снова полный песка мешок! Совсем одурели?! Но организм настроенный на доворот и прицеливание чётко реагирует. Выхожу на второй мешок, жму гашетку, три снаряда и отворот. Отворачивая, вижу облачко взорванного мешка, а в рацию говорю, как ребята в УТИ неправы! Они молчат, возразить нечего, подтверждают готовность на новый сброс. Третьего мешка у них быть не должно по определению. Я уже снова на дуге на их высоте. Только что-то внутри подсказало, отойти подальше, что тут цель совсем другая, и падать будет дольше. Думал, что лучше всего за кувыркающимся кубиком цинка довернуть вдогон, ведь у него скорость самолёта с которого сбросили и так будет наименьшее угловое колебание цели. Но с УТИ цель выкинули как-то под углом или у них просто из рук вырвало, и время перетянули и мне уже никак не вывернуть вдогон... Ядрит-Мадрид! Вашу колокольню!... А руки и ноги уже выворачивают незнакомый самолёт в сторону кувыркающегося куска формованной крашеной жести. И пока нос машины поворачивал в нужную сторону, глаза поедали кувыркающийся зелёный коробок. С трудом почувствовал ритм его движений, и всё стало до одури просто и ясно. Грудь затопила волна щекочущего смеха от забытого ощущения переполняющей Силы. Стоило волевого усилия, чтобы придавить эту волну, и спокойно нажать гашетку, отмеряя короткую очередь. Цинк от попадания разорвало на две части, снаряд не взвёлся и взрыва не было, поэтому маленькая и побольше части коробки падают почти на аэродром. Чуть отвернул в сторону, и по широкой дуге пошёл в строну посадочного створа, одновременно уменьшил обороты двигателя и открыл рефлекторно закрытые "по-боевому" заслонки радиатора. Интересно, что при нажатии гашетки я уже знал, что попал в цель...

  Тошка впервые решившая полететь с любимым хозяином, почти до конца рулёжки усидела ровно на плече и только когда я открыл фонарь, чтобы высунув голову уточнить насколько точно встала машина мохнатая девчонка раза три умудрилась пробежать круг по плечам груди и спине радостно задрав распушённый хвост. И как-то сразу резко успокоилась, и когда вылезал из машины с ней на руке, она деловито вылизывала себе мех на боку, всем своим видом показывая недоумение: "И чего я раньше так эту рычащую железяку боялась?". Интересно, что не пристёгнутая она коготками удержалась во всех эволюций полёта, хотя особенных перегрузок не было, но тем не менее, а мне нужно было помнить о ней и прижимать голову к подголовнику затылком и выгибать шею, чтобы для неё место осталось и не придавить малявку...

  А на земле встречали. И пессимистичный полковник, который похоже ориентировался на одинокие кубики в моих петлицах сейчас чуть споткнулся увидев золотой блеск Звезды в расстёгнутом запахе комбинезона. Смысл же его восторженной тирады сводился к тому, что такой снайперской стрельбы он никогда в жизни не видел и мне просто сам Бог велел быть в штате их замечательного института. Но меня сейчас гораздо больше интересовал майор, удовлетворился он выполнением условий спора или ещё будет настаивать? А собравшиеся совершенно искренне хотели отблагодарить за подаренное зрелище и меня пару раз подкинули в воздух. Когда меня поставили на землю, механик уже залезший к пушке, которую после любой стрельбы чистить нужно, а значит вынимать, уже озвучил, что я потратил из левой пушки девятнадцать снарядов, а из правой семь и снаряд заклинило. Вот не зря мне сразу не понравилась правая пушка, мелькнуло в голове. Как выяснилось, майор уехал, ещё когда я второй мешок с опилками разбабахал и поводом, скорее всего, послужили громкие и восторженные комментарии местного полковника.

  Цыганов ткнул в плечо кулаком пробурчав, что-то добродушное, а Телегин смотрел совершенно круглыми глазами. Такие фокусы действительно невероятны для любого человека даже на более вёртком истребителе. И стрелять для подобного результата обычно нужно с гораздо меньшей дистанции и длинными очередями. Но у меня скорость восприятия раз в двадцать выше, чем у обычного человека. Аналогично с оценкой увиденного. А стрельба уже давно как у хорошего лучника на интуитивном уровне. Но на то он и спор, чтобы было красиво и показательно, что и получилось сделать. А то, что за спор, в котором нет динамики, красоты и интриги? Ночевали в гостинице института, местный старшина принёс нам комплекты новенькой формы. Я свою менять не стал, она у меня и так почти новая, я ведь в ней не летаю, а вот остальным пришлось пару часов приводить форму в порядок. Сидели, пыхтели, подшивали, гладили... А я обнаружил дежурку, выпросил у них чайник чая и дул его с сахаром в прикуску, чесал нежное брюшко довольной Тошке и давал всем ехидные бесценные советы. Мне только погладиться и подшить подворотничок требовалось, так, что моя форма давно на плечиках висит, а я в исподнем сижу и чай дую...

  Наутро в номер пришла могучая дама-парикмахер, которая всех побрила, попшикала одеколоном и подравняла причёски. После по выданным нам талонам покормили в столовой института, наглаженных и чистых повезли в центр города. Страшненький институтский автобус в Кремль не пустили и мы после проверки документов в сопровождении хмурого сержанта охраны потопали до Большого кремлёвского дворца. На входе сдали оружие, они страшно удивились, когда я стал снимать с плеча свой бич, когда от лестницы у гардероба раздался знакомый голос:

  - Забирайте, забирайте! Он этим бичом дюймовую доску насквозь пробивает! Здравствуйте товарищи авиаторы!

  Там стоял и улыбался знакомый майор. Мы пошли за ним, и он сообщил, что до церемонии награждения ещё час, но с нами будет говорить товарищ Берия. Ну, Берия так Берия, человек известный и серьёзный. Никто от страха жиденько гадить не стал, раз человек, имеющий множество дел организовал наш приезд, значит, что-то важное сказать хочет. Смысл разговора оказался в том, что нам доводилась сложность ситуации:

  - С одной стороны, все кроме капитана Цыганова и лейтенанта Гурьянова попали в плен. И в плену, хоть и не по доброй воле работали в интересах врага. С другой стороны не растерялись и с блеском воспользовались ситуацией, в результате чего захвачен и уничтожен немецкий аэродром с техникой и людьми. Захвачены в плен итальянские военные высоких чинов. Захвачена вражеская авиационная техника, - он сверился с бумажкой и продолжил, - хотя истребитель Макки - двести два, и не является новейшим, но на этом оказался установлен немецкий мотор как на мессершмиттах. Это подтвердил генерал Пецци. На этих машинах планировали отрабатывать новую модификацию самолёта. Поэтому наши авиационные специалисты с интересом изучают машину. Бомбардировщик конечно старый и для изучения не интересен, но уже решено его на Саратовском авиазаводе переделать в пассажирский или транспортный вариант. Он будет направлен для работы в гражданскую авиацию, где востребованность авиационной техники очень высокая, а немецкая техника отличается высоким качеством и сроками службы. В целом, все присутствующие проявили себя в лучшей стороны, положительно характеризуются знающими их людьми и командованием. Поэтому перед направлением к новому месту службы или возвращением в свой полк, принято решение вас наградить высокими правительственными наградами. Вам ведь показывали, как в газетах освещено появление у нас итальянских генералов? То есть ваше участие в этом не упомянуто. Не обижайтесь, так нужно по политическим мотивам, поэтому официально вы награждаетесь только за захват и доставку новейшей авиационной техники противника. На днях об этом напишут в газетах и будут ваши фотографии на фоне самолётов, но чтобы не было особенно понятно, что это за техника. Отсюда вас отведут на награждение. Спасибо вам, товарищи! - И он каждому выходящему из кабинета крепко пожал руку.

  Бессменный Михаил Иванович Калинин вручил нам с комэском ордена Ленина, Косматенкову и Телегину ордена Красной Звезды, троим оставшимся новые ордена "Отечественной войны" второй степени. А на следующее утро мы прощались с этими ставшими уже друзьями ребятами. Косматенков и Телегин ехали в кадровый отдел главного штаба ВВС. Троим нашим младшим авиационным специалистам направления к новому месту службы уже вручили, а мы ещё на день оставались в гостинице института, как сказали, с нами очень хотят поговорить люди из Ильюшинского бюро...

   *- В нашей истории совсем скоро 29 декабря из своего вылета на аэродром Миллерово Савойя-Марчетти за штурвалом которого сидел генерал Энрико Пецци не вернулся, место падения и причины гибели неизвестны до сих пор. Он почти повторил судьбу французского лётчика и писателя А. де С.-Экзюпери, который на своём самолёте тоже бесследно и безвозвратно улетел в африканское небо. А генерал, говорят, был не плохой и то, что в опасные полёты сам водил самолёты тоже о нём многое говорит, почему бы не дать шанс ему прожить подольше. А генералу Гарибольди предстояло в скором будущем присутствовать при катастрофическом разгроме его восьмой армии, которую в те же декабрьские дни по заснеженной степи гоняли наши войска как шелудивого кота санной тряпкой, теперь у него есть шанс избежать позорного статуса командующего разбитой армии. Тем более, что до выхода Итальянского королевства из войны осталось не так уж много времени, а с появлением у нас этих значимых для Италии фигур, возможно, что это время приблизится.

  Под вечер приехали трое из КБ Ильюшина, где проектируют наши штурмовики. Как оказалось, они узнали, шутка ли, два Героя из одной эскадрильи их самолётов, награжденные за сбитые самолёты противника и при этом сумевшие их набить чуть ли не больше истребителей. Вот они и попросили кого нужно, чтобы организовать эту встречу. Хотя, со мной им явно не повезло. Ну, а что я на самом деле мог им предложить, если летаю на усиленном бронированном улучшенном самолёте, и остальные мои возможности решают почти все возникающие вопросы. Наверно было бы совсем неплохо на машину мотор посильнее, но моторами они не занимаются, а проектируют и используют готовые от моторостроителей. И если им не дают более мощного мотора, значит, такого просто нет или он нужнее в другом месте. Попросить, чтобы улучшили летучесть самолёта? Но снова сложности: летучесть - это увеличение несущих плоскостей, то есть сделать больше и длиннее крылья, значит нужно одновременно значительно увеличивать хвост, чтобы при этом сохранить достойную управляемость. В результате: увеличение веса (есть такой технический казус, при увеличении размеров конструкции в два раза, вес и размеры несущих силовых частей нужно увеличить не в два, а в несколько раз*). В результате - уменьшение общей живучести конструкции, да и просто как цель самолёт становится уязвимее, попасть в него легче, да и мотор при этом, скорее всего, останется прежний. Здорово бы было иметь возможность заходить на цель с крутого пикирования и выходить над самой землёй, как может любой истребитель, только чем за это требуется заплатить? Скорее всего, придётся снижать вес, читай, снимать броню и какой тогда во всём этом смысл? Словом, сижу, молчу, слушаю, как умные (Цыганов, конечно) конструкторам своё видение вопроса доносят.

  Зашёл разговор про бортовых стрелков и тут Васильевич очень гладко и толково всё разложил. Хоть по мне этот стрелок в машине нужен как прошлогодний снег. Но прав Цыганов, что если и не стрелять, то лишняя пара глаз и особенно сзади на машине совсем не помешают. А так, машина хорошая, надёжная, живучая! И все мы понимаем, что в условиях задач, порой взаимоисключающих, товарищи конструкторы сделали почти всё возможное, за что им большое наше лётное СПАСИБО. Вот умеет же комэск так красиво и гладко излагать. Но он и не подумал один отдуваться, а перевёл разговор на меня, когда напомнил про дурацкий прицел ПБП-1б, который, словно старый ненужный шкаф перед лицом лётчика торчит и целиться в него неудобно, а часто невозможно. Потому, что этот коллиматорный прицел сделан для бомберов, у них специальный человек в него целится. А у нас это должен делать сам пилот, у которого и без этого задач по управлению машиной хватает, чем приникать к окуляру прицела, и цель под обстрелом выглядывать, которая в довольно узкое поле зрения прицела сама не полезет. Вот и получается, что бессмысленно летают в каждом самолёте несколько килограммов сложного механизма, который вполне возможно востребован в других местах. Лучше уж старый ПАК-1, как на "Ишачках"** поставили и разместили так же под самым стеклом, хотя у штурмовика там места нет, но сам прицел компактнее, главное, чтобы не торчал перед самым лицом пилота. К тому же там можно стёкла прицела сложить и останется вполне нормальный зенитный прицел из концентрических окружностей. На удивление: а как же тогда лётчики целятся? Пришлось им популярно объяснить, что целиться приходится на выпуклый глаз и по ощущениям. Бомбить так только на ощупь и, кстати, в бомбометании этот прицел вообще не участвует никак, ведь он показывает точку впереди прямо по курсу, а бомбометание приходится делать, наводя нос машины на цель, прикинув высоту и упреждение, заметить сбоку от цели ориентир, по достижении траверза которого, нажимать сброс бомб. Наш мудрый язвительный на язык народ уже давно называет такое прицеливание "по валенку", дескать, мысленно накрываешь цель валенком и прикидываешь где его пятка торчать должна, вот туда и валишь бомбы. То есть наши штурмовики исходно не рассчитаны на точное бомбометание, как у пикирующих Юнкерсов, потому, что бомбометание с пологого полёта никогда не сравнится точностью с бомбометанием в пикировании. Для разных целей и задач самолёты, но наши штурмовики и с имеющимися возможностями достойно дают прикурить врагу. А про прицелы вы лучше у лейтенанта Гурьянова узнавайте, и предлагает мне про мой самодельный прицел рассказать и ещё масла подливает, что они имеют честь общаться с самым выдающимся снайпером наших ВВС, а кто сомневается и не верит, пусть спросит у местных, как он вчера из штурмовика на спор стрелял.

  Пришлось рассказывать про то, как делал себе прицел и может благодаря тому, что ПБП из кабины убрал и не треснулся об него головой, когда так неудачно сел на помощь комэску, но про последнее лучше помолчать. Хорошо, что мы находились в авиационном институте, где есть экземпляр штурмовика, и Бог с ним, что другая модификация. Стал объяснять и показывать прямо на машине, как мы буквально на коленке делали мой первый прицел. Как мучились приделывая крест из проволоки на лобовом стекле фонаря, что проще крест на плексигласе процарапать. Что спереди на моторном отсеке между смотровыми лючками поставили регулируемый кронштейн с колечком-мушкой, хотя, чем больше расстояние между целиком и мушкой, тем точнее прицеливание, но и меру надо знать. А прицеливание для бомбометания... Стал вспоминать, как на практике буквально придумывал для себя метки и ориентиры, благодаря которым стал неплохо бомбить и мазать меньше других. Как заметил, что при высоте триста метров пересечение мысленного продолжения линии заднего края смотрового лючка мотора и бокового обреза носа совпадает с линией перпендикуляра точки на уровне цели, и это момент сброса бомб. А по-другому никак, ведь цель нос заслоняет, а под моторный отсек нам не заглянуть никак, не делать же перископ с зеркалами, хотя, почему бы и не сделать? Только поле зрения у такого перископа будет маленькое и в бою отвлекаться на то, чтобы разглядеть в нём цель - занятие для головкой ушибленных...

  Но конструкторы - это очень странные люди. Вот если бы мы предложили вместо ПБП-1б нагромоздить в машине какую-нибудь халабуду в полторы тонны весом, вот тогда бы они были счастливы и нашими именами детей назвали. Ведь это же какое неохватное поле для приложения их необъятного инженерного энтузиазма! И вообще, из разговора с ними у меня возникло стойкое ощущение, что если бы во времена, когда на мушкетах появились первые самодельные мушки, к этому вопросу привлекли современных конструкторов, то нынешних простых и надёжных прицелов на стрелковом оружии мир бы никогда не узнал. А размеры и сложность прицелов далеко переплюнула бы сложность и размеры самого оружия. Даже представилась штуковина размерами с железнодорожный вагон на поле боя, это - прицел такой для мушкета, кто ещё не догадался, и у него прорезь специальная, куда после прицеливания вставляют заряженные мушкеты и метко стреляют в цель. И несчастные д'Артаньяны в шляпах и с мушкетами, которые этого монстра обслуживают и охраняют. Свят! Свят! Свят! Привидится же такое!...

  Моё такое тупое и примитивное решение проблемы прицеливания конструкторов никак не устраивало, и они пытались вытрясти из нас пожелания по улучшению и усовершенствованию имеющегося прицела. Но не на тех попали! Подписывать такое пожелание никто из нас не стал. И в конце мы подписали наши пожелания: Прицел ПБП-1б убрать из кабины и заменить принципиально более простым в использовании, дешёвым и не загромождающим кабину по типу предложенному тов. Гурьяновым. Добавить бортстрелка в бронированном (!!!) отсеке позади лётчика, лучше вернуть конструкцию кабины ЦКБ-55 со стрелком, а топливный бак разместить внизу. Оказывается этот самолёт в НИИ ВВС есть, и его Цыганову накануне показали. Добавить номенклатуру боеприпасов для использования по площадям, как соответствующие конструкции и возможностям по использованию самолёта. В остальном самолёт хорош, но стоит усилить контроль за качеством его изготовления на заводах. Словом, конструкторы ушли очень не довольные нами, да собственно и плевать, нам на этих самолётах воевать, а не им свои интриги с помощью наших подписей решать. Нам предложили, надо понимать, если мы подпишем то, что им нужно, получить самолёты практически ручной сборки московского завода, но мы предпочли ехать в полк на поезде...

  Домой, в полк добрались сразу после ноябрьских праздников. Полк разместили на базе бывшего танкового полка на другом берегу Волги недалеко от Саратова, где для самолётов места не было, но люди вполне могли отдохнуть и перевести дух после двух с лишним месяцев на фронте. Ещё требовалось принять новый личный состав, который не только должен восполнить потери среди пилотов, но и добавить в экипажи бортовых стрелков.

  И если все могли отдохнуть, то командование носилось как ужаленное. После приказа об установлении единоначалия в армии статус комиссаров снизился, ведь до этого любой комиссар мог оспорить или даже отменить приказ командира, но наш Николай Ильич в командование и в решение боевых вопросов не лез с самого начала. Он не переставал повторять, что его дело люди и моральный климат полка, а командует пусть командир, который летает и в военных вопросах лучше него разбирается. Но такое благостное состояние было далеко не везде и даже на гораздо более высоком уровне, где комиссары назывались членами военных советов армий и фронтов возникали конфликты и выяснения отношений вместо командования вверенными частями и соединениями. И эта ситуация была не от глупости, а отголоском недавнего прошлого, когда после революции многими частями оставались командовать военспецы - бывшие царские офицеры согласившиеся пойти на службу новой власти, вот над ними и были поставлены комиссары "надзирать и не пущать". Тем более, что эта ситуация вполне укладывалась в один из главных лозунгов под которыми шло строительство молодого Советского государства "о безусловной руководящей и возглавляющей роли партии во всех сферах жизни общества" (ну, так Саню в школе учили). Имеющие задачу присматривать и контролировать, многие комиссары не могли удержаться от того, чтобы не порулить, ведь: "Каждый мнит себя стратегом - видя бой со стороны" - появилась не на пустом месте. Нам с комиссарами везло оба раза и хоть теперь комиссар у нас не летает, но дело своё делает и властью не злоупотребляет.

  Ещё одна новость: нашего особиста Андрюшу Сидорова из полка убрали. Точно ничего не известно, или он на фоне наших с Цыгановым фортелей сумел подняться, или наоборот. По мне - нет его и ладно, не очень то интересно. Нового особиста я видел только в строю издали, нужно будет познакомимся при случае, может умнее Сидорова будет, ведь был же Фалеев, вполне нормальный и толковый мужик. Впрочем, может лучше не лезть к нему, подальше от начальства и не тронь - вонять не будет...

  А вот командир с Цыгановым выкинули коленце. Они у себя посидели, подумали и решили перекинуть меня на вторую эскадрилью, о чём вызвав в штаб мне радостно сообщили. Обалдеть! Вот, а мне это безобразие нужно? Ещё и старшего по званию Ваню Бунько мне в подчинённые дали, вообще чушь какая-то. Но и командира понять можно. Ведь он не дурак и понимает, что благодаря нам с Цыгановым у нас в эскадрилье потери считай в два раза меньше, чем во второй, вторая уже двух комэсков потеряла. А с Дона вернулись в нашей эскадрилье пятеро, а во второй двое, правда у нас один в госпитале, а во второй двое, но всё равно шесть на четыре, это если ещё ребят госпитальные комиссии не зарубят. Нет! Понять командира я могу, и Цыганов бубнит, что мне расти нужно, а мне это командирство никаким боком не нужно. В ответ я упёрся, что командовать старшим по званию Иваном не могу и не буду, а потому забирайте в первую Бунько, а мне давайте тогда Лёшку Гордеева и Фиму Кобыленко, но тут уж Цыганов на дыбы встал, у меня тогда будут старенькие ещё Озеров и Польчиков. Серёга Польчиков, вообще, с нами ещё с отдельной эскадрильи, нас таких вместе с доктором Веселовым в полку всего пять человек. Собственно, на что я и рассчитывал. Хоть от перевода во вторую отвертеться не смог, но комэском утвердили Ваню Бунько, до этого после гибели Фролова он всё "Исполняющим обязанности" ходил, а я так и остался адъютантом, только теперь уже второй эскадильи.

  Когда началась эта катавасия с бортстрелками, я подумал и решил себе Сергея Подгорного взять. Я его знаю, парень толковый, вооруженец, то есть свой пулемёт знает, а так пришлют неизвестно кого с ним ещё и привыкать друг к другу, да и мелкий он, вес лишний возить не придётся. Пошёл к командиру и подмахнул рапорт. Подгорный не возражал, а даже обрадовался. А вот от пополнения экипажа в виде нового оружейника и моториста весь наш старый экипаж выпал в осадок. Сергей Петрович - старший инженер полка привёл и перед фактом поставил:

  - Красноармеец Максимова - техник-оружейник, красноармеец Светлова - техник по обслуживанию и ремонту авиационых моторов. А это командир вашего экипажа Александр Гурьянов младший лейтенант и Герой Советского Союза. Всё знакомьтесь! И не благодарите! Товарищ лейтенант! Лучших вам отдал! - И смылся гад такой.

  Ну, Марина Максимова девушка высокая и крепкая, спортом раньше занималась и с пушками и пулемётами наверно справится, если мелкий Подгорный справлялся. А вот Ольга Светлова - метр с кепкой, в форму её замотали, с трудом понять можно, есть там что-нибудь в этих тряпках или нет. И что эта сопля с моторами делать будет? Её же с капота ветром сдует, когда она полезет мотор обслуживать, если не привяжется. А заправочный шланг в руках удержать, его у нашего бензозаправщика так напором дёргает, что Валя его едва в руках удерживает. А мне с этим колхозом, что теперь делать прикажете? Вот же повезло! Лучших он отдал! Ну, Петрович! Зараза! Хотя, неизвестно кто там остальные, может и правда лучших от сердца оторвал. Ой, не верю я в такое бескорыстие нашего инженера. Ладно! Будем есть, что дают:

  - Товарищи бойцы! Поздравляю вас с прибытием в состав нашего славного боевого экипажа. Я ваш непосредственный командир. Меня зовут младший лейтенант Гурьянов Александр Захарович. На земле вами непосредственно командует техник самолёта сержант авиационно-технической службы Валентин Комолов. Третий член нашего экипажа борт-стрелок младший сержант Подгорный Сергей, его вам тоже лучше слушаться. Четвёртая и самая умная Тоша, она хорёк и как вы девочка, она ещё совсем молодая и с характером, её слушаться не нужно. Ко мне обращаться только по уставу: "товарищ командир" или по званию. Как обращаться к остальным договоритесь сами. Сейчас машин пока нет, поэтому пока займитесь приведением в порядок своей формы одежды. Всё понятно? Вопросы? Вопросов нет! Все свободны!

  Чего я так резко начал? А вот есть у меня сомнения и лучше уж пусть я буду страшный уставник и зануда, чем потом разгильдяйство расхлёбывать. В принципе я понимаю равноправие, и женщины правильно должны иметь те же права, что и мужчины. Но тут то вопрос чисто физической силы и если хотите веса. То есть за возможность этим девочкам продемонстрировать свои права и желание послужить, на самом деле будут расплачиваться Валя с Серёгой, которые будут им помогать, а на деле выполнять за них их обязанности. Но суть в том, что никто в армии не будет держать лишних дармоедов, нет в армии лишних - это аксиома. Положим, если будет по одному вылету в день, то ребята будут справляться и без помощи со стороны, а вот если по два или три и каждый день, а между вылетами нужно дырки заделать, зашкурить и подкрасить. Оружие всё вытащить, почистить, зарядить и обратно затолкать, заправить, двигатель обслужить, бомбы и эРэСы подвесить и ещё кучу всяких "нужно" и "обязательно", вот тогда и оказывается, что всё в армии продумано и рассчитано. Прекрасно помню, как Валя схудал и Подгорного ветром качало, когда почти весь полк на земле и в ремонтах, а мне - "неуязвимому" пришлось все дыры по вылетам затыкать. Как у нас почти штатно появились два человека, которые помогали, один Вале, другой Подгорному от пушсала снаряды перед зарядкой омывать, без них бы вылеты обеспечить не смогли...

  Вообще, иногда думаю, что служба в аэродромном обслуживании гораздо тяжелее, чем у лётчиков. Нет, не про то, что у нас на вылетах нагрузки маленькие, а про то, что какие бы большие нагрузки на вылете не были, после возвращения мы официально свободны и даже не имеем право, а обязаны отдыхать, чтобы к следующему вылету быть в полной готовности выложиться при выполнении боевой задачи. А техники, вроде бы такие перегрузки, как пилоты не испытывают, да и спокойнее на земле, не стреляют, как в нас над целью. Вот только эти более лёгкие нагрузки круглосуточно, если и удаётся выкроить время для передышки, то это всячески порицается. А нагрузка вместе с увеличением интенсивности полётов и повреждением машин растёт в прогрессии. И получается, что обслуживающий аэродромный персонал вкалывает круглосуточно без выходных и проходных. Всё время в режиме аврала под "Давай!", "Давай!" и "Скорей!", "Скорей!". В таких условиях даже самые трёхжильные начинают зубы на полку складывать. Вот почему я и говорю, что у лётчиков в какой-то степени служба легче...

  Но про наших новых девочек в экипаже, когда начнётся аврал и полёты в жёстком боевом режиме, вот здесь и начнётся самое весёлое. Помощь ребят девочки будут принимать как дОлжное и быстро к этому привыкнут, к хорошему вообще быстро привыкают. А вот когда все начнут зашиваться и вдруг вспомнят про свои конкретные обязанности и девочкам резко об этом напомнят, резко, потому, что у всех усталость и нервы, вот здесь начнётся визг, что вот были такие хорошие, а теперь скурвились и их бедненьких девочек обижают! Ведь они уже привыкли и знают, что эту работу делают другие, думаете, хоть одна вспомнит в застилающей глаза обиде, что делают эту работу ЗА НИХ! В свои должностные обязанности, уж поверьте, они смотреть не станут, а будут верещать и скандалить, потому, что смотреть в обязанности нельзя, там нехорошая правда написана, ведь её писали гады, с которыми обидчики наверняка сговорились заранее. И дальше схема нормального семейного скандала, где сначала суп недосолен, а через пять минут "свекровь - курва старая!" и не нужно искать связь между супом и свекровью, логику и здравый смысл. "И ВООБЩЕ!" - это самый убойный из всех аргументов, здесь поле эмоций и битой посуды. Вот участие в этом мне и не нужно...

  А я своих парней знаю, и они этих красоток себе на шею посадят, и те ножки свесят, так, что буду тут злобным цербером, для дела это полезнее. Нравится мне это или не нравится, не в этом дело! Я отвечаю за свой экипаж, а главное за боеспособность машины, всё остальное ерунда, мы, ребята, на войне и эти правила не я придумал. Хватит ума - поймёте и спасибо скажете, а не хватит - я вам не доктор! А на самом деле мне нужно, чтобы между мной и новыми членами моего экипажа была дистанция и чем она будет больше, тем лучше. Если я хочу, чтобы у меня что-нибудь было с Анной, то никаких намёков даже близко не должно летать! Да и не интересны мне эти девчонки, а вот Подгорный уже стойку сделал, и глазки заблестели у прохиндея. Но ничего, построю всех в три шеренги и моргать на счёт "четыре" будете, от этих придурей в армии уже давно лечение придумано...

  А Анна мне в душу запала, как говорят. Вижу её только издали и не часто, даже, когда меня в лазарет особисты запихали, ей не до меня было, она с настоящими больными возилась. Впрочем, виделись хоть немного чаще. Я и не лезу, она себя так поставила, что на пару с Веселовым они давно всех "ходоков" разогнали. А тут ещё на меня охоту объявили. Подслушал невольно, как наши девицы рядили, что Героев у нас только два. Но Цыганов, вот ведь гад какой, женатый, а этот неохомутанный ходит со своей звериндой... Дальше и так всё ясно, как вы понимаете. Кстати, пока нас не было Тошка кухонную кошенцию придушила. Как уж сумела? Но нашли труп Мурки под утро и на шее только несколько маленьких дырочек от понятно чьих клыков. Но сама целая, а в драке с кошкой должна была пострадать, кошка тоже хищник и за жизнь будет сражаться. Думаю, что девочка просто подкараулила и сверху сразу в шею вцепилась, а кошка её просто достать не смогла. Подобное развитие я предполагал, не тот у Тошки характер, чтобы своё законное уступать, а кошка явно границы перешла. Не зря ведь говорят "с кем поведёшься", вот и кошка не умнее кухонного бабья, оборзела и расслабилась. Ладно. Считаем, что справедливость восстановлена, а дальше - поживём-увидим...

  Я уже смирился, что Цыганов меня сбагрил. Во второй меня с огромной радостью приняли Польчиков и Гоша Озеров. После меня и Польчикова Игорь тоже старожил, он пришёл в полк, когда меня на курсы отправили. В полку куча разговоров про новые двухместные машины, которые из всех только мы с Цыгановым в НИИ ВВС видели. А я даже полетал на такой, о чём мой бывший комэск не забыл рассказать, и меня все донимают. Пришлось даже выступить перед лётчиками, рассказать про машину и свои ощущения. Про общение с ильюшинцами Цыганов, думаю, командиру и сам рассказал. А то у нас каких только слухов не рождалось за это время. Наверно все хотят верить в чудо. Поэтому уже было про то, что новый самолёт вообще весь бронированный, а не только капсула. И про то, что там новый мотор стоит у которого "моща вдвое" и скорость больше пятисот, истребитель догоняет и в высоту свечкой уходит. Словом, кто о чём мечтает, то и хочет видеть. Но неприятно удивил меня Ваня Бунько. С хода взъелся на меня. Узнал, что на место комэска сначала сватали меня и даже всем штабом меня уговаривали, а я отбрыкивался от этого хомута и отбрыкался в итоге. Он ведь был уверен, что его из "ВрИО" просто утвердят и не сомневался, а тут я его оказывается подрезал на повороте. Только вот почему-то стал брыкаться и отказался. Вышло, что Иван желанную должность получил, а я в его понимании просто счастливчик-везунчик под крылом старшего и матёрого Цыганова, к которому как-то подлизался, и награды у меня по знакомству, что меня за собой везде комэск тянет. Но ведь неувязка такая, я ведь от должности отказался! Словом, обидно Ивану и он на мне свою обиду сорвать пытается. Только на меня ведь так просто не наскочишь, я ведь тоже средний командный состав, а на курсах нам многие вещи вдалбливали очень качественно. А самое надёжное средство противодействия такой ситуации - это переводить всё общение в строго уставные рамки, где не оставлять ни малейшей щёлочки для панибратства и расхлябанности. Тогда любой самодур на таком подчинённом зубы пообломает, ну и не подставляться самому. Вот, ну, что за дурость? Нам на фронт через неделю-другую, а его тут корёжит от уязвлённого самомнения и обиды. Вообще, командиры могли бы разговоры и потише вести. Даже представить не берусь, что бы творилось, если бы я согласился, и Иван у меня в подчинённых оказался. Вот ведь везёт мне. То Мельника корёжило, аж зеленел от зависти и злобы, теперь вон Иван как с цепи сорвался. Серёга с Игорем решили с Иваном поговорить и нас замирить, хоть я их отговаривал, но, увы, Иван крепко узду закусил, в итоге и с ними переругался. А виноват в этом кто? Правильно, это я специально их подослал и науськал, чтобы его командирский авторитет уронить и с ребятами поссорить. На фронт поедем, я его где-нибудь отловлю и мозги встряхну, чтобы в бою не дурил, а так его личные тараканы, пусть сам их выгуливает...

  Во вторник всех пилотов построили у штаба, приказали каждому взять с собой по два человека из экипажа и быть готовыми к срочному отбытию. Совсем не жарко, ветер мерзкий промозглый с Волги дует. Приехали три бортовые машины и один автобус. Нас повезли на гудящий неподалёку аэродром. Оказалось, что лётчики завода перегоняют наши самолёты и сейчас должны сесть, а наша задача - их не задерживать, машины моментально принять и через два дня полк должен прибыть в распоряжение нашей шестнадцатой воздушной армии теперь уже не Сталинградского, а Донского фронта.

  Нет, это не нашу армию передали, а наш фронт в конце сентября переименовали и теперь Сталинградский это бывший Юго-Западный, а мы Донской и в нём наша шестнадцатая воздушная. Вот ведь! Сидели расслабленные, не знали чем себя занять, а тут подъём и побежали! Вот это же суметь всё так через голову делать! Но в армии такое довольно часто, в штабе чего-нибудь запланировали и время назначили, а довести до всех исполнителей забыли или секретность не позволила, вот и оказывается вдруг "крутись, как хочешь, но похороны завтра в двенадцать".*** И после этого и начинается обычно беспримерный героизм и забеги по вертикали "Хватай мешки - вокзал отходит!", чтобы хоть как-то из этого ляпа выбраться. Ведь чем ниже начальник, тем больше он в случившемся виноват, как вы сами понимаете. Но мы и не такое можем! Хорошо, что я Валю с Серёгой взял, а ведь некоторые наши кобели решили, что эта поездка замечательный способ хвосты перед девчонками распушить, как они будут самолёты к перегону и вступлению в боевые действия готовить? Ладно, это их проблемы, у меня и своих хватает.

  Никто машин не выбирал, так наверно честно и правильно, как стояли так мне тринадцатая по счёту и досталась. Ну, сами считайте: две - командира и Морозова, девять первая эскадрилья, и моя - вторая после Бунько. Машина, как машина, сделана в явной спешке и это видно по обработке поверхностей, швов, зазоров лючков, но выбора нет, будем работать с тем, что есть. Вале велел шкурить все места, где не ровно, а Сергея, как самого худого и изящного загнал внутрь все болты и винты обтягивать. Чем другие занимались, не смотрел, быстро осмотрел машину и стал Валентину помогать. Заодно и согрелся, и так времени в обрез. Раствора моего нет, да и условий для нанесения рунических печатей здесь никаких, так, что будем делать то, что можно и нужно.

  Пока осматривал самолёт, долго не мог упавшую челюсть подобрать. Фантастика! Фактически всё осталось как раньше у одноместной машины, только сзади за бронеплитой бронекапсулы выгорожен маленький кокпит для стрелка. То есть лётчик и мотор, как и раньше, закрыты со всех сторон внутри бронекапсулы вместе с бензобаком. А вот стрелок прикрыт со спины задней плитой бронекапсулы, а спереди ниже груди в ногах бронелистом поставленным поперёк фюзеляжа позади отсека стрелка. То есть, сверху, снизу, с боков и сзади выше уровня груди, стрелка защищают только обычная обшивка и тонкий плексиглас откидного фонаря. Так, что мне нужно со всех сторон Подгорного защищать, то есть всё бронировать. Но это у моей машины, а у других... Хотя и так бы бронировал, просто теперь нужно иметь ввиду и постоянно помнить, что при заходе мессера или при уходе от зениток строго со стороны хвоста пули могут к Сергею залететь через открытый проём где он с пулемётом сидит. Это ещё одно подтверждение, насколько было удобнее одному летать.

  В кабине свинтили на фиг прицел, попробовал поговорить про пристрелку оружия, но не в такой нервной обстановке. Командир раскричался, что от меня он таких глупостей не ждал! Короче, пристрелять оружие не выйдет, то есть так и пойдём в бой, как пушки и пулемёты на заводе выставили, а выставили их, просто воткнув в места установки. И никто их не регулировал, не выравнивал и не пристреливал. Хотя большинство наших это вполне устроит, ведь стреляют и бомбят "куда-то туда - в сторону цели". Ну, я уже рассказывал специфику применения оружия расположенного в крыльях. То есть тут и прицел, даже очень хороший не сильно поможет, если своего глазомера мало. Линия прицеливания - она воображаемая, а траектории полёта пуль и снарядов исходно под углом к ней. То есть в идеале при правильном сведении стволов в назначенном месте (двести-триста метров по курсу) при не расстрелянных стволах, линия прицеливания должна пересечься с траекториями пуль и снарядов, и наступает всем счастье! Про баллистику полёта пуль и снарядов я промолчу, а то побьёт кто-нибудь, ведь есть ещё влияние вращения на полёт и отклонение за счёт действия ветра или вертикальных потоков воздуха. Вот только самолёт движется. Расстояние до цели постоянно меняется. Всё это нужно учитывать, не забывать - головой крутить, самолётом управлять, то есть не просто прямо курс выдерживать, а маневрировать под огнём противника. Вот и выходит, что у большинства стрельба куда-то в сторону цели и бОльшего от них требовать глупо. Правда и цели довольно крупные, танк или батарея с расстояния в триста метров и с использованием трассирующих пуль вполне можно даже успеть курс подправить. Ну, да ладно, разберёмся. Есть у меня подозрение, что время у нас будет, а сейчас просто доводим до ума матчасть, особенно поверхности, а то просто ужас охватывает. А ведь потом после правки уже ничего не сошкуришь, вот и нужно успевать сейчас.

  Да! И мне повезло, машина досталась с уже привычными пушками ШВАК, хотя пришли пять или шесть машин с более мощными ВЯ - двадцать три миллиметра. Мне эти три миллиметра большого преимущества не дадут, а вот иметь по двести пятьдесят снарядов вместо ста восьмидесяти на каждый ствол - это существенно, сами подумайте с двух стволов по семьдесят лишних снарядов мощности фугасного от лёгкой гаубицы. Нет, по инструкции в снарядный ящик положено загружать двести десять снарядов к ШВАК или сто пятьдесят снарядов к пушке ВЯ, но наши оружейники укладывают по двести пятьдесят и сто восемьдесят соответственно. Вот к пулемётам только положенные полторы тысячи на оба пулемёта, больше никак не выходит, иначе может ленту закусить и перекосить.

  Назавтра наш БАО отправили по железной дороге. К всеобщей радости для базирования нам определили наш аэродром, на котором недолго после нашего вывода базировалась отдельная разведэскадрилья, но их вывели на переформирование или в другое место, главное, что нам не нужно к новому месту привыкать и мы сразу сможем эффективно работать. Теперь остались здесь на аэродроме только лётные экипажи, а местные техники должны только помочь нам перед вылетом запустить моторы. Но тут вмешались высшие силы. Пришёл циклон или просто перепад температуры, но встал такой туман, что в короткие просветы команду на вылет не даст ни один командир, потому, что слишком велик шанс, что после взлёта будешь летать в этом "молоке", пока не кончится горючее, если на аэродроме посадки не будет. Только девятнадцатого к обеду развиднелось, и по телефону передали, что на месте тоже вроде бы устойчивое "окно".

  Полк прибыл с опозданием на сутки, но глобально по этому поводу никаких наказаний не было, против сил природы не попрёшь. Да и вся остальная авиация летала постольку-поскольку. Зато я за эти два дня успел сделать отвар и наложил все рунические печати, кроме обработки мотора. Двигатель доработать физически было невозможно, а ушлый Подгорный умудрился где-то найти зелёную и белую краску. Белую мы пустили в дело и с соседями поделились, чтобы номера бортовые написать. А вот зелёной будем потом красить, когда на место прилетим, чтобы печати не размазать и они успели поработать. Ещё осталось сделать заряженную жидкость для улучшения скольжения, а потом только снаряды и патроны перед зарядкой выправлять. Сергей - молодец, завёл специальную жестяную банку, на которой краской красиво вывел: "Смерть немецким оккупантам!" и макает он в жидкость из этой банки все наши пули и снаряды. Ну, пишут же моряки на торпедах или артиллеристы на снарядах разные пожелания и лозунги, а мы чем хуже...

  Сергей страшно горд своим крупнокалиберным пулемётом Березина. Только вот проблема, он же и свои патроны будет в раствор макать и придётся долго объяснять, почему это его двенадцатимиллиметровые пули взрываются как снаряды от трёхдюймовки. И не только ему, найдутся глазастые, и что с этим делать? Кроме этого есть возможность ему иметь семь с половиной сотен выстрелов против полутора сотен. А в угоду скрытности мне совсем не хочется жертвовать замечательную возможность нанести больше вреда немцам. Но решение пришло внезапно и шикарное:

  - Сергей! У меня есть для тебя предложение...

  - Я слушаю.

  - Я сначала хочу тебя спросить, как тебе понравится иметь на своём пулемёте возможность выпускать за вылет в пять раз больше пуль?

  - Как это?!

  - Понимаешь, у тебя стоит крупнокалиберный пулемёт Березина. У него конечно калибр большой и пули не сильно уступают снарядам моей пушки по своему убойному действию. Но вот только скорострельность у него аховая. К примеру, если немецкий самолёт будет иметь высокую угловую скорость, то даже при правильном прицеле и вовремя выпущенной очереди, он может проскочить между летящими одна за другой пулями. А вот у пулемёта Шпитального скорострельность такая, что такой фокус уже не пройдёт. И вообще, это уникальный пулемёт и если разобраться, то он выпускает в противника не очередь даже, а облако летящих пуль и миновать его почти невозможно. А если добавить к этому, что на одну зарядку у тебя не сто пятьдесят, а семьсот пятьдесят патронов!... А я могу тебе пообещать, что эти пули будут эффективнее, чем у крупнокалиберного пулемёта. Ты же не думаешь, что я просто из каприза прошу каждый снаряд или пулю пулемётного патрона макать в нашу специальную баночку, которую я каждую неделю делаю новую? Как ты понимаешь, это тайна, о которой никто не должен знать и даже догадываться! И тебе придётся очень следить за своим языком.

  - Но как?

  - Если бы я знал "как?" и "почему?", то я бы уже поехал в Москву к Сталину и предложил все снаряды в такую жидкость макнуть, и мы немцев бы уже по пригородам Берлина как тараканов тапочком гоняли. Но я пробовал, и ни у кого, кроме меня или точнее рядом со мной не действует. Я тебе больше скажу, ты не удивлялся, что на нашей машине никогда не повреждалось ничего кроме элеронов, закрылков и рулей?

  - Мы с Валей всегда удивлялись, как вам везёт, даже когда все возвращались измочаленные, у вас только эти детали повреждены.

  - Дело в том, что я свои узоры по всей обшивке не просто так рисовал. Благодаря этим узорам после полёта обшивка у нас стала крепче брони. Поэтому у меня всё время была краска ободрана, ведь в меня много раз попадали, а вот пробить обшивку снаряды и пули не могли. Но краску сдирали, мы ведь ею после обработки красили. Знаешь, я очень много думал и хотел бы усилить броню наших танков или сделать непробиваемые щиты для пехоты. Но всё работает только рядом со мной. И даже если я полетаю на чужом самолёте, который так же обработаю, то через пару дней, а может и раньше, у него всё вернется, как было. Потом, после войны я может быть, пойду к учёным, чтобы они меня обследовали и может быть поняли как это всё происходит, но сейчас этого делать никак нельзя. Первым делом меня куда-нибудь спрячут, ведь есть опасность, что я попаду к немцам, и они узнают о моих способностях, поэтому не просто спрячут, а посадят в тюремную камеру и я из неё уже никогда не выйду. И когда они испробуют на мне все свои методы и ничего не поймут, что надо сделать следующим шагом? Не знаешь?

  - Не-ет...

  - А следующим шагом какой-нибудь учёный предложит меня разрезать и посмотреть, как я устроен внутри, что у меня не так, как у других людей? У меня всё так же, но им же интересно и зарежут меня на фиг, и буду я кусочками по банкам в спирту лежать, а они будут диссертации писать и жутко радоваться, но так никто и ничего не поймёт, ведь таких как я в истории было много, ведь не зря в сказках про это рассказывают. Может где-нибудь чего-нибудь приврали и придумали, но все сказки всех народов земли рассказывают одно и то же, а учёные всего мира хором кричат про мистику и обман. Не кажется ли тебе, что в этом единодушии не всё чисто и честно?

  -...

  - Вот поэтому никому и ничего не говорить, ведь я сейчас насколько больше вреда немцам нанести могу. Одних самолётов мы с Цыгановым уже сколько посбивали... Договорились?!

  - Я не подведу! Товарищ лейтенант!

  - А я и не сомневался. Кстати, а ШКАС даже весит килограммов на десять меньше УБТ, а это ведь тоже неплохо, в воздухе вес всегда очень важен...

  За день после прилёта на родной аэродром, ещё пока не успели добраться вагоны с опаздывающим БАО, мы с Сергеем всё нужное для подготовки машины и приведения её в нужное мне боеспособное состояние сделали. Не много было экипажей, которые как мы вокруг машины муравьёв изображали. Зелёная краска оказалась немного более светлого колера, чем заводская и когда начали закрашивать зашкуренные места получились пятна, которые после того, как закрасили все места ремонта расширили, а где-то дорисовали, и весь самолёт покрылся пятнами похожими на камуфляж, хотя полноценным камуфляжем не являлся. Пришлось выдержать ещё одну стычку с Иваном, который опять "полез на ёлку". Его машина имела номер двадцать один, как и номер по позывному, ведь мы официально в системе связи ВВС так и оставались "Тюльпанами", то есть комэск-два - это двадцать первый. Вот и наскочил он на меня, что я приказ нарушаю, и номер у меня должен быть две двойки, а не сорок семь. На что я поинтересовался у него, где и когда указанный приказ был издан и где моя подпись под ним о том, что я ним ознакомлен? А когда он попытался на повышенных децибелах изгаляться о том, что такое простое и очевидное решение любому кретину понятно, я спросил его, а уверен ли он, что на самолёте командира полка красуется цифра один, а у Цыганова две единицы? Я то знал, что у командира его любимая шестёрка, а у Цыганова тройка, да и не только я это знал, весь полк знает, и на эти номера никто покушаться не думал, как на Гордеевскую девятку или Серёгин четвертак. И вообще, продолжал я переходя на зловещее подвывание, в его словах мне видится подозрение, а не работает ли он на немецкую разведку, ведь при такой маркировке самолётов, уже по одним номерам можно без проблем узнавать куда и кто полетел, и в каких машинах командиры, которых следует выбивать в первую очередь... Достал он меня уже, вот ведь баран упёртый. Одна радость, что нам выдали зимние меховые комбинезоны, а то пока летели сюда, здорово замёрзли, про продутых стрелков в шинелях даже не говорю. Конечно, сейчас в меховых комбинезонах ещё жарковато, но лучше вспотеть, чем зубами клацать. Хоть погода ещё колеблется в районе нуля, но уже второй день низкая облачность, туман и метель, видимость метров пятнадцать и просветов не видно. И если бы у нас аэродром не стоял на песчаной почве, вполне возможно, что его бы уже развезло от непролазной грязи...

   *- Это действительно так. Нельзя просто пропорционально увеличить что-либо с сохранением пропорций несущих частей. К примеру, если пропорционально увеличить собаку в десять раз, то она даже на ноги встать не сможет, её вес переломает ей все кости. А увеличенного жука, для которого его хитиновый панцирь выполняет функции скелета, просто весом свернёт внутрь.

   **- На И-16 действительно устанавливался один из первых авиационных коллиматорных прицелов ПАК-1. Но в отличие от ПБП-1б он имел более широкое поле зрения, был установлен впереди среза кокпита под лобовым стеклом фонаря и откидные стёкла, куда проецируется метка коллиматора легко убираются и лётчик может пользоваться простым зенитным прицелом с кольцевыми секторами. В то время, как на Ил-2 прицел ПБП-1б кронштейном ещё выдвинули к лицу пилота, а при ударе об него лицом, лицо без вариантов проиграет литой железяке кронштейна. Позже в 1943 году появится прицел ВВ (визир Васильева), но при этом ещё долго не разрешали снимать прицел ПБП-1б и летали с теперь уж окончательно ненужной железкой. Видимо не нашлось среди высоких авиационных чинов ни одного решительного человека, который взял бы на себя ответственность.

   ***- Старинный анекдот про тёщу, которая решила над зятем покуражиться и пожелала, чтобы в доказательство его любви к ней и дочери сделать так, чтобы её похоронили у Кремлёвской стены. Вот он ей и сделал: "Дорогая тёщенька! Я тебя люблю! Но крутись-вертись как хочешь, а похороны завтра в двенадцать!"

  За время нашего отсутствия изменилось не слишком много, а может наоборот много и кардинально. Бои в Сталинграде идут свирепые. Немцы сумели продавить оборону на подходах к городу, то, что у нас называлось "рубежи наружного обвода", хотя и заплатили за это немалыми потерями. Но по приказу своего Фюрера рвутся к Волге, а наши встали наглухо. То есть формально наши если отступили, то не очень далеко, это не летом, когда фронт катился, и каждый день нужно было новую линию соприкосновения на картах рисовать. А вот с другой стороны произошло кардинальное изменение. Идут не локальные стычки в виде прощупывания, чтобы потом выждав ударить и прорвать фронт, чтобы он весь посыпался, как немцы делали уже много раз. Сейчас бои идут в глубоком клинче, и даже если где-то удастся линию обороны прорвать, то это ничего не даст. На прорыв бросят силы и прорвавшихся выдавят или уничтожат, а соседние участки как стояли, так и продолжают стоять, а это кардинально другое качество и состояние. Поэтому можно сказать, что изменилось очень много. Помните едва не удавшийся прорыв шестнадцатой танковой дивизии, который девочки-зенитчицы отбивали? То есть тогда целая дивизия нащупала промежуток в системе нашей обороны и въехала в него без боя и скорее всего вышла бы к Волге, сметя несколько батарей зенитно-артиллерийского полка. Сейчас такое уже невозможно, по крайней мере в районе города. И не только потому, что наши встали в глухую оборону, но и потому, что немцы в этом противостоянии тоже вымотались и устали, да и потери далеко не все можно восполнить.

  Преимущество в артиллерии, танках и самолётах у наступающих сохраняется, а немцы на острие удара по городу сосредоточили огромную огневую мощь, которая просто смешивает наши передовые позиции с землёй и это позволяет немного двинуться вперёд. Но едва бои вошли в городские кварталы, эта тактика перестала приносить немцам результат. Хотя, какие там городские кварталы? Уже в сентябре, когда нам приходилось летать над городскими районами, там едва ли можно было найти хоть одно целое здание, но даже эти уцелевшие остовы капитальных стен и сохранившиеся подвалы и подземные коммуникации дают нашим бойцам переждать обстрел или бомбёжку и во всеоружии встретить пытающихся перейти в атаку немцев. Другими словами, обе стороны несут тяжёлые потери, но не уступают друг другу. Мы находимся всего в семидесяти километрах севернее зоны боёв, но даже у нас слышна почти постоянная канонада. Кто-то сказал, что на каждого защитника Сталинграда немцы израсходовали уже несколько десятков снарядов и спорить с таким утверждением нет желания. Кажется для всех нас, немцев и всего мира, стало каким-то знаком, удастся немцам пробиться до Волги или мы им этого сделать не дадим. И этот вопрос, не озвученный, словно висит в воздухе и определяет наше отношение ко всему, что мы делаем, комиссару даже говорить ничего вдохновляющего не требуется...

  Те, немногие, что выжил и вышел из горнила этих боёв, рассказывают, что бои в городе идут уже даже не на злости или ненависти, на каком-то запредельном исступлении. И тут уже победит даже не тот, у кого патронов больше, а тот, кто устоит уже после того, как его убили. Недавно комиссар на политинформации рассказывал про Крымскую войну, когда вот так же собрались все европские стервятники и с помощью Турции решили откусить от России кусок. Объединённый флот Англии, Турции и Франции вошёл в Чёрное море и попытался оккупировать наш Крымский полуостров. Но наш адмирал Нахимов, который командовал тогда Черноморским флотом, осознал, что наш в несколько раз более слабый флот не выдержит прямого столкновения с объединёнными силами трёх сильнейших флотов мира, и затопил наши корабли у входа в бухту Севастополя. В итоге противник не мог войти и высадить свои силы в порту, а моряки на берегу усилили наземные войска, в том числе снятой с кораблей артиллерией. Защитники Севастополя показывали беспримерное мужество при обороне города. Тогда в Европе появилась присказка, что русского мало убить, его надо её и повалить. А англичане своих бойцовых собак стали в шутку называть "Севастополем", дескать "попробуй возьми". Вообще, странная какая-то была война. В Крыму фактически во многом решалась судьба страны, а в Петербурге в это время шли балы и приёмы, которые в числе прочих давали английский и французский посланники. Император крутил романы, а газеты захлёбывались слюнями, поливая грязью или восхваляя участников боёв в Крыму. Но эта непонятная война стала знаковой для всего мира, как сейчас для всего мира знаковым стал Сталинград, в котором две армии сошлись в иступляющем противостоянии. И нам было без слов понятно, что из этого положения невозможен отход на какие-нибудь новые позиции эшелонированной обороны или какое-нибудь мудрое по канонам стратегии и тактики хитрое маневрирование. Здесь за любым сделавшим шаг назад противник сделает шаг следом, ведь ещё не догрыз ему горло, а значит, и выпускать нельзя...

  Бои начатые летом в излучине Дона со всё более и более нарастающим накалом даже не откатились, отползли к окраинам города. Какое может быть отступление, если за эти грохочущие непрерывно четыре месяца фронт отошёл на пять десятков километров, это меньше чем полкилометра в сутки. Вернее это словно сжимаемая пружина, чем больше жмёшь, тем сильнее она сопротивляется давлению. И теперь в развалинах Сталинграда немцы сжать её больше не в состоянии и фронт встал, не смотря на постоянные обстрелы и атаки. Наши штурмовики наверно могли бы сверху помочь нашим защитникам, но линия разграничения настолько неопределённа, что в этой мешанине просто невозможно разобраться, где наши - где немцы. А потому штурмовики нашей армии работают в стороне, подвергая атакам только понятные цели, где нет риска, что от наших бомб пострадают свои... Со штурмовиками и истребителями своей восьмой армии у сражающихся в городе связь налажена лучше и они наносят удары по заказам наземных войск, а нам остаётся только опосредованная помощь...

  Но оказывается, когда в городе шло это эпическое противостояние и в боях перемалывались тысячи солдат, горела техника и сутками из-за пыли и дыма сражающиеся не видели неба. Наше командование сумело подготовить неожиданный для противника удар и девятнадцатого ноября началось наше контрнаступление. Наше, в смысле, нашего Донского фронта. С севера нас поддерживают соседние Юго-Западный и Воронежский фронты, а с юга левый фланг Сталинградского. А удерживающие немецкое наступление шестьдесят вторая и южнее шестьдесят четвёртая армии продолжают биться в городских развалинах. И хоть было запланировано наше участие с первого дня, но установилась совершенно нелётная погода и мы сидим и ждём погоды. Напряжение и факт нашего контрнаступления подстёгивают и заставляют чаще смотреть на висящую в воздухе хмарь, но мы прикованы к земле...

  Наконец, двадцать первого немного развиднелось и нам дали команду готовиться к вылету. Наш фронт по плану наступает почти прямо на город с севера, и мы должны окружить немецкие войска в Сталинграде и окрестностях. А потом встретиться с нашими наступающими с юга частями левого фланга Сталинградского фронта, с которыми завершить полное окружение Сталинградской группировки войск немцев. Пока никто не видел, я перед входом в штаб, где нам должны поставить задачу на вылет, прижал Бунько. Прихватил за ворот комбинезона, приподнял, притиснул к стенке и заблокировал своим коленом его ноги, чтобы не дрыгался. И как можно спокойнее сказал, что он может дурковать как хочет, но если эта дурь из него полезет в бою, я после возвращения его так отмордую, что Веселов ему будет неделю примочки делать, а рёбра и челюсть пинцетом два дня собирать. А главное, я буду летать один и так как считаю нужным, чтобы прикрыть эскадрилью сверху, если он не доволен, после вылета пойдём к командиру, где можем всё обсудить. Этот упёртый баран начал шипеть, что теперь, когда у всех есть воздушные стрелки, наши с Цыгановым выкрутасы больше никому не нужны! Ну, что сделаешь с идиотом? Я всё сказал, и повторять не собирался. При постановке задачи командир не догадываясь о нашем с Иваном разговоре уточнил построение: он идёт в центре сверху, Цыганов замыкает, а я впереди над второй эскадрильей, которая сегодня головная и её ведёт Морозов. А это уже приказ, но на выходе рассерженной гадюкой Бунько мне в спину прошипел, что я сволочь и знал! Да я знал, но не приказ, а нашего командира, который нашу успешную тактическую находку отбрасывать не собирался. Другими словами, спасибо Цыганову и любимому командиру, что меня лбами с Бунько столкнули, а ведь раньше вполне нормально общались...

  Взлетели, облачность всего в полукилометре, а местами ниже, и такая плотная, что словно сумерки, хотя уже утро давно. Идём работать по немцам, помогать нашим наступающим частям шестьдесят пятой армии за Доном в районе Верхне-Бузиновской. Наши танковые клинья со стороны Логовского и Серафимовича по степи сносят отдельные очаги сопротивления. Фронт смяли и прорвали ещё вчера, когда мы сидели из-за погоды и только слушали артподготовку перед атакой. В районе Верхне-Бузиновской какая-то немецкая танковая часть заняла оборону, и даже отбиваются довольно грамотно. Но вот проблема у вас ребята, тут мы прилетели, и сейчас будем доводить до вас, насколько сильно вы не правы. У Серёги первый боевой вылет, поэтому стараюсь чаще говорить с ним по внутрисамолётной трансляции. Для него же поясняю, когда и что мы пролетаем. Как на экскурсии, вот слева осталась Сиротинская и тот самый "легендарный угол" Большой излучины Дона, а справа Мало-Клётская и Логовский. Ну, и так далее. Ещё ему нужно привыкнуть к моим возможным манёврам, ведь он спиной вперёд сидит и многие мои манёвры для него тяжелее, и лучше научиться их встречать и правильно реагировать. Сергей - молодец, со своими комментариями не лезет, я его предупредил перед вылетом, что он подаёт голос только по делу - если увидел что-то важное, например, немцев в небе, остальное время я его не слышу.

  Подходим, мне и Морозову по традиции подавлять ПВО, напоминаю Сергею, что на выходе из пикирования и атаки или при кренах он может стрелять по целям на земле и вообще смотреть и стараться побольше запомнить, что и как мы сделали, будет помогать после вылета рапорт писать. А ПВО у ребят оказалось сумасшедшее. Не у каждой станции или аэродрома бывает такая плотность стволов. По нам открыли огонь не меньше полусотни только тяжёлых и средних стволов, не считая винтовок и пулемётов, при этом на таком небольшом пятаке, что просто невероятно. И хорошо, что я повесил себе по четыре эРэСа на каждую сторону, вот под прикрытием пусков реактивных снарядов стал сносить этот плюющийся огнём пятак из обеих пушек. Не знаю, каково это было в восприятии с земли, но для нас весь центр, где было возможно в охране какого-нибудь штаба или объекта сосредоточена такая зенитная мощь, просто утонул в облаке сплошных разрывов, в котором уже больше никто не стрелял. Ну, а что вы хотите? Если под следующие один за другим разрывы эРэСов я стал давать веером очереди из пушек. И на пятаке метров сто в диаметре, где были натыканы больше полусотни зениток, взорвались штук по пятьдесят снарядов с каждой моей пушки при их мощности эквивалентной взрыву артиллерийского фугаса. Морозов увидев такую радикальную работу отвернул и прошёлся по нескольким зенитным точкам в стороне, которых тоже хватало и я следом тоже переключился на них. А полк после подавления нами зениток стал планомерно и старательно утюжить оборону станицы. Дошло до того, что гонялись за отдельными машинами пытающимися выехать из-под обстрела. Одних врытых и спрятанных за домами и сараями танков наши бомбы разнесли больше десяти штук. Два точно на счету моих пушек, а ещё три грузовика и бронетранспортёр, может, и бомбы в кого-нибудь попали, мне этого не видно. На штурмовку каждая машина заходила не меньше семи-восьми раз. Думаю, что обратно мы летели почти без боекомплекта. Чувствовалось, что народ соскучился и душу отвёл, тем более, что есть такая возможность. И что особенно приятно - летели все, только двое поддымливали и их пропустили в начало строя, чтобы им было удобно сразу на посадку заходить.

  А про реактивные снаряды. Мы все сильно удивились, что на прилетевших машинах на всех установлены только по две направляющие под каждым крылом. Мы ведь привыкли уже, что берём по шесть штук, то есть у нас стояли по три направляющие, а тут всего по две, но широко. Оказалось, что направляющие универсальные и можно подвешивать как привычные нам восьмидесяти двух миллиметровые, так и тяжёлые - сто тридцать два миллиметра. Вот последние, которые весят в четыре раза больше маленьких - почти полтора пуда каждый, принято подвешивать по две штуки, и расстояние между ними больше. Само собой мы постарались поставить между ними ещё по одной направляющей, а я рядом ещё одну и на вылет брали, кто как хотел. Кто по два больших, а я по четыре маленьких эРэСа. У меня были восемь малых. Может по прилёту попробую повесить ещё по одной, чтобы брать десять штук. Я бы ещё с большой радостью сделал пуск поштучный, но не выходит, только парами. Ведь мне они нужны для того, чтобы замаскировать мою стрельбу из пушек, от попадания которых взрывы - каких быть не должно...

  Когда прилетели Сергей чуть с крыла не свалился, так его распирали эмоции. Он оказывается умудрился расстрелять почти весь свой боезапас, хотя при скорострельности ШКАСа это не так уж сложно, но пришлось сделать ему небольшой выговор, что увлекаться нельзя и на обратный путь обязательно оставлять запас на случай воздушного боя не меньше двух сотен патронов. Тем более, что у нас особенный самолёт, на нас возложена функция прикрытия группы от нападения вражеской авиации. А при работе по цели чаще всего нам придётся подавлять вражескую ПВО. Подгорный выслушал, обещал помнить и, ухватив Комолова потащил его рассказывать, как он классно гадов гонял и даже видел, как какого-то немца на куски его попадание разорвало. Сергей сам увидел, как действуют пули от его пулемёта и скепсис, который был на лице, когда я волевым решением продавил установку ему вместо УБТ ШКАСа, теперь исчез полностью.

  Или возбуждение Подгорного так передалось, или она сама забыла каково это летать, но Тошка устроила скачки не тише, чем распираемый эмоциями Сергей. Я подозреваю, что рядом со мной в полете, она получает волну Силы и не исключено, что испытывает сейчас эйфорию от переполнения Силой. А ещё у неё, похоже, сейчас начался период спаривания, поэтому мне периодически приходится её немного трепать прихватив за шкирку, после чего она на несколько дней успокаивается и вся какая-то расслабленная и ласковая изображает мой воротник, который в зимнем комбинезоне изображать даже удобнее. Прихватил Сергея, чтобы не отвлекал остальных от работы с машиной и направился в столовую. Чувствовала моя пятая точка, что сегодня лететь, и как бы ещё не один раз.

  После исчезновения вредной кошки Тотошка снова кушает вместе со мной. А на новое задание вылетели уже через час. Истребители обнаружили какую-то колонну, двигающуюся от Калача на Тузов, вот её и приказано уничтожить. Вылетели, места знакомые, там не слишком далеко на запад недоброй памяти Обливская, да и рядом с Тузовым аэродром вроде бы был и небольшая площадка "Берёзка" ближе к Калачу. Колонна даже без летней пыли в заснеженной степи видна издалека. Мы с Цыгановым пошли выбивать зенитки, которых на прицепах оказалось три, развернуться успела только одна. Потом полк отработал схему штурмовки из оборонительного круга и колонну разбабахали с чувством и не спеша. Вот только на отходе появились пять немцев, три сто девятых мессера и два сто девяностых Фоке-Вульфа*. И заходить они стали очень уверенно, как-то даже слишком, я бы сказал вальяжно. Крикнул Сергею:

  - Держись, сейчас маневрировать буду, и смотри в азарте нам хвост нам не отстрели...

  Командир приказал полку встать в круг, а мы трое с командиром сверху пошли по кругу навстречу вращению наших под нами. Главное не пропустить истребители к нашим! А немцы почти синхронно разошлись веером и скользнули на высоту под самые облака, хотя, какая высота, несчастные пятьсот метров, а мы вертимся над нашими на двести пятьдесят, круг на полсотни метров ниже. Немцы отошли чуть в сторону, но не уходят, словно ждут кого. Патовая ситуация, если сейчас наши начнут в строй вытягиваться, то немцы точно могут кого-нибудь отщипнуть, даже поднявшийся к нам от круга Морозов не слишком поможет. Полк, все пятнадцать машин в кругу стоят, как на параде, одна машина из первой почему-то на земле осталась, вот и выходит пятнадцать машин и мы вчетвером сверху. Ждём чего-то, не ясно чего...

  Ещё до того, как мозг сформулировал происходящее, руки и ноги уже выкрутили машину на Запад, именно в той стороне вдруг появились несколько, явно больше трёх горящие злобой и злорадством ауры, которые стремительно приближались снижаясь. И когда из низких облаков в стороне, примерно в семистах метрах вертикально вниз выпали четыре "худых", всё моментально встало на свои места:

  - Цыган! Мороз! Держите первую группу, они тоже кинутся! Ну, гады... Пастух! За мнооой!...

  Какие на фиг положенные по связи Тюльпаны, в бою всё прямолинейнее и как привыкли, да мат заменяет многие многословные команды. Вроде бы падать в вертикальном пике в стороне от группы вставших в круг штурмовиков глупость, если не учесть вторую группу сверху. Скорость, которую набрали мессеры и нашу глупость, из-за которой наш круг встал на высоте в двести метров. Задача верхней атакующей группы отвлечь, а второй на скорости проскочить к штурмовикам со стороны беззащитного брюха. Может подранить одного-двух и сразу уйти вверх, разменивая скорость на высоту. И даже если в круге кто-нибудь найдётся, что рискнёт резко дать нос вниз и атакует в лоб худых, это разорвёт круг и создаст толчею, из которой машины повалятся куда попало и тут уж кому повезёт не стать объектом атаки верхних или нижних, а от атаки одного охотники легко увернутся. Тем более, что специфика построения "круг" в том, что в выгодном для такого атакующего манёвра могут оказаться не больше двух машин, а скорее одна. Круг вообще защищает от атаки сверху и сбоку, но не снизу. Расслабились, для защиты круг должен был встать не выше ста, а лучше пятидесяти метров, тем более, что тут степь и никаких препятствий для использования такой малой высоты. Но у нас много молодых неопытных лётчиков, вот и опасается командир. Мы сверху ничего не можем сделать с такой атакой снизу и на больших скоростях. Всё это промелькнуло в доли секунды, а машина застонавшая стрингерами и лонжеронами в жёстком маневре, уже навела нос на группу мессеров уверенных в своём превосходстве и на команду Бурдужи запоздало ухмыльнулся, вот уж точно, "За ним!" у меня не выйдет, скорее он за мной...

  А вот хрен вам с подливой! Я валюсь прямо из критического виража, хотя сразу выравниваю машину, высоты для таких маневров маловато, но зато развернул машину буквально за три секунды. И палец нажал на гашетку пулемётов, которые палили в разные стороны, сводить их буду потом, сейчас подправлю курсом. С точки зрения немцев такая стрельба - просто нервная реакция и бессмыслица, хоть развёрнутые всей верхней плоскостью в мою сторону не могут не видеть рой летящих к ним трассеров, но на расстоянии больше полукилометра такая стрельба не имеет смысла, это забито в головы как абсолютная истина! Вот только в эту аксиому вмешалась Сила, то есть я вложил в обычные пульки не слишком мощных патронов ШКАС Силу и сейчас направил её на врагов. И случилось то, чего не ждал и не мог ждать здесь сейчас никто. Совсем не опасные летящие искры - пули достигли трёх из четырёх немцев, и на каждой машине вспухло не меньше трёх взрывов. А одному не повезло больше всех, он поймал больше пяти из них три в корень одного крыла. Я подправил прицел и снова нажал на гашетку, но второй очередью не попал, ведь когда на его глазах трое из четырёх, то есть все, кроме него не маневрируя воткнулись в заснеженную голую степь, а один сделал это несколькими кусками отбросив в сторону крыло, оставшийся немец неожиданно вывернул свою машину каким-то невероятным виражом с полубочкой и моя вторая очередь прошла чуть в стороне. И хоть я больше не стрелял, этот четвёртый так и ушёл на бреющем каким-то рваным зигзагом облизывая на бреющем степные бугорки...

  Но времени любоваться на удравшего нет, пятеро верхних уже заходят с разных сторон. Для атаки они выбрали машины комэска и Бурдужи, Морозов ушёл ниже круга, хотел так прикрыть от атаки снизу, а я из-за рывка вниз провалился по высоте почти на двести метров и вывалился в сторону, но, что удивительно и на меня вывернул один мессер, которого в суматохе я не сразу почувствовал. Тут мелькнула шальная мысль - отдать его Сергею, а для этого...

  - Командир! У нас сзади кажись мессер...

  - Знаю, Серёга! Только не спеши, я сейчас ровно по дуге пойду, он от тебя справа от хвоста будет! Патронов не жалей!

  Положил машину в лёгкий крен. В последний момент подумал, что в таком заходе этот гад может в Подгорного попасть, но риск меньше, чем важность факта первого "сбитого" для моего стрелка! За одного битого, не зря, двух не битых дают! Когда в ожидании мои нервы уже готовы были лопнуть, а я ведь чувствую, что немец уже совсем близко и явно курс корректирует нас выцеливает, я ведь скольжение сделал, не сильно, но прицел сбивает, а у него скорость намного выше моей... Уже готов был закричать на стрелка, когда почувствовал дрожь его пулемёта и оглушающий вопль:

  - Попал! Попал! Я попал!!! Командир!...

  Вывернул машину и увидел уходящего с креном и дымом вполне управляемого немца, но в мои планы такое совсем не входило. Резко ногу от себя и ручку вперёд и направо, почти без скорости машина чуть замерла, словно думая, а стоит ли ей слушаться таких дурных команд, и кивнула носом вслед мессеру, Не слишком длинная очередь вырвала кусок верхнего крыла, чем прекратила его попытку побега.

  - Молодец! Серёга! Твои сто грамм законно! Смотри дальше! Не зевай! Бой ещё не кончился! Только добивай сразу...

  Но пока мы набирали высоту и возвращались, там всё уже закончилось. Цыганов подловил своего почти в упор, а Бурдужа сработал со стрелком, сделал финт со сбросом скорости, когда немец не успевает среагировать и проскакивает мимо. На проходе ему в бочину дал очередь стрелок и командир добавил из обеих пушек и пулемётов. За несколько минут потеряв шесть самолётов из девяти, немцы предпочли от таких ненормальных уйти в облака.

  - Внимание! Тюльпаны! Всем спасибо! Тринадцатый! С меня причитается! Всем, к дедушке! Не расслабляться! Высота полста! - Раздался в треске помех усталый бас командира!

  Приятно! Что тут скажешь. Хоть я и не тринадцатый теперь, но командир назвал по-старому. Кольцо развернулось и стало вытягиваться за Морозовым пятью плотными тройками на север к дому. Я скользнул в голову группы, чтобы привычно войти в змейку. Хоть у меня и есть теперь глаза сзади, уж лучше самому головёнкой повертеть, хоть Тотошке это очень не нравится, но она молча прижалась и только кожей чувствую, как колотится её сердечко. Погладил легонько, в ответ в перчатку ткнулась мордочкой и замерла, умница такая...

  Сели спокойно, два вылета без потерь, это же просто праздник какой-то. Оказывается не летавший самолёт - погнал стружку в масло, механики разбираются с мотором. Хоть креститься начинай и плеваться через плечо. Думаю, что командир тоже дёргается. Как-то меня этот вылет вымотал, или отвык уже от таких нагрузок и эмоциональных встрясок. Серёга смешной! Выпрыгнул из своей кабины ещё до полной остановки машины, кажется даже краёв кокпита не коснулся. Плюхнулся на землю задом, а нечего было про парашют забывать, в результате вместо торжественного выхода нового героя все от души посмеялись. Сергей не обиделся, а даже развил хохму, с самым серьёзным видом обратившись к Ольге. Когда смех утих:

  - Красноармеец Светлова! Вам нужно сходить в парашютную службу и получить два метра шёлка, для пошива парашюта! Непорядок, у нас целый член экипажа без парашюта летает!

  Не сразу дошло, что это шутка, и он про Тотошку говорит, уж очень деловито он к Ольге обратился. Разобрались, едва засмеялись вновь, как смех оборвался. Внезапно на стоянку подошёл командир. Молча облапил меня и сильно обнял:

  - Ты понял, что полк сегодня спас?! Двоих-троих бы точно не досчитались! Спасибо! Александр! Четверых сегодня на землю спустил?!

  - Троих, четвёртого только добивал на всякий случай, его мой стрелок младший сержант Подгорный сбил.

  Командир повернулся к сидящему на парашюте Сергею. Похвалил его, пожал руку и объявил благодарность всему экипажу. А мне шепнул, чтобы я объяснил парню, чем отличаются сбитые подтверждённые и если это произошло вне видимости какого-либо начальства. То есть подтверждения с земли нет, значит и о сбитом говорить нет смысла. А ещё объявил всему экипажу, что командир не ошибся, когда объявил благодарность всему экипажу, а не только Сергею сбившему свой первый самолёт, потому, что весь экипаж работает на каждую нашу победу, лётный состав только наконечник копья наносящий удар.После моей политинформации Сергей начал возмущаться такой несправедливости, на что пришлось ему напомнить, что за каждого сбитого выплачивается премия в тысячу рублей, а это деньги и требуют документов, а ещё не допустить злоупотребления. А то, будет как у немцев, комиссар приносил статью из английской газеты, которую перевели и по авиационным частям разослали. В статье приведены цифры настоящих потерь английской авиации и количество сбитых по отчётам немецких истребителей, у которых столько сбитых, что столько самолётов вообще в Англии нет. Даже у самых скромных немецких асов счёт сбитых завышен в два раза. Вот и летают эти кавалеры рыцарских крестов - асы третьего Рейха с рулями направления, на которых нет места для отметок о новых победах. Вот, чтобы такого не допустить, введено это правило. Аналогично с учётом боевых вылетов, но там кроме подтверждения с земли о том, что полётное задание, то есть приказ выполнены правильно, ещё нужно предоставить фото или кинофиксацию проведённой штурмовки и чтобы по ним было ясно, что предоставлены съёмки именно указанной цели, а не вообще какие-то взрывы, развалины и горящая техника. И вообще, нам товарищ Ленин говорил: "Лучше меньше, но лучше!". Против доводов из уст вождя мирового пролетариата Сергею возразить оказалось нечего. А потом напомнил ему как мы летали, когда стояли под Торжком, когда от полка почти ничего не осталось. А за всё это время у нас официально был только один подтверждённый боевой вылет, когда после бомбёжки аэродрома назавтра из штаба фронта послали авиаразведчика, который нашу работу заснял, то есть призвёл фотофиксацию результатов нашей работы. А у нас в полку тогда не было ни одного фотоаппарата. Это сейчас у нас в вылете обычно две штуки и командир требует от тех, кто занимается кроме всего съёмкой, чтобы они не просто снимали во время штурмовки, а ещё и привязку к местности делали и результаты штурмовки, чтобы можно было разглядеть что именно и как мы разбабахали.

  - И вообще, Серёга, ты сколько времени уже на фронте? Бывалый можно сказать боец и уже младший сержант, немецкий истребитель сбил, а такие наивные у тебя взгляды. Знаешь ведь, что теперь за сорок пять боевых вылетов на штурмовку днём можно представлять к званию Героя, так вот наши Польчиков, Озеров, Гордеев, не говоря про командира и Цыганова, уже давно на две звезды каждый налетали. Но когда в прошлый раз командир хотел Лёшку к Герою представить, приехал хлыщ из наградного отдела штаба фронта и такой вой поднял, что мы тут приписками занимаемся, и он вообще все материалы в прокуратуру передаст на возбуждение уголовного дела за приписки и махинации. Потому, что потребовал, чтобы каждый упомянутый в представлении вылет, каждый уничтоженный танк или зенитка были на фотографиях и хорошо различимы. А в идеале, если цели оказались в досягаемости наших войск, то номера с каждой единицы и желательно снятые с неё заводские шильды. А то получится, что за один и тот же танк нам штурмовку отметят, а потом пехота его на свой счёт запишет и медали получит. Вот так Лёха не то, что Героем не стал, так ещё и оплёванным оказался. Это нам ещё с командиром повезло, и он своей властью наши боевые вылеты фиксирует, и лётные книжки отмечает. Другим ведь на это совершенно плевать, не обязан командир такую скрупулёзность и дотошность проявлять, наземные части обзванивать и подтверждения из них выбивать. Ведь "подтверждение" - это не просто по телефону позвонить и спросить, нужно, чтобы сказанное оказалось на бумаге отражено, печатью и подписью командира части заверено. А если строевой отдел нормально работает, то на бумаге должен стоять исходящий номер, а справка внесена в журналы исходящей из части документации. А у нас иметь входящий номер. Теперь осознал, на какую махину ты замахнулся?

  - Но, вот вы же с товарищем капитаном свои награды получили...

  - Да просто повезло нам, что немцев сбили прямо на глазах двух командармов, нашего Руденко и Хрюкина из восьмой армии. Так Хрюкина ещё восхитило, что бой получился красивым, а он в этом толк знает, они же сам помнишь, тогда в полк приехали...

  - Ага, а вы тогда с Цыгановым показательные бои с их истребителями проводили. Вот тогда и прошли наши представления, хватало подтверждённых сбитых даже для награждения истребителей, у которых норма больше. А если бы обычным путём, то до сих пор, возможно, наши бумажки бы где-нибудь лежали, мурыжили бы как Лёшку...

  - И что, значит, теперь никого и никогда не наградят?

  - Это ты брось! У нас командир грамотный и заботливый. Думаешь, просто так мы после каждого вылета сидим и рапорта пишем? Нет, теперь наш Николай Иванович с комиссаром и начштаба уже наученный все бумажки одну к одной подбирает, чтобы никакой проверяющий не мог ни к чему прицепиться. Так, что думаю, скоро у нас ещё Герои появятся...

  - А вам с Цыгановым вторые звёзды дадут?

  - Ага, догонят и ещё раз дадут! Нам уже объяснили, что мы с ним вторые звёзды можем получить, только если выполним двойную норму по боевым вылетам, а как её считать, я тебе уже рассказал. А немцев насбиваем хоть ещё десять раз по столько, больше всё равно не дадут, потому, что мы - штурмовики и наша работа штурмовать и бомбить, а не самолёты сбивать, это дело истребителей. У нашего Бурдужи счёт давно уже на Героя выполнен, но он документы на себя подавать, точно, не станет. А вот тебя это наверно касаться не должно, ты как раз и существуешь, чтобы сбивать, так, что если набьёшь двойную норму, то станешь дважды Героем. Так, что дерзай! Серёга... А вообще, самое последнее дело в бою про награды и счёт думать. Дело нашей прикрывающей группу пары, как и у вас - стрелков, не сбивать немцев, а не дать им сбить наших. То есть главное - не сбить, а отогнать и уж точно не гоняться даже за подранком. А если повезло, так везение - это вещь неуловимая...

  Так за разговорами подошло время ужина, а потом и баньки. Летать в меховых комбинезонах не смотря на похолодание было ещё жарко, поэтому помыть и попарить потные тела было очень приятно. Было смешно, когда впервые Тошка со мной заскочила в баню. Я разделся и её в предбаннике оставил, так она - дурочка решила, что она умнее и сиганула в открывшуюся дверь парилки-мыльной. А там видать в пару ориентировку потеряла и по привычке наверх дунула, я даже за ней не кинулся, потому, что поймать в тесной бане мечущуюся мелочь нельзя, главное, надеялся, что ничего уж совсем страшного с ней не случится. Через минуту выскочила с громким писком вся мокрая и взъерошенная, уселась на мою сложенную одежду и пару дней на меня обижалась, как будто это я её в парилку затолкал. Зато теперь она смирно сидит и ждёт, пока мы намоемся и выйдем, мою одежду и оружие охраняет...

  Назавтра полётов не было, снова встал туман и пошёл снег с позёмкой и метелью. А вот двадцать третьего потребовали послать две машины на разведку в сторону Калача и Камышей, а вторую пару в сторону Большой Россошки-Бабуркина. Сначала в сторону Калача вылетел Морозов, а нас отправили в сторону Большой Россошки. Вот только приказ мы получили какой-то невнятный. Если Морозову сказали, что под ним должны быть наши передовые части и ему желательно посмотреть где идущие им навстречу части Сталинградского фронта. Ещё и лететь велели, обходя Дон справа, и пересекать его, оставляя Логовский слева. То нам поручили просто посмотреть и доложить вскрытую обстановку по маршруту. А если к Россошке и Бабукину не пробиться, то не выделываться, а возвращаться с имеющимися разведданными. Погода не особенно располагает к полётам, туман клочьями, но ветер его вроде раздул, а вот облачность на двух сотнях плотная как мокрая тряпка и из неё временами начинает снег сыпать. Пошли по железке, наши вроде бы атакуют немцев от Самофаловки, а от неё строго на юг должна Большая Россошка быть. Правее Западновка, а ещё дальше на юго-запад Бабуркин. К Гумраку по колее лучше не ходить, там можно на аэродромную ПВО сдуру налететь, и мало не покажется. Вот такой примерно план полёта...

  Чуть за окраиной Самофаловки правда бой. Проходя, обстреляли немецкие позиции, и пошли дальше. В пяти километрах от фронта скучилась колонна техники или это расположение какой-то части, не знаю, но стоят удобно и компактно, только и мне заходить неудобно, чуть и уже в непроглядных облаках. Может мы бы даже мимо пролетели, всё-таки мы не на штурмовке, а в разведке, но кто же их заставлял в нас из зениток стрелять? К тому же не двадцатимиллиметровые эрликоны, а скорее всего осколочные зенитные тридцать семь миллиметров. Облачка взрывов по курсу вспухли, и осколки по машине стегнули. Уже на рефлексе развернулся на зенитную точку, выпустил пару эРэСов и дальше добавил из пушек и пулемётов. А там и повторил заход, на два эрликона, что с другой стороны стояли. Словом, ну, слишком уж они хорошо скучились, вот и прошёлся из пушек, и пару соток с замедлением сбросил. Только для этого пришлось к самым облакам подскочить, велик риск, что своими же осколками заденет, если замедление не сработает. Не задело и ещё два раза проштурмовал. Итоговую полировочку цели сделал, как Васильевич однажды назвал. Не знаю, что уж у них там было, но заполыхало знатно, а столб чёрного коптящего дыма ветер сдувать не успевает. Мы же потихоньку пошли дальше, не в смысле "мало звуков", звуков то мы наделали не мало, вон сзади ещё бухает и какие-то ошмётки из огня вылетают, а в смысле "не быстро" и глядя по сторонам, воздушная разведка называется...

  По обоим берегам речки Россошки от Большой Россошки в сторону Бабуркина немецкая пехота долбит мёрзлую землю под окопы, и готовит земляные укрепления. Установленная на пригорке зенитка зачем-то решила в нас пострелять. Зря она так решила. А когда развернулся, удивился ещё больше, в капонире врыт прицеп, на котором стоит точно такая же двуствольная зенитка, как у нас на аэродроме. Они вроде бы называются зенитные автоматические пушки семьдесят два - "К", калибром двадцать пять миллиметров. Словом, наша трофейная зенитная установка немцами используется, то есть использовалась...

  У нас наверно сегодня день такой трофейный выпал. Заметили какую-то возню на востоке и обнаружили три наши гаубицы сто пятьдесят два миллиметра "БээР-два" образца тридцать пятого года, на гусеничном шасси и сбоку даже наш тягач "Коминтерн" с кузовом. У нас такой же здоровенный на аэродроме под Торжком был. Вокруг куча немцев суетится, и не просто мечутся, а вполне осмысленно и упорядоченно действуют, к стрельбе пушки готовят. Рядом ещё один трактор поменьше, машина с выстрелами и зарядами. Ещё ящики уже сгрузили, явно разворачивают стрелять на север, где сейчас километрах в восьми линия фронта проходит. То, что сбоку зенитный пулемёт вспышками отметился, меня не занимало сейчас сильнее, чем вопрос, а останемся ли мы в живых, если я сумею удачно пару бомб положить, и вся эта куча снарядов рванёт?! А самое противное, что даже просто бросать свои сотки опасно, мне их во внутренние бомбоотсеки дали, чтобы в разведвылете ничего не было на наружной подвеске. Их положено сбрасывать с высоты больше трёхсот метров, чтобы самих осколками и взрывной волной не достало, ведь у меня только две на замедление были выставлены. Только где же тут такую высоту набрать?! Если только лезть в облака и бомбить вслепую. Но вы же понимаете, что если и так зряче попасть не просто, а из облаков - это будет выбрасывание боеприпасов. Но оставлять немцам НАШИ пушки, чтобы они стреляли по НАШИМ позициям - совершенно не правильно. И что тут сделать?! При очередном вираже смахнул зенитный пулемёт, а то пара пуль по обшивке стукнула, краску ведь гад поцарапает. Вот же ситуация - чемодан без ручки, не поднять и не бросить. С двухсот метров, если заряды сдетонируют, нас с неба смахнёт, как муху полотенцем.

  Были бы пушки у меня пристреляны, можно было бы издали попробовать попасть, если удачно в ящик с зарядами угодить, то детонация должна получиться. Но я тут снайпер или погулять просто так вышел?! Поднялся под самые облака, немцы место выбрали в низинке между двумя холмами, заходить только с двух сторон можно, но мне это не особенно важно. Носом повёл, вперёд клюнул и дал несколько очередей. Ну, дикость ведь, когда снаряды непонятно куда летят! При штурмовке и их мощности это не так заметно, у пулемётов даже такое позитивное свойство отмечают, как рассеивание выстрелов одной очереди, что повышает шанс уничтожения цели. А вот пытаться попасть с расстояния больше полукилометра из не пристрелянных стволов - это фокус дурацкий. Пулемёты ещё в прошлых вылетах немного освоил и приноровился, а вот до пушек руки не дошли. Начал выводить машину в километре, но каждая секунда - около ста метров, десять секунд - километр, так что на бОльшее просто времени не осталось. Взрывы попятнали склоны холмов и на батарею пара пришлась, но не фатально. Но мне то нужно боеприпасы взорвать... Второй заход. Вроде бы уловил, куда пуляет правая пушка, прицеливаюсь по ней, жму на гашетку, пошла очередь...

  Ох блин, так хотел попасть и попал... ПОПАЛ!!! Успел или только хотел рявкнуть "Серёга! Держись!" как машина влетела в рванувший навстречу взрыв...

  В себя я пришёл через пару мгновений, и успел услышать, как захлебнувшись чихнул мотор, но не встал, а продолжил работать, такая умница. В ушах стоит звон, попытался докричаться до Сергея, но он не отзывается. Это надо же было быть таким дураком. Сейчас я уже понял, что, увлёкшись, снизился и приблизился к месту взрыва метров до трёхсот, а может и меньше, и сдетонировавшая масса зарядов и снарядов крупнокалиберных пушек взорвалась подо мной и чуть впереди. И если я всё-таки был в закрытой кабине, и то меня достала взрывная волна, то у стрелка кабина почти открытая и ему досталось значительно сильнее. В принципе, я задание полёта выполнил ещё до атаки на батарею. А в нынешнем состоянии нужно скорее домой. Дураков не сеют и не пашут, они сами родятся! Ведь сам всё прекрасно понимал, что чревато взрывом и не маленьким взрывом и под него же угодил! А ещё пыжился, прикидывал, просто упивался своим недюжинным умом и превосходством. Ну, как это можно назвать?! Богиня! Голова то как кружится и в глазах как туман подвесили... Но зато эти пушки не станут по нашим стрелять, я видел, десяти метровые воронки, которые от попаданий таких снарядов остаются, никакой блиндаж в пять накатов не спасёт. И вокруг метров на тридцать никого в живых не останется. Надо же было думать, как должны рвануть сложенные снаряды такой мощности, если один снаряд такие разрушения наносит... По пути домой несколько раз начинала кружиться голова, и желудок подпрыгивал к горлу, но с трудом удалось удержать рвоту. К моменту посадки звон в ушах навалился с новой силой, и потемнело перед глазами, но я сумел выполнить все предпосадочные процедуры и выйти к началу ВПП. А вот вылезти из машины самому мне сил уже не хватило, свет тихо померк, даже не знаю, довёл ли машину до стоянок... Едва понял, что сумел машину нормально посадить, внутри словно стержень вынули...

   * - Я в курсе, что Фоке-Вульф -190 появились на нашем фронте только через год к началу Курской битвы. А до этого они использовались на Западном фронте против англичан. Но, что мешало попробовать прислать эти самолёты под Сталинград?

  В себя пришёл резко рывком. Кому-то рядом было очень плохо и мне это было очень важно. Вскочил, в одних подштаниках, огляделся, сообразил, что я в нашем лазарете, наверно только здесь были такие белые занавески вышитые крестиком, хотя толку от занавесок в землянке никакого. Краем сознания отметил, что на соседней кровати спит Подгорный. И пошёл на зов, который ощущал, как тоненькую линию Силы, хотя она ею в прямом смысле не была. В соседнем помещении - предбаннике палаты, где делали уколы и другие процедуры, над высоким столиком склонилась Анна, а перед ней лежит неподвижное тельце Тотошки. Ничего не говоря, отодвинул Анну и взял свою малышку на руки. Если там ещё теплилась жизнь, то на самом краешке. Но тельце тёплое и ощущается как живое. Из подложенного под её спинку пальца я послал небольшой импульс Силы волной из пальца и почувствовал... Даже не знаю, что я почувствовал. Наверно просто тельце вздрогнуло, а следом в пальцы прошёл толчок от сократившегося сердечка. Потом другой. Но между ними слишком большие паузы, такой ритм может быть у человека, а не у такой крохи, у неё сердечко тарахтит как маленький моторчик. Я наклонился к мордочке и дунул в ноздри, одновременно подав из пальца ещё один небольшой импульс Силы, и она словно в ответ фыркнула и чихнула, резко заворочавшись, а затем повернулась, устраиваясь поспать в моих руках. Я прислушался, чуть ещё подал Силы в головку и в основание шеи, остальное всё показалось нормальным. И я заметил, что только после этого выдохнул и вдохнул. Оказывается, с пробуждения не дышал. Маленькое родное сердечко билось, она дышала и сейчас просто спала, свернувшись на моих руках...

  Тут сообразил, что я босиком, в одних застиранных армейских подштаниках с завязками и голый по пояс, а перед этим довольно резко оттолкнул Анну, которая на меня смотрит каким-то непонятным взглядом и молчит:

  - Э-э... Я... В смысле... Э... Тошка... Она это... Извините!... - И быстро выскочил из процедурной. И если даже после этого Анна начнёт от меня шарахаться, Тошка мне всё равно важнее. Вот же, вскочил и побежал, хотя, что сделать, времени одеваться ведь не было...

  Зашёл в палату, положил свою малышку на свою подушку и поглядел на спящего Серёгу. Пригляделся к нему, ничего особенно криминального, только в голове, похоже кровоизлияние и барабанные перепонки порвал. Присел на край кровати и тихонечко стал своим щупом Силы подпитывать и выправлять проблему в его голове. Перепонки и запёкшаяся кровь из лопнувших в носу сосудов - это ерунда, пройдёт и не вспомнит никогда, а вот эту гематому надо убрать и поскорее. Организм молодой, стоило начать, и он подхватился сам. Минут через пять подпитывать силой уже не требовалось. Лёг в кровать, уложил Тошку себе на грудь, прислушался к себе, вроде бы всё хорошо, но поспать не помешает, закрыл глаза и удовлетворённо уснул...

  Только утром узнал, что, оказывается, вчера произошла куча событий, и я всё это пропустил. Утром после осмотра Веселова, который старательно делал строгое лицо и заставлял меня смотреть то на его пальцы, то на блестящий молоточек в его руке. Заставил меня высовывать язык, обстучал мне руки и ноги и ещё кучу своих медицинских ритуалов. И знаете, не смешно совсем. С медиками тут вообще шутить опасно, недаром все лётчики смотрят на Веселова как на взведённую гранату. Вот возьмёт упрётся, какую-нибудь свою медицинскую гадость найдёт и небо только с пригорка увидишь. Так что стараюсь, выполняю все его капризы. Раз пять переспросил не болит ли голова, не звенит ли в ушах, не тошнит ли, как хорошо вижу и слышу. Наконец, почти с сожалением откинулся на спинку стула и с нотками сожаления, как мне показалось, вынес вердикт, что делать мне у него в медсанчасти нечего. На мой вопрос про Подгорного, узнал, что Серёгу ещё минимум неделю продержат, это если всё будет хорошо. Кто-то притащил мой реглан из нашей землянки, да, мы здесь обжились уже, и у нас не осталось палаток. Из саманных блоков сложили кухню, столовую и большой рембокс. Саманные стены обмазали глиной и со всех сторон побелили извёсткой, получилось чисто и аккуратно, заодно и маскировка. Два штабных домика сделали из досок, между которыми засыпали перемолотую в труху солому. А все остальные строения заменили сухие землянки в склонах старого оврага, где под масксетями разместились с самого начала. Вот из нашей землянки кто-то и притащил мне форму и куртку, а мой тёплый лётный комплект унесли, чтобы он здесь санитарию и чистоту медсанчати не нарушал. То, чего я опасался, что моя грубость и явление без штанов могут создать проблемы, не произошло, или Анна сделала вид, что ничего не случилось. Второй день она на меня как-то странно смотрит, но ничего не говорит, и я опасаюсь что-нибудь спрашивать. Ну, не знаю я, что с девушками делать и как себя вести...

  Рассказали, что вчера, когда мы вернулись, я из последних сил рулил к стоянке, не смог и вырубился на середине полосы. А до меня вернулся Морозов, который не долетел из-за того, что после Дона его при такой облачности сумели подкараулить и атаковать три мессера. И хоть он одного даже подбил, вроде бы с дымом уходил и из боя вышел, но и ему пришлось возвращаться, весь хвост изрешетили. Вместо него послали Цыганова, а так как я никаких разведданных не сообщал, а спал в санчасти и будить меня Веселов не дал, то вместо меня вылетел Польчиков. Сергей полетал, все зенитки я там подчистил, осмотрел строительство укреплений на берегах в указанных для осмотра местах, доложил про скопление сожжённой техники, где мне зенитки нахамили, собственно всё это после возвращения в штаб и доложил. Только при возвращении его обстреляли при пересечении линии фронта. А вот Цыганов стал свидетелем встречи передовых частей нашего фронта и Сталинградского немного южнее и восточнее Калача. Другими словами наши войска замкнули кольцо окружения группировки немецких войск в Сталинграде в составе шестой общевойсковой и четвёрной танковой армий. Штаб шестой армии немцев был вынужден бежать от наших наступающих войск из станицы Голубинской в сторону Сталинграда, а четвёртой танковой армии из станицы Верхне-Царицынской туда же. Но дело не только в том, что мы замкнули кольцо окружения. Дело в том, что вместе с нами вперёд двинулись Юго-Западный и Воронежский фронты и сейчас они чистят от немцев всю излучину Дона и рвутся в сторону Ростова. То есть уже сейчас полоса нашего наступления образовавшая кольцо - несколько десятков километров, а будут сотни, если наши до Ростова пробьются. Как ни подходи к этой ситуации, но это перелом в этом эпохальном противостоянии, тем более такой радикальный. Не потолкушки-потягушки со стоящей намертво обороной, а качественно иной уровень резко изменивший весь расклад в этой части фронта. Теперь нужно удержать запертую в Сталинграде огромную армию и не дать пробиться к ней помощи с запада. Надо ли пояснять, что от таких новостей весь полк радостно гудит, почти все просто ходят и улыбаются. И хоть мы только вернулись после переформирования, но мы здесь с лета были и цену этому противостоянию на себе прочувствовали! Так, что после выхода из лазарета меня встретило праздничное настроение, хоть вроде бы никакого официального праздника. И данные разведки никто в тайне держать не стал, но в сводках про это ещё не сказали. Но скажут, просто мы здесь на острие и уже знаем. В общем, опять холодно, зима и мы наступаем, тенденция однако...

  Дошёл до стоянки, там машина как-то не очень привычно выглядит, а понять не получается. Только после доклада Валентина понимаю, дело в том, что самолёт стал намного темнее и везде в швах и по поверхностям разводы и забитые копотью швы. Когда мы сели вчера, вообще весь самолёт был чёрный, даже звёзд было не видно. На элеронах, закрылках, рулях высоты едва четверть обшивки осталась. Все даже испугались. А потом ещё и не вылезает никто. Потом уже вытащили сначала меня с Тошкой, потом Сергея, хоть надо бы наоборот. Но сказать то об этом было некому... Выяснил, что с самолётом всё нормально, только удивился тому, что двух последних эРэСов на направляющих, когда мы вернулись не было, ведь я точно помню, израсходовал только шесть штук, а вылетал с восемью. У меня ведь по четыре направляющих с каждой стороны. Ну, не нравятся мне большие ста тридцати двух миллиметровые эРэСы, точность у них как у маленьких, хоть взрыв помощнее. А вот мне для того, чтобы замаскировать работу своих пушек лучше иметь в запасе больше пусков, так, что я выбираю меньший калибр. Я бы вообще ещё пару направляющих поставил, чтобы по пять на крыло стало, но там какая-то сложность с подключением пиропистолетов, которые эРэСам пуск обеспечивают. Кстати, последние эРэСы могли при взрыве в который мы влетели самопроизвольно запуститься, ведь запуск происходит при помощи пиропистолетов, которые буквально через сопло поджигают пороховой состав внутри двигателя снаряда. Так и при взрыве мог запуск произойти, хотя могла и боевая часть сдетонировать, но наверно повезло, ведь нам бы тогда могло крылья оторвать...

  Наша эскадрилья улетела долбить немцев по берегу Дона в районе Нижнего Герасимова. Первая готовится к вылету туда же, скорее всего мне во второй вылет с ними лететь, если успеют в план вылета меня внести. Валя успел доложить, что машина к вылету полностью готова. Пошёл в штаб докладывать, что со мной вчера было, и что сейчас всё нормально - доктором выпущен без ограничений по службе. Командир оказался на месте. Вместо меня прикрывать нашу эскадрилью улетел Морозов и вторым наверх поставили Польчикова, вроде нормально должно получиться, двое прикроют, семеро внизу. Из-за погоды мессеров мало, должны справиться. Доложил, что вчера произошло. Сказал, правда, что не из пушек, а издали пытался эРэСами достать, но пока выцеливал слишком близко подошёл, а оно как рвануло, вообще удивительно, что планер самолёта выдержал такой силы удар взрывной волны. Бурдужа меня, конечно, отругал за неосторожность. Спросил про Подгорного, про которого я доложил в самых оптимистических тонах, дескать завтра его Веселов отпустит. Не нужно зря командира напрягать у него и так забот полный полк. В том, что у Серёги всё хорошо я сам не сомневаюсь, а то, что Веселов в сомнениях, так ведь работа у него такая. Приказал передать Петровичу, чтобы мою машину на предмет целости планера быстро глянули, а то неизвестно пускать меня в небо сегодня или самолёт на ремонт ставить. Раз Валентин машину уже осмотрел и к вылету подготовил, то Петрович только резолюцию наложит, не сам же он будет в лючки заглядывать и стрингера ощупывать. Но командиру нужно добро именно от зампотеха, правила такие. На всякий случай Бурдужа уточнил, точно ли я готов один без стрелка лететь. На этом и расстались, я пошёл в лётный комбинезон одеваться...

  Во время разговора в штабе узнал, что наши смели фронт, где стояли итальянские и румынские части или вперемешку с немцами. А вот часть обороны напротив нашего фронта, где стоят одиннадцатый и восьмой армейские корпуса немцев, оборону приходится буквально прогрызать. Немцы дерутся и не отступают, вот их нам и нужно сверху прижучить. Хотя из-за обвала фронта у соседей немцы оказались в ситуации, когда их бьют с двух сторон и с фронта и с тыла, и они если ещё не откатываются, то начнут вот-вот. А нам этот аппендикс немецкой обороны вдоль Дона в тылу наступающих войск совсем не нужен. Весь западный участок почти до Логовского, а это больше ста километров от города, нам их нужно за Дон законопатить. Вот и пытаются наши не в лоб на укреплённую оборону переть, а пробить стык между одиннадцатым и восьмым корпусом, а это как раз куда наши улетели помогать бойцам нашей двадцать четвёртой армии...

  С инженером осмотрели мою машину, да и на обратном пути самолёт хоть и плохо рулей слушался. Но его не корёжило и не вело, просто управлялся тяжелее. Осмотрели, ничего криминального не нашли, обшивку порванную мой экипаж уже заклеил. Машину вооружили и заправили. Проверил патроны и снаряды, велел пока патроны от заднего пулемёта вытащить и пулемёт заблокировать, чтобы не болтался в полёте, снимать долго, да и торчащая сзади палка ствола может и обмануть кого-нибудь. Отбрыкался от инициативы Максимовой вылететь вместо Подгорного на время пока Сергей в санчасти. Получил добро на вылет. Оставил экипаж в недоумении от информации, что пока Подгорный лечится, могу и без стрелка полетать. Не сильно и хотелось мне стрелка иметь, если честно. Улетела первая эскадрилья с Цыгановым во главе, даже как-то дико, только один вылет пропустил, а уже из ритма полка выбило. Минут через тридцать, стала садиться теперь моя вторая эскадрилья, все девять самолётов с Морозовым вместе прилетели, значит, потерь нет. После посадки ребята стали подходить здороваться. Ещё по свежим впечатлениям стали делиться, что немецких истребителей не встретили, но выскочили на зенитную батарею, и она их немного пощипала, к счастью без потерь, но обратно летели медленно, чтобы никто не отстал. Подошёл комэск, я доложил, что машина к вылету готова, что Веселов до полётов допустил. Шутки шутками, а доктор у нас суровый, если на предполётном осмотре что-нибудь не понравится, запросто может от полётов отстранить и никто ему не указ. Так с температурой, с кашлем или ещё с какими-то проблемами здоровья от вылета он иногда отстранял и заставить его ни командир, ни комиссар не могли, хотя пару раз, когда лётчиков не хватало, такая ругань стояла, что стены тряслись, но доктора сдвинуть с его решения ни разу не удалось.

  Как командир и сказал, через час с небольшим, семь машин пошли на взлёт, две машины эскадрильи и самолёт Морозова техники быстро латали. Мы летели снова туда же. Не потому, что с первого раза не смогли оборону подавить, а потому, что немцы организовали оборону по принципу узлов обороны. А узлов этих оказалось довольно много и пока узел себя не проявит, часто о нём никто не знает. И с воздуха они очень хорошо замаскированы. Вот и приходится нам вылетать по типу пожарной команды. А ведь назначенное в приказе место в этой степи, где не так уж много заметных ориентиров, найти далеко не самая простая задача, да и условия пилотирования с ограниченной видимостью. И хоть туман раздуло и погода формально вылету не препятствует, но облачность очень низкая, да и видимость иногда падает метров до трёхсот, а это совсем мало для авиации.

  Кое-как нашли место, куда нас послали, а тут наземники уже сами справились. Пришлось землю запрашивать, ведь без подтверждения улетать тоже нельзя, невыполнение боевого приказа выйдет. Есть хитрые и ушлые командиры, которые почти всё время стонут, и свои проблемы до предела раздувают, требуют артиллерию, авиацию, танки, были бы подразделения боевых магов и их бы обязательно попросили и воздушный десант на закуску с главным симфоническим оркестром Красной Армии и двумя линкорами в охранение. И так иногда умеют стонать и плакать, что даже если они какую-нибудь мелочь сделали, на фоне их плача эту мелочь до уровня эпического подвига раздуть можно. Тем более, что просить всё у командования, у которого этого всего и так в обрез, и каждая дополнительная плюшка - как тришкин кафтан, туда отдать, здесь тоже нужно. Есть на всю армию двадцать лишних танков, куда их? Кому отдать? А ведь понятно, что лучше их использовать вместе, кулаком, а не по одному в роты раскидать. А ещё дали из резерва артиллерийский полк, какое место огромного фронта усилить и куда пушки направить? А ещё ведь и боезапас может оказаться ограничен и лишние пять ящиков со снарядами дороже танков могут быть. Вот где рай для таких умелых страдальцев, которые умеют произвести впечатление. Они ведь не канючат с протянутой рукой. Они очень грамотно объясняют и аргументы приводят. Что с их силами не то, что в наступление, даже в обороне стоять неприлично. Даже если они все сейчас драпанут, противник от смеха помрёт. Но мы готовы выполнить любой приказ и живота за Отчизну не пощадить, лечь героически, где командование прикажет! Только сделать это без выделения роты танков, двух артдивизионов и без поддержки полка штурмовиков не сможет на их месте даже волшебник и кудесник! Вот и получается, что даже если такому хитрецу дали чего-нибудь, о чём другие только мечтать могут, то всё равно ведь не дали всего, что так умело и аргументировано просил. То есть даже если приказ не выполнит и назначенную высоту не возьмёт, так ведь у него объективные причины есть, ведь он ещё вначале предупреждал, и путь как этого избежать командованию указывал...

  Вот и мы часто являемся заложниками таких вот стартегов-махинаторов, ведь танкисты они наземные - свои, как и артиллеристы или ещё кто-нибудь. А вот мы - ВВС, мы другой род войск, мы где-то там в небе и нам по зигзагам прохождения штабных команд приказать бывает иногда гораздо легче, чем выделить лишний танковый взвод. Увы, и на войне есть хитрецы и мошенники. И пусть мошенничают здесь не за деньги, а платят другие своими жизнями и кровью, но это реальность, которая есть, увы. И может приказ нам на вылет в этот раз был инспирирован таким махинатором в форме. Ведь взяли они этот опорный пункт и кучи сожжённой техники на подходах не видать, а может кто-то сейчас рядом бьётся в железную укреплённую оборону, кладёт жизни бойцов, льёт кровь, а мы здесь летаем, чьи-то амбиции обслуживаем.* Но без подтверждения с земли мы улететь не имеем права, как и вывалить бомбы на их головы или в чистое поле, как часто немцы делают. А там, на земле бегают, суетятся, тоже понимают, что у нас горючее кончится, и мы как осенние листья опадать начнём. Нам ведь ещё и задачу по открытой связи надо суметь так передать, чтобы мы её поняли и выполнили правильно. Веселье в полный рост, а вы думали, что будет легко и просто? Так ведь санатория никто не обещал...

  Ну, слава Богу, нам дали "Поиск", то есть по усмотрению старшего командира в воздухе оглядеться и самому найти себе достойную цель и отработать по ней до израсходования средств для ведения боевых действий, как это в документах пишут. Есть при этом такой момент, что такой вылет никогда не признают боевым, только уж если что-нибудь сверхъестественное совершить. Иван дал команду, и мы полетели на юго-восток откуда со стороны Сталинграда должно идти пополнение обороняющимся здесь немцам. Километров через восемь увидели идущую по степной дороге колонну из десятка грузовых машин. Почти как на полигоне зашли по оси движения и отработали по ним. Я сверху спикировал, но не вниз, а с виражом и отстрелялся эРэСами сбоку в повороте, чтобы получилось, что мои снаряды летели веером по всей длине колонны, и одновременно прошёлся из обеих пушек. Пока было время до вылета, я немного подправил свои стволы и сейчас пулемёты почти хорошо сведены, а вот левую пушку ещё придётся подправить вовнутрь и вверх. Неудобно, когда приходится не просто стрелять в бою, а ещё прикидывать перекос стволов и куда полетят из них снаряды. В двух словах, когда наши семь машин отработали по колонне, где что-то очень громко рвануло, а в хвосте разгорелось явно разлитое топливо, от самой колонны остались одни дымящиеся обломки, разбросанные вокруг дороги. Ну и пара десятков разбегающихся по степи фрицев, куда ж без этого...

  Мне было ужасно интересно посмотреть. На воронку, которая должна была возникнуть на месте взрыва, который нас с Сергеем и Тошкой тоже чуть не приголубил. Но возможности слетать в ту сторону пока не представилось, но обязательно будет, не думаю, что воронка куда-нибудь денется. Тотошка сегодня со мной решила не лететь, спрыгнула и убежала, ещё, когда я перед вылетом с помощью Валентина парашют надевал. Умная девочка! Сообразила, что в боевых вылетах такой малявке делать совершенно нечего. Честно сказать, мне это даже удобнее, всё-таки с нею на шее не так удобно крутить головой и шеей прижиматься к подголовнику нельзя, а кто знает, какая мелочь в бою может оказаться решающей.

  Назавтра вылетели только раз группами по три-четыре машины, чтобы отработать по небольшим целям. Моей группе выпало уничтожить пару ДЗОТов в склоне холма и две хорошо укрытые пушки этого опорного пункта. Ну, и по пехоте в окопах прошлись. Мы ещё работать не закончили, а рота, которую у этого рубежа прижали не давая головы поднять, уже пошла в атаку и мы улетали, когда первые уже прыгали в траншею немцев. Наверно мы бы сделали больше вылетов. Но погода даже не испортилась. Она стала настолько неустойчивой, что вылеты задробили. Зато вечером в столовой комиссар нам довёл новости, что войсками нашего Донского, соседнего Юго-Западного и Сталинградского фронтов произведено полное окружение армейской группировки немцев в Сталинграде. И так как они по земле полностью отрезаны от своих, то снабжение для них возможны только по воздуху, а это уже частично наша задача. Истребители будут ловить самолёты, а нам с бомберами разрушать посадочные полосы и атаковать аэродромы.

  Назавтра нам назначили налёт на аэродром организованный немцами недалеко от Большой Россошки, как раз в той стороне, куда я не совался, чтобы не попасть за зря на аэродномную ПВО. Ну, про то, как я не люблю эти налёты на аэродромы говорить не нужно, но приказы не обсуждают. В этот раз нам ещё приказали сбросить пару мощных бомб, чтобы привести в негодность ВПП. Вообще, подорвать бомбы на взлётке - не так уж сложно, вот только смысла для полевого аэродрома в этом особого нет, когда кругом достаточно ровные поверхности достаточно разметить на новом месте и эффекта от повреждения ВПП никакого. Но, тут снова смысл в том, что воронки хорошо видны на снимках и их всегда можно показать, то есть мы - авиация с противником героически боремся всеми возможными способами! А реализовывать эту штабную гениальную задумку нам. Увы...

  Вылетели всем полком. К счастью на этой площадке, а это была скорее площадка, чем аэродром, ПВО была формальная, и мы смели её с хода. На машину Игоря Озерова подвесили две четвертьтонные фугаски, его задача была этих толстяков по одному положить на ВПП. Высота низких облаков не позволяет бомбить нормально, поэтому все бомбы сегодня стояли не "на удар", а с замедлением, поэтому все старательно и чётко соблюдали очерёдность заходов. Никому не хотелось, чтобы прямо под ним сработал подрыв бомбы, которую сбросила группа заходившая перед ним. А когда в конце на аэродром пошла машина Игоря, всем вообще приказали отойти, а замедление в пятнадцать секунд даст отойти и машине Озерова. Его из-за специфики задания больше ничем не грузили, даже эРэСы не подвесили. И так две четвертьтонки это фактически перегруз, хотя брали мы уже по шесть соток при восьми маленьких эРэСах за один вылет. Но тут дело другое, ему почти до конца работы задача просто висеть в стороне, потом прийти, громко сказать "Бу-Бум", быстро фото и домой. Разнесли на аэродроме четыре самолёта, два транспортника, один бомбер, скорее всего сто одиннадцатый Хенкель, и один "лаптёжник". Спалили топливный склад и какие-то постройки, но меня больше удивило наличие двух планеров разных типов в стороне, слишком у них большие крылья и нет моторов при не маленьких размерах, такие нелепые брюхатые уродцы, но ведь летают как-то. Все самолёты, я почти уверен, были небоеспособны, в ремонте или брошены. Не знаю, но по свежему снегу вокруг них никаких следов. Тут Игорь вышел на сцену, все отпрянули, он сделал громкий "Бу-Бум" и мы потянулись домой. На обратном пути я чуть отвернул на восток, посмотрел огромную метров пятьдесят воронку, что осталась на месте взрыва, сейчас её уже припорошило снегом и ничто, кроме обрывающейся на её краю дороги не говорит, что недавно тут никакой воронки не было. Я невольно передернулся, вспоминая, как здесь рвануло, и поспешил место в строю занять...

  С немецкими истребителями при такой низкой тяжёлой облачности дело никак не обстоит, нету их. Цыганов рассказал, как вчера в вылете их попыталась нахрапом атаковать пара сумасшедших "худых". Сумасшедших, потому, что представить себе преимущество в манёвре, когда от земли до облаков две сотни метров, а на земле ещё и холмы есть, и из облаков местами "брыли" облачные висят. Действительно, бой в таких условиях развивается практически в плоскости, где немецкие истребители на одной высоте с Илами пытаются атаковать. А штурмовикам достаточно только развернуться к агрессору и получается, что нужно атаковать против бронированной передней части и могучего фронтального залпа. Вот уж точно не от ума немцы пытались на группу комэска наскакивать. В итоге они вокруг группы штурмовиков покружились, постреляли издали и улетели. Нет дураков на наши пушки лезть, это не с высоты подкрасться, хвост обстрелять и на пикировании удрать.

  А сегодня облака нас вообще к земле приплюснули, едва на сотню вылезаешь и уже нижнюю кромку цеплять начинаешь. Так, что из немецкой авиации сейчас летают только транспортники, с помощью которых немцы пытаются организовать снабжение своих окружённых войск. И транспортники даже используют облачность, идут в ней в слепую по приборам, а на месте их наверно ещё их звукометристы на аэродром наводят. Словом, может не так уж активно, но воздушный мост начал работать и снабжать окружённые войска...

  Последующие дни мы продолжали выполнять свою работу. Погода не баловала, синоптики объясняли, что со стороны Каспия натягивает влажный тёплый воздух, который здесь смешивается с более холодным и выпадает туманами или поднимается в виде низких облаков. К работе на два самых больших аэродрома окружённой немецкой группировки Гумрак и Питомник нас не привлекли, ими занималась авиация восьмой воздушной армии Сталинградского фронта. А вот все второстепенные и малые площадки, которые немцы сейчас активно используют для рассредоточения своей авиации, оставили нам. К счастью, бывший аэродром СТЗ, который немцы уже пробовали начать обустраивать не дожидаясь, когда от него удастся отодвинуть линию боестолкновений, работать так и не начал, хотя в нынешних условиях они бы пошли на то, чтобы пользоваться площадкой, до которой может доставать наша дальнобойная артиллерия. Но здесь весь аэродром простреливается из любого оружия и со дня на день немцев с его территории должны были выбить. А вот площадка возле Басаргино работает, и нам пришлось на неё лететь. Нам пытались даже дать истребительное прикрытие, от которого мы отказались, так как не видели в нём никакого смысла. Погода продолжает оставаться непригодной для действий истребителей, хотя перед нашим налётом облака немного поднялись.

  Вылетели всеми восемнадцатью машинами, которые имелись в полку. За эти дни мы потеряли машину и экипаж Матвея Завирухи из нашей эскадрильи. Он во время вылета маленькими группами и звеньями поймал снаряд с земли и не очень удачно плюхнулся в расположении наших войск. Стрелок погиб, да и состояние лётчика очень тяжёлое, а машину после осмотра ездившие техники даже на аэродром не потащили. Вторая машина Морозова, никак не выходящая из ремонта, но штурман сегодня вылетел с нами на машине командира, а старшим в воздухе назначили Цыганова. Я с Лёшкой Петровым ведомым, а Морозов с нашим якутом Афанасьевым облетели небольшой аэродром. ПВО немцы разместили достаточно неприятно для нас. Все крупнокалиберные стволы, не меньше четырёх батарей собрали на сопочке в трёх километрах от площадки, и прикрыли их мелкокалиберными стволами. А все остальные зенитки равномерно распределили по краю аэродрома. Сложность в том, что даже если мы сейчас парой отработаем крупняк, то Морозову с ведомым, с остальными размазанными вдоль всего поля по одной зенитками не справиться. Тем более, что стволы, которые вместе с крупняком стоят почти половину площадки прикрыть могут. Но Цыганов отдал команду работать, моей паре крупняк, а Владилену с Панкратом вскрывать и чистить мелкашки по полю сколько смогут. По аэродрому на взлёт рванула пара дежурных "худых" и два транспортника, вообще на площадке штук десять транспортников, пара звеньев истребителей и столько же восемьдесят седьмых "Штук". Не маленькое сборище и есть смысл с ними рубиться, но мне сейчас нужно на ноль кучу "носорогов"** помножить, пока они в борта полку стрелять не начали. Крикнул Петрову, чтобы делал как я, и пошёл в атаку на холм. Наверно укрытые на качественно обвалованных позициях немецкие зенитчики верили, что это их защитит, но следом за двумя парами эРэСов моих и Петрова я прошёлся очередью в пару десятков снарядов из каждой пушки, и вся вершина скрылась в пламени взрывов. Я уже давно заметил, что когда взрывы моих магических снарядов происходят одновременно и рядом, то на этой площади и вокруг на десяток метров уже не взрывы, а просто волна бушующей плазмы. А попавшая в зону взрывов взрывчатка словно добавляет свою энергию в буйство этой стихии. Но всё это происходит в полсекунды и для окружающих больше всего похоже на сильный взрыв, ну, а то, что взрывная волна при этом не такая сильная, как при такой же величины тротиловом взрыве, так это ведь мелочи. Гораздо важнее, что, положив очереди не точечно, а растянуто по всей верхушке холма, я накрыл практически все приготовленные позиции немецкой ПВО, и никого не спасло, что от простых взрывов и цепной детонации валы их должны были защитить. И даже если на скатах холма одна-две мелкокалиберные зенитки не сгорели, то живых и дееспособных на этом холме сейчас уже наверно нет. Мне даже было любопытно, сколько одновременных взрывов дают такой эффект, а при скольких ещё отдельные взрывы? Но оставим это пустое любопытство, ему в бою не место. Нужно развернуться и встретить взлетающих. Ну, зачем нам их потом в небе ловить? Сиганут в облака, и не поймаешь. Морозов с Афанасьевым заходят с той стороны, может не увидели взлетающих или просто оставили мне эту сторону, уже привыкшие, что я разбираюсь с компактными целями с первого захода и вполне могу успеть встретить взлетающих. Не думаю, что лётчики взлетающих самолётов ждали, что в них выпустят реактивные снаряды, и что ещё удивительнее один из снарядов Петрова взорвался в кабине трёхмоторного Юнкерса, и тот разбросал свои части, превратившись в катящийся по полосе пылающий факел, вернее распадающийся на полосе. А остальные утонули в очереди мощных разрывов, которую, чуть довернув, продолжил мелкими из пулемёта по позиции уже развернувшейся к нам зенитки. Впрочем, ей и этого хватило и удачно зацепило двоих в соседнем расчёте. Хотя может они просто шарахнулись прятаться за защитный вал подковой окружающий позицию этого зенитного автомата. Петров прошёл по второй из пушек и пулемётов. Всё-таки пушки и пулемёты даже без магического усиления самое точное и эффективное оружие штурмовика. Всё, надо отворачивать, в этом заходе мы уже ничего больше сделать не сможем, а мелкокалиберное ПВО выбито едва на четверть. К сожалению никаких разведданных по этому аэродрому у нас не было, и мы вылетели наобум. Знали бы, наверняка бы выделили не две пары против ПВО, а минимум в два раза больше. Не станет специально командир людьми рисковать. Но в этот раз решили обойтись нашими двумя парами, видимо сработал стереотип, что штурмовать будем не аэродром а приспособленную площадку, где всё, в том числе ПВО на живую нитку сляпано. А в таких обстоятельствах нам никак не выбить всю ПВО за время до выхода в атаку всего полка. Нет, можно было бы придержать полк с атакой, а нам дальше вычищать ПВО, но это не гарантия, что мы сумеем с этим за пару дополнительных заходов справиться. Честно, положа руку на сердце, одна пара даже выпустив все эРэСы, и вывалив все бомбы, едва ли смогла бы сделать с холмом "крупняка" то, что мы сделали за один заход. Нет, в принципе и чуда здесь нет. Если вдруг удалось удачно попасть и вызвать детонацию снарядов одновременно у пары зениток, то вполне возможна цепная детонация всего боезапаса на холме и картина будет похожей, ну, а вдруг. А то, что в моём случае дело не в случайном везении, так, а кому какое дело? Если мы с Морозовым двумя парами продолжим одни вертеться над аэродромом, то мы становимся единственными целями, и когда нас начнут своими очередями распиливать несколько Эрликонов одновременно, то рассчитывать на успех нашего сольного выступления не придётся. Конечно, мою машину едва ли сумеют фатально повредить, но и случайности вроде отпиливания не такого уж и бронированного хвостового оперения тоже никто не исключал. Так, что приказ Цыганова на атаку в сложившихся условиях совершенно верный. И во время общей штурмовки множество целей раздёргивает эффективность зениток, с другой стороны наши машины над аэродромом не просто пролетают в качестве мишеней, а бомбят и эРэСы пускают, то есть и зенитчикам достаётся. И вокруг бомбы не мелкого калибра рвутся. А это тоже меткости не добавляет и многие расчёты бомбёжку не переживут...

  Если все проходят волной отрабатывая на заходе залпом все эРэСы, а дальше выравниваясь сбрасывают половину бомб, которые на замедлении так не страшно падают и скользят по ровным поверхностям или зарываются в препятствия, то вот едва последние машины вышли из зоны аэродрома, там почти одновременно встаёт стена взрывов сработавших бомб. Нет никакой одновременности, но когда больше трёх десятков бомб взрываются во временном интервале в несколько секунд, то этот взрыв выглядит единым, а не чередой многих. И во втором заходе зениток уже почти не слышно и над целью висит плотное облако пыли и дыма, а внизу уже начинаются пожары. Но это в идеале, в жизни идеала не бывает. Основная волна взрывов легла чуть в сторону и хоть накрыли почти всю стоянку самолётов, но достаточно большая часть зениток уцелела и даже сохранила боеспособность. А из-за поднятой пыли и дыма нам самим тоже мало, что видно, поэтому второй заход - на ощупь, куда-то в район цели. Хотя цель протяжённая и вероятность нанесения поражения падает незначительно. Наш с Морозовым вынужденный предварительный проход позволил вовремя поднять тревогу и всем занять места по боевому расписанию. И хоть я весь второй заход гнобил зенитные позиции, но до уцелевших не дотянулся ни я, ни Морозов. А вот Иван, как-то сразу бросилась в глаза его двадцать первая машина, нацелился на середину с выходом из атаки как раз над позициями уцелевших зениток. Я успел нажать переключатель рации...

  - Иван! Уходи вправо! Не лезь вверх, ты на зенитки прёшь! - А когда его машина вроде бы дёрнулась, а потом продолжила идти тем же курсом, я как в замедленной съёмке смотрел, как очереди целых трёх зенитных расчётов скрестились на брюхе его машины и наверно попали во взрыватель бомбы, потому, что в небе вспыхнул огненный шар, из которого в стороны полетели дымящие куски. Я не выключил передачу, поэтому концовку сказанного мной слышали все. - Баран упёртый! Ребят угробил!...

  Потому, что его правый ведомый тоже получил сполна и тоже с нескольких стволов, и пусть не взорвался, но машина клюнула носом и вошла в заснеженную степь, позади зенитных позиций взорвавшись уже на земле. Каждый раз, когда такое вижу, удивляюсь, ведь это взрывается упавший самолёт, но со стороны выглядит словно самолёт ныряет в возникший на его пути взрыв... Левый ведомый оказался чуть в стороне и кажется ещё немного отвернул, что его и спасло. В третий заход уже без бомб все оставшиеся шли строем и поливали из всех стволов как раз эти несколько оставшихся зениток, словно мстили за погибшие экипажи. А я в конце выпустил в их сторону два последних эРэСа и прошёлся ещё очередями из своих фугасных пушек. Всю дорогу обратно судорожно вспоминал, кого себе ведомым взял сегодня Бунько? Четверо ребят из-за упрямства и гонора одного дурака! Своей вины я перед Иваном не видел и не чувствовал, это его тараканы и он лично их вырастил и выпестовал. На грани сознания зло мелькнуло, что как я от эскадрильи не бегал, а деваться мне теперь некуда. Хотя формально у Цыганова на должности командира звена целый младший лейтенант ходит. Но этот Пустовалов - он никакой, не заговорит, и не заметишь, никто ему эскадрилью не доверит. Вот же, зла не хватает!...

  По возвращении пришлось делать мину на лице, ведь о покойных или никак, или хорошо. Вот хорошо мне совершенно не хотелось, поэтому я ходил и молчал, а ещё было до слёз жалко остальных ребят. Впрочем, моё мнение и чья вина все и так в воздухе видели и слышали. Сержанта Самойлова, который попал к нам одним из немногих успевших повоевать и летавшим стрелком на "СБ". После госпиталя его направили к нам и Бунько захапал его на свою машину. Витю Тумарева, младшего сержанта, хорошего молчаливого старательного пилота, из него бы вышел толк, ведь Бунько вёл всё звено. Коля Шеметов услышав меня отвернул и не полез за комэском, чем спас свою машину, а Витя как положено ведомому, продолжил идти за ведущим. В результате Коля живой и вылез из машины с какими-то шальными бегающими глазами, а Витя протаранил сегодня Приволжскую заснеженную степь. Стрелком у Тумарева летал красноармеец Ревунов Максим, это мне сказали, а я его совершенно не помню. В строю мы стояли далеко, стоянки самолётов тоже, а больше и повода пересекаться не было, едят они за другим столом, мы с Тошкой за столом комсостава в столовой сидим. Когда по одному летали, было, кажется всё-таки проще, а теперь один взрыв и два человека больше нет...

  Доложил, как всё было командиру и комиссару, и про мой крик им уже кто-то доложил. Написал рапорт по вылету и отдельно уже как новый комэск рапорт по гибели двух экипажей. Родственникам Ивана писать я категорически отказался, мне и так трёх писем хватит. Это комиссар настоял, чтобы кроме похоронки в конверт ещё и письмо от боевых друзей вкладывали. Наверно это правильно, вот только меня это раньше не касалось...

  Никакого обсуждения и колебаний по поводу назначения меня командиром эскадрильи не возникло. Мне уже возражать было не с руки, как не брыкался, от эскадрильи не отвертелся. Как-то совершенно буднично я после возвращения из этого вылета оказался в командном составе полка и командиром второй эскадрильи, можно считать четвёртым в командной иерархии полка. То есть теперь при всех сборах командного состава у командира мне там присутствовать. Но зато я в числе первых узнал, что теперь одной из главных задач для нашей и восьмой армии приказ: пресечь снабжение по воздуху окружённой и блокированной группировки противника. Тогда же я доложил о виденных на площадке около Большой Россошки планерах. Подняли фотографии с этого вылета, выяснили, что я не ошибся. Даже сумели по имеющимся таблицам с большой долей вероятности определить, что более крупный и какой-то весь угловатый это "Гота - двести сорок два" грузоподъёмностью до четырёх тонн груза и более изящный и аккуратный, но тоже не маленький "ДФС - двести тридцать" с возможностью перевозки тысячи двухсот килограммов груза. Начальник штаба ушёл звонить в штаб армии, чтобы сообщить эту новость, ведь как-то эти планеры сюда сумели попасть, а смысла готовить здесь где-нибудь десант вроде бы нет. Значит с их помощью везут больше грузов. Мы с Цыгановым, конечно, завелись по поводу половить немецких транспортников, но пока эти вопросы отдали на откуп истребителям. Михаил Васильевич со свойственной ему обстоятельностью стал аргументировать, что использовать наши самолёты гораздо правильнее. Во-первых, при нынешней погоде возможности по манёвру для истребителей сильно ограничены и при их скоростях полёты в таком узком воздушном коридоре для них просто опасны, особенно при любом ухудшении видимости или метеоусловий. А для нас эта опасность меньше, как и скорость, и опыта бреющих полётов у нас намного больше. Во-вторых, при нашем вооружении для нас завалить большой транспортный самолёт не составит проблемы с одного захода, а вот истребитель и с трёх не всегда это сумеет сделать. Всё-таки одна пушка и пулемёты проигрывает двум пушкам при их одновременном применении даже не в два раза, а гораздо больше. То есть при атаке истребителя транспортник может успеть в облака спрятаться. В-третьих, оборонительное вооружение транспортных самолётов для истребителей представляет реальную опасность, а для нас нет. И если не всех, но самых подготовленных пилотов есть смысл допустить до выполнения этой задачи. Бурдужа выслушал, идея Цыганова ему явно нравилась, но видимо были ещё какие-то нюансы, которые его сдерживали:

  - Слушай! Михаил! А ты готов слетать к командующему и ему это всё доложить? Есть некоторые обстоятельства, что мне с этим вопросом лезть не стоит, а вы ведь даже знакомы и в воздухе он вас с Гурьяновым видел...

  - Хорошо! Только, давай ты мне расскажешь, что это за обстоятельства?!

  - Обстоятельств основных всего два. Первое - это то, что я командир полка и выходит, что мои слова они как бы и на все остальные полки распространяются, но далеко не во всех полках есть лётчики, которые думают как мы с тобой. А вы с Гурьяновым вообще уникумы! И это второе обстоятельство. Ты знаешь, сколько уже подтверждённых и по вашим рапортам у вас обоих сбитых?

  - Так, нам же сказали, что вторую звезду не дадут и можно не пыжиться, мы и перестали считать.

  - А я вот не перестал и к командующему с этим вопросом подошёл... - Он помолчал, словно вспоминая или подбирая слова. - Представления вам обоим на "Боевики" подписал сразу, и не рассуждал, едва мой рапорт прочитал. В общем, не хочет командующий волну поднимать. Понимаешь, Миша, вы с Гурьяновым - это такая кость в горле у истребителей. А чтобы вы оба знали, у тебя, Саша, уже двадцать восемь подтверждённых, и по твоим рапортам, а я тебя знаю, и врать ты не станешь, всего сорок семь немцев и один у твоего стрелка, не считая того, что вы на аэродромах разбомбили. У тебя, Михаил, двадцать четыре подтверждённых и тридцать три вместе с неподтверждёнными. А ещё у вас на сберкнижках должно быть начислено по девять с половиной тысяч за первые восемь самолётов, и дальше по тысяче за каждый подтверждённый оформлял. Так, что у вас там больше двадцати тысяч у каждого, надо комиссару поручить узнать, как эти счета на родных перевести, я думаю, твоей Светке пригодится? А, Миша! А вообще, вы знаете, что у нас в ВВС сейчас больше нет ни одного лётчика с таким счётом, даже с учётом китайского или испанского опыта. А подошёл я к Руденко потому, что сейчас для истребителей "норму" на Героя подняли с двенадцати до шестнадцати. По логике штурмовикам тогда должны с восьми до двенадцати поднять и тогда вы оба уже дважды Герои должны быть. Хоть я сам вам говорил, чтобы вы не рассчитывали, но чувство справедливости требует! И командир я ваш, мне вам в глаза смотреть. Он обещал этот вопрос в управлении ВВС поднять, но по глазам - не станет он против ветра плевать. Понимаете! А если ты сам к нему придёшь со своим вопросом, то это уже не я с бумажками, а ты ради дела, а не из-за новой звезды. А ты, Василич, ещё и говорить умеешь красиво и убедительно. Ну, как, согласен?!

  - А, согласен! Как, Саня, полетаем?!

  - Полетаем! Командир!

  - Да, какой я тебе теперь командир? Ты теперь тоже комэск!

  - Бросьте вы! Случайно из-за того, что Ваня по глупости подставился... Не моё это командирство... Я только, что хочу сказать, надо не только нам двоим. Лёшка Гордеев тоже сможет, я уверен, Владилена можно, Серёга Польчиков вполне созрел, наш ведь, ещё иранец. Вот на счёт Озерова и Фимы не знаю, но в пару их взять обкатать можно. А главное, не нужно говорить, что всех штурмовиков привлекать, а по желанию и умениям. Вот у нас есть, а другие пусть сами думают...

  - А, что? Дельно! Только меня тоже со счетов не сбрасывай, если разрешат, тоже полетаю. У меня между прочим, уже одиннадцать подтверждённых, и шестнадцать всего. Как думаешь, капитан?

  - Когда вылетать?

  - Миша! Это всё-таки генерал! Надо позвонить и почву прозондировать, чтобы зря не мариновали и не послали, а выслушали. Давайте, вы пока идите, а я если сегодня выясню, то сразу вызову. Истребители! Етишкин корень...

  Из штаба вышли шутливо толкаясь. Это Цыганов мне с подначками и тычками выговаривал, что я его старого и матёрого не уважаю и стыд потерял. Побесились и пошли на стоянки, нужно было выяснить, что уже у меня в эскадрилье с самолётами. Из моих шести лётчиков с экипажами имеют машины в боеготовом состоянии на завтра только трое. Коля Шеметов под зенитки всё-таки краем попал, но его не свалили, он отвернул, хоть для выхода из-под обстрела крутить нужно было гораздо резче. Домой он дотянул со всеми, но ремонта на несколько дней. Что сделаешь, не хватило ему опыта, лётчик ещё не опытный. Петров летал со мной и тоже умудрился где-то дырок нахватать, а главное у него неудачное попадание и нужно разбираться с лонжероном правого крыла. Зампотех сказал, что он не понимает, как у него крыло в воздухе не отвалилось. А у Игоря Озерова двигатель чуть не сдох в полёте, еле дотянул, сейчас техники колдуют, решают что делать. То есть на завтра имею только Польчикова и Афанасьева. Кстати, когда Бурдужа стал приказ на меня диктовать, я попросил Польчикова перевести на должность адъютанта эскадрильи, а Игоря Озерова штурманом эскадрильи. А вдруг получится им звания лейтенантские пропихнуть. Всё-таки кубари в петлицах лучше треугольников...

   *- Если вы думаете, что я преувеличила, то зря. В СССР пышным цветом расцвело кликушество в какой-то извращённо-азартной форме и везде, от детсадовской группы до самых верхов власти. Причём эти кликуши почему-то всеми воспринимались почти уважительно, как люди умные и умеющие предвидеть. Нет, и до революции хватало тех, кто, таким образом, добивался дешёвой популярности и иногда умудрялся извлекать из неё совсем не дешёвую выгоду. Если покопаетесь в истории, то найдёте такой персонаж, как некая дворянская девица, которая на всех скопищах аристократов с закатыванием глаз могильным голосом вещала, что какое-то по счёту покушение на себя Император (а был тогда Александр Второй, да, тот самый, который "освободитель", только вот большего придурка и популиста на русском престоле кажется не было) не переживёт. То, что на него точит зубы появившийся тогда у нас вскормленный и оплаченный в европии революционный терроризм и носились бомбисты-социалисты и прочие борцы за свободу тушканчиков в Каракумах. А этот венценосный павлин демонстративно не желал себя от этого защищать, знали тогда даже дворовые шавки в Урюпинске. Вполне закономерно, что очередная бомба на набережной свою цель нашла. То есть ПРОВИДИЦА оказалась права! И даже покушения посчитали. Вот только ушлая девица везде называла разные цифры и сумела всех убедить, что истинные её слова, где она назвала нужное число, а остальные её не так поняли и вообще на слабую женщину наговаривают и клевещут злые завистники! Юридически такое трактуется как мошенничество, когда она из своих "провидческих способностей" начала позже выгоду извлекать. В СССР кликуши поступали гораздо проще, они просто по любому поводу достаточно громко бубнили "Ай-Яй-Яй!" или "Как бы чего не вышло!". Ведь никакого ни ума, ни усилий не нужно для этого. И чисто статистически часть этих "Ай-Яй-Яйев" попадёт в цель и остаётся только всем и вовремя о своём предупреждении напомнить. И это совсем не маразмазматичные старушки. Перед началом операции "Уран", когда силы собраны, силы не малые и войска готовы к решительному броску, целый действующий комкор пишет, не просто сетует за рюмкой чая, а пишет Верховному Главнокомандующему письмо, через головы своих непосредственных начальников, что дескать вот он такой умный и не верит, что данная операция с их сермяжными рылами возможна и приводит кучу умных и задокументированных аргументов и доводов. Думаете, придумала? Нет, факт реальный, письмо написал генерал и командир четвёртого механизированного корпуса Вольский.
   Вообще, если хомячистый старшина для своей роты или взвода зажуковал несколько трофейных пулемётов и ещё чего-нибудь для нештатного усиления огневой мощи подразделения - честь ему и хвала! Молодец и это как раз из тех старшин, за которого пары полковников отдать не жалко. А вот если химичить и выгадывать начинает командир от уровня полка и выше, то делать он это может только за чужой счёт и вот это уже то, о чём я написала, это хитрюшность, за которую кто-то другой должен расплатиться своей жизнью и кровью...

   **- Восемьдесят седьмые Штуки - пикирующие Юнкерсы-87 "Штука". "Носороги" - название, которое дали 88-миллиметровым зениткам пехота и танкисты за их громоздкость и мощь. Хотя другие утверждают, что так называли много позже зенитки калибром более 100 мм, которые немцы вынужденно тоже использовали как ПТО способное развалить любой наш танк в любой проекции.

  Первого декабря Веселов, наконец, отпустил Подгорного из медсанчасти и радостный Сергей примчался к самолёту, когда я его с утра с Валентином осматривал. Вообще, осмотр полагается делать перед вылетом, но перед вылетом не всегда есть на это время и лётчики часто особенно не глядя, пробегают вокруг машины, и подписывают осмотр в журнале, доверяя своему технику. Это не правильно, запрещено всеми инструкциями и правилами ВВС, но на командирскую летучку нужно успеть, план полёта обсудить, какие-то моменты уточнить, а тут ракета на взлёт. Я Валентину тоже доверяю, но не надо забывать и про эффект замыливания глаз, когда техник небольшие изменения может и не заметить. Правда, за всё время я только один раз обнаружил недосмотр, когда был подспущенный баллон левого шасси, не до конца, а примерно наполовину от положенного давления. И может быть при посадке и взлёте ничего страшного и не произошло, а может баллон бы лопнул и посадка превратилась в аварийную, самолёт мог даже скапотировать. Вообще, авиация, не смотря на все присказки про дисциплину, требует высокой ответственности, ведь небо ошибок не прощает. Обычно после осмотра я не подписываю журнал, а из неосмотренного оставляю только струбцины на элементах управления полётом, это такие зажимы, чтобы ветром не повредило рули и элероны. Но снять перед вылетом пять струбцин совсем не трудно, как и проконтролировать это. Хотя, бывают случаи, когда в запарке взлетали и со струбцинами, и иногда это даже проходило без аварий, если пилот не запаниковал, а тихонечко работая газом, блинчиком развернулся и на полосу плюхнулся. Вот в момент осмотра и прибежал довольный стрелок. Поздравил его и сразу направил снимать блокировку с пулемёта и заряжать его. Это так заковыристо звучит, на самом деле просто отвязывать привязанные ручки, чтобы он в полёте не болтался и патронами зарядить. Через некоторое время Сергей меня окликнул и предъявил вмятину в задней бронеплите бронекапсулы и три смятые пули от крупнокалиберного пулемёта. Судя по всему во время последнего вылета на аэродром, мне вдогон прилетела очередь, и среди прочих ударов по обшивке я эти не почувствовал. Ситуация довольно неприятная. С одной стороны если бы стрелок был в кабине, то эти пули бы его разорвали на части, то есть мне нужно как-то увеличить внимательность в задней полусфере и не только с воздуха, но и со стороны земли и я совершенно не знаю, как этого добиться. С другой стороны выявился грубый недосмотр, то есть при бронировании обшивки я даже стёкла откидного фонаря кабины стрелка не забыл, а вот заднюю стенку бронекапсулы, за которой основной топливный бак находится, пропустил. А если бы также прилетели не пули, а снаряды? То неизвестно как бы дальше стали развиваться события. Просто раньше нужды залезать внутрь, и укреплять бронеплиту не было нужды, ведь кабина сзади тоже была закрыта, и обработана моими укрепляющими печатями...

  Утром после завтрака перед вылетом выступил комиссар. Он рассказал, что накануне тридцатого ноября, четыре истребителя во главе с командиром двести восемьдесят третьей истребительной авиадивизии полковником Катаевым перехватили караван из семнадцати Ю-пятьдесят два под сопровождением четырёх Ме-сто девять. На подходе к Гумраку группа умело атаковала противника и сбила пять Юнкерсов и один мессершмитт. Полковник Катаев и майор Елисеев сбили по два Юнкерса, а майоры Родин и Кукушкин по одному немецкому самолёту.* Этих замечательных асов нам всем поставили в пример. А после мы получили задания, и поэскадрильно вылетели выполнять работу по поддержке наших наземных войск. Тот аппендикс, где по Дону держали оборону два немецких корпуса, за эти дни атаками со всех сторон нашими войсками был ликвидирован. Теперь на правом берегу Дона в зоне нашей ответственности противника не осталось, а бои шли в районе Мариновки и Дмитриевки, где атаковали части двадцать первой и шестьдесят пятой армий, действия которых мы вылетели поддержать. Левый фланг нашего Фронта с севера пробивался к СТЗ, тяжёлые упорные бои шли около Кузьмичей и Орловки.

  А пока мы всей эскадрильей летели штурмовать позиции немцев. Вся моя эскадрилья - это три машины, но нас вообще осталось всего шесть экипажей, хотя не потерявшая пока ни одного экипажа первая эскадрилья вылетела вчетвером без комэска, у них тоже много машин в ремонте. Цыганов слетал на нашем связном биплане в штаб фронта в Солодчу, это всего в тридцати километрах от нас, и поговорил с командармом и нам разрешили свободную охоту. Не откладывая, ближе к вечеру мы взлетели, немного распогодилось, а нам дали контакт с землёй, в смысле службы управления и наведения нашей и восьмой армии, которая по приказу Ставки стала развёртываться на всех фронтах. Вылетали мы не под полковыми позывными, а под своими "Цыган" и "Пастух". Быстро пришлось выучить их позывные и посмотреть по карте, где они находятся. Истребителям проще, они с ними с самого начала работают...

  Но вот немцы нашего энтузиазма совершенно не оценили. Мы сделали два круга в зоне наших войск к западу и юго-западу от окружённой в Сталинграде группировки шестой общевойсковой и четвёртой танковой армий вермахта. Над нами всё также висят низкие тяжёлые облака, но я не чувствовал над ними и нами никого, так, что смысла лезть наверх я не видел. А вот Цыганов этого не знал и скомандовал подняться над облаками, ведь первый официальный вылет и хочется получить результат. Ну, подняться, так подняться. Стали пробивать многометровую, больше километра, толщу облаков. И когда, наконец, вырвались наверх, в лицо брызнуло уже даже подзабытое солнце, а под нами простирался во все стороны ровный клубящийся белопенный облачный ковёр, сквозь который мы вскарабкались сюда. А выше второй облачный слой, но не сплошной, а с большими прорехами. Местами из сплошного облачного слоя возвышались на высоту до километра и выше невиданные замки или горы с мохнатыми белыми просвеченными солнцем шпилями. От такой восхитительной красоты даже дыхание сбилось. А как красиво на фоне этих облачных мегалитов выглядит хищный жёсткий силуэт штурмовика с поблёскивающим плексигласом кабины... В высоте плывут перистые облака, но солнцу они не мешают и не мешают расцвечивать некоторые облачные горы разноцветными искрами, превращая эту красоту в какую-то сказочную забаву Богов.** Но вот то, ради чего мы сюда взобрались, здесь отсутствовало, никого кроме двух наших машин в этой божественной вышине не было. Да и не хотелось совершенно, чтобы они пачкали её своими крестами и пауками свастик. Мы прошли с севера на юг и повернули обратно. В принципе делать нам здесь нечего, наверно комэска как и меня удерживало здесь неосознанное желание дольше любоваться на эту красоту. Когда вдали на северо-востоке увидел маленькую чёрную точку, которая при приближении оказалась трёхмоторным немецким транспортником, в первые минуты даже не хотелось в это верить. При нашем приближении немец попытался спрятаться в облаках, но это ему не слишком помогло. Убежать от нас со своей скоростью не больше двух с половиной сотен километров в час у него никаких шансов, осталось только прятаться. Только он не учёл, что я его чувствую, и хоть никогда не стрелял по своим не очень чётким ощущениям, но специфические снаряды моих пушек, я надеюсь, помогут компенсировать мою неточность. Да и пробовать когда-то надо. Нырнули следом, хоть Цыганов предложил, попробовать его пасти сверху и снизу, ведь должен он высунуться, чтобы с местом определиться. Но ведь он это может сделать уже тогда, когда по счислению будет над своим аэродромом, а топлива у него гораздо больше, чем у нас и мы будем вынуждены его бросить. В эфире не поболтаешь, а я уже догоняю транспортник, и открыл огонь, не слишком сближаясь. Куда и как я его зацепил, не знаю, но почувствовал, что немец резко посыпался вниз, а метки аур разделились. Может с парашютами попрыгали... Цыганов уже слетел вниз и потом описывал, что пока он думал, остался я по его совету над облаками или просто ещё их не пробил, всего в полукилометре от него из облаков рухнули обломки горящего самолёта, а в эфире прозвучало неуверенное:

  - Кажется, я его свалил, как узнать бы?

  - Свалил! Он мимо меня ссыпался, а следом парашютистов три штуки. Земля! Пилотов поймаете? Это где-то километров пять на юго-запад от Бузиновки.

  - Кто говорит? Роща-шесть.*** Ответьте! - Прорезался в эфире голос поста службы наведения восьмой армии Хрюкина, у нашей армии циркулярный позывной "Сад", а Руденко, теперь в шутку садовником называют, как Хрюкина лесником.

  - Роща-шесть! Это Цыган. Можете пометить на Пастуха одного толстого.

  - Принято! Цыган! Удачи! - Звонко прозвучал в шлемофонах девичий голос.

  Время у нас ещё было, и мы снова полезли вверх. Но теперь решили хитрее, не торчать у всех на виду, а идти на уровне верхнего края облаков, только выныривая, как это в море дельфины делают, и, глядя по сторонам. По времени нам осталось только раз пройти на юг и возвращаться. Маловато у нас горючего даже на малой экономичной скорости, для барражирования самолёты не приспособлены. Да и ноги в сапогах стало прихватывать не смотря на тёплые шерстяные портянки. Мы давно летаем в меховых комбинезонах, а вот унты пока не одеваем, на земле ещё неустойчивая и слякотная погода, хотя и прихватывает временами мороз, и унты с их войлочными подошвами можно очень легко в слякоти испортить, а в чём тогда зимой в морозы летать? Тем более, что обычно мы в высоту не лезем и в сапогах пока было нормально. Для того, чтобы не испортить унты, как это делают бомбардировщики, по земле ходят в резиновых калошах, ведь высотники и летом в меховых комбинезонах летают, на высоте не только кислорода мало, но и температура под минус сорок если к восьми и более тысячам подняться. Теперь с этой охотой нам тоже придётся унты обувать.

  Уже собрались снижаться и уходить домой, как увидели слева на западе что-то непонятное. Не высовываясь, тихонько приблизились. Благо скорость у них оказалась даже меньше, чем у транспортника. А странность заключалась в том, что "лаптёжник" на буксире тащит за собой небольшой планер и нас не видит. Наверно сильно занят тяжёлым управлением, даже на земле буксировать - это нервное и тяжёлое занятие, что уж про воздушную буксировку говорить. До территории занятой немцами совсем недалеко, похоже они недавно взлетели из Гумрака или Питомника и только успели высоту набрать. Замешкались бы минут на пять или десять, и мы бы с ними разминулись, а так они нам попались. Цыганов пошёл сбоку на Юнкерс, а я решил отстрелить планеру хвост, чтобы он к своим не улетел. С отстрелянным хвостом, а точнее только рулями у пилота может быть шанс посадить машину, и если везут чего-нибудь или кого-нибудь, вдруг нашим пригодится...

  Отрапортовали Роще, про сбитые самолёт и планер, и довольные полетели домой. А на земле Цыганов стал подшучивать, как оно мне показалось вкусное масло на хлебе истребителей? Это к нашим давним с ним разговорам. Совсем не понравилось. Мотаешься как дурень с балалайкой, а немцев нет и истреблять совершенно нечего... Но тем не менее про два самолёта и планер в штаб доложили, и оказывается с земли подтвердили, в том числе посадку повреждённого планера с ранеными. А ещё выловили стрелка "лаптёжника" выпрыгнувшего с парашютом. Погиб пилот или сумел скрыться, так и осталось неизвестным. А экипаж транспортника задержали в полном составе, они выпрыгнули из самолёта с полным салоном раненых. Ещё говорят, вякали что-то про то, что наши действия противоречат гуманизму. Правда, ответить на вопрос, как мы должны в небе отличать эвакуационные санитарные борты и кто даст гарантию, что, прикрываясь красным крестом, они не станут возить вместо раненых нужные им грузы? И отчего они тогда не вспоминают, как их лётчики прицельно наши госпиталя и санитарные колонны, не смотря на красные кресты, бомбили в прошлом году? Так, что не им про гуманизм и правила вякать! А налаженное взаимодействие с землёй очень понравилось...

  Командир в штабе рассказал, что уже приезжали начальник штаба и комиссар из двести сорок пятого штурмового полка нашей двести девяносто первой смешанной авиадивизии, с целью подхватить опыт и тоже выделить из полка группу охотников. В двух других штурмовых полках желающих вроде бы нет пока, но если мы покажем убедительные результаты, то им могут и приказать. Подгорный больше всех недоволен сложившейся ситуацией и бурчит, что его просто возят и морозят без толка и смысла. И мои попытки ему объяснить, что охотник ведь в лесу не пуляет всё время, а тяжёлое ружьё носит и терпит, потому, что всему своё время, и когда приходит время от безотказности и качества работы оружия для охотника зависит многое, если даже не всё. А то, что он такой торопыга говорит всего-лишь о том, что он ещё молодой и глупый. Конечно, он после этого надулся, но я этого и ждал, а он вскоре пришёл и сказал, что был не прав и всё понял...

  Назавтра летели уже утеплённые в унтах. Даже взяли в пары, я Гордеева, а Цыганов Польчикова, хотя по эскадрильному раскладу должно было быть наоборот. В общем, настроились, подготовились, а вышел пшик. Бомб мы не брали, взяли только маленькие эРэСы, которые на обратном пути запулили по позициям немцев в кольце и потом от души прошлись из пушек и пулемётов. Ну, хоть так душу отвести после двух с лишним часов бессмысленного прочёсывания пустого неба. И когда мы злые и уставшие ужинали, пришедший на ужин начштаба сообщил, что кажется немцы перешли на ночные полёты, служба слухачей и ВНОС отметила появившиеся с темнотой шумы моторов похожие на звук немецких транспортных самолётов. Меня темнота совершенно не пугает и я почти уверен, что найду немцев, если они там будут. Но тут оказалось, что с утра вылет на обнаруженную площадку, которую немцы обустроили для приёма самолётов. Вылет всем полком с утра, а если мы сейчас вылетим, то утром будем квёлые, а в полку каждая машина на вес золота. Цыганов видимо вспомнил, как я ночью шлялся, и сам предложил мне слетать одному или взять кого-нибудь одного. Гордеев и Польчиков подкинули монетку и выпало лететь с Серёгой. Сергей не крупный, наверно моего роста и худой, а вот его стрелок Олег Михайлов в габаритах нашему Цыганову не уступит. Позывной у Сергея "Казак", когда придумывали, вспомнили, как он верхом на мне однажды с вылета вернулся. Наездник как-то длинно, стал "Казак", что говорят, и значило на каком-то языке "всадник". У него передающей рации нет, только приёмник, обговариваем взаимодействие в воздухе. С нами рвётся Морозов, но командир пристегнул его к проработке завтрашнего вылета. Хотеть - это здорово, вот только летает Владилен средненько, хотя уже уверенно, но для истребительных задач Гордеев и Польчиков ему сто очков вперёд дадут. Не очень понимаю эту фразу, но так говорят. Вроде бы это про фору в счёте во время игры, но звучит всё равно странно.

  Вылетели в ночь, я включил хвостовой навигационный огонь (АНО), есть в основании оперенья, словно торчащий острый конец фюзеляжа под плафоном белый огонь, но взяли у техников синюю лампочку для подсветки кабины и поменяли. Сергею хватит, а синий видно не так далеко, как белый. Не стоит считать немцев дураками и если они отправили свои транспортники, то с очень большой вероятностью в небе есть их ночные истребители. А у нас патрубки короткие и из них факелы ночью, когда газ даёшь, никакой АНО не нужен. Идём под облаками. Иногда их цепляем, я на всякий случай имею ввиду, что Серёга в них спрячется, если прижмут, хотя Польчиков прятаться, и убегать не будет, значит вместе спрячемся...

  На подходе молчим, немцы наши переговоры прослушивают и своим лётчикам передают. Над Карповкой повернули, немцы нас хотели в прожектора поймать, но не успели, мы уже отвернули в сторону Морозовской. Идём, я прислушиваюсь к небу. Тишина и пустота. "Роща" переговаривается с кем-то, но квадрат гораздо южнее и западнее. Ночь совсем тёмная, сквозь облака не пробивается ни свет луны, ни свет звёзд, даже светлый фон заснеженной земли света не добавляет, а мы в этой темноте висим и словно даже не движемся. Прошли туда и обратно, не по прямой, а по дуге. В эфире тишина, но могу представить, как сейчас чертыхаются трое в наших двух машинах. Но на охоте или рыбалке так и бывает, приходишь и ждёшь, час ждёшь, два, три, сутки и может потом, без результата и добычи уходишь. Иначе с чего бы все рыбаки и охотники хвастались своей удачей, если бы за неё не было заплачено часами и днями пустого ожидания. Патрулируем уже час, ещё час и домой, а если двигателям дать газа, то даже меньше, расход подпрыгнет...

  А вот и долгожданная добыча! Моргаю огнём, Сергей наверно не понимает, что я вижу, как он качнул крыльями, выключаю АНО и подаю машину вверх, как раз успею высоту набрать, когда сблизимся. Говорю Подгорному, чтобы выстрелил короткую очередь только не в Польчикова, чтобы оружие проверить, сам делаю то же самое. В принципе у нас пушки и пулемёты надёжные, но могут замёрзнуть? Могут! Так, что проверить не помешает. В облаках ничего не видно, но я уже отчётливо ощущаю чуть в стороне от нашего курса приближающиеся живые объекты. Во как назвал, это суметь надо! Потому, что не хочу немцев людьми называть, звание человека им ещё заслужить надо, а я их людьми давно не считаю. Инструктирую Подгорного, чтобы палил и патронов не жалел, это ночной бой, здесь цель не всегда разглядеть можно, а так глядишь зацепит и подсветка пойдёт, только пусть постарается направление на Польчикова удерживать в памяти. Если есть возможность целиться, пусть бьёт в моторную гондолу крыла или сносит хвостовое оперение, бить по кабине и фюзеляжу смысла никакого, а без крыла или хвоста никуда он не полетит. А гружённый просто обязан крыло при попадании обломить, это не из пулемёта дырки делать, фугасные взрывы вполне силовые балки крыла перебьют. При стрельбе чтобы глаза прищуривал, так вроде видно хуже, зато при яркой вспышке зрение быстрее восстановится. Меня отвлекать, только если нас атаковать будут. Ну, всё, сейчас мы их должны увидеть, совсем немного осталось...

  Ох! Ёлки-палки! Сейчас облака совсем не так, как днём были. Они разошлись, нижний край так и висит на высоте меньше полукилометра, а вот верхний поднялся и между ними среди редких полос тумана строем в две колонны штук пятнадцать толстых трёхмоторных Ю-52 со всеми навигационными огнями, как на параде, честное слово! "Сергей! Я сейчас первую колонну обстреляю и ко второй проскочу, у тебя вся левая колонна, стреляй кого хочешь! Готовься!"

  - Казак! Это Пастух! Сейчас к тебе подарки падать начнут, не дай уйти подранкам! Роща! Роща! Я Пастух! В квадрате, да хрен его знает каком, к востоку от Лапичева группа транспортных Юнкерсов полтора десятка двумя колоннами на восток, буду ронять, постараюсь всех, считайте там внизу! Всё! Работаю!

  - Давай Пастушок! Роща-восемь, помощь подойдёт минут через двадцать!

  - Не нужна помощь, у меня внизу напарник кого надо встретит, ну, поехали!...

  Выскочил сбоку, меня явно не заметили и не ждали, из пушек снёс двоих на своём пути и проскочил над вывалившимися из строя машинами к правой колонне. Сзади затрясся пулемёт Подгорного, а я закладывая вираж стал крушить девять штук в правой колонне. Удобно, когда одно попадание и самолёт как минимум без хвоста сыплется вниз, а то и просто разваливается на части. Но реакция у немчиков неплохая, сыпанули в разные стороны и почти все вниз, вверх полез только один и не надолго, это я его из пулемётов зацепил в хвост и может у него так управление перекосило. Какой лётчик на тяжёлой машине станет пытаться вверх уйти, не истребитель ведь. Когда он завис в верхней точке странной горки, прилетел мой снаряд в основание крыла, и он посыпался вниз. Трое точно успели в облака шмыгнуть. Всё, тут уже нет никого, надо вниз идти. Вернее в облаках хитрых ловить...

  - Сергей! Ты как?!

  - Командир! Двоих точно срезал, четверо в облака удрали.

  - Молодец! Сейчас мы их отловим, может на тебя выгоню, не зевай...

  Валюсь следом, а они, не мудрствуя, идут тем же курсом. Представляю, какой сейчас у них в эфире визг стоит. Вот впереди, даже огни не выключил, мелькнули, когда после залпа проходил мимо падающих обломков. А вот впереди трое, как-то собрались или они случайно и друг друга не видят? Но мне то какая разница, ловите подарки! Один рванул так, что вспышка всё вокруг осветила, похоже взрывчатку вёз и больше никого не чувствую, а вот впереди и справа точно есть. Догоняю ещё двоих и валю их одного за другим. Если со счёта не сбился, должен быть ещё один, но его не вижу и не чувствую. Пикирую вниз и вижу разбросанные по степи костры горящих обломков и Польчикова, который немца гонит и по нему сзади из пушек садит. А вот ещё один под шумок с горящим мотором низом уйти пытается. А вот этого нам не заказывали! В пикировании у меня скорость под шестьсот, догоняю его как стоячего и на проходе не жалея очередь из пулемётов, так, что он окутывается огнём и осыпается вниз...

  Серёга своего закончил, я больше никого не вижу.

  - Роща! Роща! Я, Пастух! Их было семнадцать, вроде один гад ушёл! Приём!

  - Пастух! Роща-восемь. Видели падение пятнадцати самолётов. Помощь не нужна?!

  - Роща! Всё нормально, один может уходить с повреждениями на восток, предупреди зенитчиков.

  - Уже передала! Мы все смотрели! Красиво! Пастух!

  - Спасибо! Отбой!

  - Казак! Это Пастух! Давай за мной, отойдём немного.

  Как почувствовал, только отошли, как почувствовал приближение двух групп. И скорость явно не транспортников.

  - Казак! Это Пастух! Уходим в облака! За мной!

  Нырнул, Сергей за мной, как снизу мимо просвистал немец, уж очень характерный силуэт у сто десятого, значит и второй не наш. А я грешным делом подумал, что это может, обещанная Рощей помощь прискакала. Ну, и ладно, вас сюда никто не звал. И что, что у него скорость больше моей? Я с ним не в догонялки играть собираюсь! А вот того, что я выскочу, и ему в брюхо из двух пушек четыре снаряда всажу, он явно не ждал, и конструкция самолёта к такому не готовилась. Наверно экипаж погиб, ауры пропали, падал он быстро. А вот второй отреагировал и развернулся. В лобовой атаке и я могу, вот только не факт, что тебе результат понравится. Нет у него ни моего зрения, ни моих снарядов. Он просто бьёт в моём направлении, хотя снарядов не жалеет, а я ему чётко в стёкла кабины, которые похоже бронированы, но вот только никакая броня трёх взрывов подряд в одном месте не выдерживает! И следующий уже внутри кабины. Мессер вздувается огнём от внутреннего взрыва или это у него просто баки так полыхнули...

  - Казак! Это Пастух! Снижайся потихоньку, и домой пошлёпали... Роща! Роща! Это Пастух, тут ещё два сто десятых прибежали, тоже у вас упали...

  ― Видели одного, второй кусками... Пастух! Подтверждаю. Роща-восемь...

  Вернулись в полк, на подходе запросил посадку, нам подсветили полосу, хотя я мог сеть и так, но зачем людей нервировать и Сергею подсветка нужно. Ощущение, словно из мясорубки вылез. Подгорный остановки машины не дождался, выскочил, потом от меня пистон получил. Валентину и девчонкам поручил машину заправить, оружие дозарядить и можно сейчас не чистить, скорее всего опять полетим. Пошли в штаб разбираться, кто и сколько уронил и рапорта писать. Посидели, подумали, посчитали. Земля подтвердила пятнадцать, потом двух мессеров. Польчиков добил троих. Олег говорит, что стрелял в одного, но вот он от этого упал или вообще сам падал неизвестно, но на Олега его записали. Подгорный клянётся, что двоих завалил, двоих и записали. Переглянулись, у меня одиннадцать получается, народ понять не может, но я понимаю, что даже больше, но как им это объяснить, если про мои способности и снаряды не говорить. Командира разбудили. Он подошёл, когда мы уже рапорты написали, где всё чётко и гладко. Серёга стал меня расспрашивать, почему я его в облака загнал, когда с двумя мессерами разбирался. Ну, поверил в свои силы парень и уже готов "одним махом семерых побивахом". Пришлось его остудить, что прилетели два ночных истребителя, которые специально подготовлены, а у нас из патрубков пламя почти на полметра по борту, а чтобы ночью летать и тебя не видели нужно патрубки специальные удлинённые ставить. Я то их увидел, а вот он я не уверен. Скуксился, пришлось его вывести в темноту, поставить, покрутить пять раз вокруг на месте и предложить камушком в бочку в курилке попасть, расстояние всего метров пять, она от попадания камушка загремит. Но её нужно сначала увидеть, а темно и ничего толком не видно. Потом они меня раз двадцать повернули, глаза мне рукой закрыли и в сторону на руках перенесли. Поставили, гады, ведь подальше от курилки оттащили, кинул и попал. Больше с дурацкими вопросами ко мне никто не лез. Лезла Тошка, которая примчалась к посадке, но не с вопросами, а полизушками и целовашками, если я правильно научился её язык понимать, это значит, что мне давно уже спать пора, а ей на ночную охоту идти...

  Командир спросил, как думаем, полетят сегодня немцы ещё? Думаю, что полетят, ведь группировка огромная, её снабжать надо, кто-то посчитал, что только патронов им нужно полтора вагона в сутки при средней интенсивности боёв. А еды, топлива и медикаментов несколько составов в сутки, не считая другие позиции обязательного снабжения. Так, что этот караван разбили, но это малая часть из того, что летит туда и обратно. Попили чаю и полетели.

  Снова пришлось выписывать петли и зигзаги в пустом небе, Польчиков висел за хвостовым огнём как привязанный, потому, что в кромешной темноте не было никаких ориентиров. Роща, которая в принципе получает информацию от слухачей и постов ВНОС должна нам помогать и наводить молчит, а мы висим тут как в межвременье. Но наверно наградой за терпение и ожидание появился отклик с востока, кто-то деловито топает почти в нашу сторону. Если бы это был кто-то из наших, то тоже кружил бы, а не чесал по прямой, как гимназист на свиданье. Но всё равно, сначала нужно приблизиться и поглядеть, прежде чем огонь открывать. И снова летят не внизу, а над облаками или даже в них. Покачал крыльями, моргнул лампочкой АНО два раза "Следовать за мной!" или "Делай как я!", что не принципиально отличается по смыслу. Полез в облака, можно было бы Сергея снова оставить внизу, но пусть лучше сам поглядит, а то ведь мысли дурные в голову лезут, проще показать, чем потом объяснять. Вон даже из-за мессеров чуть не обиделся, а ведь против матёрых ночников он был бы как котёнок. Но ведь он сам это не увидел и не почувствовал. Раз по морде не дали, то и обидеться можно! Вот такая странная логика...

  В этот раз три штуки, но один вроде бы отдельно и не в просвете идут, а прямо в облаках по счислению. Ну, что ж будем их арифметике учить, как у нас захватчиков на ноль умножают. На сближении в этой черноте по одним ощущениям открываю огонь. Одного зацепил, второй как-то слишком резко ушёл в сторону. Послал во второго очередь подлиннее и пошёл за тем, который ушёл в сторону. Второй вниз уходит, скорее всего, я его зацепил или он решил высоту поменять:

  - Казак! Это Пастух! Один вниз уходит, я его вроде зацепил, давай за ним, только чуть вправо прими. Я пока третьего попробую достать!

  А вот третьего мне не догнать, как-то слишком резво он от меня свинтил, совсем это не похоже на неповоротливый и медленный транспортник. Только если это был истребитель сопровождения и охотится, а транспорты в качестве приманки. Резко даю ручку от себя и иду к Серёге, чтобы ему под ночника не угодить. Успел, у него факел из патрубков даже больше моего, и как он с такой засветкой в глаза летает? Наверно только за мой АНО уцепившись. А вот "худой" выскочил в полукилометре и сразу пошёл на Польчикова, который сосредоточенно пристраивался к Юнкерсу с горящим левым мотором и мессера не видят ни он, ни его стрелок. Мне даже особенно нервничать и мотор форсировать не пришлось. Мессер шёл в атаку перпендикулярным курсом, и я влепил ему в бок очередь из своих ШКАСов, которой ему вполне хватило, а Сергей тем временем доломал Юнкерса.

  - Роща! Роща! Я, Пастух! Уронили двух "толстых" и одного "худого" сопровождения. Прошу подтверждения.

  - Пастух, три самолёта подтверждаем! Роща-восемь.

  - Роща-восемь! Пастух. Продолжаю дежурство.

  - Удачи! Пастух!

  Мы сместились южнее и западнее на двадцать километров и продолжили своё висение в ночи. Уже к моменту возврата снова объявились "гости". В этот раз они шли высоко и мы с Сергеем полезли на высоту. А я лихорадочно прикидывал, хватит у нас горючего или нет? Вроде мы даже в бою не форсировали моторы. Ну, разве Сергей на десяток минут, так, что должно хватить. Забраться пришлось на пять тысяч. Больше десяти минут карабкались. Выше верхнего слоя облаков, здесь видимость хотя бы от звёзд есть. А на белёсом фоне облаков отлично видно, две группы, одна семь штук колонной друг за другом, вторая три штуки звеном. Это потом вблизи я разглядел, что вторая группа - это на самом деле здоровенный четырехмоторный самолёт и два планера на тросах на концах его крыльев. Но когда мы только подходили снизу, я этого ещё не разглядел, думал звено плотной тройкой летит. Вообще, атаковать бы нужно сверху, чтобы цели были видны на фоне более светлых облаков, но кончающееся топливо продиктовало другой вариант захода на цель.

  - Казак! Твои семеро, я правых троих прижучу и к тебе подтянусь!

  Я резко дёрнул машину вправо и с максимальной дистанции, чтобы подсветить Польчикову его цели, открыл огонь из ШКАСов по головному. Конечно, он не развалился в воздухе от первых попаданий и я хорошо разглядел, что это совсем не Юнкерс, и что задние - планеры. Вспышки взрывов и занявшийся крайний левый мотор дали хорошую подсветку. Левый планер отцепился и скользнул в сторону, правый замешкался, а я добавил уже из пушек на подходе. Да, на фиг! Времени нет! И не до меня сейчас Серёге! В воздухе вспыхнуло "солнце", это полыхнул осыпаясь горящими ошмётками правый не отцепившийся планер. Да и самолёту хватило, взрывами ему оторвало крыло и он посыпался вниз увлекая за собой остатки горящего планера. Наверно в планере везли топливо, раз он так полыхнул из-за случайного попадания пары пуль из моего пулемёта...

  Разворачиваюсь, Серёга азартно долбит и ничего не может сделать с транспортным Юнкерсом. Даже из пушек нет смысла разносить середину фюзеляжа, может он там банки с тушёнкой везёт и даже при точных попаданиях его живучесть гораздо выше наносимых повреждений даже из пушек. Не хватает парню опыта, а гонору то, с истребителями повоевать ему не дали!...

  - Серёга! В крылья или кабину бей! Что ты его в пузо лупишь?! Он там валенки везёт...

  А остальные шестеро уже драпают в разные стороны. Я то думал, что он хотя бы двоих из семи завалит, третьего ему оставлю, а с четверыми разберусь. Но пришлось кидаться за улепётывающими. Хорошо, что они решили просто спрятаться в облаках и не изменили курса в надежде долететь до места назначения. На авось дал длинную очередь вслед планеру и сосредоточился на преследовании. И хоть они успели нырнуть в облака, но их это не спасло. Из этой компании упустил только планер. Он как сиганул сразу в сторону, так и не знаю, куда подевался, а может, я его зацепил и он упал, просто без видимых световых эффектов. Было бы побольше горючего догнал бы, но увы...

  Отчитался перед седьмой Рощей, что уронили восемь штук "толстых" и планер. Полетели домой. К счастью долетели нормально, сели и даже моторы сами глушили, хватило горючего. По дороге к штабу разжёвывал Сергею его ошибки. Стрелков отпустили спать, а сами пошли в штаб писать рапорты. В штабе был только дежурный, впрочем, и нам был нужен только стол и бумага. Написали, что уронили, Сергей два транспортных Юнкерса, а я один четырёхмоторный, скорее всего Фоке-Вульф-Кондор с планером, семь транспортников и одного сто девятого мессера. Итого за ночь на мне двадцать самолётов и один планер, расписался, поставил время и пошли спать. Тошка из последнего вылета меня даже не встретила, нахалка! Наверно охотится где-то...

  Встал, судя по времени на часах, уже к обеду. Хотя меня пыталась разбудить примчавшаяся утром Тошка, когда возмущённо фыркая начала скакать по мне. Но я её поймал и затолкал под одеяло, прижав рукой к своей груди. Она потёрлась о мою шею, затихла и не мешала больше спать. Встал, сполоснулся и пошёл в штаб. В столовую рано, а на поле тихо, значит ничего не происходит. По пути узнал, что полк уже сделал один вылет, вернулись все, и сейчас после вылета все заняты своими делами. В штабе за столом командира сидят: командир с комиссаром и начальником штаба, рядом Морозов и Цыганов и явно читали наши рапорты. Вошёл, поздоровался, сквозь висящий туман табачного дыма раздался голос командира:

  - Вот, товарищи командиры, какие мы кадры растим! Прошу любить и жаловать! Перед вами стоит младший лейтенант, который в паре со старшиной за сегодняшнюю ночь на двух машинах спустили на землю двадцать восемь самолётов противника и один планер с бензином, это если только подтверждения службы наблюдения считать. Три самолёта сбили стрелки, пять старшина, а двадцать вот этот юноша. Вот теперь прямо не знаю, что мне со всем этим делать. Ну, на стрелков я уже документы составил, одному медаль, второму орден Отечественной войны второй степени. Что с Польчиковым делать тоже не знаю, его за два самолёта следует наградить, а за пять вторую награду давать, если между событиями пара часов прошла, как быть? Комиссар!...

  - Слушай, Николай Иванович! - Встрял комиссар. - Ты же сам говорил, что нормы явно будут пересматривать, вот и подадим его на орден, а там и на второй.

  - Пожалуй, так будет правильно, Николай Ильич. И значимость наград тоже принижать нельзя, а то за одну ночь и два ордена, молодые ведь ещё, не проникнутся сложностью и нашей заботой. Ладно! Так и решим и на построении всем нужно объяснить, за что и почему! Возьмёшь это на себя?

  - Моя работа, сделаю...

  - А вот с этим фокусником, что делать будем? Мне уже из восьмой армии несколько раз звонили. Они вообще все уверены, что Пастух у нас весь полк водил, просто в эфир остальным выходить запретил, а как иначе объяснить, что он пачками немцев роняет. Я когда честно сказал, что у меня пара летала, на том конце провода так гоготали, словно я клоун в цирке. Александр, ты вот нам всем объясни, как ты ночью за два вылета два десятка самолётов на землю опустил? И что это за новый тактический приём, когда один в бой лезет, а второй внизу недобитых ловит и добивает? Ваши переговоры вся армия слушала...

  - Ну, я немцев почувствовал и на них пошёл, а Сергей не слишком опытный, вот я и решил, что лучше он будет подранков добивать, а то ведь долетят куда-нибудь. А в сутолоке боя ещё и под мои снаряды угодит, а так с пользой и не подставится. А я просто в темноте вижу лучше. И стрелять у меня хорошо получается, вы сами знаете... Они там между облаков летели, я семнадцать насчитал в двух колоннах. Я между ними проскочил, сначала двух сбил, пока вторую колонну бил, мой стрелок тоже двоих вниз отправил. Ну, он так говорит. А парень правильный, не брехун вроде, да и сбитый у него уже есть, только не подтверждённый. Земля пятнадцать насчитала. Они же некоторые взрывались и мусором сыпались, могли ещё меньше насчитать. А следом два ночника мессера сто десятых мстить прилетели... Ну, тоже сбил. Чтоб не летали больше... У нас время вышло, и мы домой полетели. Во втором вылете не так везло, только трое и потом восемь. Вот двадцать восемь и вышло... - Сидят, слушают и ржут... Командир рукой махнул, мол не обращай внимания. Тут Цыганов не выдержал:

  - Смотри, он ведь оправдывается, что вот нечаянно, мол, я Геринга расстроил... У Хрюкина три истребительных полка всю ночь летали, двое не вернулись и только три транспортника сбили, хотя земля один подтверждать отказалась, скорее всего не сбили, а повредили...

  Меня усадили и кружку с крепким чаем в руки всунули. Дальше разговор пошёл сложный и не моего уровня. Командир объяснил, что плохого в сложившейся ситуации. Что я сбивал всё, что видел и особенно не думал, а вот последствия теперь надо сгладить. У нас в стране плановая система, и любые даже вроде приятные незапланированные сюрпризы - это не очень хорошо. Они говорят о том, что те, кто руководит и планирует, не сумели их предусмотреть, а значит, недостаточно для своих должностей компетентны. Бурдужу сегодня на вечер вызвал командарм, а до этого уже надо выработать какие-то предложения, с которыми к нему идти. А предложения должны быть такого плана, чтобы мой феноменальный успех не был феноменальным, а стал закономерным, то есть, сам того не желая, я сразу задрал полку планку на такую высоту, что теперь до неё нужно всем вместе суметь дотянуться, иначе нас командование не поймёт. После этого командир достал бумагу от службы наземного наблюдения и управления, из которой начал зачитывать отдельные места. Смысл в том, что два последних дня немцы перешли на полёты транспортников в ночное время и более того, пользуются облачностью, в которой скрываются от наблюдения и наших истребителей. Но видимо у них не так уж много пилотов владеющих слепыми полётами и поэтому не все могут лететь вслепую в облаках и ночью. Возможно, поэтому первые и последние вылеты происходят в сумерках. Из этого есть смысл предложить вечером и на рассвете вылетать усиленной группой, вести которую будет командир или Цыганов, а мне брать напарника и делать за ночь вылетов сколько смогу...

  - Я полечу к командарму и попробую договориться, чтобы нам для этого сектор выделили, чтобы нас свои же не атаковали! Ночью все кошки серые, влепят сдуру, потом объясняйся. Да и нам не подставятся...- Продолжил Бурдужа. - Как думаете, сумеем в таком режиме поработать? Имейте ввиду, это не день и не два, штабные сказали, что есть приказ Верховного: любыми средствами пресечь снабжение окружённых частей по воздуху. Дескать, Гитлер выступил по радио и объявил, что бравые немецкие солдаты не боятся окружения, потому, что доблестное Люфтваффе обеспечит полноценное снабжение и доставку немецким войскам в Сталинград. Сами понимаете, в городе мы окружили такую большую группировку, что если она полная сил развернётся и рванёт на прорыв, то наших сил её остановить может оказаться недостаточно. Так, что нам сейчас может больше всех сам Гитлер помогает, что не разрешает немцам прорываться из окружения. Поэтому вопрос снабжения принципиальный! Если мы сумеем его прервать, то о полноценной боеспособности окружённых говорить будет уже нельзя, и они очень сильно подумают, оправдан ли риск такого прорыва... Вернее сил у них на прорыв не будет. У кого есть что-нибудь добавить?

  - А наши штурмовые задачи?!

  - Насколько я понял, сейчас воздушная блокада, к удержанию которой нас уже считайте, привлекли, вышла на первый план. И к счастью аэродромы Гумрак и Питомник в зоне ответственности Хрюкина и его восьмой армии. Вот там работы штурмовикам и бомбардировщикам с избытком. У нас если и будут задачи, то небольшие локального тактического уровня по нашей численности. Нас от истребительной работы теперь при всём желании не отодвинут. А если отодвинут, то при любой оплошности возникнет вопрос, а почему ваш уникальный "Пастух" не участвует? И никто из командиров такого вопроса не захочет! Теперь понимаешь, Саня, что ты наделал?

  - Так я об этом ведь не думал, видел немцев и сбивал... Товарищ командир! А можно мне в пару Гордеева? Серёга - хороший лётчик, но вот ночью летать ему слишком трудно...

  - Что, капитан, отдашь ему своего Гордеева?

  - Жалко конечно. Помнишь, как в сказке: "Такая корова нужна самому!", но с Гурьяновым они и, правда, гораздо лучше в паре сработают. А кого будем в усиленную группу брать?

  - Знаешь, это лучше тебе и Гурьянову решать. Тут же навыки требуются не штурмовые, это вы с Гурьяновым ещё с Ирана истребительные вопросы продумывали...

  - Позвольте мне, товарищ майор!

  - Говори, конечно.

  - Михаил Васильевич! Надо ещё перед вылетом поговорить с лётчиками и стрелками. Вчера Серёга, в смысле Польчиков, в транспортник садил прямо в середину фюзеляжа. А тому, как слону дробина, летит как летел. Его ШВАКов для нанесения критических повреждений при попадании в корпус явно недостаточно. Я своего стрелка учу в крылья и моторы бить, вот он и сбил, когда ему попались. Я слышал, что наши истребители вынуждены, чтобы такого буйвола завалить ему моторы выбивать, а это не меньше двух-трёх заходов. А у транспортника ведь пулемётчик имеется. И по мотору ведь тоже попасть нужно. А это потому, что у них одна пушка и пулемёты, иначе они с большими самолётами ничего сделать не могут, а тут расчёт, что на одном моторе он лететь не может и есть надежда, что подожгут. У нас пушки достаточно мощные, поэтому если сблизи врубить в основание крыла или по моторной гондоле, то это не только мотор заглушит, у гружённого самолёта крыло скорее всего нагрузки не выдержит и подломится. Ещё я пробовал хвост отрубать, если плотно очередь положить, то его тоже отрывает, а без него даже при всех моторах он только вниз лететь может. Стрелок с пулемётом нашим броневикам не страшен, если стрелка под огонь не подставлять. А вот стрелять по фюзеляжу я бы очень не советовал, если везут снаряды или мины и они сдетонируют, то близко приблизившемуся охотнику тоже мало не покажется и ещё хорошо, если живым останется...

  Я не стал говорить, что по хвосту я давал очередь из ШКАСов, которые просто тучу летящих пуль создают, а когда они в хвосте почти разом взрываются, то хвост даже не отрывает, его просто распыляет от взрывов. Впрочем, у планеров там стальная балка и хоть хвостовое оперение у планера сорвало, но балка целая осталась. Хотя, аналогичный эффект достигается очередью из пушек, тем более, что у многих стоят ВЯ в двадцать три миллиметра. Вообще, предложенная схема меня вполне устроила, она давала мне свободу манёвра и на машине Гордеева стоит приёмо-передатчик, с ним проще обсудить ситуацию в небе. Да и понимаем мы с Лёхой друг друга намного лучше. Вот только как бы Цыганов не обиделся, хотя он мужик умный, не должен вроде...

  Вот так и началась наша изматывающая ночная работа. В первые несколько ночей наша схема идеально отработала. Цыганов и командир вылетали даже двумя группами. Комэск ведущим поставил Фиму Кобыленко, а ведомыми взял Пустохвалова и Петю Солдатова. Бурдужа вторым ведущим взял Морозова и в пару ведомыми Польчикова и Гошу Озерова. В первый вечер они удачно наскочили на караван из шестнадцати транспортников и шестерых "худых" охраны. Всех разогнали, уронили правда только восьмерых, из них семь транспортников и одного мессера, остальные в облаках спрятались. На немцев навели наши слухачи с земли, и первыми на них вышло звено Цыганова. Оказалось, что они в прослойке между слоями облаков идут, и Васильевич раньше угадал с их высотой. Потом и Бурдужа присоединился своим звеном. Поободрали они многих, но сбить удалось только восьмерых. Но и это очень хороший результат. Но не без ложки дёгтя. Погиб стрелок командира, всего две пули от пулемёта попали в обшивку отсека стрелка, но их хватило, а Серёгу Польчикова сбил мессер и ранил Олега - его стрелка. Им пришлось прыгать с парашютами. Что с ними не известно, знаем только, что их вроде бы подобрали наши и доставили в госпиталь. Цыганов сбил троих из них один мессер. Командир двоих. Одного подловил его погибший стрелок. Ещё по одному на счету Игоря и Пети Солдатова. Вообще, тут снова надо пояснить. Бой шёл в сумерках между двумя слоями облаков. Почти три десятка самолётов в этом пространстве друг в друга стреляли и маневрировали, а потом взяли число упавших, которое зафиксировала "земля" и разбирались уже после вылета, кто там и сколько насбивал. Я пока не сказал Цыганову, но мне кажется, что командир не глупее меня. Даже из этого боя становится ясно, что важна не толпа, а умелые действия. Я почему-то думаю, что будь командир с Цыгановым и по одному ведомому вроде Озерова и Морозова, они бы больше сбили, и потерь бы не было. А вот у меня в свежеполученной эскадрилье уже всего пять экипажей осталось.

  Возвращение возбуждённых двух вечерних групп мы не видели. С Лёшкой Гордеевым улетели раньше. До вылета сумели посидеть и с ним и стрелками обсудили все возможные нюансы и ситуации, и что, в каком случае делать. Подгорный перед вылетом бурчит, что летает балластом, ему тоже героизма и сбитых хочется. Вчера во втором вылете вообще ни звука не издал, умаялся в темень пялиться, а сейчас вон зачирикал. Тошке очень не нравится почему-то смена графика наших полётов, и она очень недовольная с задранным встопорщенным хвостиком на меня сердито шипит перед вылетом. После того, как её ветром от винта с крыла сдуло, она не дожидается пока мотор заведут, раньше удирает. Обычно пока я парашютную подвесную систему на себе расправляю, она перепрыгивает на крыло и по нему до конца и оттуда на ближайшее дерево или по остаткам маскировки перебирается...

  В первый вылет с Лёхой слетали впустую, два часа утюжили выделенный нам сектор, в эфире не болтали, "земля" тоже никаких новостей не передавала. Хотя даже представить не возьмусь сколько ушей сейчас ночное небо слушают. Не понятно, где РУСы-локаторы, про которые нам на курсах рассказывали, пусть не слишком точные, но должны давать информацию. Тем более, что их здесь можно разместить максимально близко, ведь пролёт над нашей освобождённой территорией. Со слухачами тоже не всё просто, они определяют курс и приблизительно число и тип самолётов. Но немцы не летят прямо и меняют курс по нескольку раз, а ещё им низкая плотная облачность помогает. Ведь из самолёта не высунешься послушать, где тут немцы шумят? А в облаках даже днём найти не просто. Вот и сложилась такая патовая ситуация. Восьмая армия, теряя самолёты пачками, долбит по аэродромам. Сколько они там уничтожили неизвестно, цена огромная, но другого выхода нет, делают, что могут. Вот только здесь кругом ровная степь - сесть и взлететь можно почти с любой подготовленной площадки, которую сделать не сложно. Немцы к аэродромам стянули все зенитки и там такая ПВО, что пробиться почти невозможно...

  Во втором вылете услышали, что немцы вроде по краю нашего сектора пройти хотят. Повернули туда, а немцы сами к нам вышли. Снова отработали схему, я в облака полез, а Лёха внизу добивал, троих добил, а я в облаках на ощупь долбил, штук десять точно наколотил и ни один не ушёл. "Земля" передала падение одиннадцати штук, ну, и ладно. Вообще, как они их там считают? Когда снаряд удачно попадает и транспортник в клочья разносит, он так кусками и падает, а если детонация, то вниз иногда только пыль долетает. Ну, да и фиг с ним. Больше они точно не насчитают, там на этот счёт инструкции строгие. Подгорный матерится, что в такой темноте не знает, куда стрелять. А вот Нестеров у Лёшки куда-то стрелял, говорит, правда не уверен попал или нет. Ну, тренировка - это тоже хорошо... Рапорты написали, посидели, пока машины заправляли и снова на взлёт, спокойно третий раз успеваем до рассвета. Хорошо, сейчас ночи длинные. Хотя усталость за ночь накопилась...

  Снова прочёсываем непроглядную ночь. Вообще, даже не представляю, как немцы в этой кромешной темноте выдерживают курс и наведение. Внизу если и есть единичные огоньки, то ориентирами они являться точно не могут. Многие сёла и станицы пострадали от боёв, из многих после освобождения жителей выселили в фильтрационные лагеря, даже за столь маленький период оккупации Дончаки с Кубанцами снова успели отличиться и вступили в созданные немцами казачьи части вермахта и даже на каком-то участке фронта отметились в обороне. Вот население многих поселений и выселили, как ненадёжное и склонное к предательству. В принципе, кто же захочет за спиной иметь тех, кто может сзади ударить? Вот и выходит, что огни - это часто костры патрулей или постов ВНОС в том числе, а по ним ориентироваться бессмысленно, ведь их расположение даже нам неизвестно. Впрочем, наши ведь тоже летают. Так, что Лёха висит на моём хвостовом огне, а я хорошо вижу в темноте наземные ориентиры и мне определиться на местности не сложно...

  В третьем вылете сумели отловить только одну группу, которая почему-то шла под облаками почти не скрываясь, если можно так сказать. Я хотел одного Гордееву оставить, но последний, которого оставил, поймал шальной снаряд из пулемёта, и ему хватило вспыхнуть факелом и упасть. Земля всех троих без вопросов подтвердила. Дальше только в самом конце кто-то пытался на бреющем улететь из котла на Шторьхе. Может понадеялись на тихий мотор и то, что, в принципе, может сесть почти где угодно. Запросил Лёху, он его не видит. Ну, и разнёс я его из своих ШКАСов. Наверно я уже просто устал, да и ребята после посадки не возмущались, что я всех сам завалил. Получили подтверждение от наблюдателей и полетели домой. К моменту подлёта встретили наших, которые взлетели в темноте и сейчас шли в наш сектор, чтобы успеть перехватить тех, кто будет пытаться в сумерках проскочить. А мы все за ночь уёрзались так, что пока рапорты писали, сидя засыпали...

  Наши подошли к группе, которая шла над облаками и их не видела, а наши сумели подкрасться в облаках и неожиданно атаковали. Из девяти самолётов сбили три, остальные хоть и с повреждениями ушли. Два Цыганова, один Морозова. Атаковали все восемь машин, стреляли тоже все, но результат минимальный, а у командира пушки заело, пока перезарядку дёргал, немцы уже разбежались. Я всё это узнал после того, как, выспавшись, проснулся с Тошкой на шее и, приведя себя в порядок, пошёл в штаб. В полку никаких других вылетов. Нас перенацелили на воздушный мост. В штабе рассказали, как они воевали в двух вылетах. Я рассказал про наши. Командир доволен, пусть меньше, чем позавчера, когда мы с Польчиковым порезвились, но цифра всё равно достойная и говорит о том, что первая не была случайностью. То есть то, что и требовалось доказать. В штаб армии уже доложили, там тоже все довольны. Хрюкин, говорят, своим истребителям такой разнос устроил, что они сегодня свои сектора целыми полками прочёсывали и в воздухе менялись. Но за всю ночь только четверых сумели поймать, хотя в их секторе по данным "слухачей" поток гораздо больше идёт. На нас то выходят только те, кто летит из Морозовской и Обливской, а вот все южные площадки через них... А ещё наши истребители поймали на подходах к нашему сектору почти над передовой вечером пять немцев, три транспортника и двух мессеров, сбили только одного. Со всеми и работой зенитчиков, они тоже двоих на слух свалили, итоге на два наших фронта сорок один самолёт, а это очень серьёзный показатель. Вот только позавчера у восьмой восемьдесят уничтоженных на аэродроме Гумрак. Я слушал, но знал и то, о чём командир не сказал, что за эти восемьдесят на земле восьмая заплатила почти уполовиненными пятью полками штурмовиков и бомберов. И эти восемьдесят можно смело деить пополам, ведь на земле многие стоят неисправными, а многие повреждённые отремонтируют в течение дня-двух. Это в воздухе ясно и конкретно, летит - боеспособен и исправен, а сбили - уничтожен практически с гарантией. Но такой штабной счёт - это уже вопросы штабной политики. И если бы истребители могли перекрыть воздушный мост, то и кидать свои полки в мясорубку Хрюкин бы не стал, но вынужден хоть так но выполнять приказ. То есть на этом фоне наши двадцать восемь первого дня потерялись. А вот за эти сутки счёт очень сильно в нашу пользу. А мне меньше всего хочется встревать в это состязание двух командармов, но никуда уже не деться. Командарм доволен, Бурдужа тоже, вот и замечательно. Пойду я на эскадрилью погляжу, надо узнать боеготовность машин и с людьми пообщаться...

  Следующая ночь почти повторила предыдущую, только Цыганов взял одного Озерова, а командир летал с Морозовым. Они двумя парами сумели перехватить две группы в пять и шесть машин. У первой группы было охранение из трёх истребителей. Бой вышел жаркий, Цыганов свалил один истребитель, а Бурдужа и Морозов сбили по транспортнику, но когда на Васильевича навалились два оставшихся "худых", ему стало грустно. Но он умудрялся уворачиваться, а попытавшийся ему помочь командир чуть сам не подставился. Озеров и Морозов продолжали атаковать оставшихся немцев и свалили ещё один транспортник. И тем не менее Бурдужа сумел повредить один мессер, который вышел из боя, но оставшийся удачно атаковал командира, чуть не сбив его. В этот момент его и сбил Цыганов. Два транспортника ушли в облака, и преследовать их не получилось, вернее все полезли в облака и в них потеряли противника и друг друга. Из облаков пришлось выйти. Повреждённая машина командира в воздухе держалась, но к бою была уже не пригодна и в сопровождении Морозова пошла в полк. Земля подтвердила падение только четырёх самолётов, так, что Морозову и Озерову с этого боя записали по одному транспортнику.

  На оставшихся вдвоём Цыганова и Озерова вышла вторая группа. Случайно в сплошном поле облаков возникло окно практически на всю толщу облачного покрова. Именно в нём и барражировала пара Цыганова. В нём встретили первую группу, и расчёт оправдался. Вторая группа из шести машин без охранения вывалилась из облаков и почти сразу попала под атаку пары Цыганова. Немцы решили пробиваться, стараясь скорее проскочить насквозь открытое пространство и снова скрыться в облаках. Но Цыганов успел уронить двоих, Игорь одного, а второго повредил и он уходил на двух моторах и падать не собирался...

  Мы с Гордеевым снова вылетели до возвращения Цыганова, хотя про первый бой Морозов успел рассказать до вылета. И хоть в облачном поле появились прорехи, нам глубокой ночью это не очень помогало, как и немцам. Только если подождать выхода луны, но противник ждать не даст. Сегодня ночью немцы решили пробиваться по одному россыпью, и почти половина шла с планерами на буксире. К сожаленью, возможности ронять, чтобы Лёха ловил и добивал недобитков, сегодня не было. Тех, что шли в облаках я валил жёстко, не давая никаких шансов, расстреливал из пушек. Не знаю, как выглядели с земли всполохи взрывов в облаках, но падающие обломки сомнений не оставляли. А я ещё и уведомлял всякий раз "Рощу", что очередные остатки падают. Конечно, дать товарищу поднять свой личный счёт - это замечательно, но не за счёт качества выполнения приказа и вероятности оставить врагов живыми. Мне удалось уронить за первый вылет шесть транспортных самолётов, Лёхе ни одного, но ничего с этим не сделать. Кто же виноват, что они идут в толще сплошных облаков, я их чувствую, а он нет... Но, пока заправляли машины и пили какао, которое распорядился к машинам привезти комиссар, я постарался обнадёжить Лёшку и стрелков, что как только будет кто-нибудь выше облаков или снизу, постараюсь дать им пострелять. Собственно, сейчас они прекрасно понимали, что при такой видимости они бы ничего сделать не смогли. Не понимали только, как я умудряюсь стрелять и попадать. И если бы не регулярные подтверждения с земли падения обломков, готовы были подумать, что я просто стреляю в непроглядную темноту и фантазирую, что в кого-то...

  Во втором вылете отлетали всухую, дважды были какие-то невнятные сообщения от наведения, но никого обнаружить нам не удалось. В третий вылет лететь откровенно не хотелось, но вылетели. Видимо немцы сегодня решили применить новый метод. Едва мы вошли в свой сектор, как пошли наверх, где к тому времени вылезла луна, и было отлично видно на фоне светлых облаков. Первым был восемьдесят шестой Юнкерс, который тащил большой пузатый уродливый планер.**** Бомбер отдал Алексею, а сам постарался аккуратно повредить планер, то есть, чтобы он сумел сесть с минимальными повреждениями, но до своих дотянуть не смог. Только через три дня, когда сумели поймать и допросить спасшихся немецких пилотов, которые были допущены до планов своего командования, мы узнали, что принято решение широко использовать планеры и сбрасываемые на парашютах десантные контейнеры. То есть самолёты буксировщики вообще не планировалось близко подводить к переднему краю внутреннего кольца нашей обороны, слишком велики потери парка самолётов и пилотов. То есть буксировщики на подходе должны были сбросить буксировочные тросы планеров, а сами набирать высоту и с учётом ветрового сноса произвести с большой высоты сброс контейнеров на парашютах. Вопрос вывоза и повторного использования планеров ещё обсуждался в Берлине, но вроде уже смирились, что это полёт в одну сторону, а обученных в десантных частях хоть как-то рулить планерами до посадки было много. Но потом оказалось, что вывозить из котла не менее важно, чем доставлять еду, боеприпасы и топливо. Поэтому загруженные планеры потянулись в обратную сторону, а взлетать с планером гораздо сложнее и требования к качеству ВПП намного выше. К примеру, в обратном направлении планеры грузили не больше половины их максимальной грузоподъёмности, иначе взлететь с ними "тётушки-Ю" были не в состоянии. Видимо изначально поставленная мной себе сверхзадача случайно помогла мне. Я прицельно аккуратно старался повредить хвостовое оперение и планер по спирали уходил к земле. А вот истребители плевались, что сбить планер в несколько раз труднее, чем самолёт. И можно их понять, ведь практически весь планер представляет собой конструкцию из деревянных реек обтянутую тканью, покрашенную сверху, чтобы придать обшивке хотя бы иллюзию аэродинамических свойств. И если внутри нет твёрдого и взрывающегося груза, то снаряды могут почти до бесконечности пролетать этот тряпочный сарай насквозь, или не детонируя вязнуть в мягком грузе. Для того, чтобы планер потерял крыло, нужно как минимум попасть в лонжерон или перебить оба. Истребители довольно точно подсчитали, что против бомбардировщика в случае точных попаданий для сбития нужно в среднем три захода, при которых два удачных достаточно повреждают самолёт. Против истребителя иногда хватает и одного, чаще два. А вот на планер нужно сделать не меньше пяти-шести заходов, а ведь у планера очень маленькая скорость и он маневрирует, его пилот жить хочет и не станет лететь ровно и ждать, когда его собьют. Планер при всей своей неказистости имеет отменную летучесть и вполне успешно разменивает скорость на высоту. Но я преследуя совсем другие цели выбрал, как потом оказалось самую успешную тактику. Я издали начинал поливать из ШКАСов хвост планера и рой пуль прошивал тряпочную обшивку и улетал дальше, но хоть одна из десяти пуль встречала на своём пути какую-нибудь перекладину или нервюру и этого хватало для детонации заряда Силы. В принципе и очередь из пушек в основание фюзеляжа, где каждый взрыв соответствует минимум ста миллиметровому фугасу, планер даже не собьёт, а просто размечет на куски. Но обычные двадцати миллиметровые снаряды такой убойной силой не обладают, а скорострельность авиационных пушек даёт в один заход всего одно-два попадания, а этого мало.

  Когда планер с разлохмаченным хвостовым оперением неловко по спирали пошёл вниз я вызвал "Землю":

  - Роща! Роща! Это Пастух! Мы там к вам планер мягко спустили, груз должен целым остаться, надеюсь, там что-нибудь вкусненькое найдёте и про нас не забудете.

  - Пастух! Роща-восемь! Не засоряйте эфир! У вас один сбитый.

  - Роща! Это был буксировщик, а планер мягко следом должен сесть. Будут ещё, тоже постараюсь мягко спускать...

  Довольный Лёшка сзади пристроился, как я вдали увидел выхлоп ещё одного буксировщика. Моргнул ему лампочкой АНО и пошёл туда. Почти навстречу ещё один восемьдесят шестой Юнкерс тащил два небольших планера за буксирные тросы на концах крыльев, а следом метрах в ста транспортный трёхмоторник тащил ещё одного толстого уродца. Крикнув Лёхе, что его транспортник, передал Подгорному, чтобы стрелял по хвосту планера, я пошёл в атаку на восемьдесят шестой. Он сразу сбросил тросы планеров, но это ему не помогло. Всё-таки большую массу с не слишком мощными моторами разгонять время требуется, а планеры буксируют на скорости не больше двухсот километров. Так, что никакого запаса скорости и летучести у немца не было, и никуда он не делся от очередей в остекление кабины, которую разнесло в клочья. Клюнув носом бомбардировщик ухнул вниз, а я тем же курсом проскочил вперёд, стараясь, чтобы второй планер оказался в прицеле Сергея. Но не вышло и второй планер тоже добивать пришлось мне. Оба пошли вниз явно управляемые, а значит может и посадят, скорости то у них смешные. Лёшка в это время долбил транспортник, но тот ему не давался. А вот планер отцепился и попытался уйти в облака, что, по-моему, было совсем не правильно. Стрелять пришлось издали, где разброс пуль великоват, но планер вдруг полыхнул и так факелом и рухнул вниз. Я отошёл в сторону, пока Гордеев доломал свою цель. После падения транспортника поправил, что сбиты не три, а два самолёта, что третий это планер, видимо с топливом, а вот два планера пусть там ловят, они сесть должны.

  В этом вылете я сбил четыре самолёта, "мягко спустил" на землю девять планеров и три взорвались в воздухе или сгорели. Лёшка свалил пять самолётов, планеров ему не досталось. За мягко спущенные на землю планеры мы заслужили у "Рощи" самую искреннюю любовь. Видимо и им вкусных трофеев перепало, но вот нам так ничего и не передали. Жадины оказались. В этот день немцы тащили свои планеры как оглашенные. Когда мы ушли домой, наши сменщики сбили ещё семь буксировщиков и четыре планера. Всего за ночь вышло двадцать девять самолётов и шестнадцать планеров. В эту ночь мы поставили рекорд. Пришло довольно спорное указание два планера считать за один самолёт, и у нас вышло условных тридцать семь самолётов. За одни сутки таких результатов кажется ни один полк за всю войну не достигал, а ведь мы не истребители. Руденко страшно доволен, а у Хрюкина нас иначе, чем "мясниками" не называют. Оказывается этой ночью на наблюдательные посты, где мы резвились, Хрюкин отправил командиров из своего штаба, чтобы бдили и проверяли, так, что всё очень удачно получилось и именно поэтому "Роща" меня к дисциплине в эфире призывала.

  А на следующий день, вернее ночь, у нас не было сбито ни одного самолёта. Мы старательно летали, но и наведение в нашем секторе ничего не слышало. На следующую ночь я поймал и приземлил один самолёт, даже не знаю какой модели, но скорость была приличная, если бы не выходил на него под прямым углом, может и не догнал бы. И всё, абсолютная тишина, что у нас, что у группы Цыганова. Кажется немцы просто вычислили маршрут, на котором самый тяжёлые потери. То есть за первые три дня через наш сектор ночью проскочили единицы, в то время, как через сектора восьмой армии прошли десятки, как они их в облаках не искали. Вот такая ситуация. Требовать у Хрюкина его сектора? Это заставить его официально признать, что он со всей своей армией не может сделать то, что всего шесть штурмовиков делают?! Вот такая неувязочка, а ещё слух пробежал, что к нам летит командующий ВВС Новиков. Только вот радоваться не хочется. Ведь с приездом большого начальника всё должно кардинально измениться в лучшую сторону! А как тут и что менять?! Ну, меня вроде бы должно греть, что у меня лично уже семьдесят один подтверждённый сбитый и больше девяноста всего, не считая четырнадцати грузовых планеров, которые можно приплюсовать, как семь самолётов.*****

  Ну, даже если дадут мне вторую Звезду, а смысл?! Я ведь меньше всего хочу лезть куда-то к вершинам общества, и внимание привлекать. А при таком повороте в тени отсидеться не выйдет! Да и правильно нам в своё время комиссар с командиром сказал, чтобы мы про вторые звёзды и не мечтали. Ведь всё обоснованно и правильно и никакого желания куда-то бежать и что-то доказывать. А сбитые?... Ну, так получилось... Нечаянно, можно сказать. Ведь если подумать, тут процентов на пятьдесят ситуация так сложилась, что истребители не могут ничего. А вот было бы ясное небо, и шли бы караваны транспортников под охраной десятков истребителей, такая месиловка бы в воздухе началась и пусть с потерями, но не дали бы летать, именно истребители! А тут облака эти густые и низкие...

   *- Реальный случай и все фамилии подлинные.

   **- Обычно такой эффект невозможен, но при взгляде на край облака через бинокль или телескоп, искрящиеся отражения солнечных лучей, говорят, можно увидеть. Мой герой обладает феноменальным по остроте зрением и вполне может видеть такую красоту.

   ***- Позывные служб наведения восьмой и шестнадцатых воздушных армий мной придуманы, как и позывные полка в рамках логики того времени. Но не думаю, что это принципиально.

   ****- О красоте планеров Гота-242 говорить действительно не приходится. Если другие планеры хоть немного претендовали на изящество, сглаженность и аэродинамичность форм и эстетику облика, то этот угловатый чурбак со слегка обтёсанным носом и кормой, уродливым двухбалочным хвостом всем своим видом наверно должен был внушить суровость тевтонского нордического духа. Но при этом эта каракатица летала и тащила внутри себя грузов почти четыре тонны, что в два раза больше транспортного Юнкерса Ju-52, а ещё могла быстро и удобно разгружаться через поднятую заднюю часть фюзеляжа. Фантастическая эффективность использования этих планеров для перевозки грузов даже подвигла немцев на попытку приделать к нему двигатели, чтобы соорудить нечто вроде воздушной самоходной баржи, чтобы дёшево, сердито и бросить не жалко. Так получился уродец Гота-244, но даже своей дешевизной он себя не оправдал, хоть вроде бы немного даже летал.

   *****- Я в курсе, сколько сбитых у великих лётчиков Покрышкина и Кожедуба. Изначально я и не планировала, чтобы мой герой обогнал всенародных героев, но логика ситуации так повернулась. И действительно во время Сталинградской битвы немецкие транспортники летали в облаках и ничего с ними наши сделать не могли и вынуждены были с огромными потерями бомбить аэродромы. Ведь даже рейд 24-го танкового корпуса генерала Василия Баданова, по сути, иллюстрация бессилия нашей авиации в противодействии воздушному мосту люфтваффе. Да, ситуация в небе Сталинграда сложилась тогда очень сложная и погода фактически играла на немецких лётчиков, а вот присутствие моего героя немного изменило расклад.

  Ещё до прилёта генерала Новикова - командующего ВВС Красной Армии, Руденко и Хрюкин - командующие нашей и восьмой воздушных армий видимо решили договориться, чтобы не сердить большое начальство. Поэтому седьмого числа мы вылетели в один из секторов ранее отданный истребительной авиадивизии восьмой армии. С вечера по традиции там работали пары Цыганова и Бурдужи, но подловить смогли только одну группу из четырёх машин в просвете облаков. И если Бурдужа и Цыганов свои цели спустили на землю, то оба ведомых со своей задачей не справились, повреждённые самолёты скрылись в облаках, их дальнейшая судьба осталась неизвестной. Завтра прилетает Новиков, а он по слухам дядька крайне суровый и резкий, поэтому вечером в наш полк позвонили из обоих штабов и передали просьбы командующих "Очень постараться!". Кстати, в том очень шустром самолёте, который я сбил в облаках оказывается летел после общения с командующим шестой немецкой армии командующий группой "Б" немецких армий генерал фон Вейхс. Вроде бы он летел туда и обратно с лучшим пилотом на скоростном истребителе "Мессершмитт-сто десять" на месте стрелка и ему гарантировали полную безопасность. Конечно, после взрыва самолёта в воздухе найти в степи останки и личные вещи генерала не удалось, но информацию такую наша разведка раздобыла. Никто у нас из этого случая СОБЫТИЕ не делает, тем более, что всё случайно и не доказано достоверно, но шутливые намёки на нашу с Цыгановым опасность для вражеских генералов уже есть. Пожалуй, только командир высказал дельную мысль, что если этого Вейхса действительно сбили, то это очень сильно поубавит желание у немецких командиров и начальников пытаться из котла по воздуху удрать...

  На закате мы с Гордеевым вылетели в новый для нас сектор и с хода вышли на группу из десяти транспортников. Они шли над нижним слоем облаков, и это их вполне скрывало от истребителей, но не от меня. В просвете между облаками было очень темно, поэтому я издали длинными очередями и взрывами обозначил цели для Лёхи - троих идущих левее, передний от моих попаданий уже посыпался, а сам стал гробить пятерых, кого оставил себе. Так как всё происходило на глазах Гордеева и его стрелка, приходилось пользоваться ШКАСами, взрывы пуль которых вполне сходили за взрывы осколочно-фугасных снарядов моих пушек ШВАК. Не особенно миндальничая, я уже спустил вниз три самолёта, Алексей вроде бы успешно добивал второго, который уже почти ушёл в облака, но пока ещё было видно пламя его горящего мотора, четверо успели нырнуть в облачную пелену. Вот только это им не сильно помогло. Тем более, что в облаках я работал уже пушками и пулемётами вместе, а в этом случае было достаточно одного, в крайнем случае двух попаданий почти в любое место. Ведь могучий фугасный взрыв в любой части фюзеляжа критично нарушает целость его конструкций, в том числе несущих. Попадание в район хвостового оперения часто отрывает хвост. А попадание в крыло - вырывает не меньше половины его, и с такими повреждениями о продолжении полёта говорить не приходится. "Роща-четыре" подтвердила падение десяти сбитых, и мы продолжили дежурство. Правда, на второго Лёшкиного пришлось потратить пару снарядов. С одним горящим мотором Юнкерс попытался уйти, и это у него могло получиться. С двумя работающими моторами он, возможно, взлететь не сможет, а вот просто лететь мощности двух двигателей ему вполне достаточно. Говорят, даже одного среднего в некоторых случаях хватает дотянуть не слишком далеко.

  Дальше больше получаса летали без смысла, пока на нас не стали выходить одиночки и пары. Они шли на разной высоте, по-разному используя прикрытие из облаков, любыми способами пытаясь долететь и выполнить задачу. До критической выработки горючего мне с Гордеевым пришлось вертеться, но восемнадцать самолётов мы на землю спустили. Улетать катастрофически не хотелось, но без бензина самолёты не летают. Планеров сегодня никто не тащил или буксировщики позже вылетают. На мою долю за этот вылет пришлось двадцать машин, на Алексея записали шесть. И одного завалил Подгорный, когда в суматохе потерявший ориентацию ведомый одной пары худых выскочил под пулемёт Сергея. Подгорный не растерялся и всадил в него одну длинную очередь патронов на шестьдесят, из которых с такого малого расстояния наверно половина попала в цель, чего продукт немецкого авиастроения не выдержал и рассыпался на очень не крупные кусочки. То, что реально уронили больше, было не слишком интересно, всё равно имеют значение цифры из сводки наземного наблюдения. По моим прикидкам не попали в счёт трое или четверо.

  Второй и третий вылет у меня и утренний у Цыганова прошли в сухую, а немцы облетали наш сектор, если не считать одного на границе сектора, которого выловил в облаках под ругань третьей "Рощи", что я влез в чужой сектор, но падение сбитого подтвердила. Утром меня разбудили, не дав поспать. В штабе, не смотря на тридцать сбитых за ночь самолётов, все сидели злые. Мне даже смешно стало, раньше бы все тут скакали как молодые козлята, а теперь три вылета почти "в сухую" - почти траур. Быстро же все привыкают к хорошему. Не нужно быть гением стратегии и тактики. Наверняка немцы внимательно слушают эфир и у них хватает переводчиков, поэтому перенаправить свои самолёты из того места, где их сбивают не трудно. Тем более, что мы себя ведём в этом плане крайне неповоротливо, чем им в реализации этого маневра помогаем. Тем более, что наше радиомолчание сохраняется только до первого сбитого, который нужно подтвердить с "земли", а мы при этом обязаны пользоваться своими неизменными позывными и такие персонажи, как "Пастух", "Цыган" и "Гордей" им наверняка давно известны. Но если я буду носится по всем секторам, то в облаках по ощущениям могу и кого-нибудь из наших прибить. То есть система управления машинами в воздухе очень слабая и не до конца продуманная и отлаженная, не способная оперативно реагировать на меняющуюся обстановку в воздухе. Причём, по докладам "слухачей" ВНОС сегодня немцы активно летали через наш бывший сектор, где два дня не было ни одного самолёта, и летать начали уже после появления Цыганова в соседнем секторе.

  Сегодня прилетает Новиков, нашему полку, в общем, стыдиться нечего. За первую неделю декабря у полка счёт сто четырнадцать сбитых самолётов и семнадцать или восемнадцать планеров. Это притом, что мы ещё вылетали на штурмовки, в полку едва половинный состав и мы не истребители. Истребители двух армий с зенитчиками сбили ещё больше пятидесяти машин и четыре планера. А по данным разведки, говорят, что немцы для обеспечения воздушного моста пригнали только транспортников больше двух с половиной сотен машин, не считая планеров и буксировщиков. А каждый планер груза тащит почти как транспортник или даже в два раза больше. То есть при таких раскладах говорить о том, что мы сумели перекрыть работу немецкого воздушного моста и снабжения окружённой армии нельзя. То есть сегодня, не смотря на все наши феноменальные показатели, нас всех будут не хвалить, а дрючить! Всем важен результат, а его нет!

  В обед к нам стали садиться самолёты: Дуглас, ДБ-три Хрюкина и два звена истребителей. Оказывается, Новиков из Москвы прилетел к Хрюкину и уже туда вызвал нашего Руденко. А наш командарм после вставленного пистона, решил подсунуть наш полк, поэтому полетели не в его штаб, а к нам. Мы все по команде командира быстро рассосались и потерялись на местности. Лезть на глаза высокому начальству? Нет, уж, мне бы что-нибудь безопаснее, да, хоть живую голодную пантеру за хвост подёргать, значительно безопаснее выйдет. А после того, как прилетевшие самолёты заглушили моторы, над полем разнёсся густой рык кого-то распекающего начальственного баса. Впрочем, нужды перекрикивать рёв моторов больше не было, и громкость пошла на спад. Но даже самым тупым стало ясно, что прилетели явно не плюшки с повидлом раздавать. Минут через тридцать за мной примчался лично Павел Фёдорович - капитан и наш начальник штаба, он хоть и не летает уже, но дядька толковый. Оказывается, срочно послали за мной и Цыгановым, но бежать пришлось не в штаб, а в столовую. В штаб вся прилетевшая с генералом толпа просто бы не поместилась. Пользуясь тем, что прилетевшие сами оказались в столовой хитрый старшина организовал перед всеми чайники с горячим чаем и миски с печеньем и наломанным шоколадом, а для желающих разлитый по кружкам холодный квас, что кажется немного понизило накал отрицательных эмоций.

  Но когда мы вошли Бурдужа стоял навытяжку, рядом также встал Цыганов, я в точности повторил действия своих старших товарищей. Ну, совсем не та ситуация, чтобы выпендриваться и опыт старших нужно уважать и использовать. Всё ещё злой и агрессивный Новиков после доклада Цыганова о прибытии рявкнул:

  - Эти, что ли?!

  - Точно так! Товарищ генерал! - Почти проорал в ответ Бурдужа.

  - Цыганов - это ты?! - Повернулся генерал к Васильевичу.

  - Точно так! Товарищ генерал! Командир первой эскадрильи! - Аналогично проорал Цыганов. Что значит этот цирк, я не понял, но решил тоже орать по уставу, похоже командиры выбрали такую линию поведения не без причины.

  - И много сбил?

  - Не могу знать! Товарищ генерал! - Снова проорал Цыганов.

  - А ты, лейтенант...?!

  - Младший лейтенант Гурьянов! Временно исполняю обязанности командира второй эскадрильи! Товарищ генерал! - В тон старшим проорал я, старательно пуча глаза, вытягиваясь и выпячивая грудь.

  - Ладно! Молодцы! Да понял я... - Проговорил Новиков, устало махнув рукой. - Майор! У тебя в штабе сколько человек не толкаясь поместятся?

  - Семеро, не больше... - Уже совсем обычным голосом ответил Бурдужа. Только по пути в штаб до меня дошло, что такой линией поведения был единственный способ для нас показать неприятие и необоснованность взятого генералом тона. И он это понял, дураки на его должности бывают редко и не долго.

  В штабе все сели за стол, Новиков занял командирское место, Хрюкин и Руденко с ещё одним генерал-майором сели рядом и мы трое напротив. Больше действительно у командира бы не поместилось. Новиков нетерпеливо начал, едва сели:

  - Командир! Я так понимаю, что у тебя есть что сказать...

  - Товарищ генерал! Я бы лучше послушал капитана Цыганова, а я добавлю, где нужно.

  И вот тут я снова восхитился Васильевичем. Он настолько ловко и гладко стал излагать многое из того, что мы уже не раз обсуждали здесь в штабе. Бурдужа только вставлял реплики. Речь Цыганова чётко расставляла акценты, что главное преимущество немцев в большом количестве самолётов, и что они их бросают, не боясь потерь. В том, что погода фактически на их стороне и способов сбивать вражеские самолёты не видя в густых облаках нет. А у немцев хватает лётчиков с хорошей выучкой, способных выполнять слепые полёты по счислению и достаточно точно выходить к пункту назначения, да и метеослужба в этом им хорошо помогает. В результате даже вся истребительная авиация ничего с ними сделать не в состоянии. И даже когда истребители обнаруживают транспортники, то сбить такой тяжёлый и живучий самолёт для них не очень простая задача. Хотя, говорят, что на новых истребителях Ла-пять стоят две двадцатимиллиметровые пушки ШВАК, как и на штурмовиках, но мне всё равно кажется, что нам с нашими пушками и двумя пулемётами сбивать такие тяжёлые самолёты легче. Может дело в том, что у нас меньше скорость, то есть времени при сближении и атаке больше, соответственно в цель можно успеть выпустить больше пуль и снарядов. А то, что транспортные самолёты и буксировщики планеров летают на скорости почти в два раза меньше нашей, делает их для нас очень удобной целью, ведь имея разницу в скорости меньше двухсот километров в час, а не больше трёхсот, как истребители, нам значительно проще попадать в цель. Вот и получилась такая странная на первый взгляд картина...

  В общем, Цыганов буквально пел, как какая-нибудь сказочная птица Гамаюн или кто там убалтывать в сказках умел... И из его слов чётко выстраивалось, что будь у него в руках вместо одного штурмовика десять самых лучших истребителей, он бы не выиграл состязания с Илом в сложившихся условиях. А главное, просто отмыл истребителей словами о том, что стоит облакам рассеяться и у немцев не станет возможности прятаться, наши истребители ещё себя покажут в самом лучшем свете. А пока стоит использовать то, что можем, например уникального самородка - Гурьянова. Короче, перевёл на меня стрелки, а что мне говорить, я не знаю. Но помог Бурдужа, который подсунул мою заполненную лётную книжку, судя по которой у меня уже девяноста три подтверждённых сбитых и четырнадцать планеров, а здесь только за последнюю неделю я сбил уже шестьдесят пять самолётов и четырнадцать планеров, а это больше половины того, что сбил весь полк. Новиков заинтересовался этими цифрами и Бурдужа ему стал докладывать, что у Цыганова тридцать восемь сбитых и один планер, за эти дни четырнадцать. Следующий по результативности старшина Гордеев - ведомый у Гурьянова, у него пятнадцать сбитых из них четырнадцать сейчас. Себя Бурдужа пропустил и продолжил про остальных: Польчиков пять сбитых, Озеров - четыре и планер, Морозов и Подгорный по три самолёта противника.

  С другой стороны у нас с Цыгановым по два ордена Ленина и по звезде Героя, понятно, что не с помойки пришли. Едва Новиков попытался снова дать волю своему начальственному гневу, как Цыганов снова сделал упор на то, что тут просто Гурьянов, зараза такая, уникум и ничего с ним не сделать. Быстро рассказав про пари в НИИ ВВС, мол, вы ведь будете в Москве, спросите, вам там всё в красках расскажут. А ещё он немцев издали, даже в облаках чувствует. Мы ещё до прилёта начальства договорились об этом рассказать, ведь иначе вообще не понятно, как такое наш полк творит. Новиков немного поупирался, но ему рассказали уже Руденко с Хрюкиным, как мы истребителей гоняли. А потом Цыганов подвёл под это почти научную базу. Что все пользуются одинаковыми винтовками, но только если есть снайперский талант, то стрелок будет класть десятку в десятку, а другие только после очень долгих тренировок будут иногда в десятку попадать и то случайно. А талант - это субстанция непонятная, откуда берётся и кому даётся неизвестно, просто у одних есть, а у других нет. А вот у Гурьянова есть такой талант и это надо просто принять и не пытаться его измерить или пощупать...

  На уже вполне очевидное предложение или вопрос, почему мы с Цыгановым до сих пор в штурмовиках? Мой бывший комэск быстро и уже привычно привёл уже отработанную серию аргументов, что не хочется летать и искать себе цели. А так на штурмовиках если немцы налетят, то можно их погонять и своих защитить. А если нет, то штурмовики же не просто так летают, а наносят нужные бомбо-штурмовые удары в интересах наших войск. Новиков, наверно такого подхода никогда не встречал и попробовал, было возразить, но после пары вопросов быстро сдулся. А Цыганов не забыл добавить, что на штурмовиках мы за немцами обычно не гоняемся. Они сами к нам летят, считая нас своей законной добычей, вот и получается, что нам остаётся только их в этом немного разубедить.

  К середине разговора со стола уже убрали карты и бумаги. С кухни принесли обед и тут же за разговором все и пообедали. Между делом согласовали, систему смены позывных для меня, Цыганова, Бурдужи и Гордеева, то есть каждый день у нас теперь был новый позывной, а ребят в истребительных полках будут обязывать периодически выходить в эфир с нашими старыми позывными, чтобы сбить с толку немецкую радиоразведку. Предложили некоторые улучшения в работе службы наведения и ВНОС, которые в основном свелись к улучшению координации между ними. А когда Новиков вдруг спросил, что бы я для себя хотел, я как раз вспомнил Славу Телегина, вот и попросил направить в наш полк старшину Телегина. Так как фамилия распространённая, чтобы не перепутать, Цыганов предложил связать его с тем, как мы из немецкого тыла самолёты у немцев и итальянцев угнали. Для Новикова оказалось неожиданностью, что оказывается это мы с Цыгановым двух генералов привезли. А Новиков по роду своей службы с генералом Пецци ещё и общался несколько раз и трофейный "Макки МЦ-двести два" в НИИ ВВС видел, правда уже с нашими опознавательными знаками. В общем, никуда не делись, рассказали генералу эпопею своих осенних похождений, как аэродром захватывали, как случайно туда же самолёт с генералами и их охрана произвели посадку. Как затолкали их в задний отсек старого немецкого бомбардировщика. Как в полку жутко удивились, когда вдруг с хода на ВПП сел немецкий бомбардировщик, а следом незнакомый истребитель с незнакомыми опознавательными знаками, чуть стрельбу по нам не открыли. И что именно Телегин со своим погибшим товарищем пилотировали захваченные у итальянцев истребители, но Сергей Михалёв разбился на взлёте. И о том, что нас наградили вторыми орденами Ленина за это. Новиков прочувствовал и пообещал нам найти Телегина.

  Потом был очень любопытный разговор, когда Новиков сказал, что решением Верховного решено норматив на звание Героя для истребителей сделать не двенадцать, а шестнадцать подтверждённых сбитых. Вот в свете этого, получается, что Цыганову надо уже давно давать вторую звезду Героя, а мне если девяносто три считать, то пять, до шестой трёх самолётов не хватает, а если ещё четырнадцать планеров вспомнить, то двенадцать останется до седьмой Звезды... На что мы не сговариваясь, а зачем нам сговариваться, если мы об этом уже говорили, стали излагать свою позицию. Что если плотник по пути на работу спасёт тонущую девочку, то это несомненно геройский поступок, но никто ведь не будет его оценивать с позиций работы профессионального спасателя. И если спасателю за спасение человека никто медаль за спасение утопающего давать не станет, то плотнику её дадут обязательно. Вот и мы - не истребители, а штурмовики, поэтому считаем неправильным награждать нас за количество сбитых, как истребителей. Наградить можно и нужно, но не новыми Звёздами Героев, тем более, что и правда довольно глупо может получиться. А вот наших Бурдужу и Гордеева к званию Героя представить обязательно, у одного пятнадцать, у другого одиннадцать, но у Бурдужи ещё и не подтверждённых пять или шесть штук ещё с Калининского фронта.

  - ...Зато, представляете, товарищ генерал, какой у вас жупел в руках будет на истребителей? На любой вяк просто напоминаете, что у вас вот есть штурмовики, у которых счёт в разы больше, чем у них, и они ничего себе за это не требуют... - Ехидно подначил Новикова Цыганов.

  И судя по лицу Новикова, идея ему очень понравилась. А развивая эту тему Бурдужа сказал, что у нас в полку есть много лётчиков, которые давно вылетали себе норму боевых вылетов на звание Героя и не по одному разу. Но в сорок первом на Калининском фронте полк летал в два раза дольше пока не сточился и потери были меньше, чем во многих других полках. Там каждый выполнил норму вылетов, но у нас не было ни одной камеры или фотоаппарата, то есть ни один вылет под приказ ГКО не подпадает. И дальше аналогично. Вот упомянутый Гордеев уже выполнил норму вылетов на звание Героя, теперь ещё и самолётов сбил пятнадцать штук, как и за что его награждать? Вот у нас Гурьянов с Цыгановым со дня создания полка летают, налёт у обоих больше всех в полку, думаете они нормы по штурмовкам не выполнили? По-честному уже раза три каждый, если к бумажкам не цепляться. И может даже выйти на Верховного с предложением сделать дополнение к тому приказу, что всё изложенное считать один раз и не разводить в авиации многожды Героев, а то ведь и правда некрасиво получается. Тут выбор: Гурьянову вешать Звёзды до ремня или не принижать звание Героя. А то, что у нас уже есть лётчики Дважды Герои, так они не только сбитыми прославились. Ведь и Герою можно за особый подвиг вторую Звезду вручить. Как наш комиссар говорит: "Арифметика в бухгалтерии хороша, а не в наградах". А кто начнёт возмущаться, им про девяносто Гурьяновских расскажете...

  Но командующий всё-таки оставил за собой последнее слово:

  - Значит так! На звание вам я сам подам. А как здесь закончится, Цыганов! Готовься полк принимать, а ты, Николай Иванович, дивизию! Уверен, что справитесь...

  Руденко без возражений подписал представления на Гордеева и Бурдужу и ещё целую кучу заготовленных на разные награды. В общем, вечером на вылет мы шли довольные и радостные. Про Тошку тоже разговор зашёл. Но, как я понял, Новиков не слишком любит всякую живность, больше Хрюкин интересовался. Хотя Тошка вела себя очень прилично, даже не пыталась с моего плеча слезть и не возмущалась, что сильно накурено... Ещё Бурдужа очень радовался, что нам снова стали давать обычные штурмовые задачи от которых нас с Гордеевым освободили, а остальные будут вылетать с обычными штурмовыми заданиями. А вторую эскадрилью пока свалили на Игоря Озерова, как первую на Морозова...

  Забегая вперёд скажу, что Слава прилетел к нам на новеньком штурмовике на второй день после посещения генерала. Оказывается он в запасной авиабригаде на заводе в Куйбышеве почти закончил переучивание на штурмовик. А тут приказ, вот его срочно собрали, посадили в самолёт, дали карты и отправили, благо тут долететь можно на одной заправке. И я его к себе во вторую эскадрилью перетащил на должность адъютанта вместо Польчикова. Может Цыганов и хотел Телегина взять к себе, но у него потерь в эскадрилье нет пока, а у меня всего пять экипажей вместе со мной. Ведь когда я сказал про половинный состав полка, я количество машин имел ввиду. Стрелка Телегину посадили перед вылетом, и Слава со своим Геной Валеевым знакомился уже в полку после посадки. Дали ему день на обустройство и приказал, чтобы готовился в ночь со мной лететь, а Гордеева перевели в постоянную пару на утренние и вечерние вылеты к Цыганову. Здесь тоже образовались две устойчивые пары: Цыганов-Гордеев и Бурдужа-Солдатов. Петя оказался очень толковым ведомым, и командиру понравилось с ним летать.

  Два вылета с Гордеевым восьмого и девятого декабря прошли по уже налаженному плану. Видимо по радио мы сумели переиграть немцев, по крайней мере, в эти дни изменения маршрутов их не спасло, потому, что каждый из трёх вылетов мы делали в новую зону патрулирования. А по приказу Новикова в полосе восьми-десяти километров вдоль фронта вокруг окружённой группировки была сосредоточена крупная группировка артиллерии ПВО, которые даже не видя противника на звук ставили зенитную завесу, что тоже давало результаты. Лёшка барражировал внизу и добивал недобитых немцев, а я искал немцев в облаках. Здесь точно не могу сказать, но несколько планеров нам точно засчитали самолётами, но я даже поправлять никого не стал, потому, что и сам не знал, кого ловил в темноте и облаках, открывая огонь по ощущениям наличия живых аур. Поэтому красивого мягкого спускания планеров в эти дни не было, все самолёты и буксировщики шли в толще облаков, не рискуя из них высовываться. А на подходах к "котлу" их уже не спасало то, что они летели в облаках, тем более, что грамотно работали наши слухачи, а заградительный эшелонированный огонь несколькими организованными рубежами позволил работать зениткам довольно результативно. Ведь высота и толщина облачного слоя, в котором прятались немецкие самолёты была известна, звукометристы давали чёткие указания по направлению, скорости и курсу. За первые дни новой организации зенитного огня на рубеже ПВО удалось сбить двадцать девять самолетов и восемь планеров. За следующие дни двадцать четыре самолёта и пять планеров, что стало фантастическим результатом в зенитной артиллерии. А нам с Гордеевым засчитали восьмого декабря двадцать четыре самолёта и два планера, а девятого двадцать один самолёт и шесть планеров. В утренних и вечерних вылетах в общей сложности за два дня пары Цыганова и Бурдужи сбили тринадцать самолётов, планеры им не попались. И если Цыганов и Бурдужа ожидаемо сбили по пять и четыре самолёта соответственно, плюс один сбил Морозов. То два сбитых Пети Солдатова и один стрелка Васильевича Володи Полинкина удивили многих. На счёт полка записали ещё пятьдесят восемь сбитых немецких самолётов.

  Десятого первый раз вылетел со Славой Телегиным. Ну, не знаю, как объяснить, к старшине душа лежала с момента нашей встречи. Аура у него чистая и вроде бывший истребитель и успел полетать, да и за дни, пока нас опрашивали и мы ждали решения нашей участи тоже успели сблизиться. Характер у него лёгкий, но при этом парень серьёзный и ответственный. Днём накануне вылета поднялись с ним в воздух, покрутились немного отойдя на северо-запад. Он отстрелялся из всего оружия, сведение стволов решили отложить на завтра, сегодня и других моментов хватило. Нам нужно было достаточно много оговорить по взаимодействию в воздухе, а на его машине нормально настроить рацию. Передатчика у него не было, так, что с позывными ему мучаться не нужно, я его вызываю просто своим позывным с номером два. В последующем сам выхожу со своим позывным с любым номером, а у него просто другой номер. Он показал мне свою новенькую лётную книжку, даже непривычно было держать в руках такую маленькую и чистую книжку. У нас у всех в книжки уже столько вписано, что давно вшиты дополнительные листы, а сами они потрёпанные и истёртые. Хотя я свою уже давно не видел, она в штабе лежит, командир с начштаба там записи делают...

  Сегодня с утра полк почти в полном составе сделал четыре вылета. Вчера наша разведка сумела обнаружить сосредоточение войск на юго-западном фасе фронта окружённой группировки, а со стороны Котельникова навстречу этому прорыву готовится встречный мощный танковый удар.* С той стороны атаку сдерживают части пятьдесят первой и пятой ударных армий. А вот со стороны котла сорвать попытку прорыва поручено нашему фронту и соответственно нашей воздушной армии. Хотя там частично стоят части Сталинградского фронта. Нашу двести девяносто первую штурмовую дивизию вывели в резерв Ставки, а на самом деле на переформирование и пополнение. Только наш полк, как сохранивший высокую боеготовность оставили на фронте и пока, насколько я знаю, не передали ни одной дивизии, то есть мы в прямом подчинении штаба шестнадцатой воздушной армии. Наши после паузы слетали с огоньком, и к счастью без потерь, хотя в последний вылет не смогли вылететь целых пять самолётов, вокруг них техники колдуют. А у нашей четвёрки или шестёрки другая задача и её с нас никто не снимал. Но в этот раз командир водил полк, поэтому остались только две пары Цыганов-Гордеев и я с Телегиным.

  Привычно взлетел, включил АНО, велел Сергею поглядывать, как Слава будет на хвосте держаться. Новиков перед отъездом провёл награждения. Его власти хватает на многое и все участвовавшие в ночных вылетах получили награды, мы с Цыгановым и Бурдужей "Боевики". Даже не передать, как согласно памяти Гурьянова он мечтал об этой награде. Мне кажется, что для него этот орден дороже двух орденов Ленина. И ордена новые, не на закручивающейся гайке, а на пятиугольной колодке, как медали. Я выбил своему Валентину вторую медаль "За боевые заслуги", а Подгорному вручили орден "Отечественной войны" второй степени. Гордеев и Морозов получили Красную Звезду, Игорь, Фима и ещё больше десяти человек ордена "Отечественной войны" второй степени, про медали даже не говорю, часа два награждение шло. Пока предавался воспоминаниям, мы уже долетели, а главное обнаружил в просвете нагло шурующий одиночный немецкий транспортник. Скорее всего в темноте его Слава не видит, он неотступно висит сзади за моим хвостовым огнём. Моргнул ему АНО и атаковал немца. Очереди из моих ШКАСов ему в принципе должно было хватить, но Телегин этого знать не может и показал почти идеальную работу в паре ведомого. Когда проходя за мной сзади, выше и левее чётко вышел на мою цель и всадил из всех стволов почти точно туда же. Конечно, его не сведённое оружие не обеспечило идеальную прицельную стрельбу, но за счёт близкого расстояния больше пяти снарядов от пушек и неизвестно сколько пулемётных пуль в транспортник добавилось.

  - Роща! Роща! Пион-пять! Там один "толстый" падает.

  - Пион-пять! Роща-три! Пока про падение не сообщали.

  - Пион-шесть! Следующий раз так не прижимайся, если боеприпасы везёт, может так рвануть, что и тебе достанется! Роща-три! Подарок получили? Пион-пять!

  - Пион-пять! Один подарок есть! С победой! Пионы!

  Так и пошли со Славой куролесить. Всё-таки навыки истребителя, это я скажу вам, очень чувствуется. И хоть с Гордеевым было неплохо, но он всё-таки не истребитель. Слабее у Лёшки пилотажные навыки и работа в быстроменяющихся условиях. Тут дело даже не в качестве пилотирования. Я вполне могу допустить, что формальный пилотаж на штурмовике Лёха выполнит даже лучше Славы. Тут вопрос скорее в восприятии своего поведения в воздухе, места в пространстве и смысла манёвров. Ведь штурмовик или бомбер мыслят всё-таки немного в плоскости, они готовы маневрировать, выходя на цель или уворачиваясь от зениток или атаки истребителей. А вот истребитель обязан мыслить и видеть себя в объёме, а это совершенно иная логика и схемы поведения. Мои ведомые из штурмовиков великолепно висели у меня на хвосте, повторяли все манёвры, выдерживали дистанцию и даже атаковали атакованные мной цели. А вот для ведомого истребителя главное - защита ведущего от атаки сзади и из всей задней полусферы. Вот вроде бы Телегин просто атаковал транспортник, который я обстрелял, на самом деле в момент атаки успел просчитать, что цель идёт налево, а значит выходить из атаки мне удобнее вправо и успел сместиться влево и выйти чуть вверх, чтобы удобнее было как можно раньше открыть огонь. Эту выкладку я построил в уме чуть позже, а сразу успел ощутить радость оттого, что Слава делает правильно, нет ПРАВИЛЬНО и это очень обрадовало. Решил этого на Славу записать, думаю, и без моих попаданий от снарядов Телегина "юнкерс" бы упал.

  Следующего атаковал в облаках, перед этим оставив Телегина внизу. Если после одного моргания АНО гаснет - это команда "Будь здесь! И действуй по обстановке!". Имеется ввиду, что если из облаков выскочит подранок, то его нужно добить или просто дождаться меня. Третьего тоже нашли в облаках, а вот к четвёртому пошли вместе, пробивая всю толщу облачного покрова. Немец решил идти с комфортом в высоте, где светлее от звёзд и отражённого от облаков света. Этого отдал Телегину полностью и Слава управился в два захода. Опять подходил для стрельбы очень близко. Это можно сказать болезнь всех истребителей, из-за больших скоростей и не слишком мощного вооружения для гарантированного поражения истребители стремятся и обязаны открывать огонь с минимального расстояния. На истребителе с расстояния в триста-триста пятьдесят метров можно весь боезапас расстрелять, но так ни разу и не попасть. Вот и говорят иногда истребители, что огонь нужно открывать, когда уже чётко заклёпки на фюзеляже противника видишь. Вот и Слава так действует. А у нас стрельба с гораздо бОльшего расстояния, что в воздухе, что при штурмовке. Если при штурмовке я приближусь к наземной цели на такое расстояние, с какого огонь Слава открывает, то машину из пикирования не выведу, с гарантией землю зацеплю на выходе. Тяжёлая машина - штурмовик и просаживается при маневрах очень чувствительно. Но это буду ему уже на земле объяснять, тем более, когда завтра будем ему сведение стволов не на двести, а на триста метров делать.

  Наковыряли со Славой девять штук из состава транспортной авиации люфтваффе. Они почему-то совсем перестали караванами летать, все россыпью по одиночке проскочить пытаются. И полетели домой, горючка на исходе. Надеюсь, что немцы успели по крикам атакованных вычислить сектор, где мы работаем и перенаправили своих другими маршрутами. Потому, что после заправки и перекуса на земле мы будем работать в другом секторе. Заправились, какао попили, это уже традицией становится, и полетели в другой сектор, где ещё пятерых поймали. В третьем вылете попались только трое, всего за ночь подловили семнадцать, из них Слава двоих чисто один и двоих добивал, хотя, по-моему, и так бы упали, но почему не потренироваться в прицельной ночной стрельбе. Цыганов вечером и утром летал один в паре с Лёшкой Гордеевым, Бурдужа днём летал с полком и поэтому на охоту не вылетал. Но после прилёта Новикова и общения всех командармов, в одно время с Цыгановым и перекрывая его, чуть раньше и чуть позже вылетают пары истребителей и тоже работают неплохо. Фактически вся наша истребительная авиация старается поймать сумерки, ведь немцы вынуждены выталкивать своих, чтобы за ночь была надежда успеть лишний рейс сделать. Пара Цыганова наковыряла троих, с нашими за ночь получилось двадцать.

  Наш полк продолжал летать и выполнять штурмовки по заявкам наземных войск. В своей излюбленной манере немцами был создан очень мощный бронированный кулак, который обрушился на наши части осуществляющие блокаду окружённой группировки. И тем, кто оказался на острие удара немецкого клина, было неимоверно тяжело, вот им в первую очередь и помогали наши штурмовые действия. Кроме нашего полка по атакующим порядкам немцев работали ещё три полка штурмовиков свежей, недавно прибывшей на фронт авиадивизии. А тылы наступающих бомбила почти сотня наших вторых "Пешек" из прибывшего вновь созданного второго бомбардировочного авиакорпуса. И действия наших штурмовиков может стали даже важнее, чем наши ночные вылеты на охоту. Хотя, наши ночные победы может не так зрелищны и видимы по результатам, но каждый сбитый и даже повреждённый борт - это не доставленная еда, снаряды, патроны, медикаменты, горючее, да хоть письма из дома. Причём эффект снижения снабжения имеет выраженный кумулятивный эффект. Сегодня сбитый транспортник не довёз полторы тонны груза и не вывез два десятка раненых. Завтра бы он сделал пару-тройку вылетов, то есть не доставлены уже не полторы тонны, а все пять. За неделю можно считать тонн пятнадцать-двадцать, а это только один самолёт, и так нужно считать и оценивать каждого сбитого...

  В последующие после одиннадцатого дни количество самолётов пытающихся прорвать организованную нами воздушную блокаду с каждым днём становилось всё меньше. Хотелось бы сказать, что это нашими удачными действиями был получен такой эффект. Но должен признать, что сыграли свою роль героические, по-другому не назвать, бомбардировки немецких аэродромов, как в котле, так и за его пределами. Во время этих налётов на земле было уничтожено достаточно большое количество немецких самолётов. Приводить цифры в рапортах и наградных реляциях не стану, а то выйдет, что столько самолётов у Германии нет. Шутка, но как в каждой шутке... А вот то, что количество самолётов в воздухе упало - это факт, о котором я сужу по своим субъективным наблюдениям, но о том же докладывают службы ВНОС и звукометристы ПВО. К сожалению и с этих бомбёжек не вернулись не одна сотня наших парней, мощную немецкую аэродромную ПВО никто не отменял...

  Во вторую ночь полётов с Телегиным нам удалось сбить семь самолётов, при этом пять шли явно неумело и не в облаках, а над ними и две пары явно состояли из ведущего и ведомого, при этом последний пилотировал не слишком уверенно. Двоих в облаках я сбил сам, а из остальных пяти только одного, который бросил своего ведомого и пытался уйти в облака. Четверых довольно грамотно свалил Слава, а взошедшая луна сделала картину боя хорошо видимой. Цыганов с Гордеевым перехватили только одного "курьера" пытавшегося выскочить из котла. Ночью двенадцатого мы со Славой поймали только троих, и утром одного Цыганов. Тринадцатого и четырнадцатого не было ни одного самолёта у нас всех. Звукометристы шума моторов, кроме наших, в воздухе не фиксировали, так, что к нам никаких претензий, кроме некоторого начальственного недовольства. С утра пятнадцатого злые и уставшие от пустого безрезультатного барража сидели у Бурдужи и пытались понять, что происходит. Хоть истребители за последние два дня сбили три самолёта, только один был транспортник, один истребитель и разведчик "Рама". Это мы сумели наглухо забить "пробку" в своей непроницаемой воздушной блокаде? Да, вполне проницаемая не смотря на потери каждую ночь по три десятка самолётов. У военных вообще логика своя, есть понятие "запланированные потери" и эти самолёты можно посчитать таковыми и исходя из этого добавить число и гнать машины, чтобы обеспечить всем необходимым окружённые войска. У немцев кончились самолёты? Тоже верится не очень. Даже если кончились здесь, но Германия сейчас раскинулась на таком пространстве, что в других местах самолётов ещё хватает. А перегнать их с немецким умением подобное организовывать проблемой не является. Тем более, что перегонять машины будут пилоты, которых можно и отправить в полёт. Немцы банально "сломались" и выдохлись? Но окружённая группировка банально кушать хочет и на такие эмоциональные переживания солдатские желудки плевать хотели! Это ещё если не касаться того, что сейчас ударный кулак окружённых пытается пробиться из котла, сжигая тонны боеприпасов и топлива каждый день, каждый час. А в бою ещё неизвестно, что важнее, кусок хлеба или лишняя обойма с патронами. Можно ещё долго фантазировать, но смысл сводится к тому, что прекращение полётов - это совсем не просто так. А что за этим стоит, мы не знаем и даже не можем предполагать. Второй вопрос, а нам то, как быть? Летать, впустую пережигая бензин или нет? Пока ответа на первый вопрос нет, отменять наши полёты никто не рискнёт...

  Начштаба подбил баланс, только за первые две недели декабря нашим полком сбиты двести четыре самолёта противника и двадцать пять или двадцать шесть планеров. На планеры плюнули и стали считать двадцать пять или тринадцать условных самолётов. По-моему очень не кисло мы на этом поприще отметились... Но пока не решён вопрос с чего это у немцев такое затишье в воздухе успокаиваться рано, просто преступно. Сколько раз уже за время этой войны немцы ловили нас на успокоенности при видимом спокойствии. Действия своих войск со стороны группы пробивающейся со стороны Котельниково к окружённым поддерживают небольшие группы пикировщиков, а со стороны котла только в первый день прилетели три или четыре истребителя, чтобы помешать нашим штурмовикам и несолоно хлебавши улетели, потеряв одного. Там немцы такой огонь из своих зениток открыли, что казалось, нельзя подступиться. Но наши уже учёные, на зенитки никто нахрапом не лезет. И не только в нашем полку есть группы подавления ПВО. Тем более, когда это не системная продуманная под налаженным командованием ПВО объекта, а надёрганные где придётся фронтовые зенитки, умеющие стрелять только каждая на своё усмотрение. Получилось, что открывшая шквальный огонь ПВО отогнала свои истребители и вроде даже кого-то из них зацепила. А штурмовики, заходя с разных сторон, раздёргали зенитный огонь, потом спокойно и методично стали вгрызаться и ломать ПВО. Наш полк безвозвратных потерь от этих налётов за первые три дня не понёс. В ремонт машины попали и в госпиталь двух раненых стрелков отправили, но никого из наших не сбили. У нас же только Морозов утверждает, что лично выбил в эти дни больше двадцати зениток в тридцать семь миллиметров и более калибра. Вот так и сидели под чай и папиросы вместо сна пережёвывали полковые новости и чего-то ждали. Наверно на фронте обостряются способности вроде предчувствия, но когда позвонили из штаба и подняли нас, никто не удивился, а шустро побежали к машинам. Где был Подгорный не знаю, но ждать его не стал. А вот Телегин вместе со своим стрелком вырулили следом без задержки. Тремя парами Бурдужа-Солдатов, Цыганов-Гордеев и я с Телегиным с набором высоты пошли в сторону Калача.

  В последние дни немного распогодилось, западнее над Северским Донцом местами вообще облаков не было, а у нас появились большие просветы в висевшей все эти дни над нами сплошной пелене облаков. И вот в этих просветах мы и увидели грандиозное зрелище. Скорее всего, оно так и задумывалось, удивить и ошеломить. На разной высоте эшелонами шли немецкие самолёты. Выше всех и впереди два десятка больших четырёхмоторных "Кондоров"** с большими планерами каждый. Чуть ниже звеньями по три не полные четыре девятки восемьдесят шестых Юнкерсов, только не все такие, как мы угнали, а есть чуть толще и с прорезанными в бортах иллюминаторами, и в каждой тройке головной самолёт тащит за собой один планер. За ними значительно выше сто одиннадцатые Хенкели не меньше трёх полных девяток в растянутом строю тащат каждый по планеру, и семнадцатые Дорнье четыре девятки без планеров. Честно сказать, так подробно модели самолётов стали известны гораздо позже, когда разбиралось то, что происходило в это время в воздухе, не такой уж я великий специалист по воздушному флоту Германии. Из-за количества и разнородности красивого строя не получилось, он вышел размазанным по длине, в ширину и по высоте. Под ними шла ещё одна группа из четырёх неполных девяток Хенкелей, но без планеров. А ниже шестью колоннами выстроились больше полусотни транспортных трёхмоторных Юнкерсов. А вот охраняют эту армаду истребители в таком количестве, что поднятые по тревоге наши истребительные полки подходили со всех сторон и тут же оказывались втянуты в бои с истребительным сопровождением и всё равно истребителей прикрытия оставалось больше наших. И не смотря на это, около строя вился ещё не один десяток немецких истребителей, а от мест боёв истребителей уже не один копотный след прочертил свой последний путь к земле. Кого там сбили неизвестно, а вот что делать нам? Бурдужа скомандовал идти прямо на транспортники, бодаться нам с истребителями не имеет смысла, вот и будем рубиться с теми, кто нам доступнее. Тем более, что приказ не пропустить снабжающие немцев самолёты нам никто не отменял...

  Ещё подбегая к самолету, заметил, что на всех эРэСах взрыватели с вертушками, то есть не на удар, а на трёхсекундное замедление. Это кто же такой умный распорядился? Не иначе Бурдужа. И я сейчас хотел этим воспользоваться. Подход нашей шестёрки снизу немецкая истребительная охрана просто прозевала. Надо полагать, что у них в рефлексах, что нападающий обязательно будет выше перед атакой, это потом он может разогнавшись извернуться и полоснуть из пушек и пулемётов снизу в брюхо, но скорость и высота - это идолы истребителей. Поэтому наш деловитый подход снизу на небольшой скорости остался без внимания. А обратили мы на себя внимание, когда на подходе дали залп из половины наших реактивных снарядов по крайней колонне транспортных Юнкерсов. Ну, высоко для нас шли бомбардировщики и четырёхмоторники. А под прикрытием пусков эРэСов я от души прошёлся из своих пушек, которые за два дня пустого барража напитались Силой до предела. А чуть сблизившись, стал поливать из пулеметов, и мы буквально смели ближайшую колонну целиком, часть второй колонны, и ворвались во внутренние порядки их построения. Фактически в первом заходе мы смахнули по моим прикидкам минимум четырнадцать транспортных машин. Кинувшиеся к нам истребители среди шарахающихся от любой тени сбитых с толку и частично повреждённых тихоходных транспортников проскакивали нас из-за своего избытка скорости. Но это не мешало нам тратить на них свой боезапас. Это не свободный привычный бой и даже не собачья свалка, здесь большая скорость больше мешает, чем даёт преимущества, а ведь атакующие автоматически в атакующем пикировании старались её набрать дополнительно. В этой толчее немецкие истребители, из страха попасть в своих вынуждены сближаться на пистолетные расстояния. Вот только маневра то никакого. В результате некоторые, я точно видел четверых, кто влетел под залп наших штурмовиков в упор, а это как из танка по велосипеду, у велосипеда шансов никаких. Я за счёт своего ускоренного восприятия, а Цыганов, Бурдужа и Телегин просто имеющие опыт свалки истребительного боя шанс в такие моменты не упустили, мы сейчас оказались в идеальных условиях. Даже перед немецкими "Церштерерами" у нас оказались более выгодные позиции, ведь основу этой толчеи составили тихоходные транспортники по сравнению, с которыми у нас не было слишком большого превосходства в скорости, а вот пытающиеся атаковать и помешать нам истребители, которые влетали в эту свалку на скорости вынуждены были больше думать не о бое, а о том, чтобы не столкнуться в кем-нибудь. А это нам было в разы комфортнее. Спасибо, конечно, истребителям, связавшим боем своих коллег, а вот в толчее, которую мы сами и устроили мы на штурмовиках против истребителей выходили на равных или даже с превосходством за счёт мощного залпа и бронирования.

  Здесь бы мне, конечно, очень пригодился Подгорный со своим пулемётом, но так уж вышло. Честно я фактически первый раз оказался в такой вот плотной свалке и если бы не моё ускорение и то, что я перевёл своё чувствование чужих аур только на самую ближнюю зону, даже не знаю, как бы выкручивался. При первой возможности я открывал огонь из своих пушек. Так, ничто ведь мне не мешало при манёврах стрелять вслед и летящим высоко немцам из верхнего эшелона. Да, все знают, что снаряд долетит и догонит, вот только даже если вдруг один случайно попадёт, и что с того? Для большого самолёта попадание одиночного снаряда в двадцать или даже в тридцать миллиметров едва ли станет серьёзной проблемой, только если по случайности будет фатальное повреждение, что маловероятно. Но мои то снаряды рвутся гораздо сильнее и фатальнее. При попадании даже одного в фюзеляж или крыло их переламывает с гарантией, не рассчитаны самолёты на такое избыточное боевое воздействие. И при этом мне глубоко безразлично на кого запишут эту победу, а вот то, что ещё хоть пару-другую я не пропущу через рубеж, который мне назначили, для меня важно. В строю немцев мы кувыркались, как... Нет не как волк в овчарне, скорее как хорь в курятнике. Из моего рассказа вам может покажется, что мы подобно истребителям крутили петли и свечки. Нет, к такому Илы не приспособлены, но вот в плоскости виражили очень активно. А развернуться на пяточке для всех в нашей шестёрке не было сложным, новичков среди нас не было. А целей в плотном строю, в который мы ворвались нам хватало с избытком...

  Словно по заказу облака немного разошлись и разгоревшаяся в небе битва, в которой с каждой стороны было не меньше пяти сотен самолётов, приковала к себе внимание всех, кто мог это видеть. Это потом дотошные подсчитали, что в небе сошлись почти шестьсот истребителей с обеих сторон, а в группе немецких транспортных самолётов и буксировщиков планеров было двести одиннадцать машин и пятьдесят девять планеров. Здесь не было восемьдесят восьмых и восемьдесят седьмых Юнкерсов, надо думать, что собрали машины, которые могут буксировать и при этом нести довольно объёмные сбрасываемые на парашютах контейнеры...

  Для наших истребителей сложность заключалась в том, что они подходили к месту боя последовательно. И первое время немецким истребителям удавалось создавать локальное численное превосходство, набрасываясь на подходящих наших вдвоём-втроём на каждого. Благодаря такой ситуации, только единицы наших истребителей сумели прорваться к строю опекаемых тяжёлых машин немцев. Вмешательство нашей шестёрки расстроило строй транспортных самолётов, но верхняя группа продолжала движение и скоро должна была уже подойти к границам котла, когда в небе появились наши бомбардировщики - изящные "Пешки" эскадрилья за эскадрильей. Как и кто рискнул или сообразил поднять бомбардировщики второго бомбардировочного авиакорпуса для воздушного боя не могу предположить, но их атакующий заход на верхнюю головную группу фактически переломил ход сражения в нашу пользу.

  Как оказалось, этой армаде и не требовалось садиться в кольце. К посадке были запланированы только планеры, а вот все остальные везли грузы, упакованные в десантные контейнеры, которые планировали сбросить над окружённой группировкой после прорыва и снижения. Накануне на южный фланг немецкого фронта из-под Смоленска была переброшена одна из элитных истребительных частей люфтваффе - эскадра "Удет" второй авиагруппы. И её командование поклялось своему фюреру, что сумеет обеспечить проводку и защиту группы буксировщиков и транспортников. Для этой невиданной операции для усиления были стянуты все доступные авиационные силы. Истребителей для операции собрали триста двадцать шесть, которые взлетели с пяти разных площадок. В одном строю оказались мессершмитты сто десять и сто девять, Фоке-Вульф-сто девяносто, итальянские Макки-двести и Макки-двести два. Транспортников подняли всех, способных лететь и специально к этому времени переброшенные из средиземноморья и с других участков фронта, как и все имеющиеся планеры. Как оказалось, запланированные к многократному использованию планеры с трудом выдерживали взлёт и посадку на имеющихся аэродромах, поэтому к этому вылету их собрали так мало. Но изюминкой идеи было то, что садиться в котле никто не планировал. Груз доставлен, и без риска посадки на подвергающиеся бомбёжкам и обстрелам аэродромах. А такое огромное количество истребителей в состоянии не подпустить к охраняемым никого.

  Когда головную группу "Кондоров" в плотном строю атаковали наши "Пешки" это оказалось очень неприятной неожиданностью для немцев. Тем более, что атаковали наши бомбардировщики разнесённым по высоте строем спереди и снизу, чем сразу перекрыли дорогу вперёд. А против огня десятка крупнокалиберных пулемётов по кабинам бомбардировщики не проектируют. Поэтому больше ста бомбардировщиков второго бомбардировочного авиакорпуса просто снесли со своего пути всех, кто попался. Вообще, "пешки" исходно проектировались как тяжёлые истребители сопровождения. При этом сидевшие за штурвалами "пешек" лётчики не были истребителями и едва ли смогли бы вести бой с истребителями на равных, но при этом они могли летать и атаковать плотным строем, к которому очень не просто подобраться, при двух пулемётах с большим сектором обстрела сзади. А атакуемый фронтом получает такой вес залпа, что способен уронить почти любого противника.

  Если бы немцы были готовы к такой атаке, возможно они бы сумели что-нибудь придумать и противостоять ей. Тем более, что "пешка" - далеко не бессмертный самолёт, но прошедшие, словно колуном сотня "Петляковых" оказались той очень важной гирькой на весах успеха, которая оказалась не просто необходимого веса, а оказалась там где нужно и в самое нужное время. Когда опомнившиеся немецкие истребители попытались атаковать "пешки", их экипажи могли бы с чистой совестью бросить свои машины и все разом выпрыгнуть с парашютами. Это бы уже ничего не изменило, они своё важное дело успели сделать. Они смели весь верхний эшелон из Кондоров и Хенкелей буксировщиков планеров. А в колонне "тётушек-Ю" от всей души порезвились мы. Тем более, когда началась мясорубка, нам пришлось вертеться среди мечущихся Юнкерсов и влезших в эту сутолоку нескольких немецких истребителей. Я понял, что здесь никто не будет обращать внимание, как у меня взрываются снаряды, поэтому я использовал не только привычные ШКАСы, но и пушки и во все стороны. Могу точно сказать, что из верхнего эшелона восемь машин и два планета я точно выбил из строя. У меня не было времени и возможности разглядеть упали они или умудрились куда-нибудь доковылять, но мне кажется, что после попадания моих усиленных снарядов шансов лететь дальше у самолёта не много. Когда мы вышли из боя, просто уже все боеприпасы кончились, и воевать стало вроде не с кем, нас из шести осталось только трое, как это не удивительно, но компанию мне составили Телегин и ведомый командира полка - Петя Солдатов. Весь бой Слава не отставал от меня и набил не мало транспортных толстяков. Ещё на подходе, едва мы увидели эту воздушную армаду, Бурдужа отдал команду сбивать только транспортники и если подвернутся бомберы и планеры, но главное танспортники! Уже потом, вспоминая этот бой, я подивился мудрости и предусмотрительности командира. Ведь даже если бы мы посбивали все немецкие истребители, то немцы бы свою задачу выполнили, потому, что грузы, так или иначе были бы доставлены. То есть всё было затеяно ради доставки транспортников, вот на них мы и накинулись. Благодаря этой команде, мы не отвлекались, и все силы направили на тяжёлые транспортные машины. Их немцы и поставили в построении в самом низу в расчёте на то, что там они будут наиболее защищены от наших истребителей и когда достигнут цели, смогут быстрее произвести посадку или сброс грузов...

  В конце, когда стали рушить бомбардировщиков и транспортники, очень многие из них стали облегчать машины и сбрасывать груз. Кроме этого на парашютах спасались экипажи подбитых машин и планеров. Поэтому, когда мы летели обратно, всё поле под нами было в белых, охристых, рыжих и зелёных пятнах от самых разных парашютов, а по степи насколько охватывал взгляд там и тут дымились сотни упавших обломков самолётов и носились машины и мотоциклы с нашими бойцами в полушубках и телогрейках. Мы не слишком расстраивались, что нас осталась только половина, потому, что я вроде слышал в забитом эфире, что Лёшка Гордеев кричал про "вынужденную", а Цыганов крикнул, что уходит домой, мол машина сильно побита. Про Бурдужу не знаю, и у Пети не спросишь, у него передатчика нет, но почему-то не верится, что с нашим матёрым командиром что-нибудь может случиться. Самолёт Славы на курсе здорово болтает, приказал ему идти впереди и первому заходить на посадку, но не по центру полосы, а прижаться в сторону, если что-нибудь при посадке случится, чтобы всю полосу не блокировал, у нас тоже горючее на донышке. На Петиной машине тоже хватает дырок, а фонарь кабины стрелка забрызган красным изнутри. Страшная усталость и ещё остатки напряжения, хотя вылет почти в два раза по времени меньше привычного, но почти всё время на форсаже. Потери, не маленькие потери. Неизвестно, что с нашими, с кем вместе вылетали. Но радость победы. Нет, не так... РАДОСТЬ ПОБЕДЫ!!!

  Я тогда не знал, сколько мы сбили, сколько сбили другие, сколько сбили, и погибло наших, сколько вообще было самолётов и другие подробности, которые интересны скорее историкам. Мы все летящие сейчас домой знали, что мы остановили эту армаду и не пропустили! Мы её победили и цена здесь на третьем месте! Сели без сложностей, а пока рулили к стоянке, увидели машину Цыганова, вокруг которой уже копошилась целая команда техников. На моей стоянке кроме прыгнувшей с ветки мне в руки Тошки меня ждал Серёга Подгорный. После бессонной ночи, когда три вылета подряд безрезультатно таращился в ночную тьму, а потом не сомкнув глаз подорвался и по тревоге вылетел в бой, сейчас организм пребывал в состоянии такого особенного дрожания натянутой до предела струны, когда малейшего толчка хватит, чтобы упасть, где стоишь и заснуть ещё в падении. С Сергеем получилась нелепая ситуация. После последнего вылета, когда мы обычно перекусывали сделанным для нас лёгким завтраком, чтобы пойти спать, тем более, что и писать в рапортах было особенно не о чём, за всю ночь ни одной встречи в воздухе и ни одного патрона не израсходовано. Вот когда я ушёл в штаб, где и застрял, дожидаясь из такого же безрезультатного полёта Цыганова, Подгорный умудрился заснуть и не просто уснул на столе, а сполз и уснул лёжа на лавке в углу столовой. За общим завтраком его никто тревожить не стал, а перед самым обедом мы как раз по тревоге и вылетели. Крики его поисков он не услышал, а проснулся уже, когда наши самолёты взревели на разгоне перед взлётом. Он собственно, и тогда ничего не подозревая, потопал досыпать и встретил Валентина, который его просветил, что машина улетела без него. Конечно, это ЧП и недопустимо, что машина ушла в боевой вылет без члена экипажа. В принципе, при желании эту ситуацию можно трактовать как преступление вплоть до штрафной роты. Но я решил ситуацию не подстёгивать. Ведь формально я не предпринимал особенных мер для его поиска и если бы мы вылетели на пять минут позже, может его бы успели найти, ведь девчонки в столовой видели, что он там спит. А мы подорвались и понеслись скорее и никого ждать не стали, каждая минута была на счету. Остальным просто повезло оказаться в нужное время у машин или в пределах досягаемости. Формально я как командир экипажа и эскадрильи обязан отреагировать. Ну и так же формально я его наругал и сделал замечание. А ещё через несколько минут выяснилось, что Серёге сегодня фантастически повезло. В его кабине обнаружилось больше десятка пуль от пулемёта. Одна пуля расщепила ручку, вторая искорёжила лентоприёмник пулемёта. А пара взлохмаченных дырок в брезентовом ремне, который для стрелка приспособлен вместо сиденья, без вариантов извещали, что пули в кабину залетели не на излёте. Скинул парашют и пошёл узнавать как дела у остальных. Стрелок Телегина отделался царапиной, какой-то осколок или кусочек отскочившей от рикошета окалины пробороздил ему скулу и порвал клапан шлемофона. А вот стрелку Солдатова повезло гораздо меньше, его уже унесли в санчасть и пока никакой информации нет, только то, что вся кабина залита кровью и парень без сознания. Подхватил Славу и Петю, и дружно потопали в штаб.

  В штабе серо-зелёный от усталости Цыганов в клубах густого табачного дыма с кем-то разговаривает по телефону. Вскоре узнали, что в полк уже звонили, что Гордеев выпрыгнул с парашютом, стрелок скорее всего разбился с машиной, Лёха в госпитале с ушибами, попросил передать в полк и нам сообщили. Про командира никакой информации, кроме того, что Петя видел, что его машина вроде бы села и не перевернулась. Смотреть дальше возможности в бою не было. А потом как-то потерял машину командира из вида, бой то смещался. Васильевич вздёрнутый и злой. Его стрелок тоже ранен и Веселов сказал, что к вечеру отправит его в госпиталь, а он в одиночку тут пытался рапорт по вылету всей группы написать. После такого боя, когда в памяти, словно калейдоскоп из отдельных картинок, а руки действуют ещё до того, как мозг осознал для чего, перенести это на бумагу очень трудно. А ведь нужно это сделать понятно и гладко, последовательно и лаконично, не забывая где нужно расставить акценты. Конечно, можно подождать день-другой, когда в голове пережитое уложится и выстроится в связную схему. Вот только хитрость в том, что наш разум в погоне за связностью и естественностью произошедшего с лёгкостью отбросит всё, что сохранила память, что разум расценит как невозможное или не логичное, а недостающие лакуны охотно заполнит в меру присущей человеку фантазии. А на самом деле именно эти отброшенные воспоминания и есть правда! Вот поэтому все следователи стремятся опрашивать свидетелей или потерпевших по горячим следам, чтобы не успел включиться процесс осмысления и упорядочивания воспоминаний. Только так можно получить наиболее достоверные сведения. Вот и рапорты следует писать не откладывая, сразу после посадки...

  Хотя после такого боя написать связные рапорты занятие очень не простое. Но пришлось сосредотачиваться и писать, последовательно вспоминая, что и как происходило. По самым грубым прикидкам наша группа, ворвавшаяся в плотный строй транспортников крепко повредила и спустила на землю больше сорока, если не пятидесяти, транспортных машин и штук шесть из влезших в эту круговерть истребителей. Это не говоря про те, что мои снаряды выбили из верхнего эшелона и про которые я говорить не стану. Стали вспоминать сколько машин было в шести колоннах, как не крутили, получилось пятьдесят пять - шестьдесят. Но в рапорте свои ощущения не напишешь, пришлось вспоминать, выделяя точные факты и указывать предположительные. Почти автоматически в отсутствие Бурдужи исполнять его обязанности стал Цыганов, а рапорты нужны ещё, чтобы отчитаться перед штабом нашей армии за весь полк. А в отчёте за полк по нашим рапортам нужно указать конкретные цифры, а не наши ощущения. И традиционно любые сомнения в рапорте следует указывать в мЕньшую сторону...

  Вдруг прозвучавший звонок из штаба спас меня от дальнейшей писанины. По данным зенитчиков и службы ВНОС, не смотря на то, что на организованном вокруг котла рубеже ПВО было сбито, или скорее добито, двенадцать самолётов и два планера. Три транспортника, один Кондор, четыре двухмоторных машины, два истребителя и семь планеров прошли в сторону котла. Хоть только один транспортный самолёт двигался уверенно, а два фактически шли на вынужденную посадку, но при удачном её исходе груз будет доставлен. Словом, нам, как и всем остальным штурмовым полкам пришёл приказ вылететь и при обнаружении на земле сохранивших свою конструктивную целость транспортников или планеров уничтожить их на земле окончательно, чтобы не допустить разгрузки. Первую эскадрилью повёл обиженный, что его не взяли в прошлый бой Морозов, а вторую я. Машины Цыганова, Телегина и Солдатова требовали ремонта, остальные пять машин, вместе со мной я повёл на задание. В группе первой эскадрильи пошли шесть машин. Кроме Цыгановской в ремонте была ещё одна. Квадраты для поиска нам дали уже в воздухе. Нам выпала территория в районе Питомника с его аэродромом. Учитывая, что немцы собрали здесь и возле Гумрака сумасшедшую по мощности группировку ПВО никто от нас не требовал заходить в зону её действия. Поэтому разбившись на две пары, и я в одиночестве между ними, стали прочёсывать территорию. Рядом работала группа первой эскадрильи, а в стороне были видны ещё машины и не только штурмовики, а ещё истребители и Пешки. Довольно быстро на белом снегу мы нашли развалившийся при приземлении планер, а неподалёку совершенно целый, но пробороздивший по земле борозду аварийного приземления транспортный Юнкерс. Вокруг обоих уже суетилась толпа в серых шинелях, рядом стояли две грузовые машины и трое саней с впряжёнными лошадями. С хода прекратили эту идиллию и перепахали эти разгрузочные точки. Первая эскадрилья тоже обнаружила планер и проштурмовала его остатки. Потом, ну, не везти же обратно неизрасходованный боезапас, мы пошли в сторону аэродрома. Сначала группа Морозова кружила в стороне, но уже через несколько минут, когда мы начали громить зенитки с краю, заходя сразу на три, а то и больше точек, они пошли делать то же самое слева от нас. К моменту, когда мы выработали почти весь боезапас, дымилась и полыхала остатками зенитных точек полоса шириной не меньше двух сотен метров, и на ней не стреляло уже ничего. Уверен, что аналогично поступали все привлечённые штурмовики. Пусть они не стали, как мы вгрызаться в ПВО аэродрома "Питомник", но очень нервно реагировали на любую стрельбу в свой адрес. То есть желающие стрельнуть или даже повести стволами орудий в нашу сторону жили плохо и не долго.

  Видимо впечатлённые эффектом проведённого накануне прочёсывания последующие три дня, мы - это все штурмовики обеих армий, вылетали по три и даже четыре раза, и прочёсывали всю территорию котла, открывая огонь и сбрасывая бомбы на любое шевеление на земле. За два дня мы "догрызли" ПВО "Питомника", вернее уничтожили мы наверно меньше половины зенитных орудий, но, увидев нашу спокойную методичность и невозможность нам противостоять, немцы от своих зениток просто разбежались, и мы теперь летали над бывшим аэродромом без всяких сложностей. Что же говорить про то, что полностью заблокировали любые перемещения внутри кольца окружения, а наши армии обеспечивающие фронт окружённой группировки резко активизировались и двинулись вперёд. Не скажу, что немцы просто разбегались. Сидящие в обороне её держали упорно, но без подвоза и надежды они были обречены и всё больше и больше немцев это начали понимать. Глубину этого понимания значительно увеличивал и закреплял вид висящих над головами наших краснозвёздных штурмовиков. Оказавшиеся на северо-западном фасе фронта в укреплениях по реке Россошке остатки итальянских и румынских частей, которые с момента окружения перестали получать любое снабжение, сдались все вместе и разом на третий день после эпического воздушного сражения. Этим они открыли огромную брешь в немецкой обороне, в которую устремились передовые части наших двадцать четвёртой и шестьдесят пятой армий и к ночи они уже штурмовали с тыла городские немецкие позиции напротив частей нашей шестьдесят второй армии. То есть окружённая группировка оказалась разрезана на северную и южную части, вернее от неё отрезали примерно треть площади. В северной условно попытались сплотить вокруг себя войска остатки командования четвёртой танковой армии, на юге сохранил командование штаб шестой армии...

  Конечно, немцы постарались как можно быстрее перебросить на южный фланг своего фронта авиационные части, как и наше командование постаралось восполнить потери, ведь в этом воздушном сражении мы потеряли больше трёх сотен машин, а потери экипажей составили меньше ста двадцати человек погибшими, ранено больше семидесяти человек. На третий день, наконец, собрали все данные по воздушному бою пятнадцатого декабря. На месте боя были сбиты и упали пятьдесят два транспортных Юнкерса, семнадцать Кондоров, двадцать восемь восемьдесят шестых, больше шестидесяти Хенкелей и Дорнье и сорок один планер. По истребителям подсчитать было гораздо сложнее, приблизительный счёт сошёлся на цифре около двухсот сорока машин. Кроме этого вынужденную посадку в расположении наших войск совершили шестнадцать истребителей разных моделей, один Кондор, один транспортный Юнкерс, шесть восемьдесят шестых, два Хенкеля и семь планеров. Задержали и взяли в плен больше двухсот членов немецких экипажей. Гораздо позже, как немцы не пытались скрыть цифры своего поражения, стало известно, что истребителей всех моделей было потеряно триста двенадцать, тяжёлых самолётов сто девяносто шесть и пятьдесят один планер. В эти цифры не попали уничтоженные после аварийных посадок в зоне контроля немецких войск. Сумели произвести посадку на аэродромы в котле один транспортник, один мессершмитт-сто десять, один Фоке-Вульф-сто девяносто и один сто одиннадцатый Хенкель. Вообще свести до единицы все эти цифры по всем самолётам почти невозможно. Так для наблюдателей с земли и некоторых лётчиков принципиальной разницы между двухмоторным бомбардировщиком и сто десятым мессером - истребителем нет. А то, что насчитали упавшими на земле - это вообще эпический подвиг, ведь не меньше трети самолётов при сбитии разрушаются на фрагменты, которыми падают на землю, а другие при падении взрываются и горят. Так, что угадывать приходится по часто обгоревшим разрушенным обломкам разбросанным по достаточно большой площади...

  После пятнадцатого декабря на всём южном фланге немецкого фронта от Чёрного моря до Тулы боеспособных истребителей осталось меньше двух десятков. В достатке были только восемьдесят восьмые и восемьдесят седьмые Юнкерсы и немного бомбардировщиков других моделей. Поэтому немцы ничего не могли сделать против подавляющей любое шевеление активности наших штурмовиков над окружённой группировкой. А регулярно налетающие бомбардировщики бомбили с высоты выявленные штурмовиками цели. Но и ночью не наступала тишина, больше двух сотен наших лёгких ночных бомбардировщиков делали до пяти вылетов за ночь и за вспышку спички, озверевшие в котле немецкие солдаты могли и убить нарушителя светомаскировочных мероприятий, потому, что с неба сразу прилетала бомба или граната. А в Германии, как сказали по радио, шестнадцатого был объявлен трёхдневный траур по погибшим героям люфтваффе...

  Наши авиационные части тоже понесли большие потери. Уже подсчитали, что в том страшном бою было сбито триста восемьдесят пять наших истребителей. У нас погибли два стрелка, Бурдужу без сознания вывезли с места аварийной посадки и он только на второй день пришёл в сознание и нам передали, что он жив и даже скоро поправится. У "пешек" потери - двадцать одна машина. Конечно, среди оставшихся в живых после аварийных посадок и выпрыгнувших с парашютами большинство попали в госпитали, но только малая часть из них не сможет вернуться в небо. При этом буквально на следующий день в нашу армию прибыла для плановой ротации свежая истребительная авиадивизия на ЛаГГах и новых истребителях Ла-пять. Но и оставшиеся больше шестидесяти наших истребителей в этих условиях были большой и грозной силой. И небо на юге наша авиация взяла под контроль полностью и безоговорочно.

  Я не знаю, кто именно придумал созданную в небе над котлом воздушную карусель из штурмовиков, бомбардировщиков и даже барражирующие патрульные истребители не отказывали себе в удовольствии обстрелять цели на земле. Но к двадцатому от постоянных многократных вылетов наши экипажи уже качало, и нашу активность снизили до двух вылетов в день. А двадцать третьего декабря стало известно, что начаты переговоры с командованием окружённой группировки об условиях капитуляции. Двадцать третьего нам приказали вылететь без бомб. Мы должны были просто летать на высоте полкилометра и никого не обстреливать. Наверно это был самый необычный вылёт для нас с начала войны. В воздухе мы, встречаясь с нашими истребителями, приветственно обменивались покачиваниями крыльев и просто глазели по сторонам, а в наших окопах бойцы махали нам руками. С немецких позиций нам не махали, а только моча смотрели, но никто не стрелял, даже стволы зениток не шевелились. До двадцать пятого фронт вокруг окружённых стоял неподвижно, где его остановили двадцать первого во время начала переговоров. Но уже двадцать третьего вовнутрь пошли наши колонны грузовиков с красными флагами и специальными командами. Я этого не видел, в этот день вылетала первая эскадрилья. А вечером нам перед строем объявили, что немцы во главе с генералом Паулюсом*** - командующим окружённой группировкой и шестой армией сдались, и отдал приказ о полном прекращении сопротивления подчинённым войскам. Случайно это совпало с католическим рождеством, и в газете даже была карикатура, где Гитлер беснуется, когда ему говорят о таком подарке на Рождество.

  Нам в полк прислали восемь новых машин и девять человек пополнения лётчиков и стрелков. Всех троих лётчиков я забрал в свою вторую эскадрилью. У меня осталось только пять экипажей. Семнадцатого во время штурмовки зенитной батареи Коля Шеметов подставился под зенитку и просто чудом дотянул до наших войск, где плюхнулся на брюхо и его со стрелком отправили в госпиталь. В первой тоже потери, шестнадцатого подбили и взорвался в воздухе самолёт Вани Пряхина. Из троих прибывших только один уже имеет боевой опыт на штурмовиках, двое совсем зелёные, только прошли доучивание после училища и обкатку в запасной Куйбышевской бригаде. Как я не отбрыкивался от командной должности, но пришлось плотно впрягаться в дела эскадрильи и командовать ею. Из госпиталя хромой и с палочкой вернулся Бурдужа, в этот день счастливее Цыганова наверно не было ни одного человека по обе стороны фронта.

  В разгар этих радостных событий меня вызвал к себе на беседу особист. Он как-то прознал, что во время вылета пятнадцатого по тревоге и второго вылета в составе эскадрильи Подгорный со мной не летал. С первым, я уже рассказывал, а во второй вылет я его не взял потому, что пулемёт поменять не успели, а для чего он мне нужен в воздухе без пулемёта? К счастью, я об этих случаях указал в рапортах и даже подал отдельный рапорт о наказании - "замечании" за незначительное нарушение дисциплины. Формально ведь вина Сергея только в том, что спал не в положенном месте, а общую тревогу в полку не объявляли. Был вылет не по тревоге, а срочный, то есть это касалось только вылетающих экипажей. Даже формально хватать любого, только, чтобы у меня сзади кто-нибудь сидел нигде никто не приказывал. То есть, как командир экипажа я принял решение, что могу обеспечить боеспособность самолёта и без бортового стрелка. Пришлось почти полдня просидеть у особиста пока писал всякие рапорты и объяснительные и контролировал, чтобы ничего лишнего не нацарапал сдуру Серёга. Командир, после моего объяснения, быстренько завизировал "наказание" Подгорному и эту бодягу удалось свернуть. Нормальным мужиком оказался наш новый особист. Но, что приятно, Подгорный проникся, и в ближайшее время можно будет не особенно тщательно следить за его фонтанирующим энергией организмом.

  А наш потрёпанный, но вполне боеспособный полк готовился встречать Новый, как мы были уверены, победный сорок третий год...

   *- Я знаю, что в РИ попытка прорыва и наступления Котельниковской группировки немцев начались не десятого, а двенадцатого декабря, но ведь и таких потерь в самолётах обеспечивающих воздушный мост не было, как не было прорыва к Волге 14 танкового корпуса в районе СТЗ и Рынка в сентябре месяце и таких потерь корпус не понёс, не говоря про гибель генерала Хубе. Считаю, что описанная сдвижка событий по датам вполне обоснована и она будет не единственная.

   **- Фоке-Вульф - 200 Кондор, четырёхмоторный продолжатель довоенной программы Уралбомбера. Гораздо больше известный как морской разведчик и бомбардировщик, а изначально прославившийся как хороший пассажирский самолёт Люфтганзы. А РИ для организации Сталинградского моста для армии Паулюса были переброшены 18 штук Кондоров. Не думаю, что с моей стороны будет большим хамством допустить, что Кондоров на Волге оказалось больше. Ведь по повествованию шла речь про сбитые самолёты этой марки.

   ***- Думаю, что при таком стремительном развитии событий Гитлер мог не успеть присвоить чин фельдмаршала Паулюсу, так, что капитуляция фельдмаршала в этой истории не получилась.